11. Статья Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz, напечатанная на стр. 10–12, называется:
КОГДА ИДЕТ МЕТЕОРИТНЫЙ ДОЖДЬ, ПОДРОСТКИ НЕ СКУЧАЮТ
(W czasie deszczu meteorytów nastolatki się nie nudzą)
Знатоки произведений с действием, разворачивающимся в космосе, и книжек для детишек зачастую пренебрегают польской фантастикой, предназначенной детям и молодежи. Это, быть может, происходит потому, что трудно всерьез заниматься тем, что в детстве читалось с румянцем на щеках и под одеялом, с помощью фонарика, старательно укрываемого от бдительного взора родителей.
Однако на примере этого типа литературы можно показать, как изменялось видение детства, мира и техники. О таком изменении свидетельствует уже само появление НФ-тематики в романах и повестях, адресованных юному читателю. Для Клементины Гофман-Таньской (Klementyna z Tańskich Hoffmanowa, 1798 – 1845), предтечи авторов детской литературы, важнейшим было воспитание молодежи в духе патриотизма (а для девочек – подготовка к исполнению роли жен в семьях) с помощью стилизованных бытовых сценок.
Однако к 80-м годам XX века молодежь, покоряющая космос, превратилась в сильно потрепанное культурное клише (где девочки сами рыщут в ракетах по вселенной).
В 20-х годах прошлого века в журнале “Dziecko I matka” были опубликованы десять заповедей, которыми должны руководствоваться авторы так называемых «детских» книг.
Одна из них гласит: «Голодная фантазия ребенка должна быть накормлена. Но благородной и освещенной солнцем пищей». Что ж, приглашаем вас на космическую экскурсию по времени, пространству и воспоминаниям, которая покажет, на какой пище взрастили нас, наших родителей и родителей наших родителей.
Герой, или Воздушные полковники и классовые кретины
В произведениях для детей и юношества главный герой должен соответствовать критериям, которые помогут читателям в отождествлении с ним, и, как правило, в них нет таких отступлений от правил, которые можно найти в книгах для взрослых. Лучше всего, если он ровесник читателей, хотя, конечно, можно найти примеры произведений, в которых ведется речь о приключениях взрослых действующих лиц. Кроме случаев целевого использования взрослого героя в книгах для молодежи (серия книг о Пане Самоходике) мы имеем здесь дело с двумя тенденциями: постепенной инфантилизацией книг, писавшихся для взрослого читателя, и постепенным же взрослением героев молодежной литературы XX века. Первый случай легок для выяснения. Деактуализация реалий и мотивов, описанных в романах и повестях, приводят к тому, что эти произведения попадают в категории книг для подростков, чье внимание сосредотачивается на сюжете, а не на общественном фоне или элементах пропаганды. Таковой оказалась судьба предвоенных романов для взрослых, которые после войны читались преимущественно молодежью. Это имело также связь с малым количеством сочинявшейся специально для нее литературы, а также чрезмерным насыщением романов – писавшихся под диктовку социалистического реализма – нахальной пропагандой.
В свою очередь взросление героев молодежной литературы является отражением культурной тенденции к расширению категории детства. Стоит отметить, что эта категория довольно-таки нова. Столетие напролет считалось, что ребенок – это несформировавшийся взрослый. И хотя уже в эпохе Просвещения обращали внимание на ребенка как субъект (концепция свободного воспитания, сформулированная Руссо), то лишь XIX век и постепенное введение обязательного школьного образования в европейских странах привело к тому, что детство стало общественным фактом. Ведь XX век был провозглашен столетием ребенка (такое название носит книга шведской учительницы Эллен Кей, изданная в 1900 году). С этого момента молодость все более доминировала в культурном мышлении о времени, собственном теле и окружающем мире. По этой же причине передвинулась граница возраста многих литературных героев. В повести «Масек, Первый король воздуха”Казимежа Чижовского (Kazimierz Czyżowski “Macek, I-szy król powietrza”, 1925) главному герою двенадцать лет, что не мешает ему пилотировать аэроплан «Орел», участвовать в путешествии вокруг света, совершаемом на самолетах, и коронации в качестве короля племени Ням-Ням в Африке.
В романах более поздней поры появляется молодежь в возрасте пятнадцати или шестнадцати лет, а в повести «Око Центавра»Ежи Брошкевича (Jerzy Broszkiewicz “Oko сentаura”, 1964) Ион Согго – семнадцатилетний юноша.
В междувоенном двадцатилетии молодежный герой был героем идеальным, а его возможные пороки можно было оправдать деяниями, имеющими целью добро отчизны. Упоминавшийся выше Мацек похищает аэроплан, чтобы вместо отца доставить письма государственной важности королю Румынии и калифу.
В свою очередь Юрек, герой повести «Телевизор Оркиша»Яна Домбровы (Jan Dąbrowa “Telewizor Orkisza”, 1929), является пламенным патриотом. («Разве ты и я, и мы все не должны не только все наше имущество, но и тело и дух посвятить Отчизне?»), заботливым братом и работящим механиком, который воодушевляет взрослых своей смелостью.
Этот схематический образ подростков, развитых не по возрасту, мужественно преодолевающих разного рода трудности и опасности и умело обслуживающих современные машины и механизмы, был обязательным в НФ романах и повестях также и в ПНР, хотя здесь герои имели больше недостатков. Они неважно учились в школе, значит с радостью прогуливали в космосе уроки – «Неземные случаи Бубеля и компании»Эдмунда Низюрского (Edmund Niziurski “Nieziemskie przypadki Bubla I spółki”, 1987),
или слишком серьезно относились к обучению, как, например, Ирек из «Бала на пяти лунах»Богдана Петецкого (Bohdan Petecki “Bal na pięciu księżycach”, 1981), который говорил: «Вовсе не нужно изучать психологию, чтобы знать, что следует делать на каникулах, быть довольным жизнью и не портить настроения другим людям. Я, например, уверен в том, что чтение школьных кристографов может мне только повредить!»
Их перипетии становятся зачастую результатом неумелости, спесивости и желания доказать, что они уже взрослые. Они не заботятся о родных и друзьях: «Большая, побольше и самая большая»Ежи Брошкевича (Jerzy Broszkiewicz “Wielka, większa I największa”, 1960);
Происходящие с героями перемены показывают также, как изменялась модель семьи. В довоенных романах часто появляются полусироты или сироты (родители погибли на войне или умерли от неизлечимых болезней), в послевоенных случалось, что папочку убило метеоритным дождем, но обычно семьи полные. Обычно также у главного героя есть кто-то из родни рядом. Лишь в 1960 и 1970-х годах романы начинают заселяться одиночками, которые могут рассчитывать на помощь и поддержку приятелей. Вопреки видимости, в космосе трудно быть одиноким.
P.S. Справедливости ради следует отметить, что увлечение Ланге фантастикой отразилось на составе уже первого сборника его новелл: “Elfryda: nowele I fantazje/Эльфрида: новеллы и фантазии” (1895; Elfryda, Widłak, Rzeczywistość). В дальнейшем этот сборник не переиздавался.
И таки да: авторский сборник рассказов “W czwartym wymiarze/В четвертом измерении” (1912; Babunia, Władca czasu, Kometa, Sen, Eksperyment, Amor i Faun, Almanzor, Rozaura, Lenora, Memoriał doktora Czang Fu Li, Rebus, Nowe mieszkanie) – это, видимо, и в самом деле вершина его фантастической новеллистики. Сборник по меньшей мере один раз переиздавался в междувоенном двадцатилетии,
а также дважды – в современной Польше (1999, 2020).
Авторский сборник рассказов “Nowy Tarzan. Historie wiesołe I newesołe/Новый Тарзан. Истории веселые и невеселые” (1925; Nowy Tarzan, Pojedynek, Bogowie, Widłak, Zupa więzienna, Fatum, Zagadnienie moralne, Noc (Opowiadanie reemigranta), Śmierć Czuwaja, Azais (Temat do filmu), Nieurodzeni, Srebrna łania) не переиздавался.
Был издан при жизни писателя и еще один небольшой авторский сборник рассказов: “Róża polna/Шиповник” (1926, Róża polna, Testament, Schadzka, Pojednanie, Melodramat). Он также не переиздавался.
И, наконец, роман “Miranda” (1924) – первое, авторизованное издание, прошло, в общем-то, незамеченным.
На роман обратили внимание (без особого, впрочем, ажиотажа) критики и наиболее продвинутые и любопытные читатели лишь в 1960—1980-х годах. Хотя допускается, что романом вдохновлялся Владислав Уминьский, когда писал свой роман “Zaziemskie światy/Внеземные миры” (1948, первое издание 1956), да и Стефан Грабиньский (см. “Wyspa Itongo/Остров Итонго”, 1936), вероятно, в него заглядывал.
Лишь в 1984 году вышло первое переиздание романа в варшавском издательстве “Instytut Wydawniczy Związków Zawodowych” – не слишком удачное, с несколькими существенными ошибками и пропуском частей оригинального текста.
Гораздо лучшим оказалось второе переиздание романа 1987 года в варшавском издательства “Alfa” – в качестве четвертого тома серии “Dawne fantazje naukowe”. Напечатанный текст близок к авторской версии романа, напечатанной в 1924 году, и дополнен почерпнутыми из сборника “W czwartym wymiarze” рассказами “Babunia”, “Eksperyment”, “Kometa”, “Memoriał doktora Czang-Fu-Li”, “Władca czasu” и новеллой “Nowy Tarzan”. Редактурой тома занимался Марек Нововейский, послесловие и издательские комментарии написал Анджей Невядомский.
Cледующее переиздание романа – книга 1999 года. Ее напечатало краковское издательство “Uniwersitas”. При подготовке текста проводились сравнивание и анализ текстов всех изданий романа, занимался этим Павел Буковец.
И, наконец, новейшее, видимо, переиздание – под редакцией Кшиштофа Грудника издательством “Dom Horroru” в 2022 году.
Роман переводился на чешский и испанский языки; согласно некоторым источникам, переводился он и на русский, однако до какой-то конкретики докопаться мне не удалось.
Так что будем считать, что на русский язык переводились лишь стихи Антония Ланге – издан сборник «Отзвуки зимы» (2016), составленный переводами ЕЛЕНЫ БЫСТРОВОЙ.
Ну и «до кучи». Рассказ “Władca czasu/Властелин времени” вошел в состав жанровых антологий “Polskie opowieści z dreszczykiem/Польские истории с дрожью по коже” (1969), “Nowa cywilizacja/Новая цивилизация” (1973)
и даже дал название антологии “Władca czasu” (1983).
В составе сборника польских фантастических рассказов он переводился также на немецкий язык — антология “Pinettis weiße Rose” (1982).
И еще один рассказ “Memoriał doktora Czang-Fu-Li/Памятник доктору Чан Фу-ли” оказался в составе антологии “Krol powietrza/Король воздуха” (1985).
И да, советую обратить внимание на вот этот вот шеститомник “Polska nowela fantastyczna/Польская фантастическая новелла” (Warszawa: “Alfa”, 1984—1986), в состав которого и входят два указанные выше тома.
Первые два тома – переиздание великолепной антологии, изданной под редакцией знаменитого польского поэта и большого любителя фантастики и особенно horror-а Юлиана Тувима еще в 1949 году (изрядная библиографическая редкость к моменту переиздания), остальные тома – подбор и редакция Стефана Отцетена.
Ну и как бы последнее на сегодня. Полные оригинальные тексты произведений Антония Ланге можно без особого труда извлечь из Всемирной паутины. Например, сборник “W czwiartym wymiarze” лежит в библиотеке “Wolne lektury/Свободное чтение” по адресу https://wolnelektury.pl/media/book/pdf/la...
Сборник можно скачать и в других форматах (mobi, fb2, epub).
Рядышком лежат роман “Miranda”, рассказ “Nowy Tarzan”, другие рассказы.
Впрочем, в этой библиотеке вообще стоит покопаться – там много чего «старенького» лежит…
10. Новая статья Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz (стр. 10—11) носит название:
ЭРУДИТ из ЧУЛАНА, или АНТОНИЙ ЛАНГЕ
(Erudyta z lamusa czyli Antoni Lange)
«Великий поэт, человек с голубиным сердцем, милейший чудак, которого я знал, не имел в себе ничего от тех горделивых специалистов от стихосложения, которые с презрением относятся ко всем прочим делам этого мира» — так писал об Антонии Ланге его тезка, Антоний Слонимский, в воспоминаниях, опубликованных 7 апреля 1929 года в еженедельной газете “Wiadomości Literackie”. Умерший за три недели до этого Ланге, хоть он и известен главным образом как поэт и переводчик, является, наряду с Грабиньским и Жулавским, самым известным писателем-фантастом прадедовской эпохи. Основные его произведения до сих пор переиздаются и охотно читаются.
Блуждая ночами по кофейням Парижа…
Антоний Ланге родился в 1861 (или 1863) году и происходил из еврейской семьи с патриотическими традициями. Его отец был участником ноябрьского восстания. Во времена Апухтинской сходки в 1883 году (студенческие волнения против русификации и притеснения со стороны варшавского куратора системы просвещения Александра Апухтина) Антоний Ланге был изгнан царскими властями из Варшавского университета, после чего, следуя традициям Великой Эмиграции, уехал в Париж.
Там он изучал философию, литературу и восточные языки. Вернувшись в Варшаву в 1890 году, Ланге занял должность литературного редактора журнала “Życie”, и в это же время вышел из печати первый сборник его стихов. В 1909—1912 годах он жил в Париже, после чего окончательно переселился в Варшаву. В междувоенное двадцатилетие помимо прочего работал в издательстве “Biblioteka Groszowa”, а в 1924 году даже основал собственный журнал “Astrea”. Ланге был также членом организации “Straża Piśmienictwa Polskiego” – предшественницы Польской академии литературы.
Его библиография внушает уважение: Ланге был автором многих сборников стихов, трагедий, поэм, литературно-критических статей и эссе, а также неутомимым переводчиком в том числе с санскрита, английского, французского, японского, итальянского и испанского языков. Именно ему мы обязаны первым переводом «Цветов зла»Бодлера (вместе с СОФЬЕЙ ТШЕЩКОВСКОЙ), фрагментов «Махабхараты» и произведений Эдгара Аллана По, Герберта Уэллса и Густава Майринка. Его фантастическое наследие, возможно не столь богато, но зато весьма значительно; наряду со сборниками рассказов “W czwartym wymiarze/В четвертом измерении” (1912) и “Nowy Tarzan/Новый Тарзан” (1925) он написал роман “Miranda” (1924).
Посмотрел на часы: было 2 часа, 12 минут, 37 секунд и 5 терций
Произведения Антония Ланге – это яркий пример творчества младополяков, что заметно прежде всего в его поэзии, но также в эссе и фантастических рассказах и романе. Помимо цветистого стиля, модернистских мотивов одиночества и смерти, палингенезиса, катастроф и тайн запредельных миров, у него отчетливо проявляется, ясное дело, восхищение мистикой Востока – а полиглоту Ланге было легко искать вдохновения у самых истоков.
Он пытался соединить философию Востока с классической научной фантастикой, мистицизм с сайентизмом; черпал также из антропологических теорий Эдварда Тейлора и Эндрю Лэнга. Его герои занимаются научными исследованиями с помощью средств, одолженных у индийских йогов (таких, как замедляющее время зелье в рассказе “Władca czasu/Властелин времени”). У Ланге чаще всего речь идет о тех областях знания, которые наука еще не открыла.
Это особенно отчетливо видно в наиболее часто переиздаваемом сборнике рассказов “W czwartym wymiarze”, где важное место занимают мотивы вечного возвращения и цикличности природы, почерпнутые из философии Востока.
Они появляются в различных вариациях: медицинской – в рассказе “Babunia/Бабуля”, героем которого является врач, исследующий феномен омоложения пожилой женщины («Бабуля, — сказал я, — возродилась как феникс!»); микробиологической в упоминавшемся уже рассказе “Władca czasu”; любовно-криминальной в рассказах “Rebus/Ребус” и “Lenora/Ленора”, а также космической, где причиной неурядиц является титульная “Komieta/Комета”. Сюжет с кометой был, впрочем, инспирирован подлинным событием – 20 апреля 1910 года возле Земли пролетела в минимальном отдалении комета Галлея, что породило панику и многочисленные научные предположения, пробудившие пророков, предвещавших грядущий конец света.
Антоний Ланге творчески использовал эти опасения. В его рассказе комета Галлея сталкивается с Землей, но это не приводит к глобальной катастрофе: «ударив в атмосферу Земли, комета толкнула планету в направлении, противном ее обычному движению. (…) Наиважнейшим событием оказалось не столько изменение направления движения Земли, сколько обращение хода времени. А именно время поплыло вспять, с сегодня во вчера, извлекая, словно фотографические клише, происшествия, запечатленные в пространствах умершего прошлого. (…) За закатом солнца следовал восход, за жатвой – посев, за смертью – жизнь, за рождением детей – свадьба. Воскресение стало повседневным явлением, старики возвращались в юность, а затем в детство, а дети исчезали в лонах матерей, переходя в небытие. Тот, кто сидел в тюрьме, говорил: “Через три года я совершу такое и такое преступление”».
Кроме текстов, по-разному использующих парадоксы времени, в сборнике оказалась замечательная сатирическая новелла, повествующая о будущем, ожидающем европейский континент – “Memoriał doktora Czang-Fu-Li/Памятник доктору Чан Фу-ли”. В ней слышится эхо популярного опасения перед панмонголизмом. Однако у Ланге виновниками упадка западной культуры являются ее творцы, а азиаты приходят на готовое. В ходе строительства канала Карраба, соединяющего Тихий океан с Атлантическим, западные инженеры оказали непредвиденное влияние на океанские течения. В результате в Сибири сильно потеплело, а Европа покрылась вечным льдом. Наш континент превратился в пустыню, населенную лапландцами и северными оленями. («Северная Европа стала вообще неприступной для человека; белые медведи и те там мерзнут»).
Титульный доктор, китайский ученый из 2652 года, не верит в безумные теории своего коллеги, предполагающего, что в Европе существовала некогда высокоразвитая цивилизация, и считает их псевдонаучным вздором: «это легенда, опирающаяся на древнюю сказку об Атлантиде». В рассказе “Memoriał…”, как и в рассказе “Kometa”, писатель касается современных ему событий, которые взбудоражили воображение людей – здесь речь идет о строительстве Панамского канала, продолжавшегося в течение 1904—1914 годов. Ланге, писавший рассказ в 1911 году, имел возможность свободно фантазировать о результатах этого предприятия и в то же время высмеивать как распространенные опасения, так и уверенность в себе ученых, зачастую не отдававших себе отчета в том, что служение науке зачастую оказывается связанным с идеологией.
Медиум вдруг открыл пунцовые уста
Самое известное произведение Антония Ланге – роман “Miranda/Миранда” – поднимает тему спиритизма, духовного и общественного развития. Ян Подоблачный, возвращавшийся из сибирской ссылки, в результате кораблекрушения оказывается на острове Тапробан, находящемся в Индийском океане. Остров населяют тапробанцы, которые, благодаря открытию нирвидия, первоэлемента всякой материи, отказались от телесности, перейдя к астральной форме существования. Этот роман, имеющий утопический характер, является продолжением классической утопии XVII века – «Государства Солнца» (1623) Томмазо Кампанеллы.
Ланге подхватывает повествование о фантастическом государстве там, где прерывает его итальянский писатель и доводит аж до конца Первой мировой войны, а при оказии, показывая упадок описанного им государственного устройства, критикует произведения своего предшественника.
Роман проповедует тот взгляд автора, что техническое развитие ведет к упадку общества (именно поэтому падает строй, предлагавшийся Кампанеллой). Таким образом в «Миранде» отражаются социологические теории эпохи. Ибо считалось, что в современном обществе существуют утаенные причины будущего упадка или вообще «исторического катаклизма», а единственный путь к спасению виделся в быстрой мобилизации человечества и попытке построения новой культуры, способной безопасно сосуществовать с развивающейся технологией. В таком духе высказывался Флориан Знанецкий, который в статье “Ludzie teraźniejszy a cywilizacja przyszłości/Нынешнее человечество и цивилизация будущего” (1934) предложил рецепт на обновление цивилизации: идеала человечности можно достичь путем духовного (морального) развития людей, опирающегося на соответствующем воспитании молодого поколения, а не только на научном прогрессе. Антоний Ланге пришел в «Миранде» к тем же самым выводам, что и Знанецкий, но сделал это десятью годами ранее. Идеальная жизнь согласно Ланге – это гармоническое развитие духа и технологии. Первой опорой счастья является достижение человеком высшего уровня духовного развития (вот это вот существование в астрале), которое можно воспринять, как символическое представление усовершенствования человека путем образования и воспитания. Превращение человека в астральное тело происходит в пору вхождения во взрослое состояние после окончания школы. Вторая опора счастья в «Миранде» — это экстремальное развитие техники и науки, полное овладение силами природы. Писатель считал, что власть такого рода, при действительно высоко развитых технологиях и глубоком осознании чувства моральности людьми, не может принести никакого вреда природе. По мнению Ланге, счастье гарантируется ситуацией, при которой цивилизационный прогресс и духовное развитие человека взаимно подкрепляются и поддерживаются. Согласно некоторым интерпретаторам, Город Солнца являлся предложением направления развития для новорожденного польского государства.
Я прихожу из той страны, где и ты пребываешь – из бесконечности…
Несмотря на то, что Ланге был неразрывно связан со своей эпохой, его творчество выдержало испытание временем. Главным образом благодаря универсальности сюжетов и интересной их интерпретации. В рецензии на роман «Миранда», напечатанной в феврале 1924 года в газете “Express Poranny”, Ян Лорентович писал: «Ланге – эрудит высочайшего класса. Он поглотил все цивилизации: в каждой из них ориентируется столь же свободно, как в своей, польской». Поглотил и сотворил новые – поэтому стоит отправиться в путешествие по его мирам.
13. Новая статья Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz (стр. 40—41) носит название:
ЮМОР из ЧУЛАНА, или БРУНО ВИНАВЕР и ЕГО ГЕРОИ
(Humor z lamusa czyli Bruno Winawer I jego bohaterowie po fachu)
При чтении произведений из чулана первой реакцией современного читателя является неудержимый смех – старые сюжетные схемы, описания и герои способны обеспечить развлечение на длительный срок. Понятно, что такой эффект не планировался авторами, но тем большего внимания заслуживает творчество писателя, который ставил комизм на первое место. Ибо в довоенной Польше было мало авторов фантастики, которые ценили юмор столь же высоко, как Бруно Винавер.
Как и большинство писателей, в творчестве которых комизм играл немаловажную роль, Бруно Винавер был человеком серьезным и занимался важными делами. Он родился 17 марта 1883 года в Варшаве в семье ассимилированных евреев; изучал физику, а в 1909 году защитил докторскую диссертацию в Гейдельберге. В 1910 году переселился в Амстердам, где стал ассистентом нобелевского лауреата профессора Питера Зеемана. В 1912—1915 годах был ассистентом кафедры физики во Франкфурте-на-Майне; в 1916 году вернулся в Варшаву, где преподавал физику в Варшавском политехническом институте. В 1920 году отказался от продолжения неплохо развивавшейся карьеры научного работника и занялся переводами и написанием научно-популярных брошюр, статей, повестей, романов и театральных пьес.
В литературных произведениях Винавер использовал как свои знания, так и биографию – героями его романов и пьес были, как правило, ученые. Он так писал об этом: «Люди жалуются на то, что наука скучна. Мы ставим на площадях наших городов памятники выдающимся ученым, но в глубине духа считаем их (…) страшными и бестелесными пугалами, которые (…) воздев палец ввысь, изрекают мертвенным голосом: “Категорический императив!” (…) или “квадрат гипотенузы” – и, заявив это, исчезают. (…) Людям науки попросту не везет». Выбор ученых в качестве героев кажется вполне понятным следствием той образовательной программы, которую писатель внедрял в современную ему жизнь. Она состояла в популяризации точных наук.
Романы и театральные пьесы должны были стать обратной стороной его научно-популярных статей и показывать, что жизнь профессора может быть также по-своему волнующей и интересной. Некоторые литературные критики видели в этом что-то вроде мании. Бой утверждал даже, что Винавер – «враг гуманизма из-за фанатической приверженности к естественно-математическим наукам». Однако в произведениях Винавера ученый – это не полубог, который знает все и обо всем. Винавер ставит во главу угла сгущение красок и комизм, возникающий при столкновении будничных проблем с наукой.
Его инженеры и профессоры, хоть и питают в уме замыслы по рациональному переустройству мира, являются по сути дела неудачниками по жизни, и фантастический антураж становится прикрытием для социальной сатиры. Герои Винавера имеют проблемы со взаимоотношениями с другими людьми (особенно с женщинами). А их жизненная неприспособленность приводит к тому, что они часто оказываются в затруднительном положении. И вследствие их веры в светлое будущее и в человека они вдобавок крайне наивны. Поэтому бизнесмены, а также различные мошенники используют их таланты в корыстных целях или приводят их к моральному падению. Например, доктор Мец из романа “Dług honorowy/Долг чести” (1929) оказывается втянутым в жульнические эксперименты, целью которых ставится преобразование шума в электрический ток, хотя на самом деле речь идет лишь о привлечении к этой афере богатых спонсоров.
Выбор главных героев как бы определяют фантастические сюжетные линии, появляющиеся в произведениях Винавера – чаще всего в качестве фантастического элемента выступает чудесное изобретение. В романе “Dług honorowy” это «витамин Z», или «препарат М 704», являющийся «усилителем талантов» — глотнув таблетку, любой графоман оказывается в состоянии написать произведение, на голову превышающее «Одиссею», «Иллиаду» и «Пана Тадеуша» вместе взятых. В пьесе “Promienie F.F./Лучи F.F.” Серафим Габриель изобретает лучи, изменяющие наклон оси оборота земного шара, а в результате – и климат Польши.
А в “Докторе Пшибраме» (“Doktor Przybram”) (1926) изобретением является «молекулярный резонатор», способный поглощать и накапливать солнечную энергию с тем, чтобы затем излучать ее в виде холодного света (мы писали об этом в журнале “Nowa Fantastyka” № 3/2006).
Но по сути дела за юмористическим описанием мира науки писатель спрятал довольно-таки мрачное видение человечества. Большинство земных жителей у него – последние сволочи, которых вовсе не интересует будущее человеческой цивилизации. Все, чем они интересуются – это найти способ как-то где-то и чем-то поживиться. Ученые, хоть они люди честные, также не без греха – они не осознают последствий своих изобретений, а вера в невероятное могущество физики и химии оказывается обманчивой. Так происходит и в случае Габриэля, который восторженно восхваляет свое изобретение: «В наших лесах будут расти финики! Хлебные, банановые деревья будут стоять в них ствол к стволу! Вместо сосен, елей и можжевельника – раскинут ветви кокосы!» Это должно привести к благожелательным изменениям в виде успехов в любовных отношениях: «Женщины наверняка станут более кроткими, если климат смягчится. Настроение женщин во многом определяется температурой и озеленением». Ученого не устрашают трудности («Это невозможно. (…) Концессии у нас вы не получите»), и он проводит эксперимент.
В результате «с неба льется расплавленная платина», в Саксонском саду по деревьям лазят обезьяны, вместо многоэтажных домов в городах растут баобабы, из чернильниц государственных служащих тянутся ввысь цветы, а сами чиновники «онегритянились» и носят исключительно набедренные повязки, творчество пришло в упадок – слишком жарко, а вдобавок «дороги к полицейским участкам заросли травой и цветами! (…) в банках плющ вьется, а в дымоходе первого отечественного завода по производству труб для туалетов свили себе гнездо райские птицы!» В результате Габриэля и спонсировавшего его чиновника Буклака отдают под суд. Однако ученому удается уладить дело, вернувшись в прошлое. В свою очередь доктор Пшибрам, гнущийся под бременем собственной славы, бежит вместе с возлюбленной и бесследно исчезает. Описание перипетий его судьбы автор завершает моралью: «Не стоит красть свет у богов. Давайте дождемся, когда это сделает кто-то другой».
Однако и по сей день Винавер более известен, как автор театральных пьес. Спектакли по ним часто ставились в междувоенных десятилетиях, однако таковые появлялись и в послевоенном Телевизионном театре (“RH Inżynier” в 1978 году
или “Obrona Keysowej” в 1955 году).
Сам автор считал, что выразительные средства, использовавшихся современным ему театром, оставляли желать лучшего и все свои надежды возлагал на воображение зрителя. Это не мешало Винаверу мечтать о кино (и о художественных возможностях, доступных этому средству массовой коммуникации), начало чему было положено его актерским эпизодом в «Пане Твардовском» (1921). Мечте этой так и не суждено было исполниться. Его романы и пьесы не были перенесены на большой экран, а контакт Винавера с Десятой музой завершился написанием диалогов к любовной драме “Kobieta, która się śmieje/Женщина, которая смеется” (1931).
Правда в романе “Doktor Przybram/Доктор Пшибрам”Бруно Винавер утверждает, что «жизнь обладает более скромной, чем у киноактеров, фантазией и выбирает себе скромные и приличные эпилоги», однако его биография представляет собой готовый киносценарий. Вот эпизод из него.
Когда разразилась война, Винавер оказался во Львове, где поступил на работу в Институт физики Университета имени Ивана Франко (ранее Университет имени Яна Казимира). После захвата Львова немцами в 1941 году Винавер вернулся в Варшаву и попал в гетто; там он преподавал на курсах по электромеханике, организованных Юденратом (писал также научные лекции), а с января 1942 года руководил отделом математических и естественных наук Педагогиума, открывшего в гетто педагогические курсы. В июле 1942 года, когда началась ликвидация гетто, Винавер бежал из него и какое-то время скрывался в Люблине под вымышленным именем. Вскоре, однако, был арестован по доносу и отправлен в Треблинку, откуда вроде бы вышел на свободу благодаря стараниям друзей. Это, впрочем, кажется маловероятным и не находит подтверждения в серьезных источниках. Возможно он, как и многие другие евреи, бежал из-под стражи во время перевозки или на самом деле речь шла о еврейском трудовом лагере в Понятовой около Люблина, на что указывает информация о том, что на Винавера была возложена обязанность надзирать за копанием противотанковых рвов в окрестностях Пулав. Во всяком случае, после лагеря он по-прежнему скрывался, но конца войны не дождался. Бруно Винавер умер 11 апреля 1944 года от туберкулеза в Ополе-Любельском.
16. Очередная статья Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz (стр. 42—43) носит название:
УЖАС из ЧУЛАНА, или НЕСОМНЕННО ЕСТЬ ЧТО-ТО В ЭТИХ СТАРЫХ ДОМАХ
(Groza z lamusa czyli jest coś w tych starych domach niezawodne)
Шестнадцатого июня 1816 года внезапная буря, разразившаяся в окрестностях Женевского озера, стала причиной организации одного из самых известных литературных предприятий в истории. Мэри и Перси Шелли, лорд Джордж Байрон, его любовница Клэр Клэрмонт и Джон Полидори, будучи запертыми непогодой на вилле Диодоти, спасаясь от скуки, ели, пили, курили табак и вдобавок читали «Фантазмагориану» — истории о привидениях.
Воодушевленный атмосферой, историями и возлияниями Байрон предложил собеседникам написать свои «ужасные» истории и таким образом стал крестным отцом монстра, оживленного доктором Франкенштейном.
Книга Мэри Шелли завладела воображением читателей и стала предвозвестником нового жанра – фантастики ужасов.
Деятельное женское воображение измыслило вскоре сказку, исполненную ужаса
Однако истоков историй, при чтении которых волосы на голове вставали дыбом, а дамы падали в обморок, нужно искать в несколько раннем прошлом; фундамент под этот жанр подвел готический роман. Предромантические истории о привидениях, обитающих в таинственных руинах, были противоядием для всевозможных философских повестей, утопий и прочих литературных форм, требующих от читателя значительной эрудиции и формирующих скептические убеждения.
Творению нового человека готика предпочитала возвращение к эстетике средневековья и привлечение внимания к иррациональным и эмоциональным элементам. Отцом-основателем этого жанра был Хорас Уолпол (Horace Walpole), автор «Замка Отранто» (1764),
однако популярность таких историй возросла на грани XVIII-XIX веков с появлением книг Энн Радклиф (Ann Radcliffe).
В это время появляется также первый польский готический роман авторства графини Анны Барбары Олимпии Мостовской, урожденной Радзивилл (Anna Barbara Olimpia z Radziwiłłów Mostowska) “Stracz w zameczku/Ужас в маленьком замке” (1806).
В руинах небольшого замка «князей Z» начинает пугать людей «женщина под белым саваном». Поначалу ее видят лишь гости рассказчицы, Эдмунд и Идалия, но призрак пугает уже акустически, распевая под аккомпанемент гитары бодрые песенки о своем утраченном любовнике. Вскоре призрачная женщина и вовсе устраивает переполох в округе: «Все ее увидели; крик, всеобщее замешательство, одни побежали к ней, другие застыли, как в землю вкопанные (…) На привидение это не оказало никакого влияния. Оно неторопливо спустилось и на глазах у всех впиталось в землю, скрывшую его от наших очей».
Но решиться на полностью романтический подход было для Мостовской рановато. Интрига разрешается типично ренессансным образом – на месте событий появляется теолог-физик X.P., который «ищет физические причины – не могла ли какая-либо оптика или эвапорация ввести нас в заблуждение; берет отовсюду пробы, тщательно изучает положение, подходы, роется в самой земле, не было ли там чего, что привести к какой-либо эскалации способно было бы». Эти его усилия приводят к нужному результату – он разоблачает горничную Марцысю, которая переодевалась в призрака.
Не следует жалеть ни времени, ни труда на то, чтобы дойти до источника вводящей в заблуждение иллюзии
В предисловии к “Ужасу в маленьком замке” писательница поясняет повод написания ею романа: «Если матери наши с легкостью умилялись над судьбой Клариссы, Памелы и т.д. (героини сентиментальных романов Сэмюэла Ричардсона), наши утомленные чувства более бурных впечатлений требуют. Ужасные Призраки, возвращающиеся с того света существа, бури, землетрясения, развалины старинных замков, лишь привидениями населенные, ватаги разбойников, вооруженные кинжалами и оснащенные ядами изменники, убийства, темницы, в конце концов черти и колдуньи. Когда все это окажется вместе, мы получим Роман, чья форма достойна времени нашего». Как мы видим, это одновременно соображение относительно конструирования готического романа, который характеризовался в значительной степени схематичностью, в чем, согласно некоторым исследователям, он напоминает народные предания.
Основой таинственной готической ауры не является появление существ из преисподней (как мы видим, у Мостовской их могут подменять мошенники), но особая атмосфера самого того места, где происходит действие романа. Это прекрасно характеризуется самим названием жанра, связанным с архитектурой. Поначалу это было очарование мрачной аурой пустынных мест, в чем, впрочем, признавался супруг писательницы, написавшей «Франкенштейна»: «…ведь это я ложился/Среди гробов, где смерть ведет учет/Своих трофеев и твоих потерь,/И ждал, что встречу духа от тебя/И силою заставлю мне открыть,/Кто мы такие…» Скитающиеся духи были типичным элементом старых, приходящих в упадок строений, посещавшихся жаждавшими впечатлений (пре)романтиками. Дух – это «невольник (того же) пространства, потому что руины являются излюбленным местом их пребывания. С давних пор почти каждые заметные развалины обладают собственными призраками». Но обстановка, соответствующие реквизиты и схематическое поведения бывали также предметом вышучивания. В 1890 году появилась забавная инструкция, показывающая, как превратить обыкновенный роман в готический:
”Вместо дома возьми замок;
вместо беседки – пещеру;
вместо вздоха — стон;
вместо отца – великана, чудовище;
вместо шкатулки – стилет (с брызгами крови);
вместо легкого ветерка – воющую бурю;
вместо гладко выбритого джентльмена – рыцаря;
вместо косого взгляда – убийцу;
вместо старого слуги – монаха;
вместо комплементов и чувств – скелеты и черепа;
вместо орошенного слезами письма – залитую кровью книгу заклинаний;
вместо слов чужого языка – таинственные голоса;
вместо сдержанного кивка – секретную присягу;
вместо ростовщика или адвоката – скитающегося духа;
вместо пожилой домоправительницы – колдунью;
вместо поцелуя – рану;
вместо свадьбы – убийство в полночь”.
Зазвенели ключи и заскрипели тяжелые врата…
Несмотря на всю свою схематичность, готический роман влюблял в себя романтиков, которые позднее отказались от него в пользу «вальтерскоттианства», исключающего фантастические элементы. Юный Зигмунд Красиньский (Sygmunt Krasiński) (ему было тогда 16 лет) в своем дебютном романе “Grób rodziny Reichstalów/Склеп семьи Рейхсталей” (1828) разместил часть действия в Эгерском замке, принадлежащим «Алхимику, Астрологу и Антиквару» Адальберту де Рейхсталю.
В подземельях замка находится мумифицированный труп его жены: «В высоком кресле сидела женщина, скорее тело женщины, облаченное в платье с фалдами. Бледное лицо, закрытые рукой смерти глаза». Однако это роман не о привидениях, а о мести сына Алхимика, который спустя годы, в руинах замка, убивает полковника Валленштейна, виновного в смерти так и не ставшей женой Минны де Рейхсталь.
Интересной реализацией готических сюжетов является рассказ Хенрика Жевуского (Henryk Rzewuski, 1791—1866) “Ja gorę!/Я горю!”, известный по киноэкранизации Януша Маевского.
Вельможный пан Погожельский герба Кшивда получает в управление замок в Самсонове, после чего его начинают преследовать таинственные голоса: «“Пан Погожельский, ты молишься, а я горю”. Я прощаюсь, а голос повторяет: “Пан Погожельский, ты прощаешься, а я горю”. Я велю запрягать возок, а голос мне: “Пан Погожельский, ты уезжаешь, а я горю”. И так, что бы я ни делал, дьявол тут же отзывается». Тут вместо лупы и ока триумфирует вера. В ходе экзорцизмов выясняется, что назойливым духом является прежний владелец замка, который некогда приказал живьем замуровать свою дочь, зятя и епископа, который их обвенчал, и который теперь не может найти себе места, пока тела его жертв не упокоятся в освященной земле.
Бросив вдруг взгляд в угол комнаты, я вздрогнул
Хотя готический роман многократно хоронили уже в XIX веке, многие из его элементов вернулись вместе с оккультными и спиритическими интересами младопольских творцов. Однако чаще это бывало пастишем, чем верным следованием правилам жанра. В романе “W starym dworze/При старом дворе” (известном также как “Wojna z duchami/Война с призраками”, первое издание 1915) Богуслав Адамович (Bogusław Adamowicz) ставит с ног на голову известную из традиционного готического романа ситуацию.
Главный герой заселяется в уединенный замок и ведет там безмятежную жизнь, подружившись с привидениями предков своей возлюбленной. Он диспутирует с ними о философии, выслушивает сообщения о как раз длящейся в сей момент войне людей с духами, в ходе которой весь мир превращается в сцену готических действий. Старые замки становятся твердынями призраков, и чтобы их победить, люди строят полчища роботов. К сожалению, сложная техника проигрывает – от роботов, одержимых духами, остаются лишь болты и гайки. При оказии наука подвергается безудержному осмеянию – профессор Фредерик Меншель, исследователь паранормальных явлений, навещающий героя в его замке, в разговоре с домашними духами жалуется на то, что несмотря на многолетние исследования, ему не удалось увидеть ни привидения, ни даже клочка эктоплазмы.
Ты так испугался, будто призрака увидел
Готический роман был лишь прелюдией к развитию фантастики «ужасов». Уже в зрелом романтизме «ужасы» покинули обветшалые стены замков и – на страницах рассказов Э.А. По, а также его позднейшего умелого продолжателя Г.Ф. Лавкрафта (а на польской почве – С. Грабиньского) – обрели намного большую изощренность. Постепенно призраки начали переселяться из пустеющих руин в города, а вместе с развитием кинематографии и фантастики отправились даже во внеземное пространство, где уединенные строения заменились брошенными космическими кораблями или даже целой планетой. Что, разумеется, не меняет того факта, что посещать старые замки в полночь по-прежнему рекомендуется исключительно смельчакам с крепкими нервами.
облако тэгов
