Современные историки больше писали о них как о контрреволюционерах, которые якобы подняли мятеж против своего народа.

Но рассекреченные архивные документы бережно хранят сведения о донских атаманах как о высокообразованных, передовых людях своего времени, верных присяге, любящих Россию-матушку и Дон-батюшку. Доверимся же и мы этим материалам и вспомним сегодня об Алексее Максимовиче Каледине – генерале от кавалерии, донском атамане и нашем земляке.

Он родился 12 октября 1861 года в Усть-Медведицком краю в старом казачьем роду Калединых. Там, в хуторе Каледин, станицы Усть-Хоперской (ныне хутор Блинов), и прошло детство Алексея.

В одном их архивных документов говорится: «Военное образование Каледин получил в Воронежском кадетском корпусе и Петербургском Михайловском артиллерийском училище. Способен. В 1889 году закончил Военную Академию Генерального штаба. Затем начальник Новочеркасского юнкерского училища, помощник начальника штаба Войска Донского. Во время Первой мировой войны командовал 12-й кавалерийской дивизией. Отличался личной храбростью…».

А вот что пишет генерал А.И. Деникин в своих мемуарах: «В победных реляциях Юго-Западного фронта все чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников – и только двух! — графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру; один — пылкий, увлекающийся, другой — спокойный и уверенный. Оба не посылали, а водили войска в бой».

В 1916 году Алексея Максимовича производят в чин генерала от кавалерии.

«Каледина знаю хорошо. Считаю его назначение желательным. Не предлагал раньше вследствие его молодости, буду рад его назначению», — говорится в телеграмме военачальника — генерала Брусилова, который не жаловал Каледина, но вынужден был его признать.

В сражениях с германцами 8-я Армия Каледина громила противника. Да, он по-прежнему лично водил войска в бой. За руководство операциями, когда был прорван фронт и далеко оттеснены австрийские подразделения, за проявленную храбрость его, первого среди донских офицеров, наградили двумя орденами святого Георгия и Георгиевским оружием. Помимо этих наград он имел ордена Св. Станислава, Анны всех степеней, Св. Владимира и орден Белого Орла.

В одном из боев генерал Каледин получил пулевое ранение, однако продолжал руководить и вынудил противника отступить…

Но вот позади кавалерийские атаки. А что впереди? Впереди — катаклизмы и потрясения Российской империи…

Когда началась революция 1917 года, наш земляк, по мнению того же Брусилова,«потерял сердце и не понял духа времени». Сердце, конечно, он «потерял», но время понял и не принял.

Новые порядки, с массой беспорядков и вседозволенностью властей, не пришлись по душе боевому заслуженному генералу. Революционная стихия противоречила его взглядам, нарушала все его жизненные принципы и планы. Он откомандировался в Военный совет и вскоре уехал на Дон.

Он никогда не забывал родной хутор, украшенный вишневыми садами и золотистыми подсолнухами, где его радостно встречали земляки.

Но на этот раз он прибыл в родные места в крайне смутное время. Здесь проходили шумные, горячие заседания Донского круга. Депутаты спорили до хрипоты. Приезд известного земляка встретили долгими овациями.

Вновь обратимся к документам: «19 июня 1917 года Донской круг вручил генералу Каледину грамоту, где значилось: «По праву древней обыкновенности… избрали мы тебя нашим Войсковым атаманом».

Это доверие людей растрогало Каледина и немного залечило раны от тех ударов судьбы, которые он уже получил.

Очевидцы рассказывали: «На Круге атаман выслушал приветствие старообрядца Кудинова и, благодаря за ласковое слово, подал ему руку. Тот ответил рукопожатием и вдруг, наклонившись, поцеловал руку атамана. Генерал Каледин наклонился тоже и в свою очередь поцеловал руку Кудинову. Круг разразился бурной овацией своему атаману».

Он не был гордым сановником, а чувствовал себя среди земляков своим человеком, скромным казаком, первым среди равных — исполнителем долга и народной воли.

В августе 1917 года Каледин на государственном совещании в Москве выступил от имени всех 12 казачьих войск: «Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и Советами должен быть поставлен предел. Россия должна быть единой... Время слов прошло, терпение народа истощается».

Господи, сколько десятилетий будет повторяться такая ситуация в многострадальной стране нашей...

Временное правительство и Керенский, а также военный министр, недовольные позицией популярного Каледина, дали указание новочеркасскому прокурору арестовать его, разъезжающего по донским станицам и говорящего начистоту с народом. Донское войсковое правительство ответило на это отказом…

Выступление Каледина 25 октября против власти Советов собрало значительные силы со всей России, отчего даже правительства стран Антанты поспешили прислать в Новочеркасск своих представителей.

Каледин объявил:

«Донской край — на военном положении!», разместил в 45 пунктах войска и повел в наступление, что создало серьезную угрозу существованию Советской республики.

Однако уже 25 декабря положение резко изменилось. Красные полки начали наступать, их поддержали восставшие рабочие в промышленных центрах.

Казаки-фронтовики отказывались от участия в вооруженной борьбе. Во-первых, они, как и весь народ, устали от войны и разрухи. Во-вторых, сказывалось сильное влияние на Дону большевиков-казаков, провозглашающих заманчивые лозунги: о земле и недрах — каждому, о честном самоуправлении и демократии, щедрых социальных гарантиях. Этому так хотелось верить…

Сам человек честный, высокой культуры, атаман Каледин не смог найти в то сложное время идеалы, лозунги, которые были бы способны поднять народ на новую борьбу.

28 января он обращается к казакам с призывом… и горько признает: «Развал строевых частей достиг последнего предела, а в некоторых полках Донецкого округа удостоверены факты продажи казаками своих офицеров большевикам, за денежное вознаграждение». Позор.

29 января Каледин сообщает Донскому правительству, что для защиты Донской области нашлось лишь 147 штыков…

Трагедия набирала обороты. В одном из документов атамана читаем: «Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития и предлагаю сложить свои полномочия. Поэтому свои полномочия Войскового атамана я с себя слагаю».

Тяжелое и необычное решение, но честное и принципиальное.

Надо сказать, в судьбе Каледина таится еще немало загадок, не дающих покоя, волнующих современных военных исследователей, историков…

Узнаю я , в Мадриде, в Испании, давно была издана книга «Каледин» на русском языке. Это за тридевять-то земель, о нашем земляке! Жаль, достать ее никак не удается...

Итак, Каледин остается верен своим принципам до конца. Он мучительно размышляет над тем, что же произошло с казаками? Ведь, избирая его своим вождем, казачьи представители гордились им, верили в его политическую мудрость, в его казачий демократизм, в способность вести за собой и побеждать…

Торжественно врученная ему власть оказалась... призрачным миражом. Да, давалось право управлять и приказывать, но подчинения можно было ожидать только от зеленой молодежи, рядовых да группы офицеров. И все!..

Вспоминал он и о Временном правительстве, которое вместо помощи слало упреки да обвинения — он, боевой генерал, воспринимал их как личное оскорбление. И вставало в душе этого цельного человека нерушимое правило кодекса офицерской чести: «Если не сможешь смыть оскорбление кровью обидчика, искупи его собственным расчетом с жизнью».

В морозный январский вечер генерал Каледин, сняв с мундира награды, покончил с собой выстрелом в сердце...

Он не увидел финала тяжелой борьбы за вольный Дон, ни первых, ярых шагов Советской власти.

Нет, это не он отвечал на жесткий красный террор белым террором. Это не он штурмовал Царицын и въезжал в город на белом коне. Не он переметнулся к большевикам и занимался беспощадным расказачиванием.

Не он в рядах гитлеровского Вермахта водил казачьи дивизии в бой против Красной Армии, своего народа... И не доживал свой век на чужбине, тоскуя по родным ковыльным степям и малой родине своей… Я так мало сказал о Каледине...

Сегодня казаки хутора Блинова стремятся сохранить память о знаменитых земляках. Они по праву гордятся им, боевым генералом Калединым. На старом хуторском кладбище найдены и приведены в порядок могилы предков генерала и атамана.

Память же о нем самом земляки решили увековечить большим крестом на самом высоком месте у хутора — вблизи дороги, по которой мчатся машины. Едут вдаль, унося с собой свежий донской ветер. И возвращаются обратно, к родной земле, к любимому им, Калединым, батюшке Дону.

© Copyright: Николай Бичехвост, 2011

Ах, уж эта красавица Франция, ее сиятельный Париж и набережная Сены…

Далековато же от них до наших ковыльных степных просторов и берегов Тихого Дона!

Но расстояния никогда не были преградой для личностей, одержимых замыслом покорения новых земель или захватнической идеей!

Потому казачий Дон казался первому пожизненному консулу Франции Наполеону Бонапарту не таким уж далеким!

Но зачем, ему нужна наша, забытая Богом, провинция!?

О, еще как нужна! Наполеон был хорошо осведомлен, что в казачьей среде вечно витал дух вольного Дона!

И эти степные конники не раз отстаивали свою волю, когда реакционные силы России пытались ее отнять.

И что они всегда были готовы к свободолюбивому бунту!

Наполеон читал немало книг по разинскому и пугачевскому беспощадному восстанию. Знаком был знаменитый полководец с воинской выучкой и храбростью донских полков. Когда они своей знаменитой «лавой» буквально сметали с полей сражений конницу врага!

И вот в своих грандиозных планах Наполеон дерзко решает: заиметь в лице казачества верного военного союзника!

Но осуществлятся ли на деле амбициозные планы великого стратега?

Не один год пытался разыскать я материалы о шпионах Наполеона на Дону!

Оказалось, что солидных ученых трудов, крупных монографий на эту тему, кроме газетных заметок, увы, не имеется. Тогда, надеясь на удачу, зарылся в дебри Военно-Исторического архива. И надолго!

В нем разыскал уникальные материалы, которые приоткрыли тайны широкомасштабной шпионской войны Франции против России. И нашел много интересного!

Из собранных документов видно, что скрытую войну Франция открыла против нашей страны загодя, и усилила ее в 1810-м году.

Агенты забрасывались в дали России под обличием странствующих комедиантов, нищих, монахов, негоциантов, путешественников, но зачастую с самого начала они попадали под неусыпное наблюдение русских.

В документах имеются отчеты шпионской деятельности французов и иных иностранцев, которые, замаскировавшись, осели в северной империи. Жили, работали, любили. И не один год, под видом преданных гувернёров, лекарей, учителей, прислуги…

Но самое ценное — это важные материалы агентуры французского посольства, угнездившейся в Петербурге.

Из северной столицы эти депеши шпионов о русской армии, ее дислокации и вооружении переправлялись спешно, не жалея коней и плетей, лично Наполеону.

Ежедневно! А фиксировалось всё! Вплоть до настроения духа, перехвата карт и писем в наших войсках и обывательской среде!

В архивах мне попался один любопытный документ. Я бы сказал, это был успех французской агентуры!

Он содержит подробнейшую характертику шестидесяти (!) русских генералов и старших офицеров. А личности сии обладали высоким профессиональным авторитетом в российской армии!

Изученные мною донесения агентов подтверждают, что перед началом войны французская разведка коллосально развернула диапазон своей шпионской деятельности. Агенты были заброшены от Балтийского до Черного моря.

И тут возникает острый вопрос. А как же работала супротив наполеоновских шпионов наша контрразведка? Прямо скажу, не дремала!

В руках у меня копии русских документов с грифом «Секретно». Ведь наша законспирированная разведка действовала успешно даже в самом Париже! И в этой невидимой войне у нее было больше побед, чем поражений!

Да ещё каких! Именно русская разведка заблаговременно раскрыла крайне засекреченный план нападения Наполеона на Россию. Дворянин разведчик А.Чернышев, войдя в ближайшее окружение Наполеона, подкупил писца военного министерства и получал от него копии секретных документов раньше, чем подлинник доставлялся Наполеону.

Да и во время войны сумки наполеоновских курьеров с ценными шифрованными письмами Наполеона и его маршалов частенько оказывались в штабе Кутузова!

Французский генерал Коленкор с горечью вспоминал:

«Мы не имели больше надежного пути, связывающего нас с Францией! И наш император напрасно ожидал в студеной Москве сообщений своих министров, донесений губернаторов, новостей из Европы».

Когда я анализировал донесения шпионов Наполеона из России, мне, как юристу, бросалась в глаза слабая аргументированность некоторых источников информации. Они нередко не имели точных координат сел и лесов, баз и крепостей. Порою сведения агентов, доверенных лиц об одних и тех же военных объектах противоречили друг другу и даже не перепроверялись!

Выходит, что шпионы зачастую брали больше количеством бумаг, а не точностью и достоверностью фактов!

Есть еще интересные материалы, которые раскрывают личности шпионов. Это были во многом иноземцы, алчные, нередко без роду-племени, с которыми Наполеон щедро расплачивался огромными суммами денег. Но... насквозь фальшиво изготовленными банкнотами. Поэтому их нерадивость была понятной. Такова цена наемничества.

Однако были у него и высококвалифицированные кадры, ассы шпионажа. Они-то и получили от Наполеона личный и необычный приказ!

Я бы назвал его так:

«Делайте ставку на казачество!».

Итак, Наполеон спешно шлет своему резиденту в Варшаве закрытую инструкцию. Требует завязать скорее связи у русских в тылу, заложить очаги восстаний везде, где у них недостаточно сил. Главный упор предлагает делать на вольнолюбивое казачество Дона и недовольную польскую и литовскую шляхту.

И если его агентам удалось поднять мятежи польских и литовских помещиков, то с казачьим Доном их ожидал сюрприз.

Ранее французы уже забрасывают через границу и нацеливают на Дон резидентов для сбора сведений и проведения антирусской пропаганды. Однако умудренный Барклай де Толли держит руку на этом пульсе, и в мае 1812 года направляет атаману Матвею Платову предписание о поимке шпиона Гурского. В июле Платов рапортует Барклаю де Толли о принятых мерах к поимке шпиона поляка Фишера…

Наполеон в секретной инструкции нацеливает свою разведку. «Надо будет через умных эмиссаров разведать настроение казацкой нации, которая привыкла к свободе». Значит, поднять ее на восстание.

Так вот какую роль отводил казачеству Наполеон. Роль предателей России!

На каких же донесениях основывался император? Не на прочитанных ли сомнительных книгах или запутанных отголосках Смутного времени, где казачеству приписывалась якобы неблаговидная роль.

Из очередного письма агента в штаб Наполеона. «Казаки терпеть не могут жителей Великороссии, почти так же, как ирландцы — англичан».

Еще образец подобного умозаключения.

«Если вспыхнет война, казаки, которые очень недовольны, будут плохо сражаться. Их легко можно поднять на восстание, обещая им независимость». И подобными легковесными выводами завалены шифровальные столы его штабистов.

Но самоуверенный Наполеон не сомневается. И даже усмехается. Ведь, благодаря элите своих высокопрофессиональных агентов, он перед вторжением в Россию имел четкие сведения о русских вооруженных силах.

Да, он быстро добрался до Москвы и вступил в неё. Но что это ему дало? Русские не пошли на заключение мира! Но Наполеон упрямо надеется.

Ведь у него по России активно действуют специальные и подвижные агентурные группы…

Одна из самых стойких и выносливых — под руководством опытного польского полковника А.С. Плятера.

Наполеон отдает агентам жесткий приказ. Требует активно вести антирусскую пропаганду и распалить пламя гнева, поднять кровавый мятеж и массовые восстания на Дону.

Злата и жертв не жалеть! «Необходимо найти среди казаков какого-нибудь смелого, который отважился бы организовать восстание и повторить историю Пугачева».

И он забрасывает шпионов на Дон!

Эта оперативно-разведывательная группа Плятера в составе семи человек сумела проделать беспрепятственный рейд сквозь Центральную Россию. Держала путь и продвигалась на Дон!

Лазутчики, потаясь, снимали схемы дорог и переправ через реки, военных и гражданских баз снабжения, лазаретов и постоев. Хитроумно выпытывали, а есть ли у крестьян оружие и много ли армейских полков, кавалерии и конных заводов находится в глубинке России…

Сумели передать ценные сведения французскому командованию. Но вызвали подозрение!

Проникли шпионы уже на Волгу!

Однако недалече от Царицына потерпели первый профессиональный провал. Их выстрел, нацеленный в спину, тылы страны, дал осечку!

Пятеро из лазутчиков были схвачены, награждены кандалами и заточены в казематы.

Плятеру и его помощнику майору Пикорнелю, этаким матерым бирюкам, удалось уйти из облавы и выбраться в донские просторы. Минуя пикеты, они спешно стали раскидывать в станицах «зажигательные» листы, пасквили, и сулить огромные деньги тем предателям, кто поднимет казаков на мятеж!

Но не тут-то было!

Казаки быстро заприметили «сумнительных» военных.

Те почуяли, что пахнет паленым, и при переправе у Трехостровской станицы нашего края побросали уличающие их бумаги в глубины Дона. Но и это не помогло!

5 августа 1812 года в станице Качалинской лазутчиков перехватили, и атаман Варламов (не промах!) даже не стал слушать их. Взял Плятера под караул, хотя помощник его сбежал.

23 сентября удрученный Плятер собственной рукой пишет признательные показания прокурору Войска Донского Александру Арнольди. Весьма подробно, в совершенстве владея русским языком.

И Плятер признается, что данные им вначале объяснения во 2-е Донское сыскное начальство, что он российской службы офицер, являются неправильными и паспорт его фальшивый.

Он же «действительно заграничный уроженец и природный граф, посланный для обозрения России под видом российских офицеров с отставными». Проникли они в Россию еще 1-го мая прошлого года через границу и «прямо в столичный город Москву». Они обследовали на наличие складов вооружения и за пасов провианта Калужскую, Тульскую, Тамбовскую, Воронежскую, Симбирскую, Оренбургскую, а всего более десяти губерний. Хотя его самого и потрепала болезнь.

А «Поблизости Самары я с сотоварищем ограблены разбойниками; бывшие у нас деньги и пачпорта отобраны, почему мы нашли целовальника, который написал мне и товарищу пачпорты, с коими мы отправились в город Царицын».

Тотчас о поимке крупного агента было доложено Кутузову. Из штаба главнокомандующего мчится курьер с секретной депешей к атаману Платову.

«Содержащийся на Дону под караулом польский уроженец гр. Платер весьма здесь нужен. Почему и прошу послать за ним на Дон нарочно благонадежного офицера, приказав ему сковать арестанта. Иметь в пути строгий за Платером надзор таким образом, дабы он не мог ни уйти, ни иметь с другими сношений».

9 октября этого года фельдмаршал Кутузов рапортует о шпионе Плятере императору Александру Первому. С приложением документов, обнаруженных на Дону у агентов.

Государь был краток: «Поступить с ним по всей строгости существующих законов и по исполнении донести мне!».

Приведу любопытную выдержку из старинного журнала «Русский Архив». Наполеон как-то прислал атаману Платову курьера, с просьбой не помогать русской армии, а присоединиться к нему. За это обещал казакам немалые деньги, почести и славу.

Ничего себе слава — предателей России!

И в своих планах сделать ставку на казачество сильно просчитался Наполеон. Скажем, потерпел фиаско! Сокрушительное.

А ведь предполагалось, что сам Наполеон прибудет на юг России, чтобы возглавить объединенные силы. Ведь долгосрочным планом его было завоевание русско-французской армией богатейшей Индии.

Французские историки признают, что именно «патриотизм русских» помешал Наполеону создать в России широкую и надежную шпионскую сеть и разветвить ее дальше.

А что же наши донцы? Знали ли они, как думает о них Наполеон Бонапарт? Вряд ли! Не до этого им было!

Наши лейб-казаки одними из первых встретили французскую армаду в пределах России. Прикрывая отход армии Багратиона, всадники атамана Платова сражались отважно и умело. Используя военные приемы «лава» и «вентерь», наголову разбивали закаленную наполеоновскую кавалерию.

Позже французский генерал Моран с горечью приоткроет завесу своих поражений. Из его мемуаров.

«Движение французской армии было замедлено казаками. Отрезав ее от всякой помощи, они беспрестанно, с остервенением, атаковали наши фланги, подобно рассвирепевшим пчелам, бесчисленные укусы которых замучивают и обессиливают льва».

А знаете, какую роль сыграли донцы при подготовке и контрнаступлении нашей армии?!

Сам Кутузов с нетерпением ожидал прибытия с донских просторов более двадцати полков ополчения. Вооруженные до зубов, отборные казачьи полки с Дона, Хопра, Бузулука, Медведицы (наши прадеды!) вихрем пронеслись по местам сражений, громя в пух и прах седоусых ветеранов Наполеона! Да, несли, конечно, и потери.

А в партизанской войне они были просто неуловимы и неистребимы!

Послушаем о том опытного французского генерала Ле Валенте.

«Казаки сметливы до тонкости, отлично понимают партизанскую войну, ловко открывают неприятеля, ловко врезаются в него, а потом и след их простыл. Их же самих невозможно побить порядком. Они пробираются чутьем по чужим дорогам, не зная ни языка, ни дорог, Они вездесущи, продовольствуются добычей. Мне никогда не случалось брать их в плен».

Александр Первый недаром назвал казаков в похвальной грамоте «недремлющим оком армии». Фельдмаршал Кутузов 17 января 1813 года обратился к донцам с таким письмом.

«Почтение моё к Войску Донскому и благодарность к подвигам их в течение кампании 1812 года… Сия благодарность пребудет в сердце моем до кончины.

Сие чувствование завещаю я и потомству моему».

После окончания войны повсюду рассказывались интересные истории, писались картины, песни, и героями их были, конечно, казаки. Рассказывали такой забавный анекдот.

Когда во время Тильзитской встречи император Александр представил Наполеону своих генералов, тот вдруг обратился к атаману Платову.

«Я так очарован вашими казаками, что желал бы иметь их в своей армии. Не можете ли вы сформировать мне хоть тысяч 20 казаков?».

Платов, усмехнувшись в усы, ответил: «Ваше величество, пришлите к нам на Дон 20 тысяч молоденьких француженок — и Вы получите через двадцать лет 20 тысяч казаков!». Вот так!

А мечты Наполеона победить Россию, заключить с ней мир, по которому она должна вместе с французской армией ворваться в заваленную драгоценностями Индию и овладеть ею, рухнули. Навсегда!

Наполеон мечтал победить в этой войне не только Россию, но и мощную соперницу Англию, как он писал: «Отняв у неё сокровище — Индию».

Не помогла ему ни великая армия, ни шпионские войны, ни фальшивые банкноты!

Великий игрок, он проиграл ВСЁ!

А казаки проскакали на лихих скакунах всю Европу и поили их в волнах Сены! Гарцевали на парадах по площадям Парижа и им улыбались кокетливые француженки.

Потом они, усталые, но гордые победой, вернулись на свой такой родной и крепко любимый Тихий Дон!

© Copyright: Николай Бичехвост, 2011

Притаилось-затерялось среди степных сталинградских просторов село родное мое Новокиевка, основанное сто лет назад на землях донского генерала переселенцами из Украины.

Обжилось здесь и семейство хлеборобов Иванюков, крепких, до работы хватких!

Из неказистой хатенки их, притулившейся у плотины пруда детства, поведет судьба Ивана Иванюка в трудный путь, через всю Россию, за границу.

Станет босоногий пацан профессиональным разведчиком. Отдаст четверть века опасной службе в органах государственной безопасности, что не каждому под силу.

Детство его, рожденного в 1916 году, и юность пробегут здесь, в Новокиевке.

Дружили они, гоняли сизых голубей, учились в одной школе и парубковали с отцом моим,Федором Бичехвостом, впоследствии тоже боевым офицером, защищавшим в 62-й армии подступы к Сталинграду. И тоже попавшим за границу, да не по своей доброй воле.

Иван после школы закончил престижный тогда Новоаннинский сельхозтехникум, отслужил срочную в Красной Армии, в Белорусском военном округе.

Не ведая, что вернет судьба его в те края в лихолетье Великой Отечественной.

«Где родился, там и пригодился». И воротился он перед самой войной в отчий край. Агроном Новокиевской МТС, он пахал, сеял, выращивал хлеба в засушливых степях. Здесь же, в хозяйстве, крестьянствовал и батя мой.

Жизнь многотрудная на полях и в своем подворье за кусок хлеба ковала мужиков стойких, жилистых и крепких духом.

Жалковал Иван Иванюк, малость завидуя, что друг его, голубятник Федя Бичехвост, ох как далеко, в заваленной снегами Финляндии, воюет на финском мерзлом фронте.

В огненном 41-м Иванюк стал сотрудником межрайонного отдела НКВД в г. Михайловке под начальством П. С. Цыганкова. Во время Сталинградской битвы обезвреживал фашистские диверсионные группы, брошенные на подрыв стратегической железно-дорожной магистрали Москва — Сталинград...

13 августа 1942 года в Михайловский район была заброшена на парашютах группа диверсантов с заданием уничтожить охрану железнодорожного моста в Михайловке, взорвать мост через Медведицу и железнодорожное полотно между станциями Раковкa и Михайловка.

Оперативный отряд во главе с Иванюком вычислил и задержал диверсантов с взрывчаткой, оружием и радиоаппаратурой. Поимка ими ценного диверсанта позволила провести радиоигру с вражеской разведкой.

Закончилась она провалом опытного немецкого шпиона, специально заброшенного в Михайловский район для создания разветвленной резидентуры. Около 20 опасных диверсантов задержал здесь наш земляк.

Друг его Федор выжил в финской зимней кампании. Успел закончить ускоренно Урюпинское пехотное училище.

На второй войне командовал взводом в 33-й стрелковой дивизии Сталинградского фронта. В ожесточенных боях в открытых донских степях от Калача до Клетской отбивал с бойцами массированный натиск гитлеровцев. 11-15 августа 1942 года противник смял и окружил в излучине Дона шесть наших дивизий, в том числе и 33-ю стрелковую.

Пробиться к этим дивизиям, прорвать фронт и вывести их из окружения не удалось...

Упорное сопротивление этих дивизий надолго задержало продвижение немецких войск и помешало им одним ударом овладеть Сталинградом.

Затем началась трагедия и терновый венец для многих тысяч советских военнопленных, среди которых оказался и мой отец. Жертвы эти познали в Германии бесчеловечность нацистских концлагерей, другие сгорели в пламени печей крематориев...

Иные полуживые были заброшены в лагеря Люксембурга. Там, в Диффердингене, в числе узников находились и познакомились мои будущие отец и мать, вывезенная насильно несовершеннолетней из Украины.

Скажите, почему мне, рожденному после войны, снятся до сих пор взрывы и бомбежка поездов, изможденно-желтые лица военнопленных, кожа да кости и другие ужасы фашистских лагерей, через которые прошли мои родители?

И я, прокаленный в течение 25 лет на следственно-прокурорской работе, тяжко просыпаюсь ночью от этих кошмаров войны...

А Иван Иванюк служил затем на 2-м Белорусском фронте, пропадал в дремучих чащобах в составе отдела контрразведки «Смерш».

В Польше и Германии занимался ликвидацией подпольных диверсионных организаций «Вервольф». В боях погибнут его соратник по Михайловскому району А. К. Редькин и многие товарищи.

Иванюк в послевоенные десять лет действовал как чекист по всей Германии. Обезвреживал агентуру бывшей немецкой разведки и тайные террористические группы СС, СД, СА, выявлял шпионскую деятельность. Участвовал в ликвидации на территории ГДР разветвленной шпионской сети.

Отец мой при наступлении американских войск совершил побег из нацистского лагеря при помощи рабочего-люксембуржца Дайбеных Ивана и скрывался у него до прихода войск союзников-американцев.

Советская военная миссия в Париже назначило его офицером связи по репатриации — возвращению наших военнопленных и угнанных граждан на Родину.

В их поисках и сборах он с отрядом и матерью моей при содействии американцев и англичан объездил многие города Германии, Франции: Кельн, Гамбург, Дюссельдорф, Париж... Нагляделся и пережил многое, и рассказы его мы запомнили с малолетства.

Оба они, Иван и Федор, два офицера, два друга, односельчане, служили за границей почти рядом, но пути их не пересекались.

Родители мои, пройдя фильтрационные лагеря и допросы сотрудников «Смерша», благодаря репатриционной работе оказались в Новокиевке, не в советских трудовых лагерях и на принудительных работах.

Фронтовик Федор Бичехвост гордился орденом Красной Звезды и правительственными наградами за участие в Великой Отечественной войне.

Иван Иванюк, приезжая на родину, радовался встречам с отцом. Службу в органах госбезопасности он продолжил в Москве и Калининграде, в Центре космических исследований.

Центр управления космическими полетами за обеспечение полета корабля «Союз-Аполлон» вручил ему памятную медаль. В своих воспоминаниях чекиста, переданных краеведческим музею Новокиевской школы, он писал:

«Работа в органах КГБ нелегкая, порою опасная, связанная с риском для жизни. Не раз приходилось смотреть смерти в глаза...».

Даже смерть не смогла разлучить друзей…

Смотрит и смотрит с пригорка деревенского кладбища портрет офицера военных лет Федора Бичехвоста с памятника на стоящий неподалеку родительский домик Ивана Иванюка, чекиста, закончившего земной путь в Москве.

А мимо нас, по той же плотине, бегут в ту же Новокиевскую школу такие же, как ранее Иван и Федор, белобрысые мальчишки. Жизнь продолжается!..

О военной были — судьбе моих родителей рассказано мною в повести "От Сталинграда до Люксембурга"... ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2011/10/28/1080

© Copyright: Николай Бичехвост, 2011

В руках у меня газета «Донские Войсковые ведомости» 1855 года, времен жестокой Крымской войны. И обращает внимание статья о героях обороны Севастополя. Вспомним-ка историю и рассказы о знаменитом храбреце матросе Кошка.

Вот и в этой статье рассказывается о герое-севастопольце, казаке Осипе Зубове. В то время он был известен не менее чем матрос Кошка. Весь Севастополь и казачий Дон знали донца Осипа Зубова!

В глубинах архивов обнаружил я удивительное совпадение. Оказывается, друзей матроса Кошку и казака Зубова объединял огонь войны, они сражались рядом, делили поровну патроны и ломоть хлеба, вытаскивали друг друга из опасных переделок…

Но только подвиги матроса Кошки живы в истории, а имя нашего земляка, увы, забыто.

Собирая материалы о нем, я искренне стал гордиться этим простым казаком. Каких мужественных и крепких воинов рождает наша земля!

И материалы архивов выстраивались в душе в доверительный разговор с хлебнувшим лиха Осипом Зубовым.

Спросил бы его, как он, уже немолодой казак, в свои 55 лет оказался на южном Черном море? Да еще на бастионах осажденной крепости?

И вот ответ Осипа:

«Когда неприятель напал на Крым, и началась жестокая кампания, я прослышал, что много ополченцев – крестьян отправилось туда, в армию. Тут и у меня, родилась сильная охота ехать туда же. Думал: Господи! Отечество в опасности от врагов, а я сижу дома под грушами да кую себе молотом в кузне, как будто меня и не касаемо. А я — то воинскую службу нес, поди, 25 годов! Силенок ищо хватает. Да что ж я, окаянный, хуже ополченцев… И просто совестно стало мне».

И Зубов просит Усть–Медведицкое окружное дежурство «нарядить» его (то есть направить) на службу. Вот чинуши и отрядили казака, да только в затрапезный разъездной полк. Тогда Осип, скрипя пером гусиным и зубами, отписывает высокому начальству.

«Прошу очень, определить меня охотником – добровольцем в Задунайскую армию. С тем, что ежели таковых охотников не будет из донцов, то командировать меня одного».

Так и случилось. Командировали его, настырного, одного.

«29 июня 1854 года,- рассказывает Зубов, — на самый святой Петров день ушел я на коне из станицы воевать. Почти без гроша».

О дороге в свой 67-ой Донской полк Осип мог бы многое поведать. Но больше всего о преодолении трудностей в дальнем пути. Да! крепким и бодрым оказался наш казак!

Уже не звенели в кармане гнутые медяки, и пришлось продать коня, и часто шел пешком, питаясь чуть ли не милостыней, но все кончилось благополучно! Благо и духом не пал, и у самого Черного моря донской атаман Михаил Хомутов, лично деньгами снабдил. За усердие.

А в Севастополе Зубова встретил кромешный ад. Служба его началась на 3-м бастионе, под командой контр-адмирала Панфилова, лицом к лицу со смертью. Днем он с матросами отбивал ураганные атаки и штурмы врага, а ночью они сами ходили в отчайные вылазки. Благодаря всех матросов, генерал Хрулев и князь Васильчиков не раз лично отмечали бесстрашного казака: «Спасибо тебе, Зубов».

«Ну и как, жарко-то было у синего моря?

«Служил там, что на пороге к смерти. Страху уже не чуешь, так привыкаешь к этому жуткому треску бомб и гранат. На вылазках видел, как падали мои товарищи на Малаховом кургане. Одного просил у бога, ежели погибнуть, то рядом с ними. Бегу и шепчу молитву святую».

«А молитва–то помогала?

«А как же,- ответил он.- Однажды ночью, когда я в своей каморке молился перед иконою, вдруг в окно влетело ядро, минуя меня, ударилось в стену и разорвало двух матросов, а мне только глаза глиной запорошило. А когда я ходил на вылазки, то завсегда потихоньку читал молитвы. Братцы шутили, ты Зубов, как заговоренный, страха не ведаешь и идешь через огонь да воду».

Даже малейшее отступление от присяги Осип считал большим грехом пред Богом и людьми, и сам исполнял присягу до последней капли крови. Теряя в горечи в друзей своих, произносил над ними с болью: «Царство небесное да воздаст вам Господь на небе! А нам, живым ещё, да будете вы одушевляющим примером!»

В перерыве между боями-тревогами, ночью в своей сырой землянке зажигал лампадку перед образами и читал псалмы.

Глубоко верующий Зубов, уважительно относился к имени военного священника Иоаникия Савинова, храбреца из 45-го флотского экипажа. Весенней ночью отряд генерала Хрулева проник в дерзостной вылазке на передовые позиции французские. Завязался в темноте отчайный рукопашный бой. Удача начала отворачивать свое лицо от русских — и они заколебались… И тут в передних рядах возник в развевающийся рясе, с крестом на груди отец Иоаникий. Призвав не робеть и не пожалеть живота своего за Русь святую – он увлек колеблющихся за собой! В сметающей атаке были захвачены три вражеских бруствера.

Несмотря на полученную контузию – пуля попал в крест на груди — отец Иоаникий не покинул место схватки.

С почитанием смотрели сослуживцы на завоеванный в том деле орден святого Георгия 4-й степени на рясе священника Савинова, пробитой вражескими штыками.

Зубов среди порохового дыма, искореженных бастионов, в стонущих лазаретах видел, как священники напутствуют раненых, приобщают на перевязочных пунктах тяжело больных, находятся без робости на боевых огневых линиях.

Нередко молились со священниками все вместе, особенно перед жаркими боями и генералы, и офицеры, солдаты и матросы. Тогда много внимания уделялось духовной силе русского войска, и военный министр говорил: «Кто близко видел обнаженные головы тысяч людей перед движением на штурм, видел серьезные лица, губы, шепчущие молитвы, видел затем то спокойствие, которое овладело массою после молитвы, отдавшей их на волю Божию, тот никогда не забудет этого зрелища и поймет, какую страшную силу мы имеем в религиозности наших войск».

С храбрецом Осипом Зубовым сдружился отчайный матрос Кошка из 30-го флотского экипажа, неразлучные, они даже дневали — спали в одной землянке. Оба проявляли невероятную отвагу в схватках — и не о таковых ли писали в Париж смелые французские солдаты из-под Севастополя:

«Мы не из трусливых, но когда у русского в руке штык – дереву и тому советовал бы уйти с дороги».

А Зубов, сговорившись с матросом Кошкой, дерзко под бомбежкой, проникают в тылы противника, захватывают пленных, нередко офицеров, оружие и даже…пушки.

Друзья ходят в вылазки — под убийственными ядрами, пулями и картечью. Добывают ценные разведывательные сведения. Страшно представить, но считай триста дней враг, без перерыва забрасывает шквалом бомб защитников Севастополя. Город был разрушен и черен, по стенам сочилась кровь, горела земля на Малаховом кургане, горели корабли и вода. Но город-герой не сдавался и дух защитников не был сломлен, несмотря на гибель командующего обороной адмирала Нахимова. Согласитесь, как все это напоминает бои за обугленный на Волге боевой Сталинград.

Отчайные Зубов и Кошка с матросами – оторвилами в очередной вылазке глухой ночью 25 ноября нападают на крупную батарею англичан на Зеленой горе.

Вот что рассказал Зубов:

«Подкрались мы тихо, яко кошки, и вдруг с криком «Ура!» бросились на полусонных англичан. Уйма их на нас накинулась. Я крикнул: Ребятушки, не посрамим себя! С нами Бог! Наработались мы вволю, и кинжалами и прикладами. Шестерых взяли в плен и с ними одно орудие. Когда вернулись к себе, я был весь залитый кровью и потом. Прости меня, боже, за смертоубийство невольное. Наградили меня Георгиевским крестом. Друг Кошка его уже имел».

Потом было много вылазок, и их возглавляли по указанию командиров Осип Зубов и матрос Кошка. А численность этих дерзких отрядов достигала до 150 бойцов! Урон и паника наносились врагу немалые. За подвиги Зубов был произведен в урядники. Адмирал Корнилов, узнав, что у отважного донца нет коня, подарил ему коня, на котором Зубов участвовал в острых аванпостных стычках.

А от императрицы Александры Федоровны получили Осип Зубов и Кошка в награду серебряные «кресты благословления» к своим прожженным и пробитым штыками мундирам.

«А что награды донцам от императорского дома, то это нам не в диковинку, — гуторил служивым у костерка Осип Зубов, натачивая кинжал. — Вон, урядник Петр Филин с кучкой охотников пробрался аж к Евпатории, напал лавою и взял на пики отряд нехристей-турков. С набега пригнал пленников, десятки лошадей и верблюдов, а для прокорма солдатушкам -сотню голов рогатой скотины. Вот и представили урядника их Императорским Высочествам Николаю и Михаилу Николаевичам, бывшим в Крыму. А уже вечером Филину на грудь повесили Георгиевский знак отличия и дали еще четыре Креста его храбрым товарищам».

И увлекшись бесстрашными поступками земляков, (о себе он рассказывал неохотно), Осип вспомнил случай, когда урядник 56-го полка Калачев с шестью казаками, движимые духом молодечества, нахально схватили с поста вражеского часового и, подталкивая и подбрасывая его, сбежали с Сапун-горы, и благополучно воротились в лагерь. Всю ночь не мог успокоиться неприятельский стан, слышался барабанный бой и движение обеспокоенных войск. Его Императорское Величество Николай Николаевич изумленно спросил у урядника Калачева, как же им удалось снять бдительного часового под самым носом у французов? Калачев ответил: «Мы ползли под него как под дикую утку, Ваше Императорское высочество».

И довольный Осип, оглядев слушателей, закончил: «За подвиг сей Калачев и казак его Гардеев получили по знаку отличия военного ордена святого Георгия, да в придачу, на обиходы, по серебряному рублю от их Императорских высочеств».

Прокаленный, жилистый, что донской дубок, Зубов удивлялся неустрашимости незаметных, невзрачных солдат и военных священников — и поражался зверской жестокости турецких янычар. Когда турки взяли укрепление Св. Николая, то весь христианский гарнизон его, окромя 30 душ, был ликующе вырезан. Мученическую смерть принял иеромонах Серафим Гуглинский — в отказ на предложение изменить веру свою на мусульманскую. Ему отпилили голову, вонзили её на копьё, и, глумясь, развозили по своему турецкому полчищу.

Об этих героях Кавказской войны и Севастопольской обороны много писали, о них ходили легенды, но скромный и малоречивый Осип как-то всегда был в тени Кошки. Но это не мешало их крепкой мужской дружбе.

Осип Зубов, по ходатайству князя Васильчикова был произведен в урядники, но после полученной контузии вернулся домой на Дон. Затем маленько оклемался, и вновь засобирался в Севастополь. Но тут «У французов с англичанами последовало замирение с Россией», и он остался в станице.

Осип везде расспрашивал, доходя до Новочеркасска, а не слыхали ли они, где же теперь друг его матрос Кошка?

Во стольких газетах да журналах про него прописывали; , даже знатный художник портрет с него рисовал. Доносились до Осипа слухи, что Кошка тоже был тяжело ранен, но, слава Богу, выдюжил. Ушел посему в долгий отпуск, да дома не имел ни кола, ни доброго двора, ни земельного надела. Перебивался герой с хлеба на квас с редькой, и, пребывая в нужде великой, и уповая на Господа, подался ходить с гужевыми обозами в Херсон и Одессу. Благодаря этому и не околел.

Но как радовался Зубов, узнавши, что настырный Кошка, как только набрался сил, вновь попросился на службу и был встречен на «ура!» Балтийским флотам, где притупил к желанной службе в 8-м флотском экипаже. Может поэтому Осипа все чаще и одолевали тайные думы…?

Хотя Зубова на Дону везде встречали, как родного и героя, чего-то не хватало в душе прирожденного воина.

Оказалось, ему, беспокойному, не доставало одного – дыма и огня сражений, военных друзей! Как и матросу Кошке! В ветхих документах я нашел продолжение судьбы моего героя.

В списках донской атаманской канцелярии о направлении казаков-добровольцев на службу на непокорный Кавказ, обнаружил я с удивлением имя Осипа Зубова — Георгиевского Кавалера и героя обороны Севастополя. Но он уже совсем не молод?!

Один из чиновников канцелярии написал потом: «Прославленный Зубов имел сухощавое лицо, с кроткими глазами. Небольшого роста, только ухватки в движении казацкие; а большой серебряный крест на шее отличал его от всех казаков, с которыми он пришел записываться. Все чиновники сбежались на него посмотреть».

Осип Зубов родился в 1800 году в станице Перекопской Усть-Медведицкого округа, и потому казался чиновникам старым. Тем паче, что имел уже взрослых сыновей, старший был женат, почитай на первой красавице в станице. А чиновники, те жаждали услышать от Зубова рассказ о его подвигах при защите Севастополя. Но Осип не стал особо распространяться об этом. Только пожалел, что ему одному из добровольцев — донцов удалось участвовать в вылазках под Севастополем. И улыбнувшись, добавил:

«Вот в молодости служил на Кавказе, в Польше, Грузии и везде был со своими донцами — односумами. Много славных дел было, Да более всего дорого мне, что в Польше вынес из горящего дома молоденькую беременную паненку, да сынишку ее малого. Вот и память о том, ожоги на руках да медаль «За спасение погибающих».

Кто-то из чиновников спросил его:

«Что ж на старости лет идешь опять на Кавказ? Или тебе не мило твое семейство-жена, дети или ты чем – то недоволен?».

Ветеран, задумавшись, ответил: «Кому из нас не мила родина. И поговорка на то: «В людях хорошо, а дома лучше».

Но кто есть истинный воин, тому у печи скоро прискучит. Нет и на моей душе отрады, без боев да рубок шашкой я дома кубыть осиротел. Вот и подал я прошение — идти добровольцем в жаркие бои на горы Кавказские. Там, среди бесноватых горцев, было бы не стыдно умереть с оружием в руках. Ну, а теперь прощевайте. Пойду домой, успокою старую, скажу: «Не плачь, не надо. Бывал я посреди тыщи смертей и, однако ж, Бог миловал. Жди! Вернусь домой, опять в курень свой, непременно. Ведь я – охотник, вечный охотник на войне, таким уж я народился».

Согласитесь! История жизни нашего донца, как мужественная, протяжная казачья песня, в которой главный мотив звучит так: «Я воин, казак, я защитник Отечества и Веры!». И образ этого простого, совсем не геройского с виду рядового казака Осипа Зубова вырастает как-то сразу вровень с образами наших былинных богатырей-русичей.

И шли биться наши предки, деды и отцы, только каждый в свой век и в свой час. Одни — на защиту Малахова кургана в Севастополе, другие — на оборону Мамаева кургана в Сталинграде.

Как ушел вновь в поход, в туманный простор, мой герой – обыкновенный казак Осип Зубов, герой Севастополя и всей земли Русской! Наш донской матрос Кошка!

Он родился быть защитником!

© Copyright: Николай Бичехвост, 2014

Генерал Михаил Хрипунов, рожденный в 1899 году в станице Усть-Медведицкой, последние годы нелегкой жизни стремился к общению с Господом, сотворяя дела добрые на Святой Земле.

Отец его, Георгий Захарович, потомственный донской дворянин, был полковником. А родич есаул Хрипунов Георгий Александрович состоял атаманом Усть-Медведицкой станицы.

Михаил Хрипунов образование получил в Донском кадетском корпусе, в 1907-1909 году учился в Николаевском кавалерийском училище в Петрограде.

За плечами юнкера остались насыщенные классные и походные науки. Тактика и военная история, фортификация и топография, законоведение, Закон Божий, французский, немецкий, химия.

1909 выпускной год из училища, принес ему желанные офицерские погоны и назначение в элитный Лейб-гвардии Атаманский полк.

За честь этих погон придется ответствовать ему в сражениях грядущих кровопролитных войн.

Первая мировая война встречает его разрывами шрапнели, посиневшими трупами и раздирающими горло отравляющими газами. Природная казачья ухватка да усвоенные науки выводят Хрипунова в полковые адъютанты. То был октябрь 1914 года.

А затем полк по Высочайшему повелению был вызван с фронта в Петроград для несения охранной службы в столице и Царском селе.

В день полкового праздника, 23 ноября 1915 года, в сильный мороз, полк со штандартом и хором трубачей был выстроен на плацу в Царском селе в ожидании Высочайшего выхода. Среди застывших в строю — полковой адъютант Хрипунов. Государь в сопровождении свиты направляется к полку. Хрипунов вспоминает:

«…Государь обходит фронт, здороваясь с каждой сотней, которая после ответа на приветствие кричит «ура» во всю ширь своих казачьих голосовых связок, а трубачи поют и поют гимн-молитву, и у многих, если не у всех, можно видеть слезы на обледеневших от мороза ресницах».

Государь на смотре пожаловал Хрипунова званием флигель-адъютанта Его Императорского Величества.

После «милостиво беседовал со мной о боевых действиях полка, об особо отличившихся в полку, — пишет Хрипунов.- Я имел счастье быть флигель-адъютантом с 23 ноября 1915 года до печальнейшего дня скорби Российской – вынужденного отречения от трона моего Государя. Я имел честь дежурить при особе императора Царскосельском Александровском дворце пятнадцать раз и один раз сопровождать Государя, едучи с ним в автомобиле в Петроград до Аничкова дворца…»

Во время гражданской войны Хрипунов становится в ряды Белого сопротивления.

Под командованием генерал-майора П.Х. Попова, он уходит в суровый зимний Степной поход. Войсковой старшина Хрипунов, как заместитель командира, ведет за собой Атаманский конный отряд.

Рядом с ним прорывается сквозь бураны и огонь красного противника офицеры-земляки: начальник штаба полковник В.И.Сидорин, из станицы Есауловской, начальник артиллерии, генерал-майор И.П. Астахов из станицы Михайловской, другие донские добровольцы.

И звучал тогда призыв:

Теперь не до слов нам. За дело!

Казачия хаты горят!

Восстаньте! К оружию смело!

Кричите и бейте набат!

Советские рвутся знамена,

Полки за полками идут.

Наездники Тихого Дона

Бессмертную славу куют!

Участники тяжелейшего похода, сражаясь с красными частями, прошли с Дона на Кубань и обратно. Среди 3683 человек было 36 генералов, 190 полковников, 50 подполковников и войсковых старшин, одним из них был Хрипунов…

А рядом с ними несли тяжесть похода 165 женщин, из которых 122 были сестрами милосердия.

Эти бойцы затем стали ядром и душой Белого движения на Юге России, выдвинулись в командиры.

В 1918 году Хрипунов встает под знамена Донской армии, возглавляемым белым атаманом П.Н. Красновым. Здесь, в отрядах усть-медведицких казаков сражается его отчаянный земляк, Георгиевский кавалер Иван Хрипунов. Бежавший в Первую мировую из немецкого плена, побывавший в Голландии, Англии и добравшийся все-таки на восставший Дон.

Михаил Григорьевич Хрипунов производится в чин войскового старшины, затем в полковники, с 23 ноября 1919 года — генерал майор.

Хрипунов командует Лейб-гвардии Атаманским полком. В 1920 году принимает под начальство Лейб-гвардии сводный Донской казачий полк. Бог миловал его смертию. Хотя одно из ранений было под сердцем. Выжил чудом, за что благодарил Господа.

За годы службы Хрипунов был награжден орденами Святой Анны 4-й и 3-й степени, Святого Владимира 4-й и 3-й степени с мечами.

С остатками Белой армии Хрипунов в 1920 году эвакуировался на корабле «Великий князь Александр Михайлович» в Турцию, в хилые лагеря острова Лемнос. Там размещалось донское казачество. С декабря 1920 года по1921 год он командир 1-го Донского лейб-гвардии Атаманского полка.

Затем Хрипунов с женой переезжает через Югославию во Францию.

В Каннах он управляет рачительно имением состоятельной англичанки. Здесь же, в 1931 году возглавляет группу ВОВС, является председателем полкового объединения.

На дворе стоит предвоенный 1940 год. Виски Хрипунова уже посеребрила седина. Супруги переезжают в Ирландию, где при помощи той же сердобольной англичанки приобретают дом.

Наступил 1955 год. Живописная Швейцария — их очередное пристанище. В ней супруги уже на переломе жизненных лет. Но как-то не наступало покоя для их измученных в скитаниях душ.

В раздумье о будущем приходили Михаилу Григорьевичу строки из духовного псалма:

Скажите, мне братья и сестры,

Куда вы хотите идти…

Терновник колючий и острый

И камни, и мрак на пути…

И он готов сменить беспокойный генеральский мундир на скромное облачение умиротворенного священника.

Проживая в Женеве Хрипунов становится чтецом в храме Воздвижения Креста Господня. Спустя четыре года его избирают членом Православного палестинского общества, и они с женой переезжают в Иерусалим в Гефсиманскую обитель. Там Хрипунов и проживал в собственном домике с тяжело болящей супругой.

И пошел генерал-майор Хрипунов по стезе религиозной, верный православной вере предков. Преклонные годы провел на земле обетованной в Израиле, в духовном благолепии.

В течение двадцати лет(!) ревностно исполнял обязанности чтеца в монастырском храме и пел в хоре. С 1968 года являлся председателем Палестинского православного общества.

Вместе с русскими монахами занимался сохранением русских монастырей на Святой Земле, заботился о крове прибывавших за тридевять земель богомольных паломников.

Но вот пришел горестный 1981 год, ибо постиг Михаила Георгиевича инсульт. Невзирая на это, он продолжал управлять делами общества. Трагичным оказался 1983 год. После второго приступа он оказался полностью парализованным. Десятилетия суровых треволнений не прошли даром для его чувствительной, одухотворенной натуры.

Свой последний приют казак Хрипунов нашел под пальмами «священного города Иерусалима». Один из «последних могикан» Российской империи генерал Михаил Георгиевич Хрипунов переселился в обители вечные. То был светлый день 6 апреля 1983 года. В необъятную небесную просинь несся величавый перезвон церковных колоколов…

По воспоминанием паломников по святым местам странник-генерал Хрипунов оставил после себя записки о хождениях по Белу Свету в поисках духовного успокоения…

© Copyright: Николай Бичехвост, 2011