8. В следующем за статьей Сьюзан Вуд эссе «Романтичный взгляд на мир/Romantyczne widzenie świta» Анджей Невядовский спешит вступиться за честь женщин-героинь польской научной фантастики. Эссе занимает две страницы, и вот его конечный вывод. Миссис Вуд, конечно, замечательно описала схематическую расстановку ролей женщин в англо-американской фантастике.
Но в применении к польской научной фантастике эти схемы попросту не работают. «Польская научная фантастика родилась отнюдь не на обочине большой литературы: она вышла из-под пера самых выдающихся прозаиков и поэтов своего времени (А. Мицкевич, Б. Прус, Е. Жулавский, Е. Браун, Ст. Лем – о многих других я даже не упоминаю из-за ограниченности объема этого эссе). Образ женщины, благодаря которому в рационализированную, подчиненную железной логике научную фантастику врывался поток эмоций, чувств, влечений и ожиданий; женщины-воительницы и женщины-попечительницы, опекунки и предводительницы – был не только ролью, пустой схемой, нуждавшейся в наполнении, но своеобразным символом Польки: матери, сестры, жены, живущей в Отчизне, которую мы так рано утратили и которую женщина вынуждена была нам заменить – заново отстроить в нашем сердце, наших делах и мечтах. Можно доказывать, что это был излишне однобокий, слишком неправдоподобный идеал – такой, каким хотели видеть его мужчины, которые в основном-то и писали научную фантастику. Да, это верно. Женщины писали для нас очень и очень редко (М. Буино-Арцт, J. Budrecka, М. Канн, Х. Малевская, Ю. Нидецкая…). Идеал «польской Евы» имеет мало общего с эмансипированной женщиной, стоящей за штурвалом космического корабля. Но разве в сравнении с англосаксонской традицией жанра он выглядит ущербным?» Эссе сопровождают две черно-белые иллюстрации авторства РИШАРДА ВОЙТИНСКОГО/Ryszard Wojtyński.
9. Эмма Пописс/Emma Popiss – это псевдоним, под которым замечательная польская журналистка и писательница Эмма Попик/Emma Popik дебютировала в художественной прозе аккурат вот этим вот рассказом «Mistrz», именно тогда и именно тут опубликованным. Текст рассказа сопровождают три черно-белые иллюстрации: ВАЛЬДЕМАРА ВРОНЬСКОГО/Waldemar Wronski (она здесь, в титуле), РОБЕРТА ЛЕХОВИЧА/Robert Lechowicz и АНДЖЕЯ БИЦКОГО/Andrzej Bicki.
Поскольку ФАНТЛАБ не спешит открыть ее библиографию, я позволю себе кое-что о ней рассказать. Эмма Попик (род. 1949) получила университетское филологическое образование (Университет г. Гданьска, польская литература, степень магистра). Следующую степень защищать не стала, работала учительницей в средней неполной, затем в средней школе, ассистентом в Высшей учительской школе в г. Быдгощ, редактором в издательстве Морского института. Заинтересовавшись тематикой НЛО, опубликовала ряд статей на паранаучные темы в газетах «Kurier Polski» и «Głos Wybrzeża». (Сейчас как раз наткнулся на замечательную строчку во врезке с информацией об авторе в «Фантастыке»: «Никогда, правда, НЛО не видела, но не теряет надежды таковой увидеть…»).
Благодаря американской ассоциации «Mutial UFO Network», эти статьи были переведены и опубликованы во многих странах: США, Великобритании, Финляндии, даже в Китае. Со временем, однако, журналистка утратила изрядную долю энтузиазма, поскольку пришла к выводу, что за этим внеземным явлением «стоят вполне земные авиафирмы великих держав, заинтересованные в утаивании своих научных достижений в области военной промышленности". Э. Попик сочиняла стихи и публиковала их в литературном журнале «Litery» (г. Гданьск). Писала также фантастические рассказы, намереваясь издать их отдельным сборником. Такой сборник действительно вышел, но гораздо позже дебюта («Tylko Ziemia», изд. «Iskry», 1986).
После дебюта в «Фантастыке» публиковалась в периодике, ее рассказы появлялись также на страницах альманахов, антологий и тематических сборников. Когда для польских творцов фантастики настали тяжелые времена (не буду объяснять, в чем они заключались – нашим отечественным автором тоже пришлось пережить нечто подобное), в 1989 году, воспользовавшись приглашением «Mutial UFO Network», уехала в Лондон на уфологический съезд, и вернулась на родину лишь в 1995 году. Завязав деловые связи с одним из издательств, занялась литературным переводом. В 2000 – 2011 годах была главным редактором ежемесячника «Nowy Kurier Nadbałtycki». В настоящее время – редактор периодического издания «Gazeta WPiA UG». В списке ее книжных публикаций (не считая того, что напечатано в периодике) к настоящему времени содержатся: роман, четыре сборника рассказов НФ, сборник эссе на паранаучные темы, сборник детских сказок и сборник стихов.
Рассказ "Mistrz" включен в рейтинг польского электронного журнала «Esencja»«100 лучших польских фантастических рассказов» под номером 34 и со следующей аннотацией. Это «пессимистическое повествование о будущем, вписывающееся в русло апокалиптических видений: в неведомо чем и как разоренном мире изрядно дегенерировавшие люди связаны выполнением квазирелигиозных правил, норм и предписаний, неким жутким образом регулирующих их повседневную жизнь. Это совершенно выродившиеся ритуалы, никто уже не знает, что они значат и зачем нужны, но все продолжают их выполнять, иногда буквально, а самым бесправным рабом этих ритуалов является номинальный властитель этого мира. Писательница создала «ужастик», однако «ужастик» совершенно нетипичный, поскольку почти бескровный, но пессимистический, мучительный и вызывающий отвращение. На такую интерпретацию судного дня для человечества решились бы очень немногие из польских писателей».
Мацей Паровский очень высоко ценит этот дебютный рассказ писательницы, поскольку включил его в сборник лучших произведений, опубликованных в журнале «Фантастыка» за первые 10 лет его существования – уже знакомую нам антологию «Со większe muchy» (1992). Смотрите здесь У нас появится еще возможность поговорить и о писательнице, и о мнении о ней Паровского. А сейчас я завершу эту часть поста констатацией факта: ФАНТЛАБ знает (хотя информация не полная) о существовании рассказа «Mistrz» (смотрите здесь), равно как и о существовании еще 3-х рассказов, напечатанных на польском языке. Ну и это все. Хотя я, помнится, еще в далеком 1990 году знал о переводе рассказа «Szaman/Шаман» (у нас будет еще возможность о нем поговорить) на русский язык («Литературная Россия», 1988, № 24). Ну, хотя, это так, к слову. А вот о чем я хотел бы узнать, так это о том, почему рассказ называется «Mistrz/Мастер (ну, может быть -- Магистр)», хотя в тексте ни единого разу не фигурирует это слово, а главного героя именуют «властителем/władca». Вообще-то об этом можно напрямую спросить у писательницы, поскольку у нее есть своя домашняя страничка, которая расположена вот здесь
Спасибо bin_laudan, он меня поправил с фотографией Баранецкого, на коей изображен был вовсе даже не Баранецкий. В свое оправдание могу сказать лишь то, что я ошибся вслед за вот этой вот газетой На этом мои злоключения не кончились, поскольку, так и не сумев заменить фотографию, я был вынужден заменить всю статью, и она теперь будет выбиваться из подборки. Ну, наверное, судьба у нее такая. И еще раз спасибо bin_laudan!
7. Ну вот, добрались, наконец, до отдела польской литературы. А там сидит Мацей Паровский. Насчет сидит, это я в общем-то правильно говорю. У него наконец-то есть где сидеть – сняли под офис комнату, прежде приходилось по кафешкам собираться для обсуждения «горящих» номеров журнала. И уныло перебирает письма с первыми рассказами, пришедшими на конкурс. Надо сказать, что вся польская фантастика к тому времени как бы сосредоточилась на двух темах: первая, это социологическая фантастика (она же политическая), в которой с успехом выступили уже Я.Зайдель, Э.Внук-Липиньский, да и сам Паровский – исследуя варианты «свихнувшегося» общества, не указывая пальцем, разумеется, на что-то конкретное, но читатель ведь не дурак… Ну и вторая тема – космическая, это когда смелые люди на крепких космических кораблях бороздят безбрежные просторы Вселенной. Если приглядеться, то, в общем-то, все, что наша веселая компания напечатала (из польской фантастики) в трех ударных номерах, раскладывается в эти две корзинки. Паровский, идя в журнал, весьма даже побаивался того, что ему до конца дней своих придется читать эскапистские рассказики «про роботов и пружинки». И тут вдруг, по словам Паровского, «в журнал пришел Баранецкий». Ну, не сам пришел, разумеется – пришла рукопись его рассказа. Который назывался «Карлгоро, 18.00». Про Космос – да, но не про тот, по которому наперегонки гоняют веселые смелые парни в крепких космических кораблях, а про тот, что, «будучи разумной злобной силой, обманутый в одном месте, обязательно возьмет свое в другом». Паровский, недолго думая, поставил рассказ в следующий же номер. «И, -- вспоминает он, -- это было шоком. Нечто невероятное – человек на три дня забывал о том, что Катыни, как таковой не существует, как не существует в польском языке ни одного незаимствованного слова на букву «V», а водку, мясо и шоколадоподобные продукты продают по карточкам».
Автор рассказа Марек Баранецкий/Marek Baranecki (род. 1954), получив инженерное образование, жил и работал в г. Гливице. С 1976 года занимался журналистикой: сотрудничал с гливицким отделом студенческого еженедельника «Политехник/Politechnik», став в конце концов его руководителем, публиковал статьи в общественно-культурном еженедельнике «Католик/Katolik». «Карлгоро, 18.00» было его литературным дебютом.
Будучи считай коллегами (вспомним про журнал «Политехник»), людьми одинаковых политических взглядов, любителями хорошей фантастики, Баранецкий и Паровский подружились. Весь 1983, 1984, часть 1985 года Баранецкий был частым гостем в редакции «ФАНТАСТЫКИ», опубликовал в ней еще один замечательный рассказ. Потом, правда, дела у него не заладились… Но это совсем другая история, которую я доскажу, когда придет тому черед. По версии замечательного польского электронного журнала «Эссенция/Esensja», составившего список «100 лучших польских фантастических рассказов», рассказ Баранецкого «Карлгоро, 18.00» занимает 27-е место.
«Во время первой публикации наивысшим достоинством рассказа было, наверное, введение элемента паранормальности в классическую НФ. Четверть века спустя, во времена, когда гибриды литературных видов сами стали самостоятельными видами, главная идея рассказа менее удивляет, но ведь остаются отличное исполнение, саспенс и конечный вывод, в который не требуется верить, чтобы оценить в нем хорошую метафору», -- утверждают составители списка. А я хочу добавить следующее: можно по-разному относиться к этому дебютному тексту М.Баранецкого. Кому- то он уже показался скучным, поскольку «перегружен техническими описаниями», кто-то сочтет его плохо написанным в литературном отношении, кто-то… ну, словом, сколько людей, столько и мнений. Но одно у него не отнимешь уже никогда: он был камешком, сдвинувшим гору. Среди тех нескольких сотен тысяч молодых поляков, что прочитали рассказ, было несколько таких, которые подумали: оказывается и так можно писать и так об этом говорить. А что, если сказать этак об этом. Или вот этак и вовсе о том. Вдруг оказалось, что у воображения если не исчезли вовсе, то расширились границы.
А насчет литературных достоинств… Паровский любит рассказывать такую историю. Есть у меня, говорит он, приятель -- умная голова, острое перо, великолепный знаток фантастики. Ну так вот он, когда заходила речь о Баранецком, безапелляционно заявлял: «Парень плохо пишет». «Да нет же, --возражал я, -- Баранецкий хорошо пишет». Ну и расходились каждый при своем мнении, пока однажды приятель не пришел и не заявил прямо с порога: «Баранецкий хорошо пишет». «?». «Да ты ж понимаешь, я, сколько ни начинал читать, не мог продраться через первые пять страниц, а тут вышла его книжка, стал читать, прорвался дальше. И я тебе говорю: Баранецкий хорошо пишет».
Ну что ж, добавим, что на русский язык рассказ Баранецкого перевела Н.Стаценко. Карточка рассказа здесь Он вместе с двумя другими рассказами Баранецкого в ее же переводе опубликован в сборнике «Лунная ночь». Смотрите тут У ФАНТЛАБА о Баранецком лишь разрозненые сведения. Ладно, у нас будет еще не один повод о нем поговорить…
Публикация рассказа Баранецкого была первой победой «ФАНТАСТЫКИ», сам Баранецкий – первым ее открытием. И, слава Богу (и Паровскому), далеко не последним.
12. В замечательный Словарь польских авторов фантастикиАнджей Невядовский добавляет еще две персоналии: писателя и историка Стефана Бушчиньского/Buszczyński Stefan (1821 – 1892) и писательницы и публицистки Марии Буино-Арцт/Buyno-Arctowa Maria (1877 – 1952). Здесь же (в рубрике «Pożołkle kartki/Пожелтевшие страницы») публикуется отрывок из «Рукописи из будущего века/Rękopis z przyszłego wieku» (Kraków, 1918) С.Бушчиньского c небольшой черно-белой иллюстрацией РИШАРДА ВОЙТИНЬСКОГО/Ryszard Wojtyński.
13. Книгу «The Best Science Fiction of the Year», vol.10 (Edited by Terry Carr. London, Victor Gollancz Ltd. 1981), откуда, вероятно, и был взят для перевода рассказ Ф.Дика, рецензирует Славомир Кендзерский
Здесь же Мацей Паровский рецензирует книгу Ф.Дика (Philip K.Dick. «Sloneczna loteria», Czytelnik, 1981). Раздел украшен небольшим черно-белым рисунком ПШЕМЫСЛАВА УЛЯТОВСКОГО/Przemysław Ulatowski.
14. Статья «О климате, искусственных светилах и political fiction» (название дано редакцией) Гая Лайона Плэйфэйра и Скотта Хилла/Guy Lyon Playfair, Skott Hill – выдержка из книги «Небесные циклы. Космические факторы и их влияние на нашу жизнь», которая в это время готовилась к публикации в издательстве PIW (Państwowy Instytut Wydawniczy) в серии (замечательной! говорю с придыханием) «Библиотека современной мысли/Biblioteka Myśli Wspólczesnej». О чем – понятно из названия.
15. Далее следует врезка с информацией о Гожувском (m. Gorzów) клубе любителей фантастики. Эти замечательные парни и девушки помимо прочего издавали целую серию очень интересных книг – некоторые из них стоят на моих полках. И сейчас я с некоторой ностальгией читаю строки: «Жаль, что все они (эти книги) все еще издаются в маленьких, едва двадцатитысячных тиражах (а у первых книг тираж был и вовсе только 10000 экземпляров)».
16. В начале статьи «Над великой тайной/Nad wielką tajemnicą» Арнольд Мостович/Arnold Mostowicz усердно пересказывает гипотезы Захарии Ситчина о существовании некоей 12-й планеты, откуда прилетали на Землю ее обитатели, подкрепляя сказанное сообщением о вышедшей в 1940 году книге китайского ученого, проживавшего в Париже, в которой также говорилось о некоей неизвестной нам ныне планете, о которой, однако, знали древние китайцы.
Далее Мостович переходит к рассказу об удивительных астрономических знаниях догонов, напоминает об известном казусе с описанием Джонатаном Свифтом спутников Марса, а следом – об одном из приключений Мюнхаузена, в ходе которого бравый барон, отправившись в космос и двигаясь по прямой линии, возвращается аккурат в то место, из которого вылетел (что идеально согласуется с современными научными взглядами). Напомнив о гелиоцентрических взглядах Аристарха Самосского, далеких от аристотелевских, Мостович рассказывает о выявленных связях между положением планет на небесном своде в момент рождения человека и его (человека) характером и даже судьбой, чтобы затем изящно перейти к рассказу о картах Пири Рейса… И вот тут, когда у недоуменного читателя складывается в голове вполне определенный вопрос, Мостович сам его задает: «После знакомства со всеми этими примерами, в которых история смешивается с биологией и географией, а Джонатан Свифт – с Кеплером и Аристархом, читатель вправе спросить: что из этого следует? Ну, так, по правде говоря, я и сам не знаю». То есть знать-то точно Мостович не знает, но догадка у него есть: похоже, что все это – кусочки некоей единой великой тайны, которую еще предстоит постичь…
17. В этом номере «Фантастыки» впервые на ее страницах появляется человек, который затем еще долго будет определять одну из важных черт складывавшегося облика журнала – научный обозреватель Мацей Иловецкий/Maciej Iłowecki.
Прекрасно образованный журналист и публицист, Мацей Иловецкий (род. 1935) в 1974 – 1990 годах работал в журнале «Проблемы/Problemy». В задуманном им цикле статей для «Фантастыки» Иловецкий собирался показать (что, впрочем, и сделал), что, «возможно, не все, что кажется очевидным или надежно установленным, таковым на самом деле является». «Я предлагаю читателям, -- пишет он далее, -- совершение ежемесячных путешествий на ту сторону зеркала, то есть в мир, в котором возможно все, а границей служит лишь собственное воображение». Отсюда и название этой вводной статьи, которое позже превратится в название рубрики: «С той стороны зеркала/Z tamtej strony lustra».Статью сопровождают три иллюстрации: небольшая цветная ТОМАША МАРЕКА ВИСЬНЕВСКОГО/Tomasz Marek Wiśniewski, большая (на лист) черно-белая РОБЕРТА ЛЕХОВИЧА/Robert Lechowicz и совсем маленькая черно-белая БАРБАРЫ ЗЕМБИЦКОЙ/Barbara Ziembicka.
18. «С перевесом переводов/Z przewagą tłumaczeń» -- так называется интервью, которое Мацей Паровский взял у Катажины Кжемуской/Katarzyna Krzemuska, главного редактора «Литературного издательства/Wydawnictwo Literackie», расположенного в Кракове. Это издательство прославилось на ниве фантастики изданием великолепной серии «Фантастика и Ужас/Fantastyka i Groza», в которой и в самом деле печатались лишь иностранные авторы. Что касается польских – у WL было только два отечественных автора, книги которых издательство охотно публиковало. Но зато каких!
Адам Висьневский-Снерг/Adam Wiśniewski-Snerg и Станислав Лем/Stanislaw Lem! У Лема как раз в эту пору печаталось в издательстве собрание сочинений. Понятно, что интервьюер спросил об этом – и этот фрагмент я изложу подробнее.
«-- Как это началось с Лемом? Это он предложил WL издание своих избранных произведений, или издательство – ему?
-- Лемовская серия, чье второе издание выходит теперь в новом графическом оформлении, была инициативой и замыслом издательства. Лем, разумеется, выразил согласие и, казалось, был доволен предложенным. Но это он, а не мы, всегда он сам устанавливает порядок, в котором выходят тома; он, а не редакторы, соответствующим образом группирует произведения в томах.
-- Я понимаю, что в случае другого автора это было бы мучительным. Но Лем…
-- Ох, Лем очень трудный в сотрудничестве автор, об этом можно было бы рассказать много смешного. У него эмоциональный характер, он быстро сам себя доводит до кипения и раздражается из-за пустяков. Лем время от времени приходит в редакцию в 9-10 часов утра – приезжает из поселка Клины за покупками, у него записано на листках бумаги, что нужно из продуктов купить, ну и заодно выясняет состояние своих дел в издательстве. Уже прямо с порога, не глядя на то, есть в редакции какие-то посетители или нет, он излагает целый список последних прегрешений издательства перед его особой. В этом бывают тени истины, но бывают и совершенные выдумки. Впрочем, это мне симпатично, я привыкла к этому, и когда Лем долго не появляется, мне этого не хватает. И вот, значит, я усаживаю Лема и, выслушав претензию, раболепно объясняю, что и как, и даю при этом ему понять, что жить без него нам ну никак нельзя… Что, впрочем, сущая правда, только изложенная из конъюнктурных взглядов в этот именно момент. Он же, в свою очередь, изливает на меня все свои обиды, как бы все время, наверное, ожидая заверений в том, то издательство все еще его любит. Дает мне, впрочем, почувствовать, что ко мне лично претензий не имеет, даже наоборот, но осаживает меня, как представительницу учреждения. Вслед за объяснениями, обещаниями приходит пора на прощание, и Лем уходит распогоженный, излеченный от претензий.
-- А чего чаще всего касаются эти семейные споры?
-- Иногда издательство запаздывает с выпуском какой-то из его книг, что в последнее время происходит все чаще и чаще и в чем, в основном, виноваты наши деловые партнеры. Лем заявляет в ультимативной форме, что если к такому-то и такому-то времени книга не выйдет из печати, он разрывает договор с нами. Ну и, расставшись с ним, мы умоляем поторопиться типографию, подгоняем других партнеров, стараемся выполнить все его желания. Я, кстати говоря, прекрасно понимаю его раздражение. Сама, когда у меня что-то в издательстве не ладится, когда вынуждена соглашаться на простои и опоздания с выходом книг, в которых мы ну совершенно не виноваты, думаю: а не бросить ли мне все это и не пойти ли к Лему в секретарши. Ему нужен кто-то, кто бы распечатывал посылки с книгами, отвечал на письма. И, несмотря на наши повторяющиеся стычки, Лем говорил, что готов взять меня к себе.
-- А кто придумал серию «Станислав Лем рекомендует» -- он или издательство? Почему, несмотря на то, что серия пользовалась успехом среди читателей, она так быстро угасла?
-- Замысел серии был лемовским. Это должна была быть серия переводных книг, предлагающая польскому читателю ценные произведения, которые, согласно Лему, следовало этому самому читателю присвоить – произведения как англо-американских авторов, так и авторов из соцстран. К сожалению, уже на стадии переговоров с авторами первых томов начали появляться сигналы того, что замысел серии будет трудным в реализации, потому что, в сущности, все авторы требовали уплаты гонорара в валюте. Это привело, например, к совершенно ненужному недоразумению с Диком, который поначалу собирался приехать в Польшу и поэтому согласился на гонорар в злотых. Потом, однако, появились какие-то сложности с его стороны, он уже не мог приехать и стал высказывать претензии, поскольку узнал, что возможность выплаты гонорара в валюте все же существовала. Но в этом недоразумении Лем совершенно не виноват. Серию пару раз стопорило и по другим причинам: из-за одного из переводчиков, имя которого в то время, в половине 70-х годов, не могло появиться в печати; в свою очередь несколько произведений американских авторов вызывало сомнения политического, идеологического рода… Все это разочаровало Лема по отношению к серии: она толкала его на конфликты, давала поводы к совершенно необоснованным подозрениям, поэтому он отказался от ее продолжения.
-- Ведется ли в издательстве какая-то централизованная политика в области НФ, или она разбита по языковым отделам?
-- Некоего центрального знатока фантастики в издательстве нет. Переводами занимается пани Мария Кани/Maria Kaniowa, список слагается из предложений, которые высказывают сотрудники редакции переводов – те, которые знают и любят жанр. Книги Лема и пары других польских авторов – это, в свою очередь, результат многолетней работы редакции современной польской литературы. Впрочем, большинство книг Лема редактировала я. Лем за мной был записан. И именно этого я больше всего жалею, сидя сейчас в кресле главного редактора – что оно забрало у меня возможность редактирования Лема. У меня нет на это времени, а я охотно занималась бы этим.
-- Погодите, так, значит, «Робот», дебют Снерга в начале 70-х годов, это, наверное, тоже, частично разумеется, ваша заслуга?
-- Так уж сложилось, что дебют Снерга у нас – также моя заслуга. Были разноречивые внутренние рецензии этой книги, у нее были решительно настроенные противники, но поскольку мне она очень понравилась, я настояла на включении ее в издательский план. Потом у нас вышли и другие книги Снерга, на мой взгляд не столь хорошие, как «Робот». Снерг изменил манеру письма, не жанр, может быть, но пропорции, сдвинулись акценты, это уже не тот тип прозы, что был в «Роботе». В прозе Снерга появились новые элементы, и это ей, мне кажется, не идет на пользу…»
Ну вот, длиннющая такая цитата, но оно того, я думаю, стоило. В интервью еще много чего интересного, но мы с вами, пожалуй, на этом остановимся.
10. В статье «Golem i inne/Голем и другие» Анджей Невядовский рассказывает о попытках поляков создать искусственного человека – по крайней мере, в литературных произведениях: от Людвика Немоëвского (1878) до Януша Зайделя. Впрочем, для памяти, вот вся цепочка: Людвик Немоëвский – Франциск Мирандолла (1918) – Станислав Лем – Адам Холлянек – Ежи Хулевич (1925) – Анджей Чеховский – Конрад Фиалковский – Збигнев Дворак – Януш Зайдель (1975). Как всегда у пана Анджея, – и занимательно, и познавательно.
11. Автор следующей статьи Кароль Ижиковский/Karol Irzykowski (1873 – 1944) – видный писатель, журналист, драматург, искусствовед (знаток кино), ведущий литературный критик междувоенной эпохи -- нынешнему русскоязычному читателю известен лишь как автор афоризмов – весьма, кстати, остроумных. Статья, которая в нашем журнале озаглавлена просто «Fantastyka/Фантастика», вообще-то имеет более длинное название: «Fantastyka (z powodu książki Stefana Grabińskiego: “Na wzgórzu róż”/Фантастика (по поводу книги Стефана Грабиньского"На холме, поросшем розами" » и почерпнута из журнала «Maski/Маски» №№ 32-33 за 1918 год.
Уже первая фраза статьи несказанно меня порадовала: «В докладе, посвященном Мейринку и прочитанном недавно в Кракове, доктор Эмиль Брейтер утверждает, что сама склонность к фантастике свидетельствует либо о некоем внутреннем надломе, либо о нехватке интеллекта». Я чуть было не взвыл от восторга, но, к сожалению, автор далее эту мысль опровергает (не очень, кстати, убедительно), ссылаясь то на практичных финнов, сотворивших целый культ из «Калевалы», то на еще более практичных англичан с американцами, создавших «лучшую в мире фантастическую литературу (удивительные приключения, утопические изобретения, оккультизм и т.д.)». «Из наблюдения за характерами, -- пишет далее Ижиковский, -- следует, что именно практичные, деятельные люди: инженеры, купцы, банкиры – частным образом отдаются занятиям очень даже непрактичным: с головой погружаются в математику карт или шахмат, забавляются кручением столиков, уходят в мистицизм. Можно видеть в этом, разумеется, лишь действие закона контраста, отдохновения – и субъективно в большинстве случаев этот мотив, несомненно, играет роль, но это не исчерпывает проблемы с объективной точки зрения. Ибо современная фантастика – это не контраст, но идеальное продолжение современной практической жизни и объединяет в себе или антиципативное исчерпание возможностей ее развития (чудесные изобретения), или символическое углубление этой жизни (чудесные географические, палеонтологические, биологические, метафизические открытия)». Далее пан Кароль утверждает, что в Польше «фантастическая поэзия, в том точнейшем значении, о котором идет тут речь, появиться не могла, вероятно, из-за слабого развития промышленности, а стало быть, недоразвитости технических наук, но прежде всего из-за отсутствия моря. Кроме того, фантастика требует, вероятно, состояния определенного культурного насыщения, является избыточным цветком, который может расцвести лишь там, где уже в достаточной степени удовлетворены каждодневные потребности». Далее следуют не менее интересные мысли о незадолго до того вышедшей книжке Антония Ланге/Antoni Lange «W czwiartym wymiarze/В четвертом измерении» с переходом, наконец, к сборнику рассказов Стефана Грабиньского/Stefan Grabiński «Na wzgórżu róż/На холме, поросшем розами».
Далее следуют довольно много интересных замечаний об этой дебютной (к этому времени было напечатано лишь четыре рассказа – и все четыре, кстати, в «Маске») книжке автора. К сожалению, биобиблиография Грабиньского на ФАНТЛАБЕ пока не открыта, но о самом сборнике можно почитать здесь
На русском языке из шести рассказов, напечатанных в сборнике, переведены лишь два. Грабиньский (или Грабинский – как его продолжают по старинке величать) – это, разумеется, отдельная (и обширная) тема. Для начального знакомства с его творчеством русскоязычный читатель может использовать двухтомник изд. «Энигма».
Cмотрите здесь и здесь Очень полезно почитать о том, что думал о творчестве Грабиньского многоуважаемый Станислав Лем, для чего следует заглянуть сюда Отметим, что у Грабиньского еще много непереведенных, но достойных перевода произведений.
А уж за издание в русском переводе всего сборника «Niesamowite opowieści/Необычные рассказы» (1975), серии «Stanislaw Lem poleca/Станислав Лем рекомендует», 10 рассказов из которого (а всего их там 25) не переведены до сих пор, я бы голосовал обеими руками. Об оригинальном сборнике можно почитать здесь
P.S.Ну вот, забыл сказать, что про Кароля Ижиковского наш ФАНТЛАБ...
12. В замечательный Словарь польских авторов фантастикиАнджей Невядовский добавляет еще две персоналии: писателя и историка Стефана Бушчиньского/Buszczyński Stefan (1821 – 1892) и писательницы и публицистки Марии Буино-Арцт/Buyno-Arctowa Maria (1877 – 1952). Здесь же (в рубрике «Pożołkle kartki/Пожелтевшие страницы») публикуется отрывок из «Рукописи из прошлого века/Rękopis z przyszłego wieku» (Kraków, 1918) С.Бушчиньского c небольшой черно-белой иллюстрацией РИШАРДА ВОЙТИНЬСКОГО/Ryszard Wojtyński.
9. Главный герой рассказа Кшиштофа Коханьского/Krzysztof Kochański «Sekret czwiartej planety/Тайна четвертой планеты» робот-полицейский Пабло 103 выполняет порученное задание, но, может быть, ему стоило бы его провалить? О К.Коханьском русскоязычный читатель знает, пожалуй, лишь по переводу рассказа «Истребитель ведьм/Zabójca czarownic», давшему название вовсе даже неплохому сборнику польской фантастики, о котором можно узнать здесь
Поскольку биобиблиография Коханьского на ФАНТЛАБЕ пока еще не открыта, поговорим о нем. Кшиштоф Коханьский (род. 1958) – инженер по образованию, с 1985 года профессионально занимается компьютерной техникой и информатикой. Живет и работает в г. Слупск. В фантастике дебютировал рассказом «Nie oszukasz czasu/Времени не обманешь», напечатанном в журнале «Na przełaj/Напрямик» в 1979 году. К настоящему времени издал четыре книги: 2 романа, 2 сборника рассказов (один из них вышел дважды – второй раз в более расширенном варианте). Множество его рассказов увидели свет в составе периодических изданий и антологий. Обложки книг Коханьского я выставлю в конце этой небольшой части поста. Один из рассказов Коханьского «Interesy nie idą dobre/Дела идут так себе» вошел в список электронного журнала «Esencja/Эссенция» «100 лучших польских фантастических рассказов» под номером 62. На этом я пока тормозну, поскольку у нас еще появится возможность поговорить о Коханьском (и, кстати, не один раз). Пока же ограничимся констатацией факта -- Коханьский был одним из весьма привечаемых в "ФАНТАСТЫКЕ" авторов.
P.S. Ага, мне самому понравилось сопоставление фотографии Коханьского и иконки.
облако тэгов
