17. В рубрике «Из польской фантастики» напечатаны три текста.

17.1. Рассказ Томаша Качмарека/Tomasz Kaczmarek носит странное название «#782#» (стр. 17—19). Иллюстрация ТОМАША НЕВЯДОМСКОГО/Tomasz Niewiadomski.

На самом деле ничего странного в названии нет – это попросту номер игрока (героя рассказа) в некоей компьютерной онлайн-игре. łСюжет сосредоточен на супружеской паре, вовлеченной в эту самую игру виртуальной реальности, сталкивающейся с совершенно непредвиденной ими опасностью и обнаруживающей сколь узка (или даже, может быть, иллюзорна) граница между киберпространством и реальностью…

Позже рассказ вошел в состав авторского сборника рассказов “Poznasz mnie po głosie/Узнаешь меня по голосу” (2015), на другие языки не переводился. И это первое появление писателя на страницах нашего журнала. К карточку рассказа можно заглянуть ЗДЕСЬ А вот биобиблиографии писателя на ФАНТЛАБ-е нет.

17.2. На стр. 20—33 размещен рассказ Збигнева Войнаровского/Zbigniew Wojnarowski “Plemię Nostradamusa/Племя Нострадамуса”. Иллюстрации НИКОДЕМА ЦАБАЛЫ/Nikodem Cabała.

В недалеком будущем создана компьютерная программа «Нострадамус», способная вычислить срок жизни каждого живущего человека. Из статистических данных следует, что никакие ухищрения не помогают ни приблизить роковую дату, ни ее отдалить. Однако главный герой не умирает в назначенный момент, что оказывается первым из совершенно не предвиденных событий…

В дальнейшем рассказ не перепечатывался и на другие языки не переводился. В его карточку можно заглянуть ЗДЕСЬ

Это далеко не первое появление писателя в нашем журнале. Подробнее об этом см. в этом блоге тэг «Войнаровский З.». Библиографии писателя на сайте ФАНТЛАБ нет, но кое-что о нем можно узнать, пройдя по указанному тэгу.

17.3. Рассказ Марты Смигельской/Marta Śmigielska, носящий название “Ostatni wieloryb/Последний кит”, напечатан на стр. 34—Иллюстрации ДАРИИ МАЙ/Daria Maj.

"Главный герой, детектив, решает взять под контроль проект «Последний кит» с помощью некоего осужденного. У меня сложилось впечатление, что научно-фантастический сюжет здесь вообще излишен. Это неплохая история в жанре триллера, показывающая реализацию хорошо продуманного плана" (Из читательского отзыва).

Рассказ принимал участие в литературном конкурсе журнала и занял в нем III место EX AEQUO.

И это первое появление писательницы на страницах нашего журнала.

Позже рассказ не перепечатывался и на русский язык не переводился. Заглянуть в его карточку можно ЗДЕСЬ

Биобиблиографии писательницы на сайте ФАНТЛАБ нет, что, впрочем, не удивительно.

Марта Смигельская/Marta Śmigielska (род. 1983) – урбанистка, автор НФ рассказов.

Родилась и живет в г. Вроцлаве. Выпускница Вроцлавского политехнического университета (Politechnika Wrocławska) с дипломом магистр-инженера, в настоящее время работает урбанисткой и проектировщицей внутренних помещений.

Дебютировала в НФ рассказом “Ostatni wieloryb/Последний кит”, отмеченным III-й премией на конкурсе, объявленном журналом “Nowa Fantastyka” и опубликованным в этом журнале в марте 2010 года. Следующий рассказ под странноватым названием “Pod rozprutą dziwką/Под распоротой бл…ю” опубликовала в 2019 году (“Widok z Wysokiego Zamku” # 2-3).

Любительница итальянской кухни, кошатница.

16. Статья польской журналистки Эдиты И. Рудольф/Edyta I. Rudolf, напечатанная на стр. 12—15, носит название:

Среди британских авторов юмористических текстов есть выдающиеся писатели. В этой культуре выросли, среди прочих: Терри Пратчетт, Дуглас Адамс, Роберт Рэнкин и Том Холт, сочетающие в своем творчестве литературную традицию и фантастику. Их творчество имеет общие черты. Однако есть и различия, которые гарантируют, что каждый читатель найдет что-то, что его рассмешит.

Фантастика, подчиненная правилам популярной литературы, наряду с формированием конструктивных схем дошла до стадии «утомления» конвенцией. Путь развития для нее лежал не только в поисках новых вариантов, но и в сознательном нарушении законов и правил, управляющих фантастическими мирами. Сегодня в современной британской юмористической фантастике доминируют три имени: Терри Пратчетт (Terry Pratchett, 1948 -- 2015), Роберт Рэнкин (Robert Rankin, род. 1949) и Дуглас Адамс (Douglas Adams, 1952–2001). Одним из источников их успеха является создание индивидуальных и узнаваемых миров. Каждый из них использовал собственные, хоть и зачастую очень близкие, технические приемы для достижения важнейшей цели — насмешить читателя.

Смехоландия

Одним из самых интересных английских писателей-юмористов является Роберт Рэнкин, использующий в своем творчестве элементы научной фантастики, фэнтези, оккультизма, городских легенд и стим-панка.

Из множества его произведений в Польше опубликованы едва несколько, в том числе роман «Антипапа», открывающий восьмитомный цикл «Брентфордская трилогия»,

первые три тома книжной серии о Корнелиусе Мерфи,

а также «Сад неземных наслаждений»

и «Нострадамус съел моего хомяка».

В «Брeнтфордской трилогии» Рэнкин разработал технику создания мира, которую он также использует и в остальных книгах. Писатель тщательно выстраивает образ реалистически представленной действительности – в упомянутом цикле это Брентфорд, район Лондона, где вырос писатель. Выбранная среда не является элитарной, наоборот. Персонажи, такие как Джими Пули и Джон Омэлли, любящие пиво и паб «Под Летающим лебедем», происходят из рабочего и полупреступного мира, весьма отдаленного от мира принцев и принцесс, благородных эльфов и т. д. Однако с этими людьми то и дело происходит нечто необыкновенное. Рэнкин критически описывает окружение героев, используя для этой цели грубоватый юмор: «В комнате пованивало пропотевшими кроссовками, потными телами и неподмытыми задницами», или «Ее бюст въехал в салон первым, словно сталкивающиеся лоб в лоб дирижабли». Однако он снисходительно относится к поступкам персонажей. Эта снисходительность к -- назовем это своим именем -- глупости и невежеству героев, возможно, обусловлена происхождением самого автора. Будучи безусловно талантливым, Рэнкин не получил никакого образования. Он освоил различные профессии, хотя не совсем ясно, какие именно, поскольку талант Рэнкина к созданию литературной фикции охватывает и его биографию. Среди многочисленных (около сорока) профессий он перечисляет такие как иллюстратор, управляющий винным магазином, торговец на рынке, певец, продавец садовых гномов, киноактер массовок (в том числе в фильмах «В поисках утраченного ковчега» и «Звездные войны» — вот задание для настойчивых и пытливых: угадай, где твой любимый писатель), поэт, авантюрист (если считать это профессией), фехтовальщик, пианист, моряк, актер шекспировского театра, танцор топлес го-го и многие другие. Интересно, что во всех своих биографиях он признается, что у него есть жена, хотя в его произведениях образ брака создается на основе анекдотов типа «Два приятеля пьют пиво. “Ты, вроде бы, недавно женился?” -- спрашивает один из них. “Да, было дело”. “Ну так теперь ты знаешь, в чем заключается настоящее счастье?” “Знать-то знаю, но прошлого, увы, не вернешь”».

Далеко идущая выдумка

Какова бы ни была на самом деле частная жизнь Рэнкина, представленная им галерея характеров и высказываний, несомненно, исходит из богатого жизненного опыта писателя. Его коварный способ показа мира проявляется, среди прочего, во внезапной демонстрации демонической, неземной или магической силы, желающей уничтожить мир и людей. Оборонительные операции выполняются с использованием предметов повседневного обихода, таких как пуфик, отвертка, бита для крикета, потрепанный автомобиль и т. д. Автор постепенно вводит отдельные элементы, разрушающие единство мира, на двух уровнях: он нарушает реализм и изумляет элементами, которые не соответствуют ожиданиям получателя (мимолетное воспоминание о том, что соседа похитили невидимые пришельцы со звезды Альфа Центавра, а жена одного из горожан продала ремонтировавшийся автомобиль мужа за пять волшебных бобов). В некоторых произведениях раскрывается правда о жизни и обо всем остальном, например что делать, чтобы потерянные ручки и лишние шурупы не разрушили вашу жизнь. Совет постоянный и поистине гениальный: игнорируйте их. Трудно, впрочем, ожидать чего-то иного от Мастера Двенадцатого дана искусства Димак, Мага Освященного Ордена Небесной Брюссельской капусты, Лучше-всех-одетого-человека 1933 года, коллекционера китов и изобретателя песочных часов, сообщающих о собственной смерти с участием курицы. Когда Рэнкин начинал строить свою писательскую карьеру в 1970-х годах, он намеревался создать совершенно новый жанр, который назвал «далеко идущей выдумкой». Ему это не удалось.

Тропой исследователя вымышленного бездорожья проследовал также Том Холт (Tom Holt, род. 1961),

известный главным образом пародированием серьезных произведений,

например романом «В ожидании кого-то повыше» (“Expecting Someone Taller”, 1987) по мотивам вагнеровского «Кольца Нибелунгов»,

или романа «Кто боится Беовульфа?» (“Who’s Afraid of Beowulf?”, 1988), базирующегося на скандинавской мифологии.

Холт не пощадил даже классической литературы и в «Фаусте среди равных» (“Faust Among Equals”, 1994) продолжил историю Фауста,

а на шекспировском «Гамлете» выстроил роман «Мой герой» (“My Hero”, 1996).

В обширном творческом багаже писателя имеются также произведения, в которых юмор базируется на определенной среде или некоем учреждении. В «Переносной двери» (“The Portable Door”, 2003) герой устраивается на работу в контору «Дж.В. Уэллс и К0 » (почерпнутую из Гилберта и Салливана), на первый взгляд рядовое, благородное и скучное заведение.

По ходу действия выясняется, что внешность обманчива и те, кто в этой конторе работают, не те, кем поначалу кажутся.

Притаившийся холодильник

Подкоп под устои реальности, испытания здравого смысла и разрушение стандартных представлений о так называемом нашем мире встречаются также в произведениях Терри Пратчетта (Terry Pratchett),

особенно в книжном цикле о Джонни Максвелле, в котором обычный подросток оказывается вынужденным столкнуться, среди прочего, с призраками и инопланетянами,

и в сериале о номах -- крошечных пришельцах с другой планеты, пытающимися жить в супермаркете.

По аналогичному пути пошел Дуглас Адамс (Douglas Adams),

опубликовавший романы «Холистическое детективное агентство Дирка Джентли» (“Dirk Gently’s Holistic Detective Agency”, 2002)

и «Долгое безумное чаепитие души» (“The Long Dark Tea-Time of the Soul”, 1988),

основанные не на одном произведении, а на целом литературном жанре -- черном криминале (нуаре). Игра с условностями происходит здесь на многих уровнях: от создания персонажей до стиля описания. Действие начинается в реальном мире, куда проникли призраки, электрические монахи и скандинавские боги, а также страшные холодильники. Интересно, что именно этот предмет обихода напугал Дирка больше, чем монстры из загробного мира, а главным противником в войне за неоткрывание холодильника стала домработница. «Дирк медленно обернулся и посмотрел на засаленный, приземистый белый монолит. Именно в этот миг он отчетливо понял, что его холодильник ушел в глухую оборону».

Восхищение повседневной жизнью заметно также в трилогии в пяти книгах «Автостопом по Галактике» (“The Hitchhiker’s Guide to the Galaxy”, 1979—1992).

История создания этой серии стала уже легендой. Видимо идея пришла в голову автору во время путешествия по Европе с «Путеводителем по Европе» (“The Hitch-Hiker's Guide to Europa”). Романтическая версия этой истории рассказывает о звездном небе и межгалактическом большом пальце. Адамс уже имел некоторый опыт – писал сценарии для сериала «Доктор Кто» и делал радиопрограммы. «Автостопом…» изначально был радиопостановкой BBC. Книжная версия была создана годом позже, а за ней последовали и другие тома. Адамс использовал условности научной фантастики, а конкретнее -- космической оперы, но создание его мира основано на абсурде и гротеске, выводящихся еще из викторианских времен и применявшихся в «Летающем цирке Монти Пайтона». Сюжет на первый взгляд очень прост. Главный герой Артур Дент путешествует по вселенной вместе с компанией друзей. Однако история осложняется разрушением Земли ради межгалактического шоссе, воссозданием планеты, кораблем с невероятностным приводом, кораблем с бистроматическим приводом, дельфинами, роботом с депрессией, бюрократией и многим другими удивительными вещами. Адамса и Холта объединяет любовь к компьютерам — первый был поклонником Mac, второй стал автором «Оды Windows 95».

Однако, если оставить в стороне индивидуальные предпочтения, то именно компьютеры — одни из главных персонажей «Автостопом по Галактике», причем зачастую самые глупые. В «Ресторане “У конца Вселенной”» (“The Restaurant at the End of the Universe”, 1980) раскрывается любовь, помимо компьютеров, к чаю.

Затерянный во вселенной и пребывающий в плохом настроении Артур Дент решил утешить себя чашкой чая во время нападения вогонов. Он осознает безнадежность сей миссии, ведь единственным инструментом для изготовления этого напитка может быть лишь синтезатор пищевых напитков производства кибернетической корпорации Сириуса. И отчаявшийся любитель «заваренных в воде сушеных листьев» решает рассказать машине об Индии, Китае, Цейлоне, листьях, серебряных чайниках и т. д. Синтезатор консультируется у главного бортового компьютера для консультации, в результате чего оба соединят свои логические схемы и «впадают в мрачные раздумья». Бортовой компьютер перестает реагировать на все внешние раздражители, и экипаж оказывается в затруднительном положении во время атаки вогонов. В конце концов, четыре главы спустя, Артур получает чайник чая, лучшего всех тех, которые он когда-либо пил в своей жизни. Рассказ о чае вписался бы в общую тенденцию юмористического фэнтези, использующей обыденные вещи в необычных, по меньшей мере удивительных, деяниях. В этом случае дело обстоит сложнее. Ведь англичане (как, впрочем, и китайцы, японцы и россияне) имеют вписанные в их культуры церемонии чаепития.

Адамс был поклонником этого напитка, о чем свидетельствует эссе «Чай», включенное в неоконченный роман «Лосось сомнения» (“The Salmon of Doubt”, 2002)

-- писатель, потрясенный невежеством американцев, тщательно и точно описал способ заваривания чая, закончив предложением: «Выпейте чай. Через несколько секунд вы начнете думать, что страна, в которую вы прибыли, в конце концов, не такая уж странная и безумная».

Навык с полетом

Юмор Адамса, если не считать ситуативного, часто носит интеллектуальный характер и взывает к абстрактному мышлению, хотя и не лишен более глубокой философской мысли: «Полет – это искусство, а точнее сказать навык. Весь фокус в том, чтобы научиться швыряться своим телом в земную поверхность и при этом промахиваться» («Жизнь, Вселенная и все остальное»).

Некоторые выражения Адамса были переняты фанатами и включены в повседневную речь: «Не нервничай!» или «Эту кнопку, пожалуй, стоит нажимать чаще всех прочих». Его миром правит железная логика – отсутствие логики, что подтверждается смертью главного героя.

«Плоский мир» Пратчетта, который официально начинается с «Цвета волшебства» (“The Colour of Magic”, 1983),

несомненно, отличается необыкновенным писательским воображением. Изначально это была пародия на фэнтезийные миры. Большая часть романа имеет лейтмотив, например равноправие в «Творцах заклинаний» (“Equal Rites”, 1987),

математика в «Пирамидах» (“Pyramids” 1989),

картина Рембрандта в «Ночном дозоре» (“Night Watch”, 2002)

или банковское дело в «Делай деньги!» (“Making Money”, 2007).

Эти мотивы подсказаны символами, метафорами, отсылками к именам исторических личностей, названиям картин, книг, фильмов и исторических событий. Юмористический эффект достигается за счет удивительных образных ассоциаций (например, лучший математик в мире — верблюд) и языка (самое известное выражение: “Uuk!”). Первоначальная концепция развивалась и усложнялась, а юмор, содержащийся в этих рассказах, менялся, переходя от грубого до тонкого, с понимающей улыбкой.

Люди – это большая проблема

Юмористическая фантастика любит эксцентричных персонажей, вызывающих веселье читателей своими действиями. Ринсвинд, Зафод Библброкс, Максвелл Кармен и многие другие — красочная процессия персонажей, изо всех сил пытающихся быстро разбогатеть. Однако у них есть особенности, которые не позволяют им осуществить свои замечательные планы. Юмористом также может быть персонаж, глазами которого читатель видит представленный мир, с оригинальным взглядом на мир, такие как Двуцвет или Форд Префект. Писатели делают своих избранников непривлекательными, часто физически и морально слабыми. По мере развития действия совершаются перемены, ведущие к рождению настоящего героя — надежды для всех: «никто» становится героем, хотя бы с помощью полотенца. Такая мысль вызывает определенные эмоции, а мир юмора становится человечным и толерантным.

Каждый из упомянутых писателей по-своему демонстрирует свое отношение к существующему миру, а в их творчестве замечается связь с личным опытом. Скажем, Рэнкин занимается самосотворением -- начиная с запуска в публичное пространство множества биографий и заканчивая учреждением литературной премии Роберта Рэнкина, присуждаемой за лучший когда-либо написанный роман (Рэнкин является единственным ее лауреатом). А Пратчетт, с 1983 г. работавший в Центральном электроэнергетическом управлении, где было три атомные электростанции, часто шутил, что ему никто не поверит, если он опишет свои переживания, связанные с этой работой. Если принять во внимание аварии на электростанциях в 1980-х и 1990-х годах, фигура Смерти приобретает новые краски. И, конечно же, есть «Кампания в защиту настоящих кошек», кампания по защите орангутанов, которая открывают совершенно новые перспективы.

Юмор – явление субъективное, индивидуальное. Английская юмористическая фантастика открывает широкие возможности, а множество миров, персонажей и явлений способны развлечь каждого читателя.

15. Статья польской писательницы научной фантастики и фэнтези Анны Каньтох/Anna Kańtoch носит название:

У Анджея Сапковского и Ричарда Моргана, в романах о евреях Аляски и охотниках на вампиров, в серьезной фантастике и фантастике совершенно не серьезной -- то и дело можно встретить литературные идеи, патенты и персонажей, которые немедленно ассоциируются с лучшей классикой черного криминала.

Рэймонд Чандлер – выдающийся творец. Один из немногих писателей, к которому относятся с одинаковым вниманием как поклонники поп-культуры, так и литературоведы. Неудивительно, что его влияние на авторов сотен и даже тысяч написанных позднее произведений неоспоримо. Его мастерство в установлении канона и формы «черной криминальной истории» заключалось также в идеальном сочетании элементов, уже встречавшихся в различных сюжетах. На протяжении веков в литературе мелькали персонажи детективов, циничные остроты и мрачные, двусмысленные миры, полные полутьмы. Чандлер, однако, объединил их в единое целое, так что сегодня каждый из этих элементов, используемых любым автором, немедленно ассоциируется с детективом Марлоу в легком подпитии, с его неизменной шляпой и неотразимым личным обаянием.

Герой

Это, впрочем, самые простые и наиболее популярные ассоциации, связанные с этим персонажем. И подобные черты можно без особого труда найти у героев фантастики.

Инквизитор Мордимер Маддердин обладает тем же магнетическим обаянием, которое позволяет ему наслаждаться прелестями очередных женщин, щедро одаренных природой, причем классическая уже моральная двусмысленность сыщика в книжном цикле Яцека Пекары доведена до крайности. Мордимер – персонаж почти отрицательный, некоторые его положительные черты связаны с тем, что он, возможно, не столь жесток, как может показаться на первый взгляд, и что он все же, несмотря ни на что, кажется немного лучшим, чем окружающие его люди.

Торкил Эймор (герой книжного цикла Марцина Пшибылека) тоже не имеет проблем с поиском женщин, у него хватает как реальных, так и виртуальных любовниц, а вместо классической шляпы — это очаровательное подмигивание читателям – он носит «биошляпу».

И, наконец, Оуэн Йетс, персонаж, наиболее похожий на Филипа Марлоу. Человек, который на вопрос: «Кто у тебя в авторитете?» отвечает: «О! Таких множество! Я люблю и уважаю Эдварда Вернона, Джона Уокера, Гаспара Кампари, Лукаса Болса, Франческо Кинзано. Вернон — изобретатель грога. Остальных ты знаешь». Что интересно, с течением времени этот персонаж все больше отклоняется от традиционного образа всегда жесткого сыщика-одиночки.

В последних томах Йетс уже пожилой мужчина, обремененный семьей. И возможно, Эугениуш Дембский продолжает идею самого Чандлера, ведь в «Пудл-Спрингс» (“Poodle Springs”, 1965, роман, завершенный после смерти Чандлера Робертом Брауном Паркером) мы впервые имеем дело с женатым Марлоу.

Однако Марлоу -- это не только любовь к красивым женщинам и крепкие кулаки. О чем легко забывается, Марлоу также обособленный, одинокий человек. В позиции Марлоу чувствуется забавное отвращение к миру, а сам сыщик иногда создает впечатление человека, перенесенного в настоящее из другого, лучшего времени.

Это обособленность, отчужденность часто смягчается в творчестве фантастических наследников Чандлера. Да, герои «другие», чаще всего из-за необычных способностей или предпочтений. Маддердин использует магию, Феликс Кастор, типичный для конвенции «негодяй с золотым сердцем» видит мертвецов и дарует им с помощью музыки вечный покой. Гарри Дрезден из романов Джима Батчера (Jim Butcher) цикла «Досье Дрездена» (“Drezden Files”) — волшебник, который даже не пытается притворяться ублюдком, обладает старомодными манерами и никогда не упустит возможности спасти попавшую в беду девицу.

Торкил Эймор читает Жюля Верна и смотрит двухмерные фильмы XX века, что в рассказе «Тьма» помогает ему разгадать загадку. Однако, несмотря на эту фантастическую «инаковость», детективы кажутся лучше приспособленными к действительности, в которой живут – Эймор даже не скрывает, что предпочитает виртуальные миры реальным, потому что женщины в первом красивее. Фантастические наследники Марлоу также имеют прошлое – достаточно много известно о детстве Кастора и Дрездена, а Маддердин дождался уже двух книг, описывающих его ранние годы. Они не столь одиноки, как их прототип -- Маддердин путешествует в сопровождении верных слуг, у Кастора и Дрездена есть друзья и родственники.

Однако ведьмак Геральт обособлен и обладает многими чертами Марлоу. Циничная отчужденность Геральта — это реакция человека, разочаровавшегося в мире, но в то же время осознающего, что зло невозможно искоренить и что иногда у него нет другого выбора, кроме как использовать зло. Новелла «Вопрос цены» многое заимствует из традиций черных криминальных историй -- ведь в этом жанре популярен мотив детектива, нанятого кем-то, имеющим неясные намерения. Задача сыщика (ведьмака) здесь не столько сделать то, за что ему заплатили, сколько, прежде всего, выяснить, для чего на самом деле работодатель хочет его использовать, и выпутаться из многоэтажных интриг.

Мир

Герой с чандлеровскими чертами прекрасно чувствует себя в любой условности. Инквизитор Маддердин преследует еретиков и ведьм в альтернативной Европе эпохи Возрождения, в которой Иисус Христос не умер на кресте, а сошел с него, чтобы наказать неверующих. Лейтенант Иоахим Гирш из повести «Закон крови» (том «За горстку червонцев» Роберта Форыся—Robert Foryś “Za garść czerwonców”) – в соответствии с принципом нуара, согласно которому виновными чаще всего являются те, у кого больше власти – раскрывает тайны заговора, следы которого уходят в свиту короля Сигизмунда IV Вазы.

Два детектива, Гарри Дрезден и Феликс Кастор, перемещаются в современных мирах, правда, дополненных действенной магией. «Досье Дрездена» — это скорее приключенческое фэнтези, а романы Майка Кэри (Mike Carey) иногда касаются ужасов. В том, что касается образа главного героя и стилистики ближе к Чендлеру подходит Кэри («Я с ходу его возненавидел, чтобы потом сэкономить время и силы», — говорит Кастор при виде нанявшего его человека), и в обоих циклах характерная черта элементы нуара интересно перенесены на почву фантастики.

Например, мотив «чрезвычайно привлекательной и в то же время смертельно опасной блондинки», характерный для романов Чандлера, находит свое как нельзя более точное воплощение у Кэри в феноменально красивой Джульетте (на самом деле: Аюлютсикаэль), брюнетке правда, а не блондинке, она суккуб, которая во время полового акта высасывает душу из мужчин.

Чандлеровские мотивы можно поместить в реалии, близкие к современности, как это имеет место в написанном с подмигиванием цикле Лукаша Орбитовского и Ярослава Урбанюка «Пес и церковник», где фоном происходящих событий является польская реальность рубежа 1980-х и 1990-х годов.

Можно, наконец, перенести действие в будущее. Образцом чандлеровской научной фантастики является не роман, а культовый фильм "Бегущий по лезвию", в котором Харрисон Форд в длинном плаще (второй после шляпы важнейший атрибут детектива) гонится за мятежными андроидами в вечно темном, залитом дождевыми потоками Лос-Анджелесе.

Здесь любителей черного криминала нужно предупредить: книга, представляющая собой свободную новеллизацию фильма, хотя, несомненно, и представляет интерес, содержит мало элементов нуара.

В книжном цикле, повествующем о приключениях Оуэна Йетса, мир будущего не сильно отличается от нашего, зато Марцин Пшибылек смело дает волю своему воображению, создавая реальность, в которой часть людей живет только и исключительно в Интернете, а сетевые сущности могут стать людьми. Приключения Торкила Эймора начинаются с камеральных, зачастую очень коротких (едва несколько страниц) историй с «загадкой на заднем плане», чтобы в конце концов превратиться в размашистые романы, на страницах которых ареной деятельности детектива является не только Земля, но и колония Гайя и космос, а карточной ставкой становится судьба всего человечества.

Мрачно

В масштабности роману Ричарда Моргана «Видоизмененный углерод» (Richard Morgan “Altered Carbon”, 2002), безусловно, нельзя отказать.

Это смесь научной фантастики, киберпанка, триллера и мрачной криминальной истории, действие которой происходит в жестоком мире будущего, в котором преодоление смерти не принесло обществу счастья. Напротив – возможность записи человеческого сознания с последующим переносом этой записи в новое тело углубила хаос и лишила людей тормозов. Морган — это современный Чандлер, имеющий еще меньшие заблуждения относительно благородства натуры homo sapiens, а Такеши Ковач, герой открытого «Видоизмененным углеродом» цикла, не имеет в себе ничего от утраченного рыцарства — он тренированный убийца, теоретически лишенный чувств. Именно теоретически — потому что в соответствии с правилами конвенции Ковач в итоге окажется менее «черным», чем можно было бы ожидать.

Без сомнения, оригинальной идеей является вплетение криминальной историю в стиле нуар в альтернативно-фантастическую историю о том, как евреи поселяются на Аляске после Второй мировой войны. Герой «Союза еврейских полисменов» Майкла Шейбона (Michal Chabon “The Yiddish Policemen’s Union”, 2007) ) — Меир Ландсман, детектив, лишенный всего того, что делает облик Марлоу таким привлекательным для многих читателей.

Ландсман не красавец и не остряк, не крепыш и не герой – он скорее одинокий и стареющий мужчина, чем герой поп-культуры. Однако здесь можно увидеть влияние Чандлера, особенно в описаниях мира, мрачных и в то же время чрезвычайно многозначительных благодаря изобретательным сравнениям с некоторой долей черного юмора.

Весело

Если «Видоизмененный углерод» и «Союз еврейских полисменов» черпают из творчества Чандлера все самое мрачное, то на другом конце шкалы находятся романы Глена Кука (Glen Cook “The Garrett Files”).

Цикл приключений детектива Гаррета — это Чандлер, одновременно фантастический и возведенный в квадрат. Здесь всего больше — экшн-сцен и красивых женщин, тумаков, получаемых крепким, как скала, ветераном, а также юмора, ведь почти каждое предложение в произведениях Кука построено так, чтобы вместить в себя ту или иную шутку. В то же время богатство нуарного мира с поразительной тщательностью перенесено в реалии фэнтези. В мультикультурном городе, подобном плавильному тиглю, вместо мексиканских, итальянских или ирландских банд водятся оборотни, вампиры и даже бесенята, а герои используют магию, как огнестрельное оружие.

Чуть более тонкий и в то же время более абсурдный тип юмора можно встретить в книгах Дугласа Адамса (Douglas Adams).

Главный герой «Холистического детективного агентства Дирка Джентли» (“Dirk Gently’s Holistic Detective Agency”, 2002) и «Долгого безумного чаепития души» (“The Long Dark Tea-Time of the Soul”, 1988) — сыщик не только холистический, но и также эксцентричный, некритично принимающий самые фантастические объяснения дел, которые он ведет, и невозмутимо разгребающий непредвиденные последствия собственных действий («…мой метод маневрирования имеет свои преимущества. Быть может я не там, где собирался быть, но зато я там, где быть должен»).

Хорошее развлечение обеспечивает и «По следам единорога» Майка Резника (Mick Resnick “Stalking the Unicorn”, 1987) — роман, в котором автор то и дело подмигивает читателю, посмеиваясь над стереотипом о частном детективе.

Главный герой, Джон Джастин Мэллори, в новогоднюю ночь утешает себя бурбоном, расстроенный тем, что вместо романа с очаровательной секретаршей-эротоманкой Велмой он оплакивает побег жены с его напарником. Во второй части, озаглавленной «По следам вампира» (“Stalking Vampire”, 2008), появляется персонаж Чешуйчатого Джима Чандлера, дракона и в то же время автора крайне плохо раскупаемых криминальных романов (последний разошелся тиражом 600 экземпляров), герою которых «стучат по голове как минимум раз в каждой главе, а грудастые блондинки прыгают в постель, стоит ему поманить их пальцем».

Если бы Марлоу был женщиной

Постчандлеровский фантастический криминал — удел не только мужчин. Предшественницей среди женщин-детективов, действующих в реалиях городского фэнтези, является Анита Блейк из цикла романов Лорел Гамильтон (Laurell Hamilton), истребительница вампиров и в то же время аниматор (воскресительница мертвых), крутая женщина, которая тем не менее в кризисных ситуациях любит спать с любимым плюшевым пингвиненком.

По ее стопам идут Вики Нельсон из книг Тани Хафф (Tanya Huff)

и Харпер Блейн из романа «Входящая во Мглу» Кэт Ричардсон (Kat Richardson “Greywalker”, 2006)

— женские эквиваленты Марлоу: умные, одинаково хорошо владеющие умом и оружием, достаточно самокритичные, внешне привлекательные, хотя и не без недостатков (Анита не высока ростом, Вики страдает серьезным нарушением зрения). При этом они – аналогично герою Чендлера, которому нравились опасные женщины – имеют слабость к опасным мужчинам, не обязательно, впрочем, людского рода). Жаль, однако, что ни одна их женщин-детективов не обладает самоуверенным обаянием Феликса Кастора или очаровательной мягкостью Гарри Дрездена, да и повествование в вышеупомянутых романах явно менее забавно.

Писательницы, однако, придают большее значение социальным связям: у Аниты есть группа приятельниц, Вику вводит в мир магии вампир, Харпер, в свою очередь, находит поддержку у супружеской пары, которая интересуется колдовством и объясняет свежеиспеченной «ходящей во тьме», в чем заключается ее сила. Женщинам чаще сосредотачиваются на любовной жизни своих героинь -- в сериале Тани Хафф даже может сложиться впечатление, что вторым важнейшим вопросом после «кто виноват?» является вопрос «что выбрать героине?»: захватывающее приключение в объятиях вампира или стабилизацию под боком бывшего напарника-полицейского?

По аналогичному пути движется книжный цикл Шарлин Харрис (Charlaine Harris), начатый романом «День мертвеца» (“Grave Sight”, 2005) и повествующий о Харпер Коннелли, которая после удара молнии обрела способность чувствовать, где спрятаны трупы.

Почти столь же важными, как и тайна, являются здесь сердечные переживания Харпер, в том числе интригующие отношения между ней и ее названным братом, который одновременно является своего рода опекуном (без его помощи, как определенно указывает писательница, героиня не овладела бы необычной профессией искательницы мертвых тел). Развития романтических мотивов можно ожидать также от сериала Ким Харрисон (Kim Harrison), героиней которого является Рэйчел Морган, колдунья и охотница за головами.

Уже первый том цикла «The Hollows” -- «Мертвая ведьма пошла погулять» (“Dead Witch Walking”, 2004) получил премию P.E.A.R.L. (Paranormal Excellence Award for Romantic Literature).

Движение в направлении популярного ныне «паранормального романа» — это один, но определенно не самый интересный путь, по которому может пойти фантастическая криминальная история. Второй путь намечен оригинальным экспериментом Шейбона, третий – солидная, хоть и не особенно новаторская трактовка темы такими авторами, как Джим Батчер или Майк Кэри. В этой конвенции есть место как легким развлечениям, современной сказке о циничном рыцаре, побеждающем чудовище, так и книгам, в которых тема «вездесущности зла» рассматривается совершенно серьезно. И ведь романы – это не все, есть еще и комиксы, и фильмы. Здесь, конечно, нельзя не упомянуть блестяще поставленный «Город грехов», который представляет собой не столько фантастику с элементами нуара, сколько нуар с элементами фантастики.

Идея взять повествование, героя или мир Чандлера и соединить их с фэнтези или научной фантастикой все еще жива, а фантастические наследники самого известного американского автора криминальных романов еще не сказали своего последнего слова.

(ЗЕВС и ЕГО ДРУЖИНА – окончание)

Между Чудо-женщиной и Тором

Также в комиксах Геркулес — один из самых интересных среди используемых мифологических персонажей. Потому что, помимо очевидных комикс-версий итальянских фильмов и сериалов (и итальянских, и «Геркулеса» с Сорбо), фигура греческого (или, скорее, римского) героя-полубога была охотно и легко вплетена в обе крупнейшие американские комиксовые вселенные. В издательстве «DC» (том, которое Супермен и Бэтмен) греческие мотивы существуют практически с самого начала – ведь именно из них выводится образ Чудо-женщины – царицы амазонок. И уже в ее первом появлении в комиксах (“All Star Comics “ #8 от 1941 года) ее сопровождал никто иной, как сам Геркулес.

Потом он много раз возвращался и сталкивался то с Чудо-женщиной, то с самим Суперменом, и в целом был не особенно симпатичным персонажем. А интересным раритетом может служить изданный в 1975 году цикл из двенадцати выпусков «Геркулес освобожденный» (“Hercules Unbound”), повествующий о приключениях этого героя в постапокалиптическом будущем.

Совсем другого Геркулеса можно встретить в комиксах издательства «Marvel» (которое Человек-Паук, Халк, Железный Человек). Создатели издательства «Marvel» всегда были готовы использовать различные культурные и мифологические подпорки (ведь одним из самых популярных их героев на протяжении десятилетий является скандинавский бог Тор). Довольно быстро они добрались и до Геркулеса, появившись в их комиксах в 1965 году, он быстро стал частью самой важной группы супергероев Мстителей (Avengers).

В течение следующих десятилетий он был одним из нескольких десятков второплановых героев «Marvel», лишь иногда сражаясь на передовой или получая собственные короткие серии из четырех или пяти выпусков. Ситуация кардинально изменилась в 2008 году, когда его приключениями занялся тандем сценаристов Грег Парк и Фред Ван Лент (Greg Park and Fred Van Lente) чей сериал «Невероятный Геркулес» (“The Incredible Hercules”) является образцовым примером умелого сочетания мифологической традиции с современной американской поп-культурой.

Эти господа задали себе труд внимательно прочитать различные версии мифов и выбрали из них лучшую. На панелях их комиксов можно встретить как травестии классических историй о Геракле (как его воспоминания), так и совершенно новые, не менее привлекательные сюжеты, в которых Геркулес и его приятель-подросток Амадей Чо сталкиваются с греческим богом войны Аресом или вместе с Афиной отправляются в Аид, чтобы (как и тысячелетия назад) помешать злым планам Геры и помочь Зевсу. Именно так должно выглядеть использование поп-культурой наследия греческих мифов – отважно, с фантазией и ощущением духа оригинала.

Дочь Девы

Сейчас таких попыток стало больше, раньше они были редки и их результат был сомнителен. Точно так же, как в уже упомянутом «Геркулесе в Нью-Йорке» или более старой комедии «Три балбеса встречают Геркулеса» (“Three Stooges Meet Hercules”, 1962).

Также в классическом британском фантастическом сериале «Доктор Кто» (“Doctor Who”) был свой мифологический эпизод, когда в эпизоде «Создатели мифов» (“The Myth Makers”, 1965) его герой оказался вместе со своей машиной времени в разгаре Троянской войны.

Гораздо современнее и серьезнее к этой же войне отнесся один из самых выдающихся писателей научной фантастики Дэн Симмонс, опубликовавший в 2003-2005 годах дилогию «Илион/Олимп», в которой буквально взятая гомеровская фраза перемешана с нанотехнологиями, Шекспиром и теорией струн. Определенно XXI-вечный труд Симмонса – это второй, альтернативный способ обращения с греческой традицией, столь же интересный и, конечно, гораздо более умный. Интересно, найдет ли он продолжателей?

До недавнего времени идеи греческих мифов охотно использовались в качестве фона. Какой-нибудь там цербер или кентавр (как в «Гарри Поттере»), какой-то персонаж не слишком точно определенного типа -- вроде ламии (любовницы Зевса, сошедшей с ума и превратившейся в чудовище, принявшееся пожирать детей), которая появляется то как колдунья в «Звездной пыли» Нила Геймана, то как демоница во «Вратах ада» Сэма Рейми, а в цикле романов Л. Дж. Смит «Мир ночи» (L.J. Smith “Night World”) ламиями называют вампиров, потомков богини Гекаты.

В наши дни даже самых известных персонажей используют охотно и без малейших сомнений. Лучшим примером этого является серия книг для юных читателей «Перси Джексон и Олимпийцы», первый том которой, «Похититель молний» (“Percy Jackson and Olympians. Lightning Thief”), только что был экранизирован.

Ее главный герой, двенадцатилетний мальчик с дислексией и СДВГ, оказывается сыном самого бога Посейдона, и его относительно упорядоченная подростковая жизнь внезапно превращается в великое сверхъестественное приключение, полное свершений подвигов, чудес и странных союзников. Как книги, так и фильм (да и все подобные произведения последних лет) используют кое-что из наследия Гарри Поттера, но что интересно, они берут уверенный курс на греческие истории о богах и героях. И им можно простить даже такие кощунства, как персонаж Аннабет Чейз, подруги Перси, которая оказывается дочерью Афины (для тех, кто забыл: Афина — греческая богиня мудрости и справедливой войны, непорочная дева).

А в кино, в апреле, вскоре после «Перси Джексона», у нас появится «Битва Титанов» — результат новой поп-культурной моды на греческие мифы, киномоды на ремейки всего возможного (это новая версия «Битвы титанов» [“Clash of the Titans”, 1981)

и новейших, почти божественных возможностей специалистов по спецэффектам.

Еще шесть лет назад, когда Вольфганг Петерсен снимал «Трою», из сюжета были удалены все сверхъестественные элементы (которых у Гомера было более чем много), сегодня на экране можно достоверно показать практически все. А греческие мифы на протяжении тысячелетий имели поистине фантастические сюжеты. Если только голливудские эксперты не переусердствуют с «улучшением» этих историй, в ближайшие годы нас наверняка ждет еще много замечательных зрелищ о людях и олимпийских богах. Для многих из нас это будет прекрасным возвращением в детство и к чтению Парандовского с Грейвсом. Кто знает, может быть, именно отсюда берется и наша всеобщая страсть к фантастике?

14. На страницах 4—6 напечатана статья польского журналиста, заместителя главного редактора журнала “Nowa Fantastyka” Камиля Смялковского/Kamil Śmiałkowski, которая носит название:

Греческая мифология, фундамент европейской цивилизации, на удивление хорошо сопротивляется поглощению массовой культурой. Конечно, стоит уточнить: пока еще сопротивляется.

Ныне, когда с интервалом едва лишь в несколько недель на киноэкраны выходят два больших голливудских фильма, поставленных по мотивам греческих мифов («Перси Джексон и Олимпийские боги. Похититель молний» и «Битва титанов») следует однозначно признать, что греческие боги и герои стали в конце концов частью большой фантастической и поп-культурной вселенной. Но еще десять лет назад это было отнюдь не столь очевидным. Если сравнить количество фильмов, сериалов и комиксов, которые травестировали или использовали легенды о короле Артуре, нордическую и даже египетскую мифологии, мощное культурное наследие греков производило впечатление практически не использовавшегося.

С Артуром проще

Проблема, вероятно, заключалась именно в этой «мощности». О греческих мифах слишком много писали, говорили и слишком широко распространяли, чтобы превратить их в пищу для поп-культуры. Они ведь сами по себе были античной популярной культурой. К тому же – на всех уровнях: от системы верований, поддерживавшейся десятками прекрасных легенд, через вечерние декламации рапсодами у домашних очагов, которые с течением времени легли в основу европейской литературы, поэм «Илиада» и «Одиссея», до эволюционировавших на протяжение сотен лет местных легенд и преданий, всегда изобиловавших героями, испытаниями и великими делами.

И с нашей точки зрения все это было в пределах досягаемости – ведь многие из нас зачитывались в детстве этими мифами – вот тебе, пожалуйста, мифы в версии Грейвса,

а вот мифы от Парандовского,

от Марковской

(а позже еще и от Кубяка).

И каждая из книг отличалась от других – и по характеру, и в деталях. Уже сам разбор разниц между ними потребовал бы нескольких месяцев. А читателя еще ждали и другие мифы -- в пересказе Копалиньского,

«Илиада» и «Одиссея», греческие трагедии и комедии, которые углубляли отдельные линии и витки сюжета, а за ними – римские версии, которые помимо изменений в именах богов и героев, вносили в истории последующие исправления, и все это составляло такой мощный, обширный и щедро детализованный мир, что творцы современной фантастики долго не решались использовать его в своих произведениях. Значительно легче было найти что-либо менее известного хотя бы среди рыцарей Круглого Стола – какой-то виток сюжета, версию персонажа или самого персонажа, нечто такое, что, будучи ввергнутым в другой мир, позволило бы сочинить новую историю. Казалось, что в легендах, преданиях, поэмах, трагедиях, драмах и комедиях о Геракле, Зевсе или Антигоне все уже было. Измышление чего-то свежего превосходило возможности творцов поп-культуры, предпочитавших создавать иные, свои миры, — писатели пошли в совершенно ином направлении, по стопам Толкина или Говарда, художники комиксов создали не менее обширную американскую супергеройскую мифологию, кинематографисты (даже если бы и хотели ) многие годы не могли справиться с буйным технологическим воображением создателей греческих мифов – ведь там все происходящее превратилось бы в бесконечную череду спецэффектов.

От Шекспира до Мельеса

Не будем забывать, что до сих пор мы говорили только о массовой культуре. Притом современной. А не о влиянии греческой традиции на всю мировую культуру – очевидно, что на протяжении веков этим наследием охотно и в полной мере пользовались разные выдающиеся художники, от Шекспира до БОТТИЧЕЛЛИ, от Моцарта до Джойса. Однако если спуститься до уровня построения простых, но увлекательных сюжетов, которых можно во множестве извлечь из биографии того же хотя бы Гермеса, желающих заняться этим долгое время не находилось.

Из этого не следует, что таких попыток не было. Кинематографисты, разумеется, заинтересовались прежде всего «Одиссеей» Гомера. Первым примериться к ее короткому фрагменту попытался уже сам Жорж Мельес (Georges Méliès) в 1905 году в фильме «Лилль де Калипсо: Улисс и великан Полифем» (“L’ile de Calypso: Ulysse et le géant Polyphème”).

Первую «полную», но немую экранизацию «Одиссеи» всего шесть лет спустя выпустили на экраны итальянцы.

Однако следующих фильмов нам пришлось ждать десятилетиями. Интересно, что со временем о приключениях Одиссея стали гораздо охотнее (и чаще) рассказывать телевизионщики. Видимо им было проще было уложить этот длинный и сложный сюжет в несколько серий, причем при просмотре на маленьком экране зрителю легче было смириться с условностью и скромностью представленных образов по сравнению с визуальным богатством и пышностью античного оригинала.

Более или менее конкретные отсылки к творчеству Гомера сегодня появляются в кино гораздо чаще. Однако многие из них вообще не имеют ничего общего с фантастикой, как, например, фильм братьев Коэнов «О, где же ты, брат?» (“O Brother, Where Are You?”), который они сами рекламировали как вариацию «Одиссеи», хотя коннотации между этими произведениями настолько далеки и неубедительны, что если бы не рекламная кампания самих создателей, то, наверное, мало кто обратил бы на это внимание.

Ибо на этом уровне любой сюжет является (согласно классическим литературным теориям) вариацией «Одиссеи» или «Илиады». Или смешанными элементами той и другой.

Геракл рулит

Однако ни один из героев «Илиады» или «Одиссеи» не является сегодня самой узнаваемой мифологической фигурой. Как и в самих греческих мифах, величайшим героем является тот, кого не хватало под Троей – Геракл. К сожалению, как это ни парадоксально, мир и массовая культура знают его под другим именем, тем, которым его называли римляне, переняв большую часть греческой мифологии и переименовав весь пантеон в соответствии со своими потребностями. К сожалению, не Геракл, сын Зевса, а Геркулес, сын Юпитера, является самым известным античным героем. Большую роль, безусловно, сыграла (почти забытая сегодня) серия итальянских фильмов о Геркулесе (цикл, известный под названием «меч и сандалии»).

Эти девятнадцать полнометражных фильмов и их популярность (в том числе и в США) привели к тому, что имя «Геракл» больше не играло важной роли в массовой культуре. А вот его наследие – да, играло, и еще как играло. Ведь черты Геракла можно найти в десятках персонажей, заполонивших сегодняшние развлекательные фильмы, от Конана до Хи-Мена, но когда в сюжете должен появиться греческий герой, то наверняка его подменит римский Геркулес. Это его роль сыграл Арнольд Шварценеггер в фильме «Геркулес в Нью-Йорке» (“Hercules in New York”, 1970),

а в конечном счете вопрос решила студия Диснея, владеющая воображением детей всего мира, когда в 1997 году посвятила один из своих проектов полнометражной анимации греческих мифов, а ее главным героем сделала именно Геркулеса.

Этот герой также заявил о себе на телевидении, и собственно от посвященного ему сериалу можно датировать современный и гораздо более свободный подход к греческим мифам в современной поп-культуре. Это сериал «Геркулес» (“Hercules”, 1995–99) с Кевином Сорбо в главной роли и выводившийся из него сериал «Зена: Королева воинов» (“Xena Warrior Princess”, 1995–2001) доказали, что мифы по-прежнему могут доставлять фантастически интересное развлечение.

Просто нужно относиться к ним с юмором и большей дистанцией. Трудно оценить, было ли в этих американо-новозеландских постановках больше американского пренебрежения к европейскому наследию или новозеландской крутости, для многих критиков сериалы «Геркулес» и «Зена» до сих пор остаются образцом китча, пошлости и глупости, однако это не меняет того факта, что они вызвали новую, большую волну интереса к античности среди любителей фантастики и популярной культуры (которая только на этом поле телесериалов успешно разыгрывала карты как фильмов в жанре «хоррор» типа «Баффи-истребительница вампиров», так и НФ-фильмов вроде ленты «Звездные врата»). А их форма, сюжеты, довольно небрежно интерпретирующие факты, реалии или логику событий. — разве это не напоминают нам основные, примитивные истории, составляющие то, что мы сегодня называем греческими мифами?

(Окончание следует)