Весь рассказ мрачен, тяжел и безнадежен. Хотя – нет, неправда. Он безнадежен, когда читаешь последнюю строчку. А до этого момента – надежда на хороший исход есть. А как же иначе, если название его – «Счастливый билет». Как хочешь, так и интерпретируй. Тем более что герою действительно достается счастливый билет. В автобусе. Это когда тройки цифр в одно число складываются. Грустное такое счастье. Ненастоящее. Но веришь же! Кто из нас не радовался счастливому билетику? Кому не казалось, что за ним обязательно последует что-нибудь хорошее? Я их вообще коллекционирую, на голодный год собираю, не иначе.

Главный герой – человек без имени, со сложнопроизносимой фамилией, съемным жильем и беспросветной жизнью. Неудачник, закончивший филфак и работающий бульонным кубиком, со стервой-начальницей и очаровательной напарницей, в которую безнадежно влюблен. Маленький человек. Эдакий современный Акакий Акакиевич. Только у него даже цели в жизни нет. Вернее, есть – его напарница Надя, но это даже не цель, скорее, мечта. Призрачная и безнадежная.

«Иногда я представляю такую картинку, — говорит о себе герой, — я иду по замкнутому кругу, в центре которого обрыв в пропасть. И выбор у меня таков: можно идти по кругу, можно остановиться и ничего не делать, а можно прыгнуть в пропасть. Так вот, пока я иду по кругу, иду по кругу, иду по кругу…»

Страшная жизнь, но она, такая, почти у каждого из нас. Каждый из нас в какой-то момент, останавливаясь и оглядываясь, видит бесконечное повторение, конвейер событий, ужасный в своей одинаковости. Можно остановиться, можно попытаться вырваться, а можно продолжать путь по кругу, не замечая, как он сворачивается в спираль, ведущую в пропасть.

Герой рассказа не видит выхода. А можно его увидеть, когда ты – бульонный кубик, которому начальница грозит увольнением за попытку согреться внутри торгового центра в морозный зимний день, а девушка-мечта Надя уходит в конце рабочего дня под ручку с успешным молодым человеком, с которым познакомилась днем? И счастливый билет не спасет, потому что его сожрет обколотый гопник, добивший главного героя в его бессмысленном существовании.

Мне не хочется делать литературоведческий анализ рассказа, препарировать его как труп (ведь всем известно, что литературоведы – патологоанатомы литературы). Потому что, несмотря на то, что «Счастливый билет» — прямо-таки гимн безнадеги, это живое произведение. Он очень зрелищен. На мой взгляд, из него получилась бы отличная арт-хаусная короткометражка. И он однозначно оседает в памяти. Прочно и надолго.

Так что оно вроде бы и ничего жизнь. Просто не хватает в ней огромного такого куска. Это вроде бы как живу я, но от меня кусок оторвали, так и оставили — предположим, без левого глаза, левой руки, половины сердца, половины поджелудочной, левой груди — ну и живи такая, радуйся жизни, ищи в другом смысл. Блин, прям физическое ощущение! И ходишь так, ветром тебе внутренности обдувает, привыкаешь постепенно, конечно, только все равно обдувает. Но со временем корочкой там покрывается все, зарастает немножко. И вроде бы и ничего, жить можно, вон сколько людей так живут! И тут — бах — кто-то корочку отрывать пристраивается, вроде бы как своими внутренностями примеривается, чтоб срослось все. Но только корочку отколупал — и испугался, убежал. А ранка-то осталась. Маленькая, конечно, но все равно ж саднит. Ветер туда попадает, мусор туда задувает, соринки всякие. Бередят дырку-то, зарасти никак не дают.

Я половинчатый человек, неполноценный, значит. Не, вроде бы и не неполноценный, но все равно половинчатый. Не до конца. Не до конца радостный, не до конца грустный, не до конца все. С оглядкой. Хотя сколько раз говорила себе – не оглядывайся, иди вперед. Да как идти, когда внутренности ветром…

Все в моем мире половинчатое. Солнце не до конца, дождь не до конца, тепло и холод – тоже не до конца. Все половинчатое. Не начатое, не законченное, — наполовину. Не больше, не меньше. И не так, и не эдак.

Жизнь растресканная. Разорванная, надорванная, никчемная, выброшенная, выплюнутая, пережитая. Наполовину, опять же.

Когда вместе были, тоже, помнится, наполовину. Ты мой и не мой. Одновременно так. И муж, и не муж – наполовину. Кольцо мне на палец надел. Зачем? Чтобы своей была, наверное. А в дела твои вмешиваться, спросить тебя о чем – ни-ни: ты кто такая? Кто тебе право дал? Ну ладно, не прирослись мы, вернее, срослись, но тоже, наполовину. В чудовище. Да тебе нечем сращиваться было. Ты перекати-поле. Без корней. Без чувств. Без жизни. Разрушитель. Себя разрушитель.

Ты знаешь, что я не люблю тебя больше? А знаешь, сколько времени прошло, прежде чем я тебя не полюбила? Не знаешь. Я половинчатый человек, а сердце целиком отдаю. Правда, возвращают выжатую до конца тряпочку. Но ничего, во мне крови много, я ее быстро наполняю. Мне не жалко. Я не люблю тебя больше. Ты скажешь, что это я пытаюсь так убедить себя? Нет, уже не пытаюсь. Забыть не смогу – пыталась. Прошел по мне, как ураган. Тогда я и поняла, что половинчатый человек. А ты – целый. Круглый. Пыталась идти по жизни, а ты за мной как призрак тащишься. Неубиваемый, неистребимый. Зачем? Не знаю. Я половинчатый человек, и мыслю тоже только наполовину. Загоняя остатки куда-то далеко, в темный хлев, откуда не выбраться.

Одиночество? Но ты никогда не бываешь одна. Всегда рядом есть ты, ты сам. С тобой. И без тебя. Всегда. Рядом. Близко. В тебе. Снаружи. Мысли переплетаются в черное кружево сомнений и боли. Все всегда в голове. И сила в голове, и боль в голове, и радость – тоже в голове. Стоишь, смотришь на жизнь свою половинчатую, ветер внутренностями слушаешь, то иголками колет, а то приласкает, мягко так, что все забудешь. А потом снова напомнит о себе. Отыщет дырочку и соринку туда задует. Зарастить до конца, чтоб не чувствовать? Так потом опять кто-нибудь отколупает. Не дают жить спокойно, хоть беги. А куда бежать-то, от себя? Не получается. Не выходит.

Серый асфальт. Рыжие листья. Холод. Морок. Тяжелое мрачное небо будто пытается проглотить город, втянуть внутрь себя, раздавить своей тяжестью. Тяжко. Мрачно. Руки стынут. Остывают. Теней нет. Света нет. Ничего нет. Пусто. Пытаюсь согреться дыханием, но его, кажется, тоже нет. Перчатка без руки. Поношенная перчатка без руки. Пустая.

В пустоте даже нет мрака. Есть только пустота. Нет звуков, нет запахов. Пустота. Попадая в пустоту, чувствуешь, как закладывает уши и холод дышит тебе в затылок. Страх рождается в затылке ледяной точкой и только потом спускается в живот. Не льдом, не холодом. Другим. Тягучим и легким одновременно. Невнятным, тихим.

Жить внутри страхов скучно. Невыносимо скучно. И в пустоте скучно. Так скучно, что сводит зубы. Начинаешь искать. Жизни искать. Настоящей, чтоб в настоящем. Без прошлого. Хох, и без будущего. Плевать.

Бежишь. Двигаешься перебежками. С надрывом. Скачками. Пока бежишь – улыбаешься. Руками придерживаешь улыбку, чтобы не треснула от фальши. Но улыбаешься. Поешь даже. А потом снова останавливаешься. Тяжело дышишь. И оно снова подкрадывается. Половинчатое… Твое, твое же, нутро твое, и ты снова бежишь. Снова трещишь улыбкой, держишь руками. Никто. Ты – никто. И все сразу.

Каждый человек – законченный мир. Творец. Бог создал творческий мир, Он создал нас подобными себе – творцами. Только человек способен творить. А что будет в конце этого мира, который нам так обещают? Неужели конец со всеобщим благоденствием в вечности? А как же творить? Как можно остановиться, имея возможность творить? Как не мыслить, не развиваться, не познавать? Как можно познать все? Не из-за ограниченности человеческого разума, а из-за неограниченности непознанного.

Может, мир бесконечен? Он не может закончится, у него нет конца. Он творческий – и от того в нем нет ограниченности. А что, если весь мир – только сон? Всего лишь сон, неправда? Мой сон? Мой. Мой мир. Не будет меня – не будет мира. Моего мира. Пахнет ли роза, когда ее никто не нюхает? Существует ли мир без меня? Мой мир – не существует.

Далеко я ушла из половинчатого сознания моего половинчатого я в моем половинчатом мире. А и плюнуть на этот кусок, который у меня оторвали! Живу ведь. Правда, ветер…

День за днем чередуются дни.

День за днем теряются силы.

День за днем — мы снова одни.

День за днем — это невыносимо.

И нам некуда больше бежать,

И нам нечего ждать от жизни.

Обессиленный, лягу в кровать.

Я чужой на их празднике жизни.

Выпит дочиста, съеден, убит,

Всеми брошен, изгнан, обманут.

Только сердце, как прежде, болит.

И, как прежде, не сходятся раны.

Клейкой лентой я душу стяну

И края рваных ран не замечу.

Утром встану — и снова пойду.

Буду верить, что время все лечит.

Но потом я останусь один.

Сняты маски, веселье отброшено.

Во мне нет чувства новой любви,

Только боли гранитное крошево.

Я не знаю, почему получилось от мужского лица. Чем-то навеяно, наверное, кем-то рассказано, пережито, выброшено, выметено, разобрано, разрушено, выбито, потеряно... В общем, получилось, что получилось. 

Марусю назвали Мариной. Покрестили. К ней привязался весь персонал клиники, волонтеры из благотворительного фонда. Потому что это был солнечный ребенок. Улыбчивый, солнечный ребенок. У Маруси даже появилась мама. Не родная, но мама. Молодая девушка-доброволец. Она полюбила Марусю и решила за нее бороться. И боролась. Боролась как никто другой. Практически жила с ней в этом прозрачном боксе, куда не должна проникнуть ни одна пылинка, потому что у ребенка с онкологией практически нет иммунитета. Сидела рядом с ней ночами, плакала вместе с ней, когда Маруся плакала от боли, улыбалась в ответ на ее улыбку.

Маруся росла. Девушка писала на форуме, рассказывала о ней. Просила молитв. Мы молились, все наши девочки молились, жарко молились за Марусю, умоляли, чтобы она выжила. Марусе стало легче. Она росла. Им разрешали гулять. В маске с цветными рисунками. Для онкобольных детей делают специальные маски – веселые, с рисунками…

Оля начала оформлять удочерение. Она срослась с Марусей настолько, что стало неважным, что не она носила ее девять месяцев под сердцем. И Марусе кроме нее никто не был нужен. Ее навещали, ее причащали, за нее продолжали молиться. Мы заказывали за нее, где только могли – в своих храмах, в монастырях, сами молились…

Она умерла, не дожив до года. Ей становилось все хуже, но мы не теряли надежды. Бог же позволил ей прожить гораздо дольше, чем ей было отмерено, это же чудо! Разве не поможет он ей жить дальше? И Оля… Ее сообщения стало страшно читать.

Она успела стать ее мамой до смерти. Маруся очень страдала. Ей было больно. Но детям не дают наркотиков. Когда Маруся умерла, мы уже боялись за Олю. Я не могу представить, что может твориться в душе у человека в такие моменты, мне лучше умереть самой. И тогда, в первый раз в жизни, я задала этот вопрос: «Почему?!!!» Почему они должны страдать?

Я читала ответы некоторых священников о страданиях, о детях-инвалидах. Знаете, какой самый страшный ответ? «Они страдают для того, чтобы мы не стали черствыми». Чтобы мы не стали черствыми? Чтобы наше сердце смягчилось, чтобы мы осознали свое несовершенство и начали готовить себе теплое место в раю? Но ПОЧЕМУ????

Я помню глаза маленького Сережки из дома ребенка «Земляничная поляна». У него подтвержден ВИЧ. Его перевозят в другой дом ребенка, где такие же, как он. У него очень взрослые глаза. Он очень умный мальчик и развивается быстрее своих сверстников. Но у него в глазах тоже вопрос «Почему?»

Я знаю, что не получу ответов на свои вопросы. Но блин, я уже не могу задвигать их дальше, как раньше. Все эти пару лет я отчаянно пыталась не объяснять, просто принять. Но они все равно лезут из меня, лезут эти вопросы. Иногда это больно. Иногда это страшно. Но всегда – не дает покоя. Вот. Просто высказалась.

Сергей Снегин.

Летняя ночь.

Сад шелестящий.

Вечная песня цикад.

Летняя ночь.

Запах, щемящий

Сердце мое. Звездопад.

Звезды мигают из черной пучины,

Манят в неведомый мир...

Я, позабыв все печали, кручины,

Свежести пью элексир.

Летняя ночь.

Философствовать тянет.

Хочется тайны постичь.

Летняя ночь

Своей нежностью манит.

В летнюю ночь

Можно счастья достичь.

А потом наступит она — "вестница раздумий, очарованье грустных дней" (С. Снегин). Для меня осень — одно из самых прекрасных времен года, когда природа замирает, становится таинственной, очаровательной и яркой. Люблю осень, запах горьких осенних листьев, шуршат под ногами, укрывают землю золотым покрывалом, готовят к зиме…

Вы когда-нибудь видели, как небо ложится на землю? Степь – безбрежное пространство. Поля, холмы… Красноперые деревья, разбросанные вдалеке. Когда там, в глубине степи, идет дождь, небо такое низкое, что кажется, будто оно обнимает землю. Где-то клочьями разорвался туман. Такой холодный и грустный. Таинственный и глубокий.

Осень. Падают листья. Если прислушаться – их слышно. Они падают очень громко. С треском отрываются от родной ветки и, шурша, скользят по воздуху, пока не опустятся на землю.Когда в лесу тихо, он отрывается от ветки с оглушительным треском, как бы оповещая всех о своей гибели. Только никто не слышит. А потом слетает на землю, шелестя и порхая, словно сопротивляясь потокам воздуха. Но он все равно падает. И умирает. Его затопчут ногами, потому что никто не слышал, как он упал. И он уже больше никому не нужен…