Следующие "Белоснежки", которые в пост-советское время иллюстрировали дорвавшиеся до них советские художники, которым в советское время не давали иллюстрировать "Белоснежек". Сегодня — отдельное издание сказки (СПб.: Азбука-классика, 2010). Очень подробная сюита замечательного художника М.Фёдорова.

Фёдоров — художник, чьё творчество полностью сформировалось в советское время. Но книг с его иллюстрациями в тот период вышло совсем немного. Развернуться ему выпало уже в XXI веке, он стал одним из самых востребованных иллюстраторов у разборчивых издателей и привередливых читателей.

Отличительная черта манеры Фёдорова — стилизация под средневековые книжные иллюминации. Очень гармонично смотрелась бы фëдоровская стилизация, наложенная на переводческую стилизацию Петникова. Но в этом издании "Белоснежка" дана в новейшем переводе В.Соловьёвой, совсем не средневековом.

В книге, которую сегодня смотрим — макет художника. Иллюстрации вверху каждого разворота. Картинок больше, чем текста. Имеется и форзац: пространство от замка королевы-мачехи до домика гномов в лесу.

Рисунок на переплёте. "Белоснежка" будто создана для сценариев детских праздников: карнавал в детском саду, крупная воспитательница и наряженные в бороды маленькие мальчики весело скачут змейкой. И хоть в советском детстве этого не было, сюжет картинки рождается сам собой.

Неизбежные первоначальные ассоциации с "Белоснежкой". Диснеевщина. А потом художнику приходится вчитываться в сказку... Ладно, всё хорошо закончилось. Фëдоров спешит об этом предупредить: на титульном листе — семейный портрет Белоснежки с принцем. Без гномов.

Всем понятно, что сюжет "Белоснежки" мог появиться только в Средневековье. В какие ещё времена снежная зима была обычным делом в центральной Германии? Когда королева-мать у окна изображается в академической манере XIX века, это выглядит немного странно: думаешь, какая сказка-то иллюстрируется? Пушкинская "О мёртвой царевне"? А вот в стиле средневековой книжной иллюминации — да, веришь, что это европейская зима. Тревожная такая зима, как у Вивальди — так и думаешь, что сейчас помрёт кто-то.

Так и есть, померла королева-мать. Вместе и порознь живут в одном дворце Белоснежка и королева-мачеха.

Композиция, которая оправдывается только средневековой стилизацией. И так у Фëдорова будет везде.

Как мы уже могли убедиться, характер охотника, которому поручено извести Белоснежку, очень интересует иллюстраторов. Фëдоров трактует этого персонажа как слабовольного тюфяка, которого легко любой уломает — потому он и поддался на мольбы Белоснежки. Такой образ — он больше из поздней живописи Брейгеля. Вот королева-мачеха — вся из прямолинейной средневековой книжной миниатюры: острая, неэмоциональная, и с ножом в руке. Фёдоров себе такое смешение может позволить: он стилизатор, а не имитатор.

Белоснежка входит в домик с игрушечными стульчиками и столиком. Гномики у Фёдорова все одинаковые, типовые.

1) Королева-мачеха узнаёт о том, что Белоснежка жива. Пока ещё кажется, что устранить Белоснежку будет несложно. Из всех ведьминских атрибутов — только домашняя жаба на полу.

Королева-мачеха применяет механический способ умерщвления невинной Белоснежки (невинность подчёркивает зайчик, заглядывающий в дверь). Гномы Белоснежку откачивают.

2) Вторая попытка требует от королевы-мачехи более серьёзной подготовки: нужно отравить гребень. Задействована лаборатория. Круг спутников ведьмы расширился — помимо любимой жабы (нелюбимая жаба кипит в реторте) появились другие отвратительные животные: паук, летучая мышь, змея, чёрный дятел, двухвостый варан и пятнистый котик.

Химический способ умерщвления. Радость ведьмы не знает границ. Но гномики повторяют свои действия по спасению Белоснежки.

3) Шутки кончились. Время трагедии. Отравленное яблоко вручено Белоснежке.

Фёдоров зарифмовал эту сцену с началом сказки — опять зима в Германии, опять смерть.

Прозрачный гроб — главная философская идея этой сказки. Потрясённое средневековое воображение. Символические птицы собрались в пещере: белый голубь, как положено, с масляничной ветвью, но ведь и ворон с цветочком. Помимо птиц библейских, афинская сова прилетела среди белого дня (мужайтесь, гномы: эпоха Возрождения близко).

Торжество добродетели. А что там с ведьмой?

В переводе В. Соловьёвой королева-мачеха в конце умирает, но умирает тривиально — просто так. А Фëдоров-то читал полный текст сказки — он рисует, намекая на достойный конец ведьмы. Стража ведьму уже схватила, и камин пылает — накаляет железные башмаки.

Продолжаем смотреть иллюстрации к "Моцарту и Сальери". Есть парочка изданий, которые претендуют на статус эстетских.

Вот эти две книги: вышедшие несколько лет назад "Маленькие трагедии" в серии "Сценография в книге" и концептуальное издание "Моцарта и Сальери" в серии "Пушкинская премьера".

Сложно-компонованная книга в иллюстрациях М.Фёдорова. С этой книгой мы уже встречались, рассматривая "Скупого рыцаря" (см.).

Развязываем волосатый шпагат, открываем книжный блок.

Шмуцтитул к "Моцарту и Сальери". На левой стороне — Моцарт перед фортепьяно с бокалом, вроде бы полным.

Раскрываем сложенный лист — получаем панораму. Сальери предостерегающе поднимает руку. Ага, значит Моцарт уже отпил: "Постой, постой!... Ты выпил!... Без меня?".

Тень от Сальери образует Чёрного человека в венецианской маске. Трактовка, известная нам по фильму М.Формана. Но в том фильме Сальери, хоть реквием Моцарту лично заказал, его убийцей всё же не являлся.

А вот книга огромного формата "Трагедия Моцарта и Сальери" (СПб, 2004), из серии, предпринятой 20 лет назад В.Рецептером.

Мы уже встречались с книгами из этой серии, когда смотрели "Русалку" в иллюстрациях М.Шемякина (см.) и "Скупой рыцарь" в иллюстрациях Б.Заборова (см.). Это, действительно, были незабываемые иллюстрации — насмешливые, постмодернистские.

На сей раз — художник Ю.Купер. Картинки авангардистские, но не такие весёлые как у Шемякина и Заборова.

Первый разворот — на тёмном фоне. Слева — предположительно, Сальери, справа — видимо, Моцарт.

Следующий разворот — загадка. Справа — кто-то в маске (очевидно, Чёрный человек). Слева — трудноразличимый портрет, в котором я угадываю старого Пушкина, не погибшего в 37 лет (есть у Пушкина такой фантазийный автопортрет в старческом возрасте).

Следующий разворот — сюжетная иллюстрация. Сальери слушает, как Моцарт играет на фортепьяно. Сальери, как можно рассмотреть на расплывчатом рисунке, совсем не исчадие ада.

После сюжетной иллюстрации — апогея — происходит спад, возвращаемся к предшествующим иллюстрациям. Вот Моцарт и Сальери поменялись местами (и фон светлый).

Вот опять справа злодей в маске, а слева уже не старый Пушкин, а диавол с картин Босха.

Прекрасная книга для коллекции, ни у кого такой нет.

Есть вот такой сборник зарубежных сказок, который почему-то очень долго распродавался: Златовласка и три медведя. — М.: Дрофа-Плюс, 2006. На обложке — рисунок к "Трём медведям".

Замечательный художник М.Фёдоров. Фёдоров вообще склонен к имитации стиля "наив", а тут старинные сказки! Художник имитировал уже средневековую европейскую книжную миниатюру. И это, конечно, не Спирин, у которого одежда средневековая, а дух — современного гламура.

Есть в сборнике и английская "Златовласка и три медведя". Здесь тоже мотивы средневековой западной миниатюры, хотя и и сильно приглушённые по сравнению с другими сказками сборника (наверное, художник почувствовал, что этот вариант "Трёх медведей" — новодел XIX века).

1) Погружение в Средневековье пошло на пользу сказке. Никаких претензий к содержанию: это безыскусная история тёмных людей, которые рады, что могут просто связно изложить казус: "Некто пришёл домой, а на его кровати лежит кто-то. Ну надо же!".

Потому, наверное, и Толстого заинтересовала эта архаичность. История хорошо легла на крестьянскую Русь.

2) Хорошая версия получилась у Фёдорова. Даже технически воспроизводятся композиционные приёмы средневековой миниатюры: мама-медведица ещё сокрушается по поводу потревоженных мисок, папа-медведь ведёт осмотр дома, а медвежонок уже обнаружил чужого в своей постельке. Но всё-таки тяжело русскому художнику притворяться, что это английская сказка. Всем известно, что это любимая русская сказка — вон и игрушка (заяц на деревянных колёсиках) из советского послевоенного времени.

3) Убежала девочка из старинного европейского домика.

Ошеломляющий эпизод — Мюнхаузен вытаскивает себя (вместе с конём) из болота за волосы. В детстве очень хотелось понять, почему это невозможно. Объяснение непростое. В одной из книг Перельмана ("Занимательная физика"?) мне в начальной школе попадался ответ с формулами, с рисунками векторов... Ничего не понял. Шок от невозможности понять научные объяснения был силён — думаю, в мозгу тогда заблокировалась область, отвечающая за точные науки (не оставив выбора на будущее). За что я Мюнхаузену и Перельману признателен.

Как мне кажется, вытягивание себя за волосы — последнее достойное приключение Мюнхаузена, которое выдерживает линию невозможных технических решений. А эта линия, видимо, и обеспечила успех. В книге остаётся ещё чуть ли не половина эпизодов, но они уже являются простым плагиатом из сказок. Сказки люблю, но не в исполнении Мюнхаузена. Поэтому сегодня просто прощаюсь с художниками. Славненько они все этот эпизод рисуют.

1) Доре. 1862. Классицизм и гравюризм.

2) Тандем Скобелев-Елисеев в 1971 году с мягким юмором, а в 2014 году — один Елисеев с юмором утробным.

3) Майофис. 1981-1988. Грациозность и утончённость.

4) Самойлов. 1993. Холодность и строгость.

5) Гальдяев. 2008. Лёгкость и прозрачность.

6) Устинов. 2014.Реализм и добродушие.

7) Фёдоров. 2018. Переменчивость и восприимчивость.

8) Акатьева. 2013. Нео-конструктивизм.

а) Сложенная страница:

б) Разложенная страница.

9) Воронцов. 1994. Задор и буффонада.

10) Белякова. 1992. Романтизм и небрежность.

11) Двоскина. 2015. Ненависть и презрение.

Мюнхаузен верхом на ядре — визитная карточка персонажа.

В основном-то художники изображают просто Мюнхаузена на просто пушечном ядре. Без всяких пояснений, в лучшем случае на фоне мельтешащих в воздухе ядер — Алимов...

...Гальдяев,

...Филоненко.

А история-то увлекательная.

1) С самого начала эпизод показан Елисеевым в сюите 2014 года. Русская армия осаждает турецкую крепость. Командующий желает знать, сколько у осаждённых пушек. Мюнхаузен вызывается произвести разведку.

Он поджидает момент, когда из нашей пушки вылетит ядро, вскакивает на него, сверху высматривает всё, что нужно и возвращается с ценными сведениями на встречном ядре, которое из турецкой пушки неслось в наше расположение. Здравое технико-организационное решение.

На картинке 1971 года тандем Скобелев-Елисеев нарисовал только впечатляющее возращение героя.

2) В сжатом виде эпизод изложен у Можаевой.

3) У Мюнхаузена был ещё один полёт из пушки, когда он в стволе заснул, и им выстрелили. Для уяснения техники художника пойдёт и второй эпизод. Как у иностранца Роналда...

...и промелькнувшего в Перестройку художника Самойлова.

4) Ага, у Устинова технические подробности полёта хорошо отражены. Заскочить сразу на ядро — это, конечно, нереализуемая идея. Надо ядро подкараулить и схватить его руками (в перчатках!).

Потом уже удобно на ядре расположиться, чтобы всё спокойненько осмотреть.

А обратно — встречное ядро опять по-вратарски руками перехватить.

5) Понятно, что Устинов не смог обойтись без роскошной панорамы, открывающейся сверху. Какой-никакой пейзажик был задан и на рисунке Доре из первой сюиты...

...наш современник Фёдоров тоже не забыл полюбоваться на землю с высоты ядриного полёта.

6) Майофис увлечён самим столкновением пушечных держав. Мюнхаузен — маленький человечек.

7) Ну а что ж наши неформалы? Видно, что у перспективной художницы Беляковой в 1992 году еще не устоявшаяся манера. Атмосферный рисунок на весь лист со сложной композицией и вымученная эмблема на иллюстрации в тексте.

13) Двоскина продолжает принижать Мюнхаузена. Не летит он у неё. Скачет с ядром между ног.

14) Дядя Коля Воронцов провёл серьёзные изыскания...

...протянул ниточку в наши дни.