Пятидесятые годы в польской НФ прошли под знаком непрерывного доминирования прозы Станислава Лема/Stanisław Lem. Книжный дебют этого автора («Астронавты/Astronauci», 1951) поставил всех перед свершившимся фактом, но сегодня, с перспективы нескольких десятилетий, даже не верится в то, с каким трудом утверждалась новая литературная формула в сознании критиков и читателей.
Редко когда роман подвергали столь острому и всестороннему рецензированию. В защиту Лема выступили А. Трылевич/A. Trylewicz, А. Холлянек/A. Hollanek, А. Трепка/A. Trepka, А. Киëвский/A. Kijowski, Л. Гженлевский/L. Grzenlewski. Вскоре и сам автор «Астронавтов», раздосадованный мнениями «знатоков», принялся за выяснение целей НФ, неустанно совершенствуя свое писательское мастерство.
Так, он поочередно отказался от следования принципам утопически-приключенческого романа («Магелланово облако/Obłok Magellana», 1955), социологической и психологической прозы («Дневник, найденный в ванне/Pamiętnik, znaleziony w wannie», 1961; «Солярис/Solaris», 1961), использовал достижения современного гротеска, сказочные мотивы («Звездные дневники/Dzienniki gwiazdowe», 1957; «Книга роботов/Księga robotów», 1961; «Кибериада/Cyberiada», 1965), конструкции философского эссе («Глас Господа/Głós Pana», 1968), детективного направления НФ («Расследование/Śledztwo», 1959; «Насморк/Katar», 1976).
Его произведения обеспечили ему место в группе лидеров мировой НФ, рядом с Д. Баллардом, У. Ле Гуин, А. Кларком, А. Азимовым, а высокие тиражи переводов уже через несколько лет сотворили из него «посла» польской литературы, уступавшего в соперничестве за это звание разве что только Генрику Сенкевичу. Этот факт нельзя промолчать, нельзя стереть его из совокупной памяти культуры.
Лем принадлежит к поколению «колумбов», которое выдвинуло из своих рядов Кшиштофа Бачиньского/Krzysztof Baczyński, Романа Братного/Roman Bratny, Тадеуша Боровского/Tadeusz Borowski, Мирона Бялошевского/Miron Białoszewski, Тадеуша Ружевича/Tadeusz Różewicz. Если вспомнить биографию польского фантаста, то перестанет удивлять то, что в его прозе то и дело появляются свидетельства оккупационных переживаний, мотивы сведения счетов, а его знаменитый «побег из литературы» покажется не столько результатом разочарования во всемогуществе НФ, сколько попыткой расширения ее познавательных амбиций.
1. На внутренней странице передней обложки опубликована превосходная статья Анджея Невядовского/Andrzej Niewidowski, кратко описывающая достижения польской фантастики за послевоенное сорокалетие: «Polska fantastyka w czterdziestolecju. 1944 – 1984».
Сорок лет польской фантастики. 1944 – 1984
Послевоенная научная фантастика преобразила облик польской фантастики. Вопреки устоявшимся представлениям, первыми книгами послевоенной НФ были не романы Станислава Лема/Stanisław Lem. Правда, «Человек с Марса/Człowiek z Marsu» был опубликован уже в 1946 году, но не книгой, а в катовицком журнале «Nowy Swiat Przygod/Новый Мир Приключений» и через несколько лет оказался совершенно забытым.
Первое книжное издание послевоенной польской НФ датируется 1947 годом. Это «Убежище на Замковой площади»/Schron na placu Zamkowym, роман о Варшаве 1980 года, написанный столичным журналистом Анджеем Земенцким/Andrzej Ziemięcki. Роман этот печатался поначалу на страницах газеты «Kurier Codzienny/Ежедневный Курьер», но его замысел родился еще раньше, под конец второй мировой войны. С «романом об атоме» «Смирно! AR7(м.б. Внимание!AR7)/Baczność! AR7» (1947) драматурга Казимира Врочиньского/Kazimierz Wroczyński поначалу знакомились читатели газеты «Express Wieczorny/Вечерний экспресс». Так это начиналось.
Ренессанс польской фантастики проходил под знаком сохранения инструментальных, дидактических, научно-популярных ценностей. Но такими были также и ожидания: прогноз, предостережение, популяризация. Не забывали и о прошлом, о книгах Болеслава Пруса/Bolesław Prus, Ежи Жулавского/Jerzy Żuławski, Антония Слонимского/Antoni Słonimski.
Правда, уровень критического осознания был еще весьма низким, но о предвоенных заслугах НФ напоминали переиздания произведений Владислава Уминьского/Władysław Umiński.
Силуэты предтеч: Антония Ланге/Antoni Lange, Сигурда Висьнëвского/Sigurd Wiśniowski, Влодзимежа Загурского/Włodzimierz Zagórski рисовала антология «Польская фантастическая новелла/Polska nowela fantastyczna» (1949) редактировавшаяся автором «Бала в опере» -- Юлианом Тувимом/Julian Tuwim. О популярности нашей белетристики свидетельствовало знаменитое обвинение в плагиате, выдвинутое Мечиславом Смолярским/Mieczysław Smolarski, автором «Города света/Miasto światłości» (1924) против Олдоса Хаксли и его «Прекрасного нового мира/Brawe New World» (1932).