Через тернии и нужду — к звездам!
Шел 1906-й год… Недавно выпущенная книга П.И. Попова «В Америке», написанная по его личным наблюдениям в течение 23 -летней жизни в Америке и изданная в Петербурге, открывала российскому читателю неведомый во многом мир Соединенных Штатов.
Петр Попов – человек необычной судьбы. Родился он 1 января 1847 года в семье простого казака-дьякона в станице Скуришенской. Учился в Усть-Медведицком духовном училище. Закончил Воронежскую духовную семинарию. Но по стопам отца не пошел и поступил в Медико-Хирургическую Академию в Петербурге.
Превратности судьбы его начались с участия в подпольном кружке «Народная расправа» видного революционера С.Нечаева, считавшего, что для достижения цели все средства хороши, даже порочные.
По уголовному делу, возбужденному по факту убийства нечаевцами своего сотоварища, Петр Попов 13 февраля 1870 года был арестован в числе многих подозреваемых. Два года находился он в стылых казематах Петропавловской крепости под следствием, которое контролировал лично Александр 11. Дело о ярых революционерах взбудоражило всю Россию и Европу. Сам Нечаев скрылся за границу, впоследствии был осужден и скончался в Секретном доме Алексеевского равелина.
В 1871 году Петербургская судебная палата назначила нечаевцам строгое наказание, но Петр Попов, был оправдан, в ряду других, за недостаточностью обвинительных улик. Он с трудом верил в свое невероятное освобождение.
Однако он был лишен права получения высшего образования в империи. Больше к коварной революционной деятельности Попов не обращался.
Материалы нашумевшей на всю империю нечаевской истории послужили писателю Ф.М. Достоевскому основой для романа об одержимых правдоискателях -«Бесы».
Скажем, что казака Петра Попова данный удар судьбы не выбил из седла.
Он рискнул выехать в 1872 году без разрешения в Америку, к тому же не зная иностранного языка и не имея запаса денег. Упрямый донец сумел поступить на медицинский университет Нью-Йоркского университета. На учебу зарабатывал, где только мог. После нескольких лет усердных занятий Попов получает в 1875 году желанный диплом доктора медицины.
Вместе с женой он выезжает в дикие дебри Флориды, где врачует белых и индейцев, невзирая на угрозы расистов. Из глуши Флоридских лесов семью Поповых выжила жесткая тропическая лихорадка.
В флоридских местах волжанин-переселенец П.А.Тверской сумел возвести город Петербург-Флоридский, стал его мэром. Тверской писал в русские газеты о жизни передовой Америки. Объездил, как и Попов, многие штаты. Он создал яркую и содержательную книгу об Америке. И возможно, пути этих энтузиастов-эмигрантов не раз пересекались.
Петр Иванович Попов тоже проявляет в Штатах литературные способности. Еще студентом университета он пишет из Нью-Йорка в русские журналы и газеты статьи о культуре, быте, традициях американцев и переселенцев.
Как видно, публицист Попов был реалистом. Он повествовал о преимуществе республиканской системы, американских писателях, порицал ущемление прав негритянского населения и преследование независимой прессы. Только в популярном российском «Новом Времени» его очерки под псевдонимом «Казак» помещались в течение 20 лет!
Он сотрудничает также в солидных американских газетах и журналах, рассказывает «янки» о народном быте, обычаях, видных писателях и поэтах России. «Попов считался в Америке видным, почти единственным в то время авторитетным писателем по вопросам русской жизни и литературы», подчеркивали его современники.
В 1880 году Петр Иванович получает разрешение на возвращение в Россию.
Высокоэрудированный Попов, бывший узник Петропавловской цитадели, был приглашен в Нью-Йорк на ответственную службу в генеральное консульство. Трудился в нем в должности ученого секретаря в течение пятнадцати лет.
Петр Иванович переходит затем в развивающуюся сферу страхования и успешно осваивает этот бизнес.
В 1895 году возвращается в Россию как представитель огромного американского страхового общества «Эквитебль». Он принимает дела этого общества «в собственное владение в качестве директора и главноуполномоченного для России и Финляндии» и добивается крупных финансовых успехов.
Петр Попов не порывал связи с донским краем, состоял в Петербургском обществе взаимопомощи Донских казаков в качестве казначея, выступал в городе на Неве с лекциями перед земляками.
Он продолжает корпеть на литературной ниве, сотрудничает в «Вестнике казачьих войск» и в «Энциклопедии семейного воспитания».
При проживании в Америке ему был выслан русский заграничный паспорт, но, обзаведшись семьей, Петр Иванович, с разрешения русского правительства, стал американским гражданином. Имел свой дом в Бруклине.
Предреволюционное биографическое издание «Донцы 19 века», дает ему такую характеристику: «Попов может служить нагляднейшим примером того, что русский человек обладает всеми теми качествами, которые высоко ценятся в Америке, и которые без всяких влияний, выдвигают людей в ряды крупных общественных деятелей – неутомимая энергия, честность, обширные знания и постоянный личный труд».
Возникала ли у богатого предпринимателя Попова мысль возвратиться на житие в родной отчий край при советской власти? На это попытаемся ответить секретным распоряжением в 1929 г. прокурорам Сталинградского округа, (там находился отчий край П.Попова).
«Отпор обнаглевшему кулачеству нужно сделать решительно. В ближайшие дни в округе необходимо провести показательные процессы о кулацком терроре «убийства, поджоги». Предлагается Вам немедленно в 3-х дневный срок закончить этого рода дела и выслать все следственные дела в окрпрокуратуру спешно ночью…
Промедление в исполнении настоящей директивы будет преследоваться нами в уголовном и партийном порядке».
Здесь же требовалось рассматривать в ближайшие дни по одном делу о кулацком терроре, и наличие твердых доказательств, обеспечивающих применение ВЫСШЕЙ МЕРЫ наказания.
Итак, пути возврата американского бизнесмену Попову в казачий край были заказаны навечно и грозили страшной бедой…
После смерти Петра Ивановича Попова в Америке в Советской России в 1932 году был издан сборник «Нечаев и нечаевцы». В нем рассказывалось о малоизвестном участии Петра Попова в конспиративном сообществе «Народная расправа», о проведении над ним и 86 обвиняемыми первого в России открытого судебного разбирательства по политическому процессу против самодержавия.
Так «американец с Медведицы» Попов вошел в сложную историю освободительного движения в России и в историю русско-американских культурных связей.
Я ТЕБЯ НИКОГДА НЕ УВИЖУ...
Случилось так, что приезжая из Америки, и находясь в российских пределах, Петр Иванович, уже украшенный сединой, сумел разыскать в сибирской глуши следы своей мальчишеской любви.
О чем давно мечтал и жаждал узнать хоть малую весточку о той девчонке, которая одарила его светом и поцелуями чистоты.
Она происходила из интеллигентной сельской семьи и проживала в заволжских просторах на Волге-широкой, в которой души не чаяла. Закончив очередной класс обучения, приезжала жарким летом в его край погостить к родичам и сестренкам.
Подростки в неимоверный зной бегали охлануться в прохладных волнах. Собирались мальчишки-девчонки стайками, и с визгом и весельем плавали и брызгались… Вот там, на зеленом берегу, и приглянулась ему эта девочка с роскошной черной косой и пронзительно голубыми глазами, в которых отражалась то синева воды, то глубина бездонного неба… И были робкие прогулки по вечерним стежкам-дорожкам, нечаянные касания ладоней и стеснительная улыбка на лицах.
Она, загорелая, в ситцевом платьице, уезжала. Помахав ему рукой на прощанье и подарив коричневую заколочку от косы на память этих встреч. И летели их теплые письмеца, словно голуби, друг к другу. Однако родители ее не одобряли увлечения этим мальчишкой. Он не отличался примерным поведением, слыл сорванцом, как и его дружки, от которых трещали фруктовые сады. Хотя проявлял огромный интерес к книге, с которой редко расставался, и к познанию мира. Отец и мать ее, бывая здесь, вдосталь наслышались о нем, строптивом, от словоохотливых кумушек.
Пролетали метельные зимы, наступало чарующее лето. Они взрослели… Она с нетерпением и волнением ехала в гости повидать его, ибо впереди маячил отъезд ее на учебу в крупный город. Он не мог дождаться встречи с ней, после годовой разлуки! Считал месяцы и дни!
Разве в горячие 17 лет будешь сыт писаниной с просьбами не забывать и все время ждать! Разве может сухая бумага писем заменить пыл юных свиданий и манящих прикосновений!
О, это были бесподобно трепетные встречи молодых сердец лунными августовскими ночами! Они укрывались в тени тополей, забредали на пустой берег, чтобы уйти от недоброжелательных глаз и уберечь свои первые чувства от ухмылок и насмешек! О, эти несмелые, робкие поцелуи и неумелые, такие необычно-теплые объятия!
Но у судьбы для нас всегда приготовлены капризы… Родителям её не по душе были продолжающиеся годами встречи с пареньком, не имеющим образования, и, как говорится, ни кола, ни двора. Что мог в будущем предложить доченьке этот хлопец, растущий смалу среди визга свиней и ржанья лошадей, которых выпасал в летнюю пору, дабы принести в дом копейку.
Матушка её, служащая почты и папа, начальник большого хлебоприемного пункта, внушали дочери едино, сначала выучись — получи специальность. Ну а мальчики,.. их столько в жизни будет! Вон и сейчас какие орлы на тебя поглядывают, не то, что твой худосочный «женишок».
Она же, в душе с ними не согласная, не могла противиться всесильной воле родительской. А отец, нахмурившись, однажды заявил ей прямо: советую переписку с этим другом прекратить… Она же, переживая, продолжала ему писать, но уже не обещала встреч, отговариваясь, что настоящее чувство надо проверять временем… и прочее. Он же недоумевал, зачем проверять, если они есть, наши настоящие чувства!?
И вспоминал её прощальный, неистовый поцелуй! Когда она, уезжая домой, торопилась на железнодорожную станцию, но вдруг забежала к нему на работу, вымолвила горькие слова разлуки и пошла к двери. Но внезапно развернулась, и подбежала к нему. Обняла и раскрыла губы для прощального поцелуя, который запечатлела страстно на его губах. Какой горячий был этот девичий поцелуй! Это был их последний поцелуй в жизни! Он пылал на его губах всю жизнь, и он не мог забыть его никогда!
Будучи уже седой, писал он ей, «а прощальный твой поцелуй пылает до сих пор на моих губах — и его не отнимет никто!». Она отвечала: «Ой, как здорово!»
И продолжала:
«Я так отчётливо-остро вспомнила, как я, уезжая, забежала попрощаться ещё раз с тобой. И с такой грустью-тоской на лице вернулась на улицу, что молодая женатая пара родственников, которые отвозили меня к поезду, так мило заулыбалась... Так всё ясно вспомнилось, будто это было совсем недавно».
Уже на исходе жизни в их теплой, доверительной переписке, звенящей как обнаженная исповедь, она многое поведала ему. Писала, что, на её взгляд, семейная жизнь сложилась хорошо, и ей грех жаловаться.
Во время учебы в городе отбоя от вздыхателей сердца не было. Однако ее взял в жены односельчанин (о чем так радели их матери, получивший высшее образование инженера. Красивый, стройный и крепкий, словно тополь! А перед замужеством она работала в школе учителем, именно в той, в которой Петр когда-то учился! Там и жила у родственников.
Потом муж увез её в сибирские дали за лучшей долей, достиг службой офицерского звания в колонии-поселении для заключенных преступников. Была за ним, словно за каменной стеной. В казенном уютном домике, сияя красотой и счастьем, она преподнесла преуспевающему мужу двух детей. У них уже свои семьи, и у нее есть милые внуки. Супруг был настолько заботлив, что завел для семьи и детишек корову, которую сам доил и управлял, несмотря на ехидные усмешки. Очистив одежду от навоза, начисто помывшись и поодеколонившись, облачался в офицерский мундир и отправлялся на службу.
Она созналась Петру в переписке, что даже в замужестве, ах, вспоминала о нем и их пылких свиданиях! Писала с грустинкой: «Я очень ждала тебя… И замуж я вышла в 24 года, поздновато, скажем».
Когда они возобновили переписку спустя сорок с лишним лет после разлуки, и, будучи еще малопонятными друг-другу, то с душевной болью коснулись причины разлуки. Эта рана настолько не зажила в них, что он на миг прекратил писать ей, дабы дать успокоение своим переживаниям. А она… она, уже в преклонных годах женщина, писала ему:
«За окном льет проливной дождь, по стеклу струится вода,.. плачу и я, что не смогли уберечь своих чувств, что ты обиделся на меня…»
И горячо добавляла: «Первая любовь жива будет всю жизнь!»
Так начался их тайный, новый, в переписке, эпистолярный роман, самый решительный в жизни этой украшенной золотом осени женщины! Ах,как тепло все вспоминать и по-девичьи переживать,глубоко и зрело понимать и вновь сердечно чувствовать, как в молодости! Это и все другое доставляло ей неистребимое любование и желание горячо и насыщенно жить и любить!
...Ранее она с внуками прилежно наезжала к родителям в село на Волгу-красавицу, а они к ним в таежную Сибирь, и все радовались благополучию и процветанию.
И вдруг внезапно взорвался этот мир тишины, спокойствия и благополучия!
Словно безжалостный рок навис над их семьями-родами! За что? За какие такие провинности?... А ведь ничего не предвещало беды.
Совсем не старым, покинул земную юдоль обожаемый ею, больной отец. Скончался внезапно, находясь в сельской больничке. И жену, только что вышедшую от вроде поправлявшегося мужа, ошеломил на улице фельдшер вестью, что супруг ее умер. Мгновенно.
Она, дочь, поспешила из далекой Сибири на похороны. Но тут природа словно взбунтовалась против нее! Скверная погода задерживала транспорт, пришлось много простаивать. Судно на Волге, на котором она добиралась, тоже запоздало — сильный туман вынудил прекратить движение. Судно постоянно гудело, чтобы не столкнуться с другими.
После она добавляла: «Так мы простояли 6 часов, я вся издёргалась. А когда туман рассеялся, я была в шоке — мы стояли напротив нашего села, только на другом берегу. Вот так мне не повезло. Похоронили папу (больше ждать было нельзя, жарко очень было), а потом меня встретили на пристани. Приезжали родственники, а меня не было. Вот такая плачевная история».
Ее младший брат, проживал с матушкой, горем удрученной, и бережно выхаживал ее, вызывая удивление и одобрение односельчан. Но... сам не выдержал, сломался, пристрастившись к чарке... Молодым, в расцвете сил, трагически скончался.
Матушка в доме осталась одна-одинешенька. Будучи в летах, тяжко переживала потери-разлуки, заболела – и её ударил инсульт. Почти парализованную, привезла бережно дочь с жаркой Волги к себе, в стылую Сибирь.
А тут мать и бабушка мужа из их села крепко занедужили, и их пришлось тоже взять к себе. Еще удар! Повлияла ли резкая смена климата, (в мае здесь валил снег), либо сказался преклонный возраст, а может в роду были какие-то отклонения… Как знать. Но мать мужа, заболев, лишилась враз памяти и сознания. Сошла с ума.
Вот она и ухаживала день-ночь (какие там сиделки!) за тремя тяжелобольными, прикованными к постели, женщинами. И одновременно учительствовала усердно в школе. « Крутилась как могла. Только любовь к этим женщинам да помощь мужа помогли вынести это», писала она Петру.
Глядя на ее фото той поры, присланное из Сибири, Петру становилось тяжко — миловидная ранее женщина выглядела изможденной и поникшей раньше времени! Только крепкая сила духа чувствовалась в ней! Лишь светились на лице пронзительно-голубые глаза с темными кругами да блестели в ушах сережки.
Ревел северный ветер, стуча зелеными ветками в окно, напоминая ей садик у родительского дома. Домик, в котором ее всегда ждала милая мама! Она очень жалела о родителях, что не подумала с мужем о житие-бытие с ними в волжских краях, хотя могли бы… И что на веки-вечные, оказались матушка и отец разъединены тысячами верст и не похоронены вместе, как прожили. Боже, прости меня, грешную!..
И дальше он с горечью узнал в переписке, что на этом испытания её не закончились! То ли эта тяжелая ситуация отяготила умственные силы её мужа, вместе с напряженной службой, то ли что-то наследственное сказалось, но это сильно отразилось на его здоровье. Он начал вдруг слепнуть. И только лучшее хирурги спасли ей мужа! Ибо обнаружили и удалили у него опухоль головного мозга. Сколько бессонных ночей и страданий пришлось вынести ей, выхаживая его!
Глядя на нее, внезапно похудевшую и постаревшую, дети всерьез начали беспокоиться о ее здоровье. Тогда она взяла себя в руки — и выдюжила! И муж не сломался под ударами суровой судьбы! Все облегченно вздохнули.
Однако муж после операции стал полуслепым и видел только силуэты, а вблизи крупные буквы. Страстный книгочей, живя в окружении увлекательных томов писателей, вкушать их не мог. Ранее увлеченный баянист, теперь не мог слушать музыку, которую жена так любила. И она не рухнула на колени от всех бед!
Бушевала метель, в углах дома застыл иней, а она, притулившись к мужу, и прикрывшись накидкой, читала день за днем ему вслух классиков, и они обсуждали запавшее в душу.
А ей надо было вести уроки в школе, которой она истово и преданно отдала 40 лет. О ней писали бойкие репортеры в местной печати, ее весьма уважало и награждало уездное начальство... Ах, провинциальная слава, чем ты хуже губернской!
Петр восхищался! Он понимал, что заслуга ее была в человеколюбии, педагогическом таланте и каждодневном труде, с каким она старалась взрастить и вывести на дорогу поколения своих воспитанников. И ученики, и их родители обожали её и платили такой же неоглядной любовью! А она успевала растить в той глуши у дома яркие цветы, и лелеять троих хлопотливых внуков…
Господи, злоключения не оставили её! Супругу предстояла еще одна непростая операция — и они мужественно перенесли и её! Однако пришлось расстаться с медоносной пасекой, ибо даже на прогулки муж выходил с овчаркой, как с поводырем, либо с поддерживающим его близким другом…
Соседи и знакомые печалились:
— Надо же, на глазах статный красавец-офицер преобразился в мужчину с потухшим взглядом, утратив выправку и осанку.
Жалели её, не потерявшую с годами красоты и обаяния:
— В семье один здоровый, а другой больной.
Но она, хотя была очень впечатлительной, никогда не предавалась отчаянию, воодушевляла мужа:
— С более тяжкими хворями люди живут. Дай-то бог, чтобы хуже не стало! Утешала его, букеты роз на стол выставляя:
— Полюбили мы друг друга студентами, прожили ладно и состарились вместе!
И звонко смеялась:
— А где и были шипы, то какие розы без них!
Неся гордо перед всеми тронутую серебром изящную головку, никогда не позволяла ни ему, ни себе падать духом!
Осень жизни наступала незаметно, неуклонно… По глухим ночам, когда во дворе свирепствовала вьюга и доносился волчий вой, она, глядя на уснувшего, без времени постаревшего супруга,тихо плакала… Смахнув слезинку, дописывала письмо Петру:
«Вот смотрю на мужа и вспоминаю его молодым, а он мне дорог и сейчас, с его морщинками, изменениями. И постарели в заботах, труде, — как и должно быть. А мое здоровье?- конечно, не то, что было, что об этом говорить. Главное, — жизнь продолжается, мы любимы. А вообще я не люблю зацикливаться на болячках. Каждому отведено своё время и срок, я в это верю».
Гасила керосиновую лампу. И под завывание северного ветра виделись ей в чудесном сне летние волжские закаты, веяло полынью, и она, совсем юная, веселая, спешащая на волнительное свидание…
А утром, наскоро попив горячего чая, под впечатлением строчила Петру следующее послание:
«…Насчёт молодости-юности: здесь всё — и наши встречи. Помню, как я шла, и был сильный дождь, мы встретились на дороге и долго разговаривали почти под проливным дождём, он нам не мешал... Пришла домой — насквозь мокрая. Юность! А потом мы, радостные, встретились вечером... Помню, как я в очередной раз приехала в гости и очень ждала вечер, пришла к молодежи, ты увидел меня, мы так обрадовались и пошли гулять вдвоем… Наши прогулки возле пруда, всё это так свежо в памяти».
Она, сохранившая невероятную свежесть чувств и ясный ум, просила в письмах из Сибири напомнить о их свиданиях.
И он, едва сдерживая радость и грусть от нахлынувших воспоминаний, поспешал писать ей. Боялся, что вдруг не хватит теплых слов или не успеет высказаться ей о той первой любви. Писал горячо, словно в юности, ласково к себе прижимая:
— Помнишь, те августовские жаркие ночи… Сверкало за околицей молниями небо, пахло свежескошенной травой… А мы в той темной ночи стояли вдвоем…Я целовал тебя нежно, прикасаясь слегка к лицу, глазам, носику, щекам, ушкам... Целовал твою шейку... Как пахнут твои волосы, помню, и слабый запах духов...
Прижимаю тебя ближе, слышу тук-тук сердечко, мое еще сильнее колотится... Обцеловываю твое лицо жадно и торопливо... Ты с закрытыми глазами, покорная и доверчивая девчонка в моих руках... Это покоряет страшно. Я обвиваю руками тебя всю! За спинку гибкую и талию, целую страстно в губы, такие теплые, мягкие и податливые... Просто от всего кружится голова...
Одни, одни... только в руках твоя девчонка, ее молодое и такое близкое тело, ... дыхание сбивается. Целую и целую в губы, которые тоже торопливо и жадно отвечают на мои поцелуи… И видели нас лишь улыбчивые звезды, тучи и волны…»
Она, вспомнив это, в ответном письме, смеясь, начеркала: «А я сейчас тоже целую тебя, но только… в щечку, не в обиду твоей жене».
И мне, автору, вспомнились подобающие тому стихи.
Последний раз побуду в твоей власти.
Ты тоже загорелся, я же вижу.
Веди меня в горячем ритме страсти,
Держи меня, прижми как можно ближе.
В нас бьется общий пульс, а может танго звуки,
Тела слились знакомые друг с другом.
И смело гладят спину твои руки.
И по привычке губы ищут губы.
Глаза в глаза, ладонь лежит в ладони.
Экстаз, агония и мы уже на грани.
Еще минута — ты потом свободен,
Еще минута — и тебя уже не станет.
Дыханье жжет чувствительную кожу,
И музыка заводит, ускоряясь.
Я вся дрожу, и, кажется, ты тоже.
И мы смеемся, еще ближе прижимаясь.
Одежда липнет и давно промокла.
Желание — раздеться и отдаться.
Еще чуть-чуть и... музыка замолкла...
Ну что ж, любимый, нам пора прощаться.....
Поразительно Петру было, что она в душе продолжала жить их 17-и летней любовью, огонек которой бережно хранила в морозной Сибири! Более сорока лет!
Взволнованно писала Петру, сияя глазами: «Наши объятия и поцелуи не забыты, а столько лет и зим прошло…». И жизнерадостно заключала: «Прошлое ценю, и настоящее прекрасно!.. Мы с тобой вечная память и теплое эхо друг-друга!».
И бежали-торопились вдоль хладного Сибирского тракта к ней его телеграммы! Одна за другой! Когда на уроках в школе она получала известие о них, то улыбалась. От него!.. А на переменах с возжеланием перечитывала их! За окнами потрескивали от мороза ели и кедры. А ей становилось жарко от пыла этих посланий, и она сбрасывала с плеч пушистую шаль. Она помнила его горячие руки!.. Порою его послания были такими краткими: «Здравствуй! Просто соскучился по тебе!» В ответ летело с улыбкой: «Так приятно это читать!» И пусть между ними были берега разлуки и такой дальней жизни, их объединяли мосты из нежных слов!
Узнав историю ее необычной жизни, Петр изумился ее огромной выдержке и доброте! Притом она не утратила жажду к активной жизни и познанию прекрасного. Теперь, при возобновленной переписке и их теплых откровениях, они признались, что не раз приходили друг к другу в радужных снах.
— Воистину, пути Господни неисповедимы,- крестилась она.
А однажды им, уже серебристо-седым, в одну и ту же ночь привиделось во снах их полные страсти и нежности, горячие, безумные объятия, сплетения обнаженных тел. И что они пылко отдавались друг другу, ослепительно и пронзительно, до глубины распахнутых тел и душ, до каждой клеточки. То было неземное юное блаженство, обжигающее, пронизывающее их до сладостной боли соединенных тел, слившихся в долгожданной телесной встрече. Когда они написали об этом друг-другу, то были просто поражены удивительным, невероятным -таки совпадением!
— Наверное, так было угодно Господу, чтобы спустя десятки лет разлуки наши тела и души соединились через тысячи верст... Значит, опять нас любовь за собой позвала…
Так, на закате жизни судьба преподнесла им, словно в подарок за выдержанные достойно испытания и мытарства, свежесть первой любви и радость обновленного и умудренного общения. Пусть только в переписке! Они никогда-никогда в своей жизни больше не встретились!
А еще в письмах они вспомнили о размолвке, которая, возможно, и развела их навсегда. Просто ее родители поверили грязным наговорам, что он был женат, и строго сказали дочери, что нечего ехать летом в гости, дабы не встретиться с таким юным «ухажером». И ей надо побольше готовиться к дальнейшей учебе и экзаменам!
Даже спустя долгие годы, он с дрожью в сердце и досадой писал ей.
«А ты, единственная подруга, сверстница и надежда (я понимал, что люди завоевывают место в жизни вдвоем), после обнадеживающих писем о возможном приезде — просто не приехала.
Это для меня был удар! Жгло тогда сильно (немного и сейчас), что в вашей семье поверили злым наговорам и обвинили меня облыжно, 16-17-и летнего!!! в какой-то женитьбе. Фактически запрещали переписываться тебе со мной. Настаивали выбросить меня из головы. Без вины виноватого! Господи, пусть простят меня! Но это факты. И я оставался один, сам с собой... Залечивал свое горе всякими сельскими делами да усиленным чтением. А потом… просто заросло лебедой-травой место наших встреч и замело их осенним листопадом». Интересно, что два таковых ее письма он сохранил и копии выслал ей.
Когда Петр Иванович бывал в отчем краю, он подходил вечерами к уже ветхой хатенке, в котором она гостевала девушкой, и присаживался на берегу задумчивого пруда. В темном, тихом небе висели яркие фонари звезд, шелестели камыши и плеск волны навевал воспоминания… И казалось-мечталось ему, что подожди еще немного, и вот-вот появится, выбежит к нему она, с черными волосами и голубыми, сияющими счастьем, глазами. И, обнявшись за плечи, побредут они, целуясь, за околицу, где пахло свежескошенным сеном, стрекотали кузнечики, и колосилась рожь…
Когда он, отряхнув видения из поседевшей головы, уходил один от покрытого туманом пруда, начинало светать, занимался розовой рассвет, и пробивались золотистые лучики света. Получив от него письмо об этом, она страстно телеграфировала: «Я тоже хочу оказаться на нашем заветном берегу! Вместе!». Они, как и в юности, оставались такими эмоциональными.
Велением судьбы он оказался в поездке в степном Заволжье и заехал с биением сердца в ее родное село. Проехал по улицам, представляя, что здесь бегала она девчушкой и ходила в школу, отсюда девушкой уезжала, торопилась к нему…Выехала отсюда в Сибирь… Он зашел в здание и кабинет, в котором начальствовал ее, теперь покойный, отец. Задумался, вздыхая и многое пережитое вспоминая… Побывал на берегу Волги, где она так любила пропадать с подругами-молодежью… Ему сказали, что дом их покинут…
Он откровенно писал, что его мечтой в молодости было достичь добротного положения в обществе и, (наивный!) в этом блеске появиться пред ее родителями. Дабы те воочию могли увидеть, что почем зря они отталкивали свою дочь от него!
Она же с тоской ему ответила:
— Ах, теперь-то и ехать, показываться не к кому, их нет уже много лет …
И горько стало ему от слов ее и несбывшихся в свое время желаний и надежд. И думал он, что пути житейские зачастую неисповедимы и загадочны… Она откликалась:
«Да, ушло наше время... упустили. Так и хочется сказать, сколько дождей отшептало вслед улетевшим годам".
В тяжкие для Петра дни, когда матушка его престарелая, прикованная недугом к постели, уходила из жизни земной, то заботливая подруга юности постоянно слала ему телеграммы. Поддерживала в трудный час! В то время он поведал матери о ней, первой любви, что разыскал следы ее в Сибири, о их переписке. На что матушка, незадолго до кончины, глядя в багряный осенний сад, произнесла задумчиво:
— Тебе бы с ней всю жизнь было хорошо…
Услышав о смерти любимой им мамы, она скорбела вместе с ним и спешила написать:
«Прочитала, что ты пишешь о маме и поплакала. Я тебя очень жалею,- трудно тебе, но ты сильный. Если сможешь,- уединись и дай волю своим слезам — будет легче. Это надо пережить. Обнимаю тебя».
Размышляя над судьбой своей первой возлюбленной, Петр Иванович как-то взволновано подумал. Если бы судьба соединила их с юных лет, то их совместная жизнь вряд ли бы имела многие роковые последствия. Все могло сложиться иначе и лучше. А поручительством тому было, что он построил свою непростую судьбу намного успешнее, чем сложилась ее личная жизнь
Под шум джазовой музыки и блеск рекламы огромного Нью-Йорка он выходил ночью из дома, и, придерживая шляпу, вглядывался в пылинки созвездий. Слал ей через необъятный океан невидимый привет, и слышалось ему в ответ звонкое эхо из сибирских далей...
— Мы сейчас с тобой на разных берегах... – это у многих в жизни так. Но я все помню!
И он припоминал с улыбкой те улетевшие наивные юные годы, когда в письмах они договорились выходить в один вечерний час, и смотреть на блестевшую в небе звезду, чтобы чувствовать одновременно сердечный призыв и радость общения душ.
Так у Петра Ивановича и его сибирской подруги переплелись любовь и разлука, две странницы вечных, сближались берега их юности, становились ближе американские и российские просторы…
И видится мне, как он на закате солнца и жизни, сидя под пальмами, перебирал с грустинкой струны гитары:
— Я тебя никогда не забуду, и тебя никогда не увижу… Неужели навсегда отзвучали те звуки, которые радовали и ранили меня…
И мы сохраняем светлую память об их большой и несказанной первой любви, ведь каждого из нас она посещала, да не всякий может поведать о ней… Но помнит о том до глубоких седин, до последней минуты…
Петр Иванович, вечно юный, умудренный практик с романтической жилкой, страстно любил свою стройную жену-красавицу!
Однако о любви в 17 лет и переписке, ни он, ни его сибирская подруга, по обоюдному молчаливому согласию, не говорили своим вторым половинкам, дабы не нарушить устоявшееся в семьях благополучие.
Когда же она поведала взрослой дочери, самой близкой подруге, совсем немного о той любви и переписке, та вопросительно подняла бровь и недоумевающе поглядела на смущенную мать, гладившею по головке её доченьку, свою внучку-любимицу.
Петр и его милая супруга всю жизнь испытывали жажду неутоленной любви, так их наградил Господь. Обожали в молодости трепетно оставаться вдвоем, шептали: «Я хочу к тебе» и упивались своей близостью, то ли ранним утром, то ли, улучив минутку, днем, то ли глубокой, страстной ночью. Она была вся-вся исцелованная им. Различные подарки, духи, цветы и альбомы для жены – о них никогда не забывал Петр, в каком бы краю не находился. Она одарила его милыми детишками, их радость, смех и возня были для него лучшей наградой в мире!
Дети, получившие американское образование, всегда стремились в это родительское гнездо в пригороде Нью-Йорка, хранящее тепло очага русского духа, литературы и культуры. Задушевная музыка знаменитых композиторов и певцов, стихи лучших поэтов никогда не покидали их уютное жилище, звучали в залах и спальнях.
Располагали супруги большой библиотекой с редкостными фолиантами и раритетами, коллекциями камней и экзотических сувениров с морей и стран, где побывали, подборкой старинного оружия. В палисаднике вокруг их дома благоухали цветники и вечнозеленые кустарники, выращенные заботливыми руками жены. Вот только когда в водоем с цветущими лилиями забирались лягушки, и среди ночи вдруг начиналось их пронзительное кваканье, в доме поднимался визг женщин, веселье и прыганье детей…
Для супругов любить, понимать и помогать друг другу, вести вперед семейное судно к новым, манящим Горизонтам, преодолевать бури в океане мощного житейского бытия и бизнеса – означало полноценно и насыщенно жить, достигать и создавать!
Листая с женой старые, пожелтевшие фотографии у пылающего камина, они вспоминали непростые пройденные дороги, студенческие полуподвалы и нужду, заплеванные вокзалы и сверкающие огнями столицы, смрадные причалы и лазурь посещаемых курортов Европы, дебри Флориды и шикарные балы, вояжи в Россию… А тени своей горячей, страстной любви они оставляли в отелях на берегах морей: Средиземного — в Испании, Эгейского — на острове Крит в Греции, Балтийского — в Таллине, Черного — в Турции...
И они с улыбкой вопрошали друг-друга:
— А ты помнишь?..
Скажем честно, что легкого пути по жизни у них не было, добиваться благополучия пришлось им самим, уповая на собственные силы да Господа Бога.
Супруга его была обворожительная и деловая женщина. Обладала неиссякаемой энергией, хваткой и оптимизмом. Являлась надежной и верной спутницей, и на неё всегда можно было положиться в любой замысловатой ситуации. Хотя, как у всех, не всегда и у них царила тишь и божья благодать. Но такие труженики, каким был Петр Иванович, никогда не огорчают жен осложнениями, ибо для этого у них не бывает лишнего времени. Удивительно, что насыщенная жизнь человека, давно ушедшего в небытие, нередко переживается нами настолько впечатлительно, как и сегодняшние наши трудности и успехи.
И к нашему рассказу вспоминаю я слова литератора В. Ганичева о замечательных личностях в исторических новеллах Валентина Пикуля,
«Я отнюдь не утверждаю, что каждый факт, который приводит в своих миниатюрах писатель, полностью достоверен и исчерпывает тему, но я думаю, что читателю важно знать версию о том или ином событии, важно знать точку зрения, опираться не на один источник, и это приблизит его к истине, а, кроме того, само чтение нередко доставит наслаждение парадоксально-остроумными гипотезами автора».
Сейчас трудно, даже немыслимо перечислить то, над чем трудился, хлопотал и заботился Петр Попов. Ведь солидного труда или монографии о его жизни и деятельности пока не известно. Взглянул я в свою папку о нем — начало помечено годом 1983-м, а сейчас на дворе 2013 год. Вот и считайте, сколько лет собирал я о нем сведения, чтобы он не исчез в глубинах истории.
Заметим, что Петр Иванович никогда не искал странствий и приключений, вояжей по белу свету, они сами шли рядом с ним.
Близкие друзья, пожимая ему руку, говорили открыто:
— Со временем потомки дадут должную оценку черным делам Нечаева. Тебя же будут чтить за то, что ты не изменял своим принципам и оставался даже за рубежом, за океаном, верным сыном своего Отечества.
Жизнь и деяния Попова остаются во многом малоизвестными и загадочными, как таинственные дебри великой Америки. Русские и зарубежные мемуаристы и архивисты не баловали его своим вниманием. Зато его художественные произведения сберегли для нас правду того сложного и противоречивого века, в котором он страстно созидал, боролся и любил!
Полагаю, что «сагу» о треволнениях и успехах казака Ивана Попова, американца с р. Медведицы, следует закончить словами из дореволюционного издания.
«Попов может служить нагляднейшим примером того, что русский человек обладает всеми теми качествами, которые высоко ценятся в Америке, и которые без всяких влияний выдвигают людей в ряды крупных общественных деятелей – неутомимая энергия, честность, обширные знания и постоянный личный труд».
Он проделал непростой и интересный путь, достойный нашего восхищения, и до дна осушил чашу увлекательной жизни, НАПОЛНЕННОЙ ЛЮБОВЬЮ И БОЛЬШИМИ СВЕРШЕНИЯМИ!
© Copyright: Николай Бичехвост, 2013
облако тэгов
