Чего не любят тигры, или Несколько замечаний брата Феликса
«Как говорит поэт, “созревшее дерьмо — невыносимое бремя (ut dicitur metrice: maturum stercus est importabile pondus)”» – так начинает свой рассказ путешественник, описывающий проблемы, с которыми он столкнулся в ходе морского плавания в XV веке.
Этим путешественником был Феликс Фабер из Ульма (Felix Faber), доминиканский монах, плывший на корабле в Святую землю. В отличие от большинства авторов фэнтези, патологически избегающих тематики, связанной с физиологией, он воссоздает в заметках свои героические усилия справиться с требованиями собственного тела в ходе морского рейса.
«Каждый паломник имеет возле своей койки писсуар — терракотовый сосуд, склянку, — в который он мочится или срыгивает. Но поскольку тесные помещения битком набиты людьми и, сверх того, темны, и многие приходят и уходят, редко когда эти сосуды до рассвета остаются неопрокинутыми. Действительно, постоянно кто–нибудь неловкий, побуждаемый срочной необходимостью, которая заставляет его подняться, опрокидывает на своем пути пять или шесть сосудов, распространяющих невыносимый запах.
Утром, когда паломники вставали и их желудок требовал облегчения, они поднимались на мостик и направлялись к носу [корабля], где с одной и другой стороны выступа были устроены уборные. Иногда перед этими уборными образовывалась очередь в тринадцать или более человек, которые ожидали занять место на стульчаке, и когда кто–то слишком долго задерживался, выражалось не столько стеснение, сколько раздражение (nec est ibi verecundia sed potius iracundia). Я охотно сравнивал это ожидание с ожиданием желающих исповедаться во время поста, когда, подолгу стоя на ногах, они раздражали себя, перебирая в памяти нескончаемые признания, и ожидали своей очереди с плохим настроением.
Ночью приблизиться к уборным было тяжелой затеей по причине спящей толпы, лежащей от края до края галеры. Тот, кто хотел туда отправиться, должен был преодолеть более сорока человек, и при каждом шаге он должен был переступать через кого–либо. От ступеньки к ступеньке он рисковал ударить кого–то ногой или, поскользнувшись, упасть на спящего. Если во время перехода он задевал кого-нибудь, тут же слышалась ругань. Те, у кого не было ни страха, ни головокружения, могли ползком, цепляясь за борт, подняться на нос и двигаться от снасти к снасти. Я часто проделывал это, несмотря на риск и опасность. Можно было также пролезть через весельный люк и передвигаться, пересаживаясь с одного весла на другое. Это не для боязливых, поскольку сидеть верхом на веслах опасно и сами моряки это не любят.
Но особенно трудно становилось в непогоду, когда уборные постоянно затапливались морской водой, а весла лежали поперек скамеек. Пойти к стульчаку во время бури значило полностью промокнуть, поэтому многие путешественники снимали свою одежду и отправлялись в уборную совершенно голыми. В этом демарше стыдливость (verecundia) сильно страдала, особенно в отношении срамных частей (verecunda). Те, кто не хотел привлекать к себе внимание подобным образом, садились на корточки в других местах, что влекло за собой ярость, столкновения и подрывало уважение к почтенным людям. Были, наконец, и такие, кто опорожнялся в сосуды рядом со своими койками, что было отвратительно и отравляло воздух соседям. Терпеть это можно было только от больных, на которых никто не сердился. Нескольких слов, конечно, не хватит, чтобы описать, что мне пришлось вытерпеть, имея по соседству кровать больного.
Паломник должен стараться не терпеть по нужде из-за ложной стыдливости и не расслаблять желудок: два этих действия вредны для путешествующего на судне. На море легко заработать запор. Я дам паломнику хороший совет по гигиене: отправляться в уборную три или четыре раза на дню, даже если этого не требует естественная нужда, чтобы способствовать скромным усилиям для совершения опорожнения, и не отчаиваться, если оно не происходит на третий или четвертый раз. Пусть он ходит туда очень часто, пусть он развяжет пояс и освободит свою одежду от всех узлов на груди и на животе, и он достигнет опорожнения, даже если его кишечник содержит камни. Этот совет мне дал однажды старый моряк, когда я в течение нескольких дней испытывал ужасный запор. И ненадежное средство брать в море пилюли или свечи (pilulas aut suppositoria accipere), поскольку, слишком очищая себе желудок, рискуешь более серьезными последствиями, нежели запор».
Как совершенно правильно заметил брат Феликс Фабер, присаживание на веслах, чтобы удовлетворить свою физиологическую потребность, это немалое достижение, но также повод для гордости. Быть может, на такое могли бы решиться какие-нибудь невероятно гибкие эльфы? Похоже, что литературе фэнтези в этом отношении еще есть куда развиваться… Но наверняка внимательное изучение воспоминаний брата Феликса помогло бы приданию правдоподобия описаниям морских приключений в фантастических neverland-ах.
Ясное дело, все вышесказанное не является критикой какого-либо автора или произведения. Это всего лишь свободные отступления от темы. Стоит ли морочить себе голову обращениями к истории, изучать источники и соответствующие эпохе документы? Это вопрос, на который каждый автор и каждый читатель должны сами себе ответить.
P.S. У труда брата Феликса длинное название, каковые были приняты в то давнее время. Но он издается и переиздается и в настоящее время…
Девушки любят украшения, или О магии драгоценностей и камнях силы
Благородные камни с магическими способностями – это в литературе фэнтези обычное дело, почти банальщина. В реальном мире они приводили в восхищение и порождали вожделение с незапамятных времен. И им всегда приписывали тайные силы. Они могли помогать, лечить и оборонять от зла. Название «амулет» происходит от арабского hamalet (подвеска) или латинского amoliri quod amalitur malum (то, что отгоняет зло). Драгоценные камни подразделяли на три группы: планетарные, звездные и земные, стараясь не смешивать минералы, происходящие из разных групп. Даже символика Церкви связывалась со способностями, приписывавшимся драгоценным камням и изделиям из благородных металлов, например золотые перстни украшали камнями, выражающими четыре основные добродетели: справедливость (justice), мужество (fortitude), благоразумие (prudential) и умеренность (temperantia). Изделие из золота должно было напоминать епископу на необходимость обладания характерными чертами, присущими этому металлу. Мягкость золота напоминала об обязанности милосердия и снисходительности, чистота отражала безупречность науки и обычаев, блеск освещал все поступки, а тяжесть указывала на необходимость совершенствования всех деяний. Однако большинство людей искало в магии драгоценностей лишь материальную выгоду и способность украшения внешности. Уже римский поэт Тибулл писал: «О проклятые собиратели самоцветов зеленых, красильщики нарядов финикийских, насыщенных красным цветом, их вина, что пурпур одеяний, их то вина, что блеск жемчужин сводит девушек с ума».
Разумеется, можно задуматься, стоит ли обвинять богачей за бабскую алчность. Но так или иначе, похоже, что знакомство с источниками, описывающими магические свойства драгоценностей, не повредило бы авторам текстов фэнтези.
P.S. Драгоценные камни как женские украшения и как амулеты – это тема, в которой можно утонуть с головой. Однако пан Адам коснулся интересного аспекта этой темы: золотые перстни (с драгоценными камнями) высших священников римской католической Церкви – так называемые епископские (в число который входят и кардинальские). Приглядимся к ним:
Особый случай – перстень Папы Римского (так называемое “кольцо рыбака”). Такой перстень индивидуален – он вручается новоизбранному Папе и уничтожается после его смерти.
Изрядная часть авторов фэнтези относится к алкогольным напиткам противоречиво. С одной стороны, много таких, которые снаряжают своих героев пристрастием к чему-либо покрепче (их излюбленный напиток – это гномовская самогонка), а с другой – таких, которые вспоминают о пиве, вине и меде, трактуя высокопроцентные напитки с некоторой несмелостью. Из этого может следовать, что писателям не хватает знаний относительно тонизирующих напитков, употреблявшихся в средневековье. Здесь отчетливо выделяется Сапковский, который бескомпромиссно снабжает своих героев водкой, приведя этим в замешательство многих из своих читателей. А как все это выглядело в средневековье? Стоит ли в самом деле ссылаться на гномовские изобретения?
Как уже было сказано мною во вступлении, большинство миров фэнтези инспирировано европейским средневековьем, однако иногда стоит отправиться далее – на восток. Уже в III веке некий Чжан Хуа (Zhang Hua) упоминает вымороженное вино (это упоминание носит весьма неясный характер) и предостерегает, что злоупотребление им может вызывать состояние помраченности ума, длящееся многими сутками. Наверняка c 520 года н.э. китайские племена из Гаочана (Gaochang) платили подати вымороженным вином. Европа с этой точки зрения отставала. Лишь Парацельс в трактате “Archidoxis”, опубликованном ок. 1570 года, пишет о том, что получается, если выставить вино на мороз. К счастью, дистилляцию алкоголя освоили на нашем континенте гораздо ранее. Правдоподобнее всего, что эта технология была принесена в Европу из Китая, хотя некоторые ученые сомневаются в этом. Проблема заключается в том, что самогоноварение запрещалось в Китае под угрозой кары смертью и сам процесс дистилляции описывался завуалированно, с использованием аллюзий. Независимо от того, кому мы этим обязаны, в Европе начали использовать процесс дистилляции для получения крепких напитков уже в XII веке. Первые сообщения исходят из Италии. Упоминает об этом «Салернский кодекс здоровья», датируемый 1167 годом. Крепкий алкогольный напиток, получаемый в результате дистилляции, назывался aqua ardens (огненная вода) или aqua vitae (вода жизни). В XIII веке натыкаемся на упоминания о десятикратной дистилляции чего-то вроде бренди, благодаря чему достигалось 90% содержание алкоголя в продукте. Из этого отчетливо следует, что Сапковский прав и дальнейшее поддержание трезвости в мирах фэнтези не имеет смысла.
P.S. Винная культура Китая, вымороженное вино… Да уж, древние китайцы знали в винах толк:
Но дистилляция – это нечто! Не самый сложный процесс,
но как постепенно приходили к нему люди (причем на всех континентах):
Слово navaja (наваха), означающее характерного вида складной нож со слегка искривленным лезвием, происходит от латинского слова novacula (бритва). Наваха происходит из Испании и, судя по всему, была оружием представителей низших слоев общества. В «Божьих воинах»Сапковский описывает гуситского тайного агента, который пользуется этим оружием. Поскольку все серьезные описания технических приемов владения таким оружием происходят только из XIX века, трудно что-либо сказать на эту тему. Несомненно, это было смертоносное оружие, и Анджей Сапковский знал, что делает, когда вручал его профессиональному убийце. Наваха была столь удобным и действенным в ликвидации интерперсональных проблем оружием, что в XVII веке ее стали использовать исключительно в виде Navaja Carraca. Название Carraca происходит от специфического отзвука, которым сопровождается открывание этого ножа – громкого “krrrak”. Вроде бы это должно было затруднять работу наемных убийц. Несколько средневековых учебников описывают основы ножевого боя. В них превалируют технические приемы действия в непосредственном столкновении или на полудистанции. А также отдается предпочтение колющим, а не режущим ударам. Вероятно это связано было с большей эффективностью этих первых и необходимостью проникновения сквозь грубые средневековые одеяния. И наконец еще одна интересная деталь, связанная с навахой: существовала версия этого ножа, специально предназначенная для использования женщинами и называвшаяся salvavigro (дословно «защитница девственности»). Как показывает само название, пресловутое лезвие служило здесь правому делу…
P.S. Наваха… Жуткое, хищное, но безумно красивое и болезненно привлекательное оружие:
И несколько жанровых сценок:
У этого последнего парня, похоже, во-о-от такой инструмент:
А здесь представлен эпизод из наполеоновских войн: испанские женщины вырезают французский гарнизон, умело орудуя навахами:
В литературе фэнтези часто описывается ослепляющий порошок – дескать, сыпнув его в глаза, можно вывести из строя даже самого сильного противника. Такая субстанция – shersken – выступает, например, в книгах Яцека Пекары. Трудно сказать, откуда автор цикла о Мордимере черпал свои знания, однако такого рода субстанция, вне сомнения, использовалась в средневековье. Упоминавшийся ранее Фьëре дей Либери приводит рецептуру препарата – смесь высушенных и растертых в порошок растений, которая, попав в глаза противника, может даже навсегда лишить его зрения.
В других документах упоминается применение рукоятки меча (для внезапного удара в лицо) или бросание в противника шлема, чтобы его отвлечь и получить долю секунды для решающего удара мечом. Как видим, поединок в средневековье, особенно в случае реальной, а не турнирной схватки, зачастую не имел ничего общего с тем, что мы называем рыцарством. Сражались, чтобы победить, особо не заморачиваясь правилами fair play.
P.S. Ну вот, например, несколько рекомендованных штучек:
облако тэгов
