Сугубо для любителей франшизы про французского полицмейстера. А так читается натужно, нарастающие проблемы персонажей мало заинтересовывают. Нет ни кроссвордов Кристи, ни залихватского экшна Чейза, ни ламповости Вайнеров. В-общем, для детектива вышло уж больно тривиально — каноны соблюдены — и не претендуйте на откровение. Но что-то от старой доброй Франции, большей частью придуманной себе читателями Советского Союза проскальзывает и примиряет с не самым залихватским сюжетом.

Но всё-таки знакомиться с творчеством Сименона желательно по другим произведениям.

Автобиографическая детская повесть написана ярко и живо. Детские забавы и беды, действия взрослых через ребячью призму восприятия, локации начала ХХ века — всё замечательно. За исключением одного момента. Самого главного для советской литературы — революционных идеалов.

Только факты. Мать Марина на зарплату корректора (не самая хлебная должность) содержит троих детей, взрослую сестру и имеет служанку. Имеет городскую квартиру в Самаре и снимает на лето дачу. Причем, на каждой странице это подаётся как большая нужда и чуть ли не бедность. А после ещё в семейство принимают мальчика и студента. Да ещё опекают хороших людей старика Никича, девочек Марьяшку и Алёну. Причем, сестра Катя хозяйства не ведет, даже есть готовить не умееет. Типа, смотрит за детьми. Так хорошо смотрит, что девятилетняя девочка днями пропадает бог весть где, тонула в Волге, шаталась над пропастью, по обрывам и ночным лесам. Но все хорошие и очень хорошие. Потому что революционеры.

Папа где-то годами скрывается, дети его любят по фотокарточке. Реальный папа, кстати, к революционным делам впридачу просто ушел из семьи и женился на другой. Но здесь он святой.

Как и остальные революционеры. Которые расшатывают власть, в-основном, террористическими методами — время такое. И усиленное внимание жандармов это подтверждает. Но ни про какие теракты в книге не говорится. Там осуждается богатая соседка Крачковская, которая не сделала ничего плохого, дарила детям подарки и даже, не зная, дала жилье революционеру Косте, который абсолютно не переживал, что серьезно её подставляет.

А остальные плохие люди — выходцы из народа. Хозяин баржи, торговцы на базаре, бабки-богомолки...

Именно якобы за этот народ борется наша семья, даже маленькая Динка револьверы прячет, а подросток Ленька убивает гадкого шпиона.

Который, сволочь, практически в одиночку разоблачал противников власти. И на счастье Динок через 6 лет революция победила. Правда, уже корректоры дач с прислугой на зарплату не снимали, а страну залили кровью. Но это другая история. Кстати, а на какие средства революционеры (эсеры? анархисты? кадеты?) покупали хутора и печатали прокламации, ведь никто из них не работал.

Но это уже тема не для детской повести.

У нас нет проблем прочитать любые легенды и эпосы чуть ли не всех народов. И мифы древней Греции, и про круглый стол короля Артура, и библейские сказания. Та же Семенова успещно противопоставляет скандинавские легенды марвеловским Тору и Локи. А вот про свои славянские были — как бы можно, но нельзя. Вот вам, максимум, богатыри с верой православною. А что на наших землях было за тысячу лет назад? Жили в лесу, молились колесу? Да нет, вполне большая фольклорно-мифологическая базва. От Ивана Купалы вплоть до Рода. Но церковью и светским государством сие прозвано язычничеством и идолами погаными и особо не привечается.

Мария Семенова славянскими преданиями «Поединок со Змеем» — редкий лучик в подземелье Мораны. Боги и герои у нас, оказывается, не менее характерны и брутальны, чем Шива или Геракл. Есть, правда, немного занудства, например, люди ни шага без многочисленных обрядов не сделают, или со злыднями протагонисты никак не сладят, на фоне общей линии — это мелочи. Вот, например, не интересна версия, что Змей Горыныч прозван не от «гореть», а от «гора»?

Просто обязательное чтение для любого не равнодушного человека к преданиям родной земли. Но, увы, всё давно вытеснено персонажами древней Иудеи или раскрашенных американских картинок.

Как и положено беллетристу — дилетанту в вопросах истории, Акунин часть материала подаёт логично и обоснованно, часть — как минимум, спорно, часть — совершенно профански. Но, если то, с чем согласен, воспринимается как должное и тут же забывается, то нелепости ставят вопрос, а на черта читать дальше, если очевидны косяки.

Причем, ладно, исторические косяки, так и простая логика зачастую отказывает Акунину.

Например, утверждается, что увидев слабость Красной Армии в финской войне, Гитлер решил напасть на СССР. Ну, во-первых, причины напасть у Гитлера были несколько иные. Например, захват СССР Бессарабии и выход на расстояние одного броска от румынских нефтяных баз (главного топливного сердца вермахта) и многие другие факторы.

Во-вторых, с какого перепугу либералы с Акуниным наперевес считают финскую войну провальной. Нигде и никогда на таких широтах в короткий срок (4 месяца) зимой прорвана мощная защитная линия (Маннергейма). Финляндия отдала 10 процентов своей территории и шла на другие уступки. В результате военной операции были модернизированы танки КВ и ИС, равным которым не было в мире.

Причем, в этой же главе, Акунин пишет, что германскому блицкригу помешал генерал Мороз и бездорожье. А в Финляндии зимой, наверное, загорали и посреди болот и озер автобаны проложены. То есть блестящая германская армия не могла воевать в таких условиях, а Красная Армия, разгромив противника в четыре зимних месяца в куда худших условиях — слабая?

И таких откровенных ляпов у Акунина много. Ведь, кроме непрофессионализма у него ещё и либеральная повесточка была.

Было бы куда лучше, если бы товарищ Акунин на эту тему что-нибудь художественное написал, претензий было бы меньше. Впрочем, писал — например, бездарный «Шпионский роман», наверное, не его эпоха.

Гайдар — весьма неоднозначная личность. Но очень талантливый детский писатель, что удивительно, ведь у него не было той школы, как, к примеру, у Маршака или Чуковского. Но была другая, о которой писатель и рассказал в условно автобиографической повести. Там, на удивление, нет ничего идеологического, несмотря на большевистский вектор. Даже больше. Уже крепко у власти Сталин, а Аркадий Гайдар восхищается дисциплиной и выучкой казаков, «Не то, что наши — храбрые, но разболтанные». А уж, когда попались в бою немцы (1918 год), то вообще беда. А чуть ли не самый лихой боец сбежал к батьке Махно.

Образ Бориса Горикова выписан не хуже признанных героев Дюма или Верна. И, несмотря, что уже прошло больше века с описанных событий, никакой архаики в чтении. Даже, с учетом того, что сейчас в этих краях (от Донбасса до Ростова) опять пожар, читается с двойным интересом.

Но в «Школе», как и в других своих произведениях, Гайдар старательно оставался в рамках юношеской литературы. И всё происходящее смотрится как игра. «Веселое, брат, время». Ошибся — ничего, перезагрузился, опять проходишь уровень. Обхитрил, переиграл, прошел. В крайнем случае, на помощь придут санитары. Они нас будут подбирать. Кстати, весьма двусмысленно звучит последнее, учитывая факт лечения самого Гайдара в психиатрических клиниках.

Фанфик, да ещё нарочито-подчеркнутой архаистической стилизацией под Герберта Уэллса. Ну как будто «Иван Васильевич меняет всё». В котором тоже много аллюзий, пасхалок и вариаций канонических событий.И, ладно бы, если кроме «Тани Гроттер», писатель ничего не может. Но ведь Прист кое-что имеет в своем писательском арсенале. Ну ладно, что есть, то есть. Но для чего писался этот фанфик? Даже главные герои — это не живые люди, а функции, и уж, тем более, остальные персонажи, едва тянущие даже на эпизодических.

Месседжа тоже не найти. Машина времени, поехавшая и в пространстве, что подчеркивает и название? Мелковато для идеи. А больше и нет ничего, кроме колеиНу не дело Стивену Кингу писать продолжение (или приквел) о Белле из «Сумерек» — это удел графоманов, не могущих придумать своё.

В принципе, если бы этот роман написал Уэллс в конце 19 века, то критики сказали, что работа малость слабее знаменитых «Машины времени» и «Войны миров», но марку держит. А написанное в семидесятые годы 20 века читается, как было отмечено выше, как проходной фанфик.

Типично перестроечный роман. Спустили шлюзы, и полилось. Что остаётся в послевкусии — чернуха, бытовуха, унылость и беспросветность. А что такого не было? Да, конечно, было. В городке живёт тысячи людей, кто-то тянет семью, кто-то голубей разводит, кто-то Шекспира читает — но надо показать алкоголичку Урну. Вон сидит бывший опер и вспоминает жизнь — где беременную женщину зарезали, где младенца в камере хранения закрыли. А вот бывший зэк старух согнал в сарай и Хатынь грозится устроить.

Да и в личной жизни сплошные стервы.

Как раз то, что нужно толстым литературным журналам второй половины восьмидесятых. Ах, как это всё читали. Запоем. Журналы рекордные тиражи били. А сейчас даже не знаешь, живут «Октябри» и «Роман-газеты» или преставились в конвульсиях. И выйди теперь «Печальный детектив», даже несмотря на наивный кликбейтный заголовок, его читать особо не будут. Осточертела бытовая чернуха.

И культовым произведение не стало. Не «Собачье сердце». Даже не «Дети Арбата». Если разобраться, обычный производственный роман, с поправкой на конъюнктурное время.

По сути, единственное произведение Анатолия Приставкина. До этого он был регулярно печатающимся писателем-производственником, потом разрабатывал золотую жилу «трагического советского». Ни там, ни там интереса у читателей не было. А вот «Тучка» стала суперхитом. Мало того, что она написана на высоком уровне драматизма и хорошим литературным языком, так она выстрелила в нужное время. Набирала ход перестройка, и взявшие верх «либералы» радостно раскачивали советскую лодку. И тема выселения чеченцев была в самую точку. После этого общественные дела писателя резко взмыли вверх, ну а про, непосредственно, творчество уже говорилось.

Повесть, конечно, хороша и заслуженно вошла в пантеон литературы позднего Союза. Но, к сожалению, конъюнктурные моменты присутствовали. Например, несколько раз Приставкин достаточно неуклюже пел дифирамбы... евреям. Высокие, широкоплечие, светловолосые, голубоглазые — они стали любовью колонистов на консервном заводе. Согласитесь, странно. И для закрепления — рассуждения «мамы» близнецов, что евреи, несомненно, хорошие люди. Для чего были эти эпизоды?

А вот о чеченцах автор почему-то уклоняется рассуждать, что явно противоречит содержанию повести. Краткое резюме — они воины, которых изгнали со своей земли и они за это мстят русским. За это, кстати, Приставкина привечали в Ингушетии и Чечне, улицы в честь писателя называли.

Правда, эти борцы мстили не только русским солдатам, они распяли десятилетнего Кузьменыша, распоров ему живот и набив вместо внутренностей кукурузой. Убивали и взрывали женщин. Ну а чо? Свою землю ведь защищали от русских свиней (так в тесте повести). Вон русские тоже хороши, энкаведист хотел мальчика-чеченца из детдома забрать. Ничего не смущает? Почему-то русский солдат германским и чеченским подросткам животы не потрошил. Не воин, наверное. Зато Приставкин ретушировал зверства маленьким чеченцем, выходившим выжившего близнеца.

Кстати, про причину выселения Приставкин упоминул чуть ли не в саркастическом стиле, словами не самых положительных персонажей, мол, чечены были за Гитлера, но перестроичный читатель, ты же понимаешь, что это наветы и репрессии кровавых большевиков-коммунистов. А ведь это было весьма близко к правде, и во время войны иметь в тылу дезертиров и коллаборантов ни одно государство не будет. Благословенная либералами Америка, например, согнала в резервации всех своих граждан, в коих было хоть осьмушка японской крови. На всякий случай. Но про это либералы, которые подняли «Тучку» на щит, разумеется, нигде и никогда не упоминали.

Совок успешно был разрушен. Приставкин вскоре подписал «письмо 42», требующее от Ельцина разгона парламента, что и было сделано с помощью танков.

Но это совсем другая история.

Прочитать роман желательно тем, кто грезит о хрусте французской булки, потому что он достаточно точно символизирует суть французской нации. Вторая Мировая война. Гитлер прорывает Мажино и берет Париж. Что делает мощная экономическая и военная держава? Подписывает перемирие и становится союзником Германии. Добрая половина Франции не знала фашистского сапога, а уж колонии тем более. Гордые французы стали партизанами, уничтожали эшелоны, расстреливали по ночам зазевавшихся эсэсовцев? Щас. Так воюют только славянские варвары. А Франция переживала, развлекая гитлеровцев изысканными ресторанными блюдами, песнями и плясками. Советский клоун Никулин взял винтовку и пошел в окопы, французский клоун де Фюнес каждый вечер развлекал захватчиков в кафешантанах. Символ Сопротивления де Голль гордо сидел в Лондоне и рассылал указания бороться.

А когда пришли американцы освобождать Европу, гордые французы начали гордиться своим Сопротивлением. Бандерша борделя, ублажающая немцев, гордилась, что среди проституток были еврейки, а то бы их поубивали. Ресторатор гордился, что сохранил изысканную французскую кухню и даже пару раз кормил героев Сопротивления.

Наш рефлексирующий главный персонаж тут же начинает убивать попадающих немцев — например, первый был ранен и безоружен. Достойный борец. Зато освобожденные французы первым делом наказали знаете кого? Своих женщин, гуляющих с немецким офицерьем, пока их смелые мужи вылизывали им сапоги и галифе. Европа, мусье.

А второй линией была шизофреническая и параноидальная любовь Людо к полячке, которая все годы войны переходила из одной эсэсовской постели в другую, дойдя в итоге до борделя «Пойми, мальчик, это ради спасения семьи». И мальчик (а вернее юноша 20+ лет) покорно понимал и боготворил. И даже женился, хотя в цивилизованной Франции это было нелегко. Он — обычный мещанин, она — дочь польского аристократа (который, кроме фамилии, имел только миллионные долги в казино).

Великая Франция выдала Ромену Гари аж 2 Гонкуровские премии в нарушение своих же правил (за другие произведения). Еврейский мальчик Роман Кацев из Вильни любил подкладывать буржуа свинью. Этот роман не о чудаковатом старике, клеящих воздушных змеев. Это про гнилую суть Франции, которая после позора Второй Мировой, как ни в чем не бывало, явилась к разделу Европы.

«И эти тоже нас победили?» удивился в Нюрнберге Кейтель. Но это совсем другая история.

Очередное произведение с парадигмой «Нас обманывали. Сейчас я расскажу как было дело». Не Суворов, не Бушков, но вполне читаемо. Конечно, никаких сенсаций нет. Вбрасывается чей-то спорный тезис и старательно его разоблачается. Вот Хрущев сказал, что погибло в войну 20 миллионов, а Горбачев, что 27 миллионов, а я всех посчитал и докажу что их было 11 миллионов двести тысяч восемь человек. Или девять, не буду настаивать, я же обхективный историк. Не то что Резун (ну этот туда-сюда, иногда дельно изрекает) или Мухин (а этот вообще пургу круче Пескова несет).

Конечно, в рамках жанра, то, что укладывается в выводы — муссируется и повторяется. То, что не укладывается — не упоминается. Всё, как положено. Читать можно. Принимать на веру — местами. А лучше, конечно, первоисточники, но там не так сочно.

Обычный советский исторический роман. Немного бытовых событий, немного действий некоторых персонажей, немного общих выводов. И, конечно, конъюнктура, куда же без её. Вот хан Батый, поставивший цель дойти до последнего моря, уважал только двух полководцев. Александра Македонского, жившего за полторы тысячи лет и про которого неграмотные монголы вряд ли знали больше, чем мы про былинного Святогора. И Александра Невского, которому на момент повествования было 20 лет, вряд ли оперативно узнав про его победу над малознакомыми псами-рыцарями, Батый бы так сильно впечатлился.

И, конечно, двойные стандарты. Венгерский король Бела, разгромленный и бежавший из Будапешта, жалкая, ничтожная личность. Князь киевский Данила Галицкий, бежавший из Киева, который ордынцы сожгли дочиста, умный и расчетливый политик. Да и, вообще, кроме урусов, никто и сражаться с татарами не мог, хотя тут же в тексте сообщается, что где-то половину европейских городов степняки взять не могли. Ну так Батый просто торопился.

Роман интересен как яркий представитель советской исторической литературы середины ХХ века, но сейчас читается архаически.

Одна из двух частей баллады о двенадцати девах. Один нехороший товарищ, Громобой, связался с нечистой силой и натворил дел, а молодому Вадиму православная Русь доверила исправить содеянное.

Василий Жуковский, словно Алексей Толстой про Буратино, был известным мастером перелагать западную литературу в русской аранжировке. Здесь поэтически переложен роман Х.Г.Шписа. Как и в других балладах поэта молодец (девушка) попадает в мир мертвецов, но здесь всё-таки героя ждёт хеппи-энд.

Читается легко, слог места наивен и прост, а местами даже вполне современен. Но так как Жуковский, в отличие от Пушкина или Гоголя, школьной программой не испорчен, то экранизациями до его не добрались даже местные Андреасяны, не говоря уже про заморских Тимов Бертонов, так что к чтению рекомендуется вдвойне.

Очень печально, что «Очерки преступного мира» не напечатали в момент их написания. Через 30 лет, в 1989, а уж, тем более, сейчас они читаются как ретро. А вот в хрущёвские времена, стали бы большим откровением, чем «Иван Денисович». Но, действуя по принципу «Жопа есть, а слова «жопа» — нет», сделали намного хуже, ибо романтика блатного мира пошла именно с поры оттепели.

В очерке «Аполлон среди блатных» Шаламов говорит об искусстве, а сейчас это контент. Высоцкий, Северный и другие блатные романтики распахали эту золотую ниву так, что концерты шансона (то есть блатняка) теперь проходят вплоть до Кремлевского дворца.

Шаламов попытался показать отсутствие эстетических наклонностей у блатарей. Возможно, в то время петь хором, читать книги и сочинять стихи и было ворам западло. Сейчас это вид бизнеса, деньги — и раскрученная певичка про вороваек имеет не меньший интерес в этой среде, чем сами воровайки.

При общих справедливых выводах тема «блатные и искусство» у Шаламова наиболее спорная.

Николай Кун прославился тем, что станет мейнстримом почти спустя столетия. Он излагал для школоты краткое содержание произведений. Зачем читать четыре тома «Войны и мир», когда можно прочитать четыре странички синопсиса.

Рассказ «Данаиды» — выжимка трагедии Эсхила «Молящие о защите». Жили два брата — цари Египта и Ливии. У одного было 50 сыновей, у другого 50 дочерей. Так как про гаремы ничего в те времена не говорилось, то бедные жены, родившие по полсотне детей плюс-минус одного возраста. В-общем, кузены разобрались по парам и полюбили друг друга. Хотим, мол, жениться 50 на 50. Данай, папа девочек, наверное, что-то слышал о кровосмешении и отказал. В духе нравов тех лет племянники напали на Ливию и завоевали её. Данай усадил дочек на весла и ломанулся в Грецию, в Аргос. Его там египтяне настигли и, выкинув на мороз местного царя Пеласга поставили править. Такие были политические обычаи.

Разумеется, не за просто так, а за брак оптом. Но жены ночью всех мужей прирезали, за что после долгой счастливой жизни Аидом заставлены работать водопроводчиками. Только у одной кинжал сломался и стала она прародительницей многих славных людей, включая Геракла. Несмотря на поломанный геном.

Последние два абзаца для тех, кто не осилит две странички рассказа. Рекурсию можно продолжить.

Человек, который всегда подвергался буллингу, явно уникальный. Даже в 55 лет его местные мальчишки унижали. Так как весь текст — это сплошной самоанализ, то что же явилось причиной? Хилое телосложение и нелюбовь к спорту. Ну, скажем, сомнительно, что только это. Ну ладно. В череде описаний злоключений проскочил любопытный момент. Герой радуется, что в период потепления Америки и Советского Союза 1939-1945, он не вляпался в симпатии к коммунистам и ему не запретили заниматься физикой. Потом ещё эпизоды. Герой признает, что в его времена школьники третировали друг друга, а сейчас пыряют ножами учителей. И в принципе, все плохие. Может, кроме негров, их тоже угнетают, но если им дать власть, то они будут всех унижать.

И поэтому напрашивается единственный вывод — придумать супероружие, чтобы уничтожить Землю.

На протяжении всего произведение персонаж позиционируется как не просто умный умный, а сверх умный. Яйцеголовый. Так почему же этому гению не пришла в голову очевидная мысль. Если мне всю жизнь плохо в Америке, может, стоить свалить из неё? В Канаду, в Израиль, в Советский Союз? Ну или в Папуа Новую Гвинею.

Нет, чуваку плохо в Америке — значит, надо уничтожить Китай. И Эфиопию. И Гренландию. Не я такой — жизнь такая.

Видно, причина унижений была не из-за физических минусов, а из-за моральных.

«Шлях з цемры» — автобиографическая повесть о детских годах писателя Янки Мавра. Первую, наиболее живописную, часть он написал в 1920 году, ещё до первых литературных успехов. Две следующие — уже в пенсионном возрасте, с ярко выраженным социалистическим вектором. Поэтому и отношение двоякое. Описание раннего детства ничуть не хуже аналогичных творений Аксакова, Толстого, Паустовского, на которых постоянно ссылается эпиграфами.

А вот дальше, вопросов больше. Янка Мавр жил за гранью бедности, в сельской темноте.

Но. Беспробудный мрак царизма дал ему возможность сыну сельской нищенки бесплатно учиться в церковной школе, реальном училище, учительской семинарии. На полном государственном обеспечении. Мавр писал, что их учили везде на отвали, пичкая сплошь законом божьим. Но на выходе он был хорошо знаком со всеми науками от литературы до геометрии, даже умел играть на скрипке. Правда, писал, что знания «приходилось ловить». Кстати, по книге из семинарии его выгнали за пьянство. В официальной биографии указано «за революционную деятельность».

В-общем цёмра не такой уж темной была. Но зато Янка Мавр постоянно делал сноски, как везет теперешнему поколению.

И ещё. Всю повесть белорусский Жюль Верн строил планы, что объездит весь мир, от Амазонки до Гималаев. А по итогу маститого белорусского писателя, да ещё свояка монументального Якуба Коласа за всю жизнь не выпустили даже на экскурсию в условную Болгарию. И все свои приключенческие романы он писал, сидя на кладке (мостике) своего домика с видом на местное водохранилище. Может, тьма не рассеялась?

В жизни каждой нормальной особи мужского пола работает маятник секса. Сначала, в период подросткового пубертата, больше говоришь о сексе, чем делаешь. Потом, когда загадка отношений устаканивается, больше делаешь, чем говоришь (исключение — МирДверьМяч на английском), и когда организм переходит планку, опять больше говоришь (хвалишься-вспоминаешь), чем делаешь.

С этой точки зрения «Блуда и МУДО» — явный маркер того, что у автора уже, того, в обратную сторону маятник пошёл. Конечно, просто размазывать секс по страницам, это удел соответствующих покетбуков. И поэтому Алексей Иванов попробовал поиграться в псевдо-философию. Пиксельное мышление, там, ОПГ, ОБЖ и прочий втиснутый глоссарий.

Было бы всё печально, если бы не педагогическая линия. Поданная как стёб, переходящий в сарказм, она поглощалась весело и с пониманием. Особенно, если читатель столкнулся с ней не только в качестве учащегося, но и с другой стороны. Чувствуется хорошее знание темы.

Но всё-таки, до «Географа с глобусом» или даже «Общаги-На-Крови», у которой тот же раздолбайский настрой, это произведение не дотягивает. И, если бы Иванов его не писал, его ранжир бы уж точно не уменьшился.

Стилизация под народную песню. Явно не маршаковская стезя. Но в двадцать с лишком лет хочется пробовать все пути, тыкаясь в разные стороны. А, если копнуть глубже, то Маршак вырос на еврейских традициях, и православные колокольцы воспринимал явно с другой стороны. Поэтому в распевном стихотворении нет души, есть только экзерсис, упражнение в псевдорусском стиле. И, по большому счету, этот опыт сам Маршак удачным не посчитал, и жанр не разрабатывал.

Да и напевы про водку и брагу в дальнейшем творчестве не звучали. И хорошо, что Самуил Яковлевич не присоединился к когорте воспевателей русского поля и широкой русской души

Мальчик-с-пальчик в современной мире (современный — Германия 1963). Он уже не пашет, а выступает в цирке. Сражается не с людоедом, а с приспешниками богатого криминального коллекционера. Таких детских героев постоянно запускают в литературный мир разные писатели во все времена. Но Дюймовочки становится классикой, а Максы Пихельштейнеры мелькают звездочками на заднем плане. Хотя написано интересно и стильно, на одном литературном уровне, к примеру, с «Карлсоном».

Но всё-таки есть ощущение, что «Мальчик из спичечной коробки» — это профессиональное произведение. Автор сначала поставил цель — написать современную детскую сказку, а потом начал под эту цель придумывать персонажей и локации.

Но, может быть, какой-нибудь талантливый режиссер экранизирует похождения Маленького Человечка и мировое внимание переключится на нового персонажа. Предпосылки у сказки весьма неплохие.

Когда читаешь о неком произведении, что это шедевральный шедевр, рука тянется к браунингу. Шедевр — это вечное произведение, о котором спорят и через десятилетия, если не через века и которое однозначно оказывает влияние на всю литературу. «Конёк-горбунок» — это шедевр. «Мастер и Маргарита» — шедевр. «Мёртвые души» — шедевр.

«Петербург» никакой не шедевр. О нем не спорят, зрителя не засыпают экранизациями и уж точно никто из писателей не правит себя «по Белому.

Ах, символизм, ах, догоним и перегоним «Улисса», который вышел из «Петербурга». Аполлон Аполлонович Аблеухов»: плл-плл-бл. Липпанченко: его обратка лпп. Анапест амфибрахием погоняет. Медный всадник гоняет бесов красной маской смерти. Если вы не испытали оргазм при чтении, значит, вы ни черта не поняли в символизме. Дыр бул щыл вам в зад.

А, если малость посерьезнее, то роман на любителя. Кому-то и соленые апельсины нравятся. Кому-то ковыряться в мелких характерах персонажей и картонных локациях великого города, давшего название роману. Петербурга тут с гулькин нос. А в любом рассказе Чехова или Гоголя герои показаны глубже, чем в этой эпопее.

Ну ладно, может, кто в впадающем в маразм сановнике что-нибудь глубокое увидит. Аллюзию на отмирающую Россию, например. Кому-то аморфный Коленька понравится. Кто там ещё? Фивки за 20 копеек. Или другой поток сознания?

Раскрученный Акуниным маховик губернских детективов выдает на-гора свою продукцию. И хруст французской булки в антураже конца девятнадцатого — начале двадцатого века успешно находит своих почитателей. Тем более, что основоположник на данный момент в опале, почему бы не почитать что-нибудь, идентичное натуральному.

Тем более, что детектив написан качественно. Работает поставленная локация — губернский город Татаяр с окрестностями, запущены очередные Холмс и Ватсон (раскрыватель занятных преступлений и его суетливый помощник), выписаны по нижней планке допущения основные и второстепенные персонажи и продуман синопсис со старательно сочиненными ложными следами и агато-кристиевской загадкой «Убийца ли дворецкий».

Конечно, если поставить целью насобирать блох, это не предоставит никаких затруднений. Например, в городке, где все про всех знают, никто не в курсе, где проживает агент сыскной полиции, откуда он изо дня в день ходит на работу и вызывается для ответственных заданий, а если нарядится бабой, то его никто в упор не узнаёт, несмотря на мужскую фигуру и примелькавшуюся в городе внешность.

Но абсолютно тоже можно сказать и про самые известные детективы. В целом же в категории «криминальное чтиво» «Смерть в салоне» выглядит достойно. А вот останется ли полковник фон Шпинне в читательской памяти, это вопрос времени и прокачки персонажа неким Брусиловым или человеком, использующим эту характерную для описываемого им времени фамилию.

Такое впечатление, что Хмелевская то ли на спор, то ли по другой причине взялась написать детектив про любой повседневный предмет. Например, про зажигалку. Бывали такие случаи в литературе, что даже пародировалось в «Турецком гамбите» Акунина. И так как особых замыслов не было, то получилась безделушка с суматошными действиями персонажей, непрокаченной интригой и незамысловатым общим сюжетом. Нахождение протухшего трупа, байки про непобедимый бамбук и женское перекрашивание волос здесь абсолютно равноправные события. В-общем,, вышла дамская история, рассказанная в женском кругу после нескольких бутылок кадарки. Поклонникам пани Иоанны (полной тезки автора) прокатит, остальные поставят знак равенства с каким-нибудь «Покером с акулой» Донцовой.

Роман написан по уважительной причине — Куй железо, пока горячо. «Горячие игры» имели весьма успешные экранизации, и очередной роман цикла просто обязан был появиться на свет. И наиболее разумным решением было не выжимать новые приключения старых персонажей, а запустить приквел. Провести ниточку к старому интригану Дамблд..., тьфу, Кориолану Сноу, объяснить некоторые моменты трилогии и замутить что-нибудь свежее. Конечно, интересы целевой аудитории были во главе, поэтому опять главные герои — весьма молодые люди, любовь, романтика, баллады и совершенно не вяжущие с этим хладнокровные убийства, которые, впрочем, большинством читателей воспринимаются естественным развитием событий, как, к примеру, смерти в «Острове сокровищ» Стивенсона.

Надо сказать, что в рамках поставленных задач, «Баллада» вышла хорошо. Как и в начальных «Голодных играх» здесь хватает несуразностей и логических противоречий, но произведение получилось самостоятельным, с неплохими персонажами и общим сюжетом. И, самое главное, коммерчески перспективным как в литературном, так и в кинематографическом плане.

Все романы Саймака мне близки локациями. Подчеркнуто фантастические, они на протяжении какого десятка страниц почему-то становятся знакомыми и чуть ли не родными. Кажется, я уже жил на «Пересадочной станции» или в «Заповеднике гоблинов», чего не скажешь, к примеру про Средиземье. Вот и здесь быстро осваиваешься вместе с астронавтов на незнакомой планете (который тоже не спешит под защиту звездолета). Несмотря на людоеда, странные туннели, холмы и пруды. Как будто вышли кореша поболтать на веранду дачи. Но почему-то затравка оказалась куда мощнее развязки, и всё начало рушиться после появления бабы. В итоге и сплав трех разумов завис в воздухе, и какие-то нелепые слизни и драконы повылазили. И почему именно Шекспир? Тоннель напрашивался превратится в бутылку Клейна. Плотояд должен был закольцеваться с самой планеты. И еще стопятьсот твистов а-ля Шекли. Послевкусие оказалось бледнее вкуса.

Современная сказка для подростков. Поэтому и написание стилизованно под подростковое мышление. Детектив — мальчик в теле взрослого. Криминал — на уровне кражи телефона у зазевавшегося туриста. Разумеется, никаких взрослых неприятностей, вроде воспаления легких или реальных проблем бездомных людей. Всегда найдутся добрые тёти, детки-бомжи читают книжки и растят котяток, а не нюхают клей, курят куришку и бухают бухашку. И любой сынок-мажор называется Королем-воров и ему верят даже прожженные антиквары. И появление темпоральной карусели в этом карамельном мире выглядит вполне органично. И даже откровенные провисания, вроде появления в достаточно небольшом городке копии сына олигарха никого не беспокоит. Зачем документы, учеба и жизненный опыт — раз, и ты настоящий взрослый.

В-общем бомжевание детей — это весело, интересно и романтично.

Когда читаешь подобные произведения о человеке, который превосходит всех мыслимых супергероев в тактике и стратегии, то хочется спросить автора, а что же он так плохо кончил и ничего не добился на веки вечные. А романе таких человеков не один, и не два. Это Сталин, правящий миром взмахом ресниц. Это Мессер, приказывающий миру всё, что угодно. Это Жар-Птица Стрелецкая, заставляющая мир поднести ей всё на блюдечке. Это Холованов, успешно сражающийся со всем миром. И ещё не раскрученные персонажи, вроде Гитлера, Ширманова, капитана «Амурлеса», которые тоже сначала все просчитывают на пять ходов, а потом идут в туалет какать.

Перебор непогрешимых супергероев. И начинаешь к ним относиться, как к Бэтменам и капитанам Америка. Очутилась русская девушка с пустыми карманами в далекой стране? Назавтра ей буржуины будут чемоданы с миллионами подносить. Забыли приставить к фокуснику стаю ротвейлеров — она распустил посреди Рейха всю тюрьму, выставив клоунами многочисленные гестапо и СС. И так далее.

А по итогу ничего ни у героев не получилось из их замыслов. Ни у персонажей, ни у прототипов. Кто-то забытый на пенсии доживал, кто-то у психиатров месяцами лечился, а кто-то помирал в луже собственных нечистот без врачебной помощи. Для хитроумных властителей человечества — мелко и тривиально.

Да и чисто технически художественный «Выбор» уступал публицистике Суворова. Рубленые предложения. Главы размером в абзац. Как будто клип вместо фильма.

Подчеркнуто Pulp Fiction.

Автор замахнулся на проблему, которую ему осилить не удалось. Нет, большинство читателей — любителей фантастики будет вполне удовлетворено — не бесконечные мечи-магия, ни миллионные попаданцы — это ж настоящая, посконная НФ, Стругацкие там, Лем. Как ещё Ефремова не вспомнили. А, по сути, это просто научно-фантастические локации, построенные ещё в классические шестидесятые. Нет, конечно, можно взять любую главу и развить мысль автора до чего угодно. Смертны ли люди в принципе, кто создал создателей, какие сны в том смертном сне приснятся... И так далее. Но, раз ты полез на плечи гигантов, сделай хотя бы новый уровень вверх. Ну хоть высотой в воротник. А этого я не увидел. И даже почувствовал нарастающее с каждой главой беспокойство, как это все разрулить! Особо, кстати, не разрулилось, хотя эстеты могут написать глубокое эссе о значимости искусственной пантеры в точке производной нового мироздания.

Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно.

«Моби Дик» — замечательный роман для поисков глубинного смысла. Хочешь — обосновывай смысл жизни человека или человечества, хочешь — ищи библейские мотивы или параллели. Не хочешь — читай как Жюля Верна или Джека Лондона. Ну, или можешь глубокомысленно обронить в разговоре «Читаю «Моби Дика». Много думаю» и собирай плюсики в карму. Современники особого оргазма от приключений капитана Ахава и Белого Кита не испытывали — Мелвилл после романа даже был вынужден иногда печататься за свой счет. А спустя много лет произведение назначали шедевром классики. И мнение рандомного читателя после этого стало абсолютно ненужным. Критика «Джоконды» или «Лунной сонаты» ведь характеризует не произведение искусства, а самого критика.

Но так как я абсолютно не медийная личность, опасаться нечего. Каких-то значимых философских аспектов роман не предлагает. Зоологические вставки чужеродны. За персонажами любопытно понаблюдать, но в силу их предсказуемости рано или поздно утомляешься. А по прочтении задаешься вопросом — А для чего весь забор выстроен? Да, все в мире бренно, а человек — особенно.

Впрочем, я болел за кита. Единственное адекватное существо в романе.

Вот, если бы не знал, что это Булычев, подумал, что кто-то подражает Владиславу Крапивину. На минималках. Так неуклюже изображен основной конфликт, что думаешь, что иногда писатель позволял себе подхалтуривать. Хороший подросток не такой уж и хороший (в отличие от крапивинских и булычевских подростков). Ему плевать на всех, а когда попадает в трудную ситуацию, взял без спроса и испортил значимую чужую вещь, он без зазрения врал (вообще-то я никогда не вру, ага) и подставлял других. Ну и что, подумаешь, друга Макара выгонят из экспедиции, не маленький, знал на что шел. А Макар только ради детской дружбы против желания использовал неотлаженную уникальную машину не по предназначению с неясными последствиями. У сестры поломалась личная жизнь, маме приходится юлить и заискивать — пофиг, главный герой выше этих мелочей.

А на другом полюсе — обозванный им Томатом человек. Не сделавший ничего плохого. Но, ведь идеальных людей не бывает, у этого была тяга к вещам. А это абсолютное зло. Неважно, что антагонист во всем оказался прав, эту сволочь надо гнать и, в конце сделаем его психом, крушащим ценное оборудование, а подростка героем, бросающим себя на амбразуру. Ишь, помидор, пластинка буржуйской группы АББы ему ценнее понтов малолетнего брата невесты, пофорсившего украденным дефицитом на вечеринке. Воспитатель хренов.

Повести Булычева обычно дарят ностальгическую атмосферу. Здесь же больше недоумения, к чему что? Ради отъезда нелюбимого квартиранта? И ведь материал для повести был хорош, аппарат, который восстанавливает память предмета. Уж у кого, а у Булычева мастерства сотворить хорошую повесть на этом фундаменте, в достатке. А создалось впечатление, что писалось в срочном порядке на заказ.

Понятно, что эта книга имеет ярко выраженную цель популяризовать школьную (и немного выше) математику и, при случае, другие науки. По сути, это набор задач, замаскированных под реальные события (конечно, в этом плане сильно притянуты за уши) в форме «Найди ошибку». И в математическом плане книга хороша. А вот в остальных — большие вопросы. Художественную сторону не рассматриваем, понятно, что это не литература. А человеческие посылы даже для глубоких советских лет неоднозначны.

Вас не смущает, что малолетняя девочка путешествует по всему свету с каким-то стремным мужиком, который даже не потрудился узнать её имя? А настоящий папа, потерявший дочку, ничуть этим не озабочен, даже когда они встречаются, чувств в нем как в гранитном парапете?

Человека, позиционирующего себя математиком, выставляют не рассеянным, а откровенно глупым и даже психически неустойчивым. Вы бы согласились оперироваться у хирурга, не знающего, где находится колено? Или ехать с шофером, нажимающим на педали рукой? Здесь профессор милый чудак, но, безусловно положительный персонаж. Простите, если он не понимает своего откровенного кретинизма, не учится на ошибках — это вид заболевания. А читатель юного возраста воспринимает книжку не как задачник, а как алгоритм недоверия к учителям.

А вот девочка обладает обширной эрудицией в области математики, явно превышающий её возрастной уровень. И это при том, что она тоже не развивается, не читает, не учится, просто — раз, и на все математические закавыки дает правильный ответ. Даже Электроник вел себя куда более человечески у Велтистова, развиваясь на своих недочетах.

И, увлекаясь подбором очередных задачек, автор и сам дает противоречивые данные (например, проводя лекции о космических величинах, было сообщено, что биллион — это миллион миллионов и на последующих «совещаниях» этот любопытный факт (в зависимости от систем счисления, биллион может и миллиардом, и триллионом) никак не разобран.

Да и однотипность глав начинает приедаться. Если уже облекать задачник в приключенческую повесть, то нужно поработать было и с гарниром.

В принципе, это обыкновенный фанфик. Со всеми втекающими и вытекающими.

Только непонятно, почему автор выставил Иисуса таким отвратительным. Мало того, что он ничего сам из себя не представляет. Чудеса делает по щелчку пальцев (бог так ему и сказал, это не ты чудеса делаешь, а я). Ничего не умеет, ни мало-мальской профессией не овладел, много косяков наделал (как утверждает и сам автор). Но много и откровенно отвратительных поступков. Пример.

Распяли отца (а на деле не отца), плотника Иосифа, приняв ошибочно его за повстанца. На следующий день после погребения мать Мария рассказывает, что после того, как Иосиф прибежал в Вифлиеме спасать новорожденного сына от смерти по приказу царя Ирода, ему каждую ночь снятся страшные сны. Иисус возмутился, назвал мать и умершего страшной смертью отца великими грешниками, хуже царя Ирода и его солдат, убивающих младенцев. За то, что он не предупредил жителей Вифлиема. Ему,конечно, все равно, что вряд ли полу-бродягу жители послушались и эмигрировали мгновенно в Египет. Плевать, что Иосиф еле-еле успел домой, чтобы затаиться.

Иисус гордо забирает деньги и уходит из дома. Бросив вдову-мать с 8 малолетними детьми. Зачем им помогать, грешникам великим. Через четыре года козопаства с Сатаной (да-да) ободранный и нищий он является домой, заявляет матери и братьям, что он видел бога и требует ему поверить. Когда в его словах сомневаются, он заявляет, что у него теперь нет матери и семьи и уходит навсегда. А матерью объявляет умудренную жизнью проститутку.

Это точно спаситель? Для чего весь текст Сарамаго вызывал непрязнь к Иисусу? Зачем какой-то сусальный Дьявол назначен в наставники сыну божьему? Для оригинальности? Для оживляжа канонического евангелие? Не знаю.

По сути, это первое и единственное произведение Суворова-Резуна, вызывающее яростное неприятие, вплоть до признания «Ледокола» экстремистской литературой. Хотя его основной тезис — Сталин хотел первым напасть на Гитлера настолько очевиден и объясняет многие странные вопросы сороковых и тридцатых. Казалось, ну и что, что СССР хотел разгромить злого Гитлера. Ан нет. Как будут юлить и крутится знаменитые историки на простой вопрос — когда Советский Союз вступил во Вторую Мировую. Это другие страны начали воевать, а мы мирно строили свои трактора. Много художественных фильмов вы видели про польскую или финскую войну? В поликлиниках ветеранов и инвалидов японской без очереди не пропускали. Все знают, что эти войны были, но их не было. А будешь настаивать — там и до статьи недалеко за дискредитацию.

А художественно «Ледокол» весьма коряв. Это потом Суворов научится свои идеи оформлять и литературно, и даже с издевкой. Здесь же — всё ради идеи намешано, и очень сумбурно.

Да и читать этот нон-фикшн становится с каждым годом всё менее законно. Такие дела.

Пикуля много где поругивают за беллетристику исторических произведений. Мол, не совсем верно рассказано, акценты мелки, для неприхотливой интеллигенции первого колена. Как будто те, кто выше популярной исторической литературы, читают сугубо «Слово о полку Игореве» в оригинале. Главное у писателя — вывернуть ещё один пласт, не особо рассматриваемый в школьных учебниках, для первоначального ознакомления.

Литературные персонажи тоже прописаны, но не цепляют, а вот атмосфера и локации достаточно ярки. Вот, честно говоря, много ли читали о Семипалатинской области начала ХХ века? А «На задворках великой империи» даёт о ней замечательную картинку, где уместились все — чиновники и местечковые дворяне, евреи-лавочники-анархисты, местами, в одной личности. Забитый народ и европейский прогресс в виде механизированных немецких фермеров. И хруст французской булки, а как же. Причем видимой не из демонократических девяностых, а из вполне люто коммунистических шестидесятых.

Обязательный Ленин упомянут, но со странным эпитетом «ортодоксальный», приверженцы Маркса обозваны марксишками (конечно, устами жандарма, но всё же). Конечно, текст малость утрированный — князь-губернатор на короткой ноге и с большевиком, и с эсером, и с черносотенцем, и с полицейскими. Подаётся как радетель за справедливость, устилающий благими намерениями дорогу в ад.

Но много и аллюзий не то, чтобы на действительность 1960-ых, но и даже на сегодняшнее (а может и на будущее) время, что уже поднимает роман на более высокий уровень.

И, кстати, на землях современного Казахстана в романе ни разу не упомянут ни один казах. Только степняки-киргизы, что как бы намекает на скороиспеченные революцией народы.

Стойкое впечатление, что автор выполнял план по приключенческой экзотике специально под заказ «Библиотеки приключений и научной фантастики». Настолько сырая, непродуманная, склееная впопыхах история. Поехал этнограф в Таджикистан, а там бегает глазастая младшеклассница. Запал на лолиту гумберт, есть-спать-пить не может, хочет разгадать слово «язычница». Внешние признаки, уклад и обряды жителей обособленного кишлака он не расшифровывает, местные коллеги ему не помощники. Что нужно делать? Завязать приятельство с отцом и ломануться в Чехословакию читать книгу на пальмовых листах. В сталинские времена ведь каждый советский этнограф по своим хотелкам ездил за границу за казённый счет, хоть бы официальную причину автор придумал. Прошли годы, война. Перевели ему чехословаки индуистский текст, и сразу наш этнограф ляп заметил — там не про материальные сокровища бают, а про музыку в душе. Зауважали чехословаки умного русского, хотели даже книгу на пальмовых листьях в честь умного гостя назвать.

Но автору не до того, он в Таджикистан ломится, страстью гонимый (для ещё не развращенных советских читателей это объясняется желанием узнать слово «язычница»). Но почему-то юная дева не воспылала такой же страстью к угасающему фитильку, а попросила сосватать ей бывшего одноклассника. На этом всё.

Экзотики хватает, смысла не очень.

Автор, конечно, раскрутил обыкновенную фэнтезийную повесть до глубин создания миров. Городской парк расширен религиозно, мистически и философски до необъятных границ. Кто более правый, кто более левый — лес или человечество. Вроде, автор за чистую природу, потом — раз, и, вроде, там в чаще, абсолютное зло. А потом — опять чистый лечебный лесной воздух. И в конце концов этот дуализм даже разрулился в конце без явных натяжек.

А, если учесть, что это чисто подростковая литература, то книгу однозначно относим в плюс. Есть, конечно, некоторое натяжки, вроде, просачивания реальных людей в раковины и сантехнические трубы или существование мятежников , которых лес должен ликвидировать чуть ли не за пару часов, но, в целом, градус развлекательное чтиво удерживало до самого конца.

Как и положено подростковому чтению, взрослые здесь малость малахольные, а дети не по годам отважные, рассудительные и решительные, но это издержки жанра. Такого широко распространенного, что выдвинуться в нем удается немногим. Так что Александру Райну ещё создавать и создавать новые вселенные в привычных локациях.

Успех «Шерлока Холмса» неотвратимо действовал на многих авторов. Честертон упрямо раскручивает своего персонажа — отца Брауна, который в очередном рассказе решает задачу как ребус на последней странице в журнале. Как и во многих других рассказах Честертона, здесь двухходовый твист — все считают, что убийца — дворецкий, а наш толстячок убеждает остальных, что убийца — садовник, так как дворецкий не любит розы.

Вот и в «Человеке в проулке» оптический эффект, весьма спорный, кстати, старательно приберегался Честертоном для доказательство правоты его героя. Ни мотивы, ни следственные действия, ни аргументы противников после резюме отца Брауна, как и в других произведениях, даже не рассматриваются — все дружно балдеют от неожиданного, хотя вовсе и не железобетонного вывода. И умозаключения Шерлока Холмса выглядят на этом фоне (а куда деться от сравнений) просто математическими доказательствами (они учитывали и характер, и научно-следственные мелочи, и даже второстепенные факты).

Но, в отличие от немного занудливой морали (вроде, становления на путь истинный заблудшей души Фламбо) других рассказов, здесь явно юморная концовка, которая перевешивает трагизм двух смертей (причем, вторую особо и не объясняли). Карикатурные представители аристократии и героики выставили себя в дурном свете. Интеллигентно произнесем несколько «ха», отдавая дань британскому юмору.

Гюго к концу своей жизни был самым почитаемым писателем Франции. «Девяносто третий год» — последний его роман. Тема романа — самое почитаемое во французской истории событие (Великая французская революция). Вроде бы, эти вводные гарантируют статус произведения на уровне «Войны и мира». Но в реальности, несмотря на частый выход романа в печати и многочисленные переводы, особого пиетета он не вызывает. Косвенное свидетельство — отсутствие интереса к «Девяносто третьему году» у киношников. Возможно, тут постарался сам Гюго. Про Робеспьера или Дантона читать откровенно скучно, в отличие от злоключений расстрелянной французской крестьянки. А самый активный эпизод — битва за башню — два десятка против четырех тысяч.

За неимением беллетристических зацепок, акцент смещается на гуманистические ценности. Человек или социальные догмы, что более важно. Для другого писателя роман был бы вершиной. Но после «Отверженных» или «Собора Парижской богоматери» — роман выглядит проще.

Лукьяненко в расцвете писательской формы. По сути, здесь только одна придумка — в начале было Слово. Которое из абстрактно-религиозного превращено в этакое п-мерное пространство. И увидел писатель, что это хорошо. А параллель с евангелием уже ход достаточно известный. В принципе, на этом всё. Потому что дальше идет обычная беллетристика, которая живо читается и так же быстро полностью переваривается. Триста пятьдесят страниц нехитрого действа — все бегут, бегут, бегут, бегут... С обыкновенными двухходовыми ситуациями в духе Лукьяненко — «я сделал такой-то вывод, но он оказался диаметрально противоположным случившимся». Живописи и психологии минимум — обычная фэнтазийная бытовуха — мечи, харчевни, церкви, даже с планёром и пулевиками ничего оригинального. Железо как высшая ценность или интриги имперского двора — только штришки. Главная цель Лукьяненко — не расплескать заготовку про нового мессию и постоянно юзать фишку со Словом.

К сожалению, в значимое произведение это идея не реализовалась, но для легкого чтива — вещь добротная.

Акунин стал заложником своего персонажа. Вынужденный постоянно пилить опилки, он уже давно не может влить живую воду в жилы героев. Одни и те же опереточные ходы, одни и те же локации и способы распутывания ловушек. Это, когда был талант, он каждую новую книгу о Фандорине стилизировал под разные жанры. Всё, талант закончился, кушать хочется. Уже разные «Планета Вода» были дилетанской чепухой, списываемой на литературных негров.

В «Яме» автор не смог даже продумать концовку, скомкав её как надоевшую промокашку. Остаётся ещё пока работающая беллетристика, читается легко и не напряжно. И ностальгия по герою, когда персонаж «Алмазной колесницы» или «Статского советника» действительно притягивал и подсаживал на свои приключения. А в «Яме» уже не герой тогдашнего времени, а зомби.

После первой части Жихаря, непривычно насыщенной литературными эскалибурами, с легкой настороженностью отнесся ко второй части. Предчувствия не обманули. Автор обреченно эксплуатирует проложенную колею. Если в первой части он смело вводил новых персонажей направо и налево, то тут лишь горсточка второстепенных, вроде Невзора, княжны да кузнеца. Даже Мордрит практически не разработан, зато как за костыли Успенский держится за Беломора, Артура, чайного монаха, которым здесь делать совершенно нечего. Нет, конечно, были и семь Симеонов и библейские аллюзии, но очень уж вымученными они выглядели. Надо о чем-то писать, вот и разбавляется текст водицей.

Хотя начало до попадания Жихаря в кабалу, было ничуть не хуже первого начала, да и идея с временными и мемориальными закавыками тоже перспективна. Но реализация тускловатая. И самое печальное — пасхалок в разы меньше, они уже не льются по десятку на абзац, а выстраданы ремесленничеством.

Но как лингвистическая сказка «Время Оно» еще выглядит цельной боевой единицей. Вот только степень ожидания следующих приключений уже гораздо ниже.

Конечно, еврейская трагедия войны не подразумевает критики произведения. Вон в аннотация все предложения начинаются с «Великолепная», «бесподобная», а то вдруг, не дай бог, в антисемитизме заподозрят. Кстати, а не задумывались, почему роман в 1978 году подвергся нехилой цензуре. Ведь он полностью советский, про зверства фашистов. Наверное, из-за злой и несправедливой предвзятости, как же еще.

Не буду останавливаться на художественной ценности романа. Она значительна, беллетристом Рыбаков был всегда, а в «Тяжелый песок» он ещё и душу вложил. Поговорим о содержании, тем более, что роман условно автобиографический.

Еврейская семья живет в Украине, на границе России и Беларуси. Но кругом только евреи, а единичные русские или белорусские жители описываются с налетом экзотики — глядите, есть, оказывается люди, что в вышиванке ходят. Причем, они упоминаются, только если оказывают значительную помощь семейству. Проскакивают фразы, что кто-то из родни даже на русских женился.

Все члены семьи — исключительные люди. Сильные, красивые, благородные. Только в деталях проскакивают странности. Мама — образцовая хозяйка, но никогда не встает к заболевшим малым деткам — разве могут болеть зубы, это же кость! Странно. Папа швейцарец — честнейший человек, но почему-то всегда на материальных должностях и у семейства всегда водятся хорошие деньги. Надо заплатить баснословный гонорар модному адвокату — не вопрос. Даже в войну они покупали за золото оружие. Можете представить белорусского селянина, покупающего за золото автоматы у немцев? Я с трудом. Сам автор, конечно, тоже рыцарь. Запросто перед энкаведешниками берет на себя вину по распространению фашистских листовок, и те, умилившись благородством, сжигают все улики. Но вот один факт. Он выбрался из захолустья в Калинин (Тверь), начал учиться в Ленинграде на инженера, занимая авансом эту должность. Вдруг скандал — его обвиняют в неправильных нормировках и материальных проблемах (и с точки зрения закона вроде бы небеспочвенно). Он списывает все на козни беженца-поляка. Якобы с блеском оправдывается, но тут же увольняется с завода и бежит домой, где все удивляются, что ж дипломированный специалист бросил карьеру. А на личном фронте у меня проблемы. Ага.

Не такие уж и идеальные оказались и родственники. Брат — партийный деятель, явно в репрессиях был замазан и сам пострадал — отправлен в Сибирь, где вдруг вместе с женой в тридцатые годы попал под поезд. Странно, но пусть. Дядьки — кто с немцами сотрудничает, кто пьет беспробудно, кого Советская власть приговаривает к расстрелу за халатность. А уж такие мелочи, как «от него плакала вся улица и облегченно вздыхала по избавлении школа» подносятся под соусом незаурядности личности.

Местами у Рыбакова проскакивают и другие странные вещи. То он хвалит высказывания немецкого военачальника Гудериана, то обмолвится, что дети сначала учились в хедере, а потом для надобности в обычной школе. То расскажет про свои подвиги в военной разведке (в реальности служил по автомобильной части).

Неужели военных и жизненных лишений было недостаточно, надо повышать градус идеальностью родни? И поют они лучше Шаляпина, и красы каждый неописуемой, авторитет выше сталинского, и силушка как у Ильи Муромца, и благородство английских джентльменов. Разумеется, даже умирали они, совершая подвиги, от семилетнего мальчика до пожилой бабушки. А немцы их на кресте распинали и секирами пополам разрубали.

Василь Быков, к примеру, ангелов из человека на войне не делал. И веры к его героям не в пример больше. А Рыбаков писал немного с другими целями.

В принципе, ничего сложного в концепте книги нет. Это набор классических детективных боевиков, где негодяем поочередно выставляется чуть ли не каждый персонаж, а результате автор останавливается на дворецком. Правда, автор сделал ставку на экзотическую локацию. Мол, под токийским вокзалом находится гигантский бак с водой, внутри которого — книгохранилище раритетных изданий.

Но эта задача не покорилась Канеко. Мало того, что он не смог аргументировать целесообразность такой идеи — хранить посреди воды в сеймически и техногенно неустойчивом районе редкие книги — это дебилизм. Даже не надо ждать землетрясения, цунами или бытового прорыва. Легкая диверсия, а по содержанию кругом враги — и всё — плакал Нострадамус в обнимку с да Винчи. Так ещё и полное непонимание реальности. Почему-то нас убеждают, что про библиотеку(!) основная масса народу знает на уровне городских легенд. Хотя только обслуживание, а той же воде надо как-то циркулировать, иначе зловоние гнилых вод тут же вокзал почувствовает, уже задействует столько служб, что про библиотеку будет знать любой нищий. Плюс нельзя находится в центре мегаполиса и уверять, что все этого не замечают.

Да и сама «библиотека» странная. Посетители, как бы есть, но их почти нет. Откуда поступления? Ага, каждый мечтает пристроить в бачке громадного унитаза под вокзалом что-нибудьб антикварное. А сама библиотека ещё их и продает, как будто это книжная лавка. Для чего аквариумы городить?

Не совсем Донцова, но особо от неё далеко не ушли.

Один из лучших образцов солдатской прозы. Когда не особо важен военный аспект произведения, всё заострено на поведении человека в критических ситуациях. У Быкова вообще никогда сочиненное за письменным столом действие не заменяет реализм. Когда на первый план выходят холод, голод, усталость, физиологические нужды. Если герой провалился зимой в воду, то его основной целью будет стремление согреться и обсушиться, а не героическое пленение фашистского начальника.

Ко времени написания повести Василь Быков достиг мастерства и как беллетрист. «Пойти и не вернуться» держит в напряжении на протяжении всего произведения. Даже в конце не понятно, выживут наши герои или нет. Любопытна и философская подоплека. До рокового выстрела ведь даже нельзя полноценно назвать Антона предателем, даже наоборот, его действия (как он оправдывался перед собой) были, в целом, во благо. А само предательство довольно слабо аргументировано, даже сдав немцам разведчицу, вряд ли он бы перекрыл этим поступком свою былую партизанщину. Особой ценности зеленая Зоська не представляла, пароли утратят актуальность, знаний у неё кот наплакал, даже месторасположение отряда сам Антон знал куда лучше девчонки. Немцам куда проще, взяв всю информацию, ликвидировать самого Антона как мутного кадра. Или отправить его в самое пекло, в те же лесные облавы.

В-общем, есть над чем поразмышлять и после чтения, примерев на себя персонажей и их ситуации, причем, не только главных героев, но и второстепенных. Например, жителей хутора.

Чтение навеяло похождения Штирлица по коридорам РСХА. Откровенно натужное произведение, держащееся на костылях — именах Гитлера, Гиммлера, Шелленберга... Смысла, конечно, минимум, Третий Рейх не-пойми зачем пытается вызволить из Тауэра захваченного диверсанта, который пытался захватить в плен мистера Черчилля. Нет, это уже не Штирлиц, там иллюзия политических интриг, это Квентин Тарантино, который сжег Гитлера прямо в кинотеатре. Разумеется, с элементами джеймсбондовщины, в честь матери автора, с ирландским колоритом. Тамошний бравый ирландец запанибрата с фюрером, ерничает над рейхсфюрером и бьет морду всем эсэсовцам, кто не выше майора.

Конечно, как и положено в бестселлерах, здесь никакой исторической реальности, прописанных характеров или идеи. Известные личности плетут заговоры, автоматчики расстреливают Гитлера (ну почти), народ покупает очередное «Смертельное убийство» Гениана Зелёного по-английски.

До этого произведения не знал о Льюисе ничего, кроме отдельных биографических фактов, вроде дружбы с Толкиеном и христианских пристрастий. И, в принципе, ничему сообщенному не удивился. Как и все люди, создающие незаурядные произведения, автор особыми человеческими ценностями не отличался. Особыми прегрешениями, впрочем, тоже. Но любопытный факт — несмотря на всемирную известность, Льюиса не любили на малой родине (в частности, из-за отношения к отцу, который терпеливо содержал непрактичного сына, который даже не потрудился побыть с отцом в период его умирания. Льюиса не любили на родине — в Ирландии (из-за проанглийских позиций). Льюиса не любили на работе в Оксфорде — из-за пренебрежения тамошними традициями и неуклюжих интриг. Льюиса не любили женщины — одна прожженная американка женила его на себе на склоне жизни из-за меркантильных побуждений. Его не любили церковники, считая, что он неправильно направляет паству неоднозначными толкованиями. К Льюису охладел, в конце концов, даже знаменитый друг Толкиен.

Писатель был неопрятен, непрактичен, просто сноб. Например, из своего многотысячного состояния он выделил по завещанию прислуге, которая годами возилась с им и его хозяйством 100 фунтов и искренне считал, что он их облагодетельствовал по гроб жизни. А, если на протяжении долгих лет все по разным причинам негативно относятся к человеку, то вряд ли он пример для подражания.

В-общем, заурядный дрянной человечишка. За исключением маленькой детали. Он создал одну из самых знаменитых сказочных историй ХХ века. И к этому достижению не удалось и близко подойти соседям, коллегам и праведникам.

Если бы «Племянник чародея» был написан сейчас, то он гарантированно бы затерялся в пучине разных сказочных попаданцев. Но близость к Толкиену осветила и произведение Льюиса, который и сам по себе был фигурой незаурядной. Здесь даже для середины ХХ века в сюжете нет ничего особенного и основной упор автором сделан на библейский симулякр — сотворение мира. Ведь Льюис был убежденный христианин до последней молекулы. Да и концы нарнийской франшизы требовалось связать, ведь «Племянник чародея», являясь началом истории, был написан позже большинства романов цикла. И эта вспомогательность чувствовалась многими — не зря даже киношники начали свой высокобюджетный цикл с более успешного «Шкафа», игнорируя приквел.

И скажите, верите ли вы в то, что подростки, имея возможность посещения множества волшебных стран, спокойно закопают чародейные кольца и даже не попробуют ими воспользоваться. И автор благополучно расстается с введенными постфактум персонажами. А рождение новой аристократии из кэбмена и его жены? У взрослых людей вообще никаких черт характера — какие-то фишки. Мы назначаем вас жить в изоляции от всего человечества — да, конечно, мы будем добрыми монархами, всю жизнь мечтали общаться со слонами и кобылами, пошли в пень эти Лондоны, вспоминать не будем.

Зато написано про господа нашего Аслана, значит, великая литература.

Понятно, что это не художественное произведение в своём классическом варианте. Сюжет — это всего лишь леска на которую нанизываются абзацы и предложения, чуть ли не каждое из них является отсылкой, аллюзией и пасхалкой. Осознав сей дивный факт, я уже не столько следил за происходящим, сколько искал в памяти, откуда заимствована та или другая фраза, и даже поспорил сам с собой, что обязательно будет, что-нибудь, к примеру из Высоцкого. И в скором времени, уже читал, что не успели оглянуться, а сыновья, а сыновья уходят.

Но, увы, за такие произведения автора не причислят в отцы-основатели, и не дадут Хьюго. Ибо признаться в любви к нарочито вторичной компиляции любому критику смерти подобно. Да и автор местами увлекается возможностью вставить в псевдо-былину всё что угодно, от АК-47 со свинцовыми шариками до «а на левой груди профиль Сталина». Да и, мягко говоря, конец откровенно смазан приёмом — и герои всё забыли, поэтому, то что ранее вмещалось в полсотни страниц, по-быстрому всунем в последний лист сумбурный пересказ от третьего лица.

Вот такие Гоги-Магоги.

Дидактическая заметка, написанная не по зову души, а по каким-то другим причинам. Может, по финансовым, может, по профессиональным обязательствам. Маршак рассказывает прописные истины, как важно у писателей умело подбирать слова. А то их произведения канут в забытьё. Ну, кто бы сомневался. Вот только сама статья отнюдь не пестрит яркими словами, бьющими наповал. Так и представляется картина, мы вам, Самуил Яковлевич, отвели три страницы в конце номера «Нового мира», напишите что-нибудь о литературе.

И написал, почему бы нет. Толково и скучно. Пушкин — голова, Тютчев — голова, главред «Нового мира» Твардовский — голова. А вот граф Хвостов — не голова. Он употребляет глупые архаизмы. Нет, Пушкин их тоже употребляет, но Пушкин — молодец. И Лермонтов — молодец, даже совершенно неудачная его строчка «Из пламя и света рожденное слово» — тоже круто. Ибо Лермонтов. Написал бы эту строчку граф Хвостов — был бы невеждой и графоманом.

Кто поспорит?

Про будущий мир идиократии читать сейчас тяжелее, чем лет тридцать бы назад. Потому что уже каждому мало-мальски анализирующему человеку понятно, что критическая масса хомо недоразвитус уже прошла точку невозврата. Могу привести много доводов, но хватит одного — некоторая самая развитая страна более полувека назад совершивавшая серию рейсов за 400 000 км в космосе к Луне с людьми на борту, сейчас не может снять с орбиты в 400 км пару астронавтов, уговаривая тех потерпеть годик.

И трудно принимать рассказ Бачигалупи за фантастику. Скорее всего, это хроника будущего. То, что раньше было уделом троечников — теперь достижения исчезающих отличников. Секс останется, удовлетворение инстинктов и базовых потребностей будет все больше суррогатными способами. И рано или поздно захлебнемся в собственных фекалиях.

Особенно грустно было за главного героя, знающего, что он недалекого ума, который вдруг понимает, что остальные современники на порядок тупее.

Рабочее произведение. Фабула тривиальна — вариант совместного сосуществования в древности людей и рептилоидов. Версия — роль личности в истории, благодаря какой условные варвары побеждают условных римлян. Побеждают сильно фантастическим методом, с помощью «бога из машины», который — раз — и решает все проблемы.

Ведь иначе первобытному кочевому племени, не развившемуся до обработки металлов никогда не победить организованный полис, продвинувшийся до аэросъемок.

Если бы Гаррисон ваял бы очередную авантюру Стальной Крысы, где стёб заменяет всё, вопросов было бы меньше, но всё-таки здесь фантастика написана по реалистическим канонам.

Нет в людском племени и интриг. Тут Гаррисон, очевидно, не стал усложнять себе жизни, ограничившись хроникой. Да и характеры главных героев, вплоть до нашего Маугли, упрощены до схематичных. Поэтому роман сугубо жанровый, не претендующий на более высокий статус.