События, о которых мы расскажем, происходили в донском крае, но вызывали волнение по всей России. Известия о бурной деятельности на Дону одержимых сектантов достигли сиятельного Санкт-Петербурга, и вызвали резкое неудовольствие императора Александра I.

Самодержец в сердцах выговаривал сановникам: «Когда пресечете еретиков на Дону? Какой-то есаул Котельников с дочерью охаивают нас на всю Россию, а вы только руками разводите!».

Те годы на Дону ознаменовались большими волнениями. А центром бунтарства стала цветущая станица Верхне-Курмоярская.

Смута исходила от семьи казака Евлампия Котельникова.

Его дочь—фанатичная Мария, по мужу Кустова, стала главной вдохновительницей духоносцев. Мария вещала окрест:

«Святой Дух наделил меня даром ясновидения и пророчеств. Будет теперь по всей Вселенной вместо православной церкви — новая религия Духоносцев!».

Жена Котельникова и младшая их дочь Прасковья были первыми сподвижницами Марии.

Кто же такой сам Котельников? Евлампий, зачинатель бунтарского дела, был человек духа сильного и неукротимого. Вся его предшествующая жизнь способствовала мощному развитию интеллекта и религиозного мировоззрения.

Будучи в казачьих войсках с 1789 года, он сначала служил царю верой и правдой. Состоял при донском Чирском сыскном начальстве, удачно выполнял секретные задания, но четыре раза был жестоко бит мятежниками, а в 1794-м назначен в генеральный воинский суд по делу о мятеже.

«Ведь дослужился до есаула, да промахнулся, — вспоминал Евлампий, — на австрийском кордоне прохлопал большую контрабанду. Вот суд и разжаловал меня в казаки».

Однако в войну 1812 года дерзкий донец вознесся под покровительство самого Барклая де Толли и успешно служил штаб-офицером при атамане Донского казачьего войска М. Платове. В боях верхами с односумами-казаками проскакал всю Европу, поил в Париже усталых коней на берегах Сены. В станицу вернулся из похода с тяжелыми сумами, груженными... иностранными книгами. Да не какими-нибудь, а вольнодумными, мистическими!

Днями и ночами не вылезал он из своей библиотеки, одной из лучших на Дону! Владея языками, много читал, писал и печатался. Он вошел в историю русской литературы как первый бытописатель Дона.

Но вдруг устремился Евлампий на скользкий путь поисков «правды Божей».

Начал проповедовать на Дону особое мистическое учение, по которому выходило, что «...в официальной церкви видна уже мерзость запустения...», что «внешняя церковь, как царство Антихристово, будет разрушена Александром I».

Тогда сектантство с Запада широкой волной разлилось по необъятной матушке-России. В Москве, Саратове, Астрахани множились масоны и розенкрейцеры, секты молокан, хлыстов, скопцов, духоборцев. Мощной ветвью духоборчества была секта донских духоносцев Котельникова.

Инакомыслящих высылали толпами в Сибирь, на каторгу, обрекали на послушничество в глухих монастырях. История донесла до нас свидетельства, что 92 духоборца Войска Донского были сосланы в снега Финляндской и Олонецкой губерний. Не пожалели и детей их — мальчиков отдали в гарнизонные школы, а девочек засадили в монастыри Воронежской и Тамбовской епархий.

А на Дону Котельниковы дочери с матерью по ночам, крадучись, под лай собак, собирали обширные молитвословия.

Но не спасали их предосторожности. Сыскная полиция захватывала на заре сборища за чтением запрещенных книг. Полицейские находили сектантов в экстазе, то за пением псалмов, то в слезах, то в обмороках глубоких, кричащих: «Накатил Святой Дух!». Неугомонной Марии грозили: «Уймись, скаженная! Запрещено ведь священнодействовать лицам, не уполномоченным на то!».

Та же (отчаянная с малу) присвоила самолично себе право совершения церковных таинств и обрядов и, к ужасу обывателей, грозно пророчествовала:

«Близка, грядет кончина мира! Ибо погрязли в роскоши и сраме царь и духовники высшие, толсторожие да толстомясые! А люди загрызлись, аки псы бешеные. Кайтесь, грешные!».

Зная прекрасно Священное Писание, отец и дочери толковали его по-своему, отступая все дальше от канонов традиционного православия. Секта их разрасталась обильно. На ее тайных сборищах то появлялись, то исчезали загадочные личности, ясновидцы-прорицатели, проходимцы.

Буйный Евлампий то слал письма атаману Войска Донского о станичных злоупотреблениях, то на сборе ругал скверноматерно, бил палкой местного атамана, то сообщал о пьянстве, шатаниях по ярмаркам священников и несоблюдении ими постов...

Тогда станица, обозлившись вконец, сама донесла властям о непотребной жизни сего семейства. Повлекло это наблюдения и дознания пристрастные. Дочери-красавицы на допросах, краснея, истово крестились

«Собрания наши не масонские, кои ныне истребляются, они суть явные, законные и душеспасительные, посещаемые даже священниками».

В канцеляриях гражданских и духовных властей собирались тома свидетельств супротив смутьянов Котельниковых и их последователей.

Евлампий тайно сочинил две книги религиозные, дочерьми весьма одобренные. Предерзко послал рукописи свои «для вразумления» самому императору Александру I.

Министром духовных дел и народного просвещения был тогда друг юности государя князь Голицын, и он без особой боязни, открыто покровительствовал вольнодумству, мистикам и сектантам. Будучи президентом Библейского общества, способствовал просвещению христиан, чем и воспользовался хитроумный Котельников.

Голицын, прочитав взахлеб рукописи Котельникова (цензуру религиозной печати проводил он лично), изумился писателю-самоучке:

«Первую книгу его издать роскошно, с позолотой — и разослать во все епархии, академии и семинарии. Вторую же признать еретической и сжечь в огне!».

Дочери долго успокаивали разбушевавшегося отца.

А церковь...Да ей надоело возиться с донскими вероотступниками! Она объявила повсеместно: «Есаул Котельников с дочерьми суть есть безбожники и враги престола» — и вступила с ними в жестокую борьбу.

На семейство — ух!- обрушилась лавина доносов, сплетен, грязи. Полиция Новочеркасска, рассвирепев, кинула главу сектантов в мрачное узилище. Плакались дочери, обняв мать поникшую: «Шесть месяцев ужо морят батюшку голодом и холодом, обзывают псом смердящим — выдюжит ли?».

А затем с их постиг еще страшный удар: взыскали с Котельникова в пользу богоугодного заведения штраф — годовое есаульское жалование. «Крепитесь, чады мои, — увещевал их Евлампий, — имение наше: дом, амбары рубленые, ледник, даже быков рябых, все выставляют на продажу для погашения долга».

Вскоре полиция спешно доставила донского бунтаря в заснеженный Санкт-Петербург. Шел 1824 год. Город на Неве дышал смутой. Евлампию поддержки от Голицына ожидать было нечего. Архимандрит Фотий, имеющий влияние на царя, набирал к тому времени «очки» своей непримиримостью к сектантству и потребовал от министра напрочь отречься от поддержки «вольнодумцев» и покаяться во вреде, нанесенном церкви.

Государь уступил Фотию,плюнул — и освободил Голицына от всех должностей.

В пышном дворце среди роскошных картин и зеркал скованный Котельников дерзко держал себя со властным Аракчеевым. Несмотря на присутствие митрополита Серафима и Фотия, сам грозил им перстами:

«Не убоюсь угроз и смерти! Рад погибнуть, ибо смертию своей умножу число последователей».

Аракчеев и Серафим аж позеленели от слов неверного: «Упечь нечестивца в казематы холодные, к крысам на съедение!».

Фотий же, хитромудрый пёс, уговаривал Котельникова:

«Смирись, олух царя небесного. Не гневи Господа бесовскими речами!».

И... довел Евлампия до раскаяния! Котельников отказался от своего учения и книгу свою предал проклятию и дал в том расписку.

Смутьяна тотчас освободили, вручили тысячу (!) рублей на дорогу и отпустили с миром. Подобревший Аракчеев заботливо выписал 28 декабря 1824 года предписание донскому атаману Иловайскому о Котельникове: «Всемилостивейше повелено было представить ему свободное с его семейством жительство, с наблюдением, дабы не было оказано ему посмеяния или какого-либо притеснения».

Представьте же изумление этих сановников, получивших вскорости с Дона секретную депешу: «Котельников, лукавый, по возвращении в станицу пуще прежнего с дочерью Марией проповедует учение свое».

Это что же случилось-то? А просто Евлампий, почувствовав себя на свободе, опроверг свою подписку: «Я проклинаю ее, потому что она ложная, ни в одном слове ее нет истины и под угрозами она писана!».

А вот младшая дочь Котельникова Прасковья не выдержала многолетнего изнурения духа и тела и еще до отцовского «раскаяния» ушла в Харьковский девичий монастырь.

Прослышав о покаянии отца, с радостью возвратилась в весеннюю распутицу к детям своим, страждущей матери и семейству. Но, добравшись до Новочеркасска, поражена была арестом Марии, которую вместе с мужем Павлом Кустовым с пристрастием допрашивали в войсковой канцелярии. Прасковья добилась свидания.

В течение двух недель в застенках среди тараканов и мышей вразумляла сестрицу: «Все случившееся с тобою было причиною непомерных подвигов и излишнего рвения быть святою, отчего ты и потеряла здоровье». Мария признавалась ей: «Истинное спасение состоит в кротости и смирении. И видения спасти нас не могут». Однако сама не сдавалась и не каялась.

...Золотилась осень печальная. Караваны птиц летели на юг. А на север везли тайно скованных крепко Евлампия и Марию с неспокойного Дона.

В дороге Мария, что боярыня Морозова, с искрами в очах взывала к народу, обличая и негодуя, призывая к справедливости.

Александру I беспокойно докладывали: «Смутьяны и в пути на власть ядом плюются. Злоумышляют истребить религию нашу. Произвести не иначе революцию, дабы плодами ее воспользоваться. Казаки ведь».

Болотами и грязью, чтобы люди не сведали, доставили арестантов под Новгород. Заперли накрепко за стенами Юрьевского монастыря, где пребывал архимандрит Фотий.

Однако донские самородки оказались ему не по зубам. Жезлом бил Евлампия Фотий, покорности требуя. Тот кровью харкался, дочь почерневшую спиной прикрывая: «Боитесь вы нас, оттого и лютуете!». Так и не покаялся. Не взмолилась о пощаде и гордая Мария.

Устрашая, кинули их в узилище для государственных преступников — мрачную Шлиссербургскую крепость. Тянулись тяжкие месяцы. Мария, в темноте крыс отгоняя, крепилась. Изредка вопрошала батю:

«Матушка, умом тронувшись с дядей Иваном — доносы пишут на нас. Сестрица Прасковья без вести сгинула в монастыре, деток своих побросав. Мужа мово Павла, урядника, затаскали в Черкасске, выбивают зубы за признание в заблуждении. Долго ли муки сии будут?».

Отец-кремень отвечал одно: «До самой до смерти, дочь моя!».

А затем их разлучили. Навсегда.

И кричал на прощание Евлампий, потрясая железами-оковами: «Не убоишься смерти, дочь, коли Бога в душе имеешь!».

Марию, на ладан дышащую от лишений, выпроводили в телеге вон на Дон: «Пущай, ехидна,смерть найдет где-то под плетнем».

Котельникова же сослали на жесткий Север. На Соловки.

Там, под визги полярной метели и волчий вой, Евлампий не единожды стоял на краю гибели. Однако «ратоборствовать» не переставал, доходя до исступления в жестоких спорах с арестантами. Намеревался написать книгу, как неистовый протопоп Аввакум. Синод, прознав про то, усилил строгое его заключение в остроге.

Страшно подумать, но 28 лет выдержал он на этой каторге!

Монастырское начальство все годы с недоверием относилось к нему: «Старик только по наружности набожен. В церковь редко ходит, мнит себя вселенским учителем. Вспыльчив и сварлив, что козел старый, но и хитер, как лис».

А Евлампий в морозы ядреные уходил на берег студеного моря-океана, взбирался с посохом на утес. Сквозь ледяную мглу виделись ему цветущие сады Дона, милые, улыбающиеся дочери — и он слал им свой прощальный привет.

К тому времени многих его сподвижников уже не осталось в живых. Скончался также Александр I. Князя Голицына пышно погребли в монастыре. Прах аскета Фотия покоился рядом с гробницей любовницы графини Орловой-Чесменской. Митрополит Серафим перед смертью впал в детство.

По одной версии, Котельникову незадолго до его смерти Николай I разрешил вернуться на донскую землю. Да Евлампий отказался и остался в Соловецком монастыре.

По другим сведениям, он не выдержал одиночного пребывания в подвальной темнице монастыря и сошел с ума. Умершему было 80 лет...

Через сотню лет Соловецкий концлагерь будет переполнен советскими диссидентами, богословами, философами... Где-то среди их останков затерялся прах и нашего донского вольнодумца. Могилу его затоптало время...

Мария, наперекор всему, выжила и в здравом уме прожила свыше 80 лет, оставив об отце редкостные воспоминания. Прасковью, как поэтессу (отцовский дар), долго еще помнили на Дону. Такие женщины на Руси не переводились испокон веков. В Петербурге тогда следствие обнаружило всевластную богородицу Авдотью Прокофьевну, в Орле богиней сектантов была Акулина Иванова... Дела такие заканчивались репрессиями...

Не погасло духовное вольнодумство на родной земле Котельникова. А курень, поставленный этим казаком, перерос в хутор. И сегодня имя его, героя войны 1812 года, носит город Котельниково.

© Copyright: Николай Бичехвост, 2011

Рецензии

Очень познавательно и в отнюдь не хрестоматийной форме. Рада такой приятной находке, как Ваши исторические очерки.

С уважением,

Ева Светлова

Рано поутру скрипела калитка в одном из домов станицы Усть-Медведицкой. Из неё выходили отец и сын Миротворцевы. Они направлялись в школу, там преподавал отец, а сын Сережа учился в его классе. Босые казачата вели коней на водопой, мычали где-то волы, на базах пели петухи, чирикали воробьи…

Сейчас на месте той станицы – город Серафимович, а школы той и в помине нет. Но мы на несколько минут вернемся в то время, чтобы вспомнить детство и юность замечательного земляка, Сергея Романовича Миротворцева, будущего знаменитого хирурга.

В народе говорят, «Посмотрите, какая фамилия, целая биография!».

Тоже можно сказать и о Миротворцевых. Кто-то давно подметил у их предков такую, очень человеческую черту, творить добро, нести мир и согласие людям!

Так и появились на свет Миротворцевы, учителя, священники, лекари — добрые и самоотверженные люди.

Сергей Миротворцев, их потомок, родившийся весенним днем 16 мая 1878 года в станице Усть — Медведицкой. Итак, вихрастый юнец поспешает с отцом в чудесный храм знаний. Он один из лучших учеников, и ему пророчат блестящее завтра!

Сергей высокий, крепкий юноша с веселым, легким характером. С отличием закончил среднее учебное заведение и подал документы в Московскую сельскохозяйственную академию. Вот с той поры удача как бы изменила парню. В академию он не прошел по конкурсу. И воротился с горечью поражения. Ей-богу, неловко было даже смотреть в лица ухмыляющихся казаков.

Прошел год его настойчивых занятий и надежд. В сторону ушли озорные проказы с друзьями, гуляния допоздна с горячими девчатами, азартные скачки на взмыленных конях. И вот она, радость! Он принят в Харьковский университет на медфакультет.

Чем был обоснован этот выбор, скажу честно, не знаю. Но он бесповоротно решил судьбу парня и дал возможность проявить ему свой прирожденный талант.

Годы учебы пронеслись вихрем, закрутили и увлекли в народовольческом движении. Да так, что участие в студенческой забастовке закончилось исключением из университета.

— Какой ужас, ведь пропадет-то сын! — всплескивала руками и крестилась его матушка. Однако упорный Сергей сумел склонить капризную удачу на свою сторону.

И спустя год он вновь в желанных, шумных аудиториях. Ура! За исследования по хирургии получает две золотые медали. Но 1903 год оставил его на хмурой обочине дороги жизни, с дипломом «лекаря с отличием».

Но что из такого диплома и что имя его занесено на мраморную доску, если он не имеет необходимых средств на пропитание? — мучился он . Осенью Миротворцев устремляется в Петербург в поисках удачи да маленького хотя бы места в Обуховской больнице.

Записи его тех лет наполнены рассказами о службе сверхштатным ординатором и мечтами о нелегких, но таких славных операциях.

Однако вскоре все изменится. Грядет кровавый 1904 год, русско-японская война и мужество защитников Порт — Артура!

Япония без объявления войны неожиданно напала на российскую эскадру, стоящую на внешнем рейде Порт – Артура. Заполыхала, и стала злобно кромсать тела огромная русско-японская бойня. «Банзай!», рвались в пределы России, помышляя о богатствах Волги и Дона, японские генералы.

Патриотическая волна охватила Русь Великую. В бой рвались добровольцы, врачи, репортеры, казаки, гимназисты и отважные искатели приключений.

Через два дня после начала войны на фронт сражений отправляется из столицы с отрядом добровольцем Российского Красного Креста и врач Сергей Миротворцев. Рассуждает он трезво: где, как не там, можно набраться ему огромной практики и проявить себя?

По прибытии отряда в Порт-Артур, Миротворцева сразу же направили на санитарный пароход «Монголия». Тот был заполнен до бортов изувеченными и раненными бойцами. Вместе с Миротворцевым на борту хлопочет сестрой милосердия саратовская княгиня Лидия Ливен, заслужившая серебряную медаль «За храбрость» на Георгиевской ленте. Миротворцев поражался, как у этой хрупкой женщины еще хватает сил в перерывах между боями петь для бойцов душевные романсы в зале порт-артурской ресторации «Саратов».

Здесь Сергей Романович стал очевидцем и участником боев между японской и русской эскадрой, запертой в Порт-Артурской гавани.

С защитниками крепости Порт-Артур он отбивает яростные приступы японцев, переживает за гибель и плен многих тысяч русских солдат, матросов, офицеров. Долгие и тяжкие месяцы осады.

В стонущих лазаретах крепости он лечит и напряженно оперирует… и оперирует. Вместе с ним день — ночь выхаживает раненых медицинская сестра В. Воскресенская, приехавшая в это пекло из Саратова. Делает перевязки, стирает бинты, портянки и рубахи солдатам Х.Короткевич, героиня обороны, ходившая наравне с ними в атаки.

Это были суровые «фронтовые университеты». Миротворцев порою взрывался от гнева, видя как лежа в грудах развалин и кучах пыли, больные умирали в агонии и страшных муках, не имея глотка воды и медицинской помощи. К стыду, на фронте при жестоких схватках и хаосе, немало санитаров не выдерживали, поддавались панике и уезжали, другие бежали прочь из лазаретов и перевязочных пунктов, бросая раненых на произвол судьбы и спасая свои жизни.

Миротворцеву приходилось проявить такое хирургическое мастерство, какое ему и не снились в мирную пору. Под визги шрапнели, рев штыковых атак и грохот крепостных пушек, у него не было времени на раздумья. Перед ним стол, хирургические инструменты. Точный и мгновенный взгляд на раненого, секунды на принятие решения. И слова: «С Богом! Начали!».

А сотни покалеченных раненых, со щемящей надеждой в глазах, и упованием к Богу, а больше к лекарям и врачам, подвозили и подвозили в госпиталя всеми плавучими средствами.

Особенно после боя, который дал японской эскадре командующий флотом Макаров. В этом кипящем сражении участвовал и Миротворцев, и вместе с ранеными вернулся для спасения их, на плавучий лазарет «Монголия».

И думается мне, что его воспоминания о полыхающем Порт-Артуре были скупы, по – мужски, жестки и полны горечи.

«Нет времени на сантименты. Я хирург. Мои руки и знания, главное оружие в этой войне. Долг мой, вернуть к жизни тех, кого она хочет у жизни отнять. Веду неравный бой с «костлявой», веду и чаще побеждаю. Но никогда не забуду тех операций, которые ей проиграл».

В звенящем романе «Порт-Артур», показан хирург Мельников, который делал просто чудеса на операционном столе. О нем ходили легенды. Он спас от ампутации рук и ног, гангрены и преждевременной кончины много мужественных защитников Порт-Артура. А вот прообразом этого чуда-хирурга, писателю Степанову и послужил наш земляк Сергей Миротворцев!

В записках очевидцев тех лет, можно было встретить волнующие строки о Сергее Миротворцеве. «Не жить мне, если бы не наш доктор Чудотворцев. Мы так в шутку и с любовью его называли. Хотя настоящая фамилия его Миротворцев. Век его не забуду, и до конца жизни свечку буду ставить за здравие его, и руки его золотые».

Мы оставим тяжелые воспоминания Миротворцева о последних днях осады разбитого Порт- Артура. После бесславной сдачи этой крепости командованием, Сергей Романович долечивает русских.

Уже в плену у Японии.

Затем, под зияющими жерлами орудий крейсеров вывозит на пароходе через океан, в Россию и спасает от смерти тяжелораненых бойцов. Волны океана рассекает и другое судно, доставляющее санитарный отряд с ранеными. Его сопровождает уполномоченный Красного Креста граф Д. Олсуфьев из г. Камышина, который при поражении войск под Мукденом не бросил своих раненых и остался с ними в японском плену. Возвращалась также из японского плена и врач А. Дементьева, не оставившая своих окровавленных подопечных даже во время жестокого окружения самураями.

И откуда берутся такие удивительные женщины в белых халатах, — задумывался Миротворцев на палубе плывущего парохода. — Вон, писательница Лухманова забросила свою славу и рукописи и превратилась в сестру милосердия; графиня Воронова залы Зимнего дворца променяла на санитарную двуколку с брезентовым верхом; принцесса Рейсс, как простая сестричка разносила раненым лекарства, меняла бинты и белье…

Врачебный подвиг таких патриотов был высоко оценен, как и самого Миротворцева. Особо уполномоченный Российского Красного Креста граф Балашов рекомендовал Миротворцева на должность ординатора Госпитально-хирургической клиники престижной Военно-Медицинской Академии.

В послужном списке Миротворцева сообщается, что он, военно-полевой хирург, имеет такие награды, как орден святой Анны 2-ой степени с мечами, Святого Станислава 3-ей степени с мечами, Золотую медаль на Георгиевской ленте с надписью «За храбрость», медаль Красного Креста за войну с Японией, серебряную медаль «За осаду Порт – Артура».

После войны Сергей Романович спешит передать накопленный дорогой человеческой ценой опыт младшим коллегам. Пишет немало монографий, диссертаций, статей по сложной военной хирургии. Изучает за рубежом, в Европе, новейшую практику клиник. Неутомимо идет к вершинам мастерства!

Знакомясь с материалами, я невольно подумал, хорошо, что Провидение не дало когда-то нашему земляку поступить в сельскохозяйственную академию. Это просто знак, перст судьбы. Ведь на свет появился талантливейший хирург!

Но ему оставалось работать спокойно совсем не долго.

Надвигается беспощадный 1914 год. По земному шару тяжко ступает оскаленная Первая Мировая. Снова на загазованных ядами, смрадных и пылающих фронтах торжествуют изуродованные трупы, тлен и кровь. Такая тонкая грань между жизнью и смертью! И снова теплится надежда на спасение и радость жизни!

Миротворцев торопится на фронт в качестве хирурга – консультанта Красного Креста. Ему нет еще и сорока. Он уже владел бесценным опытом лечения раненых в эвакогоспиталях и оказания скорой помощи на полях сражений.

На Кавказском и Западном фронтах все это отдавал на вооружение жаждущим специальных знаний и практики военным хирургам. Кстати, один их боевых орденов он получил за невиданно-смелую переправу госпиталя с ранеными через Вислу.

Не забудем, что он был одним из организаторов Красного Креста в России. Он оставался на громыхающем Западном фронте в звании главного хирурга и помощника главуполномоченного Красного Креста до потрясений Февральской революции 1917 года.

Через много драматических лет он скажет молодым коллегам, что искалеченных, кровоточащих, обинтованных раненых надо просто любить.

«А любить, это значит, жертвовать собою, своим временем, досугом… и удовольствиями. Нужно отдать своё сердце и так относится к раненому, как к своему родному. Хирургия не служба, а честь, радость, вдохновение, хирургия — это счастье людей, отцов, матерей ».

Когда я впервые много лет назад прочел эти слова, они меня потрясли. Какое благородство и мужество делу, которому ты служишь!

Неустанного и подвижного Миротворцева видят на разных фронтах, он переезжает от одного переполненного госпиталя к другому. Обладая твердым характером, требует и добивается – то медикаментов и оборудования, то дополнительно фельдшеров и врачей. Каждый день- борьба. Борьба за жизнь раненых!

Когда он пишет о том напряженном времени, то избегает писать о себе, о неимоверной усталости…Он нигде не упоминает, с каким огромным физическим и нервным усилием приходилось работать и оперировать. Только один раз промелькнула фраза, внешне такая беспристрастная, но в высшей степени красноречивая.

«Сегодня после операции зашел взвеситься. Оказывается вес моего тела 81 килограмм 300 граммов. А в день объявления войны во мне было 106 килограммов». И все… Больше никаких комментариев. Такова была будничная, многолетняя отвага и долг хирурга.

Сергей Романович с 1939 по 1941 годы трудится главным хирургом по оказании помощи раненым в войне с белофиннами. В годы сражений с фашистскими полчищами он главный хирург эвакогоспиталей Саратовской области, где размещалось более ста восьмидесяти госпиталей.

К дореволюционным солидным наградам его прибавятся награды, ордена советского времени. Будет даже медаль «За оборону Сталинграда»,великого города на Волге.

Усталый от пережитых войн, он продолжит свою мирную, плодотворную работу ректором государственного университета города Саратова.

Этот скромный парень из казачьей глубинки, станет известным Российским Академиком, мир будет читать десятки его научных трудов! Он был великим хирургом, ученым, талантливым организатором. Он был солдатом пяти войн!

Сергей Романович Миротворцев был человеком, который нёс в своих руках то необыкновенное чудо, которое все мы называем ЖИЗНЬ!

… А там, вдалеке, помнила о нем родная Усть-Медведицкая станица, и по-прежнему на заре заливались петухи, в траве стрекотали кузнечики и бежали в школу озорные русоголовые мальчишки.

© Copyright: Николай Бичехвост, 2011

Еще не раскрыты все тайные планы Германского Третьего рейха в завоевании мирового господства, создания на развалинах СССР национальных государств с целью дальнейшей оккупации Ближнего и Дальнего Востока, Индии...

Анализ деятельности национальных вооруженных формирований на территории СССР, сражавшихся на стороне нацистской Германии, причин, толкнувших представителей кавказских народов на этот союз, может быть полезным сегодня в вопросах предупреждения межнациональных и межрелигиозных военных конфликтов.

Особая роль в планах германского командования по национальной политике в пределах СССР отводилась народам Кавказа.

Гитлер решил не проводить в этом регионе широкой колонизации, а предоставить горским народам самостоятельность при условии, что они выступят против большевизма. Уже в конце 1941 г. он издал распоряжение о формировании 4-х национальных легионов, в том числе Армянского легиона.

Россия и Армения издревле имели добрососедские государственные и духовные связи. Благодаря успешным военным действиям в Закавказье Россия помогла армянскому народу освоботся от персидского и турецкого владычества.

Поэтому выступление во второй мировой войне 20-тысячного Армянского легиона под знаменем вермахта стало для Советского правительства результатом крупного стратегического и политического просчета.

Причины его крылись, прежде всего, во внутренней порочной политике большевиков, проводимой на Кавказе.

Советская власть мало внимания обращала на национальный уклад жизни народов этого региона. Национализация и советизация земли, принудительная коллективизация, раскулачивание, преследование верующих и многие другие действия большевиков были враждебно встречены свободолюбивым горским населением.

Таким образом, усиление партийно-советского диктата без учета вековых национальных традиций, привело к созданию в горах вооруженных антисоветских отрядов. Карательные меры НКВД, применение против повстанцев обстрелов артиллерии и авиации, гибель мирных жителей, разрушение селений еще сильнее озлобили и сплотили жителей Кавказа, подталкивали к активизации их отряды самообороны.

Да, в начале Второй мировой войны представители горских народов увидели в немецких войсках освободителей от большевизма. Многие все же не решались открыто занять сторону фашистских оккупантов. Однако быстрое продвижение немецких войск к Северному Кавказу положило конец их сомнениям. Сказывалось влияние того, что территории Чечни, Ингушетии контролировались местными повстанцами, получившими от фашистов современное оружие и первоклассных инструкторов. Деморализирующе подействовало на всех

огромное число окруженных и сдавшихся в плен советских военных подразделений к концу 1941 г. (3,9 млн. красноармейцев!).

Более того, ранее организованные в Кабардино-Балкарии советские партизанские отряды стали один за другим переходить к немцам. Партийно-советский актив нередко сотрудничал с оккупантами. Так, ушедший в отряд национальных повстанцев помощник прокурора Кабардино-Балкарии был назначен немецкими властями министром этой республики. Председатель городского Совета Нальчика стал бургомистром этого города. Стратегией немцев было привлечение бывших коммунистов из национальной элиты к руководящим должностям на оккупированных территориях.

В Красной Армии в работе с солдатами национальных батальонов, дивизий, эскадронов допускались грубейшие просчеты.

Солдаты различных национальностей обучались слабо. Половина из них не понимала русского языка, а многие были вовсе неграмотны. Командиры и политработники зачастую не знали и не считались с национальными традициями своих необстрелянных подчиненных, процветали грубость и бездушие. Идеологическая и воспитательная работа была запущена. Эти и другие причины приводили к измене Родине, массовому дезертирству вместе с оружием и боеприпасами.

Только за шесть месяцев 1942 г. к немцам перебежало 79,3 тысячи красноармейцев, включая кавказцев.

Германское командование, напротив, придавало колоссальное значение обработке красноармейцев и населения путем радиопередач, печати, распространения листовок и слухов. Его пропагандистский аппарат являлся особым родом войск и насчитывал 15 000 отменных специалистов. Его особое внимание нацеливалось на национальные меньшинства в Красной Армии.

Разложение в Красной Армии военных национальных подразделений постепенно возрастало.

Так, на закавказском фронте 89-я армянская дивизия, плохо обученная и неопытная, дрогнула в первом же бою с немцами, растеряла технику. К противнику перешло сразу же 400 человек, многие дезертировали. Дивизия была признана советским командованием недееспособной, равно как и соседние грузинская и азербайджанская.

А на захваченных территориях Вермахт создавал из перебежчиков, дезертиров и добровольцев восточные военные национальные формирования.

Так, весной 1942 года под Севастополем и Керчью обнаружилось немало перебежчиков и военнопленных из советских дивизий, которые состояли на 80% из кавказцев и казаков. Немцы выбрали из них 1500 добровольцев и разместили в спецлагере. В их числе было 400 армян, сформированных в 3 национальные роты.

Надо признать, что сотрудничать с оккупантами вынуждали и другие факторы: смерть и голод в концлагерях для военнопленных, надежда любым путем вырваться из плена и т. д. Это давало возможность Вермахту приступить к целенаправленному и усиленному формированию восточных легионов. Германское командование при их помощи хотело также восполнить крупные потери в своих войсках.

15 апреля 1942 года Гитлер перед началом битвы за Сталинград разрешил использовать кавказцев в борьбе против партизан и на фронте «в качестве равноправных союзников», что и было подтверждено специальным «Положением о местных вспомогательных формированиях на Востоке».

Характерно, что перешедшие к немцам советские военнопленные получали ряд льгот, закрепленных приказом № 13 Верховного командования Вермахта «Об обращении с перебежчиками», одобренном Гитлером.

Сталин «облегчил» германскому командованию задачу.

В приказе № 270 от 16 августа 1941 г. все военнопленные были названы дезертирами и предателями и подлежали уничтожению. Семьи попавших в плен командиров и политработников подлежали аресту и ссылке, а семьи солдат лишались государственных пособий и помощи, что обрекало их на голод и лишения.

Еще жестче позиция закреплялась в приказе Народного Комиссара Обороны Союза ССР № 277 от 28 июля 1942 г. (без права публикаций). В неустойчивых дивизиях были введены штрафбаты и заградотряды с правом расстрела бойцов при их попытке дезертировать или сдаться в плен, которые также действовали под Сталинградом в 62-й и 64-й армиях.

Формирование Армянского легиона началось в первые месяцы 1942 года, вдали от Родины, в Польше, в Пуллве и на Украине. В отличие от других национальных военных формирований, легион имел этнически однородный, спаянный состав. Под руководством немецких офицеров легионеры проходили усиленную боевую подготовку. Их планировали использовать в сражениях против Красной Армии и партизан, для проведения диверсий и разведки, несения караульной службы.

Видную роль в образовании этих армянских частей играли эмигранты, члены национальных комитетов. Среди армян особым почетом пользовался Дро Канаян, командующий Армянским легионом. Он же был руководителем известной разведгруппы «Дромедар», видным деятелем национального сопротивления в 1918 — 1920 гг.

Одетые в фашистскую форму армяне приезжали в лагеря военнопленных для вербовки земляков. Они обещали отнять земли у азербайджанцев и раздать их армянам, но после завоевания Кавказа. Кроме разжигания национальной вражды, немцы посылали группы завербованных легионеров на экскурсии в Берлин, чтобы по возвращении те рассказывали в ротах о замечательной жизни немецкого населения. В лагерях легионеров-мусульман звучали призывы к «священной войне» против «неверных» в союзе с Германией.

К концу 1942 г. на фронт из Польши были направлены первые полевые батальоны восточных легионов, в том числе два армянских №№ 808 и 809. Один из них расположился в Майкопе.

В начале 1943 года на фронт последовали еще три армянских батальона №№ 810, 812, 813. Третью очередь дали фронту еще три армянских батальона: №№ 814, 815, 816.

Всего за два года, до конца 1943 года, в Польше было создано 52 полевых батальона в 50000 бойцов. Среди них было 8 армянских батальонов (батальон насчитывал до 1000 бойцов). Они были хорошо вооружены в избытке советским трофейным оружием, минометами, пулеметами, противотанковыми пушками. В операциях участвовали, как правило, профессиональные кадровые немецкие офицеры.

Вермахт, в связи с огромным поступлением военнопленных, открыл в мае 1942 года центр формирования восточных легионов на Украине, в Полтавской области. За два года было создано 25 полевых батальонов в количестве более 30 тысяч человек. В том числе было скомплектовано три армянских батальона.

Осенью 1942 года в бои под Сталинград и на Кавказ была брошена первая очередь организованных в Польше и на Украине национальных батальонов. В масштабах армий «А» и «В» с сентября 1942 года по январь 1943 г. было задействовано двадцать пять полевых батальонов восточных легионов, которые выполняли боевые задачи наравне с фашистскими войсками.

Большинство этих батальонов были приписаны к шестой армии Паулюса. Советское командование, очевидно, учитывало национальный состав германских войск.

Так, во время решающих боев за Сталинград в рядах Юго-Западного фронта (наступление началось 20 ноября 1942 г.) сражалась пятьдесят одна тысяча бойцов-коммунистов, из них тридцать одна тысяча русских, десять тысяч украинцев и всего лишь триста семьдесят армян.

Несмотря на это, только по Сталинградскому фронту на 15 октября 1942 г. было задержано заградотрядами сбежавших с передовых линий фронта 15,6 тысячи бойцов.

В районе Моздока и Нальчика на стороне нацистов сражался «809-й» армянский батальон.

Германское командование отмечало, что восточные части на Кавказе «действовали в крупных лесных районах часто полностью самостоятельно, успешно боролись с бандами и отрядами противника и внесли большой вклад в дело умиротворения этих районов».

Кроме полевых, боевых батальонов имелось еще 22 армянских батальона, выполнявших транспортное, железнодорожное и другое обслуживание германской армии. Легионеры нередко дезертировали. Так, не вызвавший доверие немцев был разоружен «808-й» армянский батальон и превращен из боевого в дорожностроительный.

Однако случаев добровольных переходов отрядов армянских легионеров на сторону Красной Армии либо к партизанам, как было в Грузинском, Туркестанском и других легионах, не отмечалось.

В конце войны Добровольческие формирования стали перебрасывать в Западную Европу. Центры их формирований на территории Польши и Украины упразднили. Армянские батальоны №№ 809, 812, 813 перевели во Францию, в город Манд. Теперь солдаты восточных легионов были хуже вооружены и морально подавлены. Большая часть их уже не могла противостоять сильным англо-американским войскам. В результате был уничтожен 809-й «показательный» армянский батальон.

Остатки разбитых на Западном фронте восточных легионов были переформированы. Армянских легионеров включили в истребительско-противотанковые соединения, и они сражались на Одерском фронте, обороняя весной 1945 г. Берлин.

Во время отступления фашистов с Кавказа часть легионеров осталась в родных краях, продолжая диверсионно-террористическую деятельность.

Чтобы лишить бывших легионеров поддержки местных жителей, Президиум Верховного Совета 19.04.1943 г. издал Указ, который предусматривал ссылку и каторгу до 20 лет.

За совершение тяжких преступлений — «повешивание осужденного производить публично, при народе, а тела оставлять на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали...».

Приказ НКВД Союза ССР от 18.04.1945 г. устанавливал, что при проведении органами НКВД очистки тыла от вражеских элементов, совершивших диверсии и теракты, войскам уничтожать таковых на месте преступления, а иных подвергать аресту.

На территории СССР было зафиксировано до 300 тысяч вооруженных пособников немецким властям, в том числе сотрудничавших с восточными легионерами. Всего же на оккупированных территориях СССР сотрудничало с немецкими властями в разных формах около миллиона человек.

Армяне, проживающие в 1941-42 гг. в Крыму, были репрессированы. Вместе с 18,3 тыс. татар депортировали и 10 тысяч армян. Возвращение их затем в занятые и заселенные родные края вызвало острые межэтнические конфликты.

Амнистия советским гражданам, сотрудничавшим с оккупантами в период войны по малодушию или неосознанности, была объявлена только 17 сентября 1955 г.

На карателей, осужденных за убийства и истязания граждан, она не распространялась. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 22 июня 1956 г. № 998-490с «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей» указывало на необоснованное применение к ним репрессий, привлечение к уголовной ответственности, ограничение места жительства и других гражданских прав и свобод. Ответственным министерствам поручалось обеспечить ряд мер по восстановлению законности этой категории лиц.

Однако крупных аналитических трудов об армянских легионерах, оставшихся после войны в СССР, о законности привлечения их, пособников, к уголовно-судебной ответственности, применения репрессий к их семьям, их реабилитации, военно-исторической и юридической науками, за исключением отдельных исследований, еще не разработано.

Данная тематика нуждается в дальнейшем комплексном исследовании военных, ученых, социологов, юристов, историков и психологов. Ее выводы на базе исторического опыта могут быть использованы в предупреждении негативных проявлений в межэтнических отношениях, в системе Вооруженных Сил РФ, в предотвращении вооруженных столкновений и террористических актов на межнациональной и религиозной почве, как в районах Закавказья, Средней Азии, так и в других горячих точках страны.

© Copyright: Николай Бичехвост, 2011

Не всякий знает, что он был видным военачальником Белого движения.

Казак станицы Иловлинской Области Войска Донского, Петр Писарев родился в декабре 1874 года. Сын офицера. Окончил станичную церковно-приходскую школу, Атаманское техническое училище и Новочеркасское казачье юнкерское училище.

Службу нес в Донских казачьих полках.

В Первой Мировой войне он командир сотни, эскадрона, полка. За храбрость награжден орденом святого Георгия и Золотым оружием.

В 1917 году Петр Константинович командир 42-го Донского казачьего полка. В начале 1918 года прибывает в Новочеркасск и, будучи полковником, вступает простым рядовым в Добровольческую армию.

Участник 1-го Кубанского сурового похода. В атаке под Екатеринодаром 29 марта 1918 года был ранен, но остался в строю.

Летом 1918 года Петр Константинович возглавляет Партизанский пеший казачий полк, и за доблесть в боях с красными полками получает звание генералмайора.

В феврале 1919 года Писарев командует боевыми частями в армии генерала Врангеля. Возглавляет 1-й Кубанский корпус.

Осенью 1919 года он назначен начальником гарнизона Царицына, занятого частями генерала А.П. Деникина.

Писарев в ожесточенных боях отражает наступление 10-ой Красной армии на Царицын, осуществляя, по оценке Врангеля, «руководство всей операцией».

В это время Писарев был произведен в генерал-лейтенанты. При отступлении в 1920 году с армией Врангеля и оставлении Новороссийска, Писарев объединил отказавшиеся капитулировать перед красными Донские и Кубанской части. Дождавшись подхода кораблей из Крыма, погрузил и вывез около 15 тысяч казаков, чем спас их от уничтожения красными войсками.

Петр Константинович эвакуировался в Крым, в котором обреталось до 100 тысяч царских офицеров, не желавших под разными предлогами участвовать в борьбе с большевиками. На передовой сражалось с красными частям всего 25 тысяч офицеров.

Главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России генерал-лейтенант П. Н Врангель назначает Писарева комендантом взбудораженного Севастополя.

«Новым комендантом был назначен генерал Писарев, хорошо мне известный по деятельности его в кавказской армии, где он командовал корпусом.

При нём Севастополь сразу подтянулся», вспоминает Врангель.

Писарев жестко наводил порядок в городе среди беспредела разболтанных военных.

«… Большинство офицеров и штатских щеголяли в чистом обмундировании, тратили огромные день-

ги по ресторанам и трактирам. Главным занятием в тылу была торговля, спекуляция с валютой, продажа

казенных вещей. Жутко было смотреть на толпы бездельников, здоровую молодежь, к тому же требующих

продовольствия, квартир и жалования…».

«Мы учинили в Севастополе внезапную и поголовную мобилизацию всех беспризорных господ офицеров», вспоминает сподвижник Писарева генерал А.В. Туркул.

«В конце мая генерал Писарев был назначен мною командиром Сводного корпуса, в состав которого вошли Кубанская дивизия и бригада туземцев…», пишет Врангель в мемуарах.

В мае 1920 года Писарев участвует в боях при выходе армии генерала Врангеля из Крыма в Северную Таврию, в июне разбивает корпус красного военачальника Жлобы.

В августе он командует 1-м армейским Добровольческим корпусом, заменив генерала Кутепова, ставшего Командующим 1-ой армией.

Писарев возглавляет добровольцев вплоть до последних боев на Перекопе.

В ноябре 1920 года Писарев с частями армии Врангеля эвакуируется из Крыма в Турцию.

Находится в эмиграции в Греции, является представителем Донского атамана. В 1921 году переезжает в Югославию.

Дальнейшую эмиграционную жизнь Петр Константинович связывает с Францией.

Проживал он в своем небольшом имении недалеко от великосветского Парижа. Встречался с соотечественниками – офицерами. Они перебирали фотографии и годы своей юности, пригубляли французское вино и тосковали по серебристым ковыльным степям, звонкому пенью жаворонка в небесной вышине, духовитому сену на левадах.

Петр Константинович среди белоэмигрантов был избран председателем общества участников 1-го Кубанского похода.

Но вернуться в отчий край он не смог. По ночам его волновали сны, напоминая о военной молодости:

Привал. Стена погоста.

Летает желтый лист.

И вот подходят гости,

И с ними гармонист.

Запомнил гармониста

С девицей впереди,

Стеклянное монисто

На пляшущей груди.

Гудели пушки где-то

В осенней полутьме.

Зачем приснилось это

Опять сегодня мне?

Так щемяще писал в Париже белый офицер А. Туроверов.

В 1939 году Писарев тайно, по поручению генерала Деникина, возглавил Союз добровольцев по противодействию немецкому оккупационному режиму.

Семидесятилетний генерал-изгнанник А.И. Деникин, несмотря на помещение его жены в концлагерь, полунищенское существование, категорически отказался от сотрудничества с гитлеровцами. Писарев и другие соратники Деникина не оставляли его в беде.

«Уже несколько недель бывшие подчиненные моего отца (генерал Писарев, полковники Глотов…), которые как-то сводили концы с концами в Париже и иногда в Германии, складывались и посылали моим родителям посылки. Чтобы не оскорблять моего отца, они в качестве отправителя указывали меня», вспоминала дочь Деникина Мария Антоновна.

1953 год. Париж. Одним из кандидатов на пост Донского атамана был белоэмигрант, генерал-майор С.К. Бородин, из казаков станицы Нижне-Курмоярской. Однако он отказался от своей кандидатуры, уступив место П.К. Писареву.

Десятки лет Петра Писарева, прожитых им в изгнании нам пока неизвестны…

Скончался Георгиевский кавалер П. К. Писарев 22 декабря 1967 года в г. Шелль.

Посетим пригород Парижа. Русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Наш современник, француз Ренэ Герра, давно озабоченный безразличием русских властей к судьбе этого известного погоста, приглашает туда корреспондента Ю.Лепского:

«Идемте, я покажу вам надгробия не только известных людей, но и тех, о которых в России вряд ли знают и по сей день».

И подводит к надгробьям, где захоронены атаман Всевеликого Войска Донского А.П. Богаевский, писатели Иван Бунин, Мережковский и З.Гиппус, Александр Галич, донец генерал Петр Константинович Писарев…

Глядя на ветхие захоронения изгнанников, журналист вопрошает:

«Будет ли у нас когда-нибудь один День всех святых для всей России? Чтобы мы вместе сумели склонить головы перед нашей общей историей, перед ее жертвами, святыми и мучениками, как бы ни сложились их судьбы, где бы ни закончился их путь».

Воистину, не пора ли прекратить нам делиться на белых и красных, поскольку не будет «покоя ни нам, ни гробам на наших погостах».

Ибо казаки, опочившие на чужбине, как и П.К.Писарев, отделены теперь от родного Дона неумолимым расстоянием вечности…

© Copyright: Николай Бичехвост, 2011

Рецензии

Спасибо Вам за огромный труд! Я словно Америку для себя открыла! Прочитала на одном дыхании.

В русских кругах Буэнос-Айреса, столицы Аргентины, знают имя этого талантливого художника. Это Попов Константин Васильевич!

При жизни Константина Попова блистало более 40 его персональных выставок в столице, городах Росарио, Мендоса, Мар-дель-Плата и других.

Но вряд ли знают о поразительном творчестве и судьбе художника Попова его земляки из казачьей станицы Михайловской, в которой он родился в 1897 году.

И не потому, что земляки не желали о нем знать, а потому, что советская власть всякие сведения об успешной жизни белоэмигрантов за границей тщательно скрывала от своих граждан. Тем более о талантливых казаках зарубежья!

Константин Попов образование получил в казачьей донской столице Новочеркасске. Проявил дарование к рисованию и был принят в Московскую школу живописи, ваяния и зодчества. Среди учителей его был художник К.А. Коровин, писавший в Москве декорации по эскизам известных живописцев В.Васнецова, В.Поленова и бывший художником при Императорских театрах.

Очевидно, он и заложил юному Константину Попову искусство театральной декорации, тонкого колорита пейзажей и интересного портретиста.

Но в творческую судьбу Попова вмешалась смута революции и в 1918 году он возвращается в свободный от красных частей Новочеркасск. Вместе с отчаянной молодежью Дона встает в шеренги Белого движения.

Участвует в сражениях гражданской войны.

Но от бессмысленной кровавой бойни стали уставать и красные и белые. Белое движение потерпело явное поражение.

В 1920 году Попов с остатками армии Врангеля в составе Атаманского военного училища эвакуируется через Черное море на остров Лемнос в лагеря беженцеы-изгнанников. Но и здесь не проходила у него взбудораженная память о былом:

Забыть ли, как на снегу сбитом

В последний раз рубил казак,

Как под размашистым копытом

Звенел промерзлый солончак,

И как минутная победа

Швырнула нас через окоп,

И храп коней, и крик соседа,

И кровью залитый сугроб.

С отрядом офицеров эмигрирует он в Болгарию. Поступает в Академию художеств, которая через два года направляет его в Рим для совершенствования в

искусстве. На жизнь он зарабатывает, расписывая различные декорации в театре «Констанца». Так прошли три года.

В 1926 году Константин Попов переезжает во Францию, и работает день-ночь на заводе «Ситроен».

И тут судьба проявляет к нему благосклонность.

Попов встречает своего бывшего профессора, К.А.Коровина, находящегося в эмиграции. Благодаря его помощи Попов смог возвратиться к желанной деятельности художника. Дирекция престижного театра Шан-э-Эпизе приняла его в качестве художника-декоратора — и не разочаровалась!

Парижская богема в течение пятнадцати лет восторгалась зрелищными театральными декорациями Попова, написанными для парижской группы Московского художественного театра, русской оперы Церетели, хора Аргенева-Славянского, к постановкам балета Анны Павловой и других.

Обретший славу в Европе, Попов в 1936 году получает персональное приглашение из-за океана — приехать на солидную работу в Аргентину, в которой проживало до двухсот тысяч эмигрантов из России.

В столичном Буэнос-Айресе, в группе лучших художников мира, Попов участвует в уникальной росписи стен и потолка огромного театра «Бабилония», общей площадью 5 тысяч кв. метров живописи, и панно во «Дворце танца», где среди национальных танцев им запечатлен наш жгучий «Казачок».

Константин Васильевич писал красочные декорации в театрах Буэнос-Айреса, как «Колон», «Атенео» и других. Публике известен был также колоритными тропическими пейзажами, броскими натюрмортами и портретами.

Он, неутомимый художник, участвовал в культурной жизни русской колонии, где имелись различные объединения, драматический кружок, ставящий

спектакли русских классиков.

В Аргентине слышал русскую речь и песни, видел славянские лица. Встречались даже волжские переселенцы-колонисты из Камышинского уезда на Волге.

«Связующим и осведомленным о русской жизни в Аргентине центром служит местная газета «Русский в Аргентине». Редактором ее является бывший парижанин, инженер Г.М. Киселевский, шесть лет тому назад переселившийся в Буэнос-Айрес, а издателем предприимчивый С. И. Стапран, бывший офицер».

Эта русская газета с драматическим кружком, и вступившим в работу Пушкинского комитета Константином Поповым, провели в Буэнос-Айресе блистательные мероприятия, посвященные памяти великого Пушкина в связи со столетней годовщиной со дня его смерти.

…Константин Васильевич Попов, очень рано, в возрасте 55 лет упокоился в стране солнца и цветов Аргентине.

Он оставил после себя великолепные произведения живописи.

Интересно, увидим ли мы когда-нибудь, хотя бы толику из богатого творческого наследия нашего славного земляка?..