1. В этом номере, наконец, жюри (A. Холлянек, А. Кжепковский, А. Невядовский, М. Паровский (председатель), А. Вуйцик) подвело итоги объявленного почти полтора года назад литературного конкурса и назвало его лауреатов. Из 689 работ было отобрано 19. Первое место разделили Марек Хемерлинг/Marek Hemerling (за рассказ «Денеб III/Deneb III») и Михал Шажец/Michał Szarzec (за рассказ «Таким было начало/Taki był początek»). Второе место занял Феликс В. Крес/Feliks W. Kres (за рассказ «Маг/Mag». Третье место разделили Анджей Аугустинек/Andrzej Augustynek (за рассказ «Нападение/Atak»), Bальдемар Каминьский/Waldemar Kamiński (за миниатюру «Конец вселенной/Koniec wszechświata») и Лешек Красковский/Leszek Kraskowski (за рассказ «Инспекция/Inspekcja»). Все они получили в качестве награды по годовой подписке на 1984 год на журнал «Фантастыка».
Семнадцать авторов получили поощрительные премии и в качестве награды -- книги НФ. Жюри обещало напечатать указанные произведения в журнале, а затем в специальной антологии (что, кстати, и было сделано – см. антология «Третьи врата/Trzecia brama» (Kraków, WL, 1987) и в 7-8 выпусках цикличной антологии молодых авторов «Встреча в пространствах» (в чем тоже не обмануло -- по крайней мере в том, что касается выпуска 7, 8-й выпуск издательство выпустить не успело).
Рассказ Михала Шажца уже был напечатан, а в этом номере печатается рассказ Марека Хемерлинга/Marek Hemerling «Денеб III/Deneb III». Цветная иллюстрация З. КАСПЖАКА/Z. Kasprzak. Этот рассказ стоит в уже знакомом нам рейтинге «100 лучших польских фантастических рассказов» электронного журнала «Эссенция/Esencja» на 54-м месте. «… это оригинальная версия рассказа о контакте, концентрирующаяся не на собственно Чужом (который не обязательно представляет собой физическое существо), а на человеческих реакциях на него. Кое-где это хорошо сделанная научная фантастика, кое-где horror с тревожным настроением, держащий в напряжении текст, главная мысль которого в постановке вопроса: "Как поведут себя люди в ситуации конфликта между принятой версией действительности и тем, что кажется противоречащим логике, природе и нашему мировоззрению?"»
Ну и давайте ближе познакомимся с автором. Марек Хемерлинг/Marek Hemerling (род. 1958) – польский писатель научной фантастики. Использовал также псевдоним Катажина Польст-Дембская/Katarzyna Polst-Dembska. Если быть точным, дебютировал он все же не в «Фантастыке», а в газете «Глос Поможа/Głos Pomorza» рассказом «Этюд III – Посадка/Szkic III – Lądowanie» в 1981 году, но общепольскую известность принесли ему именно эти два конкурсных рассказа: «Денеб III» и «Дорога». В 1989 году М.Хемерлинг опубликовал в издательстве «Glob» свой первый роман «Дьявольский маскарад/Diabelska maskarada», в 2007 году в издательстве «Ultrafiolet»– повесть «Только снег белый/Biały jest tylko śnieg» (отрывок был напечатан еще в 1990 году), и в 2009 – роман «Пиллон и Сыновья/Pillon i Synowie», печатавшийся в нескольких номерах кошалинского журнала «Miasto».
Кроме этого в 1984 – 2008 были опубликованы в периодике около двух десятков рассказов, один из которых – «Там, где камни не плачут/Tam, gdzie kamienie nie płaczą» был также отмечен поощрительной премией в литературном конкурсе (1984, PSMF “Orbita” – Wydawnictwo Poznańskie – «Nurt»).
2. В новой рубрике «Поэзия и фантастика» публикуются четыре стихотворения Тадеуша Сьливяка/Tadeusz Śliwiak, украшенные графикой МАРЕКА ЗАЛЕЙСКОГО/Marek Zalejski.
3. Рассказ американского писателя Генри Каттнера/Henry Kuttner, который в оригинале называется «Proud Robot/Горделивый (высокомерный, надменный, заносчивый, самодовольный) робот» (Astounding Science Fiction, okt., 1943) и был напечатан под псевдонимом Льюис Пэджетт/Lewis Padgett -- под адекватным названием «Próżny робот/Тщеславный робот» перевела СОФЬЯ УХРЫНОВСКАЯ-ХАНАШ/Zofia Uhrynowska-Hanasz.
Две цветные иллюстрации АНДЖЕЯ БЖЕЗИЦКОГО/Andrzej Brzezicki. Это уже вторая публикация Г.Каттнера в «Фантастыке» (см. № 9, 1983). Этот замечательный рассказ из цикла об изобретателе-пьянице Гэллегере хорошо известен нам под названием «Робот-зазнайка» в переводе Н. Евдокимовой (одноименный сборник издательства «Мир», 1968). Об авторе можно почитать здесь Карточка рассказа тут
4. Роман английского писателя Колина Кэппа (Каппа)/Colin Kapp, первая часть которого публикуется в этом номере, называется в оригинале «The Patterens of Chaos» (Worlds of If SF,1-3, 1972). Совершенно сумасшедшая идея о мести, способной постичь адресата через миллионы лет, но ведь хватает намертво... Роман под адекватным названием «Formy Chaosu/Формы Хаоса» перевел ТАДЕУШ МАРКОВСКИЙ/Tadeusz Markowski.
Ранее К.Кэпп в Польше не публиковался. На русском языке роман впервые появился в 1993 году в сборнике «Звездный старатель» под названием «Знаки Хаоса» (переводчик А. Донец) и в том же году как «Форма Хаоса» в сборнике «Оружие Хаоса» (переводчик не известен). Об авторе можно почитать здесь Карточка романа тут
13. «Ciało obce – śmierć/СМЕРТЬ – ИНОРОДНОЕ ТЕЛО» -- под таким названием в номере публикуется интервью, взятое австрийским критиком и литературоведом Францем Роттенштайнером/Franc Rottensteiner у Станислава Лема в период между 1981 и 1983 годами. Его перевел с немецкого языка МЕЧИСЛАВ ДУТКЕВИЧ/Mieczysław Dutkiewicz.
Франц Роттенштайнер: Вы известны прежде всего как писатель научной фантастики, но у вашего творчества вполне отчетливо усмативаются два полюса. С одной стороны – это познание, границы и возможности наших знаний и возникающие отсюда технологии, а с другой – человеческие ценности, я даже сказал бы – вечные ценности, ценности культуры, которые уже неоднократно назывались старосветскими. Не кажется ли вам, что научная фантастика как посредник прекрасно годится для того, чтобы, используя литературные приемы, задавать вопросы такого рода?
Станислав Лем: Да, конечно, но модифицированная научная фантастика, то есть не та, которая сегодня продается и предлагается как рыночный товар. Что касается меня, то я неустанно пытаюсь расширить рамки этого жанра, чтобы втиснуть в него фантастические, антропологические, философские и прочие гипотезы. Словом, экспериментирую с этим посредником, причем не слишком удачно. Иногда, однако, у меня создается впечатление, что я все же сотворил что-то новое, как, например, эту вот повестушку – нет, не повестушку, -- всерьез написанную, хоть и фиктивную, рецензию под названием «Провокация/Prowokacja», опубликованную в библиотечке Suhrkamp – о выдуманном немецком антропологе, который во времена Третьего рейха написал трактат о так называемом окончательном решении еврейского вопроса.
Вот это я также считаю своего рода фантастикой, именно такую попытку, несмотря на то, что к ней нужно отнестись с должной серьезностью. Тема такого рода не может трактоваться в ироническом ключе или и вовсе с юмором. Словом, я думаю, что это неверное сужение жанра, когда автор научной фантастики ограничивается так называемыми технологическими, технико-инструментальными проблемами, базируясь на определенных замшелых мифах и легендах, лишь чуточку освеженных и переодетых в научный костюм. И считает это чем-то новым в культуре.
Франц Роттенштайнер: Значит, вы считаете «Провокацию» образчиком спекулятивной философии?
Станислав Лем: Да, конечно, именно так я и считаю. Если бы я верил на все сто процентов в тезу, выдвинутую в этой не существующей книжке, то подписался бы под ней собственной фамилией. Получилась бы дискуссивная статья в духе «Summa Technologiae». Поскольку, однако, на самом деле я верю в то, что могут существовать люди, способные всерьез воспринять эту гипотезу, но сам я не из их числа, то придал написанному такую вот форму, а не какую-то другую. Я придумал себе посредника как автора и уже его произведение пересказал и подверг обсуждению. Хотел таким вот окольным путем справиться с тем, что там фантастично.
Франц Роттенштайнер: Почти одновременно в немецком переводе появились две ваши книги: упоминавшаяся уже «Провокация» в издательстве «Suhrkamp», написанная вами недавно, и в издательстве «Insel» «Глас Господа/Głos Pana» -- роман, написанный в 1968 году, который, несомненно, можно отнести к научной фантастике, поскольку в нем речь идет помимо прочего о некоторых космических явлениях. Где, по-вашему, соприкасаются эти две разные книги, которые, несмотря на разнородность формы и, на первый взгляд, разную тематику, имеют много общего, в том числе в отношении к проблеме смерти?
Станислав Лем: Да, согласен, это интересно…
Франц Роттенштайнер: Возможно, вспомнив про тех, кто этот роман еще не читал, следует добавить, что книга эта завершается стихотворением Суинберна, воспевающим человеческую смертность как нечто утешительное.
Станислав Лем: Да, да, я хотел бы заявить, что такая аналогия не была намеренной, она свидетельствует лишь о том, что в моем подсознании есть некоторые течения, которые то и дело дают о себе знать. От меня это не зависит. Я писал этот роман много лет назад и сейчас с удовлетворением отмечаю, что, приняв во внимание его проблематику, он не стал анахронизмом, и даже, к сожалению, наоборот: поскольку там ведь говорится о все том же расколотом на части мире с висящим над ним дамокловым мечом атомной войны, надо признать, что все это все еще актуально. Меня немного сбил с толку тот факт, что я, когда писал эту книгу, позволяя выдуманному автору, гениальному американскому математику, вести повествование от первого лица, вложил в его уста представление о себе, как о старике, которому уже под шестьдесят лет. Я, когда это писал, и в самом деле считал, что это очень пожилой возраст, а вот теперь мне и самому около шестидесяти. Но это только такое личное замечание.
Сама же проблематика сохранила актуальность. По правде говоря, мне трудно трактовать угрозу жизни всему человечеству как особо удавшееся мне личное футурологическое достижение. Я был бы безмерно рад, если бы оказалось, что это ошибка, но смысл романа, к сожалению, актуален, хотя похоже на то, что человечество, европейцы и прочие, уже несколько привыкло к этой вечной, неустанной угрозе. Если, однако, хоть немного глубже обдумать ситуацию, в которой находится мир, содрогнешься от ужаса. Мой роман должен был являть собой в какой-то мере философски высказанное наблюдение над нашим миром и, как бы это сказать, линзу, c помощью которой собрались бы все эти проблемы. Этот вот выдуманный прием, творящий из книги фантастический роман, это, собственно, как бы послание со звезд, весть, посланная с неба на Землю, но интерпретированная людьми как нечто, из чего можно выковать оружие. Очень простая мысль, никаких метафор. Это утверждение можно принять дословно: наиболее интенсивные усилия наивеличайших умов пополняют арсенал смерти, которым располагают супердержавы.
Франц Роттенштайнер: И еще о шестидесятилетии. Не составляет тайны то, что вам 12 сентября 1981 года исполнилось шестьдесят лет. Может быть, вы попытаетесь подвести итог вашим творческим достижениям и расскажете о своих планах на будущее, исходя, конечно, из предположения, что висящей над нами катастрофы все же не случится?
Станислав Лем: Ну что же, я пишу книги на протяжении вот уже тридцати с лишним лет, и первые мои произведения были настолько слабыми, что я сегодня не в силах даже их прочитать. Я считаю, что они невероятно наивные и слабые. Это такие романы, как «Астронавты/Astronauci», «Магелланово облако/Obłok Magellana», многие рассказы, частично также роман «Transfer» (Так в оригинале -- W.).
Что ж, время идет, человек меняется. Если говорить о других книгах, то в моей жизни были разные творческие периоды, в том числе исключительно плодотворные, например, когда я писал романы «Солярис/Solaris» или «Непобедимый/Niezwyciężony», или когда я за короткое время написал несколько гротескно-философских или юмористически-шутливых рассказов, таких как «Кибериада/Cyberiada», [/u]«Сказки роботов/Bajki robotów»[/u] или «Звездные дневники/Dzienniki gwiazdowe» В последнее время под влиянием новых размышлений дело постепенно дошло до изменения формы, в связи с чем я как раз и написал эту самую «Провокацию», первую часть чего-то большего. Это будет цикл, скажем так, несуществующих книг. Вначале я писал рецензии на несуществующие книги.
Это был «Абсолютный вакуум/Próżnia doskonala» -- о проблемах культуры, но в форме гротеска и как бы смеха ради, по крайней мере частично, хотя внутри находится целиком твердое, существенное ядро. Затем были вступления к несуществующим книгам из будущего века и предисловия к ним («Мнимая величина/Wielkość urojona») и, наконец, лекция несуществующего мощного электронного мозга в США уже у порога нового столетия, Голема. Из этого возникла книжечка «Голем XIV/Golem XIV».
А затем мне в голову пришла мысль, впрочем, мысль необычайно дерзкая, почти еретическая, о том, что можно написать также о книгах, которых нет, но которые должны быть. Это были прежде всего важные темы, очень важные, и самым существенным был ответ на вопрос о том, как же включить в общий образ и течение нашего века и соответствующий ему тип культуры такие страшные события, как, например, так называемое «окончательное решение еврейского вопроса» во время Второй мировой войны. Ибо бытует оптимистическое убеждение в том, что эта катастрофа гуманистической мысли, разразившаяся в сердце Европы, была чем-то вроде аномалии, хоть и очень страшной, но кратковременной, и что после войны и после смерти Гитлера мы, разумеется, вернулись к нормальной жизни. Ну так вот я пришел к выводу, что на самом деле это вовсе не обязательно было отступлением от правил, но может быть – упаси Боже – началом новой эпохи, в которой геноцидальные явления будут повторяться или принимать другую форму, вроде, например, кровавого терроризма, выступающего под маской идеологии, которая на самом деле служит лишь предлогом для убийства других людей. Возможно, именно эта мысль склонила меня к написанию о человечестве, как чем-то целом. Первая часть – это «Провокация», поскольку именно так можно, и даже нужно, называть в средиземноморской культуре эти преступления Третьего рейха. И, в свою очередь, убеждение – которым мы обязаны технико-информационным публикаторам -- в том, что мы в малый момент времени можем узнать все или почти все о том, как и чем живет человечество во всем мире. На самом деле это, конечно, исключено – комплекса таких знаний не может охватить ни одно человеческое существо, ни один человеческий ум. И тогда я подумал, что стоит написать этакий своеобразный аналог «Книги Гиннеса»; книгу, а точнее – о книге, в которой с помощью статистики будут представлены неслыханные, попросту невероятные события, происходящие каждые несколько секунд каждого часа на всем земном шаре. То есть рождения, пытки и т.д. Конечно, трудно все это себе представить, но если взять на себя такой труд, можно наполнить такую книгу одной только статистикой и, по крайней мере в какой-то степени, приблизить к себе образ того, что человеческое и в то же время невообразимое, и что французы называют «condition fatale». Какой будет Земля, когда на ней будут жить 5,5 миллиардов человек? Вот это будет книжка!
Франц Роттенштайнер: Если вспомнить прошлое, то тема смерти в вашем творчестве всегда присутствовала. Это видно уже в «Астронавтах», где речь шла о гибели целой планеты, и даже еще раньше – в романе (опубликованном однако несколько позже) «Больница Преображения/Szpital Przemieniena», и вот теперь в новейшей вашей книге. С другой стороны, в ваших произведениях слышно много смеха. Это что, смех сквозь слезы?
Станислав Лем: Ну конечно нет, это не смех сквозь слезы, это самый что ни на есть обычный смех, хоть и с некоторой примесью горечи. Должен, однако, признать, что это ваше замечание относительно смерти было поразительно метким. Я этого не осознавал, но теперь, размышляя над этим, вижу, что в последних моих книгах отражаются некоторые сцены, связанные в моей памяти с периодом Второй мировой войны, и речь идет о разных книгах, например о «Гласе Господа/Głos Pana». Один из его персонажей – еврей, сбежавший из Европы в Америку, некий Раппопорт, свидетель уничтожения людей и массовых убийств. Видно это также в «Провокации», а также в самом последнем моем романе…
Франц Роттенштайнер: Вы имеете в виду довольно-таки объемистый роман «Осмотр на месте/Wizja lokalna»? Ну и кто же там и что осматривает?
Станислав Лем: Вообще-то это такой спокойный, безмятежный роман, в чем-то схожий с «Футурологическим конгрессом/Kongres futurologiczny». Разница между ними в том, что если в «Футурологическом конгрессе» показана картина человечества и мира, одурманенных с помощью химических средств, то в этом романе действие развивается на другой планете, являющейся противоположностью Земле и характеризующейся доведенным до совершенства технологическим развитием, так называемой этикосферой, построенной с помощью инструментальных методов. На этой планете никто из ее обитателей ничем не может навредить ближнему своему. Среди персонажей книги есть, однако, мужчина, друг главного героя, который помнит еще гитлеровские времена, поскольку, впрочем, пребывал в лагере уничтожения. И вот он рассказывает про коменданта того лагеря, который собирался сделать из его кожи абажур на лампу как подарок жене в день ее рождения. Это, конечно, совершенный анахронизм, поскольку никак не совместимо во времени; кто-то мог бы сказать: в календаре что-то не сходится. Я, однако, не принимал этого во внимание, мне был важен именно такой акцент. Но вот почему я не перестаю об этом говорить? Наверное где-то в моем подсознании существовали мощные защитные силы, благодаря которым я сразу же после войны избавился от этих воспоминаний. Но они все же не дали себя вытеснить целиком и теперь всплывают подобно тому, как всплывает масло на водную поверхность. Да, вероятно, что то в этом роде, хотя это, конечно, лишь мои предположения… Словом: смерть, ну да – дело важное и докучливое.
Франц Роттенштайнер: Смерть, как последняя константа человеческой жизни, как пробирный камень существования?
Станислав Лем: Да, именно так. Я верю в то, что написал об иерархии смерти в нашей культуре, а в особенности в нашем так называемом потребительском обществе. Правда такова и таково мое мнение, что эта самая смерть стала инородным телом, в том смысле, что ее пытаются изгнать самыми разными способами, отвратить всем, что в силах и не в силах человека, – но не так, как в средневековье, когда мысль о смерти и ее присутствия в человеческой жизни являлись составляющей частью культуры и обычаев. Теперь пришла гедонистическая эпоха, чье положение еще более затруднительно: она не знает даже как трактовать это конечное событие, что с ним делать, как его классифицировать в системе человеческой жизни.
Франц Роттенштайнер: Не кажется ли вам, что смерть как бы спихнули на уровень субкультуры, религиозных или псевдорелигиозных групп, что может привести к массовым самоубийствам?
Станислав Лем: Да, но в то же время существуют пробы, родственные наисквернейшей научной фантастике, например когда пытаются псевдонаучным образом интерпретировать смерть. Есть книги, чьи авторы – опираясь на якобы научных доказательствах – утверждают, что существует жизнь после смерти, и смотрят на это не со стороны религии (что было бы еще приемлемо), а с эмпирической стороны. Люди чрезвычайно сильно реагируют на утверждения, что жизнь после смерти существует и что это можно доказать опытным путем. Я в это конечно не верю. Словом, смерть – это проблема, с которой нелегко разобраться. Как-то так.
Франц Роттенштайнер: Пожалуй, давайте отставим тему о смерти. Вернемся к успехам, многочисленным переводам (по меньшей мере на 31 язык), миллионным тиражам.
Станислав Лем: Да, тут все правильно, но если бы я испытал все эти почести десяток лет назад, то, несомненно, получил бы от них больше удовольствия. Звание доктора honoris causa, полученное в Польше – я, конечно, очень за него благодарен. Но мне кажется, что это и весит иначе и качество имеет другое, когда нечто такое переживаешь незадолго до своего шестидесятилетия, чем если бы я все это пережил, допустим, в сорок лет. Конечно, я здесь не оригинален, до меня об этом уже говорили многие другие. Когда Гомбрович достиг мирового успеха, он сказал, что слава пришла к нему слишком поздно. Нет, я не собираюсь уже ложиться в гроб, но во всяком случае эти почести не имеют уже для меня того веса, который имели бы тридцать лет назад.
7. Рассказ (скорее небольшую повесть) американского писателя Джеймса Ганна/James Gunn, который в оригинале называется «The Immortals» (1958), под адекватным названием «Nieśmiertelni/Бессмертные» перевел СЛАВОМИР КЕНДЗЕРСКИЙ/Sławomir Kędzierski. Публикации сопутствует анонимная черно-белая иллюстрация.
И это первое знакомство польских читателей с очень даже неплохим писателем. На русском языке этот рассказ в переводе Н.Гузнинова и под названием «Бессмертные» был опубликован лишь десятком лет позже – в сборнике «Фата Моргана 8» (1993). Об авторе можно почитать здесь Карточка рассказа тут
8. Повесть Еремея Парнова/Jeremiej Parnow «Проснись в Фамагусте» (1983) под адекватным названием «Zbudź się w Famaguście» перевел СЛАВОМИР КЕНДЗЕРСКИЙ/Sławomir Kędzierski. Об авторе можно почитать здесь Карточка повести тут
9. Блок польской фантастики открывает рассказ Ганны Кальтенберг/Hanna Kaltenberg «Gruczoł/Железа». Избранному компьютером мужчине подшивают «железу четкого выбора решений». С результатами операции приходится разбираться жене. Есть цветная иллюстрация – фрагмент работы ДЬËРДЯ КОРГИ/György Korga. Ганна Кальтенберг/Hanna Kaltenberg (род. 1927) – журналистка, писательница. Работала в газете «Sztandar Mlodych» и журнале «Magazyn Rodzinny»: брала интервью, опубликовала множество репортажей, напечатала также ряд брошюр, посвященных теме межчеловеческих отношений. Затем, возможно под влиянием мужа, известного писателя Льва Кальтенберга, написала несколько сказок… и фантастических рассказов. На русский язык ничего из произведений Г.Кальтенберг не переводилось.
10. Следующий рассказ в блоке польской фантастики называется «54812 – Test». Его написал Darosław Jerzy Toruń. С этим именем мы уже не раз встречались на страницах нашего журнала. Дарослав Ежи Торунь/Darosław Jerzy Toruń (род. 1952) – выпускник факультета политэкономии Варшавского университета, член редакции журнала, переводчик с английского и русского языков, писатель НФ. Придет время, мы поговорим о нем более подробно. Этот написанный им рассказ – яркий образец социологической фантастики -- позже был включен в известную антологию Стефана Отцетена «Polska nowela fantastyczna» (т.6, 1986). Его под названием «Тест» перевел на русский язык В.Аникеев, и он был напечатан в 1990 году в сборнике «Истребитель ведьм». Карточка рассказа здесь
11. В этом номере продолжается публикация произведений конкурсантов: печатаются три из допущенных к финалу рассказов. Их публикаторы предпочитают не разглашать биографические данные их авторов до подведения итогов конкурса. Поскольку, однако, мне кое-что известно об этих самых результатах, я чуточку подкорректирую напечатанное. Итак:
-- присланный из Лодзи/Łodz рассказ Феликса В. Креса/Feliks W. Kres «Mag/Маг». В некоей фэнтезийной стране группа магов пытается учинить бунт против тирании господствующей в стране Красоты. Уместно вставленный поток сознания умирающего мага, неожиданные повороты сюжета. Анонимная цветная иллюстрация. Этот рассказ завоюет II-е место в конкурсе.
И таки да: это дебют хорошо известного и в Польше, и у нас автора, который, однако, вроде бы отказался ныне от продолжения писательской карьеры. Об авторе можно почитать здесь Kарточка (черновая) не переведенного на русский язык рассказа тут
-- присланный из Скочова/Skoczow рассказ Михаила Шажца/Michal Szarzec «Taki był początek/Таким было начало». Коротенький, но необычайно мощный рассказ. Неведомо откуда прилетело неведомо что и принялось менять под себя все вокруг. И людей тоже. И начало это было началом конца нашего мира. Такой вот Апокалипсис, развергшийся на половине журнального разворота. Рассказ разделил I-ю премию с рассказом третьего нашего автора. Позже он был включен в сборник рассказов «Trzecia brama». К сожалению, об авторе мне ничего большего, чем сказано, не известно…
-- присланный из Кошалина/Koszalin рассказ Марека Хемерлинга/Marek Hemerling «Droga/Дорога». Почти сюрреалистическое представление дороги, как человеческой жизни, и движения по ней – как поиска смысла таковой. Большая черно-белая и маленькая цветная иллюстрации АНДЖЕЯ БЖЕЗИЦКОГО/Andrzej Brzezicki. I-ю премию получил тем не менее не этот, а другой рассказ, который будет напечатан в следующем номере журнала. Вот при его обзоре мы и познакомимся ближе с автором.
12. Замечательный «Словарь польских авторов фантастики» стараниями Анджея Невядовского пополняется еще двумя персоналиями: Романа Гайды/Gajda Roman (род. 1908) – литератора и журналиста, и Хенрика Гаевского/Gajewski Henryk (род. 1930) – учителя, литератора. Здесь же публикуется отрывок из романа P. Гайды «Люди атомной эры» («Ludzie ery atomowej», Warszawa, 1957).Тут же размещена анонимная цветная иллюстрация.
11. Блок польской прозы открывается публикацией «W strumieniu zdarzeń/В потоке событий», которая является отрывком из повести (длинного рассказа, просто рассказа? -- вот путаюсь я в этих определениях) «Nieostrość/Нерезкость (нечеткость, размытость, расплывчатость)» Дариуша Филяра/Dariusz Filar, готовившейся в ту пору к публикации в издательстве «Nasza Księgarnia». Что ж, эта публикация дает какое-никакое представление о манере письма писателя, но, в общем, не более того. Есть черно-белая неподписанная иллюстрация.
Дариуш Филяр/Dariusz Filar (род. 1950) – видный польский экономист, преподаватель высшей школы, прозаик, автор НФ. Закончил в 1973 году факультет заграничной торговли Гданьского университета, защитил диссертацию, в 1989 году защитил еще одну диссертацию – на звание доцента (habilitacja). Работал в Alma Mater, поднимаясь по ступенькам кадровой лестницы от ассистента до экстраординарного профессора (1992). В 1992 – 1995 годах преподавал в Мичиганском университете. С 1999 года занимал должность главного экономиста банка Pekao S.A., одновременно с этим входил в состав Европейского экономического совета. В 2004 – 2010 годах входил в состав польского правительственного Совета денежной политики.
В НФ дебютировал в 1969 году рассказом «Mortigena intellectualis», опубликованном в журнале «Młody Technik» (№ 10). В 1970 – 1973 годах напечатал в этом же журнале еще ряд рассказов, большинство из которых вошло в его первую книгу «Czaszka olbrzyma/Череп великана» (NK,1976). В этом же издательстве «Nasza Księgarnia» в рамках серии «Stało sie jutro» вышли дальнейшие два сборника писателя: «We własnej skórze/В своей шкуре» (1982) и «Nieostrość» (1985). В 1985 году был издан также роман «Pies wyścigowy/Гончая» (не НФ).
В 1989 году увидел свет последний пока сборник повестей (рассказов) Филяра «Dotyk/Прикосновение». Анонсирован еще один сборник повестей Филяра, который, возможно, выйдет в 2015 году. Проза Филяра использует традиционную тематику НФ, но писатель по-своему, иногда иронично, развивает привычные сюжеты. Устойчивым мотивом творчества Филяра является проблема вторжения в подсознание человека, этические последствия применения фантоматики. В запасниках ФАНТЛАБА пока наличествуют 4 карточки на произведения Филяра (в т.ч. 2 -- на переводы на русский).
12. В этом номере журнала под названием «Adam, jeden z nas/Адам, один из нас» публикуется также отрывок из одноименного романа Конрада Фиалковского/Konrad Fiałkowski, еще только готовящегося к изданию в «Wydawnictwo Literackie» (вышел в 1986).
Есть черно-белая иллюстрация ЗБИГНЕВА ЛЯТАЛЫ/Zbigniew Latała. Конрад Фиалковский – хорошо известный у нас писатель НФ (по крайней мере, по ранним рассказам). О нем можно почитать здесь Карточка непереведенного у нас романа тут
13. Замечательный «Словарь польских авторов фантастики» стараниями Анджея Невядовского пополняется персоналиями литератора Дариуша Филяра/Filar Dariusz (род. 1950) и литератора и публициста Вацлава Филëховского/Filochowski Wacław. Здесь же публикуется отрывок из повести Филëховского «Амулет Осириса» («Amulet Ozyrysa», druk. T.Jankowski, Warszawa, 1922). Публикации сопутствует цветная (и неведомо чья) иллюстрация.
6. Блок польской прозы открывается рассказом Mацея Паровского/Macej Parowski «Drzewo Wiadomości/Древо Познания» в котором действие разворачивается в швейцарском отеле второй категории, носящем название «Эдем/Eden» и обладающем живописным парком (садом), по которому текут ручьи Пишон/Piszon, Цихон/Cichon, Хидекель/Chidekel и Фрат/Frat. Управляет отелем некто Герр Готт/Herr Gott, у которого есть недоброжелатель – некто Даниэль Серпент/Daniel Serpent. Ну а если добавить, что главных героев зовут Адам Фирст/Adam First и Эва/Ewa… Есть две графических иллюстрации ЗБИГНЕВА ЛЯТАЛЫ/Zbigniew Latała.
С Паровским в этих моих постах мы встречаемся каждый день – он формирует польскую составляющую журнала, рецензирует новые книги, пишет вместе с Я.Родеком сценарий любимого уже поляками комикса. Я не спешу подводить итог его деятельности, у нас с ним все еще впереди.
7. Второй рассказ в блоке написал Бронислав Киéвский/Bronislaw Kijewski и называется он «Ci przeklęci Polacy/Эти проклятые поляки». Землю пытаются завоевать хитрые и коварные инопланетяне – гуманоиды, очень похожие на людей, но вдобавок довольно сильные телепаты. В решающем космическом сражении космиты используют свое тайное оружие – генераторы неких волн, под воздействием которых у разумных существ… ну, скажем так, сносится крыша. Однако в составе земной эскадры оказалась эскадрилья, пилотировавшаяся некими людьми, называвшими себя крайне для захватчиков непонятно – «поляками». И вот на этих самых «поляков» излучение подействовало весьма непредсказуемым образом. Ох уж ЭТИ ПРОКЛЯТЫЕ ПОЛЯКИ!
Бронислав Киевский (1944 – 2014) – юрист по образованию (1979), в 1967 – 1981 годах работал в милиции, затем вышел на пенсию. Как автор НФ, дебютировал в 1980 году рассказом «Poslaniec/Посыльный (гонец)» в одной из программ Польского радио. Публиковал свои рассказы, щедро насыщенные элементами пастиша, гротеска, пародии, в журнале «Nurt/Течение» и фэнзине «Квазар». В 1984 году вышел из печати его единственный сборник рассказов «Progi tolerancji» (Poznań, Wydawnictwo Poznańskie). Последний напечатанный рассказ датирован 1986 годом. На русском языке ничего из Б.Киевского не публиковалось.
8. В отделе критики под названием «Fantastyka/Фантастика»публикуется фрагмент давней работы Игнация Фика/Ignacy Fik «Dwadzieścia literatury polskiej/Двадцать лет польской литературы » (1939) – первая проба систематизации жанра, с которой позже спорили многие послевоенные польские критики. И которая, на мой взгляд, имеет полное право на существование.
Игнаций Фик/Ignacy Fik (1904 – 1942) – один из ведущих литературных критиков и публицистов межвоенного времени, марксист по убеждению. В годы войны сражался с фашистскими оккупантами в подполье, был ими схвачен и расстрелян.
9. В разделе рецензий Дорота Валасек/Dorota Walasiek обсуждает книгу аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса «Фантастическая зоология» (J.L. Borges «Zoologia fantastyczna»,Warszawa, «Czytelnik», 1982), Лешек Бугайский /Leszek Bugajski пишет о новом сборнике повестей Адама Холлянека «Озарение» (Adam Hollanek «Olśnienie», Warszawa, KAW, 1983), а Мацей Паровский/Macej Parowski – о кинофильме «Война миров. 21-е столетие» режиссера Петра Шулкина/Piotr Szulkin.
10. Замечательный «Словарь польских авторов фантастики» стараниями Анджея Невядовского пополняется персоналией Конрада Фиалковского/Fiałkowski Konrad (род. 1939) – ученого-математика, писателя и теоретика НФ. Здесь же публикуется отрывок из его рассказа «Воробьи Галактики» («Wróble Galaktyki» (w) «Kosmodrom», t.1, Warszawa, 1975).
11. В разделе «Наука и НФ» Станислав Масный/Staniślaw Masny в статье «Od fotonów do kilowatów/От фотонов до киловатт» пишет проблемах и перспективах использования в хозяйственных целях солнечной энергии.
10. В статье «Płomień życia/Пламя жизни» Мацей Иловецкий/Maciej Iłowecki популяризует взгляды профессора теоретической биологии Влодзимежа Седляка/Włodzimierz Siedlak на сущность жизни как явления объективной реальности. Согласно Седляку, при изучении этого явления нельзя ограничиваться лишь химией и биохимией. Существует и другая сторона жизни, дополняющая первую, более глубокая и труднее поддающаяся изучению.
Эту более глубокую сторону составляют электронные, квантовые, волновые процессы. Стержнем теории Седляка является взгляд на эти две стороны как на нечто единое целое. «Представьте себе железнодорожную колею. Левый рельс – это химическая реакция, правый – квантовые электронные процессы. Между ними шпалы, обеспечивающие взаимное влияние друг на друга -- в нашем случае квантово-механическое сопряжение этих двух сторон явления». Изучаем биохимию – познаем один рельс. Изучаем биофизику – знакомимся со вторым рельсом. Но железнодорожной колеи как таковой – не видим… Ну и дальше много чего интересного. Здесь же размещена небольшая черно-белая иллюстрация АРТУРА ДУДЕКА/Artur Dudek (из присланных на конкурс).
12. Заметка «Kto nie lubi Dänikena/Кто не любит Дэникена» -- пересказ одной из статей журнала «Der Spigel», подготовленный Анджеем Кжепковским/Adrzej Krzepkowski. Один из западно-германских читателей Дэникена, некто Петер Кауфхольд/Peter Kaufhold, попытался пройти «по следам боевой славы» знаменитого писателя. Прихватив с собой книгу «Aussaat und Kosmos», он отправился в Эквадор, где попытался найти описанную Дэникеном пещеру с золотыми пластинами, покрытыми некими таинственными символами, «несомненно описывающими космическое путешествие».
Пещеру-то он нашел, используя данные в книге Дэникена указания и опираясь на помощь местных крестьян-проводников, вот только в пещере ничего кроме залежей гуано открыть не удалось. Ну и много чего еще оказалось совсем не таким, каким оно описывалось в книге мастера. Словом, парень вернулся домой и написал 302-страничную книгу, которую именно так и назвал: «Auf den Spuren des Erich von Däniken/По следам Эриха фон Дэникена». Изданная тиражом 20000 экземпляров, она, несмотря на довольно высокую стоимость (32 марки), разошлась за несколько недель. И, похоже, с тех пор имела еще несколько переизданий (W.)
13. В статье «O mitach greckich/О греческих мифах» Арнольд Мостович/Arnold Mostowicz, анализируя страницы «Илиады», приходит к выводу, что описанные там две девицы-помощницы Гефеста вполне могли быть построенными им роботессами.
14. Блок научно-популярных заметок «Космос начинается на Земле» занимает одну журнальную страницу.
15. В статье «Le Rayon Fantastique» из рубрики «Парад издательств»Тадеуш Марковский/Tadeusz Markowski описывает историю рождения и жизни указанной французской книжной серии НФ и делает это настолько хорошо, что я, пожалуй, переведу ее полностью, оснащу соответствующими иллюстрациями и выложу отдельным постом.
16. В разделе «Читатели и “Фантастыка”» состоялась восьмая «посадка» (Lądowanie ósme). Она снова целиком заполнена выдержками из писем читателей. И изрядно расширился уголок с предложениями читателей об обмене книг НФ на недостающие номера «Фантастыки» и наоборот. Здесь же маленький черно-белый рисунок за подписью Elzingre.
17. К приключениям Фанки Коваля добавлен эпизод под названием «Bez konwenansów/Игнорируя правила хорошего тона».
16. «Список бестселлеров». У читателей все еще на первом месте «Солнечная лотерея» Дика, у сотрудников редакции – «Limes inferior» Зайделя. Сообщается об издании нескольких новых книг, в том числе «Жука в муравейнике» А.и Б. Стругацких (50 тысяч экземпляров как корова языком слизнула, хотя на руках у читателей уже есть как-никак 100 тысяч экземпляров, напечатанных в «Фантастыке») и переиздании двух романов Висьневского-Снерга (третий тоже недавно переиздался).
облако тэгов
