В 2019 году в издательстве "Энас" выходили "Повести Белкина" в иллюстрациях нашего старейшего художника А.Рейпольского (на фото сверху).

В этом году "Речь" переиздала "Повести Белкина" (в своëм оформлении) и, кроме того, выпустила с иллюстрациями Рейпольского остальную прозу Пушкина — три книги (на фото — внизу).

Сюиту к "Повестям Белкина" мы уже смотрели (к каждой повести отдельно — начало здесь). А "Пиковая дама" — это новая сюита. Еë и посмотрим.

Всякий раз, встречаясь с иллюстрациями Рейпольского, пытаюсь понять их место в современной (последнего полувека) книжной графике. Рейпольский — это нежные акварели с меланхоличными стройными персонажами. В этот раз, пока заказанную книгу ждал, придумал, что Рейпольский — это ведь как Брюллов, который знаменитый акварельный портрет Натальи Гончаровой-Пушкиной сделал. У Рейпольского все героини такие — вон хотя бы Маша с обложки "Капитанской дочки".

Так что Рейпольский будто бы — настоящая реинкарнация пушкинских времён. Хорошее объяснение, мне понравилось. Но не для этого раза. Нынешняя сюита Рейпольского в другом стиле — скорее всего, в футуристическом.

Сначала всë шло хорошо. Очаровательный форзац. Всё-таки Рейпольский — настоящий академист эпохи ампира. Адмиралтейство и Зимний дворец.

Хотя совсем не обязательно, что рисунок на этом форзаце создавался под "Пиковую даму". Чего Германну в Зимнем дворце делать?

Вот фронтиспис точно не создавался специально для "Пиковой дамы". Он взят из сюиты к "Повестям Белкина" (2019) и используется "Речью" для всех прозаических книг Пушкина в иллюстрациях Рейпольского.

В этих начальных иллюстрациях ярко проявляется такая особенность техники Рейпольского как тщательность отделки рисунка, часто переходящая в зализанность (что очень хорошо сочетается с опрятными и всегда спокойными персонажами художника).

А вот шмуцтитул к Первой главе специально сделан для "Пиковой дамы". И здесь ни о какой тщательности отделки речи не идёт.

Сначала подумал, что " Речь" опять попалась на своëм идеальном воспроизведении подлинников — старые-то художники привыкли к стандартному качеству советской полиграфии, когда все мелкие детали сливаются. Потом понял, что это всë-таки подготовительный эскиз художника: прикинуть композицию, распределить цвета. Это черновой рабочий материал. Как он попал в книгу?

Для сравнения: следующая иллюстрация в Первой главе. Мизансцена почти такая же. Эту иллюстрацию можно принять за законченную — размытость свойственна акварельным рисункам, некоторые художники специально усиливают чувство зыбкости. Но для творчества Рейпольского подобные приёмы не свойственны.

Удивительно в иллюстрациях к Первой главе, что в них нет молодой красавицы-графини, блиставшей в Париже в прошлом — осьмнадцатом — веке. По-моему, ни один художник этого сюжета не упустил. А у Рейпольского его нет. Дерзко художник нарушил каноны! Или всё-таки просто не успел толком закончить сюиту, и даже отдал для закрытия прорехи совсем уж рабочий эскиз?

Более привычный по технике и внутреннему содержанию рисунок открывает Вторую главу. Это у нас старую графиню одевают — и Пушкин пока вполне сдержанно отзывается о её глубокой старости. Это потом, в сцене раздевания в конце этого длинного дня, Пушкин обрисует отталкивающий образ старухи (и большинство художников это нарисуют). А Рейпольский такого не любит, у него все персонажи красивые. Даже и старая графиня красивая дама — со следами былой красоты, как говорят.

Следом идут портреты молодых героев. Лиза, конечно, очаровательна. А вот с Германном — что-то не то. У всех художников Германн — демонический герой, или уж трагический, по крайней мере. Ожидаешь, что Рейпольский даст нам писанного красавца. Однако, нет — лицо у Германна неприятное, что для Рейпольского равнозначно тому, что он нарисовал бы исчадие ада. Рейпольский пересматривает традиционную интерпретацию пушкинской повести.

Рейпольский не любит кровожадных сцен. Рисует только как Германн на коленях умоляет графиню открыть секрет трëх карт. А как пистолетом грозит — нет, не рисует. Германн зачем-то со шпагой.

Сцена бала — в то время, как Германн вершит своë чëрное дело, Лиза танцует на балу со штабс-ротмистром Томским (любит Пушкин географическую основу фамилий: Онега, Лена, Минск, Томск, Германия опять же). Рисунок снова производит впечатление неотделанного. Ладно, можно предположить, что Лиза в концепции Рейпольского — заморыш. Это свежо. Пусть и Томский будет заморышем, посмотрим, может это для чего-нибудь художнику надо.

А, вот для чего. Сцена встречи Германна и Лизы. Впервые на иллюстрации Германн сидит на подоконнике у большого прямоугольного окна, а не у маленького полукруглого. Германн у Рейпольского — великан с неприятным лицом (со шпагой — знатоки потирают руки в предвкушении объяснения, какое именно холодное оружие было у военных инженеров в пушкинское время; палаш, наверное). А Лиза — да, заморыш. Но заморыш Томский, произведённый в ротмистры, не на ней всё же женится, а на княжне Полине.

Привидение очень телесно, Рейпольский вынужден обозначить его природу — рисует неземное сияние.

Игра.

При разнообразии стилей и техник современной книжной иллюстрации, всегда можно найти оправдание художнику или издателю. Но всё же эта сюита Рейпольского к "Пиковой даме" очень похожа на черновой вариант.

Та же ведь беда и в "Капитанской дочке" Рейпольского. Но там это был единичный случай, который можно было объяснить случайностью. Забавный курьëз. На рисунке видно, что лицо одного персонажа заштриховано — художник хотел переделать и забыл.

Вот покрупнее.

Переживаю за Рейпольского. Не оставляю надежды, что в "Пиковой даме" произошла техническая накладка и в печать по недосмотру отправился файл с черновым макетом художника.

За "Речь" не переживаю: успех этой книги у коллекционеров обеспечен (а большинство простых покупателей ничего и не заподозрят). Когда выйдет второе исправленное издание, его тоже сметут, чтобы сравнивать с первым. Я вот обязательно смету.

Сказка "Липовая нога" была отмечена русским модерном (Серебряный век). В 1910 году эту сказку под названием "Медведь" проиллюстрировал Г.Нарбут.

Иллюстрации были в книжке издательства Кнебеля, где были напечатаны две сказки. Книжка несколько раз воспроизводилась современными издательствами. А сканы подлинника есть в открытом доступе — выложены на сайте РГБ.

В этой сказке бабка вовсе не самодурка, она от бедности выпросила себе у охотников медвежью ногу и начала использовать по назначению мясо, шкуру, шерсть. Медведь к ней явился без ясно выраженных требований (видимо, намеревался саму бабку сожрать), но быстро попал в ловушку.

С иллюстрациями Нарбута мы уже несколько раз встречались. Он яркий представитель модерна, очень строгом следующий принципам иллюстрации западного течения. Подчёркнутая схематичность и отстранённость. Это, конечно, приводит к определённой шаблонности. Билибин, более живой и оригинальный — не зря именно он, а не Нарбут, стал воплощением русского модерна. Но зато на примере Нарбута можно рассмотреть технику иллюстраций ар-нуво в чистом виде.

1) Первая страница. Немного жеманный цветочный орнамент, разделяющий два столбца текста — яркая черта модерна (все эти завитки и цветочки с первых рекламных плакатов активно насаждались и в архитектуре). Рамок на странице нет — они монополия Билибина, не дай бог в подражательности обвинят. Изящная заставка и буквицы с вполне реальными деталями.

2) Единственная страничная иллюстрация (сказка-то коротенькая) — кульминация сюжета. Страдающий медведь плетётся на одной ноге, опираясь на импровизированный костыль. Русский зимний пейзаж — окраина богатого селения.

3) Последние страницы сказки — те же декоративные элементы, что на первой странице текста. И концовка, где негромкие цвета столь же резко контрастны, как и в заставке.

В завершение можно вспомнить, что в том же 1910 году Нарбут создал и другого медведя — царского сатрапа из "Теремка". Вот он рядышком с нашим сегодняшним инвалидом.

Популярный художник Д.Трубин, которому удалось выработать оригинальную узнаваемую манеру рисунка, выпустил со своими иллюстрациями сборник "Русские народные сказки про зверей" (Архангельск: Нибурт, 2021). Собственный издательский дом!

Тираж сто экземпляров, все подписаны вручную.

Персонажи у Трубина милые, все созданные по одному шаблону. Этот шаблон ещё не приелся, особенно когда Трубин осваивает новые литературные жанры. Очень интересно было посмотреть, какую свежую струю внесёт Трубин в сказки про животных. Не разочаровал!

К каждой сказке по одной иллюстрации на весь разворот. Посмотрим картинки к тем сказкам из сборника, обзоры которых у нас уже были ранее.

Страшная сказка "Липовая нога" иллюстрировалась в советское время разными художниками, как ни странно, не единожды. Совсем уж жути до времён Перестройки не нагоняли, ограждали детишек от ужастиков (а тем так их хотелось!). Наиболее известны несколько вариантов иллюстрации к "Липовой ноге" Ю.Васнецова: медведь в пижонском оранжевом шарфике издалека грозит уютному домику, утопающему в сугробах.

Трубин тоже художник добрый и весёлый. Медведь на деревянной ноге у него рычит обиженно. А всем смешно: медведь-то в очках (фирменный приём: у Трубина большинство медведей в очках).

Сказка "Теремок" про дружных зверей — мирное сожительство волка и лисицы с зайцем. Вот медведь там плохой. Ну художник медведя и не рисует. Хотя кого Трубин хочет обмануть? Гибель Теремка и его обитателей неизбежна. Медведь беспощаден.

А вот эту сказку мы ещё не смотрели, да и иллюстрировалась она совсем редко. Это сказка "Звери в яме" — антогонист "Теремка". Оказались в одном помещении медведь, волк и заяц. Коварный домашний боров заманил их в ловушку. И медведь-то бессилен — вон на картинке умоляет борова спасти их. Но боров непреклонен.

Да, здесь звери не будут как в "Теремке" веселиться. Погибнуть должны все, и заяц понимает, кого съедят первым.

Полную раскадровку сказки "Звери в яме" даёт художница А.Полякова в сборнике сказок "Марья Моревна" (М.: Московские учебники, 2009).

Есть разные версии сказки "Звери в яме", Полякова иллюстрировала вариант сказки с боровом. Трубин, как видно на его иллюстрации, тоже иллюстрировал вариант с боровом. Но в его книге текст другого варианта сказки — бывает... Текст ничто — злобный боров важен, где ещё его увидишь?

1) Боров ходил в лес жёлуди есть. Вон какой отъевшийся.

2) По пути ему встречались разные дикие звери. Почему-то встретившиеся волк и медведь просили борова взять их с собой. Наверное, это была хитрость, шитая белыми нитками. Полякова рисует трогательного маленького свина рядом с кровожадными хищником и падальщиком. Но не так-то прост наш боров. Он вёл громадных зверей через яму, которую сам легко перепрыгивал, а неуклюжие (так надо) волк и медведь в эту яму падали.

3) Точно так же боров поступил со встретившимися ему зайцем и лисой. Полякова соблюдает пропорции.

Полякова не рисует трагедию голода, разыгравшуюся в яме. Лиса фальсифицировала жребии, по которым выпало быть съеденными зайцу и волку, а потом убедила туповатого медведя распороть себе живот, а, оставшись одна, заставила птичку набросать ей в яму веток и выбралась наружу.

4) Но лисица зарвалась, начала требовать от птички её птенцов на прокорм. Птичка сдала лисицу собакам. И лиса, так удачно выбравшаяся из западни, тоже погибла.

Единственным победителем оказался боров, который неслучайно был единственным имуществом у старика и старухи. "Звери в яме" — антагонист не только "Теремка", но и "Колобка".

Миниатюрное провинциальное издание "Евгения Онегина" советских времён (Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1987). Видимо, к 150-летию смерти Пушкина выпустили, хотя этот юбилей отмечался скромно. Очень достойное полиграфическое качество местной полиграфии. Книжка, понятно, библиофильская. Тираж 3 тыс. экземпляров (очень мало), цена 5 руб. (дорого). Художник В.Ф. Васильев, книга вышла уже после его смерти.

Хоть книжечка была издана в родном городе, и должно было много экземпляров сохраниться (миниатюры ценятся), никак не удавалось мне её много лет раздобыть. Наконец, случилось.

Этот художник Васильев (один из многих Васильевых) — свердловский художник старшего поколения. Уже в первые послевоенные годы сформировалась славная команда уральских иллюстраторов, которая раскрылась в работе над сказами Бажова. Некоторые иллюстрации Васильева к Бажову мы уже смотрели, особенно впечатляющими были рисунки к отдельному изданию "Таюткиного зеркальца".

Васильев — убеждённый реалист, склонный даже и к "суровому стилю" 1960-70-х гг. Но "Онегина" он проиллюстрировал в классической салонно-реалистичной манере. Приятно было после современных экспериментов увидеть привычного "Онегина", пусть и не шибко оригинального.

Размеры очень пухлого томика (320 страниц плотной бумаги) стандартные для миниатюрного издания: 10 см х 6,5 см. У меня на большом мониторе компьютера кликабельный скан будет крупнее оригинала. Потому даю малый размер, чтобы хоть как-то передать впечатление. Чтобы понять принципы макета книги, даю все иллюстрации из Первой главы, не обрезая поля картинок.

1) Разворот перед титулом — портрет Пушкина в лучших традициях почтительного отношения к автору.

2) Каждую главу предваряет шмуцтитул — страничная иллюстрация как ключевой момент главы. Перед Первой главой, конечно, Онегин с Пушкиным. Очень чёткая прорисовка картинки (сканер сильно огрубляет такие миниатюрные рисунки).

2) Дальше идут сюжетные иллюстрации по порядку повествования: Летний Сад из детства Онегина и его портрет в осьмнадцать лет. Картинки — с почтовую марку, огромные поля.

3) Следующие эпизоды: культурная жизнь Онегина: пробка в потолок и кучера вокруг огней, бранят господ и бьют в ладони. Пейзажи чередуются с бытовыми сценами.

4) Светская жизнь продолжается: бал и Петербург неугомонный уж барабаном пробуждён. Опять чередование пейзажей.

5) Последняя картинка (как концовка ничем не выделена): "Как часто летнею порою, когда прозрачно и светло ночное небо над Невою...".

На главу пришлось 8 иллюстраций: разумное количество, золотая середина. Откровений формы нет — милый советский акварельный рисунок, каких много мы встречали в иллюстрациях к "Онегину". По содержанию тоже, кажется, всё ожидаемое. Впрочем, в Первой главе сложно найти пружины сюжета.

Пушкинисты пишут, что Пушкин любил симметрию — вот и последнюю главу "Онегина" закончил в Болдинскую осень в 1830 году, но через год понял, что письмо Татьяны Онегину ничем не уравновешено, и написал письмо Онегина Татьяне. Только тогда, в октябре 1831 года роман и был закончен. Васильев эту симметрию прочувствовал. Самое известное противопоставление — как сначала Татьяна страдала по Онегину, а потом Онегин страдал по Татьяне. Эти страдания все художники изображают, но везде герои переносят страдания на ногах. А Васильев даёт запоминающуюся пару: герои страдают, рухнувши на лежанки.

Татьяна в романе дважды подходила к ручью — первый раз на пути к Онегину во сне в Пятой главе (среди сугробов "поток, не скованный зимой") и второй раз в Седьмой главе перед отъездом в Москву (тоже, в принципе, на пути к Онегину): "Её прогулки длятся доле. Теперь то холмик, то ручей // Остановляют поневоле // Татьяну прелестью своей".

Я бы внимания не обратил на эти два ручья, но в книжке эти картинки перепутаны местами. Сначала подумал даже, что Васильев-таки не избежал соблазна пост-модернизма.

Посмотрим некоторые сюжетные узлы.

Наибольший интерес в иллюстрациях к сну Татьяны представляет то, как художники справились с мистикой: немногие рисовали фантасмагорийных персонажей ("...Там карла с хвостиком, а вот // Полужуравль и полукот...), но очень многие — медведя, который несёт бесчувственную Татьяну на руках. Васильев ничего этого не рисовал.

1) В первой картинке он показал Татьяну в лёгком платьице среди сугробов перед незамерзающим ручьём. И мистику страшного сна уже этим передал. Западные фильмы ужасов так снимали как раз в Восьмидесятые годы. Вряд ли Васильев их видел.

2) А вторая иллюстрация — кульминация сна, который художники обычно игнорируют.

цитата

Онегин тихо увлекает

Татьяну в угол и слагает

Ее на шаткую скамью

И клонит голову свою

К ней на плечо; вдруг Ольга входит,

За нею Ленский; свет блеснул...

А дальше — Онегин во сне Татьяны убивает Ленского. Это и будет в реальности на дуэли.

1) На шмуцтитуле к Шестой главе Васильев даёт классическую композицию сходящихся к барьеру дуэлянтов (на картине Репина такая композиция была, да и у многих иллюстраторов).

2) А на внутренних иллюстрациях развитие дуэли даётся подробно. Вот Ленский ждёт опаздывающего Онегина.

3) Ленский убит, секунданты к нему бросаются, Онегин стоит недвижим.

4) А вот Ленского несут в сани — это тема уже из дуэли самого Пушкина.

1) Шмуцтитул к Четвёртой главе у Васильева ожидаем: стандартная композиция. Онегин читает нравоучения Татьяне.

2) Дальше — пооригинальнее. Вот Онегин отводит Татьяну в дом.

цитата

Он подал руку ей. Печально

(Как говорится, машинально)

Татьяна молча оперлась,

Головкой томною склонясь...

3) Вот и васильевский креатив: Татьяна без сил ничком лежит на кровати. Кровать-то причём? А это Пушкин сам подсказал: не кровать это, правда, а постель.

цитата

Что было следствием свиданья?

Увы, не трудно угадать!

Любви безумные страданья

Не перестали волновать

Младой души, печали жадной;

Нет, пуще страстью безотрадной

Татьяна бедная горит;

Ее постели сон бежит...

1) И вновь ожидаемый шмуцтитул в Восьмой главе: Татьяна не замечает Онегина — муж ей интереснее.

2) Влюблённый Онегин перестал выезжать в свет и впал в эмоциональное оцепенение. Много читает. Валяться на диване в такой ситуации — естественно. Васильев это понял. Да и у Пушкина в голове крутятся мотивы сна:

цитата

И постепенно в усыпленье

И чувств и дум впадает он,

А перед ним воображенье

Свой пестрый мечет фараон.

То видит он: на талом снеге,

Как будто спящий на ночлеге,

Недвижим юноша лежит,

И слышит голос: что ж? убит.

3) Классический диптих: Татьяна одна, а потом к ней, не изменившей позы, припадает Онегин.

Да только одна часть этого диптиха зеркальное отражение другой части (столик, на который опирается Татьяна то слева, то справа от неё; канделябр тож). Вероятно, просто техническая ошибка художника, но кто ж откажется от пост-модернистских трактовок этой зеркальности?

Отдохнул душой, разглядывая милые картинки, совсем несовременные для 1987 года. Так это всё трогательно.

Издательство СЗКЭО в конце 2024 г. выпустило сборник сказок, обработанных в своё время А.Платоновым. Есть в этом сборнике и сказка "Волшебное кольцо", которой разные варианты разных стран мы когда-то долго рассматривали (но художники сплошь наши были).

Иллюстрации известного советского художника И.Ушакова. Причём на переплёт сборника вынесена иллюстрация как раз из "Волшебного кольца".

Впервые иллюстрации Ушакова к платоновским сказкам были опубликованы в 1960 году. Ушаков, родившийся в 1926 году, вполне мог бы быть в первых рядах иллюстраторов новой волны конца 1950-х гг. Он, однако, остался верен канонам поздне-сталинского искусства.

1) Художник очень хороший рисовальщик. Заставка лёгкая, светлая.

Иллюстрации к сказкам в том, 1960-м году, ещё не могли обойтись без сравнения с каноном, который задавал Н.Кочергин. По заставке кажется, что в этой книге Ушаков создаст не такие насыщенные цветом иллюстрации как у Кочергина. Ожидается воздушная сюита. Но Ушаков уже на заставке обозначил, что главная для тема тема — змеиная.

2) Саму-то простодушную змейку Ушаков и не рисует почти. Но на страничной иллюстрации — подземное змеиное царство. Вот оно — мрачное великолепие сталинского стиля.

К мистическим сказам Бажова такие иллюстрации в сталинское время делали. И этот стиль с тяжёлыми, мрачными сказами Бажова хорошо сочетался.

3) Проезд по хрустальному мосту — светлая иллюстрация в противовес змеиному подземелью. Сказка-то всё же озорная. Конечно, в пересказе Платонова царица с моста не блевала, как у Шергина, но комизм проезда по мосту всё же и в варианте Платонова сохранился. На рисунке этого нет, всё внимание тому, что мост — хрустальный, а народ внизу нищенствует.

4) Да, озорства на иллюстрациях нет. Пёсик с котиком удостоились только маленькой концовки.