В одном из своих старых отзывов я уже как-то говорил — иногда поиски книги оказываются интереснее, чем сама книга. И недавно получил лишнее тому подтверждение. На одном из сайтов выложен целый список «вольных» продолжений и стилизаций на тему знаменитого романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо». Список внушительный, начинающийся от совсем древних романов, и продолжающийся до современных. Помню, где-то в конце того списка глаз зацепился на следующем названии: «Il Caso Montecristo» (1976). Произведение было внесено с небольшой аннотацией, которая и привлекла внимание. В ней говорилось о молодой итальянке, угодившей в тюрьму, и вырвавшейся из заключения с помощью пожилой узницы с Сардинии. Потом она, разумеется, начинает мстить врагам и недругам. Выходит, «Монте-Кристо» в женском обличье, да ещё и в итальянских реалиях 1970-х — звучит неплохо. Только вот найти данную книгу оказалось совсем не просто. Её автор (Энцо Руссо), юрист, сицилиец, известен романами про мафию, сотрудничал с издательством «Mondadori». Кое-что у Руссо было экранизировано — например, кинофильм «Уважаемый Человек» (1993) с двумя легендами итальянского криминального кино — Микеле Плачидо и Марио Адорфом. На русский язык Руссо почти не переводился, одним из немногих, кто проявил к нему интерес, было несгибаемое издательство «Детская Литература», выпустившее в середине 80-х его книгу для подростков (к слову, для любителей фант. допущений — Руссо иногда прибегал к ним как раз в этой, детской серии)...

Но вернусь же к «Делу Монте-Кристо». Примерно год назад мне всё-таки удалось найти скан одного из изданий и примерно тогда же худо-бедно ознакомиться с текстом. Ну, а сейчас, наконец, выдалась возможность посвятить ему несколько строчек. Завязка истории выстроена типично по-итальянски — комиссара Ракити из Рима вызывают в кабинет шефа, начальника полиции Палмьери. Комиссару необходимо явиться в правительственный дворец для встречи с главой кабинета премьер-министра. Дело требует полной секретности — даже непосредственный начальник Ракити, Коррадино Де Лючия, не должен знать деталей. Встреча с профессором Монтеро проходит с недомолвками и раздражает своей иносказательностью. Существует небольшой круг высокопоставленных чиновников (четыре человека), недавно получивших анонимные письма с угрозами. На обычный шантаж это не похоже, дело в чём-то другом. Причем, Монтеро явно знаком с отправителем, но решает использовать комиссара в тёмную — мол, ты найди источник, а я не обязан тебе раскрывать побудительные мотивы «деликатного» свойства. Комиссару Ракити придётся покопаться в грязном белье римской элиты...

После самоубийства сенатора Джуссани в своем кабинете, где у него сдают нервы, комиссару, наконец, раскрывает карты один из «соучастников». Наружу выползает давняя история — инцидент роковой ночью с участием вышеупомянутой четверки и юной бельгийки Катрин. Так уж получилось, что те, кто были виноваты, наказания избежали, а вот невинный провинциальный адвокат Армандо де Санктис, напротив, получил сполна — семь лет тюрьмы. Соответственно, все считают, что анонимные письма, наводящие панику, — дело рук де Санктиса. Комиссару ничего не остается, как несколько раз утешить женщину сенатора Джуссани — элегантную вдову Кристину... Правда, существует одно но. Не похож Армандо де Санктис на хладнокровного убийцу. Никак не похож. Это в других книгах подобные персоны выходили на свободу полные сил и решимости отомстить. Здесь же Ракити наблюдает морально сломленного и подавленного человека. Его единственная нить — женщина по имени Даниэла Моралья, которая, судя по всему, и стоит за угрозами и местью. Она была близка с Де Санктисом, ездила к нему на Сицилию. Но как найти её?...

Вот так поворот. Что же получается — аннотация, о которой я говорил выше, права только в одном — женщина-мстительница в романе действительно существует. Но, а) никаких побегов а-ля Дантес из тюрьмы здесь нет; б) пожилой сардинки тоже нет; в) цепочка мести более сложная, чем в предполагаемом первоисточнике — мстит не лично «невинно осужденный», а за него работает другое лицо. Единственный минус — личность этой женщины, Даниэлы Моральи, очевидна примерно с половины книги — легко угадывается под каким другим именем она уже негласно фигурирует в сюжете.

Что еще добавить. Как говорится, итальянские детективы встречаются редко, а хорошие — еще реже. Несмотря на коварство мира, литературно описываемое автором, в книге не содержится ни одной жестокой или хотя бы натуралистичной сцены — всё ужасное проистекает будто за кадром и в заголовках газет. Тем самым Руссо показывает — вот оно, оглянитесь вокруг, всё перед вами, ничего не придумываю. Комиссар — отнюдь не супермен, честный человек с хронической язвой желудка... Ну а «Монте-Кристо» на обложке оказывается всего лишь фигурой речи, настоящие же «пастиши» этого романа, видимо, так и остались похороненными в конце позапрошлого века. Впрочем, роман Энцо Руссо отчасти интересен и сам по себе — как ни крути, итальянские романы — это отдельная ветка, не случайно «giallo» одно из тех словечек, что до сих пор на слуху даже у тех, кто не знает итальянского...

«Гончаров загадочно улыбнулся. — Счастье растёт быстро, сэнсэй, если есть чем удобрять его. Вам необязательно жить в Токио. Например, в Москве или Ленинграде. И в уважении к науке и ученым Советскому Союзу сейчас нет равных...».

Да, пусти доктор Такаги роман в другое русло, так и представил, как «великий сэнсэй» Хонма обыгрывает в шахматы Корчного, Спасского и Тайманова на чемпионате Ленинграда 1958-го года и занимает первое место (участвуя вне конкурса)... ハスキル人 (~ «Гость Хаскилла») — НФ-роман «ближнего прицела» Такаги Акимицу эпохи «холодной войны». Мы так и не узнаем, кто же устранил загадочного «хаскилльца», заместившего собой простого японского гражданина и способного своими знаниями нарушить баланс сил на планете (всего один человек...).

Кратко о сюжете. В лучших японских традициях роман начинается с проникновенного письма. Учитель старшей школы из Мацумото Кэнъитиро Хонма пишет известному астрофизику Кияме Сёхэю. Хонма рассказывает о странном происшествии: во время похода в горы он увидел, как с неба медленно опустился металлический цилиндр. Потом некая сущность (далее пояснят — инопланетный мозг с планеты Хаскилл, расположенной в 3156 световых годах от Земли...) физически проникает и вживается в мозг учителя. Теперь Хонма — уже не Хонма. Отныне он — носитель суперразвитого интеллекта, опережающего земной. Его цель — навести идеальный порядок на Земле и внедрить передовые знания. И всё это он готов осуществить совершенно бескорыстно и безвозмездно, без каких-либо патентов и желания обогащения. У него произошла личная драма на родной планете, и он стал добровольным участником эксперимента. А ведь мог этот цилиндр в океан упасть или в пустыню — и не было бы его больше. Кстати, любопытно, что в романе никак не обсуждается моральный аспект (в преддверии таких-то изобретений, захлестнувших умы) — а спрашивал ли кто-нибудь у того учителя, согласен ли он, собственно, уступить свой мозг?..

Достаточно интересно наблюдать, как доктор Такаги выводит доказательства сверх интеллекта хаскилльца. А ведь поначалу была мысль, что автор иронизирует, и речь идет о психическом расстройстве, которое вот-вот откроется. И он явно подстраивает примеры под разные категории читателей — ведь неизвестно, кого из читателей что удивит больше, люди все разные. Хонма виртуозно исполняет сложнейшую чакону Баха, достает для двух новых друзей два билета в лотерею подряд — с заветной комбинацией цифр («божественное чутье»?), легко обыгрывает двух игроков-профессионалов — Мурату -9-й дан по го («словно бог учил меня играть в го») и Аояги (8-й дан по сёги). Наконец, через месяц Хонма демонстрирует устройство для опреснения морской воды с использованием революционной полупроницаемой мембраны. Аппарат разделяет воду на пресную и концентрированный солевой раствор без значительных энергозатрат. И это только начало... Пришельцем в Токио заинтересовываются представители двух крупных держав — американский спецпосланник Маккензи приглашает его продолжать ученую деятельность в США, а секретарь советского посольства Сергей Гончаров сулит «великому сэнсэю» невесту, вызывающую у того бурю чувств («женскими волосами можно связать по ногам большого слона»)...Конечно, совершенно ясно, в какую сторону изобретений планируют те и другие державы направить мозг хаскилльца. И, по-видимому, Хонме становятся ближе коммунистические идеи. Не обойдется и без трагедии — чтоб не открывать спойлер, детали раскрывать не буду. Отмечу лишь, что завершающая кода с переносом сознания в иное тело (что-то вроде книжных идей 50-х Пэта Франка или Курта Сиодмака, если не ошибаюсь) неожиданно придаёт истории элементы ужаса. Есть в тексте и некоторые библейские аллюзии (например, хаскиллец способен в некоторых случаях оживлять мертвых благодаря воссозданному им лекарству падмину)...

Отмечу следующее. Учитывая любовь доктора Такаги к полицейским детективам, от него трудно было ожидать того, о чём пойдет речь ниже, но факт есть факт: в своей книге 1950-х гг он предусмотрел несколько идей, получивших реализацию сорок-пятьдесят лет спустя. В целях экономии места перечислю лишь некоторые из них.

1. Авторучка со скрытой видеокамерой (подобные устройства в описываемое время не были доступны из за отсутствия миниатюризации технологий).

2. Плоские телевизоры, висящие на стенах «как картины» (появились только в начале 2000-х, в описывамое время не были возможны из-за громоздких ЭЛТ).

3. Робот-пылесосы («...примерно через полмесяца вместо обычных пылесосов будут использоваться электронные уборщики, они тоже полностью автоматические»). Как известно, описанные модели начали появляться лишь в конце 1990-х.

4. Расширенная концепция Умного дома. Говорят, прототип дал ещё Тесла, но у Такаги описывается ряд любопытных деталей.

5. Устройство для отслеживания местоположения человека с указанием пройденного им расстояния. Напоминает поздние GPS.

6. Видеонаблюдение на расстоянии с выводом изображения на экран в «реальном времени». Звучит по-передовому, но, скорее всего сия светлая идея приходила в головы многим...

Роман относительно небольшой — читается за вечер, но характерно, что Такаги успел коснуться и детективных идей на фоне фантастики. Слегка. Например, вдова бизнесмена собирается подать в суд на полицейских (с обвинением в убийстве) в случае, если ее супруг не будет оживлён через десять дней. На каком основании? Такаги отлично разбирался в процессуальных тонкостях: если умерший (!) человек не был в установленный срок признан мертвым юридически, значит, он был умерщвлен во время «оживления» — с использованием лекарственного средства не прошедшего испытаний даже на животных. Действительно, случай нетривиальный...

Хотя характер повествования лёгок, он всё же не такой, как у приключенческой литературы. Как бы точнее сформулировать...Часто авторы стараются в развязке некоторым образом откатить назад, стереть изобретения «будущего». Здесь же концовка такая, будто история не закончена. То, о чём говорит автор, ближе к конфуцианским идеям — о достижении в будущем некоего идеала, или «единения» , что выражается через призму фантастики. Недаром один из главных героев рассуждает о «бесчисленных звёздах», выглядывая на ночное небо из окна.

«В заключение искренне желаю Вам доброго здоровья. С уважением, Кэнъитиро Хонма, 20 октября». Итого — 7.5 из 10.0 — вряд ли неординарный роман для фантастики тех лет в целом, но явно не обычный для автора, и к тому же исключительно корректно написанный (в отличие от...): в сочетании с лёгкой иронией Такаги удаётся хранить дистанцию рассказчика и держать литературный нейтралитет.

»- Ну, что вы скажете? Видели вы когда-нибудь такое восхитительное животное? Она весит девять пудов — с головы до хвоста. Четыре года тому назад это был маленький котенок с большими желтыми глазами. Он был привезен мне из Рио-Негро...».(с) 1911 г.

Ни одно новое переиздание (ни загнанное в «рамку» под серийный «коленкор», ни переполненный «омнибус»...) не заменят оригинальное издание — прижизненное для такой значимой фигуры, коей являлся почтенный сэр Артур Конан-Дойль. Все эти шрифты, причудливые надписи, старинные гербовые узоры — любо разглядывать...Или как насчет подписи под картиной: «Джоконда — картина Леонардо да Винчи, исчезнувшая из парижского Лувра» — т.е. подписи, сделанной «в моменте», когда она действительно считалась ИСЧЕЗНУВШЕЙ?

Найдя английский скан, повторяющий издание 1922 года Джона Маррея «Таинственных и ужасных историй», я не без некоторого удовольствия загрузил его в электронную книгу. Если страница, где сейчас набираю текст, не вводит в заблуждение, то один в один на русском языке данный сборник никогда не перепечатывался. Два раздела книги — по шесть и семь рассказов, итого ровно тринадцать. Содержание с каллиграфически выверенными отточиями перед номерами страниц радует глаз. Тринадцать «дьявольских» историй от сэра Артура, тринадцать разных рассказов, объединенных ужасами и тайнами — живое доказательство, что эти два жанра являются молочными братьями... Конечно, некоторые рассказы были мне уже знакомы («Кожаная воронка», «Черный Доктор»), но ряд из них видел впервые. Выделю внезапно жестокий «Случай леди Сэннокс», хрестоматийный «Исчезнувший поезд» (когда-то давно в одном из своих «японских» отзывов я пытался подсчитать число известных историй об исчезнувших поездах — и вот про классика-то тогда и забыл...), а также парадоксального (по крайней мере, по начальным условиям...) «Человека с часами». Другое дело, все эти истории сэра Артура с течением времени уже не кажутся впечатляющими. У более «профильных» страшильщиков конца XIX — начала XX века можно сыскать сюжетные линии и пооригинальнее, особенно у немецких или французских.

Но всё же, какой рассказ сборника самый крутой? Пожалуй, как раз тот, что угодил обложку того самого первого издания Маррея — с огромным котярой, что скалит клыки рассказчику, повернутому спиной к читателю. «Бразильская кошка». Уж не отсюда ли Эллери Куин взял идею географических названий?... И вот тут я ненадолго закрою английский скан, и подгружу скан из «Всеобщего журнала» за август 1911-го года (см. верхнюю цитату), где этот рассказ озаглавлен как «Правосудие зверя», а последний столбец заканчивается скромной подписью «Конан-Дойлъ» — будто бы автор собственноручно им свою рукопись выслал. Перевод, на самом деле, так себе — какой то «Сюффолк», в предложенииях переизбыток глаголов «был, было...», да и название...Но зато — тот номер журнала был выпущен в исторический период, когда Джоконда и впрямь была украдена, что и дает привкус «соучастия»...

Рассказ про бразильского кота вряд ли отличается глубиной идеи, и, как мне показалось, сэр Артур ни на унцию не утяжелил типичный для себя стиль рассказчика — замени он Маршала Кинга на доктора Уотсона, никто бы и не заметил разницы, повествовательная манера здесь ровно такая же, как и в историях про Холмса. Вновь Лондон, брат главного героя в «стагнации», туманное безденежное будущее...И тем не менее история занятная, спору нет. Несмотря на мрачную атмосферу, трудно не поаплодировать аристократу-плантатору. В лучших традициях викторианского зоохоррора, он оставляет гостя один на один со зверем, и до утра даже не интересуется, что там у них происходит — ну прям истинный джентльмен. Другой бы садист подглядывать стал и восторгаться, а этот просто умывает руки и уходит на боковую к своей некрасивой жене. Стесняюсь спросить, а что если бы у Маршала был с собой револьвер, а? Носил же доктор Уотсон с собой «уэбли» — и всё, чудесный зверь был бы положен на лопатки, а наследный лорд был бы отправлен за решетку — но за другую, не ту, за которой сидела когтистая Томми...

»... Ибо до конца дней моих я должен ходить, опираясь на палку: это живое воспоминание от той ночи, которую я провел в компании с бразильской кошкой... «. Вот то единственное из-за чего герой не мог быть «Уотсоном». Все ж таки речь о физических увечьях была недопустима в его случаях. И вопрос, какую же бразильскую кошку имел ввиду мудрый сэр Артур? По описанием смахивает на пуму. Однако, что за времена стояли, когда это было писано. Южная Америка воспринималась как «дикий край», где водятся невиданные твари, вроде гигантских анаконд (вспомним характерные иллюстрации из старых книг, где они душат безропотных путешественников), а также охотящиеся на людей «черные пантеры». Но не будем же портить иллюзию, созданную добрым классиком.

Итого. 7.5 из 10.0. Хороший исторический сборник, а то, что не страшный, недостатком не является.

В море хаоса современных подражаний на тему вольных продолжений о Шерлоке Холмсе запоминающихся романов не так и много, да и не все они удачны. (Повторюсь — романов). У Боба Гарсиа — переизбыток насилия; у Энтони Горовица — в разгадке сквозит упор на различные перверсии; у Сомосы — сомнительный «постмодерн». Неоднозначное впечатление складывается и от Симмонса с Пересом-Реверте. Современные романы были и в переводной «ларечной» серии, когда-то пытался их читать, но они были столь посредственного качества, что уже и не припомню ни одного названия. Более-менее читабельную в художественном отношении серию создал Дж.Лавгроув, но этот автор слишком предсказуем (злодеем у него почему-то почти всегда оказывался профессор Мориарти). Впрочем, у каждого на слуху разные авторы — тут во многом дело случая.

Ну а что же Восток? Этот сегмент переводами менее охвачен (при нынешнем инструментарии данный вопрос серьезной проблемой для «уважаемого потенциального» не является — при условии, что он не ленив патологически...). Но у них известных длинных «пастишей» на Холмса не так и много. В 1980-х первым автором шерлокианской книги стал фантаст Итиро Кано, а следом за ним — страшный и ужасный Содзи Симада с историей «Сосэки и дело об убийстве лондонской мумии» (1984), где он, как сумел, подстроился под дойлевский нарратив и придумал пару замечательных старомодных трюков.

И вот, второй раз Симада-сан вернулся к данной теме в 2015-м году с романом «Новые 15 жареных крысят». Название, пусть и не совсем благозвучное, должно звучать в таком виде (английский вариант — «New 15 Fried Rats»), т.к. оно образует акроним, расшифровывающийся в самом конце. На острие атаки он выдвинул доктора Уотсона — вариант пусть и не самый частый, но всё же иногда встречаемый. Что же касается Холмса, он, по большей части, в сюжете отсутствует, и играет роль «второй скрипки». И, несмотря на наркотический припадок Холмса на Бейкер-стрит, ожесточенный боксерский поединок с Уотсоном, а также усмиряющий удар сковородой от миссис Хадсон, стоит отметить сразу: эта книга отличается взвешенным подходом.

Что ж, поначалу возникло легкое замешательство — показалось, что автор, за плечами которого десятки навороченных романов, испытывал творческий дефицит и решил схалтурить: начальные три главы образуют всего лишь альтернативное прочтение классических рассказов Дойля (но с более сложной концепцией, поскольку эпизоды являются звеньями большой истории). Начинается мрачная криминальная сага о колониальных преступлениях — с участием Таддеуша Шолто, осуждённого на двадцать лет каторги на Андаманских островах, и некоторых других знакомых лиц.

Управляющий банком Мерриуэзер и ростовщик Джабез Уилсон (да, тот самый старина Уилсон — если кто помнит эту фамилию...) готовят аферу с ложным следом. Для завлечения и прикрытия они нагло используют самого Холмса, бросая ему наживку. По их замыслу, после кражи золотых слитков, Уилсон должен обратиться к великому детективу за помощью. Мерриуэзер считает, что Холмс, несмотря на свою проницательность, слабо разбирается во многих вопросах и его слава преувеличена. Например, увидев японскую татуировку мистера Уилсона, он наверняка ошибётся и решит, что она китайская. Мистеру Уилсону нужно будет соглашаться с любыми выводами Холмса, дабы тот, уверенный в собственной непогрешимости, убедил полицию в его невиновности. Великий детектив должен разгадать дело (как он это сделает, мы все хорошо помним по «Союзу рыжих), но скрытое «второе дно» в том, что на самом деле Уилсон был в доле с грабителями. Т.е кража-то была, но другим способом, и утаенную ценную часть индийского сокровища они разделят сообща. Что ж, достаточно умное авторское решение — хотя и не для поклонников каноничного прочтения. Правоверных читателей канона вправе возмутить и дедуктивный анализ часов. В оригинале он относится к брату Уотсона, а здесь — к самому Уотсону и вскрывает некоторые комплексы доброго доктора. Выходит, пьяницей в роду Уотсонов был вовсе не старший брат...

Однако, вскоре автор включается в работу полноценно, подключая оригинальную ветку — он переходит к истории о Виолетте Блэквелл, невестке, к которой сожитель Холмса неровно дышит. Эта приключенческая часть напоминает «Голубей Ада» Говарда (рабынь привязывают на цепи, бьют, и, вероятно, подвергают сексуальному насилию), а также некоторые расовые рассказы самого Дойля вроде «Желтого лица». Поскольку Холмс надежно заперт в надежной клинике для лечения от наркозависимости, Уотсону приходиться садиться на лошадь и мчаться в логово зла самостоятельно — ну при легкой поддержке Питера Джонса, разве что. Доктор начинает охоту за деспотичным хозяином фермы Энтони Баучером (aka Бучером) — новым женихом Виолетты, эксплуатирующим черных рабов, и в чьем обличье легко угадывается уже знакомый мистер Мерриузер, управляющий банком. Вся шайка в сборе (Джон Клей, Таддеуш Шолто, Джабез Уилсон). Кстати, почему Энтони Баучер? Имя, известное в литературном мире некоторым продвинутым знактокам. Здесь Баучер, как и персонажи Дойля, внешне цивилизован, но внутри скрывает варварские взгляды. Возможно, то какой-то намёк на двойственность его природы (как писатель Баучер в реальности был сторонником гуманизма, а его тёзка в тексте — жестокий рабовладелец).

Эти эпизоды на ферме Баучера в Дартмуре описываются прямо-таки кинематографично. Особенно хороша дуэль: отец Виолетты, никогда не державший в руках револьвера vs Джона Клея. Доктор Уотсон, прячась в засаде, синхронно маскирует свой выстрел, под выстрел старика, и попадает бандиту точно в сердце. Никто из присутствующих не замечает подвоха. Уотсон-стрелок сочетает военную хитрость (сказывается солдатский опыт в Индии), и драматическую иронию. Редкий прием для классики (если вообще встречался) — потому и свеж для прочтения.

По существу автор сделал обратный детектив — преступники известны с самого начала, но мастер загадки сосредотачивается на другой проблеме: что означает чертова песня про «15 новых жареных крысят», и как она сочетается с тюрьмой Принстон. Тюрьму построили в 1806 году для военнопленных, но стену возвели позже – её строили сами заключённые под вооружённым надзором. Таддеуш Шолто и его группа – первые, кому удалось сбежать за много лет. Но как?...Здесь, конечно, присутствие великого детектива необходимо, но его действия поначалу кажутся отголосками больного воображения. Впрочем, не буду пересказывать всё подряд — этот автор объясняет самые неправдоподобные события...

Что же в итоге. Не то чтобы шедевр (да и проще прочих книг этого автора), но лучше на фоне другого. Приключенческая часть с Энтони Баучером выглядит дивно, равно как и стилистика, непохожая на привычную манеру. Иногда он выходит за рамки канона, но всегда использует типичные для Дойля элементы. Главное же отличие — более тёмный тон, которого Дойль избегал, с более глубокой проработкой личности доктора Уотсона. Но тёмный фон не делает это чтиво менее развлекательным.

8.5 из 10.0. Помимо прочего здесь еще и выполняется хронология (запомнилось, что даже введен журнал «Свифт», т.к. ранние записи, такие, как «Пестрая лента» не могли быть опубликованы в «Стренде» — т.е все мелочи соблюдены). Несмотря на то, что ключевую загадку разгадывает всё-таки выписавшийся Холмс, автору удаётся выжать из образа доктора несколько больше, чем заявлено в первоисточнике. 島田 荘司 — это голова.

Вряд ли я стал бы тратить время на отзыв к повести 邪教の神 (~«Бог зловещего Культа»), но вспомнился небольшой сетевой факт. Пару-тройку лет назад один знакомый прислал мне ссылку на статью «Lovecraft’s Descent Into Insan­i­ty» — она содержала несколько редких примечаний, что вроде бы как говорило о некоторой эрудиции автора. В одном из фрагментов статьи говорилось о повести Такаги Акимицу как о «первом японском мифе» — с пояснением, что история, начатая как стилизация под «Зов Ктулху», мерно перетекает в «нуарный» детектив с самоуверенным следователем.

Звучит интригующее: доктор Такаги известен тем, что в 60-70-е сочинял криминальные истории, причем как судебные детективы, разоблачая нечистых на руку власть имущих в Японии, так и тяжелые полицейские циклы про якудзу. Сочинял он (особенно в начале литературной деятельности) и произведения в духе классиков whodonnit, но объединяли все его книги строгая повествовательная логика и замечательное знание предмета.

Так что же, неужели в «Боге зловещего Культа» он должен отойти от своих традиций? Поначалу, зная, что в рассказе появится Кодзу Кесуке (серийный герой, детектив) не очень верилось в сверхъестественный посыл. Это было бы не канонично, всё равно как если, например, в «Дьяволовой ноге» Дойль дал бы мистическую разгадку. С другой стороны, любой автор хоть раз в жизни поддавался на эксперименты, поэтому — кто его знает...

Так про что же оказался рассказ. Мураками Киехико, шатаясь ночью по улицам в состояния алкогольного опьянения, покупает в грязной лавке деревянную статуэтку за 5 тысяч иен, завезенную туда каким-то моряком. У грозного существа по семь пальцев на каждой руке, и всем видом он напоминает древнего бога с глазами-бусинами. Мураками советуется с искусствоведом Инуямой Наоки. Тот утверждает, что это злой демон, и приглашает взглянуть на куклу другого знакомого — еще более примечательного фигуранта, фанатичного психопата Маэда Дзёдзи. Тот сразу опознает демона, утверждая, что его зовут бог Чулу. Согласно предыстории, Чулу родом с затонувшего континента, ушедшего под воду десятки тысяч лет назад. Нисэй Дзёдзи, некогда учившийся в Америке (так вот где он набрался всех этих легенд...) предлагает выложить за него не много ни мало, два миллиона иен (для сравнения: в конце 50-х средняя зарплата японского офисного служащего была 25 000 — 40 000 иен в месяц, а высокопоставленного чиновника — около ста-двухсот тысяч). Однако, алкоголик Мураками отказывается, и на следующую ночь его труп с размозженной головой находят под фонарями Аоямы. Деревянный идол исчезает. На труп набредает случайный прохожий Иидзима Тосио, бухгалтер фирмы «Сансин». По странному совпадению вскоре выясняется, что хозяин этой фирмы большой любитель антикварных редкостей, а в финансовом отчете образуется дыра в пять миллионов иен, переведенных на счет вдовы Мураками...

Вообщем, несмотря на малый объем, история крайне запутанная, со многими неизвестными и многими темными личностями. Характерен диалог между молодым медиком-детективом Кодзу Кесуке и матёрым инспектором Курамоти, который в жизни не сталкивался ни с чем сверхъестественным. Кесуке: «Для фанатика не имеет значения, доказано его учение научно или нет. Такая психология одинакова что в Японии, что на Западе». Инспектор Курамоти: «Да, религия — это опиум»...

Но, говоря по правде, как детектив история эта совершенно непримечательная, потому особо вдаваться в подробности и ни к чему.

Итого: Не каждой англоязычной статье стоить верить на слово. «Лавкрафта» здесь не больше, чем, например, в повестях про Золотую Бабу. Более того, доктор Такаги скорее иронизировал над «богом злого культа», а не ставил целью раскрыть мистическое озарение. Очевидно, он хотел всего лишь показать контраст послевоенной Японии, сгущая мрачные краски на фоне исторического квартала Аояма. Описываятся время, когда, несмотря на некоторый экономический рост, оставались следы разрухи, а по темным кварталам продолжали блуждать маргинальные личности, готовые за пять тысяч иен убить случайного прохожего. В обществе по прежнему сохранялись феодальные отголоски, не случайно отец Мураками говорил: «пока я жив, официантка не станет женой моего сына». Завершает же рассказ автор замечательной фразой: «Я не знаю ответа ни на один из этих вопросов», что напоминает, скорее, учения даосизма... Но фантастику Такаги Акимицу всё же писал, хоть и не часто. Только за ней нужно обратиться к его роману «Гость Хаскилла» (1958). Вот там действительно описывается натуральный космический кошмар — с переносом инопланетного мозга в мозг обычного токийского жителя...

По роману Дж.Бакена «The Gap in the Curtain» (~ «Приоткрытая завеса») здесь, на сайте по фантастике, не оставлено никакой информации — кроме названия. Несмотря на то, что в основе произведения лежит экстравагантный фантастический ход — c попыткой рационализировать мистику через научный эксперимент. Что ж, раз выпал случай восполнить этот пробел, попробую уделить ему, Бакену (~ Бучану) несколько абзацев. Этот шотландец, человек, пронесший на плечах груз насыщенной карьеры, воплотил в художественной форме идею о том, как заглянуть в будущее, используя в качестве инструмента исключительно собственные способности...

Всё начинается с ужина в доме леди Фламбард во время праздника Троицы. Не могу сказать, что перечисленные лица чем-то симпатичны или примечательны — прежде, чем они начинают «оживать», приходится продраться сквозь плотный английский бакеновский текст. «Харизмы» в этих лицах нет — вроде как типичные представители британского истеблишмента. Помимо рассказчика, «породистого» юриста, это сэр Роберт Гудив, новый амбициозный владелец фамильного поместья — сын бедного священника, сделавший состояние в бизнесе и теперь стремящийся к политической карьере. Мэр Чарлз Оттери и коммерсант Арнольд Тавангер. Вниманием гостей владеет профессор Моэ, человек болезненной наружности, который, пользуясь индифферентностью хозяйки, затевает какой-то научный эксперимент. Проходит слух, что Моэ — выдающийся ученый, чьи последние работы считаются революционными. Профессор поясняет, что время — это не прямая линия, а сложная структура, где прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. Человеческий разум, по его словам, обычно воспринимает лишь узкий отрезок времени, но в редких случаях — например, во сне — люди могут улавливать фрагменты будущего. Профессор также утверждает, что разработал метод, позволяющий сознательно проникать в будущее, и хочет провести эксперимент с группой гостей леди Фламбард. Эксперимент должен состояться через четыре дня, и его цель — увидеть номер газеты «The Times» от 10 июня следующего года (!).

Звучит неплохо, но каким же образом? Особенно если учесть, что все присутствующие господа гораздо ближе к политике, чем к оккультным наукам. Профессор объясняет, что участникам необходимо подготовиться: ограничить физическую активность, соблюсти особую диету (без мяса, только молоко, фрукты и злаки), и, главное, ежедневно тренировать сознание, сосредотачиваясь на газете. Они должны не просто предугадывать новости, но и видеть их перед глазами — как реальную страницу. И вот, на следующий день Лейтен (рассказчик) начинает подготовку: он изучает The Times, пытаясь предугадать содержание завтрашнего выпуска, особенно судебные отчеты. Сначала это кажется ему бессмысленным, но постепенно он замечает, что предсказания частично сбываются. Например, он точно воспроизводит редкий юридический термин из завтрашнего выпуска...

Наконец, в день предсказаний участники эксперимента получают газету за текущий день. Результаты оказываются ошеломляющими: один видит передовицу с комментарием о речи премьер-министра — но называемого человека еще нет на этом посту; второй различает заметку о создании мирового картеля корпорации «Анатилла», третий читает о своем участии в археологической экспедиции в Юкатан. А еще два экспериментатора видят в «новостях»... собственные некрологи. Им придется принять экзистенциальный вызов. А какого это, жить в условиях «предопределенности»?...

На этом о завязке и хватит. Дальнейшее пересказывать, пожалуй, тоже не буду. Замысел автора ясен: участники либо пытаются как-то воспользоваться полученными сведениями, чтобы подняться еще выше по карьерной лестнице, либо, в других случаях — пытаться обмануть судьбу и уйти от зловещих предсказаний. У Бакена было немало вариантов продолжить книгу и какие взять сюжеты для подтверждения/опровержения предсказаний, но он выбрал довольно-таки сложные, противоречивые «жизненные» ситуации. Скорее всего, подобные «хроновизорские» эксперименты и впрямь проводились в 20-30-х гг. в узких кругах. А ещё в 1887 году английский консервативный журнал «The Spectator» описал историю человека, увидевшего в зеркале собственные похороны за год до смерти — удивительно похоже на описанный здесь сюжет с Робертом Гудивом!

Добавлю, что предисловие к роману написал небезызвестный сэр Деннис Уитли — он отзывается о Бакене, как о своем старшем товарище (их роднило то обстоятельство, что после военной карьеры оба стали авторами приключенческих и шпионских романов). Уитли предельно вежлив: «Узнав, что он будет почетным гостем на литературном обеде, я отправился туда, взяв с собой коллекцию первых изданий его книг, и после обеда попросил Бакена оставить в них автографы. Позже я понял, какой бестактностью это выглядело с моей стороны. С тех пор на литературных обедах я сам не раз с радостью подписывал по одной-две своих книги для тридцати или сорока человек; но написать «С наилучшими пожеланиями Молли Дженкс от автора» в дюжине томов — настоящая мука. Тем не менее, этот великий человек не только не выказал ни капли раздражения, но был невероятно любезен...»

Итого: 6.5 из 10.0, не самый простой для восприятия роман, c различными подтекстами — от «спиритуализма» до гностических и христианских мотивов. Автор явно хотел поразмышлять на тему — если будущее уже существует (ведь так утверждал профессор...), то где место свободной воле? И есть ли нечто, чего стоит опасаться больше «предопределенности»? Технически бакеновский слог тяжеловесен — читается, скорее, из желания узнать «каким же образом всё закончится»... И еще, об «окне в будущее», роль которого играет газета «Таймс». Один книжный классик как-то раз сообщил про джентльмена, который, сидя в своем кресле, стал жертвой сердечной спазмы. Это обнаружилось лишь на третий день, когда другой член клуба заметил, что перед беднягой лежит старый номер «Таймс». Но если в его случае эта газета говорила о прошлом, то у Бакена — о будущем. Вот как бывает...

Австралийский «абориген» со старосветской пропиской Гай Ньюэлл Бутби (1867-1905) был плодовитым автором: на русском языке перепечатали часть романов из цикла о докторе Николае (с заглавной иллюстрацией Стенли Л.Вуда, идентичной «Локе Клинзору» Роберту Крафта...), а также некоторые рассказы. Я же перейду к роману, которому не довелось быть переизданным — к «Тайне Скрещенных Рук». В русском переводе мог быть и вариант издания под названием «Загадка отрезанных рук»...

Думаю, что при относительно несложной дедуктивной загадке, достоверность психологического портрета главного антигероя в нём будет очень сложной для современного читателя. Особенно трактовка взаимоотношений двух главных лиц мужского пола. Бутби изображает изощренного викторианского эстета, декадента из богемной тусовки импрессионистов. Тот делает из убийства «произведение искусства» — высылает своему другу посылку с отрубленными кистями рук молодой женщины, намекая на живописную работу художника, и, одновременно выставляя его в положение подозреваемого...

Но роман английский по духу — Бутби словно издевается над своим издателем Уайтом со Стренда : труп героини образуется в доме на Бедфорд-стрит, который, если присмотреться к титульному листу книги, расположен на той же улице, что и офис редакции. Но вот не припомню, чтоб британские джентльмены резали женщинам руки. Лондонский Джек Потрошитель не в счёт. Он не был джентльменом, и, скорее всего, не был и англичанином. Вспоминается роман Содзи Ивановича Симады, написанный ровно девяносто лет спустя произведения Гая Ньюэлла Бутби — «Хрустальная туфелька Аски» (1991) — где в завязке также присутствует страшная посылка с человеческой рукой — высланная близким жертвы. Такая вот связь поколений — между авторами, у которых, на первый взгляд, вообще ничего общего...

...По первым неторопливым диалогам создается впечатление, что, действительно, в ресторанчике не для бедных района Сохо встречаются два лучших друга. Художник Годфри Хендерсон и его спутник в бархатном пиджаке — Виктор Фенден, мужчина тонкой душевной организации, они обсуждают новую натурщицу. Причем предлагает ее другу именно Фенден (это важный факт для понимания их крепкой, но противоречивой дружбы). Далее Годфри начинает работать с итальянской натурщицей, синьориной Карди, которая является протеже Фендена. И довольно быстро цветущая дочь Италии влюбляется в своего работодателя. По романическим законам, Хендерсон должен был бы ответить ей взаимностью, но вместо этого художник поддается уговорам друга, и уезжает вместе с ним на несколько месяцев в Египтет оставляя синьорину в глубокой депрессии. Момент, может быть и труднообъяснимый, но мы должны читать между строк: станет ли иностранка-натурщица парой холёному аристократу Годфри? Конечно, нет — классовые барьеры штука немыслимая. Вероятно, это было столь естественно для господина Бутби, что он даже не счел нужным давать в тексте какие-либо пояснения на этот счёт. Но, говоря «на пальцах», бегство Годфри в Египет в компании мужчины — это попытка избежать потенциально возможного общественного скандала в Англии из-за связи с «недостойной» женщиной.

По возвращении Хендерсон переезжает в наследное поместье Детвич-холл, графство Мидленшир, где знакомится с дочерью местного магната, сэра Девере. Это уж точно достойная партия. При этом приятель Хендерсона начинает уже порядочно раздражать своим появлением — он приезжает погостить. Но перед тем случается чудовищный эпизод — в Лондоне происходит случайная встреча на Стренде Хендерсона и его бывшей натурщицы. Если же Годфри хотели подставить, то как можно было предугадать его встречу? Одним словом, убийца рассчитывал больше на психологический эффект, чем на рациональность своих действий...

Бутби мастерски подает в романе душевную изнанку самоувлеченного нарцисса, завидующего ближнему. Хотя и жанровые атрибуты проработаны неплохо. Тут и алиби убийцы, скрывающего поездку в Австрию, хотя коробка страшной посылки имеет венскую этикетку; и элементы панического ужаса в описании зловещих сцен — одни показания немецкого столяра, подмечающего кое-что густое, вытекающее из-под двери на лестничной площадки у соседки, чего стоят...И вот ещё великолепный пример дедукции и интуиции единовременно: «Мой хороший друг, вы можете быть уверены в этом», — ответил другой с гордостью. «Я — Исраэль Левенбаум, эксперт, и после пятидесяти лет опыта не мог бы ошибиться в таком простом деле. Эту сигарету сделал мой хороший друг Косман Константинопулос из Каира. Отличная фирма, но у них еще нет представителей в Англии. Когда-нибудь они будут.». Да, Когоро Акети тоже очень любил египетские сигары «Фигаро»...

Итого: Гай Невилл Бутби был, вероятно, одним из опаснейших людей своего времени. За ширмой беллетристики он проработал типаж декадента-социопата поздневикторианской эпохи, вызывающего содрогание одним своим появлением. Странно и отсутствие этой книги в каких-либо рейтингах лучших детективов. Я не к тому, что она так уж хороша — скорее о том, что она просто сильнее многих стандартных произведений, которые включают в них по инерции. Ну, а нам остаётся лишь скучать по скромной викторианской эпохе, где многое казалось совсем не тем, чем могло бы показаться сегодня...

Авасака Цумао — малоизвестный профессиональный мистификатор прошлого, расцвет деятельности которого пришелся на период, отстающий, примерно, на полвека от времени нынешнего. Он был помешан на фокусах и словесных играх, о чём говорит и псевдоним, выбранный как анаграмма от настоящего имени — Ацукава Масао (анаграмма срабатывает и по-русски, не мистика ли?). Говорят, что когда Авасаку просили написать что-то символическое рядом с автографом на цветной бумаге, он ставил иероглиф 噓 (ложь), что отражало его любовь к иллюзиям. В начале 1980-х г. он создал целый ряд впечатляющих произведений, щедро наполненных обманными ходами. Не знаю, насколько его книги котировались на родине в сравнении с продажами других авторов, но за пределами Японии он публиковался только в журнале «Ellery Queen's Mystery Magazine». А вот ни «Вокруг Света», ни «Наука и Жизнь» интереса к его рассказам не проявили...

Книга 喜劇悲奇劇 (~ «Смех сквозь слезы») имеет английский подзаголовок «Palindrome Syndrome», и этот роман буквально нафарширован палиндромами — начиная от заголовков и до финальной сцены. Да и оригинальное название («кигеки хикигеки») вообще-то тоже палиндром. В послесловии сказано примерно так: «... говорят, что японские детективные романы уступают переводным западным книгам, но эта книга — именно то, что мог создать только японский автор. Уникальный шедевр, не имеющий аналогов в мире.» Конечно, сказано с немалой долей ангажированности, но произведение своеобразное, спору нет.

О сюжете. Впечатляющий пролог. Тайфун близ Марианских островов — шоу-бот с цирковыми артистами попадает в жуткий шторм, которому сопутствует и локальная трагедия — фокусник Номе Лемон выходит из каюты с торчащим из живота мечом. Окружающие пребывают в шоке и статично наблюдают, как артист, пошатываясь, подходит к борту из последних сил, и бросается в бурные воды. Руководитель труппы, седовласый господин Бакин распоряжается закрыть глаза на этот эпизод — дескать, Лемона не видели, замену найдем, работаем дальше — впереди гастроли, да и журналисты того гляди нагрянут. Пожилого сэнсэя-коммерсанта, наверное, понять можно, хотя по существу он не прав...

Так кто же заменит Лемона? Из Токио выписывают опытного артиста, Каэдэ Ситиро, беспробудного пьяницу, который долгое время находится в состоянии хронической депрессии после расставания с супругой Утако (конечно, тоже фокусницей). Он принимает приглашение вместе с обязательством не пить ровно месяц, и становится членом плавучей команды «Укона». Ему выделяют молоденькую ассистентку — она будет помогать показывать фокусы из арсенала Лемона, а трюк с тиграми постараются видоизменить — в исполнении Ситиро будут не живые тигры, а лишь чучело. Но на судне по прежнему остается и прошлый ассистент Лемона, Артур Грант. Но всё же, именно алкоголик Ситиро чем-то дорог автору, поскольку теперь он соучастник всех основных событий. И Каедо Ситиро, между тем, убивается ещё больше, после того как узнает, что его бывшая участвует в представлениях на «Уконе» на пару с новым ухажером, Огнедышащим Доктором Сегавой....

Далее — одна за другой несколько смертей среди членов команды, начиная с клоуна Танкобы Гонты (たんこぶごんた). Автор не особо утруждается прибегать к ложным мотивам — он просто подставляет своего любимца Ситиро, который не держит себя в руках. Клоун задирал его во время представления, когда шептал гадости своим вторым «лицом», с подрисованным ртом на месте нароста на щеке — намекая на пьяный вид артиста во время выступления. Ситиро вынужден способствовать членам труппы в выносе трупа клоуна, который зашивают в чучело одного из тигров...Но мы-то догадываемся, что он не убийца. Создается впечатление, будто на корабле какая-то секта палиндромистов под управлением мудрого сенсэя Бакина — имена всех убитых артистов образуют палиндромы...

В дедуктивном смысле Авасака приберёг пару приемов, далёких от жизни. Тема о человеке, который на самом деле не погибает, а остается жив и продолжает тайно творить гадости не редка в детективе — давным-давно ещё Гастон Леру разработал эту жилу. Об особенностях сообщу под редким спойлером.

В хорошей истории должен быть и мотив достоверный. Здесь же говорится, что как-то раз ...

Про палиндромы — отдельная тема. В одной из глав, когда заходит разговор на данную тему, их упомянуто почти три десятка. Как давний поклонник буквенных шарад, приведу некоторые из них. (Они не алфавитные, а слоговые — слоги читаются с конца, на выходе — одинаковое звучание). Эти палиндромы не обязательны должны быть идеальным грамматически, главное, чтоб звучали соответствующе:

И т. д. , и п. п. Остаётся констатировать — выглядят они более навороченными, чем палиндромы в русском языке.

Отмечу еще — несмотря на праздничную атмосферу цирковых артистов, книга не лишена жестоких элементов. Главный антигерой, вероятно, изучавший йогу в Индии, владеет разными странными техниками, которые использует для злого умысла. Например — «Забить пятидюймовый гвоздь в доску лбом». Трудно без содрогания читать такие вещи. «Камень становится хрупким при резком нагревании. То же самое можно сделать с доской для гвоздя. Если использовать мягкое дерево, например, павловнию, то это будет ещё безопаснее. Хотя, если ударить голой кожей, всё равно будет больно, поэтому обычно на головку гвоздя накладывают ткань...». Что тут скажешь- это же йоги, они и не такое могут...

Итого. Это был роман из времён, когда в журналах печатали кроссворды, задачи и головоломки, не оглупляющие читателя, а те, которые было невозможно разгадать без специальных знаний или библиотечной книги под рукой. Автору удалось создать «параллельный палиндромный мир», существующий вне времени, либо отставший от жизни, и наделить каждого из героев индивидуальными чертами. Ну а насчет опасных и завистливых моментов в цирковой среде...Припоминаю старую книгу Пьера Мариэля — здесь примерно то же самое, о чем он говорил шестьюдесятью годами ранее, хоть другое время и страна другая.

P.S. «Если бы у травы в поле было имя, то почему бы цветам не цвести?». Ведь это тоже палиндром. И придуман он был еще в 1142-м году...

Действие романа «Bel Demonio» («Прекрасная дьяволица») происходит в итальянском городке Сполето в середине XVII века и рассказывает о двух мстительных неаполитанских семействах, связанных многолетней враждой. Известно, что роман сначала вышел в газете Le Pays, а потом, со слегка измененным названием («Beau Démon» ) в виде книги. Судя по библиографии Поля Феваля, он строчил газетные романы и пьесы в период 1848-1850 как одержимый — используя для фоновой исторической подкладки помимо Франции Англию, Ирландию, Германию, и, теперь, Италию. Ничего удивительного. Время тогда текло медленнее, а расстояния между странами были меньше. Но, возможно, Феваль прочел роман Александра Дюма «Корсиканские братья», и решил, что сможет сделать не хуже. А относительно недавно книга была выпущена издательством «Черные Одежды» Жана-Марка Лоффисье с англоязычной адаптацией.

Строго говоря, я бы не назвал эту книгу приключенческим романом в полном смысле — имеется глубокая завязка со всеми сопутствующими отягчающими — несправедливым дележом наследства, двоеженством и т д. Как и в подавляющем большинстве сходных случаев, начинается всё с бытописания семьи владетельного графа — Эрколи Вителли, который что-то не поделил с сыном своего кузена, соответственно, тоже Вителли. Последующие поколения работников кольпортажного пера не раз использовали подобную ситуацию — отвергнутый родственник (или, допустим, жених дворянской дочери), уходит в леса, в горы, и становится непримиримым разбойником. Данная формула была отточена у них с разных сторон, как грани итальянского stiletto... И вот, предводитель кочевой банды не унимается — тем более, что в Сполето томится его родная сестра Лукреция Маммоне. Хотя, как сказать томится — молодая женщина примеряет на себя роль куртизанки и принимает гостей -«д'артаньянов» в готическом особняке. Нежданное появление брата странным образом действует на грешницу — она рассказывает ему о дочери, отданной графу Эрколи — в колыбель рядом с законной дочерью Вителли; и идёт топиться. К сожалению, разбойник, у которого выработаны свои понятия о семейной чести («благородство обязывает»...), закрывает лицо руками и не делает никаких попыток остановить и унять сестру.

Дальнейший поворот являет собой тот самый climax, благодарю которому жанр снискал преданных поклонников, и, одновременно, вызывал смятение и негодование в душах глубокомысленных критиков. Разбойник Андреа крадёт у старухи дуэньи обеих дочерей Вителли, и увозит в горы. Таким образом, две благородные дворянки воспитываются как родные сестры-разбойницы. У самого Вителли сын их возраста — Марио. И, в довершение поворота судьбы: когда приходит час вернуть дочь синьору Эрколи (что никак не влияет на остановку вражды...), дуэнья забирает с собой не дочь Эрколи, а дочь Лукреции, что еще более запутывает эти отношения семейств.

Что бросается в глаза. Обе стороны давно могли прекратить все распри и воспитывать детей дружно, жить сыто и богато. Но это легко рассуждать, глядя на старые страницы — а каково было им, когда честь семьи опозорена. Также легко угадывается, кто скрывается под мантией страдающей женщины в чёрном, которая следует по пятам одной из девушек-разбойниц. Такой герой-отшельник в поношенных одеждах (героиня в данном случае), скрывающий истинное имя, являлся непременным соучастником европейского таинственного романа, где случались разрывы во времени...

Этот роман нетороплив, как настойка можжевельника, и приближает к горькой развязке столь же неминуемо, как и видение осадка на дне опустошаемого бокала. Сыновья Вито Корлеоне, несомненно, читали эту книгу в детстве — да, наверное, и не только они. Нам же, благодаря дону Февалю, остается использовать редкую возможность на пару-тройку вечерних часов заглянуть за зеленые ставни итальянского готического особняка, где средь переплетения листвы поддерживают стены химеры с чудовищными главами, а меж арабесок балкона, кажется, появляется какое-то создание...

«Когда мы с мамой поднимались в Лиме по трапу самолета, у меня было самое лучшее настроение. Стоял канун рождества, и в Пукальпе нас ждал отец. Он не видел нас несколько месяцев...». Хулиана Кёпке, журнал «Вокруг Света», №12/1972, перевод С.Фан.

Путешествия по рискованным маршрутам и малоизведанным тропам часто ставят рассказчика на грань выживания — когда вероятные приобретения и жестокие потери колеблются на чаше весов... Я видел не так уж и мало подобных книг, литература такого сорта до сих пор имеет место быть, и иногда где-то издается. Но вот автобиографическая книга *, написанная не от лица путешественника, а «путешественницы» — редкий экземпляр. Я взял ключевое слово в кавычки, поскольку Хулиану Кёпке сложно назвать путешественницей в полном смысле слова — оное превращение состоялось поневоле, и пребывала вчерашняя (буквально) школьница в этой ипостаси всего 11 дней. Ей довелось стать единственной выжившей на перуанском пассажирском авиарейсе 24 декабря 1971-го года. Между тем, отважная иностранная девушка была знакома и советским читателям — благодаря публикации в «Вокруг Света» в конце 1972-го года. Из памяти к первому русскому источнику сохраню транскрибирование имени, выбранное в том примечательном давнем издании, и воспроизведенное неким (-ой) «С.Фан». Согласно сводке ФЛ, «Сара Фан» — псевдоним, носитель которого более известен под другим псевдонимом — «Кир Булычев»...

Единственный вопрос к автору — почему же ты, госпожа Кепке, не написала полноценную книгу по «горячим следам», где-нибудь году в 1973-м, для чего было ждать сорок лет? (Двухстраничный журнальный очерк, наверняка слепленный из интервью, всё-таки не в счет). Не особо люблю «новоделы», построенные на стародавних воспоминаниях, ибо автор начинает в таких случаях непроизвольно «легендировать» собственную историю, которая обрастает всё новыми и новыми подробностями. В данном случае альтернативы нет, книга вышла только в 2011-м году, когда главной героине исполнилось пятьдесят шесть...

История Хулианы Кепке построена следующим образом: в ней нет «кульминационной» главы, часть о судьбоносном предновогоднем полете размозжена на кусочки и встроена в биографический рассказ о юности и взрослой жизни автора. Не могу сказать, что в восторге от предложенной нелинейной компоновки, с другой стороны, такой метод позволяет читать подряд, а не перелистывать страницы в поисках центрального эпизода.

Дочь семейной пары зоологов, закончивших университет в Киле и переехавших в Перу (в качестве альтернативы еще рассматривалась Шри Ланка). В послевоенной Германии им было не найти работу по профилю. Отец Хулианы добирался до Лимы на «перекладных» почти год, чуть ли не пешком. Звучит не очень правдоподобно — откуда средства, учитывая, что в незнакомой стране помимо уверенности в трудоустройстве, еще необходимо решить языковой вопрос. Позже к отцу Хулианы приезжает из Германии невеста-сокурсница, верная Мария Микулич-Радецкая. «Мои родители выучили испанский уже в Перу, и, хотя говорили довольно уверенно, иногда допускали забавные ошибки. Перуанцы — вежливые люди. Когда мама попыталась перевести выражение «с бешеной скоростью завернул за угол» её мягко поправили от дословного прочтения. Оказалось, что слово «carajo», которое она использовала, является довольно грубым в испанском языке...»

Автор увлеченно вспоминает о юности, любви к животным, домашнем попугае Тоби в гостевом «Доме Гумбольдта», и, наконец, переезд в Пангуауну — жизнь в джунглях позволила родителям глубже изучить природу. Есть даже история о купленной на рынке акуле, в желудке которой она находит человеческую руку, возможно, принадлежащую беглому каторжнику. Одним словом, девушка много чего насмотрелась с детства и приобрела определенные жизненные навыки, которые ей пригодятся...

Рейс Лима — Пукальпа выпал ровно на следующий день после выпускного. Она пишет, что хотели с мамой лететь более безопасным туроператором Fausett, но не успели купить билет. А лететь всего-то около часа. В то раннее утро в аэропорту среди провожатых был замечен режиссер Вернон Херцог, собиравшийся снимать свой фильм «Агирре — Гнев Божий» в тропических лесах, но на рейс с Хулианой почему-то не сел. О том, не оказалось ли в тот момент в аэропорту киноартиста Клауса Кински, писательница ничего не сообщает. Впрочем, Хулиана могла просто и не знать этого скандального артиста в лицо — у нее наверняка были другие интересы. Зато пишет, что Locheed, L-188A Electra был выведен из эксплуатации в США, и проблемы на этих рейсах не были такой уж редкостью.

Ну что ж, не буду пересказывать детали драматического повествования Хулианы, сидевшей у окошка в предпоследнем ряду: молния по правому борту, падение, слова сидевшей рядом матери «теперь всё кончено»... Но она ничего не пишет толком о механизме катастрофы. Ей удалось катапультироваться вместе с креслом и приземлиться, смягчив удар о кроны деревьев. Да, рассказ о пути вдоль русла реки (с двумя серьезными травмами) до встречи с тремя диковатыми лесорубами из Турнависты, впечатляет. Правда, большее ощущение присутствия дают черно-белые фотографии, а также почтовые открытки сочувствующих приложенные к изданию — да, это не выдумка, а действительно, произошло нечто невероятное — в комплексе всех обстоятельств. Или как она вытравливала шевелящихся личинок из плеча, используя бензин с моторной лодки...

Известны истории о катастрофических случаях, послужившие фатальным невезением для одного из участников, и наоборот, везением для другого. Например, в 1990-м году после концерта в Висконсине погиб музыкант Стиви Рэй Вон, разбившись на вертолете. Гастролировавший с ним Эрик Клептон, по воле случае, полетел в тот день на другом вертолёте. Или более ранний эпизод. В 1982-м году, во Флориде, талантливый гитарист Рэнди Роадс во время полета с нанятым пилотом спикировали вплотную над крышей автобуса, где спали Оззи Осборн с супругой и басистом Руди Сарцо, после чего врезались в сосну и рухнули с фатальным исходом. Перед Роадсом на том же агрегате пролетел Дон Эйри, но вернулся невредимым — и он до сих пор выступает с ансамблем «Deep Purple»... История Хулианы затрагивает похожие моменты. «Позже я узнала из спецвыпуска газеты «Impetu», изданной в Пукальпе 24 января 1972 года, еще больше подробностей о жертвах: например, одна девушка вообще не числилась в списке пассажиров, так как взяла билет взамен своей внезапно заболевшей подруги. Молодой человек забронировал билет на 26 декабря 1971 года, но настоял на том, чтобы лететь раньше, и после того, как один из пассажиров отказался от полета, получил его место. Другой мужчина не смог полететь по рабочим причинам и отдал билет любимой девушке. Ну, а некий Родольфо Вильякорта выиграл свой билет на рейс LANSA в конкурсе...». Да уж, вот так подарок...

* Я имею ввиду книгу Juliane Koepcke, Beate Rygiert «Als ich vom Himmel fiel» (Мюнхен, 2011), отсутствующую на данном сайте. Собственно, отзыв по ней и написан после ознакомления с текстом, но из-за отсутствия данного издания в базе ФЛ (несмотря на...), вынужденно прикреплен сюда.

Итого. Не буду говорить что-либо банально-патетическое — вроде того, почему было суждено выжить именно ей, или другое в том же духе. Но вот прямо напрашивается вывод: по теории вероятности с некоторой периодичностью происходят события, которые заметно превосходят воображение любых литераторов...

P.S. И всё-таки в переводе Булычева первая фраза лесорубов, встретивших потерпевшую, отличная от книги сорок лет спустя.

«Эй, сеньорита! Чего вы тут расселись?» (1972) vs «Ты что, мать воды Якумама?» (2011)...

За последние шесть месяцев я несколько раз обрывочно слышал о таинственном Саре Дюбнотале от просвещенных знакомых, знающих толк в архивном европейском «палпе». Правда, никто из них не сохранил выпусков этого странноватого двадцатитомного сериала, зародившегося в подсобке на одной из боковых парижских улиц в 1909-м году у предприимчивого издателя Эйхлера. Относительно небольшой цикл о западном йоге-некроманте (величать его следует Мастер, или просто — Великий Psychagogos), он отличен от бесчисленной «сыщицкой» литературы наличием оккультных приемов: гипноз, телепатия, левитация, и др. А преемником его стоит считать персонажа рассказов У.Х. Ходжсона: буквально через год после появления в печати Дюбноталя, Карнакки поселится по соседству с ним на лондонской Cheyne Walk. А вот истоки самого Дюбноталя туманнее — как знать, вдруг он наследник адептов Ордена «Золотой Зари»...

Что ж, один выпуск, «Астральный след», как результат двойного перевода, позволяет окунуться в магический мир Дюбноталя и его свиты. В этой части они вновь пытаются выйти на след преступной банды «шахматистов» во главе с неуловимым русским «маэстро» князем Чепчиковым. Сару Дюбноталю помогает интернациональная команда, где выделяется медиум-итальянка Аннунциата и, особенно, оккультист Раниести, добровольно замуровавший себя в подземной камере Бенареса для достижения нирваны. Последний обозначает свое присутствие в рассказе только астральной фактурой.

Чтобы разыскать русского князя, бежавшего с графиней Азилис, и к которому чернокнижник Дюбноталь испытывает неприязнь, герои перемещаются на паром «Принц Эдвард», где встречаются с заточенным на маршруте Дьеп -Ньюхейвен призраком «Пешки #2» — одним из покойных членов банды. Необходимо получить адреса и явки всех остальных «шахматистов». Далее они устремляются по вполне реальным пятам Роже Лардана («Пешка # 1») в Тунис, через марсельский экспресс, где нагло вмешиваются в дела его шефа, и который, в конце концов, ускользает от Дюбноталя и сыщиков (ну прямо «Хичкок и три сыщика»).

А теперь вопрос — мог ли автор (некоторые считают, что им был Norbert Sevestre) обойтись без «магии»? Я насчитал в эпизоде пять или шесть сверхъестественных сцен. Легко. Например, нематериальная рука блистательного Раниести во время сеанса связи в «зеленой комнате» — с участием податливой итальянки-медиума — дает Мастеру наводку. Но будь Сар Дюбноталь обычным практиком, он бы сумел найти концы преступника через Скотланд-Ярд, Сюрте или посредством нанятых осведомителей. Далее — на пароме Мастер с помощью телепатии выдает указания трем сыщикам. Но он мог просто поручить помощнику, Рудольфу, сойти на берег и направить им телеграммы соответствующего содержания. Единственный эпизод, где магия, пожалуй, играет в полный рост, это как раз фрагмент, вынесенный на красочную обложку выпуска — когда переодетые арабами и загипнотизированные противником, Лондонец, Берлинец и Француз, превращаются в отпетых негодяев. Три сыщика, вооружившись кинжалами, медленно наступают и сжимают Великого Мастера в кольцо, намереваясь пустить ему кровь. Соглашусь, если бы князь Чепчиков, допустим, просто подкупил бы их царскими червонцами (во что поверить гораздо легче, чем в происшедшее), смотрелось бы это действо не столь эффектно.

Итого. Повесть с относительно не глупой идеей и замечательно ярким антуражем — с улицами старого портового Марселя и тунисской Bab Souika, но чертовски плохо написанная (или переведенная?). Автор явно куда-то спешил, либо отработал заказ ровно на ту сумму, в какую был оценен его гонорар хитроумным издателем Эйхлером...

Добавлю к своей, вышестоящей аннотации, следующее. Асибе мог скомпоновать книгу по простому — взять те три главы, что сохранились от предшественника, и прикрепить к ним от себя, допустим, еще три. Но такой подход слишком мелок для дедуктивного постмодерниста. Он поступил другим образом: взял старый оригинальный текст Рампо и, поместив его в новую книгу, создал в нём временные «разрывы» с добавлением собственных глав. Эти главы велись от лица якобы самого Рампо, где тот размышлял над делом в своей «настоящей» реальности. Говорится, что подлинным автором являлся некий аноним, а Эдогава-сан лишь взялся публиковать его отрывки от своего имени. В конце концов, Рампо проводит расследование, вычисляет человека, выславшего ему рукопись, встречается с ним лицом к лицу и ...ставит точку в этом деле... Возможно, всё это звучит запутано, но здесь даже не двойная, а тройная игра — поскольку, помимо прочего, некоторые главы Асибэ маскирует и под старый текст рукописи предшественника. Поэтому, в финальном варианте нельзя сказать чётко — вот здесь, мол, заканчивается текст 1934-го года и начинается текст 2024-го...Не могу вспомнить похожий аналог в развлекательной литературе, но в кино что-то отдаленно похожее было — в скандальном телевизионном проекте «Воспоминания о Шерлоке Холмсе» (2000) с участием А. Петренко...

Так что же это за «Злой дух» такой... Из-за сложности выбранной манеры повествования одна проекция наслаивается на другую — мы не знаем кто такой Н., продавший свои личные письма рассказчику, которого, в свою очередь, настолько заинтересовывает изложенная история, что он принимает решение опубликовать её. Еще большую головоломность вносит понимание, что односторонняя переписка относится не лично к Н., а к двум другим лицам — она ведётся между журналистом токийской газеты «А» Синъити Софуэ и его корреспондентом из Осаки (Тан Иваи), очевидно, очень близким другом. Хотя, возможно и так, что двусмысленные авторские намёки об их чересчур тесной дружбе просто ширма и являются литературным суггестивным приёмом... В первом письме журналист делится рассказом о посещении загородного дома в Кавада-тё района Усигомэ, принадлежащего красивой вдове Соноэ Анедзаки. Пятеро человек, включая Софуэ и эту женщину, являлись постоянными членами Общества Спиритических явлений, где председательствует весьма своеобразный мужчина — профессор Курокава... Но вдова не выходит, служанка молчит, а сын хозяйки в отъезде, поэтому Софуэ принимает решение самостоятельно осмотреть двухэтажную хозяйственную пристройку, запертую на ключ изнутри. Вскоре он всё-таки вынужден позвать на помощь компетентного следователя Ватануки для вскрытия замка — сквозь железные прутья решетки видно неподвижное обнаженное женское тело на полу...Ну что ж, далее настоящий подарок для ценителей загадок в т.н. «запертой комнате». Здесь и ключ, найденный под трупом, и отсутствие орудия убийства, и странные семь порезов — с кровоподтеками, почему-то направленными в разные стороны. Венчает эту схему непонятная открытка (рисунок приложен) что-то вроде искривленного ромба, из которого выходит короткая линия....Повторюсь, всё это изложено в письме одного корреспондента спустя месяц после трагедии, которое каким-то образом перешло к другому лицу, и уже то лицо положило данные записи к ногам крестного отца японского детектива. А вот предполагал ли Рампо полноценное решение собственной задачи, учитывая, что повесть не окончена? Забегая вперед — Асибэ Таку расшифровал методику данного убийства таким образом, что закрадывается мысль: «ну да, наверное, так оно и было задумано»... Дополнительно стоит упомянуть и о калеке без ног напротив дома, и его свидетельских показаниях («молодая женщина со старомодной прической времен русско-японской войны «нихон сан кочи» и фиолетовой юбке с узорами «ягасури»): роли этих примечательных персон Таку распишет со вполне логичными объяснениями.

В следующем письме от Н. следует описание спиритического сеанса в доме семьи профессора Курокавы, где в качестве медиума выступает слепая девочка Рю-тян, предрекающая новое убийство. Затем — убийство в лабиринте, где приемная дочь Курокавы чудом избегает смерти — вместо неё жертвой становится слепая подруга. Асибе Таку, как писатель, запутывает изо всех сил. «Если дух не мог ошибиться, то, значит, ошибся… убийца. Эта мысль снова словно пронзила меня током. Да, убийца ошибся. Рю-тян слепая, она не могла сама ходить по лабиринту, поэтому она шла за Марико. Но, войдя в лабиринт, она перестала нуждаться в помощи. Темнота, обманчивые декорации, зеркала — ничто не могло её сбить с толку. Она потеряла Марико, но, скорее всего, в итоге, вышла из лабиринта раньше Марико. А у выхода её поджидал убийца...». Довольно парадоксальная мысль, между прочим, изложена — в зеркальном лабиринте преимущества зрячего над слепым нивелируются...

Конечно, автору с обложки стоит отдать должное за «эстетическое» финальное объяснение мотивов господина Эдогавы прервать повесть, пускай и неправдоподобное: суть в том, что каждый очередной выпуск романа принёс бы новые убийства в дополнение к уже случившимся — примерно так работала извращенная логика убийцы. И, если оставить в стороне перифразы о сомнительных наклонностях ряда персонажей, то логически он, как иногда говорят, «подвязал концы»... Кроме его работы с архивами по описанию довоенного Токио, затейлив следующий эпизод. Рампо приходит в Императорскую библиотеку, в надежде глубже вникнуть в темы спиритизма, и выбирает толстую книгу в чёрном кожаном переплёте с золотыми буквами: «PSYCHOANATOMY or The New Book of the Dead by Madame Grusinskaya». В этом специалисте по спиритизму и теософии безошибочно узнается Е.П. Блаватская. При этом, Асибэ мягко «троллит» Рампо: «На фотографии — строгая старуха с пронзительным взглядом. Действительно, кажется, что она обладает какой-то магической силой. Но это всё, что я о ней знаю. Остальное — загадка. Даже название книги мудрёное. Я открыл её, но ничего не понял.». Да, забавный эпизод...

Итого. 7.5 из 10.0. Роман хорош уже тем, что заставляет напрячь голову и отвлечься — наверное, это самый сложный детектив из тех, что я видел за последнее время. Хотя и с оговоркой, что читаю в данном жанре сейчас не так уж и много, и если, конечно, выбирать ассортимент самостоятельно, а не потреблять то, что предлагают — многократно переизданнное, вроде «новинок» из числа т.н.«звёзд мирового детектива». Стоит постараться, чтоб на фоне нелинейного повествования разобраться в связях и мотивах между всеми участниками и не запутаться. Наверное, это и перечеркивает некоторые очевидные минусы произведения..

«Прошло двадцать лет, настала новая пора и новые надежды. Молодой советский ученый, популяризатор науки Казанцев выдвинул смелую гипотезу о Тунгусском метеорите. Его теории не имели научных обоснований, и вместо строгого доклада были изложены под видом художественного рассказа «Гость из космоса». Казанцев предположил, что за два дня до падения метеорита французский астроном заметил неизвестное космическое тело, которое двигалось с необычайной скоростью и вскоре исчезло из поля зрения. Казанцев начал искать свидетелей того события, чтобы узнать, что они видели.<...> В середине 1960-х годов один молодой японский научный критик отметил — в материалах, собранных Казанцевым, содержится один важный пункт, который, почему-то, был упущен...». Мицусэ Рю, «Тасогаре ни каеру — Возвращение сумерек», 1964.

Рю Мицусэ (光瀬龍) — японский ценитель советской литературы, воспевавший в своих НФ-романах «прекрасное далёко». В «Возвращении сумерек» он мастерски объединяет концепт из программного рассказа Александра Петровича Казанцева с идеями Г.Ф. Лавкрафта (в частности, в тексте присутствует явный намек на «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» *); а завершает всё это пиршество земным апокалипсисом на фоне масштабных научно-футуристических картин тёмного будущего.

Кратко о сюжете. Примерно 3875-й год. Два высокопоставленных чиновника, управленец Соаре и агент Широуз, предпринимают совместные усилия для исследования двух древних космических кораблей. Посыл к действию они получают после посещения города Электра-Берг на Венере, где оба подвергаются видениям. В результате галлюцинаций они наблюдают вход в город древних, напоминающий пирамиду, и существовавший миллионы лет назад. Широуз испытывает акустические аберрации — слышит какой-то голос, «гибнущий гимн», диктующий ему философские истины о вечном. Почти одновременно исследователи получают два сигнала (землетрясение и изменение климата были тому наводящими посылами): из ледника на Плутоне, примерной глубины 4500 км, поднимают на поверхность НЛО, диаметром в пятьдесят метров с оболочкой из неизвестного сплава, толщиной всего 1 мм. Капсулу со второго корабля, другой конструкции, вытаскивают из сибирских трясин — с места, примерно на 300 км отдаленного от предполагаемой точки падения т.н. «тунгусского метеорита». Исследователи приходят к выводу, что найденные корабли принципиально разных конструкций, и, по-видимому, от разных цивилизаций, враждовавших друг с другом. Об этом говорят, в частности, расшифровки электронных цилиндров корабля с Плутона. Но почему же дремлющий «электронный мозг» вдруг проснулся и подал сигнал, спустя миллионы лет?... Автор изящно отвечает на немой вопрос: каким же образом корабли могли преследовать друг друга, учитывая, что инцидент в Тунгуске — это начало XX века, а другой на миллионы лет раньше? Дескать, до того, как корабли древних существ приземлились на землю, они могли бесконечно долго беспорядочно дрейфовать в космосе. Но, главное — из тунгусского отчета становится ясным, что одна из враждебных станций базируется на звезде Лебедь 61...

Перечитал то, что написал выше о сюжете, и подумал — со стороны, возможно, покажется, что роман очень крутой. Но так ли оно, если разобраться?...Я уже говорил в прошлый раз, что этого автора волновал «завтрашний день» — о чём он сообщал в письме Ефремову. В этом романе одна из глав так и называется: «асу э но мити» («путь в завтрашний день»). И картину далекого будущего он рисует по-японски мрачно и безэмоционально. Автор подкован технически— любое явление как-то объясняется, в т.ч технология полётов, также проработаны и названия городов, кораблей и маршрутов. Скорее всего, Мицусэ предполагал, что в описываемое им время вычислительные устройства до сих пор будут выдавать ленточные перфокарты — именно с ними работает многотонный «ИИ-комбайн», т.н «электронный мозг»....Видимо, не особо Мицусэ верил и в возможности коммуникаций будущего, вопрос мгновенных сообщений, раз счёл необходимым напомнить курс физики. «Представьте себе, что вы пытаетесь позвонить своему знакомому, который живёт в этой туманности. Сообщение будет передаваться со скоростью света, и оно будет идти 5 миллиардов лет, а его ответ придёт через 5 миллиардов лет, что в сумме составляет 10 миллиардов лет. Уже это короткое «если» занимает колоссальное время...», или «...свет, который мы видим сегодня, на самом деле был излучён туманностью Андромеды 1,75 миллиона лет назад, и он только сейчас достиг нас...». Тем не менее, роман интересен тем, что его вряд ли можно назвать предсказуемым — мысли автора будто растекаются в необъятном пространстве, а про духовный мир персонажей-долгожителей — в кого они верят и ставят ли кому-нибудь памятники, ничего не сказано. При том, концовки с такими глобальными формулировками, как здесь, навряд ли найдут во мне своего поклонника.

* Прямо напрашивается мысленная черно-белая «иллюстрация»: Александр Петрович и Говард Филипс глаза в глаза повернуты профилями друг к другу, с хмурыми, но решительными лицами. Чья воля сильнее? Ставлю на Александра Петровича. Социальный опыт шире, да и как шахматист, он ходы дальше просчитывал...

Итого. Конечно, всегда есть повод сослаться на полёт чужой фантазии, но проблема подобных текстов в том, что если хоть одна часть повествования не согласуется с собственным воображением, то отчасти теряет смысл и всё вытекающее из неё остальное. Правда, одну парадоксальную идею вычленить вполне возможно. Я её воспринял следующим образом: чтобы раскрыть неизвестные тайны прошлого, необходимо переместиться в сверхдалёкое будущее. И тогда, быть может, станут доступны инструменты для «возвращения в сумерки»...

Некоторым, наверное, известен следующий приём из художественной литературы: повествование о каких-либо событиях ведётся от первого лица в мрачном ключе — будь то дневниковые записи или просто воспоминания, которые ближе к концу резко обрываются. В игру вступает третье лицо, которое поясняет, что автор не смог продолжить писать в виду своей кончины или же в результате таинственного исчезновения — на случай, если требуется дать читателю надежду...А вот как насчет реальных, документальных примеров с аналогичным развитием событий? Этот пример сейчас перед глазами. «Приключения в Гвиане» Раймона Мофре (1926-го г.р.), бывшего французского военного корреспондента, парашютиста, позднее — журналиста и путешественника. На странице известного информационного ресурса находится снимок из его раннего похода — где он в хорошем настроении позирует вместе с юной индианкой, которая легко обходится без верхней одежды...Книга, составленная на основе реальных дневниковых записей с 17 июня 1949-го года по пятницу, 13 января 1950-го. В последней главе он пишет: «Я складываю гамак, закрываю рюкзак, накрываю все это брезентом. Вперед, навстречу прекрасному приключению. Течение будет мне помогать когда я устану; на мелководье — буду идти пешком. Меня прозвали «морским котиком», что ж, это первый раз, когда морской котик будет плавать по рекам Гвианы. Я — хороший пловец и уверен в себе. Клянусь, мы же покорили Ла-Манш!<...>До скорой встречи, мои дорогие родители. Оставляю эту тетрадь здесь, я писал ее, думая о вас. Я поклялся, что вернусь, и я вернусь, если Бог даст»....Но он не вернулся. Последние страниц двадцать данной книги точно не для слабонервных, пробирают поболее рассказа ужасов — вывернутым на изнанку реализмом. Бесконечный голод, болезни, сырое мясо; что уж говорить, когда израненный, босой, Мофре вынужден убить в полубреду своего единственного спутника — верного пса, прошедшего весь путь с ним вместе...

«Мне пришлось расстаться с револьвером чтобы получить немного золота — мне дали за него пятьдесят граммов: и это хорошая сделка. Я взял провизию в дорогу, безделушки для индейцев на Марони <...>Мой рюкзак для похода: фотопленка и бумага для записей в глухом металлическом ящике: пять килограммов пятьсот граммов; винтовка и патроны 22 Long Rifle: шесть килограммов пятьсот граммов; гамак, противомоскитная сетка, топор, плащ: четыре килограмма пятьсот граммов; аптечка: один килограмм пятьсот граммов; мелочи для индейцев: два килограмма пятьсот граммов; табак, спички, веревка, рюкзак весом семь килограммов, то есть в общей сложности двадцать восемь килограммов пятьсот граммов; груз, который легко нести при ходьбе со скоростью не более трёх-пяти километров в день...»

Если в прошлый раз, разбирая книгу американца Ла Варра, я указал, что им двигала жажда обогащения, то вот причины путешествия Раймона Мофре видятся более туманными. Он работал корреспондентом журнала «Sciences et Voyages», и вряд ли мог много заработать на своих репортажах. Да и деньги на поездку были собраны с трудом. Мофре не выглядел атлетом, и не отличался крепким здоровьем — в его записках регулярные жалобы на печеночные колики, лихорадку и дизентерию. В путешествии из родных и близких он вспоминает только родителей. В примечаниях редакторы упоминают его подругу Жанин: Мофре сожительствовал с ней в квартире-студии между улицей Фобур-Сент-Антуан и площадью Алигр. Очевидный вывод — он с ней расстался. Есть также загадочная фраза, что последние 14 месяцев Мофре боролся с повседневностью, которая всё больше сковывала его. Значит, приходим к выводу, что мотивы этого человека уйти в никуда нужно искать в психологическом разрезе. Чего он хотел добиться? Направляясь в малоизведанную территорию Гвианы, Мофре собирался соединить устья рек Ояпок и Марони, перейдя вдоль массива Тумак-Умак, холмов между Суринамом и Бразилией. Но, читая, мелькала мысль — остановись, поверни назад пока не поздно...Иногда автор говорит о какой-то силе, заставлявшей его продолжать путь. «Странно, я чувствую, как меня охватывает этот страх перед неизвестностью, но я также знаю, что меня подсознательно, почти против моей воли, движет какая-то невероятная сила.<...>Я бы хотел, по возвращении, дать себе несколько месяцев настоящего отдыха. Я думаю об отдыхе и уже о новом отъезде, о новых пейзажах. Я хотел бы увидеть ледяные земли, степи, тундру, Крайний Север, охотников за пушниной…».

Поначалу путешествие может быть и не казалось таковым. Стартуя из Маны, в компании негров-бошей он преодолевает множество водных порогов, следуя по пятам миссии географа Жана Юро. Но Мофре намерен пройти дальше его...«Я забыл только об одном: снять часы. Несмотря на то, что они швейцарской марки, они не выдержали порога Саббат. Вот они и утонули. Я пытаюсь открыть их, чтобы высушить механизм, но не могу.Тогда я оставляю их на произвол судьбы, как старый металлолом....» Символичный момент — порог с названием Саббат и потеря часов — видимо, то был знак свыше, что время для Мофре остановилось...

В Софи он попивает тафию с местными аборигенами и слушает истории о каторжниках-золотоискателях. В этом районе всё меряется граммами золота, в т.ч. и каноэ, и живая сила. Ноты обречённости проскальзывают дальше, когда доктор Сосс говорит ему на прощание: в одиночку у вас пятьдесят шансов из ста там остаться; если вы вернетесь, я засвидетельствую ценность вашего похода. — Может быть, вы читаете мои мысли, доктор Сосс. Ну, я пройду Уаки-Тамури, для этого я туда и отправляюсь, но я также пройду Ояпок-Марони через Тумук-Умак. А вы не даёте мне никаких шансов... Вы окажетесь плохим пророком!».

Что ж, оба они ошиблись...Читается книга не просто: мысли Мофре перепрыгивают с одного предмета на другой, много рабочего сленга, географии, и не всегда знакомой терминологии. А как насчет знакомства с рыбкой аймара? «Зубы аймары — это маленькие стилеты, которые разрывают то, что схватывают; именно по этой причине не рекомендуется опускать ноги или руки в воду и тем более купаться в глухих ручьях. И когда приходится тащить каноэ, это делается не без опасения...»

Самый ужас наступает на последних страницах. «Чтобы измерить расстояния, я делаю следующее: каждые сто метров, то есть каждые сто сорок шагов, я беру лист и кладу его в карман. Когда я останавливаюсь, я считаю листья, и таким образом я получаю приблизительное расстояние, которое прошел. Сегодня — около двух километров, то есть на один меньше, чем планировалось. Идя с такой скоростью, я доберусь до Тамури дней через двадцать.<...>Обе мои израненные лодыжки обильно кровоточат, и мухи слетаются туда, липнут к ним кучами. Меня мучает нестерпимая жажда, и я ускоряю шаг, но безрезультатно. Никаких ручьев на горизонте, ограниченном десятком метров. Ни болотца, ни даже лужи.<...>Крайняя усталость — дырявые ботинки, ноги в занозах и язвах, растяжение связок правой лодыжки, я не в состоянии добыть пищу...»

Итого: книга, которую вряд ли можно рекомендовать. Это точно не для поклонников Буссенара или Эмара. Трудно найти лучший пример, чтоб продемонстрировать отличия документальной книги от художественных приключений с элементами экзотики. Темы схожие, но совершенно разное «послевкусие»: в художественных книгах популярных авторов путешественника почти всегда ожидает спасительный финал и долгожданная встреча с близкими, но почти никогда — оставленный лагерь с пустыми винными бутылками и потухшим костром...

Иногда встречаются книги, которые отличаются прямо-таки необыкновенным вступлением — из числа тех, что заставляют с нетерпением предвкушать дальнейшее развитие сюжета. Но... спустя несколько страниц автора будто подменяют: меняется стиль, меняется направление сюжетной линии, а в некоторых случаях бывает и так, что подлежит пересмотру и жанр произведения. Вообщем, со стороны это выглядит так, как будто первоначальный хроникёр бросает начатое, а за письменным столом вдруг материализуется его ассистент. «Мертвец с острова Ужасов» — как раз из последней категории. Его автором является Harry Sheff (имя с заголовка), он же Генрих Сохачевский, но некогда больше известный под другим псевдонимом — Виктор фон Фальк. Глядя на название, я решил, что впереди какой-то «закос» под Уэллса — памятуя о его легендарном романе, вышедшем двумя годами ранее, в 1896-м. Ведь, как известно, авторы в то время не стеснялись заимствовать идеи, и иногда даже переписывали чужие книги под своим именем. Ну и тем более что вторая часть названия (Horror-island) написана по-английски. Но моё предположение оказалось совершенно ошибочным...

«Дочитав ровно до этого места, Ханс фон Редер вскочил и с колотящимся сердцем заметался по затхлой каморке, как одержимый. Поток мыслей и чувств нахлынул на него, и такая бесприютная тоска защемила в груди, что едва не сбилось дыхание. Он был охвачен страшным волнением. Прижав руку к горящему лбу, Ханс остановился, чтобы немного прийти в себя. Он снова обратил взгляд на покойника. Две скатившиеся по щекам слезы принесли ему не долгое облегчение....». Строки, достойные мастера. Эх, ну ведь здорово же — что же он прочёл такое, что за тайна скрывалась в тех строчках? И, возвращаясь к ранее сказанному — вступление романа, это прямо-таки натуральный морской «weird-tales» за берегами Аляски...

Сентябрь 1874-го года. «Полярная Звезда» капитана Кристиансена продирается мимо рифов Берингова пролива. Позади Аляска. Двое молодых людей на палубе — немец фон Редер, заполучивший миллионное наследство, и его недавний приятель, парижский прожигатель жизни Андре Жерфо — из поколения «золотой молодежи». Семьдесят градусов восемнадцать минут северной широты и сто семьдесят градусов четыре минуты восточной долготы, впереди остров, отсутствующий на картах. Диалог с капитаном. – Какое название у этого острова? – Остров Ужаса. – Значит, он, как и Аляска, с 1867 года принадлежит Соединенным Штатам, которые, как известно, приобрели эту огромную территорию у русского царя?..

Далее выясняется, что на острове Ужаса нет жителей, и, несмотря на многообещающие богатства, он совершенно не исследован. Да и в целом, на этот затерянный кусочек суши лишь изредка ступает нога китобоев — худая молва о нём ходит. Говорят, что последних моряков, причаливших к острову пополнить бочки с водой, разорвали на части белые медведи... И что же, неужели два вышеупомянутых господина пройдут мимо, не захотят пощекотать нервы? Они же не англичане-джентльмены...Остается дело за малым — уговорить на дневную стоянку старого морского волка Адама Кристиансена. Далее между недавними знакомыми происходит легкий конфликт — на почве того, кого из них считать первопроходцем и потенциальным золотодобытчиком на негостеприимной земле.

Но это всё лирика. Вскоре товарищи примечают одинокое примитивное жилище близ небольшого холма — сруб из грубых досок, где вместо окон боковые бойницы и какой-то шест торчит из крыши. С волнением они заходят в дверь, запертую изнутри и, наконец, знакомятся с обитателем дома... мертвецом. Кем же был тот бедняга, что предан забвению в безмолвии смерти? Наверное, следует осмотреться, вдруг найдутся какие-нибудь бумаги или записи, проливающие свет на его судьбу...

И вот, переходя к главному — казалось бы, какой простор для фантазии автора: после такого начала может следовать что угодно — от старомодной фантастики до детективного расследования с поисками убийц; но в данном случае прямо-таки напрашиваются приключенческие ужасы. Однако, как выяснилось, возможен и совсем другой вариант...К какому же решению пришел фон Фальк, и как он он развил сюжетную линию дальше, я, пожалуй, озвучивать не буду — необходимо уважать память писателя, поэтому пусть это останется тайной острова Ужаса...

Несколько изречений из его коллекции — со страниц настоящего произведения:

«Если немец хочет попасть в ад, он идёт и женится на ирландке.»

«Барон всегда проникался уважением к человеку, который сходу мог дать описание женщины, разыскиваемой в огромном Берлине — по одному лишь её имени».

«Есть два вида пурпура: тот, который покрывает плечи истинного правителя и провожает его до самой могилы, а бывает и фальшивый пурпур — в нём актёр щеголяет на сцене, но он должен снять его в гримерке по окончании шоу...»

Что же в итоге. Этот автор написал так много, что укорять его в чём-то было бы просто невежливо. Глядя на эти растрепанные, пожелтевшие страницы с развалившимся переплётом, остаётся лишь удивляться тому обстоятельству, что количество романов из той поры не поддается исчерпанию — они всегда продолжаются и никогда не кончаются...

«Большинству животных люди представлялись эгоистичными и коварными существами. Они жестоко обращались с ними и губили природу: убивали милых лисичек ради шкур, использовали ежей в кулинарии. Долгое время мир находился под контролем людей, но однажды животные достигли определенного уровня интеллекта — достаточного, чтобы жить на равных с людьми и стать независимыми..».

Да уж, китайская кухня — дело такое, своеобразная она... Припоминаю другую книгу, где был осёл среди главных персонажей — истории Дональда Биссета про Мафина. Но читал я её достаточно давно... И вот, 動物城2333 (~ «Зверополис-2333»), книга буквально прошлого года. Авторы романа — молодые и очень активные китайские граждане (женщина 1992-го года рождения, и юноша — 1980-го). Этому сочинению недавно довелось попасть в поле зрения авторитетного японского специалиста криминального жанра — Содзи Симады. «Уникальный межжанровый детектив, не имеющий аналогов. Финал заставит читателей прослезиться», — сказал он, выкладывая китайскую «грамоту» на стол редактора «Коданси». И получилось так, что первоначальный перевод выполнила госпожа Абе Карицу, супруга тайваньского писателя Цзи Цин, а воодушевленный Симада уже спокойно адаптировал его на японский. Но я всё же подозреваю, что мэтр был сходу покорен не сколько сюжетом, а следующим эпизодом. Описывается жилище — старый двухэтажный дом на улице Колокольчиков, где проживают лучший детектив города, осёл Бремен и его верный ассистент, лягушонок Агуа. Так вот, когда в дом входит крокодил, посланник начальника городской полиции ягуара Няо-Няо, случается легкий конфуз. «Голос был настолько громким, что комната как будто затряслась. Книги, стоявшие на полке, рухнули, и произведения Эллери Куина, Эрла Стэнли Гарднера и Содзи Симады разлетелись по полу...». О как — перевести с другого языка книгу, где твои собственные книги упомянуты в тесном ряду классиков жанра — такой шанс выпадает в жизни далеко не каждому. (Но это при условии, если Симада не вписал свои именные иероглифы в сей фрагмент лично — не знаю, как оно было в китайском оригинале ...).

Ну что ж, сюжет вроде бы и не совсем сложный, но содержит несколько хитрых социально-ориентированных ответвлений. Думаю, умы авторов вряд ли были отягощены просчетом вероятного будущего — они не конкуренты Лю Цысиню, а разнообразные зверушки им нужны были для специфического «сеттинга», невозможного при участии людей.... Так вот, после вышеупомянутого прихода крокодила Неро, осёл Бремен (увы, не лучший выбор для русскоязычного звучания — глаз постоянно норовил прочесть это имя как «Бармен») начинает расследование убийство женщины -посла из мира людей, совершенное тем же вечером в фешенебельной гостинице «Чи Хуа Ши». Всё это более чем серьезно — особенно если информация без подкрепления какими-либо выводами дойдёт до людей, коллег погибшей. Прекрасная Алиса прибыла в Зверополис для переговоров — ввиду непростых отношений, сложившихся между людьми и резко поумневшими животными. Характерно, что в преступлении видны «японские» черты — тут и расчлененка (нижней части тела трупа нет), и пожар в комнате, и ряд ненадежных свидетелей на 3-м этаже. Телохранителем Алисы назначен добродушный слон Джимбо. Отмечу важный факт — посол приехала на инвалидной коляске, т.е самостоятельно передвигаться она не могла. Мы понимаем, что в обычном детективе это означает какой-то подвох.. Но здесь же детектив необычный, и значит, подвох тоже будет нестандартный. Могу лишь обозначить главные «ключи», выданные китайскими авторами: девушка категорически отказывалась есть рыбу, никого не пускала в ванную, и, как выяснится позже, прибыла в Зверополис откуда-то с моря...

Среди подозреваемых — высшие чиновники города, приехавшие в тот вечер в гостиницу. Тецуке (носорог) министр обороны; Прин (медведица) главврач клиники из квартала Дарвина; профессор, разработчик оружия Бела (волчица), и некоторые другие. Ко всем необходимо особое внимание — ибо каждый из зверей что-то недоговаривает. К тому же лягушонок устанавливает, что в ночь убийства слон Джимбо, назначенный телохранителем посла, срочно отлучался в больницу к сестре, умирающей от почечной недостаточности. Но скажу такую вещь: несмотря на политические мотивы, на которые намекали авторы, мотив преступления довольно-таки сказочный и к политике отношения не имеющий. «— Агуа, веришь в Бога?. Вопрос был неожиданным, и Агуа немного растерялся. — Э... я? Иногда верю, иногда нет...». Задумчиво говорит Бремен перед тем, как изложить свои ослиные логические выводы и соединить все нити истории в одну целое. Вообще, с технической точки зрения, несмотря на то, что идет 2333-й год, Зверополис никуда не ушел от нашего времени. Главные отличия, как сказано выше — стремительная эволюция животных и, похоже, еще и мутация. Где-то говорится, что голова лягушонка Агуа размером с апельсин и он может поднять утюг — т.е. он, вероятно, явно крупнее нынешних сородичей.

Произведение не лишено национальных черт, подчас с юмором. «Агуа сжался в комок и его кожа стала напоминать цветом китайские голубцы, которые едят на праздник Цинмин.».. Идеалами женщин один героев называет Мэрилин Монро и Ян Гуйфэй (хм...выходит , за триста лет женщин, равных им, больше не появилось). А в концовке авторы пишут, что никаких намеков на современную действительность не делали. Может и так, но смертельно опасный вирус для людей, разработанный доктором Прин и замаскированный под грипп, как будто что-то напоминает... Также мимоходом говорится, что олениха, жена одного из министров по фамилии «Сержон» раньше, до операции, была мужского пола — это тоже выглядит какой-то намеренной ассоциацией. А может , просто совпадение...

Раскрывать секрет произведения дальше (не знал, например, что такие существа, как *** принадлежат к отряду морских коров и близки к слонам) — так делать вроде бы неприлично: лишь констатирую, что финал и впрямь необычен, с гуманистическим посылом.

Вообщем, было любопытно. Хотя местами и ощущалась некая литературная противоестественность, перверсия, граничащая с бурлеском. Ряд фантастических допущений делают возможными логические решения, совершенно недоступные для традиционного детектива, давно уже уперевшегося в закрытую со всех сторон стенку. Таким образом, это одновременно козырь как для самой книги, так и для детективного жанра в целом, находящегося в забвении, ведь авторы сами косвенно это подтверждают — достаточно взглянуть на полку книг осла Бремена — как-то не видно, чтоб за триста с лишним лет новые имена на ней появилось...

Весной 1965-го года писатель Ефремов получил письмо из Токио. На японском языке. Мне неведомо, знал ли он вообще, кто такой Рю Мицусэ, и удостоил ли он его ответа. Текст данного письма доступен желающим — поскольку переписка Ефремова опубликована. Несмотря на восходящие реплики, стиль обращения отличается какой-то холодной сдержанностью (или пусть будет, как сказано в публикации -«церемонной»). «Моё имя Рю Мицусэ. Я — один из трех [японских] писателей научно-фантастического жанра». Интересная фраза. Если перевод письма верный, то возникает вопрос — почему фантастов так мало? Двое других это, надо полагать, Синити Хоси и Саке Комацу. Насколько мне известно, в параллельном жанре (детектива) в середине 60-х сильных авторов у них было не менее десятка. Или, быть может, тем самым господин Мицусэ желал подчеркнуть собственную исключительность? Хотя он и правда чувствовал себя в 1965-м году крутым фантастом, сочинив роман «Десять миллиардов дней и сто миллиардов ночей»... В письме также содержится любопытная строчка «...вселяющим надежду на завтрашний день». Мицусэ будто смотрит в будущее, т.к у него появится роман — см. заголовок, 明日への追跡 (1976), где название примерно так и переводится — «В погоне за завтрашним днём»...

Что ж, к этому роману и перейдем. Элементы детективного расследования просматриваются и у него, фантаста. Читается роман, несмотря на ювенильный стиль, с некоторой интригой, и напряжение совершенно закономерно возрастает к финалу. Вся фантастика сконцентрирована в последней главе. До того — всё укладывается в реалистичные рамки. Позволю себе кратко пересказать часть сюжета. В обычной токийской школе появляется новый ученик, Сёдзи, переведенный из школы другой префектуры. Пятерка друзей, среди которых выделяется Мото Отиай — он чуть умнее других (примечательны описания его комнаты, захламленной разными предметами, со старым телевизором вместо стула...) вынуждены наблюдать за ним. Ведь после прихода новенького сразу два смертельных несчастных случая подряд. Из дневника одного из погибших становится известно, что красавица-ученица Уракава Рейко посылала его к Мото навещать под предлогом учебных заданий. Но истинной целью было сфотографировать с помощью миниатюрной камеры (1976-й год, однако!..,) расположение... банок в комнате Мото. Да, обычных банок. Особенно девушку интересовала одна из них, в пять сантиметров диаметров и три высотой. Также товарищи выясняют, что Рейко ранее училась в одной школе с Сёдзи в Камакуре, и даже жила в соседнем дворе на Восточной улице. Выходит, что он будто преследует её — переехав в Токио вслед за ней, и поступив в ту же новую школу. И обоих интересует эта чертова банка, которая предположительно должна быть у одного из местных учеников. Наконец, Мото и одна из нормальных девочек, Фуюко, набираются смелости, садятся на поезд, и едут в Ситигахаму, в дом рабочего «Мацуды», который когда-то взял под опеку странного мальчика, найденного без сознания в пещере Инэмура. От местных жителей они узнают, что десять лет назад в городе умер от инфаркта мужчина, при котором была найдена металлическая запаянная банка...

Не люблю открывать спойлерные скобки, поэтому ограничусь констатацией: двое из компании были иноземного происхождения, действовали порознь и против друг друга. Возникает вопрос — почему при своих возможностях, они так долго не могли найти интересующий их предмет (названный «отчётом»)? (Почему-то вспомнилась теорема Котельникова, хотя она здесь вряд ли к месту). Не буду долго разбирать этот сюжет — с одной стороны, идейно, он очень прост, с другой — «архитектура» для романа без полноценного участия взрослых персонажей выстроена довольно заковыристо. Да ещё и воздействие одного человека на другого посредством третьего — такое всегда запутывает.

И всё же, наиболее интересной частью показалась не художественная составляющая, а... взрослое послесловие. Мицусэ переносится в 1944-й год, во время американских налётов — когда он учился в седьмом классе. Автор рассказывает об ученике, чье имя не может вспомнить. Да и никто не может, и уже никогда не вспомнит. «Состояние дома А. было странным, он выглядел как совершенно опустевший. В кухне не было ни кастрюль, ни чашек, ни газовой плиты. Там просто лежал татами, и все. Даже лампочка отсутствовала. Только его шапка и сумка, висящие на стене в мрачной тишине. Одежда в шкафу отсутствовала, не было видно и постели. Стоял конец ноября, и в доме было довольно холодно. Я поговорил с ним около двадцати минут, но все это время меня преследовало ощущение, как будто в доме никого, кроме него, не было. И вот тогда произошло нечто необычное. В комнату вошла девочка. Она толкала перед собой детскую коляску. Очень красивая, около четырнадцати лет, в черной куртке и черных монпе...». Далее говорится о том, как этот знакомый предсказал завтрашний налёт на свой дом и своё исчезновение... Вообщем, послесловие мрачное, с налетом таинственности. У друга Мицусэ было неземное происхождение — «из ниоткуда», или же он так построил этот рассказ, чтобы создать ореол мистики? Но то, что автор несколько своеобразен и «себе на уме», это точно.

«Я слышал, что в Советском Союзе весна красива — хотя в огромном СССР это, вероятно, зависит от местности...». Напоследок отмечу умение этого автора отсекать лишнее (как и в этой строчке выше). Его не интересовали достоверные ответы на все вопросы — ему главное было обозначить то, в вероятность существования чего он сам хотел верить. Как знать — вдруг он и впрямь видел человека из другого времени — и хотел сказать что-то об этом авторитетному советскому коллеге...

«Странное письмо, — однажды сказал я себе ранней весной 1917-го года. Я с трудом разобрал почтовый штемпель Британской Гвианы на конверте...». С таких слов начинается книга двадцатилетнего Уильяма ЛаВарра. Остается лишь удивляться отчаянной решимости этого, вероятно, хорошо тренированного физически, товарища. Оказывается, можно вот так, получив письмо от приятеля, сесть на пароход Нью-Йорк — Барбадос, оттуда отплыть в Джорджтаун. Затем — триста миль из Бартики по реке Мазаруни вверх по течению. Т.е. запросто сорваться с места сроком на полгода...И это вместо женщин, ночных танцев, выпивки, поедания омаров «а-ля кинг» в ресторанах, и т д. Для чего всё это? Скоро выяснится следующее: как и всякий американский гражданин, молодой ЛаВарр стремился к обогащению — и магическое слово «алмазы» сыграло в его решении ключевую роль.

В первую очередь отмечу, что данное повествование лишено отполированного лоска, или каких-то приукрашиваний, как правило свойственным создателям подобных заметок. Мне показалось, ЛаВарр довольно скромный парень, и он довольствуется малым — по какой-то причине ему захотелось рассказать о своей поездке, и сделал он это достаточно лаконично. Может, думал стать известным, и теперь к нему невесты косяком выстроятся? Неизвестно...Мы не знаем толком ни биографии его друга Дадли Льюиса, ни их связей с британским правительством, ни деталей подготовки поездки: ЛаВарр сходу погружает читателя в пятидесятифутовую лодку, возглавляемую голландским «боцманом», и сопровождаемую целой командой негров-проводников — потомков африканских рабов. Конечно, есть те, кто скептически относятся к жанру путевых заметок столетней давности — мне им возразить нечего. Однако, образно говоря, одно дело увидеть приколотую к стенду мёртвую бабочку в зоологическом музее, и быстро пройти далее; а другое — услышать рассказ о её полете, пока она была жива...

«Надо сказать, что наша команда негров потеряла, наверное, пару кварт крови за время путешествия. Некоторые из них сильно еле передвигали ноги от болезней и сильно ослабели. Насколько я могу судить, вампиры предпочитают кровь цветных джентльменов, а не бледнолицых американцев.» Да, юный ЛаВарр ухмыляется, рассказывая о причудливой особенности чернокожих проводников обматываться тряпками, и натягивать мешки на голову на ночь — говоря об их страхе перед летучими мышами. Правда, особого расизма, свойственного авторам приключенческого жанра, у него не наблюдается — книга изобилует фотоснимками различных «Джимми». Познавателен и рассказ об индейцах за излучиной Кабури, с которыми ЛаВарр и Льюис сводят знакомство.

Выделю несколько цитат, расположив их в порядке возрастания «интересности». Некоторые бытописания кажутся довольно простыми, но при этом назвать скучными их нельзя. Отметил больше, часть подсократил — хотя и рассказ о создании духовых трубок интересен, да и кулинарный метод индианок, прыгающих на шесте-рычаге и выжимающих ядовитый сок из маниоки, и проч.

«Индейцы всегда покидают свою деревню если в ней кто-то умирает, и переходят к возведению следующей. Они никогда не будут жить в деревне, где кто-то умер».

«Вероятно, самым интересным способом ловли рыбы, который практиковали эти умные индейцы, было использование отравленных кузнечиков. Они делали пасту из листьев куан-амии, сильнодействующего растения. Поймав крупных кузнечиков, они наполняли желудки насекомых пастой и бросали их в воду. Рыба подхватывала и уносила кузнечиков, а вскоре переворачивалась, поднимала брюхо и всплывала на поверхность...»

«На обратном пути я вдруг вскрикнул и попытался стряхнуть что-то с тыльной стороны ладони. По ощущениям это было похоже на раскаленную докрасна кочергу, вонзившуюся мне в руку. На деле я увидел маленького красного муравья. Он крепко впился кусачей челюстью мне в кожу. Должно быть, он внёс какой-то яд, потому что резкая боль пронзила руку огненной иглой и поднялась вверх. Прошло больше часа, прежде чем боль начала затихать.»

»...к утру их корзины были собраны в дорогу, и мы отправились в путь. Но понесли ли мужчины-индейцы свои корзины? Нет, конечно. Нести поклажу у них считалось женской работой. Иначе для чего же у каждого индейца имелась жена? Мужчины отправлялись в путь, взяв с собой только оружие, а женщины прикрепляли тяжелые корзины к спинам, удерживая их с помощью веревок из лозы вокруг лба...»

И, наконец, лидер-цитата. Речь о рецепте приготовления чудесного напитка черного цвета под названием «пиварри»:

«Это была самая мерзкая на вид жидкость, которую я когда-либо видел, но индейцы, похоже, наслаждались ею. Она не опьяняла их, хотя это пойло наверняка было приготовлено путем брожения. Я видел нескольких женщин, которые носили на лбу своеобразное «тату». Я посчитал, что это просто какое-то варварское украшение, но, похоже, оно являлось их «товарным знаком». Он указывал на то, что эти женщины делают пиварри. Чтобы приготовить данный напиток, женщины садятся в круг у костра, где пекут лепешки из маниоки, пока они не дойдут до хрустящей черной корочки. Затем женщины жуют этот подгоревший хлеб, пока он не станет мягким и тягучим от слюны. Они процеживают получившееся сквозь зубы в сосуд в центре круга. Когда сосуд наполняется доверху, содержимое сливают в большое деревянное корыто и заливают кипятком. Этому вареву дают перебродить и окислиться. Когда оно почернеет, его можно пить...» 

Что же в итоге. Это повествование без приключенческого блеска и какого-либо «шок-контента»; тесных межрасовых связей тоже не замечено. Повествование скорее расслабляет своей девственной целью и линейным маршрутом. Даже основной точке путешествия — добыче алмазов, автор посвящает не так уж и много страниц (а ведь камней на двадцать тысяч долларов они нарыли — но про нехилый процент британскому правительству он упомянуть не забывает — опять же хвала неграм-джиггерам, просеивающим гравий). Характерна и фотография, где уставший ЛаВарр понуро стоит меж двух низкорослых индианок с отвисшими грудями — вряд ли этот снимок можно назвать вдохновляющим. Он признается, что, несмотря на жадность, редкий белый выживет в этих условиях больше шести месяцев. Смертельная лихорадка джунглей, «ногтевые жуки» и проч. «радости» — это дело такое. Его напарник глотал хинин горстями каждый день, из-за чего оглох, да и сам ЛаВарр едва не загнулся от комариного укуса. Однако, не спровоцировал ли автор и ему подобные «исследователи» поток последователей, чье появление, вероятно, нарушило уединенную жизнь этих потаенных регионов? В первую очередь, подбодрил он, видимо, самого себя — жажда наживы у него не иссякнет, ибо книги об алмазах у него будут и далее...

Да уж, какое зубодробительное название, однако...«Я лично знал Гарибальди...», — сообщает автор. «...и он любил Россию, и часто за обедом, подняв стакан, пил за здоровье освободителя крестьян императора Александра II».

Ну что ж, возможно, это один из немногих фактов, который можно применить к автору с обложки. Хоть и писал он по-русски, но все его помыслы были направлены в сторону солнечной Италии — большинство сюжетов Попова происходят на Апеннинском полуострове (см. его «Роман каторжника», о котором сайт что-то знает, но есть ещё и «Беатриче Ченчи»)...

Кем был отец главной героини? Знаменитый итальянский бандит факино Франческо получил уличное воспитание, он воровал, нищенствовал и мучил животных... При ангажированной концовке (за пару десятков страниц до окончания романа на страницах является «великий Гарибальди» и всё решает, не выезжая с острова Капрера), начинает Николай Ардалионович с криминала. Старт его романа даст композиционную фору любому из отечественных мастеров уголовного романа. Мария, несчастная дочь бандита, что провела начальные годы жизни в монастыре, остаётся одна в доме с трупом синьора С. Отец собирался продать непокорную дочь в содержанки. Убив постояльца, он говорит «аддио» и уходит в горы, а Марии предстоит судебный процесс, где защитником сироты выступает «крайний либерал», а само дело имеет «клерикальную подкладку», прокурором выступает «верный сын католической церкви». Более всего запоминается проникновенное отцовское письмо в суд, где тот обещает расправу над адвокатом, и подписывается как «Бандит Франческо». Не буду пересказывать все перепитии, которые описывает далее Николай Ардалионович, в т.ч. пребывание Марии в миланском доме терпимости у мадам Катерины. «Я содержу пансион для девиц высшего образования, с которыми занимаются профессора» — прямо готовый сценарий для любителя родной истории Тинто Брасса...

Хозяйка двигает блюдо и говорит prego... Отмечу отменное знание Николаем Ардалионовичем итальянского языка, а также архитектуры и географии Италии. Как называют Флоренцию? Город цветов, cita di fiori, резиденция короля Виктора Эммануила, столица объединенной Италии. Правда, автор чересчур настойчив в обращении внимания на «клерикальную» паству, вкладывая в уста юной Марии гарибальдийские убеждения.

Постепенно вырисовывается интрига. На кого ставить? «Ты остаёшься герцогом W, одним из первых аристократов Италии, а она — дочерью бандита, падшей женщиной». Аристократ Пьетро vs скромного русского медика, недавнего студента — Анатолия Николаевича Сколина, невесть как оказавшегося на пороге резиденции больной героини, у которой проявляются явные симптомы воспаления мозга. Герцог: «убью этого гарибальдийца, как собаку»...

У Николая Ардалионовича, как мне видится, было несколько вариантов закончить роман. Первый, самый простой, устроить дуэль аристократа с Анатолием Николаевичем. Вероятно, этот вариант показался автору не очень возвышенным. Второй вариант — устроить несчастный случай. Например, вернуть в роман папочку Марии, о котором Николай Ардалионович забывает, хотя и приводит в конце замечательную пословицу «повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить..».Наверное, был бы не самый худший вариант: Франческо спускается с гор в Рим, и его случайная пуля кладет наповал синьора Пьетро. Но нет, Попову такой вариант тоже не подойдёт. Он приберег на конец свой главный козырь — явление «второго Христа Италии» Джузеппе Гарибальди. На «огонек» заглянет живая легенда — любимец «кольпортажных» авторов. Только теперь он уже старый, ведёт оседлый образ жизни на острове, и не может сказать про себя: «сильный я и ловкий, ветра проучу!».

Что же в итоге. Роман небезынтересен с исторической точки зрения — все таки автор неплохо владел материалом, пусть и сгущая сказки, но погрузиться в тонкости итальянской политической жизни 1860-х ему удалось. Не исключаю, что Анатолий Николаевич Сколин -это он сам и есть. Применённая тактика вычурного благородства от скромного русского доктора, друга Джузеппе — позволяющая отбить невесту у богатого итальянского аристократа, заслуживает некоторого внимания. Поэтому, вот он, ещё один «горизонт» дореволюционных романистов...

Кто такой Маттиас Бланк? Немецкий автор, преуспевший в бульварных жанрах. В дореволюционных изданиях его иногда обозначали как «Матвей Бланк», что могло ввести в заблуждение, будто бы автор происходит из колена отечественных сыновей израилевых. Хотя, кто его знает... Некоторые исследователи считают Бланка соавтором продолжений немецкого «Холмса» — поклонники малотиражных изданий, наверняка, помнят эту переводную серию, спустя столетие воскрешенную Антоном Анатольевичем Лапудевым.

Но сейчас речь не о Холмсе. На счету Бланка множество разных произведений, в том числе и подписанных, и анонимных. Ну, а в данном случае он посягнул на мотив культового приключенческого романа — сочинения, которое, на мой взгляд, превосходит всё остальное прочее, что написал Дюма-отец...Что сказать о «Наследнице Монте-Кристо»? Может и не стал бы я уделять ей внимание — всё те же мало правдоподобные приемы, вроде переодетого мужчины, которого принимает за женщину близкий друг этой женщины (чувствуется школа немецкого ШХЪ)...Если бы не один отрывок, заставивший на мгновение задуматься, каким же разбитным парнем был «Матвей» Бланк.

«Она поползла обратно в пещеру, сжимая пожелтевеший листок бумаги. Строчки на нем были исписаны чернилами, которые от времени изменили цвет на зелёный. С растущим удивлением она прочла:

«Тому, кто найдет настоящее письмо.

Тот, кто проник в этот тайник на скале Салланд и открыл тайну скрытого хода, тот, наверняка, испытал великие горести и отчаяние. Для того человека оставляю я свои сокровища, такова моя воля — нашедшего мое письмо объявляю я своим наследником...< и пусть он обретёт в конце концов покой, каковой обрёл я.

Эдмон Дантес, граф Монте Кристо».

О как. Вот это ход. Ход, на самом деле, не вполне разумный — ведь с тем же успехом сокровища могли попасть в руки и отъявленного негодяя, а могли и вовсе остаться погребенными в пещере навек. Учитывая, когда жил Дантес, то с учётом времени действия романа Бланка -последний год XIX века (на одной из вечеринок показывается Сара Бернар) сокровища пролежали в этой пещере около семидесяти лет.

Но, самое главное, в новой версии у Монте Кристо появляется наследник, отчасти, повторивший его приключения, женского пола. Елена Монфор, сударыня, мужа которой военный суд в Гаронне постановил отправить в Новую Каледонии за государственную измену. Казалось бы, на роль воскреснувшего графа больше подходит именно он, офицер Ренар. Но Бланк жестикулирует слегка иначе. С трудом представляется, что какая либо женщина способна прожить семнадцать лет в скальном гроте, без видимых гигиенических удобств, и выйти из него не потеряв рассудок и без приобретения хронических заболеваний. Однако, Елена Монфор смогла, и даже как будто стала умней — учитывая разработанные ею планы мести обидчикам. Наследница Монте-Кристо не проходит никакой реабилитации — она просто покупает новое платье и стремительно вливается в общество, в котором отсутствовала почти два десятка лет...

Кроме того, следующая фраза свидетельствует об элементах «постмодернизма» — действующие лица осознают, что Монте Кристо вымышленный герой, но, тем не менее, пользуются его сокровищами: « -Я слышал о графе Монте Кристо, вставил барон фон Шарлан. -Но он же — вымышленный персонаж, и жил, если не ошибаюсь, в восемнадцатом веке!, — возразил Жан де Ренар».

Автор следует заветам Дюма-отца. Нотариус Дюбарри, Жан де Ренар, деверь, успевший жениться и вырастить дочь, а также политический агент Ван Страатен — вот трио негодяев, которым должна отомстить поседевшая графиня Монте-Кристо. Бланк, наверное, мог бы сделать «кроссовер» с каким нибудь другим «сказочным» произведением. Был же один знаменитый автор, изящно совместивший плагиат из Монте-Кристо с новеллой Гауфа...Но, возможно, считать так — это предъявлять к нему завышенные требования. В истории «пастишей» Дюма роман и так сохранился — как редкий пример «феминистского» варианта рассказа о Монте-Кристо.

Поддержу собственную традицию, начатую 31-го декабря 2023 г. — оставить в последний день года отзыв на что-нибудь отличное от основной тематики ресурса. Хотя как сказать, отличное — шахматы присутствуют в фантастике, а фантастика в шахматах — Джек Макдевит живой тому свидетель.

»...Марк Твен говорил: «есть ложь, проклятая ложь и статистика». Принимая на веру мой прогноз о предстоящем матче, вы всё-таки должны помнить, что я изучал в Кембридже языкознание, а не статистику.» Раймонд Кин, Лондон, ноябрь 1981.

Да уж в чём-чем, а в статистике данный ресурс толк знает....«Резня в Мерано» — еще одно сочинение Раймонда Кина, выпущенное лондонским издательством B.T.Batsford Ltd. Как говорится, одно название чего стоит... Подобно и другим книгам подобного плана, она описывает не только борьбу двух шахматных титанов за чемпионство (диаграммы-комментарии к партиям прилагаются), но и окружающую матчевую обстановку со всеми вытекающими. Симпатии Кина (из-за смены секундантской ориентации) на сей раз были более-менее нейтральными, или даже чуть в пользу Карпова, но книга все равно навряд ли могла быть переведена у нас в год выпуска — столь откровенный стиль повествования не приветствовался.

Проводя аналогию с литературой художественной, это как, допустим, старый воинствующий роман Муркока, где два лагеря соревнуются в том, чей властелин — со «светлой стороны», одержит верх над соперником.

Матч в Мерано в спортивном смысле уступал поединкам Карпова и Корчного 1974 и 1978 годов, но рассказ Кина не лишён художественных черт. Не случайно автор цитирует в начале византийскую «Алексиаду» Анны Комнин («Когда кто-нибудь берет на себя труд историка, ему следует забыть о дружбе и неприязни...»). Как обычно, следует подробное вступление с рассказом об истории взаимоотношений двух соперников, скандальных эпизодах (в т.ч. о том, как Корчной подал в Амстердаме в суд на саму ФИДЕ), и о их пути к нынешней встрече...

В меранской команде Виктора Львовича две женщины: «мандариновая монахиня» Диди и «пламенная» Петра Лееверик. Кин утверждает, что советская пресса, чтоб расстроить Беллу — жену Корчного, опубликовала описание его новой спутницы как «двадцатилетней красивой блондинки». На что Эммануил Штайн, пресс-атташе, с изрядным дипломатическим искусством отмечает, что это не совсем точное представление о Петре. Появляется у Корчного и личный инструктор по каратэ — аргентинец Даниэль Якобс. «Каратэ обычное и уже привычное чудо. У него поклонники, ярые сторонники всюду...».

Забавных фактов в киновской книже предостаточно, и для экономии места мне пришлось многое повычеркивать из того, что хотелось отметить...Под доской для игры был установлен толстый деревянный барьер — дабы «гладиаторы» не били друг друга ногами и меньше толкались коленями. «Это стандартная практика для матчей Корчного, начиная с его поединка с Петросяном в Одессе 1974 года.» Да, звучит забавно, но даже этот барьер не помешал Карпову пролить первую кровь — он выиграл черными. Правда, секундант Корчного Майкл Стин хорохорится: «Мы по-прежнему настроены оптимистично. Проигравший в этой партии станет победителем в последней». В третьей партии «Челленджер» (так по-английски звучит получившее презрительный оттенок прозвище «претендент») накладывает вето на устное обращение Карпова о предложении ничьей. «Претендент очень разволновался, некоторое время бегал по сцене, а затем вернулся и ответил по-русски: «Гражданин Карпов, если вы хотите предложить мне ничью, сделайте это через арбитра». Тоже забавно. Зарубежная пресса усмотрела в обращении Корчного 'citizen' («grazhdanin») коренное отличие от comrade' (gospodin).

Перед шестой партией мистики из команды Корчного дали интервью, сидя в позе лотоса среди фигур гигантской шахматной доски на лужайке перед роскошным дворцовым отелем Корчного. Диди объяснила, как улучшатся шансы Корчного, когда начнут действовать ее упражнения, призванные, «гармонизировать его гормональные секреции». Но реально помог ему эмигрант из США, Леонид Шамкович — его новинка и блестящая атака с жертвой слона позволила Корчному одержать первую победу в поединке. Между тем, пришло гневное послание, заявленное как письмо от Лиги защиты евреев, и адресованное магистрату Мерано, в котором организаторы требуют прекратить матч и изменить место его проведения. (Мерано, хоть и принадлежит ныне Италии, ранее входил в состав Австрии...).

И ещё пара цитат. «Корчной утверждал, что, сделав 7-й ход, Карпов разразился надменным смехом, на что он ему ответил явным оскорблением. Перевод на английский язык Билла Хартстона, комментировавшего матч телеканалу BBC, показывает, что его фраза не является допустимым способом обращения к чемпиону мира.»

«Во время 18-й партии Корчной, казалось, страдал каким-то серьезным психологическим расстройством. Он очень мало времени проводил за доской, даже когда испытывал отчаянную нехватку времени в конце сеанса, и совершенно ошеломил своих сторонников, потратив 53 минуты на 13-й ход, который, как утверждали его помощники, уже был проанализирован. И снова Корчного ввел в транс роковой 13-й ход — число, которое, как он всегда утверждал в прошлом, имело для него судьбоносное значение...» 6-2.

Как видим, суеверие и мистицизм сопутствовали соперникам по ходу всего матча. Также Кин упоминает случай, когда Корчной специально берет один из тайм аутов с тем расчетом, чтобы партия была отодвинута на понедельник. Понедельники -это дни недели, которые не любил Карпов. «Понедельник начинается в субботу» наоборот. Что-то похожее, насчёт фобий определенного дня недели, встречалось у фантастов, то ли у Шекли, то ли у Каттнера — точнее вряд ли вспомню...

Что же в итоге. Поединок из того разряда, вокруг которого витала своя «аура». Если, опять же, проводить параллели с художественной литературой, напоминает ретротриллер с трагичными и комичными моментами одновременно. Однако, триллер из того разряда, которому стоит отдать предпочтение для повторного прочтения несмотря на знакомую концовку — в сравнении с неизвестными новичками...

Никогда не был почитателем детективных произведений, где «сыщик» позиционируется в качестве центральной фигуры. Давно заметил — чем меньше в произведении его роль, тем, соответственно, менее схематичным и «серийным» выходит произведение. Схематичным, если только, конечно, в роли центральной фигуры, ведущей расследование, не выступает «Порфирий Петрович» — но он исключение из правил. Ведь когда авторы искусственно ограничивают себя рамками рабочего кабинета и прочими атрибутами, сопутствующими появлению их любимца, они тем самым суживают и плоскость вероятных задач. И, так уж довелось, что именно в японском детективе фигуре «сыщика» уделяется внимания меньше всего. Автор с обложки прекрасно обходится без него вовсе. Зато на выходе: одинокий остров, раздолбанная яхта и чудовищная логическая загадка с трупом обезглавленной жертвы, подвешенной за ноги на сосне. При том, что потенциальная убийца женского пола во время совершения преступления была, по всем признакам, за десятки километров от места событий, в больнице. Чем не чудеса? Камерные Конан Дойль, Стаут, или Эллери Куин никогда не написали бы такой книги...

И какую ни взять биографию сочинителей детективов и фантастики прошлого, добившихся успеха — в классическом понимании — почти все они были личностями, «выделяющимися из толпы». Чтобы придумать сюжет, отличный от реализма, требовалось и мышление незаурядное. И на родине Авасаки таких работников хватало. Один трудился в гостиницах и запоминал людские привычки; другой штудировал просроченные справочники железнодорожных расписаний; третий просто лежал в одиночестве в темной комнате на татами и пытался сосредоточиться, представляя себе невесть что. Одним словом, даже создатель литературы «низкого» жанра должен был обладать каким-то дарованием, отличающим его от прочих... Автор послесловия к настоящему роману, 迷蝶の島 (~ «Остров бабочки, потерявшей дорогу к дому»), кореянка Миногава Хироко, вспоминает 1979-й год. Дорогой бар в Синдзюку. В темном помещении собирается небольшая компания — Цумао Авасака, Хидео Накаи и Хикагэ Дзёкити. Они отмечают выход необычной книги, сделанной на троих — что удивительно, прочитать её невозможно — три произведения зашифрованы разными ключами, которые нужно еще как-то подобрать. Вдруг Авасака достает из кармана носовой платок и демонстрирует сидевшей рядом кореянке фокус — поджигает ткань и показывает, как огонек послушно двигается под нависшей над ним ладонью. Да, крайне своеобразная характеристика первого знакомства, ведь господин Авасака — иллюзионист....

«Матросы Магеллана, совершившие первое кругосветное путешествие, после четырёх месяцев плавания наблюдали галлюцинации – зелёные острова.» Роман в заголовке мало похож на стандарты детектива — подавляющее большинство текстового «времени» проходит на яхтах и на острове Сандайдзима. Психологизм и любовный треугольник (студент экономического курса и две женщины — одна молодая, другая не очень молодая) ближе к постановке французских авторов. История рассказывается с разных точек зрения: дневник главного героя, показания свидетелей, доклад следователя, заключение психиатра. Одно и то же событие выглядит по-разному в зависимости от того, кто его описывает. По-разному, но основное ядро показаний у них всё же сходится. Правда, вопрос «нормальности» главного героя — это как раз-таки прием, не единожды апробированный классиками японской литературы. Юноша, с которым в детстве произошел несчастный случай: «в четыре года, пытаясь поймать бабочку, упал с балкона второго этажа. Выжил, но с последствиями – до сих пор слегка прихрамываю на левую ногу.» С тех он одержим бабочками. «В древности бабочек называли «насекомыми снов» или «птицами снов». Они всегда ассоциировались с чем-то мистическим. А для Тацуо они стали символом Момокико.»

Загадка тоже присутствует, и создается минимальными средствами. Согласно дневнику молодого человека (его подлинность и почерк подтверждается близкими людьми), с 15-го по 19-е сентября он находился в пещере скалистого вулканического острова, куда швартуются корабли, для снятия метеопоказаний, и происходит это лишь раз в месяц. В дневнике пишет о взаимоотношениях с беременной любовницей Токико, которую он пытается отравить на яхте «Лори» и сбросить в воду. Делается это, вероятно, ради сохранения отношений с другой, более молодой женщиной. Тем не менее, утопленница «восстает из мертвых», и они встречаются на Сандайдзиме, где конфликт разгорается по новой — заканчиваеясь тем, о чем я упомянул в первом абзаце. Значит, Токико как то спаслась после падения, раз Тацуо видел её? Может быть. Но тогда не сходятся показания многочисленных свидетелей из больницы — Токико спас капитан «Седьмой Мисимы», и в рассматриваемые дни она была в больнице. Психиатр ставит диагноз: впечатлительный Тацуо тронулся умом, у него была галлюцинация...Да, фокусник Авасака предоставит объяснение, при том отдельно стоит подчеркнуть, что все сказанное в дневнике является правдой.

Итого: возможно, разгадка всё-таки простовата, но эффект приближения к ней гораздо круче финального ответа. И, даже имея определенный опыт, остаётся фиксировать — потребуются значительные усилия, чтоб отложить эту историю в сторону, не дочитав в первый же вечер.

Повествование не отличается миролюбивым характером, скорее наоборот — сплошные угрозы, насилие и вероломство, но текст воспринимается без трагизма. Виноват ли в этом автор, фон Фельс, чьи книги листали взахлёб, отнимая друг у друга, разрывали на части неизбалованные читатели начала прошлого века, или же старый перевод? Скорее всего, и то, и другое. «Ты, Дорочка, подарила свою любовь недостойному», — говорит отец дочери, прекрасной графине Экбергъ. «- Никогда! — возразила ангельски красивая девушка. — Я люблю Ричарда Баха и буду любить его до последнего вздоха!».

Владимир Ильич Ленин говорил, что книга — огромная сила. Его давний друг Гвидо фон Фельс был с ним согласен, но он также считал, что и объемы романов должны быть огромными, и полными действия. Этот немецкий подвижник никогда бы не сказал, что у какой-то героини было «худое, бледное и испуганное личико с раскрытым ртом и с неподвижными от ужаса глазами». В его романах любят только «красивых» и «прекрасных». Ну и побогаче, желательно. Хотя остальные-то тоже ведь как-то обустраиваться должны...Обратим внимание и на решимость девушки — какие бы посулы ей не внушали за то, чтоб она не противилась свадьбе с беспутным графом Риттергаузеном, Дора сразу определила, что ее сердце навеки будет отдано скромному офицеру Баху. Но, как мы хорошо знаем, раньше первую скрипку в выборе жениха разыгрывала не невеста, а отец невесты.

Пусть первая глава романа и называется «Убийство у черного креста», на самом деле, никакого убийства в ней не происходит. Вернувшийся из Парижа Бах получает ранение от соперника — и со стоном валится на землю, после чего граф Риттергаузен для верности ещё и прикладывает его по голове рукояткой револьвера. А теперь вдумаемся, какую несчастную судьбу, какой изворотливый поворот, подготовил фон Фельс для Ричарда Баха. Пока раненый лежит на земле, он слышит, как его мать читает молитвы у креста, и причитает по поводу обвинений сына в подделывании векселей. При этом Бах слышит каждое материнское слово, но не в состоянии издать ни звука чтобы как-то обозначить себя. Представляем какие муки он, должно быть, испытывал в тот момент. Позже мимо проходит лесной сторож. «Свят...свят...свят...это же человек». И происходит нечто невообразимое — оклемавшийся Бах вдруг поднимается с земли и спешит в замок Экберг, намереваясь помешать свадьбе...

Нельзя не отметить и происходящее на базарной площади. К груди несчастного, прикованного к столбу цепями, привешена табличка с текстом, составленным мудрым городским писарем Вейнертом. «Бывший офицер полка Его Высочества владетельного князя, Ричард Бах, обвинен в убийстве жандарма Клейна и в фабрикации фальшивого векселя. Суд приговорил его к следующему: вышеназванный офицер должен простоять у позорного столба от восьми часов сего дня до восьми утра следующего дня. Каждый из обывателей имеет право, каким бы то ни было путем, выказать ему глубочайшее презрение. По истечении этого двадцати четырехчасового наказания, офицер Ричард Бах передается палачу, который должен казнить его посредством колесования».

Да уж, чего только раньше не было... Вообщем, видно, что роман сочинял опытнейший мастер — в противном случае решительно непонятно, как можно было сочинить уже N-ю по счету гигантскую историю на один и тот же мотив. Отмечу и такой факт — книгоиздательство предлагало читателям принять участие в разгадывании интересных задач и шарад, публиковавшихся прямо в выпусках романа, и ответы на которые должны были быть писаны обязательно на открытом письме — первая премия составляла 50 рублей. Нормальный ход — если бы шарады касались разгадки содержания выпусков, то, боюсь, никто бы не выдержал противостояния с фон Фельсом — как можно угадать, что Бах завалит невинного жандарма, а своего соперника оставит в живых?

Несмотря на сюжетную легкомысленность, автор переворачивает целые социальные пласты, и просеивает их сквозь призму своего романа: мы видим разбаланс, царивший в обществе, похоть и алчность, олицетворением которой является носитель дворянского титула — холеный граф, с белыми пальцами и шелковистыми усами. А главный герой, пребывая в отчаянии, даже не стремится добиться справедливости в установленном порядке, вместо того он уходит в поля, в разбойники. Заодно подбивая на кривую дорогу и простых крестьян, недовольных сложившейся ситуацией. Немудрено, что автор стремился печататься под псевдонимом.

Глядя на заголовок закрадывалась мысль, что речь вновь пойдет об ужасах. Ну не будет же писательница с таким именем и фамилией откалывать любовные романы. И ведь правда, Хермина Франкенштайн, австрийская писательница и переводчик с английского, использует мотив погребения заживо, но вот можно ли ее произведение отнести к ужасам? Ответ приберегу на конец отзыва. Но зато скажу следующую вещь. У Джона Диксона Карра есть роман, который Сунанд Триамбак Джоши назвал «простоватым»: в английском готическом особняке бесследно исчезает женщина, вошедшая туда при свидетелях. Никто не может её найти, и лишь позже выясняется, что пропавшая замаскировалась среди прислуги, а потому предположить оное перевоплощение и вычислить беглянку представлялось решительно невозможным. Так вот, более чем за пятьдесят лет до появления романа легендарного маэстро, фрау Франкенштайн играючи исполняет тот же самый трюк — просто об этом мало кому известно. Более того, кто-то из ее героев так и говорит вслух: «вы найдете виновницу среди горничных». Да это же прямое предсказание того, что случится в книге Карра — фрау Франкенштайн дает ему полувековую фору. Правда, писательница из Вены трюк обустраивает несколько иначе — ее героиня прячется в замке, притворяясь привидением...

Ну что ж, значит, «Призрак Маркизы». Почти каждый раз, когда начинаю отзыв о малоизвестной книге, я так или иначе затрагиваю сюжетные линии. Иначе о чем говорить, если произведение с внушительным сроком давности. Но в этот раз решил по-другому. Основные герои выдались немного своеобразными, и я просто перечислю их. Этого будет достаточно. Также промолчу и о том, каким образом была умерщвлена главная героиня, и как она спустя несколько дней воскресает после похорон — ибо я просто не имею права раскрывать секрет уважаемой госпожи Франкенштайн. Также не буду оспаривать, имеет ли этот «секрет» научную или эзотерическую природу.

Бернис Гвеллан. Девушка восемнадцати лет, воспитанная на острове Сент-Килд приемными родителями. О ней кто-то из дам говорит: «...она была воплощением грации и, хотя и не красавица, но обладала редким умом». Скажу осторожно — данное суждение видится малость спорным. Девушка доверчива, и верит с полуслова всему, что ей говорят недоброжелатели.

Маркиз Роуг Четвинд. Видный, владетельный мужчина, выбравший Бернис в жены. Конечно, легко рассуждать не будучи на его месте, но всё же визуальные различия между привидением и живой женщиной со стороны представляются куда более очевидными.

Сильвия Монк. Сводная сестра Четвинда. Красивая аристократка, решившая заполучить мужчину, который ее не любит. Ждала его возвращения пятнадцать месяцев, не заведя ни одной интриги. Да, когда-то бывало и такое.

Гилберт Монк. Сводный брат Четвинда и, наверное, самый странный человек во всей этой компании. Тайно высвобождает с неопределенными целями труп жены своего сводного брата из гроба. Вместо того, чтоб вернуть молодую женщину супругу, он увозит ее в поместье Истборн, где выдумывает небылицы, которым несчастная пленница охотно верит.

Сэр Бэзил Темпест — путешественник, вернувшийся в Англию после странствий по Китаю и Тартарии. Много лет назад отдал в чужие руки родную дочь — после семейной ссоры, никакой ответственности за это деяние он не понёс.

Леди Диана Нортвик — дочь графа, вдова. Не может вспомнить человека, с которым жила вместе шестнадцать лет назад. С другой стороны — все мы меняемся со временем, как говорится — не судите, да не судимы будете...

Есть и еще персонажи, сыгравшую немалую роль, вроде старой индийской компаньонки Хаген или детектива Тома Бассетта из Скотланд-Ярда, но, опять же, я не ставлю задачей перечислить всех — вышеназванных вполне хватит. Конечно, можно придираться к сюжетным поворотам, но сказать, что автор не была знакома с традициями викторианской литературы, нельзя. Как литературная стилизация текст вполне ей удался.

А австро-венгерские корни автора, неужели никак не проявляются? Писательница дала слабину один раз. Только один, но зато как...Один из ведущих героев вдруг заявляет: «Я не люблю Англию, и хотел бы переехать в Германию. Дайте мне хороший доход, поместье недалеко от Вены, лошадей и слуг, и мне больше ничего не нужно.» Так что, надо полагать, маленькая месть писательнице удалась — Англия ей нужна была только для фона, чтобы книга лучше продавалась.

И, возвращаясь к жанровой принадлежности произведения. Конечно же это ужасы...И дело вовсе не в том, что Хермина Франкенштайн описывала погребение заживо. Нет, это не главное. Главное то, что она верила, что после перенесенных потрясений возможно тихое и спокойное семейное счастье. Вот это и есть самый фантастический момент в книге. «И медленно-медленно, неподвижная фигура начала оживать. Окоченевшие конечности становились с каждой минутой всё мягче, холодные, застывшие пальцы слегка разжались, и проблески жизни появились на омертвевшем лице.»...Закончить подобную книгу хорошим концом — даже не знаю, какая сила воли для этого требовалась. Поэтому стоит отдать должное мастерству писательницы, сумевшей искусно распутать клубок хитросплетений.

Трудно вспомнить, когда под руку попадался столь же разнообразный авторский сборник ужасов — среди десятка рассказов не встретилось ни одного повторяющегося мотива. Аннотации говорят об этом. Только и автор, и сборник, не на слуху — известны единицам. Кстати, совсем необязательно, что все истории были датированы у Арно Макса Рейнхарда Хенгсбада, автора без установленной даты смерти, одним годом — наверняка, написаны много раньше. А так, почти всё, о чем писали для любителей пощекотать нервы в конце XIX — начале XX века, имеется в наличии: женщины-вамп, индийские фокусники, гипноз, воздухоплавание, магия новозеландских дикарей, призраки, и.т. п. Даже одно перемещение в прошлое присутствует. Это чистая жанровая беллетристика, без каких-либо сторонних примесей.

Как оно часто и бывает, наиболее запоминается самое первое. Выделю открывающий рассказ, «Чужая Маска», где автор в фольклорных традициях обращается к русской теме. Веселый шум маскарада, напитки, нарядные женщины, и т д. И вот, на этом немецком карнавальном празднике присутствуют два коллеги-приятеля из тайной царской полиции (их фамилии, конечно, безбожно исковерканы иностранным автором). Агенты сопровождают в рабочей поездке великого князя, которого ранее уже уберегли от покушения. В Петербурге за ним охотилась Анна Павловна — нигилистка, использующая в качестве рабочего инструмента булавку с серебряной головкой, спрятанную в волосах под чепцом...Вообщем, самая типичная атмосфера «кольпортажных» романов тех лет. Но вот далее дело принимает крайне неожиданный оборот — то, что бесстыжая девушка воскресает и оказывается вампиршей, никак не входило в планы. Как говорится, не верь глазам своим.

Забавно и то, что сайт isfdb.org (как понимаю, к нему часто апеллируют специалисты по фантастике, зачем-то приводя туда ссылки), знает всего два рассказа Хаха: «Das Schloß an der Landstraße» и «Die Menschenhaut». Второй из названных эксплуатирует историческую тему французской революции — но при этом автор весьма деликатно обходит наиболее нелицеприятные членовредительские фрагменты. И в целом, в сборнике «Голова маори» фантастические элементы присутствуют в девяти рассказах из десяти (оставшийся — детектив).

Итого. Любопытная подборка разнообразных страшных историй. Их можно назвать как угодно -«ужасными», «заслуженно забытыми», «старомодными», «кому-то что-то напоминающими», а вот скучными — вряд ли.

«Индия — страна чудес и волшебства...». Иногда складывается впечатление, что над авторами из одного временного пласта витал какой-то дух, подсказывающий им в уши одни и те же строчки. Высказывание из первой страницы романа Крафта «Тайна индийской короны» будто вырвано из рассказа «Замысел факира», увидевшего свет годом раньше в конан-дойлевском сборнике («...этот рассказ явился из Индии, страны тайн, задач, чудес...»).

Несмотря на то, что библиография Роберта Крафта выглядит солидно и имеет некоторую историю русскоязычных изданий, в сети о нём не так уж и много сведений. Романы разные, в т.ч. и «кольпортажные», где он выделялся использованием фантастических элементов. Также известно, что этот парень из Лейпцига провел в молодости несколько месяцев за решеткой — как и Карл Май, а позднее записался на корабль. В одном из многочисленных странствий полюбил женщину с тёмным цветом кожи (вот откуда она у него — тяга к экзотике...). Помер в возрасте 46 лет.

Что ж, начало длинного романа «Тайна индийской короны», публиковавшегося частями в 1905/1906 г. выглядит захватывающе — даже решил, будто когда-то в юности уже читал эту книжку. Или пересказ. Несмотря на то, что речь идёт о большом коварстве, остаётся ощущение чего-то доброго. В Лондоне выступает индийский фокусник Дхара Тим. Даёт концерты как по клубам, так и по частным квартирам — лишь бы платили, ставка пятьдесят фунтов в час. В этот вечер чародей нанят для представления в дом британского офицера Картера. (Учитывая, что Крафт бывал в Египте, нельзя считать совершенно невозможным предположение, что он не был знаком с легендарным археологом Говардом Картером. Как знать, не в его ли честь фамилия). Супруга Картера, Эмилия, пребывает в давних контрах с сестрой Изабеллой — не поделили мужчину, и разругались на чём свет стоит. В результате старшая покинула Англию, поступив в услужение индийскому радже Нана Сахибу и приняв в его берарском гареме другое имя, поклявшись отомстить. Но это всё предыстория. Так вот, в ходе исполнения фокусов (наиболее занимательно выглядит кольцо, всякий раз возвращаемое в руку хозяина, куда бы оно ни было заброшено...), волшебник похищает ребенка четы Картеров — трехлетнюю девочку, Евгению, а взамен оставляет им индийского мальчика тех же лет — Евгения. Чтобы супруги не волновались, он направляет им почту, где пишет — дескать, воспитывайте индийца, и ожидайте, пока ему не стукнет восемнадцать лет — тогда он скажет, кто таков... К сожалению, лорд Картер не догадывается зайти на Бейкер-стрит, где ему наверняка бы помогли в поисках Евгении. Вместо того он направляется в Индию, совмещая в поездке самостоятельные поиски дочери с обязанностями курьера секретной депеши — с планами англичан по аннексии местных колоний...

Любопытно, что в романе случаются и довольно-таки жестокие сцены — когда полиция отлавливает «Тима Дхара» в гостинице «Королевская», тот оказывается самозванцем, и заглатывает в тюремной камере собственный язык. Откровенно описаны и сцены в Индии, в результате которых Картеру приходится примерить шкуру государственного изменника — событию предшествовало обольщение, начатое прекрасной гаремницей, и продолженное баядеркой более низкого класса. А однажды Крафт позволяет себе окунуть читателя и в зловонную атмосферу Уайтчапеля, где обращается к циничному главе нищего семейства, готовому пойти на что угодно за пару фунтов. Про проституток Ист-энда он рассказывать почему-то не стал, но зато красочно поведал позже о достоинствах дорогостоящей Розы Кашмира.

Но, суть в том, что роман широкопанорамный, длинный и запутанный, и в повествовании случаются «черные дыры» лет на пятнадцать, когда юные герои подрастают, но их родители всё еще сохраняют резвость и привлекательность. А ведь сторонники индийского восстания не дремлют. Про Нену Сахиба писали и другие авторы, в т.ч. и Жюль Верн в «Паровом Доме», поэтому, возможно, идею поисков предателя в Индии, Крафт взял с него. Также кто-то говорил, что Крафт любит, когда его герои умирают несколько раз — так и здесь, мы слышим о смерти Картера, надолго изъятого из повествования, но не верим в неё. Наверное, данный приём служил для того, чтобы читатели продолжали следить за романом в ожидании «воскрешения». И, конечно, бросается в глаза знание автором Востока — что выгодно отличает его от некоторых других «кольпортажников», у которых города разных стран были как один и тот же город.

Итого. Пока без оценки — роману конца и края нет, а продолжение еще не найдено. Одно ясно, что писателем Крафт был усердным, любил хорошо проводить время, но вместе с тем и обладал устойчивой памятью — раз сочинял столь продолжительные истории, не забывая о том, что у него случалось сотни страниц назад...

В своем третьем опубликованном романе (название вольно переводится так «Вода, которую пил мертвец») 35-летний Симада отошёл от того, на что ныне повсеместно клеют бирку «хонкаку», и сочинил долгую историю совсем в другом стиле. Главным героем он назначил старшего инспектора полицейского управления г. Саппоро — Сабуро Усикоси, уже знакомому по делу в доме «кривых стен» (тогда, помнится, он пребывал в тени одного заезжего выскочки). Здесь же значительную часть книги занимает мотивационная составляющая, отсутствующая в пресловутых «хонкаку». Раскрытие внутренних причин, подтолкнувших преступника совершить убийство. Правда, и в этом случае Симада остается верен себе — одержимостью тайнами, завязанными на расчленение тел — отголосками традиций феодального периода Эдо. Также известно, что роман продавался хуже двух предыдущих книг, а сочетание «死体» было добавлено в название по настоянию кровожадного редактора...

Что было интересного в детективном жанре в 1983-м году? Издательство «Правда» от души порадовало советских читателей увесистым томиком «английский детектив», где были собраны романы с размеренно текущими сюжетами (Сноу, Грин, и Френсис), самый «новый» из которых датировался двадцатилетней давностью. У кого он только не стоял на полках — своих или родительских. Даже интересно узнать, какой была бы реакция читателей, доведись им тогда вдруг прочесть нижеследующий опус — ибо он ничего общего с «английскими детективами», приучившими, что большинство убийств в романах случаются из-за богатого наследства, точно не имеет...

Задумка истории широкая — двумя предложениями не обойтись. Каждый год пенсионер Акасуки Юдзо, некогда большая шишка в министерстве лесного хозяйства, осуществляет новогодний вояж к семьям старшей и средней дочерей, проживающих в Митто и Токио, соответственно. В этом году 71-летний Юдзо собрался в дорогу 4-го января и, как обычно, пустился в путь на скоростном «Фениксе». Стоит упомянуть и о другой важной традиции — 15 января у Юдзо годовщина свадьбы, и уже около десятка лет родные формируют стандартные подарки — наборы китайского антиквариата; их готовят для отправки в Саппоро, укладывая в два больших чемодана. Погостив несколько дней в обеих семьях, старик уезжает обратно; и почти сразу дочери и зятья отсылают подарочные чемоданы, которые отправляются в Саппоро. По прибытии на терминал приходит извещение, и личный водитель семьи Юдзо — его зовут Саваки- забирает с почты чемоданы с очередной партией декоративных китайских статуэток, что и повторяется из года в год. Таким образом, маршрут следующий: сначала токийский зять отправляет свой чемодан в Митто, где вторая семья проверяет содержимое на предмет того, чтоб не было совпадений; затем уже они добавляют в посылку подарочный груз от себя, и отвозят в багажное отделение своей станции общую посылку для отправки...

В январе 1983-го всё произошло немного по-другому. Не успел еще старик вернуться из поездки (он задержался в Токио погостить у бывших сослуживцев), как посылка уже прибыла из Митто в Саппоро. Третья дочь (младшенькая) и водитель забирают груз. Чемоданы тяжелые, доехали в сохранности. Раскрыв их в гостиной, Минорико и Саваки вытаскивают из обоих чемоданов черные пакеты, а в них — расчлененное тело главы семейства. Выходит, Акасуки Юдзо вернулся домой в подарочных чемоданах, первичное содержимое которых куда-то исчезает *...Не хватает только головы и руки, но их найдут позднее, в вокзальной багажной ячейке станции Чибо, не имеющей никакого отношения к семьям родственников. Почему преступник так поступил, и какой вообще смысл в расчленении тел, отправке их домой, разнесению их по разным посылкам, предстоит выяснить немолодому инспектору Сабуро Усикоси. Остаётся еще добавить, что в легких мертвеца выявлена соленая вода со ртутью, указывающая на место близ завода в регионе Канто, где предположительно утонул покойник. А наличие отпечатков его пальцев на древесном мостике позже подтвердит эту версию. Лицо, имеющее мотив, и на которого выйдет инспектор, в день смерти старика находилось в доме его семьи в Саппоро, что, по идее, вычеркивает его из списка, ведь тело приехало издалека. Да, неизвестных много, но точно скажу, что автор ничего не забудет и логически обоснует все факты. Более того, сделает он это с видимой легкостью...

Далее немного наводящего спойлера. Конечно, я не угадал полностью замысел автора, хотя что-то улавливается почти сразу, да и предположить, что вода из реки в Чоси могла быть доставлена в легкие мертвеца каким-то другим образом, а не обязательно была испита им непосредственно в источнике — было довольно-таки легко. Но вот описываемый момент озарения, когда инспектор спустя полгода ни с того ни с сего начинает рыться региональных библиотечных газетах тридцатилетней давности — это из области фантастики. В какие годы периода Сёва были несчастные случаи в районе — затонувшие паромы Сэйкан, Тойа Мару и др.? И точно — находится старая газетная заметка о потопленной рыбацкой лодке. Многие выжили, но десятки школьников и их учитель, самоотверженно спасавший детей, погибли... Мотив с ощущением какой-то горечи, и название романа, как выяснится, имеет второе дно. Но есть и вопросы -почему же всё так получилось? Разве нельзя было принять иное решение? И т д...

Ну и, пару слов еще о, собственно, дедуктивной составляющей. Сравнить проще со «свежим» примером. Недавно попался на глаза новый цикл некоего Морриса о «Порфирии Петровиче», первая книга переведена. Терпения хватило едва ли на треть, после чего я удалил файл. Проблема в том, что если в детективном романе нет начальной загадки, которая удерживала бы интерес к происходящему, далее читать бесполезно — какой бы ни была привлекательной обёртка в виде исторических декораций и каким бы языком ни был текст написан (для того существует другая литература). А вот конкретно к данному роману этого замечания не применить (несмотря на то, что здесь «сыщик», образно говоря, вообще никакой) — здесь сработал мастер вызывающих стартовых загадок, и в «Воде, которую пил мертвец» труп столь же полноценный игрок, как и любой другой персонаж.

* полиция в романе никак не отрабатывает эту линию — займись они поисками исчезнувших подарков, всё закончилось бы мгновенно. В случае успеха поисков.

Итого. 7.5 из 10.0. Кратковременное перемещение в начало 1980-х. В год, когда ансамбль Alcatrazz исполнил «Hiroshima mon amour»...Конечно, литературный язык книги далек от совершенства (уж каким способом, где, и на чём прочитать — касаться не буду, для этого существуют разные варианты...), но взамен остается ощущение собранной головоломки, и того, что автор думал головой, сочиняя диалоги и все прочие составляющие.

«Сколько я не перебирал эти кольца в руках, мне так и не удавалось соединить цепь в одно цельное, крепкое кольцо. Иногда, после долгих усилий, у меня почти получалось это сделать, но только почти...Мне всегда чего-то не хватало. Отдельные события, тесно связанные между собой и образующие единое целое, но в них не хватало одного ускользающего, последнего звена...»

Выходит, «невысоклики» и кольца — это не только Толкиен. Бывали и до него любители таких сочетаний. «Die Kette aus den sieben Ringen» («Цепь из семи колец»), повесть Оберга, опубликованная в 1913-м году в литературном журнале «Книги для всех». Рассказчик принимает наследство двоюродного брата, и более всего его интересует цепочка из колец, которые никак не получается замкнуть в одно целое. Он полагает, что каждое из семи колец — некое событие в жизни покойного, и ему не хватает последнего, недостающего знания. Все события как-то связаны между собой, и получив недостающее звено, цепочка будет собрана.

Кабалистическая задумка, и будь у повести вдумчивый иллюстратор, он наверняка изобразил бы гравюру с морщинистой рукой, перебирающей цепь...Сюжет выстроен таким образом, что после прочтения обрывков истории, в конце должно образоваться некое подобие связной линии, объединяющей их. Семь эпизодов примечательны тем, что в каждом из них участвует уродливый цирковой карлик Niemand. Настоящее имя и происхождение его неизвестны. Он везде появляется в сопровождении серо-дымчатой кошки. И, кажется, у этого карлика азиатские корни...

Сначала это представление канатоходцев из труппы «Цирк Бартолеми» в Гейдельберге, по ходу которого карлик примечает среди зрителей светловолосую Кристину Мюнтцер, дочь хозяйки. Автор предпринимает некоторые артистические попытки добавить страха. «..взял большой, кривой нож, остроту которого он продемонстрировал на листе бумаги. Крепко сжал его обеими руками, отступил на несколько шагов, взмахнул лезвием и, прыгнув к лежачему, с силой опустил его на шею. Это выглядело ужасно, ибо казалось, будто голова лежащего вот-вот покатится по палубе. Но нож остановился в нескольких миллиметрах от горла, и яблоко, разрезанное до самой кожуры, упало на две половинки....». Также это и история одного шотландского семейства — за сердце блондинки Гвендолин бьется старый товарищ Курт фон Глевиц, жокей-наездник. Снова цирк, и снова карлик с котом, проявляющий чрезмерный интерес к одной из зрительниц. Не подлежит сомнению, что Гвендолин, равно как и другим светловолосым женщинам, на которые обращает внимание низкорослый артист, угрожает опасность. Но что ему от них нужно?...

Да, конечно, ответ найдется, и он в чем-то похож на дедуктивные построения авторов, предпочитающих скрывать появление лица, которое даст решающие объяснения, до последней главы. Как, например, позже делал один японский мастер. Почему здесь вдруг к рассказчику заходит знакомый дипломат из Шанхая именно в тот час, когда тот мучается над решением головоломки — один из тех вопросов, и на него нет ответа. С другой стороны, а разве не бывало с кем-то из нас чего-то похожего — когда размышляешь об определенном предмете, и вдруг в ту же минуту о нем же слышится упоминание в другом источнике... Что могу сказать — аттракцион ужасов вышел неровным — повествование плотное, вместительное, но будто не хватает какого-то элемента. Может, причина в том, что автор так и не предоставил карлику «последнего слова». Наверное, нужно найти и тоже взять в руки старинную разломанную цепочку, попробовать собрать. Вдруг тогда вспомню, чего же не хватало в этой истории...

»...однажды ее муж уехал куда-то с приятелями и долго не возвращался. Моя госпожа страшно волновалась и не спала всю ночь. На другое утро ея ноги уже до колен были покрыты большими черными пятнами, как шкура леопарда...».(с) 1912 г.

Писателя c обложки настоящего сборника звали звучным именем Генрих фон Дикинсон (он англо-австрийских кровей), а Бодо Вилдберг — литературный псевдоним. Узнал о существовании его рассказов, можно сказать, случайно. Как-то раз июльским вечером, утомившись от долгой пешей ходьбы, решил полистать некоторые выпуски старого журнала «Всемирная Новь». Журнал где, между прочим, печатали переводных авторов, без устали вспахивавших поле рассказов ужасов и криминальных историй (помимо более-менее известных, вроде Уильяма Морроу и Вилье Адана, встречались и такие экзотические имена, как Н.Казанова, Ф.Л. де Креспиньи, и проч.). Что и неудивительно, поскольку журналом заведовал матёрый петербургский книгоиздатель А.А.Каспари, специалист в данных жанрах. Вот среди этого добра в одном из номеров 1912-го года и была размещена история с диковатым названием «Невеста Леопарда. Рассказ Б.Вильдберга.» (В оригинале новелла называлась совсем по-другому- «Странное дело мадам Буровой»). Рассказ оказался небезыинтересным: по-приключенчески старомодным, фаталистичным, да ещё и с русскоязычными персонажами — оттуда и верхняя цитата. Первоисточник же выходил на немецком языке двумя годами ранее — в сборнике с говорящим названием «Темные истории». Об авторе (как пишут в сети — уроженце Лемберга...), известно не так уж и много, но, всё же больше, чем, к примеру, о его тёзке и ровеснике — искромётном писателе Генрихе Сохачевском. Бодо Вилдберг — фон Дикинсон сочинил несколько десятков рассказов, выпущенных в начале XX века в сборниках с характерными заголовками («Шестая пантера», «Змеиная кожа», «Голубой Омар», и др.), но особой известности не снискал, оставшись в тени других авторов в той же Германии. Говорят, что фон Дикинсон человеком был далеко не бедным, поэтому, можно предположить, что он вряд ли был отягощён данным обстоятельством. На русском языке до Великой Октябрьской революции выходило несколько его рассказов — как ни странно, больше, чем издано на английском (у них вроде бы всего один, в 1936-м году затесался в журнал «Странные Истории»). А однажды рассказ Вилдберга творчески переработал Николай Добронравов, дореволюционный беллетрист, увлекавшийся продуктами виноградной лозы (или, скажу осторожнее — предположительно его рассказ)...

Возвращаясь к сборнику «Темные истории». Что ж, как оказалось, остальные пять рассказов сборника тоже неплохи в своем роде (я написал к ним аннотации), а пара из них, пожалуй, превосходит звериный рассказ, выбранный для публикации издателем «Всемирной Нови». «Была ли то тень от облака? Нет, объект, на который Вольф Гильмар указывал дрожащей рукой, представился изящным воздушным шаром устаревшей модели. Он висел, как призрак, в вечернем небе, но большее внимание притягивал не сам шар, а его «пассажир» — средь клубка канатов, свисавших с шара, покачивался ... скелет. Череп его будто ухмылялся, а правая рука, казалось, с издевкой приветствовала воздухоплавателей.» А что, ничего так идея («Призрачный Воздушный Корабль») — о том, что в небесных высях парят эдакие «летучие голландцы» — хозяева которых погибли. Выглядело это так, будто старина Жюль Верн, решил вдруг расслабиться после бутылки дорогого шампанского, и сочинить небольшой дешевый рассказ на потребу публики, ищущей острых ощущений...

Генрих фон Дикинсон, по-видимому, очень любил животных, особенно хищных, из семейства кошачьих — почти в каждом рассказе они играют важную роль. Также соглашусь, он был прямо-таки одержим идеями превращения зверя в человека, и наоборот. В открывающем рассказе помещик, хозяин замка Меннерхауз, выходит навстречу племяннице в халате, «напоминающем тигриную шкуру». А какой там кот вышагивает «шикарный» — Вицлипуцли (кличка животному дана в честь бога войны у ацтеков). Правда, героиня истории, Юлия, своим тонким женским чутьем догадывается, что от этого кота стоит держаться подальше. То же самое в рассказе «Невеста Леопарда». Описывается диковинный недуг: на первый день появляется одно тёмное пятно на женской ножке танцовщицы, спустя время- еще несколько, а потом всё больше и больше, напоминая пятнистую шкуру леопарда. До конца не ясно, какую роль играет в истории московский купец Алексей Буров, временами уходящий в загулы — для чего вообще Вилдберг решил выдать за него замуж тяжело заболевшую Марию Ивановну («... из девушки она превратилась в женщину, из британки — в москвичку, из дочери англиканской церкви — в последовательницу христианской веры...»). Будем считать, что так интереснее...

Отдельная тема — завершающий рассказ, совершенно непохожий на все предыдущие, «Цветок с острова Ранавалуна». Что же это?. «Не хотите ли выпить со мной бокал вина? Это испанское красное, совсем недурное». «-Благодарю вас, капитан. Но лекарь запретил мне потреблять алкоголь, категорически запретил. — Тогда, может быть, вы позволите мне немного улучшить ваш, конечно, довольно посредственный, кофе этим средством.» Он достал из кармана бутылочку необычной формы и, прежде чем я успел отказаться от его любезности, налил мне в чашку одну-две капли коричневой жидкости.» (Хочется спросить рассказчика — откуда же такая доверчивость, чем его так расположил этот моряк?). Да, это сок. Волшебный сок, который выжимают из корня растения гири-гири... А усталому рассказчику уже почудилось невесть что...История, которую моряк травит на вокзале случайному попутчику, конечно, весьма занимательная. Особенно что касается отношений со смуглой и доступной красавицей по имени Рива-Рива — с острова близ Мадагаскара, отсутствующего на картах. Но впечатление, будто прослушана очередная восточная сказка, или легенда об индийских магах, способных проращивать в считанные минуты целое дерево из семени. Однако, авторский прием весьма занятный — думай сам, мол, что это сейчас случилось. Как говорится, «куда бы ни приплыл моряк»...

Итого. Конечно, чувствуется, «журнальный» тип историй. При том, видно, что Вилдбергу были чужды дешевые трюки для создания эффектов ужаса — упор делается, скорее, на неожиданные развязки. Или его заботило, что не всё происходящее вокруг можно объяснить математикой и прочими науками. Одно то, что этот автор взращивал истории без участия каких-то древних сил, духов и прочих катаклизмов, работая на старомодном материале с примесью экзотических приключений, делает их вполне пригодными для удержания некоторого интереса.

Более ста лет тому назад, в 1912-м году, в невзрачной с виду библиотечке «Хронос», вышел очередной выпуск, #42. На обложке красовалось эффектное название — «Ф.И.Обергъ. Красный Маркизъ. Святочный рассказь». С того времени и живёт легенда об Ф.К.Оберге, загадочном авторе, в течение трех-четырех лет опубликовавшим в двух немецких журналах серию старомодных фантастических рассказов ужасов, и однажды заслужившим внимание петербургского издателя. Автор, о котором никто не знает ни единого биографического факта. Собственно, «Красный маркиз» и сподвиг меня разыскать другие его рассказы...Конечно, не все они выдались одинаково хорошими, хоть и были написаны искусно с литературной точки зрения. Зато два-три рассказа из тех давних публикаций навряд ли сильно уступали творениям передовых мэтров, некогда трудившихся на благодатной ниве ужасов.

Сейчас же речь пойдет о серии рассказов Оберга, входивших в немецкую «Библиотеку развлечений и знаний». Они были пару десятков лет назад переизданы в библиотеке «Аркана» редактором Робертом Н.Блохом. У меня нет этого издания, и что именно написал господин Блох в предисловии, я тоже не знаю. Однако, как мне довели авторитетные люди, этот опытный редактор, выпустивший библиографии Артура Конан Дойля, Эдварда Бульвар Литтона, и даже Роберта Крафта — хорошо знакомого любителям кольпортажа по бесконечной «Аталанте» и «Доктору Нободи» — тоже ничего не добавил к разгадке личности Оберга.

Ко всем упомянутым рассказам я написал краткие аннотации, и теперь есть возможность немного обобщить прочитанное. Ф.К. Оберга чрезвычайно волновал вопрос предвидения смерти. Несчастного случая. Внезапной смертельной болезни. Аварии. В одном из рассказов прямо так и перечисляются вероятные варианты. Видимо, он рассуждал следующим образом: получи некто особый знак извне о том, что в течение двух- трёх дней стоит остерегаться чего-либо, кардинальным образом сменить планы, обойти стороной какую-то улицу, и т д.- то тогда, возможно, была бы спасена чья- то жизнь — своя собственная, или близкого человека. Или, на худой конец, побывать «душеприказчиком» и успеть исполнить последнюю волю...

Но как получить подобный «знак»? Не у каждого же может быть «дар индийца», о котором говорится в одном из рассказов. Что ж, по всей вероятности, Оберг видел ответ в цикличности времени, повторяемости и закономерности происходящих событий. Так или иначе, удивительный факт — во всех рассказах в ключевые моменты упор делается на Время, некую дату или определенный час. Делаем вывод...

«Каждому члену рода Гинлеев встречался красный маркиз. Каждый встречал его в различных видах, в различных местах, но неизменно в одно и то же время: в ночь на 8-е февраля...» («Красный Маркизъ», перевод Розалии Маркович);

»...в заметке сухим газетным стилем сообщалось, что прошлой ночью лейтенант фон Эхтрих застрелился.<..>Добавлялось, что пуля, которая поразила сердце, остановила карманные часы застрелившегося. Их нашли у трупа, стрелки показывали без пяти минут час. Без пяти минут час! Передо мною снова встала картина из винного ресторана. Ровно без пяти минут час красное вино полилось по белой скатерти и напомнило мне о смерти, умирании...» («Дар индийца»);

«Нельзя отрицать, что уже много лет странности пожилого господина принимали непостижимые формы. Так, например, началось с того, что он не мог выносить вида часов вокруг себя. А видеть, как часы останавливают стрелки на двенадцати, для него являлось настоящей пыткой. Все больше и больше усиливался для него ужас двенадцатого часа, и он проводил всякий раз смену дня и ночи в таком волнении, которому невозможно было противодействовать» («Слезы Жозефины»), и т д.

Немного разве что в этом плане выбивается последний рассказ, «Тень в Зеркале», где ставка делается на зеркальную фобию. Как тут не вспомнить слова мудрого старика Рампо: «Признаюсь вам, уважаемые читатели, мало что внушает мне такой страх, как зеркала...Мне кажется, что в мире нет ничего, что пугало бы меня больше, чем мое собственное отражение в зеркале..». Прямо стопроцентное попадание в мысли Лауридса Бринка, героя данной истории.

Ну что ж, лучшим из этой подборки, буду считать, пожалуй, рассказ «Дар индийца». Правда, он допускает в себе некоторые двусмысленности в толковании. Почему, например, индиец проникается такой любовью и преданностью к сэру Генри? Что за подобострастное отношение к представителю европейской нации? Автор ничего не говорит о том, что такого совершил рассказчик для своего восточного друга. Несмотря на то, что переданный «дар» сохраняет в конечном итоге жизнь самому сэру Генри, верный Дорхи остаётся для него всего лишь «слугой». Однако, возникает вопрос. Четыре раза сэр Генри наблюдает двойников своих близких (разнообразные ситуации описываются с большим вкусом). Почему вдруг все эти до того бодрые и здоровые люди ни с того ни с сего начинают подвергаться каким-то внешним опасностям? И почему он ни разу не подошёл ни к одному из них заговорить -поздороваться, неужто неинтересно, что бы ему сказал его собственный двойник? Боязно, наверное.. А что, если то и не дар был вовсе, а напротив, сэр Генри начал лично генерировать угрозы своим друзьям во времени-пространстве?...

Касательно раскрытия личности автора, мне добавить нечего. Неизвестны даже годы его жизни. Но, одну версию все таки подкину, пусть и сомнительную, ведь других-то нет... В самом последнем (хронологически) рассказе, неожиданно появляется женский персонаж, по имени «Марго Лебрун». Вряд ли популярное сочетание. Однако, поклонники кольпортажа знают, что существовала такая писательница,(или писатель, или коллективный псевдоним) до Великой Октябрьской социалистической революции выходившая и на русском языке. Автор романов «Сестра Мария», «Певица улиц Лондона», и др.. Причем, как и об Оберге, о Маргарите Лебрун неизвестно ровным счётом ничего, кроме того, что она печаталась в Германии в одни и те же с ним годы. Поэтому, как знать, не бросил ли Оберг на прощание подсказку, невидимый серебряный шнур, связывающий его с этим именем...

Итого. Репутация многих авторов покоится на одном-двум рассказах. Но, как оно бывает, написать один -два хороших рассказа иной раз лучше, чем заваливать аудиторию бессмысленными «циклами» и обещать «продолжения»...

«Но прежде чем заставить действующих лиц этой главы двигаться по сцене моего правдивого рассказа, я предлагаю читателям познакомиться с каждым из собравшихся отдельно...». Да, остёр, ох как остёр на язык был Александр Николаевич Цеханович, дореволюционный беллетрист широкого профиля (напомнили мне о нём недавно добрые люди...). И, вероятно, хитёр. Начав читать его небольшой роман с «космическим» названием «Метеор», через некоторое время я, к своему удивлению, осознал, что уже знаком с этим произведением, благо память пока не подводит — несмотря на то, что листаю его впервые. Каким образом? Дело в том, что его же «Петербургская Нана» представляет, по сути, пересказ другими словами той же самой истории. Изменена разве что национальность героини, фамилии действующих лиц, а всё остальное, включая ключевые сюжетные ходы (в т.ч. и устранение соперника из прошлого героини — под видом самообороны — одним из участников событий), а также прогнозируемо фатальный конец этой самой героини, сохранены...

«Ты знаешь , что такое Россия для нас, итальянских артистов, певцов и танцовщиков в особенности. Это, брат, pia desideria..». Но, что интересно, в прологе следует эффектный «обманный» ход — роман начинается со звездной ночи в Неаполе. Перед нами рисуется портрет , на первый взгляд, скромной, совестливой девушки, Валерии Чези, ухаживающей за больной матерью, и не желающей манкировать своими дочерними обязанностями. Тем удивительнее будет дальнейшее преображение этой талантливой и, вероятно, целомудренной, выпускницы. «Старое дерево и без коры живёт многие лета», но так ли это -рассуждая в контексте тех самых обязательств...Валерия занимается балетом в театральной школе Сан Карло. Контракт в Россию, и она отказывается? За кого ты нас держишь, Цеханович? Разумеется, она поломается и согласится. Да и самому Александру Николаевичу, небось, хотелось поскорее переместить сюжет в более привычную для себя злачную атмосферу. «Товарищей не стыдятся»...

И вот, купэ первого класса на варшавской железной дороге, прибывающий поезд, и в петербургский отель «де Франс» заселяется юная итальянская балерина. А далее уже всё по накатанной. Букеты в лентах «от истинных ценителей таланта» и прочих «саврасов». Барский дом графа Виконтова на Большой Морской, съемные апартаменты на Итальянской улице — некогда скромная иностранка стремительно перевоплощается в одну из самых дорогих и желанных куртизанок Петербурга...

Как говорится, «постой-ка, брат, мусью...» — одного не совсем понял, почему же роман называется «метеор»? Если это некая аналогия с падающим небесным телом — что-то вроде упавшей звезды, то по отношению к юной и хрупкой балерине такое сравнение звучит как-то грубовато. Да и в самом тексте слово «метеор» не звучит ни разу (!). Как знать, может быть издатель Станислав Станиславович Окрейцъ решил подшутить над Александром Николаевичем...

Десять часов вечера. В кабинете типографии на Итальянской улице горит свет. За столом, заваленным бумагами и винными бутылками, увлеченно работает не старый ещё человек, словно не замечая ничего вокруг...«Завтра смогу, наконец, внести правки и отдать «Адский замысел» в печать. Роман станет сенсацией»,- говорит он сам себе. В этот момент в дверь комнаты кто-то постучался. Вошла женщина в ротонде, с белым ангорским мехом на воротнике, и в такой же шапке. Лицо ее покрывала светло-голубая вуалетка. Женщина была высока ростом, молода и красива.»- Батюшки мои, почему это я тебя сегодня застаю в этот час одетым и.. причёсанным. Что же этому причиной? Конечно же не ожидание моего визита», -засмеялась она....В этот момент писатель Цеханович оторвал голову от рукописи над столом, и, устало взглянув на женщину, произнёс: «Уже здесь? Да ты просто... метеор...».

Итого. Как говорится, для одного коньяк пахнет клопами, а для другого — клопы коньяком. В старых текстах до сих пор покоится ещё немало неразгаданного и любопытного, пусть даже и не все эти тексты были напечатаны на первосортной бумаге и у известных издателей.

«Не прошло и часа, как Мертвая Голова успел завести новые знакомства. Глубоко посаженные глаза оказывали магнетическое воздействие, а когда он говорил, слушатели, казалось, жадно ловили каждое его слово. У него был особый дар располагать к себе людей, несмотря на свое необыкновенное уродство. Дамы восхищались его красноречием... Он рассказывал о своих путешествиях и пересыпал их занимательными подробностями. Граф Болен с неудовольствием отметил, что его бывший сослуживец завоевал симпатии всех присутствующих...».

Да уж, воистину, странный тип. Странная публика. Странный автор... Об авторе на обложке не много найдется информации в русскоязычном пространстве. Единственным источником является статья авторитетного Г.Ульмана, приложенная к пятитомному малотиражному изданию «Тайна Красной Маски» (2021) *, где и «Голова» в списке работ тоже значится. Но кто-то может заметить — позвольте, на обложке «Красной Маски» совсем другое имя впечатано. Да, получается так, что Гебхард Шецлер, предприимчивый еврейский писатель из бедной немецкой семьи, и галантный «француз Гастон Рене» — одно лицо. Что, вообщем, логично, кто ж во Франции стал бы выпускать многотомный роман с неизвестной фамилией «Шецлер» на обложке, потому и подобрали более благозвучный вариант. Также бытует мнение, будто бы на русском языке в 90-х годах существовал второй многотомный роман этого автора — «Граф Монте Карло» **. Но если он где и сохранился, то, наверное, у единичных коллекционеров...

«Мертвая нога» у кого-то была, «Мертвая Рука» -тоже, и вот, «Мертвая Голова»... Мои ожидания от этого романа были скромными (на варшавском издании 1904-го года, кстати, красуется надпись на русском языке: «дозволено цензурою» — значит, всё-таки кто-то читал книгу...). Но всё оказалось не столь прискорбно, как я предполагал — гораздо лучше, на мой взгляд, историй «Матвея Бланка», сочинявшего рассказы про фальшивого Холмса. Детектив с ярким антикварным привкусом, да еще и не совсем обычный, ибо «сыщик» здесь имеет отталкивающую внешнюю характеристику, и носит прозвище Мертвая Голова (или Голова Трупа, уж кому как нравится). Прозвище, обусловленное его физическими недостатками. Мертвой Голове везёт во время расследования, но он делает грубую ошибку, подставляет своего друга- сослуживца, и без раздумий отправляет его за решетку. Тем не менее, сказать, что Мертвая Голова глуп или неловок никак нельзя — поначалу он действует динамично и разумно, вряд ли сильно уступая в мастерстве тому же Рультабию Гастона Леру, который в те годы еще только обещал вот-вот появиться на свет...

И всё же, немного о сюжете. Как говорится, для истории.... Директор полиции Винклер вызывает сыскного полицейского агента фон Бернштейна по прозвищу Мертвая Голова. В роще Людовики лесничим обнаружен безголовый труп бедного молодого чертежника, зарабатывавшего не более ста пятидесяти крон в месяц, и проживавшего на Садовой улице. Зацепок немного. В кустах неподалеку Мертвая Голова подбирает коробочку с зеркальцем, отмеченную надписью «28 октября. Альма — моё счастие», а также выявляет признаки троих неизвестных в кабаке неподалеку, один из которых — дама с вуалью. Характерна фраза Мертвой Головы, который смело заявляет, что убийца будет изобличен им в течение 24 часов...

Из повествования выделю фрагмент, приём, который использует Мёртвая Голова на свадьбе друга. Он собирает гостей и начинает рассказывать выдуманную историю о жизни некой Мерседес из Мадрида, которая на пару с мужем убила назойливого поклонника. Тот преследовал её по пятам из другого города, что и явилось фатальной ошибкой...Интересно, что рассказ агента достигает цели, но не той, на которую он рассчитывал. Высказывая своё предположение, Мертвая Голова провоцирует других лиц на ответные действия -они принимают его слова за истину в последней инстанции... Мотив мстителя, приезжающего издалека и решающего отомстить бывшей любимой женщине, вышедшей замуж, а также экзотический слуга (малаец в данном случае) — это наверняка от Конан Дойля.

А что, мне понравилось, как везло этому парню. Выходить на нужных людей — тоже искусство. Раз-два, и сослуживец с улицы, с которым зашли в «Кайзерхоф», по стакану принять, совершенно случайно является прямым соучастником расследуемого дела. Да и в целом, балансировка между сюжетом и внезапные акценты на личности «сыщика», выглядят занимательно.

* первым на русском языке было издание Ренэ Г. Шерлок Холмс, его похождения в Германии, или Тайна красной маски : Сенсационный роман. Вып. 1-96. — Варшава, [1907]

** В чешской интернет-статье к «Графу Монте Карло» сказано: «Spisování pokleslých románů bylo zřejmě pouze jeho vedlejší činností pro obživu. Zdá se, že do češtiny žádný další jeho spis přeložen nebyl...». Да уж, равняться на наличие перевода на английский, и по этому факту делать вывод о качестве работ автора, это, право, какое-то дурновкусие...

Итого. Как знать, может где то существует «Возвращение Мертвой Головы», или «Новое дело Мертвой Головы», но, по всей видимости, автор распрощался с этим незаурядным полицейским агентом раз и навсегда. Хотя я бы, пожалуй, не отказался прочитать еще пару рассказов «Гастона Рене». И ещё. Зачем же, черт возьми, автор бросил его в колодец и выстрелил ему в ногу?...

Однажды много лет тому назад, когда в Петербурге стояли сильные морозы, шёл по Гороховой улице один важный господин, француз. Все проходящие мимо пешеходы и извощики кричали ему: «Нос! Нос!». А он не понимал ничего, и принимал, по незнанию, услышанное слово за какое-то обидное оскорбление. Более того, даже отвесил тумаков очередному проходящему мужичку, который вдруг подбежал к нему и принялся усиленно тереть снегом нерадивому французу лицо, в особенности тот самый нос... Что это — ходячий анекдот? Или, если плагиат, то откуда первоисточник? Так или иначе, мне не важно, намеренный повтор ли это, подражание, или совпадение, главное — данная сцена из первой части романа Франческо Мастриани настроила на добрый лад. Вспомнился «Учитель фехтования», который он повторяет практически один в один (ну разве что пса по кличке Лобан у Дюма не было, а у итальянца он почему-то привезен в Петербург из Одессы)...

Франческо Мастриани — неаполитанский автор, сочинивший изрядное число романов во второй половине XIX века. «Сомнамбула из Монтекорвино» позднее его произведение, содержащее, помимо прочего, и сверхъестественные элементы: главная героиня страдает сомнамбулизмом, одновременно сочетающимся у неё с даром ясновидения. На мемориальном сайте писателя содержится немало информации, в частности говорится, что роман «Il mio cadavere» считается одним из первых произведений в литературе Италии криминального жанра...Он был женат на дочери кузена, Кончетте Мастриани, и пережил троих из своих четырех детей (так вот откуда растут «корни» истории о «Сомнамбуле»). Публиковался в газетном приложении к «Роме», реже — в «Il Messaggiero» и некоторых других. В сети можно также увидеть диссертацию Ю.С.Патронниковой, кандидата философских наук, где она раcкладывает сюжет двух романов Мастриани в контексте истоков возникновения направления «джалло». Но эти два романа, конечно, лишь малая часть каталога писателя. У меня же тот термин ассоциируется с итальянской кинопродукцией 70-х, но пусть будет так — тогда в конце отзыва добавлю от себя, просматриваются ли элементы «giallo» ещё и в «Сомнамбуле»...

В аннотации выше я уже коснулся сюжетной линии, осталось лишь «отполировать» её. Действительно, в романе доминирует 83-летний добродетельный старикан, граф Бальдзар де Сен Пьетро — владелец замка Небулано. Его биография излагается очень трогательно, особенно рассказы о дружбе с собаками, которым выданы наполеоновские клички (Клебер, Аустерлиц, Капрал, и прочие — да, бонапартисты против Бурбонов, связь с историей в качестве лёгкого фона...); а также мировоззрение («...подолгу гулял за городом в предрассветные часы; читал без очков, и всегда читал одни и те же книги, а их было четыре или пять — по его словам, их вполне достаточно для того, чтобы сформировать безупречную мораль и получить хорошее образование»). Располагающая к себе авторская манера позволяет предположить, что перо подчинялось воле светлого человека. И в этом смысле неожиданным выглядит ход в середине романа (просто не могу о нем смолчать...) — когда юная беглянка из бандитской семьи родственников графа уходит в те края, где сияют миллионы солнц... Если Мастриани решается на такой шаг, у него должен быть серьезный козырь в рукаве — как дальше вести повествование так, чтобы удерживать внимание читателя? Создается впечатление, что религиозные мотивы становятся приоритетными. Однако, есть еще одна юная героиня, та самая Розалия, в честь которой и назван роман...

И вернусь к тому, о чем сказал выше — запрятаны ли и в романе элементы т.н. «джалло». Конечно, да. Безусловно. Как знать, не читал ли эту книгу мрачный мистер Ардженто, когда сочинял сценарий к своей «Феномене»... И я не мог предугадать тот трагический финал, который заготовил Мастриани, равно как и неожиданную криминальную линию, которую он вплёл в повествование. Не знаю, кому первому пришла в голову использовать сомнамбулу в преступлении (не важно, свершилось ли оно, или нет — состав есть...), правда, в роли «сыщика» здесь выступает один из верных дедушкиных псов. Своеобразная идея, пожалуй («...на этот раз Фуше понял. Он сделал шаг к креслу, в котором сидела графиня ди Сан-Пьетро, и положил лапку ей на колено...»); и факт есть факт — концовка заставляет переоценить многое из происходящего. Добавлю туда же и более ранний эпизод, когда идиот Казимир нападает на мачеху, используя один очень острый предмет...

Заслуживающие внимания диалоги в наличии. И все они с участием пожилого графа Бальдазара — написать их мог только тот человек, который если и не был ровесником своего персонажа, то, по крайней мере, задумывался о том, что ему уже немного осталось жить на этой земле. Да и многие сцены расписаны с завидным вкусом. Лунатизм же синьор Мастриани использует не только в качестве сверхъестественного вкрапления, но и для того, чтоб сильнее раскрыть истинные мысли героини — в такие моменты она совершенно перестает стесняться кого-либо, будто исповедуясь перед собеседником, облаченная в ночное одеяние. Но что он хотел сказать, обозначив выраженную тягу Розалии к кинжалам? Этот факт так и не был раскрыт, что, может быть, и к лучшему — должна же в женщине быть загадка, возможно, автор намекал на какое-то расстройство...

Итого: пускай книга и воспринимается как сказка с родины длинноносого Пиноккио, всё же синьору Мастриани удаётся создать ощущение, что все, о чем здесь рассказывается, он взаправду видел собственными глазами когда-то давно у себя в Неаполе ...

Иногда бывает и так, что узнав о существовании какого-либо романа, его поиски становятся интереснее, чем сама книга. Источником в рассматриваемом случае послужил не Фантлаб (до лета текущего года страницы данного произведения здесь и не было- несмотря на, вообщем-то, «профильную» направленность...), а статья, давно блуждающая по интернету с одного сайта на другой. Статья эта называется «О Пьере Луисе и бульварной литературе в царской России». К сожалению, мне не ведомо, кто тот эрудированный автор, что писал сей очерк, но он хорош тем, что даёт массу примечательных названий, которые совершенно забыты и не обласканы вниманием современных книгоиздателей. Ничего не буду говорить про методику выбора этих произведений, но позволю себе процитировать небольшой отрывок (с незначительными сокращениями и частичным исправлением орфографии): «В начале века в России выходят и переводные романы ужасов «Вызыватели мертвых» 1912 А. Бенсона, «Привидения Хильтонского замка» 1908 Н.Бриссета, «Странные истории» Д.И.Бирбаума, «Проклятые дома» (р-зы о приведениях) 1908 Чарльза Г.Гарпера, «Ужас» 1909 изд. Суворина Мориса Левеля.<...> Э. Самайкос пишет жуткую повесть о мертвеце, преследующем живых «Тот другой» (в «Вестнике Иностранной Литературы»), А. Н. Будищев, будучи эпигоном Достоевского, публикует страшный и абсолютно атмосферный рассказ «Страшно жить», в Варшаве издают роман в выпусках «Женщина-демон» 1904 в 51-ом вып. Р.Штума...». Так вот, если со многими перечисленными в данном фрагменте именами разобраться не так уж и сложно (даже с «Р.Бриссетом» — см. новозеландскую писательницу Nellie K.Blissett»), то кто же такой «Э.Самайкос»?... Однако, небольшие усилия по поиску начальных номеров петроградского «Вестника иностранной литературы» дают результат, и вот... на поверхность всплывает «Эдуардо Самакойсъ» — а ведь действительно, публиковался у нас такой автор. Правда, «El Otro» — это не повесть, а вполне объемный роман (в оригинале около 370 страниц). Как гласят источники, Эдуардо Самакоис (1873-1971) — кубино-испанский писатель, предпочитавший жить в Мадриде и Париже. Переводился на другие языки очень мало (к слову — сходу не видно, чтоб роман в заголовке выходил на английском), а уж чем он заслужил внимание почтенной редакции петроградского журнала — объяснить не возьмусь...

Давно заметил, если у автора корни растут из карибского бассейна — жди вуду и прочих воскресших мертвецов. Но, поначалу «Тот — другой» не вызывает чрезмерного интереса. Предсказанный аннотатором и грозящий вот-вот проявиться фантастический элемент словно засыхает в сетях горячей испанской драмы, в центре которой барон-греховодник Хуан Энрике Халдерг из Лондона. (Вероятно, «альтер-эго» автора, если верить биографической справке). Он соблазняет замужнюю Аделину Веру из Мадрида, супругу дона Раиса — владельца клиники по лечению нервных заболеваний. «Вестник Иностранной Литературы» практически без купюр переводит ряд умеренно откровенных сцен, присутствующих в романе, в т.ч. «развлечения» с использованием трех железных колец, ввинченных в пол. Но не буду расписывать все перипетии и подробности взаимоотношений несчастной Аделины с супругом-импотентом, имеющем садистские наклонности, а перейду непосредственно к ключевому эпизоду завязки... Преступная пара любовников избавляется от мешающего им доктора Раиса на живописном берегу в Виго — и тоже не без элементов жестокости, после чего продает клинику за тридцать тысяч дуро. Что дальше? Будь это криминальный роман, Аделина, несомненно, оставила бы в дураках Хуана Энрике, спрятавшись в объятиях нового героя, а отслуживший своё угодил бы за решетку и, выйдя на свободу, принялся мстить. Но... кубинско-испанское мышление дона Самакойса последовательно принимает иную плоскость. Преследуемый злым духом убитого соперника, любящий Халдерг начинает и сам примерять привычки садиста и третировать Аделину Веру способами своего предшественника — между прочим, заодно перенимая и его мужской недуг... Да уж. Авторская идея как будто становится прозрачнее, но не совсем. Еще оригинальнее идея с письмами, которые Хуан Энрике пересылает смотрителю патио святого Мартина Бонифацию Креспо, дабы тот оставлял их на надгробии умершего адресата. Своеобразный ход, способный вызвать легкую дрожь в коленях у суеверных читателей. Ведь говорится — «кому известно, что видят по ту сторону жизни глаза покойников?»...

«Мы не видим порыва ветра, который надувает занавеску или подхватывает с полу кусок бумаги. И тем не менее мы не можем отрицать того, что этот порыв действительно пронесся.» Что же в итоге. Впечатления двойственные. Временами возникал вопрос -нужен ли был Самакоису элемент ужасов для того, чтобы вскрыть поведенческие и психические отклонения Хуана Энрике (неврастеник ведь, как ни крути); или же ровно наоборот, он выстроил сюжет так, чтобы подогнать появление призрака под разумный мотив. Автор работает таким образом, что скептически настроенный читатель способен найти рациональные объяснения любому эпизоду. (Припоминаю, как одна пожилая родственница легко доказала мне, что всё происходящее в кинофильме «День сурка» непринужденно объясняется и без какой бы то ни было фантастики)....

Скорее всего, и то, и другое неверно — по какой-то причине Самакоису пришлась по нраву идея с загробными письмами, и в истоках её без подсказки не разобраться. Кто знает, что он перенял от своих далеких кубинских предков, какие тайны хранит подсознание и генетическая память... Но для того, чтобы ощутить солоноватый (от морской воды, вестимо...) привкус школы ужасов, перетекший из карибского бассейна в континентальные воды, «Тот- другой», конечно, сгодится.

Карла Фридриха Мая закоренелым любителям приключенческой литературы представлять не надо. Немецкий писатель, путешественник, отчасти музыкант. Многим знакомы его книги про индейцев, своя аудитория теплится и у читателей Восточного цикла. Да, у обоих этих собраний существуют давние верные поклонники и собиратели (к которым я себя не причисляю). А вот что из каталога Мая на слуху в меньшей степени — это пять многотомных романов, выходивших под псевдонимами, либо анонимно в ранние 1882-1888-е гг, и так и оставшихся где-то на периферии. О первом из них и пойдет речь ниже.

Как оно не удивительно, но «Лесная Роза» издавалась на русском языке. Было даже два издания разной степени завершенности. Точное число изданных выпусков романа смогут назвать разве что коллекционеры — но факт есть факт, роман действительно печатался в период до Великой Октябрьской социалистической революции.

Роман интересен тем, что он совершенно не похож ни на Олд Шаттерхенда, ни на азиатские похождения Кара бен Немси. Это длинная история, «кольпортажный» роман с криминальной линией. Ведь Карл Май в молодости — это quinqui, мелкий преступник, он провел суммарно около двенадцати лет за решеткой. Как знать, не сыграло ли это свою роль в сочинении. В 1990-е годы, когда печатали всё подряд, про «Лесную Розу» никто не вспомнил, издателями воскрешены были всё те же истории, знакомые по экранным образам Пьера Бриса и Лекса Баркера — про дружбу благородных индейцев с бледнолицыми.

Май начинает роман довольно резво, подобранная им интернациональная гамма персонажей смотрится поначалу необычно — моложавый доктор Зорский держит путь из Парижа на Пиренеи в старинное селение Манреза. Выносливый мул, кожаная сумка на седле, свежий воздух — что еще нужно крепкому здоровому мужчине по фамилии Зорский? Да, не хватает ему только женского тела. Но его уже ждет с нетерпением расцветшая Роза, дочь слепого графа Родриго. Коалицию против доктора-иностранца уверенно держат настоятельница кармелитского монастыря Клариса, «проверенный» нотариус синьор Гаспарино, и, вернувшийся из Мексики, сын графа Альфонсо. «...Я, вся дрожа, должна просить вас приехать к нам...Приезжайте скорее, как можно скорее и возьмите с собою хирургические инструменты»... Но, умоляю, приезжайте немедленно», — говорят строчки взволнованной Розетты, отправленные на улицу Жирар, 24...

«Матерь Божия, так вы, значит, доктор Зорский из Парижа? -воскликнул Миндрель». За что люблю старые переводы (в том числе) — так это за искреннюю работу над именами собственными. В оригинале доктора зовут Карл Штернау, и он немец. В русском переводе национальность лекаря никак не подчеркивается, и, как я упомянул выше, он носит совсем другую фамилию. Однако, старый переводчик проявляет некоторую рассудительность. Учитывая, что роман долгий, почему бы не сделать фамилию более удобной для ранимого читательского слуха (на его взгляд). Но и преемственность сохранить. Если в оригинале Sternau, то корень фамилии — stern, что значит «звезда». Вот он и подобрал близкий ему аналог...

О «зачине» того действия уголовного характера, что уготовили больному графу недоброжелатели, я уже сообщил выше в аннотации. И правда, доктор Зорский проявляет определенную смелость, прямоту и решимость, чтобы противостоять оппонентам. Добавлю лишь немного общих слов. Сразу видно, что работать с текстом Май в те годы уже умел. Детально расписывается местный антураж, процесс лечения старого графа, и медицинские термины. События, по всей видимости, развиваются в том же времени, в каком живёт читатель, что добавляет роману реалистичности. Отсутствует и яркий исторический прототип (фирменная черта двух легенд жанра — фон Фалька и фон Фельса), все основные герои — обыкновенные испанцы; а место действия также легко воспринять обывателю — это поместье зажиточной дворянской пиренейской семьи. Тем не менее, живой ум автора позволяет выстраивать рабочие «многоходовки» из имеющегося материала, а временами в тексте встречаются и любопытные характеры («оба мужчины пожали руки друг другу с такой любезностью, словно каждый считал другого образцом честнейшего человека»).

Было бы интересно увидеть этот роман в приличном иллюстрированном издании (благо они, старые иллюстрации, существует), но вряд ли это вероятно. Хотя нет, неверно выразился. Сам бы нашел способ прочитать роман и из старых изданий, а вот глядя на некоторые биографии нынешних авторов и прочие заголовки, закрадывается мысль — уж лучше бы печатали «Лесную Розу»....

Чем хорош старый приключенческий роман — никогда не знаешь, на какой клочок земли перенесет тебя автор с первых страниц. (Разумеется, если у вас в руках романы с названиями вроде «Гвианских Робинзонов», «Зимовки во льдах», или «В дебрях Борнео» — то такие случаи в расчет брать не следует)...А как насчёт далёкого вулканического острова Ява? «Месть раджи» — вряд ли широко известная повесть («миньон») Гвидо фон Фельса, автора, сделавшего имя на дешёвых романах в выпусках. Здесь же он открывается с другой стороны — как сочинитель колониальной приключенческой беллетристики. К тому же фон Фельс доказывает, что способен укладывать в ограниченный объем самодостаточную историю. При том, стремление к резким « кольпортажным» поворотам сюжета у него сохраняется — острым, как лезвие малайского криса. Наверняка и в яванских портах этот парень бывал, радушием местных «цариц» с черными горящими глазами пользовался...

Раджа Понгден из Батанга готовит план мести островному губернатору Халену, голландскому ставленнику. Много лет назад женщину они не поделили, та предпочла стать женой европейца. Учитывая, сколько времени прошло — вот уж действительно, месть — холодное блюдо... Подчиненные Понгдена силой увозят любимую дочь голландца в храм-дворец, и вскоре разносится слух, что у раджи теперь новая жена. Губернатор Хален в ярости от собственного бессилия — западные европейцы ничего не могут поделать против местных обычаев. Единственной надеждой Халена остается немецкий инженер Георг Остин, занятый поисками месторождения серы, и с которым он ранее не очень-то и ладил. Теплится надежда, что Остин найдет пропавшую дочь губернатора — ведь этот инженер, видимо, не прочь с ней... сблизиться.

Слегка раздражает, каким безгрешным получается портрет немца у фон Фельса — статный, благородный, отважный. Но этот «миньон» цепляет чем-то неуловимым — за основной линией скрыта линия психологическая. В старой приключенческой литературе главные герои часто протягивали руку помощи кровному врагу — находясь в превосходящей позиции — а тот охотно предавал их впоследствии. Авторам играло на руку такое течение событий. Но иногда этот прием работал и по-другому. И вот дворцовая драка двух немцев, вооруженных одним ножом на двоих — с яванским тигром; в ходе схватки создается ощущение, что это не хищное животное нападает на людей, а страстная яванская принцесса зубами вгрызается в шею отвергнувшего её инженера... Или старый солдат Йобст, вытягивающий на верёвке из кипящего от газов котлована сразу двух сцепленных здоровяков, годящихся ему в сыновья. Думаю, даже читатель, скептически настроенный к происходящему, мысленно проникнется поступком старины Йобста...

Такая вот душевная повесть, откладывается где-то в уголках памяти.

«Пленный пират с усилием разомкнул веки. Хлебнув рома из фляги, он издал слабый стон. – Где я? – спросил он, с трудом фокусируя взгляд. – Ты на «Летучем голландце», мальчик мой, – отвечал ему рулевой с дьявольской улыбкой.»

Это снова Гвидо фон Фельс (Пауль Вальтер), матрос из Силезии, легендарный в прошлом мастер «кольпортажа», чьи книги погрузились ныне на дно чердачных сундуков коллекционеров. Наконец-то роман, в котором он выступает в родной стихии — ведь речь пойдет о морских приключениях. А кому, как не фон Фельсу, не раз и не два ходившему в кругосветное плавание, было знать, каково это — когда ты вдали от родного берега, где ждёт тебя хорошенькая невеста? Как знать, вдруг она уже развлекается с другим? Не отомстить ли ей в ближайшем порту?.. О судьбе издания романа «Летучий Голландец, или Поставим Невесту на кон» (примерно так я бы перевел название с немецкого) в других странах почти ничего неизвестно. Одними из первых подсуетились эстонцы — господа Шиффер и Тидерман, которые раздобыли оригинал романа в последние годы XIX века — сразу после выхода его в Германии, и вскоре напечатали у себя под названием «Летучий Голландец, или Черный капитан». А в 1937-м рукопись легла на стол другого таллиннского издателя — Вольдемара Элмло. Тот неспешно полистал страницы первого издания и задумчиво покачал головой — после чего решил порядком покромсать исходный авторский текст: «Guido Fels — Lendaw Hollandlane ehk Must kapten». Конечно, благодаря Вольдемару, можно было сэкономить драгоценное время — роман он ужал до семисот страниц, и слегка поменял название — переставив слова; но истинные библиофилы были вправе высказать издателю возмущение — ведь в немецком оригинале страниц примерно в три раза больше... И, похоже, фон Фельс покорил тех эстонцев, которые читали книги — в их каталоге под его именем числились загадочные романы, названия которых можно перевести как «Джек — таинственный англичанин, или Неверные женщины», «Герцог Ганс Урах по прозвищу Урах Дикий, или егерь аббатства Гнадек», «Саладуслик Джек», и др...Что касается периода после 1940-го года, когда Эстония вошла в состав СССР, российских издателей «Летучий Голландец» не привлек, переводить на русский, используя таллинские наработки его не стали — ни одна из редакций романа свет не увидела.

Так что же за историю сочинил фон Фельс? Автор заглядывает в далекое прошлое — XVII век, набережная портового Амстердама, свежий ветер дует с моря. Откуда-то издали доносится колокольный звон Домского Собора... По правилам создания тех романов, автор должен был немедленно представить читателю ведущего негодяя во всей красе — равно как и его оппонента. Для того, чтобы любой читатель-тугодум сообразил наверняка — кто хороший, а кто плохой, и поскорее увлекся их противостоянием. Капитан «Буревестника» (его также называют «Летучим Голландцем») Филип ван Страатен, он же Черный Капитан, уводит невесту у своего визави — Эвальда ван Молена. Недолго сопротивляется юная Марта ван Дирксен — чернобородый ван Страатен находит способ сделать непокорную девицу посговорчивее — и бракосочетание происходит аккурат перед отплытием «Голландца» в Гамбург. Однако, согласно известной пословице, кому везет в любви, тому не везет в чем-то другом — Эвальд начинает задирать ван Страатена в таверне, они бросают кости. В ходе игры капитану «Летучего Голландца» категорически не везет — он проигрывает всё своё золото, проигрывает корабль. Поединок венчает финальная ставка — в случае проигрыша, Эвальд возвращает бесноватому капитану судно; а вот если проигрывает ван Страатен, то он одалживает коллеге свою супругу «взаймы» — сроком ровно на два года. Спустя означенный срок, Эвальд должен будет доставить девушку в целости и сохранности на мыс Горн и вернуть её Черному Капитану (хотя, насчёт «целости»- тут уже вопрос спорный)... Да, какие же сумасшедшие раньше ставки на кону были. Жаль, что Марта не присутствует на мужской игре — наверняка ей было бы полезно узнать, что её разыгрывают в кости. А ведь могли бы и до вызова Кракена доиграться... Кто выиграл — сообщать не буду, иначе — спойлер, но после игры маршруты обоих капитанов расходятся: команда «Русалки» Эвальда ван Молена терпит крушение на островах Южных морей, но еще ранее приходит аналогичная весть о гибели «Летучего Голландца» — только правда ли, что бравый капитан ван Страатен утонул? Наконец, третий корабль отправляется в путь — «Морской Орел»: отважная Катя ван Молен подбивает Корнелиса ван Шотена пуститься по следам брата...

Как было у старого темно-пурпурного ансамбля: «Верхом на радугу, раскалывая небо -«Буревестник» летит навстречу, смерть несёт...». Насколько Гвидо фон Фельс следовал истории? Сложно сказать, существовал ли на самом деле человек по имени Филип ван Страатен, капитан «Буревестника» (он известен также как Willem van der Decken), либо же это выдумка, воспетая еще задолго до фон Фельса другими авторами (см. книгу Фредерика Марриота «Корабль-призрак», 1839). Что роднит легенду с настоящим романом — говорят, проблемы у капитана Голландца начались как раз после того, как он загляделся на чужую избранницу. Да и в принципе, согрешил он в пасхальное утро...

Еще из занимательного — в романе ван Страатен бросает вызов самому Моргану, знаменитому пирату (здесь он назван «французским подданным»). Появляется в книге и дочь разбойника — Антонина (хотя, по официальной версии, детей Морган не имел). Антонина пытается отбить Эвальда ван Молена у соперницы. Одним словом, неплохая компания собралась у фон Фельса. Французы ненавидят голландцев — речь о глубоком конфликте 1670-х, который распространился из Европы до Вест-Индии. Учитывая, что Морган родился в 1635-м, и говорится, что ему «около сорока пяти», здесь даже нет особого противоречия.

«Storm of geen storm, Pasen of geen Pasen, Ik zal varen ook al is het tot in de eeuwigheid!». Что ж, пока без оценки — полную версию романа мне прочесть не удалось, потому, как там разжалась фонфельсовская пружина, и отбил ли обратно Эвальд ван Молен невесту у капитана «Летучего Голландца» (а то вдруг он, как знать, предпочел дочь отъявленного пирата) — мне неизвестно. Зато какие ставки были на кону.... И, заодно, можно предположить — именно такие романы позволяли продержаться народным легендам, благодаря чему они доживают до наших дней, и даже иногда экранизируются.

»-Вот вам моя рука....Вспоминайте иногда вашего старого майора.»

Да, что-то такое до боли знакомое чувствуется с первых строк этого давнего романа — будто и не перевод вовсе, а сочинение какого-то забытого русского писателя. Тем более, старинный перелагатель без тени смущения свёл большинство чужеземных имён к именам отечественным, что ещё больше делает текст теплым и «ламповым». Ведь в оригинале-то главного героя зовут не Валериан Кумров, а Wenzel Kummer. И, если, конечно, доверять скудным интернет-сводкам, был он дезертиром, уйдя в разбойники, а вовсе не добровольно покинул полк. Из тех же сводок следует, что прототип родом из Богемии (1764-1820), и, как и герой настоящей книги, совершил побег из тюрьмы...

Листая страницы романа, первая мысль, которая приходит в голову: человек, писавший текст, обладал какой-то сумасшедшей, неиссякаемой энергией (а путь по страницам ох как долог). Может быть, Сохачевский располагал какими-то историческими подлинниками — наверное, читал что-то, или подкупил венского архивариуса — кто его знает. Но вот где он черпал энергию — ведь любой источник литературно обработать нужно. Что он пил при этом чудодейственное, какие целебные корешки обгладывал? Откуда взялись здесь все эти люди: рыжий горбатый Матвей; беглая супруга коменданта крепости Аделаида — в прошлом, дочь артиста Манфреда; мстительная красавица Варенька; безымянный мельничный дьявол; хирург Моисей Моргенштерн из Порлица; коварный лесник Раушер и т д...

Валерьян Кумров возвращается со службы в родную австрийскую деревню Бланско. Подслушав в раскрытое окно (отличный способ узнать новости из первых уст, однако...) разговор любимой невесты с Матвеем — братом своим, Валерьян дает волю «гроздьям гнева». Валерьян стреляет в невесту, выкрадывает зачатого во грехе ребенка, грозит расправой брату-своднику. А чуть позже он и вовсе cжигает родное село... В погоню за Валерьяном пускается граф Гаррас фон Гартентур, и Кумров находит укрытие на кладбище — в свежевырытой могиле, где знакомится с сумасшедшей старухой, которая тотчас передает ему важный секрет. И там же, на кладбище, несколькими минутами ранее, удалой Кумров встречает любовь своей юности — хорошенькую Катю, пришедшую помолиться... Ну а далее — при содействии Оберста фон Молнара, коменданта крепости Шпильберга в Брюне, Кумров заточается в смертельную 17-ю камеру, под окнами которой тянется илистое, вязкое болото. Настоящий приключенческий «шансон»...

«Ты сделаешься хозяином мира, если ты найдешь в Прагской синагоге большой клад Соломона. Молись за меня. Аббат Гардинус.» Очередной элемент «монтекристовщины» — куда же без него. Но огранка другая — теперь уже в виде записки на латыни, в одежде истлевшего трупа. Правда, складывается ощущение — на сей раз фон Фальк менее серьёзен... «Одним часом позже Валериян Кумров стоял перед мертвым трупом графа» — как после таких фраз не проникнуться старым переводом. Или вот, о нелегкой женской судьбе: «Гертрудой называют эту дочь рыбака...и это чудное создание, юное и чистое, должно сегодня отдать руку этой уродине, которую природа сотворила в часы рокового отчаяния своего..».

Перевоплощение драгуна в удалого разбойника Шварцавы стремительно: Кумров и подельники не гнушаются воровством, разбоем — Валерьян способен залезть в чужой дом за вином, или ограбить кортеж с добром. Попутно он помогает Алоизу Вурцбауэру избежать страшной участи — соблазнительная крестьянка собиралась отсечь ему жизненно важный орган бритвой. К счастью, Валерьян всё подслушивает из-за угла и вовремя приходит на помощь — Алоиз сохраняет нос... Зато, волей-неволей познаешь историю. Действие происходит в то время, когда Мария Терезия помолвила свою дочь Марию Антуанетту с будущим королем Франции, дофином Людовиком XVI. Да, та самая знаменитая Мария Антуанетта — она появляется здесь собственной персоной, и пока еще её головка держится на месте. Правда, согласно исторической хронике, бракосочетание эрцгерцогини состоялось в 1770-м году. А если взглянуть на годы жизни Кумрова, знаменитому разбойнику в тот год было... шесть лет. Что-то не бьет. Но Сохачевский никогда не обращал внимания на такие мелочи... Жители Брюна готовят к свадьбе серебро: сто двадцать тарелок с гербами — подношение должен преподнести двору Емельян Люцерский, бургомистр города. Занятная история, кстати, с заимствованием сюжета из Гомера — серебро запрятано во внутренности двух деревянные коров. И Емельян, в компании двух человек (один из них Гаспар Гнауф, городской писарь) намерены идти с повозкой через лес, не опасаясь разбойников. Хотя в книге и воздаются похвалы Гаспару, по-моему, идея так себе: градоначальник и его правая рука направляются в Вену в компании деревянных животных... В другом эпизоде, с полуночным разрезанием богемской булки, приходит счастие нищему рыбаку -из подарка высыпаются триста гульденов с изображением Марии Терезии. И именно эта сумма позволяет рыбаку откупиться от горбатого рыжего Матвея, хитростью заполучившего его дочь в невесты. Здесь явно обыгрывается сюжет какой-то сказки, но откуда же фон Фальк его взял?..

Перевоплощение некогда честного человека в конченого разбойника и поджигателя. Австрийские поля и реки были явно знакомы фон Фальку лучше, чем сибирские. Автор пытается романтизировать разбойничьий образ, уверяя что у Валерьяна доброе сердце, и, дескать, обстоятельства к тому подтолкнули — но кто ж ему поверит...Как недавно сказал мне один хороший знакомый, романы Виктора фон Фалька — это сказки, в некотором роде. Что ж, с этим стоит согласиться — добавлю только, что это всё-таки были сказки для взрослых. И, что удивительно — до сих пор встречаются люди, которым они добавляют настроения.

«/В полицейское управление Лондона./ К сожалению, в последние дни я был занят и не мог, как и раньше, наказывать распутных женщин за их гнусные поступки...Тем не менее, одна женщина все же осмелилась лишить бедного моряка всего нажитого, украв у него последний рубль. Завтра ночью вы найдете труп этой женщины на аллее. Мое решение неизменно. Джек»....

Это книга Гвидо фон Фельса (он же Пауль Вальтер) — немецкого матроса, прославившегося созданием длинных романов, и, погибшего якобы после дорожной аварии. До революции автор частенько переводился на русский язык, но прочесть целиком роман «Джек, или Таинственный убийца женщин» мне не удалось (это, право, был бы тот еще подвиг, учитывая гигантский объем — наверняка не меньше пары тысяч страниц). Да и старый русский перевод разыскать проблематично (варшавский, дореволюционный). Поэтому впечатление составил по фрагменту из начальных глав — но мне его хватило, чтоб понять стилистику...

Что ж, имя в заглавии и впрямь заставляет обращать внимание (пусть приставка «Потрошитель» в нем и отсутствует, он просто «Джек»). Лондон, район Уайтчапель (год действия не называется). Чтобы понять ту эпоху в смысле влияния на литературу, снова цитата — слово графу Дракуле из неканонической версии: «В голосе Дракулы зазвучали ледяные ноты... — Это трагедия, — сказал он, и эти убийства никогда не будут раскрыты. Ваш писатель, Конан Дойль, придумал много хороших книг о Лондоне, но кроме них я читал также ваши газеты. По их данным, раскрывается от силы два-три процента из всех убийств...» И далее граф упоминает серию так называемых «Убийств на Темзе», имевших место в Лондоне с 1887 по 1889 год. А ведь действительно, раскрыты они не будут никогда — и фон Фельс также связывает убийства на набережных с деяниями Потрошителя.... А много ли книг о Джеке от авторов, живших с ним в одно время? Известно, что одним из первых подсуетился английский романист Джон Френсис Брюер, его роман «The Curse Upon Mitre Square» — вышел аж в октябре 1888 го, всего через несколько месяцев после нашумевшего дела. Среди первых была и писательница Маргарет Гаркнесс (ее хвалил сам Фридрих Энгельс) с романом « In Darkest London» (1889). Менее известен роман другого немецкого стилиста Виктора фон Фалька — «Jack der Aufschlitzer»... Ну а что же у нас? Рано ушедший Хрущов-Сокольников сочиняет в 1890-м году на скорую руку роман с лаконичным названием «Джек». Правда, его роман не совсем и про Джека, лондонский убийца подаётся в нём скорее как заморская приправа к основному блюду — впечатление, будто Гавриил Александрович так и не определился, как же его сервировать к столу...

Так что же сочинил в 1897-м году Гвидо фон Фельс, переведенный еще в царской России. Его роман далек от дедуктивных стандартов, с самого начала автор выкладывает на обозрение личность убийцы — он знакомит читателя с закомплексованным молодым человеком Уильямом, воспитанником хозяйки, миссис Моррис. Любителем разглядывать женские фотокарточки и простодушно хранить их у себя в шкатулке. Уильям-Джек предпочитает мстить женщинам — будь то проститутка, либо воровка, укравшая последний шиллинг у бедного матроса. У «Джека» целая орда помощников, помогающих уберечь его от полицейской слежки — пока тот режет беспомощных женщин... И, как оно ни смешно, но у этого женоненавистника, имеется постоянная девушка, Элен — дочь хозяйки, миссис Моррис. Да уж.. И что же предпримет Джек, когда узнает, что его девушку насильно похитил сластолюбец, барон Харди? Один негодяй против другого, чья возьмет?...

Конечно, данные романы не создавались для того, чтоб изучать по ним географию — равно как не буду даже упоминать о том, в каком упрощенном виде предстает перед глазами британская столица: набережная — главный полицейский участок (Скотланд-Ярд?) — богатые дома — продажные женщины. Но почему же столь тупыми изображены бегающие вокруг полицейские, которые дают понюхать собакам кровь убитых женщин, считая то единственным способом поймать след? Старину Лестрейда бы сюда — даже его скромных талантов хватило бы, чтоб поймать этого мстителя в два счета...

Наконец, подводная лодка на Темзе. Считается, что еще в 1620-х гг один голландский механик произвел демонстрацию первой подводной лодки перед английским королем. Так что лодки по Темзе плавали издавна. Допустим. Но фон Фельс далеко не Жюль Верн — никаких подробностей судна Джека он ни раскрывает — ни размеров, ни глубины погружения, ничего. Припоминаю, что приблизительно в те же годы вышел рассказ известного плагиатора Петра Орловца «Тайна Фонтанки», где подлодка всплывает в центре Петербурга. Так что, видимо, авторы считали эту горе-идею вполне подходящей для бульварного жанра...

Итого: кроме своего тематического отпечатка в истории, подойдет любителям красивых старинных иллюстраций с правильными, классическими пропорциями. Ну, а насчет Джека... Боюсь, что Джек из этой книги далек от своего реального прототипа примерно настолько же, насколько фонограмма, перезаписанная несколько раз с неизвестного носителя, отличается от оригинала — где сквозь шипение можно примерно догадаться о чем идет речь, не более того. А может быть, я и несправедлив, и прототип вовсе не тот, о ком мы думаем. Сколько их тогда было, этих «Джеков» ? «Когда наступает темнота и туман обволакивает улицы... Никогда не поворачивайся спиной к Потрошителю...» (c).

»...я с трудом выполз из расщелины на четвереньках, у меня едва хватило времени бросить взгляд на скалу, которой я доверил свои сокровища... Вершина была закруглена будто в виде короны — из неё торчали зубцы, коих я насчитал ровно семь. Передо мною воочию пронеслось видение короны из семи зубцов, достойной хранить наследие несчастной королевы Франции...».

И снова очередное воскрешение «монтекристовщины» — то были слова умирающего аббата Рошеля, духовника казнённой Марии Антуанетты, чьи сокровища он успел спрятать в Германии, но не успел вернуться за ними, чтобы забрать в Вену. Под рукой у него как нельзя вовремя появляется молодой и энергичный граф — Вавель де Версай, способный завершить поставленную задачу и отомстить недругам. А поводов для мести у того предостаточно...

Основная идея романа «Темный граф, или судьба дочери несчастной королевы Франции Марии Антуанетты» скрыта в другом. Это причудливое сочетание истории и воображения, переплетение искаженных биографий реально существовавших персон и вымышленных: в основе положена легенда о т.н. «Тёмной графине» (Dunkelgräfin) и ее загадочном спутнике «Темном графе» (Dunkelgraf). По одной из бывших в ходу версий (легко можно найти в сети), в немецком Хильдбургхаузене якобы скрывались беглая дочь Марии Антуанетты, а компанию ей составлял голландец Леонард ван дер Фальк, он же Вавель де Версей (Leonardus Cornelius van der Valck alias Vavel de Versay). Эта тема волновала умы избранных беллетристов конца XIX века и породила немало спекуляций (правда, среди тех лиц вряд ли найдется имя, которое сохранилось на слуху у русскоязычного читателя — за исключением, разве что венгра Мора Йокаи).

Так что же историю придумал на сей раз фон Фальк? Про него-то как раз немецкая Википедия не пишет ровным счетом ничего. Роман начинается с известного трюка, который ранее нередко служил украшением приключенческих романов: невесть откуда взявшийся граф Вавель де Версай разрабатывает план освобождения своей возлюбленной, заточенной в Тампль. Правда, возлюбленная в тот момент ещё и не подозревает о наличии у нее активного ухажёра. Ибо речь о юной Марии Терезе Шарлотте де Бурбон, чьи великосветские родители, как известно, пали под революционным ножом гильотины. Вместо Шарлотты в камере остается сестра де Версая -чье внешнее сходство способно вводить в заблуждение непосвященных. Ну а переодетая в скромное платье королевская дочь, в компании пруссака, приехавшего с дипломатическим визитом из Голландии- Леонарда фон Фалька, спешно покидает тюремные стены. Последующее покажет, что де Версаю следовало более внимательно подходить к выбору любезных знакомых...

На следующее утро готовится казнь семнадцати дворян, однако, Шарлотта получает добрую весть — грядет помилование — уже подписан приказ об обмене ее на семь французских депутатов. Таким образом Луиза де Версай, самозванка, вытягивает счастливый билет — она становится эрцгерцогиней Австрии... А что же несчастная Шарлотта? Леонард фон Фальк присваивает себе имя своего бывшего приятеля, и увозит знаменитую пленницу в далекий немецкий Хильдбургхаузен, что в Тюрингии, где та превращается в загадочную даму с вуалью — со стальной цепочкой на запястье, и чье появление вызывает так много слухов в окрестностях...

Стилистически роман написан будто бы в духе Александра Дюма — мелодраматичные приключения в историческом антураже; единственное, да не в обиду Генриху Сохачевскому будет сказано — поступки его героев кажутся несколько оглупленными. Ну и какой же роман фон Фалька без палача и живописания процедуры казни? Это всё равно что роман Сабатини без пиратов. Здесь появляются соответствующие персоны, вроде Симона-сапожника, палача, заключившего пакт с рыжеволосой натурщицей Жирофле — ненавидящей «блудницу» Марию-Антуанетты. Добавлена также и криминальная линия в классическом ключе — когда убийца уходит с места преступления, но обстоятельства складываются так, что подозрения и неопровержимые улики падают на другое лицо. Примечателен ход с шепотом раненого (слышно «Мюллер» ) — на самом деле раненый имеет ввиду не своего убийцу, а его дочь, в которую он влюблён — носящую, соответственно, аналогичную фамилию...

И немного о главном злодее, Леонарде фон Фальке. Со стороны может показаться, будто бы автор принял нетривиальное решение — дать собственный псевдоним ключевому антагонисту. Но это лишь совпадение (хотя, как знать, может автор узрел в том для себя благое предзнаменование). Леонард фон Фальк действительно существовал, и даже жил с Темной Графиней в тех местах, которые описаны в романе. Расхождения в мотивах. По Фальку он захватил девушку силой, а приставку «де Версай» присвоил себе обманом; но по распространенной версии у этой пары был вроде как дружный союз. Расхождения и в том, какая из двух женщин забеременела — по Фальку ребенка ждала Луиза, женщина для подмены, по нелитературной версии — ей была как раз сама Шарлотта... Духовника Марии Антуанетты из Вены, укрывшего её сокровища, в романе зовут аббат Рошель, по истории же его звали аббат де Вермон. Прототип Луизы, это, видимо, Ernestine Lambriquet, а вот её сестра действительно носила такое имя... Вообщем, всё это напоминает истории о бегстве и спасении княжны Анастасии — гревшие сердца некоторых беллетристов, которые воспринимали ее спасение как нечто само собой разумеющееся. К тому же объединяет эти истории относительно недавно проведенные исследования ДНК — останки Темной графини, найденные в гробу, не могли быть останками принцессы Марии Терезы Шарлотты де Бурбон...

«Из впалой груди аббата вырвался глубокий вздох.... — В этом случае распорядись наследством Марии-Антуанетты следующим образом: половину считай своей собственностью. Десять миллионов франков — достаточная награда за твои труды. Вторую половину положи к ногам Папы Римского, наказав ему потратить эти деньги на благо всех страждущих ...». Кому как — а я чем больше вижу отточенных вариаций знакомого трюка, тем больше проникаюсь значимостью первоисточника. А поймать искаженное «зеркальное отражение» известного фрагмента всё же интереснее, чем возвращаться к избитому оригиналу — как говорится, каждый момент ценен.

1904-й год. Скорый поезд Петербург-Москва. Владимир Бородин, офицер Преображенского полка, выполняет курьерскую миссию в Порт-Артур. Двое носильщиков заносят в купе продолговатый закрытый ящик из дерева и уходят. Спустя несколько часов молодой человек различает слабый стон. Что это — возбужденные нервы, эффект винных паров, или нечто иное? Бородин принимает решение вскрыть замки на ящике — его владелец, видимо, не успел на поезд. Он снимает крышку, и видит ... внутри лежит живая азиатка, закутанная в пурпурный шелковый наряд. — Будьте так добры, сударь, помогите мне выбраться из этого ящика, — произносит она мелодичным голосом. — Меня зовут Мимоза, я японка. Я дочь очень богатого и уважаемого японца из Токио, отец отправил меня в Петербург, чтобы я смогла завершить образование....

Японка, путешествующая на поезде в закрытом ящике. Одна из героинь. Ну прямо-таки «женщина-ящик» (это говоря по аналогии с более поздним рассказом другого автора — земляка Мимозы)... Оставим за скобками языковые барьеры — в книгах Виктора фон Фалька (=Генриха Сохачевского) никто не обращает внимания на подобные пустяки, люди любых национальностей отлично понимают речь друг друга — особенно когда вокруг творится вот такое литературное чародейство... «Несчастная Феодора, великая русская княгиня...»...Так кто же такая княгиня Феодора, чье имя вынесено в заголовок этого лютого, неистового романа? Согласно автору, она являлась юной родственницей по боковой линии Романовых. В романе Феодора — невеста адмирала Алексеева, царского наместника на Дальнем Востоке. Только вот взаимности у них не наблюдается. Возлюбленный княгини, офицер Бородин, в смертельной опасности — министр Плеве направляет его курьером в Порт-Артур, и нарочный даже и не подозревает, что везет компромат на самого себя. В послании говорится, что он, податель сего письма, состоит в любовной связи с княгиней Феодорой, т.е законной невестой того, кому письмо должно быть вручено. Разумеется, Феодора, узнав о вероломстве недругов, стремится догнать возлюбленного и предупредить его. Вот как закрутил г-н Сохачевский... Ситуация осложняется и тем, что по пятам за Феодорой следует сыскной агент Фандорин, «ловец на людей» и мастер маскировки, которому Плеве приказывает доставить княгиню обратно в Петербург. А для Фандорина ничего не стоит, к примеру, перевоплотиться в седовласого торговца икрой из Киева, и подслушать интересующую его беседу...

Не буду расписывать весь тот угар, которому подвергается несчастная княгиня в путешествии, по ходу которого ее неоднократно пытаются лишить самого драгоценного — девичьей чести: здесь и железнодорожная авария между Петербургом и Москвой, и дворянская драма в селе, где отшельник князь Ухтомский устраивает всяческие непотребности, и стычка в лесу между Фандориным и федориными друзьями; и нижегородский вертеп, где торгуют живым товаром — под руководством предприимчивого армянина, который перепродает девушек пожилым китайцам, и проч.... И происходит это на фоне японского нападения в Порт-Артуре: «Ретвизан» атакован торпедой, все ждут прибытия эскадры адмирала Макарова. Наверное, права была дряхлая столетняя ведьма, живущая в скалах Порт-Артура и предсказывающая будущее посетителям...

Попутно мэтр рассказывает читателю о жизни в России и не только (видимо, информация получена от «надежных» свидетелей):

»...стены даже самых фешенебельных гостиниц России, будучи оклеены изящными обоями, состоят из дерева».

»...когда он испускает дух, грубый льняной мешок превращается в саван, а дно Невы, омывающей Петропавловскую крепость — в могилу».

»...у немцев есть хорошая пословица, которая гласит: «нюрнбержцы никого не вешают, если у них нет человека»

»...главным товаром Нижнего Новгорода считается чай, оборот которого составляет тридцать миллионов рублей.»

»...в России есть отличный ключ, подходящий к любой двери. Он сделан из золота, или, на худой конец, из серебра, и тот, у кого есть этот ключ, редко когда стоит в ожидании перед запертой дверью.»...

Не стану придираться и к логическим нестыковкам, которые иногда нельзя читать без ухмылки — это всё равно что высматривать трещины и потертости в антикварной мебели — ведь её ценность состоит в другом. И теперь «о грустном». Набрав некоторые имена в интернете, я не нашел подтверждения существования романовской княгини Феодоры — и уж тем более нет в нём никаких следов японки, проживавшей на 9-й линии Васильевского острова. Тайный советник Плеве в годы, когда происходит действие романа, доживал уже свои последние месяцы, а с должности директора департамента полиции (примерно так его титул звучит в романе) он был освобождён еще в далеком 1884-м году...Так что же, хитрый Сохачевский опять всё выдумал? Ну, насчет «грустного» я, конечно, пошутил. В данном случае абсолютно наплевать на историческое правдоподобие и достоверность — такое читается ради мысленной «машины времени» и ощущения безграничной одержимости, которая овладела умом беспокойного автора.

Кто такая Маргарита Стенэль? Куртизанка, известная некогда по двусмысленному прозвищу la pompe funèbre. По данным, сохранившимся в открытых источниках, во время орального акта с этой авантюристкой скончался седьмой президент Франции Феликс Фор (в 1899-м году). Кроме того, барышня обвинялась в убийстве, содержалась в тюрьме Сен-Лазар и, по слухам, хранила дома документы, связанные со скандальным делом Дрейфуса...

«Маргарита Стенэль, или Красная Вдова. Оправдана! и все таки осуждена!.. Где правда? Кто разрешит загадку? Разрешить эту темную загадку XX века может только тот, кто сумеет заглянуть в глубину этой странной женской души... Вся Россия будет читать этот роман и имя Маргариты Стенэль долго еще будет вспоминаться с ужасом и удивлением, сожалением и сочувствием, а главное с напряженным интересом...». Да, это анонсы-заголовки варшавского издательства Любича за 1910-й год, выпускавшего тогда каждую неделю по два выпуска «размером в 32 страницы убористого текста с цветной картиной на обложке». Для творцов «кольпортажного» романа была абсолютно не важна репутация героя, за художественное бытописание которого они брались — плохой, или хороший, главное, чтоб был известен. Сотни оперативно исписанных страниц — и вот она, «альтернативная история» перед нами. Место действия для них также значения не имело — Берлин, Петербург, Венеция или Париж ...

Конечно, прочесть целиком этот роман задача трудновыполнимая по ряду причин. Ограничусь началом. Автор (скорее всего этот тот же человек, который сочинил «Гарибальди» — его выдает тяга к переодеванию женщин в мужские костюмы) начинает без раскачки. Говорят, что Генрих (фон) Бютнер — это всё тот же легендарный Виктор фон Фальк (настоящее имя — Генрих Сохачевский). И Бютнер — его очередной псевдоним — на сей раз по названию улицы, где он жил в Вене... И вот, «праздник, который всегда с тобой». Париж. Александр Стенэль, опустившийся художник-алкоголик, выклянчивает деньги у жены, бесподобной красавицы Маргариты. Её взывания к совести или заботе о маленькой Марте успеха не приносят. Доходит до того, что творческий алкоголик продает семейную «реликвию» — картину обнаженной «Венеры», в роли которой раньше выступала сама Маргарита. Увы и ах — картина продана за полторы тысячи франков горбатому торговцу Гаспарду... Апофеозом начальной завязки служит проигрыш Стенэлем в карты... любимой Маргариты — он выдает незнакомцу ключ от спальни собственной жены, и вручает ему расписку для предъявления — дескать, теперь она на двадцать четыре часа принадлежит предъявителю оной бумаги. Проиграв, художник высаживает залпом стакан абсента, и под злорадный шепот горбуна падает под стол. Ну а что вы хотели, это — Франция...Не буду пересказывать, чем закончилась эта ночь для несчастной (?), но ясно одно — все приключения только ещё начинаются, в том числе и встреча с подземным королем парижских апашей, и многие другие приключения. К тому же беда не приходит одна — художник Александр Стенэль становится морфинистом...

«Оконное стекло разлетелось вдребезги и к ногам молодой женщины упал камень, обернутый запиской. Дрожащими руками она развернула записку, доставленную таким странным путем и прочла: «Прекраснейшая женщина Парижа! Еще сегодня ты будешь принадлежать мне, но не бойся, я принесу тебе счастье, блеск и богатство»....

Да, как говорил Максим Горький, «в этом крике — жажда бури...». Сколько же маргинальных исторических персон запечатлели романы в выпусках. Назову тех, про кого знаю. Варвара Убрык, Михаил Бакунин, Драга Обренович, Юлиус Крауц, Вильгельм Рейндель, и т д.. Это же целая галерея «замечательных людей». Теперь вот и до куртизанки Парижа дело дошло... Пожалуй, в этом и есть главная притягательность тех редких романов — сюжеты могут быть наивными, могут повторяться, а вот встретить старое имя с удивительной судьбой, забытое в истории, которое никогда уже не восстанет из пепла, да ещё и с такими изящно обработанными биографическими деталями — это, сродни искусству селекционеров, в роли которых и выступали сочинители...За идею и начальную фазу романа — 6.5 из 10.0. Ну, а что там дальше было — Бог его знает...

«Кобра Капелла», значит... Книга -чистый приключенческий роман о мире бродячих акробатов (и далеко не худший, замечу, роман), где «Мадмуазель Кобра Капелла» — прозвище одной чересчур бойкой зазнобы со «змеиным» характером, которую старый дед-скряга в детском возрасте продаст проезжему антрепренеру. Дарование юной артистки позволит писательнице сформировать волшебную сцену — из числа тех, что навсегда остались в прошлом реликтовой литературы: повзрослевшая Рафаэла, накинув прозрачный батистовый пеньюар, и притворившись сомнамбулой *, пройдется по канатной проволоке, натянутой для лампионов во время Венецианского праздника. Спустившись, будто случайно, к столику богатого кутилы. Ну блеск же, какие находчивые куртизанки раньше были...

Роман опубликован в начале прошлого века в сборнике журнала «Свет»**. Основная тема этого криминально-мелодраматичного сюжета- история взросления и противостояния двух молодых женщин с непростыми судьбами. Рассказ о аристократическом семействе Ливонии подан писательницей со знанием дела -даже жаль её финального выхода на оккультные просторы, к которому она прибегает для завершения своего замысла. Остается лишь вспомнить слова одного из здешних героев, малоприятного художника Гуго: «как скверен свет, в котором мы живём!»..

История начинается в апреле 1875-го года в маленьком ливонском городке. Старый, необычайно прижимистый дед Кунрад обкрадывает собственную внучку, Рафаэлу — забирая себе все деньги, высылаемые из Риги заблудшей матерью. «Дух бодр, а плоть немощна»...Юная Рафа с детства проникается черной завистью к богатому семейству Роденбергов, где ее знакомят с маленькой Таисой, девочкой из аристократического семейства. После возвращения, мать Рафы вступает в интимную связь с отцом Таисы, графом Адрианом Петровичем Аргуновым, неутомимым вивером, женатым на даме из того самого старинного семейства Роденбергов, и которого сдерживает лишь строгость тещи. Венцом является трагедия — супруга Адриана не выдерживает нервной встряски и врывается с хлыстом в будуар приезжей куртизанки, решившей вдруг занять ее место. («Прежде чем сделаться графиней, получи то, что ты заслуживаешь, презренная проститутка»). Отмечу образ старого, одетого в дурно пахнущую одежду, скряги Кунрада -он подан бесподобно, Вера Ивановна будто писала его со знакомого человека. Когда еще найдешь сцену, где жадный отец учит дочь, какого любовника ей завести — это же так трогательно.

Наконец, после отъезда Терезы, дед продает внучку цирковому антрепренеру Трембеллини (настоящая фамилия — Тремпельман — Вера Ивановна не скрывает к нему своего брезгливого отношения...), путешествующему с крадеными детьми и заставляющего их выступать для развлечения публики (почти что -«цыгане, бродяги и воры...» как пела одна певица с армянскими корнями)... Все перечисленное выше — это лишь «предзавязка». Самое интересное наступает уже в «наши дни». Таиса, испытывающая неприязнь к отцу, продолжает жить у бабушки-толстосума — стареющей баронессы. Циничный вдовец Адриан Петрович, чувствуя потерю влияния на дочь (единственной наследницы !), желает выдать ее замуж за своего близкого друга, такого же повесу, «восточного» князя-красавца Леонида Дмитриевича Ардогана (фамилия, однако, отдаёт чем-то турецким...). Между тем, этот неутомимый вивер, Аргунов, знакомится с той самой знакомой детства своей дочери, блудной Рафаэлой, и ей удается прервать его двенадцатилетний перерыв безбрачия...

По-видимому, Вера Ивановна не очень доверяла мужчинам, полагая, что все они — корыстные изменники. «Мы живём не в Аркадии, и муж — не трубадур, который весь свой век должен сидеть у ног жены и распевать ей романсы».

*здесь необходимо мысленно воспроизвести музыку группы «Гоблин» из соответствующего эпизода кинофильма Ардженто «Phenomena» с участием хорошенькой Дженнифер Коннели...

** Именно там я его и прочел, а новодельный самиздат, расположенный на данной странице (и будто не предлагающий случайному путнику иной альтернативы), приобретать даже и мысли не было.

Подводя итог — отмечу подбор взаимоотношений (связи дед -внучка, дочь -отец описаны круче, чем муж-жена); а также знание писательницей великосветского быта. Неплохо смотрится и балансировка писательницы по ходу произведения — всегда радует, когда не можешь предугадать следующий ход; и диалоги -причём как женские, так и мужские. Если бы не угарная концовка, когда действия целого ряда персонажей выходят за границы вразумительного смыслового контекста, а Вера Ивановна, похоже, впадает в забытье, общаясь со спиритами и теряя контроль над пером, — было бы совсем хорошо. Что, вообщем-то, не мешает получить писательнице от меня щедрый балл — одна из двух моих любимых ее книг.

«Маска»*... Ни автор, Жильбер Огюстен Тьерри, ни это название, явно не на слуху (знаю только одного человека, осведомленного о существовании сего произведения). Вышла «Маска» в плодотворный для литературы ужасов Старого Света период — в конце XX века; а уже спустя несколько лет появился перевод на русский язык, и с тех пор она не переиздавалась. В то время во Франции маститые авторы, снискавшие славу на приключенческом поприще, один за другим принялись обращаться к оккультизму: Жюль Ипполит Лермина, Поль Феваль, и, отчасти, сам Верн в «Замке в Карпатах»... Между тем, авторские приемы -дробленое, рваное повествование с чередованием первых лиц, ведущих рассказ; письма, дневники, и медицинские бумаги -всё это встречалось у более известных сочинителей, но Тьерри опередил многих из них... Этот автор «...бывший оккультист, ныне изидист», тоже ранее сочинял исторические книги, но в «Маске» речь пойдет совсем о другом. И, чтоб было понятно: «маска» — в данном случае это не то, чем прикрывают лицо. Так называли в Египте, помимо прочего, портрет покойного, который опускался в могилу вместе с трупом...

Сюжет романа наводнён волнующими происшествиями с парижских улиц. Рассказ ведется от лица виконта Рауля Дериваля, человека лет сорока с небольшим. «Вы очень милый человек, Дериваль, но с вами наша дочь не была бы счастлива». Свадебный кортеж у церкви святого Франциска Сальского. Гости расходятся по домам, последние извощики уезжают, и куда податься виконту? Невесты больше нет, впереди — мост Колэнкур и сад кладбища Монмартр, красный огонек лавка старого еврея («рака! рака!»). Дериваль выдерживает словесный поединок с идолопоклонником Изиды, и перекупает картину прекрасной египтянки Каллисты,  гетеры из храма сладострастия, некогда погибнувшей от руки своего раба. Многие, наверное, согласятся, что заменить живую женщину картиной — навряд ли долгосрочное решение проблемы...

Далее  — виконта начинает преследовать некая женщина-сектантка с обезображенной внешностью, а сам он направляется в дом умалишенных Нельи. На этом, пожалуй, стоит остановиться в пересказе завязки. Что произошло с Деривалем? Какие силы властвуют над ним? Картина нападения на него с места событий по изощренности обойдет криминальные сочинения английских собратьев Тьерри тех лет. И почему он начинает говорить будто бы чужим голосом — светский кутила становится вдохновленным классиком?...

Что же в общем. В сюжете используется мотив, который позднее можно будет встретить и у других авторов — впереди явно готовится некий обряд (предназначенный стать кульминацией произведения), и богопротивному верховному «жрецу» не хватает определенного, чрезвычайно важного компонента. Похоже, суть здешнего культа скрыта в этих словах: «Идолопоклоннический культ перестает быть смешным, раз в основе его лежит милосердие к падшим, к негодным отбросам социальной развращенности. У падших есть живые души...». Ага — вот, значит, чего французам не хватало для полного счастья... Наверное, Тьерри мог и усилить остросюжетную составляющую своей книги, но предпочел сделать ставку на расшифровку того самого культа.

И, возвращаясь, к предисловия того самого, первого и последнего русского издания 1900-го года. Забавный все таки он был человек, Порошин Иван Александрович, историк и собиратель фольклора из купеческой семьи, друг Герцена. Вот что он пишет в последнем абзаце: «...все эти мистические секты только усиливают смуту в умах, только сгущают нравственные потемки. Нельзя, поэтому, не пожелать, чтоб великая страна, так долго стоявшая во главе всех остальных и культурных стран, как можно скорее освободилась от тяжёлого кошмара подобных мистических бредней и снова вернулась на ту дорогу, идя по которой она уже так много сделала для всего человечества»...  Вот оно как. С точки зрения маркетинга — наверное, не лучший ход говорить такое в предисловии (я про «мистические бредни»), но уж больно хотелось Порошину подчеркнуть умственные настроения «современной мыслящей Франции» и культа Изиды.

* придаток «Поклонники Изиды» — это вопрос к вносившим (и правившим) страницу. Скорее всего, распространение ошибки с библиотечных сайтов, поскольку на титуле издания данной приписки нет. Но вот пьеса упомянутого Порошина (да, есть и такая...), действительно, имеет данный подзаголовок.

Итого: в ряду себе подобных книга явно не из последней категории. И, если не брать в расчет «нравственные потемки», язык автора довольно-таки складен и примечателен. Сохраняется ощущение чего-то необратимого, в сопровождении мрачной атмосферы. Египетский культ Изиды, спустя тысячелетия пробравшийся в просвещенную Францию; перекрестное переселение душ и воплощение древней женской богини в европейской столице.  «Я зажёг сигару и погрузился в свои невесёлые думы.<...> На столе около меня лежали газеты, я машинально взял первую попавшуюся газету, чтоб посмотреть, что играют сегодня на маленьких парижских сценах. Я надеялся, что какая-нибудь веселая оперетка разгонит мою тоску... Передо мной лежал какой то совершенно незнакомый мне журнал, что то вроде духовной газеты. Внешний вид ее был крайне невзрачен. Первая страница украшалась виньеткой, изображавшей некрасивую женщину в длинном белом одеянии. На голове ее было нечто в роде диадемы, с большими рогами. В опущенной вниз левой руке эта женщина держала крест какой то странной формы, а правой, поднятой кверху, казалось, благословляла. Под этими изображениями стояло крупными буквами: ИЗИДА»... Ухх... Даже не знаю, что должен почувствовать современный читатель от этих строк, представив себя на месте старины Рауля Дериваля. Содрогнуться, поморщиться, подумать «что за чушь», или, напротив, заинтересоваться? Не стану резюмировать на сей счёт, а скорее вновь отмечу слова из предисловия, с которыми отчасти можно и согласиться: «весьма оригинальный во многих отношениях роман».

Было что-то доброе в старых английских историях, созданных воображением Уэллса, Конан Дойля, Блэквуда и прочих — тех, которые начинались с размеренной мужской дружеской беседы, где-нибудь за вечерним столом. С располагающей атмосферой, неторопливыми рассуждениями, почтительными собеседниками; да только вот постепенно на всё это благодушие проецировалось нечто иное, наполненное страхом, ужасами, преступлениями. Роман «Черный Пудель» именно из такой категории. Но, на самом деле, никакого «пуделя» здесь нет. В оригинале речь идёт о спаниеле -по какой то причине пришедшемся не по нраву переводчику. Роман (называю так, ибо 151 страница) выдержал три издания на русском языке в 1909, 1917-1918 гг.(Акционерное общество Универсальная библиотека, Москва, перевод с английского Л.Гордонъ), и вроде бы ещё одно в 1923-м. И да, это ещё одно подтверждение, как много разных ужасов выходило у нас до революции, рассыпанных и по периодике, и по отдельным книжным выпускам — просто нужно знать, у каких издателей они выходили...

Роберт Смит Хиченс — почтенный и приличный с виду (только с виду?) британский джентльмен, как раз земляк-ровесник тех достойных авторов, упомянутых мной выше. Да и стилистически при желании можно найти у них общие черты. Он водил дружбу с Оскаром Уайльдом и путешествовал по Нилу с другим писателем, Эдвардом Фредериком Бенсоном. Но ведь эта книга не про его пристрастия, верно? Тем более, что история у Хиченса получилась довольно-таки неординарной в сюжетном смысле. Кстати, и хичкоковское «Дело Парадина» -снято по его книге.

Рим, Гранд Отель. Рассказчик (его зовут Лутрелль) знакомит за обеденным столом двух своих друзей — респектабельных господ, ранее не представленных друг другу. Лондонский врач Питер Диминг и Вернон Кэрстевенен, богатый отшельник, вернувшийся из Алжира. Они оба были моими друзьями, и мне хотелось, чтобы они полюбили друг друга — вот так рассуждает инициатор встречи. Да, знал бы рассказчик, как глубоко он просчитался -ибо не друзей он свёл вместе, а будущих злейших врагов... Компания, по всей видимости холостая, и когда автор упоминает о показавшейся по соседству с ними писательнице, Маргарите Терраскальки, я решил было, что их трио сейчас же будет разбавлено обществом приятной дамы. Отнюдь нет — Хиченсу она нужна была только чтобы перевести разговор на тему животного мира, в котором та преуспела на писательской ниве. А для Вернона Кэрстевенена, данная тема и вовсе оказалась животрепещущей. Неожиданно выясняется, что один из собеседников далеко не прост, и он демонстрирует резковатые суждения . «Я жаждал заставить людей страдать так, как они заставляют страдать животных. Да, я жаждал увидеть проклятого спортсмэна на море, лицом к лицу с медленной смертью, бессердечного птицелова — в западне, раненого, одного, темною ночью в лесу, беспечного стрелка -затравленного собаками. Но в особенности часто я испытывал желание превратить человека, мучающего животное, в это самое животное и на время сделаться его хозяином.»...Дальнейшие события ещё более удивительны. Вернон сообщает, что у него несколько лет назад пропал черный пудель, которого он очень любил (ежели переводчик Гордон прав, то пудель был женского пола, и звали её Виспер). «Невозможно быть циником, когда она тыкается вам в руку холодным носом или осторожно и важно кладет лапу на ваше колено». Несчастный подозревал, что собаку подловили на улице вивисекторы и замучили до смерти. Выясняется, что у доктора Диминга в Лондоне тоже живёт черный пудель (и зачем он только сказал об этом...). Рассказчик, считавший себя близким другом, ничего не знал про его собаку. И одна из загадок завязки всей истории (да и просто сильный момент): почему же Вернон так напрягся, услышав это сообщение? «Дорогой мой, — сказал я, — надо стараться не думать об этом. Это нездоровые мысли.»... Почему он начинает относиться к доктору со странным подозрением, чуть ли не с манией, и начинает охоту за ним — в прямом смысле. Предположить, что Вернон подозревает доктора в том, что это он украл его любимого пуделя? Но нет, нам четко говорят, что Виспер давно умерла... «Нам простят наши дорожные костюмы и цветные галстухи.» Следует ещё более эксцентричный поступок — Вернон покупает мещанский особняк на Уимполь- стрит, 301, аккурат рядом с домом Диминга — поближе к волнующей его собаке подбирается, не иначе...

Конечно же, я не стану раскрывать сюжет полностью, но безумная атмосфера чего-то скрытого от человеческого разума пожалуй что ощущается. Возможно, некоторый минус книги в относительной предсказуемости — всё таки догадаться о финале можно и не будучи семи пядей во лбу. Однако, согласимся, даже к предсказуемому финалу тоже можно подойти по-разному — старательно или халтурно. Любопытны и отсылки к Провидению в ключевых эпизодах -что также выдает в авторе представителя старой школы.

Старый перевод иногда неплох. «Он поплатился за свою прискорбную небрежность, а общество осиротело, ибо ни один врач не пользовался в Вест-Энде таким доверием и уважением, как д-р Диминг».

Итого: 7.5 из 10.0 — глядя на название, ещё до чтения, гадал, про что же здесь пойдет повествование. Не могу сказать, что оказался близок к догадке. То, как автор планомерно подводит сюжет к кульминации взаимодействия необычного биологического треугольника Диминг — Черный Пудель — Вернон Кэрстевенен, делает данную работу запоминающимся образцом фантастических историй ужасов с участием животных.

Едва взяв в руки эту книгу и пролистав первые страницы, я решил, что передо мной одно из самых необычных сочетаний людей, времени и пространства, запечатлённое на бумаге — из тех, что видел за последние месяцы. Книга о цирке, которую иллюстрировал русский художник со сложной судьбой — рассказ об итальянской династии Фрателлини. А человек, записавший эту историю — Пьер Мариель, парижанин, не понимающий ни слова по итальянски. В качестве же автора предисловия выступает... немецкий сочинитель рассказов ужасов — Ганс Гейнц Эверс. Ну а замыкает эту странную комбинацию следующая отметка: Ленинград, 1927-й год — целых семь тысяч экземпляров выпущено государственной типографией Евгении Соколовой, проспект Красных командиров, 29. Вот так сувенир из НЭП эпохи...

Ганс Эверс интеллигентно рубит с плеча, и слова его дипломатично пытается передать опытнейшая переводчица Полина Самойловна Бернштейн: «За автобиографиями обращались к людям, прожившим исключительно интересную жизнь, но совершенно неспособным написать двух связных слов...Три Фрателлини являются совершенством в своей области. Фильм, граммофон и радио в поразительно короткий срок привели во всем мире истинное искусство, особенно изобразительное, к ужасному падению...Очень характерно для нашего времени, что для этого мы должны пойти в цирк и смотреть там трех клоунов!».

А вот точно ли мы должны идти смотреть на них? Цирк, клоуны. Тема, казалось бы, веселая, но ни одного, что называется, «прикола» я здесь не обнаружил. Ну не считать же таковым историю артиста Франсуа, которого хотели задержать в Германии полицейские — за то, что тот вез в сундуке «изрезанный труп».(Разумеется, то оказалась сложенная пополам кукла, размером с человеческий рост). И похоже, Эверс не зря был выбран для написания внушительного вступления, его присутствие привнесло свой оттенок, ибо всю книгу пронизывают болезненные случаи, рецидивы, изломанные жизни, и всё то, с чем, казалось бы, цирковая профессия не должна ассоциироваться у читателя. И ещё, будем знать теперь: всё, что авторы рассказов ужасов пишут о трагических случаях, ревности и сведении счетов на арене -- всё это правда. Биографию братьев Фрателлини и их многочисленного потомства пересказывать не буду, а приведу сразу несколько примеров из рассказа Пьера Мариеля. Начну с самого, пожалуй, запомнившегося случая. «В одном из странствующих цирков, имени которого мы не назовем, директор влюбился в артистку, работавшую на трапеции. Его мольбы, угрозы, принудительные меры не могли ее заставить изменить мужу и она с заслуженным презрением отнеслась к низости старика-поклонника..». Ну что, можно уже предположить, куда ведёт автор? Часть этого рассказа пропущу, перейдя к финалу: « Артистка высоко поднялась и бросилась вниз...подхватившая ее сетка вдруг разорвалась <...> Немедленно проведенное расследование выяснило, что сеть была посередине сожжена серной кислотой, и петли, при прикосновении падающего тела, порвались. Когда о случившемся хотели известить директора, его тело нашли в конторе; он покончил с собой». Да уж. Чем не сюжет для того самого господина Эверса.. В схожем ключе и реальные удары топором по голому черепу Альбера в Лондоне, когда тот забыл надеть деревянный парик; и тычок молотком в глаз артисту в Медрано, когда партнёр загляделся на юную зрительницу в зале; и акробаты с переломанными ребрами.... «Люди, потешающие других, не имеют даже права умереть, как все», — без устали повторяет автор. Ещё, оказывается, в русском цирке клоуну никогда не позволят показывать метлу (влияние арабского суеверия?), повесить костюм на спинку кровати — значит остаться на шесть месяцев без ангажемента; ну а сломать бутылку для масла — предвестник смерти. И ещё — диаметр арены во всех цирках мира ровно тринадцать с половиной метров.

Но придется вернуться к ужасам -для подтверждения вышесказанного тезиса. «Приключение, с которым пришлось столкнуться нашим друзьям в Блуа, заслуживает того, чтобы быть рассказанным учеником Эдгара По.» Говорится о полотняном куполе странствующего цирка -арену ставили прямо на чернозём. И однажды, когда Франсуа упал на землю, он до крови расшиб руку о что-то твердое, выступающее из под земли. То был человеческий череп. Итог- выбирайте сознательных подрядчиков -никогда не ставьте цирк на земле со старого кладбища...

«Публика не знает, что самые опасные упражнения, это как раз наименее волнующие. С акробатами на трапеции почти никогда не случается несчастий, в то время как двойное сальто мортале очень часто ведёт к смерти». В эту же категорию относится и описанный в книге «смертный прыжок», про который и читать то боязно (Мариэль пишет, что особенно он был популярен в Швеции и России). Это когда артист прыгает с трамплина через головы двадцати четырех солдат, стоящих в двух шеренгах со скрещенными штыками, причем они ещё и дают залп, когда пролетаешь над ними. Т.е.шанс либо на штык напороться, либо позвоночник сломать. Автор даже сравнивает это действие с удовольствием, которое испытывали римляне, глядя на гладиаторов... «Когда Франсуа был наездником, он нашел однажды свою лошадь окровавленной и охваченной страхом. Один из врагов, оставшийся неизвестным, перерезал ей жилы, и ее пришлось убить»... Сюда же -и про отравленных собак, и как однажды Альберу насыпали в трико порошок, вызывающий ужасный зуд, после чего он катался по полу уборной, как припадочный...

«Булен, знаменитый клоун и дрессировщик свиней, в отчаянии убежал с арены, когда его свинья стала жертвой несчастного случая. Несколько лет после этого влачил он жалкое существование, потом стал портовым рабочим. Неизвестно, что сталось с ним. Вероятно, ночью, в припадке отчаяния, он утопился «. Вот ведь как оно бывает — после смерти любимой свиньи и жизнь не в радость...

Хотя, может быть, я не совсем справедлив. Найдутся в книге рассказы и про мирные увлечения. Как Франсуа угадывает карту, которую вытаскивает из колоды кто либо из почтеннейшей публики? Да очень просто. Его колода состоит, как обычная, из тридцати двух карт, но все тридцать две -пиковые тузы.... Так ведь это -обман, значит. «Ай да фокусник! А ловко как он полтину превратил в пятак» (c). И про Дурова кое-что есть. «Этот русский клоун-балаганщик больше обязан своей славой случайным обстоятельствам, чем таланту. По его собственному выражению, он был политическим клоуном»... Но все таки, автор постулирует что то вроде того, что жизнь нельзя рассматривать как товар, и иногда луч радости значит больше, чем десять мрачных лет. Нет денег-можно опьяниться не вином, в воспоминаниями -о шумном, волнующем цирке...

И всё таки, читал я эту книгу не очень внимательно. Цирк — зрелище, требующее визуального наблюдения. Нужно ли восторгаться старым бурным биографиям героев, или, напротив, сочувствовать им? Здесь как будто не хватает живых фотографий. Цирк был другим, без гламурного лоска и коммерческих телетрансляций. И теперь понятны слова автора предисловия о том, что биографии трудно пишутся (он, правда, приводил в пример Гагенбека, директора гамбургского зверинца), а уж такие тем более. Рассказывать как есть, или приукрашивать? Автор выбрал свой путь, но без раскрытия профессиональных секретов...

И сейчас, пока дописывал этот текст, услышал, как уличные музыканты неподалеку сыграли песню, где присутствуют следующие слова: «Гитара, виски, джин... иду по пабам.». А может, все таки лучше идти в цирк? Как-нибудь...

Четыре странных предмета, завернутых в бумагу, были вытащены из старого драного черного чемодана и переложены в другой чемодан: выцветшая и чем-то заляпанная грязная рубашка, пеньковая веревка, деревянный шкив манрикири, и ...засушеннный человеческий палец. Да уж, как говорится, не всякая находка — клад.... Но почему, семь лет назад, потеряв эти предметы из тайника, обычный рабочий часового завода уходит дома, бросает жену и ребенка, и... наконец, вешается на вершине пагоды?..

Звучит всё это, конечно, загадочно, только вот кого нонче привлечёт такая «загадочность»? Тем более, в итоге все сводится к старой восточной пословице: «Если будешь долго сидеть на берегу реки, то рано или поздно увидишь, как по ней проплывает труп твоего врага.»... В послесловии Эдогава-сан был скуп на слова, ограничившись лаконичной констатацией. «Роман печатался в журнале «Хинодэ». Центральную линию я взял из романа Сименона «Висельник из Сен-Фольена», но в целом сюжет был не очень близок к оригиналу. Война в Тихом океане приближалась, запрет на издание детективных историй усиливался, и это была моя последняя длинная работа перед войной. Я не испытывал никакого энтузиазма, и мой индивидуальный стиль в этой работе почти не проявился». Вот и всё. Для чего за основу было взято чужое произведение, и почему для подражания был выбран именно Сименон — ничего не говорится. Добротный автор, но известно, что американцем Ван Дайном Рампо восхищался гораздо больше, и мог бы переработать какое-нибудь «Дело Бенсона». Но, как говорится, бедному одеться — только подпоясаться -значит, что ему дали, то и дали. Тем более, выбор автора из США в качестве образца для подражания в те годы у них могли и не понять... Правда, автор слегка лукавит насчёт отсутствия своего стиля — начало романа вполне отвечает его традициям. А вот для дальнейшей части комплименты стоит приберечь.

«Кавадзу получил предложение подняться к нему наверх в студию. Похоже, этот художник был эксцентричным парнем — не всякий бы пригласил незнакомца домой в первом часу ночи....Странность заключалась в том, что на каждой из двух десятков картин, написанных маслом, была изображена одна и та же пагода. А если присмотреться, на некоторых эскизах было видно, что с вершин свисает что-то темное...». Про что же роман 幽鬼の塔 (~«Мертвец с Колокольни»)? На русский язык он официально не переводился (скорее всего, шансы на такое издание сейчас не выше, чем шансы на восстание Рампо из мертвых в виде зомби)... Эдогава-сэнсэй безбожно содрал с Сименона ключевые эпизоды, а добавить свои, отличные от них, побочные — тут уж особого мастерства и не требуется. Вместо любителя трубок Мегрэ здесь действует горе-детектив любитель, изощренный мастер ручного труда Сабуро Кавадзу. Он, конечно, более эксцентричен, чем упомянутый персонаж Сименона — суть в том, что Сабуро, вероятно, получает какое-то скрытое удовольствие шпионя за людьми (и оправдывая это потенциальной жаждой сыска и желанием раскрывать преступления). Шатается по свалкам, переодетый бродягой, на вечеринки отправляется в костюме аристократа, а то и по крышам ползает с биноклем — на все способен, лишь бы подглядеть за кем-нибудь. В данном же случае Сабуро залезает на мостовую опору, и выслеживает странного типа, который намеревается то ли сам нырнуть в речку Каму...брр... в Сумиду, то ли выбросить нечто ценное. В итоге же этот человек выбрасывает старый чемодан, оставляя себе подозрительный сверток. Сабуро продолжает наружное наблюдение, и даже покупает вслед за незнакомцем новый чемодан «Бостон», а после селится с ним в соседний гостиничный номер. Разгорячённый любопытством, подглядывающий детектив забегает к соседу в номер, пока тот на пару минут отлучается по важным делам, и быстро меняет чемоданы на футоне — т.е. оставляет свой, пустой, и забирает чужой — с неизвестным содержимым. И далее, самое забавное — Сабуро искренне недоумевает, почему незнакомец начинает чуть ли не рвать на себе волосы, обнаружив, что в его чемодане отсутствует тот самый сверток. Хорош детектив. Обокрал «клиента», и еще испытывает искреннее удивление, глядя на реакцию потерпевшего... Сабуро, невольно сподвигнувший человека к самоубийству, намерен раскрыть тайну, тем более что у него появляется нить — за тем свертком охотится богатый господин Синдо. Какую же ценность заключают в себе эти дикие предметы? Кому и для чего они нужны?...

Что же получается. Не считая лихого начала — заурядная детективная история, где до конца совершенно не ясна мотивация персонажей. Мы только в конце узнаем, что погибший вместе с пятью другими одноклассниками и вдохновляющей их девой состоял в неком оккультном клубе. Члены его были повернуты на психических экспериментах (видный политик, крутой писатель и сумасшедший художник), и свято верили в спиритические возможности покинувшей их навсегда прекрасной Сидзуэ. По идее, эту тему и надо было раскрыть как основную, каким-то образом обозначив по ходу. Но всё выходит так, что психологические аспекты не раскрываются, акцент делается на активные перемещения «сыщика» и выражение его недоумения — особенно после переговоров с многочисленными невменяемыми лицами, по следу которых он идёт.

Итого: франко-японская коллаборация на основе не самого известного материала. В концовку автор добавляет песчинку народной мудрости, отсутствующей у скупого месье Сименона («... прощайте, -с этим словами детектив выбрался из подвала и зашагал прочь, навстречу красному закату....»). Пожалуй, одна эта строчка посодержательнее, чем весь роман. Солнце близится к красному закату, а путь еще долог. Все мы стареем, но успеваем ли исполнить всё задуманное? Наверное, примерно так можно понять мысль автора...

Один некогда известный музыкальный критик сказал как-то раз про Цоя примерно следующее (дословно не помню, но суть была вроде бы вот в чём): он не был большим мыслителем, писал просто, но при этом, мол, в этой простоте и заключался его талант... Ну, на самом деле, еще Максим Горький говорил, что «люди запутываются в массе лишних слов.» Наверное, то же самое можно сказать и о творчестве Рампо Эдогавы: писал он кратко, но очень много в количественном отношении (и порой весьма впечатляюще). А длинные произведения не любил — нередко признавался, что брался за них, даже не проработав свои сериальные сюжеты целиком, и потому многие из них он так и не довёл до конца, забросив прямо на середине. А так — имя Рампо, конечно, известное, и уже несколько десятков лет у нас перепечатывают одну и ту же стабильную горстку рассказов, переведенных еще в конце 80-х: немного про Акети Когоро, в той же компании неизменное «человеческое кресло» с «чудовищем во мраке» вприкуску, немного психологического «саспенса», и что-то еще по мелочи. Свежий пример -недавний анонс от Азбуки («Волшебные чары луны» *), где, конечно, не представлено ровным счетом ничего нового, что можно было бы добавить в переводную библиографию писателя. Правда, именно этот случайный анонс и сподвиг меня написать следующие строки.

Так вот, помимо массы прочих рассказов, совершенно у нас неизвестных, существует множество статей и эссе, которые Рампо сочинял по настойчивым просьбам своих редакторов — найти их в сети не проблема, главное, разобраться, как прочитать (ведь не переводят же...). Они такие же ёмкие, как и его художественные произведения — мысли обескураживающе простые, но при этом подкупающие своей непосредственностью. Вот, например: «... я бы предпочел создать детективный роман, который смогут понять только два человека в мире, как это было сказано о теории относительности. И я хотел бы гордиться тем, что только я знаю, насколько хорош этот роман. Это звучит как мечта, но такой роман стал бы богом среди всех детективных романов». Или вот еще: «Поздно вечером, когда шум затихает и даже крысы смолкают, лишь изредка поскрипывают половицы или деревянные опоры от ветра, я лежу дома на полу и думаю: «Что же мне делать? Я размышляю над вопросом: как придумать преступление для очередного рассказа, чтоб не было улик — изобрести способ, который еще не использовал никто... Для того чтобы написать «Ходока по чердаку» **, я действительно облазил весь чердак своего дома. Я зашел так далеко, что искал отверстия в досках, в которые можно было бы капать яды... Юджин Батлер, Уэйнрайт, доктор Вебстер, Ландрю и Армстронг — все они вызывают мое неподдельное восхищение. Если бы я обладал хотя бы половиной их дарования, то мог бы писать величайшие детективные и криминальные романы всех времен...». Звучит провокационно -ибо перечисленные имена далеки от мира искусства (это из эссе «Как я решил стать плохим парнем»), но, скорее всего, данная фраза была написана для привлечения внимания. О литературных «корнях»: «...когда я прочитал «Братьев Карамазовых» и «Преступление и наказание « в японском переводе, то был тронут. С детства я прочел много книг, но По, Танидзаки Дзюинтиро и Достоевский стали для меня самыми впечатляющими открытиями на всю жизнь». Интересный выбор. Три автора — три разные части света. Есть у Рампо и детективный рассказ, где он заимствовал идеи из книги Фёдора Михайловича.

Конан Дойля он, конечно, уважал, но не ставил слишком высоко: «Блеск дедукции сыщика в детективных романах заключается, при ближайшем рассмотрении, не в дедукции, как таковой, а, главным образом, в причудливых методах преступления, придуманных автором. Говорят, что Шерлок Холмс был неплохим детективом, но на голой дедукции он бы далеко не выехал. Одна она не захватила бы читателей до такой степени, если бы преступники не совершали преступления, невероятно странные по выдумке и исполнению»... А ведь дельная мысль-то. Что бы осталось от «великого детектива», если бы он постоянно расследовал рядовую бытовуху о наследстве или кражи из магазинов, а не изучал, к примеру, код «танцующих человечков», или не искал следы змеи в закрытой комнате? Да почти ничего...

Об ужасах. «Существует много других ужасов, которые можно описывать. Например, таинственная дрожь, которую я испытываю, когда смотрю на некоторые фотографии. К ним же относятся голоса, которые я слышу по телефону или радио. Но, наконец, возможно, более пугающим, чем всё вышеперечисленные, является страх быть человеком. То есть потаенный страх, который мы испытываем, когда заглядываем внутрь себя. Мне кажется, что в мире нет ничего, что пугало бы меня больше, чем я сам. Дорогие читатели, попробуйте взглянуть на свое лицо в зеркало. Не чувствуете ли вы, стоя в собственной тени, некий глубокий страх?». (Сказанное звучит может быть и смешно, но Рампо писал это в 20-х гг, когда многое было в диковинку, поэтому ему простительно...).

Или вот еще, на мой взгляд, любопытный фрагмент. Показывает писательский «дар предвидения»: «Я часто сочиняю истории, которые многие люди не рассматривают всерьез, среди них встречаются и такие вещи, которые даже я сам долго не решаюсь публиковать — настолько абсурдными представляются заложенные в них идеи. Например, однажды я написал историю о муже, играющем двойную роль в отношениях с женой — притворяясь по ночам другим человеком — её же любовником ***. Сюжет был настолько нелеп, что одни люди высмеивали его, а другие осуждали его как «противоестественный по своей природе». Я и сам настолько сдержанно отнесся к выдумке, что даже добавил в конце примечание о том, что всё описанное — ложь. И что бы вы думали ? Спустя некоторое время я получил письмо от одного журналиста из Осаки, который рассказал мне, что почти всё, описанное мною в этом рассказе, уже произошло в жизни его знакомого доктора, который сыграл греховную сексуальную шутку с собственной супругой... Точно также позже нашлось воплощение в жизнь эпизода, который я сочинил в истории про близнецов — это произошло в США. Наконец, мне приходило сообщение из Хоккайдо, где проживал самый настоящий «ходок по чердаку» — точь- в-точь как в моей истории. Конечно, между этими историями и реальными происшествиями нет никакой связи, но всегда в мире находятся люди, которые на шаг впереди любых моих вымыслов...».

Ну и, наконец, секрет создания легендарного «Человека-кресла». Здесь я ожидал чего-то более захватывающего из творческой лаборатории автора, но всё оказалось прозаично. «Я думал назвать этот рассказ «История человека, ставшего креслом», но скромное «Человек-кресло» звучало таинственнее, и я решил остановиться на этом названии. С некоторой гордостью могу сказать, что этот рассказ занял первое место в опросе читателей журнала «Кураку». Мне показалось, что я вдруг в один миг стал великим писателем. Ведь писатели романов — они радуются, как дети... Когда Кавагути-кун попросил меня написать рассказ, похожий на «Ходящего по чердаку», у меня, конечно, не было готового сюжета, поэтому летом я сидел в своей комнате наверху, откинувшись в плетеном кресле — глядя на другое плетеное кресло напротив, и чувствуя себя немного рассеянным. Пока я повторял про себя слова «кресло» и «стул», мне вдруг пришло в голову, что форма кресла похожа на форму человека, сидящего на корточках, и что большое кресло позволит влезть в него живому человеку. Я начал думать, что было бы страшно, если бы мужчина или женщина сидели на таком кресле где-нибудь в апартаментах, а внутри него бы скрытно притаилось живое существо. Мне показалось, что это чересчур причудливо даже для вымышленной истории. Поэтому, чтобы узнать, сможет ли человек заползти в кресло или нет, я решил опытным путем установить истину. Я слышал, что в Кобе где-то есть мебельный аукцион редких вещей, и обратился к Сейси Екомидзо, чтобы он подсказал мне, где находится этот рынок. Мы пошли с Екомидзо искать рынок вместе, прогулялись по Кобе и, в конце концов, обнаружили большое кресло, выставленное прямо перед мебельным магазином. Именно такое кресло, которое я и искал — будто созданное для моего рассказа. Удача!». (Что то мне подсказывает, автор лукавит, и Екомидзо был выбран отнюдь не в качестве гида — думаю, тщеславный Эдогава-сан сгорал от нетерпения поразить коллегу необузданной фантазией)...

Вообщем, много еще чего можно процитировать из статей и эссе. Отдельного отзыва заслуживает рассказ Рампо о встрече с четой Хичкоков («Хитчем), или о письмах с угрозами, которые он получал от поклонников. Интересны и обзоры творчества других авторов, не только детективщиков, вроде Буагобе, Хьюма или Ван Дайна, но и в т.ч много и тех, которые писали о сверхъестественном.

«Есть такой американский автор рассказов о призраках, Лавкрафт, умерший около двадцати лет назад. Он был неистовым человеком, одержимый историями о привидениях, и из-за болезни всю жизнь провел в своем доме в Новой Англии, предаваясь безумным фантазиям и записывая их на бумагу. В рассказе Лавкрафта «Ужас Данвича» также присутствует невидимый призрак. Это не человек, а монстр из четвертого измерения, пробравшийся в наш мир. Крестьянин внезапно сходит с ума и строит двухэтажный амбар, похожий на большой буддийский храм. Что находится внутри, мы даже не знаем. Наверное, у крестьян нет ничего, что можно было бы поместить в такое здание...»

* В подтверждение слов: https://fantlab.ru/edition420876

**Удивительно, но факт: эта мастерская вещь за добрую сотню лет так и не переведена на русский язык: https://fantlab.ru/work232384

***Эдогава-сан имеет ввиду вот этот рассказ: https://fantlab.ru/work232383

Итого: самое главное — несмотря на то, что он читал много разных авторов, старался придумать что-то своё, что не встречалось еще ни у кого. Если бы издатели, перепечатывая рассказы Рампо, прикрепляли бы в конце книги избранные статьи этого автора, думается, они бы органично сочетались с художественным материалом.

«Роковой браслет, или Приключения русского царя Петра Великого во время нахождения его в Вене», — столь удивительные старинные заголовки, отдающие шрифтами, ушедшими в прошлое, и страницами с «лисьими» пятнами, заставляют меня задерживать на них внимание.

Да, та самая Вена, где у Остапа Бендера был знакомый дипломат... Правда, пришлось потрудиться, чтоб найти перевод — а переиздание, разумеется, ждать бесполезно. Имя немецкого (или австрийского ?) автора, Теодора Шейбе сейчас навряд ли известно, но зато раньше кое-что о нем знали составители словаря «Брокгауз и Ефрон» (они нарекли его автором «летучих листков»). Ну и кое-что любопытное про Шейбе находится в сети на тематических сайтах: «...другим мастером «кровавых» романов являлся Теодор Шейбе (1820-1881). Он написал «черный» роман «Графиня Стефания, или Узник в замке Ангелов» (1879), в котором искусно показано замуровывание Иосифа II в Ватикане. В 1880 году этот шедевр был самым читаемым романом в Австрии — при условии, если верить рекламному проспекту.»..

Характеристика своеобразная, но что касается «Рокового браслета» — это действительно исторический роман, частично построенный на старых австрийских легендах, и включающий в себя описание вполне реальной встречи 26-летнего Петра Первого с императором Леопольдом, состоявшейся в июле 1698-го года в венской резиденции «Фаворит». Той, где Петр I на костюмированном балу масок произносит тост: «Насколько я знаю, великий царь в Москве во всяком благополучии. Он – друг Их Императорского Величества и враг его врагов и настолько простирает свой интерес и любовь, что когда бы этот стакан был полон яду, то я все же готов был бы его выпить». Пётр прибывает в Вену с дипломатической миссией, призванной объединить усилия двух стран — в компании Лефорта, Головина, Апраксина и прочих. Но царь явно не торопится возвращаться — он неспеша перенимает опыт, и предпочитает передвигаться по городским улицам в образе простолюдина, наблюдая за обывателями, между делом помогая кому-нибудь из страдающих — зуб, например, выдрать, или в проблему какую вникнуть. А может и к принцу Евгению Савойскому заглянуть. Смотря как настроение. Таковы легенды — чем то напоминающие рассказы о халифе Харуне ар-Рашиде, который, как известно, любил в компании великого визиря незаметно побродить по городу Багдаду....

Однако, помимо всего прочего, роман Теодора Шейбе, оцеплен крепкими узами беллетристики («кольпортажными», как тогда говорили). Центральная фабула достаточно занимательна, чтобы остановиться на ней подробнее. Примечательно выглядит авторский прием связывания персонажей не через личные взаимоотношения, а через вещественный предмет (браслет, стало быть — работы Челлини — между прочим, с красивой надписью «Je pense a vous»), годами переходящий из рук в руки. Два всадника, скачущие по степям Моравии (в одном из них, судя по осанистой фигуре, треугольной шляпе, закрученным вверх усам и прочим приметам, угадывается кто-то до боли знакомый...) встречаются в поле, и одновременно бросаются на землю подобрать кисет — выброшенный из проезжавшей кареты какой-то немолодой дамой, явно подвергшейся насильственному сопровождению. Внутри — запечатанное письмо, помеченное знаком «передать лично в руки преподобному Аврааму». Жребий выпадает в пользу императорского драгуна Конрада, а таинственный незнакомец скачет дальше...

Так что же дальше. Царь Петр, только что потрудившийся плотником на голландских верфях, добирается со своей свитой до Вены, и заселяется в княжеском доме Турнштейнов, где ему вроде как собираются сватать графову дочь, Жанну. Однако, Петру I больше по нраву приходится скромная Екатерина, дочь венского палача (!) — кормилица тайно проводит девушку на бал масок у Леопольда, где и происходит их знакомство. (И только в конце книги становится понятным место в истории этой Екатерины — чего никак нельзя было ждать поначалу, ведь палач в Вене — человек вне закона. Правда, Петра I это нисколько не смущает. «У меня нет королевств, которые можно было бы поставить на кон. — Но у вас есть другие богатства, которые стоят гораздо больше...» (об игре в шахматы...). В чем же скрыта главная интрига? А вот в чем. Представитель высшего дворянского сословия, сволочной маркграф Мелапи, обманом наживший состояние, крайне заинтересован в том, чтобы успеть перехватить письмо, содержащееся в том кисете, ибо оно способно пролить свет на несчастную судьбу Амалии из Дураха, отсидевшей в швабской тюрьме восемнадцать лет по ложному доносу. Это мать двоих близнецов, брошенных в реку, и которых по воле случая некогда спас палач Яков, приехавший к Дунаю жечь местную ведьму. И ключ ко всему — браслет, который восемнадцать лет назад случайно выпал с руки убийцы, вершившей это кровавое дело. Найдешь обладателя браслета — найдешь убийцу. А в настоящее время браслет оказывается в руках Великого Петра, который заинтересован в оправдании своей потенциальной любовницы, несчастной Екатерины, обвиненной в воровстве (хоть и говорят, дескать, что дочь палача — девственница навсегда). При этом, царю необходимо держать ухо востро — он наживает врагов не только из местных, но кое-кто охотится за ним, следуя по пятам в Австрию из России. «Мы должны отдать себя под защиту Божью и продолжать свой путь без страха», — сказал царь. «Тот, кто проявляет страх в себе, тем самым вселяет мужество в своего врага. Я считаю, что назначен Богом для свершения великого дела»...

На самом деле, автор весьма грамотно делает, нередко передавая сюжетную инициативу от Петра к другим лицам (всё-таки, чем больше в тексте царских диалогов — тем больше вероятность допустить историческую неточность); и потому в игру нередко вступают и как выдуманные персонажи, так и другие члены петровской свиты, как, например, г-н Лефорт. Друг Петра оказывается кровно замешан в родстве кое с кем из местных- да еще как замешан. Такое Лефорт отщебучил, кто бы мог подумать.... Небольшое слово Францу Яковлевичу: «В мире есть вещи, — продолжал Лефорт, — которые признаются вечно истинными без доказательств, без участия юристов. К ним относятся вера в Бога и в бессмертие души. Нравственное убеждение, которое не доказано, не имеет юридической силы, однако оно оказывает огромное влияние на судьбы людей и является единственным мерилом их ценности и действенности.»

Надо отметить, Шейбе не пытается подавать образ Петра Первого в чересчур геройском стиле (что и не позволяет скатываться роману до откровенной бульварщины) — например, в уличном «экшн» эпизоде на первый план выдвигается сопровождающий, Меньшиков — заслонив собою царя, он протыкает шпагой грудь нападающего, при этом спустя несколько минут друзья проявляют изрядное хладнокровие, производя осмотр безголового трупа; и царь выделяется, скорее, проникновенными речами. Любопытны и исторические зарисовки о Вене — в т.ч. малоизвестные факты о том, что вредителям уличных фонарей рубили правую руку.

Вообще, с читательской точки зрения, получить в персонажи Петра Первого — шанс не самый заурядный (пусть Шейбе и писал с элементами «альтернативной биографии» -особенно что касаемо будущей супруги царя). И так ли много существует художественных произведений с Петром Первым? Пушкин, А.Толстой, кое-что менее известное приведено в книге некой Ксении Гасиоровски, выпущенной в 1979-м году в университете Висконсина: у нее в разделе «fiction» перечень побольше будет — целая страничка произведений с Петром наберется, но только отечественных авторов. Поэтому, вывод — царь Петр Первый в старой зарубежной беллетристике — товар штучный, а значит, заслуживающий некоторого внимания. А с учетом того, что Теодор Шейбе объединил несколько легенд в одну, худо-бедно связав все концы, роман и вовсе можно считать неплохим образцом творчества авторов второго — или третьего ряда. Да, вот он, гибкий ум беллетриста — тайной Вены, способной решать судьбы высокопоставленных особ, владеет не кто-нибудь, а мрачный, отчужденный от всего мира, палач. Палач, чья дочь, как и полагается, должна найти истинного родителя... Вообщем, как говорил один петербургский радиоведущий — то, от чего ходил ходуном бабушкин сундук. Или, может, чердак ходуном ходил. Не помню уже...

У писателя для «низших слоев читающей публики» Н.Животова имелся опыт «перевоплощений» — однажды я читал книгу, как он побывал в роли извозчика. Что ж, настал черед узнать, как он столь же скрытно овладел профессией «оффицианта» и «проинтервьюировал» своих новых «коллег».

Для начала — немного цифр по-животовски (шёл 1895-й год). На 644 трактирных заведения Петербурга приходятся всего 2 хороших трактира и «8 приличных». Вот это да... На естественный вопрос «почему?», возникающий при виде данной статистики, следуют столь же прозаические выкладки: держать дорогие заведения хозяевам попросту не выгодно — клиенты в них, как правило, и требовательнее, и внимательнее, да и «обставить» их (между прочим — одно из главных качеств официанта, по наблюдениям автора...) себе дороже будет — скандала не обернешься. В то время как у «серых» вертепов чудовищная оборачиваемость. Например, вот что творится в одном из них, на Невском проспекте, в первом часу ночи (!). В трактире 86 столов и за каждым сидит по 3-6 человек. «Стыд, понятие о приличии давно утрачены всеми. Дамы сидят на коленах у кавалеров, кавалеры ноги вытянули на колени соседям .. теснота доходит до того, что некоторые пьют стоя, прикинувшись к окну, зеркалу или органу»... Вот так цифра. Выходит, в заведении единовременно находятся около 400-500 посетителей (из них около сотни, по замечанию автора — падшие женщины), при том, что, численность населения в городе, напомню, была тогда раз в пять меньше нынешней. За полчаса, что журналист наблюдает за процессом, буфетчик отпускает 34 полных графина водки и несколько десятков бутылок разного алкоголя при минимальном заказе пищи со стороны публики — заказано всего шесть бутербродов и немного огурцов с соленьями на весь зал...

Автор много рассказывает о труде «шестерок» и о тех условиях, что ставятся перед ними при приеме на работу. Владыка «Нанкина», Петр Петрович, строго напутствует новичка: «Для меня гость дороже халуя... Хозяйский интерес соблюдать. Стараться нужно дороже товар подавать. Предлагать умеючи. В морду ли дадут, горчицей рожу вымажут — кланяйся и благодари. Понял?»... О своих новых «коллегах» Николай Николаевич также отзывается не особо лестно. «Особенно неприятно поражала их нечистоплотность. Сморкаются в руку, вытираются той же салфеткою, которой протирают гостям посуду. Нюхают табак и теми же пальцами сейчас ломают хлеб. Берут все из общей миски и туда же бросают свои огрызки, объедки. Между тем, среди этих четырнадцати шестерок есть прыщеватые, угреватые, болезненные, быть может и с дурной болезнью. Их никто не свидетельствует, хотя они ежедневно кормят и близко соприкасаются с сотнями гостей...». Как-то несколько брезгливо отзывается автор и о совместных обедах с дружественным персоналом: «Ели все из одной миски. Я захватил своей ложкой какой-то неопределенной жижи и с трудом проглотил. — Не хочется, сказал я, положив ложку.// Коллеги, однако, уписывали с аппетитом и выхлебали всю миску до дна. Меня командировали за вторым блюдом. Я притащил огромную сковороду жареного картофеля и каких-то мясных обрезков; повар не пожалел сала, которое испортилось, и его все равно надо было выбрасывать. Сковорода вся была залита жиром. До этого угощения я тоже не решился дотронуться, хотя очень скоро сковорода была очищена...»

С удовольствием отмечены и характерные приемы — как «оффицианты» подставляют лишние пустые бутылки — для счета — подвыпившим гостям («на 3-4 бутылки примазывается одна, а если в компании есть «дама», то и две.»). Под «дамой» имеется ввиду специальная помощница лакея, которая входит с ним в «стачку»... Между прочим, описанное выше стало почти классикой. Припоминаю, как несколько месяцев назад писали о скандале где-то на улице Рубинштейна, где также участвовали прекрасные дамы, оформившие в одном кафе заказы на немалую сумму, пользуясь благосклонностью случайных знакомых. Чем и вызвали, впоследствии, волну негодования со стороны оных знакомых — когда те увидели счета на оплату и посчитали итоговые суммы неразумными... Или вот, говорится еще про такой приём: «Они заказали крюшон, потом другой, третий. Угощали актерок каких-то. Мы им первый-то крюшон сделали как следует, а второй и третий на простом спирту из сорококопеечного красненького, с апельсинами и сахаром. Они и не расчухали, а взяли с них по семь с полтиной, да еще и обсчитали на четыре рубля в итоге...»

Между тем, обращение «Эй, человек!» (как было в старом советском фильме) — это же всё оттуда, из животовских времён («человек — нечто среднее между половым и официантом»). И ещё, без комментариев: «если бы этот гость, которому сейчас так мило подали желе, видел бы как шестерка пальцем равнял это желе и облизывал свой палец!...Или пресловутая салфетка под мышкой, которою только что отер пот на лице и протер тарелку для жаркого...».

Что же в итоге. Не буду пытаться проводить какие-то тривиальные сравнения с современностью (как говорится, выводы каждый делает сам — в зависимости от собственного жизненного опыта...), но то, что Н.Н.Животов был мужиком наблюдательным, спору нет. Без знания документальной литературы не бывает литературы художественной. Интересно, те авторы, что сейчас сочиняют т.н «ретродетективы» или же «фантастические» книги о путешественниках в прошлое, рисуя безоблачную атмосферу (никак не хочется применять устоявшийся термин, синоним чего-то низкопробного — как говорил Е.В.Витковский — того, за что платят по «три текилы за продукт»...) много ли они читали таких очерков? Если бы много, то, того и гляди, «исторические» описания выглядели бы естественнее и достовернее. А то в них ведь подчас, хоть сюжет разворачивается, к примеру, в 1890-1900-е гг, решительно никакого представления об эпохе получить не удается. Несколько месяцев назад попала мне случайно в руки одна такая книжка. У этой «успешной» (наверное, можно так выразиться, учитывая число изданий в базе Фантлаба -даже у иных классиков столько изданий не внесено...) писательницы в числе главной приметы того времени был разве что усиленно отмечаемый (чуть ли не на каждой странице) дореформенный алфавит с «ерами», который её героиня постоянно разглядывала на вывесках. По мнению автора, видимо, как самое нечто из ряда вон выходящее. А больше, пожалуй, и ничего... В общем, возвращаясь обратно: достаточно прямолинейный и откровенный обзор, представляющий еще одну сторону ценностей старого «непарадного» Петербурга.

Придворный камергер Хануш Попп произносит однажды очень мудрую фразу: «Я еще ни разу не видел ни одного алхимика, который отказался бы от дукатов из королевской казны..». Действительно, слова камергера ставят под сомнение возможности алхимии, «благородной дочери неземных наук» — а как же умение посвященных трансмутировать ртуть в золото? Так было такое, или нет?...

«Звездочет» — исторический роман Йозефа Сватека, рассказывающий о временах, когда короли интересовались магией и искусством, а для решения проблем насущных спрашивали совета у придворных магистров, владеющих тайными знаниями. Эта книга помягче «Палача Праги», о котором я говорил в прошлый раз, да и стиль выстроен совсем иначе, но повествует примерно о тех же годах, и даже встречи происходят подчас на тех же самых улицах. Старая Прага конца XVI века со своей аурой: старинные церкви и часовни, роскошный Бельведер, дворцы вельмож и владык Богемии, и проч..

1584-й год. Во дворе пражского короля Рудольфа II появляется, проездом, магистр Алессандро Джеронимо Скотта из Италии. Успех в лабораторных опытах и точные астрологические предсказания позволяют получить ему хлебное место приближенного алхимика. Для укрепления растущей власти магистр готовится предъявить — в присутствии императора, неслыханное для Европы зрелище: он утверждает, что на языческом кургане близ замка Брандис захоронен саркофаг настоящей египетской мумии. Маэстро уверен: после раскопок и ожидаемых громогласных рукоплесканий ему наконец-то отдастся несговорчивая Зузанка, дочь богатого патриция. Тем более, для того чтоб убрать с дороги соперника, маэстро готовит настоящую «подлянку», в полной мере применяя свои «астрологические» таланты: всевидящий хрустальный шар являет рыцаря Олдрича очам юной девы в довольно-таки непристойной позе. Полюбуйся, мол, Зузанка, какого распутного негодяя ты в женихи себе выбрала...

«Скотта поднялся во весь рост и произнес следующие слова с серьезным видом: «Вашей светлости императору грозит несчастье от его собственных законных детей!». Характерно, что придворные советники во главе с гадливым камергером Поппом (нажившим, к слову, немалое богатство в царских покоях) выстраивают целую диагональ управления: по их наущению, адепт алхимии говорит и предсказывает именно то, что им необходимо. А в их интересы никак не входило пришествие ко двору испанской инфанты. Должен ли император Рудольф II жениться или остаться холостым — с этим был связан вопрос о престолонаследии Габсбургов... Хороша глава, где Якоб де Страда, управляющий художественной коллекцией в Градчанах, демонстрирует адепту художественные экспонаты, закупленные для императора (и опустошившие большую часть казны -особенно остро необходимые для переизбрания в Польшу дружественного наместника)... Зал Рафаэля; Бельведер, в котором Фердинанд I воздвиг в Праге величественный памятник искусству эпохи Возрождения; стены покоев, покрытые картинами самых знаменитых мастеров — фламандских, голландских, немецких, французских и испанских. «Праздник венков из роз» Дюрера, за который Страда уплатил десять тысяч дукатов. «Чтобы знаменитая работа немецкого художника не пострадала, — продолжал объяснять Страда, — император приказал перенести картину из Венеции через тирольские горы на плечах четырех крепких мужчин, которые без малейших последствий доставили ее в Прагу, хотя этот необычный способ транспортировки потребовал значительной суммы». Какая зарисовка о Дюрере, однако. Автор, должен был, как минимум, обладать некоторым кругозором, чтобы изложить сей факт...

Мне удалось верно предположить, каким образом будет изобличен маэстро во время трюка с показом египетской мумии — т.е. угадать то, в чем выявится его прокол. Правда, от этого авторский трюк не становится хуже: четыре с половиной века назад дело было, а бухгалтерские документы ещё тогда являлись началом всех начал при любой сделке... И, всё-таки, говорил ли господин Сватек о настоящей магии, или же выступал ее ниспровергателем? Да, большинство трюков магистра легко дешифруются, но кое-какие лазейки автор оставил. Остается некоторой загадкой, каким образом маэстро излечил за сутки дворянского посланника от тяжелой колотой раны. До конца не ясно, что за... «состав этой настойки — секрет магистра Сетониуса, государь, — ответил Скотт, — ни один алхимик не откроет другому столь драгоценный секрет...». Получается, что если синьор Скотта — шарлатан, то в его распоряжении оказались средства, полученные от того, кто обладал знаниями. Ну или как-то так... А так — как и в «Палаче Праги», сюжетная линия идет по спирали — вроде бы и нет чёткого противостояния кого-то с кем-то. Точнее, получается, что противники есть, но один из них даже и не догадывается о существовании у него соперника: ряд ключевых эпизодов отдаются на откуп судьбе....

6.5 из 10.0. «Само собой разумеется, старый Томеш тоже опорожнил свой кубок до последней капли, и мы подозреваем, что он проделывал это несколько раз в течение вечера, так что когда он укладывался спать ночью, у его ног не было и половины той ловкости и быстроты, какие они демонстрировали вечером....». А ведь неплохо сказано — и, главное, со знанием дела — что и является ценным качеством этой старой истории.

Да, когда то давно истории, подобные «Незрячим гребцам» считались аморальными, но разумно ли считать таковым рассказ, созданный для развлекательного журнала? Рассказ такой, каким он и должен был быть для предназначенного издания, равно как и для времени, когда он создавался. Здесь важен контекст, в первую очередь. Недаром он не перепечатывался четыре десятка лет. Одно можно предположить определенно — Ф. Фармер страсть как любил литературно изображать реки, моря и океаны, а обнаженных Венер, выходящих из раковин пучин морских — вестимо, еще больше...

Вкратце: героиня -секретарь из известной всемирной организации знакомится с греческим сыном миллионера, владельцем яхты, и соглашается на совместную прогулку по Эгейскому морю. После попытки изнасилования она сигает вниз с борта и пытается достичь берега вплавь. (Автор, очевидно, посчитал это остроумным— изобразить 25-летнюю женщину, которая будто бы ожидала чего то иного от данного путешествия -только чего интересно — что они в шахматы играть станут?.. Или, как знать, вдруг старик Фармер смотрел в будущее — ведь доплыви девушка до берега, исковое заявление, грозящее проделать весомую брешь в счетах богатого сына Эллады, было бы ему обеспечено). Попутно Джоан полностью избавляется от остатков одежды (это авторская попытка проявить остроумие номер два: его героиня по какой-то глубокомысленной причине считает, что без нижнего белья плыть будет несоизмеримо легче).

Девочку подбирают безбрачные монахи на острове, и старший дает указание подчинённым вернуть голую дьяволицу на материк. Те завязывают глаза и исполняют приказ. Но в пути они всё же пытаются согрешить и тянут к попутчице руки. Джоан раздражает исходящий от них козлиный запах, она отбивается веслом, и в конце концов сталкивает гребцов с лодки.

Далее уже не буду описывать происходящее, равно как и то, к кому в итоге возвращается целомудренная дева; скажу лишь, что фонтанирующего «твиста» так и не предвидится.

Да, рассказ вроде бы проходной, но есть одно но — читать это все же поприятнее, чем многие современные поделки, что случайно лезут в глаза, и дочитывать которые сил не хватает. К тому же вполне допускаю мысль, что в рассказе существовали актуальные на момент написания нюансы, и в каковых сейчас сложно разобраться ввиду упущенного момента — будь-то реальная подоплека, прототипы персон, их профессии, или даже выбор места действия. Потому не будем же забывать о творцах прошлого, равно и о том, как они изощрялись для воплощения своих «фантастических» замыслов.

Что общего между книгой «Корсиканские братья» и рассказом «Гость Дракулы»? «Мертвые ходят быстро» — слова из немецкой поэмы, ставшие известными благодаря цитированию у Брэма Стокера. Но ирландский стилист вовсе не был тем, кто первым пристроил их у себя — господин Дюма обогнал его на добрые полвека. В одном из ключевых эпизодов его повести корсиканец Луциан Франки обращается к рассказчику- мол, дорогой мой Александр — «вы забыли балладу Бюргера- мертвые ездят скоро...». И, главное: у французского романиста эта фраза приходится как нельзя к месту — она поясняет суть происходящего буквально.

Несколько месяцев назад о существовании «Корсиканских братьев» напомнило предисловие Денниса Уитли к одной из его книг. «Памяти прославленного рассказчика, Александра Дюма-отца, посвящается. Того, чьи книги доставляли мне огромное удовольствие в юные годы. Его герои, хотя и подверженные простым человеческим слабостям, подавали молодым великолепный пример мужества, верности и стойкости — именно поэтому я брал их за образец для героев своих книг»*... Мысленно отношу этого автора к категории «антикварных» — для которых важен не просто текст, но и источник текста, отвечающий духу времени; а потому искать современные переиздания (от «Арт-Бизнес-Центр», «Вече» и им подобных) желания не было. Это же всё равно как при посещении выставки XIX века лицезреть вместо оригинальных картин новодельные репродукции. Под рукой оказался вполне доступный скан книги под названием «Корсиканское семейство», выпущенной петербургским издателем Адольфом Плюшаром аж в 1847 году. Как нетрудно заметить, книга появилась при жизни самого Дюма (и было ему всего-то сорок пять — знаковая цифра для этого романиста) — спустя три года после выхода во Франции. Издатель Плюшар заведовал французским литературным салоном на Большой Морской улице, и, вероятно, он знал тех, кто знал автора книги лично. Эти факторы уже делают данное издание интереснее многих последующих перепечаток. Между тем, Плюшар делал книгу не для бедных, и бумагу не экономил — повесть разнесена на два тома, с щедрыми полями и отступами по каждой главе.

«Корсика — французская провинция, но она далеко ещё не Франция»... Март 1841 года. Может быть и были некоторые сомнения, что Дюма преподнес самого себя в роли рассказчика (повесть от первого лица) — хотя кто еще мог с увлечением рассматривать томик Гюго в чужой комнате, но окончательно они исчезают ближе к концу повествования, когда говорится о пьесе «Брак при Людовике XV», проходящей в Опере. Как рассказчик автор деликатен — если не сказать осторожен, да и об истинной причине его поездки с острова Эльба на Корсику ничего не говорится.

Сюжет построен таким образом, что представляется, будто судьба устраивает инверсию корсиканским близнецам Франки: Луциан, владеющий оружием и лично знакомый с главарями двух враждующих кланов, вынужден выступать мировым посредником в их многолетней ссоре, возникшей по совершенно дурацкому поводу, и где никакой угрозы жизни ему не предвидится. А вот второй брат, Луи — тот, что стал парижским адвокатом, напротив, вынужден сойтись лицом к лицу на дуэли в Венсенском лесу с опытным соперником. При том, что навыками стрельбы он не обладал. Да, как говорится, поменять бы их местами...

Повесть можно было бы счесть заурядным сочинением, если бы не пара обстоятельств, которые выделю: помимо заложенной мистики (что в исполнении Дюма не совсем привычно), им является эпизод в театре, предшествующий дуэли. Поначалу нелегко разобраться, что связывает между собой тесную компанию нескольких малознакомых господ и одну женщину в маске домино, не приходящуюся супругой ни одному из них. Что за «оргия» у них намечается? Равно как не ясна озабоченность Луи Франки, к которому рассказчик как-то чересчур рьяно проникается симпатией. Однако, casus belli подворачивается самым неожиданным образом. Стильные диалоги и то, как торопливо Дюма убирает из книги Эмилию, показывает, что он придавал ее участию в выбранном сюжете незначительную роль. Женщины — уже нет, а повод — остался. И да, если нужна иллюстрация, как и из чего в середине XIX века начинались дуэли — то вот он, готовый эпизод для хрестоматии: провести дуэль для этих респектабельных господ было все равно как разыграть партию на бильярде. И по ходу секунданты обеих сторон могли раскланяться друг перед другом, обсудить скачки, охоту и оперу... Пожалуй, стоит упомянуть еще и стародавнюю корсиканскую историю из жизни Франки- о Джудиче и Савелии. О том, как женщина истязала пленника в темнице, ежевечерне раздеваясь перед ним — на протяжении трех месяцев. Жестковато для г.Дюма, но напоминает сценарий фильма 70-х, снятого одним плодовитым итальянским синьором, прославившимся дешевыми лентами разносторонней тематики. Вот она где, преемственность...

* на правах примечания: Уитли действительно использовал в своем романе паранормальную связь близнецов, разлученных территориально — подобную той, что обрисована здесь между «корсиканскими братьями». Но он применил принципиально другой подход к раскрытию их тайны: в отличие от Дюма, увечье одного из близнецов является у него предвестником не одной смерти, а двух смертей...

Итого: повесть, которая говорит о грубых корсиканских обычаях просвещенным языком. Остров, где можно было найти ночное пристанище, постучать в любой дом. Хозяева не только бы дали кров, но ещё и поблагодарили бы утром за оказанное им предпочтение. И если бы в том доме жила женщина, то лучше было дарить ей платок, а мужчине — кинжал — для защиты от врага.... «Орландини, как кажется, был одного мнения с Лудовиком XV, который, как известно, говорил, что точность составляет вежливость королей.» И еще одна малозаметная деталь книги: здесь уважают точность. Не случайно, перед дуэлью, за семь минут до ее начала, Луи Франки снимает с руки брегет и передает его секунданту. Рассказчик, сжимая руку Луи, парирует превосходной репликой: «Через восемь минут надеюсь возвратить их вам». Однако, автор подразумевал, что всё уже предопределено заранее — каким бы ни был точным ход часов на вашей руке...

Слово «kat» в названии по-чешски означает вовсе не «кот» — как, вероятно, можно решить, а имеет более мрачный оттенок, сближающий его со словом «каторга». Это еще один роман из серии книг о палачах (они же «каты»): то были сходные сюжеты, некогда захватившие умы нишевых беллетристов в конце XIX века в Восточной Европе, и где ещё не утихли к тому времени легенды о господаре Владе Цепеше. Приключенческие романы о «работниках топора» выходили тогда один за другим, и всякий раз авторы пытались уверить читателей в каких-то человеколюбивых чувствах, якобы им свойственных, а выбор профессии — злой рок или вынужденное стечение обстоятельств. Дескать, настоящие злодеи — вовсе не они, а другие — те, что вращаются среди светского общества. А вот получалось ли это у них или нет — вопрос неоднозначный. Например, в настоящем романе молодой человек выбирает данное ремесло чтобы попытаться вызволить из темницы возлюбленную, пользуясь «служебным положением» — скажем так, как минимум спорный способ спасения. Ведь может всё и ровно по-другому обернуться...

Чешский автор — редкий гость на моей полке. О Йозефе Сватеке известно, что у себя в Праге он считался автором второго ряда, сочинял в основном исторические книги, особенно его интересовал период 1620-х гг. (некоторые из них были переведены на другие языки, но совсем немного). Что ещё известно. Здоровьем пан Сватек обладал, судя по всему, отменным: имел восемь человек детей от первой жены и дочь от второй — что есть весомое тому подтверждение; а также, видимо, не бедствовал, раз был в состоянии всех их обеспечивать... «Палач Праги» — зловещий приключенческий роман о цыганском проклятии (усердие, с которым автор кропотливо описывает подготовку к финальным сценам бичевания на морозе оголённой спины одной из главных героинь романа — далеко не предел его фантазии)... Криволинейное мышление всех без исключения персонажей делает роман нешаблонным, отчасти. «Тот, кто однажды протянул мне руку, навсегда исключает себя из человеческого общества и больше не сможет покидать круг палача, который он избрал добровольно», — говорит старый палач Георгий в одном из центральных эпизодов первой части. «Вот вам моя рука! Я буду вашим помощником», — отвечает ему юный Ян Мыдларж...

Северная Богемия. Лесная местность к юго-востоку от старинного города Хрудима. В развалинах древней церкви, у скалы, размещается цыганская семья. Глава племени ищет шестнадцатилетнюю дочь — молодую да раннюю, красавицу Лею. Она выжидает возлюбленного — Яна, двоюродного брата дочери богатого хрудимского «патриция». Охота в окрестностях Крастеца считалась подходящим занятием для дворянского сословия. Заслуживали ли четверо борзых, но всё же еще не сильно провинившихся дворянских отпрысков той кары, которую уготовили им эти бродячие предки индийских народов? Автору, как говорится, виднее. Старая цыганка вступается против насмешек в адрес внучки, и гадает поочередно по рукам знатной молодежи: Адаму Запскому, беспутному юноше, которому свалилось имение («некоторые черты его лица красноречиво свидетельствовали о том, что он уже испытал немалую долю земных удовольствий...»); влюбленной в него Доротке, а также их общей подруге. Всем им старуха предрекает неминуемую смерть на эшафоте (причем одну из девушек должны закопать в землю живьем). На вопрос, кто же будет палачом молодых людей, цыганка указывает на четвертого — самого скромного юношу в этой компании, Яна Мыдларжа...

Да, вот так начало... За что? Почему? Понятно, что по законам художественного произведения, всё предсказанное обязательно должно исполниться. Не буду пересказывать, как именно это происходит, но поступки героев выглядят подчас немыслимо (цыганское пророчество, не иначе). В романе две скорбные сюжетные линии о замужестве двух героинь. Но если одна из них — более-менее традиционная «krimi příběh», то вот вторая... контекстно будто бы взятая из «Молота ведьм» Шпренгера и Крамера — прямо готовый сценарий для исторического фильма об инквизиции Хасинто Молины. Доротка выходит замуж за старого мельника Иржи Вонюру и, заручившись помощью местной колдуньи, прибегает к испытанному «народному средству» — отравлению. В итоге, впереди — полыхающий костер для одной, и земляная яма для другой. Некоторую интригу составлял вопрос, как именно господин Сватек собирается приводить в действие механизм цыганского проклятия — необходимо ведь последовательно свести сюжетные линии в логичную связку с оным проклятием. Не могу сказать, что автор проявил себя таким уж виртуозом, но по мере исполнения завещанного, предполагаю, что первые читатели книги перелистывали страницы с запотевшими ладонями: таки да, так оно и есть, Ян Мыдларж становится палачом с мечом или лопатой в руках ... И в чем вина Адама? Только в том, что он, Адам настоящий отец ребенка Доротки, а не старый мельник Вонюра. Но стоит ли это того возмездия, которое обрушится на его голову? Другой вопрос — мотивация цыганки Леи. Откуда столько ненависти к сопернице, почему она уходит в добровольное заточение и воспитывает чужого ребенка — одна из сюжетных загадок настоящей книги.

Кроме того, господин Сватек преуспел в описании интересующей его эпохи в истории Чехии. Время конфликтов протестантских сословий, смены королей, католических значков на фасадах домов (к слову, у Адама конфискуют имения за участие в сопротивлении Фердинанду II). Видимо, автор бывал и на месте пражского дома палача Яна Мыдларжа на берегу Влтавы со стороны Каменного моста, и проходил мимо статуи святой Варвары...

Итого: 7.5 из 10.0. Да, как было у кого-то: «палач, палач, подожди немного, кажется это мои друзья скачут издалека...». Наглядная демонстрация разницы чешской литературы тех лет от, например, более распространенной французской. Здесь тоже любят и ненавидят до гроба, но не пьют дорогих вин и не устраивают вечеринок с масками домино. Благородные дуэли не в почете. Вместо Булонского леса и цветущих садов Версаля всё внимание почтенной публики приковано к Малой стороне Старого города перед ратушей на Староместной площади...

Две фотографии, заложенные между страниц учебника по экономике: на одной из них изображён роскошный дом в западном стиле, скорее всего из квартала Токио; на другой — деревенская постройка с широким карнизом, на фоне гор, где у рядом стоящих деревьев ветви сгибаются от плодов хурмы. Какую цель преследовал человек, сделавший эти снимки?.. Да, уже одна эта зарисовка говорит о давности написания романа — два снимка, найденные 26-летней Тейко в комнате мужа, являются единственной подсказкой в её руках. Сразу после медового месяца Кеничи Ухара уезжает в десятидневную командировку в Канадзаву. Но он не возвращается ни через десять дней, ни через тридцать — он уезжает навсегда...

ゼロの焦点 (~ «Нулевая точка») роман Сэйте Мацумото, автора, считавшего, что ключевая идея и мотив в детективных произведениях должны быть реалистичны и неотделимы от происходящего в обществе. Книга известна не только у него на родине (в одном из авторитетных опросов середины 80-х гг этот роман занял 15-е место среди лучших детективов Японии всех времен), но и за ее пределами — существуют переводы на европейские языки. Произведение отличается необычайно мрачной структурой: не наблюдается ни одного намека на просвет или хотя бы на что нибудь отдаленно веселое. Безутешная вдова (наверное, с некоторой осторожностью, можно так её величать...) начинает самостоятельные поиски бесследно исчезнувшего мужа. Концовка и вовсе экзистенциальная: берег Японского моря, тяжелые тучи, наблюдатель видит, как исчезает горизонт с маленькой лодкой — в ней одинокая фигурка, которая машет ему рукой на прощание — и через несколько мгновений тяжелые волны поглотят её...

Куда же исчез Ухара? Уехал в Канадзаву с напарником из рекламного агентства, скорее всего, для заключения нового договора с господином Муротой, директором кирпичного завода. Директор и его приветливая супруга всегда были добры к Ухаре. Потеряв мужа, Тейко начинает, наконец, соображать и понимать, как мало она о нем знала, кем он был и откуда пришёл...В качестве небольшого отступления: конечно, в японских книгах встречались самые разные мотивы, в т.ч. и такие, которые зарождались в головах героев после первой брачной ночи — однако, здесь очевидно, что Ухара вряд ли бросил жену, узнав, что она не девственница. Для автора по фамилии Мацумото это было бы слишком мелко. Но тогда что?... Вот еще одна зацепка: становится известно, что у хребта Ното покончил с собой, прыгнув со скалы, один служащий завода Муроты, и происходит это ровно в тот день, когда супруг Тейко должен был возвращаться домой. Оставленная прощальная записка красноречиво свидетельствует о намерениях. Нет ли здесь какой-то связи с исчезновением Ухары?..

А причем же «точка нуля»? В 1945-46 годах на улицах оказались тысячи молодых женщин. Достигшие нуля, как говорится. Некоторые из них становились так называемыми «пан-пан» — женщинами, которые ублажали американских солдат, разместившихся на базе. Характерной приметой этих женщин были яркий макияж и цветная одежда западного стиля. Японские полицейские пытались препятствовать их сношениям, и в обязанности Ухары как раз входила такая работа — в бытность его работы полицейским. Позже некоторые из этих женщин возвращались к обычной работе, выходили замуж, и старательно хранили прошлое в тайне... Вообщем, как там было у великого детективного классика: «Теперь же обращусь к вам, милостивый государь мой, сам от себя с вопросом приватным: много ли может, по вашему, бедная, но честная девица честным трудом заработать?...Пятнадцать копеек в день, сударь, не заработает, если честна и не имеет особых талантов, да и то рук не покладая работавши...»

Ну что ж, о дальнейшем продолжать будет спойлерно, могу лишь сказать, что в обрисованной мной выше завязке уже можно, при желании, примерно догадаться о мотиве. Правда, с позиции нынешнего времени, навряд ли он покажется правдоподобным и естественным — поэтому автору придётся поверить на слово. Ну, а с чисто жанровой точки зрения — чувствуется, что у Мацумото голова работала трезво и интенсивно — при желании он мог бы сочинять головоломки в стиле лучших англоязычных авторов. Мог бы, если бы захотел.

«Все, что она понимала в ту минуту, — это то, что она стоит на вершине утеса, где плачет море. То, о чем она мечтала, — меланхоличные облака Хокурику, бушующее море — растирались прямо перед ней.

Она подумала, что ее муж, возможно, безмолвно покоится под пенящимися волнами. Темный цвет волн легко создавал подобные иллюзии. Что она там делала, неподвижная и одинокая? Она была не более чем печальной и отчаявшейся женщиной, блуждающей в поисках пропавшего мужа... Солнце заходило. Тяжелые тучи омрачали море, и рев ветра становился все громче и громче, перекрывая шум волн. Тейко озябла с ног до головы, но ей было все равно: в памяти всплыла строфа из иностранного стихотворения, которое она выучила в школе...

Я — в могиле, у края земли,

Во склепе приморской земли...».

Итого: вполне неплохо, если бы не одно — жизнерадостности эта книга никак не добавит. Дедуктивная эквилибристика — это не всегда развлечение.

«Мои кости, моя флейта»... Чего я ожидал от книги гвианского автора? Наверное, больше экзотики, откровенности, констативной жёсткости, и каких-нибудь церемониальных действий. На деле, сочинение Эдгара Миттельхольцера скорее напомнило старый растянутый рассказ о привидениях в духе Монтегю Р.Джеймса, только вместо английского захолустья рисуется пейзаж удаленной гвианской плантации, где на лесопилке трудятся потомки голландских переселенцев...

Да, как звучало в пронзительном мановаровском куплете у Эрика Адамса и Джоуи Ди Майо: «Гайана...в культе проклятых душ. Мы встретимся снова — по ту сторону...»... Между тем, масса Миттельхольцер печатался в Советском Союзе — его имя промелькнуло в 60-70-х в двух сборниках (об этих переводных рассказах как-нибудь в другой раз...). Это автор из Гайаны (Британской Гвианы), иногда сочинявший произведения с примесью сверхъестественного, и в одном из них предсказавший собственное самоубийство (он умер «от огня» в 1965-м году)...

Чем отличаются повествования от лица первого и третьего? Для книги ужасов, как мне представляется, предпочтительнее вариант от третьего — ибо в таком случае мы не будем знать наперед, останется ли главный герой в живых. У Миттельхольцера выбран первый вариант (ему было так удобнее, повествование автобиографично, отчасти), что уже настраивает на добродушный лад. 1930-е гг. Рассказчик из цветной семьи («coloured family»), по имени Милтон Вудслей (автор был не чужд ономастике), художник-дизайнер. Как можно догадаться впоследствии, эта профессия нужна была автору только с одной целью — для того, чтобы рассказчик владел определенным воображением. Его берет под опеку респектабельный мистер Невинсон, управляющий директор компании «Бербис» Нового Амстердама («со светлым цветом лица, как у чистого белого.»). Здесь автор будто подчеркивает доброжелательность мистера Невинсона -в противовес позапрошлому веку — в отношениях с Милтоном у них формальное равенство, несмотря на то, что цвет кожи последнего чуть темнее («оливковый»). В руки Невинсону достается манускрипт от старого буффинда (т.е. сына негра и индейца), прикосновение к которому активирует дух голландского плантатора, погибшего в 1763-м году; и чье присутствие все члены семьи ощущают по игре на флейте. Взаимосвязь интересная — что-то вроде эфирного поля, распространяющегося от умершего владельца. Невинсон, его жена, дочь, и рассказчик Милтон отправляются вверх по реке в джунгли, к плантации XVIII века Goed de Vries, чтобы попытаться исполнить волю покойного — похоронить по-христиански его кости, а заодно флейту и мушкет...

Что же не получилось у автора? Здесь бы ему остановиться, и как следует проработать прошлое измерение истории: толково рассказать легенду о Яне Вормане — не совсем понятно, что на самом деле с ним случилось, и почему его душа не находит покоя два столетия. В романе же отзвуки событий прошлого преподносятся скомканно и сжато. Мы знаем только то, что этот плантатор был, наверное, не очень хорошим человеком (видимо, оккультистом), страстно любил играть на флейте, и покончил с собой во время восстания чернокожих рабов второй половины восемнадцатого века. Перед смертью он налагает проклятие на любого, кто прикоснется к его пергаменту: «бродячее шествие будет донимать их до смерти, пока мои желания не будут исполнены». Вот и всё. Никакой душещипательности здесь нет. Получилась скорее социально-историческая драма из хроники Гайаны. Но стоит отметить, автор прибегает к обширной палитре земных чувств, красочно описывая присутствие духа, следующего по пятам за спутниками: тут и зрение (особенно хороши отпечатки в виде флейты, которыми дух клеймил всех без исключения членов семьи Невинсона — ведь проснуться с такой отметиной в десять дюймов длиной на бедре, или на груди — как в случае дочки хозяина — это, вероятно, не самое желанное зрелище); звуки (все посвященные постоянно слышат какое-то булькание, шёпоты, и, конечно, игру на флейте); запахи (козлиные мускусные эманации- особенно неприятные чувствительному женскому обонянию), и прочая текстура. Вот только всё это вместе, играет не на страх, а больше на углублённый краеведческий экскурс.

Зато концовка, когда герои, наконец, решаются выдвинуться в поход за мелодией музыкального инструмента — к местонахождению костей и флейты, минуя всяческие такубы, лабарии и камуди, совсем нежданно навевает Жюль Верна: сходным образом колонисты острова Линкольна двигались в финале его романа вдоль провода — к открытию жилища капитана Немо. Как говорил чернокожий старина Наб — а ведь им тоже было тогда не до шуток: («- Что это значит? — вскричал Наб. — Уж не черт ли это звонит?»).

Итого: роман ужасов, который подойдёт тем, кто ужасы не любит. Вполне мог бы быть опубликован в журнале «Вокруг Света» без каких либо купюр, но не судьба. Однако, книга уже тем познавательна, что этот автор был знаком с духами Карибского бассейна не понаслышке, и он не читал чужие справочники или путевые заметки — всё дело в том, что он сам из Карибской страны...

«Я, находящийся в крепости Петра и Павла, называюсь аббатом Фальери... Мне известно место, где можно найти огромные богатства, и если бы я был свободен, то взял бы их, лишь протянув руки....»

Легендарная книга, о которой ниже пойдет речь, содержит просто потрясающий литературный плагиат не только на «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма, но и, что неожиданно — одновременно на «Историю об отрубленной руке» Вильгельма Гауфа. «Мертвые поля Сибири, или Тайны русского императорского двора» — роман объемный, поэтому в данном обзорном отзыве я коснусь только первой его половины, а до второй части руки у меня дойдут, может быть, через несколько месяцев... Этот автор уже без малого около века не является частым гостем на книжных прилавках (хотя до революции он переводился у нас регулярно): как известно, под звучным немецким псевдонимом «Виктор фон Фальк» скрывался поляк из зажиточной еврейской семьи — Генрих Сохачевский. А его роман о холодной Сибири когда-то давно выпускался с неплохими иллюстрациями, он выдержал несколько переизданий — в том числе в Голландии, Австрии и Болгарии.

»- Бояновскую я поручаю вам. В вашем распоряжении будет восемь дней, — сказал Бакунин. Исидор поклонился и поцеловал* руку Бакунину. — Вы будете довольны мною, — сказал он, — даже если мне явится сама Венера, она не ослепит меня».... Нет, это не дон Корлеоне. Главным героем, выполняющим связующую роль среди множества персонажей, является русский нигилист Михаил Александрович Бакунин, ведущий подпольную деятельность в царском Петербурге. Действие разворачивается в 1860-м году. Тайная полиция, по поручению Александра II, выслеживает некую Елизавету фон Паль — роковая повинность которой состояла в том, что она посмела вступить в половую связь с братом царя, и зачать от него внебрачного сына. Женщину конвоируют в Сибирь, где она становится «узницей в маске», и попутно сводит знакомство с новыми примечательными друзьями — беглым анархистом Бакуниным — всегда готовым помочь слабым и обездоленным; а также c безумным коммерсантом Бояновским, чья неверная жена, красавица Федора, является злейшим врагом нигилистов. Что касается маленького Володи, то после нескольких похищений, его следы теряются в Петербурге, и даже добрая горбунья Петровна не знает, кто и где прячет сейчас романовского отпрыска... По возвращении в Петербург, Бакунин превращается в прямолинейного маргинального мстителя — он разрабатывает план похищения дочери ненавистного ему миллионера Ягодкина -план, совершенно идиотский по своей сути, поскольку речь идёт о подмене её в собственном доме на другую девушку сходной наружности; но и продумывает замысел покушения на самого императора Александра. Царская полиция не дремлет — вскоре один из главных приспешников Бакунина, аптекарь Янис, отправляется прямиком в камеру Петропавловской крепости...

Ну что ж, для начала стоит заметить, что роман никак нельзя считать правдивым с т.зр. реальной хроники. Перед нами витиевато изложенная «альтернативная история». Михаилу Бакунину и впрямь приходилось ютиться в суровых застенках Петропавловки, но, только вот незадача — на самом деле в описываемые годы он пребывал в эмиграции. Не существовало и начальника царской полиции по имени «Иван Кардов», а упомянутый пожар в Иркутске хоть и был, но случился четвертью века позднее. Вызывает сомнения и греческая супруга Константина с истеричными наклонностями — по имени Гела. Скорее всего, Сохачевский позаимствовал образ этой женщины для великого князя из чьей-то другой биографии. Вероятно, выдуман и отчим Бакунина — красноярский кузнец Волков. Наконец, немного забавно звучит легенда о жестокости Петра Первого, откуда -то прискакавшего в Первопрестольную- якобы взятая из «московских летописей»: о том, как он отрубил правую руку татарскому князю Ярбо и привязал его к хвосту лошади, пустив вскачь -пристанище несчастный нашел близ монастыря святой Марии (!). Вопрос и кто таков «брат Евстафий», духовник царя, называемый «одним из самых влиятельных людей в России»...Касательно знания быта и географии Петербурга. Возможно, фон Фальк в ряде случаев намеренно упрощал описательную часть, а может и не обладал знаниями для подробных описаний. Хотя вот, в одном эпизоде, когда Александр II принимает Кардова, сказано, что царь достает из миски виноградинки и жует их — вполне сходится с биографическими источниками.

Роман держит память в тонусе — персонажей очень много, и у каждого своя, как правило, трагичная судьба — и для того, чтоб не запутаться в именах и связях, необходимо проявлять должную внимательность. А теперь, наконец, о замеченном плагиате. Заимствование из мастодонтального романа Дюма настолько явное, что пройти мимо просто невозможно. Так вот, когда нигилиста Яниса упекают за решетку (в подземельях властвует примечательный смотритель, старик с садистскими наклонностями — Пэддок), Бакунин занимает его место — вырядившись в рясу священника, и благородно обменявшись с заключенным одеждой во время разрешенного посещения. Сам по себе ход в приключенческой литературе не такой уж редкий, но вот далее...Бакунин знакомится с таинственным аббатом Эрнесто Фальери, в течении девяти лет и семи месяцев копавшим землю между камерами. (К слову — этому Фальери автор приписал еще и лавры Нобеля, именно его указав изобретателем динамита). Приехав в Петербург, Фальери жил в Екатерининском переулке — пока его не упекли в камеру, где он и придумывает массу полезных вещей, и даже сплетает из льяняных рубах веревку, длины которой хватит, чтоб спуститься с высоты Петропавловской крепости. Когда в крепость прибывает вода с Невы — в результате таяния снегов, происходит потоп — Фальери погибает, но перед смертью, по-отечески, успевает передать Бакунину бумаги, где повествуется его история (один в один напоминающая эпизод из рассказа сказочника Гауфа- того самого, где доктор вынимает сердце из груди женщины, ошибочно принимая ее за умершую); а также рассказывается о несметных богатствах аббата в долине Змей. Единственное отличие от Дюма — если Дантес, как мы помним, покинул стены замка Иф водным путем, подменив собой труп аббата Фариа, то для Бакунина путь выхода из крепости был пусть и схожим, но всё-таки земным — в Петропавловке тела умерших, как пишет автор, отдавали студентам-медикам для препарирования. Однако, даже мелкие детали о чём-то говорят. Сравним сцены «прощания»:

Дюма: «распорол страшный мешок ножом аббата, вытащил труп из мешка... поцеловал последний раз холодное чело, попытался закрыть упрямые глаза...»

Сохачевский: «Когда дело было сделано, он одел мертвеца в свою одежду. Затем он укрыл труп своего друга, еще раз поцеловал его в холодный лоб, и промолвил: — Прощай, дорогой друг, прощай, дорогой Фальери»...

«Три переезда равны одному пожару». Что ещё. Бакунин, пусть и прикрывается добрыми помыслами, тяготеет к жестоким порывам — однажды он пробует яд на собаке, и та немедленно умирает. В следующий раз он выкупает женский труп из тюрьмы для подмены (дескать, «там всё равно каждый день умирает по десятку арестантов»). В том же ряду и месть богачу посредством похищения его дочери-красавицы («ты ничего не сделала дитя мое, но согласно Библии, дети расплачиваются за грехи отцов»), и, наконец, его приказ о ликвидации другой женщины — любовницы начальника полиции.... Несмотря на стремительность событий, речь персонажей довольно-таки живая, и иногда они изрекают настоящие перлы:

Абрам Марголинский (хозяин аптеки, где укрывались нигилисты): «не все ли равно, целуете ли вы голову мадам Бояновской, если ее украшает простой цветок или когда на ней диадема стоимостью сто тысяч рублей?».

Смотритель Пэддок (в ответ заключенному, которого мучит жажда — намекая на скорое затопление): «- Воды? Ты хочешь пить? Подожди, пока вода дойдет до твоего рта, тогда ты сможешь пить сколько хочешь; тогда у тебя воды будет больше, чем нужно...»

*И в этой книге постоянно все что-то целуют: брат царя целует печать на конверте; влюбленный немец-учитель в слезах целует портрет любимой; садовник целует правую ногу князя; в сибирских полях целуют подол юбки подруги надзирателя; ну а сам Бакунин целует прямо в губы своих друзей нигилистов...

Итого: высокую оценку ставлю не за литературное качество текста (здесь-то как раз полным-полно уязвимых мест); а за саму идею создания книги на базе персонажей, которых вряд ли можно было представлять в образах, в каких они здесь преподносятся. Поль Мориа, несомненно, вдохновлялся данной книгой, когда создавал свою нетленную пластинку «Russie de Toujours» и, особенно, трек «Plaine, Ma Plaine» (ладно, это шутка...). Зато какая дань эпохе — уникальный стиль создания таких романов позволял выстраивать приключения столь же неистощимые, что выложи все страницы книги в ряд, вероятно, получится длина рукописи, сравнимая с длиной веревки, сплетенной мудрым аббатом Эрнесто Фальери...

По детективным произведениям я редко когда смотрю чужие отзывы (а если и пользуюсь рекомендациями, то лично запрашиваю их от двух-трёх давно знакомых товарищей, которые как раз-таки отзывы и не пишут). Ведь получается как — зачастую, рецензент, желающий скрыть какие-то детали, сообщает полунамеки о ходе сюжета, используя «язык жестов», либо стремится свести сравнение с чем-то избитым, давно знакомым конкретно ему. Но такая подача малоинформативна, особенно если учесть, что «полярные» оценки у «обозревателей» детективов возникают чаще, чем в других литературных направлениях.

И всё-таки, правила есть правила — как избежать подсказок? И тут вдруг подумалось — а что если полностью изменить в отзыве имена собственные и локации — ведь тогда формально не будет прямых указаний на героев рассматриваемого рассказа. Ну что ж, значит, пусть «北の女» превратится «Женщину с Северо-Запада», и действие в данном рассказе Аюкавы будет разворачиваться не в пригороде Токио, а ... в Ленинградской области, да еще и переместить во времени — лет на тридцать позже, чем в оригинальной истории. (Любые нижеследующие имена собственные являются исключительно совпадением)....

Тогда, если говорить о сюжете (а не говорить о сюжете малоизвестного произведения невозможно...), получится примерно так. Наде около двадцати пяти лет, она работает секретарем-делопроизводителем в офисном центре, расположенном в Гатчине. Ее друг, Сергей, проживает в Луге. У него нет автомобиля, и он часто навещает подругу на съемной квартире в Гатчине, проводя полтора часа в электричке. Однажды Надя коротала вечер дома одна и, будучи в плохом настроении, выбежала на улицу и зашла в близлежащее кафе неподалеку от Дворцового парка — парка, созданного в эпоху императрицы Екатерины... Седовласый бармен, Андрей Николаевич, подал ей бокал пива «Балтика светлое». В колонках радиоприемника у стойки играло радио, где ведущий Леншин проводил конкурс... В 19:30 на городской телефон заведения кто-то позвонил. Звонивший представился Тимофеем и спросил Андрея Николаевича, нет ли среди его посетителей девушки по имени Надя, после чего описал её внешность. Андрей Николаевич задал вопрос в зал и был очень удивлен, что такая женщина, действительно, сидит у него за столиком у окна, после чего поднес ей трубку. Почему-то бармен запомнил, что во время беседы в правой руке Нади застыли палочки для еды...Утром соседи находят труп Нади в ее квартире, на Соборной улице, с запиской приглашением прийти в то кафе ..

Подозрение падает на Сергея — выяснили, что он приезжал в Гатчину как раз тем вечером из Луги. Его вспомнила пожилая дачница из душного шестого вагона, с которой он сидел рядом во время поездки. Она обратила внимание, что этот человек нервничал и часто выходил в тамбур. Кроме того, выясняют, что в прошлой жизни Нади существовал некий врач Петров, под руководством которого женщине несколько лет назад проводили операцию в областной больнице. Сейчас врач женат, но ранее они дружили, а расстались не очень хорошо... Но у Петрова есть алиби — с 19.30 он играл с друзьями в карты на квартире одного из них ....Что же делать? Кто из этих двоих? Как обычно и бывает, всё решает один маленький нюанс. Как выяснили, после той давней операции Надя навсегда осталась оглохшей на левое ухо...

Что же в итоге. Кое что, конечно, оставлю за скобками, но вот перечитал написанное выше — а что, если бы все так и было, догадался бы кто нибудь о настоящей стране происхождения рассказа? Да, параллельно родился другой вопрос. А, собственно, могло ли произойти всё это в описанных локациях и в другом времени? Ну а почему нет. Могло бы. Как говорил Стивен Хокинг (кажется он говорил, да...) — не существует ни одного закона физики, который бы запрещал временным процессам течь в обратную сторону. И все таки что-то не то. Но вот что? Прихожу к выводу, что все слишком упорядоченно, все слишком разложено по полочкам. Ровесник Аюкавы, предприниматель Акио Морита из концерна «Сони» говорил: «в первую очередь люди должны трудиться ради удовлетворения». Что-то в этом есть. Рассказ исполнен технично, без дурацких диалогов и историй о потере девства. И да, действительно, деньги тут не главное — в первую очередь это занимательная история о том, что мелочи в поведении могут выдавать прошлое человека.

Глядя на имя, вынесенное в название книги, навряд ли кто сможет предположить, что ранее эта дама, протомившаяся двадцать один год в уединенной и ужасной темнице, явилась героиней сразу нескольких книг. Настоящий роман — один из первых, можно сказать, «филофоническая редкость», он выходил на русском языке в Варшаве в 1869-м году, с указанием немецкого автора — доктора Роде. Мне удалось прочесть только три первых выпуска (довольно объемных, каждый по пятьдесят страниц примерно) — их хватило, чтобы оценить закрученность сюжета (недаром издатели, господа Зусьман и Франк пишут в обращении к читателю, что их роман вызовет столь же сильное внимание, как «Монте-Кристо» и «Вечный жид»). Что касается того, кто таков был «А. фон Роде « (или Dr Rode), и подлинное ли это имя — есть некоторые предположения, но вряд ли они доказуемы. Точно можно сказать, что человеком он был образованным, не понаслышке знакомым с языками («dixi et salvavi animam meam») и владел разнообразными способами привлечения внимания читателей.

Продолжительное вступление подкупает — оно является примером волнительного букинистического поиска от лица рассказчика (чем-то, может быть, напоминающего, более позднего Дина Корсо из романа Реверте). Прогулкам по Елисейским полям он предпочитает лавки букинистов, где среди «французского парнаса» -Вольтера, Расина, Корнеля, Буало и проч. наталкивается на латинскую рукопись из отдельных листков, причем видно, что некоторых частей не хватает. Внезапно из-за спины рассказчика появляется представитель духовенства в черной рясе и в ту же минуту начинает торг с продавцом за эту книгу. В итоге иезуит проигрывает — книга достается рассказчику, который из принципа вознамерился ее купить — за 21 франк (пока я писал эту строчку, вспомнил, что число «21» уже появлялось в книге, в предисловии — не скрыт ли здесь метафорический намек от автора — плата будто по франку за каждый год заточения будущей героини). Кто бы мог подумать — окончание рукописи повествователь находит в другой лавке, теперь уже английской («над дверьми висела, на шатком гвозде, скривившаяся и полусгнившая доска с едва заметными следами следующей надписи:«Jedediah Pumpkins, broker»)...

Далее следует известный прием, когда повествование ответвляется уже от другой линии — каковой и будет являться раскрытие рукописи. Несмотря на почтенный возраст, это занимательная история противоборства духовника-францисканца Григория и римского посланника иезуитской ложи Ребинского (шел последний год XVIII века). Оба они встречаются где-то за Беловицей в замке тяжело больного графа Жолкевича — человека с бурным и кровавым прошлым, чье огромное состояние и привлекает их алчное внимание («во всей русской Польше нет никого, кто мог бы помериться с ним»). Да, к умирающему графу приходит время, когда уже не человек покидает грехи, а грехи человека... Хитрый патер-францисканец и камердинер Петр vs приезжего иезуита и примкнувшего к нему управляющего Станислава — чья возьмет? Одновременно Ребинский ведет уроки у юной Эльки (Елены то есть), и, похоже, он проявляет чересчур заметное внимание как к её обществу, так и к обществу матери-графини: «...им овладели самые странные чувства. Можно быть иезуитом и быть все таки способным воспринимать человеческие чувства.»... Всё это описано достаточно характерно, да так, что собственно, и забываешь об имени в заголовке («читатель спросит нас теперь, где же во всем этом Варвара Убрык? До сих пор по крайней мере об ней не было и речи, да и не видно, родилась ли она ещё» восклицает сам автор в главе VIII...). Всё так и есть — нам лишь косвенно сообщают о семье варшавского крестьянина Яромира, который за пять тысяч злотых («польский злот= 15 русским копейкам») осуществляет преступную подмену детей — и увозит с собой маленькую Варю, дочь дворянина. Однако, забывает грудного ребенка в корчме, где «они храбро тянули спиртуозные напитки».

Что же в итоге. Способность авторов тех лет работать с историческим аппаратом. Они умели выстраивать поразительно длинные истории на основе каких-то избирательных эпизодов, расширяя и романтизируя биографии некоторых ключевых персонажей — причем, как видно, они необязательно должны быть наделены непременно положительными качествами. В данном романе доктора Роде, пожалуй, не нашлось места ни одному благонравному образу; при этом повествование обладает высокой связностью. Понятно, что из-за отсутствия полного текста, пришлось остановиться только на части произведения — но не думаю, что это проблема. По мне так, прочитать не до конца книгу, но при том узнать что-то ранее неизвестное — это намного лучше, чем прочесть какую-либо книгу целиком и прийти к выводу о бесполезно потраченном времени.

Во введении редактор доверительно сообщает: «Настоящий роман, предлагаемый вниманию публики, описывает трогательную судьбу молодой бесприютной девушки. Этот роман беспрекословно можно считать в высшей степени нравственным и поучительным, он стоит на высоте своего достоинства и для известных слоёв общества может вполне заменить классические произведения. Рекомендуем его также всем тем, кто после трудового дня нуждается в облагораживающем отдыхе; для них этот интересный роман будет незаменимым вкладом в своё духовное развитие.».. И что, разве можно пройти мимо после столь щедрой и нескромной аннотации? Как говорится, «годы промчались — давно уж нет старого Карла, где его дочка никто вам не сможет сказать...» (c).

Книга с красивым заголовком «Марго — певица улиц Лондона» была выпущена на русском языке в Варшаве, издателем Левинсоном. На обложке изображена в профиль женщина, увлеченная, правда, совсем не тем занятием, которое бы соответствовало профессии, указанной в названии. Кто такая (или такой) Маргарита Лебрун доподлинно неизвестно. Говорят, существует около десятка — полутора произведений, выпущенных под данным именем — и повествуют они о нелегкой женской судьбе (напр. «Эрика — степная принцесса. Печальная судьба страдалицы».)

Дело было в Лондоне. Со времён почившего Джека Потрошителя мало что изменилось — грязь и нищета соседствуют с роскошью и лоском дорогих заведений. Главные герои слегка настораживают — это слепой шарманщик и его дочь, бредущие в потемках по закоулкам Стрэнда. Хотя как сказать, настораживают — вполне себе симпатичный дуэт. Жаль, старый шарманщик лихо помирает в больнице. А дочь его (Марго) едва не становится жертвой преступных объятий «благодетеля» — лорда Брэддона. («Всё я тебе дам, что только захочешь, если ты меня немного будешь любить...»). А вот если б дрогнула, то стала бы, как тогда говорили, «одной из многих». И, далее автор закрутил такое...

Конечно, разные бывают в книгах встречи, неожиданности, сюрпризы — но то, что произошло здесь, иначе как умопомрачением и не объяснишь: героиня выходит замуж за отца и сына единовременно. Как это получилось? Да очень просто. Автор резко переносит действие из Англии в Германию, и направляет Марго в замок Фалькенберг на Рейне. Но перед тем Марго успевает многое: выйти замуж за другого, честного «спасителя» — с деревенским именем Джек Вилькенс, бросить его, и вернуться к роли уличной певицы из Эдинского театра (на ставку — по пять фунтов ежевечерне за две немецкие песни); потом лишиться супруга — его обезображенное тело вылавливают из Темзы... В Фалькенберге Марго ухаживает за старым графом Эбергардом фон Арнштдатом и ... вскоре принимает его предложение. Почти одновременно домой возвращается сын графа. Происходит нечто невероятное — Марго узнает в молодом человеке своего предыдущего супруга, Вилькенса. А он, сволочь, делает вид, что они незнакомы, и всячески отнекивается. Получается, здесь явно скрыта какая-то тайна — у девушки теперь два мужа под одной крышей. Здесь можно было бы пошутить насчёт их вечернего времяпровождения — в чью комнату направится Марго после ужина? Или, может, отец с сыном заключат между собой какое-нибудь соглашение?.. Но, факт есть факт -брак с одним из них следует считать недействительным ... Автор рассказывает нам о загадочной старушке, по вечерам проводящую время у могилы некоего Алексея; а также для чего-то знакомит нас с семьёй часовщика Карла Вернера — отца двух очаровательных дочерей, Лизы и Поли. Одна из них знакомится с офицером, который чинит у отца пружину. Часовщик выставляет счет — 45 копеек. И тут вопрос к переводчику — почему в Англии герои получают фунты, а в Германии — действует рублевая денежная шкала?...Также отмечу, что певческая деятельность героини в Германии приравнивается к проституции — по крайней мере, деньги, заработанные пением, «буржуазные филистеры» трактуют здесь с порочным смыслом. Либо же автор из тактичности о чем-то умолчал(а) — как знать, уж не совмещала ли Марго обе профессии единовременно?

Как закончились приключения Риты в Германии, и вернулась ли она в Англию — мне неизвестно, но харизмы у здешних обитателей явно меньше, чем у героев того романа, о котором я говорил в прошлый раз. И всё-таки, во введении редактор слукавил — с «классическими произведениями» у романа общность примерно такая же, как у уличных музыкантов — с нарядными артистами из Ройал Альберт Холла. Что, вообщем-то, тоже неплохо — у тех, кто «играет, как умеет», совсем другие приоритеты.

Название не должно фраппировать любителей приключений — романы о «работниках топора» занимали некогда определенную нишу в своем сегменте — еще со времен Вальтера Скотта и Фенимора Купера. А наибольшее распространение получили они в Западной и Восточной Европе: «Магдебургский палач» — всего лишь один из той славной плеяды. Роман, кстати, довольно редкий — я слышал про него только от одного человека, которому довелось держать в руках полный комплект (он издавался в выпусках), и читал он его лет тридцать тому назад. Да и то, был он в его распоряжении всего неделю, или около того. Роман этот является «зеркалом» другого объемного продукта, чье книжное возвращение в тесном узком кругу состоялось десять лет назад благодаря Геннадию Ульману и откликнувшемуся малотиражному издателю: назывался он, как некоторые, возможно, знают, «Палач города Берлина». Так вот, в обоих случаях у главных героев существовали реальные прототипы — палачи Крауц и Рейндель. Казалось бы, как столь мрачные личности могут быть героями приключенческих романов, да и ремесло их вроде бы не предполагает пространство для маневров — ну что это за жизнь — от казни к казни ? Но ведь книги не только про них. Те авторы, потомки Гауфа и братьев Гримм -их традиции они свято чтили — обладали каким-то неистощимым умением придумывать цепочки жизненных хитросплетений, сопряжённых со смертельной опасностью...

Далеко не факт, что «Магдебургский палач» уступает по увлекательности вышеупомянутому собрату. Он был оперативно переведен с немецкого языка, и выходил в Петербурге в 1903-м году дважды (!). Роман сопровождался подзаголовком: «Из заметок и воспоминаний магдебургского палача Вильгельма Рейндель». Так вот, о прототипах. Существовала целая династия палачей Рейндель. На известном информационном ресурсе сказано: «Рейндель служил главным палачом в течение двадцати пяти лет и провел не менее 212 казней. В своем дневнике он отметил 196 безупречно исполненных приговоров. Он дважды приводил в исполнение двойную казнь, один раз — тройную, а 21 мая 1898 года в Дуйсбурге — четверную... Сын Вильгельм стал его преемником, но в 1901 году был отстранен от должности из-за постоянного пьянства.»

Ну что ж, именно Вильгельму Рейнделю и посвящен данный роман (по крайней мере это имя носит ключевой персонаж — но не стоит искать исторической точности, вполне может быть, что за основу взят образ его родственника, а имя, использованное автором, было наиболее актуальным ко времени написания). В Магдебургский замок фон Роденбергов возвращается граф Эгон. Это самозванец, чьи способы сохранить себя единственным семейным наследником по части жестокости дадут фору любому злодею. Для начала он подстраивает (с подельником) ложную кражу бриллиантов у ювелира, и на эшафот ведут отца плачущей Розы. Щемящая сцена. Будто старый плотник или столяр дает команду начинающему подмастерью («Соберись с духом,- тихо сказал Вильгельму старый Рейндель»). Только речь, увы, идет о работе другого «калибра». («Вильгельм! Вильгельм! Не убивай отца...»).

«Как счастливы люди, которые могут заснуть. Как страшна мысль, что я убил невинного человека, который имел право пользоваться жизнью также как мы, как и всякий другой...». Вильгельм предстает вовсе не черствым исполнителем приговора, а, как видно, впечатлительным молодым человеком. Дом палача — место легенд. Говорят, что в полночь его обитатели должны спать, чтобы уступить место душам казненных. Здесь и суровое пророчество деда Рейнделя — он примечает у графа Эгана знак на лбу, и дешифрует его как метку будущей жертвы эшафота (чем не мистика, однако...). Тут же и спасение несчастной прямо с железнодорожных рельсов — при приближении поезда; и слепая графиня Роденбергов, «на ощупь» определяющая самозванца; и подмена узника — вместо преступницы Люции фон Рейзиц граф Эгон намерен подставить под удар несчастную Флору, переодев её в чужое платье и перекрасив волосы.

Но замечу следующее — несмотря на мрачные темы и направленность профессии того лица, что вынесено в заголовок, роман никак не производит впечатление тягостного, да и вообще по ходу редко когда создается впечатление, что речь идёт о чём-то ужасном — всё это благодаря авторской изобретательности в построении повествования. «- Посудите сами, Люция, случалось ли когда-нибудь, чтоб палач убивал свою возлюбленную, не зная об этом. — И я буду сегодня присутствовать на этом незабываемом зрелище...». И ещё, полагаю, автор трактует, что настоящий палач не тот, кто исполняет свою работу на эшафоте, а тот, кто вершит другое зло в мире...

Итого: ультраритетная беллетристика, заключающая в себе каскад последовательных загадок. К примеру — о Фениморе Купере, сочинявшем книги едва ли не на сотню лет раньше, известна уйма биографических фактов и деталей. Про автора же этой книги неизвестно ничего. Или почти ничего. Неизвестно ни имя переводчика, ни имя того, кто и откуда привез этот роман в Петербург. Причем я совсем не уверен, что тиражи Купера были больше, и что его тоже развозили разносчики по утрам -всякий погожий день подбрасывая на крыльцо очередному страждующему. Да что там говорить — даже точное число выпусков, вышедших на русском языке, под вопросом... Конечно, кому как — а по мне, чем больше у произведения литературных вопросов, тем сильнее оно будоражит воображение и заставляет вновь и вновь возвращаться к прошлому...

Рассказ, которым Билл Нолан открыл небольшой цикл об оккультном детективе Дэвиде Кинкейде. Страница столь заметного автора (конечно, не для любителей «актуального» материала...) здесь не открыта, поэтому напомню, что помимо фантастики и ужасов, он написал внушительное число криминальных историй, разбросанных по выпускам десятков журналов — «Alfred Hitchcock 's Mystery Magazine», «The Saint Detective», «Chase», «Mike Shane's Mysterious Magazine», «Hard-boiled», «Terror Detective» и проч. В подавляющем большинстве случаев действие этих рассказов происходит в Южной Калифорнии — У.Ф.Нолан испытывал к тем местам вполне объяснимую генетическую тягу. А настоящий рассказ и вовсе даёт отсылку к т.н. Пиратской Бухте округа Малибу. Да, то были как раз те добрые времена, когда на экранах в компании подружек впервые появилась Памела Андерсон в роли грудастой спасательницы — с того самого Малибу...

Но вернёмся же к Кинкейду. Это был примечательный тип, судя по всему. Рубаха с бахромой, Levi's, индейский серебряный пояс, сапоги. Иногда он помогает помощнику шерифа Майклу Люсеро -в тех случаях, когда требуется экстрасенсорное вмешательство для поисков убийц. И да, сразу разочарую поклонников сверхъестественного -конкретно в данном рассказе мистика в зачаточном состоянии, а убийц Кинкейд выслеживает вполне традиционными способами -в стиле Сэма Спейда и Филипа Марлоу.

На побережье поочередно образуются два обезглавленных мужских трупа с вырезанными сердцами. Орудует банда сатанистов? Не совсем так. На месте преступлений оставлены церемониальные ритуальные перья, указывающие на адресата -выходцев из Папуа Новой Гвинеи. Считается, что поедая сердце врага, каннибалы вытягивали из него ману -жизненную силу. Но откуда взялись эти достойные господа в солнечной Калифорнии? Оказывается, около двадцати дикарей-эмигрантов в Лос-Анджелесе сыскать вполне можно...

Рассказ легко читается , и навряд ли Нолан вкладывал в него смысл больший, чем того требовал формат развлекательного американского журнала 80-х. Присутствует определенная калифорнийская эстетика: красная «Хонда», шоссе Вентура, Лорел Каньон, рекламные щиты с рок-группами и стрип-барами, рыжеволосая девка в обтягивающих стрейч-брючках, и т.д. Думаю, что Нолан ради всего этого ностальгического для него антуража и писал подобные рассказы -а вовсе не из-за сюжета о ритуальных каннибалах. Кстати, мотив в его истории вышел ну такой себе. Не буду говорить кто, но некто задумал попытаться восстановить древние гвинейские обычаи -некогда отнятые австралийцами у соседей. Благородно, но не совсем умно. Ну и, как говорится, втянулся...

Поставил невысокую оценку рассказу: вероятно, я не совсем справедлив к автору — читать такое нужно с оригинальных бумажных журналов — с яркими обложками и иллюстрациями, а не всматриваться в электронный текст из бездушного цифрового файла. Но, как говорил достославный Геннадий Орлов: «что есть, то есть»...

Благодарности адресовать, видимо, нужно к Jaelse — который опубликовал ссылку утром на данный рассказ — из-за чего он и попался на глаза (случайно, можно сказать).

И вот, значит, Казанцев, и «Счастливчик Пат». Первая мысль, что Пат — это имя, сокращенное от Патрика. Эдакий «lucky Pat». Ан нет, тут надо знать увлечения товарища Казанцева — в какую сторону он сыграет на созвучиях. Пат — это ничейное положение в шахматной игре, когда одна из сторон, получающая очередь хода, возможности оный исполнить не имеет... Ну, что сказать — с литературной точки зрения, рассказ проходной. Автор в целом верно описывает существовавшую тогда систему отбора — через межзональный турнир и финальный матч претендентов. К слову — введена такая система была после протестов Роберта Фишера, имевшего печальный опыт борьбы с советскими гроссмейстерами на острове Кюрасао (1962), каковых он подозревал (видимо, небеспочвенно) в коллективном сговоре против него и Виктора Корчного. Возможно, этим объясняется и наличие в тексте глуповато звучащей фамилии «Тичер». Да, что-то похожее на «Фишера» в ней есть... И, вероятно, Казанцев решил выступить с легкой обратной критикой -с несогласием, что в каких то случаях исход матча решать должен жребий. «По «новым правилам» победителем финального матча считается выигравший пять партий. Ничьи в счет не шли. Если после двадцатой партии выигравшего пять встреч не оказывалось, то участник матча с чемпионом мира определялся добрым старым способом с помощью «орла и решки», словом, по жребию!». Автор, конечно, лукавит. И лукавит сильно. В этом случае победитель был бы выбран по большинству набранных очков, а не по жребию. т.е. в реальности «Тичер» однозначно бы выиграл в матче, поскольку вел в счете. Кстати, именно волей случая мог быть определен победитель в финальном матче претендентов Карпов -Корчной (Москва, 1974) — там как раз едва до жребия дело не дошло. Однако, не зря рассказ назван «фантастическим». То же самое можно сказать и об этюде Казанцева — в практической игре профессионалов вероятность возникновения положения на представленной диаграмме стремится к нулю.

В целом же рассказ подкупает темой и простодушием. И да, один человек, упомянутый в этом «фантастическом» рассказе, действительно существовал — Давид Бронштейн. Не удивлюсь, если он выступил в роли консультанта Казанцева при написании данной истории.

Сюжет этой повести напомнил мне давнюю историю о волосатой женщине по имени Зана. Ее поймали где-то в Абхазии, во второй половине XIX века, и держали взаперти в качестве рабыни, а споры о происхождении Заны после ее смерти велись десятилетиями.

...Конец XVIII века. Кибитка движется по дороге к Киеву. Управляет ею местный еврей. «Ой, вай мир». ...И кого же он везёт? В крытой повозке армяне Минай и Карапет прячут невиданное чудовище -заросшего людоеда, которого выставляют на показ зрителям за плату. В афише почему то указано, что людоед прибыл из Новой Зеландии. Кормление чудовища происходит ежедневно в четыре часа. Обед его состоит из живых голубей, ворон, галок и другой птицы, из которых он высасывает кровь.

Мое сравнение с дикой Заной всё же не вполне корректно. Та хоть детей нарожала (да уж, о вкусах, как говорится, не спорят...). Говорят, что у американцев подобный персонаж зовется «гиком». Обычно это мужчина средних лет, в стесненных денежных обстоятельствах, готовый своим видом внушать ужас и развлекать. Пазухин, вообщем-то, следует в схожем ключе -личность волосатого «людоеда» вскрывается довольно быстро. Но автор подбирает ему «антипода»: сельский горбун-вымогатель Самуил Самуилович намерен похитить у армян чудовище, чтобы зарабатывать на нем ещё большие деньги -по аналогичной методе. Прослеживается плоская прямолинейность мышления этого персонажа — коли раскусил замысел, придумал бы свое что-нибудь, зачем копировать. Ну там, я не знаю, карлицу бы нашел для представлений, сиамских близнецов, акробатов и т д. Но нет же — он хочет извлекать прибыль из того же самого «людоеда».

В очередной же раз убеждаюсь — у авторов третьего ряда сюжеты встречались порой менее тривиальные, чем у более продвинутых литераторов (пусть им и не достает огранки). И вновь отмечу в книге Николая Михайловича обилие жестокости и отсутствие благополучного финала- без жертв не обойдется. Скорее всего, история взята из жизни.

Повесть «Чортов мост или Страшная месть» — настоящий «параноид» для творчества Николая Пазухина — этим произведением он открыл для себя обращение к зарубежной литературе. А повесть, и правда, занимательная. Поначалу напоминает Т. Майн Рида: Николай Михайлович, видимо, был настолько впечатлён «Всадником без головы», что без зазрения совести и укоров реквизировал из ридовского сочинения сразу аж пять имен —один в один — для своих героев. Однако, далее следует неожиданный «хук»- повесть перетекает в ужасы, близкие к русской народной литературе.

Плантатор-переселенец, «мущина лет пятидесяти», гонит «караван» на новое место обитания. Вместе с Модлеем его сын, Генрих, племянник Кассий, красавица дочь Луиза — только что достигшая детородного возраста, и служанка Клара. Они теряют дорогу в пустыне, где как назло поднимаются черные столбы пыли — но весьма вовремя на встречу путникам является статный незнакомец — по имени Морис. Луиза, хоть и пытается скрывать обуревающие ее мысли, но проявляет интерес к этому «проходимцу», а Кассий скрежещет зубами. А Морис ведёт себя благородно — находит верный способ помочь заблудившимся (к делу пришелся канат длиной в несколько «саженей» — подозреваю, что Николай Михайлович разумел под «канатом» ни что иное, как лассо...), да еще и дарует дочери плантатора пестрого дикого мустанга — Милену. Да, как говорила муза-вдохновительница поэтов — Марианна Фейтфул: «Диким лошадям не под силу меня увезти...». Богатый батюшка ни за что не позволит единственной дочери выйти замуж за бедного погонщика лошадей.

Ну и я просто не могу смолчать о том испытании, что готовит молодой паре коварный Кассий, двоюродный брат Луизы — в противном случае направленность произведения будет не раскрыта. Молодые встречаются на мосту, о котором издавна ходит дурная слава — говорили, что с него бросилась в глубокую реку молодая дева, проклятая отцом — и черт с восторгом принял её. Как вторил Ронни Дио в вавилонской «Радуге»: «Усни, и тебе придется платить — лукавый уведет тебя за собой...». С тех пор мало кто отваживался в полночный час проехаться по этому мосту. Так вот, немало удивляет та легкость, с которой Кассий воплощает в жизнь свой злой умысел. Он с готовностью посвящает в него третьих лиц — причем речь не идет о каких то закоренелых преступниках или беглых каторжниках — а всего лишь о простых рабочих литейного завода (!), готовых подпилить опорные сваи. По всей видимости, у Николая Михайловича после чтения книг Майн Рида и прочих американских авторов сформировалось стойкое мнение — что за горсть золота в преступники у них готов пойти едва ли не первый встречный. И откуда он, кстати, взялся там, среди прерий, завод этот. Ну да ладно, не в том суть....

«Бедный старик не знал, что единственная дочь прощается с ним навеки, что завтра ее уже не будет под кровлею отца...» — тоже неплохой литературный приём. Автор не стремится делать секрета из последующих событий — он не пытается приберечь для читателя дешевое удовлетворение на финал, и готовит его заранее. Но всё равно дальнейший ход застает врасплох — тем, кто привык видеть воссоединение «любящих сердец» лучше закрывать книгу пораньше. Пазухин придумывает прямо-таки мрачнейший финал (фирменный прием этого автора) — господин Майн Рид навряд ли бы осмелился столь очевидно портить настроение своим доверчивым читателям.

В итоге: сочинение, помимо беспощадного аккорда, производящее впечатление соединением несочетаемого — элементов американского вестерна и славянских традиций ужасов.

Роман «Граф-самозванец, или Погоня за миллионами» выпущен в начале прошлого века издателем Левинсоном в Варшаве — «столице» русскоязычных серийных романов (или т.н.«кольпортажных»), где их активно тогда культивировали. Некоторым из тех длинных романов благоволили сопутствующие обстоятельства, и им довелось быть переизданными, но то всего лишь крупицы муки в мельничном колесе — от общего числа.

«Графа-самозванца» никто не перепечатывал, остались только старые издания — на русском и польском языках, автор неизвестен. Несмотря на отсутствие первых шести выпусков, втянуться в сюжет удалось быстро. Главный герой — немецкий художник Роберт Фельдау, отец двоих детей и муж достойнейшей женщины, Гертруды. По неизвестной мне причине (мотивированной как раз в первых, отсутствующих выпусках...), он объявляет себя носителем голубой крови, и превращается в графа Эбергарда Адлерсгорста. Красивый мужчина становится двоеженцем -он переезжает за океан и вживается в роль супруга дочери «короля долларов» Вандергольда. Первейшим вопросом наглого графа является отнимание миллионов у пожилого тестя («если мой милейший тесть не даст мне вспомоществования, мне придется очень плохо...»), что он и воплощает в жизнь различными способами... Другая, европейская, линия романа развивается в Германии. Некий сердобольный профессор находит двойника исчезнувшего Фельдау, способного утешить несчастную Гертруду — на глазах у вдовы происходит воскрешение талантливого художника — по понятным причинам резко потерявшего, увы, дар к рисованию. Но есть и проблема — объявляется бывшая новоявленного «Фельдау», безумная аристократка Вера Сувари. Она готова на всё, чтобы вырвать любимого из рук соперницы — даже если ей придется для этого соблазнять начальника тюрьмы...

Так вот, поначалу роман, построенный на приключениях «фальшивого» графа, особого впечатления не производил, хотя и написан звучным языком, насыщенным образными словесными оборотами («ты заставляешь меня терпеть муки Тантала», или «не строй из себя казанской сироты, не на того напал»...), с хлесткими названиями глав («Удастся ли?»; «Несолоно хлебавши»; «Пришла беда -отворяй ворота!»). Но после сотни страниц, мнение поменялось — парень, работавший на издателя Левинсона, наверное, был, в своем роде, гением: тот случай, когда нарочитая нелепость в зигзагах сюжета и вопиющая глупость персонажей не отталкивают, а наоборот, восхищают. Примерно так, как мы иногда говорим себе — не делай то-то, не наступай туда-то — но всё равно делаем, будто против воли. Заметна и плохо скрываемая авторская ирония в адрес американского «короля долларов» Вандергольда (легко догадаться, на какую известную фамилию намекал автор; похожим, «говорящим» образом будет гораздо позже выдумывать фамилии советский писатель Носов — см. Скуперфильда и компанию...). А так, доллары и ещё раз доллары -в каждой главе... Автор прямо-таки ловил кейф, когда седовласый миллионер прощался с очередными «двадцатью миллионами долларов». Остаётся еще добавить, что роман отлично проиллюстрирован -по крайней мере, рассматривать те старые рисунки гораздо приятнее глазу, чем многие из современных однообразных оформительских «художеств».

Примеры инцидентов (одни из...):

* «граф» привлекает к своей деятельности в Нью-Орлеане артистку, должную сыграть роль младшей дочери миллионера — для получения на свое имя расходной суммы в двадцать миллионов долларов. Сам граф играет роль прислужника Эдиты, используя нехитрую маскировку. Но проделывает это столь успешно, что в банке его не узнают ни собственная супруга, выступающая как лицо, удостоверяющая личность получателя; ни сыщик, награждающий его золотым за помощь в поиске «хозяина». Правда, артистка допускает оплошность — расписывается на банковском бланке своим именем...

* Вера Сувари для освобождения возлюбленного, мнимого художника, вступает в близкую связь с начальником тюрьмы и становится его невестой. Она использует старый трюк — передаёт узнику своё белье и одежду — чтоб он вышел из тюрьмы, а сама остается вместо него в камере. На пропускном пункте у художника спрашивают пароль. «Невеста» совершенно точно называет его (точнее угадывает). «Потрясающий» ход. Женщины тогда носили вуаль и мантилью — сколько недоразумений они приносили..

* В Венецуэле (да, написано именно так..) уже граф, напротив, попадает в бандитскую ловушку — некий «дон-жуан» мексиканского происхождения по имени Бланко, похищает аристократа, требуя очередные миллионы за его освобождение (с таким-то тестем не грех и поделиться...). Граф освобождается, но тотчас ... возвращается к похитителю — по собственной воле. Жертва превращается в подельника. Обалдевший Бланко выслушивает от недавнего похищенного новую схему — похитить супругу графа, Эллен, и выжать с тестя еще большую сумму. «По обычаю бандитов, женщина, за которую отказываются уплатить выкуп, делается всеобщим достоянием». Что ж, действие перемещается в «сабану»...

И вот ещё — для демонстрации мастерства автора. Бедняга Жан обнаруживает шефа без сознания, но, обратим внимание — вместо того, чтобы позвать на помощь, он вдруг решает закурить — да ещё и с чужой сигареты. При этом он понимает, что с сигаретой что-то не то, но делает сразу десяток (!) затяжек — вот до чего доводит жадность:

»...когда Жан переступил порог, глаза его широко раскрылись. Его хозяин сидел за столом и спал сном праведника. Жан не знал, что ему делать. После некоторого колебания он решил разбудить директора. Но последний что-то промычал и снова заснул крепким сном. — Ловко. Верно здорово выпил, — пробормотал Жан. — Спит как убитый... Его взор упал на лежавшую на столе папиросу, которая была выкурена до половины. — Жалко, верно хороший табак, — пробормотал он. — Попробуем.

Он зажег окурок и, усевшись против своего хозяина, стал пускать клубы дыма.

- Что это со мной? -пробормотал он, -затянувшись раз десять. — Голова кружится, и ноги словно налились свинцом. Здесь что-то не так.... Пошатываясь, он встал со стула...Он шатался, как пьяный во все стороны. -Господин директор, живы ли вы еще? О Господи, я умираю. У меня темнеет перед глазами... Господи, лишь бы добраться... Один только раз дёрнуть...»

А как же романтика? Да пожалуйста, вот он перед нами — легендарный «Летучий Голландец»:

«Бунтовщики уже снова подняли свои револьверы, готовые каждую минуту покончить с графом, но вдруг неожиданное явление как бы парализовало суеверных матросов. Мимо яхт быстро проплыло черное судно с черными же парусами и горевшее на нем яркое пламя делало его еще мрачнее во мраке ночи. Побледнев, как смерть, матросы пристально смотрели вслед таинственному кораблю... -Это Летучий Голландец! — шептали матросы. Мы погибли -Летучий Голландец является только перед судами, осуждёнными на гибель...»

Итого: жаль, мне не удалось узнать, чем закончилась дуэль графа и своенравного капитана Вильсона. А если отбросить в сторону отрицательные черты, предписанные героям, то какая же неистребимая тяга была у тех людей — познавать новое, рисковать, испытывать удачу — остаётся лишь удивляться...

Когда-то давно жили-были два брата-писателя из дворянской семьи, Пазухины. Ни один, ни второй особых лавров ни снискали, и ныне оба они благополучно забыты. Старший, Алексей, стругал один за другим скучноватые социально-уголовные романы; а вот младший, Николай, испытывал тягу ко всяческим бурным страстям, экзотике, авантюрности и ужасам. Уж не отвешивал ли Алексей ему подзатыльников в детстве? Что, вероятно, и нашло выход энергии такого рода — впрочем, это уже домыслы. Однако, по свидетельству книгоиздателя И. Д. Сытина, Николай «был за какие-то провинности исключен из гимназии». И вот, как раз о повести Пазухина-младшего — «Черный череп, или Таинственное преступление» (1894) и поговорим...

Связующий сюжетный «твист» выстроен настолько ладно с точки зрения традиций русской литературы ужасов, что не грех уделить ему внимание. Максим Львович Марселин после смерти дяди отправляется из Москвы в далёкий хутор в семи верстах от Днепра («а почва здесь благодатная»...). Компанию ему составляет пожилой слуга-алкоголик, верный друг Калистрат. По дороге они сводят знакомство с семейством Соурских — Максим Львович спасает от смерти дочь старика, Лидию Борисовну, и заслуживает черную ненависть её двоюродного брата, Зиновия. Кстати, просто обожаю подобные истории за недосказанность: авторы в то время словно говорили читателю — думай сам, мол, я не обязан тебе выкладывать всё на блюдечке. Так и Николай Михайлович не удосуживается разъяснить — что же случилось с девкой, от кого неслась вскачь; и почему, когда она лежала в степи, на её «мраморном» лице образовался «отпечаток смерти»...

Но я изрядно отклонился от основного, пора вернуться к ужасам. Старый заброшенный хутор. Говорят, что почивший дядя Максима Львовича водил дружбу с внучкой местной ведьмы, за что и поплатился жизнью... По ночам старый Калистрат слышит стоны и рыдания в чулане, приводящие бедного камердинера в трепет. Максим Львович примечает кольцо на полу — скрытая дверь в подполье. Поскольку дверь сходу не поддаётся, новые жильцы вооружаются топором и принимают решение приподнять её: из подполья доносится смрад и чувствуется сырость... А теперь признаемся себе — многие ли из нас, будучи на месте Калистрата и Максима Львовича, рискнули бы спуститься вниз по лестнице, которая виднеется в полумраке? А эти двое спускаются... Ну что ж, они сами напрашивались — внизу их ждет дубовый гроб с безголовым трупом. И это не дядя Максима — тот ведь на кладбище был схоронен. Наконец, в углу, у решетки, друзья подбирают шкатулку, внутри которой лежит черный череп, доверху набитый золотыми червонцами...

«Славно, славно, шут побери...». Возвращаюсь к тому, с чего начал -конечно, данный эпизод далеко не вся повесть. Впереди ещё несколько убийств, дуэль, влюбленная пара, охота на зверя и прочие атрибуты. Но как объяснить происходящее? Почему череп черного цвета? Что за покойничек лежал под полом? Почему пан Зиновий сходу проникается ненавистью к приезжему человеку, которого он видит первый раз в жизни? (Хотя это, пожалуй, объяснимо...). Почему охотник Викул всегда появляется там, где требуется найти ответ на какой-то вопрос? Что за странные казаки бьются об заклад на станице?... Вывод не сложный — во времена братьев Пазухиных рецепт написания «таинственной» истории, собственно, «таинственные» события и подразумевал, а «ключи» раздавать к ним было необязательно. Но отмечу, что замалчивания нисколько не портят эту историю — а образный, простоватый язык автора позволяет развиваться ей с постепенным кумулятивным эффектом; незамутненный simplex — без выжатых слез и психологии (за этим добром — к другим авторам).

Итого. Тогда умели работать с ужасами с выдумкой, вот ещё: люди, бросившиеся на поиски сына Соурского, вынимают из трупа пулю с меткой -инициалами «З.Ш.», верно указывающими на владельца, и озираются по сторонам — словно вспоминая имена рядом стоящих — от такой сцены аж не по себе как-то. Можно, конечно, обратить внимание на недалекость мышления стрелка — но не зря же говорят, что гнев — плохой советчик...Ну, а следующая история от Николая Михайловича уже дожидается своего часа...

«Если вы к означенному времени не приготовите требуемой суммы, то ваша дочь будет убита»... Да, всё верно — похищения людей с целью выкупа всегда занимали стабильное место в иерархии детективной беллетристики. И вот такое вот письмо получил миллионер Д. из Одессы, чья дочь была похищена неизвестным, взбудоражив весь город. Не вполне, правда, ясно, почему для поиска он решил воспользоваться услугами иностранца — выписав знаменитого Пинкертона прямо из Парижа (!). Ведь навряд ли тот хорошо знал географию и особенности мест, где ему предстояло вести розыск на этот раз. Но, как говорится, у богатых свои причуды: Пинкертон был вызван телеграммой и снабжен необходимой суммой для приезда в Одессу. Кстати, в рассказе ничего не говорится о том, как был преодолен языковой барьер — как общались между собой одесский миллионер Д. и заокеанский гений сыска. Видимо, всё-таки на русском — где то в рассказе сказано, что Пинкертон с легкостью прочёл личную переписку пропавшей девушки — и разобрал чей-то рукописный почерк на клочке бумажки. Значит, работа у него такая была — иностранные языки знать... И ещё -автор почему то не указал требуемую сумму выкупа. В девяносто девяти процентах случаев авторы указывают, сколько же денег запросил похититель — то ли смакуя невообразимые для них цифры, то ли стремясь поразить читателя. Но Гр.В-ский пошел другим путём — возможно, он попросту не знал, сколько же и в чём могут запросить за богатую заложницу, и решил утаить сей факт — дабы не опростоволоситься...

Итак, какие же у нас зацепки. Говорили, что неизвестные в масках поймали девушку на улице, заткнули рот паклей и увезли в пещеры. А кто-то считал, что дело в «нечистой силе». Однако, даже легендарный Пинкертон зашел в тупик, не сумев выдвинуть ни одной версии (почему-то именно такое развитие и событий и предполагалось). «Из рассказов отца похищенной Нат Пинкертон только узнал, что дочь его красива, молода и образована. Вот всё, что он узнал». Ну на самом деле не только из рассказов — сыщик запросил еще фотографическую карточку похищенной и пытался в нее всматриваться. «Он беспрестанно водил рукой по лбу и разные мысли вереницей кружились в его гениальной голове...Нат Пинкертон долго думал. Наконец, он встал со стула, выпрямился во весь рост и произнес: — В этом деле сам чорт ногу сломит!»...

У данного рассказа должно быть продолжение, которое мне найти не удалось («Нат Пинкертон на пути к обнаружению преступления»). Но это не беда. Остался рецепт — как узнать окончание. В 1908-м году Корней Иванович Чуковский разразился длинной статьей (чувствуется, «сыщик» был тогда на пике славы), где он призвал всмотреться внимательнее в Ната Пинкертона: «Недавно мне попалась такая цифра: в одном только Петербурге за один только май месяц этого года — по самым официальным сведениям — сыщицкой литературы разошлось 622 300 экземпляров. Значит, в год этих книжек должно было выйти в Петербурге что-то около семи с половиной миллионов...». Вот так цифры у Чуковского! Современные издатели, наверное, поседеют, если узнают, какие тиражи тогда были... Там же, у Корнея Ивановича можно получить и ответ на вопрос, поставленный выше — почему Пинкертон не добился успеха на интеллектуальном поприще: «Я прочитал пятьдесят три книжки приключений Ната Пинкертона — и убедился, что единственно, в чём Нат Пинкертон гениален, это именно в раздавании оплеух, зуботычин, пощечин и страшных, оглушительных тумаков...Кулак во всех формах и во всех проявлениях. Пинкертон стреляет, колет, режет, рубит людей, как капусту, безо всякой жалости — и если подсчитать, сколько истребил он народу лишь в десяти книжках своих «похождений», то получится население хорошего провинциального города.»... По-чуковски тогда выходит, миллионер Д. вызвал себе на помощь не сыщика, а какого-то наёмного киллера!.. Да, так вот поэтому Пинкертон и произносит здесь от отчаяния — своему богатому нанимателю: «Пока до свидания! Время идет, надо что-либо предпринять». В конце рассказа оставлена заманчивая фраза: «Продолжение будет на днях». И, если верить Корнею Ивановичу, похитителям явно не поздоровится, и они вскоре пополнят кладбищенские списки.

Что же в итоге, что же сейчас. А сейчас всё просто — эти рассказы сами по себе — история, а содержание уже и не столь важно. И, возвращаясь к вышесказанному. Нельзя же, например, выдвигать требование кондуктору трамвая декламировать на остановках поэмы Байрона — свою пользу для тысяч людей кондуктор выполнял и без этого. Поэтому, может, и не стоило требовать чересчур многого от этого героя...

Дубровина — опытная писательница, прожившая бурную жизнь, полную противоречий. (Трудно поверить, но у нее, видимо, был или числился персональный «куратор» — несколько произведений Екатерины Оскаровны занесены в «картотеку» сайта)... Книга начинается с проникновенной реплики «от автора»: «...г-жа издательница обещала удовлетворить своих подписчиков и довести до конца начатые печататься романы. Цена отдельных выпусков так ничтожна, что сама говорит за то, что обе мы далеки от корыстной цели издания: г-жей Россинчуковой руководит желание удовлетворить своих читателей, мною — смыть грязь с светлой памяти взятого мною героя...».

Между тем, Екатерина Оскаровна — одна из первых отечественных писательниц, обратитивших внимание на сюжеты околодетективного свойства. А учитывая, что «Гипноз-попуститель» выпускался в Тифлисе (он же თბილისი -помню, как однажды давно меня поразил один знакомый, Борис Николаевич, ловко написавший на листе бумаги запрошенное у него слово по-грузински...) -в типографии «Эсперанто»- это и вовсе выглядит экзотикой. Роман написан в энергичном темпе, с жёсткими формулировками («тифлисская ночь, достойная пира у Сатаны»...), и закручивается стремительной интригой: выпускник фельдшерской школы Аркадий Мартиадзе («вечно прижмуренные глаза хищного зверя») снимает комнату на окраине. Читает по ночам книги легкомысленной направленности — «Тверской бульвар» и «Лорда Листера». Вскоре писательница знакомит читателя и с не менее странной подругой -невестой этого героя — Маро, которую тот встречает у веселого дома на Авлабаре. «Вот увидишь, пусть меня повесят, если через три года мы не будем сотнетысячниками» — после этой фразы все становится ясно: Аркадий с помощницей замышляют какой-то коварный план... «Tout passe, lasse et casse...». Екатерина Оскаровна владела несколькими языками, и не только французским — иногда в романе встречаются и вот такие фразы:« -Швидобить, дзало Такуи!». Да ладно, зачем переводить, и так понятно же всё. «...бешеные поцелуи закабалили Маро, отдали в его власть. Теперь она уже готова была идти за ним на край света.»...

Вообщем, роман у Дубровиной выдался каким-то подавленным, чего никак не скажешь об оформлении книги, наводненной веселой рекламой. Издательница подошла к делу с грузинской находчивостью (надо же компенсировать низкую цену издания): реклама присутствует на форзацах. Но какая реклама! Сначала идут «Папиросы Голубка 20 штук 6 копеек. Табачная фабрика А.Энфиаджианц в Тифлисе» — с замечательной подписью: «Превосходные качества этих папирос всем известны». Далее издательница целеустремленно проталкивает винную фабрику, продолжая пытаться прививать читателям не самые рекомендованные здравоохранением пристрастия: «Я болел желудком, а именно хроническим катаром. Принимая вино «Сен Рафаэл» компании «Вина Сан Рафаэл Валанс, Дром, во Франции», в течении пяти месяцев, я не замечаю катарального состояния, только благодаря этому вину. Б.Ф.Коврижных, начальник станции Южных ж.-дор.» Или: «... доступное средство, сберегающее желудок от заболеваний, укрепляющее пищеварительный аппарат, оказывающее существенную пользу при ненормальном действии его. Шт.Кап. Н.Л.Мяновский. Казначей. Н.Новгород». И вот совсем кошмарное: «Мои дети страдали сильной дезинтерией и только благодаря вину «Сан Рафаэл» они исцелились и поддержался истощавший организм. К.Еленская, помещица. Саратов.» (Ну ничего — говорят, что в Молдавии детям вино тоже давали)... Замечу, что всё прозрачно — вот вам, пожалуйста, адреса тех, кто поручился, никаких безмолвных электронных ящиков. И после этого издательница ещё будет уверять в своем бескорыстии? Да ещё и с целью «облегчить тяжёлое нравственное состояние несчастной вдовы» некоего «безвинно погибшего страдальца»... Поэтому, несмотря на тифлисский колорит и великодушно сбивчивую манеру изложения, общую оценку выставить пока не выходит -чего-то не хватает...

»...21-го ноября матч в Белграде всё-таки стартовал, и первые девять партий прошли без происшествий. А вот затем началась череда громких событий, да настолько странных, что я сам ни за что бы не поверил в них, если б не являлся тому свидетелем... Если то, о чем я расскажу далее, покажется вам чем-то вроде «Алисы в Стране Чудес», пожалуйста, не вините меня, а направьте свои протесты Борису Спасскому». Р.Д.К. Белград, январь 1978 г.

Сегодня, 30-го января, исполняется 87 лет Б. Спасскому, шахматному ветерану — чем не повод отойти от привычных тем. Шахматы — мир иллюзорный, в чём-то сказочный. Точнее, был им когда-то — до наступления тотальной компьютерной эры. Поэтому произведение Р. Кина несет документальную и историческую познавательность: Борис Васильевич с успехом впервые применил на практике новаторский прием, он превратился в... человека- невидимку. Как ему это удалось — с пристрастием поведал автор. Корчной же совершил натуральный «подвиг» — впервые в истории матчей подобного уровня одержал победу, проиграв по ходу состязания четыре партии подряд (!). Это был финальный матч претендентов, победитель которого через полгода выходил на поединок с чемпионом -Карповым. Мог ли выйти перевод этой драматичной книги в советское время? Вряд ли — матч сложился в пользу «невозвращенца». А могло всё сложиться совсем иначе...

Книга выдержана по известному рецепту (вступительная часть и отдельные главы, посвященные матчевым эпизодам), но она и сейчас не переведена, поэтому цитаты носят примерный характер. «Борис Спасский едва не выиграл турнир по умолчанию. Вечером 8 ноября 1977 года такси, на котором мы с Корчным ехали в Цюрих, на скорости врезалось в слабо освещенную заднюю часть швейцарского армейского грузовика. Наш «мерседес» резко затормозил, перевернулся на крышу, пересек три полосы автострады, и врезался в аварийный барьер... Я выбрался через разбитое окно и успел помочь Корчному, который с трудом выползал из-под обломков. Его правая рука была в крови, и выглядел он так, словно на нём освежевали скальп. Реакция Корчного была на удивление спокойной. Он воспринял свое чудесное спасение как знак свыше, что он несокрушим, и Спасский будет повержен...». Ух какое начало. Прямо триллер какой-то — и закаленный дух травмированного Корчного происшествие не сломило — он хотел даже отказаться от переноса игр на пять дней.

Кин приводит любопытную подборку «стратегем» по матчевым уловкам — от воспоминаний об Алехине, который ставил на доску сиамских кошек (а вдруг у соперника аллергия...); до руководства Хартстона, где упоминается множество сомнительных примеров, включающих раздавленные помидоры, врачебные уколы или, на худой конец, «полезные советы о том, как закосить под гомосексуала». Однако, автор констатирует: Борис Васильевич в настоящем матче переплюнул если не всех, то многих. ««Спасский подходил к доске только для того, чтобы сделать ход, а затем проворно исчезал из поля зрения, напоминая марксистского лепрекона средних лет». Кин приводит целое изобилие схем: по тогдашним правилам соперникам запрещалось во время партии пользоваться какой-либо другой доской (кроме той, за которой, собственно, и проходит игра). Но игроки могли видеть и демонстрационную доску — даже из своих т.н. «лож отдыха». Что же придумал Борис Васильевич: начиная с 10-й партии он, сделав ход, стремительно удалялся в свою ложу (по его настоянию, они были расположены крест-накрест). Нонсенс же заключался в том, что Борис Васильевич отлучался туда не только во время обдумывания ходов соперником, но и во время своих (!) ходов — т.е. к игровой доске он ходил только чтобы передвинуть фигуры. «Среди зрителей было много недоумений и домыслов о причинах его частых и длительных отлучек со сцены. Наиболее популярной была версия, что он страдал от диареи. Однако, в его игре не было никаких признаков этого недуга, и он создал очень впечатляющую позицию в 10-й партии... Корчной был близок к полному отчаянию, проиграв подряд четыре партии сопернику, которого он почти никогда не видел...». Кин демонстрирует английский джентльменский юмор, но, конечно, соперникам было не до шуток.

Вообще, автор не скупится на «комплименты», назвав Спасского «аборигеном с бумерангом» — когда тот появляется в серебряном солнцезащитном козырьке, наподобие тех, что носят игроки в покер — ведь сверкание козырька выводило нервного соперника из себя. Но и для любителей непосредственно шахматной игры тут есть чем поживиться. Например, тихий, «форточный» ход Корчного из 7-й партии (30.h2-h3!!) назван Майклом Стином, вторым секундантом, ни много ни мало — лучшим ходом всех времен! Но были и совершенно дикие ошибки. В 13-й партии Виктор Львович взял ферзем ладью соперника, не заметив, что она защищена слоном — 33.Ф:f5 ?? — после чего немедленно сдался (видать, удивительная тактика Бориса Васильевича принесла свои плоды!). Кин не забывает и себя любимого: «...по окончании Спасский заявил, что подал в отставку в знак протеста против «нечестного» арбитра, и что финальная позиция была ничейной. Я хотел бы вызвать Спасского на поединок, предложив сыграть эту позицию против меня — на ставку в десять тысяч долларов, чтобы посмотреть, кто прав». Это еще что такое? Кин явно острит — откуда у советского гроссмейстера может быть столько американских долларов... Также автор дарит редкий подарок коллекционерам — копию одного из протоколов, заполненного торопливой рукой Бориса Васильевича по ходу этого кровопролитного матча...

А теперь о фантастике. В 1897-м году Герберт Уэллс написал зело любопытное эссе о шахматах (входит в сборник «Certain Personal Matters») — правда, здесь, на сайте фантастики, данный сборник по заглавиям эссе не расписан, поэтому по поиску оно не найдется. Так вот, статья называется «Concerning Chess», и расположена она ближе к концу сборника. И вот что пишет Уэллс (перевод примерный — профессиональных русскоязычных реплик я не нашёл): «Страсть к игре в шахматы — одна из самых безотчетных какие бывают в мире... Это самое поглощающее занятие; бесцельный нарост, требующий постоянной добавки. Она уничтожает человека. Допустим, у вас есть перспективный политик или подающий надежды художник, которого вы хотите уничтожить. Кинжал или бомба — это архаично и неуклюже, но научите его играть, сделайте ему шахматную прививку ...». Ну что ж, великий провидец Уэллс, возможно, был прав — он уже тогда видел, сколь далеко может выйти игра за пределы шестидесяти четырех клеток, видел потенциал шахмат (в т.ч. как политический инструмент), и сколько сил будет отдаваться ради «безотчетной борьбы». (Напомню, во время Уэллса это была неторопливая игра избранных интеллигентных маэстро, курящих дорогие гаванские сигары, ни о какой закулисной подоплеке речи ещё и в помине не было). А после поражений — да, не каждый находил силы оправиться -всё это видно на примере описанного поединка... И еще, Корчной говорит: «Поведение Спасского беспокоит и отвлекает меня. Я сижу за доской, пытаюсь сосредоточиться, а он вдруг появляется, делает ход и тут же снова исчезает. Я не знаю, когда он вернётся и вернётся ли вообще. У меня нет ощущения, что я играю в настоящую игру. Это все равно что играть с призраком...». Здесь уместно заметить следующее. Спустя семь лет после окончания данного поединка Виктору Львовичу довелось сыграть с призраком уже по-настоящему: в 1985-м году он начал шахматную партию с духом знаменитого венгерского мастера Гезы Мароци (ходы передавал медиум Роберт Ролланс во время спиритических сеансов), продолжавшуюся восемь лет. Таким образом, можно считать, что данный поединок был своеобразной тренировкой для Корчного — как состязание с соперником, который отсутствует напротив тебя за доской.

Итого: вернусь к тому с чего начал — пусть Спасский и проигравший в этой книге, последние строчки я должен посвятить ему. Поэтому напомню один факт, которым не может похвастаться никто из ныне живущих шахматистов: мэтр заочно поучаствовал в культовой «франшизе» — кинофильме о Дж.Бонде «Из России с любовью» (1963) времён Коннери, где разыгрывается его партия с Д.Бронштейном. Вот так вот... Ну а господин Кин неплох уже хотя бы тем, что попытался быть объективным — в тех непростых условиях, в которых он оказался.

»...Граф Амори, как талантливый романист, вооруженный большим опытом, сумел дать в печатаемом романе всю квинт-эссенцию дворцовой разрухи... Картины оголтелого бесстыдства рисуются автором смелыми и сочными мазками.». (c) От издательства.

Да, таково старое издательское примечание — остается добавить, что вместе с подзаголовком произведение называется «Тайны Русского Двора. Сенсационный роман графа Амори». [Между прочим, плавающий и восходящий заглавный шрифт на обложке напоминает оформление конвертов пластинок из будущего — эпохи хиппи конца 60-х, группы «Cream» и им подобных. Что неудивительно — не зря же Амори величают еще и первым музыкальным «продюсером» — видно, автор предвидел всё]. А примечателен он тем, что это один из последних бульварных романов — из тех, что выходили в выпусках. А может и вовсе самый последний. Да и точное число уцелевших выпусков вряд ли сейчас кто скажет — и успел ли вообще его дописать автор до своей безвременной кончины.

Еще из особенностей  текста: здесь используются не зашифрованные, как тогда любили делать, а подлинные исторические имена. «Рассказ о достоверных событиях, имевших место лишь в недавнем прошлом...», — так пишет сам Амори. До революции вышло множество романов с продолжениями, посвященных какому либо «двору». Выходили тайны мадридского, испанского, французского, японского и прочие. Ипполит Павлович, видимо, счел несправедливым, что все подряд пишут про зарубежье, а про родной русский двор как-то и забыли. Тем более, что в 1917-м году разоблачение тайн царского двора было актуально — поэтому Ипполит Павлович, засучив рукава, стремительно принялся за работу. Чувствуется, что автор писал сей опус второпях -стараясь поскорее успеть поживиться на горячей теме, подогреваемой различными слухами и сплетнями... 

Старинный дом Можаровых, родные и близкие пытаются выяснить, куда исчезла Зинаида — выпускница института благородных девиц. Оказывается, в столице та свела знакомство с фрейлиной Вырубовой -а уже через нее она побывала в доме старца Григория. «Распутин, как сидел, так и остался сидеть, только поднял левую руку, погладил пышно расчесанную бороду и произнес: — Зина?... Ну пойди сюда, дочь моя ...голос его звучал такой мягкой властностью, что противиться ему не было никакой возможности.» Какой дивный диалог, однако. Автор будто сам всё видел-слышал. Вообщем, гипнотизм старца приобретает ужасное влияние на юную деву, и она делается жертвой его грязных вожделений. Автор не жалеет красок для описания «заслуг» Григория Ефимовича. Раз замешан старец Григорий, то сразу шабаш. Припоминается и известная история, где тот напился пьяным в загородном ресторане, потом начал сквернословить и разделся догола в присутствии хора, где были женщины. Также автор рисует картины «вечеринки» на Гороховой улице, где правит всемогущий чудодей «в костюме Адама» — там и «танец дервишей», и «греческие хитоны»,  и бесстыдные позы — всё это с участием великосветских гостей...Наконец, читателям являют известную  балерину-танцовщицу  К., к которой кто-то там норовит «присасываться». «Фредерикс, почуяв восторженное настроение артистки, не преминул присосаться к ее очаровательной ручке...- Как вас, таких дуралеев, земля носит? — улыбнулась балерина К.». Танцевальные вечеринки, балерины... да-а...чего тогда только не было...

Интересно, что в конце каждого выпуска проставлено «факсимиле Амори» — автограф автора. Тоже ведь эдакое «ноу-хау». Рецепт написания прост: подмечай и выискивай злободневное, добродетельное забудь. Но, опять же, до чего довела бурная фантазия Ипполита Павловича неизвестно — многих выпусков романа нет. А по тем, что сохранились, видно, что бульварный роман был на излёте, хотя редакция и уверяет, что при востребованности продолжит знакомить читателей с «плодами интересного труда».

О канонических рассказах Конан Дойля высказались уже столько раз, что добавить новое к словам предшественников практически нереально. Но когда вдруг попадается в руки старый, малоизвестный перевод — становится интереснее. Ведь тогда вроде бы знакомый рассказ обретает иное звучание. Поэтому никакой это не «Горбун», а «Изуродованный человек» — именно так называется рассказ в переводе Н. д'Андре (Москва, 1903). Говорят, что д'Андре — это псевдоним баронессы Елизаветы Билы. И, читая его одним глазом, вторым я иногда смотрел в самый распространенный, «огоньковский» перевод Д. Жукова... Так вот, главная особенность перевода д' Андре — впервые за всё время вижу, чтоб Холмс и Уотсон обращались друг к другу на «ты» (!). Смотрится это крайне непривычно, вот примеры фраз, диалог, когда поздно вечером великий детектив внезапно заявляется в гости к другу:

»-Заходи, пожалуйста, мой друг» (д' Андре). У Жукова приветственная фраза Уотсона по-мужски сдержаннее: «-Рад вас видеть, Холмс».

Или: «- Я же сказал тебе, что буду очень рад, если ты останешься у меня ночевать!» (д' Андре). У Жукова Уотсон вновь изъясняется прохладнее: «— Я буду рад, если вы останетесь у меня.» Еще: «-Ты знаешь, я всегда очень рад ездить с тобою. (д' Андре). «- С великим удовольствием». (Жуков).

В остальном же, помимо вышеуказанного теплого панибратства (кстати, имя горничной у д' Андре не Джейн, а Жанна — видно, английский вариант показался баронессе слишком претенциозным для служанки...), старый перевод вряд ли сильно уступает жуковскому. А в некоторых нюансах даже любопытнее. Например, в варианте д' Андре удивленный Уотсон идентифицирует животное, сопровождающее калеку, как «ихневмон», даря читателям уникальное забытое слово. Жуков же довольствуется более обыденной «мангустой». Но в нескольких деталях переводчики расходятся. По мнению д' Андре, тупым орудием для убийства послужил «изогнутый нож, сделанный из очень твердого дерева, с костяной ручкой». Жуков, пожалуй, мыслит правдоподобнее: «необычного вида дубинка, вырезанная из твердого дерева, с костяной ручкой». Разошлись они и в первоначальных мнениях относительно таинственного животного, завезенного в Англию изуродованным человеком: «Одно могу тебе сказать, что это животное похоже на куницу, и, может быть, даже немножко больше её» (д' Андре). Жуков же более осторожен в формулировках: «Я думаю, что этот зверек из семейства ласок или горностаев».

Но, в принципе, всё это мелочи. Оба перевода достойно передают смысл. И да, пару слов о самом рассказе. Мне кажется, это один из первых явных случаев в беллетристике, когда блестяще срабатывает обратный эффект — несмотря на первичные факты, безобразный урод оказывается честным человеком, а респектабельный господин — редкостной сволочью. Правда, Холмс поразительно легковерен в концовке — целиком полагаясь на слова собеседника, которого видит впервые в жизни. Ведь, как ниже тонко заметил Блофельд, определенные смысловые неувязки в рассказе имеются. Но, будем считать, что Великий Детектив безошибочно умел распознавать, лжет ли оппонент, или нет.... И еще, хоть рассказы Конан Дойля до сих пор штампуются, странно, что никто не догадался создать небольшой его сборник по принципу «животной трилогии» Ардженто — в эту компанию бы «Пеструю ленту», «Серебряного», может еще чего...

Для начала: после прочтения книги остались большие сомнения, что ее действительным автором является Александр Яковлевич Максимов (1851-1896), суровый путешественник, избороздивший вдоль и поперек моря-океаны (пусть эта информация и размножена по ряду интернет-ресурсов, калькирующих друг друга). Как знать — может быть, вдова этого путешественника текст писала; а может и тезка-однофамилец — кто ж теперь разберёт...Но, к примеру, бумажный биографический словарь «Русские писатели» не упоминает данное произведение в посвященной А.Я. Максимову статье. Что касается современного малотиражного издания (внесенного на настоящую страницу без указания года выпуска оригинала) — его у меня нет. Роман удалось прочесть по первоисточнику («Тайна княгини-цыганки. Роман А.Максимова»), выпущенному в Санкт-Петербурге в 1892-м году.

А роман и правда необычный. Бытовая история, перерастающая в бульварный беспредел, да ещё и с толикой народной мистики (оная выражается в цыганском ясновидении и чудодейственном оживлении колдуньей скоропостижно усопших). Действие, что неожиданно, происходит не в Петербурге и не в Москве, и даже не в захолустном городке N; а, по большей части, в кавказском Пятигорске. Гора Машук, Провал, Эолова Арфа, горячеводские станции. Красивые места, однако... Всё это вкупе с неторопливой манерой повествователя поначалу настраивает на благодушный лад. Мы знакомимся с пожилой вдовой-казачкой Маланьей Петровной, которая подбирает на улице неизвестных детей под свое покровительство: у неё растут дочь Марта от молочного брата-каторжника и болезненный юноша по имени Валентин. Но всё же, главной «звездой» этого семейства является Мария Николаевна, красавица писаная, поступившая в помощницы к старой казачке. Умна, сноровиста, молодых людей привлекает — просто чудо-девушка. Но автор хитрит — не признается, сколько лет Маше. Знать бы ее возраст заранее — многое сразу бы встало на свои места (как же «ловко» он снивелировал ее разницу в возрасте с другими лицами). Единовременно Маша водит дружбу с баронессой Розенблюм из Ростова, являясь ее компаньонкой. У той баронессы, помимо супруга, имеется и близкий друг мужеского пола — молодой доктор Ахметов — частый гость в доме Маланьи Петровны...

Все, кого я перечислил, на первый взгляд вроде бы не представляют угрозы для читателей, предпочитающих степенное, неспешное повествование. И вот, будто пресытившись долгим вступлением, автор сходит с наезженной колеи — он очерняет образ Маши, делая из нее мерзавку, не гнушающуюся порочными связями и даже убийствами. Да еще и труднообъяснимое вымогательство на ней- поскольку обладателем денежных средств, за которые она бьется, является иной бенефициар. «- Рыбак рыбака видит издалека, — язвительно засмеялась Маша и, презрительно пожав плечами, вышла из комнаты»... Кроме того, наступает череда прямо-таки чудовищных совпадений: старый лесничий находит сына, мать обретает дочь; несбывшийся убийца встречает того, кого ещё ребенком бросал в воду...Ну, а самый достойный, как полагается, выискивает подругу жизни...

Даже терпеливый читатель, привыкший к манере изложения писателей прошлого, вероятно, окажется пресыщенным постоянными вставаниями на колени лиц мужского пола, а также «глубокими обмороками» и «громкими стонами, вырывающимися из груди» со стороны лиц пола противоположного — без всего этого не обходится ни одна глава. Увы, подкидыш Валентин не проявляет смекалки — почему-то так и не догадывается раскрыть медальон, который он с измальства носит на шее. Впрочем, его друг Ахметов вряд ли сноровистее — тот дважды не в состоянии справиться с хрупкой девушкой — ни кинжал отвести, ни записку из рук ее вырвать...Всё вышесказанное — не ради критики, а просто констатация. Опытный автор, конечно, соединил бы все сюжетные линии в более разумном ключе и без столь театральных перегибов. А тут — даже неудачное отравление соперницы происходит с какими-то комичными чертами («дать половину -через два дня ее не станет, дать все -умрет в тот же день...»). Возвращаясь к началу отзыва — мог ли такой роман написать дальневосточный «морской волк»? По-моему, ответ очевиден....

Одним словом, книга будет интересна желающим прочувствовать все грани ископаемого русского романа с изрядно облегченным содержимым; но что касается параллелей с некоторыми другими писателями, пусть и творившими тогда в схожем стиле — сравнение будет явно не в пользу «А.Максимова».

«Дело Литтлтона» (1922) — романчик, затерявшийся в безбрежном океане западной беллетристики. Он был опубликован в известной среди детективных эстетов британской серии от W. Collins Sons & Co — с отличительным знаком — черным револьвером в правом нижнем углу (и направленном, в данном случае, в сторону головы барышни, очаровательно вытаращившей испуганные глазки).

R.A.V. Morris: полное имя автора — Рональд Артур Вернон Моррис (родился в 1877-м году в семье выходцев из Уэльса). Возможно, некоторым продвинутым посетителям Фантлаба известен его младший брат Кеннет Моррис -создатель фэнтези романов про драконов, горы и прочее. Известно, что оба брата-сектанта были вхожи в Теософское общество, причем Рональд являлся ещё и членом Ордена «Золотая Заря». А однажды он, по примеру Кеннета, решил попробовать себя в художественной литературе — создав довольно-таки сложный детективный роман, о котором сейчас и пойдет речь. Но то ли оккультные стихи и статьи были Рональду ближе, то ли он решил не затмевать успех активного младшего брата Кеннета — этот роман оказался у него первым и последним...

Так что же это за «Дело Литтлтона». Роман вполне способен заинтересовать читателя повествовательным эффектом, только не раз я ловил себя на мысли, что сюжет сворачивает куда-то не в ту сторону. И да, для такого увлеченного человека, каким, вероятно был Рональд Моррис, сюжетный мотив выбран на редкость невыразительным и совершенно типичным для капиталистических стран. Деньги, деньги, и еще раз деньги — да еще и сибирские акции ни к селу, ни к городу приписаны. В этом смысле, он, конечно, значительно уступает мотиву из книги, о которой я говорил в прошлый раз...

Преуспевающий вдовец-финансист (возможно, удивлю, но его зовут Литтлтон), получив некое письмо, срочно срывается с места и выезжает в Ливерпуль. Оттуда он телеграфирует дочурке — появились, мол, новые обстоятельства, срочно отплываю в Нью-Йорк, люблю, целую. Проходит неделя — от папы известий нет. Тогда Дорис снаряжает в путь ухажера-жениха, тот садится на пароход и отчаливает в Америку — в попытках найти концы несостоявшегося тестя. По прибытии он убеждается, что неизвестное лицо всё это время незаконно выдавало себя за мистера Литтлтона, чье истинное местопребывание остается невыясненным. Тем временем в компании, где работал финансист, назревают перемены — кто же заступит на место Литлтона?...

На самом деле, Р.А.В.Моррис упустил отличный шанс пустить сюжет в нужном направлении. Когда Безил Доусон отплывает обратно в Англию, в течение пятидневного путешествия он знакомится на палубе с неким «растаманом» — они беседуют о насущном. Здесь бы устроить телепатический сеанс связи — чтобы необычный попутчик после перекура сумел мысленно воспроизвести детали преступления (ведь в том, что оно произошло, кажется, никаких сомнений нет). Вот это был бы ход, так ход... Однако, автор предпочел развить тему по традиционному пути. При этом отказать ему в выдумке нельзя. Лучшим трюком признаю следующую загадку: примерно в те же дни старший инспектор Скотланд-Ярда Кендлиш прогуливается близ Саутширских гор. Совершенно случайно он замечает мужской труп, покоящийся в ручье. Нет, это вовсе не мистер Литтлтон, как можно подумать на первый взгляд. Автор не до такой степени прост. Это труп безвредного новозеландца, приехавшего в Англию туристом и скончавшегося в гостинице от сердечного приступа. Но каким образом он оказался в этом ручье? И для чего ему после смерти (!) побрили усы и вырядили в чужую одежду? Связан ли он как-то с пропавшим финансистом? (Да связан, связан, что уж там говорить....).И относительно завязки стоит добавить следующее: главным подозреваемым является кузен Литтлтона, его компаньон Горацио — у того в последнее время с финансами туго. Но вот незадача — последние два месяца тот вместе с сыном проживал в парижском Hotel de la Victoire, St Malo, на экспресс поезде оттуда за пару часов не доедешь. Даже (не буду говорить кто...) не смог бы сломать такое крепкое алиби — Франция это слишком далеко.

Что же в итоге — 6.5 из 10.0 — «The Lyttleton Case» содержит пусть и не выдающийся, но оригинальный трюк. Чтоб было понятнее — один этот трюк переиграет дюжину приёмов из книг других средних дедуктивистов. Правда, от столь разностороннего автора ожидался более интересный «антураж»: одних рестораничков Якобини в Сохо и выставки кубистов (мимоходом) явно мало. Поэтому — многообещающее, но вряд ли многоразовое произведение.

火刑都市 (~ «Город в огне») — внецикловый роман Содзи Симады, и совершенно не типичный в сравнении с другими его книгами. Написан он был в середине 80-х, а потому и обладает каким-то особенным, «теплым фоном» (хотя здесь, глядя на название со значком «火» , данный эпитет звучит двусмысленно...), и это тот случай, когда абсолютно наплевать на неправдоподобность сюжета... В центре Токио орудует таинственный поджигатель — по какой-то одному ему подвластной логике устраивается десяток пожаров — причем выбор мест поджогов следует определенной системе. Есть основания полагать, что здесь замешана женщина — поджигатель был в тесных отношениях с юной девой, приезжей из маленького городка с берега Японского моря, из Эчиго. И, чтоб было понятнее: героиня убивает единственного человека, которого любила в жизни — казалось бы — зачем? Да, мотив без особой натяжки можно назвать запредельным. По сути выбор возможных мотивов для убийства не так уж и велик, и давно исчерпан другими авторами — но Содзи Иванович сумел таки и здесь придумать нечто уникальное... Ну и, наконец, небольшой подарок от автора непосредственно для любителей классических трюковых эффектов — почти все поджоги в домах и торговых центрах образуют т.н «тайную комнату» — т.е. всякий раз поджог начинается из закрытого снаружи (как правило — подвального помещения, откуда нельзя выйти...), и где, разумеется, никого не было. Излишне говорить, что вычислить преступника при действии эдакого «отложенного» эффекта не легко...

Автор угодил, что называется, в точку — внезапные, бесследные исчезновения людей всегда будоражат воображение. Полицейский Накамура из отдела по расследованию убийств пытается нащупать исчезнувший след девушки, с которой сожительствовал погибший охранник по фамилии Цутия, ибо иных цепочек у него попросту нет. Тот сгорел в арендованном здании напротив железнодорожной станции Ёцуя, Синдзюку. Охранник был на редкость нелюдим, не пил, не курил, не ходил в бары, свою подругу он никому не показывал. Все фотографии и следы пребывания в квартире любовника эта изворотливая хористка тщательно уничтожает. От такой неопределенности веет каким-то холодом — какого черта «эскортница» шесть раз меняла места жительства и работы в Токио, всякий раз переезжая восточнее; почему так сложно разыскать её? И почему неизвестно имя?... Наконец, Накамуре удается нащупать след — узнать родной посёлок Юко в Канагаве, пронизанный холодными ветрами, дующими через море из Сибири. Но что за странное поведение родных и близких, откуда такая таинственность... После всего сказанного, для многих писателей момент нахождения беглянки и являлся бы кульминацией рассказа. Здесь можно подержать паузу, нагнать интриги, но... не для этого автора — он не экономит на таких деталях, это лишь промежуточный эпизод...

О поджигателе. Выбранные места — десяток поджогов домов — образуют большой круг (сказать, что этот круг означает было бы подсказкой — но чувствуется, что поджигатель — человек увлеченный и исторически подкованный). И да, в некоторых подвалах обнаружена надпись на стене: «Банзай, Токио». Причем «Токио» написано в старом стиле: в иероглифе 京 присутствует дополнительная черточка. Ну это все равно как если бы у нас злоумышленник в аналогичных ситуациях оставлял бы на стенах что-нибудь вроде «Виватъ, Петербургъ!»... В романе Токио сравнивается с Петербургом — когда идет полемика об истории названий (видимо, у автора наличествуют дальние русские корни...). «Процесс переименования Эдо в Токио овеян легендами. При имеющихся данных мы не знаем того человека, который первым предложил эту идею. В отличие от Санкт-Петербурга в России, переименованного в Ленинград, это было сделано не по политическим мотивам. Если бы название было изменено в связи со сменой правительства, возможно, вместо Токио он назывался бы ...(далее следует непереводимая игра слов)..».Одно можно сказать: «невозможно жить в городе из камня и стекла». Бездумное уничтожение естественных природных водных источников, нецелевое расходование ресурсов — во времена Эдо было всё по другому...

И, возвращаясь к трюковому эффекту — к пожарам в «запертых комнатах». Разгадка любопытная, хотя и с некоторым скепсисом — как там у Роалда Даля было -вспыхнет ли зажигалка десять раз подряд? Вот и здесь что-то подобное, только не о зажигалке речь, а о чем-то более хитром. Из за частоты удачных повторений не верится, что трюк сработал столько раз. Но нельзя не отметить «ключ» ведущий к разгадке — поджоги происходили только в пасмурную погоду. Казалось бы, какая разница, ведь пожары начинались в закрытых помещениях, а не на улице: всегда радует, когда выясняется, что пропущенный «ключ» был честно выложен прямо перед читателем — только толку-то от него...

«Каждый год в полиции наблюдается три пика: пьянство весной, изнасилования летом и кражи зимой...». И всё-таки, как автору удалось «закольцевать» в одно целое два, скажем так, «пути». Образно говоря, это как если представить две окружности, или две рядом вращающиеся шестерёнки, которые не пересекаются — но, однажды, вопреки всем законам физики- таки происходит фатальный контакт в одной точке. [Я специально поискал статистику в интернете — население Токио в 1982 году (с учетом прилегающих агломераций) составляло 29 593 344 человек. Вероятность того, чтобы произошло то, что случилось в этой истории, будет составлять, если грубо, обратную пропорцию к данному числу. Какая же должна быть фантазия у романиста, чтобы предусмотреть подобный исход!..]. Одному только человеку я пересказал развязку этого романа полностью. На что она сказала: «Я боюсь, мой разум не в состоянии это понять...». Что ж, эти слова можно расценить и как похвалу, и как противоречивый намёк на нечто с противоположным смыслом. Я же буду краток: несомненно, один из самых лучших романов автора.

«Два кинжала, или Черное Домино» — повесть, впервые вышедшая в 1866-м году у издателя Манухина. В течение десятка лет было выпущено сразу несколько бюджетных переизданий (между прочим, снабженных кое-какими иллюстрациями), после чего она навсегда сгинула из прицела этих самых издателей....Об авторе особой информации нет — кроме того, что он в те же годы адаптировал сверхъестественную поэму «Дочь волшебницы» — далеко не каждый сайт по фантастике (особенно, погруженный, как ныне ФЛ, в «актуальную и современную» тематику) знает о ее существовании — но о ней речь как нибудь потом... Между тем, что касается «Двух кинжалов....» — сюжет довольно-таки нестандартен — примечательна концовка, где умирают все — и плохие, и хорошие. Видимо, грешить меньше надо было....«Ты не поверишь… там все умерли...»(с). Как знать, может это и отпугнуло публику...

167*-й год. Испания, селение гранда Дона Себастиана в сорока милях от города К. Его последний отпрыск, погрязший в кутежах, Роберт, остается сиротой. Юношу берет под опеку хитрый приезжий прево (судья стало быть), выдает себя за родственника, и прибирает хозяйские дела. Кроме того он приводит с собой дочь Изабеллу, желая выдать ее за богатого наследника. Но разве будет интересен потенциальному читателю брак по расчету, спланированный третьими лицами? Никогда такого не было....«Роберт, однако, не обращал на нее внимания, несмотря на то, что она вполне его была достойна.» Дело в том, что у Роберта был избранный и задушевный друг Антонио. «Доходы Антонио были очень загадочны, но по роскоши и связям он был принят в лучшем кругу». Проще говоря — лучший друг Роберта Антонио Сальвари был бандитом, предводителем шайки разбойников (около шестидесяти человек разного сброда), а Роберт не нашел ничего лучше как засматриваться на его формальную супругу, Маргариту. Между тем, за голову Антонио сбиры назначают награду («5000 доблонов. Золотая монета, на российские деньги, т.е. на серебро, составит 6 р.48 к.»).

«Старик, видя, что молодежь их оставила, отправилась кто играть в кости и карты, а кто рассудил побеседовать с Бахусом»... Один из самых задушевных эпизодов — бал-маскарад масок, на котором Роберту удается-таки соблазнить Маргариту. («Я — ваша»). Плевать ему было на дружбу с Антонио, и кольцо у нее в залог взял (это как вообще?...). «Она находилась в том интересном положении, в котором женщины делаются капризны, раздражительны и прихотливы»...Тем временем, по пятам молодых на балу идёт загадочное Черное Домино — всё подслушивает, всё высматривает, и докладывает кому следует. К слову — Автор использует прием, позднее вошедший в репертуар многих успешных писателей — этим неизвестным оказывается лицо, ранее объявленное мертвым... Отдельный разговор — Третейский суд (во время заседания вносят гроб для опознания — вот это да!...) и инквизиция. Автор хорошо поработал над этими фрагментами, особенно в описании алчного судьи, задумавшего убрать с дороги обидчика дочери — волей случая угодившего ему прямо в руки...

Что же в целом — всегда рад отметить какой-либо нешаблонный (и отнюдь не скучный) сюжет, да ещё и имеющий исторические отсылки. Не будем придираться к автору — говорят, что даже Шекспир не брезговал плагиатом, что уж говорить о скромном издателе Манухине. К тому же пока не известен вероятный прототип повести -что добавляет произведению дополнительных очков.

«Говорят, что самый темный час — это тот час, что наступает перед рассветом...» Ричард Итон, один из четверки «новых мушкетеров».

Ну что ж, вот уже и 8 января, истекают последние часы выходных дней. Элвис Арон Пресли, Стивен Хокинг, Ширли Бесси и Дэвид Боуи — «козероги», когда-то праздновавшие день рождения в этот день. К их компании примыкает и Деннис Йетс Уитли, также появившийся на свет 8 января — что и является поводом вспомнить ещё одну его книгу.

В книжном виде произведения Д. Уитли в СССР не печатались. Действительно — что хорошего ждать от автора, выпустившего романы под названиями «Дочь дьявола» и «Сатанист»... Но если говорить конкретно о данном романе («Кодовое слово — «Золотое Руно») 1946-го года, то это как раз тот случай, когда книгу можно было бы и опубликовать, причем практически без сокращений — ну разве что вырезать часть резковатых буржуазных реплик по ходу дела. Ни мистики, ни показного садизма, даже секса — ни на «одну унцию» здесь нет. События происходят осенью 1939-го года в Польше и Румынии, четверка «мушкетеров» под руководством целеустремленного герцога де Ришло действует в интересах союзных правительств — они вырывают из рук частного румынского коммерсанта контрольный пакет акций дунайских барж. Делается это для того, чтобы в будущем затруднить противникам -немцам переправу румынской нефти водным путем. При этом сюжет неуловимо напоминает классический роман одного известного француза: преодолев несколько границ, «мушкетеры» стремятся доставить контракт с пустой подписью второй стороны представителю британского правительства. И сделать это не позднее чем до окончания тридцатого дня «опциона» — в противном случае, контракт теряет силу. И, внимание, для финального скачка по Черному морю, к Стамбулу, друзьям протягивают руку помощи моряки советского торгового судна... И ещё — Форд V8 -запомним эту симпатичную ретро-модель — автомобиль необходимо разыскать, важный документ спрятан в нём под сиденьем....

Считается, что история об экономическим саботаже против поставок нефти в Германию взята Уитли из реальных фактов (только на самом деле владельцем акций был французский дворянин). Автору не удалось придумать четкое обоснование того, зачем де Ришло уезжает в Польшу в столь опасный период (в местечко под названием Lubieszów, где поселились его дальние родственники, Плаховы), да ещё и в компании своей незаконнорожденной дочери Лукреции. Тем более, что в поместье «гостит» польский генерал Мак, предатель... Обилие мордобития гарантируется: «Мушкетеры» держат путь в Бухарест, в прямом смысле вырывая контракт о котором сказано выше. (Причем румынский премьер-министр Арманд Кэлинеску успевает завизировать договор утром, буквально за несколько часов до того, как его застрелят члены Железной гвардии). Симона Арона задерживают за ношение платья монахини; Рекса ван Рина арестовывают румыны за схожесть с поляком, сдавшим план аэродрома; а де Ришло -«душа партии» трагически исчезает со страниц уже в середине книги — в дьявольского герцога влетают подряд сразу шесть (!) пуль противника. Наверное и правда, выжить и передвигаться после такого ранения способен лишь Мефистофель...

Несколько цитат:

»...дядюшка Джо не такой дурак, чтобы облегчить потенциальным врагам первый раунд.»

»-Позвольте узнать, к кому я имею удовольствие обращаться?» (де Ришло прибегает к общению «в стиле Дюма» с эстонцем, которого он намерен подкупить, чтобы получить номера номера corps diplomatique»).

«Де Ришло сделал очень необычный для него поступок. Он молча протянул руку, и месье Финкс крепко сжал ее.»

«Дунай и другие румынские реки несут с гор легкое месторождение россыпного золота. Его до сих пор в небольших количествах собирают крестьяне, прибегая к необычному способу — набрасывая на русла рек овчинные шкуры руном вверх....Вполне возможно, что именно такую шкуру искал греческий герой Ясон и в конце концов привез ее в Грецию из далекой румынской деревни».

«Если бы мы только пересекали Тихий океан, — вздохнул Ричард с мнимой попыткой облегчения, — мы бы заполучили этот лишний день, ничего не зная об этом... Вы, конечно, помните рассказ Жюля Верна «Вокруг света за восемьдесят дней»? Герой заключил пари, а когда вернулся в Лондон, то подумал, что потерял свои деньги из-за каких-то двенадцати часов; но он забыл, что когда пересекаешь Тихий океан с запада на восток; то, как только переходишь линию перемены дат, наступают сутки». «Какая замечательная развязка, — иронично прокомментировал Рекс. «Единственная загвоздка в том, что мы не пересекли Тихий океан».

«Ричард рассмеялся почти истерически. Но у русских есть водка.»...Вскоре две бутылки водки были быстро обменены на несколько румынских леев.»

Да, советский торговый корабль показан своеобразно — расслабившиеся «мушкетеры» начинают пьянствовать в компании моряков. Т.е. эдакая похвала спасителям с под... с подковыркой...В принципе, указанные мелочи легко поправимы (это я возвращаясь к упущенной возможности издания книги в СССР) — в советском переводе «пьяную толпу» нужно было бы поменять на «неунывающую, бодрую духом команду», а «грязную бадью» -на «изнуренное тяжёлыми испытаниями длительного рейса судно». Вот и всё — и дело в шляпе — данный роман легко бы уделал тематические произведения того же А.Маклина или Г.Грина....

И, похоже, что герцог де Ришло не так уж и умен — ну как можно было не заметить жест Гейзенхайма, запустившего руку за пазуху. Но сюжет хорошо расписан в плане акцентов на каждом из главных героев — автор подарил каждому из них свое отдельное маленькое приключение (до того, как вся четверка воссоединится в концовке); подробно проработаны диалоги поляков, румын, и прочая «моторика». Есть и продуманные нюансы- например, в финале, когда каждая минута на счету, герои не учитывают, сколько времени займет передача шифрованного сообщения. Нашлось место и бытовым описаниям, вроде того, какие блюда подают в «градине» (садовый ресторан в Румынии). Только вот женщинам в этой истории места не нашлось -автор постарался поскорее вывести их из игры.

Итого: если бы не концовка (вместо настоящего «твиста» — эпилог из нравоучительной серии -«всё можно было сделать по-другому»...), то было бы лучше. Правда, поклонники несгибаемого герцога явно были растроганы, узнав, каким образом он сумел выжить. Книжка честно показывает — иногда, когда кажется, что всё потеряно, находится новое, ранее незамеченное обстоятельство, дающее новый шанс (точь-в-точь как у того героя Ж.Вэрна).

Ян Гуйфэй — первая наложница Китая, изображена в узорчатых одеждах в окружении пионов. Взгляд на ее лицо заставляет прочувствовать, что среди изысканности царит грусть. Красные, желтые, пурпурные и персиковые лепестки пионов — все они демонстрируют тончайшие оттенки, как и листья, которые варьируются от желто-зеленых до темно-зеленых и тиловых... Да уж. Первая мысль, наверняка, возникает — будто речь идёт о какой-то старой китайской картине, известной ценителям. А вот и нет. Тем, кто немного знаком с творчеством Такаги Акимицу, известно, что этот автор повёрнут на татуировках: приведенное выше описание — рисунок, выполненный не кистью, а острой иглой токийского мастера Каке Йоши на человеческой коже — спине главной героини...

都会の狼 (~ «Пес с городской окраины») — роман из серии книг о прокуроре Сабуро Киришиме. Писатель шёл своим путем — обычные «сыщики», являющиеся героями подавляющего большинства произведений данного жанра, выполняют у него только черновую работу, связанную с поиском улик и свидетелей; а вот самое главное приходится на долю Сабуро — он проводит допросы и выдвигает обвинение подозреваемому....Сумное начало истории не располагает к веселью — по установленной практике (действие происходит в 1962-м году), один из прокуроров должен присутствовать на смертной казни преступника. Киришима, переведенный в Сендай, становится свидетелем казни некоего Эйтаро Коямы, выкрикивающего вслух: «не виновен»... Дальнейшее действие ближе всё-таки к т.н. «крутому» детективу — утяжеленному внушительным количеством отрицательных персон. После восьми лет заключения на свободу выходит мелкий преступник Кендзи Араи. Он намерен исполнить посмертную просьбу того самого Коямы — из чувства признательности. В 1943-м году Кояма спас в манчжурских степях юного Кендзи, бежавшего на юг вместе с матерью. Просьба заключается в мести некоему бандиту, известному как «J с улицы Саки». Имя его никто не знает, но известно, что J носил татуировку на левой руке в виде цветка сакуры. Семь лет назад алиби в убийстве семейной паре ростовщиков из Иокогамы этому бандиту обеспечила четверка игроков в маджонг («после смерти Сталина «акции упали»...). Дерзкий Кендзи начинает последовательно выслеживать каждого из этой четверки сомнительных «коммерсантов» (что весьма затруднительно, ибо времени утекло порядочно, да и адресов они не оставляют...), пытаясь нащупать след неуловимого J. Кстати, один из тех игроков — женщина — она по совпадению является правой рукой босса той группировки, к которой примыкает и сам Кендзи... Так вот, далее происходит прямо-таки «хичкоковское» устранение свидетелей одного за другим — сразу после того, как Кендзи Араи поговорит с кем-либо из них. Выглядит это так, будто подельники бегут жаловаться тому самому таинственному «J» -о вдруг проявленном интересе к старому делу со стороны незнакомца, и J мгновенно принимает решение их ликвидировать — заодно сваливая трупы на подвернувшегося под руку неудачника, недавно освободившегося из тюрьмы... Трудно поверить, но все 8 лет Кендзи ждала сексапильная татуированная подруга — Сумико. Чем, интересно, она занималась эти годы?...

Что же в целом. Роман написан в мрачном, реалистичном ключе (есть даже цитата Толстого) с циничной, прагматичной разгадкой. Главный вопрос — действительно ли таинственный J убирает старых подельников, или некто, пользуясь случаем, расправляется с недругами (и, главное, ведь есть за что...). Да и существует ли он вообще, этот J.... С оттенком злости описывается сцена, когда Кендзи трясет одного из двух братьев Генки — оказывается, ожоги на руках, подозрительно напоминающие попытку свести татуировку, он получил на Окинаве, от огня американских солдат...

...В темной тесной комнате, где любой неподготовленный человек не смог бы провести и пары минут — из-за густого, режущего глаза сигаретного дыма, за потертым рабочим столом трудился писатель Такаги-сан. У него было плохое настроение, каждая последняя строчка выходила с болью и со скрипом, и даже только что початая вторая бутылка вина не могла изменить ситуацию.... Заходясь в кашле, он вытащил закладку из книги, посвященной китайской династии Сюаньцзун в истории Тан. Император Сюаньцзун вступил на престол в седьмом году по западному календарю, а в следующем году сменил имя правления на Кайюань. С этого момента начался расцвет династии Тан, получивший название «Правление Кайюань». Через двадцать лет ее могущество стало клониться к упадку. После смерти императрицы Хуэй Фэй император Сюаньцзун решил искать замену . И он нашел наложницу, подобную той, что была изображена во дворце Хуацин на горе Ли. Ею стала Ян Юйхуань — впоследствии известная как Ян Гуйфэй...

Такаги-сан задумчиво произнес про себя, заталкивая в переполненную пепельницу очередной окурок от сигарет «Филип Моррис»: «татуировка — ключ ко всему. Вспомним татуировку на спине той дуры, Сумико. Два иероглифа 玄宗 — это «Сюаньцзун», император, историю о чьей наложнице она восхваляет. А фонетически они оказываются сходны с именем ее любовника... Отличная идея...».

«Я вернулся на тот же пруд, к тому же саду

Гибискус- как её лицо, ивы — как её брови

Как не проронить слезу...»

Такаги-сан продолжил вспоминать историю, запечатленную в поэме Бо Цзюйи «Вечная печаль».... «Запертая комната и другие нереалистичные ситуации, воспетые западными авторами — это сюжеты для слабаков, которые не в состоянии придумать нормальный сюжет. Эти авторы когда-нибудь вообще выходили на улицы из своих богатых особняков? Контрабанда алкоголя, черный рынок, проституция, торговля оружием, карточные вертепы, поддельные биржевые акции — они хоть раз слышали обо всём этом? Русский писатель Толстой сказал: «Человек течет, и в нем есть все возможности: был глуп, стал умен, был зол, стал добр, и наоборот. ...Ты осудил, а он уже другой». Только знал ли Толстой обо всём этом?», -продолжал размышлять писатель...

Итого: кажется, что похожий сюжет (в своих реалиях) способен был бы придумать какой-нибудь американский автор среднего пошиба. Но есть разница. У него бы главный герой в сходной ситуации сделал дорогостоящую пластическую операцию, да и дело с концом. Здесь же, чтоб скрыть прошлое, антагонист набивает поверх цветов сакуры новое изображение, с драконом. Да и не только это -вроде бы мелочи, но сколько разных отличий в подходе к сути дела. 6.5 из 10.0.

«Мертвая зыбь» — прямо-таки модернистский криминальный роман для своих лет. Начать с того, что на роль главной героини (её зовут Ремнева Анна Николаевна) определена женщина, чей род деятельности можно охарактеризовать как «писательница». В наше время никого этим не удивишь — сейчас во многих книгах вымышленные главные герои-рассказчики являются писателями по профессии (вспомнить хотя бы сколько таких книг накропал небезызвестный Ст.Э.Кинг) — а вот в годы Капитолины Назарьевой обсуждаемый подход был в диковинку.

О том, как она пришла к своей психоделической идее, остаётся лишь догадываться. В качестве вероятного ключа-подсказки можно рассмотреть отрывок из этого романа — он будто взят из жизни самой писательницы. Скорее всего, так оно и было: «Хотите, я прочту вам начало моего романа ?», -как-то раз предложила Капитолина Валериановна своему близкому другу. Тот охотно согласился, и сел рядом. Капитолина Валериановна с увлечением принялась читать свое произведение, воплощая давнишнюю, нежно взлелеянную мечту, иметь первым критиком этого человека. Но тот не выдержал испытания — вместо того, чтоб внимательно слушать и дать оценку произведению, этот друг принялся перебирать руками, пробираясь к обнаженному локтю, сверкавшему сквозь домашний халат писательницы... Капитолина Валериановна пришла в негодование и нахмурила брови — она поняла, что собеседника интересует совсем не книга.... С этой минуты участь её друга была предрешена. А заодно и родился материал для нового романа — вскоре рукопись была дописана и направлена не хватавшему звёзд с неба петербургскому издателю Александру Петровичу Пятковскому...

Да, неоднозначная идея состоит в следующем — героиня, получившая после первого объяснения в любви отказ от мужчины, решает... Отомстить ему? Нет. Для автора такое решение было бы слишком банальным. Вместо этого героиня чуть ли не силой влюбляет в себя другого мужчину (того, что не умел слушать...), выходит за него замуж и после.... планомерно доводит его до самоубийства. А первый — тот, который обидчик, со стоицизмом взирает на всё это. «Он-убежденный был человек. Фразер.».

В целом — если б не нарочито приземлённые, откровенно недалёкие мужские образы, вышедшие из-под пера проницательной писательницы, то история могла бы развернуться в более выигрышном ключе. К тому же ощущение, будто Назарьева изъяла, скрыла нечто важное (возможно, что и постыдное) из совместной жизни Анны и Валентина, из -за чего история видится неубедительной... Думаю, Патриция Хайсмит с восторгом прочла бы данный роман Назарьевой.

«Побежимте, сударыня. Не должно терять ни минуты, дом наш окружен со всех сторон...» (c) Пётр.

Данная повесть — благообразно-чинный образец старинной безымянной халтуры. Под названием «Ночное привидение в Немвродском замке» книга вышла в 1875-м году, без указания автора. И, по всей видимости, это вольный пересказ (или произведение «по мотивам») очень старого французского романа «Le Fantôme de Nembrod Castle» (вот это да — еще до Бородинской битвы был написан, в 1808-м.), канувшей в лету писательницы с длинным именем Catherine-Françoise-Adélaïde de Saint-Venant, сочинившей около трёх десятков романов. Многие ли слышали это имя: Катрин-Франсуаза-Аделаида де Сен-Венан? Фантлаб такой писательницы не знает. Вот то-то и оно — сейчас и оригинал-то уже вряд ли разыщешь... Поэтому, несмотря на посредственное литературное качество, роман тем и интересен — как реликтовая готическая история о призраке (привидение в замке и впрямь настоящее, пусть и не играющее первичной сюжетной роли).

Героиню зовут Леония, она едва достигла шестнадцати, что-ли, лет. Чувствуется, что автор решил (а), что чем больше тайн будет переплетено в начале произведения, тем лучше. Мы не знаем ни настоящих родителей Леонии (ее воспитывают чужая тетка и приходящий батюшка), ни причин, почему эта парочка даже под страхом смерти не собирается раскрывать секрет рождения юной девы. Еще более непонятно, что за странные личности охотятся за ними — не гнушаясь мордобития и кровопролития (страдают слуги хозяйки Иван и Пётр). «Бог вечно благий и праведный бодрствует над вами и, конечно, не предаст вас в руки злодеев», — говорит мудрый батюшка. Вообщем, дело темное, и Леония бежит с берегов Луары в Лондон, где скрывается на улице Св.Ямеса в гостинице госпожи Гиль. Беглецам приходится отстегнуть на водку двадцать пять рублей (да, именно рублей...) перевозчику («...уже заплочено!»).

Главные события развиваются всё-таки именно в Немвродском замке Валлийского княжества, где Леонию берет «под крыло» богатый милорд Эдвард, проживающий там с двумя сестрами Эвелиной и Амандой. Самое таинственное — по ночам Леония видит призрака-пианиста, выбирающегося из близлежащей пещеры. «Элтон Джон» что-то напевает и бормочет имя Леонии. Судьба сыграла злую шутку с девчонкой — привела её к призраку давно умершего родного отца...

Что же в целом. Раздражает манера рассказчика перескакивать с первого лица на третье (в отношении одной героини!)... К тому же, создаётся впечатление, что к концу автор притомился — хоть все и заканчивается благополучно, целая связка «ключей» остается нераскрытой. Впрочем, раньше подобное бывало не так уж редко. А из-за ощутимых сокращений чувствуется, что неизвестный автор нещадно покромсал первоисточник. Как знать, может в полном варианте его и читать было невозможно, а так получилось вполне динамично — пусть и при весьма скромных талантах рассказчика.

«Организаторы разместили делегации Корчного и Карпова в отдельных отелях на вершинах гор по разные стороны от города — чтобы они могли любоваться друг на друга только издали, как башни Минас Итиль и Минас Моргул во «Властелине колец» Толкиена...». (с) Раймонд Кин, 1978.

31-е декабря -день, непохожий на остальные (да и за окном, что называется, «гостевой» ландшафт...), заодно и повод оставить отзыв на нечто отличное от дежурной для сайта тематики. Правда, автор книги, английский гроссмейстер Раймонд Кин (квалифицированный историк по совместительству) не так уж далек и от фантастики, как это может показаться на несведущий взгляд — у него есть книга, построенная на редкой литературной идее — в ней он разыгрывает воображаемую шахматную партию между Наполеоном и Гёте. Но не будем пытаться выявить тематическую зашоренность в своих «палестинах», а продолжим...

Значит, «Карпов- Корчной. Изнанка матча на первенство мира» (1978). В прошлое время о переводе и об издании этого произведения не могло быть и речи (даже не сколько из-за нелестных выпадов «претендента» на соперника, а скорее из-за его явной грубости в адрес руководителя советской делегации Батуринского, с которым велась открытая вражда — на фоне сложной ситуации с родными Корчного, оставшимися в СССР...). А вот почему не издали позже — вопрос риторический (тем более, что одна книга Кина всё-ж таки вышла в издательстве «Физкультура и Спорт»). Между тем, для общего понимания этого текста вполне хватит и базового, институтского знания английского — потому ждать перевод не так уж и обязательно. Рассматривать работу Кина необходимо «в пандан» к книге Карпова, вышедшей тремя годами позднее — как альтернативный взгляд со стороны претендента. Кин выступал на матче в качестве главного секунданта Корчного, но никакого подобострастия в адрес «шефа» у него не прослеживается, скорее, наоборот, наблюдается некоторая дистанция. Ничего не пишет он и том, как его «завербовал» Корчной (ох уж эта непрерывная магия цепочки игроков на букву «К»). Некоторый намек содержится в приведенной автором партии Карпов-Кин (Бад-Лаутенберг, 1976), где англичанин оказался единственным, кто сумел отобрать очки у чемпиона мира — он устоял черными, разыграв защиту Филидора. Мы помним, что этот дебют был списан еще во времена Остапа Бендера. «В остальных двенадцати черные применили хотя и устаревшую, но довольно верную защиту Филидора...» (c).

О Карпове автор отзывается в целом уважительно («Карпов держит в голове структуру будущих событий подобно Микеланджело, который утверждал, что видит будущую форму своей скульптуры еще в грубой каменной глыбе»), хотя и позволяет себе несколько колкостей. Например, зачем-то указал, что плотник сколотил для чемпиона мира кровать специальных размеров. И еще, непосредстваенно для любителей шахматной игры: из всего творчества Карпова автор привел следующие партии: Портиш- Карпов (Москва, 1977); Карпов -Майлс (Тилбург 1977); Карпов-Тайманов (Чемпионат СССР, 1972). Ролики с разборами этих трёх партий, ставших классикой в исполнении молодого Анатолия Евгеньевича, сейчас легко можно найти в интернете. Также с непонятной целью Кин целиком привел ничейную партию из сеанса одновременной игры, состоявшуюся в Челябинске в 1962-м году — где 11-летний Анатолий Евгеньевич впервые встретился с Корчным. Вряд ли она обладает какой-либо ценностью...

Итак, «Karpov-Korchnoi. The Inside Story of the Match»: по тексту выдержан разумный баланс — книга интересна не только тем, кто разбирается в правилах игры, но и обычным читателям (и даже в большей степени): замечания и жизненные комментарии Кина позволяют окунуться в ту ушедшую атмосферу древней игры («... только проницательный австрийский еврей Вильгельм Стейниц придумал официальный титул, поэтому его имя стоит первым в почетном списке чемпионов»), ощутить накал страстей.

Так что же видели и слышали в 1978-м году в «далеком Багио» чуткие глаза и уши английского гроссмейстера? (Кстати, на тагальском наречии «Багио» означает «золото»). Как и в книге Карпова (на тот момент еще не написанной), здесь невозможно обойтись без ярких цитат. Делегация претендента прямо-таки шиковала — тут и сравнение Манилы с «Диснейлендом», и экзотические блюда («когда я заказал суп в Philipoina Plaza, его принесли в миске, заключённой в формованную глыбу льда, куда были вморожены цветы»). Забавным выглядит озвученное Батуринским требование просветить рентгеном оливко-зеленое кресло Корчного stoll giro flex стоимостью 700 фунтов — увы, внутри оказался всего лишь поролон. И еще, Кин о банкете (видимо, в шутку): «я испытал облегчение, что меня не пригласили выступить в роли дегустатора еды Корчного...». Петра Лееверик о советской делегации (отнюдь, не в шутку — о требовании раскрыть «функции» 16-ти человек): «категория «турист» не существует для советских путешественников»...

Но всё же настоящие перлы Кин выдает в начале каждой новой главы (партии). Как образец, приведу некоторые (перевод — примерный) — да и то, в итоге, для сокращения объема, пришлось сократить больше половины того, что наметил выписать.

(8) Карпов отказывается пожимать руку Корчному, но тот успел протянуть ее — выясняется, что Виктор Львович так и застыл тогда с протянутой рукой. Позднее Кин прореагирует довольно грубой репликой, после чего Батуринский замечает: «Кин утратил черты, присущие английскому джентльмену».

(10) Триумфальное появление доктора Зухаря. «Гипнотизёр, парапсихолог, некромант -как вам будет угодно». Лееверик безуспешно пытается отпугнуть его, подсаживаясь к этому доктору и трогая его за колено (!), заодно, будто невзначай, показывая скандальную книгу Солженицына. Позднее Зухаря все-таки удаётся временно отсадить на задние ряды. Кин пишет, что происходит это после совместной выпивки с Батуринским (за его счёт, Кина).

(15) «Боги не могли оставить без внимания драматичное поражение Корчного, и отметили это событие землетрясением силой в шесть баллов по шкале Рихтера (я не уверен, что это рейтинг, эквивалентный силе Эло). Молния проникла даже в спальню Гарри Голомбека. Почему боги решили выбрать именно этого невинного прохожего, я не знаю, но, к счастью, он остался невредим.» (Колкость автора в адрес старшего коллеги-земляка, английского мастера, не совсем ясна).

(23) «Вилла Корчного превратилась в площадку для мистиков, где гуру левитировали — они входили туда и выходили как им заблагорассудится. Некоторые даже левитировали в мой номер, в результате чего я счёл за лучшее переехать в отель «Сосновка» на постоянное место жительства ...Однажды я пил кофе с госпожой Лееверик, когда зазвонил телефон и официант сообщил ей, что с ней хочет поговорить некий господин Распутин. Я тихо помолился про себя, чтоб Корчной и госпожа Лееверик не пострадали — как это случилось с двумя предыдущими приверженцами безумного монаха — Николаем и Александрой.»

(24) «Вечером накануне игры семнадцать парапсихологов, гуру, членов Аманды Марги и матрон вперемежку с респектабельными дамами собрались на вилле Корчного для сеанса медитации. Мы сели в позу лотоса, образовали мистический круг, и в течение двадцати минут распевали мантру «баба нам ке валам». После духовного очищения мы вкусили священных фруктов и овощей.... Корчной был настолько воодушевлен, что спел для нас на русском языке песню «Есть в городе таверна...».

(27) «Трое местных жителей были арестованы за то, что вымогали у Корчного 15 000 долларов за услуги черной магии, обещая помочь ему выиграть. Проблема заключалась в том, что они угрожали обеспечить ему проигрыш в случае отказа платить.»

(28) «Карпову нужна была теперь только одна победа, и все стервятники собрались в ожидании 28-й партии. Но дерзкий Корчной оставил их голодными. А Карпов играл вяло, надеясь, что Корчной сам себе выроет могилу... После перерыва я собирался подняться в игровой зал, когда услышал знакомый смех из лифта. Корчной уже выиграл!».

И, наконец, самое убойное (из официального обращения советской делегации): «В своем письме г.Кин указывает, что присутствие доктора Зухаря в зале и его пристальный взгляд, обращённый на г-на Корчного, беспокоят последнего. Г. Кин также намекает на способность доктора Зухаря к гипнотическому воздействию. Эти обвинения абсолютно бездоказательны как с научной, так и с фактической точки зрения. Находясь в зрительном зале, доктор Зухарь не нарушает ни одного из требований к зрителям раздела 7.4 регламента. Тот факт, что в течение всей игры он иногда не покидает своего места, даже чтобы ответить на простые позывы природы (на что г.Р.Кин обращает особое внимание а своем письме) не может рассматриваться как преступное поведение.»

Что же в итоге. Несмотря на то, что соперникам было не до шуток, впечатления как от книги, так и от самого матча, положительные. Тогда не было допинга, подсказок компьютеров и искусственного интеллекта. Кин подметил очень важную деталь — о том, какую роль сыграл фактор времени. Даже в разрезе такой книги можно рассуждать о способах обойти нормальное течение Времени — темы, если говорить о литературе, встречающейся в фантастике (напр. «Новейший ускоритель» Уэллса) и в некоторых старых детективах (где трактуется опровержение невозможности преодолеть расстояние за указанный период). Поясню, что имею ввиду: ходы в партии — это и есть расстояние, которое следует преодолеть соперникам. Но, как и в физике, Время в шахматах обладает относительностью — оно, образно говоря, течет по разному для каждого соперника. У одного остается пять минут чтобы прожить половину партии — «шахматной жизни», другой же за это время делает лишь пару ходов. По мнению Кина, тактика Карпова заключалась в быстроте — пусть и в ущерб возможности сделать более лучший (!) ход — это ничто иное, как и есть стремление нарушить ход нормального течения времени у соперника — ибо если тот аналогичным образом не перестроится, он попадет в хроно-западню. При всём при том, Корчной имел реальные шансы на победу (я не утверждаю, что чемпион мира уступал ему в силе, объективно говоря это были два игрока внушительной практической силы). Феноменальный рывок, когда Корчной после 5:2 сравнивает счёт до 5:5 — это классика противостояний. Автор книги сказал: «Корчной играл лучше Карпова , но он играл и хуже. Карпов и Корчной устроили шахматному миру банкет из тридцати двух партий. Мы все должны быть благодарны им за этот великолепный пир.». Присоединяюсь к этим словам -Анатолий Евгеньевич и его соперник подарили спортивной истории великий поединок. Ну а господину Кину спасибо за, вообщем-то, добрую книгу.

«Предлагаемый роман не есть фантазия автора, а лишь взят из действительной жизни наших, увы, горьких дней...».

Да, это строчки из редакторского сопровождения настоящего, с позволения сказать, романа. И ещё — к арахнологии никакого отношения он не имеет. Полный текст произведения прочитать не удалось, но ведь это же не повод оставлять знатный раритет без внимания? Тем более, что автор, скрывшийся под фамилией «Погуляев» (в которой чувствуется мягкий «троллинг») не отказывает себе в воображении — он знает толк в том, как надо стругать легкие бульварные истории. (К слову — ничего зазорного в слове «бульварное» не вижу. Всё, в своем роде, проистекает от чего-то и имеет начало. И данная литература дала первые ростки для многих из тех, кого и сейчас ценят и помнят).

О завязке. Здесь происходит много непонятного. На обложке изображена порядочная с виду дама с пышной шевелюрой — но разве мало таких — в чем же заключается подвох?... Замечательно, что автор бросается в омут без напыщенных цитат и долгих церемоний. Шумная улица портового города. Вход в подвальное помещение винного погреба, где рядом стоит «нарядная девушка, профессию которой не трудно было угадать»... Это еще что? Что за профессия такая? Пока ничего не ясно...

Аристократический переулок, девушка в вылинявшей шляпке и поношенном жакете (уже другая...) — Август Викторович Крушлинский принимает на работу новую потенциальную сотрудницу-папиросницу («меня зовут Аней»), присланную Фактором Меером. Ручная работа, между прочим, подробно искусный процесс описан, со знанием дела — что и ценно: маленькие ручки ловким движением берут табак, завертывают в пергамент; затем эти ручки табак с бумажкой вставляют в гильзу маленьким серебряным штифтиком — и вот, происходит чудо — готовые папиросы падают одна за другой -привлекая затуманенный взор нескромного хозяина... «Закрепим наш договор стаканчиком вина и закусим. Это у меня такой обычай...». Становится видно — происходит что-то не то. Хитрый способ («у, недобренькая!»...), которым воспользовался немолодой уже Август Викторович в качестве попытки достижения своих негуманных целей («десять рублей за оказанное расположение по добровольному соглашению получила от Господина Крушлинского...») раскаляет атмосферу. Ну а далее, роман, наконец, переходит в авантюрную стадию — в кульминационный момент врывается некая мстительница в черной маске — на руках у нее браслеты с иглами (!), за ней черный, как уголь, помощник по имени Нуби (!)... Дальнейшее мне неизвестно — автор, как опытный беллетрист, временно оставляет одних героев и переходит к другим — перемещается на пароход, следующий вдоль берегов Евпатории. Соседи по палубе — горестная попутчица по имени Вера Дионисьевна (замечательное отчество — попробуй-ка только не стать истинной вакханкой с таким отчеством...) и участливый незнакомец (Николай Львович). Чувствуется, что вскоре произойдет нечто драматичное...

Ну что ж, в очередной раз отмечу — в этих старых забытых историях иной раз бывают редкие по своей изворотливой маневренности сюжеты — а для создания интриги вовсе необязательно выдумывать что-то сверхъестествественное -редактор предупредил ведь, что роман «читается с захватывающим интересом... пред читателем пройдет как в калейдоскопе вся тяжелая жизнь...». Ну, насчет «захватывающего интереса» — он, конечно, набил цену себе. Можно лишь догадываться, что далеко не всегда во взятых им жизненных ситуациях удача поворачивается нужной стороной к тем, о ком идёт речь... И, вероятно, осведомленный автор лишь прикрывался благими предостережениями — возникло стойкое ощущение, будто направление его блуждающих мыслей было далеко от критического.

В одном из прошлых комментариев к Деннису Уитли я обратил внимание, что в его библиографии присутствуют четыре книги, в которых преобладает фантастическая составляющая. Что ж, настал черед ещё одной из них — «Ка Гиффорда Хиллари» (1956). Правда, некоторые издатели относят эту книгу к оккультным, но считать так не совсем верно — ни одного обряда или упоминания черной магии здесь нет... После выхода роман был признан успешным и хорошо продавался — возможно, из-за своеобразного изображения главного героя после физической смерти — его дух «ка» хоть и ограничен в подвижности, но способен летать, подслушивать чужие разговоры, проникать сквозь стены и твердые предметы. Тем удивительнее, что к данной тематике автор больше не возвращался. В качестве приближенных аналогов могу вспомнить (из раннего) — малоизвестный роман смоленского эмигранта Масловского «Vous qui n'avez jamais été tués» (1951); а из позднего — сценарий к фильму «Привидение» (1990) Джерри Цукера. И вроде бы что-то похожее описывал некогда раскрученный товарищ Карлос Кастанеда... Но почему же именно «ка»? А не просто призрак или фантом? Уитли еще с середины 30-х годов интересовался Египтом, известно, что у него хранилась бронзовая фигурка Ка, а также статуэтка воскресшего бога Осириса... Структурно роман далеко не прост, моё отношение к нему несколько раз менялось по ходу сюжета. И начинал читать его я еще года два-три назад, но тогда увяз на одной из ранних глав — события развивались уж очень медленно. Там же от лица высокопоставленных персон разбираются вопросы стратегического планирования (в главе, которую сам автор — виданное ли дело для беллетриста- советовал пропустить читателям...). Десятилетие черчиллиевской фултоновской речи; или, как знать — может автору захотелось пристроить кусок неопубликованной документалистики: с обсуждением «советского блока, чьи силы направляются единой волей, а не разделенными советами многочисленных правительств...».

Кратко о завязке. В результате абсурдного семейного происшествия 42-летний кораблестроитель, бывший офицер R.A.F Гиффорд Хиллари оказывается вовлеченным в любовный треугольник с фатальным концом. Он погибает от действия новейшего изобретения профессора Эванса, позарившегося на прекрасную супругу соперника, развратную красавицу из древнего семейства ла Стренджей по имени Анкаре. Воистину, существование верных жён в книгах Уитли — нечто из разряда фантастики, таковые у него не водятся... Кстати, раз мы на сайте по фантастике, необходимо уделить пару строк профессорскому изобретению — это аппарат, вырабатывающий т.н «лучи смерти» (для 50-х звучит немного устаревше, да). А ранее Эванс разработал противотуманную рассеивающую машину со схожим принципом. Очевидно, для замысла Уитли это устройство необходимо было только для одной цели — выбить «дух» из тела, позволить «ка» выйти наружу. И с этой точки зрения его решение выглядит удачным, хотя и старомодным по сути. В завершение искрометной завязки: возмущенная Анкаре избивает тщедушного ученого до смерти стальным жезлом и подделывает важную прощальную записку. Меж тем в конторе Гиффорда зреет скандал — ведь навязанное им решение об отмене проекта по разработке лодок E-boat грозит проблемами...

Смотреть, как твой труп сообщники в сумерках бросают с пирса в ледяную воду, а после всплытия хоронят и погружают в гроб — это «такое себе» удовольствие. Но главному герою приходится претерпеть не только это. Редкий случай — Уитли примеряет на себе шкуру социального писателя. Его герой занимается вуайеризмом — заглядывает в трущобы Ноттинг-Хилла и Фулхема, полные разврата, нищеты, и прочих свойств 50-х гг... В одном случае старик Уитли изрядно порадовал своей неувядающей молодецкой удалью — когда Гиффорд подглядывает за симпатичной девкой по имени Дейзи, обладающей паранормальными способностями. Призрачный «ка» повторяет: «Посмотри на меня! Посмотри на меня!» — и происходит это почему-то как раз тогда, когда та снимает трусики, релаксируя после сложного дня. «Вдруг Дейзи повернула голову и посмотрела в мою сторону. Она не испугалась, но на ее красивом лице появилось раздраженное выражение. Я был уверен, что мне удалось проделать свой трюк и она меня видит. Через секунду она подтвердила мою уверенность, резко потребовав: «Что вам угодно?»...»

Гиффорд понимает, как был несправедлив к детям от первого брака: сын — балбес, да ещё и коммунист (!), дочь — проститутка. А с точки зрения сверъестественных элементов напрашивались два вопроса: 1) почему Гиффорд не видит себе подобных (объяснение будет не вполне вразумительное); 2) как скоро он найдет «проводника» — медиума, экстрасенса и т д. для общения с внешним миром. К чести автора, он не стал упрощать себе задачу — новый мир подчиняется определенным правилам; равно как хорошо и ограничение, наложенное на перемещения героя — меру нужно знать во всем. А вот с т.зр. криминалистики автор никак не объяснил факт ненахождения отпечатков пальцев на орудии убийства — спрашивается, ежели человек сам признался в том деянии, почему тогда его отпечатков нет?..

Впечатляюще написан многостраничный эпизод, напоминающий давние рассказы о погребенных заживо — о том, как Гиффорд Хиллари тщетно пытается выбраться из гроба. Положение усугубляется, когда поверх него ставят другой гроб. Недаром Питер Хайнинг включал этот драматичный отрывок в свои антологии ужасов — под говорящим названием «Гроб»...

«До меня вдруг дошло, что теперь я никогда не прочту «Элегию» Грея, не увижу мавританский шедевр архитектуры Альгамбру в Гранаде, не полюбуюсь со Стоунхенджа восходом солнца в летнее утро...». [Здесь хочется заметить — попроще бы желания надо иметь — тогда и ощущение потерь будет меньше...]. И всё таки, несмотря на вышеназванные ужасы, это — хорошая книга — с ощущением сентиментальности и чего-то доброго, сердечного. Ведь будучи в том «состоянии» (трудно подобрать верный термин...) в котором пребывал Гиффорд Хиллари, он не остался безличным, а продолжил принимать невидимое участие в судьбе своих близких — многих простил, многое понял.

Без нескольких дней год зрело решение, поставившее в непроходимый тупик действующего куратора Ластбадера — как разрешить поставленную задачу: быть или не быть этой странице (к счастию, или нет — подоспела помощь со стороны...). Но, как верно замечено, тексты песен печатались на конвертах пластинок, а значит, факт бумажной публикации засчитывается. Что ж, после такого многомесячного долгостроя, грешно было бы оставить без внимания данное «стихотворение» . И за восемь последних лет это лишь седьмой отзыв на произведения автора на Фантлабе -что как бы прозрачно намекает на его нынешнее место в читательской иерархии.

Боевикам 80-х с Шо Косуги и Рутгером Хауэром посвящается... Эрик ван Ластбадер, автор бестселлеров о ниндзя, в середине того десятилетия присоединился к «Культу Голубых Устриц» — работе с американским вокально-инструментальным ансамблем «Blue Öyster Cult» — и выдал на-гора текст для их песни «Shadow Warrior». Да и сама пластинка носила соответствующее боевое название в том же духе — «Клуб ниндзя». Но, несмотря на продолжительную подготовку и коммерческий подход, альбом провалился в продажах, и даже соавторство писателя Ластбадера не помогло «устрицам». Но это ведь не повод обходить стороной текст «Воина Тени»? Несмотря на видимую простоту, Ластбадер зашифровал в тексте стихотворения множество аллюзий, связанных с боевыми искусствами Востока. Конечно, его можно и прослушать — достаточно разыскать запись с пластинки «Клуб ниндзя» 1986-го года — трек со второй стороны звучит целых 5 минут 40 секунд.

«I have no home i live within my mind». Ещё Лафкадио Хирн писал о стремлении человека при помощи медитации достичь областей мысли за пределами словесного выражения.

«I have no one — no one I'm bringing up to the sky with me». Древние говорили: «Не человека делай своим спутником, но Небеса, а беря Небеса в спутники, не щади сил».

«No weapon, I carry no sword, only my hands to protect me». Известно, что меч -душа самурая. Между тем, злоупотребление мечом осуждалось, равно как и тот, кто выхватывал меч без достойного повода.

«No laws, I obey no laws». Вместо закона действовал нравственный кодекс, сформировавшийся естественным путем, запечатленный на скрижалях сердца.

«My spirit is righteous and free». Праведность, неоспоримое понятие, толковалась как способность принимать решение о том, как поступить, согласно с разумом, без колебаний.

«I see, my life has flashed as the star meets my head». Жизнь — долгая дорога с тяжелой ношей на плечах. Выдержка — основа долголетия...

Можно продолжать разбирать строчки и дальше, но, наверное, хватит. Говорят, что у японцев принято не хвалить, а указывать на недостатки подарка, тем самым, стараясь не оскорбить того, кого дарит: мол — лучший подарок должен быть вручен не мне. Также скажу и о Ластбадере — писал не лучшие книги, но зато проторил путь другим, кто в то время пытался развить данную тематику.

«13 часов, 10 минут» — так называется архивный рассказ из далёких 50-х. Автор вновь подкрепляет свою репутацию истинного демона нерушимого алиби... В скоростном поезде # 817 едет главный подозреваемый в убийстве родственника — успешного продюсера, в смерти которого он в первую очередь и был заинтересован. Но вот какая штука: ровно в 13:10 телефонист принял звонок в театральный офис компании «Акаги» -именно тогда и состоялся, по словам подруги погибшего, последний с ним разговор. Подозреваемого придется отпускать — случись этот звонок минут на сорок раньше, его бы арестовали — тогда возникало бы допущение, что он успел поквитаться с жертвой до отправления поезда. Но получается, что убийство по времени произошло не ДО, а ПОСЛЕ его посадки в салон скоростного сёнана (湘南) # 817...

Описанный здесь путь к разгадке является примером «бриллиантовой дедукции», позволяющей опровергать любое, с виду самое незыблемое суждение. Чтоб додуматься до этого решения, нужно смотреть расписание не того поезда, где ехал подозреваемый, а двух других (!) поездов с того же маршрута. Однако, главным ключом к разгадке тайны признаю необыкновенные слова, прозвучавшие всё в том же 1956-м году (как раз в год публикации данного рассказа!) голосом Гурченко: «Пять минут, пять минут... Даже в эти пять минут можно сделать очень много...». Очевидно, до следователя Тодороко — главного героя рассказа — каким-то образом долетели эти волшебные строчки из уст Людмилы Марковны — иначе решительно невозможно понять, каким образом можно было прийти к последующему озарению...

Перед ними лежит фрагмент расписания. Поезда # 813, # 815, # 817 — с указанием времени для каждого из экспрессов, когда они проследуют со станции в Токио две остановки, включая станцию Офуна. Каждая остановка длится не более минуты. Но вот, странность — у 813-го и 815-го время пути между станциями Йокогама и Офуна — 18 минут, а у 817-го — 23 минут. (Это ж надо было еще догадаться сравнить маршруты...). В чем дело? Откуда взялись эти лишние пять минут? Стало быть, есть исключение: остановка в Офуне этого поезда продолжалась не одну минуту, а целых пять минут — и началась стоянка ровно в 13:10...Казалось бы, и что из этого? Да очень многое — прямо напротив перрона стояли свободные телефонные автоматы... Дальнейшее: чистая техника — с приличествующими нюансами...

Рассказ не лишён экзотики. «Повернув за угол клетки со слонами и поднявшись на три ступеньки, подойдите к священному месту... Здесь находится тама-джари — пруд в форме тыквы с плавающими карпами. Когда вы перейдете через каменный мост посредине и повернёте налево, там будут два или три небольших серпантина инари-даймёдзин, и за воротами тории перед святилищем увидите маленький храм...».

Есть в этом какой-то символизм, ведь, как говорится: «Не считай расстояние в пути. Вперёд идёт время, но оно всё равно остаётся позади...»

В рассказе Дж.А. Миддлтон «Черная лента» речь идёт о призраке старинного ирландского семейства Бересфордов. Среди семейных портретов наличествовал один, на котором изображена леди Бересфорд, одетая в живописное платье второй половины XVII века; и приглядевшись можно было увидеть, что ее правое запястье опоясывает широкая черная лента. (Да, этот тот давний период, когда употребление обращения «леди» звучало естественно)... И добавлю ещё по поводу черной ленты. Однажды леди Бересфорд заявила лорду Тристраму: «Вы больше никогда не увидите меня без нее». Потом продолжила: «Я ожидаю известий о смерти лорда Тайрона, случившейся в прошлый вторник». После чего ее собеседник решил, что она помутилась рассудком. Но не тут-то было — слуга заносит письмо...

Депрессивный рассказ, доказывающий, что призраки способны оставлять вещественные отметки на теле живого человека, с каковым им довелось пообщаться. Правда, скептики вправе высказать предположение, что леди Бересфорд самолично нанесла себе оные-пре-оные шрамы, спрятав их под черной лентой — но от этого допущения рассказ предстанет еще более мрачным, ведь безумство — это дело такое....

И благодарности обворожительной писательнице (пусть она, в силу разных, но естественных причин, уже не услышит мою искреннюю похвалу...) за оригинальные сюжеты.

Прежде чем пояснить, почему этот канувший в лету рассказ на пару страниц под названием «Black Magic. A Story of The East», принадлежащий перу викторианской девы Дж.Аделаид Миддлтон, привлек мое внимание, потребуется сделать некоторое отступление. Отступление, можно сказать, вынужденное, поскольку придется попытаться найти ответ на литературную загадку, которой в следующем году стукнет ровно 120 лет. Правда, вопрос, о котором пойдет речь ниже, изначально был задан не мною, а прозвучал от двоих известных библиофилов — коллекционеров рассказов Конан Дойля — я лишь скромно присоединился к их поискам истины.

В 1904 -м году в Петербурге вышел сборник Артура Конан Дойля «Жестокая расплата» с указанием имени переводчика на титульном листе — Виктора Феофиловича Пуцыковича — журналиста и издателя, ранее сотрудничавшего с самим Ф.М. Достоевским. Среди восьми рассказов — и мистика («Священное кольцо»), и морские приключения, и один рассказ про Холмса («Приключение с одинокой велосипедисткой»). Но более всего из этой восьмерки выделяется предпоследний рассказ с элементами черной магии — под названием «Замысел факира». Именно он и является той давней загадкой, о которой знают некоторые избранные почитатели творчества Конан Дойля — всё дело в том, что на русском языке этот текст издавался лишь единожды — в том самом 1904-м году, в старом петербургском сборнике с переводами Пуцыковича, что даже не во всех крупных библиотеках сохранился. И проблемой является то, что доподлинно не выяснено оригинальное название этого рассказа -равно как и ответ на вопрос, действительно ли он принадлежал Конан Дойлю.... Конечно, нельзя считать совершенно невозможным вариант, что старинному русскому издателю удалось заполучить никому неизвестный текст сэра Артура; но всё-таки предположение, что рассказ этот написан неким другим автором, выглядит правдоподобнее — и включен был в сборник «Жестокая расплата» либо по ошибке, либо с каким-то умыслом... «Замысел Факира» удалось найти и прочитать. И как же не поддаться его влиянию? «Этот рассказ явился из Индии, — страны тайн, задач, чудес, странных уклонений и умолчания; страны, знание которой так ничтожно у нас, а невежество так далеко...». Британский офицер Роджер Холден поступает на службу в Индию, и располагается на новом месте с супругой. У них появляется необычный сосед — медитирующий йог, факир. Однажды, в отсутствие мужа, он просит у молодой женщины небольшой дар — локон волос с её головы. Англичанку коробит данное предложение, но из вежливости она находит выход из ситуации -идет в гостиную, вырывает ворсинку из ковра, по цвету напоминающий ее собственный волос и отдает индийцу. Тот кладет подарок на ладонь и продолжает медитировать. Спустя некоторое время женщина слышит шум — ковер из гостиной начинает под воздействием неизвестной силы самопроизвольно перемещаться — из дома, прямо по направлению к сидящему поодаль йогу. Очевидно, что на месте ковра должна была оказаться та женщина. Что хотел с ней сделать коварный маг? Это предположение оставим за скобками...

И кто же автор? Конан Дойль или кто-то другой? И если не он, то кто? Мне показалось сходство с Элизабет Т.Мид (несколько ее переводных рассказов в дуэте с Р.Юстасом довелось прочесть ранее). Поскольку поиски по интернету по ключевым словам не принесли успеха, я обратился к нескольким знакомым коллегам, в чьем интересе к литературе прошлого не сомневался — существовал небольшой шанс, что они смогут определить источник. Однако, подкрепленных фактическими примерами предположений, не последовало. Хотя один из них в качестве предполагаемого автора назвал... Конан Дойля (причем, не зная источника русскоязычного текста). Думается, о лучшем комплименте тот старинный издатель не мог и мечтать... Но вот, спустя некоторое время на неожиданный ключ к разгадке указал библиограф Tsathogua, предложив рассмотреть в качестве первоисточника рассказ, заголовок которого виден вверху настоящей страницы. После прочтения рассказа Миддлтон из сборника Питера Хейнинга «Ведьмин Круг» (1971), в первую минуту померещилось, что стодвадцатилетняя загадка решена — сюжет повторял «Замысел Факира» один в один.. Но, как говорится, не все так просто. Начнем с того, что, петербургская публикация датирована 1904-м годом, а рассказ Миддлтон в книжном виде увидел свет десятью годами позднее. Разумеется, не исключен вариант, что ранее он печатался в каком-то журнале («Стренд» или «Пирсон» например) -но как найти эти концы? Джесси Аделаида Миддлтон давным-давно забыта даже в своей родной Англии, за весь прошлый век переиздавалась считанные разы, и вряд ли существует ее библиография. Но это ещё пол-беды. Сюжет этих двух рассказов пусть и похож до «степени смешения», но... русскоязычный текст гораздо объемнее -примерно раз в пять (!), и новелла Мидлтон выглядит в сравнении с ним как черновик. Да и не йог у нее, а «старый туземец». И супруга героини зовут капитан Росс , а не Роджер Холден (хороший пример, кстати, почему может не сработать поиск первоисточника по именам собственным, равно как и поиск по первой строчке).

В итоге, на прозвучавший вопрос выделю три теоретических варианта ответа:

1. Истинная дата первопубликации рассказа Мидлтон не 1914-й год, а 1904-й или более ранний. К сожалению, Хейнинг в своей антологии не озаботился тем, чтоб указать источники текстов. (Прямо как многие нынешние малотиражники). Если это так, то русский издатель 1904-го года где то разыскал публикацию английской писательницы и использовал ее как «каркас», подвергнув текст значительной обработке, возможно, с помощью того же журналиста Пуцыковича.

2. Рассказ -первоисточник вообще другой, а Миддлтон занималась плагиатом или пересказом. В этом случае подлинное имя автора сюжета остаётся под вопросом.

3. Версия третья, самая невероятная. Рассказ в русском сборнике действительно принадлежит перу Конан Дойлю, только создатель Великого Детектива сам воспользовался чужим сюжетом — переняв идею из хрупких рук писательницы Мидлтон, либо какого-то иного, неизвестного, автора. Английский оригинал утерян, и господин Пуцыкович был последним, кто видел ту рукопись. Но такое развитие событий и правда, уже смахивает на «черную магию»...

Пока ограничусь следующей констатацией — история Джесси Мидлтон неплоха (как указал в примечании Хейнинг -властное отношение героев было характерным для британского правящего класса зарубежом), но текст под названием «Замысел факира» гораздо лучше и литературнее изложен, чем творение этой мрачной ловительницы призраков с берегов Туманного Альбиона. Поэтому, как говорили старые русские газетные печатники: «продолжение будет»...

Некогда я знал одного человека — горячего поклонника миниатюрных паровозиков для железной дороги. Покупал он эти игрушки повсюду, подчас за немалые средства, тщательно скрывая от домашних их стоимость, и, хоть и был он уже взрослым, всякий раз радовался каждому новому добытому экземпляру — иногда заслуживая подколки в свой адрес. Со стороны это казалось баловством, увлечением, сродни прочим видам коллекционирования. И вот, у одного из героев настоящей книги аналогичное хобби — строить модели железных дорог. Но есть существенная разница. Автор преподносит это увлечение в таком контексте, в каком вряд ли бы пришло в голову рассматривать его простому обывателю: здешний антагонист разрабатывает на игрушечной модели железной дороги план... похищения настоящего поезда.

Единственная полнометражная книга Нисимуры, выходившая на английском языке: «The Mystery Train Disappears» («Misuteri Ressha Ga Kieta»), Dembner Books, Нью-Йорк, 1990 — в переводе некоего Гейвина Фрю... Вообще, у этого автора, Нисимуры, с реалистичностью совсем плохо. Заявленная проблема звучит громко: в процессе движения бесследно исчезает Таинственный Голубой Поезд, состоящий из двенадцати вагонов с локомотивом EF65, и покинувший поздно вечером в субботу вокзал Токио. Местонахождение четырехсот пассажиров и обслуживающего персонала неизвестно. Но после постановки задачи появляются сомнения — насколько реально удерживать внимание на такой загадке и разрешить ее в итоге эффектным образом? Поезд — отнюдь не тот предмет, что может проходить сквозь игольное ушко, его просто невозможно не найти через несколько часов поиска (забегая вперед — здесь его искали более суток...). Ранее мне попадались еще две книги с аналогичной загадкой — исчезновением целого поезда (имею ввиду писателей-нефантастов, у которых связаны руки необходимостью рационального объяснения; при использовании фантастического допущения, таких сюжетов, конечно, можно отыскать гораздо больше)...И я всё ждал, когда же найдется кто-нибудь смелый, кто реализует самое экстремальное решение — разбор всего состава на запчасти на заброшенной станции и вывоз их в неизвестном направлении на грузовиках (варианты допустимы). Но именно такой способ «исчезновения» мне не встречался — и здесь Нисимура придумал другое, самое напрашивающееся решение, до которого легко догадаться по ходу.

Более интересно другое. Если верить автору (роман 1982-го года), японская сеть скоростных железных дорог представляла тогда убыточное мероприятие — по итогам года эксплуатационные расходы равнялись в среднем ста пятидесяти пяти процентам относительно годового дохода, а это значит, что чем больше поездов они запускали, тем больше денег теряли. «Таинственный поезд» — это часть комплекса мероприятий J.N.R. для повышения доходов (уж не знаю, существовал ли такой на самом деле, или это выдумка автора). Четыреста билетов по 30 000 иен (детям- вдвое дешевле), маршрут следования держится в строгом секрете. Но подразумевается посещение ж.д. музеев и песчаных дюн. Отъезд в субботу в 23:59, возвращение — в понедельник в 9:30. И что, согласился бы нормальный человек поучаствовать в этом «аттракционе» с неизвестным направлением? Вот-вот... У Нисимуры же — аншлаг. Заявок в двадцать раз больше, чем, собственно, билетов, много детей...

Немного удивляет беспомощность как полицейских (Хонда и Тоцугава), так и дирекции железной дороги. По требованию банды шантажистов они безропотно готовят в кратчайшие сроки миллиард иен. Правда, их можно понять — четыре сотни человеческих жизней на кону. Но автор, конечно, сплоховал. Даже не прибегая к фантастике у него был отличный шанс литературно развить тему в рамках своего сухого рационального расследования. Можно было разбавить текст анонимными вставками-мыслями от лица кого-нибудь из пассажиров, или, на худой конец, обрывками дневника — где бы тот делился неудобствами, страхами о судьбе и неизвестности направления и. т. д.

В результате читатель не знает ничего о том, что происходит с похищенными, а потому и не чувствует их переживаний. Да и полицейские здесь далеко не гении — наводка на мысль, где может находиться поезд является им после случайности- оброненной визитки одного из пассажиров, репортера — только находка это состоялась... в другом поезде, «Комете»....Единственную догадливость они демонстрируют, когда вычисляют, на какой из 102 (!) станций между Токио и Киото произошла остановка поезда-беглеца. Трудно поверить, но факт — среди этих ста двух остановок найдется безлюдная станция, похожая на храм, без хостелов и гостиниц, с «паутиной над билетным барьером».... Переводчик Гевин Фрю подстраивается под англоязычных пользователей, и постоянно оперирует футами и ярдами, типа «each carriage was approximately sixty-seven-feet long, which came to eight hundred and twenty feet...». Какие еще футы в Японии? Странно, что переводчик тогда уж заодно иены на доллары не заменил — чтоб американским читателям суммы понятнее были... Вообщем, текст выглядит суховатым и не позволяет основной загадке долго концентрировать на себе внимание. Не спасает роман ни дополнительный «невероятный» трюк с исчезновением десяти денежных тюков из движущегося поезда с закрытыми окнами, ни даже финальный фокус с книгой «Мысли председателя Мао». Здесь нет ни эмоций, ни какой-либо живой жизни Японии за пределами полицейского участка и железнодорожного пути со скоростными поездами. Немудрено, что после выбора данного произведения, в обойму переводных авторов англоязычных стран Нисимура не попал. В то время как во Франции у него были переведены более удачные вещи, а у нас дело ограничилось одним малоизвестным сборником рассказов.

»...и у рыцаря, от великой усталости, начали смыкаться глаза. Тогда в правую руку он взял меч, а в левую узду своего коня, и озабоченный различными мыслями, предался сну, склонив свою голову на камень...»

Да, как говорится, много было говорено и писано о житие-бытье знаменитого Артура... В этом старинном опусе (снабженном, между прочим, готичными полу-гравюрами..) его замок именуется «Каридоль». Но несколько удивляет авторский ход — ни Артур, ни основные рыцари круглого стола главными лицами не являются. На первый план выходит юный Родриг, сын Роланда (неистового Роланда !) и красавицы Фиориллы из Очарованной земли. Отмечу, что т.н «очарованная земля» — это не Британия. Попасть в оную местность могли только избранные, и не все они находили обратный путь...

Поначалу здесь фигурирует другой рыцарь, Фортинбрас, раскинувший майским днём палатку перед артуровскими владениями. Прямо не говорится, но, как я понял, Фортинбрас намеревался склонить к срыву покровов саму Гвиневру (губа не дура...). Замужнюю женщину, между прочим. «-Рыцарь! -отвечала Гвиневра, — неприлично мне принять от тебя пояс, потому что могу чрез то подвергнуться нареканию...» Фортинбрас участвует в рыцарских поединках, и уделывает артуровских рыцарей -Сегремора, Миланца и др. одного за другим. Напоследок он сходится в поединке с Роландом, побеждает и его, потом скручивает и тащит за собой в очарованную землю. Жаль, что далее автор вероломно бросает Фортинбраса ради другого героя — узнать о дальнейших похождениях этого господина было бы неплохо...

Чем хороша описываемая эпоха -враги относились с уважением и учтивостью друг к другу. Особенно, если соперник был достойным. По дороге Роланд и Фортинбрас становятся друзьями, братаются, и последний жалует пленнику самое дорогое, что у него есть — отдает ему свою прекрасную сестру. «По окончании свадьбы, которую торжествовали с необыкновенной пышностью, Роланд наслаждался с своею супругою полным блаженством любви и семейного счастия до самого времени, пока не сделалась она беременною.».. Так вот, возвращаясь к сыну Роланда. Родриг превзошел отца — он мог вплотную приблизиться к необыкновенному камню Флорант, к которому простые смертные не могли подойти ближе двух аршинов. Сидеть на нем мог только Артур...

Дальнейшая часть книги — сплошная макабра и химеричные приключения. Странные графы и рыцари, безумные женщины и карлики, воры и насильники, чешуйчатые чудовища и заколдованные мосты. Миссия Родрига -победить властителя Коротинской земли, волшебника Роаса — которого страсть как любили женщины. За что, интересно? «Лемита, уверившись в смерти своего супруга, раздрала от горести на себе платье, начала рвать свои прекрасные волосы...». Но всё-таки самой примечательной признаю встречу с отвратительной ведьмой — Фридигундой. «Должен ли я обнажать свой меч против женщины? Право, это не принесет мне никакой чести и заставит думать, что я трус...» Ведьма фактически поборола Родрига в рукопашную, тот был шаге от неминуемой смерти — если бы не конь. А всё из-за чего? Несчастная вдова с глубоко впавшими глазами тронулась умом, и по ошибке признала в Родриге убийцу своего мужа. И это при том, что Родриг ей в сыновья годился. Вот что творит одиночество...

Сверхактивные приключения добродетельного рыцаря, лишь в концовке позволившего себе слегка расслабиться — неся Лару в опочивальню. Пример существования жанрового разнообразия в старых анонимных текстах. Интересно бы узнать, каковы оригинальные источники сего гибридного опуса (уж не Шекспир ли сюда в компанию затесался...), что за «путешествие» он проделал, прежде чем облечься в эту форму. Тот, кто упрощённо его фольклоризировал, был относительно продвинутым знатоком рыцарских текстов...И, пока сейчас писал это, всплыла в памяти пластинка Рика Вейкмана «Мифы и легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого стола». Надо бы как-нибудь переслушать...

В интервью в конце настоящего издания (с латинскими буквами — «Nighmare of a Hunter» на обложке...) Арисугава-сан говорит, что собирается работать до восьмидесяти лет, выпуская по одному полнометражному роману в год. Дай Бог каждому писателю возможность строить столь долгоиграющие планы... В этом романе сохраняется техника классических детективных рассуждений -для современного мира с сотовыми телефонами, видеозаписью и интернетом. И впервые вижу, чтоб в заключительной сцене, где происходит традиционное изобличение убийцы, финальную речь толкал не один ведущий «дедуктолог», а сразу двое. Возможно, где-то такое уже и было, но ничего в голову не приходит — ведь роль «гения» обычно достается только одному-единственному участнику. Здесь же сначала выступает криминолог Хидео Химура («Фёдор Огнёв»), а потом его друг, писатель Арисугава-сенсей («Алиса»). Первый отвечает на вопросы КТО? и КАК? Второй — на вопрос ПОЧЕМУ?... «Фишка» в том, что первый рассуждатель не знал, как объяснять вторую, мотивационную часть загадки, а второй — не смог бы выстроить логику вопросов и ответов первого.

В начале июня писатель Арисугава принимает гостевое приглашение другого популярного писателя — Ширабуша, специальностью которого являются романы ужасов. (Как некогда Стивен Кинг, Ширабуш недавно оправился от последствий жуткой аварии). Арисугава-сенсей приезжает в лесной дом Юмесёдзе — за железнодорожной станцией Камеока. После первой же ночи писатель становится свидетелем происшествия: в гостевом доме Тапира (да, в честь милого животного названо, даже статуя есть...) некто кошмарным образом расправляется с приезжей женщиной по имени Кита. Та ранее была дружна с секретарем хозяина, и приехала почтить его память. Убийство совершено с японской жестокостью — шея насквозь пронзена стрелой от лука с острым наконечником («ядзири»). Кроме того, кухонным ножом у девушки отсечена правая кисть... Автор давно тяготеет к поистине дьявольской симметрии — можно не сомневаться: скоро произойдет и второе убийство. Точно. Труп преследующего Киту ухажера находят по соседству, в т.н. Заброшенном доме, причем у парня (задушенного струной от лука) тоже отрезана кисть — только не правая, а левая... Любопытно, что часть персонажей носят имена, также имеющие отношение к стрельбе из этого замечательного орудия. Например, имя племянницы хозяина («Юми» ~«подобная луку»). Убийца с луком был выведен и в книге писателя Ширабуша. Однако, то давняя традиция коллективных совпадений фамилий по некоему объединяющему признаку — потому и нет смысла на этом зацикливаться. У меня вот в институте одновременно вели занятия преподаватели с фамилиями Кривозубов, Хромов и Скороходов...

А теперь будут спойлеры. Думаю, учитывая, что роман не переводился на русский язык, это допустимо — да и не востребована сейчас такая литература в широком смысле. Но если вдруг кто рассчитывает где-то это прочитать или посмотреть телеверсию -то далее на своё усмотрение... Так вот, продолжим. По любым детективным канонам в деле должен быть замешан хозяин дома (тем более такой одиозный) — либо стать жертвой, либо, наоборот, убийцей. Поэтому в данном вопросе всё просто. Но автор строит сложную цепочку рассуждений, доказывающую, что убийца отделил кисть от руки второго трупа для того, чтобы оставить ею, кистью, кровавый отпечаток на стене дома, где находился первый труп — чтобы связать их в один эпизод. Поваленный молнией кедр разделяет поселок на две части — и те, кто не успел выехать до грозы, попадают под подозрение, ибо вручную тело не перетащить из одного дома в другой. По логике убийцы, труп в доме по другую сторону поваленного кедра должен говорить о том, что он был перенесен туда до грозы, когда машина ещё могла проехать по дороге. Но разве это что-то доказывает? Если одному тяжело, то легко можно допустить, что сообщников было двое, и они перетащили тело на руках — в этом случае машина и не нужна...Однако, здесь главный герой — автор романов ужасов, и в его исполнении выбранное решение будет выглядеть натуральнее. Поэтому, наверное, авторский ход оправдан.

«Убийца, возможно, собирал руки умерших людей, чтобы совершить какой-то таинственный ритуал». По поводу мотива: устранить свидетеля, который знал имя подлинного автора рукописи. Рукописи, авторство которой присвоило себе чужое лицо. Трудно оценить правдоподобность данного мотива, но всё-таки он обладает некоторым своеобразием, это не отнять. Как ни странно, сходная идея примерно сто двадцать лет назад встретилась в криминальном рассказе русского писателя Зарина. Правда, у него, напротив, жертвой стал автор, который купил труд другого. Но истоки конфликта-то абсолютно единообразные: нежелание стороны, воспользовавшейся чужим авторским правом, публичной огласки. И вот цитата с того древнего рассказа Андрея Ефимовича, подходящая и сюда — к чему всё это может привести: «Он сидит теперь в сумасшедшем доме. — Возьми золото и отдай мое имя! — кричит он исступленно и бросается на стену, нанося ей удары. Но вернуть имя нельзя, и Г. погибает в доме умалишенных в полном забвении, а имя Ш. по всем вероятиям, попадет в историю русской литературы»...И да, интересно, подразумевал ли Арисугава-сенсей кого то из коллег? И насколько много в современном мире «фальшивых» авторов ? А учитывая, что главный герой по ходу произведения часто сравнивается со Стивеном Кингом, не скрыт ли здесь крамольный намек на какую-то сторону творчества последнего? Об этом в книге не говорится, но как раз в том 2017-м году Кингу на пол миллиарда предъявил иск создатель комиксов за якобы кражу идеи для «Темной башни». И ещё — попробуем возразить: для чего стоило устраивать убийство в присутствии стороннего гостя — опытного писателя детективов. А это, позвольте, уже совпадение -ту барышню, решившую за память друга заступиться никто не звал, в компанию не приглашал. Кто скажет, что в жизни мало синхронных совпадений — пусть накинет на автора романа верёвку. Как говорится, «поздний гость гложет и кость»... Да, и где ещё сейчас можно найти такой славный артефакт из прошлого, как огромный кедр, внезапно падающий на дорогу и... образующий тупик. Замкнутое пространство, если хотите. Здорово же. Поэтому, констатируя: с логикой у Арисугава-сана все в порядке, и, хоть к многоплановой удаче роман и не отнесешь, свои 6.5 из 10.0 баллов он заслужил.

На старости лет сэр Уитли, уставший от бурных европейских событий середины XX века, всё чаще обращался к приключениям в жарких экзотических странах. Конечно, и сам там бывал — на обложке издания автор изображен в соломенной шляпе. Травелог романа «Белая Ведьма Южных морей» последовательно развивается в Бразилии, Гватемале, Фиджи и Новой Каледонии. В усредненном виде сюжет прост — три малочисленные группировки борются между собой за право получить лицензию французских властей на поисковые работы близ Тухоа, где в 1786-м году затонул испанский корабль «Мария Амелия» с золотом. Это французский переселенец из Алжира Пьер Лакост, местный коммерсант Валентин Карвалью, а также наследный принц острова Накапоа — рату Джеймс Омболуку. К последнему примыкает сильно постаревший авантюрист, давно знакомый читателям — бывший агент британской secret service, Григорий Саллюст. Благая цель — помочь коренному населению от нашествия индийских эмигрантов приходится ему по душе. Компанию Григорию составляет мадам Манон де Буа Траси, настоящая belle-laide- что не мешает ей оставаться, по совместительству, содержанкой мерзавца Лакоста из противоположного лагеря. Григорий, как обычно, очень суров по отношению к сопернику: «Если будет повод и возможность, я без колебаний воткну в вас нож и cброшу на съедение акулам. Спокойной ночи, месье Лакост.»

В приключенческом смысле роман абсолютно ничего нового не приносит — напротив, автор без смущения копирует самого себя в определенном смысле; но отчасти любопытен декоративной оккультной сценой, происходящей в Копакабане. Салюст присутствует на так называемом обряде «макумба», который проводит для избранных зрителей пожилой, обкуренный негр с палкой. Вокруг него танцуют, образуя круг, около двадцати полуобнаженных женщин из группы поддержки. Позже, в доме этого «крестного отца», где главные герои укрываются от дождя, бросают кости. Старый колдун сначала предсказывает судьбу спутнице Салюста, а потом и ему самому. Звучит кошмарно: «Я не возьму с тебя деньги. У тебя нет будущего. Я вижу твой труп завтрашней ночью в канаве». Учитывая, что этот колдун, как правило, весьма точен, происходящее заставляет с нетерпением перелистывать страницы. И что же, как быть Григорию? Ведь всё сбылось, всё! Отмечу, как автор обыграл тот факт, что слово «бразил» (что-то вроде португальского дерева) было известно задолго до появления названия страны Бразилия. Куском деревянной скамьи по голове, сломанная лодыжка, наводнение, канава, обездвиженность... Был бы жив славный путешественник Уильям Сибрук, он непременно включил бы этот случай в свою книгу «Колдовство» — ему бы точно понравилось...

Из естественнонаучных фактов понравился рассказ о Фиджи. Оказывается, китайцы не только таскали оттуда дорогостоящее сандаловое дерево, но и варили деликатесный суп со свойствами афродизиака -из местных слизней holathusia. А что касается экшен-моментов, лучшим признаю заваруху на озере Атитлан — столкновение двух моторок, в одной из которых сидит месье Лакоста с подельником, вооруженные взрывчаткой и ружьями. Салюст и Джеймс барахтаются в воде под обломками уцелевшей крыши кабины — при том, что пули Лакоста свистят вокруг. Тот случай, когда выхода нет и не предвидится- в воде холодно, а выплывать из-под укрытия никак нельзя....

Концовка книги также повергнет легковерных читателей в недоумение -немолодой уже англичанин, всю книгу совокуплявшийся с одной женщиной, в финале опознает свою старую любовь, представшую пред ним в несколько измененном обличье — и тотчас отвешивает кучу гадостей теперь уже недавней бывшей — за всё былое. Ну как же так, как ты мог, Григорий — а раньше почему молчал?... И всё-таки автор занял удобную позицию — как говорится, «хотите верьте, хотите не верьте...» — побуждал ли он верить в сверхъестественные явления? Отставим в сторону макумбу, найти близкого человека спустя десятки лет на затерянном острове в Южных морях — это заявка посерьезнее колдовского пророчества.

Стихотворение вошло в историю российского телевидения -оно было загадано в первой половине 90-х годов в специальном выпуске передачи «Поле Чудес» (требовалось угадать фамилию автора, в качестве вопроса прозвучало только название стихотворения). За это право, вспомнить фамилию «Кюхельбекер», отчаянно бились между собой товарищи Масляков, Никулин и Сурикова. Памятный выпуск, где ключи от автомобиля дарил не Якубович, а наоборот, ключи подарили ему. (Это сделал Задорнов -и ключи, собственно, весь его подарок и составили, автомобиль к ним у Михаила Николаевича не прилагался). Финальный раунд вел Листьев, отсадив ведущего (Якубовича же, которого провожали на «пенсию») в зрительный зал -что как бы символизировало подтекст вопроса.

Вот такой был тогда юмор...

Хотя само по себе стихотворение совсем не смешное -мрачное, гнетущее. «А реет все еще средь черных волн мой бедный, утлый, разснащенный челн!».

«Ученые и священники имеют репутацию людей умных, пусть и немного отдаленных от повседневности, но я еще ни разу не слышал, чтоб кто-то из них перед началом чтения лекции или сутры в буддийском храме пользовался таким расписанием, каким пользуюсь я....»

Да, смысл этого вступления будет понятен только в конце... ~ «Пять радостей от чтения расписания» — одно из самых оригинальных биографических эссе, когда-либо выходивших из под пера сочинителя детективов. По мнению автора (текст написан примерно в 50-60-х гг) существует отдельная категория граждан, фанатиков расписаний — которые скупают всевозможные расписания, выходящие в печатном виде каждый месяц, и начинают настоящую охоту за пропущенными выпусками. Особенность такого собирательства состоит в том, что справочники расписаний не поступают в букинистические магазины — появившись однажды, они исчезают бесследно...

Так что же привлекает фанатиков расписаний (см. название) ? Не только набором дат и цифр. Можно придумать игру — например, задать некую систему координат, в которой требуется разыскать названия станций с животными. На линиях в регионе Кюсю встречается много названий, связанных с млекопитающими. Достаточно бегло просмотреть некоторые из них: Усидзу, Кумамото, Усинохама и др. Другая игра — разгадать смысл названия у сложных станций....[Попутно подумалось — если бы такой справочник с названием всех станций РЖД сейчас вышел у нас в бумажном виде, то какой бы он был толщины? А предложенная игра тоже бы прокатила. Ну например, взять сочинское направление. Что означает название станции «Мамедова Щель» ? Что означает «Лоо» ? (почти по-восточному звучит, кстати). А как, интересно, уважаемый иностранный автор расшифровал бы станцию северо-западного направления под названием «Калище»?]... Далее — станции для гурманов. Автор уверяет, что на линии Токайдо Хонсен таких множество. Суши и сендвичи со ставридой из Офуны, бенто тонкацу из Нумадзу, рис с угрем из Хамамацу, инаридзуси из Тоехаси и т д. Зато у нас я слышал про станцию Пивань в Хабаровском крае...

Но что же автор скажет о самом себе применительно к теме эссе? В этом-то весь «цимес». Слово Аюкава-сану: «Я пишу детективные книги. Большинство моих таинственных романов связаны с преступлениями на железной дороге. Одна из причин, по которой я изучаю расписания, заключается в том, что они привязаны к трюкам, которые я использую в романах. Конечно, эти трюки не описываются в справочнике у всех на виду, они рождаются у меня в голове — только когда я кропотливо следую за строчками со станциями и цифрами. Но стоит придумать один удачный прием, как он быстро превращается в полноценный рассказ, после чего я удовлетворенно закрываю справочник, и спокойно отправляюсь спать, ожидая гонорар от издателя. Ничто не может сравниться с этим. Это удовольствие от расписаний, которым могу наслаждаться только один я.»

В итоге: среди пяти перечисленных «удовольствий от расписаний» у мудрого автора отсутствует одно, самое простое и очевидное — в эпоху электронного документооборота канувшее в лету: удобство пользования бумажным справочником. Но он прав в другом — за каждым названием станции скрывается своя многолетняя история — далеко не всегда известная и понятная современным пассажирам... И добавлю еще то, о чем скромно умолчал Аюкава-сан: касательно того, что со временем расписания менялись, а в букинистические стоки эти справочники не попадали. Ведь этот фактор позволял ему отлично запутывать читателей, особенно если речь в рассказе шла о забытом нюансе на отдаленной станции в расписании десятилетней давности, и на основании которого можно разработать какое-нибудь хитроумное алиби. Проверить-то его сложно, ибо с тех пор могла уже выйти сотня новых справочников с изменениями...

«Ехали по Брайтону два автомобиля...». Похищение невесты в день венчания — по некоторым данным, это была некогда популярная тема. Возможно, популярная среди нескольких поколений читателей. «Красавица Эмилия, или В когтях у ведьмы» — старая анонимная повесть, из которой также оказалась доступной лишь часть текста. Предположение, где лежит окончание, у меня есть — но это сложно... Сказать, что начало произведения скучное никак нельзя — описываются прямо-таки бурные события, да еще и со сверхъестественным зачином... На городской площади полным ходом идёт подготовка к венчанию богача Владимира Андреевича Добрынина с красавицей Эмилией Семеновной Грушевской. Прибывают родственники молодых, а также «представители одесской денежной аристократии». Лакей с быстротой кошки вылазит из кареты. Но что случилось? Где наша драгоценная невеста?... Якобы подвенечное платье оказалось не в порядке, -спешит успокоить всех батюшка новобрачной, Семен Петрович. Но как же так? Платье было получено из Парижа, примерено, откуда же разрез взялся?... И где же Эмилия? Злые языки судачат -мол, совесть у девки нечиста, вот и удрала. А кто-то говорит и о том, что разыгрался акт личной мести и невеста похищена...

О двух странных происшествиях. Поникший от горя Владимир Андреевич поднимается в новую квартиру на Софиевской улице, и застает на кровати спящую малютку с «ангельски красивым лицом». Это еще что ? Чей ребенок и кто его привел? «Он вдруг почувствовал себя во власти какой-то неведомой, таинственной силы, которая, должно быть, притаилась где то вблизи, видит каждое его движение и крепко держит его в своих железных лапах»....И второе происшествие — в пол-второго ночи на Слободке-Романовке находят карету. «В карете сидели три белых женских фигуры с закинутыми назад головами. Лица их были покрыты смертельной бледностью. — Что это, люди или черти? Мертвые или спящие ?». Троих женщин кто-то усыпил, среди них мастерица Цецилия и m-me Мери. Но где этот проклятый кучер? Чуть позже находят и его, у местного трактирщика, где тот накануне заснул, заказав несколько шкаликов с селедкой. Проснувшись, «кучер рассказал удивительную историю...».

Вот такой вот «оц-тоц-первертоц»... Увы, концовка неизвестна. Единственный ключ содержится в названии произведения — стало быть, здесь каким-то образом замешана коварная ведьма. Но зачем ей потребовалась эта несчастная дева? Девственная кровь разве что -хотя и в этом случае варианты возможны. Торговцы живым товаром исключены — иначе бы вместе с Милей были также похищены вполне пригодные Цецилия и m-mе Мери. Но почему все это случилось в день свадьбы? Наконец, кто тот ребенок, что спит в квартире Добрынина?

Пусть ощутимой литературной ценностью произведение не обладает, но интересно оно не этим — а с точки зрения первоисточника. Слегка поискав по ключевым словам возможный прототип, я нашел только старую английскую страшилку Mistletoe Bough, где говорится о том, как молодая невеста, играя в прятки или пытаясь скрыться от посторонних глаз во время свадебного завтрака, прячется в сундук на чердаке и не может выбраться. Ее не в состоянии обнаружить родные, и она задыхается или умирает от жажды. Тело девушки находят много лет спустя в запертом сундуке в виде скелета в свадебном платье. Однако, вряд ли мы имеем здесь дело с подобным случаем. Невеста выехала в компании кучера и своих мастериц, ни в какие прятки она не играла.

В итоге: месье де Монтепэн криво усмехается, прищурив левый глаз, месье Адольф Бэло снисходительно отводит голову в сторону. И что-то мне подсказывает (хотя это в любом случае голословно), Миля не пожалеет о своем нежданном приключении — вместо той доли, что ей была уготована...

Автор исторических книг уподобляется научному фантасту, пишущему о путешествиях во времени в прошлое — в которое нельзя вносить изменения даже на незначительном уровне (о невозможности изменений в прошлом вещал еще Бредбери в одном рассказе -в противном случае будущее будет изменено до неузнаваемости). Так и здесь — пусть у автора есть цель ввести в сюжет громкие имена, знакомые лица; но главный герой, выдуманный, вынужден существовать среди них кем-то вроде тени, довольствуясь скорбной участью свидетеля. Всё видит, всё слышит, но коренным образом влиять на исторические события не имеет права — в противном случае читатели, знакомые с реальной, невымышленной историей, засмеют автора. И как в таком случае сделать его участие интересным, сохраняя при этом тесный повествовательный контакт с великими фигурантами?...

И вот, книга Денниса Евсеевича Уитли «Распутная принцесса» (1966). Участвуют «звезды первой величины». Наполеон Бонапарт с Жозефиной, министр иностранных дел Талейран, британский премьер Питт, русский дипломат Муравьев и т д., и ...секретный британский агент Роджер Брук. Считать ли наглостью Уитли и его вмешательством в историю то, что он позволил Бруку отвесить пощечину первому консулу? (Ужасно звучит, да). И не дерзко ли было позволить ему же, Бруку, восьминедельную половую связь с самой красивой женщиной Франции — Полиной Бонапарт? Не примерял ли подспудно автор в свой адрес ласковые слова со стороны любимой сестры знаменитого полководца, обращённые Роджеру Бруку, с каковым он себя, возможно и отождествлял? Фантазии это дело такое... В общем, в романе имеются эпизоды удивительной силы, но есть и такие, где Уитли позволяет избыточной документальной хронике увлечь себя, подобно британскому флоту в воды Вест-Индии, и она начинает довлеть над сюжетом.

Действие происходит в 1800-1805 годах. Географию романа можно условно разбить на три участка — Франция — Россия -Англия. Автор будто продолжает сюжет отличнейшего своего романа «Тень Тайбернского дерева» — месье Брук вновь возвращается в Петербург, но на сей раз не во времена Екатерины, а ее сына, «безумного царя» Павла... Брук зарывает топор войны с нашим дипломатом в Англии Воронцовым — прошлое забыто, и при его содействии направляется в Россию...

Я уже говорил в прошлый раз, что ни одна книга Уитли не обходится без настоящей мужской драки. На сей раз Бруку не выпал достойный соперник для дуэли один на один. Но зато имеется клубная драка одного против шестерых (!) — слава Богу, месье Роджер был вооружен кочергой. Оторванное наполовину ухо, выбитые зубы — его соперникам не поздоровилось. Хорошо хоть сам уцелел, выпрыгнув из окна — а мог запросто и кишки выпустить, если б не плащ, зацепившийся за пику — ещё чуть-чуть, и он бы навсегда потерял способность удовлетворять красивых женщин. А противостояли ему шестеро заговорщиков- роялистов...

Старик Уитли не мог обойтись без магии. Генерал Шарль Леклерк умирает от желтой лихорадки на Сан-Доминго. Как же замечательно сказал Бонапарт: «Она предпочитает хорошо воспитанных мужчин грубым солдатам. Возьмите одну из моих карет, быстро направляйтесь в Бордо, и когда мадам Леклерк причалит, сделайте все возможное, чтобы вернуть улыбку в ее светлые глаза...». Да, Полина Бонапарт — это и есть магия. Кстати, элементы фантастики в книге тоже есть — периодически проецируемая телепатическая связь между Роджером и Джорджиной. Но это так, скорее, как специи для основного блюда...

Немного о Наполеоне и дежавю. Прямой речи от лица Бонапарта много, и вот какое дело: постоянно присутствовало ощущение, что все эти фразы где-то, когда-то, я уже слышал. Не только банальное «у меня незаменимых нет», или «мне очень не нравится вид беременных женщин», но и многие другие. Например, Брук: «Что вы прикажете мне делать, консул?». Бонапарт, с раздражением в голосе: «Не знаю. Если придумаете, как мне послужить, приходите снова.»

Или, на приеме в Тюильри, лорду Уитворту: «вы первым выхватите меч, а я последним уберу его в ножны. Горе тем, кто не уважает договор.» И еще об Англии: «Они согласились на мирные условия, значит, обязаны их выполнять. Но я полагаю, что от нации лавочников нельзя ожидать ничего хорошего».

Или, драматический жест рукой в сторону белых скал Дувра: «Нам нужно всего на шесть часов стать хозяевами Ла-Манша, чтоб стать хозяевами мира»...Также, оказывается, знаменитая картина Давида с Наполеоном на скачущей лошади -фикция. Он переходил через Альпы на муле, которого тащил вперёд проводник.

И вот еще, уже другой о другом: «Уныло шагая по Арлингтон -стрит в половине второго ночи, он вспоминал поговорку «везёт в картах, не везёт в любви»... Эх, а я всегда думал, что это русская поговорка.

Блестяще составлен диалог Брука с Талейраном, где последний раскрывает, как он уличил в нем двойного агента. Но вместе с тем, это и логически слабый эпизод -обладая такими сведениями, министр иностранных дел впоследствии никак не останавливает Брука от общения с первым консулом. А там, простите, как на ладони весь план морской компании, который Бонапарт вынашивал четыре года. Да и концовка несколько пафосная — Роджер и Джорджина оплакивают гибель адмирала Нельсона в борьбе с франко-испанским флотом. «Rule Britannia: Britannia rules the waves!».... А как же Полина? Автор совсем забыл рассказать, что стало с «распутной принцессой», недавно потерявшей маленького сына, Дермида...

В итоге- справился ли автор с условностями исторического чтива? Да, справился. Уровень деталировки выше среднего. Конечно, никакой условный «Гарднер Фокс» такую книгу не написал бы. Мелькала иногда мысль — это Уитли подстраивал отдельные эпизоды под знакомую хронику -чтоб написать удачную сцену, диалог и пр.; или, наоборот, так хорошо знал ту эпоху, что свободно использовал доступную ему информацию в нужных фрагментах?... Думаю, что второе — однажды DW написал объемный исторический трактат, работая сорок восемь часов без перерыва — употребив из еды за это время только три бутылки шампанского.... Где-то были перегибы, но автор тотчас спускал Брука на землю. Помню, как у Стивена Кинга в «11/22/63» настоящее отчаянно мешало его главному герою изменить историю. Так было и здесь — когда Брук пытается передать письмо с описанием плана Бонапарта англичанам, на том корабле начинается пожар и все сгорает...Или когда англичанин скачет по лесу, пытаясь помешать казни герцога Энгиенского, он получает загадочную травму черепа и валится с лошади, которая, в свою очередь, ломает переднюю ногу... Ну что ж — как видим, у кого-то фантастика, здесь история, но приемы ведь одни и те же — это то, о чем я предупреждал в самом начале отзыва. И всё таки, субъективно представляется, что лучше было ограничиться более малым отрезком времени — к концу события нарастают по экспоненте. Правда, этому есть объяснение — автор в 1966-м был уже далеко не молод, а хотелось рассказать так много...

P.S. Как совпало, однако: именно сегодня шляпа (the bicorne black beaver), принадлежавшая Наполеону Бонапарту во времена его правления Французской империей в XIX веке, была продана на аукционе в Париже за 1,9 млн. евро. Лицо, купившее шляпу, пока не называется.

«Предлагаемый благосклонному читателю роман...» (так там было написано ....). Да, среди вороха безымянной, частично уцелевшей дореволюционной литературы, иногда встречаются занятные паззлы. Не знаю, чем закончился этот роман (оказалась доступной только половина текста), но автор явно «был в теме». То ли бывал заграницей, то ли ему сведущий друг-собутыльник что-то рассказывал. Ну, например, автор был в курсе датско-прусских войн. Соответственно, ежели отец героини зачал старшую дочь сразу после ее окончания, то действие происходит в (1864+18) 1882-м году. ..Кроме того, русскоязычный автор откуда-то знал, что на центральной площади Копенгагена, Штранд-бульваре, куда ходят трамваи (!), расположен фешенебельный отель «Париж», где прислуживают франкоговорящие негры в черных фраках и красных жилетах -один вид которых был способен убыстрить сердечный ритм неопытной юной девы. Также он знал, что датчане выписывают газету «Berlingske tidende» и, что самое загадочное, отлично ориентировался в нюансах железнодорожного сообщения центральной Европы — со всеми остановками. Кем же был тот таинственный анонимус?...

Что касается сюжета этого захватывающего романа, оно представляет загадку, ибо автору настоящего отзыва доподлинно неизвестно, чем всё закончилось (пусть некоторые нескромные предположения на сей счет и имеются...). «Семейство из Бельгии приглашает для занятий с дочерьми молодую девушку, знающую немецкий и английский языки. Желательно была бы симпатичная внешность и весёлый характер. Вознаграждение хорошее, работа небольшая и лёгкая «. Таков текст объявления, что попал в поле зрения членов семьи старого датского офицера. И хоть говорила мама: «Я не найду ни минуты покоя при мысли о том, что моя дочь живёт где то далеко, среди чужих людей. Приходится читать так много ужасов об этих больших странах...», уж очень хотела дочка Альма купить родителям новый ковер к Рождеству, а папочке — подарить возможность курить гаванские сигары. «Чтоб ты был и с мамой и со мной, чтоб тебя ласкали внуков дети» (c). Да и работа ожидалась не пыльная — всего -навсего гувернанткой... Сопровождающая в купэ первого класса, мадам д'Авриль, женщина крайне неприятная, но не с ней же работать предстоит в будущем, верно? Пусть она и храпит громко, и предлагает девушке с утра бутылку коньяка со словами: «Кушайте, кушайте, это согревает кровь и укрепляет душу и тело»... Наконец, что это за дом в глухом месте Лондона (да, то столица Англии — о чем еще мечтать юной девушке. «Ведь он воистину современный Вавилон, он в полном смысле этого слова, столица мира! К тому же вы будете в Лондоне не какой-нибудь нищей»). Дивные картины, пляски сатиров и танцы мигер и вакханок. Швейцарскую освещает люстра в декадентском стиле с разноцветными лампочками. Странновато выглядит и характеристика нового сопровождающего: «...ей начинало казаться, что мистер Корк говорит о женщинах, как будто страстный и опытный спортсмен о лошадях различных пород»...

Что же в итоге. Замечу, неизвестный автор писал о том закулисье правдивой лондонской жизни, о котором умолчал, к примеру, всем известный сэр Артур Конан Дойль, предпочитавший выдумывать для Великого детектива дела поблагороднее, да такие, чтоб пачкаться меньше. Если устроить градацию старых бульварных романов на А, B, С, то этот близок к B+, ввиду знания предмета, реалистичности, и некоторой интриги в повествовании. Да и как мастерски автор умеет держать паузу... Поскольку, как я заметил выше, конец неизвестен, будем надеяться, что у Альмы сложилось всё хорошо. Но, разумеется, никакой уверенности в этом нет...

Беллетристы прошлого взрастили в литературе великое множество самых разнообразных злодеев, способных дать фору в изощрённости современным «коллегам». Кого только не было в тех давних книгах. Это и полковник Себастьян Моран, ликвидировавший из духового ружья достопочтенного Рональда Адэра, и едва не решивший аналогичным образом участь Великого детектива; это и маленькая девочка из романа «королевы детектива», устроившая родному деду убийственную ловушку — за то, что тот запрещал ей заниматься танцами. Это и Том Айртон, боцман с «Британии», поднявший бунт против своего капитана, и, впоследствии расплатившийся страшной ценой за проделанные злодеяния — потерей рассудка...и т.д. Список при желании можно составить огромный, но вот именно такого злодея, как в настоящем романе, не припоминаю. «Каздим Хари Бекар знал женщин и их повадки лучше, чем любой другой мужчина к западу от Суэца...». Это евнух-садист, начальник тайной полиции, решивший способствовать восстанию против своего же правителя, Мустафы Камиля, и мечтавший носить упраздненное звание «эфенди». Каздим, ранее расправлявшийся с неверными дворцовыми одалисками, ныне без суда избавляется от неугодных ему лиц с помощью подручных негров-помощников — связывая обречённых и сбрасывая вниз с огромной башни -прямо в бурлящее Мраморное море..

Герои книг DW попадали в передряги в Англии, Франции, России, Польше, Германии, Испании, на Цейлоне и в Китае... Ну а в романе «Евнух Стамбула» (седьмом по счету у автора) можно ставить флажок на карту Турции, где и происходит основное действие. Кстати, в книге Стамбул попеременно называют Константинополем — вероятно, автор в 1935-м никак не мог отвыкнуть от старого названия... Началось всё со съемок фильма «Запретная территория», где Уитли познакомился с Джорджем Хиллом, бывшим британским агентом в советской России. Среди его многочисленных историй было то, как он, якобы, вывез из России драгоценности царской короны. Хилл также имел опыт работы в Турции, и Уитли использовал его рассказы при написании «Евнуха из Стамбула». Книга хорошо продавалась и даже была экранизирована — правда, под названием, из которого предусмотрительно изъяли слово «евнух» (вероятно , чтоб не смущать впечатлительную публику): «Секрет Стамбула» с Джеймсом Мейсоном в главной роли...

Пётр Кэрью и Свитин Дестим, британские офицеры, направлены от Министерства в Турцию для агентурной работы. (Почему второму из них автор дал странное имя, идентичное старой русской фамилии -«Свитин» — ответа нет). Имеются серьезные основания полагать, что в скором времени в стране грядет революция -противники легендарного Мустафы Камиля организовали тайные ячейки по всей Турции, общей численностью около семи тысяч человек с верхушкой в высших правительственных кругах — недовольных пактами с Западом, и задумавших переворот с возвращением халифата. А там, считают британцы, один шаг до джихада, и мир на Балканах пошатнётся, распространившись и на соседние страны. Прикрытие всем им осуществляет Каздим Хари Бекар, евнух, начальник полиции — что удобно, ибо всю корреспонденцию и донесения он фильтрует через себя. Разумеется, по законам жанра, евнух выходит на главных героев, вмешавшихся в политику чужой страны и раскусивших его замысел, и шпиону Свитину угрожает смертельная опасность. Теперь, как пел Брюс Дикинсон, земляк Свитина: «будь быстр, иначе быть тебе мертвым...»....

Пожалуй, наиболее эпичным моментом является эпизод, в котором красавица- эмигрантка Таня Воронцова, завербованная евнухом, вынуждена украсть документ, обличающий предателей — прямо после бурной ночи из рук (точнее, не совсем из рук...) своего нового любовника, англичанина, приближенного к посольству. Клятвенный документ с подписями, в свою очередь, ранее украденный британцами у противника. Как быть Тане? Она бежала в Турцию с больной матерью. Если не исполнит задание, Каздим с позором вышлет ее из страны обратно домой, к большевикам. Но и Петра Кэрью она полюбила, несмотря на четыре дня мимолётного знакомства, как она сможет обмануть его? .. «Таня, Таня, Таня»... бормотал он про себя это имя снова и снова... Они поехали в придорожный трактир на перекрестке дорог у Белградского леса. Ели за ужином красную одесскую икру, солено-сладкие свежевыловленные мармарские омары и сочные анатолийские груши. Потом рука об руку гуляли по залитому лунным светом лесу...». Сердце Тани переполняется черной ненавистью к толстому кастрату-садисту, который высоким фальцетом диктует ей приказы.

Другой эпичный момент: люди принца Али при содействии всё того же Каздима, захватывают в заложники дочь английского сотрудника иностранных дел. Али, уже возомнивший себя халифом, намерен подвергнуть привлекательную европейку древнему ритуалу — после купания она, обнаженная, должна будет лечь у изножья трона — у ног повелителя и произвести определенные действия, продвигаясь выше дюйм за дюймом... Но это не сценарий Джо Д'Амато, да и время не то — Уитли побрезговал воплощать в своей книге все эти намерения — у него сложилось как-то иначе...

«Мерхаба бейн». Авторский взгляд на Турцию несколько противоречив. «Какие -то чеснокоеды», как сказал один из его героев. Запах вонючих специй и человеческого пота в квартале Скутари. Миски с яуром на подоконниках, засиженных кружащимися мухами. Если про плов многие слышали, то вот блюдо под названием «киш-кабал» (кусочки мяса, жира и лука, выложенные слоями на колышках) прозвучало в те годы в новинку для читателей книги.

Ритм романа резко усиливается только в последней трети, а до того следить за мытарствами Свитина и Петра Кэрью, которым сопутствует переменчивая удача, не столь уж и завлекательно. И, хотя Уитли отдает все лавры в успехе операции британцам, стоит отметить, что ключевую роль в истории играет именно Таня Воронцова. Не зря она изображена рядом с евнухом Кадзимом Хари Бекаром на обложке одного из изданий «Хатчинсона» 1935-го года....

Немного о хронологии и писательской деятельности. В 1934-м году американский натуралист Уильям Биби установил новый рекорд по погружению в своей «батисфере» и опубликовал отчет об этом путешествии в книге «Полмили вниз». Он обнаружил под водой больше жизни, чем ожидалось, включая неизвестные виды на глубинах, раньше считавшиеся почти безжизненными. Этот отчёт натолкнул Уитли на сюжет следующей книги, которая выйдет вслед за «Евнухом» — на сей раз фантастической, но то будет уже совсем другая история — что за цивилизация там, в океанской глубине, вдали от всего мира, какие взгляды она проповедует...

Итого: многие желали прокатиться на Восточном экспрессе в начале тридцатых. В книге путешествие постепенно становится всё горячее и горячее — опасность повышается, как градус в бокале турецкого кюммеля: этот автор вновь попытался в своем времени скрестить не желающее уходить прошлое, яростно конфликтующее с бурным настоящим. Сейчас уже давно стало прошлым и то, и другое, но ради глотка забытых приключений и некой частицы занимательности его повествование сгодится.

«Меня зовут Роже, а моего отца -Кристоф. Поэтому, полагаю, в России ко мне следует обращаться Роже Христофорович...»

Настал черед самой химеричной книги Денниса «Пшеницына» Уитли. Какие к черту летающие тарелки, реинкарнация и черная магия — здесь всё гораздо круче: невообразимо дерзкий Роджер Брук — добирается до покоев великой русской императрицы, где ему нежданно-негаданно открывается перспектива настоящего золотого дождя, но... он добровольно отказывается от всех благ и удовольствий (или, вероятнее, понимает, что не в состоянии физически исполнить услугу, за которую его заранее щедро, по-царски отблагодарили...), и теперь пред ним маячит то ли Сибирь, то ли тень Тайбёрнского дерева на родине...

«The Shadow of Tyburn Tree» (1948) — один из двух самых «русских» романов Уитли. География его произведений в целом обширна, но к России он дышал всегда уж очень неровно: русская кровь текла в жилах в жилах де Ришло, герцога-оккультиста; русская жена появится у героя настоящего повествования; из сибирской глуши была вывезена и супруга Ричарда Итона, другого «мушкетёра»; притягивал его и «любимый» коммунистический период — даже в китайском «Острове, где замерло время» Саллюст оставляет на дверях каюты беглеца красный значок с серпом и молотом — что требовалось расценить чем-то вроде «остроумной» шутки...

Здесь же основное действие происходит в Санкт-Петербурге (!), в 1788-89 годах, прямо во время неожиданного нападения шведского короля Густава на город — с шестнадцатью линейными кораблями и пятью фрегатами — в то время как Потемкин и все ведущие капитаны императрицы были отвлечены турецким сражением. Большое количество реальных исторических лиц, и многие из них на ведущих ролях. Роман относится к серии книг о Роджере Бруке, одном из трёх ведущих героев Уитли. Как ни странно, первая из них некогда была выпущена «Центрполиграфом» — что никак не может внушать оптимизма.

В завязке придется пропустить немало интересного — книга объемная, событий много — пусть с точки зрения приключенческой динамики она и слабее других книг этого автора... Трусливый премьер-министр Питт направляет в Россию своего агента, Роджера Брука, выдавая его за французского атташе — «ибо Россия сейчас представляет величайшую загадку на европейской сцене. Возможные амбиции царицы Екатерины в Северной Европе вызывают у меня серьезное беспокойство...». Недавний Тройственный союз не вызывал у Питта особых иллюзий, а что касается Роджера Брука — то после ссоры с графом Сергеем Воронцовым, послом, тому было крайне желательно на время уехать из страны на несколько месяцев. Брук и Джорджина, любовница его давняя, становятся виновниками гибели законного мужа последней, где был также косвенно замешан наш российский дипломат Воронцов (Vorontzoff !), по отношению к которому постылый англичанин применил совсем уж ублюдочную тактику. Посланец Брук выдвигается через Швецию, где, между делом, активно совокупляется с дочерью Разумовского — другого посла из России — молодой вдовой Натальей Андреевной Строгановой... При этом автор поближе знакомит читателя со шведским королем Густавом (и, стоит отметить, относится к нему уважительно). «- У меня нет времени на женщин, — заметил граф Хага, выпустив облако дыма. — И судя, по текущим результатам, я рад этому. — А я, — резко ответил Роджер, — совсем не люблю курить трубку. Возможно, мы оба что-то упускаем.». Да, граф Хага, это он и есть, король Густав, предпочитавший дома именовать себя таким образом... Вызывает сомнения разве то, что Брук (нелегально находящийся на своей должности в Швеции) так скоро находит с этим своеобразным монархом общий язык и втирается ему в доверие, но Англия тогда пыталась поддерживать скандинавов...

В Петербурге поводырями Брука становятся доктор Дренке, а также добряк-капеллан Уильям Тук. Через них доносится масса «любопытного» о екатерининской России. Сэр Уитли подготовился — как в историческом, так и в бытовом плане, от обилия деталей глаза разбегаются. Видать, не зря он читал в армии русских классиков. Например, один раз в рассказе мимоходом появляется «Красный кабачок», где Наталья и Роджер с аппетитом поедают пирожки с икрой. Вот откуда Уитли узнал об этом славном загородном местечке? (См. неизвестного автора «Таинственные ужасы Красного кабачка за Нарвской заставой», 1910).

Некоторые описанные зарисовки:

— «в большинстве своем они пьяны, ненадежны и крайне аморальны...постоянно поминают святого Николая». Как говорится, автор не видит бревна в глазу своём. Что ж говорить о его замечательном Роджере Бруке, который открыто шулерствует в картах и прелюбодействует с замужней женщиной (к слову- вступившей в брак по расчёту), и которая, впрочем, тоже не замечает в этом никакого греха.

- он знает, что Медный Всадник был высечен из цельного куска мегалита, найденного в болоте. Правда, по словам автора, «amazing monument» был сделан «from the solid rock of a single meteorite». Однако, эту оговорку простим. Может, с болотами Тунгуски перепутал, как знать...

- «Француз? Скажи это морским пехотинцам! Да я проглочу свой якорь, если он не такой же англичанин, как вы!». Это слова знаменитого адмирала Самуила Крейга, обращённые преподобному Куку, сразу раскусившего личину посланца Питта. Браво, старина Крейг!.. И что, неужели мы поверим, что старый вояка ни разу не поделился со двором своим открытием?

- преподобный Уильям Тук о «беззаконии и надувательстве»: « В первые годы работы мне продали здесь пучок спаржи, на первый взгляд, выглядевшей пригодной к столу. И только когда жена собралась поставить ее вариться, мы обнаружили, что съедобные корешки уже удалены, а древесные стебельки заново выровнены и покрашены «... Ну это уже, простите, какая-то мелочность. О чём говорит? Только о том, что не надо на себе экономить.

- о выстреле из пушки и о часах: «В Петербурге мало кто из простого народа достаточно богат, чтоб иметь часы, а многие настолько невежественны, что не умеют читать время и по казённым часам, даже когда видят их; поэтому в это время года, когда нет ни одного темного часа, каждый вечер с крепости стреляют из пушки, чтобы дать знать о приходе ночи...». Здесь автор просто путает причину со следствием. Но Уитли всё-таки весьма наблюдателен — нападение Густава произошло 21 июня, в Петербурге и правда в это время в разгаре дивные белые ночи.

- о разглашении секретов. На вечернем приеме пьяный в хлам граф Алексей Орлов у барной стойки рассказывает Бруку о том, как они с Тепловым душили Петра Федоровича и даже демонстрирует ему документ — записку с соответствующим распоряжением императрицы, что хранится у него в секретере. Смешно. Да если бы граф Орлов так лихо вещал об этом каждому встречному, сию записку давно бы уже выкрали до Брука, учитывая что на вечерах оных, как признался автор, по три тысячи человек бывало.

- за сто рублей приезжий барин может купить в услужение несовершеннолетнюю крепостную, с которой может делать все, что хочет. Здесь без комментариев.

- «внуки Екатерины Александр и Константин невыносимо тщеславны и дурно воспитаны, т.к. были отвратительно избалованы ею»...Кстати о нравах — автор отлично живописует, что в то время в Англии муж, по закону, имел право бить жену. Но это, как говорится, другое...

- почему Наталья Андреевна ведет себя как истинная дура, рассказывая Бруку доступную ей секретную о скором нападении датчан на шведов? (Собственно, из-за наличия данного пакта Екатерина диктовала свои условия финской депутации). При том, что автор по ходу повествования высоко отзывается об уме посольской дочери, более критикуя ее дурной характер. И сюда же: почему Воронцов и Наталия Андреевна говорят между собой о секретных делах по-французски в чужой стране (!), что увеличивает риск быть понятыми сторонними лицами, способными случайно их подслушать?

- интересно, что находясь в подземной камере в Шлиссельбурге, кишащей крысами, и ожидая судебного решения, Брук закапывает в землю и прикрывает соломой шведский орден Меча, подаренный ему королем Густавом (неужели и правда перед размещением его никто не догадался обыскать?). Этот орден очень похож на тот, что Жорж Милославский в известном фильме одолжил у шведского посла. И как знать — вопрос риторический, если эта постройка сохранилась, не лежит ли в земле сырой до сих пор тот орден, закопанный месье Бруком?...

- Бруку приходится принять предложение «неприметного» князя Павла Петровича, и даже кратковременно поучаствовать в оборонительных действиях, которыми тот руководил. Месье Брук воистину вездесущ! А тем временем Грейг отлично проявляет себя при Гогланде, а Екатерина меняет генерала Мусина-Пушкина на более активного Михельсона.

- когда Брук удостаивается чести присутствовать на царском ужине в Петергофе, при общении с императрицей в ее кабинете присутствуют Екатерина Ивановна («мрачная старушка с хитрым лицом»), пара фрейлин и тогдашний любимец Мамонов, играющий в углу со спаниелем. Ну что ж, в это поверим — наверное, так оно и было...

Однако, немного о сюжете, ибо я еще даже не добрался до самой эпичной части сего повествования. Редкая книга Уитли обходится без настоящей мужской драки один на один. В этом произведении она, пожалуй, самая жестокая из всех, что мне попадались у автора — это петербургский поединок Брука с Ягерхоном, финном-тяжеловесом — на глазах у повизгивающей от удовольствия Натальи Андреевны (ведь за нее два любовника бьются). Кровавое месиво, в которое Брук превращает соперника (но какой ценой!) — заставляет задуматься — уж кого Уитли по-настоящему не любил, так это финнов... Но вернемся же к главному. Когда в Петергофе медик начинает внимательный осмотр Брука (а тот с тревогой ожидает от императрицы указа о наказании) — многие читатели, наверняка, уже начали подсмеиваться над ним, смекнув что к чему. А он, понимаешь, пока ничего и не подозревал. Но надо отдать англичанину должное — в его речь Уитли вложил немало страсти, вот последнее желание преступника: «..чтобы перед тем, как меня поведут на смерть, я мог поцеловать руку, посылающую меня на преждевременную гибель- в знак уважения к августейшей принцессе, которая сделала для своего народа больше, чем любой другой правитель во всем мире...». Ну как могла не проникнуться пожилая императрица от столь лестных слов? А он, негодяй, зная о ее вкусах, еще и Вольтера хвалил, и разговоры образованные повёл... Но все же в том, что произойдет дальше, автор косвенно «винит» Екатерину Ивановну, задумавшую с помощью приезжего иностранца убрать другого царского фаворита: «через десять минут вы должны будете подняться по этой лестнице и исполнить те обязанности, для которых вас выбрали... Я думала, вы более сообразительны. Это апартаменты официального фаворита. Апартаменты Ее Величества находятся сразу над ними. Я получила приказ выгнать этого дурака Мамонова сегодня утром». Вот так поворот, вот это да...Не буду касаться того, каким выдался конец у этого чудесного вечера, перед началом которого Екатерина вручает Бруку два пергамента, один с помилованием, а другой — свидетельство на имение в Тульской губернии с триста пятьюдесятью крепостными! Однако, читая эту эпичную главу, приходится радоваться — старик Уитли, к счастью, не опустился до того, чтоб от Брука, ранее схваченного в Стокгольме, король Густав аналогичным образом не потребовал какого-то особого удовлетворения. Видно, постеснялся при своем красавце-фаворите, бароне Армфельдте.

Итого: пусть показные симпатии автора были на стороне своего лживого земляка (по сути, представшего здесь дважды убийцей), да и год выхода книги диктовал определенные правила игры, но снова получается удивительная штука — именно Наталия Андреевна Строганова и Сергей Романович Воронцов являются для писателя замаскированными праведными «джокерами». Или опытнейший Уитли вёл двойную игру?.. После того, что Воронцов сделал здесь для месье Брука, тот должен ему в ноги кланяться; а обращение англичанина с Натальей, и то, как подло он поступил с ней — несмываемый грех. «Значит, вышло так, и сердца стучат не в такт»... Автор прекрасно понимал это, и завершил книгу очень резко — мастерство Уитли в том, что при формальном благополучном для главного героя финале, он сделал это с ощущением горечи... История не нуждается в фантастическом элементе, он был бы здесь совершенно излишним. «...императрица не заметила его замешательства, отвернулась и, указав на дверь, частично скрытую занавеской, продолжила: «А теперь, Роже Христофорович, прежде чем предаться ночным удовольствиям, давайте для пользы пищеварения пройдемся по зимнему саду ..».

Общую оценку ставлю небольшую, но (парадокс): в пятерку, а то и в тройку лучших (известных мне) книг Уитли этот душевный роман с двойным дном я бы определил непременно.

Ну что ж, расчехлим ещё один из многочисленных «шедевров» русского «хоррора» — и на сей раз подмосковный, но с восточным оттенком — с участием индийских браминов, ибо «да поразит её мщение Шивы»...Повесть «Мщение индуса» (1904), выпущенную издателем Морозовым, написал Николай Евгеньевич Добронравов, дореволюционный беллетрист низкого пошиба, не брезговавший плагиатом и переложением на свой лад историй, сочинённых другими авторами. Но не думаю, что тем самым он заслужил серьезных упрёков — ведь, как говорил бедняк: «денег нет, а выпить охота»...И я уже написал ранее пару отзывов по его рассказам.

Повествователем является некая тетя Соня, лет десять назад попавшая в услужение к относительно молодой испанской графине N. Рассказ сразу привлекает следующей деталью — «она могла бы назваться красавицей, если бы не шрам, впрочем не особенно бросавшийся в глаза, который, начинаясь с левой стороны под волосами, пересекал лицо и оканчивался у правого уха». Некогда она вышла замуж за границей за русского графа, который вскоре помер, оставив ей поместья. Отметим молчаливого индуса Садина, который постоянно был при хозяйке — ранее та путешествовала по Индии и Египту. А также старуху Аграфену Ивановну, бывшую няню покойного.

Через некоторое время графиня влюбляется в соседа, Владимира Б. Но вместо ожидаемого счастья рассказчица замечает, что ее хозяйка скрежещет зубами и впадает в лютую депрессию — будто бы повредившись рассудком. Одновременно в усадьбе появляется загадочный барон Р. по поручению английской компании.... Наконец, однажды вечером Владимир Б. шлёт графине записку, где предлагает встретиться ночью в охотничьем домике -видать, решив довести до результативного конца задуманное, не иначе. Эх, знал бы он во что это для него выльется...

Вообщем, рассказ представляет собой редкий вариант «оборотничества», когда женщина в результате наложенного проклятия превращается в черную пантеру и во время свидания зубами разрывает тело любовника на куски.... Каков Николай Евгеньевич, однако... Особенно впечатляет пояснение, каким образом графиня-пантера получила свой уродливый шрам на лице...

Отмечу, что история носит именно сверхъестественное толкование -Николай Евгеньевич не боялся фантастических замыслов, исполняя их с изрядной долей жестокости к своим главным героям. Сюда же введем тогдашний колоссальный интерес к колониальной Индии -как со стороны англоязычных авторов, так и наших. Сюжет кажется очень знакомым, но именно такой истории, именно с такой вариацией холодной мести, что-то ничего не вспоминается. Хотя ощущение заимствования не покидало на протяжении всего рассказа.

Вообщем, если б автор не ленился, то мог бы из данного сюжета сбацать целый роман -добавив лирики и действующих лиц — всё слишком шустро кончается. А так...«Ну-с, господа, история кончена, идите танцовать!» ... но никто из нас не трогался с места»...

«Мы научились мудрости- мы заставили время остановиться...»

Как говорится, продолжим... «Остров, где замерло время» (1954) — еще одна приключенческая книга от титана эскапизма Денниса Йетса Уитли, содержащая, помимо прочего, локальный участок фантастической альтернативной истории. Сэр Уитли рубит с плеча, роман совершенно в его духе: затерянная великая цивилизация, опасные приключения в послевоенном Китае и, самое главное — стремительные поиски юной наследницы императорских кровей, похищенной то ли китайскими же коммунистами, то ли их собратьями по крови из бандитского клана Тонга, что в Чайнатауне американского Сан-Франциско...

Вступление заставляет с вниманием следить за событиями. Восемь гостей с яхты миллионера, приглашенных в круиз, терпят крушение близ кораллового рифа в Тихом океане — где-то на восемь градусов ниже экватора. Из всей команды спасается только один сильный человек — британский подданный Григорий Саллюст (возможно, кому-то он знаком по ранней книге, когда-то давно переведенной на русский язык под названием «Контрабанда»...). Поселение Прокаженных Номер Шесть — так называет сторож остров, заселенный одними китайцами, и куда выбрасывает волной новоявленного робинзона. Англичанин становится пленником потомков великой китайской цивилизации, заключивших секретный пакт с португальцами — де-юре являющимися владельцами острова. Это представители старого Китая, бежавшие от всего мира и от «западных варваров». Отпрыски семи императорских семей, покинувших страну после отречения с престола в 1912-м году их властелина. Они поддерживают древние, тысячелетние традиции, и для внешнего мира используют прикрытие «острова прокаженных», но при этом избранные члены Совета ведут активную торговлю с США и Европой. У них есть свой «Сын Неба», есть Совет из семи мандаринов, но ни один иностранец, познавший секрет острова, никогда не сможет покинуть его: Григорий Саллюст обречен стать вечным пленником. И тысячу раз был прав старый русский моряк Пахомыч из книжки неизвестного автора, намного раньше Саллюста хлебнувший лиха на цепи у китайцев (о нем я говорил в один из прошлых разов...): вопрос — что китайцы первым делом предложили пленнику в «церемониальной одежде иностранного варвара»? Конечно же чай — из маленьких чашечек... Чем же хорош этот остров? Полная копия (в миниатюре) старого Китая. Император, сидящий на троне спиной к северу. Почти полное отсутствие благ современного мира и, как бы сейчас сказали, «гаджетов». Преступникам вводят препарат, разрушающий память, и навечно отправляют работать в поля. На острове запрещены спирт, табак и кофе, но разрешено курение опиума. Публичных домов нет — в зависимости от сословия, мужчины могут иметь от одной до четырех наложниц...

Иной автор только на одном утопическом острове бы и сосредоточился (и таких книг было написано не так уж и мало). «Беседа с культурным человеком возвышает ум и сердце « — Саллюсту удается завоевать расположение местных жителей, и он поступает в «рабское услужение» к молодой А-Лу-Тэ — незамужней девушке, поручившейся за него перед Советом (опять же, если вспомнить Пахомыча — как же близки их судьбы...). Причем настолько завоевывает, что после внезапной смерти действующего Императора, Григорий отправляется вместе с избранными мандаринами в Сан-Франциско — на поиски праправнучки императорской крови Жозефины — немой красавицы христианской веры, с детства проживающей с матерью в США. Почивший не оставил живых наследников, и для продолжения династии островитянам приходится привлекать родственников из-за океана. Среди основных членов небольшой корабельной команды — Саллюст со своей хозяйкой, её дядя, а также брат местного доктора. Двое последних в теории могут претендовать на императорский трон — если миссия путешественников потерпит неудачу...Наверное, узнав про такой поворот событий, приходит мысль — сбежать Саллюсту, при его-то навыках, на американской территории проще простого. И это действительно так — тем более, что англичанина свободно отпускают одного. Но он не сбежит. Он дал слово...

Много уже сказано, но я еще даже не приблизился к самой интересной части завязки. Все главные герои книг Уитли — люди сложной судьбы. Вот и Саллюст, желая помочь своим новым китайским друзьям, использует старые связи — летит в Вашингтон, где получает содействие в поисках пропавшей принцессы со стороны самого Аллена Даллеса (вот это размах, вот это я понимаю...). Григорий был ранее знаком с ним по агентурной работе в Швейцарии. Потенциальную императрицу похитил главарь клана Тонга — Куанг, далее ее следы у ФБР теряются. Китайцы, чтоб выйти на принцессу, должны нанести визит своему «земляку» в Чайнатауне... От описания авторитетного китайского босса, Куанга, почему-то всплывает памятный образ замечательного злодея Кэри Хироюки Тагавы из видеопрокатного фильма «Разборки в Малом Токио», пусть тот и японец. «Женщины, — заявил престарелый китаец, -многочисленны, как морской песок, и столь же малоценны. Если она имела право требовать защиты Тонга, можете быть уверены, что ей она была представлена...». Но и тут их настигает провал — пожилой головорез сообщает Саллюсту, что он успел передать девушку влиятельному купцу из... далекого Ень-аня, что в семи тысячах миль от Сан-Франциско, у границ Великой Китайской Стены. Ай, молодца, какой поворот...Вот она, ирония судьбы истинно по-уитлиански: теперь команда из «затерянной китайской цивилизации» вынуждена вновь выдвигаться морем, а после плыть по реке Хван Хо в глубь Китая современного, коммунистического — того самого, из которого их предки когда-то и бежали...

«В произведении не должен фигурировать китаец», — глубокомысленно изрёк Рональд Арбутнотт Нокс в 1929-м году. Интересно, что постепенно роман сходит на детективные рельсы с грубейшим нарушением данного правила — трупы преследуют участников экспедиции, убийца неизвестен, а финальная обличающая речь Саллюста и вовсе сработана по законам жанра. От себя могу добавить -вся цепочка рассуждений выстроена логично, разве что смущает американский эпизод — для чего антагонист посвятил в свои планы мафиозного Куанга — вот оно, слабое звено...Григорий Саллюст напорист и смел, но уступает в харизме герцогу де Ришло из параллельной авторской серии, хотя и космополитичен так же как он. Несколько удивляет жестокость, с которой он избивает одного плохого любителя чая на корабле — многочисленными ударами по голове, с выбиванием зубов, заламыванием и переломом руки. Правда, тот китаец бросился на него, безоружного, с топором, но всё же... видимо, не зря критики попрекали Уитли в садизме...

И Китай 50-х. Речные сампаны. Портреты Мао и Чжоу Эньлая повсюду. Послевоенные нищие деревни в глубинке, последствия японских налетов в Су-Чоу; семьи по двенадцать человек без мебели в комнате, бродяги на улицах и т д. Но про рыбалку с использованием дрессированных бакланов и ресторанные местечки, сооружённые на ветвях деревьев — колоритно...

Главный сюрприз — в данном случае старик Уитли, несмотря на свою любовь к старинным королевским династиям, непроизвольно выступает добрым защитником коммунизма. Он создал уникальную ситуацию, при которой получил одновременное сопоставление двух китайских наций — имперского и коммунистического режимов, причем последний, по его же выражению, проехался к тому времени по бескрайним землям не более чем «следом от царапины». В то время как коварство отдельных алчных членов семьи островного государства ставит их в один ряд с Борджиа. К тому же те затерянные китайцы еще и вазы фальшивые на международный рынок толкают — у них целая фабрика поддельного антиквариата «династии Тан» (сдаётся, автор что-то знал...). Но роман вышел отличным, с местной экзотикой — тут и путешествия, и отравления; и гремучая змея, подброшенная в комнату, и прочее. Да, и вот какая штука — в конце было даже как то жаль расставаться с китайскими друзьями Григория Саллюста и их маленьким островком, затерянном в Тихом океане...

«Хотя романы госпожи Радклиф начинают уже терять свою цену в глазах читателей, но мы осмеливаемся, несмотря на это, рассказать историю, которая под пером славной писательницы на романическом поприще охладила бы кровь и заставила трепетать всякого...».

Как давно это было — с ума сойти можно. Вот он, один из первых литературных «фейков». Надпись на титульном листе «Перевод с французского. Последнее сочинение госпожи Радклиф» и проникновенное предисловие не убедительны. «Госпожа Радклиф» была к тому времени уже семь лет как мертва, да и разве на французском языке она писала? Впрочем, автор и не говорит впрямую, что это ее сочинение, а, пребывая будто в горячечном состоянии, представляет себя на ее месте...

И, учитывая раритетность данного текста, не жаль уделить ему некоторое внимание. В своё время барон Дельвиг, друг и одноклассник Пушкина, посвятил этому рассказу небольшую брезгливую ремарку: «Имя г-жи Радклиф, им выставленное на заглавном листке, совершенно уподобляется червяку на удочке»... Хотя вот, произведений, где истинное авторство достоверно не установлено, существует немало. Например, в 1904-м году вышел загадочный рассказ «Замысел факира» в русскоязычном сборнике с именем А. Конан Дойля на обложке — однако, исследователи творчества писателя со стажем совсем не уверены в том, что Конан Дойль действительно его писал. Да что там говорить, и сейчас иногда выходят романы, где истинный автор вызывает сомнения — так, например, случилось с новой книгой Артура Кларка, недавно выпущенной одним скромным петербургским издательством — ибо знатоки и поклонники этого фантаста рьяно утверждают, что на самом деле предлагаемую издательством к покупке книгу писал кто-то другой, а вовсе не Кларк.. Ну а автор данного произведения, чье подлинное имя осталось неизвестным, не собирался меряться силами с Анной Радклиф в объеме — его задача оказалась скромнее, всего лишь один рассказ. Главной задачей он определил создание атмосферу таинственности и чудесности, в концовке разрешающейся логическим способом — считая, видимо, подобный приём основным маркером творчества писательницы...

Главным героем является чиновник Прусского Двора — Полковник В. Он был женат в течение двух лет на прелестной молодой особе из знатной семьи. Однако, как часто бывало в те времена — мгновенная смерть от внезапной болезни прерывает прочные узы брака. Полковник воздвигает в честь почившей обожаемой супруги величественную гробницу из черного мрамора, где и утешается, проливая слезы, и, потихоньку, приближаясь к сумасшествию. Иногда он вставал и посреди ночи, зажигал лампаду и направлял свои стопы в то место, где был воздвигнут сей печальный памятник, где и оставался всю ночь... (Один безумный поэт из Балтимора одобрительно кивнул бы головой читая про эти метания)... Наконец, в первые дни «масляницы», Полковник приходит на бал к Князю, где его начинает домогаться маска в черном домино. «Возможно ли, что вы меня не узнаете?». Причем женский голос, спрятанный за этим обличьем, до крайности напоминает убитому горем полковнику голос его покойной супруги, Эрнестины. Они перемещаются в кабинет с восковыми свечами, заключают небольшой пакт — дескать, клянитесь вторично сочетаться браком с той, на кого я укажу, а взамен я сниму с себя маску. После чего незнакомка обнажается, Полковник смотрит на ее лицо и ... падает замертво... Конечно, я скажу, что не вправе раскрывать объяснения в последовавшей развязке, якобы заботясь о сохранении секрета деталей произведения (что уже смешно звучит для произведения из 1830-го года — кто ж его прочитает...). Но на самом деле не сделаю это по другой причине — не зная концовки рассказ выглядит лучше. Автор был совершенно прав — обыденная развязка рассказ портит, придавая исступленному происшедшему «прожекту» привкус чего-то житейского...

Уже двести лет как сошедшая (по некоторым сведениям) с ума г-жа Анна Радклиф мирно покоится в гробу лондонской усыпальницы часовни Святого Георгия на Ганновер-сквер. В ранние годы в рядах поклонников ее творчества числились юные, но уже не по годам мрачные парни Эдди По и Федя Достоевский. И сдаётся, напрасно писательница делала вид, что не верила в сверхъестественное...

«Моего друга трудно было узнать, лицо его было повязано платком, точно он страдал зубной болью, на плечи накинут дорожный плэд, в который он ушел по самые уши, дорожная шапочка плотно надвинута на лоб, из-под нее блестели зоркие глаза, ничего не выпускавшие из виду...» (c).

Как мило. Кто же это у нас маскируется. «Контрафактный Холмс» в действии. Действительно, в 1909-м петербургский издатель П.П. Сойкин напечатал этот глупый рассказ, «Ножъ танцовщицы. Перевод (с рукописи) Г.С», в очередном томе своего собрания «Новейшие произведения» — разместив его по соседству с настоящими дойлевскими «Тигром из Сан-Педро» и «Приключением чертежей Брюс-Партингтона». Взор замечательного издателя был затуманен в тот момент злачными винными парами, не иначе... По некоторым данным, «мистификация» (хотя какая там мистификация — подделка видна, как говорится, невооруженным глазом...), была изобличена только в 1966-м году. Но, как мы видим, многим издателям до сих пор всё равно что печатать под вывеской «Конан Дойль»...

Холмс, вернувшийся с острова Уайт, оказывается заинтересованным в расследовании самоубийства баронэта Коксвиля, случившемся во время поездки в Стокгольм. По условиям завещания богатые поместья отходят к его младшему брату, сэру Арчибальду... ./Между прочим, адрес Гросвенор -сквер 26, указанный автором, вполне реален — есть такой дом близ Гайд-парка/... Не долго думая, Холмс ангажирует Ватсона для поездки в Швецию, и они в ближайшую среду убывают на пароходе «Титания» (!) , причем Великий детектив сполна прибегает к изощренным конспирологическим средствам — меняя не только фамилию, но и внешность. Видимо, автор рассказа считал, что в постоянных переодеваниях Холмса и кроется секрет его успеха. И еще один признак дурновкусия — будучи в гостях у сэра Арчибальда, Холмс рассматривает в руках клинок, принадлежавший покойному. Удовлетворенный находкой, он прячет его в карман и уносит. Только в конце мы узнаем, что Великий детектив заинтересовался ножом не просто так — на нём была гравировка с именем русской балерины, придумавшей преступную схему для насильственного принуждения к замужеству бывшего ухажера...

Моя версия: вероятно, похожий рассказ некоего автора действительно существовал на английском языке. Возможно, даже в «Стрэнде» или в «Пирсоне». Но это, скорее вольный пересказ «рукописи», куда для верности добавлены известные персоны и российский «след».

Но в рассказе есть несколько любопытных нюансов. Мы узнаем, что Ватсон прикладывается по вечерам к стакану «доброго рэдъ-порто» и иногда позволяет себе выкурить сигару-другую. Также интересно, кто был реальным прототипом атлета Джонни Эдерсона, ехавшим в Копенгаген на состязание борцов — знакомство с ним происходит на палубе «Титании». А один раз, на подъезде к Швеции, цитируется еврейский писатель, доктор Макс Нордау — в то время его познавательные книжки выходили в России, и одним из переводчиков с немецкого был граф Амори...

«Он закурил свой пайп и погрузился в задумчивость...». Эх, а ведь хорошо звучит фраза. Пусть и не от настоящего Холмса...

Об авторе по имени Артур Джон Рис известно немного. Без живой рекомендации вряд ли бы и я на него наткнулся. Писатель — «загадочник», родом из Австралии, но писал он об Англии. В одной из редких антологий удостоился отзыва со стороны Дороти Сэйерс. Что касается романа «За Гранью Страха» (первая публикация — январь 1926) — настроиться на его волну оказалось не трудно. Чем-то похоже на Бирса, Блэквуда и некоторых других старых англоязычных авторов, в чьих жилах кровь бежала, может быть не так быстро и резво, как у их последователей, но брали они другим — обстоятельным размеренным повествованием, ведущим к неведомому и позволяющим сполна прочувствовать грани страха... А читая незнакомого автора, получаешь дополнительное преимущество — не ясно, будет ли развитие событий иметь сверхъестественное толкование, или же всё окажется разъяснено традиционным способом...

Начало романа подкупает своим затягиванием в неизвестность. Повествователь сообщает, как, будучи в нищете, моряк-мистик Герман Мелвилл бросил свой последний пенни в море. А что сделает истинный лондонец, оказавшийся в аналогичной ситуации, на что потратит он последний шиллинг? Ну очевиден же ответ -купит последний выпуск газеты «Таймс»... Ричард Халдэм, бывший военный, убеждается, что Лондон стал для него могилой разбитого сердца и несбывшихся надежд. Он на мели, пьет на последние деньги вино в отеле Стрэнда, слушает «Chanson Triste» Чайковского, и не знает, что ждет его завтра... По объявлению в газете он нанимается шофёром в странное семейство — в корнуэльское местечко Чармингден, близ мыса Святого Антония. Как ему поясняют, он должен будет сопровождать в поездках к морю молодого человека, страдающего редкой нервной болезнью, из-за которой тот ведет уединенный образ жизни в Устричном доме с вогнутыми камнями — вместе со своим дядей, полковником Грейволлом; сестрой и престарелой глухой экономкой. Более всего восхищает вопрос, который был задан Халдэму в первую очередь при приеме в это семейство, и имевший, по-видимому, критическое значение для работодателя — бывал ли он когда-либо в Перу? По-моему, вопрос великолепен. А главное — что за ним стоит...

Как сказал однажды маленький бельгиец, находясь в вагоне Восточного Экспресса: «здесь слишком много улик...». Да, так и есть. Особенно хороша старинная библиотека доктора Пенрина, специалиста по суггестии и аутосуггестии, поклонника доктора Николи. «Когда я был в Африке, то лечил уроженца Уганды, которого доставили ко мне в тяжелом состоянии. Сообщили, что его укусила смертельно ядовитая болотная змея. У него были все симптомы острого отравления: отек, головокружение, недомогание, очень слабый пульс. Но на самом деле он вовсе не был укушен, у него лишь разыгралось воображение. Я уверил его в обратном, и он вскоре пошел на поправку. Если бы я позволил ему остаться в своем убеждении, он бы непременно скончался...».

Однако, идея «проклятия» довольно-таки интересная — если молодой человек увидит хоть одно лицо из Долины Привидений, где он ранее «воскрес из мертвых», то смерть неминуемо придёт за ним, о чем напомнит стук барабана и сушеная мертвая лапка.... Как когда-то пела суровая британская группа «Атомик Рустер» (Винсент Крейн явно читал это произведение):

«Death walks behind you

Lock the door, switch the light

You'll be so afraid tonight...»

Постоянный страх, страх незнакомцев, боязнь выйти на улицу, ночной образ жизни. Чем хорош этот роман — ни один любитель традиционного детектива не сможет разгадать мотивацию, двигающую центральным антагонистом. Такие любители будут перебирать в голове всё, что угодно — корысть, деньги, месть, жажду обогащения, устранение соперника и т д., т.е. всё то, к чему они привыкли в книгах своих любимцев. И в итоге ни за что не придут к верному ответу — ибо здесь, прямо таки, «выдающаяся» мотивация... Вообщем, теперь придется поискать и другие книги Риса — этот австралийский парень с журналистским талантом знал толк в загадочных историях...

По моим подсчётам, Деннис Уитли написал четыре книги, которые относятся к научно-фантастическому жанру (именно фантастические, это не считая многих произведений с оккультными вставками разной степени углубленности в тему). «Star of Ill-Omen» (1952) — одна из них. Уитли обогнал-таки нашего Георгия Мартынова, у которого «Звездоплаватели» отправились к Марсу тремя годами позднее, в 1955-м. Путешественники в книге британского писателя устремляются на Красную планету на летающей тарелке с магнитными принципами (что поделать — то часть стилистики 50-х...), и здешним пилотам для возвращения на Землю приходится осваивать управление незнакомого воздушного судна — насколько помню, точно также придётся учиться управлять на ходу аппаратом (правда, другого типа) и советскому инженеру Камову у Мартынова ... UFO-обложка первого издания Star of Ill-Omen» неплоха; но на переиздании 1975-го года от Arrow, когда мода на тарелки уже поутихла, появляется огромная рука — она тянется к небритому мужчине, который придерживает за талию застывшую в привлекательной беспомощной позе темноволосую женщину — пребывающую в отключке от иноземного ужаса...

На самом деле, старик Уитли знал о летающих тарелках гораздо больше, чем мог рассказать в своей художественной книжке. Он сохранил теплые отношения с неким Фредди, офицером R.A.F, наблюдавшим НЛО с начала сороковых — авторское посвящение ему присутствует на первой странице. Правда, роман начинается таким образом, что заподозрить дальнейшее течение, в которое выльется сюжет, не так уж и очевидно. Кемптон Линкольн, британский агент, бывший «коммандос», направлен в местечко Басавильбасо в ста шестидесяти милях от Буэнос-Айреса. Его правительство ставит задачу узнать: является ли блефом заявление диктатора Перона о наличии у Аргентины ядерных разработок — ибо это способно повлиять на борьбу Великобритании за Фолкленды. Целью Кемптона становится экспериментальная станция, которой руководит полковник Эскобар. Он соблазняет его жену, Кармен, и пытается завладеть портфелем Эскобара с секретными данными — и происходит это прямо в их супружеской спальне... Отмечу, что начало написано мастерски и с характерными диалогами — стычка Линкольна и некстати вернувшегося домой Эскобара, между которыми мечется страстная и неверная испанка (не знающая, чью сторону принять...), читается с неослабевающим интересом. Чертежи и секретные документы, это всё понятно, так надо; но осталось загадкой, что за странные письма многолетней давности лежали в эскобаровском сейфе — Кемптон забрал их, и даже не намекнул, паршивец, о чем же они, эти артефакты из прошлого...

Доподлинно неизвестно, чем бы закончились разборки любовно-шпионского треугольника, если б не появившаяся близ виллы летающая тарелка. Два огромных пришельца, под двадцать футов ростом, врываются в дом, и насильно забирают всю троицу в летательный аппарат — серебристый диск в виде сплюснутого купола, около ста футов в поперечнике и двадцать пять в высоту...

Перед тем, кстати, Уитли коснулся известных эпизодов, как бы свидетельствующих о явлении НЛО. Среди них — классический случай 1947-го года: летчик-бизнесмен Арнольд наблюдает девять дисков среди вершин Скалистых Гор; а также о появлении того, что друг Олдоса Хаксли Джеральд Херд называл «мыслящими огнями»... Вообщем, супруг и любовник (оба, как мы видим, люди не простые..) прекрасной Кармен образуют необычное трио межпланетных путешественников. Немного удивляет другое — находясь на тарелке, они не пытаются наладить контакт со своими захватчиками (туповатыми «Гогом» и «Могом») или хотя бы проанализировать, почему их забрали. К счастью, пункт их назначения не звезда Вольф 359, а планета Марс (всего-навсего 49 дней пути). А по выдаче бобовых пайков каждые 12 ч. и 19 мин., можно было сразу догадаться, что то марсиане — у них день длиннее на 37 минут... Надо отдать должное автору — в уста ученого Эскобара он доходчиво вложил немало теории, известной к пятидесятым годам, и любознательные читатели могли многое узнать о каналах Марса, температуре, условиях формирования жизни, гравитации, изменении расстояний между планетами и т д. То же самое касается скоростей и принципов движения тарелки.

А вот теперь озвучу «кощунственную» вещь. После того, как тарелка приземляется на Красную планету, книгу можно закрывать — далее Уитли-фантаст заканчивается, и на смену ему врывается автор специфичного триллера из эпохи «холодной войны», быстро сводя книгу к определенному противостоянию с традиционным набором клише. Трудно удержаться от смеха в следующем фрагменте: «Прикосновение к плечу было слишком нежным, чтобы считать его принадлежащим великану. Проснувшись, он резко повернул голову вбок. В ярком свете виднелись очертания совсем другого живого существа. На него смотрело бледное лицо простой светловолосой девушки.// Она вновь заговорила и, полуобернувшись, указала на свет. На секунду весь ее профиль очертился на фоне окна. Он увидел, что ее прямые волосы спадают до плеч, обрамляя круглое лицо с пухлыми щёчками, полными губами, решительным подбородком и курносым носиком.// Кем вдруг стремительно взял девочку за плечи, притянул ее к себе и крепко поцеловал в щеку. Она засмеялась и поцеловала его в ответ, а затем снова затараторила на своем непонятном языке. Голос вмешавшегося Эскобара, как холодный душ, одним махом разрушил все радостные фантазии Кема о скорых прогулках по Елисейским полям. «Она не марсианка, она — русская...». Да уж. Кого можно в первую очередь встретить на Марсе? Юную русскую коммунистку, конечно...

Вот так встреча — парой месяцев ранее захватчики привезли сюда другую компанию — Анну Никитину, мурманчанку, закончившую Ленинградский университет (что не мешает голосу автора скептически отзываться о ее умственных способностях и мировоззрении); доктора Крюгера Харсбаха, питающего фанатичную ненависть к англичанам; а также некоего Николая Задова, «милиционера», недобро взирающего на новоприбывших землян-капиталистов ...И как, спрашивается, все эти разные люди должны теперь взаимодействовать тут, на Марсе?

Вообщем, полный «трындец» — пчелы-жуки- носители сверхразума, и обладающие телепатической способностью, подчинили себе расу гигантов, целыми днями собирающими бобы на полях (автору и здесь мерещится «коммунизм»). На планете засуха, и, предполагая, что скоро Марс будет непригоден для жизни, они и вывезли ученого с Земли, дабы он помог им в создании оружия против своих же сородичей — для будущей миграции «марсиан». Как ни странно, вроде бы аналогичная изуверская идея примерно в те же годы (а может, чуть раньше) была озвучена в одной из повестей Эдмонда Гамильтона (название не вспомню — они у него все похожи как две капли воды)... Зато стало известно, что секс на Марсе точно есть — в первую очередь с участием русской Ани. Верующая испанка Кармен начинает вдруг резко придерживаться целомудрия (автор, вы это серьезно?...). Однако, у Уитли присутствуют моменты, странность которых сравнима с творчеством какого-нибудь французского пост-протосюрреалиста; например, когда насекомые показывают путешественникам черно-белые фильмы о великих моментах человеческой истории... Да и говорить о сумасбродной концовке романа нет никакого смысла — и так сразу было понятно, какая из двух «компаний» возьмет у него верх над другой.

Что же в итоге. Автор запорол отлично начинавшуюся книгу, вывернув ее в сторону, позволяющую выразить собственные, отнюдь не фантастические убеждения... Но, по крайней мере, первая половина, включая описания полета НЛО, написана вполне достойно. Кстати, с тех пор Уитли больше никогда не пытался писать научную фантастику. И то было правильное решение — исторические и приключенческие книги у него выходили более естественными.

«Узник в маске» (1957) — одна из отборных книг Денниса Йетса Уитли, сработанная в авантюрном приключенческом ключе, и при том малоизвестная. Вряд ли будет большой ошибкой предположить, что вдохновлялся он «Графом Монте-Кристо» и, особенно, «Железной Маской» Александра Дюма. Возможно, это не случайно — в том же году Уитли написал предисловие к англоязычному переизданию романа Дюма «Ожерелье королевы», где, кроме некоторого отождествления, указал, что под влиянием книг французского литератора у молодых людей вырабатываются «преданность, мужество и стойкость» — несмотря на придирки и капризы современных «мелкотравчатых литературных пуристов». Тем самым он, видимо, коснулся и своих собственных критиков — данный роман не удостоился внимания у книжных обозревателей... А между тем, сюжет также ощутимо отмечен делом Дрейфуса, получившим в конце XIX века большой резонанс.

Грех не остановиться на корне этой истории. Если вдруг кто надеется, что это выйдет в переводе (в чем я лично сильно сомневаюсь...), далее лучше не читать. Попутно вспомнилось — пять лет назад я спрашивал у близко приближенного к одному достойнейшему микроиздателю, нет ли у них, случаем, в планах книг Уитли. Тот ответил, что рассматривался только цикл о де Ришло (вне рамок существующих у них серий). Как можно догадаться -на рассмотрении всё и заглохло.... Однако, Уитли ведь не владел арабской вязью и даже не использовал малагасийский диалект или азбуку хинди деванагари — а всего лишь писал на английском, и значит, прочесть его книги не такая уж недоступная задача.... Действие происходит во Франции, в 1890-х годах. Совсем молодой ещё граф Арман де Кесной (это будущий де Ришло — ещё не нареченный титулом герцога -наконец-то открывается его имя...) направляется в парижский пригород Сен-Сиро для обучения в военном колледже. Он следует по пятам за семьей Габриэля Сиветона, французского деятеля патриотической Лиги, одного из членов тайного комитета по восстановлению монархии. У графа есть и дополнительный стимул к поддержанию знакомства — он тщетно пытается соблазнить супругу Сиветона, английскую леди Анжелу... Судьба (напополам с наследственными генами) выбирает Армана на роль посланника — сделать тайное предложение герцогу Вандому -потомку «голубых бурбонских кровей» о выдвижении его кандидатом в монархи — что весьма чревато при действующем правительстве. Предложение, от которого тот не сможет отказаться. В итоге полиция Комбеса внезапно накрывает на собрании всех антиреспубликанцев — после чего герцога бросают за решетку, а Арману грозит сфабрикованное обвинение в убийстве троих полицейских. Высшие чины, наученные горьким опытом дела офицера Дрейфуса, предпочитают уйти от народных волнений — на голову герцога Вандома надевают кожаный шлем с прорезью для рта и он становится скрытым заключённым, чье истинное происхождение известно лишь нескольким лицам. Арман де Кесной, чувствуя себя ответственным за судьбу несостоявшегося монарха, предпринимает экстремально рискованный шаг. Анжела получает разрешение на тюремное свидание с герцогом — Арман притворяется её горничной, и одевается соответствующим образом. В камере он снимает маску с Вандома, и, пользуясь несколькими свободными минутами, пока охранник отвлечён, обменивается с ним одеждой. После этого граф надевает маску, которая ещё несколько минут назад была на лице герцога Вандома, на свое лицо. В свою очередь, Вандом наряжается в костюм служанки, в котором пришел де Кесной. В результате — герцог с Анжелой покидают тюрьму; а граф, принявший на себя наказание Вандома, остаётся в камере и ... ожидает отплытия во Французскую Гвиану — на остров Дьявола (он же -Кайенна), где совсем недавно томился офицер Дрейфус. А там — либо «желтый Джек», либо дизентерия. Правда, во время этого обмена и примерки маски, отважный граф еще не догадывался о подлинной опасности, которой его подвергнут. А ведь и Эдмон Дантес, «узник замка Иф», завёрнутый в мешок из холста, тоже когда-то считал, что стражники несут его на традиционное кладбище ... Оценим невиданный риск, которому добровольно подверг себя граф Арман — он будет неминуемо казнен в двух случаях: если Вандом выдаст свой побег (поскольку тогда сразу проверят, кто же сидит вместо него в камере); либо еще проще — если охранник будет настаивать на снятии маски с лица заключенного... Какой ведь забористый поворот, однако. Крепкий, прямо как вино 1649 года разлива — года, когда был обезглавлен король Карл I, и которое однажды пил сэр Уитли (ему всегда нравилось путешествовать во времени с помощью вина...).

Автор довольно подробно касается дела Альфреда Дрейфуса. Он придерживается версии о его непричастности в измене и шпионаже в пользу Германии, рассказывая о происках Эстерхази и, подчас антисемитски настроенного, служебного командования. Однако, Уитли пишет, что как человек Дрейфус был неприятным типом, с высоким голосом и близко посаженными глазками, он мало кому нравился. Тюремная ссылка сломала его морально и физически. Это резонирует с тем бравым образом Дрейфуса, каким он показан в чудом уцелевшем кольпортажном романе «Узник Чортова острова», который относительно недавно выходил у славного ярославского издателя Мамонова (многотомном, естественно). И, насколько я помню, озвученную информацию, выходил он при содействии Геннадия Исаевича Ульмана — за что глубокое ему почтение. Так вот, в издании Мамонова, напротив, было сказано, что у того было «симпатичное красивое лицо», да и в целом тому Дрейфусу свойственен геройский дух — создатели приписали ему целую россыпь приключений...

По сюжету де Кесной значительно портит себе карьеру, и позже Уитли коснётся этих событий в книге «Опасное наследство» (1965) — вот отрывок оттуда, заодно и ответ на вопрос, которого я коснулся в одном из прошлых комментариев :

Да, Арман де Кесной прибывает к острову Дьявола. После восемнадцати дней на цепи — в маске, когда от пота и зуда образуются язвы на коже... Граф должен вернуться на родину «с того света», и отомстить обидчикам. Параллели с французским романистом продолжаются — как и в случае с Эдмоном Дантесом, спасение пловцу приходит со стороны чужеземного судна, капитан которого проявляет чудеса великодушия...

Немного о «сеттинге». Он исторический. Оккультных сцен в романе практически нет — кроме кратковременных сеансов гипноза, к которым пару раз прибегал граф. Во время почти трехнедельного путешествия на цепи к острову Дьяволу Арман использует для собственного отвлечения «выход из тела». Позже нечто подобное опишет и Анри Шарьер, аналогично побывавший на острове Дьявола — его Папийон овладеет вынужденным искусством «отключки» в экстремальных ситуациях, когда необходимо переключить сознание и мысленно перенестись в другие земли... А начальные сцены 1890-го года происходят в селении Жванец, в княжеском доме Плаховых, где и собираются будущие заговорщики. Деннис Уитли, в отличие от Дюма, не любил сталкивать своих персонажей с реальными историческими личностями. Но параллельно они живут и существуют. В то время был в силе франко-русский союз, и Уитли скромно упоминает о прибытии Николая II в Париж в 1896-м году: «Робкий молодой Николай выглядел далеко не импозантно, а его жена немка охлаждала людей своим отчуждением». Отчасти забавно и перевоплощение графа в беглого русского аристократа «Василия Петровича», пытавшегося вступить в масонскую ложу на улице Каде... Жаль, роман несколько портят финальные сцены, когда Анжела воссоединяется с Арманом и всё-таки отдается ему (десяток лет шли они к этой постели...) — ежели бы этого елейного фрагмента не было, то было бы драматичнее. Что ж поделать, кроме всего прочего, за Уитли тянулся ещё и шлейф «романтического писателя» с определенными правилами. Да и отсутствует, как говорят англосаксы, «twist-in the- tail»...

Тем не менее, за проявленный дух старых добрых приключений, за «монтекристовщину» и дикий побег графа Армана с куском цепи и маской, которую нельзя снять самостоятельно — щедрые 8.5 из 10.0.

Поскольку где-то далеко отсюда автор данной книги празднует сегодня свое 75-летие (а может и не празднует, а просто молча перелистывает очередную жизненную главу, испещренную иероглифическими символами...), есть повод для кратковременного «камбека» к его творчеству...

ゴーグル男の怪 (~ «Монстр Человек-лягушка») социально-криминальный роман, где действие происходит в 2007-м году.... В захудалом магазинчике Фукуроя убита старушка-продавщица. Торговала по мелочам — сигареты, несколько автоматов самообслуживания. Убийца нанес травму тупым предметом по голове — о чем красноречиво намекают брошенные на полу мраморные часы с круглым циферблатом. Жертва явно тянулась к телефону когда ее настиг удар. Ничего не напоминает? Если нет, то вот- из коробки в шкафу похищены наличные деньги, внушительная сумма, скопленная за годы жадной хозяйкой...Очевидцы утверждают, что владелицу сигаретного магазина убил урод в очках для лыжников (ну или для велосипедистов), придающих ему сходство с земноводным — тем более что за стеклами они разглядели куски красно-черной плоти. Наконец, еще один странный факт — под трупом обнаружена купюра в пять тысяч иен с желтой флуоресцентной линией на одной из сторон. Позже было установлено, что в тот же день аналогичную купюру с желтой линией некто принес еще в два соседних магазина...

На самом деле здесь образуются три параллельные истории, с тремя разными героями (да, чего только не бывает...) хотя автор старательно делает вид, что речь идет во всех случаях об одном и том же «человеке-лягушке». История взросления обделенного вниманием человека, наполненная отвратительными сценами в Лесу Черепашьих вод. История о бедной воровке, вынужденной применять свои навыки с детства — и о ее поклоннике студенте-вуайеристе. Наконец, это история, происшедшая на территории химического института Сумиеси Кагуэн, когда в результате несчастного случая при работе с осадочными емкостями с раствором урана три человека подверглись гамма-излучению... Очевидно, в седой голове заслуженного автора возникла мысль найти нечто общее — маргинальное и невероятное, в трёх разных жизненных ситуациях, порождающих, однако, одного и того же «монстра-лягушку». Т.е. читатель смотрит под одним углом зрения и видит только одну сторону. А на самом деле их три (как в книге), а в теории может быть десять, сотни, сколь угодно много...

По поводу желтой полосы и изобличения мошенницы. Где же мэтр набрался таких знаний? Фрагмент из обвинительной речи полицейского (предполагаю, что даже просто читающие нижеследующий отрывок способны запутаться, что уж говорить об утомленной хозяйке табачной лавки):

«Вы достаете желтый маркер и проводите линии на верхних частях каждой из трех купюр по 5 000 иен с тем, чтобы пометить их. После итальянского ресторана, следующий пункт назначения у вас — магазин сигарет. Вы принимаете решение изменить тактику. Вы просите старушку разменять для вас деньги следующим образом: пять купюр номиналом по тысяче иен на одну купюру в 5000 иен. Но при этом вы оставляете на стеклянной витрине четыре купюры по 1000 иен и среди них — одну купюру в 5000 иен с желтой полосой. Согласившись, старушка за сигаретным прилавком достанет из кассы свою купюру в 5 000 иен и протянет ее вам. Когда вы возьмёте ее и сделаете вид, что уходите, пожилая продавщица, заметив одну пятитысячную купюру среди пяти тех, что оставлены вами, окликнет вас. Бабушка, вероятно, решит, что вы просто перепутали номинал одной купюры из пяти приготовленных для размена. А чтобы старушка обратила внимание на 5 000 иен, вы заранее постарались сделать так, чтобы она выделялась. Ведь вы нарисовали желтую линию в верхней части банкноты. Всё произошло как вы и задумали. Даже бабушка с плохим зрением смогла приметить и понять, что к однотысячным банкнотам подмешана пятитысячная. Вы ответили старушке: «О, выходит, у вас четыре купюры по тысяче иен и одна в 5 000 иен, верно?». А теперь главное. Затем вы добавили: «У меня есть еще 1 000 иен, не могли бы вы тогда поменять мне купюры на 10 000 иен?». Взяв протянутые вами 1 000 иен, старушка в табачной лавке послушно обменяла их на 10 000 иен, и на этом все закончилось. Вы обманом получили чистую прибыль в размере 5 000 иен...».

Но, на самом деле, всё это было придумано задолго до книг Содзи Ивановича. Вспомнился фрагмент из когда-то давно прочитанной книги одного скромного отечественного дореволюционного беллетриста, написанной еще в конце XIX века. Идея другая, но принцип до боли схож — мошеннику добровольно отдают прямо в руки то, что он просит: «...однажды он разыграл паралитика. На своей шикарной тройке он подъехал к известному ювелирному магазину и приказал разложить перед ним драгоценные фермуары. Выбрав один, ценностью в четыре с половиной тысячи рублей, он, как паралитик, попросил ювелира самого достать из его кармана бумажник и сосчитать деньги. Ювелир достал и сосчитал. Оказалось, только две тысячи, двух с половиной тысяч не хватало. Тогда Бровкин попросил ювелира написать на бумажке: «Дорогая Эмилия! Пришли мне сейчас три тысячи, нужно рассчитаться, не хватает. Аркадий.» Ювелир написал, и лакей Бровкина понес записку к жене. Через десять минут деньги были принесены, Бровкин рассчитался и, получив фермуар, уехал, провожаемый поклонами. Вся маленькая фальшь состояла в том, что лакей Бровкина носил записку не к жене своего барина, а к жене ювелира. Последняя, видя собственноручную записку мужа, конечно, не могла сомневаться и прислала три тысячи, а ювелир, когда писал записку, полагал, что по случайности покупатель и его жена тезки с ним и его женой. Бывают же на свете случайности!..»

И кто после этого будет говорить, что у них «всё другое»?... Хотя есть, конечно, моменты, которые русскозычному читателю самостоятельно не придут в голову — вроде того объяснения, как здешний студент получил красные пятна под глазами. Оказывается, он подглядывал за соседкой в т.н. податчик для газет у входной двери — для этого надобно низко-низко наклониться и заглянуть в прорезь — будет виднеться узкая полоса, где, если повезет, иногда может промелькнуть нижняя часть ноги обожаемого объекта для наблюдений. Юная гетера и распылила туда баллончик -надо же — как раз красила в тот момент стенку. Автор -шутник-с...

И небольшое отступление — в честь авторского юбилея. Как и у многих других, первой прочитанной книгой этого автора несколько лет назад у меня стал роман, обозванный в русском переводе как «Токийский зодиак». Дочитав, я принялся искать и другие его книги. А по поводу того самого первого романа, «Зодиака», соглашусь с «критиками» — сухой стиль, трудность восприятия, обилие имён и связей, специфичность изложения и т д.... Но вот концовка. Концовка, как лёгкий удар электричеством, своеобразно переворачивающая вокруг время и пространство, математику, геометрию и, отчасти, несущая налёт восточной философии... Вероятно, и члены жюри премии Рампо пребывали в растерянности, не решившиеся в том далеком 1981-м году награждать сей роман, присудив победу более традиционному произведению. После «Зодиака» (к слову, не лучшего романа Симады) к нему намертво приклеился дурацкий штамп сочинителя книг о т.н. «сыщике-астрологе», кочующий по всем русскоязычным аннотациям, хотя никакой «астрологии» по сути у него и нет (да и насчёт «сыщика» можно поспорить) и конкурирующий по частоте упоминаний разве что с пресловутым «хонкаку». Если б дело было только в одних этих штампах, то у него никогда не зародились бы ни история про мертвого клоуна, исчезающего на полном ходу в закрытом тамбуре поезда; ни про тайный Тыквенный город, зарытый под Алькатрасом; ни про двойное убийство в современном доме-«трилистнике», где трупы как по волшебству переносятся на веревках по воздуху из одной квартиры в другую; ни про пирамиду с мертвецом на вершине, переворачивающуюся в воде на сто восемьдесят градусов; ни про человека, чья кисть висит в воздухе отдельно от остальной части руки; ни про современного Робинзона Крузо, годами питавшегося объедками на замаскированном этаже нью-йоркского небоскреба; ни про предсмертное послание на синем ковре, парой жёлтых косметических линий превращающее звезду Давида в шведский флаг...; ни про женщину, спустившуюся вниз с двадцать четвертого этажа быстрее лифта, и про женщину-ниндзя, бесшумно спустившуюся по стене пятого этажа гостиницы; ни про пулю, много лет назад застрявшую в корпусе пианино, и во время пожара «выстрелившую» в самый неподходящий для жертвы момент — та так и не успела доиграть любимую мелодию; ни про Человека-Винта, чья голова с резьбой оказалась прикрученной к шее; ни про кита, случайно затопившего рыбачью лодку в береговой пещере; ни про трогательную азиатскую Золушку-отшельницу с искалеченно-уменьшенной ступней; ни про новейший поезд-экспресс, бесследно исчезающий во время движения между двумя станциями; ни про Джека Потрошителя, охотившегося за жертвами с определенной практической целью; ни про чудесное бегство царской княжны Анастасии...и т.д... И, наконец, чей серийный персонаж, музыкант Митараи, на студенческом фестивале Мира вышел однажды с гитарой на одну сцену поджемовать со старым негритянским джазменом Майлзом Дэвисом -сыграть песню «Битлз» «Strawberry Fields Forever»... Да, как ни удивительно, все эти истории были сгенерированы и извлечены из одной и той же черепной коробки...

Ну а касательно романа выше... Какая в конце концов разница, хорош он или плох, главное — на некоторое время он дарит неправдоподобное ощущение того, что невероятных событий в жизни бывает больше, чем седых волос на голове у того, для кого приходит пора об этом задумываться...

«Большой роман из современной жизни, охватывающий все сферы текущей жизни с ее темными и светлыми сторонами. Имя автора достаточно известно читателям, а потому не нуждается ни в какой похвале».(с), 1894.

Это подзаголовок из ежемесячного приложения к журналу, где и был опубликован настоящий роман Назарьевой. Вероятно, дело обстояло примерно следующим образом. Петербургский издатель Альвин Андреевич Каспари вызвал писательницу к себе в кабинет и сказал: «Капитолина Валериановна, ты знаешь, что я обычно печатаю. Если хочешь у меня работать, напиши уголовный роман с убийствами. Народ на такое падок. Даю тебе две недели сроку. Иначе поставлю вперед Екатерину Дубровину». На что писательница ответила: «Напишу, ваше-ство. Но с одним условием. Главный герой будет у меня рабом, подкаблучником. Тряпкой, а не мужчиной. Он жестоко поплатится за свое вольнодумие. За всё ответит...». Глядя на суровые черты, внезапно исказившие лицо писательницы, умудренный опытом Каспари счёл за лучшее промолчать....

Главный герой мужеского пола получился у Капитолины Валериановны совершенно недалеким, беспомощным существом. Имея в руках всё — и жену, и любовницу, и деньги, он в одночасье теряет и одно, и другое, и третье. В романе есть мистический элемент — горбатый предприниматель из Томска по имени Кронид Иванович Синегуб, точно предрекает каким образом и отчего помрут два человека. Истинный провидец Квазимодо!.. Кроме того, псевдомистика проявляется в видениях вдовы, лицезреющей мертвую сморщенную голову супруга на белоснежной подушке.

Почин следующий. Банковский руководитель (Арденский) подставляет своего служащего, старого друга, вынудив того выдать ему из кассы восемьдесят тысяч. В долг. А сам все спускает на бирже. Через пару недель, после проверки, кассира судят за растрату. Но спустя годы (уже в «наши» дни...) тот вернётся из ссылки и затребует свое, заручившись поддержкой твердолобого товарища, доктора Линько-Завадского. Кроме того, у незадачливого биржевика имеется ненасытная любовница (Калерия Павловна), которой тоже нужны деньги. «Антрепренеры прекрасно понимали, что слава опереточной актрисы и ее успех создаются не вокальными дарованиями, а кое чем иным». И ведь говорила ей мать когда-то, что «честной девушке стыдно быть в оперетке... одумайся»...К ней является врач (тот самый Линько-Завадский), заподозривший, что муж этой дамы ушел из жизни не просто так. И то верно, он был отравлен при помощи второго её любовника — горбуна, приходящегося ей деверем...Как быть двум преступникам? «Все наличное было уплочено и игра пошла на честное слово...»

Синегуб-Квазимодо не придумывает ничего лучше, кроме как женить разоренного Арденского на юной богатой наследнице, Малинцевой, надеясь, что состояние этой чистой и доверчивой девушки, перетечет сначала в карман Арденского, а потом уже в карман Калерии Павловны, на которую он, горбун, имел бесспорное влияние. Коварный план!... Подобная жизненная детерминанта ничего радужного Арденскому не предвещает...Но каким же надо быть идиотом, чтобы, будучи на мели, соглашаться на займ крупной суммы под вексель на шестьдесят процентов (!), который Арденский берет у хитрого еврейского ростовщика Матвея Карповича на пару месяцев — и не для того, чтобы погасить старый долг, а чтобы удовлетворить очередной каприз Калерии Павловны...А как расценить следующее — едва женившись, Арденский, вместо того, чтобы почивать в покоях молодой супруги и удовлетворять её, он опять же, улучив свободную минуту бежит к порядком потасканной Калерии Павловне. Где логика? Как говорил Хазанов: «да если бы я это мог, зачем бы я тогда жениться стал...». И делает все бесхитростно, не подготовив даже мало-мальских вменяемых объяснений — Капитолина Валериановна не утруждалась, чтобы проработать «черный ход» для данного субъекта.

Хотя это и петербургский роман — город здесь не чувствуется. Игорный притон у Таврического, да оконечные апартаменты в «Европейской», вот и все достопримечательности. Назарьевой не до того было — буря страстей, вот что её захватило. Петербург полупарадный. Роман построен по принципу, когда читатель следит за перепитиями главного героя, отлично понимая, что с каждым шагом тот всё глубже и глубже погружается в тёмную субстанцию, с фатальным концом. Ошибок много, равно как много всего и неоднозначного.

Думаю, что и сам Рене Брабазон Реймонд был бы рад прочесть этот роман в юности... если б умел читать по-русски.

«Добрый вечер, пан Твардовский. Ты сейчас звал меня и вот я явился на помощь..».

Да уж. Баронесса фон Кесслер была бы в восторге от такой встречи... Настоящая история рассказывает о юных годах пана Твардовского, а также о его отце (материал известный, хотя и не особо частый). Но, прежде всего, этот рассказ -более менее занятная легенда из разряда сверхъестественного.

Иосиф Твардовский, богатый шляхтич, возвращается домой поздно вечером. Он останавливается на корчме близ Кракова. За соседним столиком распивают крепкое пойло три или четыре сомнительных посетителя. Их внимание привлекает кожаный мешок с монетами, который Твардовский снял с седельной луки перед тем как войти в комнату... В лесу путника окружают разбойники. Вместо того, чтоб отдать золото, он взывает к... ну, к тому самому взывает. Появляется отряд жолнеров и их начальник. «...у нас кучи золота от удавленников, утопленников, от скряг ростовщиков, умерших на своих собственных сундуках... Дай мне то, что ты дома найдешь и чего ты не видал»... Твардовский кровавой росписью ставит на пергаменте из человеческой кожи утопленника свою подпись — цена за услугу...

Да, вот такой вот зачин. Думается, не стоит пояснять, что, или точнее кого Твардовский нежданно найдет дома. Как раз такой эпизод встречался в фольклоре других народов. Это будет его новорожденный сын Ян (собственно, он и есть герой истории). Подрастая, Твардовский -младший вернёт отцовский цирограф, используя наставления пустынника и полученные от него воду и кропило, но общение с князем тьмы не проходит бесследно -спустя время теперь уже он сам подписывает новый договор...

В легенде задействованы несколько реальных исторических лиц, в частности -король Август. Твардовский кратковременно «вернёт к жизни» его супругу Варвару... Ну и летописцы считают, что при дворе Сигизмунда Августа действительно жил колдун Твардовский...

В то время публика любила всяческие ужасы. Желающие могут рассматривать Твардовского и как прототипа персонажей современного писателя Сапковского. И, вот ещё, некоторая квинтэссенция: «Твардовский много делал разного рода проказ, многих лечил, но ни одно из его, по-видимому, добрых дел, не давало благоприятных последствий».

Что же в итоге. Отрицательный образ, который в легенде изображается, вообщем-то, нейтрально: пан Твардовский вовсе не старается использовать свои силы для зла, хотя и являлся, в некотором роде, воплощением оного — скорее, он сам расплачивается за свое прошлое. А так, да -образ известный, и в литературе встречался. Когда то давно я оставил здесь комментарий к исторической книге «Королевский сокол» Пшиборовского, и припоминаю, что там Твардовский был использован как вполне реальный персонаж -в компании все того же Сигизмунда Августа.

В этой небольшой повести содержится целая серия базисных направлений хоррора: история про проклятое дитя; история о том, как забирают цирограф из Ада; история о вызывателе мертвецов....И после этого они будут говорить, что, дескать, у нас печатали мало ужасов...

«Опасное завещание» (1965): впервые мне попалась книга, где всё основное действие проистекает на Цейлоне (и, частично, на греческом Корфу). Товарищ Уитли был не понаслышке знаком с тем, о чем пишет — о чем свидетельствуют его богатые экскурсы в архитектуру, историю, быт, современную политическую жизнь, а также флору и фауны обоих островов. На Цейлоне в описываемое время (1958-60 гг.) — а потому будем называть его именно так, а не Шри-Ланкой — проживать было отнюдь небезопасно — тут и сингальцы, подстрекаемые, как сказано, «марксистами и троцкистами»; и противостоящие им туземные тамилы. И, весомый недостаток для приезжих — вдова премьера Бандаранаике, придерживающаяся социалистических взглядов, собирается наложить запрет на вывод денежных средств с острова...Видимо, всё перечисленное не особо смущало британского фантаста Артура Кларка — со второй половины 50-х заселившегося на этом горячем острове. Не знаю, был ли Уитли знаком с господином Кларком, но он вполне мог бывать там примерно десятью годами ранее при служебной необходимости — по другой своей профессии...

Но вернемся же к настоящему роману. Сэр Деннис был тогда далеко немолод, а у его любимых персонажей уже появились половозрелые дети (Флер -дочь Итона; и Трасс — сын ван Рина), физически сдружившиеся между собой. Демонический герцог де Ришло превратился в 85-летнего седого старца — пусть и ослабевшего телом, но всё еще обладающего великими прозрениями. Да и что там говорить, лучшая сцена в романе построена именно с его участием. Предлагаю случайно читающим эти строки сделать предположение — каким же образом безоружный, немощный старик, вероломно запертый бандитами в комнате наедине с королевской коброй с раздувшимся капюшоном — двенадцати футов длиной, выползающей ему на встречу из корзины, сумел избежать верной смерти? И справиться с ядовитой соперницей, подчёркиваю, без посторонней помощи. Воистину, герцог — это «бхикку с мистическими способностями»- прекрасный эпизод, а Уитли знал толк в эзотерике...

Так каким же ветром де Ришло занесло на этот проклятый остров? Что заставило его сорваться с виллы Корфу, где он среди друзей и камердинера Макса намеревался провести свои последние дни?... А вот что — неистребимая авторская страсть к русским корням. Зачин следующий. Несколько лет назад скончался его двоюродный брат, эмигрант граф Иван Плахов, которому де Ришло оказал во время революции жизненно важную услугу. В эмиграции Плахов отстроил неплохое поместье на Цейлоне, близ рудника (названное Оленевкой в честь крымской деревни), но после его смерти по подложным документам им завладел управляющий португальского происхождения — мерзкий синьор д'Азаведо. И что же — герцог, несмотря на годы (к слову — этот герой Уитли был пятью годами старше возраста, в котором ныне пребывает небезызвестный Джо Байден...) желает оспорить завещание и вылетает в Коломбо. Помощь в юридических тонкостях ему должен составить новоиспеченный супруг Флер, темнокожий Дуглас Раджапакс, специалист из адвокатской конторы. Знал бы дед каким опасностям он подвергнет себя и своих близких ради памяти и наследства русского брата — ведь задачей номер один для д'Азаведо и его преступного сынка, станет попытка физического уничтожения «старого джентльмена»...

На мой взгляд — книга почти отличная, при том, что, вероятно, сюжет может показаться чересчур медленным и вряд ли сильно захватывающим. Мне же понравилась тонкая полемика, которую де Ришло ведёт с оппонентами, и его нежелание уступать Оленевку, равно как не отдавать мошенникам драгоценные камни стоимостью в двадцать четыре тысячи фунтов. «Я бы не позволил ему вернуть шахту и за весь чай в Китае»... Хотя метода действий этого персонажа по прежнему спорная и бескомпромиссная... Необычен и любовный треугольник — как я уже отмечал в один из прошлых разов, Уитли почему-то любил выстраивать межрасовые связи: белая европейская женщина между «цветным» азиатом и американцем. И кто же ее завоюет? Ответ, однако, радует своей неочевидностью... Экскурсы в историю также познавательны (когда-то индийская принцесса Ланки совокупилась со львом в пещере и родила близнецов..), да и экскурсии по острову (храм Зуба, священное дерево Бо в Анурадхапуре)...При том, что во время телефонного звонка большинство, наверное, читателей, догадывались о ловушке, в которую заманивали герцога. Простительный просчёт: «старый солдат не умирает», — говорит герой данной книги.

Итого: 7.0 из 10.0 + один от меня дополнительный щедрый балл за королевскую кобру и трогательную встречу в бунгало герцога с Симоном Ароном. Несмотря на чрезмерную экзальтацию последних глав, я высоко оцениваю вклад Уитли во взрослый приключенческий жанр (хотя и вряд ли представляю аудиторию потенциальных потребителей его романов — скорее отдельно взятые «книжные читатели»). Книга задумывалась как последняя с участием де Ришло и его соратников — но, уверен, сэру Уитли было чертовски жаль, что герцог больше не выпьет бокал-другой доброго анжуйского вина (между прочим -любимого вина Атоса...) в компании друзей на веранде своей виллы в Корфу — в лучах заходящего солнца против бухты, где по легенде разбился Улисс...

«Золотая испанка» — роман Уитли Денниса, где основные события происходят в Испании в 1936-м году. У многих ли авторов поднялась бы рука совершить то, что здесь сделал он — стравить друг против друга основных своих персонажей, разошедшихся в убеждениях. Если проводить аллегорию, то это все равно как если бы Д'Артаньян объединился с Арамисом и жёстко выступил против Атоса и Портоса. А если отбросить в сторону эпизодически проскальзывающее мракобесие, то роман — продолжатель практически уже вымершего к 30-м годам авантюрного жанра, пропитанного духом старомодных приключений...

Завязка не простая — она заставляет погружаться не только в пространство, но и во время, когда все происходило, и потому в двух предложениях ее не расскажешь. Герцог де Ришло принимает в своем аристократичном жилище на Керзон-стрит миловидную гостью из Испании — Лукрецию-Хосе Коралес. Давным-давно де Ришло дрался на дуэли с отцом Лукреции — и было за что — тот застал герцога выходящим из будуара его собственной супруги. По какой-то причине благородный де Ришло дорожит дружбой с этим семейством — и идет на поводу у гордой испанской девочки, безропотно соглашаясь выполнить ее любое, даже самое безумное поручение. /Уже здесь, в первой главе, старина Уитли зашифровал славный «твист» — искусно отведя внимание в сторону. Да, тут явно что-то не так, «твист», конечно, не такой крутой, что был в уитлиевском же «Сатанисте», но замаскирован он так ловко, что я вот не догадался о нём до последнего абзаца. Что же связывает респектабельного пенсионера- эмигранта и богатую чужеземную наследницу, ради которой он готов рискнуть своими последними сединами? Показное благородство, долг чести или нечто иное?/...

Задача герцога — вывезти из страны состояние почившего отца Лукреции, составляющее двести три слитка размером 15 * 8 * 8 дюймов каждый. Для начала золото необходимо тайно перетащить из банка синьора Туэбы в заброшенный особняк Коралеса на мадридской площади Реколетос, а затем уже думать, как его транспортировать дальше. Времени совсем мало — девочка небезосновательно опасается, что скоро её богатство конфискует правительство -для важных государственных нужд. После ухода от власти короля Альфонсо в стране начались беспорядки. Лукреция играет в шпионку и втирается в доверие к Кристобалю Вентуре из U.G.T (Всеобщего Союза Трудящихся), хотя сама придерживается противоположных взглядов. А теперь, внимание. Стареющий де Ришло не в силах справиться с возложенной на него задачей в одиночку. Двое из четверки друзей его «кинули»: у Симона Арона в Испании остались родственники, что вложились в социалистические фонды, поэтому он принимает сторону коммунистов. Да и в целом... Герцог-монархист же считает, что стране нужна диктатура или анархия. Ему соглашается помочь только Ричард Итон, ещё один из четверки друзей, чья супруга, русско-французская княжна Мэри Лу терпеливо ожидает на яхте окончания кампании...Таким образом, де Ришло с Итоном пытаются вывезти золото Коралеса после переплавки в кастрюльные днища с завода Вальмохадо ещё дальше, заграницу; а находящиеся по отношению к ним в оппозиции Симон и Рекс ван Рин стремятся оное золото перехватить и передать в руки действующего правительства. Вообщем, впереди их всех ждёт то, о чем пел один упитанный американский музыкант с мясным псевдонимом: « И вырвавшись из Ада обратно в Ад»... Если б кому из издателей пришло в голову проиллюстрировать перемещение золота, получилась бы занимательная схема — из золотых слитков в кастрюли для хозяйства; из кастрюль -в кирпичи для курятника; из кирпичей — в формы, имитирующие фиктивные авиабомбы — дабы сбросить их потом в бухту Малаги... Меж тем ситуация накаляется. Убит монархический лидер Кальво Сотело; жгут церкви; синдикалисты пытаются захватить алюминиевый завод; и, наконец, к Мадриду движется армия генерала Франко...

Несмотря на политическую окраску, события развиваются динамично, продуманно даже в мелких деталях, требующих арифметических расчетов; а противостояние двух групп друзей преподносится с внутренним подтекстом — можно догадаться, что они всё-таки думают и заботятся друг о друге. Психологический эпизод рисуется, когда Итона и де Ришло бросают в тюрьму, и герцогу приносят посылку. С волнением он вскрывает ее, рассчитывая на секретное послание. Но там всего лишь...книга Пруста «В поисках утраченного времени». О как. Он понимает, что это от Симона, находящегося на другом полюсе, ибо тот был осведомлён о литературных запросах герцога, и тем самым бессловесно дал понять, что данная книга передана от него — равно как и то, что ему прекрасно известно, где находится сейчас его беглый друг-аристократ. Чем-то это напомнило эпизод из жизни двух известных шахматистов...

«Я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе спасти этих чернокнижников, -твердо сказал Пикок». Да, это достаточно меткая характеристика коменданта в адрес троих подвижников. Автору пришлось разрываться, кто победит -мозг де Ришло («Д'Артаньяна») против мозга Арона Саймона («Атоса»). Уитли выкручивается изо всех сил -связывает герцога, скажем так, обстоятельствами... Ну и к тому же повествование держит «в тонусе» — приходится постоянно запоминать, кто есть кто и за чьи интересы бьётся.

7.5 из 10.0 los demonios: стилистика Дюма, коему благоволил автор, ощущается здесь более, чем где бы то ни было — исторический фон (хотя, для автора он был не таким уж и историческим...) с авантюрной интригой. По ходу возник только один вопрос — дело даже не в том, как пытались вывезти золото (это останется на совести автора) -а как в принципе представить величину описываемого состояния отца героини, занимающего «шесть вагонов кастрюлей», и как можно было столько скопить... Мистики нет, но сам по себе роман всё равно сильнее, к примеру, той мутной фантастики, которую писал Уитли приблизительно в то же время («Они нашли Атлантиду» и др.).

»-Теперь выбирайте: или вы — моя жена, или — вдова какого-нибудь безумца. Если бы я думал, что это может быть тот господинчик, что гостит у вашего брата, я бы скоро с ним покончил, чортъ возьми. Ещё до заката солнца...».

Да уж. Несмотря на громкие фразы, роман вяловат — это небольшой авторский «травелог» по захолустьям берегов Миссисипи и Нового Орлеана с разовым намеком на опасность. Новых переизданий с разной степенью неоднородности в подходе к издательскому искусству («Престиж Бук», «Вече» и проч.) у меня нет, прочитал по тексту 1897-го года: Капитан Майнъ- Ридъ. «Остров Диавола». Типография Вильде. Малая Кисловка, собственный дом. Помимо иллюстраций и бонуса в виде некоторых рассказов, туда включено страстное предисловие без подписи. «Капитан Майн Рид сам не был авантюристом в пошлом смысле этого слова, но любил всякие приключения, экспедиции, экскурсии, если только они бывали сопряжены с опасностями и обещали ему что-нибудь новое, неизведанное...Пользу его романов отрицать невозможно. Они расширяют кругозор читателя, а ведь нет ничего хуже, как если кругозор слишком тесен, когда человек далее своей узкой межи ничего не видит и не знает и знать не хочет.»

Так куда же занесла на сей раз бродяжническая жизнь капитана Майн Рида? Негры, которые при обращении говорят «масса», плантации, тюрьма штата «Тинисси». Он знакомится с попутчиком, мистером Вудлеем и вроде как обозначает интерес к его сестре, Корнелии. Портит настрой рассказчику некий проходимец, «булли» — Нат Брадлей... Шарм старого перевода проявляется в гостинице майора Списера (какая фамилия, однако, необычная...), где новые друзья закусывают поросенком и жареным картофелем. А в другом случае рассказчик вытаскивает из древесной коры кем-то выпущенную пулю (и лишь по недоразумению отклонившуюся от заданного маршрута — его головы...), «весом в четыре золотника». Ого, старинная русская единица массы вылезла в американской глухомани. Как хорошо переводчик извратился, столкнувшись с пулей двадцатого калибра! /Очевидно, тот давний переводчик чертыхнулся от оригинального ридовского «it was of an unusual size for a hunting-rifle, about twenty to the pound». Фунты используются в системе определения калибра оружия: это количество пуль, которые получится отлить для нужного диаметра ствола из одного фунта свинца. Он перешёл на вес -выхватил фунты из текста, поделил на двадцать, и прикинул, сколько это будет в более привычных ему золотниках. Один золотник = 4.26 грамма, один фунт =409.5 грамма (учитывая обстоятельства, надо брать наши фунты). Четыре золотника примерно окажутся равны 1/20 фунта. И, как я специально посмотрел, в пермском издании 1997-го года сей перл сохранен для благодарного читателя в его девственном состоянии. А в относительно новом издании от «Вече», как мне сообщил многоуважаемый коллега Авантюрист — собиратель приключенческих книг, в этом месте и вовсе грубая опечатка — которую даже и воспроизводить не хочется... И, наконец, спасибо другому коллеге, поделившемуся информацией о том, как переведена эта фраза у А.А. Грузберга в недавнем «престижбуковском» издании. Выяснилось, что там сказано буквально (как говорится -думайте и соображайте сами): « Я вернулся к дереву, в которое попала пуля, и ножом осторожно достал ее из коры. Пуля необычная для такой охоты, двадцать штук весят фунт»... Засим, думаю, комментарии по этому фрагменту можно закончить/.

Наконец, мрачный остров Диавола. Название (как острова, так и книги) не очень удачное — ничего дьявольского в нем нет — оно, видимо, отражает отголоски суеверий коренного населения. Да это же психоделика чистейшей воды. Некая модель первородного Эдема в глубинке. Даже сквозь старую черно-белую печать со страниц прорываются авторские краски. Неуловимый белоголовый орел; исполинские хлопчатники и кипарисы, мох и густая листва; поваленный на поляне мертвый, иссохшийся «лиродендрон» с гнездом и сплетенными ветвями; красиво оперенная самка... На острове не хватает разве что туземок топлесс, но откуда они там возьмутся, у пуританского-то Майн Рида — за этим нужно обращаться, ну хотя бы, к месье Полю Гогену со Старого Света, да и география не та... А что касаемо сопровождающего, невольника Джека — кажется, что выдай этому негру гитару в руки, и он сходу сыграет правоверный блюз не хуже Джона Ли Хукера с дельты Миссисипи. «Когда говорят о дьяволе, то видят его хвост. Однако теперь мы, может быть, увидим и ангела...».

Создалось ощущение, что капитан Майн Рид по какой-то причине потерял интерес к своей книге — с паскудником Брадлеем и его малочисленной шайкой праведные герои расправляются чересчур быстро, а душещипательные объятия и радость путешествия у участников отсутствуют напрочь. Правда, некоторая меланхолия, свойственная этому произведению, выделяет его среди прочих.

5.5 из 10.0. Лучше всего сказал старый издатель: «Майн Рид был сам человек дела и действия, и потому все его сочинения дышат жизнью... Майн-Рид ничего не писал по книгам и устным рассказам. Всё, что им написано, он видел сам, испытал сам, узнал сам на самом деле».

В первую очередь: зловещее название полноценным образом не определяет сущность произведения. Силы Зла будут побеждены, своеобразие книге придает другой сверхъестественный фактор — телепатия близнецов. Недаром Деннис Уитли в предисловии ставит отметку на своем кумире Дюма, заявляя, что вдохновляющим произведением для него послужили «Корсиканские братья» (всё собираюсь прочесть их, да никак не добраться...). Ну, а что касаемо сатанистов...по ходу появляются весомые сомнения, являются ли они таковыми на самом деле.

Ориентируясь на шпионский фон, сэр Уитли подписал себе приговор, наложив на свою книгу специфический оттенок под влиянием времени: целью полковника Верни из отдела секретной службы является выяснение последствий коммунистической кампании (тянущейся извне, как мы понимаем....) по саботажу британской промышленности. Поскольку лицо, занятое в поисках компроматов, превращается в труп со следами ритуальных пыток, рождается предположение, что погибший столкнулся с сатанинским кланом, устраивающим свои оргии в Георгиевском особняке на Кремонс Гарден. И (внимание !) параллельным путем пролить свет на обстоятельства смерти мужа намерена его 23-летняя вдова, Мария Морден. Однако, хрупкая девушка может достичь сближения с противниками только одним способом — вступить в члены культа и познакомиться с другими членами — отнюдь не всегда доставляющими ей удовольствие в общении, дабы выйти на их главного жреца, т.н Great Ram'а. Отлично понимая при том, что её девичья честь (правда, порядочно уже потрёпанная к своим годам...), пострадает теперь еще больше -грядущий обряд инициации это не шуточки..

О стоящем за пределами человеческого понимания. Гипноз здесь гораздо мощнее и явственнее, чем в книге бедного Цехановича, о которой я писал в один из прошлых разов. «Как мне справиться, как избавиться от колдовства...»(с). Но главное, это потрясающая телепатическая связь между близнецами. Один из них, немец Лотар, натурализованный американец, специалист по ракетам дальнего действия, выступает против США и уезжает из страны; а однояйцевый брат его остаётся в Чикаго. Ну и получается, что один ополоумевший близнец собирается снести швейцарскую коммуну Занен (а может, и не её вовсе...), а другой — намерен помешать ему... Так вот, за способ, с помощью которого один брат разделывается с братом на расстоянии без применения какого-либо оружия по отношению к последнему, сэру Уитли можно многое простить, ибо только один этот ход оправдывает наличие в произведении сверхъестественной составляющей. Ну и, как обычно, этот автор демонстрирует свою осведомленность в магических обрядах — изложенных местами весьма откровенно...Случайно нет ли синонимичной связи между «Whole of the Law» и названием трека «Whole Lotta Love», придуманного Джимми Пейджем, поклонником Кроули? Как-то похоже звучит. Кстати, катушечные магнитофоны с возможностью аудиозаписи для домашних условий к концу 50-х еще только появились — и здесь уже используются с довольно-таки продвинутой целью.

Неплох образ заглавной героини. Дитя времени, как говорится. Автор не пытается её как-то идеализировать или облагородить — в прошлом Марии Морден много чего было, она не страдает какими-либо комплексами и готова почти на всё. «Ты сама развяжешь поясок на платье, больше не жалея девичьей красы..» (с). Какая самоотверженность — бросается прямо в логово сатанистов, лишь бы узнать имена убийц мужа. Автор немного повернут на сценах, в которых темнокожий пытается насильно овладеть белой женщиной — такое уже бывало в его книгах, и на сей раз вряд ли кому-нибудь будет жалко ублюдочного индийца Ратнадатту...

И всё-таки временами Уитли мог сочинять добротные, классические ужасы. «Она открыла сумку, принялась искать, и случайно взглянула вниз — на туфли Ратнадатты. Они были из коричневой кожи, ручной работы, а на носке левой туфли виднелась тёмная отметина, не поддающаяся никаким полировкам. Опущенные глаза Марии расширились. На мгновение она оказалась прикованной взглядом к отметине на носке — со столь же завораживающим ужасом, с каким птица смотрит на змею...». Уххх. Такие минуты случайного озарения, сопряженные с некоторым жизненным совпадением, действуют отрезвляюще в эпизодах. Без контекста, правда, не понять, чем же могут напугать эти туфли: по одному признаку умная Мария узнает эту пару обуви, равно как и сразу понимает, с кого и при каких обстоятельствах они были сняты её знакомым индийцем с вонючим запахом изо рта... Потому — не приключенческий роман в обычном понимании слова — для книг Уитли события развиваются непривычно медленно, что в данном случае играет на руку. Уж точно не «пост-палповые приключения» — как где-то было написано. Скорее «палповость» проявляется в некоторых отдельных бредовых идеях с ориентацией на книги Флеминга из того же периода — правда, с другим антуражем...7.5 из 10.0.

«To the Devil A Daughter» — (вариант «Дьяволу — дочь» тоньше по смыслу, поскольку он оное не констатирует, а всего лишь предполагает...) — вот и настал черед классики ужасов от Уитли Денниса. Я намеренно не буду заострять внимание на экранизации «Хаммера» 1976-го года, где снялись, как минимум, три культовые кинозвёзды, включая Настю Кински (это отдельная тема, да и в принципе, не люблю, когда после прочтения сразу пытаются сравнивать текст с просмотренным визуальным рядом)*, и перейду непосредственно к книге.

Сюжет прост — за дочерью британского инженера охотится черный маг, «ипсиссимус», намеренный воплотить в жизнь задуманное им злодеяние ровно в двадцать первый день рождения юной леди. А новые друзья этой странноватой особы изо всех сил пытаются сорвать дьявольский обряд...Сказанное вроде бы не подразумевает чрезмерно активной и долгой писательской игры, но Уитли с помощью различных приёмов удаётся сохранять напряженный, полный приключений сюжет на протяжении всех страниц; а две главы в середине показывают автора именно как знатока истории тематики ужасов...

Овдовевшая Молли Фонтейн живет с сыном на Ривьере. Во время войны она выполняла функции помощника офицера отдела военного министерства на Бейкер -стрит. Муж ее погиб в 1942-м в Западной пустыне от снарядов Роммеля... По соседству с их виллой Корниш д'Ор селится замкнутая девчушка, похожая на школьницу-переростка, за которой ухаживает приезжая гувернантка. Мисс Молли решает поиграть в «мисс Марпл» — ей удается завести с нелюдимой девчонкой знакомство. Узнаёт, что во Францию ее привёз отец. Кристина воспитывалась в полной изоляции, и, по всей видимости, в скором времени должно наступить некое важное событие, чего и следует всячески остерегаться... Вскоре Молли Фонтейн понимает, что Кристина не кривит душой — за ней начинают охоту респектабельные господа де Грассы, отец и сын, владельцы яхты, не брезгующие незаконными морскими перевозками. По заказу отошедшего от церковной практики каноника Сайлеса, каким-то образом связанным в прошлом с отцом Кристины, они должны доставить одержимую девушку на Туманный Альбион — не позднее субботы, шестого числа... Да, в этой истории не хватает кого-то ещё, какого-то фигуранта, который должен объединять и направлять действия положительных персонажей в нужном ключе. И такой человек появляется, это — опытнейший полковник Уильям Верни (Conky Bill, или просто C.B.), в своё время занимавшийся изучением сообществ, ведущих подрывную деятельность...

Приключенческая фаза выглядит неортодоксальной — похищение девушки на яхте — друзья понимают, что силы, которые им противостоят, оказывают дистанционное влияние на разум их подопечной, по ночам подпадающей «под власть Асмодея», из-за чего задача осложняется и временами становится непредсказуемой... Когда полковник Конки Билл прибывает в Англию и переступает порог дома каноника (некогда знакомого с Алистером Кроули), Уитли перебрасывает цепочку в цикл о герцоге де Ришло: Коупли Сайлес вспоминает дом Мокаты на Медина-плейс... Но зайти без охраны в дом такого человека, как этот каноник, это надо быть... либо безрассудным, либо чересчур смелым... «Ловким движением он отрезал несколько кусков бечевы, каждый длиной около метра, и принялся привязывать запястья К.Б. к ручкам кресла, а затем — лодыжки к передним ножкам. К.Б. был еще слишком слаб, чтобы оказывать какое-либо сопротивление, а когда дело было сделано, даже находись он в полной силе, то не смог бы сдвинуться с места, не таща за собой тяжелое кресло — уподобляясь улитке, несущей на спине раковину...»

Хозяин жилища протягивает гостю вино, налитое в золотой потир из плетеной бутылки после произнесенной абракадабры на древнееврейском языке. Нет, пусть в нём и не плавали лягушачьи яички или хвосты тритонов — всё равно, наверное, любой сознательный читатель думает: «не пей, только не пей из этого кубка», но... Антагонист получился запоминающимся — и дело не только в тех омерзительных гомункулах, которых он выращивал в своих банках (как граф Кюфштейн в Тироле, в 1775-м, создавший с десяток маленьких существ, похожих на мужчин и женщин...) — а в том, что он всегда был на два шага впереди своих противников. Ночной лязг цепей в Грейндж-хаусе, где томился заключивший себя в магический пентакль отец Кристины — также запоминается... И, если отбросить колкости автора в адрес «безбожных коммунистов» — здесь иногда они ну совсем не к месту (а один раз досталось и «черному магу Распутину»); то какие-либо явные сюжетные проколы почти не ощущаются. Ну разве что Джонни, отбросив ложную скромность, мог лишить девственности Кристину еще в начале повествования и обрушить предусмотрительному канонику планы — упущение, стоившее всем немалых нервов. Да ещё слишком легко предугадывалась смерть противоречивого Генри Беддоуса, отца Кристины — автор, видимо, не мог позволить всем выйти сухим из воды после такой переделки... «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла...» — безусловно, необходимо отметить, что со стороны положительных героев существует благой посыл, и чем ближе окончание романа, тем ярче он выражается, и потому — финал закономерен.

* Не знаю, совпадение или нет, незадолго до этого фильма вышел альбом ансамбля Uriah Heep, где присутствовала песня «Devil' s Daughter» с впечатляющей органной партией Кена Хенсли. Песня давно затерялась в бэк-каталоге коллектива, и мало кто это название сейчас вспомнит, но текст ее подозрительно подходит к эпизоду из настоящей книги.

Итого. Перехваливать не стоит, но всё-таки как рассказчик Уитли здесь хорош, и обращает внимание инструмент, который он берёт в свои натруженные руки — напряжение создается отнюдь не «саспенсом», и не убийствами: он переносит на страницы те невидимые силы, что существовали ещё в средневековье, успешно адаптируя рецепты борьбы с ними.

Вряд ли найдутся среди закоренелых любителей приключенческой литературы те, кто прочитав хотя бы пять-шесть книг прошлого, не встретили бы там такого явления как гипноз. Не прошёл мимо этой моды и отечественный автор дореволюционных книг криминальной направленности Александр Николаевич Цеханович. Ему как раз не чужды были иррациональные мотивы. В авторском предисловии Цеханович не скрывает влияния со стороны французских беллетристов, выпустивших уже десятки книг о «гипнотизаторах и внушателях». Месмер, маркиз Гюиспар, Шарко, Бони и Фельдман — а вот эти имена называются им среди тех, благодаря кому гипноз пошел в массовую культуру... И вот, в «Новой силе» искусство гипноза приобретает у Цехановича почти сверхъестественные черты — если б всё было так просто как у него описывается, владеющие этой методикой в одночасье стали бы миллионерами.

Армянин Ахмертов (собственно, «профэсор-гипнотизатор») и доктор медицины Хайферт — два мозговых центра небольшого преступного сообщества («Ай да фокусник! А ловко как он полтину превратил в пятак...») (c). К ним примыкают знаток столичных нравов Просвистов, а также ненасытная рыжеволосая вакханка — женщина чудовищной красоты со страшными серыми глазами — Антонина Павловна. Предметом охоты Антонины Павловны становится врач Норский с Бассейной улицы. Параллельно девушка решает проблему устранения своего новоявленного супруга, князя Прокопия Ивановича — с последующей выгодой для себя. Интересно, что в ходе повествования главные действующие лица обменяются своими партнёрами: Норский приволокнется за бедной Таней, брошенной Прокопием Ивановичем, чьи глаза застелены гипнотической пеленой. Что касается Ахмертова и Хайферта -для этих парней ничего не стоит заставить свою жертву оформить по доброй воле на их имена дарственную у нотариуса...

Показалось, что Цеханович мог бы и поинтереснее придумать сюжет — ничего такого уж сверхзатейливого в этом сочинении нету. Обман ради наживы, да лёгкая любовная линия. Вот и всё. «Я обыкновенно, выносил до последней крайности нервное нетерпение, но когда оно переходило границы, я бежал сломя голову к зданию N женской гимназии и ожидал ее выхода.» К тому же у автора проявляется небрежность, либо забывчивость — фигурант по фамилии Свистунов спустя несколько десятков страниц становится ... Просвистовым.

Что же в итоге. 6.0 из 10.0. Как ни крути, роман необычный: вместо привычной для того времени «достоевщины» — совсем другие тенденции. Скорее всего, Цеханович мог написать его более правдоподобно — но тогда ключевые сцены были бы менее экспрессивными. А так... Револьвер, приставленный отважным доктором к виску застигнутого врасплох негодяя с требованием отозвать задание, выданное им загипнотизированной пленнице (которое только он отозвать и может) — разве могла остаться впечатлительная публика равнодушной?...

...P.S. На втором этаже дома № 14 у Пяти Углов виднелся тусклый свет. В прокуренном, скудно обставленном помещении, находился бульварный писатель Цеханович, работавший за столом над рукописью. Тихо открылась дверь. Женщина в модной весенней шляпке, из под полей которой выбивались знакомые пепельные кудри, зашла в комнату. Пальто стройно облегало ее грациозную талию, из под белой вуалетки сверкали глаза и ярко белые зубы. Она пытливо взглянула на писателя и стала бить по полу кончиком носка. Вскоре он ощутил тяжесть её тела у себя на коленях. Она отклонилась, и, закинув голову, старалась заглянуть ему в глаза. Потом охватила шею писателя, шляпка упала назад, удерживаясь на спине резинкой... Внезапно женщина вскочила на ноги, оправила складки платья и принялась осматриваться по сторонам, очевидно, в непонимании того, где находится. Писатель ощутил хлёсткий удар ладонью по лицу и вскоре услышал грохот закрывшейся снаружи двери. «Похоже, что эффэкта сеанса до конца не хватило», — было его первой раздосадованной мыслью; после чего он, поправив пенснэ, вновь углубился в работу...

Когда-то давно увидев это название, хотелось прочитать — что ж там за «человек-муравей» выведен? Но до сей поры как-то всё не складывалось — текст не то чтобы совсем недоступный, но чтоб найти его, необходимо всё-таки приложить некоторые усилия. Первым издателем книжки «Человек-муравей» был, по всей видимости, ленинградский кооператив «Колос» с проспекта Володарского — еще в 1920-х годах прошлого века выпустивший её тиражом четыре тысячи экземпляров. Насчет «обличения буржуазной морали» — как раз оттуда, из предисловия, сочиненного Екатериной Летковой с некоторой долей женской выдумки...

Ган Ринер — это псевдоним Анри Наэра, эпикурейца-женоненавистника («моя человеческая жизнь очень несчастна. Я также злобно люблю мою жену , как любил муравья Марию....»), выступавшего, как говорится в том же предисловии, против салонных романистов — вроде Анатоля Франса... Рассказчик, Октав Мариус Педитан из Шато-Арну, встречает лесную фею, которая превращает его в муравья aphoenogaster barbara сроком на один год. Ход — такой себе, слишком сказочный, ну а с другой стороны — как ещё осуществить это превращение по-быстрому?... Конечно, было бы более экстремально и, возможно, интереснее, если бы мудрая фея превратила его в муху, но... анархисту-Ринеру нужен был именно муравей. А по поводу мух — это надо обращаться к другому писателю, также существовавшему... В свою очередь, в мире «ходячей горы» на означенный срок Педитана подменяет муравей, взявший человеческий облик. (Будь Ринер истинным «приключенцем», ему стоило написать вторую часть — о жизни бывшего муравья среди людей — но не суждено, остается лишь гадать, как там у него всё прошло с супругой Педитана и на его ответственной работе)....

Так вот, насчет науки и «морализаторской» составляющей — примерно поровну. Педитан неподдельно восхищается муравьиной жизнью. Яркий, чудной мир нравится ему больше современного человеческого, где он работал жалким «сборщиком податей». Новый мир не содержит привычной ему социальной иерархии, не делит на касты командующих и подчинённых. Все работают вместе и на благо всех. «У муравьев только три смертных греха: жадность, гордость, злость, но эти три греха стоят ваших семи — несчастные люди!..». Есть здесь и такое вот, открывающее креативный мир с неожиданной стороны: «Мощная грация членов, гармонические движения шести ножек пронизывали меня таким наслаждением, какого не вызывала во мне ни одна самая красивая женская походка. Если бы Вергилий мог видеть то, что видел я -он отнёсся бы с презрением к тяжёлым шагам богинь и к портрету своей Камиллы»... И да, дружбу муравья Педитана с муравьем Аристотелем можно было бы описать, пожалуй, немного в другом контексте, нежели в том, как это сделал автор.

Ринер-философ по долгу службы привнёс в свою книгу много сравнительных древнеримских и греческих оборотов.... А главным символом можно назвать кошмарный эпизод, когда муравей Педитан перегрызает челюстями нерв, соединяющий голову неповоротливой и глуповатой матки Марии с туловищем. А ведь они так дружили. Прямо как в песне Ника Кейва: «All beauty must die»... И, чтоб добить читателя, автор дополняет: «Я буду проклинать себя за то, что вычеркнул навсегда радость ласки кормить ее изо рта в ее открытый, благодарный рот...». Но и информационная составляющая внушительная (особенно если смотреть на год выпуска) — про жизнь муравьев можно узнать немало познавательного и необычного. Вроде того, каким органом муравьи слышат звуки (maximum audible!); какие два цвета, доступные человеку они не видят; как организуют работу и т д. Правда, насчет муравьиного сна автор промахнулся — как -то не так они спят...

Что же в итоге. 5.5 из 10.0. Подобные созерцательные сюжеты кажутся мне немного тупиковыми — истории из разряда тех, что в полной мере могут вытянуть авторы только с богатым воображением, ведь кроме красочного микромира должно быть и еще что-то — одной битвы с тлей, рыжим муравьем-противником, или растерзанного червяка может быть недостаточно. Зато много ли книг, где рассказчиком выступает муравей-афеногастер? Вот то-то и оно. Отдадим должное образной и целенаправленной фантазии г-на Ринера.

»...иногда четыре головы лучше, чем две» (c). Мистер Симон Арон, новый знакомый герцога де Ришло из клуба на Пикадилли.

«Three Inquisitive People» (~ «Три любознательных джентльмена») роман Денниса Уитли, вышедший в 1940-м году, и где события развиваются в ноябре 1931-го. Как выяснилось, первая часть (хронологически первая) о приключениях четырех друзей, созданная Уитли в криминальном жанре. По какой-то причине он решил сыграть на поле Джона Диксона Карра, наступив «маэстро» на пятку, и написал книгу в стилистике рафинированного английского детектива — чистейшего, как вино «Romanée la Tache», потребляемое его герцогом в ресторане у Ферраро. И роль «Бенколена», конечно, выпадет на долю того самого седеющего демонического аристократа де Ришло (здесь ему пятьдесят шесть). Кому как ни ему — кто вдоль и поперек исходил мир, видел много смертей в той или иной форме. Книга издана четвертой в цикле, но она является приквелом, ибо именно здесь происходит знакомство всех «мушкетеров». Возможно и то, что эта часть несколько лет пролежала у Пшеничного «в столе», поскольку первым номером вышла часть о залихватских приключениях в советской России («В Сибирь за кладом»)...

«Шпаги из толедской стали, гравюры Рембрандта и Дюрера, китайский нефрит и слоновая кость; великолепно отделанный «ceinture de chastité» XIV века; книга Часов, некогда принадлежавшая великому предку герцога; карты и документы в рамках, представляющие немалый исторический интерес; греческие танагры и статуэтки египетских богов...»... Да, это всё квартира французского изгнанника де Ришло, поселившегося в доме Эррола на Керзон-стрит. Детектив у Уитли получился респектабельным, старомодным и вполне вписывающимся в классические рамки жанра — преступник с «нерушимым» алиби будет изобличён благодаря одной физической детали, имеющей неоспоримую привязку ко Времени, а потому неопровержимо доказывающую его присутствие в том месте, нахождение в котором он всячески отрицал. Дорогое вино «Löwengrin Furstenberg» и кубинские сигары «Anillo d'Oros» с лучшей гаванской фабрики «Hoyo de Monterray» («Долина Монтеррей») так любимые герцогом, прямо льется и дымятся со страниц книги. Высокомерный, но доброжелательный к людям высокого достатка, его светлость де Ришло скорее всего рассматривает для себя это дело как развлечение или барскую забаву, в ходе которой он может встретить старых знакомых и найти новых — например, пообедать за счёт того же Арона Симона. Ему не откажешь в умении распознать фальшивость собеседника — равно как определить на ощупь, с первого взгляда, поддельное ожерелье.

Разумеется, и убийство в таком романе непременно должно произойти в роскошном богатом месте — жертвой становится соседка барина де Ришло, проживающая в том же особняке — госпожа Башмакова. По давней аристократической традиции труп обнаружат в фарфоровой ванне с белоснежными стенами, наполненной теплой водой. Каким образом женщина получила удары у основания черепа, если, по словам невестки покойной, в квартиру не заходили сторонние лица в отрезок времени, очерченный суперинтендантом Скотланд-Ярда?.. Портье из посетителей видел входящими только сына покойницы от первого брака, Ричарда Итона, а также друга его, еврейского коммерсанта Симона Арона — решившего помочь тому с финансовыми проблемами и деловыми договоренностями. Смерть Башмаковой может быть выгодна ее нынешнему супругу, но тот провёл вечер на представительском ужине в отеле «Парк Лейн»...

Мистер Уитли старательно затягивает тугую удавку на шее одного из персонажей — не гнушаясь болевых приёмов. Интересна авторская рекомендация, озвученная здесь чьими-то устами, что два лучших рассказа об убийствах, это «Горчичное поле» А. Э. Коппарда и «Улыбка Джоконды» Хаксли. Не самый популярный выбор... Поскольку Ричард Итон и Симон Арон сквозные герои, убийцами они быть не могут (в этом минус того, что книга — не первая в цикле...), тем более что на Арона работает опытнейший адвокат по фамилии Шац — такой любого вытащит...

6.5 из 10.0. В целом — нормальная средняя книга от повествователя старой закалки, и даже меркантильные побуждения убийцы не сильно её портят; можно сказать, что автору удалось разделить внимание на всех четырех «мушкетерах», включая ван Рина, сыгравшего свою роль. Конечно, бывают истории написанные и посложнее, и поискуснее; зато эта выигрывает тем, что толком не знаешь, чего ждать в новой главе от автора, более известного гремучими шпионскими и оккультными произведениями. Интересно, было ли известно отечественным издателям 90-х, без какой-либо фантазии штамповавших одни и те же два-три романа Уитли, сколько всего публикаций в его списке?

«Он перекинул веревочную петлю через мою голову и прикрепил мое туловище и плечи к спинке кресла...Вскоре мои руки и ноги были привязаны к ножкам стула, и страшная мысль пронзила мой мозг. Что если он хотел уморить меня голодом, приковав меня к стулу и заперев в моей собственной квартире?»...

Эко автор перебрал с личными и притяжательными местоимениями — выглядит прямо как современный перевод, из тех, что ныне подаются в широкие массы. Да и в целом перебрал.... И это не рассказ о притоне извращенцев. Это дословные строчки из издания 1908-го года «Наследство мертвеца. Из записок сыщика Ватсона» от анонимного автора. Но помимо такой вот художественной манеры, автор блистает ещё и сюжетными интригами. Рассказчик, некий безымянный адвокат, прибывший в британскую столицу (кстати, отсутствие в тексте названий улиц Лондона — верный признак того, что текст ваял иностранец, ибо он просто их не помнит...), останавливается в трёхкомнатном доме со старой мебелью. Вечером к нему в жилище крадётся незнакомка, имеющая ключи от дверей и от шкафа, из которого, видимо, хочет что-то достать. Девушка явно не дружит с головой, поскольку она могла бы понимать, что в доме кто-то есть, но, тем не менее, увидев мужчину, пугливая крошка падает в обморок...

Далее, на следующий день, в груди незнакомки оказывается кинжал. Поскольку двери заперты, единственный вариант нападения -слуховое окно, с которого можно дотянуться до крыши. Ну либо кинжал всадил сам рассказчик, во что мы, конечно, не хотим верить — ведь разве бывает такое в детективах — чтоб рассказчик убивцем и был?... Выдержав испытание судом, рассказчик едва не становится и сам жертвой — но дабы избежать подозрений, ему приходится вынести на крышу еще один труп. И вот тут... Находясь крыше и сгибаясь от тяжёлой ноши, он слышит голос своей бывшей отвергнутой любовницы, артистки цирка по имени Зергени, метательницы ножей. Артистка ставит ультиматум: либо он на ней женится, либо она идёт в полицию (к Лестрейду, надо полагать, побежит жаловаться...).

Не текст, а сплошные вопросы. Начнем с того, почему незнакомка не могла просто попросить адвоката открыть шкаф, а предпочла проделать свой поход тайно. И почему холостой адвокат столь гневно противился женитьбе на гимнастке? Преследующая его артистка с грузинским именем должна была обладать, как минимум, неплохим телом: «Мучительная ревность закралась в моем сердце при мысли, что вы пренебрегли мною, с моей роскошной фигурой, для этой хрупкой бело-розовой куколки с едва развитым бюстом...»

Почему суд так легко оправдал адвоката, когда все улики ясно указывали на него? И представлял ли автор, как его артистка сумела из окна метнуть нож таким образом, что он вошёл в грудь ее соперницы, мирно покоившейся на кровати- при том, что, угол броска, местоположение метательницы, и расстояние явно не позволяли осуществить задуманное. Наконец, сам мотив физического устранения мнимой соперницы, в первый раз видимую — глупость неимоверная...

И ещё. У любого, кто видит заглавие, может появиться разумный вопрос. А что за «сыщик Ватсон» является фигурантом рассказа? Признаться, это самый сложный вопрос из всей проблематики произведения. Действие происходит в Лондоне, когда Великий детектив был жив — ибо имя Холмса всплывает на первой странице, и значит, мир этих героев пересекается с миром Великого детектива. Но что за чертов «Ватсон» здесь появляется? «Ватсон Вард», если быть точным. Любитель мертвых кошек с серебряными колокольчиками и сдвинутых половиц. Не готов сказать — равно как и нет ответа, почему автор постеснялся использовать впрямую образ Холмса, предпочтя плодить и размножать ещё одного непонятного «сыщика». Будем считать, что «Ватсон Вард « это одна из бульварных личин Великого детектива, прикрывшегося странным псевдонимом — вероятно, чтобы подшутить над своим добрым другом-доктором.

Итого: создав Холмса, Конан Дойль понёс ответственность и за таких вот внебрачных отпрысков, порожденных воображением его подражателей и последователей. Несмотря на видимый идиотизм, рассказ обладает своеобразным шармом. Есть в нем что-то «романическое», что уже навряд ли вернётся на книжные страницы. Такой вот потрескавшийся по краям от времени подарок для шерлокоманской коллекции отечественного разлива.

«Скажите, ребята. Ну какой дурак захочет бродить по такому грязному маленькому переулку, как Бродвей, вместо того, чтобы глядеть на подобные звёзды...» Рекс Макинтош Ван Рин, друг герцога де Ришло. «В Сибирь за кладом» Уитли Денниса...

«Уитли — романтик стиля Дюма, обладающий вместе с тем всеми характерными чертами Эдгара Уоллэса». «Ньюс Кроникл».

Лет пять-шесть назад я пробовал читать этот роман c англоязычного источника, но что-то у меня тогда не пошло, застопорилось. А недавно попался в руки старый русский перевод — значит, повод все же закончить знакомство... Это роман о несуразных приключениях в России троих западных капиталистов (открывающий известный авторский цикл), и подаётся он под специфичным углом зрения Уитли. В центре внимания — российский эмигрант, князь Шумилов, мастер слесарного дела. Тема тогда была известная, эмигрантов наших было много и повсюду. Даже в Японии, классик детектива Тэцуя Аюкава, предпочёл первую свою книгу сочинить о расследовании убийства старого русского богатого эмигранта в Даляне... Ну а здесь русский эмигрант переехал немного дальше — в Гавану. Перед смертью Шумилов успевает шепнуть ван Рину (это один из «мушкетерской» четверки ближнего окружения де Ришло) — у него, дескать, остался клад на родине, в Романовске, что под Тобольском, спрятанный от большевиков. Рекс исчезает в России, успевая передать письмо своему другу через почту Гельсинфоргса. Возрастному французскому эмигранту, привыкшему к роскоши и дорогим сигарам «гойо де Монтерри из длинного кедрового ящичка» ничего не остаётся, кроме как собраться в дорогу по его следам. И компанию ему составит худенький английский еврей (финансист конечно же!) Симон...

Несмотря на злоупотребление автором терминологией (сплошные «коммунисты» и «пятилетки»), надо признать, что ему удалось неплохо ознакомиться и с бытовыми деталями. Иногда Уитли в своём 1933-м году демонстрирует познания, вряд ли знакомые всем гостям столицы и в наши дни: «Я знаю несколько магазинчиков в Китай-городе. Знаете, между прочим, многие иностранцы считают его «китайским кварталом» Москвы, а между тем его название происходит не от страны, а от старого татарского слова, означающего «укрепление»... Откуда-то автор знает и про дефицит сапог в Тобольске — он уверяет, что крестьяне привязывают к ступням деревянные подошвы, и крепко-накрепко обматывают их тряпками и портянками...

Отделавшись от «гидов», де Ришло и Симон оформляют через «Интурист» поездку до Иркутска, намереваясь высадиться в Свердловске, ибо Тобольск лежит в стороне от Сибирской магистрали, и прямого поезда нет. Герцогу приходится применять чудеса смекалки (тут и получение пары револьверов посредством дипломатической почты, и кража лошадей с санями в Туринске — чтобы добраться до тюрьмы, где томится их друг Рекс). В книге есть два женских персонажа — театральная актриса Валерия Петровна Хорькова («известная на всю страну»), и французская подданная, княжна Мэри Лу. Если Мэри Лу демонстрирует немалую находчивость, то любовные порывы Валерии Петровны к щуплому Арону Симону изрядно раздражают. И уж если шпион, то у него какая-то характерная деталь находится — «бельмо на глазу» в буквальном смысле...

Как будет вывезен клад из шумиловских развалин, я догадался почти сразу — как ни странно, похожий прием использовался в детской книжке Баума про Страшилу, и Уитли, видимо, счёл его вполне подходящим и для себя, родного. Ну что то вроде того, что ты ищешь нечто в одном месте, ничего не находишь, а потом выясняется, что вещь оную ты уже забрал — и находится она среди тех вещей, где не опознана была сразу ..

В некотором роде де Ришло для автора — как Холмс для Конан Дойля. После экранизации «Хаммера « (не этой книги, а другой...) его визуальный образ ассоциируется с британским актером Кристофером Ли (к слову, также игравшим и Холмса). Мозг и рабочие руки уитлиевского трио, обладающий познаниями в оккультизме, географии, оружии, медицине; владеющий дипломатическими связями по всей Европе, да и ещё черт знает чем владеющий. Мать де Ришло — русская, урождённая Плахова — герцог отлично говорит по-русски. В одной из драматичных сцен де Ришло приходит в гостиничный номер к своему грозному противнику, и, угрожая револьвером, подносит к его лицу стакан с жидкостью — уведомляя, что сейчас он выплеснет серную кислоту тому в лицо. После чего, мол, тот уже не сможет свидетельствовать в суде, ибо ослепнет. Противник отступает, пятится к балконному парапету и, наконец, ощущая брызги на лице, падает вниз. Да, всё -таки герцог де Ришло — страшный человек. В стакане не было кислоты. В нём плескалась простая вода... Но вместе с тем, эпизод — сомнительное допущение самого Уитли. Разве обязательно чтоб жертва опознавала нападавшего именно по лицу? А как же голос? Да и в принципе, бывают случаи, когда преступники носят маски... В другом эпизоде «враг пролетариата» де Ришло показывает блестящие хирургические навыки — накалив нож над лампой, он вытаскивает пулю из бедра Арона Симона, который корчится в это время с тряпкой, зажатой меж зубов...

По сюжету — тот случай, где каждый может увидеть что-то своё. Если же отметить только творческую, приключенческую линию — это как аналогия с кофейным напитком, куда бухнули излишне много сахара. Так и казалось, что автору пора бы уже закруглиться — но вновь аэропланы (уж не Линдберг ли кумир этих парней....), побеги, мертвяки и т п. погони следуют одна за другой (причем даже в подземном ходе за Киево-Печерской лаврой). Но всё же, стоит признать, что временами Уитли, хотя его собственные симпатии и очевидны, сносно (для новичка) строит интригу.

Итого. Не стоит забывать, что это все таки — легкая литература. Автор добился того, чего и добивался по большому счёту- не мудрствуя лукаво, сразу семь переизданий уже в первые недели после выхода. Но все таки будем считать настоящий роман лишь разминкой к следующему роману данного цикла Уитли, который отличается более взвешенным подходом к жанровой литературе.

«Мадумуазель, я в больнице. Меня ранил на дуэли барон Дозен. Имея мало шансов выздороветь, шлю вам свой последний привет. Легр.»....

Вот так вот. Это простые, неказистые с виду строчки с недописанной фамилией отправителя (Легран); но, по мнению автора, графа Амори, способные взволновать беспокойное сердце здешней героини. И место действия отнюдь не Франция..

Настоящая книга -первая, петербургская, часть приключений Нади Вербицкой, чьим прототипом, надо полагать, послужила одна скандальная дореволюционная писательница-феминистка...

Что могу сказать — Амори (Рапгоф) играючи расправляется с шаблонами, соединяя вместе откровенную мелодраму с некоторыми элементами приключенческого жанра (все таки кровавая, подробно выписанная финальная дуэль в лучших традициях Монтепэна круто сбивает жаркий градус повествования). А в одном эпизоде другая, побочная, героиня демонстрирует эзотерический дар предвидения: находясь в другой стране, она пишет, что ее экс-любовник ранен. И это было правдой, ибо он тогда в больнице с пулей в позвоночнике лежал...

Автора можно заподозрить в разврате — как минимум в нескольких сценах с участием юной Вербицкой, смолоду отстаивающей право на свободу в личной жизни. Но... балансируя на грани, ни одного пошлого слова в тексте нет. Ну или, ладно — почти нет. Всё, что естественно, подаётся целомудренно, хотя сам контекст, возможно, тогда и мог привести кого-то в ярость. Позабавило внешнее сравнение Нади себя самой с «Купальщицей» Буше — сдается, что Ипполит Павлович ласково троллил свою любимицу в тот момент....

И в той сфере, что описывает автор, мало чего изменилось -зимние катания на коньках, в учебных заведениях читают «Героя нашего времени», меблированные апартаменты у Фонтанки, «абортивные средства» и т.д. Ну разве что вместо интернета -живые письма (которые надо постараться получить так, чтоб швейцар не заметил отправителя..), да прямая речь героев даже после близкого знакомства остаётся на «вы»...

Граф Амори не был бы собой, если б обошёлся без привычного ему цинизма. Как обычно, не стесняясь, его персонажи делают выпады в адрес великих. На сей раз досталось «творцу русской словесности» Льву Николаевичу Толстому и его «Крейцеровой сонате».: «Это больная литература. Толстой, вторгаясь в область физиологии и, трактуя отдельные явления нашего чувствилища, проявляет невежество в этой чуждой для него области...».

Как всегда, Ипполит Павлович с лёгкостью пользует свое знание иностранных языков, цитируя то Бетховена, по-немецки («Wo die Götter die menschliche Harmonie in Himmelsharmonie umwandeln»); то вдруг сальные французские поговорки («le vin est servi -il faut le prendre»); то вставляя строчки из Гёте, подписанные как «перев. И.Р» (собой значит).«Радостно-грустный и полный раздумья в страхе мертвеешь, волнуется кровь...».

Вообщем, вместо того, чтобы учиться и ещё раз учиться, Надя Вербицкая, дочь известного врача, попеременно встречается с камер-пажем, доктором Морозовым и, что неожиданно -с немолодым уже месье Леграном, приятелем ее бывшей гувернантки, без какого-либо стеснения приходя к нему прямо на квартиру — на Моховую улицу, 26.

«На следующее утро газеты сообщали невероятные подробности поединка, присочинив какой-то романтический повод, сильно напоминавший фабулу одного из романов Ксавье де Монтепена.»

«Шведская» дуэль -это жёсткое (если не сказать трафаретно — жестокое) завершение романа. Автор как бы снимает эротичную пелену -вот, мол, до чего доводят подобные увлечения. Доктор Морозов двадцати пяти лет отроду, и камер-паж «Жан», который помладше будет лет на пять, скрещивают эспадроны. На кого делать ставки?...

Что же в итоге. Как обычно, качественный литературный стиль Амори, и вместе с тем в чем-то познавательное произведение -с изрядной долей откровенности в отличие от... Остаётся вопрос — образумилась ли Надя? Учитывая, что у романа было выпущено три или четыре продолжения, ответ однозначен — нет.

«Это случилось, признаться, давно...» — с таких слов, располагающих к «благосклонному читателю», начинается рассказ Добронравова (в полном виде название его звучит как «Семь адских пуль, или Волшебный стрелок»)...Ни разу не видел это произведение в антологиях, а между тем — это довольно таки яркий образчик старого русского рассказа ужасов, с относительно редким сюжетом. Мне кажется, что вряд ли Добронравов придумал его сам — он либо взял некий иностранный текст (скорее всего это «Der Freischütz» Иоганна Августа Апеля) перевел и подправил его, нескромно присвоив себе авторство; либо воспользовался старинной легендой, аналогичным образом подписав её своим именем. В пользу первого варианта говорит примечание по тексту о том, что «метр — это полтора аршина»...

Итак, цветущая и живописная Богемия. Владетельный князь Куно, записной охотник, по весне устраивает соревнования для стрелков со всего княжества. (Чем-то эти описания напоминают по духу артурианские рыцарские турниры — гуляния, вино, зазывающие на пир трубы..). В полдень на площади ставится изукрашенная цель, а за ней — махальные с флагами: отмечают удачные пули — сами стрелки располагаются на расстоянии пятисот шагов. Юный Макс рассчитывает в день Святого Николая Чудотворца, девятого мая, выбить первый приз и получить награду в тысячу крейцеров («а это на наши русские деньги составляет ни более ни менее, как шестьсот рублей...»). Деньги ему позарез нужны, ибо хочет он жениться на «зазнобушке» с дивным именем Агата... И да, у Макса есть старший учитель, камрад Каспар, тоже стрелок отличный. Почему они сдружились — никто знать не мог. «Все поселяне невольно сторонились от Каспара, чисто как от какого-нибудь злого духа, до того от него веяло чем то недобрым... А этого недоброго было в нем действительно много и даже можно сказать очень много. Во первых он пил и никогда не спивался. Пил как никто. По целому литру скверной водки, запивая это количество дюжиной бутылок кислого пива и...все ничего, как ни в чем не бывало, хоть бы раз захворал Каспар, ничуть..».

Ну, и наконец, самая зловещая часть истории — Каспар приводит своего юного друга в полночь в Волчью долину, где они получают семь пуль, отлитых самим дьяволом. Семь пуль, которые всегда попадают точно в цель...

Что же в итоге. 6.5 из 10.0. Снова у Добронравова концовка крайне неоднозначная. Как я уже говорил в прошлый раз, этот автор не всегда считал необходимым придерживаться строгой логики в повествовании. А с другой стороны -так, возможно, интереснее. Почему одному из друзей дьявольские пули приносят удачу, а другого настигает кара, да еще таким странным образом? Если трактовать случившееся, как наказание, то возмездие должно было настигнуть обоих...Тем не менее, рассказ, пусть и простоват, написан неплохим языком, с вкраплением фольклорных стихов и образных диалогов. Да и последние слова Каспара, несмотря на давность произведения, способны заставить впечатлительного читателя (ежели тот будет читать книгу в полночь...) поплотнее задвинуть занавеску и проверить, точно ли закрыт дверной засов...

»- Друг мой! Это могущественная волшебница. Я хочу через нее узнать судьбу свою. Изволь сидеть смирно и не говорить ни слова...»

«Чёрный Бор, или Мстительность цыганки» — давний пример жанра ужасов в отечественной литературе. Прочитав заглавие, я решил, что в роли героини цыганки выступит молодая коварная женщина. Но то оказался глубокий просчёт... А за что может мстить цыганка? Конечно же, за отвергнутую любовь. Самый, наверное, жуткий момент состоит не в том, что здесь предстоит свершиться какому-то убийству, или ожидается чего-то гибельное; а эпизод, когда богатый князь узнает в отвратительной старухе свою бывшую пассию, когда-то прекрасную Эстер. Ведь что-то есть противоестественное, кошмарное, когда ты видишь глубоко состаренным человека, некогда выглядевшего моложе тебя...Хотя вот, у Рампо Эдогавы в одном рассказе был похожий случай, но с другим итогом — когда молодой человек, пребывая в состоянии сильнейшего стресса, знакомится в замкнутом пространстве с женщиной и проводит с ней ночь. На следующий день он никак не может поверить в то, насколько была стара его новая знакомая...

И, в продолжение, как раз на ту же тему второй выступающий момент в повести: замужняя княгиня осемнадцати лет вдруг сходу отдается незнакомому красавцу. Звучит, конечно , это не так уж и странно, однако речь не идёт о презентабельных будуарах с чистыми простынями и вышколенной прислугой за дверью. Отнюдь. Совокупление происходит в заброшенному бору, у болота, куда простые смертные и заходить боятся, в лесной хижине из сухих берёз...

В нескольких верстах от города П-а, к северу, находится густой, как темная осенняя ночь, бор. Якобы давно еще болото превратились в жилище чертей. Ныне вдоль болота находят обломки языческих идолов — руки, ноги... Там же за опушкой князь «воеводич» Николай построил большой господский дом. Неподалеку располагалось село с церковью, откуда местные приходили к князю с разного рода челобитными. Супругой Николай взял юную Веру, возрастом более чем в два младше себя. И вот, однажды, мучаясь от безделья, княгиня вызывает к себе старую цыганку, одетую в лохмотья поверх мавританского костюма. Разумеется, ничего хорошего старая ведьма не скажет, но после ее ухода что-то у супругов перестает ладиться. Наконец, Вера в результате некоего озарения решительно направляется в Черный Бор..

Что же в итоге. История неплоха сама по себе. С тоскливым шлейфом, придающим ей некоторый своеобразный привкус. Оценку снизил, поскольку в данном случае дорогому товарищу неизвестному автору не помешал бы хороший редактор. Пусть даже такой же неизвестный. Невооруженным взглядом видно, что рассказчик не шибко опытен. Хотя он и несёт иной раз любопытную отсебятину: «Вера и ее таинственный друг сидели под деревом в нескольких шагах от хижины, и прелестная ее головка покоилась на плече незнакомца, который левой рукой обнимал ее за талию. Что почувствовал ясно освещенный князь при взгляде на подобную картину, этого я не берусь описывать, не будучи до сих пор женатым...».

Одним словом, как говорил герой из другого произведения: «Во времена многих ужасов случалось много и чудес...».

Автор этой повести, Добронравов, человек не простой судьбы. Будучи лютым, злым бульварщиком (названия его произведений говорят сами за себя -«Ужасы разврата», «Хромой черт», «В руках сатаны, или Три карты», «Чернокнижник», «В сумасшедшем доме. Очерки с натуры» и проч.), он мог преспокойно продолжать в том же духе и ваять свои книжки и дальше (которые сейчас уже и найти-то совсем не просто — Добронравов в плеяде ему подобных «звездой» не являлся). Вместо того он умудрился написать какую-то обличительную статью, за что и пострадал, и позже угодил в ночлежный дом на Хитровом рынке — где, как пишут, спился. Даже точная дата смерти писателя неизвестна (сказано — после 1914-го года)...

От его творения «Дочь палача» (1910) я многого не ждал, но всё оказалось не столь уж и бедственно, как можно было бы предполагать от произведения с названием, напоминающим грошовые «берлинские» сериалы. Похоже, что Добронравов взял вместе несколько разных «городских легенд», и худо-бедно свил их вместе вместе в одну «историческую повесть». Не лишенную, к тому же, сверхъестественных элементов. Да и читается его история с некоторой интригой. Особенно интересно вплетена одержимость умирающего башмачками Государыни, которые ему удалось раздобыть невесть как — он доставал эти «сабо» из ларчика и любовался ими поутру и вечером. Что-то есть в этом такое... даже не знаю как и сформулировать, но что-то есть...

Автор начинает рассказ в «блаженное время» морозного 1789-го года, спустя несколько лет после казни Пугачева. Поскольку он назвал свое произведение «исторической повестью», то ему необходимо было подкрепить повествование отсылками к реальному прошлому. Что хорошо — здесь трудно предугадать как начнет развиваться очередная глава. Это объяснимо, поскольку Добронравов, видимо, не считал обязанным соблюдать непременную логику повествования. Роман будто бы обрывается на полуслове, «конец» следует тогда, когда его не ждешь. И название («Дочь палача») оставляет в недоумении, ибо дочь оная, еще не успела появиться в произведении (хотя и есть предпосылки, что зачать её таки успели). Возможно, это беды второго издания, где слово «конец» вставлено раньше времени...

Жила на Божедомке старая гадалка, вдова, Фёкла Ивановна — со стряпухой и старым облезшим, оглохшим псом. «Стряпуху звали Матреной и также по отцу Ивановной.» Верная Матрена по целым дням шлялась по Белокаменной вынюхивала разные новости, сплетни и всяческие темные дела, после чего исправно докладывала о них хозяйке — и та потому всё про всех знала, используя эти сведения при приёме очередного важного гостя. (Вот он, как сейчас говорят — готовый «лайфхак» начала прошлого века)... Однажды некий грабитель-изувер порешил всех троих, а дом Феклы Ивановны сжёг, ограбив имение. Самое ценное, что было у старухи, это ларчик с золотым башмачком от самой Императрицы. Супруг ее, секунд-майор Филат Крапивин, получил некогда Монаршее благоволение, и его заветной мечтой было достать изношенные башмачки Государыни. Чего он и добился в конце концов, словно по щучьему веленью. Дело о поимке преступников будто заглохло, но вот к местному приставу сыскных дел в одно прекрасное утро является некоторое лицо мужского пола с повинной и во всем признается. То был «вольный человек Иван по прозвищу Каин». И говорит он — «много я видел на своем веку дива дивного, много и греха за мной всякого было, но такой муки ещё не испытывал...» Вообщем, стала его убитая гадалка преследовать во сне (не иначе, ведьмой была...) и решил он покаяться. Всё вернул приставу — и башмачок Екатерины Великой, и червонцы, и образа, и футляры. Пристав всё это богатство упрятал в свой железный сундук (высшему начальству не доложив ничего...) Ивана вместо наказания определил в палачи Бутырского острога.

Здесь прямо напрашивается последующее развитие сюжета — что пристав должен как-то пострадать за спрятанное чужое добро. Что его тоже будут преследовать несчастья, кара и т д. Ничего подобного. Всё нормально с ним. Ничего неизвестно и об обладателе второй екатерининской туфли, которая также исчезает. А вот Иван всю жизнь должен провести в казематах пугачевской башни, до крови хлестая плетьми осужденных. Как говорит автор, Екатерина редко предавала казни, даже садистка Салтычиха была помилована... Ну и в завершение завязки — Иван, воспользовавшись лазейкой в существовавшем тогда обычае, обзаводится женой, Онисьей, южной красавицей, которая только что мужа ухлопала, угодив в кандалы. Вот такие «новожоны». «Так соединились юные сердца, так узнала мама моего отца...»(с). Сюжетные повороты -на загляденье...

Что же в итоге. Строго и только для любителей пожухлых раритетов. 5.5 из 10.0 + балл за неповторимую винтажность.. Бесполезно искать этот текст в интернете — при вводе названия «гугл» первым делом попытается пропихнуть рекламу давно списанной в утиль третьей части киносаги «От заката до рассвета». Чуть ниже, правда, не к месту вылезет упоминание об этой книге в одной расползшейся по сети статье о «порнографической царской литературе» с Пьером Луисом в заголовке. Но ведь такого рода «историческая» литература и правда в определенной степени историческая, ибо каждое использованное лицо имеет физически существовавшего прототипа. Только автор сознательно не подстраивается под факты и хронологию, а ровно наоборот, некоторые давние реалии меняет так, как удобно ему самому. А что -тоже вариант...

«Что здесь у вас такое? — Несчастье, ваше благородие...».

Конечно, глядя на страницу произведения, может закрасться мысль — зачем, мол, вообще что-то писать о каком-то непонятном произведении без даты и без автора, да ещё и неоконченном (по некоторым сведениям, свет увидела ровно половина от изначально запланированного объема). На что есть возражение — год-то как раз таки известен совершенно точно (1903) — с выпуском в типографии Э.Л. Пороховщиковой, а под инициалами «Вл. Д-н» вполне мог скрываться кто-то из известных имен. Что-то вроде клуба масок, некогда популярного среди полусветских эстетов...Ну и потом, в отличие от современных авторов т.н. детективного жанра, этот роман хотя бы несет в себе часть нефальшивой истории — здесь есть определенные выразительные детали мелкого быта, есть удачные узнаваемые характеры и мизансцены, да и по стилю г-н «Вл. Д-н» пишет чуть-чуть сильнее, чем среднестатистический бульварщик мелкого пошиба тех лет. Произведение его ближе к роману-загадке, где все точки над «i» не расставлены, что уже вводит некоторый элемент мистерии. Недаром сыскной надзиратель в последней доступной главе заявляет: «У меня на совести столько судебных ошибок, что брать ещё одну лишнюю было бы тяжело. Я дал себе слово вперед при каждом деле быть как можно осторожнее...».

Ну что ж, известнейшая петербургская улица. Там и сейчас в любой день толпы куда-то беспорядочно спешащего народу, особенно близ примыкающего к ней шумного Апраксина двора. Дремлет усталый дворник у большого дома на Садовой. А в нём -пожар и мертвая женщина, чья голова раздроблена кастетом. Квартира заперта изнутри (пришлось взламывать...), а меж пальцев жертвы зажаты рыжие волосы... Также сообщается, что хозяйка промышляла проституцией (либо привлекала податливых лиц женского пола к оному занятию), и неспящий дворник как раз видал выходящего на Фонтанку посетителя в то время, когда произошло сие пренеприятнейшее событие. Вообщем, классическое петербургское убийство. Слава Богу, что на сей раз обошлось без расчленёнки с последующим выносом частей тела в Фонтанку, а получилась отдаленная вариация «запертой комнаты»..

В скором времени автор-анонимус бросает тень на одного персонажа, годящегося в кандидаты в убийцы. Зовут его Вильгельм Федорович Штейн. И убегает он куда-то скорее, наворачивая стакан водки с прокислым огурцом и снимая комнату на Лиговке аж за пять рублей в сутки. И у него как раз рыжая борода. Но вот какая штука — по законам детективного жанра что-то не бьёт. Наконец, почему к этому лузеру так и льнет красотка Эмилия Шарлотта из немецкого клуба. Что её связывало ранее с этим дегенератом? Она даже прикрывает его в гостинице, прилюдно поступившись девичьей честью. «Вчера я встретилась с ним в немецком клубе, он пригласил меня к себе и я... Ночевала у него! — потупившись проговорила Шарлотта....- Но извините...ваше звание? — Я...девица вольного обращения...».

Что же в итоге. 6.5 из 10.0. Создалось ощущение, что у автора явно была своя задумка на уме. Почему не удалось довести до конца — кто ж его знает. При желании окончание можно привести к любому варианту, даже с фантастическим уклоном. А что если этот рыжий Вильгельм был оборотнем, немецким, подавшимся в бега в Петербург?.. И еще, один парадокс — иногда так бывает, что неоконченные произведения интересны больше, чем завершенные — всегда есть шанс найти развязку спустя много лет, да и вообще, черт его знает, что тогда задумывал тот неизвестный автор. Кстати, «Вл. Д-н.» -кто же это был?..

Автор этого замечательного рассказа вполне мог бы подписаться под словами певицы Гулькиной: «Только тебя, Китай, я буду помнить, ты моё сердце ранил навсегда...». И ведь действительно, несмотря на все тяготы и лишения, каковые пришлось претерпеть рассказчику в той далекой стране, домой он увозит в сердце теплые воспоминания о теле гибкой сексуальной китаянки по имени Кинь Синь — к тому же ещё и мастерски владеющей пилой. (« — Кинь Синь, ты любишь меня? — Я люблю тебя, Рус» @)..

«Старый моряк, дедушка Пахомыч, закурил свою трубку и начал свой рассказ... -Да, таки много я видел на своем веку, видел хорошее, видел дурное, видел и такое, чего не приведи Бог никому видеть...Вот расскажу я вам о том, как попал я в плен к китайцам. Вы знаете кто такие китайцы? Это есть такой народ, который нам поставляет свою травку, называемую чаем...».

Да уж... Разве можно устоять после такого блистательного вступления, как у автора? Настоящий рассказ отечественного разлива вышел почти одновременно с произведением Сальгари «Священный меч Будды», также посвященным ориентальной тематике. Издание вышло без указания автора. Только вот вычурная книга плодовитого итальянца (пусть она даже и была написана пограмотнее) начисто лишена лирики, и все китайцы у него изображены без каких-либо индивидуальных черт. Здесь же всё как-то душевнее что ли, добрее...

«Не мешает также рассказать вам случай, как мы кита убили. Кит, это такое громадное морское чудовище, что с первого разу не знаешь, на что подумать...». Рассказчик ведёт свое повествование, как водится, издалека — когда-то давно, в апреле-месяце, его корабль «Смелый» отплыл из Кронштадта в Англию, потом потерпел крушение, нарвавшись на подводную скалу. Пахомыч для чего-то вставил в свою историю этот промежуточный пункт. Видно, ему показалось, что пребывание в Лондоне добавит рассказу красок. «Я очутился в Лондоне, столице английского государства. Не зная чужеземного языка, мне сперва приходилось довольно жутко, так как приходилось объясняться знаками. Живши в Лондоне я узнал, что англичане народ умный и образовательный. Они такие же христиане как и мы, только вера у них несколько другая...»...Возможно, существует и более прозаическое объяснение — фрегат «Смелый», приписанный к кронштадтскому порту, действительно существовал, и даже совершал вояж, отдаленно похожий на изложенный здесь...

И только потом, наконец, действие переходит в Поднебесную. «Поражало меня то, что у женщин чрезвычайно маленькие ноги и у тамошних аристократов, то есть у знатных китаек нога не больше пятилетнего ребенка...» . И вот: «...вышел я из терпения и такого леща русского надавал одному китайцу, что тот как сноп повалился...». Вообщем, история перетекает в мрачноватое русло — китайцы бросают Пахомыча за решетку, и единственной надеждой стойкого моряка на спасение является... Кто бы мог подумать, кто является...

До революции вышло несколько переизданий этого рассказа, и еще одна загвоздка — не все они идентичны. Есть так называемый «В цепях у китайцев. Рассказ, переделанный Кукелем» (1914) — но по сути, там всё перекроено. Оригинал-то другой!... Что же в итоге. 6.5 из 10.0. По духу и построению сюжета напоминает «Путешествия Синдбада». Похоже, автор действительно что-то слышал или читал про китайцев — знал же он про их длинные косы или про столь поразившие его приспособления для приостановки роста женских стоп. Да, изложение может показаться упрощенным или в чем-то утрированным — но ведь «приключения для бедных» тоже кто-то должен был уметь писать. Ну и, повторюсь, трогательная межрасовая любовная линия придает истории некоторую, скажем так, неординарность .... После рассказа «В цепях у китайцев» так и просятся продолжения с тем же героем, например «На привязи в Сингапуре», или «Испытание японским сибари». Как знать, вдруг и они были написаны...

Когда берешь в руки некоторые старые книги, то возникает ощущение, что история их появления представляет собой головоломку, чем-то похожую на мгновенный фотографический снимок с объекта, ныне давно уже не существующего. С последующим вопросом — а откуда, собственно, был взят этот «снимок»? Особенно если говорить о тех, кому не довелось быть переизданным ни разу после единственного появления в печати...

Небольшая книжка «Мысль» («Träumen u. Denken») как раз из этого числа. Прочтя фамилию переводчика на обложке с издания 1899-го года, и зная его авантюрную репутацию, можно было бы предположить, что это — мистификация, самим же и выдуманная им. Дело в том, что нет никакого доктора философии «Генсена» применительно к подходящему заглавию в интернет-архивах. Но вот если параллельно ввести фамилию Рудольфа Вирхова, указанную издателем Губинским на обложке, то искомая работа на немецком языке кое-где появится, и одновременно станет понятно, что в издании фамилия автора и именной инициал были даны на обложке с ошибками....

И вот, значит, «Мысль». За перевод взялся небезызвестный Ипполит Павлович Рапгоф — он же бульварный писатель граф Амори, он же переводчик с ряда европейских языков, и, как говорят, первый музыкальный «продюсер». На языке оригинала книга выходила на немецком с т.н. готическим шрифтом, бывшим тогда в обиходе. Сейчас мало кто его сможет прочесть (а автоматические интернет онлайн-помощники всё переврут), но для Ипполита Павловича, похоже, старинный немецкий текст философской тематики не представлял никакой проблемы —читал он его столь же легко, как и рассказы легомысленного содержания на родном языке, и с задачей он справился — книга читается, будто это его собственное сочинение... Сначала кажется, что это какой-то медицинский трактат — доктор Йенсен увлеченно рассказывает о нервных волокнах и узловых соединениях — ганглиях. А точки раздражения, передающие сигналы в нервные центры,сравниваются с телеграфными проводами. Рапгоф точно подбирает сравнительные обороты для русского языка— все эти «уездные» и «губернские управления», сообщающиеся с «министерством». Но вот далее.. А далее — философские вопросы и рассуждения о том, как меняются человеческие мысли от результата внешнего механического воздействия, чем регулируются, источники появления, течения и т д. Причем говорится вроде бы о простых вещах, до которых, кажется, любой мог бы и сам додуматься и сказать — да, мол, всё понятно; но вот собрать, как доктор Йенсен, какие-то выводы вместе и обобщить их -совсем другое дело...

Между тем, глобально ничего не поменялось. Несмотря на давность времени написания, всё сказанное доктором выглядит логичным. Например, вот вроде бы простая истина: «Известно, что мы не можем не думать «ни о чем» или, научно выражаясь, наша психика никогда не пребывает в абсолютном покое, наше сознание никогда не бывает пусто. За порог нашего сознания переступает одно представление за другим, то медленнее, то быстрее, то грустного свойства, то радостного....», — но эта формулировка гладко ложится на авторский текст. Или вот, предложенное автором разделение свойств мыслей на прошлое и будущее — тоже идея несложная, но она выделяется: «... по большей части воспоминания, корни которого заложены в прошлом. Между тем, течение мыслей при строении воздушных замков или при озабоченности всегда направлено в будущее. Общее свойство мыслей обоих родов — это одинаковая подчиненность однородности содержания...». А ведь и правда, какие мысли более беспокойны — о прошлом или о будущем?...

И ещё, касательно способности изменять течение мыслей. Многое ли за сто пятьдесят лет (если не брать в расчет виртуальные способы отвлечения...) изменилось? Вот что пишет учёный доктор: «Овладеть течением мыслей, произвольно изменять их направление не всегда бывает легко.. Эти раздражители — возбуждающие напитки. Прекрасный пол довольствуется обыкновенно чаем и кофе, мужчины же, следуя примеру предков, охотнее прибегают к более крепким напиткам. «Крепкие напитки бесспорно вещь непристойная — говорит Кант — но можно привести немало смягчающих в пользу вина доводов...».

Что же в итоге. Несмотря на философский характер данного опуса, между делом он выводит рассуждения, активно применяемые в некоторых популярных литературных жанрах — (ниже будет понятно, каких), о чём доктор Йенсен, конечно, в то время не задумывался. Вот пример. Он описывает цепочку рассуждений девушки-молочницы, спешащей в город продать молоко. Потом купить яиц, вывести цыплят, обменять на корову и т д. Т.е. образуется цепочка предполагаемого будущего, зависящая всего от одной составляющей — донесёт ли легкомысленная девушка своё молоко до рынка. И что будет, если не донесёт. Всё зависит от одного фактора, а представление о молоке влечет за собою представление о его ценности... Что касается другого, то тут влияние на мозг и воображение того, что вызывает рождение определенных образов (на примере музыки -темы, оказавшейся случайно близкой переводчику). Здесь, правда, доктор цитирует Гейне, но фрагмент все равно впечатляющий, заставляющий задуматься о дьявольском мастерстве музыкантов прошлого (вспоминается Г.Ф. Лавкрафт и его рассказ об Эрихе Цанне — даже стиль чем-то похож...): «Когда Паганини начал играть, мои глаза затуманились. Звуки превращались в яркие краски. Образ маэстро обволакивался темною дымкою, из мрака которой ко мне доносились рыдающие, захватывающие душу звуки. Только изредка, когда маленькая лампа, над ним висевшая, осеняла его скудным светом, я замечал бледное лицо, на котором еще не исчезли следы юности. Странным мне показался его двухцветный наряд: желтый и красный. Ноги его охвачены были точно тяжелыми цепями. За ним подвигалась какая-то козлиная физиономия с волосатыми руками, по временам прикасавшимися к струнам, на которых играл Паганини. Иногда эти руки водили его рукой, в которой он держал смычок...».Уххх...

6.5 из 10.0. Запоздалые благодарности «бульварному королю» Ипполиту Павловичу Рапгофу — за образный перевод; а также неизвестному доктору Йенсену — он сумел изложить мысли таким образом, что, вероятно, многие кивнут головой и согласятся с ним — да, оно всегда как-то так и происходит...

«В октябре месяце будет дан большой роман Фараоны Г.А. Хрущова-Сокольникова. Удивительное знание быта цыган и золоченой молодежи, поставляющей героев громких процессов, дало возможность знаменитому русскому романисту широкой художественной кистью увековечить уходящую уже в прошлое картину Московской жизни, многие из портретных фигур которой столь близки современности.»

После столь замечательной аннотации к переизданию 1916-го года романа мне добавить уже практически нечего — разве что чуть углублённее пройтись по некоторым страницам «Фараонов» — одного из лучших произведений недолгой писательской деятельности Хрущова-Сокольникова... Для начала: «фараонами» в то время называли цыган (и звучало это с несколько пренебрежительным оттенком...), и потому, соответственно, никакого отношения к Древнему Египту роман не имеет. Это криминальная драма, где в центре сюжета не один эпизод, а целая серия московских преступлений, совершенных сообществом под руководством т.н. «Бубнового короля» — Артура Карловича Дрейера, промышлявших, в основном, мошенничеством, хищениями, и вымогательством. После каждого злодеяния преступники оставляли на месте преступления игральную карту -бубнового короля./ Ну почти прямо как в одном будущем романе Аюкава-сана, у которого хитрый преступник бросал после каждого злодеяния карты масти пик — строго по возрастанию/.. Хрущов-Сокольников открыто иронизирует над тогдашней западной детективной беллетристикой (особенно достается некому «Габборио», а также автору «Рокамболя») — в своей книге он старается показать, насколько вымысел оторван от реальности. И проблемы у преступников возникают исключительно от человеческого фактора — из-за чрезмерной страсти к случайной знакомой погибает ростовщик, прикрывавший сбыт краденого «королей». У него находят медальон богатого князя, подаренный любовнице и, впоследствии, перезаложенный её подругой. А ту, в свою очередь, подталкивал сожитель («Андрюшка-химик»), близкий к мозговому центру банды. Цепочка накрывает не только целую сеть разного сброда, но и сиятельных, титулованных особ московского общества. Между делом вновь повторяется один прием из книг тех лет (встречаю его уже в третий раз): в упаковку пилюль для лица, страдающего хроническим заболеванием, и которого требуется устранить, тайно заносится одна фальшивая, с ядом; после чего злодей благополучно убывает в другой город, формируя безупречное алиби — ведь очередь до отравленной таблетки дойдет у «пациента» лишь через несколько дней... Развязка всей истории и судьба главного негодяя — лишнее подтверждение вышесказанному. Ну и, конечно, «бубновый король» у Хрущова-Сокольникова — настоящий ловкач-трюкач....

»...взволнованная, несколько раскрасневшаяся, с блестящими , волшебными глазами, вдруг изменившая свой наивный взгляд на страстный и вызывающий — она была ослепительно хороша. Молодой человек встал и схватил ее быстрым движением за талию, глаза его тоже горели...открыл бумажник, туго набитый крупными кредитками и банковыми билетами, и вынул из него обыкновенную карту. Это был король «бубен»... Да вот оно, какой манёвр, однако — вместо собственного имени молодой человек демонстрирует девушке полулёгкого поведения игральную карту- стоит ли говорить, как быстро красавица поведётся на такое представление...

Отдельная тема в книге — цыгане. Гавриил Александрович, действительно, хорошо изучил детали их быта и поведения («...при слове «бриллианты» и «дёшево» цыганка не могла устоять...»). Между строк видно, что цыганские женщины с физической точки зрения нравились ему более всех остальных — их он описывает с особенным пристрастием. Похоже, видимое удовольствие автору доставляло и введение в сюжет свадьбы между цыганкой из хора и богатым князем Высоцким — офицером кавалерийского полка. Тот поначалу ломается, но всё равно решается на брак... Наверное, автор лично бывал в таких заведениях, как «Стрельна» (в четырёх верстах от тверских ворот) и «Яр». Что касается, последнего, о нём слагал стихи сам Александр Сергеевич Пушкин:

«Долго ль мне в тоске голодной пост невольный соблюдать

И телятиной холодной трюфли «Яра» поминать?...»

(Я позволил себе взять «Яр в кавычки, хотя на интернет-сайтах название заведения цитируется без них в данном стихотворении). Этот же ресторан упомянут в старой песне Шуфутинского из его самой первой заокеанской пластинки:

«Давай, браток, поедем к «Яру» — свою тоску гони ты прочь

Да прихвати с собой гитару — мы будем пить, гулять всю ночь...»

Да, так что именно вот эта ресторация и описывается в старом романе Хрущова-Сокольникова.

Что же в итоге. 7.5 из 10.0. Всё, о чем писал Гавриил Александрович, ясно — тут и ненасытная жажда наживы на разных уровнях, и преступные сообщества с поддельными векселями, и перенесение реальной хроники на книжные страницы. Но обо всём этом писал не только он, ведь публика всегда была охоча до интриг и сенсаций. Замечу, что хоть одна из глав и называется «Оргия», ни о каком видимом непотребстве речи не идет: всего-навсего на дом приглашен с выступлением... цыганский хор в полном составе. И ещё, о цыганах. Именно в них Гавриил Александрович и заложил душу своей истории.

«Боцман, Роберт Кэртис и Дуалас ещё продолжали охотиться за акулами, хотя у них не было не только крюка, но и никакого орудия, которое могло бы его заменить. Они бросали петли, которые только скользили по гладкой шее животных. Боцман даже пытался привлечь их, свешивая через борт разутую ногу, рискуя лишиться ее при внезапном приближении врага...».

Да уж, вот она — живая наживка, достойная мэтра приключенческой литературы.... Всем, конечно, известно знаменитое трёхкнижие Ж. Верна, за которое он будто продал душу. Не стану тратить время, чтоб перечислять входящие в него произведения, а вот каким другим романам Верна удалось приблизиться к ним по известности? «Ченслер» точно не из этого ряда, прочитать мне довелось его совсем недавно — и сделал я это, чтоб сполна ощутить «эффект присутствия», не по перепечатке с неясными источниками, а по изданию 1875-го года (вышедшему в год оригинального релиза во Франции — когда сорокасемилетний Верн творил и здравствовал): «Ченслеръ. Драма на море. Санкт Петербург. Типография Б.Г. Янцольского. Средняя Мещанская, д.20.» (Оттуда и цитаты -думаю, это первая книжная публикация романа на русском языке — т.е. ещё более ранний перевод, чем указанный здесь выше, в объемном примечании)... Действительно, «Ченслер», как заметил ушедший на дно читатель с морским ником Krab, не является фантастикой, но утверждение сие является правдой лишь отчасти: команда из одиннадцати человек (а первоначально и вовсе из восемнадцати) проводит почти два месяца в открытом Океане на бревенчатом, наспех сколоченном, плоту размером сорок футов на двадцать, из которых примерно половина пути у них проходит при отсутствии запаса пищевых продуктов- это ли не фантастика? И при шквале кусок сплетенной древесины наклоняется аж на сорок пять градусов...Чем хорош Верн, у него всегда налицо все факты, расчёты и цифры, он ничего не скрывает. Но здесь учёное дарование писателя уступает место иным аспектам: необычно много воззваний к Богу и Провидению. «И да поможет нам Богъ!»(как говорит взявший бразды правления шкипер Кэртис). Я вот уже и не помню, обращались ли персонажи писателя в других романах к Господу так часто, как в «Ченслере». Ситуация у героев настоящего романа намного хуже, чем у их здоровых и крепких коллег из «Таинственного острова» (те худо-бедно, но могли обустроиться на богатом клочке суши — и иногда даже с некоторым комфортом...) — здесь же нет никаких шансов выжить без воли случая... Эта книга не только подражание По в определенном смысле (я имею ввиду кульминационный момент со жребием, когда один из несчастных вытягивает свою фамилию, после чего ему предстоит лечь под острый топор боцмана), но и бесспорный вклад Верна в жанр хоррора, о котором всегда умалчивают. Каннибализм, некрофагия и расчленёнка; утренний мертвец, подвисающий на мачте; наконец, эпизод на грани психоделики, когда рассказчик разрезает руку, дабы утолить жажду собственной кровью — всё это неожиданно для месье Верна. Пользуясь терминологией европейских кинематографистов из 70-х годов прошлого века — это настоящий «эксплотейшн B класса». И, раз уж вспомнились кинодеятели, в отличие от тех же Лучио Фульчи или Руджеро Деодато (тяготевших к приключенческим сценариям), Верн в те времена всё таки не смаковал происходящее, иначе бы перед читателями предстали углубленные сцены с поеданием сырого мяса, стекающей по губам крови, и вывороченными наружу кишками. Для автора важнее было показать глубинные причины того, что случилось ; резонанс происходящего... И ещё о спасении. Писатель более мелкого пошиба сочинил бы сцену, как кто-то издали замечает берег и заходится в радостных криках, или бы просто ограничился случайно проходящим судном. Однако, научный ум Верна предлагает решение гораздо лучше -рассказчик окунается в воду и, нахлебавшись воды с размаху, чувствует пресную воду, ибо Амазонка питает собой океан за двадцать миль от берега. Да, здесь вполне может иметь место скепсис — неужто такая изумительная чувствительность сохранилась у пересохшей слизистой этого измождённого мистера Казаллона — но разве не красива сама идея?...

27-го сентября 1869-го года трёхмачтовое судно ливерпульского дома братьев Лерд выходит из Чарлзстауна. Это их третий рейс из Южной Каролины в Англию. На судне товарный груз 1700 кип хлопчатой бумаги, среди которой покоится и контрабандная посылка пикрата весом в тридцать футов (грамм пикринового пороха производит то же действие, что и 13 грамм пороха обыкновенного..). Очевидно, пожарный надзор дал сбой (если вообще проводился...) — во время рейса начинается возгорание, которое пассажиры ощущают посредством нагрева палубы. А открыть внутренние помещения нельзя — по логике повествователя нарушение герметизации приведёт к еще большему возгоранию. Вообщем, вдаваться в подробности не буду — позади «Саргасское море», где плавал Колумб, впереди — около шестисот миль до Гвианы, хлопок горит, брам-стеньги гнутся, капитан неадекватен. Вот так вот, понимаешь... И что делать? Наконец, бизань-мачта рушится, а впереди образуется базальтовая гряда: 18°5' северной широты, 45°53' западной долготы (помнится, в юности так радовали координаты, щедро приводимые в книжках господином Ж. Верном..)

«Да, батюшка, отвечал Андрей,-это базальтовый окорок почтенных размеров, и если капитан Кэртис будет на это согласен, мы назовем Ham-Rock». (Андрей Летурнер — это хромой юноша, путешествующий с отцом, и чьи диалоги подаются как-то уж чересчур трепетно)...Вообщем, заканчивая завязку: из 28 человек десяток погибает, и на плоту, выступающем фута на два над уровнем моря, сколоченном из бревен и обшивки остается 18 человек. В команде одна дама, мисс Герби, и вероятно, на этом узком и открытом пространстве вопрос физиологических процессов и естественных нужд представлял очевидные неудобства. Но вроде кусок рваной парусины там все таки был, который мог бы, как ширма, подлежать использованию при необходимости. Жюль Верн тактично обо всём этом умалчивает, да и в принципе, в мисс Герби женщину никто будто и не видит, и даже во время бунта она, к счастью, не является мишенью для злодеев, среди которых буйствует активный негр — он направлен на другие задачи. Мисс Герби просто терпеливо переносит мучения, отказываясь и от купания ...

В этой книге Верн в большей степени проявляет себя писателем, а не ученым: все немногие теоретические факты вставлены очень удачно, прямо по тексту (а вовсе не для того, чтоб потянуть страничные интервалы, переписывая справочники). Старинный перевод тоже неплох (гораздо лучше того, что было представлено в книге Майн Рида о Борнео, о которой я говорил в прошлый раз). А оперативность работы тех петербургских издателей выше всяких похвал -новые переводы с французского пеклись со скоростью свежих профитролей из «Le Procope».

Итого: 8.5 из 10.0. Роман-последователь традиций Артура Гордона Пима от По, превзошедший его в натуралистичности. Здесь, как нигде, можно видеть «экстремумы» повествования -кульминационные моменты неразрешимого выбора. «Человек создан для того, чтобы мыслить. В этом заключается все его достоинство и вся его заслуга». (c) Блез Паскаль — Жюль Верн...

P.S. Не могу пройти мимо двух загадок, зашифрованных автором-провидцем в романе. Месье Верн бросает наживку для своих последователей — ничего не сказано, как сложилась судьба пятерых негодяев-паскудников, во главе с совершенно невменяемым экс -капитаном Сайласом-Гэнтли, всю книгу будто пребывающем под воздействием каких-то веществ — одна непонятная начальная смена курса под его руководством чего стоит (сдаётся мне в связи с этим, на его славном хлопковом «Ченслере» была контрабанда из Америки не только одного лишь пикрата...), вероломно бросивших товарищей и устроивших побег на вельботе -единственном оставшемся плавучем средстве. Автор, скорее всего, оставил этот конец для продолжателей (опять же- в традициях По, которого уважал — мы помним, как он сам мастерски использовал в «Ледяном сфинксе» в качестве «ключа» найденную бутылку из его романа...). Будет ли «Ченслер» кем-нибудь дописан? Сомневаюсь, ибо время таких приключений, как сказал бы старец Фура — истекло... И да, второй «ключ» -это послание, которое Летурнеры, отец и сын, оставили в виде надписи на каменном гроте. Действительно ли оно было таким, каким указано в книге? Вспомним другие книги писателя, ведь он часто обращался к письменам, рунам и проч. посланиям, требующим расшифровки...Вероятно, Верн смотрел в будущее, и надеялся, что найдутся подвижники, которые захотят найти грот с его надписью и двинутся в путь по указанным им координатам. «Корабли и капитаны, покорив простор широт, мира даль деля на мили..»(c). В противном случае для чего же мэтр так подробно излагает пребывание экипажа и пассажиров на этой унылой каменной гряде, какой идеей был он тогда охвачен? Ведь особых приключений-то там не было... И пусть даже последователи бы не нашли этой скалы с надписью, появилось бы правдивое объяснение, что она ушла под воду. А может быть и нашли бы...

В любом случае, легенда о путешествии «Ченслера» живёт до сих пор...

Эта повесть (ну или документальный очерк) входит в цикл Н.Н. Животова «Петербургские профили», состоящий из нескольких тематических произведений. В каждом из них писатель Животов перевоплощается (инкогнито!) в какого-нибудь из представителей низкооплачиваемых рабочих профессий — реализуя, тем самым свой интерес и журналистские потребности. В данном расследовании (стоял июнь 1893-го...) Николай Николаевич ездит трое суток по городу, преобразившись в «извощика, бляха № 3216»...«Ко мне, например, подошли две павы со шлейфами и сделали такое приблизительно предложение: — Ты нас катай по Невскому проспекту. Если к нам пристанут кавалеры и мы пересядем к ним в экипаж, то тебе скажем заплатить полтора рубля, будто ты нас из «Аркадии» везёшь...». Да, это мы в рассказах классиков читаем, как к дому к какой-нибудь барыни подъезжает извозчик в красивой повозке, после чего она садится к нему и куда-то с превеликим удовольствием и ветерком направляется. При этом про кучеров или извозчиков, вынужденных круглогодично работать за копейки по шестнадцать часов в сутки, сразу забываем. И вот, Животов, в результате некоего снизошедшего на него озарения, приходит к мысли, что если о великосветском окружении написано предостаточно, то как быть с городской изнанкой — целым потаённым миром, полным грязи, смрада и унижений. Это книга об извозчиках, представлявших, по его выражению, нечто среднее между скотом и человеком, и которые спят вповалку на полу в сапогах, перепачканных в лошадином навозе...

Ну что ж, сочинение выглядит откровенным (хотя и не факт, что автор рассказал действительно всё, что видел) — грошовая выручка, чудовищные условия работы, пренебрежительное отношение, антисанитарные условия и т д. «Извощик так зарос грязью и привык к вони, что он ко всему не чувствителен и не признает ни жары, ни холода, не знает ни простуды, ни заразы; от него все — как горох об стену». Питались они в специально отведенных извозчичьих заведениях, и там же и спали прямо в армяках -чтоб потом не терять времени на переодевания. «Стол оказался накрытым красною скатертью, которая вся залита жиром, а концы засморканы». Почему же даже в приличных домах Целибеева открывались специальные трактиры (вроде «Персии» или «Батума») для извозчиков, где те могли упиться за копейки? Автор отмечает обилие данных заведений в районе Обводного (там было более всего представителей данной профессии) — где не найдешь ни библиотек, ни театров, ни прочих интеллигентных мест досуга, а только трактиры — дескать, культура человека познается по потребностям. Писатель даёт прозаический ответ — в Петербурге трудилось 10 000 извозчиков, нетрудно посчитать выручку для соответствующих заведений, если каждый из них оставит в кабаках хотя бы по 3 рубля в месяц...

И, конечно, автор радует познавательностью и наблюдательностью: «...моются ли извощики? Могу ответить -нет, а только споласкивают утром «морду»... Я познакомился здесь с извощиком, который полгода не был в бане и только раза три в неделю «споласкивается». Грязь на руках и «физии» этого извощика лупилась как корка, а тело, по его словам, «прежде чесалось, а теперечка нету». Но здоровье его богатырское. Он в мороз и жару одинаково может спать на сквозном ветру, ходит в мокрой одежде, есть и пить может что угодно и когда угодно. Пить водку чайным стаканом...».Или: «На «стрелке» , например (Петербургская сторона), недавно ещё был случай пьянства извощиков в виде спорта, причем один извощик, уже пьяный, выпил на пари залпом полштоф водки и тут же умер..» И из его личного опыта: «Относительно «№ 71» замечу, что это заведение очень грязное, даже с извощичьей точки зрения. Чай , который я заказал, оказался каким то настоем из веников с горьким осадком на языке. Это не чай, а что то капорье!»... Как говорится, вывод простой — разве мог потом Животов, насмотревшись на всё это, в насквозь пропитанной непроходящим зловонием одежде, писать о каких-нибудь затерянных мирах в недрах земли, путешествиях во времена короля Артура или о полетах на Луну, испытывая во рту привкус от такого вот «чая»? Потому и направленность творчества писателя очевидна, и названия его книг говорят сами за себя: «Дочь трактирщика», «Разрытая могила», «Живой покойник» и. т.д.

Ну что ж, действительно, «непарадный» Петербург. Я, правда, ожидал чуть больше самостоятельных историй, более разнообразных случаев, как говорится, из первых уст героев повествования — здесь же основной акцент автором сделан на грязи и повальном пьянстве, наблюдаемом со стороны (даже приводится пример, как был вычислен один из извозчиков, чей наниматель то ли скончался в дороге, то ли потерял бумажник с пятью тысячами: новый обладатель этих средств принялся каждый вечер исправно выпивать по бутылке мадеры, и успел истратить таким образом половину найденной суммы, прежде чем его уличили, заподозрив неладное)... Но и это объяснимо — Животов был ограничен во времени, и успел донести только то, что ему бросилось в глаза в первую очередь. Также стоит отметить, что задача, которую он себе поставил, требовала определенного терпения и смелости. Интересно, что через год Животов выпустит книгу «Тайны двух клубов», где он под видом художественного произведения подробно опишет подпольную сеть городских игровых заведений...

Итого — 6.5 из 10.0. Очерк Животова рассказывает о Петербурге (и о городской «географии») больше, чем десятки книг художественной литературы, написанных его более амбициозными современниками.

Чем мне нравится словарь «Брокгауз и Ефрон» -так это взвешенным и благоразумным подходом к оценке творчества тех своих давних современников — авторов художественной литературы. Удостоился этой чести и Adolphe Belot (как только не писали его фамилию в старых переводах — кроме простецкого Бело — встречалось и почти «цыганское» Бэло, и «ирландское» Белло...) — некогда известный автор приключенческих, социальных, криминальных, и ... даже нескольких фантастических произведений о затерянных черных цивилизациях. Вот, что было написано про этого креольского выходца из Гваделупы: «франц. драматический писатель и романист, род. в 1829 г. в Пуант-а-Питре, на острове Гваделупе; по приезде во Францию занялся изучением права и сделался адвокатом в Нанси... Б. принадлежат многие томы повестей и несколько больших фельетонных романов порнографического пошиба, из которых многие переведены на русский язык: «Огненная женщина», «Девица Жиро — моя супруга» и др.»... Отлично сказано -кратко и ёмко обрисован весь творческий путь писателя!

Конечно же, уважаемые составители словаря вновь оказались совершенно правы — я вполне готов разделить их праведное негодование и возмутиться вместе с ними за компанию (иначе будет невежливо), ибо книга начинается со сцены, где два серьезных господина украдкой наблюдают за плаванием красавицы-купальщицы в пулигеновских водах, все ключевые элементы одежды которой, включая юбки и платья... остаются брошенными на берегу. Другое дело, что в темноте им толком всё равно ничего разглядеть не удаётся, но разве это извиняет их, где это видано, такое поведение?... Кстати, здесь же приводится довольно неочевидное сравнение с миром фантастической литературы (имеется ввиду огненный свет, распространяющийся вокруг тела бесстыжей купальщицы): «-Слышали ли вы когда-либо о фосфорическом свете моря? — Конечно, я даже читал некоторые сочинения, в которых говорится об этом странном явлении природы. Катрфаж, например, Беккерель, упоминают об этом; также -Верн в своем сочинении «Восемьдесят тысяч верст под водою». (По поводу названия книги Верна — все претензии к уважаемому переводчику...). А ход действительно необычный — ведь многие, наверное, привыкли, что книги современников Бело начинались с каких-нибудь светских встреч, мероприятий, пышных торжеств и т д. — во времена, когда и с непокрытой головой-то неприлично было появляться, а тут такое вот...

Август 186x-го года. Люсьен д'Обье, молодой прокурор из Нанта, приезжает на воды Сен-Назара с матерью. Жрецу Фемиды можно только позавидовать — родительница подбирает ему невесту на загляденье — хорошенькую m-lle Риу из воспитанной порядочной семьи. Казалось бы, что тебе ещё надо — так и женись, хороняка. Но вот, жениться Люсьен не хочет. К тому же внимание его привлекает Огненная Женщина. Правда, отец Дианы, парижский изобретатель Берар, прочит в мужья ей старого чахоточного г-на Сэри (ещё бы -ведь архимедов винт доделать-то надо -а деньги где взять?...). Дальше — больше. «Отдаленное место, которое девица Берар выбрала для купанья, странность одеяния и вольность разговора, неприятно поражали некоторых из них...». Следует еще более возмутительная сцена — д' Обье подглядывает за Огненной женщиной из-за стенки для переодеваний купальщиков. «Его мучила лихорадка неизвестного, и он серьезно размышлял о том, что он вылечится, избавится от нее, как скоро он удовлетворит своей настоятельной потребности, -увидать и ознакомиться с тем, что ему хотелось видеть и знать...». Вот каков молодец, и даже не посовестился ведь! Но зато желания у него здоровые, что ныне встречается отнюдь не всегда и не у всех т.н. актуальных современных «авторов художественных и научно-популярных книг»... Вскоре Диана использует одно средство из судебной практики д'Обье, чтобы завершить брак со своим стариком, после чего она становится единственной владелицей замка...

Что же запомнилось в этой книге, при выпуске которой те давние печатники сполна воспользовались издательской свободой, нежданно-негаданно полученной от Александра II...Высокодобротный стиль Бело — застрявший где-то посредине между серьезным бытописателем и беллетристом — такой, действительно, мог писать что угодно без стремления к плагиату. Резкая концовка — капкан для расслабленного читателя — и предупреждение для любителей криминальных историй — весь концентрат автор приберег на финал. У мужа есть любовница, которую он любит, и жена, которую он не любит. У прекрасной половины всё наоборот — нелюбимый любовник и муж, с которым она хочет быть навсегда. В каком сочетании эта четверка, волею судеб оказавшаяся под одной крышей, доживёт к окончанию последней главы? Не хочу сказать, что финал так уж ошеломляет, но то, что он запоминается и требует минутного осмысления — это точно...

7.5 из 10.0. Месье Адольфъ Бэло, сидя в роскошном кресле замка Совиньер, поднимает дымящееся дуло револьвера вверх. Во дворе замка всё зашевелилось, замелькали огни, залаяли проснувшиеся собаки. В соседней комнате слышатся крики ужаса и отчаяния несчастной женщины...

»...самые то ужасы, которые происходили в былое, доброе, старое время, они почему-то забыты. Не забыты они лишь одним столетним стариком Сафронычем, который имея еще бодрую силу и закаленный дух живет в настоящее время на одной из окраин Петербурга в убогой, дешевой квартире... « (c) Анонимный Автор, 1910.

Фирменный образец маргинального петербургского дореволюционного хоррора. Суть истории — рассказ о самой натуральной (предположительно!) камере пыток, некогда якобы организованной хозяином «Красного кабачка» на Петергофском тракте, за Нарвской заставой. Автор «шедевра» предпочел остаться неизвестным, но в выходных данных указано — рассказ отпечатан в 1910-м году книгоиздателем Максимовым. Вот некоторые перлы из него (в ряде случаев для нижеследующих цитат исправлена орфография — количество ошибок в оригинальном тексте не менее кошмарно, чем само содержание):

«Когда он бывает под «мухой» (навеселе), он очень любит рассказывать о старом Петербурге, о прошлом...»

«Там круглые сутки происходил такой разгул, только стенки дрожали, да потолки с полами ходили ходуном»

«Навещая часто этот кабачок, я хотя и предчувствовал что-то в нем недоброе, но допытаться, дознаться я не мог, да и никак было не доступно, невозможно...»

»...она свою злобу старалась заглушить вином и очутившись в пьяном угаре, она попала в лапы этого кровопийцы-хозяина армянина. Вперед он ею сам побаловался, а затем уже препроводил в то самое тайное помещение, во внутрь двора...»

Несмотря на некоторую «лубочность», сюжет отчасти напоминает творение тех лет одного британского писателя — того, где речь шла о «железной деве». Но все таки рассказ немного странный, и вот почему. Если бы автор хотел действительно устрашить публику, он мог бы использовать еще более дешёвые трюки и приемы -но здесь то по сути ничего не происходит. Рассказчик и его новая подруга Поля просто видят, скажем так, нечто, и находят выход на улицу. Гнездышко грача как бы символизирует свободу. И второе, отчего может стать не по себе -простота с которой старый Сафроныч описывает злодеяния — захотят девушку в рабство упечь, и...никакой управы на хозяина кабачка нету....

Ну и напоследок, самое интересное. Ресторан с таким названием известен (и вероятно — до сих пор), и вот, что о нем писал не кто-нибудь, а Михаил Юрьевич Лермонтов — в 1836-м году:

//Там есть трактир… и он от века

Зовется Красным Кабачком ,

И там – для блага человека

Построен сумасшедших дом,

И там приют себе смиренный

Танцорка юная нашла.

Краса и честь балетной сцены,

На содержании была:

N. N., помещик из Казани,

Богатый волжский старожил,

Без волокитства, без признаний

Ее невинности лишил...//

Итого: как говорится, комментарии излишни -ведь что то общее есть в содержании поэмы классика с этой дешёвой историей, остаётся лишь задуматься — рассказчику еще повезло, что его когда-то выслушали, а сколько других таинственных сказаний от таких же «Сафронычей» из «убогих, дешёвых квартир на окраинах» погребены и остались неизвестными для публики. Настоящий экспонат из прошлого.

準急ながら (~ «Полуэкспресс «Нагара») -еще одна вещь Аюкавы из далёких 60-х. Да, приемы повторяются и вроде бы ничего нового не приносят — повествование льётся подобно безостановочной пульсации рок-ритмов тех же шестидесятых — не менее девяноста ударов в минуту: в чудовищно плотном тексте ни одного ухода в сторону или пустых разглагольствований, каждый абзац содержит информацию, которую необходимо принимать к сведению, чтобы не потерять связующую нить всей истории. Венцом является последняя четверть романа, когда, наконец, после тщетных усилий коллег, появляется несгибаемый инспектор и вступает в неравную борьбу со Временем -борьбу, которая является символом его одиночества, и в очередной раз пытается доказать невозможное: версии, прокручиваемые одна за другой, делают честь его интеллекту. Как тут не вспомнить мудрую загадку о Времени, которую пыталось разгадать одно странное существо из иного мира: «Пожирает всё: птиц, зверей, деревья, цветы; грызет железо, кусает сталь; размалывает в муку твердые камни; убивает королей...» (А.А. Грузберг © — респект ! ). Ведь всё так и есть: убивает — не то слово...

... У полиции всего две нити: расследуется двойное убийство брата и сестры из Карасуямы, префектура Точиги, всю жизнь вынужденных скрывать свое родство. Случайная статья журналиста выводит наружу информацию, способную поднять на свет божий темную историю с убийством многолетней давности. Дело в том, что когда-то давно сестра лжесвидетельствовала в пользу брата, из-за чего в тюрьму отправился невинный человек, где и скончался от пневмонии. Конечно, можно, возразить: шестнадцать лет срок приличный, даже выплыви всё наружу, захочет ли кто мстить? У того невинно осуждённого остался сын, а у убитого дочь. Но люди разные бывают, для кого-то и данный временной отрезок не имеет абсолютно никакого значения -и шестнадцать лет было будто вчера...

Отмечу линию со вторым алиби. (Это как раз один из тех двух подозреваемых, родственников участников давней истории -врач офтальмолог). Помощник Оницуры Таннер прибывает на допрос и видит у доктора забинтованной правый палец руки. Ну всё, думает, значит, специально травмировался (а он как раз думал взять образец почерка). После опроса Таннер решает проследить за свидетелем -тот садится на паром и спешно направляется на встречу с какой-то бабой. Детектив уверен, здесь явно нечисто- видать сговориться хотят. Однако, показательно с точки зрения совпадений- глазной лекарь всего лишь хотел сделать своей женщине предложение: благодаря сегодняшней новости он узнал, что не является сыном убийцы, и с его плеч спал психологический груз...

Что касается центральной загадки — конечно же, она вновь посвящена фактору времени: каким образом человек сумел переместиться в пространстве на значительное расстояние быстрее любого из доступных технических средств передвижения. Все уверены -вот эта женщина и мстила за убитого отца Ивасаки, разработав хитроумный план и перепоручив исполнение задачи мужу: тот провожает её с токийского вокзала на поезд, отправляющийся в 2:56 пополудни. Она работает в редакции и едет по служебным вопросам. Но при этом, потенциальный убийца, проводив супругу, даже если он садится на ближайший синкансен до Нагои -все равно не успевает добраться в условленный час в Инуяму. Очевидно, он каким то образом уехал раньше. Но как? Ведь хитроумный убийца предоставляет полиции доказательство -пленку из двадцати кадров идущих подряд: вечеринку с друзьями накануне, потом фото железнодорожных путей, часы над головой и, наконец, тот самый полуэкспресс « Нагара». Приводится ещё и такой факт -накануне он сбривает бороду и усы (что подтвердит цирюльник из парикмахерской «Обама»), и на фото он везде без растительности. Сделать снимки фото позже тоже не выйдет: «Нагара» ходил как раз до 6-го сентября...

... Сентябрь 1966-го года. Знаменитый писатель только что довольствовался скудным ужином -были поданы пельмени киби, варёный омар, тофу и соления синко. С некоторым раздражением он смотрел на стоящую в углу стола куклу в виде енотовидной собаки, держащую в лапках токкури -маленькую чашку для сакэ, и раздумывал, чем успокоить желудок после приема острой пищи...Из динамиков двухполосных акустических систем EAB-1204, отделанных коричневым шпоном — разработка новой фирмы «Technics», доносились звуки какой-то популярной современной мелодии. Играла недавно выпущенная пластинка «Runaway» британской штамповки, приобретенная знаменитым писателем на сдачу — в довесок к комплекту LP классической музыки — в магазине подержанных товаров Канда. «Чортъ возьми! Рок 'н'ролл бывает полезен для усталых мозгов только в умеренных дозах -пусть я ещё слишком молод, чтоб умирать, но уже слишком стар для него.... Да и кто таков этот Шеннон? За быстрым взлетом неминуемо и скорое падение ...». Аюкава-сан задумался. « У меня тоже появится беглец. Оницура на сей раз превзойдет себя. Вдумаемся -если некто планирует убийство с прикрытием фотографического алиби, довольствуется ли он только одной серией снимков, как делают в дешёвых романах в мягкой обложке? А если что случится с камерой, дефект пленки, затвора и проч.? В таком случае необходимо сделать как минимум две серии снимков. И после проявки второй плёнки, в другом магазине, хозяин случайно оставит себе копию с негатива. Важно прийти к этому выводу, догадаться зайти в подходящий магазин и спросить об этом...».

Молчаливая женщина в темно-красном хаори с мелкими узорами хиримен принесла с кухни стакан холодного ячменного чая. Слегка поклонившись, она поставила поднос, после чего быстро и беззвучно удалилась обратно. Аюкава-сан отхлебнул глоток... «А теперь представим, что на второй, уцелевшей пленке, осталось нечто на снимке. Да, он похож как две капли воды на предыдущий снимок, но как насчёт уголка грязной коробки из-под бенто-ланча в купе, попавшей в кадр сквозь просвет в окне? Вроде мелочь, но догадливый человек поймет, что это фотография прибывающего поезда, ибо отправляющийся поезд всегда идеально чист...»

Итого. 7.5 из 10.0. Интересна мысль, что человеческий глаз не обманешь -и фотография с фотографии (для фальсификации последовательности кадров) это все равно как «подложить чучело вместо тигра из зоопарка». Но высказывается предположение, что будущая техника позволит это делать...Ну а в целом — автору удалось в полной мере отработать свой индивидуальный стиль, что немаловажно, ибо в любом жанре предостаточно проходного материала, где порой невозможно отличить одного автора от другого.

Да, вот были некогда тиражи в полторы тысячи экземпляров -и считались большими тиражами. Это я не применительно к сравнению с современным книгоизданием, а с исторической т.зр. К тому, что иной раз видишь в сети заметки -дескать, до 19**- го года не было у нас одного жанра, другого, третьего и т.д. А появилось всё тогда только, когда... (и далее, как правило, следуют несколько известных имён -фамилий, удобных для позиции рассуждающего...). Так вот, возвращаясь к началу — написано-то всего в избытке, просто круг заинтересованной аудитории в разы меньше был, и многие имена с тех давних пор остались известны лишь единицам.

«Бубновый король» (1890)- ещё одно подтверждение того, по чьим стопам пошла писательница Назарьева: явно ощущается, что она — ученица и горячая поклонница автора «Преступления и наказания». Её не прельщали ни экзотические путешествия в Южные моря, ни отравленные стрелы с ядовитыми порошками, вызывающие сумасшествие и вытолченные из заморских растений; оставляли её равнодушной и танцы мускулистых чернокожих туземцев у костра; также не найдется в её книгах и сцен эротического характера, равно как нет там и колдовских оккультных обрядов: всё перечисленное тогда уже было у других, но писательница играла по своим правилам — зачем это, если жизненных хитросплетений в маленьком городке где все друг друга знают и так хватает с лихвой. Мелодраматические начало, не предвещавшее бури, и вот на тебе -на 36-й странице Капитолина Валериановна будто говорит читателю — берите труп, ещё тепленький, только что разговаривавший со страниц книги...

«Какие чудные цветы! — воскликнула девушка подходя к тропическим растениям любуясь и гладя рукою пышные зелёные листья высокой пальмы.-Как это красиво! Мне ужасно нравится, когда в комнатах держат цветы...». Вообщем, Андрей Николаевич Бочарников, видный барин Зареченья, что в городке Свияжск, разлюбил одну женщину, которая, став вдовой, думала прекратить досужие сплетни, в надежде, что теперь богатый любовник превратится в ее нового мужа. Юлия Николаевна приходит к нему в поместье, видит, что планы барина разнятся с ее собственными, и начинает вдруг оскорблять его сестру, горбунью Глафиру. Андрей Николаевич всё терпел-терпел, а этого не смог выдержать -сорвался в эмоции и поддушил обидчицу, что и спровоцировало дальнейшую реакцию слабого организма... И что же впереди? Разновидность известного жанра, когда убийца известен с самого начала, а дальнейшее действие будет состоять в его искусном изобличении (с влиянием «достоевщины») -что, как мы знаем, может также составлять немалую интригу. Похоже, но всё-таки не совсем так. Здесь ситуация, когда убийца «поневоле», и сам не прилагает усилий для сокрытия деяния — за него это делают другие. Кстати, «домашний» доктор, друг семьи, помогающий вывезти труп с места преступления (аж в Бельцы!) -дабы избавить брата и сестру от нежелательной огласки -прием, которым писательница уже пользовалась в другой книге. Разница только в том, что в прошлый раз доктор действовал соответствующим образом из личных побуждений, а здесь — из-за обещанного вознаграждения. Что ж, у каждого автора были свои коронные приемы — у Назарьевой, видно, какой-то зуб на врачей имелся...

Добавить ещё стоит, что у дочери Степана Петровича Климова, богатого помещика, торжественное событие -дочь, только что вышедшая из института должна впервые появиться на балу. Всё впереди у Леночки, и уж больно ей услужливый и добрый Андрей Николаевич понравился, да и батюшку он устраивает. Но вот незадача, в женихи ей рвется некий, неизвестно откуда взявшийся в Свияжске молодой человек по фамилии Ульянский (что уже настораживает!). Ну а для невольного преступника важно побороть муки совести, чтобы заново начать полноценную жизнь -поэтому вынужден Андрей Николаевич прервать симпатию к Леночке. Иначе он не может. И как сердцу обиду пережить? И вот, погоревав, Елена Степановна сгоряча даёт заезжему проходимцу... согласие на тайный брак даёт! (Сумасбродка -супротив отцовской воли, наперекор, пойти хочет...).

Что же в итоге. Название книги вновь несет неоднозначность -об азартных играх речи не идёт, а переносное значение не совсем ясно. Несколько сюжетных линий будто обрываются — писательница так и не даёт толкования, куда пропал кучер после убийства Каморской, и почему горбунья Глафира Николаевна решает вдруг злостно навредить счастью брата, солгав Леночке, что он везёт другую невесту. Линия в Бельцах тоже затухает едва начавшись — никто не стремится выяснить, каким образом там очутился труп. Трудно объяснить и невероятное везение Андрея Николаевича, случайно подбирающего в Петербурге на дороге женщину, имеющую непосредственное отношение к тёмному прошлому его соперника...С другой стороны, а где сказано, что писательница вообще обязана кому-то всё разжевывать и пояснять? Автор, как художница, рисует общую картину, а отдельные штрихи — не её забота. Зато стоит отдать должное людской психологии — характеры изображены доходчиво, со всеми вытекающими слабостями. Поэтому Капитолина Валериановна не глядя, как фокусница, достает из потёртой колоды карт бубнового короля и бросает на стол со словами: только попробуйте сказать, что от моей книги легко оторваться!.. Думаю, что сам месье Жорж Сименон не отказался бы прочесть книгу Назарьевой (при условии, если бы знал о ее существовании).

Действие романа Арсена Гуссе с вычурным (и, несмотря на жесткую метафору — поэтичным) названием — «Полны руки роз, золота и крови» относится к 186x-му году. «Эта история покажется вам странною, но это говорит сама истина»... Автор — друган Теофиля Готье, сочинивший множество романов, о степени известности которых сложно рассуждать в наше время. Но когда-то он выходил у издательницы Елизаветы Ахматовой, которая вполне успешно справилась со всеми речевыми оборотами Гуссе, изобилующими устойчивыми фразеологизмами («...плотная телом, как фигуры Рубенса...») и отсылками к истории.

Несмотря на мелодраматический и ажурный характер повествования, роман содержит несколько вливаний потустороннего свойства — здесь и сбывшиеся предсказания, и видения, и даже небольшое участие медиума Юма (реально существовавший ясновидец, дружный с европейскими монархами — и с Александром II в т.ч.). Считать ли всё это мистическим элементом, или порождением больной головы главного героя? Всё на усмотрение читателя, ибо на одной из страниц г.Гуссе даёт прозрачный намёк: «Гете и Байрон говорили, что они не ясно различают живые лица от воображаемых, создания природы от собственной поэзии..». И, наверное, стоит расшифровать название. Оно как раз таки является отображением расстроенного рассудка героя (при условии, если отметать иные толкования): сначала, на начальном этапе бурной молодости он встречает юную, цветущую деву, срывающую розы; потом — её же в образе вакханки, бросающей золотые монеты; и, наконец, под финал -некогда прекрасное видение предстает пред ним в образе измученной проститутки с Итальянского бульвара с окровавленным кинжалом... Да, вот такая она была романтическая эпоха, что сказать...

Жорж де Кенуа, сын скромного чиновника из Суассона, начинает засматриваться на дочь владетеля Марживальского замка — Валентину. Его даже не смущает зловещее предсказание придворной дамы, знавшей секреты Дебароля — та сообщает, что Жорж помрёт насильственной смертью * — от гильотины (равно, как и его брат Пьер). Разумеется, раз такое сказано — оно и произойдет, иначе какое сложится доверие к автору в противном случае?

«Десять часов в деревне все равно что полночь в Париже». Поскольку де Кенуа беден, ему приходится довольствоваться ролью любовника Валентины, а замуж она выходит за состоятельного графа де Ксентрайля. «...один продает вам недорого стыд вашего врага, другой продаст вам подороже милости известной женщины». Вообщем, Гуссе покажет в чем разница — между «любить только сердцем и душой», и тем, что приходит с этими душевными порывами со временем. Отмечу и появление так называемого «парижского господина». В одном из романов Дж. Д. Карра, тяготевшего к Франции в молодые годы, также упоминался этот товарищ...

* впечатляет приведенный автором перечень на полторы страницы (!) — тех знаменитостей, что пали насильственной смертью. По одному этому перечню можно изучить все вехи истории древности. «Гомер умер от голода; Сократ выпил цикуту; Цезарь был убит кинжалом; Алкивиад пронзен стрелами; вся древность наполнена этим. Сарданапал сгорел живым; Анахарсис был задушен; Зенон умер на пытке; Поликрат был распят; Езоп, как Даная, сброшен со скалы; Сафо сама сбросилась... Пирр упал от удара камнем...Архимед убит при осаде Сиракуз; Митридат, как ни приучал себя к яду, тем не менее умер насильственной смертью; Клеопатра приложила аспида к своей прекрасной груди...» и т д. и т.п. список далее внушительный.

Что же в итоге. 6.5 из 10.0. Временами герои раздражают своей возбужденной и чересчур картинной аффектацией, да и с приключенческой точки зрения слабее, чем с философской (правда, я бы не стал чрезмерно преувеличивать значение этой философии). Но в неумении говорить легко о серьезном этого автора упрекнуть нельзя.

По прочтении осталось два вопроса. Почему книга начинается с цитаты, приписанной вдруг Шекспиру («Время делает людей») и почему роман носит название «Голос крови» (понятно, что 1897-й — год «Дракулы», но всё же ..). И то и другое оставляет вопросы...

Инна Орфанова, юная дама, едва достигшая двадцати лет, живёт с родителями на Петербургской стороне. Денежных средств не хватает, экономия заставляет всех троих вести скромный образ жизни. Отцу приходится чинить одежду после каждой стирки. И пусть старики и отговаривают дочь идти в «приживалки», всё же та настаивает на своём: вскоре Инночка прощается с друзьями и родными, жёстко отказывает в любви старому другу, и садится на скорый поезд. Путь она держит в аристократическое имение Ольжино (где-то за Москвой). Привлёк ее холёный, вежливый барин, Дмитрий Жучков — Орфанова принята в гувернантки, и будет заниматься воспитанием племянницы хозяина — десятилетней Наташи, дочери сестры его Елизаветы Алексеевны (для своих, для аристократов — можно просто «Бетси»), потерявшей мужа... Всё в новинку для Инны Порфирьевны, и всё ей очень нравится — и путешествие в купе поезда с билетом за двадцать семь рублей четыре копейки, и виды Москвы, и умненькая девочка, с которой ей предстоит заниматься, и, наконец, и сам обходительный барин Дмитрий Алексеевич... Даже относится он к ней, почему-то не так, как к гувернантке, а будто бы с особым, пристрастным вниманием. Однако, сестра Дмитрия Алексеевича недоумевает — не может же её брат воспылать страстью к жалкой прислужнице?...

Остроту роману добавляют два фактора — сосед по усадьбе, Ржевский, оказывается старым знакомым отца Инны — с которым у того давние счёты из-за каких-то тёрок (суть конфликта автор, увы, не поясняет). И, несмотря на разницу в социальном статусе и в возрасте, Ржевский проявляет некоторое внимание к Орфановой. Ну а второй момент — барин то наш, оказывается, женат — просто разъехался спустя месяц брака со второсортной актрисой провинциальной сцены -Лелечкой Шторх. Разумеется, эта девушка, страстно любящая деньги, еще появится в настоящей истории. Но актриса она достойная — однажды симулировала попытку суицида, измазав губы фосфором от спичек (вот он, криминальный репортерский опыт Капитолины Валериановны в действии — такое просто так не придумаешь...).

Но, видимо, не зря я в прошлый раз назвал Назарьеву «гранд дамой петербургского детектива» — даже в мелодраматическом сюжете с любовными признаниями во время поездок в шарабане у неё образуется загадочное преступление (пусть и кратковременное). Причем, вот что странно — покушение на убийство происходит в усадьбе на хозяина, от которого только что ушла женщина — по идее, напротив, сопернику должен мстить он, а не наоборот. Но это, конечно, при условии, что здесь вообще «cherchez la femme». И откуда пистолет взялся в доме? Наконец, почему у Инны Порфирьевны обломаны ногти в кровь и сверток с деньгами ее нанимателя?... На самом деле, ход писательницы интересен в том смысле, что очень часто в т.н. классических детективах убийцей непременно оказывается кто-то из близкого округа, тот, кто постоянно был на глазах у читателя. Здесь же писательница опровергнет этот нелепый и вздорный тезис, убедительно доказывая, что подобные сюжетные ходы — плод авторского воображения тех, кто никогда не сталкивался с реальными случаями в жизни -вроде сытых и благополучных коллег авторши из столиц Старого Света, сочиняющих подобные опусы от безделья или ради развлечения немудреной публики. В варианте Назарьевой совсем необязательно, чтоб преступнику до его появления уделялось сколько-нибудь значимое внимание на страницах книги... И , принимая во внимание вышесказанное, на сей раз необходимо отметить вклад Капитолины Валериановны в так называемый «герметичный», или камерный детектив, когда преступление совершается в загородном доме, в знакомой всем обстановке, и с ограниченным числом действующих лиц...

Капитолина Валериановна очень часто использует в тексте слова «раба» и «рабыня». То друзья Инны осуждают ее стремление к «рабской зависимости быть приживалкой в доме людей, неизвестно какими путями нажившимися», то сама Инна заявляет ухажеру: «Я буду вашей рабой»...Всё это, конечно, проецируется из глубин души самой писательницы, от её отношения к мужчинам, к которым она питает искреннюю благосклонность. Вот, например, окончания ее писем к Фёдору Михайловичу (никогда не цитирую сторонние сайты, но здесь сделаю исключение — собраны они на ресурсе fedordostoevsky.ru) : « Прощайте, пусть не слабеют Ваши чудные силы и пусть они будят наше спящее, мертвое общество! Можно мне еще когда-нибудь напи­сать к Вам? скажите да! Глубоко, рабски Вас ува­жающая К.Назарьева».», или: «С глубоким священным уважением остаюсь Ваша, милостивый государь, покорнейшая слу­га К.Назарьева»; и, наконец, краеугольный камень творческого наследия -мастерство которого пыталась перенести в криминальный жанр Назарьева «...если когда-нибудь судьба столкнет нас, если мне удастся пожать руку человека, написавшего «Преступление и наказание» и «Кроткую», то я буду самым счастливым человеком...». А вы говорите, Конан Дойль... Да Капитолина Валериановна его ни в грош не ставила...

Что же в итоге. В целом, написано хорошо, ровно — и в этом одновременно и плюсы и минусы произведения. Поступки героев хоть и характерны, но предугадать их не всегда возможно. И, главное, наверняка найдется чья-нибудь судьба, один в один повторяющая то, что рассказала здесь Капитолина Валериановна. В этом нет никаких сомнений.

«Название для этой длинной истории предложила моя тогдашняя жена. Как обычно, я долго думал над данным вопросом, а она наблюдала за моими муками со стороны. И тогда она сказала: «Почему бы тебе просто не выбрать: «Отправитель неизвестен?..»

Это слова автора из послесловия к роману 宛先不明 (aka «Blind Letter»). Книга вошла в серию из девяти томов — разных писателей, и являлась детищем редактора Мацуо из «Гаккен» — подборка посвящена производственной тематике, характерной для послевоенной Японии и начала 60-х (шпионаж, деловые люди, недобросовестная бизнес -конкуренция, проблемы современного мира и.т д.). Аюкава был удручен тем, что продажи оказались плохими — однажды он увидел всю серию со скидкой -она легла на дно в магазине подержанных книг Канда. Если имена остальных восьми авторов сейчас забыты даже на родине, то как раз его роман (замыкающий, 9-й том) вышел удачным — ибо это одна из лучших книг японского короля «нерушимого алиби» и, в некотором роде «фантаста» — его персонажи всегда отчаянно пытаются обмануть Время. Ключевая загадка алиби здесь заключается в следующем: главный подозреваемый предположительно уезжает на вечернем экспрессе из Токио в отдаленное местечко префектуры Акита, куда поезд прибывает на следующее утро, и там он сразу совершает убийство. Однако, детективы заходят в тупик — дело в том, что этот человек утверждает, что в вечер отъезда он отправил письмо одному из участников литературного конкурса....Казалось бы, любой может решить — и что в этом странного? Ну отправил и отправил, что здесь такого? А вот что. Итоги конкурса объявили тем вечером в 21:30, а поскольку в письме подозреваемый сочувствует проигравшему и точно называет победителя, значит, он не мог писать текст ранее времени подведения итогов конкурса, и получается, что на последний экспресс в 19:45 он никак не успевал...Что ж, письмо находят — правда, до адресата оно не дошло из-за ошибки в адресе, но по счастливой случайности осталось в почтовом отделении (срок хранения не превысил три месяца) — отправитель второпях забыл ещё и проставить свой обратный адрес. Штемпель и содержание однозначно подтверждают вышесказанное — автор текста мог составить его только после прослушивания официального сообщения об итогах конкурса. Полиция разводит руками...

... Но придется сказать и пару слов о завязке. В книгопечатном концерне «Рекуе Сёбо» происходит борьба за власть: управляющий директор пытается продвинуть на выгодное место отдела реализации своего свёкра. Для этого с помощью цепочки посредников устраняется конкурент с «живого места» — подставная женщина втягивает его в сексуальный скандал в поезде, и того увольняют после огласки происшествия (ибо неприличное общественное поведение на таких должностях карается незамедлительно!). Озлобленный сотрудник разрабатывает план мести бывшему работодателю — он шлет анонимное письмо старому знакомому из той же среды, «сливая» ему данные о новом издательском проекте — журнале для пожилых — тем самым саботируя перспективный проект, поскольку теперь информация будет передана конкурентам из «Киндай хёронша», дабы они оперативно занялись тем же самым....Но что же выходит? Кацуо Ибуки начинает шантажировать уволенного начальника отдела (каким-то образом он угадывает, кто был отправителем анонимки, несмотря на то, что текст катаканы был написан с помощью линейки!), и завязка принимает плачевный оборот — одним ранним октябрьским утром некий человек, прибывший с вокзала Уэно в парк отдыха Сендзю префектуры Акита, набрасывает удавку на шею бывшего печатника Кацуо Ибуки. Остается разобраться, кто приехал на том поезде, назначил встречу незадачливому шантажисту и обронил золотую запонку от галстука...

Редкий случай — промежуточная полицейская версия (ещё до финального триумфа Оницуры) выглядит не менее красиво, чем основная: как насчёт того, что преступник был в сговоре с получателем, и отправил не одно, а два письма -«a» и «b»? И тот просто переложил послание из «b» в конверт от «a», уничтожив потом письмо «a» и конверт от «b»? Да и труп всего один, но концентрация внимания не спадает до последней страницы (выходит, умеют и так...). Ну и женоненавистнические мотивы автора: вся цепочка начинается именно с подвоха, подстроенной из-за якобы имевших место быть половых домогательств в поезде, кончившихся для главного героя весьма плачевно... И очередное подтверждение того, что ведущий«сыщик» не должен быть в кадре постоянно, а достаточно оставить рутинную работу подмастерьям -инспектор Оницура появляется лишь в последней главе и делает всего пару выводов, но зато каких выводов!...А поднятые здесь проблемы заметны и по сей день — бывали случаи, как после интересного анонса одного отечественного микроиздателя, на скорую руку появлялся альтернативный продукт от «соседнего» книгопродавца...

...Июль 1965-го года. Знаменитый писатель только что перекусил — на ужин были поданы мисо-суп с тофу и грибами фамико; а также цукудани с говядиной и мелкой рыбой, подслащенной белой фасолью и морскими водорослями. Умиротворенный и отдохнувший Аюкава-сан расположился в гостиной, и еще раз поднёс к глазам конверт с письмом из европейской части Старого Света от одного своего знакомого британского музыканта, доставленный сегодня днём почтальоном. «Please, please mister Postman...», -пробормотал он про себя, разворачивая и перечитывая текст на листе бумаги... После ответного обмена любезностями и благодарностью за высланные сувениры, автор письма сообщал Аюкава-сану о предварительной договоренности гастролей его группы с организаторами в Японии в следующем году. Но последнее слово будет за Брайаном...Также он обещал, что несмотря на предстоящий ажиотаж, Аюкаве будет предоставлен VIP- билет на самый первый концерт, 30 июня — для этой цели задействуют журналистку Хосико Румико, которая лично привезет приглашение домой писателю. Письмо заканчивалось словами: «Best wishes, George (H).»

...Знаменитый писатель откинулся в ротанговом кресле и задумался: «Хороший ты парень, Джордж. У тебя большое сердце. И Восток ты понимаешь лучше кого бы то ни было среди своих беспечных западных друзей. Но твое послание натолкнуло меня на одну мысль...». Аюкава-сан еще раз посмотрел на необычный европейский бланк листа.» Именно по тому, как будет сложен лист (пополам по вертикали), а вовсе не по почерку, в письме-анонимке в моей книге, получатель догадается, кто был отправителем, у которого будет характерная манера... Но мой трюк с алиби будет исключителен. Помнит ли кто, что в крупных городах, наподобие Токио или Осаки, на одной улице могут находиться сразу три разных почтовых отделения? Равно как и то, что шорт-лист литературной премии состоит не из семидесяти участников, а только из трех?». Знаменитый писатель сделал добрый глоток из бокала сакэ на подносе, который ему принесла с кухни женщина, облаченная в каппо-ги — белый халат для приготовления пищи. «Мой герой отправит сразу три письма из трех разных отделений... Вот только как лучше сделать — он направит их все к одному из финалистов, сетуя, что победил кто-то из двух оставшихся, а его творение лично он считал лучшим; или наоборот, отправит к трем разным, и каждого поздравит с победой? Хм. Нужно как следует пораскинуть мозгами. Говорят, что и Конфуцию везло не всегда...»

Итого: 8.5 из 10.0 — книга с умными и логичными трюками, по мере объяснения которых получаешь удовлетворение от хода мыслей автора.

Имя писательницы с обложки этой книги неизвестно широкому читательскому кругу — но, как говорится, отдельные рекомендации сделали свое дело... Между тем, Назарьеву можно величать «гранд-дамой» петербургского детектива -настоящий роман несколько раз переиздавался в 1880-е гг и, в принципе, включал в себя компоненты волшебной формулы «невероятного преступления» -той самой «золотой жилы», что будет разрабатываться англоязычными авторами полвека спустя...

У Капитолины Валериановны не было ни преуспевающего мужа археолога, ни средств чтоб отправиться в кругосветное плавание на роскошной яхте или попутешествовать под палящим солнцем Египта и Месопотамии; наконец, не было у неё и друга, который мог бы рассказать ей об экзотических обезьянах-убийцах с острова Борнео. Более того — после развода она и вовсе осталась с четырьмя (!) внебрачными детьми, что и сподвигло ее к литературному творчеству, где она сполна воспользовалась личными познаниями из практики криминального петербургского репортера...

И вот, однажды, вооружившись солидным токсикологическим справочником Е. Пеликана, Капитолина Валериановна садится за стол и пишет свою книгу «Из огня да в полымя», пытаясь при том найти силы не отвлекаться на дела насущные (ну да, у кого-то настольной книгой был справочник железнодорожного расписания, у кого-то — книга кулинарных рецептов, а здесь — совсем другое...). Между тем, завязка романа располагает к читательской заинтересованности. Тем более, вскоре мы узнаем, что означает чудное выражение писательницы «обкормить барина»... Практикующий врач Сергей Николаевич Ворошилов получает срочный ночной вызов от хорошей, близкой знакомой своего друга, Кожухова. Спросонья, он пытается отмахнуться от нежданной работы, но всё же, настойчивость баронессы Корсак оказывает влияние — он одевается, зовет кучера и направляется прямиком в будуар Агнии Павловны, преисполненный богатством и тропическими растениями. По приезду Сергей Николаевич сразу понимает причину тревоги красавицы — ведь Кожухов, её друг интимный, по неизвестной причине внезапно скончался тем вечером прямо у неё в покоях с минимальным количеством одежды на теле. Доктор, будучи человеком добрым, или, может поддаваясь чарам Агнии Павловны, проявляет крайне неосмотрительное решение, дабы избавить молодую женщину от неприятностей перед законным супругом — забирает мертвеца в свою повозку, намереваясь позднее пояснить правосудию, что бедный Кожухов скончался по дороге, пожаловавшись на ухудшение самочувствия...

В дальнейшие подробности вдаваться не буду — конечно же, неправомерный поступок выйдет боком Сергею Николаевичу, исполнившему роль deus ex machina, поскольку следователь Бойчевский установит асфиктическую причину смерти — от отравления цианистым калием, и доктор окажется первым кандидатом в убийцы — как жених сестры покойного, а значит, претендующий на наследство. Есть, правда, еще и брат Кожухова, погрязший в долгах и просроченных векселях, но тот в момент происшествия находился далеко — аж в столице Франции ! («ходим, ходим, по Парижу, по Парижу...») (c). Но в чем же «невероятность» ? Дело в том, что Кожухов не принимал пищи, находясь в гостях баронессы, и посторонние лица к ним не заходили — всё это вполне установленные факты. К тому же, травить любовника в собственном будуаре, когда с минуты на минуту должен вернуться супруг, со стороны баронессы было бы колоссально глупым поступком. Да, у него было слабое здоровье, но каким же образом проклятый яд попал в желудок?...

Будучи «внебрачной дочерью Достоевского» (в литературном смысле, конечно...), Капитолина Валериановна параллельно создает семейную «триаду», раскрывая весьма непростые отношения двух братьев и сестры. Кто из них перед кем виноват? В чем камень преткновения между ними, почему они не смогли существовать дружно — в этом также предстоит разобраться. «Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает»... Да, иногда писательницу слегка «заносит» — особенно в рассуждениях о «рабах Ваала», но видно, что в центре романа образуется четкая составляющая с необъяснимым преступлением.

Что же в итоге. Роман, конечно, небезгрешен по части деталей, а ряд поступков действующих лиц характеризуют их не с лучшей стороны; но показателен в смысле разнообразия творческого механизма авторов тех давних произведений — а финальная разгадка вполне может быть включена в избранную коллекцию отечественного детектива. Думаю, и сам Дэшил Хэмметт наверняка не отказался бы в своё время достать книгу с автографом Назарьевой (при условии если бы знал, где раздобыть)...

«Случай в жизни играет громадную роль, и когда беллетрист приводит удивительные совпадения и встречи, читателю порой кажется невероятным подобное случайное совпадение». И.П. Рапгоф -граф Амори, 1914.

Писательница-феминистка Анастасия Вербицкая чем-то так досадила Ипполиту Павловичу Рапгофу, что он не только дописал без разрешения ее книгу «Ключи счастья» (имевшую некогда шумный успех...), но и сочинил три или четыре собственные книги, безвозмездно наградив свою главную героиню её же фамилией. Но Вербицкой было грех обижаться и дуться на Ипполита Павловича (пусть он на её имени и подзаработал слегка...) — ведь тот создал дополнительную рекламу авторше, да еще и не поскупился на щедрые комплименты в адрес внешности своей «Вербицкой» — в данном художественном произведении у него получилась женщина, роскошная во всех отношениях... Правда, у писательницы могло быть иное, полярное мнение, отнюдь не в пользу талантов Ипполита Павловича, но Рапгоф предусмотрел и это — в приключенческой книге «Новейшие любовные похождения мадам Вербицкой. В погоне за ощущениями» — он, скорее всего, использовал лишь некоторые факты ее биографии (а основное, вероятно, всё-таки домыслил самостоятельно, благо отсутствием фантазии не страдал...). Да и на случай тяжб и разборок мудро назвал героиню «Надей», а не Настей: так что, как говорится, все события и персонажи вымышленны, любое совпадение имен и событий с реальными являются случайностью...

Так что же за такие необыкновенные приключения описал граф Амори (книга вышла под этим известным псевдонимом). Вообще, слово «мадам» носит ироничный характер — так однажды подписала записку Надя («Votre Madame Werbizka»). После пережитых потрясений Надежду Владимировну увозят в Крым родители, где она знакомится с грузинским князем Эристовым и вскоре становится его супругой. Далее, после живописных видов с Белой Скалы, Рапгоф переносит действие в Париж (Гранд-отель с окнами на бульвар Капуцинов!) , а затем и в Петербург, причем не в центральную часть, а в район Лесной и Политехнической академии, и немного на Большую Московскую улицу (респект !) с видом на Свечной переулок, под финал — в Первопрестольную (ресторан «Яр» с венгерскими сестрами Халлас — где в 1915-м году, уже после выхода этой книги, будет буянить и эксгибиционировать Распутин)... Отец Надежды, доктор Владимир Александрович, решает так — нужно ли ему выступать против норм прописной морали? Тем более, что и сам он небезгрешен, и не против приволокнуться за случайной знакомой (а у дочери и отца нет тайн друг от друга). Но, конечно, молодая княгиня чувствует себя в ударе... Пение Карузо в Опере (ого — какие великие люди в кадре...), новые интриги, свидания pied a terre на углу улиц Отвиль и Тетбу и т .д.

Интересно наблюдать в таких старых текстах наличие пословиц и устойчивых выражений, которые не только сохранились до наших дней, но и часто используются без изменений и поныне («только тот не ошибается, кто ничего не делает», «пьяному и море по колено», «на одной неделе семь пятниц», «любовь зла -полюбишь козла» и др.), а также французских («on reviens toujours a ses premiers amours», девиз Помпадур: «apres nons le deluge»).

Конечно, в тексте много скрытых ироничных посланий в адрес героев дней минувших (и хорошо знакомых автору), но зато как все честны друг перед другом. В концовке автор жёстко поддел «бывшего офицера и известного литератора» -эпизод в петербургском ресторане «Вена». С большой вероятностью можно считать, что имелся ввиду Куприн (тем более, что в качестве его увлечения называется дама, чье прозвище совпадает с одной из героинь «Ямы»)....Никто не расшаркивается подолгу, да и желания у всех проявляются здоровые и естественные -что уже само по себе ценно. Одна из подруг Нади всерьез расстраивается, что той не понравился ее супруг, профессор, и изменять с ним та не собирается...

«Покуда твоя ещё. Лёля.» (из прощальной записки девичьей);

»-Надя ещё спит. Достала она себе какой-то дурацкий роман, который привезла из Парижа. Должно быть порнография. Я этого автора знаю. Под прикрытием учёной археологии и древнего бытописания, этот француз описывает лезбиянство, вакханалии и афродитизм. -А по моему он просто пакости пишет, -решила молодая женщина.» (о писателе Пьере Луисе -Рапгоф терпеть не мог конкурентов);

»...но чтобы у меня, на глазах, такая девка, ну или такая дама с ним объяснялась на ты — это уже слишком..» (о причинах ревнивой ссоры, где дело вовсе не в измене);

«Одним словом, диамонт!» (услышано в студенческой курилке);

«Женщина молодая, красивая, муж в отъезде, ну и хочется ей выкинуть коленце» (из дружеских сплетен);

«Теперь только диэта и молодцом будете» (доктор — пациентке после нервного потрясения);

И, наконец, рождение нового яркого таланта: «Она впервые почувствовала влечение написать что-нибудь яркое, типичное, новое...» (о творческом порыве Нади Вербицкой).

Что же в итоге.... Содержание, как говорят, «бульварное», но искрометный, по-настоящему живой стиль Ипполита Павловича подкупает искренностью. Что радует глаз, особенно если перед тем почитать нынешнюю переводную литературу. Уж в чём в чём, а в скучных текстах упрекнуть его или назвать «виршекропателем» никак нельзя. Да и, в конце концов, такие книги — путеводители по местам старого Петербурга. «Хижина Дяди Тома» — кафе за Лесной с отдельным кабинетом на втором этаже. Кто бы мог подумать что там творилось. Однакожъ.... А так — как пел Боб Дилан — времена меняются, поэтому под конец вспомним канувших в лету кумиров, которые во времена графа Амори покоряли публику талантами, пением и танцами (и всё это было вживую и по-настоящему!): «... в эту минуту какая то доморощенная «Дункан», босоножка из самоучек, поражала избранную публику, не столько искусными танцами, сколько великолепным телом...когда наконец она кончила и пластично облокотилась над корзиной цветов, публика разразилась такими громами, каких со времён Зориной и Вари Паниной никто ещё не слыхивал в этой зале...».

Название («Петербургская Нана») отсылает к книге Эмиля Золя (1880), поскольку, кроме созвучия, имеет с ним сходные мотивы и героиню куртизанку. Вместе с тем, роман, как обычно и бывает у Цехановича, пронизан каким-то безысходным, инфернальным фатализмом. Не случайно одна из первых глав называется «Петербургский Мефистофель». Черно-белое, мрачнейшее сюрреалистичное полотно о жизни провинциальной «кокотки». Повествование циклично — в первой главе героиня узнаёт свою судьбу, в последней — предсказанное воплощается. А между ними: каждое новое знакомство героини влечет за собой очередное роковое обстоятельство — всякий раз отнимая по одной жизни.

... В гостинице близ Невского проспекта останавливается приехавшая из глубинки Мария Ивановна Стогова, особа, чьи истинные интересы автор, без долгих прелюдий и церемоний, раскрывает читателю уже в самом начале произведения. Сопровождает ее Пётр Подсолнухин, сын купца -увалень, исполняющий роль прислужника. Во время обеда эту пару подмечает опытный глаз журналиста г. Омлетова — «Мефистофеля», который легко заводит знакомство и предлагает даме свои услуги различного рода, становясь её проводником в мир света, где она в полной мере пользует свои внешние данные. При этом упрекнуть автора в отсутствии деликатности нельзя. «Наденьте, пожалуйста, чулки, -все ещё лёжа сказала ей Стогова, высвобождая из под роскошного одеяла ещё более роскошную ногу...художник нашел бы себе тут благодатную тему для поз и классических контуров, но скромный рассказчик должен, увы, запереть дверь перед носом читателя, потому что из мужчин сюда вход открыт был пока только одному...». Быстрое знакомство с бароном Цимлихом — спортсмэном и биржевым деятелем, оказывается первым звеном в цепочке фаталистических событий..

Часть повествования временно происходит в Париже -на «улице Пети-Тру» и прочих кафе-шантанах. «...Но и в Париже есть наши художники. Ибо «...живописец всегда может не умереть с голоду, а художник и подавно...»

Один из персонажей будто бы предвещает появление книги из будущего Ильфа и Петрова. Это обаятельный плут Петр Галактионович, обладавший умением взять в долг так, что ему никто не мог отказать. Вот что он говорит приезжему в большой город сынку своего давнего знакомого: «Две с половиной тысячи? Дай мне спрятать, потому что города ты не знаешь и плутов тоже, так, чтобы тебя не обирали или не вовлекли в какую-нибудь историю, я деньги эти спрячу у себя и буду выдавать по мере надобности...понимаешь?»... И «купец Полуфунтов» — подобранная фамилия радует...

В этом петербургском «нуаре» автор показал обратную сторону великосветского блеска. Также интересно — читал ли Александр Цеханович рассказ Конан-Дойля «Серебряный»? Наверное мог, поскольку история, изложенная старательным доктором Уотсоном, увидела свет годом раньше. А если нет, то совпадение примечательное. Дело в том, что оба этих произведения роднит роковой удар, нанесенный лошадиным копытом.

Несмотря на приличную библиографию, у Бэзила Коппера наберется не так уж и много внецикловых произведений крупной формы — для их перечисления хватит пальцев одной когтистой шестипалой руки. «The Great White Space» и «The Black Death» — ужасы, а «House of the Wolf», «Necropolis» и «The Curse of the Fleers» — готические детективы. Наконец, что касается «Into the Silence» — это одно из неуловимых наименований в данном списке, и, похоже, роман является единственным заходом Коппера в сферу научной фантастики (с этим произведением связаны термины: «мимикрия», «вторжение», «путешествие в недра земли» и т. д.)...

Уоррен, преуспевающий лондонский фотограф (и геодезист по совместительству), чьи работы засветились в галерее Pall Mall, получает приглашение от профессора Димса поучаствовать в некоем секретном проекте. Он принимает его и приезжает на заброшенную корнуолльскую станцию, близ захолустной деревни Пентар, куда несколько лет назад прилетел внеземной метеорит. Между прочим, Уоррен должен был насторожиться с первых минут пребывания в этом месте — пересекая вечером площадь, ему встречается человек, с которым он был когда-то знаком. Вроде бы ничего необычного, если бы не одно но — преподобный Стритер скончался двадцать лет назад, и фотограф присутствовал на его похоронах... Что же собой представляет база профессора, где предстоит работать Уоррену? Огромный шатер, похожий на террикон, внутри которого вырыта глубокая яма. Гордость профессора — подземный бурильный корабль «Челленджер Три», это его личный «Наутилус». Да, так и есть — совсем скоро команда из восьми человек спустится в недра земли в поисках исчезнувшего Камелота, и, может быть найдет кости Мерлина, Утера Пендрагона, или, как знать самого Артура с его Эскалибуром. (Что-то вроде того, что Камелот — это подземная крепость, 400 лет до н.э затопленная после схода оползня в море вместе с куском скалы, где была заточена, а потому и могла сохраниться в невредимости)...

Научная тематика — не конёк Коппера (он всё-таки не наследник Ж. Верна, хоть и цитирует его...), и дабы не попасть впросак, автор старательно уходит от любых точных технических цифр, касаясь лишь общих описаний (кабели, тросы, опалубка, слои земли, пласты магмы и т д). Неизвестна ни глубина спуска, ни скорость передвижения «Челленджера», ни подземных температур, ничего прочего. Говорится только о том, что перемещение заняло четверо суток. С другой стороны, последующее развитие истории и не подразумевает всех этих подробностей — на уме у автора совсем другое....

Дальнейшее раскрытие сюжета с моей стороны было бы слишком спойлерно, отмечу лишь, что на самом деле слишком многое в этой постановке оказывается ширмой, и некто (а точнее — некоторые) преследовали совсем иные цели — а не те, что были озвучены... Язык романа не сложный -даже рассказы у Коппера выглядят богаче с точки зрения описаний. Но, возможно, я так говорю, подсознательно сравнивая его с другими книгами (непереводными...), прочитанными за последнее время и наполненными витиеватыми оборотами — тогда, конечно, этот автор не будет в выигрыше. И да, роман вышел в начале 80-х, но такое ощущение, что он опоздал лет на шестьдесят — в более раннее время эта книга смотрелась бы намного круче.

И всё-таки однажды сэр Бэзил напомнил о себе, как об авторе книг ужасов. Встреча героя истории с человеком, которого, как ему кажется, он знал когда-то. Равно как ему было известно и о том, что тот человек уже много лет мёртв. Однако, тот уверяет, что то давнее знакомство происходило не с ним, а со старшим братом. Только и всего. Объяснение проще простого...Однако, следует фирменный удар от мастера макабры: «Словно осознав при тусклом свете, что Уоррен пристально смотрит на него, Стритер отодвинулся и натянул перчатки. Этот жест прорвал шлюз в памяти Уоррена. Когда речь идет о мире взрослых, жестокие детали надолго привязываются к детскому воображению.» (Далее Уоррен вспоминает кривую улыбку старого знакомого (словно «риктус лицевых мышц»..), и второе запомнившееся с детства впечатление — у Стритера отсутствовал мизинец по всей длине — будучи оторванным во время катания на санях. И вот, значит... «Сердце Уоррена ёкнуло — он успел хорошо рассмотреть руку хозяина во время рукопожатия. Мизинец правой руки отсутствовал вплоть до того места, где он должен входить в ладонь...». Бррр... И, кстати, попутно небольшое замечание — учитывая специфику существ, о которых пойдет речь далее, исправить этот дефект для них было парой пустяков. Ну да ладно, никто небезгрешен...

Итого: продуманный сюжет позволял автору дать несколько вариантов объяснения происходящего, или вообще уйти в приключенческую область. Но он выбрал, как принято говорить, «мейнстримовый» путь, хотя и вряд ли на выходе получился выдающийся результат.

«Доланская мельница вдруг остановилась. Случилось это в первый раз за целые тридцать лет..». Да, с этих мрачноватых фраз (речь идет о стародавнем обычае, когда вместе с последним вздохом хозяина замирала в тишине и вся окрестность ...) начинается давний роман Каролины Светлы «Крест у ручья». Еще в 1902-м году этот роман издавался под одной обложкой со знаменитым произведением Абрахама Стокера (пусть и приписанным Марии Корелли...). Чем же, кроме территориальной западнославянской близости с трансильванскими равнинами, заслужила чешская бабушка Светла у наших книгоиздателей соседство с «Дракулой» ? Если Стокер по фамилии — «кочегар», то здесь речь пойдет о «мельнике». И достаточно глянуть на обложку- на ней изображена молодая дева, в печали прислонившаяся к огромному кресту — ясно как день, что такой сюжет явно не будет страдать от переизбытка веселья. Отдельное издание 1902-го года открывает предисловие Карла Райса, где он говорит о писательнице, как о женщине «возвышенного ума и сердца», а заканчивает его предположением о том, что «беспристрастный литературный критик, конечно, скажет спустя много лет: «Какая это была великая женщина»...Понятное дело, что Райс не жалел хвалебных слов в адрес коллеги, но зато предисловие дает понимание авторитета этой угрюмой женщины (если смотреть на прилагаемый к книге портрет...) на родине.

Так что же это за «Крест у ручья». Мистики, как таковой в прямом виде здесь наверное и нет (ну или почти нет...), однако, все события будто бы подчинены некой воле — побороть кровь, снять родовое проклятие. Два схожих случая, разделенные годами: брат страстно любит женщину брата, только сначала любовь оная ведёт к кровавому братоубийству, а потом, напротив, один отдаёт жизнь ради счастья другого — точнее, ради его избранницы. И всё это в пределах одного давнего рода. Задумка сильная, и литературная обработка такой схемы требует определенной старательности и психологизма— с чем чешская ведунья, можно сказать, что справилась.

Овдовевшая мельничиха берёт себе на воспитание осиротевшую девочку из соседнего семейства. Зовут ее Евочкой. «И верится мне, что прислал тебя сам покойник». /Однако, зловещий эпитет /... Так уж случилось, что повзрослев, Евочка становится супругой Степана Потоцкого — молодого человека из проклятого семейства. Говорили, что одна из женщин в их роду, Юзя, помешалась с головой и проводила все время у лесного ручья, близ креста, установленного там после братоубийства (один из первых Потоцких застал свою девушку в объятиях младшего брата и вонзил меч в обоих любовников)... Ну так вот, суждено было приемной дочери мельничихи породниться с этим несчастным семейством, и надеть на голову розмариновый венок свадебный...«Каждый сам знает, где у него сапог скрипит». Степан все чаще проводит время в трактирах, находя отдушину в объятиях местной певички, а утешение Евочки составляет один лишь нелюдимый брат по имени Амвросий. А любимым ее времяпрепровождением становятся вечера, проводимые у того самого креста близ ручья, где она отдается слезам. По всему сказанному кажется, что надвигается нечто драматичное — и оно, так и есть...Однако, более запоминается другое — «Там где-то старая мельница крутится-вертится» (c) и всего прочего природного прилагаемого. Цветущая трава-мурава и верба в садах, густые хлеба на полях; времена, когда ходили по горам в праздничных одеждах за папоротником, вечерами зажигались метлы, пропитанные смолой, и девки прыгали через костры, или пускали по ручьям с гор венки, надеясь, что поймают их избранники. Та ещё подзабытая атмосфера, вообщем, которой не достает англоязычным авторам...

Отдельно выделю переводчика с чешского. Такое ощущение, что перевести этот вязкий, иногда певучий язык писательницы, способен был только другой писатель. Да, иногда, попадаются неточности (Яковский на следующей странице превращается в Якубовского, или Евочка становится Эвочкой), но сомневаюсь, что когда-нибудь выйдет новый перевод. И, возвращаясь к началу, коль уж писательнице пришлось породниться с «Дракулой». Если и язык Стокера ныне может показаться архаичным, то что же сказать о книге Каролины Светлой, написанной на треть века ранее? Иногда притомляют и долгие истории, вливаемые ею в ткань сюжета из уст различных персонажей, не имеющие прямого отношения к делу. Но на самом деле, по владению фразами и словосложению эта старица дала бы неплохую фору своему ирландскому коллеге, но тот, правда, отыгрался бы за счёт большей выразительности ужаса. 7.5 из 10.0.

Историческая повесть «Дочь Вильгельма II-го. (Придворный скандал)» с подписью «граф Амори» была напечатана в 1914-м году и с тех пор не переиздавалась. Вряд ли сильно ошибусь, предположив, что Рапгоф взял за основу реальную историю, напечатанную в зарубежной периодике (иностранными языками то он владел отлично и подрабатывал переводчиком). Скорее всего, здесь же он использовал и что-то из собственного опыта преподавания. Возможно, на его выбор повлиял и личный интерес к героине — Виктория-Луиза, дочь Вильгельма II-го, в юные годы и правда выглядела привлекательно (по крайней мере если ориентироваться на изображения, сохранившиеся в сети). Повесть охватывает ранний период жизни принцессы, ещё до ее замужества на герцоге Брауншвейгском....

Так вот, Рапгоф-Амори обладал неутомимой способностью рассказывать о не вполне пристойных вещах так интеллигентно, что его невозможно было заподозрить в пошлости или провокациях... Живописный Потсдамский дворец. Парки, фонтаны, роскошные покои — императорское чудо «простого буржуя» Вильгельма II. Любимица германского монарха подрастает: девушка занимается гимнастикой, верховой ездой, фехтованием. Ее приучают к музыке, наукам и правильному искусству. От книг Ги де Мопассана, и прочих гривуазных сцен, 18-летнюю восприимчивую натуру пока ограждают... И вот, пришло время для принцессы заняться дорогим искусством. Отец приглашает для обучения дочери маститого художника, Артура Граверн-Горста из Мюнхена, картины которого размещались во многих салонах мира. Приступив к занятием, маэстро заявляет, что прежде чем приступать к изображению человека в костюме, принцессе необходимо научиться рисовать обнаженные тела, ибо иначе (по его словам...) у неё не будет анатомического понимания пропорций -но этикет двора, конечно, не позволяет в стенах дворца рисовать с натуры. Как быть? Не нарушая слово, данное отцу ученицы, изобретательный маэстро и здесь находит выход — для начала он предлагает Виктории- Луизе рисовать саму себя с помощью зеркального отражения. Дальнейший диалог просто диво как хорош. Маэстро твердо намерен побороть «буржуазную стыдливость» своей подопечной. «Граверн-Горст подошел вплотную к принцессе и заглянул ей прямо в лицо. — Разрешите мне, как художнику, произвести анализ вашего рисунка./.../ Вы не конфузьтесь, принцесса. Раз навсегда вы должны помнить, что перед вами не мужчина, а товарищ по искусству. С этим товарищем вы как с врачом, как с духовником, как с самой близкой , интимной подругой, можете говорить совершенно искренно, не прикрываясь буржуазными предрассудками./.../Не может быть сомнения в том, что при вашей духовной чистоте и фактическом целомудрии, вы далеки от желания позировать для возбуждения каких либо немых чувств. Вот почему вы можете спокойно выполнять ваши обязанности, не опасаясь каких либо осуждений, даже со стороны тех, которые бы пожелали видеть в обнаженной женщине нечто предосудительное или позорное. Я хотел бы в вас вселить светлую душу художника, я желал бы, чтоб вы прониклись светлым огнем божественного мановения, которое снисходит на творца при одном сознании, что он творит для вечности. Вы понимаете слово вечность, принцесса, вы вникните в глубину этого слова...»

Да уж. Какой язык. Ведь ни слова не выкинешь. Вот что значит урок настоящего мастера «пикапа»...Разве можно заподозрить, что у маэстро на уме какие-то прочие мысли, кроме искусства? При том, обратим внимание, на их разницу в статусе -при грамотном подходе любые задачи по плечу....Ну а графу Амори остаётся лишь поведать о том, как всё как было. Исторической правдоподобности добавляет введение в сюжет статс-дамы Клопшток, «интриганки гогенцоллернского двора», шпионившей на сторону о скандалах в дворе.

Что же в итоге. Сюжет не особо затейливый, показывающий земные увлечения (вопреки навязанной воле свыше..) аристократических особ, но содержащий мастерские диалоги и некую, едва заметную по тексту, меланхолию. А в одном месте есть и намеки на непростые политические взаимоотношения с другой страной (это если говорить о картине, которую бы хотел увидеть отец героини, вместо тех, что рисовала она...). Ну и даже игривые сцены таковыми не выглядят ввиду сдержанной подачи. Беспокойство автора понятно -достаточно вспомнить исторические события второй половины того года.

«Неужели нет никакой надежды, милый папаша?- спросила Елена» (с).

Книгу «В дебрях Борнео» (см. заголовок) я не читал. Решил ознакомиться с переводным романом под названием «Остров Борнео», вышедшим спустя четыре года после англоязычного выпуска, т.е. прижизненного издания для автора — перебравшегося в то время с больной ногой на берега Туманного Альбиона... А стоит ли искать новые издания, пусть даже исправленные и в чём-то дополненные (что, кстати, отнюдь не гарантирует у этих издателей отсутствие появления новых ошибок, да и стоят они сейчас немало...), лишая себя удовольствия увидеть первый, совсем девственный (как заросли Калимантана...) перевод этой книги? Даже с огрехами и архаизмами («однакожъ»...). Так что — «Остров Борнео. Сочинение Майн-Рида. Санкт Петербург. Издание книгопродавцов Колесова и Михина, 1874 г.». Ниже — названия и имена собственные все как в том издании...

И вот, значит, разбилось купеческое судно, путешествующее недалеко от Индейского Архипелага. «Корабль их был застигнут тифоном и затоплен посреди Целебейского моря». До берега добрались только пятеро (шестому еще в воде хищный альбатрос пробивает череп клювом...): Американец (капитан Редвоод), Ирландец, Малайец и двое детей капитана (они, правда, носят немного странные для американских детей имена — Елена и Генрих, ну да ладно...). Как покажут дальнейшие события, 12-летнюю девочку продолжительное путешествие бок о бок со взрослыми мужского пола смущать нисколько не будет. Во-первых, рядом четырнадцатилетний брат, во-вторых — «дети почти всегда менее взрослых чувствуют усталость. Все новое обращает их внимание..». К тому же, чего бояться -«в Борнео нет ни тигров, ни львов, это было известно капитану»... Впереди — дальний путь к английской колонии.

Автору, конечно, виднее, в чем была необходимость для потерпевших крушение сразу тратить запас драгоценных пуль на то, чтоб сбить малопригодные в пищу высоко растущие угольчатые плоды копьевика (впереди намечался целый месяц пешей прогулки)- ведь они с успехом разоряли птичьи гнезда тавона или душили старых туканов. А вот далее при желании в произведении можно усмотреть элементы «фэнтези» («it's our return to fantasy fantasy, fantasy?..» (c): это «панцырная ящерица», которой даже пули не причиняют вреда; это и самопроизвольно катящиеся и прыгающие яйца; и опаснейшее дерево-отравитель, поражающее на расстоянии; и некое существо, способное по рассказам очевидцев «ужасными изгибами истрепать тигра и буйвола». И, наконец, агрессивный восьмифутовый (!) «косматый джентльмен», знакомимся: Красный горилл, он же Мiасъ-Ромби, он же Орангъ-Утангъ. (А ведь именно с коварного острова Борнео матрос из рассказа Эдгара По вывез в Париж орангутана-убийцу. Видно, не зря, не зря Майн Рид водил знакомство с безумцем По...). Или вот ещё, нечто неопознанное: «Шипенье и карканье, которых сначала не могли различить присутствовавшие, выходило из неизвестного предмета, тонкого и движущегося, которого нельзя было ещё определить, животное ли оно, птица или гада...». Удивил и Малайец, на 63-й странице вдруг вытащивший из-под одежды изогнутый «крисс» — и как только он не потерял его, хороняка, во время крушения — и весьма вовремя вытащил, учитывая опасное существо, повисшее на ветвях деревьев...

В книге много познавательных фактов. Прислушаемся к полезному и до сих пор не потерявшему актуальность совету старика Майн Рида — о том, что следует потреблять в пищу: «Из всех питательных веществ в жидком состоянии, молоко занимает первое место, как самая здоровая и питательная пища. Оно сейчас же обращается в кровь, потом в мускулы или в мясо, смотря по требованию организма. Молоко состоит из белковины, клейстера и других веществ, которые находятся в титечной железке, в яице, в семени, в корне или плоде, из которых является новорожденный человек или животное, птица, парящая в воздухе, рыба, плавающая в водах, гадина болотная, или дерево, пускающее в землю свои крепкие могучие корни...». Правда, без знания латыни непонятна следующая фраза (слегка исковерканная): «Они поневоле изменили обеденному порядку, принятому нами и Римлянами, яицы следовали за плодами. Одним словом вместо того, чтобы подать ab ovo ad malum, подали напротив a maio ad ovun.».. А однажды Т.Майн Рид выступил тонким знатоком еще неокрепшей женской души: «Когда Елена увидела брата, спасённого чудом, она лишилась чувств, но несколько брызг свежей воды скоро привели ее в себя...»

Итого: 50 на 50. Старый перевод своеобразен, но текст выглядит упрощенным. Да и книгопродавцы Колесов и Михин не очень хорошо вычитали свою книгу, опечаток хватает — но им простительно, ведь они стремились поскорее открыть новые горизонты читателям... Сюжет развивается однообразно, прерываясь только на естественнонаучные вставки самого Майн Рида (ну не было у него в команде человека, от лица которого можно было бы их воспроизвести, что ж поделать...). Искренне удивлен, что каставеи на обширной территории не встретили ни одного туземца. При желании, конечно, любые несуразности можно списать на год издания, но вот какая штука — известно приличное число произведений тех лет сходной тематики, которые были написаны гораздо круче, поэтому пока без оценки.

Об Александре Цехановиче составители словаря «Брокгауз и Ефрон» отозвались более благосклонно, чем о ряде других авторов сходного творческого направления, отнеся усердных читателей его книг аж к «среднему кругу» (!). Вот еще оттуда же (в устах учёных энциклопедистов следующий пассаж звучит как щедрый комплимент): «Написал длинный ряд романов, повестей, рассказов, носящих следы дарования... Все написанное им носит характер так назыв. бульварных романов, но в знании мелкого быта ему отказать нельзя.».

Да уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить... Настоящий роман вышел книжным изданием в 1898-м году в Петербурге у А.К. Касаткина, и сопровождался надписью на титульном листе: «Невеста-вакханка.(Кровавый туз). Роман из современной Петербургской жизни в двух частях. Посмертное издание с портретом автора»... Что ж, после первых же глав стало ясно -сто двадцать пять лет с выхода книги прошло, а какая, однако зубодробительная вещь выдалась. Донельзя спорный сюжет скрашивает отточенный, остроумный литературный стиль автора — как раз впору для развернутого околодетективного действа, фантастичного и по сути, и по содержанию. Или, точнее, наполненного какой-то чертовщиной, временами фрагментарно напоминающей одно известное произведение из будущего, предстоящий создатель которого в те годы был ещё совсем юн... К тому же там Бездомный, а тут Бесфамильный...*.

О завязке. Повествуя, автор называет по ходу произведения Александра Рощина, «34-летнего мужчину с нервными глазами», не иначе как «мой герой», но при этом в первой же главе описывает происшествие в меняльной лавке на Садовой, которое сразу ставит его на резко отрицательный уровень. «Твоя карта — кровавый туз, — шепнула ведьма». Ого, значит, дело в колдовстве -он сможет любого обыграть в карты, и, как мы понимаем, подобный дар абы кому не достаётся и к добру он не приведёт... Отдыхая на лавочке в Летнем саду и с грустью высматривая экипажи в сторону Крестовского или Новой Деревни («к Фелисьену на завтрак»), неотразимый красавец Рощин знакомится с графиней Ниной Пелициной. Вскоре он понимает, что хоть эта женщина и придерживается легких нравов (да, долгих высокопарных ухаживаний здесь, к счастью, точно не будет...), она выйдет замуж только при наличии значительных денежных средств у своего избранника. Да и мама ее всячески в оном стремлении поддерживает. Что делать Рощину- он игрок, а денег нет, одни лишь золотые часы остались. Найдёт себе задачу попроще или займется чем-нибудь полезным?.. Нет. Только не в этой книге. Он направляется прямиком к знакомой «кокотке», давно влюбленной в него (!), и собирается занять некоторое количество денежных средств в надежде на удачу. Вот так поворот, «герой»- берёт денег у одной любовницы, чтоб произвести впечатление на другую — будущую свою невесту...

Цеханович, не переступая границы цензурности и благоприличия, описывает достаточно «острые» мероприятия. В первую очередь, это игорно-амуреточный притон господина Горчицына, где после полуночи «происходило сборище всех семи смертных грехов». Звездой заведения считалась Клеопатра Петровна (имя — огонь, да..). «Она уверяла, что никакая любовь не может продлиться более трёх дней, хотя иногда и отступала от этого правила, но не очень на далёкий срок» (а ведь почти гениально сказано...). Александр Николаевич и далее использует яркие литературные сравнения: «Одна из женщин, пустивших как оборотный капитал свою красоту... Ее раз подали обнаженную на блюде, увитую гроздьями винограда и гарнированную фруктами. Для кого она позволила проделать это над собой и за какую именно и сумму, остаётся ее тайной...» (Кто бы мог подумать, что и тогда такое бывало...). А какова Нина Валерьяновна, графиня — это ведь она и есть «невеста-вакханка»: «Вакхическое настроение я черпаю из философии, а философию из страстей, обуревающих меня». Искусственные цветы и череп в роскошном будуаре. «Она снова увела Рощина к себе, и что у них там происходило, не наше дело...» (Ух, и ведь даже не намекнул автор, что же они там вытворяли)... «Нина лежала в дезабилье». И потом ещё: «прополаскивание желудка чаем» — тоже весьма полезно...

Роман выделяется не одним только наличием ослепительных дам полусвета. Отдельное слово — колдовская составляющая, ибо для достижения желаемых целей Клеопатра Петровна прибегает к помощи своей родственницы, цыганской ведьмы. «Цыганка с картами...»(с). На этом и строится основная сюжетная линия, а иначе роман Цехановича был бы совсем другим. Здесь же мистификация — будь-то «кровавый туз», обладатель которого все время побеждает в картах, или предвидение событий, придают книге своеобразный оттенок. Шикарны и эпизоды встречи двух Ивановых (полных тёзок), один из которых — «танцовщик Императорских театров», а также побег из четвертого этажа дома творческого художника-алкоголика...

Наконец, не могу пройти мимо напряжённой главы (без сверхъестественной удачи главного героя она бы просто не состоялась). Это так называемая карточная дуэль. Двое играют в ладскнехт (старинная игра с двумя колодами карт, банкомет раскладывает по одной карте направо и налево: один держит банк, другой понтирует). Пятьдесят тысяч против восемнадцати миллионов. Александр Иванович против Семена Соломоновича (кто владеет большей начальной суммой понятно сразу...). Проигравший при свидетелях должен покончить расчеты с жизнью... Вот так. Конечно, можно было догадаться, чем эта дуэль закончится, но не в этом суть... Нет желания домысливать и строить предположения -могло ли быть всё описанное на самом деле, или с чего вдруг две неотразимые женщины с толпами поклонников одновременно воспылали страстью к опустившемуся карточному игроку (что, на самом деле, не менее фантастично, чем цыганские чудеса...), который, к тому же и ведёт себя порой как сумасшедший. Автор не пытается никому ничего доказывать — все главы как на подбор. Эклектичная симметрия рационального и метафизического на жизненном пути Рощина приводит к закономерному итогу.

* Ещё диковинное совпадение — в произведении есть сцена, происходящая в небольшом, но уютном, доме терпимости (где-то за Литейным мостом), которым управляла женщина по имени Анна Марковна. Я сразу вспомнил, что точно также, «Анной Марковной», звали хозяйку аналогичного «пансиона» в «Яме» Куприна (да, странные иной раз штуки выкидывает книжная память...). И, как говорится, меня терзают смутные сомнения -уж не посещали ли в своё время Цеханович и Куприн одно и то же заведение? «Практика – критерий истины» (с).

Итого: 8.5 из 10.0 — предполагаю, что в рейтинге дореволюционных романов, точное определение которых -согласно мнению уважаемых учёных — я привел в первом абзаце данного отзыва, «Невеста-вакханка» занимала место в верхней части списка. И наверняка, кое-кто из сочувствующих, проходя в те годы мимо одного игорного заведения в центре города близ Садовой, мог заглянуть туда и спросить, не работает ли у них красивая женщина по имени Клеопатра Петровна. И, получив очередной отрицательный ответ, слегка кивнуть и со слабой надеждой побрести в следующий трактир унять тоску в сердце... Но уверен -никто из первых читателей этой книги конца позапрошлого века не отважился взять в руки колоду карт сразу после прочтения, и предпочел сделать перерыв на некоторое время — чтобы избежать «кровавого» туза...

»...раз Мария Леопольдовна кем-то увлеклась, то для милого дружка и сережка из ушка».© И.П. Рапгоф — граф Амори, 1916.

Да, это граф Амори, выходец из обеспеченной аристократической семьи, высокообразованный выпускник Санкт-Петербургской консерватории по классу фортепиано, знаток ряда европейских языков (и, вероятно, ещё и японского), а также, по совместительству, некогда популярный автор слегка скабрезных (применительно к ушедшим временам...) бульварных и приключенческих романов...

О существовании повести «Графиня-артистка. Сенсационная быль наших дней» я узнал из статьи Геннадия Исаевича Ульмана, чьё имя хорошо знакомо любителям приключенческой (да и не только) старинной литературы — приложенной как раз к одной из книг в качестве послесловия. Вот выдержка из той самой статьи мэтра:«...Судите по названиям: «История дамских панталон», «Безумные ночи Парижа», «Графиня-артистка. Сенсационная история наших дней». Последнюю мне удалось прочитать, и, на мой взгляд, порнография там и не ночевала. Хотя рассказывается о судьбе графской дочери, которая вынуждена была зарабатывать на жизнь не так, как было положено у аристократов. Графа Амори интересовали , в основном, судьбы женщин и мужчин из высших кругов аристократии, которые иной раз опускались, по понятиям все той же аристократии до унизительного положения и заработков на сцене и вне ее...». К этим словам можно добавить еще строчку из книги «Русские писатели» — из раздела, посвященного Ольге Бебутовой: «Как «сенсационную быль наших дней» рассказывает граф Амори о «графине-артистке» (одноимённый роман, 1916), списанной частично с Бебутовой»... Вот так вот. Поскольку данное произведение удалось прочесть и мне, сомневаюсь, что княгиня Бебутова была бы довольна, узнав о том, прототипом какой героини она выступила у графа Амори. Впрочем, этому автору к заботам не привыкать. По некоторым источникам известна его барная ссора с самим Куприным, где вроде бы дело дошло прямо до рукоприкладства — и закончилась та стычка не в пользу пианиста...

В принципе, прибавить к вышесказанному Геннадием Исаевичем о «Графине Артистке» могу не так уж и много. Это стремительно бегущая история осиротевшей Маруси, воспитанной на хуторе дальней родственницей, и попавшей в шестнадцатилетнем возрасте под влияние 47-летнего пьяницы-сластолюбца. И далее — путь то ли по прямой, то ли по наклонной (смотря как она сама этот путь расценивала) от одного греховодника к другому. Случайный эпизод возле театральной афишы дарит Марусе пропуск на сцену, где она пробует себя артисткой. Большие города, дешевые гостиницы, «одурманивающие ласки», новые ухажёры (правда, каждый раз всё выше и выше по рангу), кратковременное пребывание в психической лечебнице. «Ей не было еще 20 лет, а сколько она уже испытала трагического, унизительного и кошмарного»...

Рапгоф-Амори рисует бытовую картину (иногда то ли с юмором, то ли с издёвкой), наполненную эпизодами из жизни Марии Леопольдовны и её ближайших, скажем так, друзей. «Когда они приехали от Палкина и заняли угловой кабинет, заказали ужин, Пьер Бобо снова проявил тенденцию к непрошенной ласке». Одного из них она после совместного посещения Александринского театра умудряется закатать в настольную скатерть — проявившего чрезмерную ретивость. Действительно, ничего особо непристойного в повести нет (разве что финальная сцена с графом Вороновым выглядит... гм...резковато — если понимать, что вложил в неё автор). И всё это, конечно, устарело — поскольку те персонажи, которые, по замыслу автора, должны были узнать себя в этой книге, давно уже ушли в мир иной...

Ещё забавный артефакт. Раньше существовало слово, даже по тем временам употреблявшееся не часто — «ротонда», означавшее элемент дамской верхней одежды. Не припомню, чтоб встречал его ранее, а сейчас вдруг дважды подряд натолкнулся — да ещё в книгах разных авторов. Причем в случае с Марией Леопольдовной именно на данный предмет, ротонду (а вовсе не на соблазнительную честь девичью..) покусился коварный извозчик на Москве-реке, угрожая артистке экипажным ключом... Как некоторая городская экзотика дореволюционного периода: граф поведал о «салоне эстетов» на Фурштатской улице, и «был еще другой салон, о котором неудобно говорить». Вот. Даже бывалому, прожжёному автору настоящей книги о чем-то неудобно было говорить. Об увлечении спиритизмом рассказывается в главе, где описан сеанс медиумов — на одной из боковых улиц, выходивших на Литейный проспект.

В целом — история бы более-менее органично смотрелась под одной обложкой с другим произведением сердобольного графа Амори о несчастной женской судьбе (о Золотой Ручке). А так -сгодится как повесть о том, о чем стеснялись рассказывать классики из «большой литературы»...

Итого: пока — без оценки. Прошедшее время слишком ничтожно для истории, чтобы сразу ставить цифровую отметку на произведении, глубины которого не постигнуты потомками.

Писатель Николай Николаевич Животов, как я уже однажды отмечал в одном из старых отзывов, заслужил в своё время уничижительную характеристику со стороны составителей словаря «Брокгаузъ и Ефронъ». За неимением альтернатив, их оценка и по сей день расходится в сети по справочным ресурсам. Ни в коем случае не собираясь спорить с почтенными энциклопедистами, добавлю только то, о чём они умолчали- Животов писал не одни лишь романы для «низших слоёв читающей публики», но и, например, работал над биографическими очерками об Иоанне Кронштадтском и Ксении Петербургской. Глубокие страдания, раскаяние, осознание причин жизненных неудач -очевидно, эти вопросы также волновали его, и он переносил их на страницы своих книг...

«Помни, что я не успокоюсь, пока не замучаю тебя до смерти, таков удел всех мужчин, которые пользовались моими ласками...». Ух, какая откровенность, какая красноречивость... Ну что ж, значит, «Разрытая могила». Переизданий этого романа я не видел (да и в справочном издании Георгия Климентиевича Пилиева сведения о нём отсутствуют напрочь...), а между тем, книга отличается весьма забористым сюжетом, и, что крайне неожиданно, в середину повествования встроена очень продолжительная, загадочная сцена на кладбище, наполненная мистическими аллюзиями.

Да и завязка в данном случае такова, что я не пожалею времени для её раскрытия. Описывается семейство почетного гражданина Луки Фёдоровича Парфенова. Жили и плодились они в Песках (петербуржцы, конечно, слышали о существовании данного района — где- то близ Суворовского и Греческого проспектов; да наверное, и не только они -под названием «Пески Петербурга» выходил альбом некогда известного рок-коллектива...). После смерти отца Фёдор увлекается певичкой из «Шато-Флер» на Обуховском проспекте, Лидией Николаевной Никитенко. К сожалению, не слушал Фёдор престарелую мать свою (несмотря на то, что говорила та ему — «она во ста руках уже перебывала на содержании...»), поддался страсти, и вскорости женился на «канатной плясунье». Брак с первых дней выдался неудачным, свободолюбивый характер Лидии сразу вырвался наружу -Фёдору и «лошадиный кнут» не помогал образумить супругу. Попытался он было найти управу над ней, собирая для жены подложные справки в дом умалишенных, но не тут-то было — почуяв неладное, «этуаль» получает ангажемент, и сбегает в «Америку», оставив за собой неприятное послание мужу...Спустя пять лет, по наущению сестры, измотанный тяжкими душевными муками, Парфенов сводит знакомство с молодой прелестницей Еленой Александровной, купеческой дочерью зажиточного господина Буровкина с Калашниковской набережной. Девица была диво как хороша, да настолько, что Фёдор Лукич принялся наводить справки о своей беглой законной супруге, да только вот в качестве агента подрядил он сомнительного типа с Полтавской улицы, который вскоре привел неких свидетелей из «собачьих номеров» -один из них носил кличку «Свистун», подтвердивших факт недавнего захоронения Лидии Николаевны на Митрофаньевском кладбище. Известие это, чего уж там отрицать, чрезвычайно радует Парфенова -ведь путь к сердцу невинной Лёли отныне открыт. Эх, светлый туалет из Парижа, да фактура экспедитора Хрюкера на 1800 франков, «бэль-этаж» великолепного дома на Дворцовой набережной -шиковать они умели тогда от души... Дальнейшую часть завязки раскрывать уже не хорошо, ибо я и так зашёл далековато. Хотя нет, я просто обязан упомянуть продолжительный эпизод, когда Фёдор в компании лакея отправляется ночью вскрывать могилу Лидии Николаевны, дабы подтвердить свои страшные подозрения. («Весь вечер Парфенов пил. За этот вечер он выпил пожалуй больше, чем за всю свою жизнь...»). Николай Николаевич проявил себя в двух последующих главах прямо-таки истинным писателем ужасов — он рисует подробную, атмосферную картину, наполненную, к тому же мистическими (или, как знать) фантастическими видениями. Иначе как объяснить это: доносившиеся звуки пения; фигуры, прозрачные как дым фимиама и... десятки огней, отчетливо видневшихся поодаль (напомню, дело-то было глубокой ночью...). Видят и слышат всё это два человека, а не один, что исключает индивидуальную аберрацию. Поэтому, сдается мне, ох как не прост — совсем не прост был писатель Животов...

Ну а теперь, о том, что более всего запомнилось. Несомненным авторским успехом является описание внезапной встречи лицом к лицу двух жён Фёдора Лукича. Это не сцена, а мечта для любого писателя. Как удачно можно здесь поиграть словом, сколько экспрессии, вдохновения вложить...Представим себе двух горящих красоток (одна, правда, уже на грани, за которой былое очарование вот-вот начнёт увядать и чахнуть, но все равно хороша...). Кроткая и чистая против вульгарной, нахальной... «Поза, в которой сидела с папироской в руке, Никитенко, вызвала отвращение и страх в нежной и щепетильной подруге Федора Лукича...она отлично знала, кто эта отвратительная женщина, но не нашла более подходящего вопроса...»... А как Фёдор Лукич на духах соперницы спалился, да ещё и довел себя до столь скотского состояния, что на ковре уснул? Эх, кто бы мог подумать...

Отдельно отмечу писательское дарование Животова в следующем. Да, он не так глубок (как не буду говорить кто..) , и не претендовал на раскрытие каких-то философских истин или иной великой мудрости. Но вот какая штука — приведу пример. Когда Александр Дмитриевич (тот самый калашниковский купец, отец Лёли...), ведет диалог с Парфеновым, он демонстрирует доброжелательность. Упоминает про дружбу с Парфеновым старшим, выражает почтенное отношение, крайне вежлив и точен в репликах, мол лучшего зятя для дочери и желать не мог бы...Однако, каким-то непонятным образом, прямо чувствуется сквозь строчки, несмотря на весь дружеский лад, что на самом деле Александру Дмитриевич сомневается и не верит Фёдору Лукичу — и все слова, которые он озвучивает вслух это потому, что он должен говорить их в силу сложившихся обстоятельств, соответствующих его деловому и общественному положению. И потом ведь это ощущение подтвердилась. Вот как оно удалось Животову? Отнюдь не каждый так смог бы...

«Я помню, что решающее право выгнать отсюда одну из нас принадлежит нашему мужу и хозяину этой квартиры...». (Слово «нашему» в тексте выделено курсивом). Вот ведь лиходейка...Вообщем, я поставил высокую оценку этому произведению, поскольку развитие сюжета происходит здесь не так, как в обычных «романах». Умело внушить доверие к человеку, наполнив все его деяния добрыми помыслами, и так жёстко (а точнее, жестоко) развенчать его — это надо постараться. Наконец, мотивация Лидии Николаевны, выходит за рамки рассудочности. Что случилось в жизни автора, какая драма произошла (ушел он в сорок два ...), почему он изобразил этот женский образ в столь чудовищных красках, откуда столько горечи — вряд ли уже кто-либо когда-нибудь пояснит. Поэтому, «Разрытая могила» -никак не для любителей добрых книжных развязок.

После «Мальтийского сокола» Дэшила Хэмметта каждый уважающий себя автор детективных романов середины прошлого века считал за непреложную истину написать хотя бы одну книгу, где речь пойдёт о фальшивом произведении искусства известного мастера, например — о картине, или, на худой конец, статуэтке. В романе Аюкавы 砂の城 (~ «Женская нога в дюнах» aka «The Castle of Sand») говорится о художнике, изготовившем полотно кистей «Бракмона». После продажи поддельной работы третьим лицам, творческий порыв выходит авангардисту боком — он подвергается давлению и вымогательству со стороны бывшей пассии, которая была в курсе предмета его рисования...

Корней Иванович Чуковский, давний читатель детектива, однажды метко высказался о королеве «кровавого жанра» Агате Кристи следующим образом: «не следует верить ни одному ее слову, ибо те, кого в первой главе она изображает чуть не ангелами, на последних страницах непременно окажутся — по крайней мере один или два из них — отпетыми мерзавцами.» У Аюкавы в этом смысле всё гораздо проще — ни у кого нет никаких сомнений в том, что именно художник Наката мерзавец и есть, и что это он и заманил бывшую любовницу в прибрежные дюны Тоттори, где и задушил бельевой веревкой...А как поэтично всё начиналось. Прибрежные зоны отдыха, куклы кидзухан, кивающие гостям в стеклянных витринах; джипы и автобусы близ станции; повсюду вокруг лавки, где подают чазуке, такуан и цукудани. Утренние ветряные волны на песке, меж холмов у Японского моря. И вот, в отдалении, среди «паучьих» желтых лилий торчит женская нога в чулке... Бронебойное алиби придумал творец (ключ к нему останется загадкой до самых последних страниц): на ближайшую станцию приходит только один дневной экспресс «Идзумо». Чтобы успеть приехать на нем из Токио, художник Наката должен был выехать накануне, в половине одиннадцатого вечера. Однако, именно в это время он всё еще находился в баре, где выпивал в компании знакомых, и ушел оттуда ровно в ту минуту, когда поезд должен был тронуться. Как же он успел добраться к тому часу, когда его видели в закусочной у дюн Тоттори?...

Вторая линия с алиби также выстроена витиевата — автор идеи придумал подтвердить свое местопребывание в нужном месте 11-го числа тем, что как бы случайно «забыл» сумку с еженедельным журналом, выходящим по средам, в отдаленном кафе (а тогда как раз среда и была...). Стало быть, он находился в указанном месте не ранее указанной даты...

Однако, на сей раз мотивы, придуманные Аюкавой, откровенно скучные — шантаж и убийство шантажиста, работают они как штамп. Он не выступает с осуждениями чьих либо поступков или морализаторской стороной вопроса — автора интересует только каким образом доказать виновность. И ещё, художник по какой-то глупости оставил свою подпись на холсте: «Hakata». Но зовут-то его «Наката». Оказывается, имелись ввиду русские буквы, которыми он почему-то подписывался — сообщается, что любил посещать эмигрантский ресторан «Эхо». Такой вот получился у автора тройной клубок из японского, английского и русского языков...И я уж не говорю о том, что со стороны жертвы соглашаться на встречу в уединенных дюнах было крайне неосмотрительно. Она что, не читала книг и не понимала, что происходит в таких случаях в детективных романах?...

... Ноябрь 1963-го года, последнее воскресенье месяца. Знаменитый писатель расположился в гостиной с бутылкой сакэ чоси и бокалом, намереваясь перебить во рту сладковатый вкус краба мацуба. Рядом с ним, на столике, лежала стопка листов новой рукописи. «Художника-этюдиста можно узнать по тому признаку, что правая рука у него всегда темнее, чем рука левая — ибо в ней он держит палитру. Как замечательно я это придумал», -пробормотал Аюкава-сан...Но последующая мысль никак не могла сформироваться в голове знаменитого писателя. Он взял в руки листок бумаги, на котором были набросаны следующие строчки:

«Однажды рано утром, суровым днём воскресным,

в пылу холодной стужи, пришла ко мне она —

С крупицами снежинок на чёрных, блестящих волосах

И нет в душе ответа, как путь нашла скорбящий,

та дева, что явилась, пока бреду во тьме

Той битвы я не выиграл, одни лишь разрушенья легли вокруг всего

Не смог я дать подсказку ей на вопрос прямой...».

Аюкава-сан еще раз перечитал их. «Нет, это не мои строчки. Тот мудрец, что их сочинил, пребывал в депрессии, в подавленном состоянии. Когда-нибудь он допишет их до конца. Но как они попали ко мне? Они настраивают меня на мрачный лад. Лучше отправлю их по назначению...», — размышлял знаменитый писатель, вынимая конверт, в верхнем углу которого мелькнул аккуратно написанный по-английски адрес в Лондоне. «Да, как говорят у нас, — для тех, кто уходит, завтрашних дней не существует...». Знаменитый писатель снова вернулся к рукописи и пододвинул к себе железнодорожный справочник, где были подчеркнуты названия станций Аябе, Тоттори и Фукутияма. «Геометрия, которую я придумал, это путь настоящего художника. Ведь поезд, который обходит две стороны треугольника, находится в пути дольше, чем поезд, курсирующий только по одной стороне; а значит, во втором случае быстрее будет достигнуто место назначения. Странно, что до меня никто не выявил этой очевидной истины...Ну а что касается того журнала...Сообразит ли читатель, что ведущим авторских колонок, а также иллюстраторам или музыкальным обозревателям выпуска, «Нихон шукан» высылается за два дня до официального выхода из печати? У меня всё будет по-честному...»

Итого: 6.5 из 10.0. Если одновременно гнаться и за мухой, и за пчелой, велик шанс не поймать ни ту, ни другую. Так здесь и получилось.

Недели три-четыре назад старший коллега во время кофейного перерыва поинтересовался вопросом: в чем отличие скамьи от лавки? Поскольку я слушал вполуха, то не помню уже, чем был вызван его вопрос- вероятно, какой-то отвлеченной новостью, но ответ был таков, что лавку переносить с места на место можно, а скамью нельзя...Забавно, что именно озвученный нюанс является одним из трюковых элементов романа, о котором пойдет речь ниже..

死びとの座 (~ «Скамья для мертвецов») — последнее крупное произведение Тэцуя Аюкавы. Название символизирует «народное» прозвание мест для сидения в Центральном парке Токио. Часть из них располагались вдоль проезжей дороги, ближе к краю, и, будучи освещенными светом натриевых ламп, давали необычный эффект — лица влюбленных парочек, решивших разместиться в ночном сумраке на таких скамейках, приобретали красновато-коричневый землистый оттенок, напоминающий цвет кожи мертвецов...Разумеется, данное место выбрано автором не просто так — именно на одной из этих скамей будет обнаружен труп человека из индустрии развлечений, двойника известного среди местных певца «Джека Уэно». Поскольку пуля застревает в деревянной спинке скамьи, а сидевший напротив подвыпивший свидетель-неудачник обозначает время, пока скамья пустовала, полиции удается очертить временные промежутки, когда был совершен выстрел. Однако, как я заметил в подсказке выше — одно простое допущение способно обрушить эту конструкцию, тем более что появляется ключ -оказывается, тот свидетель нацарапал перочинным ножиком какую-то надпись внизу скамьи...

Как обычно и бывает в романах Аюкавы полиция займется проверкой алиби лиц, имевших недвусмысленные мотивы в отношении покойника. Здесь характерна линия, связанная со стюардессой «Нитто Эйрлайнс», чем-то напоминающая сюжеты американского хард-бойла, вроде работы для какого-нибудь «Лу Арчера»: поскольку свидетель не знал имени девушки, а знал только ее профессию, для идентификации личности ему было предложено пролистать два альбома с портфолио всех стюардесс, задействованных в оной авиакомпании. А это, ни много ни мало, тысяча четыреста душ женского пола. Ох уж эти восьмидесятые...Поначалу свидетель приходит в ужас, но его подбадривают: /«Не расстраивайся. Если тебе повезет, ты найдешь её, может быть, десятой по счёту, листая по-порядку. Кроме того, они все красавицы, так что это — пиршество для глаз...»/... И вторая линия, где автором вырисована прямо-таки эстетическая цепочка по отработке другого алиби: полиции необходимо проверить слова некоего репортера -по некоторым данным, тот «имел зуб» на покойного из-за обесчещенной им сестры. Но вот закавыка, как назло, у того имеется подготовленная реплика: известно, что в полночь репортер пришел с двумя девицами в дом своего друга, писателя Танаки, который и удостоверил этот факт полиции. Однако, изощрённым путем, детективы устанавливают, на самом деле Танака провел вечер не дома, а в Сендае, на музыкальном концерте. Стало быть — он лжец. Получается хитрый «финт» — если полиция докажет, что писатель был на концерте, значит, он не мог вернуться домой вовремя, и подтвержденное им алиби для своего приятеля будет разбито вдребезги. А ежели тот скажет, что ушел с концерта раньше, то и здесь имеется дополнительный ресурс — певец, обращенный лицом к публике, воспринял бы уход зрителя из зала как личное оскорбление и запомнил бы данный факт. Остается опросить его... Как видно, построение фактов имеет вид карточного домика — один вывод следует за другим, и если вытащить снизу одну подпорку, то обрушится вся конструкция... Зато какая фантазия в жизненных ситуациях. Многим есть что скрывать. Тут и неверные жены («чем целомудреннее женщина, тем труднее ей подтвердить свое местонахождение прошедшей ночью» © Аюкава-сан...), и места для тайных встреч, и мелкий шантаж вкупе с чувством признательности за давнюю оказанную услугу... «Мыслительные способности одного, отдельно взятого писателя -«загадочника», ограничены, поэтому трюки, которые он придумывает после долгих раздумий, как правило, являются сотворением нескольких шаблонов». Да, автор абсолютно прав — все использованные здесь приёмы уже встречались ранее. Равно как и традиционные для него филофонические экскурсы в историю японской довоенной звукозаписи. Но зато здесь есть мини-лекция о стальных гитарах Rickenbacker, Джерри Берда, старого гавайского мастера -многие ли знают это имя?..

...Июль 1978 года. Рано утром знаменитый писатель приехал в новый — недавно открытый аэропорт «Нарита». Он стоял в зоне прилета — поминутно поглядывая на табло. Аюкава-сан ожидал возвращения из командировки с Филиппин редактора Y. Времени до сдачи рукописи оставалось совсем мало, и последние детали они планировали обсудить вместе по дороге из аэропорта в центр города...Смешавшись с толпой, Аюкава-сэнсэй услышал позади себя русскую речь. Обернувшись, он увидел оживленно беседующую группу людей в деловых костюмах, и догадался, что это пассажиры только что приземлившегося после десятичасового перелета — с задержкой, советского лайнера ИЛ-62. Очевидно, Токио являлся для прибывших пересадочным пунктом. Делегацией руководил строгий, возрастной, тучный человек в очках. Вскоре он выдвинулся навстречу другому человеку — видимо, только что приехавшему для их сопровождения — протягивая руку и обращаясь к нему «Дмитрий Степанович»... Между тем, внимание Аюкава-сана привлек худощавый молодой русский, лет 25-27, державшийся несколько отстраненно от остальных, и будто бы просчитывающий в уме, чтоб зря не терять время, решение какой-то сложной многовариантной задачи. Иногда он что-то спрашивал у своего коллеги лет шестидесяти, находившегося рядом. Тот был невысокого роста, со слегка растрепанными поседевшими волосами, с блестящими глазами, выдающими живой ум, и прямо-таки демоническим взглядом; в левой руке у него была газета «Советский спорт», а в трёхпалой правой он нервно сжимал портсигар, с трудом подавляя желание закурить...Знаменитый писатель догадался, что, несмотря на возраст, именно тот, который молодой, является одним из ключевых людей в делегации, и пытался понять, где мог видеть его лицо, показавшееся знакомым, но так и не смог вспомнить. Наконец, со стороны послышалось: «Анатолий, идём...», и группа советских гостей быстрым шагом направилась к выходу...

«Кто же всё-таки они были такие?», задумчиво пробормотал Аюкава-сан.. Поскольку рейс с Филиппин задерживался, знаменитый писатель отошёл в сторону зала ожидания для VIP-персон, устало присел на скамью, рассеянно взглянув на шахматный журнал с анонсом крупного соревнования у соседа слева, и переключился на мысли о своей книге, которую никак не мог завершить. «Успею ли я вечером сходить в сэнто?...».Спустя некоторое время он почувствовал прикосновение руки на плече -задремавшего писателя усиленно трясла проходившая мимо миловидная стюардесса, указывая изящной рукой в конец зала: «Аюкава -сан, вас искал вон тот господин...»

Итого: 6.5 из 10.0. Семидесятые встретились с восьмидесятыми. Автор окончательно передал эстафету следующему поколению.

«Мориц Иванович знает, что, если бы он нарушил это слово, никто бы в Петербурге не протянул ему руку, потому что, понимаете ли, милая барышня, ведь у меня бывает в гостях весь Петербург...»

Ну что ж, исторически так сложилось, что все первые отечественные авторы, работавшие в жанре криминального романа, являлись, в определенном смысле, «детьми Достоевского». Да, многогранное творчество Федора Михайловича настолько велико, что оказало в том числе и прямое влияние на развитие детективного жанра в среде дореволюционных авторов. И Александр Соколов в этой когорте забытых имён -всего лишь один из многих. Тщательная проработка характеров, включая второстепенные, выстраданные душевные муки и колебания всех героев (а главного, между прочим, зовут Родион...), противоречивые поступки, роковые связи — на фоне зависшей туманной атмосферы вокруг таинственного убийства: это и есть основные составляющие настоящего романа...

Но сначала вспомним часть истории жанра. В 1926-м году американский журналист и искусствовед С.С. Ван Дайн начал громкую серию книг о Фило Вансе, несколько гламурном детективе, на страницах которых убийства совершались в аристократичных домах города-мегаполиса (как правило — в замкнутом пространстве, что и было в новинку...), а действующими лицами являлись представители богемы. Сериал стал краеугольным камнем в развитии детектива и получил большую известность, в т.ч. и за пределами США; а, например, в Японии, Ван Дайн стал гораздо популярнее британского сэра Конан Дойля, где на него до сих пор, как на полубога, ссылаются главные сэнсэи «хонкаку»... Так вот, нам вовсе не нужно ходить за зарубежными источниками: скромный российский драматург и романист Александр Алексеевич Соколов за тридцать лет (!) до появления первой книги Ван Дайна играючи выдал на-гора роман, отчасти являющийся предтечей книг вышеупомянутого богатого американца. Только вместо многоэтажного Нью-Йорка действие происходит в Петербурге — в те самые далекие времена, когда вместо такси по направлению от Аничкина моста к Неве носились тройки с подзагулявшими компаниями; или мчались по пути из «Аркадии» на загородные дачи... Искрометная завязка — молодой невесте в день свадьбы, прямо за столом (!) передают конвертик от неизвестного доброжелателя с лаконичной запиской: «Васса Николаевна Панская — любовница вашего мужа». Да любая женщина тотчас бы в истерику впала, получив оную анонимку, а то бы и щедрую оплеуху отвесила своему благоверному, но... здешняя Маргарита Семеновна держится молодцом... А последующее убийство в герметичном пространстве — с закрытыми изнутри дверями (что характерно, автор, как по канону, даст подробное описание комнат...) позволяет предположить, что преступник находится среди обитателей дома, и он не случайный грабитель извне. Но имя его, в полном соответствии с классическими традициями, будет открыто читателю на самых последних страницах произведения. И да, вместо Фило Ванса в романе появится опытный судебный следователь Аркадий Александрович Нелин. Причем можно увидеть целый ряд мелких деталей, показывающих, что автор имел некоторое представление о том, как проходят допросы. И действительно, как говорят, Соколов лично присутствовал в Санкт-Петербургском окружном суде при рассмотрении дела «Червонных Валетов» и публиковал об этом процессе подробнейшие отчеты в «Петербургском листке»... Замечу, что именно психологический фактор, а не вещественный (вновь отсылка к Фёдору Михайловичу — как к «крестному отцу» отечественного детектива...) будет играть основную роль в раскрытии дела...

Я всё-таки не совсем согласен, что данный роман так уж прост. Держу пари, что предугадать, кто именно из действующих лиц — в том самом запертом изнутри доме — в скором времени обратится в ужасный холодный труп, вызывающий мурашки по спине, не так уж легко будет и опытному читателю (в особенности тому, чей глаз замылен переводными поделками современных авторов). Кого мы имеем. Родион Петрович Самгин, вчера еще — знатный холостяк, и его очаровательная спутница жизни Марго Батракова. В том же доме содержится всё еще хорошенькая Васса Николаевна — и правда, бывшая соительница Родиона Петровича — и она же продолжает нести попечение над восемнадцатилетней Любочкой, племянницей Самгина, будучи сильно привязанной к оной. Во как господин Соколов закрутил — и жена и любовница под одной крышей! А ведь в некотором роде его Родиону Петровичу вполне можно и позавидовать. Но это, как оно часто и бывает в жизни, только на первый взгляд... Кроме них в доме находятся горничная Лиза и верный камердинер Степан, вызывающий симпатию своей преданностью к хозяину... Да, жизнь одного из перечисленных оборвется в ночь этого рокового праздника. И кто же это будет?...Конечно, мы вправе предполагать, что убийца проник в жилище извне — в этом случае ему могло открыть входную дверь лицо, у которого имелся ключ. Но в таком случае мы должны понимать, что кто-то из присутствующих лжёт... Наконец, автор подробно описывает круг лиц, близких к семье молодоженов. Я бы особенно выделил на этом фоне франтоватого Морица Ивановича Ширмера, бывшего ухажёра новоявленной супруги Самгина. Как сказала бы про такого человека моя бабушка — «вот, падла...». Не забудем ещё и брошенного всеми мрачного отшельника, единственного законного супруга Вассы Николаевны... Добавлю также, что Соколов отлично разбирался в понятиях alibi, и несколько сюжетных линий возникают из производства проверки временных отрезков, интересующих следователя, Аркадия Александровича.

Безусловно, Соколов уделяет много внимания человеческим отношениям, благодаря чему роман хорош не только с точки зрения остросюжетной прозы. Все персонажи выписаны у него не ходульными схемами, а подробными и достоверными типажами. Как совершенно верно заметил на «рамочном» форуме уважаемый книголюб estampa, особое внимание приковано к любовным многоугольникам — с целым рядом щекотливых ситуаций...Наконец, фэшэнебельный игорный притон на Кирочной улице под управлением хозяйки, Аделаиды Максимовны — это, конечно, тоже потайной авторский козырь. Настоящая изнанка «тёмного Петербурга», с которой Александр Алексеевич, очевидно, знаком был не понаслышке. «Было тут немало и женщин, большею частью молодых, в очень изящных, прихотливых туалетах, с признаками тонкой косметики на лицах, и той особой беспокойной ласковостью взгляда, которая характеризует лиц известного сорта...».

...И, поскольку я коллекционирую названия ресторанных заведений из дореволюционной беллетристики, на сей раз моя подборка пополнилась еще одним упоминанием старинного «злачного» местечка «У Кюба» — на углу Большой Морской и Кирпичного переулка, где лакей с монгольским типом лица приносил устриц и сыру с бокалом Шабли, либо Иоганнесбургского...

Итого: не секрет, что книги, подобные «Темному делу» считались ранее чтивом «второго сорта» для не самой взыскательной публики, и зачастую они оставались позабытыми, будучи единожды опубликованы в периодике. Перехваливать не буду, равно как не буду и повторяться — выше я уже отметил плюсы этого произведения, канувшего в неизвестности.

«Я не люблю таких историй, потому что не люблю врать там даже, где это почти простительно...» (повествователь рассказа «Страшная могила»).

Рассказ Александра Цехановича когда-то давно был опубликован с подзаголовком «Правдивая история». И это очередной пример того, что даже прожжёные мастера криминальных произведений (Цеханович известен по роману «Темный Петербург», выдержавшему несколько переизданий, отличных между собой по составу и полноте..) обращались время от времени к инфернальной тематике. Жизнь автора настоящего произведения оборвалась в тридцать пять лет — вероятно, он мог бы написать ещё немало талантливых произведений...

«Разскащик» — красноречивый старый майор, вспоминает, как водится, эпизод из своей молодости. История случилась сорок лет назад, в уездном городке К. Майор завёл тогда знакомство с многоуважаемой дамой — Матреной Ильинишной (он вульгарно называет её на иностранный манер — Matilda...). А к кому еще ехать в час полуночный, как не к Матильде?... Ночью скачет он из города к ней в усадьбу, прямиком мимо старинного кладбища. Ходят разговоры о недавней могиле, где был похоронен подмастерье часового мастера — горький пьяница и первейший плут из того самого уездного городка. За неимением места могила вынесена за ограду, к самому краю проезжей дороги. А разве может быть что-либо хуже этого?.. Официально констатируемый факт — ровно в полночь (!) каждую ночь над оной могилой появляется белое видение, принимающее самые фантастичные формы для устрашения прохожих. Месяц ярко обливает ее своими мертвящими синими лучами. Увидеть в таком месте и в такое время очертания человеческой фигуры в белой мантии — как говорится, мало не покажется. А конь всадника, как и любое другое животное, чувствующее сверхъестественное, проявляет видимое беспокойство... Ещё бы. «The dead travel fast» — несомненно, сказал бы в этот миг один легендарный ирландский писатель, уж точно знающий толк в подобной литературе ...

Да, вот такой он, старорусский «хоррор». Заметим, в рассказе не пролито ни одной капли крови, нет ни одной конфликтной ситуации — вообще, имеется всего один действующий персонаж, но ... зато присутствует необъяснимое странное явление, внушающее суеверный ужас, а также ... развязка, содержащая в себе некоторый секрет. И, конечно, ощутимо желание автора нагнать страха. Ответ на вопрос — удалось ли ему это или нет, оставлю за скобками, достаточно того, что у нас нет оснований полагать, что автор испытывал какие-либо сомнения или чувство неуверенности при создании данного рассказа — действительно, написано всё как по-настоящему...

むかし僕が死んだ家 (примерно: «Дом, где я умерла когда-то») один из триллеров Кейго Хигасино середины 90-х годов прошлого века, переизданный за пределами Японии... На первый взгляд, сюжет, сопряженный с атмосферой саспенса, включает в себя все компоненты, годные для того, чтоб удовлетворить любителей загадок. Казалось бы, чего ещё надо: слегка безумная, замужняя (!) девушка, страдающая частичной амнезией (ничего непомнящая из ранних лет жизни...), чуть ли не силком заставляет своего бывшего (!) молодого человека отправиться вместе на поиски заброшенного дома у озера близ Нагано. После смерти отца в её распоряжение переходят карта и латунный ключ с головой льва. Наитие подсказывает окаянной грешнице, что старый дом как-то связан с ее прошлым — но каким образом, понять она не в состоянии. Иногда некие воспоминания в беспокойной голове у неё проскальзывают, но совсем зыбкие. Да и отец героини пока был жив, не посвящал её в тайну... Ключ со львом открывает в загадочном доме не главную дверь, а подвал. В этот момент самые опытные, с посеребренными висками, читатели, наверняка глотнут рюмочку семилетнего коньяка или раскурят любимую трубку — а может и просто, откинувшись в кресле, снисходительно ухмыльнутся: ну теперь-то всё понятно, что ты задумал, дорогой товарищ Хигасино — опять придётся копаться в старых сундуках и вытаскивать испачканное чем-то (или кем-то) белье на поверхность... Ощущение нераскрытой тайны, чего-то сокровенного, скрытого в прошлом — автор явно подготовил нечто необычное. Сохраняется стойкое ощущение, что сюрприз будет нелицеприятным — и на свет выльется нечто жестокое, а потому забывчивой даме и её спутнику лучше бы побыстрее дать дёру и совместно заняться (раз уж у них образовалась такая возможность) делами, которые скорее свойственны для потребностей молодых здоровых организмов, и доставляющие явно большее удовольствие. Ан нет, у них другие помыслы...

Так вот, очевидно, в доме когда-то давно жила семья -ребенок и двое взрослых. Ряд видимых предметов (книги, календарь, журналы, вышедшие из обращения купюры...) указывают на то, что жильцы покинули обиталище двадцать три года назад. Ни одного электроприбора в комнатах нет, лишь пианино с куклой, сидящей на нем сверху. Но почему все часы в этом доме (три экземпляра, включая старинные, на цепочке...) остановились ровно в одно и то же время -десять минут одиннадцатого? Какой в этом смысл? Наконец, что означает маленький крестик над дверью подвального помещения?... Автор так строит сюжет, что парочке исследователей постоянно попадаются на глаза какие-то артефакты, позволяющие им постепенно реконструировать события прошлого. Впечатление, будто невидимый дух специально позаботился о том, чтобы они проникли в секрет дома — подкидывая одно генеалогическое открытие за другим. И главное — это найденный дневник мальчика, Микури, где последняя запись обрывается также два десятка лет назад...

В чём же здесь подвох? Всё просто. Известно, что незадолго до выхода данной книги у другого влиятельного японского автора (исторически стоящего выше по рангу...), вышел роман с загадкой, технически невероятно сложной для достоверного литературного воплощения: юный участник событий незаметно для себя был перевезен злоумышленниками из Японии на Филиппины — в дом, внешний вид и близлежащая инфраструктура которого полностью повторяли его прежнее жилище. Иллюзия была настолько сходной, что ребенок, несмотря, на некоторые сомнения, не мог понять, каким переменам он подвергся. Разгадать умысел свершивших сие деяние помогли дневники мальчика, где он неумышленно оставил ключ, указывающий на научно-географическое расхождение. Подобная задумка позволила тому автору сыграть на поле детского сознания и развить границы фантазии, поскольку многое из того, что описал юный летописец, имело двоякое толкование... Что можно сказать? Хигасино без всякого опасения повторил (хотя и не совсем впрямую) некоторые приёмы старшего коллеги -да, «нечто» и для чего то перемещено..., и который также приветствовал сюжеты с потерей памяти (а откуда, в свою очередь, взял их тот мэтр — это уже другой вопрос...) — идеи как в плане дневниковых записей мальчика, испытывающего серьезные проблемы в семье, так и другие. Показательна в этом смысле подсказка о разнице телескопического наблюдения Меркурия на солнечной стороне — видимость которого с того же места наблюдения исчезает в наши дни, и заставляющая подумать -что-то происходит не так... Правда, повторил Хигасино не всё — у него есть принципиальное отличие, а именно — истинное предназначение дома, в котором никто не живёт, и совсем другие судьбы персонажей. И намёк на древнюю дворец-гробницу Кносса, уничтоженную пожаром -достаточно нестандартная аллегория...

Итого: высокая оценка не выйдет из-за указанной выше причины. Однако, Кейго Хигасино выпустил около семидесяти романов и два десятка сборников рассказов — было бы глупо рассчитывать, что все они свежи и оригинальны. Иногда неплохо обработать и старый материал, что у него, вообщем-то, получилось.

Данная книга к фантастике не имеет никакого отношения, и это даже не художественная литература: тем не менее, раз кто-то из администраторов по какой-то причине ее внёс (как, к слову, и ряд других изданий о шахматах...), то почему бы и нет... Ведь произведение это весьма ярко отражает дух времени, а значит, по нему можно проводить параллели с общими тенденциями тех лет, царившими и в художественной литературе — и фантастической в том числе... Матч 1978-го года за шахматную корону в филиппинском Багио — событие исторического значения. Помимо захватывающей борьбы, он стал одним из самых скандальных спортивных мероприятий прошлого века. Не буду ничего говорить о том, как он завершился, или углубляться в политическую подоплеку -всё это достаточно известные факты. А о престиже состязания можно судить в словах Карпова, сказанных мимоходом — о том, что космонавты В.Коваленок и А.Иванченков передали ему приветствие с орбиты...Да и прочих составляющих там хватало — одно присутствие на матче парапсихологов или индийских йогов-«сектантов» чего стоит...

«С точки зрения прогресса шахмат должен победить Карпов, однако, по справедливости, победителем все же должен стать я...» /В.Л. Корчной, на пресс конференции перед началом матча за первенство мира в Багио/... «В далёком Багио» я впервые прочитал ещё в школьные годы. Помню, принеся ее из библиотеки, слегка удивился, что в работе видного шахматиста нет ни одной диаграммы, или хотя бы черно-белой фотографии. Однако, прочитав пару глав, я сразу заметил, что литературный стиль автора обладает обезоруживающей легкостью, и книга написана по-своему талантливо. Вообщем, взяв в руки эту небольшую книжку с красной обложкой, я устроился на старом диване поудобнее, подперев голову подушкой- оторваться от чтения было невозможно. По размеренному накалу страстей она оказалась не хуже любого детектива или приключенческой фантастики. «...трудность была специфической именно для данного соревнования, ибо по целому ряду причин -характера соперника, враждебного отношения его самого и его окружения к моей стране, моим спутникам и ко мне лично -приходилось часто обращаться к вопросам, уже одно воспоминание о которых становится неприятным»... Можно также добавить, что и в шахматном плане Карпову противостоял соперник опытнейший, один из лучших практиков в истории игры...

В то время игроки со своими секундантами могли влиять на место проведения поединков, что напоминало выбор проведения дуэлей в старину. И с первых строк можно оценить искренность Анатолия Евгеньевича — о том, как он говорит о выборе филиппинского Багио: « Вот так и получилось: хитрили мы оба один перед другим, но угодили-то как раз в подстроенную самими себе же ловушку.... А если климат тяжёлый, то плохо обоим, но Корчной на 20 лет старше меня».../Отмечу, что на протяжении всей книги Карпов ни разу не назвал соперника по имени-отчеству — только «Корчной», либо «претендент»/... Они не хотели уступать друг другу ни в чем: ни в выборе гостинице, ни в размещении делегаций, ни в отношении к ним правительственных лиц... «Желали мне успеха не только советские люди. Один студент из Оксфорда (кстати, бывший сторонник Корчного) прислал мне теплое письмо, где сообщал, что сменил ориентацию благодаря более тщательному изучению моих партий и теперь стал моим приверженцем..».

Но книга, конечно, не только о шахматах. Читатели, возможно, впервые смогли услышать со слов Карпова названия таких экзотических блюд, как «суси» («оригинально приготовленная сырая рыба, очень мне нравились»), или «йогурт» — особая питательная смесь, разработанная для чемпиона мира в московском Институте питания. «Все в Багио ее называли «йогуртом» или кефиром, хотя, конечно, могли бы придумать и любое другое название». И послужившая, к слову, протестом делегации претендента после второй партии — ведь в зависимости от цвета напитка, времени его подачи и т д. по их мнению, можно было передавать подсказки из зала... Любопытна редкая фактическая ошибка — на 45-й странице сказано, что матч начался 18 июля 1979 года. Хотя случилось это годом раньше...

Наконец, на 59-й странице появляется таинственный доктор В.П. Зухарь, советский психолог, ставший врагом для Корчного. Английский гроссмейстер Раймонд Кин, секундант Корчного, в своей книге об этом же матче (на сайте, увы, не представленной...) предваряет его появление следующим образом: «Dr. Vladimir Zukhar, a noted hypnotist (parapsychologist, necromancer or what you will).»... Вот это да... Что еще за «necromancer»?.. Между тем, отмечая взвинченный характер претендента, Анатолий Евгеньевич поясняет функции Зухаря как личного психолога, но все же остается не совсем понятным — что за необходимость была в постоянном нахождении этого доктора в партере — вызывавшая столько негативного шума с противоположной стороны...

Ну и никак не могу обойтись в данном случае без цитат. Запоминающихся фрагментов в книге так много, что если приводить их все, отзыв окажется чересчур перегружен. Попробую выбрать только несколько, по своей яркости позволяющих понять характер напряженной борьбы «в далеком Багио»:

«Приведу такой пример. Лееверик пересаживалась в партер (хотя и не имела на это права) и, вооружившись биноклем, в упор рассматривала меня, а иногда тем же занималась ее дочь. Бинокль этот никак разумеется, меня не гипнотизировал, но было просто противно ..»;

«Перед началом восьмой партии Корчной протянул мне руку. Я ему сказал, что с сегодняшнего дня не желаю обмениваться с ним рукопожатиями, поскольку он ведёт себя неприлично. Сказал ему это на русском языке /.../ Раймонд Кин, позже: «Хорошо что Карпов отказался от рукопожатия -теперь Корчному не придется мыть руки после этой всегда неприятной для него процедуры».

«В десятой партии вновь был разыгран открытый вариант испанской партии. В известном дебюте я применил новинку, связанную- ни много ни мало -с жертвой целой фигуры. Даже Корчной вынужден был потом признать, что подобные ходы встречаются раз в столетие! Сказано, правда, слишком сильно возможно, соперник хотел тем самым набить цену себе, поскольку ему все же удалось спастись в этой партии...».;

Судья матча Лотар Шмид — Карпову: «Корчной значительно старше вас, у него трудно сложилась жизнь, он очень нервный. У вас нервы крепче, но в его возрасте, быть может , и вы станете таким». Хочется верить, однако, что я никогда не стану таким, как мой соперник...»;

«Зато во время самой партии Корчной ухитрился пококетничать, снова подзывая арбитра и жалуясь, будто я поворачиваю свое кресло. Возможно, я раз-другой действительно повернулся к противнику боком, но наверняка это случалось в те моменты, когда он начинал неистово чихать и сморкаться...»;

«Читатели не знают, очевидно, о забавной манере Корчного привязываться на ночь к отопительным батареям. Когда-то ему кто-то сказал, что его ненормальная злость объясняется слишком значительным зарядом всего его существа статическим электричеством. И вот он стал привязывать себя, чтобы разрядиться, к батарее ..».

Так вот, на мой взгляд, во всей спортивной документалистике, книги о продолжительных матчевых поединках являются самыми интересными. Невозможно, например, написать такую книгу о футбольном или хоккейном чемпионате — нельзя без телевидения оценить перипетии этих соревнований. А вот о шахматном поединке, где разыграть партии на доске или на компьютере способен любой пользователь, знающий правила — вполне возможно. Книга раскрывает существующие в этом виде спорта (ну спорт же...) нюансы, невидимые для зрителей. Нет сомнений, что все без исключения чемпионы и претенденты прошлого являлись людьми сложными и незаурядными. Тем и интереснее услышать прямую речь. «Он непрерывно вскакивал, бегал по сцене, делал резкие движения на доске, передвигая фигуры, вообще возбужденно суетился...». А что им оставалось делать? Слишком многое стояло на кону у обоих...

«Я приехал к дому Такаги Акимицу в Кёдо. Был июнь, вовсю цвела виноградная лоза в садовых поместьях, расположенных вдоль линии. Но я вспоминаю тот день как пасмурный. Такаги, с карбункулом на лице, одетый в кимоно, встретил меня на пороге с мрачным видом. «Ваша рукопись — чёрная», первое, что он тогда сказал мне...»

Да, в послесловии к сборнику автор не только рассказывает о встрече с другим писателем — Такаги, редактировавшим рукописи, но и вспомнит начало 50-х, когда он остался «без гроша в кармане» и не мог вылечить лёгкие. А вознаграждение за «Дело Петрова», в котором он отчаянно нуждался, журнал под названием «Сокровище» так и не выплатил....

黄色い悪魔 (~ «Желтая акума» ~ aka «Желтая дьяволица)» — рассказ из цикла о Рюдзо Хошикаге, все названия в котором указывают на какой-либо цвет. Это ранний дедуктивный рассказ автора, причем слово «желтый» в названии — отсылка к английской речи, где «yellow» иногда может также означать и «ревнивый» (что и подтверждается сюжетом). Рассказ немудреный — танцовщица стрип-клуба «Театр Розы» Лилия погибает в собственной ванной (закрытой изнутри, кстати). Вероятное орудие смерти (кинжал) брошено за домом, прямо в снег. Но как же убийца выбрался? Кандидат на эту роль (напарник артистки) — провел вечер на станции, алиби нет. Он сказал, что Лилия вызвала его на свидание, но не пришла. Выходит, что-то здесь не так...

...Хмурая осень 1955-го года. Поздно вечером знаменитый писатель расположился в небольшой гостиной на шесть татами. Тарелка сируко и хирумеши медленного приготовления из гречневой лапши настроили его на благодушный лад. Отдохнув, знаменитый писатель еще раз взглянул на тоненькую, потрепанную по углам книжку, подаренную ему одним одесским эмигрантом. «Графиня-артистка. Сенсационная история наших дней», — так она называлась. Внизу титульного листа были напечатаны мелкие буквы, которые Аюкава-сэнсэй никак не мог расшифровать, сколько бы он ни силился и не напрягал зрение, прищурившись рассматривая надпись сквозь засохшее потемневшее пятно: «Тип. Акц. О-ва «Моск. и-во, 1916». Но он верно прочёл имя автора на обложке, которое почему-то было выведено ручкой — «Графъ Амори». «Что за странный псевдоним у этого писателя? Разве настоящий граф сочинил бы такую непристойность? Может, это не имя, а какая-то анаграмма?», — думал про себя Аюкава-сэнсэй, пытаясь прочесть имя автора задом наперёд. «Но писать-то он умеет, чувствуется, богатый опыт у него наработан. Надо же, про кого пишет: женщина из высокого сословия, вынужденная зарабатывать на жизнь не так, как полагалось у аристократов... И в чём же здесь сенсация? У нас такое тоже бывает. Думаю, лет через пятьдесят это издание никто не найдет даже в публичной библиотеке на родине автора. Разве что в читальном зале один экземпляр уцелеет чудом. Как говорят мудрые: не задерживай уходящее, но и не прогоняй приходящее...». Внезапно знаменитый писатель отодвинул гёан-дон и вернулся к рабочему столу. «Однако, этот проворный русский граф Амори натолкнул меня на сюжет для журнального рассказа. Моя героиня, как и у него, будет женщиной легкого поведения, истинной артисткой. Только профессию придется слегка облагородить. И мотив я сделаю похитрее. Почему она сразу не убьет изменника — своего содержателя? Она сделает так, что уйдя из жизни, бросит на него подозрение, и тот свой оставшийся век проведёт в муках. Вот это настоящая месть по-японски...» . Увлеченный Аюкава-сан принялся быстро заполнять страницы рукописи...

Итого: 5.5 из 10.0 — видимо, автор не очень любил цикл о детективе Рюдзо Хошикаге, и скорее всего писал рассказы для него по заказу. Длинные произведения у него значительно сложнее.

»... она возвышает истерзанную испытаниями душу, успокаивает и врачует усталые нервы; это своего рода невидимый врач...».

Да, это слова одного из видных участников настоящей истории, и сказаны они ...о книгах.... Известно, что «Грозный призрак» образует трилогию с двумя другими романами Крыжановской, и ранее издавался с ними единым томом. Скажу также, что о том, как выглядит недавнее переиздание от одного современного издательства (выходил анонс — как раз по данной трилогии), и нет ли там сокращений, я понятия не имею, т.к читал книжку по старому скану одного из первых изданий. И, сразу добавлю забегая вперёд — я поставил «Грозному призраку» достаточно высокую, по своим меркам, оценку — мне понравилась первая половина произведения, начисто лишённая оккультных подробностей и эзотерики. И это при том, что действие напоминает классическую мелодраму с любовным треугольником, разворачивающуюся в благовидном месте — в старинном поместье Ревеля (ныне -г.Таллинн..), расположенном на побережье. Эх, прокатиться по морю на лодке, в дремотном волшебном сиянии, да под ночным небом -в компании едва знакомой хорошенькой особы -которая ещё и споёт тебе по заказу... Да, у этого доктора губа не дура — не теряет он время в отсутствие хозяйки...

В первой части Вера Ивановна проявляет себя остроумным бытописателем, она умело играет словом, жизненно и доствоверно показывая различные стороны женского коварства. «Вы наивны, милый мой. Разве вы не понимаете, что эта крокодилица, именуемая Еленой Орестовной...воспользовалась вашим отсутствием чтобы раскрыть глаза этой дурочке...». Или вот: «Не стесняйтесь, Мария Михайловна. Ведь я — старый доктор. Мэри покорно расстегнула капот, но когда Заторский прикоснулся ухом к ея груди, сердце ея усиленно забилось». Но при этом необходимо помнить, что ...«В настоящее время не щадят слух молодых девушек и многое, что им не следовало бы знать, громко обсуждается в их присутствии, не говоря уже о газетах, столбцы которых полны описаний драматических страстей и срамных романов, которыми молодежь потихоньку зачитывается...». Эх, если б Вера Ивановна могла заглянуть в будущее, она бы скорее порадовалась, как много всего читает молодежь в ее время... Однако, хватит шуток. Финал романа выдержан в столь мрачной и жёсткой тональности, что я сомневаюсь, что он найдет широкий отклик среди новых читателей — между тем, для самой Веры Ивановны подобные концовки являлись делом обыденным, ибо она бывала весьма беспощадна к тем, кто грешен...«Вы бросились мне на шею, увлекая меня в грязь своего животного сладострастия»...

Баронесса Козен принимает у себя в замке молоденькую Мэри. Девочке восемнадцать лет, и Мария Михайловна является дочерью Суровцевых (я уже подзабыл — то ли знакомых, то ли дальних родственников баронессы...). Анастасия Андреевна, как выяснится — женщина пошлая и ограниченная. В отсутствие супруга, ученого археолога, барона Козена, она приглашает в тот же замок близкого друга — знакомого доктора, тридцатишестилетнего Вадима Викторовича Заторского. (Как же она достанет со своими глупыми подколками относительно его «старости»...). Поскольку автор — девушка деликатная, ничего особо неприличного в плане их отношений не рассказывается. Максимум, что позволяет себе Вера Ивановна, это описание сцен, когда нахальная баронесса запрыгивает к доктору на колени, особо, правда, не стесняясь слуг, которые все видят и слышат. Между тем, Мария Михайловна, юная и невинная девочка, ведёт себя предсказуемо — она польстилась на чужого полюбовника, а поскольку Заторский отвечает ей взаимностью, противная баронесса приходит в ярость. Ну и, наконец, кульминацией первой части книги может считаться неожиданное возвращение ученого археолога, прибывающего в компании настоящего красавца — князя Алексея Андриановича, увлеченнного оккультными науками. «Князь принял мое приглашение пожить у нас несколько месяцев. Он мой сотрудник, и нам придется ещё поработать вместе, а так как на мое несчастье он холост, т.е. никто не ждёт его с нетерпением, то я и забрал его.» С собой они привозят статую богини Кали и чучело огромного тигра, которое выглядит как живой зверь...Ай да Вера Ивановна, вот как закрутила-то... Живой тигр в замке, вот это да...

Наконец, нельзя не добавить, что в термоядерной, как любовная экспрессия стареющей баронессы, второй части романа, кроме оккультизма, содержатся также элементы рыцарских легенд, криминальных драм и приключенческих книг о путешествиях. Да, это Индия. «Если я прикажу он будет лизать твои ноги, но также и разорвет тебя, если я этого захочу. Поэтому, Сааб, люби меня...». Брамины, обольстительные танцовщицы, баядерки, коварные душители-туги... Вообщем, как пел когда-то давно Валерий Леонтьев в дивной мелодии, наполненной магическими звуками олдовых синтезаторов: «Доплыви, доплыви, мой корабль, до Индии, к тем берегам, берегам мечты...»

Ну что ж, резюмируя — странные, на первый взгляд, авторские ходы (всегда неожиданно, когда погибает кто-то из ключевых персонажей, а уж когда сразу несколько...), добавляют сюжету непредсказуемости. При этом ощутим иногда раздражающий перекос писательницы в сторону «невидимого мира», где она порой пытается соединить вместе, казалось, бы несовместимые понятия. Правда, нельзя отрицать и её умения строить запутанное повествование лёгкими средствами — лёгкими, при условии, если понимать, как много лет назад была написана эта книга...

Немного удивлен тем, что полный цикл М.Ф. Шиля о князе Залесском до сих пор не издан в книжном варианте отечественными издателями (в него входят три рассказа из канона, и к ним же относят несколько присовокупленных вещиц, дописанных другими авторами). Да, они немного тяжело читаются из-за многословных, несколько напыщенных стилистических обертонов, свойственных этому британскому писателю (и заслужившие одобрение Говарда Филипса...), но зато среди массы околодетективных произведений вековой (и не только) давности, выделяются плотным авторским подходом и атмосферностью.

«The Race of Orven» (1895) — первый сумрачный рассказ о Залесском, увидевший свет, что называется, в нужное время и в нужном месте. Хоть и прошло уже невесть сколько лет, все мы помним прискорбное событие, происшедшее с Великим детективом у Рейхенбахского водопада в 1891-м году, обратившее большую часть лондонцев в траур. А до «Пустого дома» оставалось ещё долгих восемь лет, и после ухода Холмса публика отчаянно нуждалась в ком-то, способном заполнить опустевшие места в их сердцах. И уж не знаю, устроила ли их замена, предложенная автором настоящего рассказа.... Есть два перевода Орвенов на русском языке. Публикацию в издании «Иностранки» (толстенькая антология «Не только Холмс») я читать не стал — невооруженным взглядом видно, что рассказ у них значительно сокращён, причем вырезана самая «мякотка» — пространные рассуждения Залесского о цивилизованности и человеческой культуре, а также прочие глубокомысленные вставки. Между тем именно эти куски, наиболее сложные для перевода и восприятия, демонстрирует своеобразие произведения. Всё это наличествует в версии под названием «Род Орвенов» от электронного издательства, хорошо знакомого постоянным посетителям Фантлаба. Вот именно на перевод из их выпуска я и буду опираться в нижеследующих строчках.

Итак, князь Залесский. Добровольный отшельник русских корней, cognoscente, изгнавший себя из мира людей. Жилище, похожее на гробницу Мавсола... (А ведь когда мы упоминаем сооружение, где покоится Владимир Ильич Ленин, мы всякий раз углубляемся в неимоверно давнюю историю — к четвертому веку до н.э, когда жил царь, правитель Карии. Вот она, прослеживаемая фонетически связь времён, длиной почти в две с половиной тысячи лет ...). Но вернемся же к князю и его покоям, пропитанными дымом cannabis sativa, и в которых стоит редкостная копия Афродиты Книдской из паросского мрамора... Да, действительно, у рассказа есть схожесть с домом Эшеров По, хотя тема развита слегка иначе, недаром, как сказано в послесловии, канон Залесского высоко оценили Борхес и Касарес... Рассказчик — приглашенный друг (и в отличие от безымянного друга Дюпена, автор не скрывает здесь собственную фамилию...) делится с князем перипетиями судебного разбирательства над девицей по имени Мод Сибра, которую через сутки должны предать казни по обвинению в убийстве. История темная и загадошная. В Орвен-холл, где доживал последние дни старый лорд, вернулся из Индии его сын Рэндольф (ох уж эта Индия...), избравший себе в качестве выгодной партии невесту из знатного рода. Ухмылку Залесского вызывает сообщение о занятиях молодого барина опытами по механике, проводимыми им на третьем этаже особняка перед крестьянскими зрителями. Он опознает машину Атвуда -объемную штуковину с крутящимся шкивами...Таинственности добавил приезд той самой девицы, Мод, очевидно, имевшей ранее какие-то сношения с хозяином. Так вот, труп старого хозяина с двумя ранениями, обнаруженный январским днем, и был определен как последствия ее рук дела. Шиль показал, что он отлично разбирался в том, что такое алиби и насколько важно оно в детективе: сын убитого крутил наверху в тот день свою чёртову машину. Истинным элементом ужасов являются два фактора — брошенные на снег фаланги трёх пальцев, отрезанные заточенной оконной рамой (!), а также порхающий в комнатной темноте светящийся объект, виденный служанкой. /Я, правда, не совсем уловил, как Хестер сломала ногу. По идее, женщина в ужасе бежала к дверям прочь — от того, что ее испугало, но учитывая, что ногу она сломала в отверстии, расположенном на пути вертикального перемещения объекта, то выходит, что она напротив, приближалась к нему. Но ход сам по себе неплохой. Прозорливость князя восхищает неподдельно -он будто видел всё это наяву, присутствуя там, или же у него в мозгу спроецировалась полная картина событий — со всей четкостью, ровно так, как мы с вами читаем открытую книгу/...

«Сыновья графов людей так просто не убивают «. Как сказано в сопроводительной статье электронного издания, «Род Орвенов» был подвергнут критике со стороны Герберта Уэллса. А Шиль ещё называл его своим другом... «Князь Залесский -это Шерлок Холмс, завёрнутый в «турецкий beneesh», а книга «настолько глупа, что и смеяться над ней грешно»... Конечно же, великий фантаст был не совсем прав. Да, рассказ лишён того простодушного мастерства и обаяния, которыми владел доктор Уотсон, но сам Залесский — это более продвинутый тип художника -мыслителя, нежели его временно исчезнувший коллега с Бейкер-стрит. Запомнилось, что анализ ситуации он начал с долгого вступления о судьбах цивилизаций, цитат Гёте и т д. Представляю, сколько терпения требовалось рассказчику, чтобы не прерывать его зажигательные речи. Да, практического смысла во вступлении немного, но общий подход к вопросу впечатляет. Наконец, для Залесского нет никакой нужды встречаться со свидетелями, ползать по дому в поисках следов табака или частиц грязи — все размышления он осуществляет на кушетке, сыграв фрагмент арии из Lakme Делиба на органе (ну красавчик ведь: величественный орган против мещанской скрипки..). Конечно, поклонники Великого Детектива почувствовали бы себя обделёнными. А что касается детективной части — кажется, Шиль несколько переусложнил сюжет (поставив целью обойти Конан Дойля?), но механическое приспособление описывается весьма идейно. Правда, мысль о родовом безумстве хотелось бы видеть исполненной более выразительными средствами...

Так кто же такой этот порочный князь Залесский, этот праздный декадент и «социальный дарвинист»? Кроме того, что он обладает чудесным жилищем, по первому рассказу мы узнаем, что он некогда бывал в Петергофе, а в Англии до сих пор имеет некоторое влияние на должностных лиц исполнительной власти. Констатируя: князь Залесский -фигура загадочная, способная разжечь воображение, а потому хорошо было бы узнать и предысторию его затворничества. Однако, мистер Мэтью Фипс Шиль решил иначе...И даже если князь Залесский, расслабившись в дыме благовоний под узорами золотых lampas, всё это выдумал, и то, что он рассказывал своему другу являлось лишь плодом его вычурной фантазии, а бедная Мод Сибра на самом деле была благополучно казнена на следующие сутки; разумеется, простим его и рассказчика — не для того читаем мы все эти книжки.

Кейго Хигасино немного знаком читателям с 2007-го года. Правда, определенные отечественные издатели, занявшись его книгами, целиком пропустили все 80-е и, почти полностью, 90-е годы — время, когда он набирал вес и плодотворно трудился; из каких-то соображений отдав предпочтение современному, но несколько специфичному циклу, представляющему лишь узкую грань его творчества («Галилей»). А как же истоки?... Известен этот писатель в основном как автор детективов, хотя часто обращался и к научной фантастике. Например, к жанру SF, о путешествиях во времени, относится одна из самых известных книг Хигасино на родине («時生»).

放課後 (~ «После занятий») — это первая опубликованная книга Кейго Хигасино, и она стала лауреатом премии Рампо Эдогавы. Он проявил себя неплохим бытописателем (в отличие от...), отдав дань и классическим дедуктивным традициям (преподносятся сразу два последовательных решения «запертой комнаты» — второе следует после опровержения первого; и это при том, что к середине 80-ых годов «запертые комнаты» выглядели замшелыми артефактами из прошлого...). Но зато мотив. Мотив на загляденье: в учебном заведении для девушек один за другим погибают два преподавателя мужского пола. Насильники? Вымогатели? Может, не поделили женщину между собой?... Позвольте, для начинающего автора из страны самураев использовать такие выхолощенные решения вообще не вариант. Меня, пусть уже немного и знакомого с разными японскими сюжетами, обозначенный мотив вверг в лёгкую тридцатисекундную задумчивость, потребовавшую переосмысления. Дабы не спойлерить в этом направлении, ограничусь общей констатацией, без излишне наводящих подробностей: некто заметил, как одна девушка, пребывающая в уединении у себя в комнате, совершала некое ритмичное действие — скажем так, действие, может быть и не совсем уж диковинное или в чём-то из ряда вон выходящее, но всё же никоим образом не предназначенное для глаз сторонних зрителей... А что предпримет, узнав о скрытом наблюдении, гордая оскорблённая японская дева, потомок отважных куноити? Вот то-то и оно. Молодец, Хигасино, тонко вник в ситуацию... Наконец, ещё один выгодный момент: плохая (в событийном контексте) концовка. Плохая, и откровенно депрессивная — что является редкостью для развлекательных детективных партий...

Рассказчик здесь — человек не простой, и внимательные читатели, скорее всего, могут слегка поднапрячься от того, как ведёт он своё повествование. Это явно не просто говорящая и записывающая голова. Говорит, что ранее занимался проектированием систем волоконно-оптической связи, а сейчас работает учителем математики в женском учебном заведении у станции С. У учителя есть жена, недавно совершившая аборт, ибо он оказался не готов к отцовству. Спрашивается, а зачем женился тогда, если не готов?.. К тому же, ему постоянно мерещится, будто его хотят убить, представив всякое очередное нападение на него как несчастный случай... И еще лиричный момент. Несколько месяцев назад одна из студенток, ранее отстраненная на три дня от учебы за курение, назначила мягкотелому учителю встречу на станции — ей нужно было поведать что-то сокровенное во время поездки в Синдзю. И что же он сделал, пришёл? Это же так трогательно. Нет, просто проигнорировал приглашение, вогнав студентку в душевную стагнацию...

В молодости Хигасино был капитаном университетской команды по стрельбе из лука, и его увлечение весьма заметно, поскольку этому виду спорта отводится немалая часть книги (а кому из девочек не нравится лук, те могут заниматься в других секциях кампуса — там и баскетбол есть, и настольный теннис, и более агрессивное кендо...). Оказывается, на каждую из четырех мишеней, расположенных на заданных расстояниях, выдается по тридцать шесть стрел, и максимальное число очков — 1440... «Счастливая стрела в колчане — мой подарок. Стрела на двадцать восемь с половиной дюймов с счастливым номером. Почему у неё этот номер?...В мгновение ока у меня перехватило дыхание и заболела голова...».

По запертой комнате — загадка занимательная, хотя, как я заметил выше, для такого произведения, насыщенного бытовыми и хозяйственными деталями, без какой-либо зарницы ужаса, она выглядит артефактом. Пусть автор и обоснует ее наличие, поверить в осуществление логической схемы преступником (по крайней мере таким, как здесь...), да ещё со столь тончайшим умыслом -настоящей фаты-морганы из ложных ходов, решительно невозможно... Итак, это отдельное здание, раздевалка прямоугольной формы. Перегородка делит ее на две части (вверху над потолком зазор примерно в полметра) — на мужскую и женскую половины. Труп учителя физкультуры найдут в мужской части — некто пригласил преподавателя для беседы и щедро наполнил его стакан цианидом. Очевидно, убийца не мог выбраться через дверь мужской раздевалки (она оказалась подпертой изнутри палкой, закрепленной примерно под углом сорок пять градусов к земле...). Ну а на дверях женского отсека — наружный висячий замок. Дополнительным элементом, показывающим, что время не стоит на месте, является найденное в кармане трупа барьерное средство механической контрацепции... Кстати, у читателя может родиться попутный вопрос — кто же раскроет это дело? Полицейский Отани? Одна из находчивых студенток, решившая заступиться за подругу? Или, может быть, сам рассказчик, поначалу никак не проявляющий гибкость мышления?... Всё же, промежуточное решение неплохое (идейно похожее на происшедшее в книге другого автора, специалиста по взлому гостиничных номеров, у которого в одном из романов поменяли на ключе бирку с номером комнаты...). Но зато вот итоговое решение... из числа вряд ли берущихся... Что хорошо в нём — вроде бы как Хигасино старательно намекает продолжительными пассажами на связь со стрельбой из лука (в фокусе и правда эта связь отыщется...), но вот ответ на загадку «в лоб» все равно не находится... Вообщем, видно, что автор смог предложить чуть больше, чем просто «схему», да и выбранные им локации, способные, с некоторыми оговорками, заинтересовать ювенильную аудиторию (недаром выпустили еще и рисованную книжку), предоставляют дополнительные возможности.

«Исторический рассказ М.П. Шиля» — именно так, с инициалом «П», подписано название данного рассказа в первой русскоязычной публикации... Полагаю, британский писатель Мэтью Фипс Шил(ь) знаком некоторой части интересующейся аудитории; правда, из крупных его произведений в бумажном формате выходило только «Пурпурное облако» в малотиражном издании, сопровождённое громкой подписью из аннотации: «одна из самых страшных книг в истории мировой литературы...».

Что ж, «Неизменная любовь» расстроит часть почитателей таланта Шиля — их числа тех, что надеются пощекотать свою, возможно уже несколько подрасшатанную годами нервную систему (а я исхожу из предположения, что возьмутся за это чтение в основном читатели взрослые и сознательные...), очередными архивными ужасами — в этом рассказе определяющей составляющей является историческая линия (как мудро и отметили первые отечественные издатели, и именно из уважения к их труду я пишу фамилию автора в смягченном варианте...), в сопровождении, однако, очень неожиданного сюжетного «твиста»: возможно, на грани дозволенного, но вместе с тем ровно такого, чтоб читатель не чувствовал себя совсем уж оболваненным. Да, рассматривается эпизод из активного периода жизни так называемых «честных авиньонских разбойников», ведомых гвардейцами «палача» Журдана. И среди них — невинно пострадавшая... юная Аделина, графова дочка...

Вечер одного из дней 1788-го года. Толпа ревет и мечет вокруг бронзовой статуи Генриха IV у Пон-Нёф в Париже. Свергнут Ламуаньен, хранитель печати. Камилл де-Мунье, дворянин, публично проклинает народного короля, бросает камзол и прыгает с моста в реку. Сердобольная дочь графа д'Арриена даёт ему... пока лишь только приют — причём, приют временный, но... взамен обретает обморок и слепоту... Тут бы несчастной совсем приуныть, но от печалей и болезней девушку спасает некий Филип Дюваль, член муниципалитета, проявляющий больше мужества и решительности нежели её предыдущий знакомец ...

Шиль, тонкий ценитель женской красоты, проводит исследование природы дуализма чувств, свойственных молодой героине -кого из них выберет мадмуазель? Того, кто полюбил её незрячей, или всё же давнего покорителя? Как я заметил выше, венцом внутренней борьбы девушки станет авторский поворот весьма нетривиального характера.

Ну что ж, не стоит обращать внимание на название, звучащее будто переводной трек с грампластинки зарубежного поп-исполнителя, выпущенной на «Мелодии» в 70-ых. Рассказ вышел в русской периодике в 1896-м году, параллельно иностранному изданию — это ли не показатель сноровистости давних отечественных издателей? Также говорят, что рассказ на десяток лет опередил произведение Эммы Орци. И, как мне представляется, настоящая раритетная новелла должна приглянуться любителям творчества Рафаэля Сабатини... Главное же -отдадим должное умению автора соединять вместе содержание историческое и психологическое. Он это мог.

Так кто же такой «летунъ» (слово с обложки издания 1933-го года)? В рассказе Веры Ивановны слово имеет редкое, устаревшее народное значение, отличное от первичных ассоциаций, им вызываемых. Помню, мой дядя с некоторым раздражением называл так любителей путешествий посредством авиаперелётов. Здесь же речь идёт о существе, чья душа не находит покоя, и имеющем, по весьма спорному мнению автора, сходство с вампиром...

Действие происходит в Петербурге в канун Нового года, и рассказ, по сути своей, повествует о страшных вещах с вероятно давними корневыми сказательными истоками. При том, что сама автор, несмотря на демонстративную осведомленность в «тайных науках» придерживается точки зрения (или, по крайней мере старается создать видимость), что всё, о чем здесь рассказывается — занятие нехорошее и пагубное... Придётся отметить, что написан рассказ довольно-таки живо и занимательно, без привычной вязкой манеры, свойственным подобным сочинениям. И 1933-й год не должен вводить в заблуждение — чувствуется, что рассказ создан значительно раньше, еще в конце XIX века... Татьяна Петровна, очень богатая девушка, воспитанная двумя тётками, любит графа Вартенева и желает поработить его сердце. На помощь ей приходит знакомый волшебник, Мартын Федорович Киркелин (Вера Ивановна почему-то сделала его финном — наверное, решила, что так загадочнее, в связи с чем ударение в его фамилии, видимо, следует ставить на последний слог...). Проживал он в каморке пятого этажа на Большой Конюшенной *, и, как можно сделать вывод, приобщал к своим недобрым магическим увлечениям хорошеньких, но малоопытных дев. Не совсем ясно, почему Мартын Федорович столь халатно отнёсся к своим наставлениям и, что называется, умыл руки, не предупредив Татьяну заранее о возможных осложнениях и последствиях того «вызывания», в котором ей предстояло участвовать. Также непонятно, какой интерес во всем этом действии имелся у самого волшебника (автор оставляет этот вопрос за скобками) — возможно, его подопечная должным образом с ним расплатилась... Так вот, в результате обряда «вызывания» Татьяне Петровне является человек вежливый, прилично одетый и совсем не старый. Татьяна Петровна думает, что происходящее с ней является розыгрышем, а этот человек — знакомый, которого заранее подготовили к исполненной им роли (хотя многие читатели, несомненно, сразу догадаются, как жестоко она ошибается, и придут в ужас от раскрываемой картины...). После чего девушка принимает неразумное решение подписать договор с незнакомцем... Далее о завязке, пожалуй, и хватит, разве что стоит еще добавить, что посетитель передал Татьяне Петровне кольцо, с которым она должна будет соответствующим образом распорядиться на предстоящем костюмированном балу подруги. И последующее повествование приобретает всё более жёсткий характер...

«В мире, который мы видим, всё объясняется миром, нами невидимым»... После прочтения остается открытым вопрос — что же всё-таки заставляло Веру Ивановну писать столь кошмарные рассказы — коммерческие цели или иные, овладевшие ее разумом интересы? Не буду даже пытаться ответить на этот вопрос. Но в воображаемый сборник старинного петербургского хоррора рассказ я бы включил.

* На этой улице в Петербурге расположена финская церковь Святой Марии. В 1933-м году она уже давно носила название улицы имени революционера Желябова.

Итого: 7.5 из 10.0 за непринуждённость и образность изложения. Как верно сказали ранее, подобные вещи необходимо пропускать через мысленный фильтр, проецируя их на год написания.

«Если писателю нечего сказать, то не имеет значения, насколько умно или увлекательно он пишет. Карру, по сути, сказать было нечего. Это жестокая правда, -то, что у него не было значительного или глубокого взгляда на мир и человеческие отношения....Но если Карр, по его собственному признанию, низвел себя до уровня «развлекателя», то давайте признаем, что на этом скромном и ограниченном поприще он проявил себя превосходно «. С.Т. Джоши, 1990.

Чем своеобразен сайт Фантлаб — ряд имен с относительно малой известностью на прочих отечественных литературных ресурсах, наоборот, имеют здесь давние стойкие группы почитателей и весьма продвинутых знатоков. К таким знаковым именам я, конечно же, отношу и Сунанда Триамбака Джоши, индийского выпускника аспирантуры Принстона, который, безусловно, хорошо знаком определенной части аудитории сайта — по исследованию жизни Г.Ф. Лавкрафта. А некоторые из пользователей, согласно ими же озвученной информации, даже с ним переписывались... Беря в руки книгу об одном из самых известных англоязычных авторов детективов Джоне Диксоне Карре, я думал, что в ней содержится информация общего характера с уклоном в квазисверхъестественные элементы творчества...Что же оказалось. Оказалось, что эта монография сделала бы честь многим исследователям, специализирующимся исключительно на детективной литературе. Джоши действительно прочитал и досконально изучил весь доступный ему материал, вышедший из под пера Джона Диксона Карра, и демонстрирует не только глубокую осведомленность и понимание предмета, но и раскрывает нюансы, на которые кроме него вообще мало бы кто обратил внимание. Книга состоит из нескольких разделов. Первые три части посвящены трем великим «сыщикам» Карра — Анри Бенколену (это единственная часть, где Джоши слегка необъективен — уж больно по сердцу ему связанные с ним готические названия и атмосферность раннего парижского периода писателя...); Гидеону Феллу и Генри Мерривейлу. Двух последних он считает взаимозаменяемыми, хотя, опять, же, сравнение в качестве будет не в пользу Мерривейла... Автор плотно знаком с материалом — я даже затрудняюсь, как можно было выцепить столько технических нюансов и подробностей, не иначе как индиец вел блокнот, куда выписывал мельчайшие детали с каждого прочитанного произведения... Далее — глава об остальных, несерийных сыщиках, и отдельно- о рассказах. Самые же интересные разделы книги Джоши припас на конец. Это те разделы, где он больше размышляет и анализирует, нежели касается сухих фактов. Данные главы называются «Сверхъестественное» и «Философия Карра». В какой-то степени Джоши становится беспощаден, пытаясь сравнивать творчество автора, изначально избравшего для себя первичным стремление к загадке, с образцами высокой, философской литературы. Карр в такие моменты представляется у него писателем второго сорта, не способным на книгу с более значимой литературной основой. Характерным является и его замечание об игнорировании Карром простой «вероятности», когда обычные люди у него внезапно становятся «монстрами», совершая поступки, призванные служить лишь частью изысканной головоломки, а человеческой мотивации уделяется при всём том ничтожно малое внимание. Но затем Джоши, стоит отдать ему должное, иногда поправляется, находя и в этом определенные плюсы. Ведь, как он пишет, «добровольное самоотречение» Карра явилось для него и «источником большой силы» (имеется ввиду преданность произведениям в стиле «невозможного преступления» с созданием «запертых комнат»). Главное, как он подмечает, удовольствие от понимания, что каждая запутанная ситуация разрешается ровно одним способом. И еще, специально для поклонников Лавкрафта. Джоши упоминает его и здесь, примерно раз пять, и всегда в подходящем контексте. В отличие от Огюста Дерлета, упомянутого всего однажды и в невыгодной позиции — как писателя не способного предложить вообще ничего, кроме пастишей...Наконец, в работе присутствует подробнейшая многостраничная библиография, в т.ч. с переводами Карра на иностранные языки и первыми публикациями. Приведенные списки книг облегчили бы работу любому, даже не самому состоятельному библиографу Джона Диксона Карра...

Уже во втором абзаце Джоши пишет то, о чем и я задумываюсь в отзывах на детективы: «невозможно внятно обсуждать произведение, не упомянув какой либо жизненно важный аспект». Я сам не сторонник излишней замкнутости или «языка эсперанто», ибо иначе отзыв на детектив будет напоминать разговор глухого с немым. Главное -видеть меру. И, надо сказать, Джоши остается корректен в этом вопросе. У него только один полный спойлер — на «Проклятие бронзовой лампы». Но и то, по другому там и не скажешь. Я и не задумывался, что в книге возможен другой контекст: женщина «превратилась» в служанку, бесследно «растворившись» в доме. Слуги в произведениях тех лет являлась существами, которые «невидимы» для читателей. Поэтому мистерия здесь глубже, чем можно представить — по-хорошему, нельзя было превратиться в того, кого нет...

Что ещё. Да много-много всего, всё, конечно, перечислять не буду. Джоши убедительно расскажет, почему, в отличие от Дороти Сэйерс, Карр не умел хорошо писать короткие рассказы (он называет всего три исключения — «Тень козла», «Неправильная проблема» и «Невидимые руки»...), а также почему в его произведениях полностью игнорируются философские, политические и социальные проблемы; а также почему, несмотря на пережитую Вторую мировую войну автор делал вид, будто её и не было....Что касается романов, лучшим индиец считает «Убийство арабских ночей» (причем, создаётся ощущение, что он считает этот роман и вовсе лучшим детективом всех времен). Ну и, конечно, великолепно он отзывается про роман «Три гроба»: «Его лучше читать сразу дважды подряд. Первый, чтоб быть ошеломленным, а второй — чтобы понять, как это произошло...»). Кроме того, в знаменитой 17-й главе «Карр совершенно неосознанно предвосхищает некоторые авангардные приемы метафантастики, заставляя своих героев осознать, что они всего лишь персонажи книги». Однако, отличное наблюдение!...Кстати, буквально на днях видел цитату из этой неувядающей главы в книге микроиздателя -как послесловие к романам Александра Соколова....

Любопытно и об авторских тандемах, в которых Карр участвовал дважды. «Роковой спуск» (с Джоном Родом) — Джоши считает, что от Рода здесь только техническая идея трюка, разработанная по его специальности, а весь текст написан Карром... О консолидации с Адрианом Конан Дойлем. Многие ли знают, что из 12 рассказов последние шесть рассказов Дойль-сын писал в одиночестве? А Карр уклонился, сославшись на болезнь. Возможно, ему было просто тесно в поставленных рамках...

Разумеется, много Джоши пишет о тяге Карра к сверхъестественному. Многие ли знают, что ДДК был основным рецензентом Артура Мейчена в «Нью-Йорк-Таймс» ?...О цитатах из М.Р.Джеймса, разбросанных по его книгам? О радиопьесе «Рукопись дьявола», созданной по мотивам рассказа Амброза Бирса? А как насчет рассказа «Дверь в преисподнюю», что появился в журнале «Horror Stories» за июнь 1935-го г.?

Вместе с тем, автор монографии констатирует, что Карр в первую очередь руководствуется повествовательными приемами, не уделяя внимания тонкости характеров и эмоциональной интенсивности, и решительно отказывался рассматривать свои романы ничем иным, кроме развлечения. По мнению автора, Марджери Аллингем и Рекс Стаут, уступая Карру в качестве рассказчиков, значительно обходят его «во внутреннем мире». Но при этом Джоши признает, что «спорадически возвращался» к книгам этого писателя на протяжении всей жизни, что говорит об определенной притягательности его творчества...

Итого: подробная и добросовестная монография, одинаково ценная как для поклонников Дж.Д. Карра, так и С.Т. Джоши.

»... страшное что-нибудь расскажите, дедушка! Вы обещали! Непременно страшное!...»

Читая этот «рассказ-быль» я сам вспомнил страшные истории из жизни, которые когда -то в детстве рассказывала мне бабушка после игры в домино, и с тех пор засевшие где-то в подкорке. Про русалку, испугавшую ее знакомого, что в час неурочный отправился к реке в одиночку... Про судьбу старухи-соседки, собирательницу трав и снадобий... Или про церковного художника Федулея и того, с кем ему довелось однажды столкнуться во время работы...

Продолжать могу и далее, однако, вернёмся же к настоящей истории, тоже, кстати, женского авторства -от Соколовой Александры Ивановны, много разных книг написавшей....Как обычно, как тогда было принято, часть ответственности автор переключает на другого рассказчика, будто бы передавая сюжет из чужих уст. Близкий круг родных и знакомых собирается вокруг старого майора. Тот начинает давнюю историю, случившуюся в бытность, когда он ещё молодым офицером, только что выпущенным из московского кадетского корпуса и причисленным к N-полку, остановился в одной из степных южных малороссийских губерний... Так вот, к Николину дню их полк расположился на зимних квартирах. «Кто не жил в степи, тот даже приблизительного понятия не имеет о том, что такое необъятная русская степь зимой». Денщик Степан: «- Воля ваша, ваше благородие.. а вы либо перейти извольте из этой проклятой хаты...Либо меня извольте ослобонить!». Тут такая штука -Степан рассказывает своему нанимателю кровавую историю старой ткачихи, меньшой дочери сельского старосты, чья тяжкая доля, несомненно, не была первой и не последней в смысле схожести судеб со многими другими женскими судьбами: муж и сын ее поочередно и безвозвратно окунулись в беспробудные сети «зелёного змия»...

Попутно замечу, что ткачихи и прядильщицы издавна оказывались в поле зрения авторов историй ужасов. Достаточно вспомнить братьев Гримм или Ганца Гейнца Эверса. И, как правило, для лиц мужского пола их встречи с прядильщицами ничем хорошим не заканчивались... Поэтому уж не знаю, случайно ли или нет Александра Ивановна выбрала именно эту профессию для своей героини...

С точки зрения литературности к рассказу придраться сложно, правда, концовка чуть менее удачно выглядит -будто бы Александра Ивановна решила сгладить картину и совсем уж не будоражить нервы читателей. Однако, свою роль — отвлечь и пощекотать воображение рассказ выполняет...

«Под столом я увидел, как нога Айлика свивалась с ногой Виргинии».... О как. Выходит, ещё тогда такие непотребства бывали...

«История одного утопленника...» — это, как говорится, рассказ из числа тех, что рекомендовали раньше «на сон грядущий». Причем вышел он из-под пера не штатного «страшильщика», а автора, более склонного к развесистым многостраничным произведениям «уличного» и «бульварного» характера, а также приключенческих направлений. Ну и, как обычно бывает, при оных условиях подобные вещицы, как правило, проходят вне поля зрения тематических антологов, предпочитающих проторенные маршруты со стандартным набором бесконечно переиздающихся авторов...

Рассказчик выходит из театра Odeon, где он вволю понаслаждался пьесой Шекспира. В старом доме на острове Saint-Lois у него появляется новый сосед — доктор — «мономанъ», поселившийся этажом ниже. Утром видели, как в комнату лекаря вносили какой-то длинный тюк, вызывающий определенные подозрения. А когда лучше всего заводить новые знакомства? Да прямо сейчас, в полночь, но рассказчика сие обстоятельство почему-то нисколько не смущает...«Я стар, но молодежь люблю», — говорит ему собеседник. «Мне сказали, что вы изучаете медицину, т.е. искусство сохранять жизнь. Я пошел дальше вас! Я возвращаю к жизни смерть!», — продолжает одиозный старик... Далее следует пересказ кошмарной истории, поведанной воскресителю утопленником, который четыре дня находился без признаков жизни. После смерти брата тот вынужден был взять на попечение племянника, предпочитающего разгульный образ жизни, и передать ему часть наследства. «Заплоченные долги нанесли такой ущерб моему состоянию, что я вынужден был всю свою прислугу заменить одной лишь служанкой»... Тем не менее, вскоре рассказчик знакомится с девушкой с улицы, Виргинией. Но, о ужас, он так стар -аж сорок пять лет, что долго не решается сделать бедной красавице предложение... De profundis!... Кстати, отмечу, что вместо благодарности утопленник упрекает своего воскресителя (гм...где то это было, и причем в русской литературе...)- в первую очередь, мотивами, коими тот руководствовался. И что-то в этом есть...

А какая концовка-то. Кто бы мог подумать... Из тех, где одна-единственная последняя фраза, что называется, переворачивает всё вспять. Вообщем, рассказ вполне достоин включения в забытую коллекцию редких ужасов, а старый образный перевод обрамляет эту историю антикварным словарным покрытием.

«По заданию редакции я должен был писать историческое моногатари с продолжениями. Но идея не получила поддержки и я вновь переключился на детективные истории. Поскольку было ограничение во времени, я не мог тщательно планировать новую историю, и преобразовал в полнометражный роман один свой небольшой рассказ. Мне жаль тех читателей, которые уже знакомы с ним, но я бы попросил их проявить терпение, учитывая вышеизложенные обстоятельства...»

朱の絶筆 (~ «Правки красных чернил») — заключительная вещь Тэцуя Аюкавы с участием сквозного персонажа Рюдзо Хошикаге. Описывается убийство хозяина дома, задушенного шелковым зеленым шнурком от занавески на втором этаже двухэтажного поместья, объятого дымом. Рядом с ним рукопись, которую он начал вычитывать и успел сделать ряд красных пометок на полях. Двое основных подозреваемых: гостивший на вилле однорукий поэт-самоучка и персональная помощница хозяина (а также любовница по совместительству...). Однако, обоих приходится исключить- одной рукой задушить человека не представляется возможным, а что касается девушки по имени Фумико Нагава, то с ней посложнее. Посложнее, ибо в ее случае играет один из любимых фасеточных приёмов Аюкава-сана: оченно тонкое обстоятельство, позволяющее подозреваемой выстроить временной барьер между часом убийства и собственным местопребыванием в оный час. А именно-с: перед выездом на прогулку девушка оставляет в доме только что набранную рукопись, на которой шеф позднее сделает правки красными чернилами собственной рукой. Что это значит? Очевидно, хозяин был жив до ее отъезда...

Что касается Хошикаге — это самый фантастичный типаж у автора. Перед его появлением Аюкава всегда выдерживает гроссмейстерскую паузу (такой подход импонирует больше, чем бессмысленное мельтешение в кадре, сопровождаемое хвастливыми репликами и утомительными опросами). И во всех основных книгах о Хошикаге присутствует какой-либо цвет в названии -ещё одна особенность... «Мудрый ястреб летает молча». Никто толком не знает, кто он, какова его настоящая профессия, для чего он ездит по миру, и откуда появляется — ровно в последних главах, когда полиция в бессилии разводит руками. Он настолько занят, что у него нет возможности встретиться с участниками этой длинной истории вживую. Хошикаге разгадывает замысел убийцы во время прямого включения — посредством телефонной связи. Вдумаемся — ключевого персонажа, озвучивающего правильный ответ, никто даже не видит вживую (прямо как когда-то давно было с ведущим игры «Что? Где? Когда?», появившейся, к слову, спустя год после выхода рассказа -одноименного прототипа настоящего произведения...), в кульминационный момент все собравшиеся слышат только его голос ..Такой подход можно трактовать как немой упрёк для читателей, не разгадавших вовремя честный авторский замысел при большем, можно сказать, присутствии...

Синодзаки Госукэ, известный сценарист и романист, владелец роскошной виллы в Каруидзаве отличается большим трудолюбием. Его сравнивают то ли с Эдгаром Уоллесом, то ли с Гарднером. Госукэ диктует роман на аудиокассету, после чего помощница переносит текст на бумагу. Затем писатель читает рукопись, правит красной ручкой, и передает на доработку редактору. Как всегда — сроки горят, кругом цейтнот. Здесь же, как я уже указал выше, получилось так, что помощница уезжает на прогулку, а рукопись (ее видит рассказчик...) остается дома. Позднее на ней появляются замечания, написанные рукой Госукэ, и сделанные, видимо, пока он был еще жив. Если считать Фумико убийцей, то что же, выходит, пометки были созданы рукой мертвеца?..

К сожалению, все сказанное в послесловии вполне справедливо. Чувствуется, что история искусственно раздута до необходимого формата, и дарование писателя проявляется лишь в единичных эпизодах. Но итоговую оценку я снизил не за это, а за парочку последних, явно лишних трупов, портящих миролюбивую атмосферу, ибо первых двух мертвецов, над которыми поработал душитель, будто ступивший на японскую землю из джалло ранних 70-х, и так хватило бы с лихвой.

... Май 1975-го года. Поздний вечер. За окном давно стемнело и затихло пение канаканы. Знаменитый писатель расположился в гостиной с кружкой холодного ячменного чая. Кофе плохо действовал на его желудок, но необходимо было чем-то заглушить неприятный привкус. Он с содроганием вспоминал, какое ужасное блюдо из охлажденной чуки — китайской лапши довелось ему сегодня попробовать в привокзальной закусочной... Из мониторных колонок JBL серии 4300 доносился мелодичный голос певицы Терезы Тенг. Играл первый, заглавный трек с её новой пластинки 空港 («Kuukou» -«Аэропорт»). «И почему я написал так много книг о железнодорожных вокзалах, и так мало об аэропортах?» , — подумал про себя Аюкава-сан. «Я сделаю свою героиню, Фумико, похожей на Терезу Тенг. Такой же юной и красивой, в юкате цвета индиго с красным оби... Хочу верить, что у Терезы жизнь сложится лучше, чем у моей героини, только не пойму, что за щемящее чувство одолевает меня в душе, когда я слышу ее песни. Песнь птицы становится печальной на пороге несчастья. Поберечься бы ей...». Аюкава-сан, словно сбросив некоторое оцепенение, вызванное прослушиванием пластинки, или пытаясь прогнать какое-то недоброе предчувствие, попытался переключиться с Терезы Тенг на других женщин, и начал представлять знакомую хостесс из бара «Биби» на Гинзе.... «Не знаю, обратит ли кто-нибудь внимание, что красные чернила продолжаются только до тридцать второй страницы рукописи? У девчонки отличное алиби... И до такого отравления, как у меня, еще никто не додумался — яд будет во всех чашках, но достанется именно тому человеку, который и являлся мишенью убийцы. Придёт ли им в голову то, как держит кружку однорукий поэт?... Наконец, Киеко, не уехавшая на прогулку. Уверен, никто не поймет, что заставило её остаться на террасе, и не обратит внимание, что рука девушки покоилась на правом бедре...», — продолжал размышлять знаменитый писатель, не замечая, что на листах бумаги с его цветными отметками на полях образовалось огромное темное пятно...

Итого: 6.5 из 10.0.

«Сто двадцать лет назад в результате необычайного происшествия, природу которого нам так и не удалось достоверно установить, один человек, француз, упал в наше государство с неба — прямо из облаков...».

Роман был издан под псевдонимом Уильям Кобб и являлся очередным заходом в приключенческую фантастику (с научными элементами!), а учитывая общую эрудицию и накопленный автором экспириенс, вряд ли оная попытка явилась для него мероприятием чересчур трудоемким... Главный герой, парижанин, заинтересовавшись отцовской коллекцией книг о путешествиях, отправляется в Китай и, будучи в эпицентре боксерского восстания весной 1900-го года, попадает, что называется, «как кур во щи». Спасаясь из горящего дома в деревеньке Дун Хоу, рассказчик стремительно уносит ноги прочь, оценивая свои шансы спастись как один из тысячи. «Я почти бежал, стремясь вырваться из объятий вертикальных стен, внушавших страх, и вспоминал «Колодец и маятник» Эдгара По — мне казалось, они вот-вот подойдут ближе и раздавят меня...». Наконец, сквозь расщелину в скале, беглец находит путь в некий затерянный мир...

Автор называет доктора в халате и остроконечной шляпе персонажем из Мольера- хотя, если смотреть на картинку и вспомнить будущее, он скорее кажется похожим на резко помолодевшего волшебника Гэндальфа из книги Толкиена... А каков способ перемещения жителей «Восточного Парижа»: они приручают кондоров, забрасывая им на спины веревки, удерживающие корзины — таким макаром по два человека на птице спокойно летать могут. И да, о новом «Париже». Все эти люди — потомки французских подданных, изгнанных из страны после отмены Нантского эдикта 1685-го года Людовиком XIV. Они долго скитаются по свету и уходят в пустыню Гоби. Лидером новой группы в те времена становится примкнувший к ним изобретатель Дени Папен (кстати, сохранившиеся информационные сводки, действительно, не указывают точных мест захоронения и даты кончины этого талантливого ученого...). В конечном итоге все они находят приют на Востоке, в замкнутом пространстве — своеобразной смирительной рубашке из скал, навсегда отделенные от остальной человеческой расы...

Что же получается — главный герой Париж покидает, и в «Париж» (aka «Мистервиль») он же и возвращается, где незамедлительно подвергается обструкции со стороны властей (как лицо, пришедшее извне, и потенциально несущее вред городу) с назначением казни путем разрушительного воздействия на мозг высоких частот; и спасается благодаря лишь исключительно вовремя подоспевшему «революционному» восстанию. В чем же заключается идея месье Лермэна? А в том, что в Мистервиле жизнь будто бы замирает навсегда — жители навечно остаются в том времени, откуда прибыли их предки, т.е. образуется этакий слепок Франции конца XVII века, с устоявшимися традициями и собственным Лувром, которым они очень гордятся. /Видимо, что-то в этой идее автору импонировало/... Развития у них, правда, нет никакого, но есть определенные изобретения (подчас сомнительного свойства, будто пришедшие из «лженаук»...). Зато интересен приборчик — «гематометр», снимающий диаграмму пульса у новобрачных: при больших отклонениях — если их наложить друг на друга (более 5 мм) брак не может быть одобрен местным «загсом»...

Вообщем, концентрат всего сразу — политики, географии, науки с некоторым углублением в теории химических элементов и звуковых колебаний. Но стиль отнюдь не «палповый», а более качественный, скорее копирующий манеру древних и обстоятельных (даже по отношению к Лермэну) авторов -наподобие Свифта или Вольтера. А приключенческой основой являлись, по-видимому, легенды о мертвых подземных городах в пустыне Гоби. Единственное, что порой непонятно — это степень серьезности, с которой Лермина относился к подобным сочинениям собственного производства...

И глядя на старомодную концовку (почему, кстати, возник вдруг московский Белый город -что ж так автора разнесло?...) прямо хочется вставить строчки из давней замечательной песни:

«В жизни всякое водится, вкусы часто расходятся.

Вас приветствую песней я — ваш Иосиф Кобзон.»

.... брр... ваш Вилли Кобб.

Итого: строго и только для любителей богато иллюстрированных архаичных фантастических приключений. Но ведь и в них есть часть правдивой истории...

»...сзади послышался крик Холмса: «Уотсон! Пригнитесь!». Я пригнулся не раздумывая. Холмс принял стойку метателя копья: правая рука отведена назад, левая вытянута вперед. Могучим усилием он выпустил из правой руки какой-то предмет. Это был снежок. Я наблюдал, как он летит по низкой параболе, идеальным курсом достигая затылка убегающего преступника/.../. Я ожидал, что беглец снова поднимется. В конце концов, в него всего лишь попал снежок. Однако, как ни странно, он даже не шелохнулся...»

Да, так и есть — каждая новая встреча с Великим детективом и доктором Уотсоном — это всегда как маленький подарок. Правда, я не люблю книги и фильмы, в названии которых есть слово «Christmas». Сезонная привязка в названии не всегда идёт на пользу восприятию. Да и этимология этого слова у носителей английского языка имеет значение, несколько отличное от нашего «Рождества»...

Так вот, «Sherlock Holmes & the Christmas Demon» — разумеется, ни к каким «Мифам Ктулху» или их «свободным продолжениям» данная книга не относится. Из всех романов Лавгроува о Холмсе, этот, наверное, самый «британский» по стилистике и наиболее отвечающий по духу классическим произведениям Конан-Дойля. Ибо где еще можно отыскать даму, падающую в обморок от вида подброшенных березовых веточек на подоконнике, навевающих ей воспоминания из фольклорных историй о Черном Туррике; и заодно коварного покусителя, вынашивающего тем самым надежду свести барышню с ума и лишить её наследства. Правда, имеется и пара теоретических отличий. Виданное ли дело — богатый женатый красавец соблазняет горничную из числа прислуги родственной семьи, и они тайно встречаются в восточном крыле дома, где та работает. И второе. Хозяева поместья (отец героини и дядя), принимают Холмса и Уотсона на редкость недружелюбно. Мы то привыкли к расточаемым дифирамбам в адрес Великого детектива, а здесь такое ощущение, что будь их воля, они бы взашей выгнали именитых гостей обратно на вокзал в тот же вечер...

Действие происходит в Йоркшире, в декабре 1890-го года, куда Великий детектив и добрый доктор направляются по приглашению будущей наследницы знатного рода из Феллскар Кипа. «Для вас», -сказала она, протягивая мне листок бумаги. «Стихотворение. Я написала его в кофейне, пока набиралась смелости, чтобы подойти к вам и мистеру Холмсу... Я бы хотела, чтобы вы прочитали стихотворение, но только после того, как я уйду. Я стесняюсь показывать свои работы кому бы то ни было, и тем более такому выдающемуся автору как вы...». Холмс (чуть погодя): «Вы всегда были глупцом, Уотсон, особенно находясь перед лицом девушки, попавшей в беду.»

Йоркшир и местный фольклор. Там есть река, воды которой, как говорят, текут только тогда, когда на страну надвигается беда. Таинственный древний Рудстоуновский монолит, рассматриваемый некоторыми как портал в царство фей. Многочисленные рассказы об оборотнях, драконах и призраках. А столетие назад, во время грозы недалеко от Уолд-Ньютона на землю упал метеорит...И, как я уже сказал выше, впечатлительную наследницу отчаянно пытается запугать некто, умело надавливая на болезненные места барышни, дабы она не вступила во владение наследством по достижении двадцати одного года. Береза — ритуальный символ возрождения и обновления для древних кельтов, некогда живших на этих землях. По легенде, березовые ветки — одно из орудий так называемого Черного Туррика — антагониста Деда Мороза. Девушка утверждает, что видит по ночам сгорбленную фигуру этого существа с горящими глазами, пересекающего замёрзшее озеро с мешком на спине. Очевидно, вместо всех этих фантазий, мисс Аллерторп давно бы пора мужа найти, или любовника... К сожалению, Холмс демонстрирует слишком скептический взгляд на фольклорную составляющую истории, чересчур быстро переходя к практике — привычному для себя лазанью по чердакам, осмотру слоя пыли в дальних комнатах, измерению длины следов и т п.... Впереди да, будет убийство, и даже накажут виновника, и все это произойдет в строгом соответствии с устоявшимися традициями...

Наглядный урок от Великого детектива, как следует разговаривать с дамами (для их последующего укрощения): «Мне кажется, — сказал Холмс, — что применительно к внешности вы с ним несколько не подходите друг другу. Мистер Бойд мог бы жениться на любой из великих красавиц мира. Вместо этого он выбрал вас, даму, прямо скажем, скромной привлекательности. Но я смею предположить, что ваша девичья фамилия Аллерторп, с ощутимой коннотацией богатства, позволила ему преодолеть все сомнения, каковые у него могли оставаться». При этих словах Китти Дэннингбери Бойд, сверкнув глазами, вскочила на ноги. «Теперь вы зашли слишком далеко!» — вскричала она. «Меня еще никогда в жизни так не оскорбляли!»...

Что запомнилось. Масса странных имен. Одна Пердита Аллерторп, у которой остались дети сироты — Эразм и Ева, чего стоит. И слишком оптимистичный Холмс. Чего не хватило: от Лавгроува, как автора многопрофильного, ожидались какие-то смежные жанровые пересечения, но вместо того он выдает здесь на-гора самый типичный английский детектив -с наследством, завистливой семейкой, дворецкими и легкими заигрываниями по линии ужасов, не превышающими обычные для подобных вещей нормы.

«Тогда если не Ева, то кто...?». «Ну же, Уотсон», — сказал Холмс. «Постарайтесь не быть таким тупицей. Миссис Дэннингбери Бойд явно говорит о Бекки Гофорт»....В дедуктивном плане — вещь слабая. Причем идея о том, как по ночам некто регулярно делает подкоп в хозяйском доме, в поисках чего-то там драгоценного, точно где-то встречалась, и, возможно не раз. Правда, я не могу сходу вспомнить у кого и в каком рассказе. Автор из другой страны, о книге которого я писал в своем предыдущем отзыве, как детективщик выиграл бы у Лавгроува с преимуществом гроссмейстера над перворазрядником. Но зато в плане стилистических изысков они, конечно, поменяются местами. У Лавгроува хорошая память, видно, что он знает канонические рассказы практически наизусть, и, главное, умеет этими знаниями пользоваться. К тому же здесь подарок шерлокоманам -аж на двух страничках вновь оживёт молоденькая Катя Зинченко....бррр....Мэри Морстен. По какой-то причине авторы «пастишей» по Конан Дойлю уделяют этой скромной особе, рискнувшей вклиниться в тандем доктора Уотсона и его гениального друга, прискорбно малое внимание. Ну и, кто здесь появится в костюме Деда Мороза с мешком подарков — также очень трогательный сюрприз...

Итого: далеко не шедевр, но зато... какие люди, и без охраны. «Примерно через тридцать минут после начала поездки Холмс заметил, что мы отменно продвигаемся вперед, несмотря на условия. «Мы движемся со средней скоростью шестьдесят восемь миль в час», — сказал он. «С чего вы взяли?» — спросил я...«Очень просто. Стандартная длина рельсового пути на Великой Северной железной дороге составляет ровно шестьдесят футов. Колеса под нами издают отчетливый лязг каждый раз, когда они пересекают стык между одним рельсом и другим. Эти клацанья происходят со скоростью примерно сто раз в минуту. Остальное — чистая арифметика..». Гм... Почему-то мне померещилось, что Великий детектив вновь ввёл старину Уотсона в заблуждение...

«Эту историю однажды поведал молодой редактор С., находясь у меня в гостях. Было это лет пятнадцать назад. Я долго думал, как применить в своем романе рассказанную им технику о буфетном джентльмене- грабителе, похожем на Люпена, в движущемся поезде. И вот, пару лет назад, когда «Wild Age» попросили написать длинную историю, у меня в голове наконец-то начали формироваться очертания фокуса...»

王を探せ (~ «В поисках Короля») — поздний роман Тэцуя Аюкавы, содержащий действительно неотразимый трюк: подозреваемый предоставляет собственную фотографию на фоне поезда «Иватэ» во время остановки на станции Куроисо, сделанную в тот день и час, когда было совершено убийство в другом месте. В руках у него вышедшая тем днём газета. Разбить столь крепкое алиби представляется чем-то из области фантастики — ведь в Японии не существует ничего более точного, чем расписание поездов... Кроме того, параллельно ведется хитроумно проработанная игра в алиби и по другим четырем подозреваемым, образующая, можно сказать, двойную петлю...

Начало также примечательно, ибо оно содержит следующую вариацию: с первых строк не только известен убийца, но и весь состав — что, когда и как он совершил. Но при этом роман никак не может считаться, как принято говорить при подобных условиях, «перевернутым» детективом. Как же такое может быть? Когда перо в руках опытного мастера — запросто... Итак, Дзиро Каметори направляется в автомобильную поездку к полуострову Идзу. На пустынной трассе происходит несчастный случай -он сбивает малолетную девочку. Пытаясь второпях скрыть следы преступления, Каметори не замечает наблюдавшего за ним с моста постороннего человека, и тот (как оно непременно и случается по законам жанра), вместо того, чтобы идти в полицию, принимается шантажировать нарушителя... Дальнейшее — предсказуемо. Спустя некоторое время труп человека, шантажировавшего Каметори, будет обнаружен уборщицей в его собственном офисе. У полиции единственная зацепка — оставленная рукой погибшего пометка на календаре о дате встречи с посетителем, и его имя. В Токио проживают 26 человек, отзывающихся на «Дзиро Каметори». Путем последовательных итераций список сокращается всего до четырех лиц, по физическим признакам подходящих на роль убийцы: издатель, декоратор интерьеров, торговец и писатель. Таким образом, хотя читатель и знает чуть больше, чем полицейские, он далеко от них не уходит: любой из четверки «Каметори» может являться тем, кого Аюкава описал на первых страницах. «Перевернутый» детектив внезапно трансформируется в загадку с поисками неизвестного. Придется распутать сложнейшие нити алиби всех перечисленных, образующие, как на подбор, нерушимые звенья... Конечно, здесь читатель вправе слегка усомниться — не слишком ли надуманная стратегия у полиции? Начнем с того, что имя на листке календаря могло являться псевдонимом, или вообще относиться к другому лицу, не имеющему отношения к рассматриваемому делу. Наконец, самое простое: почему вообще искомый «Каметори» непременно должен обладать токийской пропиской? Что мешало ему приехать из других префектур? Но, позвольте, это трюк из той же серии, как иллюзионист заставляет зрителя в зале вытащить из колоды необходимую карту -всё должно быть так, как и задумал автор, иначе это была бы какая-нибудь другая книга, сухая и скучная — и кому бы это было интересно?...

Аюкава не всегда придерживается строгих фактов — на самом ли деле в Токио существовала сеть магазинов «Русь», где можно было купить «длинные папиросы» из Советского Союза? Правда, один из героев выражает сомнение в их качестве...Или для чего, например, такая деталь, как тугоухость одного из второстепенных полицейских на правое ухо? Чтобы повернуться этим ухом в нужный момент к жене, и тем самым уйти невзначай от ответа на неудобный вопрос?...

О названии. Иероглиф 王 («король»): три горизонтальные полосы и одна вертикальная. Это предсмертное послание умирающего из второй части книги. Преступник китаец «Ванг» ? Или намек на иностранный язык? «По-английски это будет «King», по-немецки — «Koenig», по-французски — «Roi», по-русски — 'Царь». Тогда, например, убийцей может быть американец, носящий фамилию Кинг...»

И разве бывает японский роман без поэзии?.. «Вспомнив историю, рассказанную писателем-путешественником Дзиро Каметори, Танна повернул налево на Т-образном перекрестке...Рядом со святилищем находился памятник из природного камня. Он прочел высеченную на нем фразу: «...из Акасаки поплыла летняя луна...». На табличке с другой стороны было указано имя автора хайку — Басё...».... Полиции приходится побывать в Камате, рядом со старой киностудией «Сётику», где снималась актриса Сумико Курисима. И даже заглянуть в платный туалет Камакуры, опросив дежурную студентку Мейко — вдруг вспомнит, действительно ли заходил туда тот самый киноактер, как он утверждал... Одним словом, сюжет вытягивается за счёт последовательных эпизодов: проверить и установить истинность слов «Каметори» -о том, как и с кем каждый из них провел день убийства. И какой широкий спектр деятельности охватывают эти реконструкции, ведь ни один из тех четырех человек, как назло, не сидел на месте...

...Поздняя осень 1979-го года, десять часов вечера. После ужина знаменитый писатель расслабленно откинулся в ротанговом кресле с бокалом красного вина. «Все таки лучшая соба делается в Токио», — подумал он... Рядом с книжным шкафом, где стояли на полках сочинения Достоевского, а также детективные романы на японском, английском и французском языках, в гостиной писателя находился угловой столик с проигрывателем Technics SL-1200 выпуска 1972-го года. Опорный диск начал вращение, и заиграла коллекционная пластинка-гигант пятилетней давности со звуками мелодии «Цветок вражды». На крутящемся лейбле в центре винила виднелось имя певицы — «梶 芽衣子»... «Эх, дивно хороша. Такая могла бы и в зарубежном фильме петь, аки звезда. Так и представляю себе, как под музыку госпожи Кадзи худая остроносая белая дева с мечом смотрит вдаль горящим взором — после битвы, а белый снег кружит повсюду...Кстати, о мечах. Интересно, умеют ли их женщины пользоваться палочками для еды?... И название фильму бы какое-нибудь незамысловатое, как у этих американцев принято, иначе их публика не поймет ни черта — «Убить Джона»...или «Убить Билла», как-нибудь так...Только вот родился ли у них толковый парень, режиссер, способный проникнуться самурайским духом? Время покажет... А перед госпожой Мейко Кадзи я чувствую себя виноватым -ещё несколько лет назад обещал подарить ей свою последнюю книгу. Но и она про меня совсем забыла, давно не заходит...», — продолжал размышлять Аюкава-сан... Внезапно знаменитый писатель вспомнил, что отвлёкся. Он аккуратно отключил тонарм, и вернулся к письменному столу. Аюкава-сан достал блокнот и маленький карандаш. Он начертил на листе два прямоугольника, и вписал в один — «станция Уэно», а в другой — «станция Мориока». Потом он соединил прямоугольники пунктирными линиями. «Для начала — как они поймут в какую сторону ехал дневной поезд «Иватэ»- по нисходящему пути или восходящему? У меня будет великий трюк... Проводник выйдет на этой станции отправить телеграмму. Путь в «бизнес-комнату» купе проводника будет свободен на несколько минут. Посторонние не знают, как открываются маленькие окна в этих купе. Там есть небольшие углубления овальной формы, внизу. Если нажать на них, то, подставив что-нибудь под ноги, можно будет открыть окно и ... сделать то, что он сделал. Правда, говорят, в новых поездах другой конструктив со стеклами, скорее всего моя задумка не пройдет. Похоже, я старею... Но пусть уж остается так, как есть — познавай новое, обращаясь к старому», — подумал знаменитый писатель и устало отложил бумагу в сторону. Он закрыл глаза, запрокинув голову назад, и неподвижно застыл в кресле...

Итого: 8.5 из 10.0. Вероятно, этой книгой Аюкава-сан мог смело закрывать серию своих произведений и передавать эстафету новому поколению- здесь квинтэссенция его лучших приёмов, которыми он полностью исчерпал тему.

«Ализа» — это исторический роман в сочетании с тем, что во Франции позднее станут называть «roman policier». Еще бы — на страницах книги появляются знаменитый бригадир тайной полиции месье Видок (...«как Вестрис называл себя «богом танца», также он самодовольно величал себя «Наполеоном полиции», но отнюдь не собирался закончить жизнь так, как узурпатор на острове Святой Елены...»); и его соперник, бывший вор Бартелеми Коко-Лакур... Хотя, как сказать исторический. Во временном отношении для автора это было всё равно как если бы кто-то сейчас написал книгу о 50-х годах прошлого века. Скорее, сказали бы просто — «ретро роман»...

Апрель 1825-го года. Эпоха Реставрации. Помимо возникающих тайных сообществ, в Париж врываются, как чума, игорные дома, привлекавшие «худших из девиантов, искавших выход бездеятельной энергии». Рядом крутятся куртизанки — они непрочь пригласить победителей из Palais-Royal в «Клуб Слепых» -поделиться выигрышем... Доктор «Медведь» Бертомье, знакомый Лафайета, вращается среди различных подозрительных сборищ, и подбирает на мостовой опустившегося до самого низа отпрыска дворянского семейства, которого звали Гастон де Клэракъ, виконт. Через некоторое время этот господин становится зятем доктора — он женится на юной Ализе («так звали дочь доктора, выудившего это странное имя во дни революции из республиканского календаря, 9-го брюмера»)... По всей видимости, Лермина вложил символическое значение в образ персонажа, нареченного революционным именем — он безжалостно относится к своей кроткой героине, ослепленной любовным чувством к кутежному супругу, совершенно лишая милую девушку способности к разумному мышлению. А какова блистательная сцена, когда обезумевшая от горя Ализа застаёт драгоценного муженька-виконта в теплой компании «какой-то кикиморы»... впрочем, ладно....Другой противоположно символичный для автора момент — Давидо, агент-стукач Видока, в качестве улики использует золотые монеты «двойные луи», вышедшие из обихода, но украденные из поместья в Нейи, где проживала вдова маркиза из свиты мушкетеров Людовика XVI. Ирония в том, что эти монеты, отчеканенные в 1791-м году (последнем для правления Людовика), и хранимые роялистами как реликвии, принесут несчастье их обладателям. Вообщем, нехорошо и тем, и другим...

О дедуктивной части. Мадам де Версан, та самая вдова маркиза Альбера, и завещавшая солидное состояние сент-ашельскому ордену, вместе с гувернанткой подвергается нападению прямо в своем доме. Одна женщина задушена мешком, накинутым на голову, другая — куском ткани. Следы двух безжалостных бандитов и помятые ветки ведут на авеню дю Руа. Безропотная Ализа как раз заходит к ней в дом (ведь мадам Версан — тётя её мужа...) спустя несколько минут после нападения грабителей и ...узнав одного из них, стремительно убегает. Интересно, что автор прерывает сцену — вот и гадай, виновен ли на самом деле тот, кого увидела девчонка, или же там действовал его сообщник, а то и вовсе кто-то со стороны. Кстати, сообщник, орудовавший в том эпизоде, появлялся в другой книге «И. Лермэна» — «Reine, roman historique « (1891), поэтому «Ализа» образует с ней своеобразную дилогию...

И еще, по поводу Видока. Чем хорош автор данной книги — он был чужд прямых шаблонов, и появление у него столь известной персоны вовсе не будет означать, что Видок сыграет роль главного «сыщика» и «расколет» замысел убийцы. Более того, даже показалось, месье Лермэн насильно преуменьшил роль Видока в истории — отчасти приписав его успехи доносам со стороны сомнительной агентурной сети, а также случайностям. И не будем забывать, что здесь есть ещё и господин Коко-Лакур....

Итого: запоздалые благодарности автору, что он уложился в относительно небольшой объем — где всё по делу, и где всё не просто так -кому жить, кому страдать. Месье Лермэн определенно смотрел на давнюю историю через призму своего собственного понимания вещей и справедливости...

«В последнее время высветились противоречия в мерах, применяемых для борьбы с болезнями. Если читатели хоть немного заинтересуются этим вопросом, цель автора будет достигнута...».

Головоломная история: сотрудница компании Fujimaku, занимающаяся проверкой страховых случаев, сама становится жертвой — ее обгоревший труп вытаскивают из печей для изготовления кавара. Поскольку убийца с сообщницей-проституткой в тот же вечер сдал ее платье в пункт приема старых вещей, полиции удается довольно точно установить время смерти. Заслуживает внимания и история, предваряющая основной эпизод — погибшая оказывала давление на своего коллегу из конторы, зная, что ранее он закрыл глаза на отчет о преступлении в курортном городке на озере Хамахама. Там повесилась женщина, не выдержавшая извещения о своем медицинском диагнозе; но муж ее, ради страховки, специально поменял нижнюю коробку, используемую той для подставки, создав видимость преднамеренного убийства. В бамбуковую корзину был брошен клочок бумажки с фрагментом стихотворения вака:« Мать старая, дерево старое, и ворота старые/ Я возвращаюсь домой, чтобы взглянуть на них еще раз...». Автор устами своего героя мудро отмечает: понять смысл стихов вака при ограниченности символов, способен не каждый...

Своеобразен рассказ о профилактории Таканамори на острове Акадзима Внутреннего моря Сето для больных проказой. «Пациентам с легкой формой заболевания дают небольшую работу. В течение трех лет лечения они могут делать то, что не могут позволить себе занятые городские жители, например, освоить итальянский язык или прочитать японскую классику. Государственная казна покрывает расходы на жизнь. В отличие от города, здесь нет шума, воздух чистый, а рыба вкусная». Однако, в послесловии автор сообщает, что этот остров он выдумал, а значит, написанное им — лишь попытка привлечь внимание к мерам по борьбе с болезнью, ибо дальше следуют жестокие строчки: «Один из тестов, позволяющих выяснить, болен человек проказой или нет, заключается в том, чтобы воткнуть иглу в кожу. Если у пациента определенная степень проказы, он ничего не почувствует...». Проблема, по мнению автора, еще и в том, что тогдашние пациенты стремились скрыть первичное наличие недуга (даже в описываемых ситуациях, когда они могли попытаться выдать болевые ощущения во время прохождения теста)...

В одиннадцать вечера знаменитый писатель, без устали работавший в кабинете вторые сутки подряд, включил потолочную лампу-светлячок. Он еще раз посмотрел на стоящую в углу стола композицию с куклой кокеши на гондоле, имитирующую канатную дорогу горы Окуса, и крепко задумался. Потом он подошел к проигрывателю Nippon Columbia, модель 4206, и включил его. Заиграл миньон на 33⅓ оборота, изготовленный на одном дальнем заводе другой страны- подарок знакомого моряка. Сверху пластинки виднелась надпись с фамилией исполнительницы — «М. Кристалинская». «Эх, хороша дева. Почти энка. Только о чем поет непонятно — слов не разобрать совсем...». Затем Аюкава-сан отключил пластинку и пробормотал: «Никто не смог бы придумать такую цепь алиби, как у меня. Любовная парочка в домике в Гёсо. Смотритель внезапно вспоминает о татуировке гостя на запястье в виде морского якоря- в момент, когда Оницура протягивает руку за сахаром. Ведь не было её раньше!.. А красное платье с чернильным пятном в печи? Никто никогда не сможет взломать мой трюк — у убийцы железное алиби на 12-е, а жертва на самом деле погибла 13-го. В печи будет другое, точно такое же платье...»....В этот момент знаменитый писатель почувствовал, будто десятки маленьких муравьев быстро-быстро побежали по коже, прямо под рубашкой. «Чортъ побери! В чём дело? Что за злая шутка — померещилось, не иначе...» ...Спустя несколько минут обессилевшее тело Аюкава-сана сползло вниз со стула...

Итого: 6.5 из 10.0 — виртуозная игра с алиби хороша чересчур. В этом и минус.

«Загадка» — чрезвычайно мрачная повесть Жюля Лермина о человеческих взаимоотношениях, разбавленная некоторым элементом таинственности, свойственным традициям Эдгара По и Габорио. /Как сказал бы один кинорежиссер: этот французский парень начинает меня настораживать..../. Играет на их поле и антикварный предмет мебели с секретным отделением, вскрываемый в концовке — старые вещи, они помнят всё, и способны рассказать больше, чем люди...

Месье де Морлэн, отставной военный, вдовец, живёт под Парижем со старой экономкой Жерменой. Его единственный сын от прошлого брака, Жорж, в настоящее время путешествует морями по делам службы. Покой генерала нарушает дальняя родственница, попросившая приютить одну деву, Мари Дельтур — как водится, миловидную особу, двадцати шести лет. Суровый характер хозяина постепенно проникается приветливостью молодой гостьи, и в один из осенних вечеров, после партии в трик-трак, он предлагает ей стать мадам де Морлэн... Спустя год, прошедший в любви и спокойствии, генерал пускает себе пулю в голову, прислонившись к стене парка Тюильри...

В отличие от многочисленных шаблонов, у читателя на сей раз чересчур мало информации, чтобы самостоятельно домыслить, что произошло и каковы истинные причины происшествия. Разобраться в вопросе предстоит отпрыску, который вскорости собирается вернуться в отчий дом. Конечно, первейшая мысль -это измена Мари со всеми вытекающими. Но уж больно портрет ее не соответствует тяжести предполагаемого оскорбления -кажется, что девушка она кроткая и покорная...

Первая глава бьёт как обухом по голове -завязка слишком резкая. Она и правда придает определенный шарм повествованию -обычно, перед кризисным происшествием, авторы долгими путями и нитями пытаются втянуть читателя в повествование. А здесь, выходит, Лермина никаких карт не даёт в руки.

На дворе стоял 1895-й год, и будь это другой рассказ, и разворачивайся действие не во французском Витри, а где нибудь в Суссексе или Суррее, вернувшийся в отчий дом Жорж, немедленно обратился бы Великому Детективу, который бы приехал на пригородном поезде в компании доброго доктора, и, наверное, сумел бы разобраться что к чему... Но я понимаю почему Лермина не ввел персонажа, подобного оному — присутствие эксцентричного «сыщика» сыграло бы не в пользу драматизма, снизив серьезность ситуации. Здесь же было важно, чтоб ничто не оттеняло глубину момента, а именно — почему закалённый и свирепый муж молодой красавицы добровольно соорудил себе дыру в черепе. Разумеется, я не могу открывать спойлер, раскрыв этот факт, единственное, что можно сказать здесь: причина, по которой граф застрелился, наглядно демонстрирует пропасть, которая разверзлась между его временем и нынешним.

«Через два дня Мирзоев и Ульрих их стараниями были привезены в Петербург, и помещены в лучшее заведение для умалишенных доктора Мержеевского. Силы Ульриха скоро восстановились, и он в бессвязных словах рассказывает про свою молодость, уверяя всех, что родился в 1765 году. Разумеется, ему никто не верит...».

Вот это да...Как оно бывает — может стоит прислушаться к словам автора настоящего стародавнего рассказа — вдруг и сейчас где-то есть люди, причастные к «великим открытиям», но им никто не верит, ввиду совершенной неправдоподобности их россказней... «Великое открытие» — это малоизвестный научно-фантастический рассказ Хрущова-Сокольникова, представляющий собой некоторое переосмысление его предыдущего произведения по схожей тематике («Столетний юноша»). О том, как судьба вмешивается в жизнь и не позволяет, чтоб открытие стало известно обществу- через человека, осквернившего себя...

Аристарх Васильевич Мирзоев, приват-доцент петербургской медико-хирургической академии, дешифрует пожелтевшую рукопись покойного сподвижника Зибеля (тот умер «от обжогов, прижимая на груди книгу, спасенную из пламени»...), воспользовавшись увеличительным стеклом в черепаховой оправе и применяя свои знания по латыни. В рукописи последовательно описываются этапы пробуждения «усыпленного субъекта, закоченелость членов которого очень походила на затвердение членов при действительной смерти». Погружение в воду, нагретую тождественно температуре тела оживляемого, и затем постепенно доводимую до нормальной температуры крови, т.е. + 33 1/3 Реомюра. И затем уже к субъекту подсоединяются проводники с током от только что изобретенного графом Вольтой «Столба» (либо пяти элементов Бунзена). «Если все здесь написанное правда — я бессмертен!», радостно ликует Аристарх Васильевич...

Ну что ж, показательный рассказ, показывающий, что Гавриилу Александровичу были подвластны любые жанры. В частности, стилистически по основной своей фантастической составляющей и динамике изложения, эта история видится никак не хуже многих произведений тех лет от авторов, сочинивших, в отличие от Хрущова-Сокольникова, десятки произведений по фантастике. К тому же физические постулаты и терминология, примененные автором, в сжатом виде дают краткое представление о некоторых лабораторных изысканиях и опытах, имевших ход в его время...

Заодно отмечу и элемент предвидения, сработавший здесь у Гавриила Александровича. Он практически точно назвал фамилию исследователя из будущего, который также будет интересоваться различными феноменами и наблюдениями, вероятно, не принятыми официальной наукой. Гавриил Александрович только в одной букве ошибся. В его истории был Зибель, а спустя тридцать пять лет после выхода этого рассказа в Москве родится ... Зигель.

Итого: учитывая, что Хрущов-Сокольников писал фантастику редко, но при том дважды возвращался к одной и той же теме, можно сделать вывод, что по какой-то причине его волновала поднятая в ней проблема (уж недостатка идей — о чем писать, он точно не испытывал...). Возможно, секрет кроется в лаконичном авторском послании на страницах того старого издания: «Будем же ждать и надеяться! Г.Хрущовъ-Сокольниковъ».

«Мне всегда тяжело придумывать название романа, иногда даже сложнее, чем написать сам роман. Я завидую Футаро Ямада и его именам в рассказах о ниндзя. Это — форма таланта. Когда моя история вышла в печать, один из критиков сказал, что название книги пробило дно бочки...».

Бывает иногда ощущение — как бы скучно не начиналась книга, рано или поздно она войдёт в нужное русло и не заставит жалеть о потраченном внимании. /Да, именно так, не времени. Как говорил один мой знакомый товарищ: время — оно ведь всё равно пройдёт.../. Вроде бы регулярный для японских авторов 60-х криминальный сюжет с социальным подтекстом — двойное самоубийство в лесной чаще Хаконе. Служащий из министерства, погрязшего в скандалах, и его любовница. Трупы давние, но сомнений истоки происходящего ни у кого не вызывают -чиновник покончил с собой — как самурай, из-за трудного положения, в которое его поставили обстоятельства, а верная спутница составила компанию. Однако, заготовленное автором «второе дно» способствует уверенности, что общая задумка могла родиться в голове только опытнейшего мастера...

Интересна проработка действующего фона. Финн Карвонен, приехавший в Японию из Тампере пятьдесят лет назад, организовал завод, производящий содовую воду, сидр и другие напитки. Экономика позволила выйти за местные рамки и распространить продажи на Китай и Маньчжурию. Автор наделяет директора завода отеческими чертами с восточной признательностью: в юбилейный год тот желает наградить одну из сотрудниц, пожертвовавшую своей молодостью и красотой ради работы на его предприятии — в ноябре её ждет солидная денежная компенсация. Но, жизнь такая штука -за три недели до этого события с девушкой происходит несчастье... Сказать, что сестра погибшей и ее муж, влачащие жалкое существование, расстроены — ничего не сказать. Однако, не зря Аюкава вспомнил о ниндзя в послесловии — придуманный ими план, позволяющий ближайшим родственникам получить выплату за погибшую, выделяется запредельными цинизмом и бесстрастностью, даже для японских книжек (хотя герои — авторы замысла смотрели на всё это, вероятно, со своей колокольни...).

...В половине первого ночи знаменитый писатель, несмотря на недомогание и обострившиеся рези в желудке, разложил на столе две фотокарточки с изображенными на них женщинами в коричневых кимоно с полосами и хаори из черного хиримэна. Сквозь приоткрытое окно доносились звуки джаза и дразнящий запах кофе от работающего допоздна ресторана на потемневшей улице... Аюкава-сан отхлебнул из стакана глоток дорогостоящей финской минеральной воды, добытой по знакомству, и еще раз внимательно посмотрел на снимки. «Чортъ возьми! Как же они похожи. Обе на одно лицо...». Затем знаменитый писатель вновь открыл страницы рукописи. «Никто и нигде лучше меня не работает с алиби. Человеческая память избирательна. Если один человек в Синдзюку столкнётся с другим два дня подряд в одном месте и при схожих обстоятельствах, то спустя некоторое время второй никогда не вспомнит, когда именно это произошло...», — подумал он про себя. Внезапно листы вылетели из рук читающего рукопись: тело утомленного Аюкава-сана будто само собой подалось вперед и в изнеможении рухнуло на стол...

Итого: 7.5 из 10.

Тем, кому знакома фамилия на обложке издания, представлять этого человека не нужно; а тем, кто не слышал — представлять его тоже не имеет смысла, ибо время, когда он трудился, для большинства безвозвратно кануло в прошлом -равно как и время тех забытых персон из мира кино, литературы и музыки, которых он упоминает...

Прочтя уже немало биографий, я иногда обращал внимание- обычно в начале, вместо пролога, до того как приступить к извечному «родился тогда-то и вырос там-то», автор старается выбрать эпизод из жизни, способный, видимо, чем-то поразить или затронуть душевные струны у публики. Что ж, синьор Ардженто решил превзойти всех по мрачности вступления — он вернулся в зиму 1976-го года, в римский отель Flora на улице Венето. Пишет о возникающем по ночам непреодолимом желании, заставляющем его подходить к французским окнам и смотреть на роскошный вид виллы Боргезе внизу. В конце концов, по совету знакомого доктора, он решает забаррикадировать проход к окнам мебелью... Вот так вот. Душевное беспокойство? Психологическая травма? Или, может быть... колдовство? Впереди, между прочим, ожидался выход «Суспирии», первого фильма трилогии, вдохновленного «Suspiria de Profundis» Томаса де Квинси — книги, которую читала Дарья Николоди, его женщина. Итальянский архитектор Эмилио Варелли, спроектировавший дома во Фрайбурге, Нью-Йорке и ...Риме, ставшие обителями колдовства для трёх сестер...

В фильмах Дарио Ардженто полно сверхъестественного (чего стоит хотя бы путешествие по оккультным местам Германии перед созданием сценария «Suspiria», феноменально продемонстрированное взаимодействие с насекомыми в другом фильме, или же переосмысление классики Эдгара По...), но лучше отметить что-нибудь запомнившееся из его автобиографии. Например, почему в «Инферно» была взята актриса Ирен Миракл? Да просто она занималась соревновательным плаванием, а по сюжету требовалось снять продолжительную сцену под водой. Или, факт — в «Кошке о девяти хвостах» режиссер обошел пол-Турина только ради того, чтоб найти подходящую лестницу для всего одной сцены. Очень он лестницы любил... Для ленты «4 мухи на сером бархате» специально были выбраны актеры на главные роли, внешне похожие на Ардженто и его жену, а для саундтрека планировалось задействовать группу «Deep Purple» (но в итоге музыку вновь написал Маэстро, только на сей раз не удачно *). Кстати, фильм и правда, как пишет автор, не распространялся до конца нулевых ни на VHS, ни на DVD. Но он каким-то образом попал на московскую Горбушку. Припоминаю трогательные слова на форуме-трекере от одного пользователя- вроде того, что он отдал триста рублей за эту посредственную копию, но заплатил бы и больше если б потребовалось... Ну а в фильме «Кроваво-красное» могли бы никогда не прозвучать нервно-пульсирующие треки группы «Гоблин» — режиссер стремился заполучить для звуковой дорожки ансамбль «Pink Floyd», членов которого он некогда интервьюировал, но те были заняты студийной записью. /На мой взгляд, это тот случай, когда можно радоваться, что у гигантов не получилось, ибо уступить дорогу молодым прогрессив-рокерам во главе с Клаудио Симонетти вышло во благо. Недаром потом даже Карпентер признался, что содрал кое-что у них для своей хэллоуинской темы./

Не буду пересказывать начальное содержание книги (тем более, в биографиях мне всегда хочется проскочить через первые главы). Скажу лишь, что биография Дарио — это отнюдь не сказочный путь из нищеты к вершинам. Он рос в обеспеченной семье, уже имеющей достаточно привилегированное положение. Мать трудилась в престижной фотостудии, благодаря чему юный Дарио мог подглядывать в гримерке за артистками ранга Софи Лорен, а отец работал в министерской организации Unitalia, обеспечивающей поддержку киностудиям....Журналистом работал, боготворил Хичкока. /Поздняя фраза, приписываемая мэтру: «Этот итальянец начинает меня настораживать» не более чем выдумка/...Потом — Серджио Леоне, тогда находившийся на Олимпе, и почему-то взявший под крыло молодых его и Бернардо Бертолуччи (хотя мог заполучить в сценаристы кого угодно...). Результат их шестимесячных усилий мы знаем — очередная классика Леоне «Однажды на Диком Западе»...Опять же, нанять в композиторы для первого фильма самого Эннио Морриконе без отцовской помощи было невозможно — Дарио пишет, что обидел Маэстро, принеся ему домой послушать «какие-то пластинки». Интересно другое. «Птицу с хрустальным оперением» начали крутить 19 февраля 1970-го года в полупустых кинотеатрах Турина и Милана. Зато в других городах успех был оглушительным. Вот оно, сарафанное радио в действии. Многие известные личности почему-то любят преувеличить, что видели успешный сюжет во сне. Видимо, считают, что это придает больше этакой «энигматичности». Дарио здесь не исключение... Название второго фильма, «Кошка о девяти хвостах», более традиционного в детективном плане, было навеяно книгой Эллери Куина (да что ж такое, и здесь вездесущий Эллери Куин, и до Италии добрался...). Знаменитые черные перчатки, крупные планы глаз — всё это появилось в giallo отсюда. Автор говорит, что был в ярости от мгновенно появившихся « Черного брюха тарантула», «Бабочки с окровавленными крыльями», «Кота в стеклянном Лабиринте» и «Хвоста Лисицы»...

«Одна феминистка сказала, что мне должно быть стыдно за свое существование, и если бы она встретила меня на улице, то непременно дала бы мне пощечину...». И еще о женщинах: «...мы оставались вместе какое-то время, вроде бы прекрасно ладили, но в какой-то момент что-то бесполезное вызывало ссору, и я уходил. Помню, однажды, на пике своего отчаяния, отправился в дом Челентано в Милане: я прожил у него неделю...». Примо Аморе — первая девушка. Какой, однако, ловкий ход — чтоб скрыть ее имя...

Фильмы Ардженто были особенно популярны в Азии, и в Японии в частности (премьера «Суспирии» состоялась у них аж на стадионе с обеспечением звуковых эффектов от компании Sony). На роль Елены Маркос была нанята 94-летняя (!) женщина из римского хосписа, никогда ранее не снимавшаяся. Говорят, когда начались съемки, у членов группы останавливались наручные часы, ранее безупречно работавшие механизмы блокировались, и т д. Также это был первый фильм Ардженто, созданный не по правилам whodunit, т.е. без убийцы...Ну, а что касается «Феномены» — здесь режиссер мог бы написать отдельную книгу, особенно в плане того, что касается выращивания личинок в ангаре — «маленьких актрис» (великолепная работа помощника — Маурицио Гарроне) — миллионов мух, которых требовалось перевозить для съемок в Швейцарию...

* Эх, припоминаю, как заглавную мелодию Маэстро из «Кошки о девяти хвостов» я когда-то поставил на телефон — как звонок от одной знакомой девушки.. /Никак не могу сказать, что она была в восторге, когда узнала об этом..../

Итого: да, интересно было узнать о многих скрытых нюансах работы автора этой книги. Особенно показательно внимание к продуманным мелочам, имеющим для него большое значение, но которые подчас и разглядеть-то мог, в лучшем случае, наверное, один человек из ста. Но поскольку Фантлаб сайт все же литературный, вот самозабвенная цитата Ардженто: «Однажды утром, во время одного из моих привычных набегов на домашнюю библиотеку, случилось нечто неожиданное. Мне попалась книга, которая одним махом смела прочь самые залихватские сюжеты Дэшила Хемметта и Реймонда Чандлера, а также приключения, рассказанные Шахерезадой. То был большой том с черной обложкой и названием, вытисненным золотыми буквами: «Гротескные рассказы Эдгара Аллана По». Я прочитал ее от корки до корки, а затем тотчас начал читать снова с первой страницы. Просматривая его рассказы, запечатлевая их в памяти, я понял, что как будто нашел ключ от комнаты, всегда находившейся в моей голове, но существование которой я игнорировал... Внезапно я открыл для себя мир, в котором были люди, похороненные заживо, где замурованные кошки выдавали присутствие трупов, где вырывали сердца любимых...».

И вот ещё об одной встрече конца 70-х. О ком речь говорить не буду, пусть останется загадкой (надо же добавить таинственности, особенно если учесть жанры, в которых трудились оба мастера)... «Именно тогда, в Нью-Йорке, я познакомился — хотя и очень мимолетно — с тем, кого все называли «многообещающим молодым писателем». Ему было около тридцати лет, он носил очки в огромной оправе и говорил очень мало. Его агент жил в красивом доме на Пятой авеню, и именно там он и познакомил нас. Я пожал ему руку, а он просто произнес низким голосом свое имя: «***»... Спустя некоторое время он сказал, что в моем фильме его особенно поразила сцена падения с потолка личинок саркофага карнарии...».

Что ж, говорить можно еще много, но очевидно: в этой книге изложены воспоминания некогда очень увлеченного человека, профессионала своего дела...

Говорят, осы различают времена года по продолжительности дневного света, но если поместить их в закрытую среду, например, в подвал, где контролировать температуру и освещение, то можно заставить этих жалящих насекомых быть активными даже в ноябре, создав у них ложное впечатление, что наступило лето. Также известно, что осы не нападают первыми на человека, за исключением случаев, когда он находится в непосредственной близости от гнезда...

Ну что ж, вот оно, новое слово в детективе (подчеркну — в нормальном детективе, где есть возможность размышлять и строить предположения...) — «Сузумебачи» романчик среднего размера, в котором девяносто процентов сюжетного пространства занимает противостояние человека...с осами. Писатель мрачных тайн и саспенса, приехавший с женой в горный домик Якугатаке, просыпается после небольшой попойки утром в одиночестве. Юмико исчезает, забрав автомобиль и отключив средства связи, а заодно и прихватив одежду супруга. В комнате раздается жужжание огромного полосатого шершня. Уж не матка ли это?... Всё бы ничего, да есть одна проблема — у писателя тяжелая аллергическая реакция, и, говорят, что второй укус он уже не перенесет. Сбежать не получится — за дверями снег, а теплой одежды нет. И между тем, за одной осой через вентиляционное отверстие влетает другая, за ней вторая, третья, целый рой. Вообщем, для одинокого писателя вероятность превратиться в труп в ближайшие часы стремительно приближается к ста процентам...

Да, я тоже вспомнил как прошлым летом по вечерам загородом слышал лёгкий равномерный гул, раздающийся будто бы прямо изнутри деревянных стен. Из-за чего сохранялось постоянное ощущение, что какие-то жужжащие насекомые вот-вот ворвутся в помещение. Но то, конечно, не идёт в сравнение с описанным здесь... Однако, вспомним могучего классика: «Вдруг штук двадцать ос, привлеченных запахом, влетели в мою комнату. Комната наполнилась таким жужжаньем, словно в ней заиграло двадцать волынок... Тем не менее у меня хватило храбрости выхватить кортик и напасть на них...Эти насекомые были величиной с куропатку... Я вытащил у убитых жала. Они достигали полутора дюймов в длину и были остры, как иглы. Все четыре жала я тщательно сохранил и потом показывал вместе с другими редкостями в Европе...». Совершенно верно. Примерно такую длину жал называет и герой настоящего романа, делая себе прокладку между курткой и рубашкой с помощью пупырчатой пленки — дабы обеспечить расстояние до кожи, превышающее указанную длину. А так, что еще может помочь? Особенно если под рукой нет эпинефрина для повышения кровяного давления про анафилактическом шоке. Мотоциклетный шлем, клейкая лента, перчатки. Дымовая завеса, ловушка из спирта, смешанного с соком и виноградом кальпис. Снижение температуры в подвальном котле, обогревающем помещения. Наконец, можно использовать всё, что есть под рукой для отпугивания коварных тварей — магнитофон с громкой музыкой и даже...робот пылесос...

В итоге, неплохая задумка (хотя и спорная временами).Не зря автор при подготовке проштудировал книгу директора исследовательского института лесного хозяйства по направлению насекомых. Юсукэ Киси вообще исповедует оригинальные подходы. Предыдущая его вещь («Стеклянный молот») — один из лучших романов о запертых комнатах, написанных в последнюю четверть века. Здесь же, как я сказал выше, главный акцент в построении сюжета -шершни летают на каждой странице. Детектив становится детективом только поневоле, из обстоятельств. Неужели всё так просто — жена устроила «пчелиную» ловушку и уехала с любовником? Однако, ставится под сомнение не только личность главного героя, но и то, кем он был на самом деле — жертвой, или может быть, преступником? Или же... сумасшедшим? А определенные авторские намёки дают и ещё одно толкование, допускающее и ... фантастическую (в прямом смысле слова) версию развязки. Вообщем, подбирая аналогии, это как Дин Кунц, вступивший в греховную и опасную близость с Агатой Кристи, но при том всё выражается очень и очень по-японски...Так что, можно было бы оценить и выше, если бы рефлексирующая концовка имела более удовлетворительные объяснения.

Ну что ж, вот и третья, последняя книга о творчестве Дэвида Кэррадайна (есть у него ещё одна книга, о кунг-фу, также мне интересная, но слишком далекая от тематики сайта, поэтому о ней рассказать не выйдет...). Здесь то хоть отчёт о съемках футуристической «Смертельной гонки 2000» с самим Слаем имеется, где они не поделили каскадёров...

Настоящая работа -подробная автобиография со значительным описанием раннего периода жизни будущего артиста. Воспоминания об отце, армейские годы, отношения с женщинами, первые кинопробы -все это излагается очень детально.

Однажды Роджер Корман предложил Барбаре Херши картину, но она сказала, что согласится, если в «Boxcar Bertha» будет сниматься и ее любовник, Кэррадайн. Режиссер сразу понравился автору прямотой, сообщив, что предпочел бы другого актера. Этим режиссёром был Мартин Скорсезе. Автор вспоминает, как кто-то наставил револьвер на Марти, а сам фильм был запрещен в Бостоне из за фотографий Херши и Кэррадайна для «Плейбоя». Да и на Юге фильм запретили т.к. в картине черный стреляет в белых. А так... Кэррадайн не стесняясь замечает, что за семь лет брака с Херши изменил ей семь раз...

О легендарном сериале «Кунг-фу» не буду распространяться, только одна цитата, показывающая, что довлело над головами создателей и автора, в словах которого, видимо, сквозит некоторая зависть: «Фред Вайнтрауб, чувствуя себя глупо, что отказался о работы с нами, восстановил потери, сняв фильм «Выход Дракона». Для остроты ощущений в качестве противника Брюса Ли на съемочную площадку был приглашен чемпион мира по каратэ Чак Норрис. Таким образом, сценарий малоизвестного еврейского ремесленника стал причиной международного бума на азиатские искусства ... Брюс был Янь, мы были Инь. Брюс казался огнем, мы -миром и смирением..»

О взаимоотношениях с представителями иных сфер: «Мы называли «Орлов» американскими «Битлз». Сложная аккордовая структура, тексты, идеальная гармония. Глен Фрей сказал мне, что песня «Десперадо» -это обо мне. Я парировал, выразив мнение, что он говорит это каждой кинозвезде, которую встречает». Годы спустя его менеджер подтвердил мне эти слова.»...» Я уговорил детей Боба Дилана, построившего особняк на Point Dume, и его самого заниматься со мной кунг-фу. Он тренчал на гитаре, потом вдруг вставал, подходил к старому пианино и начинал писать песню.»

О встрече с Легендой. «В Нью-Йорке я встретился с Кристофером Ли, мы вместе снимались и полетели над темной Африкой. Я не мог не заметить его кожаный пиджак. Спросил его, что это за кожа. Ли ответил: «Слоновая». Я спросил, скольку ему лет (не ему, пиджаку). Он ответил: «Лет тридцать». Полагаю, тогда это было в порядке вещей...».

По «Одинокому Волку Маккуэйду». Кэррадайн уверяет, что заявил Майку Мидуэю, что ему не нравится идея победы в рукопашном бою над Чаком Норрисом (ну врёт ведь на голубом глазу, как дышит...). Майк сказал: «мы все исправим»...«Фильм с Чаком казался мне верным способом узнать, есть ли у меня ещё способности к Квай Чанг Кейну. Я начал тренироваться каждое утро с одним из бывших инструкторов Юэня, Робом Мозесом, самым гибким мастером боевых искусств, которого я когда либо видел....Люди не могли понять, что за годы самого длительного сериала о боевых искусствах я провел больше поединков, чем кто либо на земле. Тем не менее я понял удивление Стив Карвера. То было мое возвращение...Чак никогда не приходил на тренировки. Впервые мы потренировались в день съемок боя....съемки заняли четыре дня, и к концу мы выглядели стариками. Старая связка давала о себе знать, что делало мой фирменный полётный фронтальный двойной удар рискованный предприятием. В свою очередь, Чак потянул мышцу в паху, что затрудняло его обратный вращающийся удар пяткой. С моей точки зрения бой выглядел великолепно, и могу сказать, что некоторые из моих лучших актерских работ были сделаны, когда я получал удары, а не наносил их. Мое лицо теряло форму при ударах Чака, брызги пота... даже мне было трудно поверить, что Чак не попадает...». Вот оно -замрем на мгновение -артист восторгается своим проигрышем, а не победой, ибо так он лучше демонстрирует себя как актера. Вот это талант... «..пока юристы спорили, мы с Чаком попивали пиво. Он любил «Перл», я «Одинокую Звезду»...Как же так? Отлично помню давнее интервью Чака российскому изданию, где он говорил, что спиртное попробовал один раз в жизни — в армии, и с тех пор больше не прикасался к нему. Кому верить?..

С именами собственными у Кэррадайна проблема -назвал Минск Россией, да и в целом он плохо запоминает имена. Заканчивается книга трогательным рождественским вечером загородом в первых днях января 1995-го, когда артист пьет чай с дочерью Калистой. Вроде как ничто не предвещает ничего плохого. Вот только надолго его ещё хватит?..

Итого: богатая событиями жизнь, долгая карьера, растянувшаяся на четыре десятилетия (пусть и не всегда успешная, но зато непрерывная). Многие ли из деятелей литературы/кино/музыки могли похвастаться такой стойкостью?

«Заметили ли вы в себе следующее явление? Вы боитесь спать и говорите себе: «Мне нужно завтра проснуться в семь часов утра», и ровно в семь часов вы вскакиваете с постели, точно вас толкнула пружина...».

Ух, какой мощный рассказ. И опять респект старой, конца XIX века, академичной редакции журнала «Вокруг света», выцепившей столь нетривиальную и жёсткую вещь «И.Лармина» для своих литературных публикаций -аккурат между статьями о домашней жизни в Марокко.

Голдинг -самый ловкий адвокат в Нью Йорке, он строго предпочитает уходить ровно в шесть часов вечера. Рассказчика это ужасно злит, но он пытается размышлять логически.: «Возьмём А ...В...Х». А — это Голдинг, В — это два незнакомца. А и В испытывают непреодолимое стремление други к другу. Но, соединившись, А и В направляются в точку Х. Значит, недостаточно чтобы А и В порознь были в Х. Нужно, чтобы как А, так и В находились одновременно в данном месте Х»...

Безумная (в прямом и переносном смысле) концовка в «Приюте лунатиков» д-ра Грэгама (гм, «доктор Грэгам», да, что-то этом есть -тот давний переводчик с французского не обязан был знать тонкости произношения американских фамилий...) удалась автору на славу. Старый перевод прекрасен. Не удержусь от того, чтоб процитировать как изящно указано время: «На другой день я был у Голдинга в 5 1/2 часов». Или вот, почти готовая метафора на все времена: «Моя участь была решена: живи я хоть сто лет, вся моя жизнь будет посвящена разгадке этой тайны...»

А какие ёмкие характеристики...: «Первый из них был мрачен как ночь, второй ясен как день... Кроме того я разузнал, что Блэкъ-Кэстль, так называлось место сборища таинственных друзей...Видели ли вы трёх котов, выгнувших спины и урчавших друг на друга? Голдинг и его двое друзей напомнили мне это зрелище...».

Кстати, кто первым в литературе ввел прием ненадёжного рассказчика, чье психическое состояние по ходу повествования постепенно начинает вызывать серьезные опасения? Впрочем, здесь и этот вопрос стоит ставить под сомнение. «Я отодвинул шкап, закрывавший дверь, сообщавшую наши комнаты, без шума, тихо, едва дыша...Раз, два, три! Удар был прекрасный: как раз между глаз...».

Итого: как видно, «И.Ларминъ» являлся весьма неплохим выбором редакции журнала «Вокруг света». И это при том объемном потоке франкоязычной беллетристики, проходившей через отечественную периодику в те годы. Оба рассказа, пользованные ими из антологий «Невероятных историй» Жюля Лермина хороши.

Рассказ, включенный в один из лучших авторских сборников Жюля Лермина «Nouvelles Histoires Incroyables», который, как считается, был вдохновлен творчеством Эдгара По... Что ж, судя по безумной отрешённости главного героя, можно сказать, что это похоже на правду... На русском языке рассказ издавался очень и очень давно (в «Вокруг Света») под названием «Я отомщу!!» -именно так, с двумя восклицательными знаками, причем редакторы подписали его совсем уж непохожим на оригинал именем — «И.Ларминъ». Глядя на подпись без указания перевода, можно предположить, что автор — не истинный француз, а какой нибудь русскоязычный писатель, например, Иван Лармин. Но это, конечно, не так -ведь мы то знаем...

Как же благородные французы в старых книгах любят мстить. Они дают клятвы, челом бьют, обещают покарать обидчика любой ценой... Начало рассказа вполне в духе мрачного криминального романа. Даже не совсем понятно, чем он мог привлечь почтенную редакцию «Вокруг света», ибо никакой географической экзотики здесь нет, а движущим лейтмотивом становится только жёсткий, непримиримый мотив мести. Тем не менее, рассказ был размещен между новостью о Самаро-Уфимской железной дороге и заметками о «нравах в Марокко», а также колонкой об исполнившемся столетии Лаперуза «в минувшем 1887-м году». Ну и зря они упростили название — оригинальное «Повешенный за повешенного» смотрится для такой истории брутальнее.

Людгэтская тюрьма. Три месяца назад отец рассказчика переступил ее порог, чтобы идти на казнь. И вот, забитая битком площадь. Часы Чатартонской башни бьют семь металлических аккордов. Рассказчик возмущен до глубины души. Внутри него все бушует. «Толпа слишком велика, моя ненависть расплывается в ней как капля в море... Женщины! Зачем пришли они сюда? Им мало театра, им нужны ощущения посильнее. Им мало смерти на театральных подмостках, они ищут смерти на эшафоте...»

Как часто бывает у Жюля Лермина, его главный герой -человек неоднозначный. Мы ничего не знаем о предыстории -был ли его отец виновен на самом деле, или отправлен на казнь в результате ошибки. Нет. Рассказчик намерен отомстить тому, кто годится на эту роль в первую очередь, и в жертвы он намечает человека, засмеявшегося во время смертной агонии отца...

Наконец, каким образом дальнейшие события бьют с пропажей рядового письма из конторы мистера Догинса и исчезновением маленькой идиотки Мэрион из Чаринг-Кросса? Однако, все это звенья одной цепи...Никакой «Мистер Холмсъ» здесь не нужен, ибо основная эмоция в финале должна исходить не от него, а из других уст, с противоположной стороны. «Теперь ты сам хватаешься за стрелки часов, чтобы остановить неумолимое время»...

Итого. «Семь» за сам рассказ + балл за атмосферу старого журнала.

«Даръ Сатаны» — относительно небольшой сборник повестей и рассказов А.Е. Зарина, некогда выпущенный в типографии замечательного издателя П.П.Сойкина — той, что располагалась на Стремянной, 12... Все произведения объединяет тема острых межличностных столкновений, вырождающихся в подчас неразрешимые конфликты. Фантастический элемент содержится только в открывающей, одноименной вещи, благодаря чему ее и поспешили включить в пару антологий с характерными названиями. Но если уж подходить к вопросу формально, то в «Купленной славе», другом произведении обозреваемого сборника, «сатанинского» не меньше будет, просто оная принадлежность выражена там иными средствами, без наличия различных «нечистых сил». [Это к вопросу о значимости фантастического элемента — далеко не всегда его присутствие усиливает общую аффектацию замысла]... А так, житель «крошечной» квартирки на Петербургской стороне Федор Иванович обретает вдруг телепатические способности- благодаря дару, перенятому от «соседа», невесть откуда взявшемуся в комнате... Андрей Сергеевич, негодник эдакий, дров наломавший и манкирующий своими прямыми обязанностями, обнимает красивую брюнетку в меблированных комнатах на углу Морской и Гороховой, в то время как жена его дома от безысходности сводит счеты с жизнью... Иван Андреевич Тернов, вчерашний университетский выпускник, приехавший на лето к дяде в усадьбу, пытается спасти высокообразованного родственника, записавшегося в ряды «спиритов-духовидцев»... А между тем, пока все они спорят и ругаются, в отдельном кабинете дорогого ресторана о чем-то договариваются некий начинающий писатель Гдовский, падкий на легкий заработок, и видный посетитель с огненно-рыжей бородой и грубым, туповатым лицом — миллионер Шугаев. Очевидна ли между ними кровавая развязка или нет?..

Заметна небрежность (?) автора, проявленная им в заглавной вещи (не такой уж и большой по объему): бывший интендант Степан Африканович Чуксанов ближе к концу повести вдруг становится... Чумазовым...

Ну и немного о Петербурге, который рисует Зарин. С точки зрения любителей ужасов и таинственных историй, лучше поскорее перенестись на Петроградку, где ютился бедолага Фёдор Иванович (там и сейчас сохранилось на загляденье много старых, еще с тех времён, когда он там жил, домов с высоченными окнами и потолками...). «...совершив свой ночной туалет, он загасил лампы и вошел со свечою в спальную, где тотчас и улегся в постель. Но едва он загасил свечу и плотнее закутался в одеяло, как произошло нечто удивительное...Прежде всего ему показалось, что в соседней комнате мелькнул свет./.../Федор Андреевич не был ни труслив, ни суеверен. Это странное шарканье он приписал акустическим свойствам своей квартиры и спокойно улегся снова в постель. Но едва он погасил свечу, как в корридоре раздались опять те же звуки. Как будто кто-то вышел из кухни и медленной, старческой походкой шел по корридору к передней. Федор Андреевич невольно откинул одеяло и насторожился...».

А тем временем к ресторану «Палкинъ» подъезжают извозчики, военные и статские, старые и молодые, с дамами и без дам — из заведения слышатся звуки румынского оркестра. На верхней площадке амур в бассейне держит в руках бутылку шампанского, из которой бьет фонтан с неумолчным журчанием. Что ж, остается немедленно найти свободный столик, подозвать лакея, и заказать водки с закуской... Вот ещё прокуренная квартирка, представляющая собой далеко не изящный вид в поздний час ночи. Беспорядочно сдвинутые стулья и кресла, исписанный мелом ломберный стол. Хозяин квартиры, будто забыв о супруге и двух малолетних детях, проводит время в праздности. «...у тебя опять есть любовница, ты ходишь к ней, она пишет тебе и называет меня (с твоих слов, верно) ходячей прописью!»... А вот и степенный Яков Николаевич Караваев, добродушный земский врач, только что вернувшийся из своей амбулатории.«Плюньте на это дело»- советует доктор, пожирая холодную ботвинью, и запивая ледяным квасом из графина. Или вот, следующий совет от другого лица: «...всегда были и будут одержимы этим недугом, тормозящие ход прогресса человеческого знания. Но такими людьми, обскурантами, обыкновенно являются люди старого порядка вещей, люди, застывшие в своих убеждениях и уже неспособные к прогрессу»...Позвольте, мы забыли про душевные муки, как же без них обойтись в русской повести? «За то, что он перестрадал и перечувствовал, будут все хвалить Шугаева, и эта жирная свинья будет принимать похвалы, когда они по праву принадлежат только ему, Гдовскому. Это — продажа первородства за чечевичную похлёбку!..»

Итого: что характерно, ни один из эпизодов сборника невозможно отнести к чистому подвиду того или иного жанра — видимо, для Андрея Ефимовича, как для писателя, это было совсем неважно, главное — найти способ выразить одолевавшие его мысли. Фаворитом, конечно, можно считать заглавную вещь (хотя бы из-за средств, используемых автором для укрепления описаний окружающей обстановки, выдвигающих рассказ кандидатом в антологию истинно петербургского хоррора); в остальных более явственно ощущается мостик к бытовым и производственным вещам.

P.S. В один из промозглых дней 1904-го года в помещение переполненного книжного склада на Стремянной улице, что между Колокольной и Невским проспектом, зашёл хорошо одетый, слегка шатающийся видный человек средних лет, выделявшийся острым взглядом и клиновидной бородкой, и державший пачку рукописных листов в руках. Ожидая встречи с хозяином, он с увлечением рассматривал выставленные для продажи образцы книгоиздательских новинок, иногда поправляя пенсне. Поль Д'Ивуа, Жорж ле Фор, Альфред Брем, Александр Красницкий... «Андрей Ефимович, здравствуй-здравствуй», -наконец объявился издатель. «Что принес сегодня? Историю? Детектив?... «Дар Сатаны»? Ты в своем уме, кто у меня купит книгу с таким названием? Или ты меня, может, перепутал с кем?». «-Подождите, Петр Петрович, другие-то издают, «Скорбь Сатаны» от заморской барыни Корелли у Суворина вспомните. Соседи ваши роман большого мастера, ирландца-фольклориста, Стукера Брэма, печатают, «Вампира». Народ сейчас охоч до таких названий и ужасов всяких. А у меня всё по-настоящему, как в жизни...»

«Гюг-Волк» — ещё один роман из собрания издателя Петра Сойкина 1915-го года. Если в прошлый раз я процитировал В. Брюсова, то теперь пришел черед другого серьезного мрачноватого парня из той же эпохи, который был, правда, чуть помоложе Валерия Яковлевича, и являлся представителем иной языковой культуры — автора, чье творчество до блеска и всесторонне отполировано на настоящем сайте -конечно же, я о Говарде Филипсе Лавкрафте. «Соавторство Эркмана-Шатриана обогатило французскую литературу многими сверхъестественными чудесами типа «Man-Wolf», в котором передаваемое по наследству проклятие вырабатывает себя до конца в традиционном готическом замке. Соавторы с потрясающей силой живописали жуткую атмосферу полуночи, хотя и держали за правило объяснять все естественными причинами или научными чудесами; поэтому несколько коротких сюжетов содержат больше ужаса, чем «Невидимый глаз», в котором злая старая карга плетет полночное колдовство, заставляя всех жильцов некоей комнаты в трактире по очереди вешаться на потолочной балке. «Ухо совы» и «Смертельные воды» полны тьмы и тайны. Во втором есть знакомый огромный паук, часто используемый авторами литературы о сверхъестественном..» Да, так вот, этот самый «Man-Wolf», упомянутый Лавкрафтом в начале тирады , и есть сойкинский «Гюг -Волк».

Канун рождества 18... года. Старинный замок Нидек близ Фрайбурга. Припадочный старый граф, уже готовый отправиться в могилу, его нелюдимая дочь, давшая обет безбрачия, и множество слуг. Наконец, башня Гюга, возведенная еще во времена Карла Великого, где одноименный военачальник селился со своими рейтарами и телохранителями, высматривая с верхотуры проезжих купцов с тугими кошельками. Люди в венгерских сапогах до колен, мохнатых медвежьих шапках, с охотничьими ножами за поясами... Думаю, музыкант Ричи Блэкмор, тяготеющий к старинному немецкому фолку и замкам, не отказался бы очутиться в том месте и в то время с мандолиной в одной руке, и со своей Кэндис наперевес — в другой. В годовщину памятного события, в тесном кругу при свете костра лунной ночи, где поджаривается нога косули и доброе вино льется ручьем из бездонных бочек, а карлик-горбун прислуживает постояльцам, сыграть гостям какой нибудь «Memmingen», «Durch den Wald zum Bachhaus» или «Past Time with Good Company «...

«Если дьявол создал жажду, то, наверное, вино создал Господь...».Потихоньку становится ясна манера авторского дуэта Эркмана и Шатриана. Хитро прищурившись, они берут пыльную хронику: значит так, Гюг фон Нидек, первый из рода, женился в 832 году на Гедвиге фон Лютцельбург, которая принесла ему в приданое графства Гиросани, Верхний Барр, и др. Остаётся добавить сюда суеверные легенды, выдав их за настоящие, протянув нить до наших дней. Смешанная «волчья кровь», наказание потомкам, атмосферные пейзажи и случайный рассказчик -вот и готова история... По сути, как и в «Доме лесничего» особых ужасов я не увидел (хотя, не исключаю того, что анонимный переводчик Сойкина многое пригладил под собственный вкус, дабы не допустить излишнего непотребства вниманию публики своего заслуженного издателя). Также догадываюсь, что именно эта вещь планировалась к невышедшему изданию у микротиражника, о котором я вспоминал в прошлом отзыве на Эркмана-Шатриана (поскольку название давнишнего сборника так и анонсировалось — «Человек-Волк»).

Итого: вновь Эмиль Эркман и Александр Шатриан будто бы оставили самое «ужасное» за кадром, выдвинув на первый план исторические корни происходящего. Однако, проникнемся атмосферой старинных замков. Тех самых, куда ведет лес, покрытый инеем, а холодный ветер колышет окаменевшие деревья. Тех, где тяжелые занавеси скрывают готические окна, освещаемые бледным сиянием ламп. С лабиринтом коридоров и настенными факелами, кроватями с медвежьими шкурами вместо одеял, тяжёлыми сводами со свинцовыми оконницами, и ..хищными птицами с вееробразными хвостами, кружащими вокруг башен...Холодные комнаты, где вам не даст спать до утра яростный лай охотничьих собак снаружи, отзывающихся на неизвестного постороннего, приближающегося к стенам замка... Вот ради частицы таких ощущений и стоит вспоминать эти рассказы.

«Подожди радоваться, кто знает, не придется ли тебе всю жизнь сожалеть о том, что желание твое исполнилось сегодня...».

"À brûler» — в русском переводе — «Тайная наука» очень мрачная повесть Жюля Лермина. Концовка ее заставит содрогнуться как поклонников архаичной фантастики (их привлечёт микрорассказ об Атлантиде), так и ужасов (собственно, кошмарной развязкой). В русскоязычном издании, где печаталась повесть, сказано, что «наши читатели с несомненным интересом прочтут это талантливое произведение выдающегося писателя..». О как — достаточно щедрый комплимент на душу автора. На самом деле, эта вещь настолько не похожа на приключенческие работы Жюля Лермина (например, «Месть каторжника»), что ощущение, будто бы другой человек писал, либо кто-то посторонний надиктовывал автору текст...

Рассказчик — парижанин из рода мелких ремесленников, мать которого была склонна к летаргическим припадкам, и периодически впадала в неподвижное состояние с мертвенным лицом бледного цвета. С возрастом герой книги также стал чувствовать в себе различного вида способности — получил премию за перевод Тацита с латыни (хотя и не блистал успехами), поборол в ближнем бою соперника, превосходящего его в силе (проявив недюжинную волю), начал изучать санскритские языки, подружившись с детьми своего опекуна Жоржем и Ситой... Наконец, вот еще жутковатый кусочек телекинеза (прямо как в будущем рассказе Ганна, где также были любовь и перемещение предметов): «Я достиг того, что мог выпускать из себя часть жизненной энергии и направлять на предметы, находившиеся в другой комнате: на стул, перо или лист бумаги. Но результаты, все таки, получались очень незначительные. Я достигал своими усилиями только того, что на вершок или два сдвигал предметы с места...Гнев или испуг удваивали силу...»./ Вершок -это приятный бонус от переводчика С.Л. Облеуховой. Вряд ли герой рассказа слышал о такой мере длины/.

Наконец, редкое для тех лет явление — несмотря на открытость и вроде бы как внешнюю логичность изложения, мы никак не можем считать рассказчика, ведущего повествование, положительным человеком. Есть в нем что-то эдакое... В то же время, в ответе на вопрос почему так получилось — поможет разобраться вступление. И, как дополнение — под занавес происходит такой фантастический элемент, как появление «неизвестного человека из ниоткуда».

Итого: почти документальный стиль, заигрывание с нематериальными науками и двойственное внутреннее «я» рассказчика, несомненно, могли впечатлить первых читателей этой повести. Сейчас же — для поклонников старых франкоязычных текстов и коллекционеров.

«Эйнштейн говорил, что многое из видимого вокруг нас — иллюзия. Индусы считают, что всё, что мы делаем, не имеет никакого значения. Папа Римский говорит- надо покаяться, и все канет в прошлое... Иногда и мне становится ясно, что ничто не имеет значения, но нам важно пройти через это, по какой-то причине...». Д.Кэррадайн, «Дневники «Убить Билла», 2006 г.

Ну что ж, документальная книжка, где оживают старые добрые друзья -хороший вариант дорожного чтива для последних уходящих дней года. Для начала: в этой книге Дэвид Кэррадайн совсем не тот человек, изображённый у Марины Андерсон * спившимся половым извращенцем (о ее «трудах» я недавно оставил впечатление в одном из прошлых отзывов). Здесь мы можем видеть реальные воспоминания легенды экрана, умного артиста, изложенные от первого лица. Да и разве может быть плохой книга, где с первых страниц описывается встреча его, Кэррадайна, с Тарантино в джаз- клубе в Остине, где заправлял известный актер эпохи 80-х — Джефф Голдблюм (видеокассетную «Муху» все помним да, но оказывается, он ещё и пианист был...), а из гостей присутствовал и Харви Кейтель, знакомый автору по «Злым улицам»...

Итак, перенесемся в 22-е марта 2002 года. Кэррадайн, одевшийся в ковбойские сапоги и черную кожаную куртку из сериала «Кунг-фу: Легенда продолжается», подъезжает на Maserati Quatro Porte к рок-н-ролльному пабу в стиле 50-х для встречи с Квентином Тарантино (он же «Кью», он же «QT»). Сценарий на писчей бумаге в два дюйма толщиной, отказ Уоррена Битти. Квентин: «Я писал этот гребаный сценарий три года и ты представляешь, до сих пор его никто не понял. Я одинок. Кунг-фу, самураи, спагетти-вестерны, гангстеры. Ты понимаешь меня? «... И Кэррадайн не только всё понял, но и в дальнейшем не пожалел красок, расписывая талант Кью. Конечно, сговорчивость ветерана отчасти объясняется необходимостью подзаработать, однако, автор книги совсем не такой простой человек, как кажется...

Да, я и сам проникся рассказу автора — Тарантино устроил двухмесячный марафон физических тренировок (по восемь часов в день!) с кунг-фу, хореографией и ушу для всех занятых в фильме — под руководством Сонни Чибы и группировки «Крадущийся Дракон». Шестидесятипятилетний Кэррадайн тренировался на равных с Турман, Дэрил Ханной и другими. Только представьте, кунг-фу в XXI веке!..

«Я прибыл в отель Peninsula для встречи с Харви Вайнштейном из Miramax, и Лоуренсом Бендером, партнёром Квентина. В холле чуть не налетел в дверях на Стивена Сигала. Он посмотрел на меня с высоты своего бробдингнеговского роста. «Ты цел?» спросил он. «Да, все хорошо. Мне пора идти. Я здесь по важному делу».. С Сигалом часто непонятно, шутит он или нет ..»

У режиссера и его команды Band Apart все продумано до мелочей- от марки часов на руке Билла, до каждой секунды эпизодов с кунг-фу. Например, после натуральной схватки с Турман (та самая «пятиконечная ладонь, взрывающая сердце»), Кэррадайн уверяет, что у него и впрямь болело сердце какое то время после удара напарницы...В итоге -адское трудолюбие всей команды -155 дней съёмок, 840 300 футов пленки, 106 часов материала из которого необходимо было выбрать всего три часа при монтаже. /Если кто не знает — решение о разбиении фильма на две части появилось позднее. /Причем о том, что в первой части лицо Кэррадайна показываться не будет, он тоже не сразу узнал...

Из находок -флейта Кэррадайна из его же «Молчаливой флейты». Говорит, Квентин был в восторге...

Из разочарований — в конечной версии вырезана драка Кэррадайна с Майклом Дж.Уайтом, постановка которой у стареющего артиста заняла три месяца. Трудно сказать, чем было обусловлено решение Тарантино. Автор книги греет себя мыслью, что тому был важен Кэррадайн — актер, а не мастер кунг-фу. Тем не менее (здесь я не в курсе), возможно, позднее эта сцена вошла в допы какого-нибудь ДВД, или, вдруг, ещё войдет...

Из родившихся и рассказанных анекдотов. Таможенник в Лос-Анджелесе проверяет Кэррадайна, вернувшегося из Китая. «-Что делали?». «-Снимался в фильме «Убить Билла». «-Правда? И кто вы?». «-Я и есть Билл»...

«Задолго до того, как я познакомился с кунг-фу, я разработал свои собственные медитативные приемы для себя. Одно из эффективных упражнений для успокоения сердца заключалось в том, чтобы представить себя находящемся в полете, беспристрастно взирающим сверху на все происходящее..». /Любимой книгой Кэррадайн назвал Успенского — «В поисках чудесного»./

* Дэвид здесь ни разу не назвал госпожу Андерсон по имени. Да и упомянул всего полтора раза (как «одну из моих прошлых жен, с которой наконец то состоится суд»).

А так — рассказанное здесь — пример удивительной коллаборации увлечённых людей, у которых совпали как творческие, так и коммерческие интересы. Да ещё и со связью поколений. А вот остались ли в наше время в массовом кино и литературе подобные созидательные человеческие механизмы, или то были последние динозавры? Заканчивается книга лаконичной фразой: «Увидимся в кино». Мудрость Кэррадайна в том, что эти слова можно трактовать универсально. Независимо от того, жив ли сейчас человек, их произнёсший, или нет...

В 1838-м году Эдгар По написал «Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета». В книге рассказывалось о том, как доведенные до отчаяния голодом, трое потерпевших крушение убивают и съедают четвертого, Ричарда Паркера. По утверждал, что писал о реальных событиях... Спустя сорок шесть лет история, когда четверо спасшихся, как и герои По, обезумев от голода, убивают и съедают одного из выживших, воплотилась в реальность. Того четвертого тоже звали Ричардом Паркером...

В 2002-м году в Финляндии семидесятилетние близнецы погибли на одной и той же дороге, встретив смерть в интервале двух часов. Оба порознь проезжали на велосипедах по привычному для себя маршруту, и в результате необъяснимых случайностей были сбиты в тот день разными грузовиками. Утверждают, что второй из них ничего не знал об участи первого...

«Небо и земля не обладают человеколюбием и предоставляют всем существам возможность жить собственной жизнью.» Лао Цзы...

Да, сам люблю всякие совпадения и синхронизации, но вышеуказанные животрепещущие примеры приведены на лекции, прочитанной в здешнем произведении невысокликом, играющим роль «сыщика». (То, что идея подытоживается словами Лао-Цзы, указывает на некоторый географический аспект происходящего -ну а то, преемственность)... Кратко: данный роман — «хонкаку» с философической идеей; хотя, скорее, здесь можно говорить только о попытке приблизиться к такой идее, ибо скрестить подобное — это всё равно как (пример из другой отрасли искусства) заставить исполнить что-нибудь синхронно вместе группы «Кисс» и «Джетро Талл»... Азиатский поджанр «хонкаку» подразумевает чтиво, сильно упрощенное в художественном смысле — история выглядит скорее как «скелет» без плоти, а основная концентрация авторских усилий обычно направлена на непредвиденную разгадку происшествий (как правило, повторяющихся или имеющих схожий рисунок невообразимых убийств). Это лишь дальнее отражение «классического» западного детектива, а не подобие его — поскольку здесь игра стремится вырваться из привычных правил, в то время как в «классике», напротив, правила диктовали игру...

Переводное издание романа (雨夜送葬曲 ~ «Похоронная песнь дождливой ночи») на одной из первых страниц являет взору крупное изображение иероглифа 雨 («дождь»). (На английский язык книжку для американского издателя этот автор перевел сам). А чуть далее идут схемы причудливого архитектурного сооружения — и правда, являющегося копией этого иероглифа, если смотреть с высоты птичьего полета. И, как сказано в послесловии — перед читателем встаёт вопрос -является ли структура здания «красной селедкой», либо же она и на самом деле каким-то образом она связана с убийствами, коих в подобных книжках обычно больше одного? Я бы переформулировал по-другому. Если речь пойдет о необычном доме, то не важно, играет ли Дом случайную роль или нет, читатель может не сомневаться — подвох неминуем, это как пить дать... Только на сей раз автор не из Японии (где вышла целая серия книг о странных домах..), а из менее продвинутого в этом смысле Тайваня (где и собрание Холмса-то было опубликовано лишь... в 1950-м году, да и то в серии детских книг).... Ясно, что автор Линь, вчерашний гуманитарный студент, имел весьма отдаленное понятие о работе полиции, вдохновившись лишь книжками своих смышлёных собратьев из соседних стран...

Представлена схема жилища — двухэтажное здание Дома Дождя (хозяин являлся любителем древнекитайской поэмы «Дождливая ночь» Ли Шаньин, что и было отображено в оригинальном названии, но упрощено в американской версии, превратившейся в «Смерть в Дождевом Доме»). Но всё-таки, почему именно такой выбор? Почему «дождь»? Там и библиотека, и бадминтонный зал, и даже комната для настольного тенниса... Назначение комнат выдают автора как человека молодого. Но бьёт ли это с сюжетом? Не знаю... Между тем, в этом необычном доме живет предприниматель Цзинфу Бай (как водится, жилище расположено где-то далеко от трассы..). Дочь хозяина приглашает однокурсников. Персонажи женского пола начинают погибать при странных обстоятельствах — среди прочего имеется наличие безголового трупа и жертва, задушенная шарфом в закрытых изнутри комнатах при свидетелях, подтверждающих, что туда кроме нее никто не входил и не выходил. Вот здесь то и появляется стойкое ощущение, что автор сильно обдуривает читателя. Что-то здесь не так. Ибо не бывает такого — слишком невозможно всё получается, а зацепки никакой нет...И ещё, несмотря на схематичность описания образов, у автора все же заметно проскакивает желание досадить именно женским персонажам; также это просматривается в отношениях пары «госпожа»-«рабыня», введённой в компанию «друзей». Что за этим стоит -да кто ж его знает. Ох уж эти китайцы...

Китайские имена звучат хуже, чем японские. Да и, чего уж там -не звучны они на слух. Прямо хоть автозамену делай, что и посоветую читающим в электронном виде. Например, «Чжэньюй Цзян» можно смело менять на «Ивана», «Цзинфу Бая» — на «Афанасия», «Тинчжи Янь» — на «Татьяну», «Юньсинь Лиу» — на «Юлианну» и т д.

Разгадка, наверное, всё-таки неплохая, и состоит она из двух частей: а) некий секрет, витающий в воздухе и отчасти дающий объяснение происходящему, но никем не замеченный (хотя что-то похожее где-то уже было, вроде в старом классическом рассказе Сабуро Коги...); б) очень спорно изложенное дополнение, подталкивающее к философским размышлениям. Тут, как говорится, замах на рубль, удар на копейку. Но идея не так уж и плоха на самом деле. Подсказку я дал в начале отзыва....

Итого: хотел поставить «5», но за то, что он вспомнил мою любимую повесть Эдгара По, пусть будет «шестёрка». Вообщем, если б взял кто из более опытных писателей эту историю за основу и слегка упростил конструктив, добавив лирики, то могла бы получиться почти визионерская вещь. Но это если рассуждать в том ключе, что за написание принялся бы умудренный жизнью автор ранга Бредбери, а не простой китайский парень, у которого еще всё впереди...

Что произойдет, когда вещество с торфяной, древесной или угольной составляющей подвергнется сильному нагреву?... «Тень дуэли» — еще один рассказ Винсента Корнье из старенького выпуска журнала «EQMM». Начальная постановка заставит потереть руки любителей доброго детективного сюжета c запутанными загадками. Автор имеет смелость утверждать, что пуля, выпущенная из дуэльного пистолета в 1710-м году сэром Найджелом Коффардом, спустя двести двадцать два года раздробила плечо обычного семьянина, Генри Леонарда Уэстмэккота, работника банка, гревшего свои чресла у камина домашнего очага на Беттингтон-авеню в Суррее. И где же она, пуля, на столько лет зависла, в каком измерении, после чего довершила свой полёт? Причем оные господа по вышеуказанным обстоятельствам никак не могли быть друг с другом знакомы, и тем более не имели возможности посеять между собой гроздья гнева...

Кто же тогда стрелял? Окна, двери — закрыты. Оружия нет... Короткий рассказ, но содержащий столько околонаучных допущений различного рода, что их хватило бы и на произведение большего объема. Начнем с того, как лихо был установлен древний оружейник из Пэлл-Мэлл, отливший ту самую роковую пулю, давшую посыл к реконструкции событий двухсотлетней давности. Напоминает будущий роман Иена Флеминга об агенте два нуля-семь. Тот самый, где столь же безукоризненно вычисляют португальского мастера, отлившего золотую пулю для Скараманги, и предусмотрительно изъятую Бондом из пупка податливой греческой танцовщицы... Далее, мудреным объяснением автор поясняет, каким образом состоялся выстрел, приводя некоторые физические доводы. Pitch-blende, сгорающий болотный дуб из Равеншем-Холла, а также химические процессы, коим оная древесина подвергалась во время вынужденной многолетней эксплуатации. Ну допустим. А как объяснить то обстоятельство, что «выстрел» произошел именно в условленный день и час? Что явилось триггером для «спускового крючка», кроме тех, вообщем-то обыденных процедур, что попали на страницы рассказа? Хотя, кто его знает...

Наверное, почти каждый из нас может вспомнить, как в полуночный час слышал чьи-то шаги в прихожей, сопровождаемые жутким скрипом половицы, пребывая в твердой уверенности, что в тот миг ни одной живой души там не находилось; либо же сталкивался со внезапным и необъяснимым падением со стены памятной картины кисти старинного копииста, и провисевшей там дотоле невесть сколько лет. Либо испытывал ощущение, что вещь, недавно лежавшая на одном месте, вдруг самопроизвольно переместилась на другое, или и вовсе исчезла бесследно. А могло быть и так, что сам по себе, без видимых причин, неожиданно включался какой-то прибор или сетевое устройство, воспроизводящее голосовые эффекты... Да, всё именно так оно и происходит...

Хмурым дождливым вечером поздней осенью 1891-го года в малоприметной комнате жилища на Монтегю-плейс, Блумсбери, что за углом от Британского музея, два мрачных джентльмена средних лет расположились возле камина с бокалами портвейна. Один из них, очевидно — хозяин дома, вытерев усы, бросил на столик перед своим гостем пачку выпусков «Стрэнда». «Представляете, они готовы платить мне по пятьдесят фунтов за приключения этого невыносимого сыщика». Черты сурового лица гостя внезапно исказились: «Да, Флоренс рассказывала мне об этом. Они не так уж и плохи, но мне кажется, вашим рассказам не хватает старого доброго викторианского ужаса. Я бы написал их по другому. Могу предоставить пару советов». Гость подался чуть вперёд в потёртом чиппендейловском кресле, его глаза слегка сверкнули. «Дьяволова рука» -как вам такое название?..И благовременно спрошу — как вы смотрите на приглашение этого Дж.С.Вуда? Вы будете участвовать в его журнальном буриме-балагане»? Хозяин дома отвёл голову в сторону, затянувшись зловонной сигарой. «Так значит, вам тоже прислали приглашение? Дорогой друг, если оно удовлетворит вас, то удовлетворит и меня» *...

Да, не буду скрывать, именно пара прославленных британских имён, участвовавших в создании настоящего романа с продолжением, и заставили меня его прочитать. Однако, забегая вперёд, ни Артур Конан Дойль, ни Абрахам Стокер отнюдь не выступают здесь на ведущих ролях, ибо ключевые главы (где происходит что-то важное) написаны вовсе не ими. (Полный список участников указан на странице выше)... «Каждый из авторов написал по одной главе и передал роман следующему в очереди... В результате получился вполне читаемый роман, рассказывающий чрезвычайно глупую историю.» Действительно, трудно не согласится с автором этой аннотации из далекого 1892-го года. Дело в том, что один из главных героев сперва совершает убийство под влиянием лунатизма (или гипнотического транса), а позднее напротив, под действием его же спасает жизнь другому человеку — тому, чью жизнь он никак не хотел спасать. Реальность и разумность оного происшествия, конечно, обсуждать не имеет смысла...

«Прежде чем Фенелле исполнилось шестнадцать лет, она влюбила в себя весь гарнизон...была объявлена помолвка ее с Франком Онслау. Она познакомилась с ним в Портсмуте, на военном балу. Настоящие Ромео и Юлия, не правда ли?». Развитие событий начинается в Арроугейте. Приехавшая на отдых та самая Фенелла с малолетним сыном Ронни встречает своего супруга Френка, с которым некоторое время тому назад они начали жить порознь (ввиду обоюдных увлечений на стороне). Ситуация как раз и подогревается тем, что к их компании присоединяются еще госпожа Люсиль Девинье (нынешняя пассия Френка), а также загадочный граф-любовник Дюморже, с которым, в свою очередь, была связь у Фенеллы. Ну и чуть позже на сцене появится Урия Клеттербук, сенатор из Соединенных Штатов Америки. Также в действии этого «водевиля» (чем то напоминающего книгу «Нет выхода» — по аналогии смешанного авторского состава -У. Коллинза и Ч. Диккенса) присутствуют: похищение ребенка, путешествие в Америку, пожар на пароходе, и... письмо с таинственной подписью «Некто, знающий правду» (оная подпись — истинная находка для старинного переводчика).

Теперь об авторах. Поначалу казалось, что каждый из них осторожничает, не решаясь изменять сюжет коренным образом, будто опасаясь преподнести сюрприз последующему коллеге и получить потом от него заслуженный втык. Первым, кто чуть обострил ситуацию — как раз и был авторитетный сэр Артур. Люсиль и позднее вызванный телеграммой граф Дюморже его рук дело. Абрахам Стокер в своей десятой главе также непривычно осторожничал — он развил тему подброшенной под дверь записки (вопрос с ней пришлось срочно закрывать в следующей главе Флоренс Марриет...), но зато будущий автор «Дракулы» акцентировал упор на ранее поднятой теме гипнотического отклонения у ведущего персонажа.

Ключевыми же, видимо, стоит считать две главы: 7-ю, написанную некой Ритой — видать, не случайно этот автор скрыл фамилию (ведь в ней таки случилось убийство); а также следующую, 8-ю, где другой автор (Гаттон) сразу решил раскрыть обстоятельства «месмерического» поведения убийцы. «Известно, что много открытий было совершено в так называемом сонном состоянии. Люди делали длинные путешествия во время сна и просыпались совершенно ничего не сознавая о своих путешествиях. Другие вставали обновленные, с чувством новых сил и знаний. Луис Стивенсон ** уверяет, что свои романы он сначала переживает во сне, а затем уже их пишет...». Вместе с тем то, как эти два автора написали свои главы, отсекает возможность дополнительной игры для их последователей (в первую очередь касательно иных толкований, кто убил и зачем).

* Если что, существование данного диалога между сэром Артуром Конан Дойлем и Абрахамом Стокером — исключительно мое предположение.

** А его почему не пригласили?

Итого: главной интригой при чтении было понять — в каком же жанре окажется настоящее произведение (аннотация ведь ничего толком не говорила). И вот не знаю, как теперь оценивать. Жанр застрял где-то между традиционной английской прозой и фельетоном, но при том не дотягивая до безумных образцов последнего. С другой стороны — выставка разнокалиберных авторов выглядит как архивная музейная вывеска забытых экспонатов. Потому пусть пока будет «шестерка». Если через год вспомню детали сюжета -прибавлю ещё балл...

«В Лос-Анджелес он приехал к обеду на черном винтажном Ferrari. Мы выпили, перекусили. Он сказал: «Мне скучно. Нет хороших ролей. Ничего сложного»... То была последняя наша встреча». Джалал Мерхи (актер кинобоевиков начала 90-х, снимавшийся с Кэррадайном в фильме G.O.D. -«Живой товар»).

Ну что ж, Дэвида Кэррадайна, наверное, представлять не надо. Давний киноактёр, поклонник кунг-фу и восточных практик, немного музыкант. Касательно его отношения к фантастике: в фильмографии артиста можно отыскать примерно с десяток кинолент по данной тематике, в основном — паршивое фэнтези и постапокалипсис. Думаю, нет никакой необходимости перечислять их, даже несмотря на традиции сайта. Книгу Марины Андерсон (это одна из жён артиста) я увидел случайно, и решил ознакомиться с тем, что же она там рассказывает. Ведь как ни крути -«Одинокий Волк Маккуэйд» — один из любимых боевиков видеокассетной эры (эх, а какая музыка звучала во время эпичной битвы с Норрисом, когда они катались в пыли -и Кэррадайн тогда не только врезал Чаку, но, помнится, даже разок перебросил его через бедро, что в кино дозволялось далеко не всем противникам...). Ну, а в нулевых — «Убить Билла -2» также не раз пересматривался... Наконец, нежданная смерть артиста — помню нелепо прозвучавшую новость 4 июня 2009-го года о смерти Кэррадайна от асфикции в 352-м номере гостиницы Бангкока «Swissotel Nai Lert Park». Выходит, появился еще один герой фильмов о кунг-фу (вслед за Брюсом и Брендоном Ли), ушедший неестественным образом...

Об авторе. Марина Андерсон тоже актриса, и до связи с Кэррадайном сменила несколько мужей и любовников (среди них, например, рокер Дон Хенли из вокально-инструментального ансамбля «Орлы»). Также она верит в эзотерику и часто советуется с астрологами. По Каррадайну: увидела его вживую еще в юном возрасте — на съемках знаменитого сериала «Кунг-Фу». Следующая их встреча произошла двадцать лет спустя- она сыграла вместе с Дэвидом в четырех эпизодах «Кунг-Фу: продолжение легенды»...

Книга у госпожи Андерсон получилась немного плоская, однообразная. Выяснилось, что ей просто нечего рассказать за эти «шесть лет каторги» (так она называет годы брака с Кэррадайном), кроме пирсинга на гениталиях, привычки киноартиста мочиться в раковину, и манеры подбирать еду в рот с пола. Ну и зачем, спрашивается, про это писать? Видимо, больше нет других тем, кроме как рассказов о его дисфункциональных привычках и отклонениях. Также мы узнаем, что в нулевых годах Кэррадайн периодами много пил, до полутора кварт алкоголя в сутки, и переживал, что его больше не приглашают в кино режиссеры ранга Скорсезе. Тот же Тарантино снял Кэррадайна в кино лишь спустя семь лет после их знакомства. Кстати, эпизод с Тарантино — единственная творческая встреча, описанная в книге. Это было в сентябре 1995-го, на какой то вечеринке с Дрю Бэрримор. Марина протиснулась к Тарантино с бокалом в руке и словами: «Привет, Квентин, я Марина Андерсон. Мой парень — большой ваш поклонник и хотел бы с вами познакомиться». Тарантино скептически оглядел Андерсон с ног до головы и сказал: «О, и кто же Ваш парень? «...Ну, а далее -глаза Тарантино оживились, когда он узнал о ком речь и, подойдя к Каррадайну, процитировал любимые сцены из «Американы», ленту с копией которой он хранил у себя....

Так называемое «расследование» смерти бывшего супруга, которое проводит в этой книге Марина, заключается в пересказе ее консультаций с несколькими сведущими лицами и анализа фотографий (она обвязалась аналогичным образом и пришла к выводу, что смерть от такого удушения невозможна). Автор считает, что Кэррадайна, вероятно, ограбили гостиничные бои и инсценировали самоубийство. Пишет, что он никогда не расставался с любимыми часами Patek Philippe, даже купался с ними. А они исчезли. Необъяснимые пятна на шее и кровоподтеки на левом предплечье. Запрет на выдачу записей с камер наблюдения от тайской полиции...Только остаётся вопрос автору — оправданно ли всё это сотрясание воздуха? Подпорченную репутацию тем, что она озвучила, все равно не вернёшь, каким бы образом он не ушел из жизни. А эпоха Кэррадайна к тому времени безвозвратно закончилась, о чем автор старательно пыталась убедить читателей на протяжении всей своей книги. Вообщем, попытка выступить красиво у госпожи Андерсон не удалась...

На обложке романа помимо светловолосой женщины (как обычно, с явно неазиатским типом лица...) присутствует название на латиннице — «Tower of Blocks». Сюжет — стандартный для этого автора, но вот внутренняя подоплека очень сложная. Один из героев, маньчжурский репатриант, ради трудоустройства в престижной компании подтасовывает университетский диплом. Из-за убеждений, что его академическое образование — секрет, который он должен хранить даже с риском для жизни...

Любимый для автора трюк с алиби, как обычно, исполнен очень хорошо. Сначала в кофейне на станции Мегуро погибает промоутер из звукозаписывающей компании. Полиция начинает поиски отравительницы — женщины в темных очках. О ней известно только то, что погибший некогда учился с ее мужем (или близким ей человеком) в железнодорожной школе в Маньчжурии. Вскоре обнаруживается и второй труп — этой самой отравительницы. Убийца выбрасывает ночью ее бездыханное тело близ Хиросимы -прямо из окна туалета поезда «Морская Звезда», на который жертва взяла билет и выехала из Хакаты в Осаку в 17:53. Осколки ее разбитых часов, остановившихся после двадцати трёх, разбросаны по полу... Что ж, быстро вычислен главный подозреваемый — мужчина, звонивший той женщине из Фукуоки, работник строительной компании. Он же последний, кто из знакомых видел ее живой, ибо провожал вертихвостку на злополучный поезд. Но вместе с ней он не уехал — его видели позднее на вокзале. И вот теперь вопрос — каким образом провожатый догнал свою жертву? Ни у кого ведь нет сомнений, что убийца именно он. Обогнать «Морскую Звезду» другим экспрессом технически невозможно из-за расписания и сопутствующих обстоятельств. А может, он сел на самолет и все-таки успел пересесть на маршрут на одной из впереди идущих станций? Такой рейс (до Хиросимы) и правда вписывался во временные рамки, но и здесь факты не бьют --зафиксирован его телефонный звонок другому лицу в тот час, когда самолет должен был находиться в воздухе... Итак, как обычно у автора, личность убийцы очевидна. Но как же будет сломлено его алиби?..

Интересно, что сначала все эти выкладки следуют исходя из расследования одного полицейского (его зовут Танна). Он заходит в тупик. Упирается в башню из непроходимых блоков. Потом появляется инспектор Оницура (везёт тому, кто везёт- хоть и неприметный он персонаж, но велико его умение..) и делает всё то же самое. Да, как бы невероятно оно не звучало (учитывая фактическую ситуацию — ведь против законов физики возразить что-либо сложно, ибо мы помним, что время есть расстояние, поделённое на скорость...), но всё же и здесь возможно доказательство.

...В половине второго ночи знаменитый писатель оторвался от рукописи. Свет уличных фонарей Гинзы слабо освещал приоткрытое окно. «Чортъ возьми! А это ещё откуда? Я сплю что ли? Пора завязывать» пробормотал он, глядя на нефритовые серьги в виде морского конька, лежавшие в маленькой коробочке из павловнии на обложке пухлого железнодорожного справочника. «Кто подбросил мне это на стол?»...В этот момент дверь в комнату тихо приоткрылась и на пороге показалась незнакомая женщина с сумочкой, внутри которой она ощупывала свободной рукой какой-то предмет. «Аюкава-сан, -прошептала она, — теперь у вас нет выбора...»

Итого: ещё одно произведение из тех давних времён, когда авторы детективов (и здесь абсолютно не важно откуда они родом) включали голову и делали крутые вещи без показного насилия, извращений и иных внешних эффектов, ныне прочно вошедших в обиход у массовых издателей; в первую очередь обладая способностью озадачивать витиеватым мышлением, не исключая при том и констатации горькой социальной реальности.

В предисловии к одному из дореволюционных сборников Эркмана-Шатриана Валерий Яковлевич Брюсов говорит следующее (о том, что под данным литературным именем скрывались два автора ему, разумеется, было известно...): «Эркман-Шатриан, широкая популярность которого основана преимущественно на романах исторических и общественных («Народные романы», «История одного крестьянина» и др.), сравнительно меньше известен, как автор страшных рассказов. Но по силе впечатления, производимого этими рассказами, и по совершенному своеобразию приемов, Эркман-Шатриан заслуживает почетное место и среди поэтов ужаса...».

Что ж, я бы добавил ещё вдогонку — в так называемых «страшных рассказах» эти французские авторы смотрятся как углубленный вариант сказок братьев Гримм для совершеннолетних читателей. До революции они успешно издавались в России у разных издателей, в т.ч в Петрограде у знаменитого П.П. Сойкина, а сейчас же, думаю, ни одно массовое издательство их уже не потянет, оставляя Эркмана-Шатриана на удел микротиражникам. И, помнится, на форумной ветке одного микроиздателя (ныне ту ветку закрывшего) несколько лет подряд упорно выкладывалась информация о готовящемся сборнике Эмиля Эркмана и Александра Шатриана. Однако, со временем и у него всё заглохло, так и оставшись в планах...

Так вот, что касается романа «Дом лесничего» (также в 1898-м выходил на русском языке под названием «Дом лесного сторожа») — он очень напомнил мне один старый анекдот. Едет ковбой через прерию. Вдруг чувствует запах сильно неприятный. Видит, на бревне дедушка сидит. Ковбой начинает его пытать — откуда так пахнет, в чём дело, понимаешь. Старик говорит, мол, ты присаживайся, сынок, сейчас всё тебе расскажу, и начинает длинную-предлинную историю о рыцаре, отправившемся в поход, чтоб завоевать принцессу. Ковбой слушает-слушает и, наконец, потеряв терпение, прерывает его и повторяет свой вопрос. Дед рассерженно отвечает: «да что ты ко мне пристал со своим запахом? Ну нагадил кто-то, вот и пахнет»... Совершенно аналогичный принцип реализован у Эркмана-Шатриана и в данном старинном произведении. Замечательное начало. Август месяц 1839-го года. Рассказчик, пейзажист из Дюссельдорфа, путешествует по лесистым вершинам Ротальпов, проезжая мимо замка Вольфталь. Зеленая растительность. Природа, красота и умиротворение. Будто говорящий с ним, раскидистый дуб на повороте дороги... Кажется, что всё живое — деревья, мох и камни одарены жизнью и чувствами. Уставший путник благодарит Господа, находя ночлег в лесной глуши — это дом старого птицелова, охотника Франца Гонека, бывшего лесничего герцога. Да, и с ним вместе ещё внучка шестнадцати лет — та, что красотою лепа, бровьми союзна... Конечно, Теодор не спешит покидать гостеприимное жилище, а мы, как читатели, замираем в ожидании чего-то грядущего. Вот только чего? Ну наверное, всё -таки ужасов, причём первейшее подозрение вызывает именно старый охотник-отшельник. Но и здесь что-то не бьёт — авторы вовсе не торопятся форсировать события и не стремятся нагнетать страху или конфликтов: художник спокойно рисует, строит глазки юной фрекен, попивает белое вино с дедом, отдыхает и вроде как вполне доволен лесной жизнью. Звучит разве что предостережение в его адрес не ходить на озеро Диких Графов. Наконец, ближе к окончанию лета, когда из Вайершлюса приходит воющий старый волк с волчатами, Лоизу одолевает болезнь, и вот тут-то егерь-хозяин раскалывается и начинает рассказывать продолжительную (и, наверное, чересчур подробную) историю, занимающую весь костяк книги, имеющую, однако, лишь косвенное отношение к основным событиям. История не то чтобы страшная, скорее отталкивающая. Учитывая вполне добротную завязку, я бы предпочел, чтоб действие развивалось в настоящем, ан нет — у авторов иное мнение, и они намертво погружаются в прошлое...

Вообщем, писать Эркман и Шатриан умели -этого у них никак не отнять. Каким волшебным образом дикий егерь обретает вдруг изумительную память, дар красноречия и начинает последовательно вести отменную средневековую историю, излагая её не хуже записного фельетониста — пожалуй и есть главный фантастический элемент романа. Видимо, этот нереализованный талант дремал в нём ранее. Если вкратце, дальний потомок егеря некогда служил нечестивому господину из рода Бюркаров. Швабские Бюркары изображены разбойничьим племенем, полулюдей-полузверей, третирующих всю округу. У последнего из них, Виттикаба, рождается сын-урод после связи с Урсулой Лихтенбергской, от которого он открещивается и отдаёт на воспитание преданному пожилому охотнику...

Итого: не ужасы. Вернее, не те ужасы, которые ожидались. Рассказ о том, как где-то далеко жили старинные бароны, бурграфы, ландграфы, егермейстеры и прочие ловчие — с упрямой авторской попыткой найти ответ, влияет ли испорченная родословная история на потомков.

Для применения выдуманного здесь фокуса, автор рассказа перенес антураж в отдел дипломатической работы Уайтхолла, то бишь Секретной службы. Забегая вперед — разгадка мне понравилась, точнее, не сама разгадка, а эффэктъ, достигнутый от некого биологического изобретения: во время беседы с оппонентом «пациент» на три минуты полностью теряет связь с окружающим миром — сиречь течение времени для него одного останавливается. После же окончания оного действия «пациент» способен как ни в чём ни бывало продолжить разговорную речь с обрыва последней брошенной им фразы — причем он даже ни грана разуметь о паузе не будет, смиренно полагая, что с ним ничего и не происходило. Каково, а? Кто скажет, что для 1938-го года это не фантастика — пусть бросит в меня камень...

Итак, сэр Энсли Кёртис подвергается ограблениям. Во втором случае предполагаемый негодяй — лицо голубых кровей, проникшее в кабинеты. Камер слежения тогда еще не существовало, а потому никто не видел, как и каким образом некий «князь Жорж Милославский» забрался во внутренний карман пиджака сэра Энсли (увы, я не уловил -сидел ли тот или стоял в момент кражи, ну да ладно...), и изъял сверток с конфиденциальной схемой расположения конструкторских узлов, проделав все это при полном попустительстве последнего. Для гипноза времени вроде бы было маловато, а ежели название рассказа как бы намекает на некую «дурман-траву», из серии золото, что блестит, и в кабинете были выпущены воздушные ядовитые пары, то почему эффект коснулся только одного из непосредственных участников беседы? Вообщем, гладкий ответ никак не намечается...

Итого: чувствуется, что исполнение решающего трюка потребовало от автора определенной мыслительной работы по подготовке предварительного антуража. Здесь ведь важно было подобрать обстановку, чтобы идея сработала именно в описанном виде, т.е. создать атмосферу строгой секретности. Во всех иных случаях, будь то обычное ограбление, она бы не выстрелила. Также безвозмездный совет микротиражникам-антологам, живущим не одними лишь только измученными сканами «Всемирного Следопыта» и «Мира Приключений»: всё-таки, рассказ, пусть и со скрипом, можно добавить в раздел историй о растениях...не обычных растениях.

Про автора этой книжечки * написано, что он американец, работал в полиции, а уйдя на пенсию предлагал свои услуги в качестве частного сыщика, специализируясь на пропавших без вести. Прочитав это, я решил, что в подборке будут собраны истории, касающиеся его личных архивов, либо записи из современных ему источников. Ан нет. Все, что здесь есть -это в основном дремучие случаи старых лет, которые при желании можно разыскать в интернете самостоятельно, и даже с большей деталировкой. Другое дело, здесь, понимаешь, уже все выложено как на блюдечке. Ах да, забыл, собственно, сообщить о чем речь. Товарищ Эндрю Дж. Кларк собрал вместе эпизоды о таинственных, необъяснимых исчезновениях людей, т е. когда нет ни трупов, ни свидетелей происшествия. Тема, спору нет, достойная -в художественной литературе исчезновения людей находят значимое место как в фантастике, так и в классическом детективе из разряда «невероятных» преступлений. Только здесь у нас документалистика... Все истории Кларк приводит с англоговорящими гражданами, либо происшедшие на американской территории. Оно с его точки зрения и понятно — по всей видимости, происшествия в отдаленных странах доверия и сочувствия у автора не вызывают... Большинство из них — это некогда резонансные события, как правило с известными персонами. Желание включить таковые в книгу, наверное, естественно. Но вот они то как раз представляют меньший интерес...

Итак, что же здесь есть. Всего около десятка коротких историй. 1994, штат Луизиана. Иления Карризи (дочь итальянских артистов Ромины и Альбано Пауэр). Ничего сверхъестественного -думается, примерно можно догадаться, что там произошло. Но девушка была симпатичная. Жаль.

1967, Мельбурн. Премьер-министр Австралии Гарольд Холт бесследно пропадает на пляже Чевиот. Ну утонул человек, далеко не юн он уже был, в чем сенсация-то?...

1974, Мичиган, Конни Конверс. Здесь, что называется, планируемое исчезновение, в стиле Бильбо Бэггинса из книги Толкиена. Опять же, изложение заставляет делать лучшего.

1925, Перси Фосетт, Амазонка. Пожилой уставший путешественник невидимо пропадает в джунглях во время очередных поисков «утраченных цивилизаций»...Кто-нибудь видит здесь нечто экстраординарное?

1928, Уолтер Коллинз, Лос Анджелес. Здесь речь об исчезновении маленького мальчика. История сильно раздута, благодаря экранизации. А так таких случаев -пруд пруди.

1934, Уоллес Фард Мохаммад. Отчасти загадочно, но политический оттенок все портит.

1938, Этторе Майорана, пропавший физик. А вот это, на первый взгляд, интересная история. Сицилийский вундеркинд, да ещё и из группы Энрико Ферми. Видимо, гений по какой-то причине покончил с собой. В чем же секрет новости?

1944, Глен Миллер, Ла Манш. Без комментариев. Упоминать этот случай -рассчитывать на полный информационный вакуум потенциального читателя. Однако, музыкант бесследно исчез в то время, когда страны Оси были практически разгромлены; а до того он совершил много более опасных полётов.

1996, Сьюзан Уолш, Нью Йорк. Стриптизерша и завсегдатай клуба Вампиров. Кроме ассоциации со старым фильмом с Мадонной («Отчаянно ищу Сьюзан») ничего не навевает..

И все же в этой проходной книжечке есть один эпизод, который и правда можно считать необычным. А его описанию позавидовал бы и сам «маэстро» Джон Диксон Карр. Но, увы, этот случай является и наиболее сомнительным с точки зрения точности рассказа... 1949-й год, Беннингтон, штат Вермонт. Джеймс Тетфорд возвращается домой на автобусе в компании ветеранов сослуживцев, коих было с ним вместе четырнадцать человек. Наступило первое декабря, трёхлетняя годовщина исчезновения его родных. Тетфорд тоже исчезает. Испаряется прямо в пути. Бумажник, чемодан, личные вещи — все осталось в автобусе, который не делал остановок и двигался на полной скорости. Тело Тетфорда так и не найдут... Что ж, возможно этот случай относится к тем статистическим эпизодам, для которых не существует рационального объяснения.

* если верить известному коммерческому сайту, стоит аж четыре у.е. страны, где она издавалась.

Итого: идея подборки неплохая, но однобокое исполнение подкачало. Возможно, появится на схожую тему что-то более качественное.

«На оных ботах возле земли, которая идёт на Нордъ, и по чаянию (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля часть Америки/.../проведать от него, как оный кюст называют и взят на письме и самим побывать на берегу и взять подлинную ведомость, и поставя на карту, приезжать сюда. Петръ.». [Из инструкций Петра I Витусу Берингу, пункт второй и третий, 23 декабря 1724-го года].

Да, помню как нравился мне в юные годы расположенный на улице Марата музей Арктики и Антарктики. Имена и краткие биографии мореплавателей, первопроходцев...«Рассказы о кораблекрушениях» были изданы в 1854-м году в Санкт-Петербурге в издательстве А.А. Плюшара. Самый объемный из них посвящен тому, про кого сказано «он был родом Датчанинъ». В рассказе содержится биография прославленного путешественника, а также история двух камчатских экспедиций... Ну что сказать? Стародавний текст анонимного автора на удивление доходчив и вполне интересен. Хоть на титульном листе издания и говорится лаконично о «переводе В.М. Строева», сильно сомневаюсь, что его на самом деле писал иностранец (откуда, например, он мог знать о малоизвестном имении Беринга в Выборге и новостроящейся церкви Св.Петра и Павла в Аваче?). Поэтому, предположу, автор-анонимус крепко переработал некие исходники, добавив много своего. Или же консультировался с кем-то...

Итак, что же это за путешествия. «Давно уже Император Петр I желал решить вопрос: соединяется ли Азия с Америкой?». Приведённые выдержки из трёх инструкций Петра — просто блеск. Ёмко и по делу. Изящно смотрится и указанный перечень доказательств «существования Америки». Помимо околонаучных фактов среди них есть и такие как, например, следующее: «Чукчи привозят иногда на продажу куньи парки, а куниц нет во всей Сибири, от Камчатки вплоть до Екатеринбургского уезда». Или: «Жители Анадырского острога рассказывали, что против Чукотского Носа живут бородатые люди, от которых Чукчи получают деревянную посуду, выделанную на русский образец...». В установлении истины немалую роль сыграл и сам Датчанин (а помогал ему мичман Чаплин...) сочинивший доклад-предложение после первой экспедиции: «...для того, признаваю, что Америка, или иные, между оной лежащие земли, не очень далеко от Камчатки, на пример 150 или 200 миль быть имеют. И будет подлинно так, то можно установить торги с тамошними обретающимися землями к прибыли Российской Империи...». Между прочим, на подготовку второй экспедиции (мореходные судна готовили прямо в Охотске) ушло восемь лет! А для Беринга, как покажут дальнейшие события, то были ушедшие драгоценные годы. Но цели были достигнуты.

» Во время этих прогулок, один Американецъ * решился явиться к Вакселю в гости; он был старик и казался начальником всех других. Ваксель подал ему чарку водки, но это питье показалось Американцу и неприятным и странным; он выплюнул его и закричал, как бы жалуясь товарищам, что его обижают...»

Однако, взглянем на заголовок серии. После крушения на обратном пути команда вынуждена зимовать на острове — «бесплодной земле, покрытой снегом». Песчаные холмы и рвы. Больной Беринг лежит на носилках. Голод, стужа, жажда и огорчения. Антонов огонь раздирает легкие изнутри. И многочисленные песцы бросаются с жадностью на мертвые тела...Еще неизвестно, выжили ли бы остальные члены экипажа, если б не красноярский уроженец Савва Стародубцев...

* В тексте именно так и написано — с большой буквы.

Итого: ну вот, а вы всё говорите Лавкрафт, да Лавкрафт. Даже Жюль Верн в то время еще не выпустил ни одного крупного произведения. Подлинные «хребты безумия» скрывались тогда, в документальных очерках, о событиях, что происходили триста лет назад. И, к вопросу о профильности произведения: без таких хроник, с грамотно поданной фактической информацией, указанием координат и географической атмосферности, никогда не родилась бы ни приключенческая литература, ни экзотические истории безнадёжного ужаса в фантастических рассказах. Всё когда-то с чего-то начиналось...

«Поверь мне, что гидры, химеры, драконы — все это раньше существовало и людское воображение ничего не создало. Но впоследствии, благодаря перемене климата и политическим переворотам, лишенные необходимой пищи, возвратились, по законам атавизма, к растительной форме..» Фридрих Вергейм, почтенный ученый муж из рассказа «Титанъ» Жюля Лермэна.

А что если растение снова сделать животным? Особенно если начать регулярно подкармливать его сырым мясом в оранжерее?... На одном из сайтов, продающих электронные киндл-книги, я видел в превью строчки из предисловия издательства «Вече» за авторством В.Матющенко: «Новеллы, написанные в духе Эдгара По, были собраны в два сборника — «Невероятные истории» (1885) и «Новые невероятные истории» (1888)»...Что ж, Эдгару Аллану По везет у нас гораздо больше — печатают его все кому ни попадя, зачастую пренебрегая качеством, а зато вот Жюль Ипполит Лермина включается в книжные издания гораздо реже. Из этих самых двух «невероятных» сборников существующих переводов с конца XIX века — раз-два и обчёлся. Потому я рад, что опытнейший коллега поделился со мной сканом настоящего рассказа — история-то неплохая, да и относится она как раз к одному из упомянутых фантастических сборников. Да, было время, когда французские переводы выходили в России раньше, чем книжные издания оных в самой Франции. Взглянем на дату выхода в журнале «Развлечение» — 1885-й год. В то время как книжное издание на родине автора вышло ...в 1888-м. Вот так вот. А сейчас, видать, даже микротиражникам слабо доперевести и выпустить «Невероятные истории» под одной обложкой...

Рассказчик не знает, кто ему ближе и разрывается меж двух огней — женщиной с красивым именем Полина (хоть и не его она жена...) и старым знакомцем, ученым Вергеймом (вот ему как раз повезло с противоположным полом больше..). Популярная ближе к рубежу веков тема растений-хищников, будировавшая воображение многих авторов, имеет здесь собственное толкование. И какой симпатяга-питомец поселился в оранжерее: «Отвратительное животное сидело на корточках в огромном бассейне, наполненном клейким, губчатым мохом. Оно имело форму наклонно поставленной трубы, с поверхности которой выходило множество лап, снабженных каждая светло-зеленым шаром...». О как! И представьте, возникает стойкое ощущение, что для ученого мужа этот «титанъ» гораздо ценнее, чем красавица-Полина... А уж концовка рассказа — истинный крик души настоящего творца, художника, у которого отбирают цель в жизни. Читатель, вестимо, долженствует сделать вывод — хорошо или плохо действо, развернувшееся на его усталых глазах...Однако, в истории интересна излагаемая фактура появления чудовища — т.е. оно выросло не просто так, а выращено благодаря трудолюбию и созданным благоприятным условиям.

Итого: для всех поклонников труднонаходимых архивных текстов, которых не смущают встреченные в них жадные лапки-щупальцы.

Экзотические истории англичанина Винсента Корнье публиковались с 20-30-х годов в таких изданиях, как «Cassell's Magazine» (см. сверхъестественный «The Secret Eyes of the Nile”), «Story-teller»,«Strange Stories», «Pearson's Magazine's» и др. В его послужном списке есть даже статья о магии в воскресной газете. В журнале «Golden Fleece» («Золотое Руно») Корнье был представлен как «металлург с большим опытом работы с золотом». Наибольшая востребованность (но отнюдь не известность) пришла к нему после войны со стороны «Ellery Queen Mystery Magazine», когда проницательный Фредерик Дэнней опубликовал около десятка его рассказов...

Настоящий рассказ, «The Stone Ear» был перепечатан в 1948-м году в журнале «EQMM». Я бы перевел название не так, как скромно предлагает первая линия гугла — «Каменное Ухо» (уж ничьё ухо здесь точно не при делах, и кривая чувствительности слуха здесь тоже никак не задействована...), а как нибудь переиначив, типа: «И камнем, и звуком»... В предисловии редакция не жалеет хвалебных слов: «...мы бы признали «The Stone Ear» одной из самых замечательных детективных историй, которую когда-либо имели честь переиздавать. Это «tour de force» в области, где трудности техники возводят рассказ в ранг почти утраченного искусства. Мы гарантируем — это та редкая история, которую вы никогда не забудете...». А я бы добавил от себя, что для любителей антологий рассказ подошёл бы в коллекцию историй об антикварных предметах, приносящих несчастья. Таковых, как известно, существует немало...

Рассказчик посвящает читателя в подробности встречи с неким Барнабасом Хилдретом *, называющим себя «Черным монахом». Речь пойдет о смертельном случае, настигшем его дядю, сэра Роджера Армистеда — судью в отставке. Но сама история имеет более дальние корни. В 1898-м году на три года был обвинен в мошенничестве левантийский ювелир Жорж Луи Карлеман, поклявшийся отомстить вынесшему приговор по истечении трехлетнего наказания. Спустя тридцать лет, или около того, сэр Роджер посещает магазин в Вест-Энде, где покупает два великолепных венецианских кубка Vitro di trina, причем в управляющем он признает своего старого знакомца, Карлемана. Но, как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон — страсть обладания редкими антикварными предметами пересиливает давние эмоции... Ну а теперь, о кульминации завязки рассказа. Итак, хозяин открывает застеклённые дверцы изысканного чиппендейловского шкафа, и указывает гостям на стоящие в нём две изогнутые чаши, обладающие прямо-таки зловещей красотой. Сэр Роджер достает один из кубков и несёт через всю комнату. Оба присутствующих наблюдают, как бликуют тонкие стенки сосуда, переливаясь в красках от рубиновой прозрачности до шафрановых оттенков (так называемое авантюриновое стекло..). «Создан Петром Флавианом, в 1561-м» деловито сообщает судья. Далее Армистед вспоминает прощальные слова Карлемана и воспроизводит их. Слышится резкий оглушительный звук. Стакан разлетается на кусочки в обагренной кровью руке Армистеда, после чего он падает замертво. Таком образом, месть настигает его спустя десятилетия...

Конечно, я не буду спойлерить, открывая секрет, каким образом было осуществлено «убийство сквозь время на расстоянии» — желающие могут самостоятельно ознакомиться с рассказом в журнале Эллери Куина. Выпуск с этим рассказом на данный момент (и пока ещё бесплатно) находится в сети. [Какой именно номер — указано на странице выше, что стало возможным благодаря активной библиографической работе куратора данного журнала]. Но могу сказать такую штуку — хотя здесь и приводится условно рациональное объяснение, поверить в него решительно невозможно. [При том я ни в коем разе не утверждаю, что это плохо -ровным счётом наоборот, ведь в противном случае мы бы просто потеряли увлекательный трюк]. Но, справедливости ради — чтобы авторское объяснение сработало, потребовалось бы соблюдение целого ряда условий, среди которых: уровень звукового давления, заметно превышающий тот, что имеет место быть здесь; соответствующие свойства архитектурной акустики помещения, включая свойства поглощающих и отражающих материалов; отсутствие в помещении сторонних помех; уточнение открыты или закрыты были дверь и окна, и. т .д. Я уж не говорю о таких «мелочах», как дикция и артикуляция со стороны «источника» звукоизвлечения, а также его «высота» и направленность... Наконец, то, что кубок находился именно в руке сэра Роджера, а не скажем, одиноко стоящим на столе, напротив, делает ситуацию совершенно немыслимой... Однако, дело не в этом -сюжет достаточно оригинально придуман с теоретической точки зрения (да еще и с многовековой исторической справкой!), а уж поверить в его достоверность — дело десятое. Тем более, что мы находимся на дружном сайте фантастики, а не голого реализма. Да и для короткого рассказа исполненный спектакль подходит на ура. А вот в качестве центрального эпизода полновесного романа — смотрелся бы хуже.

* Всего существует около полутора десятков рассказов с этим активным мыслителем, и «The Stone Ear» -первый из них.

Ну что ж, осталось поднять бокал с первым тостом за акустику (интереснейшая ведь дисциплина -для тех, кто изучал в студенчестве...), а второй тост (напомню, в рассказе бокалов было два!) -за мистера Фредерика Дэннея, имевшего полезную привычку выписывать ценные журналы. Что касается Винсента Корнье -он уже всё сказал о себе сам. В этой истории.

«Повертывайте назад, господа, или мы погибли..».

Имя Фортюне дю Буагобе * известно некоторым любителям старой приключенческой литературы. В наше время издается он не особо часто, и остается на плаву лишь благодаря мужественным усилиям микротиражных издателей. Хотя вот пять лет назад вышел четырехтомник у массового «Книговека». Никак не могу сказать, что остался в восторге от этого издания — ни по оформлению, ни по подбору перепечатанных произведений из общественного достояния, но вынужден упомянуть, поскольку у них книг Буагобе получилось больше, чем у кого бы то ни было... К слову, вопросы есть и к самому Буагобе — пишет он порой (при бесспорном наличии удачных моментов) всё же затянуто, с обилием разглагольствований. Ещё говорят, начинать читать надо было со «Старости Лекока». Однако, факт, о чем-то да говорящий — четырехтомник «Книговека» до сих пор лежит (по крайней мере на данный момент) в ряде интернет-магазинов. Возможно, широкая публика не очень хорошо представляет, с чем и как потреблять блюда, приготовленные этим старинным автором от шеф-поваров «Книговека», сделавших смешанную солянку из добытого материала. Да ещё и без приправы, гарантированно усиливающей вкус истинного приключенческого романа- т.е. без иллюстраций...

Настоящий роман вышел в переводе в Петербурге аж в 1874-м году ** (отпечатан в типографии на Графском переулке!) под не очень удачным названием «Шпион» (ибо суть не отражает), и в подборку «Книговека» не попал. Романчик содержит все традиционные «фишки» тех лет: небольшую историческую справку, многолетние противоборства соперников, исчезновение детей, чудесное воскрешение того, кого считали давно мертвым и т.д.... Что касается «шпиона», Буагобе прямо-таки коршуном нападает на поляка Ягелло, бывшего прусского агента, сотворив из него главного антагониста. При этом некоторые куски текста отдают родственной схожестью с «Графом Монте-Кристо» (вплоть до созвучия имён собственных). Хотя попробуй разберись, кто там у них первый выдумал тот или иной сюжетец.

Однако, первая глава романа («Корзина») всё-же отличается от тогдашних стандартов — из-за некоторых подробностей, способных шокировать впечатлительную публику (говорю об этом с поправкой на время издания). Итак, 1847-й год, февраль месяц. Две коляски в Булонском лесу. «Золотая молодежь», бароны и виконты, разогретые посиделками в ресторане, где они, как сказал бы великий наш Александр Сергеевич Пушкин, вдоволь залили шампанским «жир котлет». И вот, выбираются они поохотиться. «Это очень фэшэнебельно», говорит кто-то из присутствующих. Нормандец Эдмонд де-Сартильи, желающий подурачиться, по дороге в Сен-Клу вырывает на скаку корзину из рук случайно проходящего мимо старика — думая что он несет свежие пироги. «Положительно я начинаю думать, что подарок плохой; все одни салфетки, а пирога-то и нет...». Вообщем, в корзине оказывается отрубленная часть тела молодой красивой женщины (во избежание спойлера не буду сообщать, какая именно часть тела или орган были в оной корзине — гадайте сами, ежели хотите...), и полицейский комиссар по горячим следам гонится за приезжим поляком Христианом-Казимиром Ягелло, подозреваемым в шпионстве и убийстве жены (как месть за измену с сыном влиятельного маркиза древней гасконской фамилии, Роже де Мансиньяком). Попутно речь идет о внушительном долге маркиза всё тому же поляку. Однако, при всей нелогичности описываемого «расследования» (здоровые мужчины не способны догнать и расспросить немощного старика-корзинщика), корень истории в 1830-м году. Сын богатого негоцианта уводит жену и сына агента Вотры, сажая их на корабль в Гавре. И сокровища. «В 1415 г. настоятель монастыря Архангела Михаила, боясь нападения англичан, приказал сделать пещеру в скале северной части острова Томбелена, где и были скрыты монастырские сокровища...». Хм...Никакую книгу не напоминает? Ту, где был безумный аббат и пещерный остров Тибулен. К тому же у Буагобе главного героя зовут «Эдмонд»...

Традиционная дуэльная сцена на сей раз не блещет оригинальностью. Булонский лес, Отельское болото. Соперники замирают в стойках «ан-гардъ» — значит, на шпагах. Виконт Эдмонд де Сартильи (Франция) -барон Дона (Пруссия). Причина: случайная ссора в публичном месте. Единственный нюанс — один из бойцов накануне подвергся разбойничьему нападению, из-за чего не может фехтовать в полную силу. Но, как выяснится, автору было не обязательно приправлять сцену этим отягощением. Зарапортовался.

Добавлю, что и кунштюк с мнимым привидением (женщина в красном) у автора не прошел -было сразу понятно, что оно поддельное, ибо слишком разумно действовало.

* Специально уточнил — с французского имя/фамилия автора читаются именно так. Чуть выше -строчка из старинного перевода Солодовниковой.

** На титульной странице имеется милая доверительная надпись «Дозволено цензурою, С.-Петербург, 17 июля 1874 г.».

Знаю, что где-то среди нас есть коллекционеры переводов дю Буагобе, добившиеся впечатляющих результатов в поисках, исчисляемых десятками (!) текстов, и на порядок превышающих общее число ныне переизданных. При случае поинтересуюсь, какое место в иерархии романов Буагобе отводится, по ранжиру, данному сочинению. Я же пока остановлюсь на скромной оценке, ведь хороший автор должен настояться и выдержаться (и не будем обращать внимание на беспощадные годы...), ибо уверен на девяносто пять процентов: Фортюне дю Буагобе ещё непременно выстрелит.

«Если вы начали читать эту историю с неприязнью, задавшись целью найти ошибки и высмеять автора, то рискуете не заметить, как прочтёте всё до конца...». 鮎川哲也, 1962.

В послесловии автор сообщает, что название книги он придумал еще до ее написания. У него на стене висела поблёкшая картина с пейзажем (чем-то ему памятная, по всей видимости). Аюкава перенёс финальные строчки на кладбище, где один из героев оплакивает смерть подруги, используя в тексте в качестве фона то, что было изображено на той картине. А что, вполне так решение...Интересно, что в романе звучит православный колокол храма Николая -все-таки запали автору в душу юные годы *...

翳ある墓標 (~ «Надгробный камень») внецикловая работа Тэцуи Аюкавы, вызывающая поначалу ощущение обычного романа-загадки, но потом всё же поступательно подходящая к отточенным моментам на тему ложного алиби. И еще здесь нет ни одной случайности. Сомневаюсь, что в начале 60-х у англоязычного автора сходного направления (из высшей лиги, не андеграунда) в качестве одного из ведущих доказательств исчезновения девушки в воскресный день (да, это крайне важно по сюжету — определить, что в тот день было воскресенье..) прозвучал бы столь интимный момент, как цвет нижнего белья беглянки.** Причем, этот фактор играет действительную логическую роль в сюжете (именно что в японском сюжете...), а не вставлен по причине того, что Аюкава-сан решил вдруг продемонстрировать осведомленность в разновидностях женских стринг. Хотя кто его знает...

Вкратце. Журналист Сугита из престижного издания Metro гуляет по Гинзе с подругой из того же издания — Эйко Такамори. Они посещают заведение «Кабаре», где проводят время с общей знакомой — Хифуми. Ближе к ночи они расходятся, а утром сотрудники редакции читают новость о вероятном самоубийстве вчерашней собеседницы — Хифуми выбрасывается с обрыва близ лодочной станции Атами. Сугита и Эйко начинают параллельное расследование. Выясняется, что молодой человек, подвозивший погибшую, не справился с управлением. По тому, как было обрисован этот диалог, не остается сомнений в том, что парень сказал правду. Несчастный случай, и он, вообщем-то не виноват — неисправность тормозов заводская. Тут бы и истории конец, но неожиданно пропадает Эйко, решившая продолжить поиски в сторону недобросовестного автомобильного продавца. Ее труп найдут через несколько недель...

О коронном приёме автора, подтверждающем его квалификацию. Здесь придется говорить развернуто — а что делать?..Комната, где проживала Эйко. Казалось бы, ничего особенного — обычная квартира одинокой женщины. Среди прочего — на столе открытка из клуба «Рено», на обратной стороне которой Эйко написала строчку из какого-то стихотворения. А теперь перевернем открытку. Это пригласительный билет от 21 декабря из закрытого клуба эротических услуг для женщин. И обратим внимание на надпись: «Скидка только сегодня, 21 декабря»... Известно и подтверждено, что открытку разносили в тот же день, в первой половине дня — 21 декабря, анонсируя вечернее представление. И раз на обратной стороне стихи написаны почерком Эйко, значит тогда ещё она была живой и невредимой. Повторюсь, из типографии, открытки в количестве тысяча штук вышли именно 21-го. Главный подозреваемый находился как раз с этой даты в больнице, и имеет значение, успел ли он свести счёты с журналисткой до наступления сего дня. И как здесь расколоть подвох? А если бы открытки были отпечатаны раньше, всё сошлось бы идеально, но нет же...И все-таки решение есть (и решение красивое...) — стоящий пример мастроты под руководством Аюкава-сана.

* по традиции вставлен и персонаж с русской фамилией. Госпожа Кутузова -специалист по харбинским диалектам. Причина активных появлений у него русскоговорящих персонажей воистину непонятна, ибо зачастую они играют второстепенную роль. В послесловии к «Делу Петрова» автор заметил, что в молодые годы покупал грампластинки с русской оркестровой музыкой, слушал и разглядывал надписи на кириллице. Факт есть факт, но навряд ли дело в этом. Будем считать, что Аюкава-сан тайный поклонник красоты славянских женщин.

** Микки Спиллейн не в счёт.

Итого. Далёкий нырок в ранние шестидесятые от японского «султана свинга» Тэцуя Аюкавы. Автор напоминает, что у них наступило время открытий, свободных развлечений, цветных неоновых огней, вкусной ресторанной еды и дорогих автомобилей. Но почему же в романе всё равно всё звучит так печально? Вспомним-ка по случаю обложку одной дивной переводной антологии ужасов из 90-х, точнее надпись на ней: «Memento Mori», имеющую известное значение. А по-японски «мори» означает «лес»... «Ветер доносил звуки колоколов и звонниц, будто загородом происходило собрание. У края небольшого водоема слышался треск сухого дерева- издалека виднелись печатные буквы на новом указателе... «.

Роман был написан под псевдонимом Вильям Кобб, и издавался на русском языке трижды. Давно издавался. В печатном виде последний раз -в 1879-м году в Петербурге (выбранное для перевода название отражает суть точнее чем у оригинала)... Известно, что Жюль Лермина около года проработал секретарем в полицейском участке. Он писал исторические произведения, приключенческие и даже мистические (пара рассказов оккультной направленности находятся в сети со старыми переводами). В «Мести каторжника» мистики как таковой нет, но вот концовка...Последнюю главу я перечитал повторно, чтобы внимательнее осмыслить, что же это было -фатум, рокировка судьбы, или вмешательство каких-то иных сил; объяснения можно подобрать разные, но списывать происшедшее на обычное совпадение было бы слишком просто...

Скорее всего центральный мотив романа вызовет у подготовленного читателя знакомые ассоциации. Двоемужница, ухавшая в Европу из Америки. Она же — хранительница страшной тайны, о которой не должна знать ни одна живая душа. По следам красавицы-горгоны медленно, но верно, идет (и плывёт) благоверный, которого она ранее считала если не мертвым, то по крайней мере находящимся за океаном в месте, откуда не бывает возврата. Во Франции над женщиной висит угроза возмездия за адюльтер, а в качестве неприятного дополнения она подвергается бессовестному шантажу, грозящим ей позором и бесчестием...

Роман построен в соответствии со стандартами своего времени, и очень напоминает авантюрные произведения многих других мастеров французской школы, использовавших сходные приемы, и зарабатывавших на жизнь скоротечными журнальными публикациями — Л. Буссенара, К. де Монтепена, Ф. дю Буагобе, А. Арну и т д. ибо имя им — легион... Декабрь 186X-го года, двое господ исчезают из вагона экстренного поезда «Калэ -Парижъ» близ Амьена. Труп одного из них почти сразу обнаруживают раздавленным на рельсах и опознают его как американского бандита Джемса Гартонга * («Грубый язык»). Личность второго компаньона, сбежавшего, выяснить не удается. К расследованию подключается Морис Серван, молодой «мущина с редкими пепельными волосами» (так замечательно охарактеризовал его переводчик...), обладающий задатками будущего Пинкертона. Неизвестно, каковы были предпосылки для проявленной им интуиции, но почему-то сразу Серван решает, что данное дело касается его лично. И действительно, убитый каторжник Гартонг каким-то образом связан с прошлым прекрасной графини Листаль, являющейся мачехой юной Берты, в которую Серван безумно влюблён...

Разумеется, как и полагается любой приличной приключенческой истории тех лет, в книге присутствует красочная дуэльная сцена. Лермина сообщает деталь, позволяющую предвкушать схватку с удвоенным интересом: «Самые загрубелые негодяи чувствуют иногда странное удовольствие в том, чтоб действовать как честные люди, в особенности тогда, когда эта честность не может повредить их интересам».... Несмотря на то, что условия дуэльных поединков достаточно просты, авторы использовали столь большое число различных приемов при их живописании, что если отдельно кратко фиксировать, выписывая основное из каждой такой прочитанной книжки, какой чудной каталог мог бы получиться. Я, например, двух абсолютно одинаковых дуэлей не припоминаю. В данном случае позиция следующая. Хороший против Плохого. Casus belli: женщина и корысть. Участники: Морис Серван (Франция) VS Джордж Вильсон (Соединённые Штаты Америки). Условия: по два выстрела с расстояния пятнадцати шагов. В случае, если стрельба победителя не выявляет, дуэль должна продлиться на шпагах, пока один из противников будет не в состоянии продолжать битву. Ну что, на кого принимаем ставки?... В данном случае критический момент, позволивший одному из соперников одержать верх выглядит, может быть и казусно, зато зело неожиданно. Как сказал бы Федор Михайлович, присутствуй он там в качестве секунданта — чудо представилось неотразимым фактом...

Отдельно похвалю работу переводчика-анонимуса, который трудился над этой книгой в последней четверти позапрошлого века. В главе, где описывается встреча беглых американских каторжников **, в лондонской (!) таверне пьющих водку (!!) близ доков, он поработал на славу. Вот как красочно описываются метания французского агента (в этом образе частица самого автора), попавшего в «Притон Янки: «Самое любопытное из всего этого было бы, конечно заглянуть в мозги агента и прочитать его мысли. Сейчас мы узнаем каким образом он попался в руки знаменитого Неда Фрейзера; но не надо думать, чтобы Фермъ пришел в отчаяние от таких пустяков...». Или: «Я и забыл, что тебе нравится Кэт, у которой руки и ноги, как у слона...». Или: «Пусть меня ищут здесь, тогда как я буду там. Смелость города берет»...

И еще, рецепт, которым владел агент Ферма: «Когда вы боитесь, что почему-нибудь спичка не загорится, то суньте ее поспешно в волосы, чтобы высушить, эта операция имеет своим результатом то, что спичка делается гораздо более способной воспламениться...».

Исторический факт. Пуэнт-а-Питр (Гваделупа) пострадал от землетрясения в 1843 году. Каким то образом Лермина узнал об этом событии и умудрился использовать его в романе.

* примечательный метод для опознания был использован. Нашелся чудо-альбом «Англичане и американцы» с нужной фотокарточкой. Первичная дедукция Сервана также доставляет. Сначала была вытащена некая черная масса из карманов панталон трупа, опознанная как «табак для жевания» (читаем у автора между строк некоторую брезгливость...), что выдавало в погибшем иностранца. И только потом уже прочитано клеймо на пальто: «Давид и К. Бродвэй, Нью-Йорк».

** здесь Лермина переусердствовал в описательной части, стремясь подогнать образы под какие-то характерные шаблоны и сделать их как можно отвратительнее. Звали их Джэк Веревка (однажды оборвал шеей виселицу..), Джон Косматый (на самом деле он был лысым...), и Петер Длинные Руки (о происхождении псевдонима можно только догадываться...).

Без содроганья ставлю честные 7.5 из 10. Погребенный в архивах авантюрный роман, и, если отбросить в сторону придирки, на поверку оказывающийся не хуже многого из того, что сейчас перепечатывают те редкие благородные издатели, которые на свой страх и риск погружаются в стародавнюю приключенческую тематику.

«Я подумал об эхе, которое докатилось до жителей Японии в тот миг, когда остров Кракатау взорвался в двух тысячах миль вдали от них, в Зондском проливе. Слушая отзвук того грандиозного события, они должно быть, были охвачены тем же ужасом, что и я сейчас...».

Нью-йоркский профессор Ричард Сэйлз, автор работы «Элементы экспериментальной психологии», приезжает в Barsham Harbour, штат Мэн, по вызову своего коллеги-отшельника Джулиана Блэра. Сообщается, что ранее они оба любили одну женщину (или, может, думали, что любили — с трудом верится в оба варианта...), выбравшую в итоге Блэра и ставшую его супругой. Блэр уединяется после смерти Елены в своей электрофизической лаборатории, полностью посвятив себя науке и исследованиям радиоволн. И вот, Сэйлза встречает на пороге тучная миссис Уолтерс, удостоверяющая себя как помощница чрезвычайно занятого хозяина дома («женщина с грудью, как у оперной дивы на пенсии...»). Кроме нее в доме пребывают еще две женщины — приходящая экономка мисси Марси и сестра покойницы, Анна...

Ну что ж, эта книга рассматривает варианты существования после смерти. Базируются они на идеях научной фантастики, сопряженных с ужасами. Видите ли, мистер Блэр крайне заинтересован пульсациями человеческого мозга, имеющими индивидуальный рисунок. А нервная система человека — это электрофизическое поле, которое можно зарядить чем-то вроде спиритического сеанса...

Три четверти книги — зловещая запертая комната (атрибут, издревле удачно применяемый как писателями детективов, так и ужасов..). Что за этой дверью и какие сюрпризы она таит — кроме одного человека не знает никто. Известно, что в экранизации книги роль Джулиана Блэра сыграл Борис Карлофф. Решение хорошее, поскольку этот демонический актер способен вытянуть данную историю — в книге изобретатель показан каким-то уставшим ватным стариком, чья скорая кончина ощущается как факт совершенно неминуемый. Ни показного безумства, ни зажигательных речей — ничего такого он не демонстрирует. Хранит секрет. И в книге всего один труп, да и то это не хозяин-ученый, а лишь приходящая экономка, и чьи обстоятельства смерти рассказчик пытается прояснить на протяжении всей книги. [«Маэстро» Дж.Д. Карр, вероятно, поморщился бы от такой скудной перспективы, нетерпеливо стряхнув на ковёр пепел с дорогой сигары...].

Известно, что к 1939-му году (год выхода романа) уже были теоретические исследования о существовании областей пространства-времени с огромным гравитационным притяжением. Стивен Хокинг, правда, еще даже не родился, но мысли о существовании черных краевых гибельных участках напоминают нечто физическое... Слоун рисует в образных красках: «Она была не менее двух-трех футов в диаметре. Пыль, обрывки вещей, листы бумаги со стола Джулиана- все они подхватывались ветром и уносились в эту черноту перед нами. Ничто не выходило обратно. Я уверен, что и сам воздух, устремлявшийся в эту пропасть, исчезал навсегда/.../Он ступил на самый край физического мира. То черное отверстие, что я видел, открывало вход... «.

Можно смело констатировать -роман относится к числу произведений «одной сцены» — когда все концентрируется вокруг кошмарной кульминации. Ладно, так и будем считать (тем более, не комильфо спорить с авторитетным автором предисловия) — что-то в этом есть.

«Когда поздно ночью возвращаешься домой и ищешь на крыльце замочную скважину в кромешной тьме, то иногда кажется, что предпочтительнее счесть за лучшее уйти отсюда и остановиться где-нибудь в гостинице...» 鮎川哲也, 1969.

鍵孔のない扉 ~ «Дело о ключе, для которого не было подходящей замочной скважины», примерно так называется этот роман... По ходу вспомнилось, как давно, уже много лет назад, проходя по центру города где то в районе Сенной площади, я приобрел в качестве подарка достаточно дорогую «паззл»-головоломку — «замок Гудини». Это действительно был небольшой замок с двумя ключиками, которые как не пробуй, в какой бы последовательности их не вставляй — хитрый механизм никак не поддавался. Верчение, перевороты, простукивание -ничего не помогало. Кому я его тогда не показывал -никто не мог справиться с «замком Гудини». Наконец, одна обаятельная знакомая проявила чудеса смекалки и хитрости (как раз от нее этого никак не ожидалось...). Секрет оказался в том, что нужно было сдвинуть с некоторым усилием вбок замочную скважину- за ней оказывалась... другая, точно такая же скважина, но к которой уже отлично подходил один из ключиков. Вот оно что — значит, все предыдущие бесплодные попытки велись не в том направлении... У писателя Аюкавы работа строится примерно по сходной рецептуре. Полицейские кропотливо выясняют алиби подозреваемых, и постепенно сужают круг, определив место и время убийства на основании некого факта, который поначалу представляется абсолютно устойчивым. Затем в какой-то момент времени всплывает другое обстоятельство, после которого уже очевидно — а убийство то было совершено совсем в другой час. А это значит, нужно шерстить всё по новой. И вот в этих то способах, которые чудесным образом переводят стрелки часов алиби вперёд или назад (что почти фантастика...), Аюкава не имел себе равных среди равных. Конкретно в данном романе один из персонажей свидетельствует в пользу другого, подкрепляя его алиби хитрым способом и создавая впечатление, что он спасает его. Но на деле же, он тем самым устанавливает алиби для себя, родного! В разделе шахматных задач на тему мата в два хода такая игра получила бы название «дуаль»...

Сначала пара вопросов. Что произойдет в книге конца 60-х от японского автора, если в ней рассказывается о том, как хозяин комнаты — телесценарист, решает уступить ее как место для регулярных встреч с «женщиной четверга» старому знакомому? При том, что в один из «четвергов» хозяин комнаты вдруг по какой-то причине не уйдет, а будет присутствовать в своем жилище лично? К вопросу надобно добавить, что, по несчастию, телесценарист и его друг одинакового роста, и оба носят солнцезащитные очки *. Разумеется, произойдет следующее — узнав где пропадает еженедельно в один и тот же день жена, обманутый муж заявится на эту квартиру «поговорить по душам» и случайно убьет не того, кого надо...

И второй вопрос. Если 21 мая рядом с загородным святилищем храма Асама находят коричневый правый ботинок с ноги пропавшего человека, а через день на озере неподалеку всплывает труп, у которого ботинок той же самой модели обут на левой ноге, то последует однозначный вывод, что этот человек был убит накануне вечером? Или как минимум не позднее этого срока? Верно ли это, или возможны варианты?...

Роман достаточно давний, и потому может считаться устаревшим. Какие же могут быть преимущества у него по сравнению с современными триллерами, где даже сверхумный убийца, подобный тому, что работает здесь, был бы отслежен и передан в руки правосудия в течение нескольких часов ? Ответ очевиден — это воспоминания о вещах, которые давно уже погребены на свалках истории, например, стационарный телефон с крутящимся циферблатом... Трюк с телефоном настолько хорош, что стоит остановиться для его описания. Пианист Сузуки идет по следам своей неверной жены ** Кумико. Однако, в комнате 705, где он ожидал встретить обидчика, обнаружен труп совсем другого человека, из телеиндустрии. Тем не менее, мотив замыкается на Сузуки, и сидеть бы ему под арестом, если бы не одно но...В полицию обращается некий господин Такатори и заявляет буквально следующее — он, дескать, звонил в эту квартиру после 18 часов, и спокойненько общался с хозяином, то бишь жив он был тогда ещё, курилка. Причем звонок подтвержден секретаршей Такатори — девочка лично записала номер куда звонить, набрала пять цифр, и передала трубку боссу — как только лицо на другой стороне проявило готовность к общению... Одно из живых проявлений «дедукции» инспектора Оницуры. Его смутил акцент, услышанный секретаршей от абонента и тот факт, почему Такатори передал трубку с номером на листке, когда секретарь вошла, будто он сам только отнял ее от уха. Трюк сказочный, и взять его не реально. Основную психологическую «фишку» здесь сработавшую, пропущу, конечно...

У Аюкавы нет финального крещендо. Он ведёт игру на нескольких запоминающихся, как сказали бы гитаристы, «рифах», разбросанных по сюжету — и не экономит их. В романе около пяти-шести таких «рифов», но суммарно они бьют совсем неплохо, создавая ритм композиции. Про ботинки, это, конечно, в «классику». С удовольствием процитирую недоумение инспектора Оницуры, ибо такое можно встретить теперь только в старых пожелтевших книжках (да и то, если знаешь, где искать):

«Ботинок, надетый на левой ноге трупа — коричневый. Ботинок, найденный под полом строения дома — коричневый, правый. Ботинки, найденные в сумке — черный левый и коричневый левый . Всего вместе выходит три коричневых и один черный. Три левых и один правый. Как бы ни ломал Оницура голову, он никак не мог понять смысл этих четырех туфель...».

Будничный мотив подкачал — свойства социального детектива во всей своей красе с персонажами высокого статуса, дорожащими своей репутацией, и предпринимающие любые пути для ее удержания. Но так время тогда было такое — до наступления в японском детективе эпохи «Токийского Зодиака» и молодой «хонкаку-гвардии» оставалось еще целое десятилетие...

* здесь не стоит ухмыляться — дескать, что за дурачки, в квартире защитные очки носят. Нет. Речь идет о публичных персонах телевизионного круга, которые не желают выдать себя находясь в публичном месте (допустим, находясь в ожидании доставщика еды или услуг). Надеть очки в такой ситуации при открывании дверей вполне естественно.

** Тэцуя Аюкава — закоренелый женоненавистник, поэтому ничего удивительного в такой завязке нет. Зато на страницах книги появляется живенькая русско-китайская девушка по имени Анна Вонг, но и это не удивительно — ни один роман без русских имён у него не обходится.

...В половине третьего ночи Аюкава-сан вложил пухлую рукопись в конверт с черной лентой, запечатал, и надписал для посыльного.: «Доставить в редакцию Kobunsha не позднее девяти утра». После этого он принял традиционную таблетку от желудочных колик, запил стаканом воды и подумал: «Чортъ возьми! Зачем я опять вставил в свою книгу сцену с семейной ссорой?»...

Итого: очевидно, роман был написан рукой большого мастера, настоящего джазмена -при всей сложности и наворотах радует лёгкость и доходчивость объяснений, которые автор предлагает для решения любых задач.

«Этот роман лучше всего читать осенней ночью после наступления темноты, когда сильный ветер колышет листья за окном. Только имейте ввиду — может случиться так, что вы не сможете уснуть до самого утра». С.Э. Кинг, 2015.

Старик оказался отчасти прав — от «Бредущего в ночи» и правда сложно оторваться, пока не пролистана последняя страница. /То были его слова не с задника обложки, а с предисловия к двойнику У. Слоуна «The Rim of Morning»/. Интересно, кстати, когда этот книжный золотошвей находит время читать что-то от других авторов, учитывая тонны самостоятельно производимой им литературы?... «Бредущий в ночи» — один из двух фантастических романов редактора и антолога из Массачусетса Уильяма Слоуна. Вряд ли удивит, что Кинг причислил настоящий роман к жанру ужасов, хотя я бы слегка расширил рамки — книга способна удовлетворить не только любителей фантастики и криминальных историй, но и психологии (ее прочел сам Карл Густав Юнг), и таки да, ужасов. При условии, конечно, что любители названных мной направлений не являются истыми пуристами, ратующими за кристальную эссенцию чистоты своего жанра. Правда, старик несколько проспойлерил в предисловии сущность фантастического элемента (парадокс в том, что его как раз-то называть и нельзя, ибо в нем кроется львиная доля интриги). Причем перед нами образуется своего рода загадка запертой комнаты, а точнее — запертой обсерватории, куда, по всей видимости, не проникали посторонние лица. Мы понимаем, что ученый, бившийся над солидной работой под названием «Фундаментальная критика пространственно-временного континуума Эйнштейна», подвергся весьма необычному, противоестественному возгоранию, и не мог погибнуть сам по себе, а это значит, что загадка выходит за рамки рационального объяснения. Также соглашусь с автором предисловия, что книга написана, что называется, с хорошо поставленной «дикцией» и выверенным языком. И, несмотря на центральный момент фантастической линии, здесь ни слова нет о каких-либо неистовых страхах или разрядах циклопического ужаса — напротив, градус тревожности проявляется в самом ожидании неизведанного, что иной раз щекочет нервную систему более явственно, чем открытые кошмары...

Всё же придется слегка коснуться завязки. Рассказ ведётся от лица молодого человека, Беркли Джонса, которому нужен кто-то вроде психотерапевта-слушателя. И он находит его в лице отца своего погибшего друга, доктора Листера. Беседа продолжается за стаканчиками хереса в уютном поместье Лонг-Айленд Саунд, изредка прерываемая обоюдными комментариями. Речь о трагедии, происшедшей в университетском городке сразу после матча американского футбола. Джерри Листер, математик по призванию, уговаривает Джонса заглянуть к своему наставнику профессору Ле Норману — в обсерваторию, оборудованную мощнейшим телескопом в самой высокой части кампуса. Поднявшись наверх, друзья впадают в легкий ступор при виде янтарного пламени, лучи которого будто изнутри пожирают тело ученого. При этом тело профессора покоится в кресле в таком состоянии, что очевидно — он даже и не думал предпринимать никаких попыток избежать смерти... Детектив Алан Парсонс из полиции округа проявляет определенную гибкость ума — он мог бы арестовать Джерри и Беркли, ибо иных подозреваемых нет, но не делает этого, и постепенно приходит к иным, потрясающим открытиям (о которых я умолчу..). К завязке осталось прибавить следующее — центральный женский образ, Селена ЛеНорман. Хотя здесь в двух словах не расскажешь, ибо раскрытие образа вдовы ученого составляет главную интригу и художественную составляющую романа... Кто эта странная, проницательная женщина, без возраста? Почему она ничего не помнит (или не хочет говорить о прошлом), и откуда она вообще взялась? Почему носит убогую одежду, и мало смыслит в бытовых вещах? Вообщем, человек из «ниоткуда», однако, смею заверить — всё будет не совсем так просто, как кажется на первый взгляд...

Очень рад, что в разгадке здешней Тайны нет столь избитых приемов, как застарелые психические травмы у кого-нибудь из главных героев, или же параллельного расследования с выкапыванием из могил старых трупов. Отмечу и перевод локаций на равнины Лос-Палоса, в Монток (!). Огонь, в ночи зажигаемый на мезах, не поддающееся оценке поведение Селены...Единственное, остается ощущение, что мистер Слоун не все рассказал — продолжение для этой книги прямо-таки напрашивается.

P.S. Уж не отсюда ли Давид Линч заимствовал кое-что для «Fire Walk with Me»? Что то есть общее, точно...Да и любил Линч старенькое.

Рекомендации: несмотря на фантастическую сущность и утверждения властелина жанра о наличествующих в романе ужасах, книга явилась бы находкой для любителей крепкого и выдержанного, как армянский коньяк, детектива. Связать смерть ученого в высокой башне с матчем по американскому футболу, казалось бы, внесенному в текст просто для разминки или заполнения страниц; равно как и связки других сюжетных элементов -для всего этого требуется определенно незаурядное воображение.

«Жила-была на свете одна девчонка Бетти

Приехал к ней из Лондона весёлый парень Джек

Бетти плюс Джек, танцуйте дети шейк

Джек привез из Лондона весёлый танец шейк...» (c).

Главная трудность при восприятии этой книги — представить автора. Кто же на самом деле её написал? Хорошенькая блондинка из бурных 60-х, появившаяся в чёрно-белом кинофильме «Вечер трудного дня», или же старушка на седьмом десятке лет? Лучше бы первое, да и ей самой, видимо, препочтительнее представлять себя именно в таком разрезе — в книге отсутствуют фотоснимки героини в преклонном возрасте. Однако, это невозможно, учитывая год выхода настоящего издания; но и во второй вариант не верится ввиду детализации изложения событий которым уже несколько десятков лет минуло...Как часто бывает, правда маячит где-то посередине, поскольку Патти Бойд * иногда ссылается на свои дневники в тексте. Её документальные хроники, беззаботные и трагичные одновременно, выглядят иной раз богаче вымысла: вот уж кто истинная дочь рок'н'ролла...

Юные годы Патти Бойд провела в Кении, у богатых бабушки и дедушки. В ноябре 1963-го снялась в рекламе чипсов «Smith 's». Уверяет, что до судьбоносной встречи с Харрисоном на съемках того самого кинофильма ни одну пластинку «Битлз» она и в руках не держала. Ну а дальше — понеслась... Куда ни плюнь в ее повествовании — кругом знаменитости. Помимо двух ее прославленных мужей («Выходит, у вас два мужа?..»), на страницах появляются Мик Флитвуд, Фил Коллинз, Брайан Ферри, Роджер Уотерс, Джерри Холл, «The King» и т д, многие-многие другие. Интересно узнать, что Харрисон был поглощён индийской культурой и медитативными практиками гораздо больше, чем это могло показаться тем, кто слушал его песни... И вот кусочки некоторых рок'н'ролльных «анекдотов» из множества историй, рассказанных Патти (ее так зовут потому что родилась в день святого Патрика):

- как-то раз она и Джордж уехали из своего Кинфаунса. В их отсутствие к ним домой заявились два незваных гостя. Не найдя хозяев, они оставили граффити на фасаде, выписав аршинными буквами: «Мик и Марианна были здесь». [Кто же были два этих таинственных незнакомца?];

- Патти утверждает, что сидела на кухне с Джорджем, когда он подбирал мелодию к ставшей знаменитой песне «My Sweet Lord», и потому судебные обвинения в плагиате к «He So Fine» от темнокожей группы «Chiffons» не уместны. [Ага, так мы и поверили];

- однажды в гости к чете приехал индийский ситарист Рави Шанкар. Он начал обучать битла игре на ситаре, сидя на полу. В какой то момент зазвонил телефон. Харрисон встал с пола и пошел отвечать на звонок, переступив через ситар. Рави резко ударил его по ногам: «Ты должен с большим уважением относиться к инструменту» сказал он;

- как то раз, в 1969-м году, Джордж пришёл в старый парк ** у школы в Эшере с рододендронами, озерами и красивыми ветвистыми деревьями. Он сидел под деревьями почти целый день, до самого захода солнца. К ночи его принялся выгонять пожилой сторож-дворник. «Вылезай и уходи!». Джордж ответил: «Я просто хочу смотреть на деревья». На что сторож пригрозил ему метлой и все таки выгнал. Джордж ушел со словами:« Ну и ладно. Я куплю себе собственный парк». [И ведь купил же! 140 000 фунтов было выложено за поместье Friar Park, принадлежавшее ранее Салезианским сестрам святого Джона Боско. Рави Шанкар, Махариши и семьи индийских кришнаитов стали его постоянными гостями... А история о парке великолепная.]

- Патти не оригинальна в замечании по поводу причин распада «Битлз»: толчком послужили неожиданная смерть Брайана Эпштейна и «одержимость» Джона Йоко Оно. До того времени никто кроме четверки не смел входить в студию звукозаписи, а тут Йоко появилась и даже кровать притащила. [Патти забывает, что в природе существовал пятый человек, который точно там бывал — звукорежиссер Джордж Мартин].

- Харрисон решил пропустить вечеринку, которую Роберт Стигвуд устраивал в своем доме в Стэн-Море. Зато туда пришел Эрик Клэптон. Джордж потом всё же вышел из дома, и нашел его с Патти вдвоем в саду, когда уже наступило туманное утро и начало светать. «Что здесь происходит?» угрюмо спросил Джордж. «Должен сказать тебе, парень, что я влюблен в твою жену», таким блистательным был ответ Эрика... В свою очередь, Харрисон позднее аналогичным образом поступил с женой добродушного Ринго Старра — Морин, признавшись ей в чувствах в доме битловского барабанщика прямо при гостях;

- по свидетельству актера Джона Херта, он стал живым «секундантом» в двухчасовом гитарном поединке между Харрисоном и Клэптоном, случившемся как раз после размолвки между друзьями из-за Патти. Когда Эрик вошел в дверь, Джордж вручил ему гитару и усилитель, как человек XVIII века мог бы передать сопернику шпагу, и в течение двух часов, не говоря друг другу ни слова, они безмолвно дуэлировали. Воздух был электрическим, а музыка захватывающей. Общее мнение было таково, что Эрик победил. Даже когда он был пьян, его игра на гитаре оставалась непревзойденной;

-однажды во время гастролей в США в номер Патти позвонили люди из свиты Элвиса и сказали, что Король хотел бы сходить с ними в кино. Они собрались и пошли на какой-то скучный фильм 50-х. Патти пишет, что они когда зашли и попытались сесть на ряд с Элвисом, охранники остановили их и велели пересесть на пять рядов назад. [Как же тяжело приходилось Королю];

- во время отдыха на Монтего-Бей, Ямайка, Эрик и Патти остановились в доме под названием Goldeneye, принадлежавшем ранее Яну Флемингу -писателю, не нуждающемуся в представлении. Патти вспоминает, что ни одного ужина они вместе так и не провели — Эрик уходил утром с садовником в «чайный дом» и, возвращаясь вечером, сразу отрубался;

-однажды снежным зимним вечером в дверь роскошного поместья Хетвуд Эдж позвонили. Странно, подумала Патти. Уже почти стемнело, и снег лежал глубоко на земле. Она открыла дверь и увидела стоящую на холоде испанскую девушку в лохмотьях и в рваных джинсах. На ломаном английском та объяснила, что ее зовут Кончита и она пришла повидаться с Эриком, будучи в него влюблена. По ее словам, Клэптон говорил ей, что она может приехать в Англию и остаться с ним...

Печальные страницы книги открывают целую вереницу случаев, среди которых выделяется трагедия с маленьким Конором. Вообще, читая про Эрика, можно лишь сожалеть, сколько мелодий он мог бы еще сочинить (при том, что и так немало сделал), если бы не его «астрономические» (в смысле масштабов) увлечения иного рода.

* Поскольку традиции сайта — вещь незыблемая, укажем связь этой симпатичной гражданки с околофантастической тематикой. Все очень просто. Была такая персидская поэма, основанная на арабских легендах — «Лейли и Меджнун», созданная древним поэтом Низами. В поэме, помимо основной любовной линии, содержатся различные волшебные и сказочные элементы. На основе этой поэмы Эрик Клэптон написал песню-посвящение «Layla», отождествив героиню с Патти Бойд, а себя — с Меджнуном.

** Дабы не подрывать репутацию уважаемому мистеру Харрисону в настоящем отзыве, пропущу упомянутое в книге объяснение причин столь задумчивого состояния великого битла в тот день...

Да, много всего трогательного описано. Вот Эрик, красавец, музыкант-миллионер, покупающий костюмы от Армани и дорогие автомобили, мертвецки спал однажды зимой на улице, подкатившись под настил бревенчатого сарая -прямо как простой рабочий парень, утомленный после трудового дня. Это ж не шуточки -по пятьдесят концертов в туре. И ведь не разбудить его было тогда супруге!... А женщины -читательницы наверняка больше посочувствуют Патти. Представьте, разругалась она в хлам с Эриком, собрала пару платьев, сумочку, дрожит вся с ног до головы и заплаканная, бедняжка, спускается в метро -к сестре едет. А там -бах, внизу афиша в полный рост с ее драгоценным мужем. С гитарой наперевес, смотрит будто на нее и улыбается. Ну никак от него не скрыться...

Клэптону сейчас семьдесят семь лет, и он до сих пор выступает (например, в Цюрихе в прошлом месяце), Патти лет примерно столько же, а вот Джорджа уже почти двадцать один год как нет (в конце ноября дата как раз будет)... Что ж, остаётся констатировать: рассказчице удалось передать атмосферу сразу трёх выдающихся музыкальных десятилетий, и сделать это корректно, без пошлости и ненависти, несмотря на целую серию неудач и без попыток избежать откровенных и жёстких жизненных эпизодов.

В самом начале рассказа «Три Студента» доктор Уотсон вещает: «Это случилось в 1895 году. Обстоятельства сложились таким образом, что мне и Холмсу пришлось прожить несколько недель в одном большом университетском городе»... Позвольте, а почему «недель»? Ведь дело о трёх студентах ну совсем плёвое. Писатель Лавгроув решил домыслить, чем они там занимались в эти недели (речь об Оксфордском университете) и сочинил целый роман «Шерлок Холмс: Мыслительная Машина». Это более классический, ортодоксальный Холмс, отличный от того, что появляется в другой его подсерии о Великом детективе, пересекающейся с Мифами Ктулху. Больше того -он существует в его мире где то параллельно, поскольку происходящие здесь события согласуются с Каноном и, соответственно, противоречат рассказанным в «The Cthulhu Casebooks», где допущено намного больше вольностей. И, главное отличие — в «Мыслительной Машине» нет фантастики, хотя изначальная идея фантастична по сути, более чем. Огромная машина, презентованная в лондонском университете профессором Квантоком *, представляет собой громадный агрегат с вращающимися шестерёнками, стержнями, цилиндрами. Получая извне базовую информацию, Машина способна проанализировать все факты и выдать ответ на любой поставленный ей вопрос -печатающее устройство подключенное к гигантскому аппарату, выводит ответ на листке бумаги. А что -плохо разве? Искусственный интеллект, способный решать сложнейшие математические задачи. Кроме того, Машина бросает вызов самому Шерлоку Холмсу -получив вопросы, она готова назвать имя убийцы в череде самых сложных преступлений...

Главный минус произведения — вероятно, многие догадаются о принципах работы Мыслительной Машины, ее управлении и объяснении невероятных успехов в раскрытии убийств задолго до окончания романа. Особенно если слегка ознакомиться с другими работами автора из этого цикла. Хотелось какого-то сюрприза, но не сложилось...

Мыслительная Машина бросает перчатку Великому Детективу. Действо, сравнимое по аналогии и масштабам с поединком Гарри Каспарова против суперкомпьютера Deep Blue, который состоялся сто лет спустя после описываемых здесь событий **... В первом раунде здесь случилась ничья. И Холмс, и Машина приходят к абсолютно одинаковым выводам. Это зверское убийство в Иерихоне. Жена алкоголика Нахума Грейнджера и две их дочери проткнуты лодочным крюком. Даже Великий детектив, обладающий железными нервами, потрясен кровавой картиной после осмотра места преступления. Характерно, что у самого Нахума имелось твердой алиби — он ночевал у приятеля, и явно не выходил из дома — злая собака подняла бы вой на всю округу...Так вот, повторюсь, и Холмс и Машина называют абсолютно одинаковые версии событий. А вот потом уже Холмсу начинает отказывать везение, впадая в депрессию он злоупотребляет хлородином...

Одна из удач романа -образ журналиста Арчи Слейтера, написавшего уничижительные слова о Холмсе в своей газетенке: «...самозваный консультант-ищейка поставлен в тупик»...Но лучше всего ситуацию характеризуют проницательные слова доктора Уотсона: «- Холмс, мне кажется, что между этими убийствами есть связь. В обоих случаях некая третья сторона дает толчок для преступления, которое затем совершает кто-то другой. -Уотсон, вне сомнений, это самая разумная вещь, изреченная вами за весь день. Даже за весь год...».

В романе появляются несколько реально существовавших личностей. Это сэр Эдвард Брэдфорд, глава лондонской полиции и, самое главное — совсем молодой тогда еще Эрих Вайс, будущий знаменитый эскапист Гарри Гудини. Я ждал появления Гудини в романе, зная заранее, что оно состоится. К сожалению, опять-таки никаких сюрпризов Лавгроув не припас. Гудини появляется в музее среди коллекции древностей Уоллеса Рубинштейна как-то буднично, вызывая у Холмса уважение, а у доктора Уотсона — то ли ревность, то ли раздражение. В словах доброго доктора сквозят какие-то упреки в нечестной игре (а мы то знаем, что он и сам не гнушался идти против истины и значительно беллетризировал свои рассказы). Вообщем, абсолютно ничего примечательного появление Гудини не приносит. Любому, кто знаком хоть немного с биографией легендарного фокусника изложенное здесь и так известно; а заявление Холмса, распознавшего у него будапештский акцент выглядит не очень правдоподобно... И еще, откуда у автора данные о том, что французский революционер Марат украл несколько звеньев золотой цепи Элиаса Эшмола для оплаты учебы в Англии?.

Дополнительная загадка — почему здесь вдруг обсуждается «Скорбь Сатаны» Абрахама Стоке...бррр..Марии Корелли? «Я никогда не читал столь плохо написанной ерунды», ревниво говорит Уотсон. Скорее для ощущения эпохи — на то время это была «новинка» (1895-й), а пнуть, например, устами доброго доктора «Машину Времени» Уэллса, вышедшую в том же году, Лавгроув просто не решился.

* Моих знаний по физике хватило, чтобы ощутить скрытый подвох в фамилии профессора. Термин «квант» Макс Планк введёт только в 1900-м году, а события происходят, как замечено выше, пятью годами ранее.

** Чемпион мира, потерпевший в 1997-м году поражение в матче с железным мозгом, заявил тогда, что Deep Blue получал подсказки извне от белковых шахматистов. Прям хочется вопросить, не было ли такого же и в случае лавгроувской Мыслительной Машины?...

Да, много, очень много создано продолжений рассказов по мотивам Конан Дойла от разных других авторов. Может, дело в том, что со стороны всем им казалось, что писал он просто, и не зазорно будет попытаться повторить и пристроиться позади общего каравана? Здесь же в заслугу автору поставлю следующее: Холмс у него классический, не погруженный в мифы Ктулху, а вот дело, в котором он увяз, далеко от традиций Канона. Есть три изощрённых преступления -но, положа руку на сердце, тяжесть загадки не в них... Как работает эта чертова Машина, которой подвластны все тайны? Неужто настал тот скорбный день, когда человеческий мозг уступит место искусственному созданию из железа и проводов -вот истинный вопрос, который сто двадцать два года тому назад уже озаботил разум великого детектива и ввергнул его в жесточайшую депрессию.

<«Женщина-демонъ». Роман из петербургской жизни>. Так написано на титульном листе издания 1902-го года, типографии Спб Т-ва Печати и изд. дела «Труд» на Фонтанке... Автор этой пожелтевшей и изрядно потрёпанной годами книги — Николай Эдуардович Гейнце. Написал он сочинение, относящееся, конечно, к разряду лёгкой литературы. Но если подбирать вольные аналогии, оно похоже на ядрёный концентрат из рассказов Ганса Гейнца Эверса (обратим внимание на меланхоличный пролог, где сам автор, существующий как бы за кадром основного текста, признается в готовности идти на призыв «красивого демона» и отдать кровь «вампиру»...), Леопольда фон Захер-Мазоха (об этом позже...) и русских старомодных текстов — с непременной классической дуэлью на Черной речке (бурные истоки конфликта, невозмутимые секунданты и неоцененное благородство передавшего право решающего выстрела прилагаются). А что, ведь неплохие эпистолярные ингридиенты образовались?...

В помещичьем доме под Москвой проживает добродушный и дородный князь Сергей Сергеевич Осокин -человек хороший, но не очень разумный. Ухаживать за больной супругой ему помогает приходящая дама оригинальной красоты по имени Конкордия Владиславовна Яцевич. Несмотря на проявленный к ней интерес, молодая помощница не допускает князя до физической близости, заставляя его страдать и мучиться. И далее — верх идиотизма со стороны Осокина. Довольно быстро князь ведётся на уговоры прислужницы и увеличивает дозу лекарства настолько, что однажды утром его супруга уже не просыпается. А чтобы утвердить веру Конкордии в своей привязанности, он добровольно соглашается составить и передать ей подписанную записку, где признается в собственноручно совершенном преступлении. То было непременное условие Конкордии Владиславовны -князь должен был доказать свое расположение и любовь к ней готовностью сделать все, что угодно. При этом она все равно не дозволила ему сделаться своим любовником, ограничивая контакты целованием рук и ног, и сопровождая оные действия различными вызывающими словосочетаниями. Излишне добавлять, что женщина начинает после этого ещё больше вить из князя веревки, заставляя Осокина оплачивать содержание другого своего избранника — художника Бехтева. Самое же непредсказуемое произойдет, когда записка князя попадет позднее в чужие руки и сыграет черную роль...

«Я нанял извозчика и мы вскоре были в отдельном кабинете «Малого Ярославца»...В половине двенадцатого она дала понять, что нам пора расстаться. Тогда я попросил ее назвать мне ее имя. -Это уже нескромность, -заметила она...». Основное действие происходит в Петербурге — когда Конкордия Владиславовна переезжает к матери на 11-ю линию Васильевского острова, дом 9 *. «Мне пришлось родиться в практический век, который измеряет качество человека количеством его денежных средств», вот так рассуждает эта своеобразная девушка и всячески стремится приумножить состояние...

Вообще, конечно, произведение неоднозначное (концовка так и вовсе «пир духа» для автора): особенно если разбирать, как кончили ухажеры Конкордии Владиславовны. Тут и дуэль за Новой Деревней, на берегу Черной речки, и отчаянный прыжок с крыши на Графском переулке**, и ещё кое-что по медицинской тематике. Зато чувствуется авторский опыт и набитая рука — текст, признаться, довольно-таки увлекательный. Кое-что, правда, режет глаз. Еще и небольшой исторический проход вставлен — первая итало-абиссинская война, пароход с санитарами «Красного креста» из Одессы... А уж как на финальных титрах автор распорядился судьбой главной героини — ну прямо-таки, ни дать ни взять, модернистское решение. Уж не оказалась ли Конкордия Владиславовна завуалированным инструментом в руках автора для его собственных целей? Как мне кажется, героиня эта была соткана им из двух образов: Софьи Владиславовны Блюмштейн (aka Золотая Ручка) и Ванды фон Дунаевой (aka Венера в мехах).

* Кроме упомянутой 11-й линии, один из героев, Иосиф Семенович Грюнберг, проживал в меблированном доме «Палэ-Рояль» на Пушкинской улице. Место известное. Говорят, в доме этом снимали жилье Александр Грин и Фёдор Шаляпин.

** Ещё одно знаковое местечко в Петербурге, воспетое легендарным ленинградским артистом Михаилом Сергеевичем Боярским.

Итого. Как же точно умели раньше делать подзаголовки. Отменная экскурсия по дореволюционному Петербургу на фоне скрытого авторского злорадства. «Осенью петербуржцам не до прогулок; подстеречь несколько часов хорошей погоды трудно, а вообще петербургская осень гонит скорее в дом, нежели из дому...». Сто двадцать лет назад написано, а звучит почти как правда.

«Вот, -сказал Морис, снимая с себя и протягивая мне потрепанную матерчатую водительскую кепку. — Надень ее, с тебя пот ручьем льется. Ты можешь ослепнуть, Брайан...».

Ну, на самом деле, товарищ Брайан * не ослеп, а всего лишь оглох, и случилось это не тогда, а несколькими десятилетиями позже. Однако, факт — история, происшедшая в конце сентября 2015-го года, и с которой он начинает свои мемуары (книжка вышла совсем недавно...). Представим огромную толпу зрителей на открытом стадионе в Эдмонтоне. Холодно и мокро, хлещет проливной дождь. Разгоряченные канадцы, закутанные в одежду, с которой им и белые медведи не страшны, заполняют площадку. Брайан Джонсон, готовый отпраздновать через неделю 68-й день рождения, вспотевший и насквозь продрогший, чувствует, как его трясет в лихорадке... Объемная порция виски после концерта — по дороге к аэропорту слегка помогает. Но что происходит утром? Ощущение, как будто на голове появилась балаклава из медвежьей шкуры. Ветеран понимает, что в одночасье он потерял всё, чем дорожил больше всего в жизни — его уши больше не воспринимают звуки. Наступает ощущение конца...карьеры... Вот для чего он все это делал, зачем же так надрываться в пожилом возрасте?

«Главным саундтреком моего детства был стук швейной машинки..». Конечно, тем, кто слышал о Брайане Джонсоне, известно, что до того, как он начал выступать вместе, как сказал бы русскоязычный google -«с переменным/постоянным током», у него было несколько славных лет в группе Geordie **, ведомой весьма достойным гитаристом Виком Малькольмом (мне эта группа нравится больше, чем AC/DC...). Мемуары певца охватывают экскурс во Вторую мировую войну. Его отец — обладатель громогласного голоса, английский военный, служил в североафриканской даремской пехоте. Вспоминается эпизод, когда сержанту Джонсону удается выпрыгнуть из грузовика, брошенного на растерзание перед 20-мм-вой немецкой зенитной пушкой, и укрыться в пещере. А откуда у Джонсона появилась итальянская кровь в жилах? Всё просто — отец, дойдя до Рима, знакомится там с итальянской католичкой. Далее их ждёт суровая жизнь в Данстоне, в домашней компании из семнадцати английских и итальянских родственников...

Пел в хоре песен святого Иосифа, работал на заводе, служил в парашютном полку T.A... «В то время я встречался с одной девушкой -ее имя я забыл, она работала в музыкальном магазине на Клейтон стрит в Ньюкасле...» (она засунула ему под одежду пластинку Боба Дилана, которую никто не покупал, из за чего у него «будто выступили острые соски под свитером»). В девятнадцать лет Брайан становится случайным отцом...

Что ж, в отличие от многих коллег по цеху, в книге Джонсона практически отсутствуют какие либо скользкие моменты или непристойные рассказы о групповых вечеринках. Ещё бы, Ангус Янг (это тот, который в школьных шортиках) пил только горячий чай... Даже о связях с женским полом не так много сказано. Ну разве что стыдливый эпизод, когда автор в гримёрной внезапно овладел танцовщицей группы Sensational Alex Harvey Band. /Хотя рассказать он мог бы много всего. Припоминаю, Тони Айомми писал, как один из Янгов вытащил нож и сцепился с самим Гизером Батлером/. Самое удивительное, как мне кажется, что после нескольких успешных лет в «Джорди» (группа полтора десятка раз записывалась на «Top of the Pops», выступала в Австралии, Японии, и, совместно с «Purple» — в Германии...), он остался практически нищим, и, чтобы прокормить двух маленьких дочерей, устроился в автомобильную контору -установщиком ветровых стекол. Наверное, хитрый автор о чем-то умалчивает... И счастливый билет, вытащенный в тридцатидвухлетнем возрасте с AC/DC (перед тем он якобы послал менеджера «Радуги» — на билет денег не было). Да, это все красиво, все эффектно, но Джонсон вдруг резко прерывает книгу после выхода «Back In Black», пропустив все 80-е, 90-е, 00-е, и перелетая в настоящее, когда ему все же удается частично восстановить слух и вернуться таки в группу. Получились, скажем так, не полноценные мемуары, а выборочные. Плюс я так и не узнал, почему в АС/DC Джонсон подкрутил голос на самые высокие частоты -до того-то он пел по-другому и, честно говоря, разнообразнее...

- когда раздался звонок от женщины по имени Ольга, Джонсон был убежден, что предлагаемая работа -это сказка: « я был слишком стар, слишком мал ростом и, определенно, я не был австралийцем...»

- на второй день прослушиваний в студию зашёл ужасный Оззи, пожал руку, и сказал, что он был другом Бона Скотта. /Ну всё, одобрение Оззика -залог успеха/.

- услышав итоговую запись, Джонсон был слегка раздосадован, что его вокал на «Hells Bells» начинается только через полторы минуты от начала песни;

- колокол, звучащий на «Hells Bells», был записан в карильонной башне военного музея в Лафбро, Лестершир — на специально арендованной мобильной звукозаписывающей установке. Джонсон пишет, что при его звуках птицы вылетали, что портило запись. /А лучше бы оставили -было бы натуральнее./

- Мэтт Ланж, южноафриканский продюсер, обладал потрясающим слухом: однажды услышал на одной из дорожек перебирают крошечные «кастаньеты» крабьих ножек, заползших в студию.

* В качестве проходного билета данного персонажа на сайт по фантастике выпишем следующие значимые факты. Песни коллектива, где выступал Брайан Джонсон, довольно часто звучали в фантастических фильмах. Вспомним «Big Gun» («Последний киногерой» , 1993). Другая песня AC/DC («Who Made Who»), а точнее целый одноименный диск, является саундтреком фантастического триллера «Максимальное ускорение» (1986) по роману Стивена Э. Кинга. Также целиком из песен коллектива составлен саундтрек к фильму «Железный человек 2». Боевая «Thunderstruck» записана на звуковую дорожку к ленте «Дэдпул 2 « (2018)...А еще ранее, в 1979-м, песня «Rocker» прозвучала в футуристическом боевике «Безумный Макс». и. т д. Сам же Джонсон в книге отметил, что «House of the Rising Sun» от Geordie появляется у Аль Пачино в «Виселице» (2017). Это, правда, уже не фантастический фильм, но зато песня отличная.

** Чтобы понять с какой непостижимой речевой скоростью он там пел, достаточно попытаться самостоятельно проговорить вслух пару строчек из «Ain't Just Like a Woman»: «Read about a thing in the paper today /A women drove a man to drink, now he's in ruin.» Гарантирую — так быстро как у него и близко не получится...

Итого: отмечу горькие слова сильно постаревшего, но все ещё готового сойтись врукопашную, автора об Акселе Роузе, выбранном руководством для замещения Джонсона на нескольких концертах. «Мне сказали, что он отлично справился. Но я не мог заставить себя смотреть на эти выступления. Это все равно, что обнаружить чужого человека у себя дома, пристроившегося в твоём любимом кресле...»

«Сиддаун, м-э-м, — произнёс Г.М. с мягким рокотом. — Вы же не хотите поднять шум...».

И ещё один небольшой«камбэк» к Джону Диксону Карру, автору из пантеона классиков. И произведение самого, что ни на есть, «золотого» периода — 1936-го года -«Убийства в стиле Панча и Джуди» (второе название -«Убийства с волшебным фонарем» хуже, ибо вопрошающие быстро раскусят, что фонарь там повешен просто для отвода глаз...). Так вот, теплилась некоторая надежда, что раз это произведение по какой-то причине было пропущено отечественными издателями, значит оно, напротив, способно оказаться интересным (ведь нередко у нас случалось именно так). А оказалось, что...

Как же бывает порой уныло от прочитанного, когда в концовке опять все сводится к опостылевшему денежному вопросу и жажде наживы (а ведь начало — оккультное представление и шпионские страсти обещали совсем другую книгу...). Я уж не говорю о том, что при всем имеющемся богатстве выбора, истории, заканчивающиеся разоблачением фальшивомонетчества, либо связями или комбинациями с оным деянием — что называется, варианты «в пользу бедных». И это беда не одного Карра, а почти всех англо-американских авторов. Впрочем, бывали у них и исключения. Навскидку припоминаю роман, вышедший в США четырьмя годами ранее настоящего сочинения Карра. Написали его две обаятельные женщины, проживавшие где-то в американской глубинке. В их книге злоумышленник расправился со старым родственником для того, чтобы согласно хитро составленным условиям завещания, наследство перешло к брату его жены, а в своей собственной семье он по-прежнему оставался бы основным кормильцем со средним достатком. Ведь он так сильно любил жену, что посчитал -получи она крупное состояние, то обрела бы независимость и могла бы уйти к своему старому ухажёру, которому некогда отказала, поскольку у того не хватало средств ее содержать. Вот это был мотив так мотив, человек, напротив, отторгал от себя излишнее богатство! Не то что здесь...

Но, покамест, вернёмся же к настоящей книжке. Автору, как всегда, не откажешь в щедротах по теме создания причудливых схем и прочей декоративной бижутерии. Два смертельных отравления синхронно происходят в одно время, в один миг. Первое — в Торки, жертва — британский подданный Хогенауэр. Второе — за семьдесят миль оттуда, в бристольском гостевом доме «Кэбот», где нашло свое последнее пристанище тело физика-теоретика Альберта Кеппеля. Работает фирменная авторская манера, состоящая в том, чтобы как следует запутать читателя. Многое ли можно понять, когда сообщается, что на столе рядом с трупом ученого, носящего почетное для любого физика имя Альберт, лежит выпуклая линза, и приписаны какие-то формулы на листочке из тетрадки, вроде такой: BD = 2BC sin a' = 2t tan a'? Огромное спасибо автору, что он даже не стал пытаться придумывать дополнительную линию с кражей каких нибудь мифических чертежей стратегического назначения.

А как быть с курительными костюмами, вышедшими из моды тридцать лет назад, и красной шапочкой в форме турецкой фески с кисточками? Наконец, замеченные в темноте окна дома Хогенауэра лучики света и перемещающийся в воздухе предмет, похожий на перевернутый цветочный горшок. И еще четыре серебряных запонки на бюваре. И все основные вещи передвинуты. Вообщем, одно очевидно, разыграна ветвь того предмета, о котором спорили с времён Месмера — два сообщника, Хогенауэр и Кеппель одновременно погрузились в самогипнотические трансы. Вероятно, целью являлась проекция этих субъектов за пределы материальных границ, наподобие «волшебного фонаря», отображаемого на стене... Вопрос только кто и зачем отравил обоих исследователей убойной дозой стрихнина. Или они сами отравились?...

Здесь же сделана попытка сыграть на поле политического триллера со шпионами (потянув в эту сеть одно из действующих лиц, якобы знающее что-то сверхважное), но центральная загадка малоинтересна. Хорошо хоть встретился эпизодик, что называется, навевающий о былом: одна прыткая женщина стремится проникнуть в запертую комнату, но ей мешает ключ, торчащий по другую сторону старомодного замка. Она подсовывает под дверь газету, и затем оный ключ аккуратно выталкивает чем-то твердым со своей стороны, после чего он падает вниз. Остаётся лишь потянуть газету обратно... Хороший штамп. Хотя и баян.

Вывод: Карр Джон Диксон пребывал не в авантажной форме. Мог бы получиться не роман, а годный рассказ, если бы автор оставил только основное, изменив акцент на разгадке, и избавился заодно от «гротескной» приключенческой линии.

«Любезный мой Аристид! Нас постигло ужасное несчастье. М-ль Эрминия, внучка г.герцога, ангел красоты и добродетели, тайно отлучилась куда-то сегодня и до сих пор ещё не возвращалась...».

Эх, какие строчки, какой изысканный стиль... Да, иногда бывает познавательно стряхнуть антикварную пыль с каких-нибудь неизвестных произведений, ибо среди них могут затеряться настоящие жемчужины авантюрного жанра. О романе Анри Тесье «La Marée Rouge» достоверно известно то, что существуют, по крайней мере, два его дореволюционных перевода на русский язык. Причем один из них, А.Богородской, вышедший под названием «Кровавое болото» является чрезвычайно редким. Также известно, что в обоих доживших до наших дней переводах сокращены, а точнее -исключены «экзотические», или «яванские» части, где сюжет принимает наиболее экстремальные и необычные формы. Если вкратце, из русскоязычных переводов бесцеремонно выпущено следующее. Кровавый граф-мститель прибывает в Батавию и по наводке своего агента узнает, что его недруг-креол женился на очаровательной белой женщине. Выясняется, что при госпоже ван Линден находится молодой слуга из мозамбикского племени. Негра подкупают и снабжают каким-то сильнодействующим средством, после чего «черному как уголь» мерзавцу удается несколько раз воспользоваться бессознательным положением своей госпожи. Однако, хозяин застает его на месте, и затем... Как вы думаете, что он сделает с этим негром? И ведь это я далеко не всё рассказываю, ибо бедная женщина потом ещё и ребеночком разрешится, и ...впрочем, ладно, хватит, что ни говори — план по задумке и исполнению прямо-таки звероподобный. Но как знать, возможно, когда-нибудь книгу все-таки выпустят и в полном переводе -ведь примерно треть оригинального текста в русских изданиях была нещадно вырезана...

Что касается романа в целом, это довольно-таки запутанная история — Тесье мастерски соединяет две линии, отстающие друга от друга на четверть века, и образующие общий ключ к единой тайне. Начинается всё в Сен-Мартенском предместье, в канун 1875-го года. Инспектора Дени ждёт рождественский ужин, о котором он мечтал целый год. И вот незадача — его тихий семейный вечер нарушает записка от родителя -управляющего старого герцога, чья шестнадцатилетняя внучка исчезает из отчего дома в неизвестном направлении. Бесстрашный «полициант», вздохнув, немедленно отправляется на поиски. «Палка его перешла уже в правую руку, а левая ощупывала в кармане пальмерстона так кстати захваченный револьвер»...Да уж, знал бы он, что юная красавица Эрминия — это лишь кончик щупальца «спрута» из того самого «кровавого болота», куда теперь придется с головой окунуться.

Одно могу сказать, роман этот предназначен для внимательного чтения, а никак не вполглаза — иногда даже происходит лёгкое «закипание» от обилия различных персон и их скоропалительных поступков. Как оно часто бывает, связующую нить поначалу ухватить непросто, но где-то по окончании первой трети, когда вводятся американский доктор Петрус Вебер и старый больной отшельник, чёрствый себялюбец, граф де Кольмар * с острова Сен Луи — интуитивно становится ясно, что пред нами, наконец-то, появились два главных негодяя, являющиеся объединенным мозговым центром происходящего. Что связывает между собой этих странных субъектов разного возраста? Какой союзный пакт они заключили? Непонятно? Но месье Тесье и не думает останавливаться. Заведение госпожи Шабуассо, куда «публика явилась покушать каштанов и выпить сидру...». Мулат и его подруга, отравившиеся мадерой **, а наверху -благородный старик с аналогичными симптомами... Дени понимает, в какой переплет он попал, «всякий за себя, а Бог за всех», думает он про себя -и полицейский опыт подсказывает ему, что все эти эпизоды тесно связаны...

«Где я и кто вы такой? — спросила она скорее удивлённым, чем испуганным голосом. — Вы находитесь у искренно и глубоко преданного вам человека, -ответил американец». Вот так цинизм, вот так притворство!..

Присутствуют и периферийные элементы по фантастике — полицейскому расследованию помогает ясновидящая, способная указать местоположение исчезнувшего человека, будучи погруженной в сон...

«Я провела неважную ночь, Петрус, и потому, понятно, слишком неавантажна сегодня».

По примеру некоторых других старых романистов, Тесье сочленяет в романе «городские легенды» и экзотические всплески, временно перенося действие в дальние края. И, повторюсь, в центре истории — настоящая Тайна, горькая и давняя. Есть все основания полагать, что это книга о Мести -о том, как способен человек мстить -злопамятно, долго, пронося нерастраченную боль сквозь годы; и одновременно о том, почему к оному вопросу стоит подходить обдуманно и взвешенно: человек смертен и способен ошибаться, причём коренным образом ошибаться. Можно, конечно, придраться к целому ряду обстоятельств (особенно, к чудесным «воскрешениям») и временным нестыковкам, но, к чести автора, многочисленные сюжетные «хвосты» в концовке сходятся в цельный круг и образуют удавку, которая затягивается на шее главного негодяя.

* с этой фамилией (Кольмар) месье Тесье способен уделать читателя и застать врасплох, ибо выбрана она с палиндромическим подвохом.

** упомянут достаточно редкий яд «упас». Применение и симптоматика описываются наивно, но тема заморских отрав для тех лет модная, а потому простительно.

Итого: скажу так — во Франции приключенческие книги на потоке писали многие, но этот роман, пользуясь боксерской терминологией, один из «тяжеловесов» по степени жестоких ударов: приключения -это не всегда одни лишь паруса и романтика, ведь, как показывает автор, бывает и обратная сторона «медали», приносящая горе и страдания.

Старый и скучный роман Алексея Михайловича Пазухина (он же однажды маскировался как «князь Мадатов»). Рассказывает о соперничестве двух молодых людей за сердце молоденькой дочери тульского помещика — Анечки Пичугиной. «Прехорошенькая девочка, препикантная и совсем еще юная...Изящно и со вкусом, хотя и скромно одета и держит себя совершенной институткой...» Вражда московского красавца Конрада Конрадовича Баронека и г-на Лавинова, учителя музыки в аристократических домах, сопровождается дуэлью и многочисленными выяснениями отношений. Саму Анечку (ввиду того, что ее отец опускается до непотребного пьянства и разорения) оберегает грозная родственница — полковница. Она может и розгами высечь, и на путь истинный наставить, и мозги вправить. Хотя мы-то понимаем, что предприимчивая полковница скорее рассматривает девушку как выгодный коммерческий товар -если удасться ее пристроить кому следует.

Взаимоотношения в любовном треугольнике описываются, что называются, без искры, но зато временами герои выражают свои мысли прямо и честно:«...но полюбите ли вы меня настолько, чтобы отдаться мне ?...Знайте только заранее, что женой моей быть нельзя!». И, можете себе представить — сказавший фразу сию деве юной не то что не удостоился пощечины, но даже ещё и заработал дополнительные очки на будущее...

Вообщем, заслуженно забытое произведение, мне же оно слегка запомнилось лишь описанием партии, как там сказано, в «биллиард». Я набрел на дивное слово («подставка»), не встречавшееся с юности, но мигом воскресшее в памяти — с тех пор, как сам наблюдал за партией взрослых на втором этаже загородного дома в К-цах. Какое старое словечко-то оказывается —оно показывает, сколь крепки традиции и терминология русских игр (роман-то аж 1895-го года): «Вот он дождался «подставки» и жадно прицелился в крупного шара, висевшего над лузой»...

«Недавно я получил весточку от моего корреспондента и коллеги по писательскому цеху Г.Ф. Лавкрафта. Его последнее письмо из Провиденса, Род-Айленд, принесло мрачные новости. Р'льех вновь поднялся над волнами, причем в тех же координатах, где мы его и нашли. Первооткрывателями, по словам Лавкрафта, стали члены команды яхты «Алерт»...Доктор Дж.Уотсон, 1910 г.

Да, вероятно, существует некая виртуальная реальность, где одни и те же, ранее упокоенные образы оживают и появляются в различных параллельных мирах. Писатели скрещивают их друг с другом, заставляют страдать, улыбаться, вспоминать прошлое... Хотя кто же станет отрицать, что очередная встреча со старыми друзьями, к коим я, безусловно, отношу Великого детектива и доктора Уотсона, будучи оформленной воображением писателя, понимающим толк в том, что он пишет — событие скорее положительное...

Ну что ж, значит, «Шерлок Холмс и Морские дьяволы Суссекса» *. Поначалу кажется, что Лавгроув покусился на святое для каждого шерлокомана -книга начинается с серии смертей среди членов клуба «Диоген». Да-да, тот самый клуб, где, как мы помним, нельзя разговаривать (за исключением специально отведенной комнаты). Как можно было допустить такое -массовых убийств его членов? Читая Конан-Дойля всякий раз посещала мысль, что «Диоген» — самое спокойное и чинное место во всем Лондоне, а уж учитывая, что одним из видных членов его являлся брат Великого детектива, застать их врасплох — нечто невероятное. Однако, факты таковы, что семь членов Диогена кончают жизнь самоубийствами, получив таинственные посылки от неизвестного отправителя. Увы, старина Майкрофт** также в их числе — брат Холмса совершает прощальный прыжок с балюстрады своего дома на Пэлл-Мэлл, успев перед тем сделать последний звонок...

Кошмар, одним словом. Дальнейший сюжет состоит в поиске Холмсом отправителя смертоносных посылок, выслеживания подводных Морских Дьяволов, похитивших трех юных дев, и, наконец, будучи в плену, совершить подводное путешествие на немецкой лодке SM U-19 в поисках древнего города Р'льеха, где, напомню, дремлет великий Ктулху...

Что могу сказать — авторский перегиб чувствуется, и чувствуется значительно. Нельзя писать о Ктулху в чересчур активном стиле — в противном случае исчезает та стена ужаса и безысходности, которую строил отец-основатель этого образа. Тем не менее, у Лавгроува есть в книге совершенно блестящая глава — она называется «Что находилось в коробке». В ней он не только ухватил дух произведений Конан-Дойла, но и создал подлинную атмосферу старых палповых weird tales. Вообщем, жук-оборотень Coleoptera Mostellaria, обитающий близ озера Квазипо в Восточной Африке. При всасывании под человеческую кожу носитель жука обречен (привет Ричарду Маршу...). Автор уловил в этой главе обычную простодушность доктора Уотсона, не заметившего насекомое, примостившееся на плечо его пиджака. Здесь же пристальный взгляд серых глаз великого детектива, демонстрирует, как всегда, абсолютную невозмутимость даже в безысходных ситуациях. Холмс мгновенно и без паники понимает, с чем столкнулся его друг, равно как видит и то, насколько опрометчивы могут быть его поспешные действия.: «Уотсон. Не двигайтесь. Вы находитесь, возможно, в самой серьезной опасности, с какой вам когда-либо приходилось сталкиваться». /Маленький спойлер — к чести доктора, он проявил себя в высшей степени достойно в этой ситуации, и даже задал потом Холмсу пару здравых вопросов — почему он поступил именно так, как случилось, а не иначе../

И вот,  в дополнение еще пара цитат из уст лавгроувского Холмса.

»- Мед, -просто ответил мой друг. -мед, который я собираю со своих ульев. Это замечательное вещество, полное полезных ферментов и сахара. Ваши древние предшественники из медицинского братства использовали его для лечения ран. Сам я нашел его эффективным для повышения уровня энергии, полезным веществом, и гораздо менее вредным, чем кокаин.»

«Музыка очаровывает. В Париже есть старый немецкий скрипач Эрих Цанн, чья мелодии способны открывать порталы в другие измерения..»

* Напомним, Суссекс -графство, куда в 1903-м году Холмс уехал заниматься пчеловодством.

** У меня всегда двоякое ощущение, когда продолжатели и стилисты уничтожают культовых персонажей. Помню свое негодование, когда один блеклый автор посмел изуродовать Джона Сильвера... В данном случае стремление Лавгроува оправданно и не несет ничего предосудительного. Для немолодого уже Холмса смерть брата — повод отомстить, что придает ему дополнительную решимость.

А напоследок, вместо привычного «итого», слегка взгрустнем. Цитата от лица доброго доктора Уотсона (и, к сожалению, цитата эта универсальна, ибо применима ко всему, над чем не властно время — ведь годы не щадят никого из нас):

«Я наблюдал за ним из окна, когда он ухаживал за своими ульями, и замечал, насколько неустойчивыми и до ужаса медлительными стали его движения. Иногда он не мог подобрать определенное слово или даже запомнить текст книги которую читал. И тогда я вспоминал, каким остроумным и крепким человеком он был, и мне хотелось плакать...»

Конечно, первое из трёх имён  на обложке (говорю только про первое, ибо оно худо-бедно у кого-то ещё пока на слуху, а вот два других точно никому неизвестны..) способно вызвать праведный гнев пуристов— спрашивается, а где же тут фантастика? Однако, позволю себе напомнить, что артистический образ Эйса (Пола) Фрейли состоял из костюма Космического Летчика, а группа, где он долгие годы добросовестно нарабатывал свой трудовой стаж, появлялась на страницах комиксов Marvel под руководством Стэна Ли (создателя Человека-Паука). Наконец, одна из самых популярных песен, переработанных Эйсом («2000 Man») повествует о будущем, а одним из своих любимых фильмов он называет «Захватчиков с Марса». Как говорится, это всё же лучше, чем ничего...

Мемуары ведущего гитариста группы «Kiss» начинаются с сакраментального эпизода из детства — с истории его отца, работавшего электриком на стройке и однажды вытянувшего короткую спичку. Это означало, что в тот роковой день выпала очередь Фрейли-старшего идти за сандвичами. И именно в тот раз кто-то случайно повернул рубильник. Когда отец будущего музыканта вернулся, уже безжизненные тела его коллег снимали с проводов высокого напряжения. Очевидно, история приведена не просто так. Она показывает, как много решает в жизни случай...

Перед чтением этой биографии может возникнуть резонный вопрос -а правильно ли вообще полагаться на память возрастного человека, всю сознательную жизнь дружившего с алкоголем и пагубными веществами? Однако, у мистера Фрейли имеются два козыря — соавторы (редакторы), которые поправят и проверят всё, что требуется; да и к тому же, как мы знаем, возможности человеческой памяти воистину неисчерпаемы — потому  будем смело надеяться, что участки коры его головного мозга, ответственные за хранение информации, успешно каталогизировали воспоминания…

Начальный эпизод, видимо, выбран автором неспроста — угрозы жизни различного рода возникали  с периодическим постоянством в его карьере. Но, за что мне нравятся рокерские биографии (а прочел я их ох как немало...), так это за невероятные истории, создающие впечатление о некогда существовавшей жизни в какой-то другой вселенной. И Фрейли здесь, конечно, не исключение — он несомненный участник топа самых отвязных представителей поп-культуры 70-80-х. Но, разумеется, не стоит повторять и брать в пример всё, что он описывает. Ведь далеко не все могут оказаться столь же везучими, как этот паренек из Бронкса, не говоря уже о наносимом вреде здоровью...Про то, что Эйс Фрейли пришел на первое прослушивание к  Стэнли Айзену и Джину Кляйну в кроссовках разного цвета, возможно, многие слышали (единственно что стоит добавить — сделал он это отнюдь не нарочно...), а вот о том, что...

- Эйс жёстко отвергал принадлежность группы к сатанинским кругам: сам он воспитывался лютеранином, Питер Крисс — католик, а Джин и Пол — чистокровные евреи;

- Джин вообще не пил никогда*, Пол не пил почти, а Эйс и Питер пили много...и почти всегда — очень много; любимым напитком Эйса было пиво — редкая страница данной книги обходится без упоминания пенного напитка, а во время концерта, чтобы настроиться как следует, он мог выпить до десятка бутылок;

- Фрейли утверждал, что ещё до того, как он накрасился в гримм группы «Кисс» у него были физические контакты с пятьюдесятью женщинами; дальше, он, видимо, решил, что считать уже бесполезно;

- Фрейли не мог дождаться пока «Касабланка» вышлет ему копию, и свою первую пластинку (она так и называлась — «Kiss») купил в родном магазине Бронкса «Alexander's». Что он с ней сделал? Сразу побежал домой слушать, конечно **;

- несмотря на тесную дружбу с Питером Криссом, Фрейли нередко селили на гастролях  с Джином Симмонсом  -закадычным  другом Стэнли. Объяснение здесь простое -Симмонс являлся эпическим неряхой и имел привычку плевать прямо на пол, застилая ковры слизью, из-за чего терпеть его было трудно. «Горло меня убивает» говорил он при этом хриплым голосом;

- на одном из альбомов Фрейли позирует в профиль. Этому есть объяснение -накануне ночью набравшемуся музыканту наложили швы на лицо после того, как он неудачно возомнил себя гонщиком Формулы I, печально разогнавшись на бульваре Сансет;

-с тяжёлым сердцем Фрейли признаётся, что гитарное соло на «Detroit Rock City» (а на мой скромный взгляд -это самое лучшее соло в арсенале группы...) придумал не он, а продюсер Боб Эзрин, обратившийся на записи диска «Destroyer» в пятого  участника группы. Как пишет Фрейли,  Эзрин тот ещё был любитель «кока-колы»...хотя и очень талантливый;

- Фрейли не любил исполнять на сцене популярную «I Was Made Fir Loving You» — его запястье выбивалось из сил от её монотонного ритма;

- Джин Симмонс спасал жизнь Фрейли как минимум дважды. Однажды Эйс ключом пошел ко дну в бассейне Атланты, и лишь оперативное вмешательство нырнувшего вслед за ним (и как всегда трезвого) Симмонса уберегло его от смерти. Второй раз Фрейли уснул  в ванне под воздействием транквилизаторов, причем прямо при включенной горячей воде. Спасатель Джин почувствовал неладное и ворвался к нему, когда вода уже достигла губ крепко спящего  гитариста;

- в 1982-м, уже после ухода из группы, Эйс сел в Порше и уехал на рыбалку со своим другом-барабанщиком Антоном Фигом. На обратом пути друзья врезались в каменную стену и влетели головами в раскидистый дуб. Как пишет автор, автомобиль был смят «до половины  своего обычного размера», но переносной холодильник с форелью остался цел. Фиг и Фрейли отделались относительно легко (была бы машина подешевле, все могло бы быть более прискорбно...), а «благодаря пиву и яблочному вину» они почти не почувствовали боли...

И т .д. и т.п. разнообразных (и неплохо изложенных) историй в книге множество, что говорит о том, что литературный дебют Эйсу удался. И ещё — он не пытался как-то выгородить себя или обелить — а просто пытался рассказывать то, что с ним было. Море девчонок, выпивки, шабашей, беззаботного времяпрепровождения, шумный успех и неудачи -это и есть костяк книги. Присутствует и неизменная для подобных биографий лечебница. А то, что Фрейли дожил до своих лет -настоящее маленькое чудо.

* Со стороны Симмонса это в высшей степени благоразумное качество, ибо ему приходилось бегать по сцене с ртом, наполненным керосином -ведь он вызывал огонь. А так того и гляди могло и самовозгорание произойти в случае неосторожности.

** Специально для тех, кто слушает музыку  в бездушном цифровом варианте с телефона или ноутбука, и не имеет понятия о том, как дивно хороши были старые аналоговые носители воспроизведения звука, даю цитату старины Эйса: «Нет ничего лучше, чем держать в руках свой первый альбом, разрывать термоусадочную пленку и вдыхать запах свежеотпечатанного винила...»

Ну что ж, подытожу словами рок-легенды (к старости Фрейли все же сумел побороть дурные привычки): «все ошибки и обходные пути являлись для меня тем, через что потребовалось пройти чтобы достичь того, чем я занимаюсь сегодня...»; и включим его  фирменную «Into the Night» из тех самых славных восьмидесятых — как ни крути, умели же раньше делать хорошие вещи (в широком смысле слова), которые и сейчас неплохо вспомнить...

«Каждый из нас пятерых живёт духом приключений. Нас объединяет общая любовь к дальним уголкам земли, странствиям вне дома, к тем, кто предпочитает вырываться из клетки обстоятельств..». Это слова редакции журнала «Adventure» за декабрь 1921 года из статьи, где рассказывается об истории создания романа «Barehanded Castaways». Вообще, стоить отметить, поиски этого текста оказались более интересными, чем сам текст. Дж. Аллан Данн издавался на русском языке чрезвычайно мало. Фантлаб выдает только  «Знак черепа», выходивший в «Вече» и ещё где-то, а недавно перепечатанный и микротиражниками. Ну а что же многочисленные другие книги этого автора? Наваял-то Данн будь здоров сколько — ведь он был настоящим агрегатором довоенной целлюлозной приключенческой литературы, вестернов и даже коснулся детективов с фантастикой... Да кому они у нас нужны, другие его книги, зачем заморачиваться  — глядя на скудное издательское однообразие, видимо, стоит рассуждать в подобном ключе. Тем не менее, из спортивного интереса, я не оставлял попыток найти именно текст «Обездоленных потерпевших крушение» — романа, сделавшего Данну имя  — для своей, мифически существующей,  «коллекции»  Робинзонад (люблю про острова, что ж поделать...), спросив о его наличии у двух или трёх знакомых и разносторонне сведущих книголюбов. И, надо же как бывает —  у одного из них он и нашелся примерно год спустя...

По всей видимости, редакция журнала «Adventure», упомянутая мной выше, по заказу которой Данн и написал настоящий роман, к любовным утехам и эротике была совершенно равнодушна. Оные направления, равно как поиски сокровищ и социальные элементы Данну  строжайше было велено из книги исключить. В редакции соригинальничать решили? Палповыми приключенцами себя возомнили?...В результате, после шквала, на остров (где-то по пути к Гонолулу) попадают девять  уставших и голодных мужиков. А остров -не обитаемый: нет там вам ни смуглых обнаженных туземок с кольцами в пупках, ни выпивки, ни скорых перспектив выбраться... Стюард, два нефтяника, клерк, книжный редактор, спортсмен, киноартист, старый профессор и один рабочий. К сожалению (или к счастью), Джозеф Аллан Эльфинстоун Данн -это отнюдь не Жюль Верн, и научной базой (несмотря на полвека века прогресса) он не пользовался, да и некогда ему было туда заглядывать, потому и «Сайреса Смита» с инженерным мышлением среди его парней нет. Никаких подручных приспособлений  и соответствующих знаний у них тоже нет. Верхом удачи для этих людей является забить дикую свинью или поймать угря...

А вот дальше самое тяжёлое (Данн так и сказал в послесловии, что роман шел совсем не гладко и не быстро). На чем строить сюжет? Как выяснилось, «в семье не без урода». Среди девяти человек находится один сумасшедший мистер Вольф — поджигатель, ворюга и потенциальный убийца * (надо ж чего придумать — на необитаемом острове у  старика бумажник стащил). Так что помимо схваток с животными, человеческие боксерские и кулачные поединки в книге наличествуют. Однако, как выяснилось, изловить сбежавшего паскудника не так-то и просто -даже будучи в значительном численном превосходстве..

Художник журнала «Adventure», видимо, так и не смог определиться, рисовать ли ему кого-то из девятерых «каставеев», и потому обошёлся лишь заставкой и ...картой. Настоящей цветной  картой этого выдуманного острова (напоминающей по очертанием покореженного ската). Такой вот сувенир для коллекционеров...

Вообще, после затянутого психоделичного вступления экшн сцены в романе даже несколько удивляют. Концовку раскрывать, конечно, не буду, но интересно то, что коллективу так и не удается сплотиться — и в том-то и состоит особенность окончания романа. Кому-то пребывание на острове пошло на пользу, на ком-то из «последних героев» эта вынужденная командировка отражается крайне негативно. Поэтому о каком-либо детерминированном характере течения событий и речи нет. Одним словом, автор  компенсирует собственный дефицит углубленных знаний реалистичным подходом к изложению и полным отсутствием приторности в описании взаимоотношений между героями.

* Вряд ли, конечно, но как знать, не попал ли этот роман Данна в 30-х годах в руки одной благонравной английской леди? А далее вполне могло произойти следующее. Быстро пробежавшись по страницам, она задумчиво отвела голову в сторону и, хитро прищурившись, предалась размышлениям : «Дело ясное — сюжет у этого американского ремесленника решительно никуда не годится. Кроме острова и бродячего убийцы. И почему их было девять? Что за число такое странное? Пожалуй, добавлю ещё одного «негритенка» и покажу им всем, как надо делать настоящую нетленку...».

В связи с тем, что Симада-сан через пару деньков где-то далеко отсюда справит очередной день рождения, я решил переработать два своих устаревших отзыва о его произведениях. Ведь всегда приятно отмечать, что пишешь о живом человеке, и прожившем уже достаточно долго...И вот, первый из них — посвященный одной, получившей культовый и чуть ли не фольклорный статус персоне в книжном и кино- мирах (и, к слову, совершавшей свои злодеяния как раз в осенние денёчки, только было это в конце XIX века...). Роман вышел в юбилейный, 1988-й год, и автор был просто обязан написать книгу о Джеке Потрошителе по заданию своего редактора (хотя и говорит, что долго отнекивался..).

切り裂きジャック・百年の孤独 («Джек Потрошитель: Сто лет одиночества») -роману я поставил высокую оценку, поскольку убийства, совершенные знаменитым риппером Джеком (он же -«кирисакиякку»), здесь трактуются с точки зрения мотива, а не психического безумства. Но, как я уже где то отмечал, основная беда отзывов на детективные произведения состоит в том, что самое интересное, кульминационное обсуждать в них нельзя....Что ж, ограничусь намеками. Если кто надеется когда-нибудь увидеть полноценное издание данного романа на русском языке — далее лучше не смотреть... Так вот, в рассматриваемой книге пятеро убитых проституток были знакомы друг с другом. А теперь задумаемся, как женщины вовлекались в это ремесло? Не могло ли быть так, что однажды более опытные «работницы» принудили к проституции девушку благородную и чистую, как слеза, насильно втянув ее в этот греховный омут? О причинах их проступка умолчим, но видимо они были. А что, если одна из этих непорочных дев, брошенных волею судьбы, на грязную кровать вонючих вертепов Ист-Энда под проходящих клиентов и есть мстительница? Представим, что Потрошителем являлась молодая женщина, потерявшая тщательно оберегаемую девственность в ожидании жениха из далёкой страны, и потому решившая после добраться до тех, кто вверг ее в пучину бедствия и разврата...И, касательно, причины распоротых внутренностей. Во всех версиях оный факт приписывается больному разуму убийцы, а что если предположить здесь рациональное зерно?...Далее,чтоб не спойлерить чересчур, я все же оставлю наводку на грани дозволенного -в качестве аналогии вспомним славный трактир «Гарский мост» из романа французского классика, особенно глаза малоприятной женщины Карконты, и то, как алчно смотрела она на алмаз аббата Бузони... Вообщем, история преподносится любопытно -но главное, в книге выдерживается строгая логика причин и следствий убийств. При том, что мы знаем — Симада-сан и сам не чужд расчлененки в сюжетах собственных книг — но здесь он играет на другом поле, и это отнюдь не «слэшер», а от «токийского зодиака» история и вовсе отделена десятками океанских миль... Получается не так, как у других авторов, писавших о Потрошителе, и у которых акцент ставился только на личности и вопросе «Кто?» У Симады как раз таки вопрос «Кто?» во главе угла и не ставится, выше порядком идёт вопрос «Почему?», и даются вполне достоверные разъяснения в рамках художественного чтива...В послесловии автор пишет: «... я думаю, рассуждения, изложенные в моей скромной работе, имеют больше смысла, чем выводы, сделанные предыдущими исследователями». Ну что ж, может с его стороны оно и не скромно, но по части выводов он здесь оторвался...

Из авторских находок -зеркальные события с убийствами происходят сто лет спустя в Берлине, отмечая некоторое сходство с деяниями в Уайтчапеле. Помимо прочего, этот ход позволяет автору ввести в сюжет таинственного мистера Клинга под которым некоторые фэны видят «астролога» Митараи. Не знаю, как правильно называется такой авторский ход -трактовать оное можно и так, и так. Хотя чего бы ему делать в Берлине? Думаю, здесь речь идёт скорее о некоем художественном двойнике того самого «астролога»....Кстати, примерно также поступил сэр Бэзил Коппер в книге о Лестрейде — на финальных строчках мы видим у него грустные силуэты людей, замечательно похожих на Великого Детектива и доктора Уотсона, но имена незнакомцев не называются.

Из элементов по фантастике: демонстрация цикличности времени. Мистер Клинг считает, что рецепты разгадки убийств столетней давности и нашего времени носят идентичный характер.

Итого: по-моему, получилось несколько лучше, чем очередная реинкарнация «врача-масона», действующего по прямому указу Королевы, или «психопата -эмигранта».

«Секрет стихотворению, равно как и удачно исполненной шутке, придает лишь слух того, кто слушает *...», — примерно с этих слов начинается предисловие Эдмунда Кларенса Стедмана к нью-йоркскому изданию «Ворона» 1884-го года. (Тот случай, когда не стоит сожалеть о том, что небольшое произведение занимает отдельную книгу -велика вероятность, что любое другое творение, будучи размещенным рядом, неминуемо поблекнет).... Меня же перечитать стихотворение сподвиг попавший под руку фильм Роджера Кормана 1963-го года по сценарию Ричарда Матесона (вот каково было и мастерство кинопродюсеров тех лет — сюжет поэмы аналогично растянут на целый фильм!). И, несмотря на чрезмерные кривляния Винсента Прайса (он явно старался переиграть в тот раз Питера Лорре и преклонного Бориса Карлоффа), видеоряд удался — особенно в сценах где появляется живая Птица... А чтоб было интереснее перечитывать, я вставил в найденный скан упомянутого старинного издания Harper & Brothers с иллюстрациями Густава Доре ** (от кончины По до его выхода отделяло тогда всего-то тридцать пять лет -меньше числа лет, прожитых поэтом из Балтимора...) перевод К. Бальмонта — параллельно английскому тексту. Кстати, малоизвестный факт (из того же предисловия Стедмана) — у стихотворения есть разные редакции, и книжная от журнальной отличается одиннадцатью (!) правками...

Мужчина, птица, и ... вместо живой женщины лишь призрачное воспоминание о ней — вот три компонента, и шедевр готов. И еще по поводу иллюстратора Доре — символично, что «Ворон» стал его последней работой — явно что-то с По у них было общее в подходе к работе и фантазии...

О влиянии «Ворона» на иные произведения массовой культуры тоже много всего сказано. И как тут соригинальничать, сказать что-то новое? Хотя вот, вспомнились строчки от некого эльфийца Рональда Падавоны. И если это не влияние По, то чье же?

«Ад и пламя впереди горят

Доступно стало мне, что будет после.

Часы идут, пока я зряч

Мой смех затих навеки

Never more...» (©) R.Dio & Walles.

* Явно с Вильяма Шекспира содрали.

** А вот русскоязычного аналога такому изданию — чтоб был только «Ворон», и только с Доре, без «винегрета» из надерганных отовсюду картинок, похоже что и нет. Не считая «подарочных» штучных экземпляров по восемьдесят тысяч рублей...

Итого: тот случай, когда растекаться в дифирамбах совершенно излишне, все уже давно сказано.

С этим рассказом, которому я поставил высший балл из-за давних воспоминаний, у меня была связана небольшая история. Разгадка растянулась на много лет. Дело в том, что в истрепанной книжке, где я его впервые начал читать, были вырваны страницы, предвосхищающие финал рассказа. Помню, я тогда замер от следующих строчек, после чего рассказ у меня и обрывался (кто вообще не читал, дальше лучше не смотреть):

«Мгновением позже загадка разрешилась. Холмс со смехом провел за ухом девочки, маска соскочила, и угольно-черная негритяночка засверкала всеми своими белыми зубами, весело смеясь над нашим удивлённым видом...».

Вот она, настоящая магия в действии -сцена, вызывающая мурашки по спине: помню, как я ожидал чего угодно, но не того, что случилось в книге — кошмарного, ужасного, разложившийся труп или убийцу в засаде, а на деле....великий детектив и маленькая черная девочка. Кстати, не удивлюсь, если для тогдашних первых читателей Конан-Дойля такой ход оказался большим нокаутом, чем перечисленные предположения. И, ещё, почему на самом деле юная негритянка засмеялась? По идее, должна была испугаться вторжения двух незнакомых взрослых белых мужчин и завизжать, даже несмотря на инстинктивно внушаемое, на уровне подсознания, доверие к мистеру Холмсу и кажущееся обаяние доктора Уотсона -сдается, ответ прост -наверняка автор хотел усилить обратный эффект неожиданности.

ドアX («Дверь Х») -полумистический рассказ о девушке, уехавшей из префектуры Иватэ в Токио, чтобы исполнить мечту — стать актрисой. Гадалка в фесской шляпе, сидящая перед витриной магазина, предрекает, что человек, который поможет осуществить эту мечту, ждёт ее за дверью с буквой «Х»...

На самом деле, случившееся в этом ретро рассказе отчасти похоже на давнюю историю 1939-го года с писателем Евгением Петровым (ту, что раньше так часто любили тиражировать в дешёвой периодике -хотя, когда читал в первый раз, так хотелось в нее поверить -уж больно она красиво звучала...). Напомню, хобби Петрова состояло в отправке писем в различные далёкие страны на несуществующие адреса. И вдруг, однажды, соавтор Ильфа получает проникновенный ответ из Новой Зеландии от некого Меррилла Оджина Уэйзли -т.е. своего адресата. То-то было удивление Евгения Петровича .. Ну так вот, а что касается героини этой книги, она точно также отправляла письма за океан -различным знаменитостям уровня Коула Портера или Гершвина, самостоятельно пыталась писать сценарии. А однажды ей ответил сам мистер Кэгни, спрогнозировав героине достойное будущее....

Я уже не помню, какова была разгадка переписки Петрова, но у героини этого рассказа Симады секрет успеха раскрывается замечательно. Да, нашелся, добрый человек, решивший исполнить ее желания. Существовало такое кафе в Токио — «Астер клуб». Можно только догадываться, по какой причине многочисленные письма приходили именно туда, и почему однажды пришёл ответ...

Однако, главные секреты рассказа ещё впереди, да и сама девушка окажется с особенностями...По поводу таинственной «Двери Х» — это пример, когда изначально представляешь одно, а на деле другое: финальная Х-образная дверь, за которой герои увидят «божественное спасение» демонстрирует нестандартность мышления автора.

Итого: добрый рассказ, написанный для взрослых, и показывающий, как могут сбываться мечты. В любом возрасте.

«Для меня всегда было что-то неопределенно фальшивое в обстоятельствах, которые можно доказать с помощью цифр. Я не доверяю им». Доктор Стеклов * из романа «Fatal Descent» («Drop to His Death») Дж.Д.Карра, Дж. Роуда.

Я давно не читал, что называется «чистых» детективов (и тем более скроенных по старому английскому рецепту), предпочитая произведения, состряпанные на стыке разных направлений и, желательно, не загнанные в строгие рамки. Потому, исключительно по некогда доброй памяти в отношении Джона Диксона Карра, в данном случае хочу воспользоваться правом, которое даётся любому отзывисту — придать такую окраску прочитанному произведению, какую душе угодно. Ведь можно выделить, несмотря на замеченные глупости и несуразности, выжимку только из самого интересного и создать впечатление, будто перед нами если не шедевр, то, по крайней мере, нечто занимательное. А можно, напротив, коснуться исключительно того, что вызвало раздражение и изжогу, словно мстя автору за старые огрехи или неудачные творения... Потому я попробую «раздвоиться», в двух абзацах описав собственные, совершенно полярные ощущения, не ставя ни одно из них во главе угла...

Абзац первый -«Интрига». Приблизительно 1938-й год. Лондон, переулок Святого Мартина. В издательском здании «Tallant Publications» шесть этажей, на самом верхнем из которых расположен кабинет руководителя — Эрнеста Даровитого. Доктор Стеклов приближается к этому зданию, имея в уме предстоящую беседу с кем-то из персонала. Предварительно его убеждают, что в издательстве творятся странные дела, ибо неизвестным лицом похищены предметы разного рода, принадлежащие редакции — книга, статуэтка, дорожные часы (пусть и маловероятно, но если вдруг, кто будет читать, — скажу сразу — друзья, обратим на эти часы особенное внимание, хотя и вряд ли вам это поможет..), и что-то еще, включая револьвер, принесённый мистером Лейнстером. Теперь внимание к лифту с электромотором Райса-Синглтона, функционирующим в здании. Все шесть этажей он преодолевает ровно за одну минуту, при том, что без остановки на этажах открыть двери можно лишь отключив электричество. Это важно, поскольку вскоре после прибытия доктора Стеклова в здании произойдет убийство. Убийство с виду совершенно необъяснимое, осуществленное в «запертых» традициях Джона Диксона Карра, в каковых он был способен обставить кого угодно -прямо как международный гроссмейстер по русским шашкам. Думаю, не будет большим спойлером сказать, что жертвой окажется хозяин — Эрнест Даровитый, зато гораздо запутаннее выглядит постановка задачи — лифт, куда он зашёл, спускался с верхнего вниз, когда и раздался выстрел. Найденная пуля принадлежала револьверу 45-го калибра ** (оружие, разумеется, отсутствует на месте преступления), и выпущена она была вертикально — будто бы сверху вниз, через стеклянную крышу кабины (о чем говорят осколки разбитого стекла). Примерная экспертиза показывает близость расположения огнестрельного оружия к потолку лифта во время выстрела — но случайные свидетели уверяют, что утверждать оное — невозможно. Более углубляться в завязку у меня нет желания, приведу лишь несколько завораживающих реплик, от которых истинный старый любитель классического детектива начнет одобрительно кивать головой и нетерпеливо потирать руки (и ещё — пришло время звать в помощь старшего инспектора — Давида Грабового):

«Мисс Триша: « с ним рядом никого не было», — объяснила она. «Я видела, как он спускался».

«Доктор говорит, что выстрел, должно быть, был произведен кем-то, кто стоял у дверей лифта. В шахте лифта никого не могло быть.»

«На крыше лифта если кто и был, то только призрак»;

«Но в том-то и беда. Видите ли, этот лифт нигде не останавливался».

«Верхняя часть этой шахты забетонирована. Единственные отверстия в ней — для прохода стальных тросов»;

«Его первый двоюродный брат умер от гомицидомании», — сказал он.»

«Следовательно, сэр Эрнест Даровитый был убит устройством — адской машиной — механическим устройством, состоящим из револьвера, установленным в шахте лифта. Поэтому очевидный подозреваемый и, вероятно, настоящий убийца — наш друг механик»

«Но вы клянетесь, что лифт не останавливался между выстрелом и спуском на первый этаж? Клянусь. И все остальные тоже».

«Это означает, что оружие держали очень близко к световому люку, когда стреляли — не более чем в четырех дюймах, во всяком случае. Разве вы не согласны с этим?»

«Сэр Эрнест пользовался этим лифтом несколько раз, прежде чем его застрелили. Если в лифте было какое-то устройство, оно не могло само по себе выбирать, когда сработать. И это не могла быть машина времени, как бомба, заведенная по часам..».

Абзац второй -«Реализация». Ну что ж, а теперь я с удовольствием перейду ко второй части отзыва, не столь радужной, как загадка, описанная выше. Совершенно очевидно, что для обоих авторов этот роман — вариант этакой запущенной литературной ипсации, закрученной строго и только в рамках любимого ими жанра, и способной ублажить лишь точно таких же преданных поклонников детектива, каковыми являлись они сами. Целый роман (и достаточно продолжительный) разбирается с разных сторон, по сути, всего один-единственный эпизод -этого самого убийства в лифте. Не чересчур ли? Чувствуется, что авторы очень подкованы в создании ловушек и ложных ходов — но интересно ли читать их бесконечную пикировку?...Далее. Обилие имен- персонажей. Это давняя беда так называемых классических детективов, принадлежащих перу англоязычных авторов. Чтобы втянуться в повествование поначалу приходится сильно напрягаться, чтобы более-менее связно запомнить всех лиц , появляющихся на первых страницах без всяких на то весомых причин. Однако, к числу плюсов отнесу то, что, казалось бы, картонный образ доктора Стеклова имеет способность постепенно усиливаться — к концу текста к нему испытываешь даже некоторое определенное уважение... По разгадке. Мне виделся более простой вариант -вспомним, как раньше, да и сейчас иногда закладывают нечто меж дверей вагона в электричке... (хотя я и понимал, что такая постановка будет никому не интересна..). Но беда романов, построенных на одном трюке в том, что в открытую обсуждать достоинства и недостатки этого самого трюка нельзя, а перемигиваться с невидимым собеседником -мол, ты помнишь, как дело было у товарища *** в его охренительной книге под названием «****» я как-то не настроен..... И также, не умаляя достоинств Джона Диксона Карра — мотив он с коллегой придумал скучнейший, прямо как в книгах Рекса Тодхантера Стаута, а что касается способа убийства....«The scientific mind» и больше ни слова — сомневаюсь, что он бы сработал на самом деле (да и при том эти опытнейшие авторы благоразумно так крепко усилили ложные ходы, чтобы уж точно никто не догадался)...

* Здесь и далее...Так-то его звали доктор Glass, но недавнее обсуждение в теме «Северо-Запада» утвердило меня в мысли, что с этими фамилиями можно не церемониться — в тех случаях, ежели перевода нет, и сам (пусть и в отзыве) являешься первооткрывателем в том, как именно всех их обозвать. Эрнест Даровитый — в оригинале Tallent, Давид Грабовой — Hornbeam. Триша — Патриция Таллент.

** к слову — отмеченный в романе револьвер Webley, по мнению писателя Дж. Лавгроува состоял на вооружении у доброго доктора Уотсона. Упоминался он или нет у Конан-Дойля — увы, не помню....

Итого: я уделил данному роману и так уже излишне приличное число строк, поэтому просто- 6.0 из 10.0.

«Зеркальный мир имеет только два измерения, но всё отображаемое в нём обладает глубиной пространства трехмерного...»

黄金の刃 («Золотое лезвие»: о том, что иероглиф 金 «кин» значит «золото»/«деньги», наверное, многие знают...). Рассказ, сочетающий в себе идеи научной фантастики применительно к детективной фабуле и ... здесь же необычным образом используется книга Ф.М. Достоевского из собрания сочинений в специальном переплете. Нет, никто ее читать не собирается, том используется исключительно в качестве реквизита, скрывающего за собой нечто важное (см.на название, являющееся прямым ключом к разгадке)... Почему же из всего наследия мировой литературы выбран именно том Федора Михайловича, а не какого нибудь другого писателя? «Преступление и наказание» *, однако... Вообще, применительно к событиям в рассказе логичнее было бы избрать для этой цели книгу Герберта Уэллса, но, полагаю, в данном случае сыграли личные предпочтения самого Такаги Акимицу...

Кесуке Камидзу и рассказчик пьют пиво на Гинзе. Неожиданно к ним подходит знакомый, видный член компании «Никко Сеики», и утверждает ...что побывал в четвертом измерении, уверяя что совершит с его помощью преступление в ближайшем будущем. Не ручаюсь в данном случае за точность его пересказа -но суть поданного им примера приблизительно в том, что если перенестись в очень далёкое прошлое и подойти к месту, где в настоящее время находится крупный банк, и вернуться по временной шкале обратно вверх, то можно совершить нечто нехорошее; после чего возвратиться таким же путем в прошлое и настоящее -используя время как то самое оное -четвертое измерение...

Действительно, то, что происходит, является аналогом вышесказанного -сначала побывать в «прошлом», в некотором месте, и подготовить то, что позволит совершить деяние, сработающее несколько позже, когда автор задумки уже окажется перемещенным на безопасное расстояние... Друг замужней женщины убит (заколот) с помощью чего-то острого, снабжённым ядом кураре, в запертой комнате, заставленной книгами от пола до самого потолка. Тот самый знакомый Косуке и рассказчика находился в момент преступления далеко от Токио...

* На самом деле, содержание тома Федора Михайловича автор не сообщает (равно как и на каком языке было собрание), что в некотором роде можно счесть за неуважение к труду классика.

Что ж, рассказ достаточно архаичный (и вообщем-то малоубедительный с технической точки зрения), потому вряд ли когда-нибудь всплывёт в антологиях, но, как пример раннего творчества Такаги — сойдет. Дополнительно: рассказ можно использовать как неберущийся вопрос (на который никто не ответит) в викторине «Федор Михайлович и японский детектив»... И, конечно, заметно сочетание идей старой западной беллетристики с местным колоритом.

Название книги будто бы призывает к мысли о предстоящей запутанной загадочной истории, вот только так ли это окажется на самом деле -та ещё дилемма, ибо ухватить нить, в чем именно здесь будет заключаться «тайна» не так уж и просто...

В свое время добавляла таинственности и публикация романа под странноватым псевдонимом «Искра», в котором, правда, без труда распознавался частый гость дореволюционных периодических изданий -Николай Ракшанин -писатель, мало кому сейчас известный. /Знаю ещё про трех человек, знакомых с сочинениями Ракшанина -собственно, от одного из них я сам и узнал о существовании этого писателя.../. Правда, мне интереснее читать петербургские «нуары», но в исполнении г.Ракшанина неплохо читаются и «нуары» московские... Наконец, отметим ещё такой момент -роман вышел спустя два года после состоявшейся лондонской серии убийств, совершенных Джеком Потрошителем. Резонанс тех деяний оказался настолько силен, что долетел и до умов российских писателей, решивших в какой-то мере использовать образ Потрошителя в своих произведениях. Ну и не будем забывать, что в отличие от множества последовавших в будущем «вольных продолжений», книга Николая Осиповича появилась, фактически, при жизни того самого «Джэка»...

«Ларису Михайловну бесила давно уже чистота Клавдии Петровны, не знавшей до сих пор нарушения долга и верности мужу»...В первую очередь замечу — компоновка этого небольшого романчика отличается некоторым своеобразием, что является скорее фактором положительным. Автор вроде бы ведёт читателей по одному пути (смотреть, опять же, на заглавие...) ибо многие наверняка решат, что впереди ожидается простодушный детектив (ну как же, ведь «маэстро» и прочие корифеи «золотого века» ещё только собирались появиться на свет божий, а до них ведь «ничего не было»...) с поисками убийцы или насильника. Автор временами всячески потворствует этому, описывая в середине достаточно жёсткую (но в основном закадровую...) сцену с обезглавливанием молодой женщины и последующим выносом головы из номера с использованием одного повседневного средства для ручной клади... Только вот интересен ли автору ход обычного детектива, подобно копеечным книжкам Габорио? Совсем не уверен. И Николай Осипович увлеченно докажет, что разобраться в душевных терзаниях человека для него важнее, чем вести читателя по цепочке «убийца-сыщик». В этом, можно сказать, и просматривалось литературное кредо Ракшанина...

Начинается же книга прямо как перенесенный в далёкое прошлое сценарий фильма от какой-нибудь «Альфа Франс» (к слову, французские словечки в тексте не редкость, да и некие номера Фальц-Фейна часто встречаются...): Василий Бронский *, брюнет с бородкой a-la Henri IV, работник бухгалтерии московского банка, проснувшийся в плохом расположении духа, западает в кабинке «подъемной машины» пассажа Попова на блондинку в коротком платье (коротком, разумеется, по тем временам...), и позволяет себе в образовавшиеся у них три минуты обозначить достаточно дерзкие намерения по отношению к внезапной попутчице... Вот вопрос. Что будет дальше? Сбежит ли Клавдия Петровна Кармина? (Так звали замужнюю блондинку). Или будет некое продолжение «общения» у счастливых (?) знакомых?... Вообщем, Николай Осипович с удовольствием займётся препариванием тайных (или, возможно, дремавших -как насчёт того, чтобы проявить настойчивость?..) желаний Клавдии Петровны. Стоит добавить, что у нее и подруга имеется- Лариса Николаевна, с довольно-таки свободными жизненными взглядами, тайно встречающаяся с неким «Максом»...

Из диалогов. «- С утра я переродился, я места не могу себе найти, я полон вами! Если позволите, я представлюсь вам. — Здесь?... На улице? Это очень мило! /...- Василий Гаврилович Бронский. — Имя у вас не из звучных. Впрочем...вас можно называть Базилем..»

Также, для собирателей сочинений, имеющих отношение к Джеку Потрошителю, приведу следующую цитату, позволяющую сполна прочувствовать тревожную атмосферу произведения: «Горничная Паша подала ей небольшой конвертик, лежавший на маленьком плюшевом столике. — Вам письмо, барыня./.../Лариса Михайловна быстро вскрыла конверт. В нем заключалась большая визитная карточка с золотым обрезом. На карточке крупными буквами было напечатано на английском и русском языках:«Джэкъ-потрошитель», а внутри приписка: «я приехал — берегитесь». Карточка выпала из рук Ларисы Михайловны, холодный пот крупными каплями выступил на лбу...»

И да, добавлю насчёт «Джэка». Несомненно, автор располагал информацией об увлечении Потрошителя письмами-угрозами, а вот о характере его действий имел, вероятно смутное представление (иначе при чем здесь отрубленная голова?). Но есть вопрос. А точно ли вы уверены, что хотите читать про него, про Потрошителя?..

* Просматривается фамильная аналогия с Вронским, персонажем «Анны Карениной».

Итого: наиболее примечательной чертой романа осталась непредсказуемость сюжетных линий (при том, что их отнюдь нельзя назвать чересчур витиеватыми); откровенная открытость (во всех смыслах) изображённых характеров, и, конечно, со вкусом выписанная атмосферность уютных ресторанов («Эрмитаж», однако..) и старых московских улиц.

«Не задерживайтесь надолго в комнате, где обитают призраки умерших...».

鏡の部屋 («Комната с зеркалом» — о том, что «кагами» значит «зеркало», наверное, многие знают...) -ранний, и слегка халтурный рассказ Такаги Акимицу. Будь автором кто другой, я бы и не стал отмечаться на таком рассказе, но, учитывая определенную обаятельность первых послевоенных японских детективов и добрую память о самом Такаги, напишу пару абзацев..

Резиденция токийского коммерсанта. Усадьба площадью десять цубо. В доме ранее жила волшебница, а ее благодетель погиб во время бомбардировки. После войны в дом заселяются новые хозяева и меняют всю обстановку, кроме большого зеркала, вмонтированного в стену гостиной. Зеркало старинное, и автор зачем-то указывает, что оно принадлежало одной из «императриц династии Романовых». Видимо, решил, что так будет загадочнее, либо где-то вычитал про роскошные царские зеркала....Ключевые события: труп новой хозяйки в той самой комнате, откуда единственный выход -через прихожую, где были гости. Но убийцы нигде нету... В бытовом смысле здесь ничего интересного, косвенно затрагивается проблема внебрачной беременности. А в плане детективных загадок — стоит задуматься, почему акцент именно на зеркале, а не на картине или , например, не на гобелене, и все станет понятно. Вообщем, учебная загадка на тему «слепой зоны» в помещении, где определенным образом установлено зеркало, точнее два зеркала, и каким образом можно спрятаться при имеющейся конфигурации комнаты. Единственная проблема -автору приходится верить вслепую (т.е. стать таким же, как и присутствующие в рассказе действующие лица) поскольку проверить его выводы без макетирования возможным не представляется.

Итого: не знаю как сам автор относился к подобным рассказам -слишком далеки они от его основного творчества. Не иначе как проба пера, либо сварганено по «просьбам трудящихся».

«В кино или театре я редко когда умирал с первого раза. Однажды я пришел в зрительный зал на свой фильм и незаметно сел в ряд позади двух девочек- подростков. После ужасной сцены, где мне довелось окунуться в чан с расплавленным воском, я неожиданно наклонился вперёд к ним и спросил: «Вам понравилось?». Услышав эти слова, они улетели на орбиту...».

Да, это Винсент Леонард Прайс -тот ещё шутник-с и комедиант, и примерные строчки из биографии, написанной его дочерью *... В моем личном рейтинге среди актеров не близкого прошлого, специализирующихся на фильмах ужасов, Прайс занимает место номер «3», а потому определенный (умеренный) интерес данная, случайно найденная книга и вызвала. И, несмотря на несколько гламурные обложки изданий «дочерней биографии», говорить об этом человеке хочется именно как о мастере ужасов... Но сначала о минусах. Дочурка актера (Виктория) родилась, когда папа разменял уже шестой десяток, и значит, в сознательный возраст она вступила, когда тот уже далеко перешагнул за пик карьеры, (несомненно, прошедший вместе с восемью фильмами времён сотрудничества с Роджером Корманом). Мисс Прайс собрала приличное количество материала об отце, однако, это не позволило ей сделать биографию живой — напротив, книга стала похожа на пухлый реферат с отметками по ключевым пунктам. К тому же, она уж очень долго добирается до самой интересной части — начала отцовской кинокарьеры. В результате и получается, что каких-либо «историй из жизни» знаменитого актера здесь на удивление мало. Точнее, я бы даже сказал не актёра — Актёрища. Ни запоминающихся ссор с коллегами по площадке, ни описаний пьяных гулянок и вечеринок, ни безумных розыгрышей -ничего этого в книге нет (а разве кто нибудь поверит в отсутствие всего оного у артиста такой величины, проживавшего одно время по соседству с Мэрилин Монро...) -но в данном случае это дочь пишет об отце, у которой сформированы свои взгляды на жизнь.

Некоторые факты из книжки. Вспомним мистера Винсента.

- дипломная работа Прайса посвящена Альбрехту Дюреру и Дунайской школе искусств;

- в молодые годы Прайс однажды был приглашен на ужин к вдове Абрахама Стокера -г-же Флоренс. Увы, никаких подробностей мероприятия автор по понятным причинам не приводит;

-первым фильмом ужасов, где снялся актер, являлся «Дом восковых фигур» (1953), сделанный под управлением одноглазого режиссера Андре де Тота (однако, трезвый взгляд для оценки новаторских 3D -эффектов). Говорят, девушка на студийной кассе едва не упала в обморок от чудесного грима Винсента Прайса. Там же в небольшой роли снялся некий Чарлз Бучински, который в будущем станет известен как «Чарльз Бронсон»;

-в 1958-м году вышел фильм «Муха». (Между прочим литературный источник -научно-фантастическая новелла Ланжелона -был выбран рассказом года по версии журнала «Плейбой»). Почему-то говорящая муха (особенно ее финальные словечки) показалась очень смешной актерам, и режиссеру приходилось делать много дублей;

-в юности отец водил Вику на запись шоу «Сонни и Шер». Но популярная в то время певица впечатление на девочку не произвела, чего не скажешь о свежеиспеченном чернокожем чемпионе по боксу Джордже Формане. Он был огромен -дочери артиста показалось, что Форман раздавит ее руку во время приветствия;

- Прайс обладал способностью заснуть на десять-пятнадцать минут в любом месте и в любое время, и однажды вогнал в шок экскурсовода, уснув прямо на полу трейлера: она решила, что перед ней самый натуральный труп Короля Ужасов;

- во время съёмок фильма «Охотник на ведьм» у Прайса совсем не сложились отношения с нагловатым 24-летним режиссером Майклом Ривзом. Тот изначально хотел взять на роль Мэтью Хопкинса другого жанрового специалиста — Дональда Плезенса. В первый же день Прайс упал с лошади, ушибся, а Ривз не посчитал нужным даже навестить его. Но все же Прайс ещё отдаст режиссеру должное и признает его талант — после ранней смерти Ривза;

-в октябре 1968-го Прайс вернулся из США в Англию для съёмок в «Продолговатом ящике», где впервые оказался с Кристофером Ли на одной съёмочной площадке. Говорят, они много шутили вместе. Забавный факт -у Прайса и Ли день рождения в один день (27 мая). Их чуть-чуть опередил третий брат-единомышленник/собутыльник — Питер Кушинг (у него 26-е мая);

-журналисты принялись пускать разного рода слухи об артисте после отменно исполненной им роли Оскара Уайльда и третьего брака с Корал Браун (женщиной с не совсем гладкой личной биографией) в пожилом возрасте. Ох уж эти сплетники;

- Прайс считал Джина Симмонса из группы «Кисс» своим другом, чего никак не мог сказать о Майкле Джексоне. Мистер Винсент познакомился с ним, когда Майкл был ещё маленьким негритёночком в «Джексонс Файв», выступая на ТВ в 60-х... Виктория считает, что разбогатевший «Джека» заплатил отцу сущие копейки за озвучку фрагментов из «Триллера». Однако, узнав о недовольстве артиста, свита певца позже принесла ему издевательский (как он посчитал) подарок -благодарственное письмо и постер в рамке с изображением Майкла **. Отцовскую шутку ниже пояса в адрес «Джеки», приведенную девушкой в книге, из цензурных соображений цитировать не буду... К сожалению, Виктория ничего не сообщает о сотрудничестве отца с Элисом Купером -а ведь без голоса Прайса пластинку «Welcome to my Nightmare» трудно представить.

* Надо же как бывает, вводя в поиск, был почти уверен, что этой книги нет на сайте, и мысленно уже готовил новое партийное задание-заявку по внесению — но, как выяснилось, иногда встречаются и исключения из правил: нашлась....В отзыве я называю автора с приставкой «мисс», несмотря на то, что даме уже около шестидесяти лет -но для того имеются весомые основания, каковые желающие могут почерпнуть из англоязычной Википедии, с удовольствием подобные сведения собирающей -здесь же засорять специфической информацией (пусть и просочившейся в книгу) комментарий не буду.

** Майклу припомнить разное горазды многие были. То рассказывали, как он на званый ужин со своей едой пришёл; то вспомнят, как в гостях в отходы жизнедеятельности его любимой ламы наступили и т. д. А мистер Винсент вошёл с его пластинкой в музыкальную историю -вообще-то грех жаловаться...

Итого: пока писал эти строчки, в голове всплыла относительно «свежая» мелодия вокально-инструментального ансамбля «Deep Purple» -всего-то девять годков ей, которая так и называется -«Vincent Price» — с пронзительным старческим вокалом Яна Гиллана и громыхающей, как в молодые годы, бас-гитарой Роджера Гловера. «It feels so good to be afraid -Vincent Price is back again..» А кто был продюсером трека? Ну конечно же Боб Эзрин, работавший в 1975-м над «Кошмаром» сразу с двумя Винсентами — Фурье и Прайсом. Старые друзья они всегда возвращаются. Как-то так. А я, пожалуй, пересмотрю вечером «Охотника на ведьм» или, вторым номером, «Дом длинных теней» — благо мисс Прайс напомнила.

... В светлый полдень раннего лета 1928-го года двое прилично одетых и неуловимо похожих друг на друга людей лет двадцати, встретились за обедом в итальянском ресторанчике на Манхэттене. Их оживленные взоры привлек заголовок о литературном конкурсе в журнале «McClure». Если быть точнее, Эммануила Леповски * и Давида Натана (таковы были имена молодых людей — двоюродных братьев) привлек не сам конкурс, а предлагаемая сумма выигрыша -7500 долларов. Кузены быстро расправились со spicy antipasto и ... в течение следующих месяцев забыли обо всём, чтобы успеть сдать рукопись с романом «Тайна римской шляпы» ровно к 31 декабря... Поскольку это все-так отзыв на книгу, а не пересказ, я не буду говорить что было дальше, и каким образом в судьбу шустрых кузенов (вскоре выбравших звучные псевдонимы Манфред Б. Ли и Фредерик Дэнней, прикрытые, в свою очередь, для надежности, еще и общим псевдонимом — «Ellery Queen»...) вероломным образом вмешалась писательница Изабель Бриггс -Майерс... А так, на самом деле приятно читать книгу (особенно если герои давно знакомы), написанную профессионалом — профессор Френсис М. Невинс был лично знаком с обоими братьями, да и сам публиковался в их журнале — здесь содержится масса биографических сведений и очень трезвых комментариев (среди которых минимальное число льстивых) почти ко всем произведениям Эллери Куина.

Вообще, Ли и Дэнней- это в некотором роде, «Стругацкие» детектива, если рассматривать их по вкладу в свой жанр, не говоря уже об особенностях работы в братском дуэте. (Также обращу внимание и на следующее полумистическое родительское сходство обоих тандемов- «Натан» в одном случае, и «Натановичи» — в другом...). И, раз мы на сайте по фантастике, начну с конца — отмечу указанных в книге Невинса тех мастеров этого жанра, которые позднее подключились к работе над брендом «Эллери Куин». Да, как говорится, « с деньгами не так хорошо, как без них плохо...».

# Пол У. Фэйрман. Написал «Неизвестную рукопись доктора Уотсона» / «Шерлок Холмс против Джека Потрошителя» (1966) по мотивам сценария теленовеллы. Первоначально работа была предложена Джону Диксону Карру, но «маэстро» отказался по причине плохого здоровья. Ли и Дэнней дописали лишь последние (!) главы. /Эх, а я то в юности наивно считал, что это их полноценная книга. Скорее всего, «Наука и Жизнь», где впервые печатался роман на русском языке, и слыхом ни слыхивала ни про какого Фэйрмана. С другой стороны, у Фэйрмана получилось весьма и весьма неплохо, а кузены наверняка сэкономили рубликов на гонораре, чем ежели бы на его месте оказался более именитый автор — ранга того же «маэстро»./

# Джек Вэнс. Этот специалист по научной фантастике написал несколько книг для бренда, но никогда не признавался в своих деяниях публично. Слово Невинсу: «Чем меньше о его детективных способностях будет сказано, тем лучше». Тем не менее, он своеобразно отмечает книгу Вэнса «Комната чтобы умереть»: «Запертая комната и умная головоломка. Но написана книга плоско и сюжет построен на удивление по-дилетантски»... И о «Теории безумца»: «Придуманная уловка требует, чтобы Бог восседал на коленях у убийцы, но чудесная, хотя и совершенно неуместная модель железнодорожной репродукции страны Оз является ярким пятном в этой заурядной работе...».

# Теодор Старджон. Невинс считает книгу этого корифея фантастики лучшей среди тех, где подключались «писатели-призраки» (речь о работе «Игрок на другой стороне»), сделанной Старджоном по наброскам Фреда. Невинс также утверждает, что сам Хичкок был вдохновлен этой книгой (хотя как раз в этом можно усомниться — «Психоз» то раньше вышел).

# Аврам Дэвидсон. К «Восьмому дню» у обозревателя неоднозначное отношение («вдохновлен его чтением о свитках Мертвого моря. Зная Дэвидсона, я подозреваю, что источником послужила серия статей Эдмунда Уилсона в «The New Yorker»...); но пишет, что «Латунный дом» — это да, действительно его книга.

# Фрэнк Белнап Лонг. «Тайна Зелёной Черепахи» опять же, писалась под контролем Фреда.

Вообще, читая книгу Невинса, понимаешь, насколько велики были талант и тяга этих двух простых парней, Леповски и Натана, делать деньги. Ведь они не только усердно и без устали работали над книгами, но и крапали сценарии, розыгрыши, делали радиопередачи, редактировали книги других авторов, наконец, создали знаменитый журнал «Ellery Queen Mystery Magazine»...

И вот еще несколько примечательных фактов из книги Невинса, на сей раз обычных, без фантастики:

- всю жизнь братьям приходилось оправдываться, что вторая часть псевдонима «Куин» — «Королева» не имеет отношения к сексуальным меньшинствам, а родилась во время карточной игры;

- персонаж «Джуна» из ювенильной серии назван так в честь авангардистки Джуны Барнс;

- долгие годы (до 10 октября 1936-го года) псевдоним «Эллери Куин» являлся тайной -на людях оба кузена появлялись в масках — раздельно, никто не знал что книги пишут два автора. Соответственно, один изображал Эллери, а другой -Барнеби Росса (другой псевдоним для серии о глухом актёре театра Шекспира -Друри Лейне). Самый фарс происходил, когда они одновременно появлялись на публичных мероприятиях в масках и начинали показательно спорить друг с другом, разыгрывая из себя авторов -конкурентов;

- по мнению писателя Энтони Баучера, развязка «Тайны французского порошка» — «самая восхитительная в истории жанра»;

- в «Тайне греческого гроба» Эллери неверно цитирует латынь («ne quis nimus»), и потом столь же неточно озвучивает ее как совсем другую пословицу;

- Невинс в пух и прах разносит «Тайну китайского апельсина» (одна из самых популярных и рейтинговых книг дуэта у читателей): «запредельные физические манипуляции, которые невозможно представить. И почему жертва так много болтала о своих планах первому встречному, когда, по идее, должна была помалкивать. Наконец, где экспертиза копий?»;

- мало кто знает, как расстроились Ли и Дэнней летом 1939-го года, прочитав в «Saturday Evening Post» роман Кристи «Десять негритят». Дело в том, что они работали тогда... точно над таким же сюжетом. Братья сильно огочились и на следующий год остались без романа. /Прямо хочется спросить — таки чем докажете?/;

- к нескольким ранним эпизодам телесериала «EQ» написал музыку легендарный 'хичкоковский' композитор Бернард Херрманн;

- идея журнала возникла у Дэннея после серьезной автомобильной аварии в ноябре 1940-го года.

* Мать Леповски — Ревека, являлась дочерью еврейских иммигрантов российского происхождения Леопольда и Рахили Валлерштейн.

Итого: информативная работа и, несмотря на массу достойных критических замечаний со стороны Невинса в сторону объектов его повествования, завершить хочется доброй цитатой к великолепной повести братьев, «Светильник Божий» (1935) : «возможно, это лучшая атмосферная загадка, когда-либо написанная в таком формате./.../Куин показывает ужас вселенной, брошенной на демонический произвол, а затем изгоняет его с помощью строгого использования инструмента, подаренного нам случайностью, космосом, или Богом -как бы вы его ни называли: благодаря просвещенному человеческому разуму...».

«Абдулла Хан. Мохаммед Сингх. Дост Акбар *. Каждое из этих имён отдавалось кислотным привкусом на языке, когда я перечислял их в литании ненависти...».

Сперва, вопреки своим традициям, вынужден обратить внимание на аннотацию, приведенную здесь выше, которую иначе как бредовой и не назовешь, ибо там переврано почти всё. Да, это вторая часть кроссовера Джеймса Лавгроува -«шерлокианы» и лавкрафтовских «мифов», но, разумеется, ни в какую «Америку» -как там написано, Холмс и Уотсон ** не поедут. И, тем более, их цель гораздо элементарнее, нежели остановить «ад на земле» -для начала свои бы шкуры спасти. Остальное в аннотации даже комментировать не хочется -«Герберта Уэста» там и в помине нет, а про Мориарти и говорить не стоит (вообще-то это неразумная подсказка тем, кто не читал книгу)...

Что ж, в плане читательского интереса эта часть смотрится хуже , чем предыдущая «Тени Шедвелла», но зато в литературном смысле она посильнее. Здесь уже более четко выглядят границы жанров, а дневниковая часть Захарии Конроя, посвященная плаванию по реке Мискатоник (они нашли шоггота -представляете, настоящего шоггота!..) стилистически образует лучший фрагмент книги (при том, что она обходится без участия знаменитой парочки). Да и когда ещё прочтешь о Холмсе, говорящем по-р'льехиански, или про доктора Уотсона, пытающегося совладать с «нерегулярной армией» людей-змей во главе с жутким Вгнн'сом. И, для затравки: добрый доктор Уотсон произносит здесь эпичную фразу (совершенно непонятную вне контекста): «Я лучше убью Холмса, чем соглашусь исполнить поручение, о котором вы говорите»... Вдобавок ко всему, автор позволяет себе более углубленно пройтись по станицам книги безумного араба Альхазреда -вплоть до подробного описания некоторых гравюр из «Некромикона» (чего не рискнул бы сделать и сам Г.Ф. Лавкрафт, проложивший путь всем этим бесчинствам)...

События происходят в 1895-м году (текст восстановлен по рукописи Уотсона 1928-го года)...Нервная система Холмса истощена кокаиновой зависимостью, и выглядит он на десяток лет старше своих сорока с небольшим.Тем не менее, через секретное отделение закрытого клуба «Диоген» до него доходит информация об американском учёном из аркхэмского университета Мискатоник по имени Nathaniel Whateley. Великий детектив в компании с доктором навещают неизвестного пациента в Бетлеме (Бедламе), беспрестанно шепчущего имя «R' luhlloig», и который, по идее, должен вывести их на след коварного Уайтли.***

Замечу, что едва ли не половину книгу составляют дневники Захарии Конроя, соратника Уайтли, описывающие путешествие небольшой экспедиции по Мискатонику в поисках аномальных существ, указанных в «Некрономиконе». Ужасы и водный маршрут, что может быть лучше?... Особенно здесь доставляет находка в яме старого лесного города в виде «луковичного свёртка» — спящего шоггота, чье сердце бьётся «одним ударом в год». Довольно -таки ленивая тварь на самом деле, не реагирует вообще ни на что. А вот представим-ка, что произойдет, ежели разбудить его с помощью магического заклинания...Но главное, это, конечно, опыты по «межчерепному когнитивному переносу» сознания, каковые пользуют в пути оба практиканта. Суть в следующем. Допустим, есть умирающий человек (пожилой, либо молодой -смертельно раненый), чей разум требуется сохранить. Для этого Уайтли способен выделить из внутричерепной жидкости умирающего вещество, называемое «омниретикулум», и пересадить его в иной череп (мозг сумасшедшего вполне подойдёт...). Вообщем, идея из грошовой фантастики (сознание , или душа, человека оживает в другом теле..), но описанная на качественном уровне. Хотя в целом общая фабула книги стара и проста -найти негодяя-экспериментатора, проводящего свои дьявольские эксперименты...

Диалоги в основном серьезные, но кое-где проскальзывают и ухмылки (типично британские, между прочим). «Я слышала о вас, мистер Холмс, да и есть разве, кто о вас не слышал? Только я думала, вы умерли в Швейцарии». «Уотсон допустил художественную ошибку. Я всего лишь находился на пешем отдыхе, когда упал со скалы..»

Что же по итогу. На мой взгляд, опять удачно исполнена стилизация и под Конан Дойла, и под Лавкрафта (особенно упомянутое выше путешествие на «Белле» по Мискатонику, где автор достойно играет языками мастеров прошлого). Диалоги от лица Холмса выглядят неотличимо от оригинала, с Уотсоном чуть хуже. Правда, на сей раз слегка раздражала теперь уже чрезмерная тяга Лавгроува подтянуть как можно больше книг Канона к Мифам. Иногда это у него выходило удачно, а иногда не очень. На культовую «Собаку Баскервилей» покушаться всё же рискованно... Главное -базовая идея недурно смотрится, ведь там нашлось даже место логическим выводам Холмса. Однако, порция грубоватого финального «палп фикшена» не впечатляет. Отдадим должное неплохому языку автора и бережному (отнюдь не глумливому) отношению к знаковым персонам.

* Я не мог не отметить отрывок, где автор между делом выдергивает троих сикхов из «Знака Четырех», вкладывая эти страшные имена в уста доктора Уотсона, ибо вспомнил, как когда-то в юные годы они врезались в память и мне — после первого прочтения книги Конан Дойла. Фраза, где эти индийские мистики перечисляются один за другим, сопоставима по силе восприятия со строчкой из «Графа»- когда в конце первой части, воспрявший духом Дантес, произносит имена Вильфора, Данглара и Фернана с полыхающей внутри него жаждой мести, предвещающей будущие события.

** Терпеть не могу вариант написания «Ватсон».

*** Здесь и правда аллюзия на «Реаниматор», но, разумеется, никакой Герберт Уэст в данной книге не упомянут -его время ещё не пришло.

Итого: в конце я подумал — вот не зная год на обложке, удалось бы мне самостоятельно угадать год выпуска книги? Вопрос интересный, вероятно, скорее отнес бы её к середине добрых 1980-ых или к началу 90-х. И в данном случае -это похвала автору.

«Некрасивой женщине трудно превратиться в прекрасную, тогда как красавица легко способна сказаться безобразной...».高木彬光, 1949.

月世界の女 (примерно «Хозяйка Луны») -рассказ о выборе жениха по-японски. Героиня книги, внебрачная дочь знатного дворянина, прибывает на озеро Сихо. Там же останавливается г-н Мацушита, известный летописец приключений своего излишне сообразительного друга Кесуке Камидзу. Рассказчик очарован белолицей гостьей -она настолько же прекрасна, насколько уродлива сопровождающая ее повсюду верная подруга. «Поэт говорил, что у таких женщин столь тонкий аромат, что его невозможно ощутить»... Женщина из мира Луны была зачата в лунную ночь, и в полнолуние же она собирается покинуть этот мир. Для чего? Для того, чтобы трое вероятных сердечных претендента отыскали ее снова на Земле, в земном обличье. Тот, кто сумеет это сделать, станет ее избранником...

Вообщем, рассказ -еще одна ранняя классика от Такаги Акимицу, ибо исчезновение проведено хрестоматийно. И правда, яркая лунная ночь, дама исчезает, как и обещала, из поля зрения наблюдателей -прямо с лужайки, бросив кимоно и сандалии на траве. И, к счастью, это рассказ не про скалолазку — через высокую ограду она точно не перебралась (да и куда бы ушла в таком виде...). Также забавно, что волоокую красавицу в итоге разыскал тот, кого женитьба не интересовала в принципе, а именно -Кесуке Камидзу, которого друг таки вынудил приехать, дабы не создавать панику отдыхающим.

Итого: 6.5 из 10. Красиво, но просто.

«Тайна Золотого Орла» -это одна из частей сериала о Джуне, юном нахлебнике, проживающем у мисс Энни Эллери в Эденборо.(Книги связаны родственными узами с основными героями, порождёнными единым острым умом Манфреда Бернарда Ли и Фредерика Дэннея). Согласно проверенным источникам, Фрэнк Белнап Лонг написал три книги для этого сериала *, и две из них, о которых он сообщал в письмах Огюсту Дерлету, вполне доступны. /Вот они, ползучие и переплетенные, как щупальца Йог-Сотота, ветви ужасов и детектива, наблюдаемые воочию/..

О сюжете. Вероятно, мисс Эллери ** было в тягость терпеть непоседливого Джуну дома, поэтому она отправляет мальчишку на все лето к тете Патти в Стоуни-Харбор. А там -красота. Яхты, лодки, Орлиная скала и остров Шестипенсовик. Наконец, зелёные омары, превращающиеся за ужином в ярко-красных. И да, роль старого хромого моряка «Чарли Блека» здесь исполняет все та же, вполне активная и прыгучая, тетя Патти, славно управляющая «Патагонией» (название для судна — блеск). Вообщем, «ты водила отцовский баркас по бушующим волнам бесстрашно...».(©).

Джуна знакомится с соседским мальчиком, Биллом Безбашенным. И его ничуть настораживает, что новый друг постоянно разговаривает с невидимым псом Альберто, и даже учит прыгать его через обруч. Но главная интрига сюжета -в яйцах. Яйца повсюду. У тети Патти пропадает фарфоровое яйцо для штопки, потом исчезает орлиная лапа с когтями (также обхватывающая яйцо, вопрос только, от какой детали она откололась...). Наконец, не ясно, как относиться к рассказу пожилого капитана Аттенборо (и здесь мы вспомним, что автор книги у нас — «specialist in pulp horror fiction»): покойный муж тети Патти был сшиблен с дерева орлом когда полез в гнездо за яйцами, после чего и разбился насмерть.

Так что есть от чего поломать голову, и некоторое напряжение создают посторонние лица, охотники всё за теми же яйцами. Стоит отметить, что в концовке Джуна демонстрирует дедукцию (пусть и небезгрешную -любое его суждение можно ставить под сомнение..), но достаточно сложную для своего возраста. А как он ловко нагрел аферистов с отпечатками пальцев на фонаре, которых там на самом деле не было. Явно школа старого инспектора Куина.***

* Соответственно, собрания Лонга, ежели они где-то выходят, не могут считаться полными без оных частей.

** Кто это дамочка, «мисс Энн Эллери», и в какой близкой связи с Куинами она состоит, мне неведомо, а искать ответ в интернете неохота.

*** Терпеть не могу вариант написания «Квин».

Итого: как и ожидалось, «Марка Твена» из Белкнапиуса не получилось, но как вариант / альтернатива «Хичкоку и трем сыщикам» из более раннего временного слоя — легко.

«Мы с Уотсоном найдем этого господина и, если «Некрономикон» действительно у него, заставим вернуть книгу. Как, вы говорите, его звали?./.../«Ах да, сейчас...», -мисс Таскер провела пальчиком по бухгалтерской колонке, пока не добралась до нужной записи. «Мориарти. Точно так. Профессор Джеймс Мориарти...»

Нет, это отнюдь не «Девятые врата», хотя сюжет чем-то похож. Как говорит Джеймс Лавгроув в предисловии: «Называйте это кроссовером. Считайте, что это mash-up. Можете называть это наживой. А можете назвать откровением...».

Ну, автор просто красавчик. Одно из лучших предисловий, что я видел за последние месяцы — ещё бы, так ловко причислить себя к родственникам Г.Ф. Лавкрафта (Lovegrove ~ Lovecraft: и то, и другое немецких корней, фамилия происходит от семьи фон Люфтграфтов -Luftgraft, некогда разбежавшейся по континентам..). Вообще очень аккуратно используется старый прием (очередная «неизвестная» рукопись доктора Уотсона), но в новой огранке.

Так что же это за «Тени Шедвелла» * такие. Забегая вперед сразу скажу, что несмотря на весь мой скепсис к новодельным продолжениям шерлокианы, данная книга британского писателя Лавгроува произвела впечатление положительное. А уж от второго предисловия (на сей раз излагаемого от лица пожилого доктора Уотсона, где тот сообщает о планах передать текст писателю Лавкрафту...) и вовсе прослезиться можно. « Он, как никто другой, хорошо знаком с эзотерической территорией, обозначенной в настоящих записках; хотя некоторые из его ровесников, а именно Роберт Э. Говард и Кларк Эштон Смит, почти столь же искусны. Мы с ним — родственные души и идём по одному пути, его труды выявляют столь же глубокое понимание сверхъестественных сил, витающих на самом краю реальности...». И разве можно равнодушно читать воспоминания Уотсона, написанные в «безумии самоотречения» о битве в афганской провинции Кандагар, когда странная гибель настигает одного за другим солдатов 5-го Нортумберлендского полка, а когтистая лапа вырывает из плеча доктора добрый фунт живого мяса... Второй раз фэны могут прослезиться, когда два друга навещают в клетке Ярда истощенного и измученного бывшего коллегу Уотсона по Бартсу — Валентина Стэмфорда, подозреваемого в серии нападений на территории Шедвелла. И вместо связного рассказа добрый доктор слышит из уст старого знакомого, за сутки преобразившегося так, словно тот сбежал из Бедлама, лишь непонятные слова, причиняющие Уотсону невыразимую душевную боль: «Фхтагн! Эбумна Фхтагн!»... Но это только начало. Наконец, третий раз во вступлении, ностальгирующие поклонники-шерлокоманы прослезятся, когда дело дойдет до драки в опиумном притоне «Золотой Лотос»: «Китаец в совершенстве обладал восточными боевыми искусствами, но он немало был удивлен тем, что западный человек оказался столь же искусным. Баритсу Холмса представляло другой стиль борьбы, отличный от его собственного, но тем не менее, стиль был эффективен настолько, что Чжан Ли осознал — он впервые столкнулся с мастером, равным ему по силе...».

Итак, на дворе осень 1880-го года. Недавно познакомившиеся Холмс и Уотсон идут по следам озлобленного на англичан китайского эмигранта Гун Фен Шу. Великий детектив подозревает его в таинственных экспериментах на людях, истощающих здоровье несчастных малообеспеченных граждан до крайней степени. Столь же быстро проницательный Холмс понимает, что за спиной у опиумного китайца стоит некий более могущественный покровитель, поклоняющийся великим Древним...

Из повествовательных плюсов: Лавгроув не пытается, как подавляющее большинство прочих стилистов, блеснуть познаниями и вставить, будто наперегонки с тенью, максимальное число отсылок к классическим рассказам (хотя кочерга, согнутая Великим детективом в «омегу», конечно, доставила...). Гораздо правильнее, как он и сделал, использовать выгодные стороны культовых образов, а не играть на старом материале. И вот в этом он как раз и преуспел. Как выяснилось, в Каноне, можно отыскать великое множество пересечений с Мифами (про то, что клуб «Диоген» = клуб «Дагон» пока умолчу...). Кто-то может возразить, что при желании и выдумке взаимосвязь творчества Лавкрафта отыщется с чем угодно, хоть с книгами Льва Николаевича Толстого. Однако, стоит признать, что Лавгроув произвел эти литературные манипуляции достаточно ловко. И особенно много всего он вытряс из биографий главных героев (узловой момент здесь, безусловная находка, военное прошлое Уотсона в Афганистане, побывавшего в подземном городе Та'а, среди людей-ящеров, поклоняющихся Ктулху)... Присутствует также еще один персонаж, тесно связанный с мифами, но чье имя называть, наверное, не стоит: «Я изучал астероиды, их орбиты, траектории, элементный состав.. Я созерцал звезды и бесконечные пропасти космоса...Я обратился от науки к древним дисциплинам, от новой ортодоксии к долговечным традициям...». Ну а что же Холмс. Его рациональный интеллект, аналитические способности, и несгибаемая сила духа позволяют одерживать верх там, где другие были бы сломлены. И правда, кто еще, если не он? См. ниже о главе 11-й...

Вообщем, первая часть книги хороша, особенно две главы, которые можно выделить отдельно и перечитывать, как рассказы. Это одиннадцатая («The Dream-Quest of Sherlock Holmes «) о странном опыте, пережитом Холмсом в Суррее среди курганов Бокс-Хилла, на самой высокой точке Норт-Даунса. Азиат Гун Фен Шу помогает ему постичь «поиск сомнамбулического Кадата» используя китайские травы вперемежку с другими ингредиентами, хорошо знакомыми Великому детективу. Отмечу интересный экскурс в языческий Лондон (aka Лондиниум, или древняя река Lowonida «слишком широкая для брода», и видение бога Лобона...). Ну и другая заметная глава — это, собственно, более подробно изложенные воспоминания славного доктора о пребывании в темном городе Та'а афганской долины Аргандаб (#12 — The Lost City of Ta’aa»)... Наконец, предположение, что Сервантес некогда сделал перевод на испанский язык «Некрономикона» — книги безумного араба Альхазреда — так красиво, что прям хочется в него поверить....

Вторая половина романа, где появляется главный адепт Ктулху, на мой взгляд, менее удачна (что, правда, не умаляет общей эпичной концовки...). Дело в том, что, Лавгроув постепенно начинает грешить в ней там тем же самым, в чём и большинство прочих стилистов -он стремится добавить в сюжет побольше знакомых лиц из Канона. С одной стороны это вроде и неплохо, но с другой -производит ощущение разыгранной праздничной «вечеринки». Разумеется, без толстого Майкрофта вновь не обойдется (как я уже давно заметил, многие продолжатели по какой-то странной причине жить без него не могут, всякий раз выманивая того из стен уютного и теплого «Диогена»...). Зато чуть большая роль образовалась у миссис Хадсон (не две-три строчки- около десятка...), а инспектор Грегсон и вовсе раскрывается шире, чем в оригинале. Жаль, правда, что моему любимцу Лестрейду (я солидарен с М.Дж.Троу и сэром Бэзилом Коппером в том, что этот персонаж недооценен в Каноне более, чем кто-либо..) снова выпадает роль на задворках.

* Шэдвелл (Shadwell)- район Восточного Лондона, расположенный в 3-х милях к востоку от Чаринг-Кросса на северном берегу Темзы между Уоппингом и Рэтклиффом. Известен морской торговлей.

Итого: Лавгроуву удалось то, чего добиваются далеко не все и не всегда -на этих страницах оживают настоящие Холмс и Уотсон. Его книга лучше не только творений бессребреников Питера Кэннона и Рона Вайгелла; но и даже, на мой субъективный взгляд, посильнее шерлокоманских новоделов от таких всесторонне обласканных критиками авторов, как Э.Горовиц, Д. Симмонс и Х.-К. Сомоса (хотя обойти их в данной области представляется вряд ли такой уж сверхзадачей)... И, главное, спустя многие годы мы, наконец, узнаем правду о том, что произошло у Рейхенбахского водопада — поймём, какую горькую историю на самом деле имел ввиду доктор Уотсон. Историю, содержание которой было вымышленным, а вот эмоции — настоящими...

«Такова человеская натура: чем больше богатств у человека, тем больше ощущается жажда приобретения». Г.А. Хрущовъ-Сокольниковъ, 1889.

Да, это «Месть и Золото», приключенческий роман (думаю, с некоторыми оговорками можно назвать его и так..), содержащий также детективную и амурные линии...Как оно у меня часто бывает -после череды книг иностранных авторов, хочется разбавить этот ряд чем-нибудь отечественным, желательно старинным, с хорошим слогом, и не особо нравоучительным. Гавриил Александрович Хрущов-Сокольников относится к плеяде ныне забытых авторов, и он как раз отлично держит баланс, сочетая в своих книгах элементы разных жанров. Впрочем, я уже хвалил его в прошлых отзывах и повторяться не собираюсь... О романе «Месть и золото» мне известно, что издавался он трижды (давно, правда это было...) — в газетном, книжном и журнальном вариантах. Ну, а уже в наши дни видел я анонс о планируемом выходе этого произведения у одного микроиздателя — любителя многотомных изданий. Правда, в данном случае обсуждать и делать предположения о его грядущих работах мне скучно и малоинтересно, ибо информацией, кроме скупой строчки в какой-то из авторских колонок, как говорится, не владею. Поэтому лучше о самом произведении, о котором пробегусь ниже, по возможности, кратко...

Тема настоящей книги вполне достойно смотрится на фоне многочисленной приключенческой литературы конца XIX века -золото, золото, и ещё раз золото. Так много золота, что российские «старатели» покупают замки в Италии, позволяя себе с легкой вальяжностью в голосе отзываться о работах европейских мастеров («...замок Pietro Rosso, между Бовено и Аароной, а фрески какого-то итальянского пачкуна»...). Помимо прочего -«амуретки» и ...беспрерывные вендетты. Вендетты суровые, беспощадные, и неизгладимые из памяти у тех, кто годами хранил их в себе. Красивые женщины, дающие фору мужчинам в бесстрашии и решительности. И мерзавцы, сполна расплачивающиеся за грехи молодости...

1859-й год. Дворянин Валериан Николаевич Быстров разжалован и отправлен в сибирский острог по обвинению в убийстве отставного корнета Бахрушина. Труп найден в поселке Марьин Луг при обстоятельствах, указывающих на личность преступника.* Да, как говорится, сорок лет — и ты уже старик. Супруга Быстрова сопровождает Валериана Николаевича в Сибирь, но ... до того ещё одна тайна -сорвавшееся ночное покушение на ее добродетель со стороны неизвестного ухажёра. Верный Аттила, перед тем как погибнуть, успевает откусить палец с золотым кольцом, на которое нанесена гравировка с инициалом владельца...

Ну а далее Гавриил Александрович использует прием, который, пожалуй, мне не всегда приходится по вкусу -он на долгие страницы забывает об одних героях, и переходит к следующим, нанизывая одну линию на другую, будто упиваясь очередными предательством и изменами со стороны неверных жён и их полюбовников. («Мельничиха не устояла./.../Грохот жерновов заглушал его шаги»). Зато радует, как этот автор иной раз в двух кратких строчках способен передавать драматизм происходящего.

Другая сюжетная линия -о кропотливой и тяжёлой работе двух друзей, Рудакова и Землина на урочище Суукъ-Су. Заслуживает внимания и старый пестун Клавдии Иван Михайлович, трогательно помогающий дочери ушедшего в иной мир друга добиться справедливости.

Для любителей старорусской фантастики: как таковой нету, но зато используется популярная некогда тема поверий и гаданий (и ведь сбылось всё предсказанное старой цыганкой — аки трижды написанное на клочке бумажки слово «руда»). Ну и плюс невероятное везение в игре, сродни чуду...

Об ужасах. Вот где надо брать вдохновение современным авторам, которые тужатся придумать что-нибудь помимо очередного серого «ктулхианского» подражания. Достаточно заглянуть в отечественные таёжные топи: «...стоит только вырезать этот мягкий, зелёный ковер, который колыхается под ногами путника, прорезать в нём отверстие и в открывшуюся дыру спустить или труп или просто связанного человека, и он пойдет как ключ ко дну, в темную глубину неведомой пучины, а вырезанный кусок мохового ковра опускается на прежнее место, -нет ни следа, ни улик, ни возможности разыскать убитого..».

Ну и читатель остается перед непростым выбором -кто же из двух героинь, Дарья или Клавдия (думаю, эти имена выбраны автором неспроста...) заслуживает большого внимания и появления на последующих страницах.

* «На книжке сей, которая оказалась стихотворениями господина Пушкина, томом III издания книгопродавца Смирдина»... Жесть какая. Наконец-то Александр Сергеевич, бесспорное наше всё, хоть таким вот образом, да вплетён в детектив -ибо именно его книга с владельческой подписью найдена возле трупа...

Итого: как и в «Джеке» и «Робинзонах» у того же автора — много сюжетных переплетающихся линий (иногда даже, чего уж там говорить, чересчур «невероятных» по стечению обстоятельств) но в целом вполне достойная вещь от Г.А. Хрущова-Сокольникова, успевшего за свою недолгую писательскую карьеру создать немало исторических и авантюрных произведений.

«В тот день я наблюдал за рыбами, вылетающими из водопада, и чувствовал, что для того, чтобы счастливо провести здесь всю жизнь, мне не хватает только жены, ружья с удочкой, сада и яхты...».

Ну, мистер Спик немного лукавит -за время путешествия африканские вожди предлагали ему выбрать жён не раз и не два, и даже, не десяток раз. Ума не приложу, по какой причине все они его не устроили. А так у него, конечно, как говорится, «губа не дура»..

Да, Джон Хеннинг Спик (1827-1864) ещё один путешественник-легенда, первооткрыватель истока Нила (что ему никогда не простит капитан Ричард Бёртон..), чья жизнь странным образом прервалась в расцвете сил. Накануне дебатов всё с тем же сэром Бертоном, бывшим другом своим, он случайно застрелился во время охоты на куропаток (вот только случайно ли..). Надо же как бывает -и смертельную битву с сомалийскими дикарями выдержал; и африканские дебри с жесточайшей лихорадкой перенес; и через приключения в Александрии прошёл, а вот обычную охоту на птиц -нет. В результате ушел в тридцать семь лет...

К эпистолярному наследию Спика относятся две книги, и настоящая, о путешествии, подтверждающим местоположение истока Нила -одна из них. Рассказ начинается в мае 1859-го, когда Спик получает благословение от сэра Мерчисона в Англии, и Королевское географическое общество даёт добро на третью экспедицию к озеру Виктория Ньянза...

А что, ведь приятно, снова увидеть в книге строчки, как кто-то обогнул знаменитый мыс Доброй Надежды, некогда столь часто описываемый в книгах старых приключенцев... Классический маршрут через Занзибар (или Унгуджу на языке васуахили), Гондокоро *, и далее в глубь континента в компании верного капитана Гранта **. Спик неплохо снарядился -2500 фунтов стерлингов от Общества (хотя просил в два раза больше) паровой корвет, мулы для багажа, негры -рабы, козы, ослы. Винтовки и карабины. И вот идёт караван. Готтентоты, вагуаны, белуджи в числе сопровождающих.

...Уж не знаю, обрабатывал ли кто текст мистера Спика, но впечатление, что это работа опытного автора -путешествие излагается информативно, последовательно и грамотно. Что интересно, нет никаких показных расистских выпадов в сторону коренного населения, не припомню даже использования слова «дикари»... И я все ждал, когда же будет упомянут Ричард Бартон, боевой товарищ Спика по прошлым африканским экспедициям. Ан нет. Был друг, и нет его...

Спик подробно описывает каждую встреченную народность, вымогавшую «дань» у его экспедиции. Во многих описаниях можно узнать стилистику, из которой позже черпали вдохновение авторы -беллетристы, те же Ф.И. Фармер и Э.Берроуз... Местные колдуны, хозяева земель, вассалы и приспешники. Украшения головы из гривы зебры, короны из морских раковин и рогов антилопы сальтиана, одежды из кусков коры, сшитых вместе...Или причудливые названия животных. Это ведь Берроуз не сам их в «Тарзане» придумал. Здесь тоже есть леопард Кара, дикобраз Ндези и проч...

Порадовало гостевание у абиссинского вождя Руманика. Многочисленных жен короля и принцев откармливают так, чтобы они не могли стоять прямо, до неумеренного ожирения. Им даже ходить не рекомендуется. Молочные горшки подвешены прямо напротив рта...

А вождь Уганды? Там такой красавец, что фурор бы произвел, появись он вдруг в лондонском ночном клубе в таком виде:

»...на голове у него был зачесан высокий гребень, идущий от «стебля к корме», как петушиный. На плечах накинут шелковый платок с золотой вышивкой и кусками коры. На всех пальцах рук и ног у него виднелись поочередно вдетые медные и латунные кольца. На одной руке- украшение из бусин с узорами, на другой -деревянный амулет на шнурке из змеиной кожи...Он постоянно пил вино из маленьких тыквенных чашечек, которые подавали ему фрейлины, являвшиеся одновременно его женами и сестрами. Рядом находились белая собака, копьё и щит...».

Ну а что же сам Спик? Постоянно охотился, стрелял по носорогам, антилопам. Развлекал негров ватута, вахума, показывая альбом птиц с иллюстрациями Вольфа; рисовал, вел географические наблюдения. Болел долго -кашель развился до боли в сердце при вдохе, отдаваясь в левой лопатке. За это время капитан Грант ушел вперед и попал в плен... Однажды Спик даже выступил третейским судьей для двух мужчин, женившихся на одной женщине. Как определить, чей сын?...Ну, а король Уганды предложил самому путешественнику черную девственницу в жены с тем, чтобы узнать какого цвета будет потомство. Спик приходит в ужас от такого предложения, на что сопровождающие советуют ему немедленно согласиться, рассчитывая, в случае чего, забрать неугодную невесту себе. Только при этом говорят, что девушку необходимо подержать на цепи пару дней, пока не привыкнет, иначе она может сбежать...

Наконец, касаемо цели путешествия. «Это было зрелище, способное часами увлечь наблюдателя. Рев воды, тысячи рыб, прыгающих в водопаде; рыбаки васога и ваганда, занявшие посты на скалах; крокодилы и бегемоты, сонно нежившиеся у берегов...Теперь экспедиция выполнила свою функцию. Я увидел, что старый отец Нил, без сомнения, берет начало в озере Виктория Н'янза, и, как я и предсказывал, это озеро является великим источником священной реки...». Молодец, короче. Под финал двадцативосьмимесячного путешествия описывается очень трогательная и неожиданная встреча в Судане с другим англичанином, Бейкером, который был» известен спортивными достижениями на Цейлоне». К сожалению, Спик не успел рассказать, как они далее покуролесили со старым другом в Александрии -оный маршрут уже не входил в задачу и цели данной работы.

* Применительно к беллетристике: точно такой же маршрут задействован в «Подземелье Фармера» у этих самых фантастов.

** Привет Ж.Верну. Спустя три года после выхода настоящей работы у него была издана книга , где одного из главных героев звали капитан Грант. Совпадение?

Итого/рекомендации: для тех, кто хочет узнать, как по-настоящему жили африканские народы, не испорченные цивилизацией. Ну а исток Нила... Мне кажется, мистер Джон Хеннинг Спик опять лукавил -для него это было совсем не главное; просто этому бородатому здоровяку было тесно в английских пустошах, он не мог и трёх суток просидеть на одном месте -без охоты, без диких маршрутов и свежего воздуха...

Согласен с предыдущим рецензентом. Автор был не в себе, когда сочинял этот рассказ. Пустопорожние изыскания в области киноискусства вперемежку как бы с клаустрофобией (либо со смежными комплексами), изложенные в типичной немудреной для англоязычных авторов манере. И при чем здесь упомянутые Джордж Харрисон и Рави Шанкар? Между прочим, заросший бородатый битл в то время думал о том, как исхудавших до дистрофии детей Бангладеша накормить, а не посещать мероприятия, упомянутые в этой писанине. «Ситааар играл» (©)...

Единственное, по ходу вспомнилось, как я сам однажды был в маленькой гостинице в тёплом городе С. и попросил у знойной женщины за стойкой дополнительные два часа сверх отчётного времени, рассчитывая выспаться. Но уборщица этого не знала, подергала ручку двери, и, решив, что там никого нет, нежданно-негаданно и без стеснения вломилась в номер со своим ключом, издав при этом какой-то странный (отчасти возмущенный, отчасти испуганный) звук.

«Хорошо исполненный старый знакомый трюк всегда лучше, чем новый, не дающий должного эффекта...». (©), Эрих Вайс.

О Гарри Гудини написана масса книг, но среди этого множества вряд ли представляют интерес современные «исследования», где в лучшем случае будет исковерканная перепечатка старого материала, а в худшем -досужие домыслы и «разоблачения». Чем ценна эта книга, 1953-го года: в создании принимал участие человек, лично знавший Гудини -писатель (и тоже иллюзионист) Уолтер Браун Гибсон, вживую видевший его выступления и общавшийся с ним на Шестой авеню. И характерные вставки Гибсона, подписанные как «WBG», очень хорошо связывают части текста.

«Houdini on Magic» частично состоит из материала двух предыдущих книг Гибсона о Гудини 30-х годов. При этом Бернард Эрнст, юрист покойного артиста, предоставил писателю частичный доступ к черновым записям Гудини. Дело в том, что Гудини нередко раскрывал секреты собственных трюков (особенно когда их начинали повторять прыткие конкуренты — заодно ломая им ощущение приобретенной тайны), и охотно придумывал что-то новое, либо совершенствовал старое. Поэтому кое-что здесь раскрыто исходя из комментариев самого Эриха Вайса...

Да уж, прыгнуть с моста в Гудзон в наручниках -это не шуточки, но, как говорили древние, «жизнь коротка, искусство вечно». Чем и примечателен Гудини — если читать описания его трюков, многие из них покажутся чересчур рискованными, чуть ли не легендами. Хотя не он был в этом отношении первым, но многое переработал и усложнил. Особенно если смотреть на некоторые старые фотоснимки, где перевязанного по рукам и ногам сосредоточенного, с измученным лицом, иллюзиониста, сопровождающие лица готовятся бросить в воду... Книга разделена на несколько частей. Самая интересная, на мой взгляд -о замках, наручниках и верёвочных узлах, ибо она демонстрирует феноменальную подготовку и усердие этого человека. Другие части касаются обзора Гудини творчества магов прошлого, материал о которых он собирал *, а также его полемику со спиритическими медиумами. Да, человек он был не простой, самолюбивый, кого-то нещадно критиковал (в т.ч.фокусника Гудена, что никак не помешало ему позаимствовать его псевдоним, добавив одну букву), о ком-то говорил более снисходительно.. Ещё в книге есть раздел, где разбираются сценические фокусы, криптография и карточные трюки.

«В 1901 году граф Шверин, в то время начальник полиции Ганновера, приказал своим надзирателям поместить меня в смирительную рубашку, для освобождения из которой мне потребовался один час и двадцать девять минут. Боль, пытки, агония и страдания той борьбы навсегда останутся в моей памяти»... Во как! Между тем, Гудини рассказывает, что идея освобождения из смирительной рубашки зародилась у него во время посещения лечебницы для умалишённых доктора Стивса в Сент-Джонсе. Гудини пишет, что завороженно смотрел на больного, который катался по полу, обливаясь потом, и представил, что если бы тот вывихнул руку в плечевом суставе, то смог бы ослабить ремни. Повторить самому? Начались недели изнурительных тренировок...Но ещё большее впечатление производят рассказы о французских, английских и немецких замках, которые он досконально изучил, чтобы суметь открыть любой замок, принесённый из зала во время сценических представлений; либо во время своих знаменитых демонстрационных побегов.

«Четыре отмычки, помеченные на рисунке Х, это те, что я использовал на процессе в Кельне, и с помощью которых я взломал сотни трёх- и четырех сувальдных замков почти так же быстро, как если бы открывал их ключом — я тренировался на этих замках день и ночь в течение трёх месяцев..». Да уж, только вдуматься — молодой человек, в расцвете сил, тратит дни и ночи на подобные тренировки, требующие постоянной концентрации и внутреннего напряжения. Но, очевидно, миссис Гудини с пониманием относилась к профессии супруга... Здесь же — настоящая криминальная история о французском убийце Ольшанском, мастер-ключами которого удалось завладеть Гудини. Ольшанский отправил самому себе сто марок, дабы встретить почтальона дома и ограбить его, но позже убийца был пойман благодаря системе регистрации в гостиницах. (С почтальоном он расправился совершенно изуверским способом....). Так вот, у Ольшанского были какие-то продвинутые ключи, подходящие к замкам Bramah, секрет которых был недоступен даже самому Гудини. После казни Ольшанского артисту любезно разрешили на эти ключи посмотреть ...

Про узлы и веревки тоже интересно (на одном из фото в качестве «перевязчика» выступает русский танцор Козлов...), хотя этим описаниям не хватает визуализации. Или вот, казалось, простой старый фокус — освободить руки, крепко связанные за спиной. Гудини расскажет, как протащить сцепленные запястья под коленями чтоб дотянуться к узлам зубами ...

К сожалению, в книге толком не описывается, каким образом, 5 августа 1926-го года в бассейне нью-йоркского отеля «Шелтон» эскапист провел 1 час и 31 минуту в подводном гробу, и при этом умудрился не задохнуться. (До того рекордом владел египетский факир Рахман Бей, но тот провел под водой с помощью своих практик всего лишь жалкие девятнадцать минут).

О крестовом походе иллюзиониста против салонных медиумов и экстрасенсов **, что грелись в лучах одобрения создателя детективного гения Холмса — раздобревшего сэра Конан Дойла, наверное, многие знают. (Гудини был на сеансе у четы Дойлов в 1922-м году, в отеле «Атлантик -сити», и его очень задело то, что в качестве «доказательства» был вызван дух его покойной матушки)....Но некоторые расколотые трюки « телепатов» довольно-таки изощрённые. Вроде чтения мыслей из запечатанного конверта с использованием помощника, спрятанного в шифоньере с поддельными ящиками... Ну и пару слов о сценических фокусах (безопасных, в основном). Удивило использование в качестве тайного реквизита в одном из трюков светлых женских локонов -что только не идёт в ход у волшебников... Также меня интересовало, остались ли в арсенале Гарри Гудини какие-либо неразгаданные номера. Гибсон об этом не пишет, но, в принципе, нет полной ясности по поводу «Полета Венеры». Два ассистента-индуса держат в руках кусок толстого прозрачного стекла. Волхв вводит девушку в лёгком костюме, и она ложится на этот лист, после чего ее ненадолго покрывают тканью. Сбежать некуда, кулисы просматриваются со сцены. Однако, красавица испаряется.... Ну что ж, предполагаемое объяснение выглядит прямо-таки в духе «невозможных» детективных историй от какого-нибудь «маэстро»...Гибсон предполагает, что передний индус -не человек, а манекен с темной тканью на спине, внутрь которого и забирается девушка, а потом она уходит вместо него, т.е «в нём же», неся переднюю часть листа. Но не слишком ли опасно доверить манекену внушительный вес стекла в начале представления? И неужто зрители не разглядят в первые минуты поддельного человека?

* Очень примечательно написано им о маге по имени Филадельфус Филадельфия (да, Филадельфия -это не только сорт популярных дешёвых суши, а ещё и псевдоним такой был у волшебника XVIII века...). Тут трудно удержаться от ухмылки, читая описания его представлений:

«...он берет три унции мышьяка, кипятит его в галлоне молока и даёт испить дамам. Им становится плохо, затем он даёт им две или три ложки расплавленного свинца, после чего они немедленно выздоравливают, и выходят довольные и явно в приподнятом настроении...// Он берет топор и бьёт им подошедшего джентльмена по голове, да так сильно, что тот падает замертво на пол. После чего он наносит второй удар. Джентльмен сразу встаёт, как ни в чём ни бывало, и обычно спрашивает, что за музыку он сейчас слышал...». Ай да Филадельфус Филадельфия, ай да выдумщик был...

** Судя по приведенным в книге рисункам, у Гудини могла быть и другая причина интереса к оным сеансам -уж больно активно он прижимал к себе обнаженную лодыжку миссис Крэндон, одновременно держа ее и за руку.

Итого: это, конечно, не биография знаменитого артиста, а скорее рассказ-компиляция о некоторых фрагментах его деятельности. Но книга позволяет оценить масштаб потраченных усилий для воссоздания ряда рискованных демонстраций, ведь трудился он отнюдь не всегда в комфортных условиях. Гудини вспоминает, как однажды во время высотного освобождения запутался в верёвках и провисел восемнадцать минут на верхотуре вниз головой, показавшихся вечностью, до тех пор, пока не подоспела помощь. Оттого, как знать, может быть, рассказ Лавкрафта «Узник фараонов» был не такой уж и неправдой...

«Спустя год после появления в «Weird Tales» у меня до сих пор мурашки по коже при воспоминании об этой истории. Фрагмент в конце, где пять заросших монстров оказываются.../.../». «Вы слишком добры, Гудини», — сказал ГФЛ, — «признаюсь, в первой части я превзошел все границы художественного реализма, а потом, когда взялся за пирамиды, дал себе волю и создал нечто из безымянного, скользящего, не поддающегося описанию ужаса, поднявшегося на копытах из сумрачной некрофагической бездны ..».

Да, это примерный фрагмент диалога Гудини и Лавкрафта из книжки американского редактора Питера Кэннона *, который и сподвиг вернуться к замечательному рассказу. Кстати, этот исследователь, Кэннон, никоим образом не сообщает о якобы имевшем дело авторстве Гудини к «Узнику фараонов» /из русскоязычных вариантов названий рассказа мне как-то только это приглянулось -уж всяко лучше того, что выведено здесь как основное/. Напротив, звучит всё так, будто Гудини впервые ознакомился в журнале с тем, что случилось с ним на земле фараонов.. Так вот, Египет, фараоны, составные мумии из людей и зверей, да и ладно, Анубис с ними. Всё это, конечно, увлекательно и занимательно, но главное, что есть в рассказе — это то, что перед нами на некоторое время оживает Легенда великого иллюзиониста, заговорившего вдруг высокопарными речами Лавкрафта. ** Да еще и с использованием его по профильной профессии — но в несколько экзотическом антураже. И, конечно, это случай, когда Гудини должен сбросить маску сценического артиста — здесь уже не до улыбок и не до заигрывания с публикой; мол, посмотрим-ка на что ты в самом деле способен, дружище...

«...бедуины бросились на меня всей толпой, и вскоре я был связан по рукам и ногам, да так крепко, как меня не связывали ни разу в жизни -ни на сцене, ни вне ее....Мне связали руки за спиной, согнали до предела ноги в коленях и намертво скрепили между собой запястья и лодыжки...» ***. Ну и, наконец, что может быть эпичнее картины Гудини, спускаемого на верёвке в египетский ад?.. «С каждой секундой весь ужас переживаемого мною становился острее. Что за абсурд -так бесконечно долго опускаться в дыру, проделанную в сплошной вертикальной скале, и до сих пор не достигнуть центра земли...».

К правдивой части истории относится то, что илллюзионист-эскапист Эрих Вайс**** на самом деле путешествовал по Египту с супругой. Драгоман Абдул и храм Хефрена, используемый как темница... Так вот, не хочется растекаться в лирике, но без продолжительной описательной части рассказ бы просто не смотрелся. Необходимо для начала вникнуть в глубь истории, хранящей в себе потаённый ужас. И, конечно, при чтении не хватает полноценных иллюстраций — хорошо бы увидеть визуальный ряд от какого-нибудь опытного декоратора, чтобы сравнить с собственными впечатлениями.

* Так и хочется назвать Кэннона нехорошим словом. Весь Лавкрафт в бумаге у меня давно был собран, но рассказ «Узник фаранов» как раз был пропущен и не прочитан. В своей же книжке «Pulptime» Кэннон втупую проспойлерил финал этого рассказа. Я отнюдь не спойлерофоб (ведь глупо полагать, что все, о чем видишь открытые комментарии в сети, собирался читать сам...), но во всём надо знать меру. Говорить развязку самого последнего абзаца — всё же чересчур.

** Если верить Роберту Блоху, написать художественную книгу Гудини никак не мог. В послесловии к той же «Pulptime» Блох отмечает, что Гудини отнюдь не являлся отточенным оратором, и все его сценические диалоги заучивались наизусть.

*** Эта и следующая цитата из перевода «Эксмо», 2010 г.

**** Настоящее имя Гудини. Помнится, с большим интересом узнал о биографии фокусника в найденной в глубинах шкафа книге Вадимова А. А и Триваса М. А. «От магов древности до иллюзионистов наших дней»...

Итого: присоединяюсь к мнениям (в т.ч. и самого Гарри Гудини), что рассказ должен входить в число лучших у Лавкрафта (в пятёрку — точно).

«Всегда приятно читать заметки о старых друзьях. Несмотря на то, что с Фрэнком Лонгом я встречался всего несколько раз, с Г.Ф.Лавкрафтом знаком только по переписке, а Шерлока Холмса и вовсе не видел уже много лет; всё равно, безусловно — они мои друзья...» /Роберт Альберт Блох, из послесловия к «Pulptime «, 1984/.

Да уж, шанс узнать, как мистер Холмс лазает по лабиринтам туннелей вдоль убогой набережной Ред Хука, пропитанной затхлым рыбным запахом, продираясь к цели среди сирийских, европейских и негритянских беженцев, выпадает не часто...

По всей видимости, чем ближе подходило дело к 80-90-м годам прошлого века *, тем чаще многочисленные стилисты и продолжатели начали сшибать лбами бедолагу Холмса с различными знаменитостями, жившими примерно в его время. В «Pulptime» семидесятилетнего Холмса ** попутным ветром заносит в Америку, где он должен выкрасть секретные британские документы у голландского выходца, бутлегера и контрабандиста Яна Мартенса, засевшего (разумеется, где же ещё!) — в Ред Хуке (на дворе апрель 1925-го года). Ну а кто может оказать ему первейшую помощь? Кто лучше всех разбирается в зловонной атмосфере этой разношерстой клоаки? Конечно, писатель Г.Ф. Лавкрафт. А в роли «Уотсона»-рассказчика выступит другой писатель -Фрэнк Белнап Лонг (самый молодой из образовавшейся троицы)...

Видно навязчивое стремление автора при любом удобном и неудобном случае покозырять биографическими сведениями о своих героях (конечно, в особенности о Лавкрафте), типа вставки про заседания Калемского клуба. Это закономерно, поскольку Кэннон в первую очередь публицист-эссеист, и уже во вторую --автор художественной прозы.

«Как нам повезло, мой дорогой Лавкрафт, что мы с вами примерно равного сложения», сказал Холмс, роясь в сундуке..». Ну, на самом деле, с точки зрения детектива -рассказ никакой. Как можно поверить, что столь блестящие умы, как Лавкрафт и Холмс разрабатывают совершенно примитивный план -сначала проникнуть в дом к Мартенсу, а потом, если не выйдет, то к его подруге-медиуму и тайком забрать необходимые документы. Что это за документы, и для чего они так нужны Холмсу, что он готов рисковать за них жизнью *** -сюжет не раскрывает данного обстоятельства. Наконец, откуда у них такая уверенность, что искомые письма где-то рядом с голландцем, а не, к примеру, в закрытой банковской ячейке или в руках его неизвестного приспешника? Либо уже не отправлены куда-нибудь на сторону?...Сам Лавкрафт показан вполне компанейским парнем (и это даже странно...), хотя и брезгливым, а деликатный Лонг Belknapius, пожалуй, справляется с ролью рассказчика. Наконец, появляющийся детектив Томас Ф.Махони -это, конечно, памятный персонаж из оригинальной истории Лавкрафта (если слегка фамилию поменять).

Наконец, ещё одно приметное камео (правда, критически осмысленное Блохом в послесловии к роману). Дом 278 по западной 113-й улице. «Невысокий широкоплечий мужчина с поседевшиии волосами и головой, слово переставленной с плеч римского военачальника, пожал нам руки по очереди. Железной хваткой, надо сказать, пожал...». Да, введение легендарного фокусника и обладателя обширной оккультной библиотеки Гарри Гудини выглядит искусственно, но... а) с Лавкрафтом он и правда общался; б) в тексте пойдет речь о спиритизме, ярым разоблачителем которого он являлся.

* Попутно я вспомнил о некотором совпадении. В том же 1984-м (год выхода настоящего произведения) Содзи Симада также выпустил книгу о Холмсе. В его книге «Сосэки и Лондонская Мумия» великий детектив объединяется с реально существовавшим писателем с родины автора (Нацумэ Сосэки, из Японии, соответственно) в борьбе за общее дело. То же самое происходит и здесь -американец Кэннон сводит Холмса со своим земляком (и тоже известным писателем) Говардом Лавкрафтом.

** Я как то скептически отношусь к вольным стилизациям, где продолжатели используют культового персонажа в возрасте, в котором он не проявлялся у оригинального автора. Так и здесь, Кэннону не удается показать разницу -в чем же, собственно, старый Холмс будет отличаться от себя самого молодого. Да ни чем. Его Холмс все такой же сноровистый любитель переодеваний как и в конце XIX века, и лёгких импровизации...Зато узнали, по мнению здешнего Холмса, что «Крысы в стенах» — лучший рассказ о сверхъестественном со времён По. А вот Гудини чуть позже назовет лучшей вещью Лавкрафта «Узника фараонов» (и это естественно, если знать историю рассказа).

*** Холмса как следует нахлобучивают местные хулиганы, что вызовет у Лавкрафта поток брани и негодования («азиатские отбросы»).

Итого: можно повторить ещё неожиданно прозвучавшую в книге цитату шахматиста Капабланки (ну да, до матча с Алёхиным оставалось целых два года..): «хорошему игроку везёт всегда «. Этот принцип Кэннон и перенес на бумагу. Хотя выдернуть престарелого Холмса из Европы -решение вряд ли оптимальное, но немеркнущая популярность дело такое. К тому же показалось, что как писатель Кэннон многое упустил в этой книге. Почему было бы не побаловать читателей и не придумать небольшое пари-состязание между Холмсом и Гудини (раз уж они встретились)? Лавкрафт связывает им руки, после чего ждём, кто быстрее освободится... Вообщем, тоже уже далеко не молодой в 84-м году Блох был прав -это в первую очередь встреча с друзьями, а все остальное -вторично.

«Всё таинственное признается нами за невозможное только потому, что оно для нас непостижимо». /Мистер Бартельсъ, иностранец- «человек, много путешествовавший»/.

Рассказ графа Апраксина «Страшный призракъ», снабженный курсивной припиской «автор смеет уверить, что такой случай был», это мистическая история от писателя, работавшего в основном по другим направлениям.

Петербург, улицы Литейной части *, уютная квартира Афанасия Сергеевича Подбельского. Компания из шести человек. Вечерний разговор намечается о таинственных видениях «по историческим преданиям» — о посещении духами дворцов и замков, принадлежащих прусской королевской династии. Но здесь кроется интересный момент, когда автор отнимает инициативу от того персонажа, в котором видится ведущая роль, к другому. Дело в том, что с самого начала он выделяет одного человека — странного гостя, одетого в черное, мистера Бартельса («...когда я вошел и нас с ним познакомили, он привстал, глубоко наклонился, склоняя как-то особенно низко все туловище вперед, не улыбнулся, не издал ни единого звука, не выказал поползновения пожать мне руку...») и, разумеется, именно от него все ждут какой-то мрачной истории, но он...(«... потер только своими одну о другую, и снова углубился в кресло»)... Вообщем, вместо демонического гостя рассказ берет на себя другой человек. И вот тут тоже интересно. То, что он рассказывает (история одиночества и неудачной любовной связи с некой выживающей из ума барышней Эрнестиной), казалось бы, мало соответствует вступлению. Словно мелодрама какая-то. Где же призраки? Но, как выяснится, впереди нас ждет явление спирита самым неожиданным образом...

Рассказ написан бодрым художественным языком. Фразы автор строит хорошо, речь богатая (не в плане неизвестных слов — а в смысле их использования и разнообразия). «Вышел я из клуба «Cercle de la presse» с солидным выигрышем в кармане: мне удалось сорвать в бакарра банк на двадцать с чем-то тысяч франков... За ужином я дурачился, сыпал анекдотами и кончил тем, что выпив на свою долю три бутылки шампанского, испытал то крайнее возбуждение, которому мы подвергаемся после безумной, азартной игры...». Единственное, не совсем понятно, что же хотел сказать граф Апраксин. Подвести к какому-то выводу или просто постращать на потребу охочей до развлечений публики.

* Литейная часть — городские кварталы, окружавшие Литейный проспект и ограниченные Невой с севера, Фонтанкой с запада. Следуя традициям бульварных классиков, Апраксин предусмотрительно предпочитает указать такое вот размытое местоположение, чем назвать точную улицу, где собралась славная компания.

Итого/рекомендации: вполне сгодится в антологию дореволюционного петербургского хоррора (если бы такая появилась когда-нибудь). А любителям старинных словечек придется напрячься и вспомнить что означает «табль-о-дотъ».

Рассказ вошел в сборник с говорящим названием «Time Travelers» (1998), снабженный предисловием маститого редактора Питера Хайнинга. А имя человека, благодаря которому составитель взялся за эту работу — Стивен Хокинг — в октябре 1995-го года признавший, что мнение, которого он придерживался в течение многих лет — о невозможности путешествий во времени — в конце концов, может являться ошибочным...

Также в небольшом вступлении У. Нолан сообщает, что «О Времени и Кэти Бенедикт» — одно из его любимых произведений, и, возможно, единственная история романтического плана (героиня Катя найдет свою любовь сразу в двух мирах — вот как бывает ...). И правда, никаких зазубренных моментов или ужасных эпизодов здесь нет (ну разве что можно счесть оным кошмаром постельное признание одного из катиных современных ухажеров, раскрывающее его истинные половые предпочтения)...

А так, рассказ действительно хороший, добрый, разве что слегка простоватый, и в качестве реального фона (1902-го года) на сцене появляются исторические персонажи — Генри Форд и два гонщика — Том Купер и Барни Олдфилд из команды Ford 999 Race Car (прямо «зверь-машина» — пятьдесят миль в час выдаёт!...).

С точки зрения идейности перемещения во времени (с озера Сент-Клер в 1982-м году — на то же место восемьюдесятью годами ранее), умненькая Катя в рассказе Нолана вполне способна влиять на ход местной истории (т.е. она совершит один памятный жест, и потом вспомнит подшивки газет из своего времени, сообразив, что к чему...). Выходит, не исполнено условие, о котором Хайнинг предупреждал в общем предисловии к сборнику: природа не должна позволить путешественнику во времени появиться рядом с тем местом, которое он покинул. Здесь-то как раз достигнут прямо противоположный эффект.

Итого: не могу сказать, что шибко захватывающе (особенно если по давней привычке ждешь какого-нибудь финального выверта...), но всё равно интересно.

«Лучше воскресить к вечной жизни одну мертвую душу, чем дать жизнь тысяче мертвых тел». /Сказано Саидом Мохаммедом Хосайном. Год неизвестен. Повторено леди Бёртон в 1893-м в качестве одного из любимых изречений её покойного супруга, капитана Ричарда Френсиса Бёртона./

Ну что ж, думаю, на сайте по фантастике нет необходимости сообщать, героем какой книжной серии и чьего авторства стал Ричард Бертон. Возможно, ошибаюсь, но за без малого полтора века на русском языке не вышло ни одной биографической книги об этом путешественнике и писателе *. И я уж скромно умолчу о собственных сочинениях мистера Бертона, коих у него около восьми десятков. Меня же со времён знакомства с «Риверворлдом» волновал вопрос -почему Ф.И. Фармер из всех людей, когда либо живших на Земле, выбрал главным героем «Речного мира» именно его, Бартона. Не Колумба, не Магеллана, не Галилея, не Коперника, ни кого-то другого и т .д. вариантов сколь угодно много. Да, уж молчу о тех личностях, что жили две тысячи и более лет назад...

И вот ещё одна цитата из книги леди Бёртон, после чего (если связать ее с первой, мной приведенной), наверное, отчасти станет понятным выбор этой кандидатуры Фармером для своей саги: «Доктор Ливингстон, несомненно, открыл истоки, и ему должно принадлежать первое место, но никто не вправе оспаривать тот факт, что капитан Бёртон являлся тем, кто вскрыл устрицу, чтобы другие смогли добраться до жемчужины...». Вот оно, два ключевых момента — бессмертие и поиски... поиски истоков большой Реки. Теперь всё видно как на ладони.... Единственное, добавлю, в книгах Ф.И.Фармера (ну уж насколько я их помню -уже много воды утекло с тех пор, как прочел весь цикл подряд, не прерываясь ни на что другое...) Бёртон изображен весьма приземлённым существом, в основном действующим на первичных инстинктах с сохранением лидерских качеств. Не припомню чтоб он где-то в «Мире Реки» проявлял глубины красноречия (а ведь его настоящие дневники написаны очень богатым, образным языком), ну да ладно...

Конечно, полностью вникнуть во все нюансы настоящего сочинения «The Life of Captain Sir Richard F. Burton» вряд ли возможно без наличия полноценного переводного издания с обширной редактурой и комплексом примечаний, но сильно сомневаюсь, что оно у нас появится — ни в ближайшие десять лет, ни в сто. Поэтому коснусь хотя бы кратко из того, что привлекло внимание в первом томе... Вдова Бёртона поступила не вполне корректно. На обложку книги ей следовало вписать свое имя только после запятой -пропустив на первое место законного супруга. Дело в том, что процентов восемьдесят содержания -это и есть записки самого Ричарда Бёртона. Могу предположить, что редактура вдовы касалась, в основном, лишь в вырезании каких-либо недостойных (на ее взгляд) или слишком откровенных вещей из путевых заметок, вроде похождений будущего супруга с бронзовыми туземками, обнаженными по пояс (или может даже более, чем по пояс...). А так, что сказать, какая-то феноменальная насыщенность и плотность каждого часа, проведенного этим человеком на Земле. Богатая родословная -родственники его знали Наполеона; уверяет он и о дальнем родстве с Бурбонами... И ещё, вот словесное описание этого страшного человека, оставленное г-жой Изабель на страницах книги: «... самой примечательной деталью его внешности являлись два больших черных, немигающих глаза с длинными ресницами, которые пронзали вас насквозь. У него было свирепое, гордое, меланхоличное выражение лица, а когда он улыбался, то улыбался так, словно это причиняло ему боль, и смотрел на всё с нетерпеливым презрением. Одевался он всегда в чёрное лохматое пальто, а в руках у него постоянно была короткая толстая палка, словно он находился на страже...».

Про знание языков — известный биографический факт. Не будучи в пути он постоянно загружал голову языками, написанием книг и переводами. За два месяца Бёртон мог выучить почти любой язык. Сначала -основы грамматики и триста слов, выученных за неделю. Затем он мог уже читать на этом языке Евангелие, автоматически воспринимая и запоминая незнакомые слова. Правда, там же сказано, что языками хиндостани и гуджарати он занимался по двенадцать часов в день...

В апреле 1853-го года Бертон становится «Мирзой Абдуллой эль Бушири» и покидает Саутгемптон на судне «Бенгал», совершив паломничество в Мекку **. Здесь Изабель ограничивается лишь скудным синопсисом...

Тридцать шесть часов без воды в сомалийской пустыне. Кто бы мог подумать, что спасение путешественнику принесет... катта, песчаная куропатка. Бертон знал, что она носит воду в клюве птенцам, а значит — вода где-то поблизости. «С тех пор я больше никогда не стрелял в куропаток «... 1855-й год. Наверное, один из самых эпичных эпизодов. Вчетвером против трехсот пятидесяти бедави. Строян мертв, а Бертону пронзили обе щеки насквозь — маленьким копьём. Джону Хеннингу Спику *** пришлось ещё хуже. Одиннадцать колющих ран. С ним всё происходило прямо как в кино — лежа на спине Спик перехватывает рукой самый опасный, смертельный удар копья, направленный в грудь. Как Спик удрал-уму непостижимо. Но через месяц этот здоровяк уже полностью оправился. А Бертона полихорадило примерно столько же, после чего он отправился добровольцем в Крым -«поправить здоровье». «... Если рассматривать внешние дела, эта катастрофическая ошибка навсегда лишила нас привязанности России, нашего старейшего и часто единственного друга среди стран континентальной Европы...».

Наконец, в октябре 1856-го года Бертон вновь оставляет супругу в одиночестве и отправляется открывать Танганьику всё с тем же Спиком. Слово полуослепшему капитану Ричарду: «...ничто не могло быть более живописным, чем тот первый вид на озеро Танганьика, расположенное в лоне гор, словно греясь в лучах великолепного тропического солнца. ..». Следом поддакивает его верная супруга: «...если бы у Ричарда Бертона были деньги мистера Стэнли, эскорт, роскошь и белые влиятельные товарищи, то уже тогда на всей карте африканского континента не осталось бы ни одного не заполненного белого пятна...»

Открытие озера Виктория приписали Спику, но существует альтернативное мнение, что открытие было совершено по расчетам и теориям Бертона -он направил товарища на поиски, валяясь больным в африканском лазарете. Но Спик решил вдруг стать хозяином своего озера...

Только под конец тома жена путешественника начинает писать что-то самостоятельное. Тут и сеансы гипноза, которым подвергал ее Дик, и жизнь в Бразилии, где они ели полуторадюймовых черных муравьев (девушка говорит, на вкус особенно хороши были их кисловатые тельца...), и прочие заметки.

* Трудночитаемый опус «Собиратель миров» выходца из Болгарии Ильи Троянова не в счёт. Несколько лет назад пробовал читать, но так и не смог продраться сквозь его страницы.

** Почти не сомневаюсь, что известный и популярный среди старшего поколения немецкий писатель Карл Май взял сюжет для своего Восточного цикла о Кара-бен-Немси, содрав эпизод о европейце, проникнувшем в Мекку, именно из книги Бартона (у которого есть отдельное сочинение по данному путешествию). На тот момент этого больше не смог сделать никто...

*** Знаю, что есть американский фильм 90-х годов «Лунные горы» о Бертоне и Спике. Смотреть такое никак не хочется (из-за аннотации в первую очередь). А вот найти книгу -биографию Спика -вот это было бы интересно.

Итого: осталось разобраться, кому Бёртон передал после смерти эстафету самого безумного путешественника. К кому отлетела его душа? К Уильяму Сибруку, конечно (действительно, странно если б я предположил кого-то другого..). Но их обоюдный интерес к религиям, Востоку, многочисленным испытаниям души и тела, а также общие скандальные факты в личных биографиях наталкивают на эту мысль. Вот ещё одна цитата Бертона: «Самый радостный момент в жизни человека — это путь в далекое путешествие к неизвестным землям. Сбросив одним усилием оковы привычек, свинцовый груз рутины, тягость забот и рабство цивилизации, человек вновь чувствует себя счастливым...». Хотя, предполагаю, даже у Сибрука (писавшего нечто подобное, и глубже проникшего в тему потусторонних миров...) кишка была бы тонка полностью повторить бертоновские маршруты. Правда, в защиту Вилли скажу, что и время тогда уже наступило другое, поэтому, кто знает.... Любое подобное сравнение вряд ли будет справедливо. Вообщем, пока без оценки — поскольку на этом я не прощаюсь с неоднозначным капитаном Бертоном — впереди (но, правда, не скоро) ещё том Второй.

«Иван Иваныч был поражен: перед ним стояла молодая и красивая женщина, насмешливо и сострадательно улыбаясь. Она повернулась и пошла в следующее купэ...».

Рассказ опубликован Эвальдом под псевдонимом «Арлекинъ», и примечателен он тем, что здесь состоится перформанс знаменитой авантюристки Золотой Ручки. Сыщика Путилина нет, а значит, то будет не последняя её поездка по железной дороге... Вечерний поезд отходит из Варшавы в Петербург *. Уставший Иван Иванович просит выделить ему отдельное «купэ», где и сталкивается с обаятельной, но чересчур подвижной дамочкой, у которой с собой какие-то флакончики, чемоданчики, и даже...что-то похожее на маленький револьвер. Неужель та самая разбойница? Вообщем, становится ясно, какой же трус этот господин Иван Иваныч..

Несмотря на малый формат, современный читатель встретит немало позабытых или незнакомых словечек: «обер-кондуктор», «дебаркадер», «пепермент»...Или же не совсем поймет реплики насчёт «Муромского леса»...

* Видимо, маршрут выбран неспроста. Эвальд жил в Гатчине, где и по сей день существует железнодорожная станция «Гатчина-Варшавская». Правда, сейчас там толпятся в основном дачники с набитыми сумками и тележками, торопящиеся побыстрее забраться в электричку...

Итого: довольно-таки забавная и легко читаемая история с, увы, уже не актуальным подзаголовком — «из недавнего прошлого». Ну а Золотая Ручка здесь никак не тянет на разбойницу -скорее всего девушке просто скучно было...

Господин Монтепен приглашает: «величественный «Особняк Дьявола» ждёт Вас». Только случайному путнику следует помнить одну важную вещь -редко кому из гостей удаётся живым и невредимым покинуть роскошные, изысканные покои этого заведения после общения с леди Гилфорт...

«Маркиз» * де Монтепен -один из самых загадочных европейских беллетристов второй половины XIX века. Библиографические данные о нем собираются знатоками по крупицам, а доступной официальной информации о жизни писателя, прямо скажем, немного. В русской дореволюционной периодике его произведения занимают видное место, и, как я знаю, опытные коллекционеры и по сей день вылавливают ранее неизвестные труднодоступные творения Ксавье де Монтепена из газетных публикаций. Однако, и в этом ряду роман «La Syrene» стоит особняком. На сайте Российской национальной библиотеки экземпляр романа 1875-го года (заслуживший в переводе название «Адская женщина») числится утерянным, что автоматически переводит его в ранг раритета из раритетов. Тем не менее, данный роман один из бриллиантов в монтепеновской коллекции. Некоторая, будто преднамеренно допущенная, небрежность в фактологии и почти «джазовые» сыроватые импровизации в повествовании, которые сменяются драматическими сценами, чередуясь с выверенными эпизодами, где чувствуется рука не по годам опытного мастера (роман считается ранним в творчестве автора). И это несмотря на то, что роман написан почти сто семьдесят лет назад! А кому нужны чересчур вышколенные и целомудренные, нравоучительные книги — будьте любезны, к другим авторам...Знаю, что есть небольшая (но стойкая и терпеливая) группа поклонников творчества Монтепена и на Фантлабе. Что ж, это похвально, особенно ежели учитывать разницу во времени (пусть незначительную для вечности, но большую для общей истории...) и отделяющую всех нас от тех далёких лет...

Однако, необходимо вернуться к настоящему роману, которому первые российские издатели преподнесли подзаголовок «Последнее блестящее дело известного сыщика Андре Лекока». Простодушная хитрость отечественных издателей-первопроходцев не должна вводить в заблуждение -роман Монтепена написан за десять лет до появления одноименного персонажа книг Габорио. Только вот, Андре Лекок из настоящего романа не имеет никакого отношения к габориевскому Лекоку. Это секретный агент полиции**, некогда избежавший казни и пожизненной каторги за убийство, и ныне успешно работающий под началом генерал-лейтенанта де ла Рейни (историческая личность, между прочим).

167...й год.*** Времена царствования Людовика Великого ****. С ним рядом фаворитка — госпожа де Монтеспан....И отмечу такую вещь -в отличие от многих других романов автора, где часто примерно угадывается основная линия, в «Адской женщине» совсем не очевидно, как будут развиваться события...Трактир «Крестный Лебедь» . Молодая дама (англичанка, вестимо...) снимает апартаменты из двенадцати (!) комнат, заселяясь туда со старухой-камеристкой. Кто такая? Откуда столько наличных ливров? Что за надменная красотка? И, наконец, почему, закрыв засовы, девушка упивается вусмерть, отхлебывая прямо из горла от каждой из дюжины лучших бутылок, отобранных трактирщиком. И при том, встаёт на следующий день утром, выглядя ещё краше и соблазнительнее, будто и не было никаких вакханалий... Хитрый Монтепен ничего не спешит говорить читателям ни о прошлом красавицы, ни о том, какие легкомысленные мотивы, или, может быть, недобрые помыслы, ей движут...

Кстати, попутно отмечу мистический элемент в книге, позволяющий отнести часть сюжетной линии к фантастике. Поместье маркиза де Карнака, к которому много лет по пятницам приезжал человек в черном, и, по слухам, водившего дела с Сатаной в загадочной комнате со стеклянным куполом. Для чего нам столь подробно излагается биография Карнака (наполненная, опять же, мистическими подробностями) — тот ещё вопрос, относящийся к характеру авторских приемов. Могу лишь подтвердить, что «история в истории» получилась никак не хуже среднестатистических опусов авторов старинного хоррора. Попутно замечу, что «маркиз» применил в повествовании загадку «запертой комнаты» -объяснение которой будет преподнесено на самых последних страницах.**** Как же так, колдун исчезает бесследно, закрывшись в комнате, где кроме него никого не было. Учитывая различные алхимические опыты в серной кислоте, наверное, можно предположить какие-либо способы (не считая, собственно, магического варианта решения..) самоуничтожения, однако, не буду сообщать, что же в итоге придумал господин Монтепен ...

Также добавлю имеющуюся в романе тонкую аллюзию на книгу «Граф Монте-Кристо». Одна из глав называется «Отец и сын». Точно такая же глава имеется и в шедевре А.Дюма. Кто-то может возразить, что название оное не самое заковыристое, и ничего в нем особенного нет, могло и так просто совпасть. Отнюдь. Есть нюанс -в предисловии Монтепен ссылается на «Графа Монте-Кристо», ставя собственную книгу как пример произведения, аналогично родившегося из полицейских архивов. Вот поэтому я думаю, что вышеуказанное совпадение может быть и неспроста...

Лучшей частью книги я считаю духовный эпизод, в ходе которого Андре Лекок принимает знак свыше (наверное, можно и так сказать...), получая нить для поимки бандитского сообщества- охотников за молодыми людьми с преступными целями. Так вот, эпизод этот автором обыгран очень тонко (имеется ввиду библейский фрагмент об Аврааме, которому Господь велит принести «во всесожжение» -отдать в жертву собственного сына)... Вообщем, возможно, одним этим чувствительным моментом Монтепен перевешивает все ранее допущенные в повествовании неточности и небрежности. Сильный ход, что тут скажешь....

* Вспомнилось, что как-то раз на форуме, во время редкого обсуждения творчества Ксавье де Монтепена, один из пользователей приписал наличие мнимого титула «маркиз» самоуправству издателей 90-х, дескать, по аналогии с модным тогда у нас маркизом де Садом. Но это не так. «Маркизом» писателя назвали составители словаря «Брокгаузъ и Ефронъ», произошло это ещё аж в конце XIX века.

** Между прочим, непревзойденный мастер маскировки -у здешнего Лекока целая костюмерная была отведена под одежды. А вы говорите про каких-то Холмса, Пинкертона, использующих всего по два-три образа...

*** К слову, абсолютно непонятно, для чего Монтепен шифрует точную дату. В самом романе он неоднократно «попалился» на временных расхождениях, поэтому данная мера предосторожности кажется излишней, и выглядит данью старомодным традициям.

**** Удивительным образом в романе появится и «Месье» -брат короля Филип Орлеанский («столь несправедливый к женщинам»), но ещё большую роль сыграет его близкий друг, шевалье де Лоррен (в литературных текстах этого шаловливого господина можно встретить на страницах книги «Виконт де Бражелон» А.Дюма). По версии автора, несмотря на тесную дружбу с Месье, де Лоррен и по девочкам был совсем не дурак -способен был приударить, да ещё как приударить, особенно ежели избранная особа окажется не из простых доморощенных барышень...

**** Учитывая год написания, данный случай можно считать одной из ранних (и малоизвестных) загадок, связанных с закрытыми изнутри комнатами. Ведь каменотесы целых три часа взламывали эту самую дверь....

Подводя итог. Более всего отмечу своеобычный способ компоновки произведения и мягкую (несмотря на время создания произведения) подачу материала. Автор не ведёт слишком долго текст по одному персонажу, и не позволяет привыкать к кому-то одному из героев. Сначала появляется одна фигура, потом вторая, потом, третья, и ... между ними мистический нырок в прошлое... Как «апперкот» смотрится и неожиданный замес с особами «голубых» кровей (правда, автор умывает руки, заявляя, что в тот момент превращается в «переписчика» хроники) и философичный финал. Про хождение по грани -подробное описание женских возлияний (оные оргии и сейчас-то не приветствуются, а уж тогда и вовсе являлись вопиющим порывом...) вкупе с прочими бесчинствами я уже отчасти сообщил выше.

Наверное, приключенческая беллетристика такой и должна быть — дерзкой, стремительной, слегка грубоватой, грязноватой и... непременно таящей в себе ностальгические черты ушедшей эпохи.

В рассказе есть любопытный эпизод, когда заблудший путешественник (Джонатан Харкер, надо полагать), подходит к склепу с надписями на немецком и русском языках. Далее процитирую имеющийся под рукой источник (Книжный клуб «Клуб семейного досуга», 2008 г):«Отойдя чуть назад, я прочитал надпись, сделанную большими русскими буквами: «Смерть ходит быстро». (В оригинале Стокера звучит как “On going to the back I saw, graven in great Russian letters: “The dead travel fast.”)

Текст первоисточника, откуда эта немецкая цитата «Denn die todten reiten schnell « (поэма «Ленора» Готфрида Бюргера), появился в России в переводе В.А. Жуковского в 1831-м году. Так вот, Брэм Стокер явно схалтурил — вместо настоящей кириллицы подставил привычные ему английские буквы. Возможно, не успел (рассказ вышел после его смерти). А вдова Флоренс, видно, не стала ничего править. Если бы у них была книга с переводом Василия Андреевича, они бы нашли, как написать цитату по-русски.

У Жуковского эта фраза звучит так: «Гладка дорога мертвецам!»

P.S.дописано 23.07.22.

Оказывается, невзначай, своим путём, я практически повторил примечание к изданию «Ладомира» 2020-го года, где они, не мудрствуя лукаво, прямо так и вставили в использованный перевод Красавченко вышеуказанную строчку Жуковского. Но, на мой взгляд , это ошибочное решение. Смысл в том, что этой строчки там как раз и нет (что я и подчеркнул). У автора надпись сделана по-английски, и ее стоило перевести как есть -«Мертвые путешествуют быстро» (заметим разницу с переводом «Клуба семейного досуга», где можно решить, будто речь идёт о какой то падучей болезни...), поскольку эта фраза отражает вольную, англоязычную трактовку оригинала Бюргера от самого Абрахама Стокера. Ну и если уж совсем дотошно подходить к вопросу -по тексту гробница 1801-го года, когда перевод Жуковского ещё не существовал (но, конечно, уже существовал в год написания романа). Зато я согласен с автором примечания, что русские буквы — это скорее всего стремление приблизить повествование к славянским поверьям, именно так я вчера и подумал, перечитывая этот замечательный рассказ. С другой стороны, причем тогда здесь немецкая поэма?

Возможны только догадки, секрет навсегда останется в могиле, где вот уже более ста десяти лет покоится с миром (на всякий случай, поправлюсь: надеюсь, что покоится...) мистер Абрахам Стокер.

«Далеко в глуши немецких земель Люси в страхе жмётся к груди... Одной ей по силам спасти и разрушить стену — с чистым сердцем, невинной душой, отдаётся она Носферату...» (©) Joe Bouchard -Helen Wheels -Walles 1977, 2022.

Не буду скрывать, к творчеству Бэзила Коппера я отношусь с симпатией, а потому критиковать ни одно из его произведений не намерен, какую бы посредственность он не представил. А пусть, для начала, хотя бы малая часть схожих авторов, «имя которым — легион», научится, пусть отдаленно, писать так же вдумчиво и рассудительно в жанре ужасов, как он... Поясню. У него нет никакой бесючей бытовухи, чрезмерной кровищи или вывороченных кишок. Все делается исключительно на классе и эрудиции, да и в целом он знает об истоках хоррора всё, что только можно знать. К тому же этот старик ещё и отменный стилист по классической детективной прозе. Правда, сотворить собственный шедевр в этом направлении он вряд ли мог, но написать рассказ- сиамский близнец по мотивам Конан Дойла, и не отличимый от его стиля — это запросто.

И, как выяснилось, в данном случае Коппер проявляет ещё и редкое для него чувство юмора. Вот что он пишет в предисловии своего вампирического исследования: «Благодарности./.../и моей жене, столь долго прожившей с вампирами в доме./.../ За Вас. Пусть Ваша кровь свернётся, и пусть Вы получите столько же удовольствия от чтения этой книги, сколько получил я от ее написания».

Польша, XVIII век. Умирает дочь крестьянки Марфы. От рук неизвестного лекаря. Классический сюжетный ход, выводящий на героя повествования... Но когда читаешь строчки этой книги, всплывают старинные верования и легенды, о которых уже мало кто помнит, и имевшие ранее обширное толкование. Это истории о ведьмовских шабашах, духах неупокоенных, ходоках с кладбища и т.д. Между прочим, до 1882-го года в Англии самоубийц хоронили на перекрестке дорог *, вбивая кол в сердце трупа (очевидно, чтобы призрак, выбравшийся из могилы, не знал, в какую сторону ему идти...). Или вот ещё замечательный пример: на крыше дома рассыпали горчичные зерна. Считалось, что вампир остановится, чтобы пересчитать зерна, и рассвет застанет его задолго до того, как он исполнит свою задачу...

В книге отмечается, что Носферату ** — это обозначение вампира, пришедшее в массовую культуру из Восточной Европы. Автор считает, что в природе существует только два вида настоящих кровососущих летучих мышей — Diphylla ecaudata *** и Desmodus rufus, и обе они из Южной Америки; но зато упоминает о неких мотыльках-кровопийцах (необычайно опасных, кстати).

Как обычно, автор показательно анализирует истоки рассматриваемого направления, сообщая, что вампирическая литература стоит на трёх китах -книгах Полидори, Томаса Преста и Брэма Стокера. С лордом Рутвеном Полидори все понятно -романтический ореол эпохи, мнимая связь с Байроном и т д. Интересно, что в начале 1820-х гг с аншлагом шла пьеса, на которой присутствовал молодой Александр Дюма, спустя тридцать лет написавший вместе с Маке собственную пьесу «Вампир». Остается сожалеть, что данному жанру прославленный романист уделил столь мало внимания... А вот следующий автор, Томас Прест, автор «Вампира Варги» менее известен. Коппер вспоминает, как с трудом пытался разыскать его книгу через своего старого друга, редактора Питер Хейнинга, заметившего, что переиздание таких объемных древних книг обойдется непомерно дорого. Самое смешное, на русском языке относительно недавно эта книга выходила -по крайней мере так подсказывает база Фантлаба. Случилось это в начале нулевых, когда книги Преста вышли с чудовищными обложками в одном известном издательстве.

И теперь об Абрахаме Стокере -бонвиване и добропорядочном семьянине одновременно. Коппер считает «Дракулу» «плохо написанным романом», где автору не всегда удавалось «обуздать излишества, слишком распространенные среди викторианских романистов». Звучит спорно, но с тем, как он разобрал этот роман здесь, я абсолютно согласен. Гениальные по выразительности начальные главы, «утомительная до крайности» переписка Люси и Мины, да и в целом «засушливый» дневниковый стиль, а концовку вытягивает только появление Ван Хелсинга. И, кстати, сэр Бэзил обратил внимание на невероятный ход -после своего выступления граф исчезает аж на двести страниц. И это ведь ключевой персонаж...Но все же, вот фраза из рецензии Коппера, которой он себя полностью реабилитировал (с которой я, как давний поклонник романа «Дракула», также полностью согласен): «Чтобы ощутить уникальный вкус этого романа, необходимо принимать отбросы вместе с золотом...».

Коппер перечислил немало других книг, и большинство из них хорошо известны русскоязычным читателям ввиду популярности у нас рассматриваемой темы. Это Ги де Мопассан — «Орля», Ле Фаню «Камилла», Теофиль Готье «Любовь мертвой красавицы», Теодор Старджон «Немного твоей крови».. Кстати, очень высоко он ставит рассказ «Миссис Эмворт» Эдварда Фредерика Бенсона... Два рассказа Огюста Дерлета -«Метель» и «Башня летучей мыши» упомянуты, скорее, «по блату».... Наконец, и у самого Коппера есть вампирический рассказ -«Доктор Портос», написанный для сборника Хейнинга «Люди полуночи» (1968).

В разделе кино автор вновь погружается слишком далеко и черно-бело, но порадовала следующая реплика: «Большинство фильмов студии «Хаммер» сняты с участием первоклассных британских актеров, что даёт им большое преимущество перед американскими аналогами, которые вынуждены довольствоваться обрезками с задних рядов для пополнения актерского состава».

Ну и в последней части автор рассматривает «случаи из жизни», представляя таких ужасных людей, как сержант Бертран, Фриц Хаарман, Жиль Ле Раис и Джон Джордж Хей.

* Интересно, кого же имела ввиду певица Аида Ведищева, пропевшая (к слову, как раз приблизительно в год выхода настоящей книги): «Я буду ждать тебя возле пальм у трех дорог. Знаю я, вернешься ты, как бы ни был путь далёк...». Уж не мертвеца ли ждала (следуя логике сэра Бэзила) из «далёкого пути» девушка?

Также вспомним великолепный рассказ Абрахама Стокера «Гость Дракулы», где извозчик, с которым путешествует Харкер в Вальпургиеву ночь, начинает креститься на перекрестке. Думается, не случайно Коппер начинает книгу именно с этого примера.

** В эпиграф я вынес строчку из одной из своих любимых песен группы «Blue Öyster Cult» (она так и называется «Nosferatu»), пластинка «Spectres» 1977-го года, несколько вольно переложив ее на русский язык. Разумеется, никаких упоминаний об этой песне в книге нет. Почему рассказчик решил, что слово «Носферату» восточнославянских корней, в принципе, понятно. В литературу его ввел в широком смысле всё тот же Стокер, но он, в свою очередь, позаимствовал этимологию этого слова из румынского фольклора.

*** судя по фото в интернете, очень симпатичный зверек (Мохноногий вампир), пишут, он даже позволяет брать себя в руки...

Итого: как ни странно, несмотря на избитость темы, читается с интересом. Вероятно, потому, что автор всесторонне подходит к вопросу, не зацикливаясь на чем-то одном. И, наконец, самое главное -существуют ли вампиры? У автора точного ответа на этот вопрос нет. Зато он мудро переводит стрелки на самого Шекспира, сказавшего, что «есть вещи и поважнее». В любом случае, легенда это или факт, вампиры -сила с которой приходится считаться. Технически вампиры не отбрасывают тени, но тень графа из далёких Карпатских гор Трансильвании до сих пор с нами....Получилась добротная документалистика. А добавил бы ты, сэр Бэзил, собственных неспешных художественных зарисовок-микрорассказов (как сделал это позднее в схожей книге о ликантропии), было бы совсем хорошо.

«Я вспоминаю, тебя вспоминаю, та pадость шальная взошла как заpя...» (©)

Да, внезапно снова пожаловал астроном Арчи Рой, и вроде бы это вторая его художественная книга — «Сон под занавесом». / А ведь, действительно, явно не от бедности он начал писать все эти ужасы.../ В конце книги приводятся цитаты комментаторов. Питер Филипс сравнил Роя с Бакеном *, а Эдмунд Криспин обозначил роман как «смесь криминала, научной фантастики и ***психологии»... Но, наверное, лучше всего роман описывает следующая известная из классики строчка: «мир становится сном, а сон -миром». Ну и синдром ложной памяти используется здесь с большим подвохом -с намеком на солипсизм...

Действие происходит в выдуманном городке Порт-Мин шотландского полуострова Малл-оф-Кинтайр (Mull of Kintyre **). Алан Рэмзи просыпается в неврологической больнице. Известно, что он как-то связан с космосом через университет в Глазго, сотрудничающий с NASA. У Рэмзи ретроградная амнезия после автомобильной авари -случай половинчатый («что-то помню, что-то не помню...), и, честно говоря, раздражающий. Мне нравится, когда пациент вообще ни хрена о прошлом не помнит -ведь так загадочней... Но сразу становится ясно, что так задумано неспроста, ибо тут и важно было, чтобы часть воспоминаний сохранилась. Гипноз с методом электроиндукции, пентатол натрия, L.S.D, ещё какие-то препараты -и вот вам ложная память готова. Вершина сфабрикованных воспоминаний, это, пожалуй, когда Рэмзи видит в зеркале не себя, родного, а своего школьного друга, Кэмпбелла. Вообщем, становится не очевидным, кто есть этот больной пациент на самом деле -Рэмзи или Кэмпбелл, и что в его памяти происходило наяву, а что ему привиделось (в т.ч. девушка из клиники с волнистыми волосами, к которой он начал близко подбираться -вот живёт она в реальности или нет ?....).

Рой вставил в книгу спиритический сеанс в Borgadel House ***(вроде не розыгрыш, всё по-настоящему там было..) и даже слегка свернул на профильную для себя тему, описывая скрытую станцию с установкой Wild BC-4 и камерой Хьюитта для фотографирования спутников, а также сорокапятифутовую радиотарелку. Я то думал, что в этот момент он развернётся по полной, но оказалось, то был лишь эпизод...

* Или всё-таки с «Бьюкеном « -как было у славного малотиражного издательства?

** В голове все крутилось, откуда мне знакомо название этого шотландского мыса. Наконец, вспомнил, что есть песня Пола Маккартни с альбома «London Town» (1978) с аналогичным названием. Причина столь трудного вспоминания проста — данную пластинку я знаю, но мне всегда нравилась на ней только одна-единственная вещь — «Deliver Your Children» (та самая, которую богатый битл милостиво разрешил спеть Денни Лейну, собственно, и написавшему большую часть этой песни), остальное -как-то в тени...

*** Один из гостей рассказывает о церемониях , якобы похожих на обряды вуду Гаити. Здесь, скорее всего, следует намек на рассказы старины Сибрука (хотя он в тексте и не называется): «говорят, в отдаленных частях страны можно увидеть этих существ, работающих на полях, полуживых, полумертвых...». Но, по существу, главный герой здесь тоже «зомбируется», хотя и другим, отличным способом.

Что же в итоге. Очень показательный продукт для конца 60-х («Lucy in the Sky with Diamonds», как говорится...) Книга получилась специфичной (особенно непонятно поначалу, для чего громоздятся один за другим плохо связанные тягучие эпизоды...), и для чего введено так много поверхностно прописанных персонажей. Но всё же определенная концепция здесь присутствует (и не самая простая для литературного воплощения, надо отметить).

«Утром улицы умыты синим ветром, мы шагаем по бульварам и проспектам, утром каждого зовёт – институт или завод. Ждёт нас день больших забот...» (©)

Да, в этот раз неуёмный Моримура решил разобраться в промышленности, посмотреть, так сказать, чем дышит производство родной страны, и все ли там хорошо. Как оказалось, не очень — забот хватает....

1965-й год. Два друга, альпинисты-любители, Докия и Амемура штурмуют горные массивы Северных Альп /своих Альп.../. Один устроился в частном платном университете, второй поначалу трудился на кафедре атомной энергии факультета естественных наук, а позже поступил в лабораторию ЦНИИ, специализируясь на базовых экспериментах по обогащению урана... Провидению было угодно, чтоб два этих товарища явились спасателями одной девушки из богатого семейства. Фуюко застряла на горе с напарником -сводным братом. Её спасти удалось, его -нет. Рютаро Натори, член влиятельной правящей партии, устроил ужин для обоих молодцов, благодаря за спасение дочери. Встреча проходит результативно — в одном из них, у которого связи с бизнесом, он усмотрел перспективного зятя для Фуюко. А раз отец решил -значит свадьба не за горами... Циничные образы, во главу угла ставится материальное благополучие. Жизни не самых близких людей -вторичный вопрос.

«Губы жаркие целуют девичье лицо...Но темперамент её южный он не рассчитал...» (©).

И опять девочку не поделили...Напарник также успел проникнуться чувствами к спасённой барышне, но выступить против друга — рискованное предприятие, потому он спешно находит «замену» в лице чистосердечной и скромной сотрудницы института... Тем временем Натори желает прибрать к рукам частный сектор тяжелой химической промышленности в лице компании Shinwa *. Для этого ему необходимо инженерное заключение, которое мог бы написать Амемура — о том, что для строительства реактора наиболее подходящим является участок в Ниигате. Там бы сектор перешёл в руки хозяина территории Shinwa, интересы которой и лоббирует Натори, а далее уже его компания подрядилась бы стать для них основным поставщиком стали. Это и есть верхушка корпоративного айсберга в завязке произведения 腐蝕の構造 (~ «Системная коррозия»). Вот так замес, ай да цепочка...

Вновь в качестве сюжетного хода эксплуатируется авиакатастрофа — пассажирский лайнер YS11A, пролетая над северными Альпами терпит столкновение с самолётом Сил воздушной обороны. Здесь трактуется безумная мысль о том, что человек, взявший билет на рейс заранее, мог быть убит. А после дальнейшей катастрофы, вклинившейся в цепь событий, его могут считать погибшим среди пассажиров.**...Задумка интересная (хотя и книжная, насквозь, беллетристическая), но вся линия с самолётом оставляет ощущение, что Моримура ее придумал только для того, чтобы вновь коснуться темы ненадежных полетов.

Ну и немного о попутно раскрываемой «запертой комнате». Т-образный коридор пятого этажа гранд отеля «Акасака» ***. Как раз на пересечении трёх коридоров слышен выстрел. Падает труп. Слева — тупик. Охранник справа вбегает — никого не замечает. Случайный «гость» с оставшегося, длинного, коридора также не видит убегающего убийцы, который «улетучивается как дым»...Похоже, у автора все силы ушли на описание взаимоотношений между героями, поскольку здесь разгадка уж совсем вялая. Зато автор расскажет, как проходит так называемое «tripple-arriving» — дорогое свидание для обеспеченных любовников...

Остаётся добавить, что роман разделил самую престижную японскую награду -детективной Ассоциации-вместе с «Испарением» писательницы Сизуки Нацуки, благодаря чему у Моримуры появилась хорошая возможность прихватить сноровистую коллегу за талию на церемонии награждения. /А возможно и пригласить ее, пользуясь случаем, на горную прогулку к Фудзияме -отметить победу и продемонстрировать свои навыки в альпинизме и покорении вершин.../.

* Официально речь все же об атомной электростанции. Главный инженер категорически против внедрения своих разработок в военных целях.

** Автор информирует: «Когда пассажир садится в самолёт, количество корешков билетов, собранных на входе, принимается за число пассажиров на борту и сверяется с расчетным количеством. Однако, если пассажир А передаст свой билет пассажиру Б непосредственно перед посадкой, а Б пройдет на борт, не сообщив авиакомпании о смене имени, будет считаться, что А сел на самолёт под своим именем. Если бы никто, кроме А и Б, не знал об этом факте, и если бы А не объявился после аварии, то А мог бы навсегда исчезнуть из мира....»

*** Всех крупных дельцов в книгах Моримуры убивают исключительно в гостиничных номерах (но по-разному). Факт.

Итого: тот случай, когда автор явно работал на объем. Текст легко можно было сократить в два раза. Тем не менее, книга, видимо, насквозь пропитала сердца жюри членов Ассоциации горечью и безысходностью от затронутых вопросов. И ведь, наверное, сбылось многое.

«Не требуется большого воображения, чтобы представить мысли одинокого путника в ледяных пустошах России или Канады; когда он сидит возле скудного костра и слышит вдали яростное рычание волчьей стаи -там, где далёкие звёзды сверкают на холодном, безразличном небе..»

Да, это слова сэра Бэзила Коппера- коллекционера, любителя парусного спорта и автомобильных путешествий, сочинявшего свои мрачные книги преимущественно во Франции...

«Среди темных подворотен где гуляет оборотень...».(©).

В произведении автор рассматривает истоки легенд об оборотнях (в том числе и в географическом аспекте), приводит задокументированные случаи появления «людей-волков» (отдельно выделяя «детей-волков»), замечая, что в целом, оборотень известен гораздо меньше, чем его «брат-изверг « вампир.

Но начинается книга с художественной зарисовки о лесном нападении оборотня на торговца. Старик Коппер обладает способностью так одурманивающе и неспешно вести рассказ («вдоль изрезанных холмов, где ели набрасывают густую снежную мантию, а ветер заставляет безлистные деревья скрестись в полумраке....» и.т.д. и т.п.), что страшная развязка может застать врасплох...

Автор консультировался с доктором Иллисом, благодаря чему на страницах книги всплывает забытая болезнь с необычным названием — «порфирия». Объяснение заболевания подаётся просто и доступно: «порфирия вызывается рецессивным геном, который приводит к тяжёлой светочувствительности, при которой под действием света возникает везикулярная эритема...». И, наконец: «бледная, желтоватая, покрытая экскориациями кожа, может быть объяснена гемолитической анемией, желтухой и пруритом. Эти особенности, наряду с гипертрихозом и пигментацией, хорошо согласуются с описаниями оборотней в старой литературе»...Так вот оно что — «гипертрихоз«! Вот в чем дело было, теперь все встало на свои места...

Историю Каспара Хаузера интересно вспомнить, хотя таких случаев автор отмечает немало.... О книгах. Коппер пишет, что в литературе было не так уж много по-настоящему хороших художественных книг об оборотнях. На первое место он ставит роман Гая Эндора «Парижский оборотень», считая его в литературном смысле сильнее «Дракулы» (в котором «есть подлинные вершины ужасов, но также и образуются целые пустыни скуки...») *.Отмечая бессвязный «джазовый» пролог в современном Париже, больше напоминающем Хэмингуэя, чем готическую новеллу (сходство с известным римским праздником -луперкалии...), и называя Эндора мастером «эллиптического повествования» (как и Гюго до того)...

Вообще, если б кто из микроиздателей задумал составить антологию об оборотнях, и не поленился бы заглянуть в эту книгу, то нашел бы здесь десятки книжных наименований (известных и напрочь забытых), заботливо подобранных стариком Коппером. Оказывается, имеется малоизвестный маргинальный роман на эту тему и у Александра Дюма («Предводитель волков», 1857) о крестьянине, заключившем договор с дьяволом, явившимся пред ним в образе черного волка. А так, из того, что упомянул Коппер, вот лишь малая часть: Джеральд Блисс «The Door of the Unreal» (1905); «Мрачнее, чем вам кажется» (Джек Уильямсон, 1948); « The House of Fear» (Роберт Сервис, 1927); «Белый волк из долины Гарца»(Фредерик Марриет, 1841); «Олалья» (Р.Л. Стивенсон, 1887) /прямо захотелось прочитать -и не слышал про эту повесть.../; «Зловещий поцелуй (Каттнер/Блох, 1937), «Глаза пантеры» (Амброз Бирс, 1897) и т д. При этом из собственного творчества автор в контексте упоминает только один рассказ (его чудесный роман «Дом волка» к тому времени ещё не был написан).

Из кинофильмов по оборотням автор много сообщает про истоки -вроде лент с Лоном Чейни или творения «Хаммера». Но почему-то ни слова не упоминает о таком замечательном актёре, как Пол Нэши, много раз сыгравшего «веревольфа» Вальдемара Данинского. Хотя живя в Европе, по идее, должен был быть знаком с его фильмами.

«Ветер свежеет и колышет верхушки волчьей ягоды на низинах холмов. Начинается новый день, и крепнущий солнечный свет прогоняет страхи ночи...Два ястреба взмывают вверх, и ветер несёт их на сильных крыльях, пока они высматривают добычу на земле»...

* Удивительно слышать такое от писателя, в творчестве которого подобные «пустыни « встречаются сплошь и рядом. Весьма спорное сравнение с шедевром Абрахама Стокера.

Итого: сэр Бэзил провел объёмную работу, собрав вместе немало материала. Остается лишь сожалеть , что при своем таланте к макабрическим историям (которых у него, если по существу разобраться, не так уж и много...), Коппер растратил столько сил и времени на бессмысленные дедуктивные сериалы «Майк Фарадей» и «Солар Понс»...И сколь бы хорошо я не относился к детективам, в данном случае, как говорил Сократ — истина дороже: лучше бы ты, сэр Бэзил, побольше написал про оборотней и вампиров...

«Если я умру и узнаю, что не выжил, то буду весьма удивлён». Профессор Арчи Рой, доктор философии Университета Глазго, член Эдинбургского королевского общества, Королевского астрономического общества и Британского межпланетного общества.

Когда начинаешь читать художественную книгу, написанную маститым ученым — то первая мысль — ну, наверное, в литературном плане будет слабее, чем творения тренированных профессиональных писателей. А с другой стороны — наверняка сюжет будет избавлен от идиотских сцен и глупых поступков героев, требуемых, чтобы ужас продолжался. Да, редакция «Valancourt Books» называет роман Арчи Роя ужасами, что ж, спорить не буду, хотя я бы и не стал так горячиться. Здесь можно подобрать различные определения, ибо герои исповедуют расчетливый и серьезный подход к делу, изучая сверхъестественные явления в старинном шотландском доме. Т.е. на первом плане — интерес практический, а не эмоциональный. Они, действительно, не станут бегать по лестницам с криками (а здесь крови и трупов-то особо нет...); и, к примеру, когда появляется подозрение, что в доме может находиться еще один посторонний человек, сначала тщательно разрабатывают план обыска, запечатав и изолируя все участки, и лишь потом уже переходят к иным теориям... И, как водится в хорошем романе, образуется зловещая тайна, уходящая корнями в конец XIX века — её предстоит раскрыть (если получится)...

Арчи Рой являлся плодовитым ученым, опубликовавшим около 70 научных работ по астрономии. [В СССР в 1981-м выходила его книга «Движение по орбитам». Знали бы тогда советские читатели, с какими названиями у него еще есть книги...]. Работал бы он так и работал на благо науки, пока в конце 50-х с ним не произошел один злосчастный случай: он заблудился в старой университетской библиотеке и блуждал в коридорах, пока его усталый глаз на наткнулся на раздел книг по спиритизму. И так получилось, что с тех пор этот ученый оказался потерян для шотландского астрономического сообщества, ибо он начал активно изучать паранормальные явления. Кроме того, Рой написал шесть художественных книг (в основном — фантастики и ужасов), и «Devil In The Darkness» — последняя из них...

Как заставить людей удержаться в доме с привидениями? Арчи Рой использует всё тот же приём, который до сих пор иногда применяют и авторы герметичных детективов: необходимо создать несносные погодные условия и снежные завалы. Тогда они точно никуда не выберутся, даже если очень захотят. Обрезанные телефонные провода желательны, хотя и не обязательны (как в данном случае)... Молодожены Пол и Кэрол Уилсоны застревают на дороге за Эдинбургом, где-то поблизости от Форт-Уильяма. Из-за непогоды они вынуждены остаться на ночлег в старинном здании под названием Ардврек-Хаус. Дом временно населен, и Уилсонов встречает группа лиц, проводящая в Ардврек-Хаусе некие исследования. Во главе группы состоят директор института парапсихологии и доктор неврологии. Кроме них среди персонала числятся два технических сотрудника, пара военных и миловидная женщина по имени Энн... Из истории: Ардврек-хаус был построен в 1858-м году моряком из Глазго, потом дом несколько раз сдавался, и последним владельцем являлся мистер Артур Говард, дипломат в отставке /интересно, к чему выбрана такая знаковая фамилия.../. В свое время Говард был замешан в дурную историю с отравлением (чем-то напоминающую случай с доктором Криппеном...), но был оправдан...

Ну что ж, можно сказать, что книга автору отчасти удалась — особенно он начинает прогрессировать ближе к концовке, когда уже отчетливо вырисовывается «привет из прошлого» (финальное письмо — это прямо рассказ в стиле Уэллса...), даже жаль что так резко все кончилось. Известный писатель ужасов из штата Мэн развернул бы все это на длинный том с повторяющимися диалогами — здесь же всё компактно (при том и не сказать что уж совсем стремительно). Герои всеми силами пытаются разобраться в странных явлениях (стуки, перемещения вещей, видения и т д.). Сначала непонятно, а зачем, собственно, Рою потребовалась в книге эта застрявшая в дороге парочка молодоженов? Уж явно не для того, чтобы вставить лаконичные описания их постельного времяпрепровождения. [«Она почувствовала холодную руку сквозь тонкую ткань ночной рубашки...»]. Народу-то и так предостаточно. Чего стоит одна девица Энн, которую постоянно вводят в сеанс регрессивного гипноза (в этой теме Рой особенно поднаторел...) — тут вероятность реинкарнации (в тексте ссылка на книгу Яна Стивенсона), ибо она отождествляет себя с другой личностью; или ложных воспоминаний, криптомнезии. Однако, что понравилось, в финале, несмотря на то, что автор остается строго в рамках рассматриваемой темы, объяснение происшедшего подается под другим углом — на первый план выходят совсем другие люди. А те, чьи биографии казались первичными для понимания сюжета, отходят в сторону.

Итого: 6.5 из 10 (пол балла в общую оценку накину себе — за находку)- неплохой пример книги научных ужасов, вышедшей из-под пера ученого-астронома -по тематике, захватившей его больше, чем профессиональная карьера.

«В цветах нет печали, печаль хранится в сердце того, кто видит ее в цветке...». 高木彬光, 1949 (а до него -кто-то из поэтов...)

Завораживающая, меланхоличная безмолвная женщина — попутчица в поезде, что мчится к покрытому серебристым снегом краю Аомори. «Я слышал, что белизна кожи -непременное отличие женщин из снежной страны», — так думает про себя рассказчик; и лишь его друг, сидящий рядом Кесуке Камидзу, которого женская красота не трогает, остается «бесскровным»...

Ну, о том, что сам Акимицу Такаги — давний знаток и ценитель красоты женской кожи известно ещё с его первого большого произведения — легендарного романа о татуировке, заставившего содрогнуться всё японское детективное сообщество. 白雪姫 (примерно ~ «Принцесса белого снега») — ранняя новелла, построенная на характерных уловках (снова с примесью мистицизма), и написанная когда автор еще не касался в своих произведениях политики, экономических преступлений и юридических аспектов. /К слову, тот же Рампо к актуальным темам так и не перешёл, позволяя себе касаться насущного лишь в эссе и очерках.../.

В центре внимания — близнецы — тема, исконно таящая в себе мистику и загадочность для авторов самых разных мастей. А в японских романах два близнеца под одной крышей непременно притягивают к себе несчастье... Убит брат преуспевающего главы семейства. Задушен ночью в доме. И ни одного следа на снегу, кроме его собственных юкисецу*. Репатриированный из Китая, он недавно вернулся на родину с красавицей-женой Сатико. Разумеется, возможны варианты — такая женщина вряд ли останется без мужчины, и какой же близнец на самом деле умер?**

Интересная побочная версия касательно следов на снегу. Дело в том, что у одного современного даровитого автора А.А. она была взята за основную -это когда один человек переносит в стороннее место труп, а обратно несёт на себе пришедшую туда ранее сообщницу, ступая в свои же следы (здесь требуется тупая обувь большого размера). Правда, тот даровитый автор А.А. сделал на этих нюансах настоящую «конфэту», добавив...

Впрочем, ладно, ну их, уловки эти. Здесь основное внимание притягивает таинственная снежная принцесса -вот уж и впрямь загадочный образ. Кого из близнецов она любила? А может, никого, или кого-то третьего?...

* что-то вроде наших валенок, непонятно — где левый, где правый..

** автор то ли забыл, то ли специально ничего не сообщает насчет того, а как же быть с голосом? Ведь ежели бы один убил другого, голосовые интонации подделать невозможно. Но зато не забывает про «способ», которым воспользовалась Снежная Принцесса для определения различий между братьями...

Итого: конечно, у современных читателей такие истории уже не займут свое место. Ну какая сейчас подмена близнецов? А метод, с помощью которого убийца проник в дом не оставляя следов на снегу, и вовсе вызовет усмешку. Не говоря уже о куске льда для подпорки засова изнутри... Но, вспоминаю слова старшего товарища (речь, правда, тогда шла не о книгах -мы разошлись во мнениях, какой состав «Саббат» круче...); он сказал примерно так -«понимаешь, у тех, ранних песен, своеобразия было больше.» Вот нечто отдаленно похожее можно сказать и применительно к этим рассказам...

Нордический нуар для меня гость редкий, однако, как вчера выяснилось, выбранная книга для чтения пятничным вечером за городом, да после пары бокалов недорогого вина краснодарского разлива -оказалось самое то. Сочетание пошло на пользу и как для восприятия книги, так и для напитка (главное, не перебарщивать)...

Ну что ж, спасибо Андрэ Бьерке *, что не стал называть свой роман как-нибудь мелодраматично, вроде «Тайны Голубого озера». Избранное «Озеро Мертвых» верно и ёмко передает суть произведения. /Между прочим, по опросу местной газеты 2001-го года, роман занял первое место в списке криминальных книг Норвегии всех времён. Было это, правда, ещё до раскрутки всяческих Фоссумов и Несбё.../ И ещё, когда берешь в руки книгу незнакомого автора и сразу встречаешь намек на сверхъестественное, закрадывается мысль, действительно ли оно так и будет, или же все разрешится традиционным рациональным образом. Конкретно в данном случае я бы предпочел первый вариант, ибо, так уж повелось, обычные детективы попадаются мне гораздо чаще. Джеймс Дженкинс в предисловии от «Valancourt Books» (к слову -единственное полное зарубежное переиздание книги) скрывает этот момент, и в принципе, если кто-то вдруг по чистой случайности намерен прочитать роман и сохранить для себя интригу, скрывающуюся в данном обстоятельстве, нижеследующие комментарии лучше не читать. Но думаю, что поскольку мы всё-таки находимся на сайте по фантастике, здесь нет места для подобных сантиментов. Поэтому да, отвечу утвердительно, на мой взгляд, фантастический элемент присутствует, пусть и выбран он из пограничной области к некоторым явлениям психического свойства...

И все же сначала необходимо коснуться общих тем. Роман был написан в 1942-м году, во время оккупации Норвегии. Бьерке, принимавший участие в сопротивлении, воздерживался от публикации до 1945-го года. Считается, что в Норвегии литературы ужасов не существует, и данное произведение самое близкое к этому жанру. Автор -человек эрудированный, в книге много цитат из Библии, Данте и других, в том числе из малоизвестных источников. Если брать околодетективное направление, то в том же предисловии Дженкинс указывает как на одних из вдохновителей Бьерке Агату Кристи («Десять негритят») и Джона Диксона Карра («Burning Court») -обе эти книги вышли в конце 30-х. Также возможно, для сюжета был использован реальный случай -в 1934-м году мэр Бергена Даль утонул в озере, точно как ему перед тем предсказывал медиум; но были и те, что сомневались в истинной причине его смерти...

Итак, в самом начале небольшая компания из разнородных и неглупых людей собираются вместе поздним вечером, и все они начинают болтать о различной сверхъестественной чепухе -по опыту, такого статичного, но многообещающего вступления вполне достаточно, чтобы понять -история пойдет в нужном русле... В конце июня 1941-го года рассказчик (писатель -неудачник Бернхард Борге) празднует новоселье в Киркевее, куда он переезжает с молодой супругой (девушка носит эротичное имя Соня...). Среди приглашенных друзей -четверо мужчин: психоаналитик, литературный критик, адвокат и теолог. Присутствует также сестра одного из гостей. В ходе встречи выясняется, что теолог Вернер недавно приобрел фермерский домик в Остердалене, неподалеку от Голубого озера, дабы воплотить свою мечту пожить и поохотиться в уединенном месте. Место вот только досталось с недоброй историей. Сто десять лет назад дом построил богач по имени Торе Грувик. Этот мрачный человек жил отшельником и никого не любил кроме родной сестры. Однажды, когда девушка сбежала со своим любовником, Грувик пришел в дикую ярость. Целый час он точил топор в дровянике, после чего бросился следом за беглецами. Убил обоих, а на третий день, не пережив утраты, Грувик и сам бросился в Голубое озеро...И в таком жутком месте собирается провести август Вернер (добавим ещё истории о призраке с деревянной ногой, которые позже начали доноситься в округе...).Одним словом, жилище скорее напоминает дом ведьмы из сказки про Гензеля и Гретель.... К завязке стоит ещё прибавить, что недели через три после той встречи до компании доходят новости, что их верный друг Вернер, уехавший на озеро, утопился (кто бы мог подумать...): отправился по пути своего предшественника. Друзья быстро снаряжаются в дорогу и выезжают на Голубое озеро, дабы лично разобраться, что случилось с их товарищем, и верны ли слухи о древней легенде Торе Грувика. Но на этом, как водится, их несчастья не кончаются, а только начинаются...

Пару слов о замеченных ужасах. Дневники Бьерна Вернера -это прямо-таки норвежская реинкарнация «Паука» Г.Х. Эверса (и лилия, надо полагать, не просто цветок):

«10 августа...Когда лилия оказывается в тени дерева, прекрасные белые лепестки в форме короны скручиваются, вянут, и становятся грязно-серого цвета. Пока это происходит, я чувствую дикое и непреодолимое желание прыгнуть с берега, схватить цветок и погрузиться с ним на дно, совершить неистовый прыжок в мутную, голубоватую тьму...».

И только мне это вспомнилось, как через две страницы один из персонажей заявляет, что все это «напоминает рассказы По или Эверса.»

... Что же в общем. Детективно-сюрреалистичный микс из загадок, истории, сомнамбулизма и телепатии (!). Телепатию (причем с передачей визуальных образов) хотелось бы отметить отдельно, ибо это есть находка для автора. Замечу, что роль «сыщика» здесь, в силу обстоятельств, берет на себя психоаналитик Багге, что представляется хорошим ходом. Особенно отмечу, как он расшифровывает рисунки (вот так ключ!) на бумажной закладке (из тех, что мы выводим ручкой когда, допустим, параллельно говорим с кем то по телефону). Как говорит Багге, в этот момент человек может изобразить несколькими штрихами собственную автобиографию....О том, кто являлся виновником случившегося, удалось догадаться заранее (это как раз не сложно...), но вот мотив -странный и неоднозначный. Ну и представленный способ исполнения смертельных деяний здесь крайне необычен. Хотя, может быть, это мне в новинку, а вот знатоки скандинавских триллеров лишь снисходительно кивнут в этом месте головой -мол, у них и не такие извращения случаются...

Из интересных фактов. В 1949-м году книга выходила на немецком языке, а в 1961-м последовало первое издание на английском — крошечным тиражом. Один из героев по имени Бьёрн в их версии превратился в...Тедди. Секрет прост, «Бьёрн» значит «медведь» по-норвежски. Ещё более странно они поступили с адвокатом по фамилии Гран (что означает по норвежски -«ель»). Ему дали фамилию Танн (это слово вообще из немецкого языка , Tanne = пихта). Видимо, результат перевода с перевода, однако, потуги переводчиков объяснимы -выбор фамилий также является одной из зашифрованных «фишек» книги, читателю и на самом деле необходимо понимать, от каких слов они производятся.

«Тебя долго не было», сказала жена, оглядев меня с ног до головы и вздохнув. «Радуйся, что не дольше», пробормотал я...».

* Фамилия напомнила о некогда известной певице (правда, исландской, но все равно близко...), по имени Björk Guðmundsdóttir, и которую, помню, кто-то из остряков по радио обозвал «Бжорк». Но, конечно, будем применять общепринятое произношение. А «Бьерке» по-норвежски значит «берёза».

Рекомендации: любители детектива откроют для себя нечто новое. Любители фантастики вспомнят забытое старое. Поклонники ужасов просто благополучно останутся на том же месте...

Итого: интригующее путешествие по норвежским лесам и озёрам. В плане подачи текста -неплохо (хотя бывает и лучше), но возникающие пробелы автор компенсирует нетривиальным подходом к объяснению таинственных происшествий.

Рассказ У.Б. Сибрука, оформленный (предположительно !) как художественное произведение. Разыскать его удалось в компиляции «Handle With Care Frightening Stories» (1985), составленной «королевой детективных антологий» — писательницей и редактором Джоан Кан. Как всегда у нее незашоренный взгляд на подбор авторов, и на сей раз соседями Сибрука по сборнику стали такие небезызвестные личности, как Эллери Куин («Урок с наглядной демонстрацией»), М.Р. Джеймс («Погубленные сердца»), Джером К. Джером («Партнёр по танцам» -незаслуженно забытая вещь, между прочим!..), «маэстро» Дж. Д. Карр («The Black Cabinet») и др., включая «леди Агату», решившую после очередного выматывающего мытья посуды ударить по мистике в своей кошмарной истории «Кукла портнихи»... Думается, направленность чудной компании, куда попал рассматриваемый рассказ путешественника, понятна — мрачные истории, во многих из которых задействованы куклы...

«The Witch's Vengeance». Действие происходит в маленькой гостинице «Рено», расположенной в горном местечке Ле-Бо на юге Франции (то, что деревня горная — имеет для рассказа определенное значение...). Друг рассказчика, Филип Ард, влюблен в девятнадцатилетнюю Магеллону (ах какое имя....), опекаемую старухой Тирду, которая, в свою очередь, ненавидит молодого человека... В рассказе нет ни насилия, ни крови, но необходимый эффект легко достигается и без этих компонентов: рассказчик наблюдает в комнате старухи крестообразный лабиринт из хлопчатобумажных нитей, протянутых меж деревянных колышков, где в центре, словно насекомое, попавшее в паутину, покоится...stopped...stopped...дальше не стоит ...

Вообщем, что же получается — в несколько измененном виде этот рассказ присутствует в одной из других, более поздних книг Сибрука (только с измененными именами и строгой, документальной подачей...). Поэтому, зная чем всё кончится, читать уже не столь интересно. Сам автор выделяет эту историю как исключительный случай, предполагая наличие у Филипа «бессознательного» разума, генетически хранящего в себе атавистические, суеверные страхи. Ну и к словам автора могу добавить: рассказ пограничный, каждый сам решает, есть ли здесь «сверхъестественный» элемент или нет.

Рекомендации: для любителей раритетных коротких историй ужасов с антикварной пылью.

«The Wedding Guests» -ещё один найденный фрагмент из книги «Magic Island» (1929), опубликованный в виде самостоятельного текста. Найти его удалось в антологии Питера Хейнинга за 1977-й год. Подборка тоже, смотрю, разноплановая. Среди авторов — Гастон Леру, Федор Сологуб, Борхес («В кольце руин») и др. Венчает сборник эпилог от фантаста Бредбери, где он подвергает критике и спойлерит (правда, ссылаясь на общеизвестность...) развязку фильма «Ребенок Розмари»: «... не пересмотреть еще раз, не понять — это соизмеримо с тем, как если бы вы сказали мне несколько лет назад, что не читали Сэлинджера или Толкиена»...

Но речь сейчас не о Бредбери, а о тексте «The Wedding Guests». Вряд ли он может считаться сильно захватывающим (что-то вроде краеведческой истории из травелога, приправленной местным колоритом — из числа тех, что путешественник собирал в поездках, записывая в дорожный блокнот...). Юную Камиллу, в чьих жилах течет французская и гаитянская кровь, выдают замуж за богатого горца- кофемана Тусселя из Морн-де-л'Опиталя. Чернокожий плантатор увозит свою бледную невесту на гору и спустя год посреди ночи устраивает вечеринку во флигеле, на которой присутствуют четыре чрезвычайно сумрачных господина. Они не говорят ни слова и не шевелятся, просто молча присутствуют за столом. Черные пальцы того, что сидит рядом с девушкой, крепко сжимают бокал вина, но гость этот (как и другие) не пьет ни капли... Эх, ну ладно, концовку оставлю за кадром. Вообщем, итог такой — в той книге, где история вышла изначально, она смотрелась много лучше (в окружении других таких же историй..). В виде отдельного текста своеобразие гаитянской атмосферы вряд ли прочувствуется (хотя здесь может померещиться и нечто мексиканское — особенно если бы в тот вечер случились головокружительные свадебные танцы, вероломно обещанные бедной девушке, но, увы, так и не исполненные...).

«Её лицо казалось не только невыразительным, но и не способным к проявлению каких-либо чувств. Я много повидал на Гаити из того, что выходило за рамки обычного, повседневного опыта, но в этот раз в течение секунды испытал тошнотворный, почти панический приступ...».

«...Dead Men Working in the Cane Fields», значит... Начну с того, что никакая это, конечно, не статья, а лишь сокращенный отредактированный отрывок из книги путешественника под названием «The Magic Island» (1929), и если уж надобно подобрать соответствующее определение, то я бы назвал этот текст не иначе как «путевой очерк». Вырванный из контекста фрагмент из Википедии и размещенный здесь в качестве аннотации, также никак не соотносится с настоящим отрывком (за исключением половины последнего предложения)...

Чтобы ознакомиться с этим текстом, пришлось разыскать нью-йоркский сборник 1967-го года под названием «The Edge of the Chair». Между прочим, достаточно любопытная антология — составитель проявил изрядную фантазию в подборе авторов. Тут есть и «наше всё» Александр Сергеевич Пушкин («Пиковая Дама»), и советская писательница Валентина Журавлева (рассказ «Звездный камень»), и Джек Лондон («Кусок мяса»), и Рэй Бредбери («Завтра конец света»), и неувядаемая «леди Агата» («Случай с кухаркой из Клэпема») и многие другие...

Но всё же вернусь от увлекательного перечисления авторов антологии к искомому тексту Уильма Б.Сибрука на 380-й странице (и отмеченным многозначительным заголовком «Fact«! -вот она, где задумка составителя. Соединение в одном сборнике реальности и вымысла...). Как я уже заметил выше, отрывок сокращен по сравнению с оригиналом, и резко обрывается; но зато каковы начальные строчки, так и просятся в эпиграф:«They were zombies, and they toiled in the sun...»...С самого начала мистер Сибрук (первым в мире...) дает определение этому, уже вьевшемуся в массовую культуру термину, «зомби». Он поясняет, что это не призрак, и не человек, воскресший, как Лазарь, а мёртвое тело, «наделённое механическим признаком жизни», которое заставляют ходить, будто оно живое. Талант мистера Сибрука заключается в том, как органично он строит повествование — сначала идёт легенда из уст местного жителя, а потом уже следуют его собственные наблюдения -вживую, из первых уст. Причем делает он это ёмко, без лишнего красноречия, заставляя воспринимать рассказ как подлинный. Добавлю его умение выбирать нейтральную точку зрения в рассказе (пусть и склоняющуюся к скепсису...). Вот для чего даже самые бедные крестьяне Гаити хоронят своих родственников в прочных каменных гробницах? И как быть со свидетельствами людей о том, спустя какое-то время после похорон близких, они снова видят их работающими где-то в сторонке?.. А с другой стороны автор показывает «обратную сторону медали»: «мне пришло в голову, что зомби были никем иными, как бедными, слабоумными человеческими существами, идиотами, вынужденными трудиться на полях..». Да уж, как говорится, больше добавить нечего...

...И пока писал эти строчки, вспомнилась мелодия Фабио Фрицци из кинофильма Лучио Фульчи «Paura Nella Sitta Dei Morti Viventi» /«Город живых мертвецов» (1980) которая называется «Irrealta di Suoni». Думается, она отлично подошла бы фоном к тому, что путешественник Уильям Сибрук (увы, не доживший до распространения массового жанра в кинематографе, вдохновлённого, среди прочего, и его рассказами...) увидел однажды в те далёкие годы на той самой зловещей гаитянской плантации...

«Свет свечи озаряет только одну комнату. Но блуждающий во тьме путник способен уловить этот свет...». 高木彬光, 1951.

Повесть, относящаяся к циклу о Кесуке Камидзу и его летописце Мацусите (здесь он носит кличку «Ультра»)...1937-й год. Школа-общежитие Ичико. «Мы просто стояли на холме, чувствуя, как разражается буря...». Условия обучения и проживания суровые: никаких посетителей, никаких отклонений от принятого курса... У рассказчика четыре друга, один из которых использует трюк для того, чтобы прилюдно исчезнуть из учебного заведения (обычный уход или отчисление ему по некоторым причинам не подходят). Цумаки «испаряется» прямо с крыши башни с часами (а до земли не менее тридцати метров...) после небольшого самодеятельного конкурса с декламированием стихов с верхотуры; при том, что остальные сопровождающие ожидали его внизу лестницы. Ученики находят на месте исчезновения только черный плащ и свёрнутое в кольцо полотенце. И ещё песочные часы (видимо, для довершения легенды о Фаусте...).

На самом деле данный трюк не главная составляющая этого мрачноватого произведения (тем более, если прибавить, что по углам башни находились деревянные столбы, многое станет примерно понятным...). Тут основное, особенности мотивов по которым он совершил побег (см. на год действия -эпоху до Перл-Харбора..); а также, в продолжение, почему другой одаренный ученик (Кесуке Камидзу), быстро обо всем догадавшийся, решил свести поступок товарища в глазах окружающих к банальной любовной драме. Ну и слово «кемпейтай» в тексте не просто так...

Итого: как раз пример того, как жанр произведения используется автором только в качестве инструмента для передачи собственных соображений.

Даже у самого отъявленного бунтаря и автора грубых детективов долгие годы хранятся в сознании юношеские, мальчишеские мечты. У Фрэнка Моррисона Спиллейна, очевидно, такой мечтой было полазить на борту затонувшего судна с сокровищами (желательно погребенного после бунта, чтоб остались следы побоища...), осмотреть каюту мёртвого капитана и, возможно, даже унести что-нибудь с собой домой на память. А как это воплотить в детские годы? Кто ж отправит под воду подростка? Бинго! Автор брутальных зубодробительных детэктивов все же придумал выход...

«День, когда море отхлынуло» * — небольшой роман, написанный для детей, который как раз и позволил Спиллейну окунуться в подростковые грёзы. Действие происходит на острове карибского бассейна Peolle Island (видимо, выдуман автором...). Два мальчика, примерно лет двенадцати, разузнали, что в 1732-м году испанский галеон «San Simon» с золотыми слитками затонул где-то возле рифа островов Пеоль и Ара. Но юным авантюристам становится известен и другой факт — о том, что трехмачтовый барк «Nuntucket Belle» подобрал сокровища с погребенного в пучину «Сан Симона» и после сего также благополучно затонул где-то в окрестностях. Ну что ж, Ларри и Джошу этих сведений вполне хватает для поисков, тем более что их усилия направляет вперед стремительно открывшаяся перспектива (внимание, чудодейственный фантастический элемент!...). Вообщем, в один прекрасный день атлантические воды внезапно ... отступают. Далеко-далеко, на несколько миль, полностью обнажая морское дно. Выходит, это не обычный отлив-прилив, а нечто более глобальное. По дну стало можно ходить как по пляжу, и искать чего вздумается.[Интересно, встречалась ли схожая тема у кого-нибудь из профессиональных фантастов?]... Тут тебе и покоящаяся в песке немецкая подлодка времен первой мировой, и торчащие снасти многих других погибших судов. Однако, ребятам стоит держаться осторожнее — вот гигантская голодная черепаха крадется, а в кратере воронки бьется огромная, не успевшая уплыть, тигровая акула. Но самая большая опасность для детей предполагается не от них, а от двух старших балбесов-конкурентов, бегущих следом и надеющихся первыми найти сокровища....И потом — а что если море также внезапно вернётся обратно? Но об этом никто из авантюристов не парится...

«Череп покоился возле того, что когда-то являлось металлическим столом... На костлявом лбу капитана виднелась металлическая полоска, которая когда-то была частью фуражки, и на ней всё еще держался латунный знак отличия... Из одной пустой глазницы выполз маленький рачок, размахивая усиками в воздухе...»

Получилось ли у автора написать произведение для детей? На мой взгляд, как-то не очень (хотя всему своё время, конечно...). А вот на англоязычных ресурсах отзывы в основном положительные (видимо, от ностальгирующих американских читателей...). В диалогах Ларри и Джоша я не заметил ничего детского (кроме разве что излишне пытливой тяги к приключениям...), у автора они разговаривают между собой практически как и взрослые, задействованные в книге — также просто, короткими рублеными фразами. К тому же Спиллейн — есть Спиллейн, он и тут не смог полностью отстраниться от черт, присущих его криминальным произведениям — ребятам несколько раз угрожает реальная опасность. Главное же — особо захватывающих сюжетных сюрпризов здесь немного, хотя, может финальная неожиданная находка и заставит кого-нибудь похлопать в ладоши...

* Здесь почти как у Александра Сергеевича Пушкина:

«И послушалась волна: тут же на берег она бочку вынесла легонько и отхлынула тихонько...»

Итого: 6.0 из 10 скорее не за сам роман, а по большей части за попытку старины Спиллейна написать что-то отличное от Майка Хаммера.

Ну и, конечно, мистеру Микки похвала за то, что в своем возрасте он продолжал верить в сказки:

«Larry», he said, «that crazy rock of yours is one of the biggest uncut diamonds in the world...»

«Слабонервным читать не рекомендуется» -вот такая многообещаюшая надпись (и вполне себя оправдывающая...) подчёркнутым шрифтом присутствует на титульной странице книжечки «Паукъ» (1909-й год, Санкт-Петербург, типо-литография «Евг.Тиле пр.» Адмиралтейский канал,17. Книгоиздательство «Оригинальные новинки»).

Рассказ, конечно, построен мастерски, и в отличии от бесчисленных стандартных историй о привидениях или вампирах, здесь присутствует ещё и визуальная метафора. Особенно выделю два момента. Первый, когда рассказчик разглядывает в деталях занятие, которому придается Кларимонда. Смысл в том, что вроде как речь идёт об обыденном, но именно в этот момент у читателя должна закрадываться мысль об ужасной аналогии («...у нее три окна, но сидит она лишь у того, которое приходится напротив моего. Сидит она там и прядет на маленькой старинной прялке. Я однажды у бабушки видел подобную прялку, но бабушка ею никогда не пользовалась -она досталась ей в наследство от какой-то старой тетки....»). И второй «страшный» момент, когда Ричард Бракмон живописно описывает травлю паука, под влиянием любовных мечтаний угодившего в сети сильной самки крестовика на окне, и встретившего закономерную погибель.

Собственно, поэтому я и думаю, что дореволюционный переводчик был абсолютно прав, назвав рассказ именно «Паук», а не «Паучиха» (что, кстати, придает звучанию немного насмешливый оттенок). Ведь идея вполне может состоять в том, что «паук» -это сам рассказчик и есть, попавший в сети, т.к. с ним он и отождествляется (о чем автор недвусмысленно намекает в данном эпизоде).

Попутно замечу, что старинный перевод показался мне очень достойным. Более того, устаревшее словообразование играет антикварным рассказам ужасов только на руку, добавляя красок. Это тот случай, когда ветхую пыль не нужно стирать с поверхности -иначе можно подпортить ощущение. «Когда полицейский снимал с окна труп сержанта Карла-Марии Шомье, то из открытого рта покойника выполз большой черный паук. Дворник отбросил его щелчком и воскликнул: «Чортъ возьми, опять такая же скотина!».

Итог: классика жанра, ни отнять, ни прибавить.

«Я иду дорогой паука в некое такое никуда, это удивительнейший путь...».(©)

Ранней весной по побережью Хоккайдо стелется морской туман. Цветут лилии, наступает время собирать ламинарии...В местечке Ацуми тихо-спокойно доживает свой век гончарных дел мастер Мабучи, страдающий от паралича сгибательного нерва. И недалёк тот час, когда стареющий мастер достанет из керамической печи для обжига свою последнюю работу...

Ｍの悲劇 («Трагедия М») -остросюжетный роман Сизуко Нацуки с мистической (думаю, с осторожностью можно сказать и так...) концовкой, и входящий в небольшую психологическую подсерию писательницы (до того у неё была «Трагедия W», а впереди ещё и «Трагедия С»...). Все эти книги объединяет одна общая центральная тема: главные герои используют сложные приемы для контроля сознания и направления помыслов своих близких, действуя таким образом, чтобы чужими руками добиться необходимого для себя результата. В данном случае хозяин дома на протяжении двадцати лет ведёт дневник, а супруга находит тайник, где спрятаны эти личные записи. При этом, он знает, что его секреты, доверенные бумаге, тайно читаются; равно как и ей известно, что он об этом знает. Но никто ничего не говорит вслух друг другу, и получается так, что на бумаге можно создать обманчивое впечатление о своих намерениях в глазах подсматривающего...

Ух, как же всё закрутила эта кудесница детектива, госпожа Сизуко -горячая соперница Мисы Ямамуры. Но всё-таки придется вернуться к завязке...Мастер Мабучи давно принимает решение не брать новых учеников, однако, он не может отказать в просьбе раненому молодому человеку (Накадзаве), который ползёт по лесной дороге, измождённый и ограбленный, недалеко от дома. Практически сразу жена мастера (а она моложе его на двадцать лет с лишним..) влюбляется в незнакомца и между ними стремительно завязываются физические отношения. /Приютили гостя, называется./ И только найдя тайник в книжном шкафу (отменная работа плотника!...) и украдкой прочитав его, девушка понимает, что супруг давно уже обо всём догадался, а в его уставшей голове зреют не вполне миролюбивые мотивы мести... Да, к завязке надобно добавить, что Хаянами вместе с ним уже семь лет, и до того у женщины была связь с другом мастера, бесследно исчезнувшим как раз тоже ровно семь лет назад. И вроде был ещё у того человека сын внебрачный...

Так что же получается, не намекает ли на что-то коварное госпожа писательница -тут и печь, разогревающаяся до тысячи градусов, и некогда пропавший человек. Или специально ведёт по ложному следу?...Хм...По поводу дневника -я предположил другое объяснение, отличное от того, что случилось в книге. Посчитал, что дневников было два, и в том, который читала Хаянами, записи делал не её муж, а юноша-подмастерье, преследуя свои (вполне обозначенные) интересы. Благо, и разницу в почерке здесь можно было бы объяснить слабеющими парализованными пальцами мастера. Однако, объяснение писательницы оказалось круче -с синусоидальной (по скачку...) психологической мотивацией, возможной только в книжках авторов с родины Сизуко Нацуки...

Что же в итоге -неторопливое и вдумчивое повествование, с парочкой крепких приёмов (да ещё и сюрприз зловещий -автор с удовольствием расскажет о некоторых методах изготовления костяного фарфора...). Ставка не на трюковые или внешние эффекты (таких нет вообще), а на несколько иные сферы. И, что похвально, число основных действующих лиц ограничено всего тремя персонажами (ну разве что ещё одного, давно погибшего, нужно держать в уме...). Поэтому не менее семи баллов писательница точно заслуживает.

А ведь действительно, считается, акулы никогда не спят. Попутно мистер Нолан уточняет: всё зависит от того, как именно вы будете интерпретировать данное суждение- в техническом смысле, возможно, акулы и не спят, но определенно можно полагать, что они дремлют...

«Sharks Never Sleep» — заключительная книга трилогии Уильяма Ф. Нолана из цикла «Черная Маска», написанная в стилистике pulp fiction'а 30-х годов, где главным действующим лицом выступает известный писатель Эрл Гарднер. Хитросплетения в романе складываются таким образом, что на сей раз создатель Перри Мейсона оказывается «по ту сторону закона», и в блистательной финальной сцене он вынужден выступать в роли адвоката самого себя (!). Да, ради одного такого хода Нолану и стоило придумать весь этот, вообщем-то, немудрёный, сюжет.

Больше всех Нолан любит Хэмметта (события развиваются уже после выхода «Худого человека», приблизительно в 1937-м...), но, в принципе, и излагаемая здесь история от лица Гарднера выглядит вполне недурно.

«Положив чек на скатерть, официант замешкался. «Не хочу вмешиваться, но я могу ответить на вопрос этого джентльмена — кто убил мистера Томпсона»...Я пробормотал: «Вы что, знаете, кто убил Тинка Томпсона?». «О, да, сэр, знаю. Об этом вещали весь день по радио. Полиция нашла окровавленный нож в грузовике того парня». «Какого ещё парня?» — строго спросил Дэш. «Он писатель. Пишет книги про Перри Мейсона. И похоже, он сейчас в бегах...».

Итак, кратко о завязке. Писатель Эрл Гарднер в расцвете творческих сил. В его жизни мирно сосуществуют две любимые женщины. Супруга Натали, и бывшая секретарь Делла Стри...бррр... Эми Латимер, конечно. Понимая, что связан брачными узами, Гарднер не препятствует неожиданному браку Эми с голливудским миллионером Томпсоном, для которого женитьба носит формальный порядок. Вскоре брак Латимер и Томпсона начинает предсказуемо трещать по швам. После трагедии с их малышом несчастливая участь постигает и саму Эми, внезапно скончавшуюся без признаков заболевания. Эрл видит во всем коварный замысел Томпсона и собирается выяснять с ним отношения в суде. Однако, судьба играет злую шутку с Гарднером — буквально за сутки до кончины возлюбленная писателя сделала его основным бенефициаром своего состояния. Выходит, главным подозреваемым становится вовсе не прославленный муж покойной, а ее любовник- бульварный писатель Эрл Стэнли Гарднер, позарившийся на наследство. [Здесь никто не будет вникать в алиби и в прочие детали — кому выгодно, тот и убийца]. Далее произойдет кое-что ещё, после чего вероятность затягивания тугой петли на шее прыткого автора вымышленных детективов становится чрезвычайно великой...

Интересно, что значительная часть действия происходит в мексиканском Сан-Фелипе. Непонятно, чем это местечко приглянулось Нолану — он явно с содроганием описывает грязные гостиницы, проституцию и несъедобную пищу. Как детектив- история простецкая, но финальное заседание выглядит славным трибьютом произведениям самого Гарднера...Теперь что касается верных друганов Эрла — Хэммета и Чандлера. Нолану всё же следовало смелее отделять их от главного героя. Получается, что он старается писать так, чтобы в «кадре» постоянно были все трое, из-за чего часто не покидает ощущение, будто как минимум один из них (а то и двое) присутствуют формально. Ну например, после смерти Эми Латимер Гарднер обсуждает газетную статью (! -уже смешно) с Хэмметом, где говорится об отравлении женщины настоем из олеандра (кстати говоря, редкий выбор — чувствуется влияние солнечной Калифорнии...). После чего оба они мчатся за консультацией отнюдь не к профильному специалисту, а к Реймонду Чандлеру. Создатель Филипа Марлоу — великий знаток ядов?..

Из «смешного». Хэммет отвечает Гарднеру на реплику, осмелившемуся заявить, что Джонни Вайсмюллер смелый парень. /Нолан считает, что Дэш писал сценарии для фильмов о Тарзане/. «Ты шутишь? Нуму сыграл старый беззубый лев из зоопарка Гриффит-Парка. Он заснул прямо во время сцены смертельной схватки...».

Известных камео в этой части непривычно мало. Хоть бы Хэмингуэя еще разок привёл побоксировать, так нет же... Всплывают разве что две забытые сейчас актрисы черно-белого кино: Мэй Уэст («я потеряла приличие с тех пор, как у меня выпали молочные зубы») и Глория Свенсон. Гарднер встречает их в парной, куда он прибывает собирать материал для Перри Мейсона. Но эпизод проходит так себе — без искры...

Итого: при оценке книги следует отдельно отметить две составляющие: как детектив (вещь сильно усредненная, троица легенд хард-бойла демонстрирует по большей части активность передвижения по цепочке от одного действующего звена к другому, нежели яркие способности к размышлениям); и если смотреть на творчество мистера Нолана как на стилиста (в этом плане он способен дать фору очень многим, ибо в описываемой эпохе чувствует себя как рыба...или скорее как акула в воде)...Суммарно 6.5 из 10.

И снова Киото -город древних храмов, торий, святилищ, ботанических садов и пагод...

京都嵯峨野殺人事件 — внецикловый роман с нешуточными страстями. Правда, иногда здесь показывается инспектор Кария из соседнего сериала «Кэтрин Тёрнер» (что выглядит как если бы Лестрейд или Кремер появились на сцене без ведущих «сыщиков»)...По-видимому, сердце замечательной писательницы было особенно чувствительно к мужским изменам, поскольку завязка сюжета вновь начинается с характерного эпизода. Она (Аюко) -в Токио, он (Ходзё) -в Киото. Жить приходится на два города. Спустя некоторое время после вокзальных проводов на поезд- «пулю», девушка узнает, что ее любовник зачем-то вышел на станции Нагоя, пересел на следующий поезд, после чего благополучно отравился прямо в вагоне, отведав что-то несъедобное. Дальше-больше. Аюко в ужасе сталкивается с новым сюрпризом: оказывается, её ухажёра ожидала в Киото другая невеста, о которой она и знать не знала-причём не простых кровей, а из влиятельного семейства. Теперь получается, девушки готовы вступить между собой в бой за наследство, ибо они одновременно утверждают, что обе беременны от их общего, внезапно ушедшего из жизни, друга. Как же разрешить спор двух красавиц? Так ли они искренни и какие могут предъявить доказательства для подкрепления своих доводов?...

Что же в целом. Начало интересное, потом -немножко витиевато (учитывая как сюда вплетена клиника по трансплантации почек во главе с организатором данных медицинских услуг -тесно связанным с одной из вышеуказанных дам). Есть одна резко откровенная сцена (кто бы мог подумать..), сразу дающая рейтинг «только для взрослых». На выходе- сочетание разных стилей в одном... Ну а что же с фокусами? «Запертая комната» здесь скорее присутствует как дань традициям, и серьезно не рассматривается. Тем более госпожа Ямамура не сообщает, что в стекле, оказывается, было разбито отверстие, но то и понятно, потому как если бы писательница сказала об этом сразу, то примерный способ открытия двери стал бы очевиден. Поэтому простим ей это маленькое тактическое коварство... А вот трюк с бамбуковой вазой с нарциссами выглядит мило -прямо новое слово в дедуктивных уловках. /Конечно, имеется ввиду бамбук не того диаметра, как у лыжных палок, а более объемный -у которого в полость помещается продолговатая банка с водой/. Так вот, хитроумная писательница расскажет и нарисует, как в такой вазе можно спрятать секретное письмо -послание лучшему другу. Ведь внутри вазы — вода. Как сделать так, чтобы бумага не намокла? Наверное, сама тренировалась. Но для опытной мастерицы по икебане (да и не только по икебане...) такой трюк -сущий пустяк...

Итого: получилось симпатичное путешествие по Киото, хотя и попроще чем в паре прошлых романов.

Помню, читал где-то давно как Кит Ричардс высказался об альбоме «Their Satanic Majesties Request» (может, он шутил, а может и правда так думал...): «это просто куча разной дряни». Так вот, если бы Колин Вильсон владел хотя бы долей самоиронии, присущей его чуть более юному и задиристому британскому земляку, то он мог бы примерно то же самое заявить и про свое произведение (особенно с учётом вылезшей у него тематики, созвучной с названием альбома Stones). Чего здесь только нет: фетиш, магия, ритуалы, половые девиации различных сортов, распутные шведки-близняшки, расстройства личности, одержимые поэты и т д., даже Орден «Золотой Зари» и книгу Кроули зачем-то приплёл, и ещё кое-что... Основная беда состоит в том, что абсолютно те же самые мотивы этот автор уже использовал в других своих книгах криминального плана — «Ritual in the Dark», «Necessary Doubt « и «The Glass Cage» (единственный удачный пример из перечисленных). Все эти книги менее известны, нежели фантастические произведения Вилсона, но что-то подсказывает, что определенные составляющие у них явно общие...

Ну что ж, «The Schoolgirl Murder Case» — полицейский детектив, при создании которого автор консультировался с настоящими сотрудниками Скотланд-Ярда, докторами наук и патологоанатомами. /На титульном вкладыше Bantam Boooks автор громко назван не иначе как «brilliant master of the crime novel»/ ...Инспектор Ярда Грегори Солтфлит (предположу, Уилсон позаимствовал это имя — «Gregory Saltfleet» по созвучию с серийным персонажем «Gregory Sallust» из книг другого любителя оккультных приключений — Уитли...) вовлечен в расследование двойного убийства в Хэмпстеде. Что касается названия, выбранного под стать дешёвым detective fiction'ам, то ни о каких школьницах речь здесь не идёт, убитой является проститутка лет двадцати. Хотя определенная начальная загадка и правда присутствует — она, конечно, не такая изощренная, как у специалистов по «хонкаку», но уж какая есть... В закрытом изнутри доме найден труп некого Манфреда Литтона, избалованного племянника богатой леди Эджтон — крайне неоднозначного типа, любителя всяческих извращений. /Собственно, расследование Солтфлита и будет состоять по большей части не в искрометных выводах, а в тягостном изучении прошлой жизни оного персонажа, а также поиске его вдохновителей/. И вот тут-то начинается разная чертовщина. Зеленый воск на занавесках, исчезновение двух книг с богатым переплетом, сомнительный круг знакомств убитого. Наконец, самое непонятное, для чего убийца вытащил труп упомянутой выше молодой женщины в униформе, очевидно, приглашенной Литтоном, через окно дома, и бросил в растерзанной позе в отдалении. Забегая вперёд можно констатировать, что объяснение, преподнесенное этому обстоятельству Вилсоном, хромает на обе ноги, ибо случившееся в книге принесло ровно противоположный эффект, в отличие от того, которого добивался убийца. С другой стороны, учитывая сумасшедшие наклонности злоумышленника, автор может ловко маневрировать этим фактом, и спихивать какие угодно сюжетные несуразности на его больную психику....Создалось впечатление, что автором скорее двигало желание поковыряться в темной жизни Лондона, которую он преподносит с интересующих его сторон. Даже Бейкер-стрит вспоминается в контексте ограбления банка, а вовсе не в связи (как многие подумают) с якобы жившим там знаменитым человеком.

Поскольку это сайт по фантастике, необходимо по традиции отметить соответствующие элементы. Здесь есть женщина-медиум, способная по брошенной перчатке определить или воссоздать картину происшествия, что-то сказать о носителе предмета. Эти вставки несколько напоминают то, чем спустя пять лет после выхода настоящей книги займется хорошо известный кинговский Джонни из «Мертвой Зоны». Но в данном случае сравнение будет далеко не в пользу Уилсона — у него всё гораздо более однобоко.

Итого: 5.0 из 10

«Тот, кто не умеет остановиться и задуматься, тот подобен мертвецу: я считаю, что эти слова Эйнштейна относились к Олдосу Хаксли, но я также знаю, что они будут столь же справедливы и по отношению к Вилли Сибруку..». Марджори Уортингтон, 1965

Да, вот и настал финал моих путешествий по книгам Уильяма Б.Сибрука, и точку в них поможет поставить леди-романистка Марджори Уортингтон (вторая из вроде бы трёх официальных жён знаменитого приключенца). Она пишет, что Сибрук звал ее просто «Минк», но, конечно же, в своем комментарии я не могу вслед за ним позволить себе допустить столь же вольное обращение, поэтому пусть далее будет «миссис Уортингтон»...К слову, Сибрук называл ее «очень красивой», однако, приведенная в конце книги /first edition 1966-го года/ фотография писательницы никак не может служить прямым доказательством данного утверждения...«Мне было обидно, что меня называют просто «женой» Уильяма Сибрука, ведь я тоже была писательницей, а мой первый роман получил хорошие отзывы...»

Впрочем, ладно, книга у миссис Уортингтон и правда биографичная, начинающаяся с лазурных строк в Сан-Тропе, с вечеринки в доме московского корреспондента «Таймс» Уолтера Дюранти, первого западного журналиста, недавно взявшего интервью у Сталина. Это ненароком напоминает, что даже книги о приключениях необходимо воспринимать с оглядкой на год выпуска... Конечно, миссис Уортингтон пишет не столь захватывающе и выверенно, как ее супруг, у нее нет той интуиции, которая позволяет выбирать самое-самое. Но характерно, что достаточно объемный кусок о приключениях она включила. Это касается ее личного взгляда на то, что Сибрук описал в книге «Air Adventure» -поездке в Тимбукту. Поэтому, хоть настоящая книга и не относится к фантастике, но будем считать, что элементы активных жанров здесь наличествуют....Далее. Сам Сибрук предстает у нее относительно земным человеком, а я почему-то ожидал от миссис Уортингтон подтверждения каких-либо метафизических эпизодов или магических экспериментов. Или, может быть расшифровки некоторых рассказов из «Witchcraft». «Увы и Ах». Ничего подобного. Ну не называть же оными рассказ об обнаженной по пояс и подвешенной за запястье девчушке с лёгкой ответственностью...Только повторяющиеся, как мантра, заверения в любви, которые по частоте конкурируют у нее с упоминаниями о неких садистских половых увлечениях. Минки не говорит впрямую -в чем там корень проблемы, ибо девушка она деликатная и интеллигентная, в подробности не пускается, и ограничивается лишь речитативной констатацией сего факта...

Но не спорю -миссис Уортингтон красиво описывает Тулон, набережную Кронштадт, прибрежные кафе...Она, очевидно, придерживалась свободных нравов, и легко раскрывает секрет, что они с мистером Сибруком поменялись парнерами -Кэти Эдмондсон уехала с ее бывшим Лаймоном...Ну а мистер Сибрук был, конечно, крут — пришел на первое свидание с тяжёлой тростью и серебряным кольцом с большим черным камнем — подарок ибн Сауда из Аравийской пустыни...

Интересен эпизод о коктейльной вечеринке в Нью-Йорке куда заглянули Уильям Фолкнер и Дэшил Хэмметт (ну куда ж без этого ещё одного крутого парня...). «Мы с Вилли, заядлые любители Сименона, наслаждались его «Мальтийским Соколом» и «Худым человеком», хотя я не очень большая любительница школы хардбойла..». Так вот, Минки попыталась пригласить живую легенду к себе на чай в час ночи (Вилли тогда где-то отсутствовал...), но Дэш почему-то отказался. Странно, не так ли?...

«Вилли» в период активности писал с пяти утра до полудня, потом расслаблялся. После двенадцати он наливал доверху бокал коньяка, приносил очередную главу в гостиную и давал Марджори читать вслух -поправляя где считал нужным... И вот тут мы постепенно подходим к главной загадке жизни путешественника. Они с Мардж переехали из Тулона в двадцатикомнатную виллу Les Roseaux на берегу Средиземного моря, скорее «подходящую для русского князя в изгнании». Соседями у них были чета Хаксли — Олдос и Мария, с которыми они приятельствовали. Просторные пенаты, воздух, море, солнце, новые контракты и успешные продажи книг. Чего ещё нужно, казалось бы? Но именно в этот период мистер Сибрук начинает «бухать» по-черному, забрасывая книги. Все чаще миссис Уортингтон застаёт его в одиночестве, с печальным видом сидящим во дворе -ещё до обеда, с опустошенной бутылкой коньяка...Что произошло? Никаких объяснений не приводится....

Ну и, напоследок, осталось ретроспективно пройтись в компании миссис Уортингтон по книгам мистера Сибрука.

«Air Adventure»: о разнице восприятия. «Меня поражал его талант по своему преподносить факты. Вилли описал Тимбукту в пышных, багровых тонах, придав своей прозе цвет и величие. В то время как я, будучи с ним, увидела серый печальный мавзолей мертвой цивилизации...». То-то я думал, что книга вышла скучнее других — как выяснилось, Сибрук тогда был не в состоянии печатать самостоятельно, Минки оформила произведение под его диктовку.

«Пути джунглей»: Мардж отчасти развевает миф о том, как на самом деле Сибрук пробовал человеческое мясо (признаться, я тогда тоже попался в его повествовательную ловушку). Оказывается, в том скандальном эпизоде он лишь хитро вставил свои парижские ощущения... Миссис Уортингтон вырвало и сутки она с ним не разговаривала...

«Asylum» и в целом по поводу Блюмингдейловской больницы.«Он чувствовал себя в хорошей компании с Блейком и Достоевским, которым, по его мнению, эта обстановка пришлась бы по вкусу».Первые слова Вилли после прочтения авторского экземпляра: «Это хорошая книга. Интересная, почти как у Хэмметта»

«Witchcraft». «Это тоже была хорошо написанная книга, но нам не удавалось продать отдельные главы в журналы -редакторы боялись ее..»...Миссис Уортингтон играет в молчанку -хоть бы рассказала, кто такая юная Жюстина, с которой дядюшка Вилли играл в разные игры с черными повязками на глазах, о чем он так красочно живописал в книге...

«Волшебный остров». «До выхода этой книги никто и не слышал ни об уанге, ни о зомби -пока он не представил их литературному миру. Все оказались в таком восторге, что тут же был изобретен целый коктейль зомби. Вуду стало предметом экспорта Гаити, как сизаль, сахар, или любой другой предмет, приносящий деньги...».

«Роберт Вуд». Марджи подружилась с четой Вудов, пока Сибрук писал книгу об учёном. Но всё заслонили события по ту сторону океана -вести по радиоприемнику о падении Парижа... Да и мистер Сибрук быстро потерял интерес к этой работе. «Он был слишком эгоистичен, чтобы писать биографию о ком то другом».

Итого: обычно в подобных случаях говорят, что эта женщина была, дескать, «музой» такого-то человека. Справедлив ли данный эпитет по отношению к миссис Уортингтон? Вот никак не думаю. Все основные книги (включая самые кассовые «Приключения в Аравии» и «Волшебный остров») он написал ещё до сожительства с ней, а после их брака постепенно упал на дно. Да и сама миссис Уортингтон не скрывает, что также не гнушалась праздного времяпровождения. Но, наверное не стоит подходить к этому вопросу слишком строго -биография хоть и не выдающаяся, но отчасти познавательная, показывающая определенный слой жизни европейского общества в ключевые временные отрезки.

«Я не реформатор общественного мнения и не пропагандист. В некотором роде я -писатель-приключенец, и в первую очередь описываю эти события как историю странного приключения в странном месте...».W.B.S., 1935 г.

Да, так и есть -к зиме 1933-го года некие злые силы настолько овладели душой и сознанием писателя и путешественника Уильяма Сибрука, что он был вынужден провести семь месяцев в лечебнице с диагнозом «хронический алкоголизм». Был он к тому времени человеком обеспеченным, жил на два континента -с домами в США и во Франции... Настоящая книга -гамбит его ощущений в царстве «психиатрического вуду»... Если вспомнить биографии представителей поп-культуры, особенно из послевоенного поколения, известно, что в подобных заведениях оказывались многие из них. Но не у всех хватало смелости, как у мистера Сибрука, написать об этом книгу.

Исключительно чтобы понять масштаб бедствия: «в течение почти двух лет я ежедневно выпивал от одной до полутора кварт* виски, бренди, джина или Pernod, а теперь не пил уже около тридцати шести часов. /.../ чтобы подписать свое имя, я вынужден был прижимать запястье, локоть и всю руку к столу, а когда я поднимал стакан или что-то ещё, мне требовалось упираться локтями в ребра...».

Думается, в сравнении с такими внушительными цифрами любой обычный потребитель крепкого алкоголя может обманчиво решить про себя, что он вообще непьющий... Хотя Сибруку уже рукой было подать до полтинника, врачи при обследовании не нашли у него ни одного безнадежно поврежденного внутреннего органа, но сообщили, что только для того, чтобы выпрямить нервы и очистить ткани потребуется около трёх месяцев...

Итак, о чем же рассказывает мистер Сибрук. Классика жанра: жутко описываемая «египетская мумия» из простыней и одеял в первые дней пять, и непременно примечательные соседи: «у нас было три Наполеона, один Юлий Цезарь./.../,кинорежиссёр, считавший себя Понтием Пилатом, а также паренёк, который постоянно говорил: «Тинкль» -ему казалось, что он -звонок в телефоне...». Субботние танцы (отбой на полтора часа позже)- только с персоналом (т.е. с медсёстрами). Облом для автора. Он как раз заприметил привлекательную пациентку из женского отделения. «Кажется, я уже встречал ее раньше, в Париже.»...Надо же как бывает -где только не встретишь знакомых из Парижа. Хотя чему удивляться -клиника, куда он поступил -далеко не для бедных...Кинофильмы — не слишком захватывающие, желательно про животных...Из грустного. Пропал мистер Бьеманн. Нашли его за рождественской ёлкой, где тот поедал украшения с веток: « при работе челюстей раздавался слабый, хрустящий виноградно- ореховый треск...».

Ну а что же приключения? Увы для поклонников будоражащих воображение маршрутов здесь почти ничего нет. Лишь кусочек воспоминаний о том, кто, где и как необычно проводил Рождество. Снова слово автору: «Сравнивая наши рассказы, я смог превзойти их всех, кроме русского**. Я вспомнил сочельник, проведенный на борту голландского грузового судна у берегов Тринидада, когда мы пили джин и ели маленькие жёсткие сосиски всю ночь напролет; и другой сочельник, который я провел в попытках выехать на осле из леса Хабара; один, в обстрелянной деревне за Верденом, и ещё один, проведенный с племенем арабов..»

Общий вывод -характеры, конечно, не такие яркие, как в более поздней книге Кена Кизи по схожей тематике. К тому же автор скорее пытается разобраться в себе, чем в окружающих. Да и в целом, складывается впечатление, что это не лекция по воздержанию (хотя он и признаётся, что в «очищенном» состоянии ему вновь стали доступны многие утерянные увлечения). Однако, Сибрук по-прежнему считает виски великой вещью, оговариваясь, что гораздо опаснее слабости внутри самого себя, пока они не возьмут верх. «Я пил в течении двадцати лет, наслаждался этим и при том делал хорошую работу....».Что ещё добавить? Учитывая, что все описываемые события происходят в ограниченном пространстве, то если не подсмотреть заглавие, почти невозможно определить, в какие годы происходит действие. Жизнь в заведении почти замирает, знание технических новшеств не особо помогает. 30-е, 60-е, или 90-е годы прошлого века?...Уильям Сибрук сдержанно уверяет, что итоге он излечился от алкоголизма. И это при том, что в начале своей книги он приводит испанскую пословицу, которая гласит: «для пьяницы нет другого лекарства кроме смерти».

Одно точно -какой-то надлом в нём после этих событий произошел. Ибо, если посмотреть на библиографию, книг о новых путешествиях мистера Сибрука после 1935-го года читатели уже не увидят -только воспоминания..._____________

* Кварта ≈ 946.35 миллилитра

** Здесь автор иронизирует.

«Хотя значительная часть моей жизни прошла в пути по извилистым дорогам и многим неизвестным местам, я встретил всего одного вампира, одного человека-пантеру и двух оборотней. Однако, этих встреч было достаточно, чтобы мои худшие представления в отношении их подтвердились...». W.S., 1940.

В первую очередь стоит отметить, что несмотря на название, книга охватывает самые различные виды «сверхнормальных» явлений, с которыми путешественник лично сталкивался не только на Гаити или в Африке, но и в более цивилизованной обстановке -на французской Ривьере или в Нью-Йорке. Во-вторых, опять же, он ни в коем разе не занимается восхвалением того, что описывает, а напротив, старается подходить ко всему с рациональной точки зрения и с большой долей скептицизма, выступая в некотором роде, в качестве разоблачителя. Хотя автор и ссылается на цитату Честертона: «Я не верю в призраков. Но боюсь их». Действительно, даже мистер Сибрук не может подобрать объяснений некоторым из приведенных им самим эпизодов. Поэтому, учитывая некоторую практическую сторону затронутой им деятельности, будем считать его в данном случае просто исследователем...

Ну, первые общие впечатления -этот парень видел столько всего в жизни, что ему даже не нужно ничего придумывать -достаточно лишь вспоминать. Оказывается, в своих известных книгах о путешествиях Сибрук рассказал далеко не все. Например, в той же Африке Сибрук бывал не один раз, а трижды. Он жил несколько месяцев один среди туземцев в селении Малинке, на северо-востоке от Бассама, был знаком с неким Огуном Назау-донба; водил кучу знакомств с людьми самого широкого круга, занимался мореплаванием и т д. ...Повествование построено блочно -в виде отдельных историй, отобранных по темам и образующих самостоятельные документальные рассказы. Причем целый ряд этих случаев ни в чем не уступает фантастическим жанровым историям ужасов; а учитывая документальный стиль, можно сказать, что в чём-то их и превосходят, в том числе и по неожиданной фабуле самих рассказов (как говорится, нет ничего невероятнее самой жизни)... «Я убежден, что никакая магия ни в Африке, ни существовавшая в средневековой Европе или в наши дни, не в состоянии сдвинуть с места даже самый маленький камешек» — автор сообщает в предисловии, что «жертва», подвергнутая магическому воздействию, должна испытывать страх, или хотя бы осознавать, что подвергается оному...

Так что же это за документальные рассказы, о которых поведал автор. Первая часть посвящена куклам, и тут и правда, может появиться впечатление «как-то не по себе» -учитывая многочисленность подобных историй в жанровых антологиях, а здесь вроде как нечто очень похожее происходит по-настоящему... Это случай с пианистом Дюпюи, провалившим ответственное выступление. Сибрук и его друг француз Орле забираются в изолированную лачугу в Ле Туке, и находят зажатую в столярных тисках...впрочем, ладно...Ещё сильнее история о механике Луи Буссе, с которым автор познакомился в Сен-Реми. Дружили они вчетвером, причем у Луи было препятствие -бабушка-опекунша его любимой девушки, Мари, никак не хотела давать согласие на свадьбу, испытывая к «зятю» сильнейшую антипатию. Бабушка жутким способом «заплетает» ноги механику, и лишь вмешательство мистера Сибрука помогает другу снова встать с кровати. Думается, земляку Луи Буссе Клоду Сеньолю этот случай пришёлся бы по вкусу...

Есть здесь немного и исторических экскурсов. Дядюшка Вилли расскажет почему, по его мнению, графиня Батори не была казнена, а осталась замурованной. Вообще, этот автор никогда не шутит, но в тот раз он не удержался, пересказывая исторический эпизод о «кошках-фантомах»: «мои собственные четыре кошки также имеют свойство исчезать волшебным образом после того как подерутся с собакой, украдут кусок еды со стола или же опрокинут вазу с цветами...»

Во второй части, посвященной вампирам и оборотням, автор коснется людей-зверей, которых видел лично. Часть явлений он объясняет галлюцинациями и самовнушением. Много здесь собрано из дальних путешествий.

Наконец, третья часть, более строгая в плане материала, т.к. затрагивает индивидуальные способности человека.

«Если бы вы находились сегодня на отдаленной планете, вращающейся вокруг Бетельгейзе, и имели достаточно мощный телескоп, чтобы видеть то, что происходит здесь, на Земле, вы бы увидели, как Джордж Вашингтон пересекает Делавэр. А если бы вы преодолели расстояние в 450 световых лет и оглянулись назад, то увидели бы Колумба, пересекающего Атлантику...»

Ну, Сибрук всю Атлантику не пересёк /за фантазии из теории Эйнштейна -респект/, но вдоволь поплавал со своим приятелем Хэлом на 42-футовой яхте «Казак» (« Cossack») из Порт-Вашингтона. Плавали вдвоём. Почти девяносто часов без сна, три ночи в шторме. Подробности того опыта, который пережил мистер Сибрук, управляя штурвалом, пропущу...

В январе 1924 -го в Америку впервые приехал Георгий Гурджиев, и Сибрук много общался с ним, «будучи впечатлен его умом и силой». С Гурджиевым прибыло сорок учеников, демонстрирующих свои феноменальные навыки и фокусы в Карнеги -холле. Достаточно подробно изложенные впечатления...

Был автор знаком и с Алистером Кроули, когда тот проживал на Седьмой авеню неподалеку от дома Теодора Драйзера. «Поэт и альпинист». Здесь, кроме «голой, как сойка» молодой леди, встретившей его в гостях, присутствует очень странная история, которую Сибрук описывает, как говорится, из первых уст. Кроули случайно выбрал человека на 42-й улице, последовал за ним «как кошка», синхронно-ритмично шагая вслед, и затем резко упав на колени. Человек впереди точно также упал, будто у него выбили землю из под ног...

Вообщем, много всего, в т.ч. калифорнийские опыты в телепатии Эптона и Мэри Синклер; а также знакомство с некой Жюстиной, преодолевшей «щель во времени» в Авиньоне...

«Киплинг написал «Мальчика с кучи хвороста», Дю Морье -«Питера Иббетсона», Артур Мейчен -«Холм грёз», Виолета Хант -«Карету «, Г.Дж.Уэллс -«Дверь в стене», и девяносто семь других писателей, включая По, Амброза Бирса, Джека Лондона и Мэри Остин, предоставили свои классические рассказы, зачастую основанные на том, что они считали подлинным опытом..»

Подводя итог -как относиться ко всему этому, приукрасил ли автор свои описания? Возможно, хотя я также склоняюсь к тому, что любую историю, даже если она произошла в действительности, можно рассказать в той последовательности и в таком объеме, каковые будут наиболее благоприятны автору и выделить именно те части, которые лучше всего соответствуют поставленной им задаче (и, соответственно, мягко скрыть бросающиеся противоречия). Та же телепатия. Вот он пишет об удачных опытах, когда Синклеры угадывают содержимое запечатанного рисунка. А сколько между делом было неудачных попыток? Об этом ни слова...Тем не менее, стоит признать, что книга информативна если смотреть на нее как на некоторое исследование, а в качестве рассказчика Сибрук по-прежнему держит высокую планку.

Во время короткой остановки пассажирка на заднем сиденье -стройная женщина в лёгком платье и черных перчатках в волнении попыталась открыть сначала левую дверь, потом правую... Услышав шум, водитель в солнцезащитных очках повернул голову: «Оставьте эти бесплодные попытки, госпожа Ямамура. Двери заблокированы. Вы целиком и полностью в моей власти...»

Нет, это не цитата, а предположение, и, конечно, не стоит волноваться за писательницу- даже если бы на самом деле произошёл такой случай, то из закрытой машины она успешно вырвалась. Но, как знать, учитывая формат одного из эпизодов данного произведения, составляющий энигму «запертой комнаты»-возможно, нечто такое и было когда-то...

シガリロの罠 (приблизительно «Табачная ловушка»): на сей раз леди Ямамура откинула любовь и романтику в сторону и пошла по стопам своего земляка, корифея детективного жанра — Акимицу Такаги, сосредоточившись на экономических коллизиях. И, как у них водится, опять ощущается деликатный и завуалированный плевок в сторону американских производителей.. Как сообщает писательница, в 1973-м году импорт табачного листа Вирджиния из США составлял шестьдесят процентов от общего объёма поставок в Японию (примерно сто пятьдесят миллионов долларов). В то же время точно такой же лист Вирджиния, не уступающий по качеству американскому, производился на Филиппинах, причем стоил он всего четыреста иен за килограмм, что было ровно в два раза дешевле. Однако, суммарный объем филиппинского табачка составлял оборот лишь на сумму 1.8 миллионов долларов. Почему же японские монополисты (союз из пятнадцати компаний) упорно стояли на поставках штатовского листа? Вот этому и посвящено произведение...

Киото, окрестности близ Киэмидзу -дэра. Богатый приезжий промышленник Бернас из Филиппин (владелец огромного табачного поля в Багио*) получает удар ножом в спину. В руке его зажата монета в десять иен с изображением храма Бёдо-ин (намек, что он встретил в нём своего убийцу...). Актуальность проблемы состоит в том, что Бернас находился в стадии контрактации с местной компанией Onan Bussan, стремившейся наладить экспорт табака из Филиппин в Японию. Подозрение падает на молодую Асако -замужнюю женщину, выступавшую для Бернаса в роли гида на его последней прогулке. Но есть и один ход из прошлого. Год назад сын коммерсанта разбился на частном самолёте будучи в компании с японским сотрудником манильского офиса «Буссана» -Номурой. Так вот, есть мнение, что Номура остался жив, и именно его Бернас встретил в храме Бёдо-ин. Брошенная филиппинская сигарета «Альгамбра» как бы намекает...

Как обычно у Ямамуры, роль первой скрипки играет женская героиня, однако, ведущая роль в раскрытии все же принадлежит инспектору Кария (он ненадолго перебежал в этот роман из цикла о Катерине Тёрнер...). Сюжет вьется вокруг коллег из «Буссана» и их руководителя -причем до конца остаётся непонятно, какие же цели они преследовали -выйти на более дешёвого поставщика сырья, либо же лоббировали чьи-то другие интересы. Есть ещё и вдова погибшего ранее Номуры, флиртующая с одним из ключевых сотрудников компании... Вообщем, леди Ямамура ведёт смелую игру (где человеческие жертвы неминуемы), хотя ее стиль (с героями-дилетантами..) и уступает в этом смысле более суровому Акимицу Такаги, у которого за дело берутся профессиональные юристы...

Теперь пару слов об упомянутой выше «энигме» (вновь вынесенной у нее на периферию, под занавес общей истории). Писательница сочинила хитрый вариант «запертой комнаты», образованный в автомобиле Corolla: шланг из выхлопной трубы проведен через стекло на заднем сиденье, зазор заклеен изнутри клейкой лентой. Автомобиль брошен таким образом, что две двери с левой стороны боком выходят к скале и их не открыть. В салоне все остальные окна и двери также опечатаны изнутри лентой. Ну а на сиденье водителя... А на сиденье водителя -надо полагать, самоубийца (ведь представляется невозможным выбраться из машины постороннему при озвученных условиях) -труп одного из ключевых участников истории. Вот такие вот жуткие вещи придумывала эта хрупкая писательница... В итоге — неплохое психологическое объяснение.

* Интересно, была ли писательница в курсе того, что как раз в те годы в Багио полным ходом шла подготовка к событию, всколыхнувшему весь спортивный (да и не только...) мир -предстоящему шахматному поединку Карпова с Корчным. Матч в Багио стал одним из самых скандальных в истории, уступив, быть может, только матчу Бориса Спасского с Робертом Фишером (1972). Увы, героям этой книги было совсем не до шахмат.

Итого: 6.5 из 10.

«Как давно обнаружил Гоген на островах Южного моря, любой кажущийся земной рай имеет свои недостатки, свои «уловки». Может быть, очарование -это всего лишь даль, неизвестность, неиспробованность...».

«Air Adventure» — это, наверное, самый легкий документальный роман Уильяма Б. Сибрука. Здесь нет ни рассказов о зомби, ни каннибалов, ни кровожадных племен, ни колдовских обрядов — а только путешествие. Воздушное путешествие. «Чтобы изучить психологию, обычаи, привычки чужой страны, очевидно, лучше пересечь ее пешком с рюкзаком, потратив на это год или два... Но если смотреть на простор земного шара, то я думаю, вы получите более четкое представление о стране топографически и географически, пролетев над ней всего один раз, чем прожив там всю свою жизнь...»

Ну что ж, троица отважных путешественников (весьма необычная компания, я бы сказал....) отдают себя на волю воздушной стихии, садясь в моноплан Farman 190 с размахом крыльев в сорок пять футов: опытный капитан Вотье, молодая американская писательница Марджори Уортингтон и, разумеется, сам мистер Сибрук. Автор сожалеет, что его не пришел проводить французский друг — Поль Моран (тоже известная личность...); что же касается верной супруги — Катерины, то она была в то время на другом конце света, где-то в мексиканских (!) горах... Впереди у троицы культовый маршрут для услады души настоящих авантюристов-эстетов: Париж-Тимбукту (дополнительные посадки в пути, дружеские посиделки и активный отдых приветствуются).

Из первой части полета выделяется наземный перерыв во время песчаной бури в той части Сахары, которая носит название Bidon V. Марджори приходится помогать мужчинам рыть яму своими наманикюренными пальчиками, где они укрываются от стихии и спят втроём в обнимку. Видимо, для мистера Сибрука эта ночь проходит результативно, поскольку, как явствует из его дальнейшей биографии, спустя пару лет он сменит жен — Мардж займёт место Кэт..

В самом Тимбукту тоже всё путём — гостей встречает роскошная супруга гражданского администратора, парижанка мадам Дюбо. /Все точно, как пели ленинградские классики: «в далекой бухте Тимбукту есть дом у Сары Барабу...»/.Стоит заметить, что Уильям Сибрук умел чертовски хорошо проводить время. «С пэром Якубой, Саламой и их семьями мы поедали кус-кус на террасе, потягивая Перно...обсуждая Гекльбери Финна, которого Якуба как раз прочитал, Аристофана, греческих порнографических поэтов и ранних отцов церкви..». А потом еще и сержант Лаперас предлагает охоту на крокодилов в камышовой воде. К чести автора, он не стал хвалиться трофеями: на всю компанию была подстрелена всего одна «бронированная» утка Нигера.

То же самое во французском Бамако (столица Мали)./ К слову- когда ещё представится случай стать книжным гостем этой западноафриканской страны? Только если старина Сибрук выступит проводником.../ Местный клуб «Лидо», бассейн с водным поло и девчонками и т д. Что ещё... поиски пилота Реджинанси, подземные акведуки в пустыне, замок Антинея в Хогаре... Автор описывает этот древний замок кратко, хотя здесь вспомнился литературный аналог -Опар, воспетый Берроузом и Фармером. Даже названия в чем-то созвучны: Опар-Хогар...

Вообщем, повторюсь, ничего экстремального в этом путешествии нет. Хотя вот, Марджори три дня плутала по пустыне с водителем, чуть не заблудилась, бедняжка. «Если вы не возражаете, я бы хотела большой виски с содовой и сигарету...».

Итого: доброе и «лайтовое» путешествие легендарного писателя-исследователя. Как всегда познавательно.

«В старину мастера боя на мечах умели определять силу своего противника ещё до начала поединка — по одному взгляду...».

霧の罠 (~ «Скрытая ловушка») — полицейский детектив Акимицу Такаги. В центре событий — история неизвестного человека X, страдающего амнезией, разборки наркодельцов и столкновение двух маститых юристов... Префектура Хёго. Двойное нападение в особняке Накаяматэ-дори. Убит хозяин квартиры — китаец-дипломат Чжан, рядом с ним — израненное колотыми порезами тело другого мужчины (ещё живого), чью настоящую личность предстоит выяснить. Человек уверяет, что его зовут Масао Хотта, но никак не объясняет того факта, почему в багажнике принадлежащей ему машины лежит лопата со следами крови. Также он сообщает, что нападение на него и его друга совершило некое третье лицо, близкое к хозяину квартиры. В таком случае непонятен следующий момент — почему нападавший использовал разные орудия против двух человек (дубинку и нож).... А что если этот раненый нанес увечья себе сам -после расправы над хозяином? ...Вскоре выясняется, что никакой он не Хотта, а неизвестный самозванец со следами ринопластики на лице, утверждающий, что потерял память шесть лет назад...

Если обычно истории с потерей памяти окружает своеобразный ореол романтики (выяснение событий прошлого, встречи, воспоминания...) здесь всё это преподносится в строгом, аналитическом ключе. Очевидно, Такаги выстраивает данный образ чтобы создать негативное впечатление у читателя (ну как же так-человек не помнит ничего о семье, крупные суммы наличных объясняет выигрышами на скачках и в маджонге...), наконец, как он оказался в квартире с покойником. Тем не менее, даже бывалый Чикамицу впечатлен его выдержкой и хладнокровием (беседы с «потерпевшим» выстроены очень остроумно)...

В целом, достаточно нетривиальный замысел (хоть и приближенный к реальности) — особенно что касается полемики прокурора Чикамацу и адвоката Исикуры. Один строит обвинения против «потерявшего память», другой его тщательно вытаскивает. Самый диковинный ход в романе — человек X, личность которого так и остается невыясненной. Как сказал Чикамацу: «он действительно человек без прошлого». И это не просто слова- международные конфликты, послевоенная миграция, потерянные связи и т д. Так и появлялись «люди без прошлого». Кроме того, настоящий убийца здесь точно сработан по принципу «тот, про кого не подумаешь» — образ получился на редкость подлым и двуличным (особенно если учитывать профессию персонажа); а придуманная им «схема» — как говорится, из разряда «без ста грамм не разберешься»...

... В тусклом мерцании старой лампы г-н Такаги задумчиво рассматривает лежащий на столе нож с изображением китайского дракона на черной рукоятке. Значит, амнезия, говорите? Что ж, главное, чтоб в это поверили читатели. Стряхнув остатки табака в заполненную до краев пепельницу, он берёт в руки следующую пачку бумаги...

«Стремление человека к золоту ничем не отличается от стремления муравья к сахару...». 高木 彬光, 1959.

人蟻 (~ «Человек-Муравей») роман Акимицу Такаги из его цикла о практикующем юристе Идзуми Итиро (да, не Гарднером единым...). Как и полагается опытному мастеру, он придумывает неординарное начало: из гостиницы Сирахамы бесследно исчезает человек по имени Иноэ Рикидзо, который некогда работал в Тайбэе и имел судимость за контрабанду. Поскольку Сирахама часто избирается потенциальными самоубийцами как место сведения счётов с жизнью, можно предположить, что Иноэ бросился в море... А теперь хочется сказать: в чем же тут соль? Но такой словесный оборот будет плохо сочетаться по отношению к продовольственному элементу, о котором пойдет речь далее. Вообщем, имеется один странный факт — в гостиничном номере, среди минимума вещей этого человека обнаружен кусочек сахара, завернутый в вату и тщательно упакованный в коробочку. Почему же такое внимание к куску рафинада? Что же это может значить? Конечно, доктор Такаги — это отнюдь не сэр Артур Конан Дойл, поэтому можно пребывать в полной уверенности, что внутри кусочка сахара не запрятана какая-нибудь редкая жемчужина, ибо он таких шуточек не приемлет — смысл таится в чём-то другом... По иронии судьбы молодой адвокат Итиро, прибывший в тот же день в Сирахаму за процедурным наблюдением процесса выселения местных должников из конфискованного жилища, вспоминает, что человек с именем «Иноэ Рикидзо» случайно подходил к нему накануне на улице, обращаясь за помощью и оставил свою визитку. При этом он бормотал что-то в пьяном угаре насчёт 73 миллионов иен, которые должны ему упасть...

«Тот кто пил воду с острова, обязательно вернётся на остров...». Автор пишет, в первые послевоенные годы в Японии сахар ценился дороже валюты — цена стандартной упаковки на черном рынке доходила до 170-200 иен, в то время как в Тайване точно такая же, по курсовому пересчету продавалась всего за 5-7 иен. В 1947-м году транзитом через Окинаву был задержан контрабандный груз с почти шестьюдесятью тоннами сахара, после чего в результате странного временного совпадения в то же самое время резко взлетели вверх акции компании «Hakko Sugar», рафинирующей сахар-сырец, и чье руководство соотносят с влиянием американского агентства Canon, проводящим тайные операции (во как г-н Такаги копнул глубоко)... Наконец, в 1954-м году случился «доминиканский инцидент» в ходе которого таможня конфисковала десять тонн сахара, поступившего от лица тайваньской организации как расчёт за хлопковый патент с одной японской фирмой. Только вот проблему создало то, что груз пришел из Доминиканы, а не от прямого поставщика...Довольно быстро Итиро (у него образуется целая сеть помощников...) устанавливает участие (по крайней мере в первом архивном эпизоде) своего недавнего знакомого — Иноэ Рикидзо. Выходит,то ли он слишком много знал, то ли пытался получить компенсацию за что-то... По другую сторону баррикад встают влиятельные люди, в том числе Отомо, парламентский лидер консервативной партии...

Да, вот такая вот сеть закручивается (назовем её «экономическим» детективом) , люди гибнут один за другим, и вскоре появляется неизвестный человек, который звонит противоборствующим сторонам, представляясь как «Шерлок Холмс» и сообщая ценные сведения из прошлого. Одно из убийств даже копирует так называемый «инцидент Симоямы» 1949-го года...Кто этот «Холмс-сан» мне удалось догадаться заранее, но более показательна архивная работа автора — наверняка он опирался на приближенные к реальности случаи. Достаточно ярко выражены и созданные образы (их здесь около десятка), среди них — Юмико Тэнно, женщина, служащая в Hakko Sugar для развлечения дорогих клиентов; да и сам «человек-муравей» Иноэ Рикидзо — он вроде как главный пострадавший, но выглядит полной сволочью, поскольку подло подставил собственного брата...

Ну что ж, г-н Такаги бесстрастно выпускает очередные кольца режущего глаза дыма в прокуренной до самого потолка комнате: думаю, он был сполна удовлетворен своей книгой, учитывая финальную порку, устроенную нарушителям (но, правда, не всем, что подчеркивает его горечь), а также юридическими коллизиями, в которых отлично разбирался -потому он может позволить себе пропустить пару хайболов. Впереди у него много работы и много других тем, требующих освещения...

Итого: бывают, конечно, произведения и более увлекательные, но поставить автору меньше «семерки» никак не получится -за след в истории.

Wの悲劇 (~ «Трагедия W») была издана в 1984-м году американским издательством St.Martin's Press под вычурным названием «Murder at Mt. Fuji». Правда, гора Фудзи здесь вообще ни причем — за исключением того факта, что сюжетное место действия (Асахигаока) расположено в пределах видимости этой живописной рельефной достопримечательности. Более того, выбранное переводчиками название затирает изначальную задумку писательницы придать преемственное сходство книгам другого автора, напиcавшего «Трагедию Y» и «Трагедию Z» (госпожа Нацуки была лично знакома с Фредериком Дэннеем, известным как «Эллери Куин»...). Хотя сходство этих произведений на самом деле чисто умозрительное и становится явным только в концовке, когда открывается сложная, почти актёрская «игра» в «пьесе», поставленной злоумышленником. Тем не менее, японская Wikipedia относит настоящую книгу к двум главным шедеврам творчества Сизуко Нацуки.

Но англоязычные переводчики переврали не только название, а пошли еще дальше — очевидно, чтобы мозгам американских читателей было проще адаптироваться и затрачивать меньше драгоценных усилий на распознавание иноземных фамилий, они изменили имя одной из главных героинь Харуо Итидзе (приезжей) на Джейн Прескотт, сделав её... жительницей США. Такое вмешательство в чужое произведение некоторым образом портит авторский замысел — учитывая завязку (сговор семерых близких людей...) трудно поверить, что все они на самом деле доверились бы иностранке (многие из них на описываемой встрече вообще в первый раз её видят...), и так запросто включают в свой круг. Соответственно, это порождает и прочую отсебятину. «Джейн» рассказывает всем, что она приехала из Орегона и якобы восторгается книгами Кавабаты и Мисимы; дорожный попутчик обращается к ней по-английски и т д. -добавлены целые фразы, которых не было в оригинале. Единственное, в чем переводчики не ошиблись, представляя «Джейн» — она действительно являлась учительницей английского языка для университетской подруги Чио... Можно ещё добавить, что в немецком издании (вышло сразу после английского) сохранена «мисс Прескотт», что указывает на наличие двойного перевода. Недаром на обложке хитро указано: «Перевод на немецкий язык Карлы Блесген». А с какого? Т.е. без указания исходного языка...

Итак, что же это за «Трагедия W»? Поначалу кажется, что писательница задумала очередной, приторно-пряный детектив с убийством в герметичном пространстве, после сбора группы гостей в уединенном живописном местечке. Думаю, ни у кого из тех, кто знаком с устоявшимися традициями классического детектива, не вызовет никаких сомнений, что жертвой станет хозяин дома — пожилой глава фармацевтической компании Вада, после чего начнется долгое и нудное расследование. Однако, в этот момент госпожа Нацуки показывает свою небольшую изящную фигу — убит действительно старый Йохей, но дальнейшие события преподносятся как открытый сговор всех присутствующих в доме лиц с целью сокрытия преступления. Изначально получилось так, что любимая племянница Чио отправилась вечером в комнату к двоюродному деду, после чего выбежала от него с окровавленными руками. То, что говорит девушка, звучит как дикость и сумасбродство (дед принуждал её к половому сношению), в результате чего ей пришлось обороняться ножом и нанести ему смертельную рану. Мать Чио, её третий супруг, и остальные родственники в ужасе — сообща они решают выгородить девчонку, для чего инсценируют ограбление собственного дома с летальным исходом. К замыслу подключают и гостью — Харуо («Джейн» в американской версии). «Изюминка» плана состоит в том, чтобы создать главной «виновнице» происшествия железное алиби (для этого ее отправляют домой в Токио на такси) и чудовищным способом создают у полиции искаженное мнение о часе смерти старого Йохея. По-видимому, госпожа Нацуки обладает устойчивыми познаниями в медицине, ибо она описывает невероятную методику кормления трупа измельчённым гратеном (подробности опущу, увольте...); а для того, чтобы дедушка раньше времени не разложился, его ещё и на холодный балкон выносят... Автор чуть-чуть недокрутила- стоило придумать сцену (как было в одном фильме...) на время прихода курьера -чтоб в этот момент покойный сидел за столом (темные очки только нужны).

Ну что ж, это только вступление, и основное, как говорится, впереди. Спрашивается, а в чем же тут состоит загадка? Убийца известен с самого начала, обстоятельства происшествия тоже вроде бы как преподнесены вполне доходчиво. Да, план родственников изначально выглядит идиотским, но не будем забывать, что речь идёт о художественном вымысле... Может быть, что-то из изложенного на самом деле произошло не совсем так как видится?...

Мне же как раз кажется, что последняя треть книги носит гораздо менее интересный характер, чем захватывающая середина. Как раз таки возмездие (без наличия финального трюка) само по себе не является здесь исключительным фактором, учитывая, что некоторые нестыковки становятся понятными задолго до разоблачения «режиссёра». Но достаточно любопытно поднимается тема японского законодательства о лишении прав на наследство: касается тех, кто знает об убийстве и скрывает его, если только преступник не является супругом или близким кровным родственником жертвы. Также достаточно блекло обозначаются промежуточные измышления действующих лиц (казалось бы — такая афера, столько мыслей должно витать в воздухе...); зато полицейским чертовски везёт. Наконец, мощное мотивационное дно, объясняющее происшедшие события, уверен, полностью не придет в голову никому из читателей. Если использовать аналогию -что-то вроде того, если представить себе одну коробочку где лежит другая, поменьше, а вскрыв ее можно найти третью, и лишь только в ней -искомое...

Итого: поставлю неплохую общую отметку за появившееся по ходу мимолетное ощущение, что писательница ведёт не по ожидаемой проторенной дорожке, а ищет собственный путь.

«Чувствуя как сердце бьётся о ребра, а холод пронзает позвоночник, он смотрел на два маленьких зеленоватых круга впереди, которые, несомненно, являлись глазами. Они не могли принадлежать индейцу или охотнику. Это была пара звериных глаз, неподвижно застывших в ночи...».

Да, это еще один сборник мрачного старика Блэквуда. Природа и дикие звери, древние тотемные обычаи, путешествие душ и т д. — такие темы затронуты во многих историях. Во многих, но не всех... Сиротливо висящего на данной странице микротиражного издания у меня нет, но вновь воспользуюсь для удобства приведенными здесь названиями по некоторым запомнившимся рассказам:

# «Волки Божьи». Главный герой спустя тридцать (!) лет возвращается из Канады на Оркнейские острова, где его ждёт дорогой брат. «Лес лечит одних и делает больными других»: так и есть — конец многообещающей поначалу истории (наличествуют совершенно дикие вставки о человеке-пантере и прочих людях-зверях...) вышел несколько скомканным.

# «Китайская магия». О человеке, который вдыхал аромат Сада Счастья и бывал в долине Тысячи Храмов. Декоративный рассказ то ли про страх, то ли про благовение перед Востоком. Отмечу, как приблизительно за тридцать лет (к дате выхода новеллы) поменялось отношение авторов Старого света к Китаю, став более уважительным и эстетическим. Блэквуд пишет совсем иначе — особенно ежели сравнивать его с безумным (в приключенческом смысле) итальянцем Эмилио Сальгари и вспомнить как у того в книге 1892-го года европейские путешественники щедро одаривали жителей Поднебесной поджопниками и дерганьем за косы.

# «Бегущий Волк» — на мой взгляд, самый лучший рассказ в этом сборнике. Безмолвное противоборство человека и хищника в лоне природы, и одновременно притча о том, что произойдёт, если убить волка -священное тотемное животное племени.

# «Зов» — лиричная тема и cнова задействованы животные. Крик птицы, олицетворяющей женщину, пришедшую из другого мира за возлюбленным.

# «Человек, который понял всё». Видение приводит профессора Эбора, прямо как звезда в небесах, к месту, где покоятся Скрижали Богов... В чем то недооценённый рассказ — я к тому, что такие концовки (с тотальными провалами в памяти) бывают редко.

# «Невероятное» («Отрубленная кисть»). Единственный рассказ, который был знаком мне ранее. Он как минимум дважды выходил на русском языке, в т.ч. с журнальными иллюстрациями австралийского художника Фредерика Лейста.

# «Беспроводная связь»: такой перевод названия вряд ли удачен. Того и гляди, можно подумать, что речь пойдет об изобретении А.С. Попова. Пожалуй, лучше бы подошло по смыслу «Бесконтактное воздействие». Хотя рассказ и вправду мог бы заинтересовать истых поклонников фантастики благодаря неожиданной идее (сразу скажу, что не имеющей отношение ни к астигматизму, ни к прочим дефектам зрения, несмотря на некоторую схожесть). Герой истории обладает способностью видеть ближние предметы в удаленной, скажем так, перспективе. Допустим, держит он на руках ребенка, а он ему кажется миниатюрным, как куколка. Или идёт в театр, а сцена ему кажется далеко-далеко, будто на расстоянии мили. Но финальное объяснение будет всё-таки, скорее, из области паранормального.

Итого: я бы оставил в коллекции два «волчьих» рассказа, а сам сборник будто просит разделить его пополам -на истории о природе и прочие.

Кадзуо Нисимура из дорожного полицейского отдела становится свидетелем аварии, происшедшей в сильный дождь на скоростном шоссе Мейсин. На трассе переворачивается Jaguar Mark X [топовая марка в описываемое десятилетие], которым управлял Юитиро Ясукава из Кобе, пятидесятилетний президент корпорации Shinyo Bussan. Что же заставило бизнесмена прервать встречу в Нагое с американцем Лестером, оставить своих деловых партнеров и срочно выехать домой? Да очень просто — фальшивый звонок, сообщивший Ясукаве о резком ухудшении здоровья супруги...

«Когда тигр погибает, он оставляет шкуру; когда умирает человек, он оставляет имя...». У Акимицу Такаги есть атрибуты производственного романа — происшествие в среде серьезных людей, где экономическая выгода в случае ухода вышестоящего передается по иерархии к нижестоящему... Первый эпизод — так называемое «дистанционное» убийство, когда непонятно, было ли умышленное повреждение автомобиля, повлекшее смерть водителя, либо результат действия веществ. А может и просто случайность. /Думаю, что в книге более простодушного автора был бы возможен и третий вариант -убийцей мог бы оказаться и упомянутый выше Нисимура. А что, ведь для чего-то он введен в повествование -неужели только для того, чтобы просто зафиксировать аварию. Вдруг это он дорогу перегородил/. Но как быть с последующей гибелью дочери президента, Судзуко? Там уж точно человеческая рука была приложена...

Вообщем, полицейские чины собирают информацию для доклада прокурору Сигэмити Чикамацу (это сквозной персонаж нескольких книг автора). Такаги характеризует его как «прокурора, который никогда не работал в Токио. Известен как «Гудзумо» и был настолько осторожен, что, по слухам, никогда не переходил каменный мост без стука...». Но сама книга производит переменное впечатление: это совсем другой цикл, не тот что про любителя Камидзу, работавшего в деле с татуировкой, поэтому детективной «фантастики» здесь минимальное количество. Хотя в стране автора самолеты между узловыми городами уже тогда летали чуть ли не каждый час, а посадка пассажиров разрешалась за пять минут до взлета. Что и позволяло сеять благодатную почву насчёт фиктивного алиби с пересадками самолет/поезд в любых направлениях, каковые душе угодны. Но суть не в этом, конечно. Рассматривается несколько юридических тонкостей, вроде повторного ареста одного и того же лица в рамках текущего разбирательства, а также хитросплетения взаимодействия пары соучастников. Хорошо и грамотно подаются диалоги — как на всякий аргумент выдвигается ответный довод.

Также непонятно, откуда Такаги выцепил надпись на английском языке «Love Me But Don't Rub Me», украсившую стекло автомобиля, задействованного во втором эпизоде. Явно ведь не сам придумал. Напоминает строчку из поп-песни, однако всезнающий интернет ничего не выдает по этому поводу...

»...знаете ли вы — в Бретани когда-то считалось, что посмотревший майской ночью в определенный час на воду, освещённую лунным светом, мог увидеть отражение своего будущего... И благословенно было небесное спокойствие, если оно оставляло в покое водную гладь, в которой отражалось озабоченное лицо любопытствующего...».

Да, это Клод Сеньоль и его сборник «Les Chevaux de la nuit...». Послесловие к нему написал Марсель Аллен (один из соавторов цикла «Фантомас»...). Оказывается, Аллен был большим другом Сеньоля (слово «друг» он даже пишет с большой буквы) и не жалеет для него хвалебных слов: «может ли быть так, что между двумя неизвестными — рождением и смертью — писатель поместил третье, привнеся в него фактор времени и сделав для нас ощутимым этот страшный мир?.. Странные истории написаны в ясном, прозрачном стиле с восхитительными образами»...

Все рассказы очень короткие, при этом сборник умудрились разбить на три части. Здесь, действительно, много сельской тематики, причём в большинстве историй задействованы представители животного мира — пусть в качестве второстепенных, но достаточно важных персонажей: кони, собаки, птицы и т д . И ещё- возможно, ошибаюсь, но по-моему ни одного «чудесного спасения», которыми порой не брезгуют даже самые прожжённые авторы книг ужасов, здесь нет. Недаром когда-то давно на форуме Е.В.Витковский написал про Сеньоля (отрицательно ответив на вопрос возможного издания): «К тому же он черен беспросветно...». Да, с тех пор много воды утекло -автора никто так и не издал, хотя, помнится, человека четыре-пять с того форума с энтузиазмом (и я был в их числе ) отреагировали бы на потенциальное издание. А сейчас уже шансы увидеть книжку скорее всего и вовсе прочно стремятся к нулю, потому приходится самостоятельно разыскивать более менее полноценные тексты для ознакомления....Выделю три запомнившихся рассказа из сборника:

# «Les Chevaux de la nuit» (~ «Лошади ночи): заглавная вещь, и, конечно же, лучшая. Диковинная бретанская провинция конца XIX века, хранившая дух ушедшей эпохи... Постоялые дворы, лунные ночи. Рассказчик стремится добраться до поместья Керентран, где ждёт его невеста Joceline и с которой его связывают не вполне ясные, но, видимо, крепкие отношения — по крайней мере чувства и намерения одной из сторон обозначены отчётливо. Вот только с извозчиком парню не повезло, ибо натолкнулся он на самого Анку (l’Ankou) — в компании слуг разъезжающего на скрипучей повозке, запряженной тремя белыми лошадьми... Анку — это именно что бретанский персонаж, из чёрного фольклора. Если не ошибаюсь, мелькал он и в сказках, собранных Франсуа-Мари Люзель... Встреча становится для рассказчика еще более малоприятной когда выясняется, что Анку, оказывается, как раз с ним по пути. К тому же он напрягается от внезапно пришедшей в голову мысли, что его извозчик просто так, абы к кому, заезжать не стал бы. Ну и концовка, конечно, несёт элемент неожиданности. Вообщем, атмосферный рассказ для открытия...

# «Le Marchand de rats» (~ «Торговец крысами»): о неизвестном человеке, прибывшем во время холодов в деревеньку Куд-де-Фер в сопровождении жёлтой собаки. Был он худой, как скелет, в рваном костюме, и таскал с собой березовый шест, с которого свисали мертвые крысы. Но всё далеко не так просто — пришедший считал себя кем-то вроде целителя- врачевателя, и принялся предлагать свои услуги местным... Конец у истории, увы, отвратительный.

# «Les Deux Plumes» (~ «Два перышка»): еще одна мрачная новелла, но с достаточно нетривиальным сюжетным ходом. События происходят во время первой мировой войны (автор не чужд ужасам истории, да...), рассказчик застревает с сослуживцем в лесу близ Аргонны. Товарищу не везёт — в мгновение ока он лишается жизни от шрапнели. Но самое таинственное происходит позже, когда рассказчик приезжает на ферму к старикам Жюльена — сообщить о гибели сына, и убитые горем родители показывают ему клетку ...с чёрным дроздом.

Итого: 6.5 из 10.

«Я слышал, дорогой друг, что образование не всем идёт на пользу. Сам я глубоко уважаю ум и учёность, но все же вынужден просить вас слегка придержать свою образованность, пока вы находитесь в нашем обществе». © Страшила, свергнутый правитель страны Оз — в ответ Высокообразованному Жуку Жужелиусу....

Да, все верно, это мудрый Лаймен Френк Баум (чья библиография, видимо, по какому-то недоразумению до сих пор ещё не открыта на Фантлабе...)... Посмотрел я на обложку книги (издано небезызвестным «Престиж Буком»)- ну ничего себе, казалось только недавно вышла, а это ещё аж 2015-й год был — вот как неумолимо время идёт...

На сей раз я избавлен от ответственной необходимости касаться общих сюжетных линий -произведение есть на сайте, и судя по числу оценок, оно хорошо знакомо пользователям. Яркие герои, непревзойденные диалоги, крутой сюжет -что ещё нужно для хорошего чтения?

Остановлюсь на некоторых полюбившихся моментах. Один из лучших эпизодов — работа хорошенькой переводчицы Джеллии Джем , отработавшей на встрече Тыквоголового Джека и господина Страшилы. Правда, они и без нее прекрасно понимали друг друга, но ведь весь цимес именно в участии Джелии и ее переводе: «Что он говорит? -удивился Страшила. -Я правильно расслышал? Ну-ка переведи, что он сказал. -Он говорит, что у вашего величества мозги съехали набекрень, -перевела Джелия...».

Второй загадочный момент -как Баум делает из незначащего отработанного материала (уже не впервые...) незаменимых героев. Ну почему деревянный Конь -кусок тупой неповоротливой древесины становится одним из ведущих персонажей? Ведь можно было придумать что-то и более сказочное- какого нибудь белого воздушного коня-красавца. Но нет же, зачем эти фантазии...

Третий момент -постоянный стёб персонажей друг над другом. «Три-два в мою пользу, -спокойно сказал Страшила. — Что случилось, любезный?». /К слову, такой счёт случился в игре в шашки между Тыквоголовым Джеком с великомудрым Страшилой, что для одного из них, а может, и для обоих (?) немалое достижение/.

Четвертый момент -неприкрытый эротизм женского войска, вооруженного спицами (!), под управлением неповторимой Джины Джур, сумевших без единого выстрела овладеть Изумрудным городом и обратить в позорное бегство Соломенного правителя (увы, совершенно равнодушного к женским чарам...).

Лучший антигерой -старуха Момби, рассказ о которой ведётся почти в готическом стиле (связь с колдовством, заклинания, магические символы и т д.). Несчастная женщина, воспитавшая в одиночестве ребенка — мальчика (?) Типа, который вместо заслуженной благодарности крадёт у нее живительный порошок и сбегает с новым дружком — тем самым Тыквоголовым Джеком. Думаю, ни в какую мраморную статую она бы его не превратила (рабочие руки все равно нужны в хозяйстве...). Попутно обращу внимание на любопытное свойство (с точки зрения фантастики) этого волшебного порошка: всякое неодушевлённое существо, превратившееся с его помощью в живое, уже обладает некой сознательной духовной организацией и сформировавшейся внутренней памятью. То есть оно не учится с нуля, а уже приходит в живой мир с собственным багажом знаний...

Пятый момент -как правитель целой страны выступает в роли обычного солдата (неслыханное дело!) для помощи союзнику (речь о Нике Рубаке -Железном Дровосеке -Императоре Мигунии).

«Остальные -не люди, так что с ними церемониться нечего. Деревянный Конь и туловище Джека Тыквинса пригодятся на растопку, а тыква пойдет на начинку пирога. Страшилу мы подожжем -хороший костерок получится, а железного болвана переплавим на вязальные спицы. Что касается этого нелепого большого жука...- Сильно Увеличенного, с вашего позволения, -перебил Жужелиус...»./Из речи новой правительницы Изумрудного города/.

Есть в сказке скрытые социальные и политические мотивы. Про войско Джины, приправленное феминистскими лозунгами я уже сказал выше. А вот, например, эпичный эпизод со Страшилой, набитым от безысходности долларовыми купюрами в галочьем гнезде -это, видимо, намек на надвигающуюся в тот период в США инфляцию./Кстати, откуда эти чёртовы доллары появились в Чудесной стране Оз? Причем друзья-путешественники мгновенно понимают что это такое и какой номинал у купюр. Баум оставляет вопрос сей без ответа.../.Наконец, высказывания взбалмошного Жука Жужелиуса, просидевшего большую часть жизни в школьном классе, но мало чего способного применить из услышанных уроков применительно к реальности -это намек на проблемы в системе образования...Ну а истинный гендерный сюрприз припасен под самый финал. Что вкладывал в него Баум -поди попробуй догадайся./«Правда-правда! Девчонки не такой уж плохой народ, -сказал Страшила и ласково погладил *** по голове...»/.

Очень символично появление и под занавес волшебницы Глинды — рациональной женщины, обладающей властным и мелодичным голосом (не зря ее так любил Филип Иосифович Фармер...) способной расставить все по местам в противоречивом мире деревянно-соломенных персонажей.

К упомянутой книге «Престиж Бука» у меня практически нет претензий. Хороший перевод и не менее замечательные иллюстрации, из ляпов приведу только один пример на стр.85, где указано:« Не обращая внимания на рассматривающего ее Типа, девушка откусила от бутерброда, который держала в руке...У Джека потекли слюнки. Он готов был попросить у незнакомки бутерброд. Но тут она встала...».

Это ошибка. У Джека априори ни слюнки, ни какие другие жидкости течь не могли, и бутерброды он тоже не ел, поскольку он -Человек-Тыква. Речь, разумеется, шла все ещё о том же Типе.

Также в главе «В галочьем гнезде» птиц, обиталище которых потревожили воздушные странники, называют то «галками», то «сороками».

Итого: всех частей страны Оз я не читал, но полагаю, что это одна из лучших серий цикла. И, замечу, как автор легко и бесстрастно обошёлся здесь без Дороти Гейл -кумира тогдашних американских девчонок, без труда найдя ей замену.

«На моем месте лежал человек... Он лежал не двигаясь, вытянувшись во весь рост, прямо в костюме, лицо его было чрезвычайно бледным, глаза прищурены, губы разошлись. На черепе виднелись зачатки лысины- точно прямо как у меня... Я чувствовал, что отчаяние овладевает мной. Продолжался ли сон? Тысячу раз нет! Человеком в кровати я и был!..».

Да, давненько мне не попадался такой подвох — эта книга обращает на себя внимание странноватым дуэтом авторов: Масловский — выходец из Смоленска, и Оливье Сешан, вроде как местный, из Франции. Казалось поначалу, что будет обычный криминальный французский «поляр»... И вот, сюрприз: после коктейльной вечеринки рассказчик просыпается и видит ..труп в собственной кровати — кого-то очень похожего на себя, любимого... Но и здесь я ещё ничего не заподозрил — решил, что разыгрывается очередной старомодный трюк с двойниками или же маскировкой. А то, что рассказчик в зеркале отражения не видел — ну бывает, мало ли, может последствия бурной вечеринки... И вот только когда родные и близкие приходят в комнату и подтверждают, что на кровати в самом деле спокойненько лежит настоящее мертвое тело главы семейства, становится ясно, что это не шутка — он действительно стал ...ээээ...призраком...

«Vous qui n'avez jamais été tués» (если очень вольно, то ~ «Вы, которые никогда не знали, что значит быть убитым») — самый настоящий фантастический детектив (хоть и подпорченный неумеренными скетчами...), но зато заглавная идея хороша: расследование собственной смерти /Отмечу, что самоубийство этот негодник по некой причине сразу отметает/. А недругов у рассказчика немало, причем разного пола, и кто из них подсыпал яду в бокал предстоит разобраться. Зовут его Лестер М. Кэррадайн (эта фамилия постоянно навевала воспоминания об одном очень уважаемом мной актёре, трагически погибшим в Бангкоке в 2009-м году -как быстро, однако, тринадцать лет прошли, кажется, новость о его гибели совсем недавно была...), ему сорок восемь лет и он является автором дешевых триллеров. У Каррадайна есть жена (Арабелла) и двое детей...

Ну тогда сначала пройдусь о фантастической составляющей. Автор постулирует, что жертвы насильственной смерти остаются на земле. Герой романа невидим для окружающих (тех, что живых...), свободно проходит сквозь стены и предметы, но при этом у него нет способности к полетам или к мгновенным перемещениям. Он точно также подсаживается к кому-нибудь в такси чтобы добраться до нужного места. Улицу, в силу привычки, по-прежнему переходит по светофору. Других призраков он практически не видит, но иногда они ему всё же встречаются. Например, девица по имени Уинни. Она говорит, что ты, дескать, женат. На что следует искрометное: «если я правильно помню, мы с женой поклялись в верности «пока смерть не разлучит нас». Это значит, что я теперь свободен!». А что, и ведь-таки он прав...

Кстати, самый отпад начинается, когда погибает ответственный по делу Каррадайна — не слишком умный инспектор Хури. Хури сильно расстроился? Да инспектор больше досадовал не из-за того, что его умертвили, а скорее потому, что произошло это когда он уже почти докопался до истины. А теперь, понимаешь, «вся слава достанется этому Мак-Махону»... А со временем «Хури совсем успокоился и был рад своему новому состоянию, которое позволяло ему вести всевозможные расследования, входить в запертые двери и узнавать секреты людей, которых он преследовал всю свою жизнь...» Да, вот как-то так....

Действие происходит в США. Рассказчику приходится постоянно вспоминать и пересказывать, что его связывало с тем или иным лицом, и какие неприятности тот ему доставил. Он спокойно перемещается в любые квартиры и подслушивает, о чем говорят его бывшие знакомые. При том чувствуется ,что автор был как-то связан с журналистикой, либо может быть вёл колонку в газете — все эти изложенные истории напоминают сюжеты светской хроники. Ну что то вроде бывшей любовницы (тоже писательницы), с которой Кэррадайн когда-то провел десять дней в Мексике и сильно повздорил. Или вот, о его знакомой когда-то запросившей помощи после пребывания в гостях у излишне активного хорвата («ну ты же писатель, придумай что-нибудь...). Да и сам Кэррадайн тоже хорош. Однажды ему подложили юную девицу в кровать, после чего он подвергся шантажу со стороны юркого Дантона Шипки. /Был когда-то такой революционер -Дантон/... Вообщем, продраться сквозь весь этот сумбур (к тому же подпитываемый прогулками по политической карте мира -обратим внимание на изощрённость в выборе фамилий) — та еще задача, ведь поводов отравить Кэррадайна хватало у всех.

На удивление неплохая концовка — по крайней мере финальное объяснение (кто, как и по какой причине...) меня вполне удовлетворило. Плюс ее разбавляет появившийся «союзник» в новом мире Кэррадайна (еще один умерший- в газовой камере и очень хорошо ему знакомый) , который, засучив рукава, помогает главному герою разобраться, кто же его прикончил.

Итого: в целом авторы могли бы с большей пристрастностью разработать преимущества от нового состояния рассказчика, но всё же поставлю неплохую оценку за основную идею. А нашлось бы ещё что-нибудь похожее, только более серьезное -было бы совсем хорошо. Но скорее всего Сешан и Масловский просто решили, что если писать на эту тему без юмора, то получилось бы чересчур мрачно.

«La Mort vient de nulle part» (~ «Смерть приходит из ниоткуда») — небольшой романчик, над которым трудились сразу два малоизвестных (мягко говоря) автора — Жансуль и Грёнье. Почему их было двое и как они делили между собой работу над книгой- тот еще вопрос, ибо произведение никак не может похвастаться насыщенными литературными изысками (по крайней мере, такой вывод можно сделать из доступной англоязычной версии: если в оригинале и был французский шарм, то он начисто потерялся...), и интересно только загадкой выстрела в «запертой комнате».

Четверо приятелей собираются в загородном поместье, где начинают, перебивая друг друга, вести бессмысленные беседы об убийствах в детективных произведениях. Фокстерьер Мистер Бак, запрыгнувший на свободный стул, тоже внимательно слушает. В разговоре особенно усердствует на родном поприще приглашенный писатель, Дюблар. Журналист L'Informateur Дарле на первых порах помалкивает, мирно уткнувшись в журнал. Но всех переплевывает другой присутствующий — месье Борье, предсказывающий «преступление», которое якобы должно состояться в южном крыле поместья точно в назначенное время, выбранное одним из гостей (!)...Так вот, в рамках этой игры остальные должны будут объяснить, как он это сделал и представить достаточные доказательства вины инициатора. Всё это действие сопровождается со стороны Борье словесной абракадаброй и показательным броском карты -пикового короля; после чего и правда, где-то в отдалении слышится выстрел...

Абсолютно непонятно, почему должен был пострадать старый дед из числа хозяев этого злополучного поместья — родственник барона. Но злая «шутка» Борье удаётся на славу — пуля, вылетевшая невесть откуда в предсказанное время, пробивает старику часть тела со стороны спины. Орудия убийства нет, дверь закрыта изнутри, окна тоже закрыты. В книжке приводится план здания — это два прямоугольных крыла, соединенных жилым коридором с несколькими комнатами. В отдалении стоит башня — голубятня без голубей. Напрашивается вывод, что погибший сам закрыл окна или двери после ранения, но, с другой стороны, для чего ему было бы тратить последние минуты жизни на это действие? Ну и, конечно, тот факт, что все гости и слуги были на виду друг у друга о чём-то как бы намекает...

Конечно, вряд ли есть смысл пытаться анализировать мысли и поступки персонажей — в данном случае нет ни философских эпиграфов, ни крепкой предыстории, ни психологических нитей, которые бы хоть как-то связывали действующих лиц между собой... Далее будут ещё убийства (если бы авторы умерили аппетит и ограничились только одним первым случаем, уменьшив свое и так небольшое произведение до размеров рассказа — было бы гораздо лучше). Здесь же последующие смерти формируют стойкое ощущение, что фортуна определенно играет против кого-то из присутствующих и перед нами ряд диких случайностей. Но есть и худо-бедно любопытный нюанс: откуда же прилетела пуля в первом убийстве (назову его «чеховским» из-за дальней ассоциации с эпизодом из рассказа «Каштанка»...). Ведь если предположить, что, к примеру, стрелок затаился в голубиной башне, то южное крыло закрывало обзор в коридорную комнату, где был убит старый Антуан.

Итого: строго и только для коллекционеров, поэтому — 5.5 из 10.

«В наступившей тишине я слышал музыку листвы, оказывающую на нас необычайное воздействие силой внушения...»

Да, это Элджернон Блэквуд — настоящий «певец Черного Леса». Почти во всех рассказах сборника ощущается влияние воли, судьбы или злого рока (в зависимости от обстоятельств) либо чего то иного, что автор вкладывал в иррациональные явления, изменяющие жизнь. Ну и, конечно, Духи Леса присутствуют. Блэквуд истинный поклонник мрачных пейзажей, сосновых лесов, изрезанных утёсов и горных рек. Темы стали шире, чем в более раннем его сборнике «Пустой дом», ориентированном в основном на стандартные ghost story. В этих новеллах нет монстров, щупальцев, слизи и острых предметов. Некоторую тёмную отстранённость его прозе придает и то, что почти отсутствуют доверительные рассказы от первого лица.

Указанного на данной странице микротиражного издания у меня нет (я прочел сборник в другом источнике), но для простоты и удобства воспользуюсь приведенными здесь переводными названиями:

# «Затерянная долина». Известно, что Блэквуд путешествовал по Кавказу, и возможно по этой причине он сделал хозяйкой долины «затерянных душ» дочь профессора Самарьянца из Тифлиса -Катю. Близнецы Марк и Стивен, с рождения связанные невидимой нитью, разрывают родные узы, оказавшись в горно-лесных массивах французской Юры. И, конечно, пленительная незнакомка. «Видение этой девушки, стоявшей в углу большого окна и вглядывающейся боковым зрением в темноту, в двадцати футах от места, где он находился, вызвало у него незабываемое чувство восторга... В каком-то смысле она, несомненно, была из другого мира, потому что в ее облике не было ничего, что принадлежало бы знакомым ему европейским странам...». Мало того, что это единственный в сборнике рассказ с лиричными нотами, он ещё и вполне заслуживает размещения в антологии ужасов, посвященной историям о близнецах (не знаю, составлял ли кто такие)...

#«Вендиго». Разве найдется хоть один маститый англоязычный автор страшных историй, избежавший соблазна коснуться темы индейской магии? Про этот рассказ много всего написали на странице самого произведения, потому можно не углубляться в детали. Меня он оставил несколько в стороне, видимо из-за того, что «вендиго» — это всё-таки не более чем инструмент для возмездия, а обречённость первых строк и так не вызывает сомнений в итоговой развязке.

# «Ветхие одежды». Такой перевод названия не подходит к сути рассказа, ибо, разумеется, ни о какой одежде здесь речи не идёт. Смысл иносказательный, имелось ввиду другое, более образный подтекст, например: «Покровы прошлого». А так — история истинно жуткая, она объединяет в себя сразу три классические темы хоррора в одну: призраки, видимые детьми; реинкарнация душ и, наконец, погребение заживо.

# «Перспектива». А вот в этом сухом названии смысл действительно есть, пусть оно и не отражает фэнтезийной глубины приключений в снегах преподобного Филипа Амблсайда. Здесь одновременно и визуальный акцент, и размышления о будущем. Прав ли был преподобный, что вмешался в судьбу молодой пары, потерявшей амулет, олицетворяющий их союз? А что, если ошибка молодого человека была запланирована свыше, а его долг был помочь им? Или же он всё-таки нарушил цепочку событий, обрекая их на будущие несчастья? Сложный вопрос, и один из лучших рассказов сборника.

# «Незнакомец с «Олимпа» / The Man from the «Gods». Ого. Вот как раз насчёт Олимпа я совсем не уверен, скорее уж поверю, что герой рассказа встретился в запертом театре с духом Моцарта или Вагнером — автором оперы «Сумерки Богов». Вообщем, знатоки классической музыки разберутся. /А Вагнер, кстати, упоминается в следующем рассказе/.. А так -самый параноидальный рассказ в сборнике.

# «Человек игравший на листочке»./«The Man Who Played Upon the Leaf»/. На самом деле, «листочек» звучит слишком игриво (речь отнюдь не об игре в крестики-нолики). Я бы предложил более строгую трактовку для названия: «Человек, который играл с листа». А так — настоящий гимн альпийской природе, пению ветра, деревьев и бегущей воды. Концовка только вот слишком земная, резкая. Какого-то другого окончания хотелось от рассказа.

# «Поездка Карлтона»: наверное, единственная работа в сборнике написанная в стиле старых историй о призраках.

# «Эксцентричность Саймона Парнакьюта»: название в духе старинных британских фантастических рассказов, вроде Уэллса. Так оно и есть, это самая фантастическая история в подборке.

Итого: в коллекцию я бы оставил первый -заглавный рассказ «Затерянная Долина». Но, конечно, интересно будет ознакомиться и со следующим сборником, чтобы посмотреть, куда ещё приведет мрачная фантазия мистера Блэквуда.

«Каждое живое существо, путем целого ряда подготовительных функций, доводится до минимума поглощения, потребных для жизни элементов, и затем, с помощью холода, доведенного до той точки, при которой кровь настолько остывает, что всякое кровообращение прекращается, или производится так медленно, что распознать его очень трудно, погружается в искусственную спячку...».

Да, и опять всё верно — на сей раз Хрущов-Сокольников погрузился в лоно научной фантастики, создав драматическую историю на основе того, что получило известность под названием «анабиоз» (хотя термин этот не употреблен в рассказе ни разу...). 1873-й год, знаменитый ученый — профессор сравнительной анатомии, Хлодвигъ Андерсонъ, вчитывается в пыльный манускрипт конца XVIII-начала XIX столетия под заглавием «Вечная жизнь и победа над смертью». У него сразу появляется напористый соперник, профессор химии, Ганс Либерман (!), который также ведет охоту за исчезнувшей рукописью Гинцеля, прозванного «Фаустом XVIII века».

«Вот видите-ли, мой любезнейший херъ Андерсонъ, Фернандъ Гинцель имел свою лабораторию около Шельс-фиорда, как-раз около целого ряда гротов, наполненных первобытными льдами»... Вот оно, как закручено то! Хотя чему удивляться -вспомним, как волновала тема «холодного безумия» фантастов того времени. К слову, Гавриил Александрович опередил на двадцать семь лет француза Жиффара с его «Ледяной могилой»... И я пропущу самую, наверное, волнующую цитату из рассказа — собственно, о встрече Андерсона с сыном ученого, «замороженного» в 1794-м году...

Что характерно, автор описывает в рассказе борьбу двух составляющих: что же победит — наука, или пресловутый человеческий фактор. Можно также добавить, что рассказ и сейчас читается с интересом, причём интрига нарастает по экспоненте. Ведь мало найти лабораторию знаменитого ученого, надобно ещё решить, как распорядиться его наследием. И, скажем так, автор мог пойти совсем по-другому пути, развив линию «воскрешения». Но это была бы уже совсем другая история, не та, которую он задумал...

Итого: скрытый привет из прошлого от Гавриила Александровича Хрущова-Сокольникова. Одно можно сказать точно и совершенно определенно- этот рассказ, словно капсула времени, уже намного пережил по возрасту «столетнего юношу», порождённого воображением писателя.

«Анри достал из жилетного кармана часы и выставил их на всеобщее обозрение. Пять минут. Шесть. Семь. Десять. Пятнадцать...Страх всех присутствующих усилился до такой степени, что они едва не закричали, когда секундная стрелка пробежала последний круг по циферблату/../ Брюнель сидел в своем кресле с закрытыми глазами — казалось, он был без сознания. Картина исчезла...».

Да, всё верно — когда-то Пьер Буало выпускал самостоятельные произведения — продолжалось это ровно до тех пор, пока он не образовал тандем с Нарсежаком, усиленно принявшись сочинять занудные психологические романы (работая по аналогии с тесным творческим дуэтом Элтон Джон-Берни Топин: один силён в лирике, другой в прозе, ну или как-то так)... Так вот, до того времени господин Boileau писал замечательные произведения, где часто присутствовал мнимый «сверхъестественный» элемент, создав образ одного из видных европейских «сыщиков», как принято говорить, «золотого» века — Андре Брюнеля. Появлялся он в его произведениях аж семнадцать раз — в семи романах и двенадцати рассказах, в советское время они не переводились, а сейчас тексты эти можно сыскать разве что при большом усердии....

А теперь, внимание, «загадка Леонардо»: как известно, в Эрмитаже с 1779-го (!) года хранится картина Луки Джордано «Отдыхающий Вакх». По словесному описанию господина Буало, точно такая же картина и с тем же названием находится ... в частной галерее Шоминьи графа Жильбера де Монселя. Да ещё и оригинал. Казалось бы, что за грязный намёк даёт этот писатель? Ан нет, различие скрыто в одном нюансе — в его книге автором картины является не Джордано, а сам Леонардо де Винчи. Вообщем, нет пределов воображению...

Завязка романа «Le Repos de Bacchus» /~ так и есть «Отдыхающий Вакх» /он же Бахус/ заставит заблестеть глаза у всех поклонников старых добрых дедуктивных загадок и в нетерпении потереть руки: после прихода одного сомнительного посетителя из картинной галереи в замке графа Монселя пропадает самая любимая картина хозяина — та, которой он мог любоваться часами. Разумеется, в самом факте кражи вряд ли можно усмотреть что-то из ряда вон выходящее. Тут основное — разобраться как это произошло. Зал с картинами представляет собой помещение примерно двадцать метров в длину и пять в ширину. Одна дверь, три крепко закрытых окна и камин — вот и все выходные с внешним миром проекции. Однако, этот самый посетитель, Рене Башан неким образом всё же уносит картину Леонардо, располагая шестнадцатью свободными минутами времени. При этом он оглушает охранника, нанеся ему смертельную рану. Опять же, можно возразить, что и здесь ничего сверхъестественного нет. Но не совсем. Главный сюрприз скрывается вот в чём — Башан был пойман на выходе из галереи слугами графа и в руках у него... картины не было. Спрятать шедевр внутри он тоже не мог — помещение впоследствии было осмотрено сверху до низу, вплоть до проверки других экспонатов на предмет «второго дна». Передать раритетную драгоценность вероятному сообщнику через окна или крышу- также невозможно. Во-первых, во дворе были люди, во-вторых, слой пыли на защелках показывал, что их не трогали по меньше мере несколько недель. Тем не менее, каким-то образом, картина была спрятана — поскольку через шесть дней дежурный полицейский был захвачен и связан во в дворе замка, после чего он увидел незнакомца, вторично приблизившегося к галерее и вскоре вышедшего оттуда со свёртком, как раз совпадающим по величине с размерами «Вакха». /К слову, можно вспомнить, за 27 лет до написания этой книги картина Леонардо действительно была похищена — преступник вынес из Лувра знаменитую «Мону Лизу».../.

Вообщем, роман относится к той форме, где в центре не стоит вопрос «кто?», а главное понять — «как?». К тому же давно известно, что чем проще условия загадки, тем сложнее добиться последующего эффекта от её раскрытия — но здесь Буало вроде как удаётся совместить несколько эпизодов (всего будет три «невероятных» исчезновения) в цельную картину.

Ну а что же месье Андре Брунель?... Красавчик с седыми висками появляется лишь в последней четверти произведения (подобный подход мне всегда импонирует, т.е когда «сыщик» не мельтешит понапрасну, а прячется за кадром до кульминации): прибывает он, как водится, откуда то из заграничной командировки, и... буквально тут же получает пулю в плечо от недруга. /Это ещё не у всякого автора поднялось бы перо так изуродовать своего любимца/. Однако, потомок дартаньянов показывает себя истинным французом -его знобит, лихорадит, но он думает, анализирует и подсказывает-таки своему нанимателю верное решение.

Итого: 7.5 из 10. Всё же разработанный фокус с исчезновением картины Леонардо выглядит симпатично; да и в целом изложение преподносится уж очень обаятельно. «Le Repos de Bacchus» выиграл французскую премию «Roman d'aventures» за 1938-й год.

» У входа в подвал горели русские буквы на неоновой вывеске «Фантазия». Оницура спустился вниз, зажмурив глаза от яркого света, и сразу ощутил запах пота и шум оркестра...Инспектор подозвал худого мальчика с подносом и обратился к нему, протянув чаевые: «Послушай, сынок, здесь бывала такая госпожа -Татьяна Григорьева? Ты знаешь её?...»

И снова манчжурский городок. Канун Рождества. Офицер Горячев заходит в кабачок на улице Мирная. Выходя, он слышит два выстрела и устремляется за пошатывающейся женщиной в пушной шубе. Теряя сознание, та произносит имя — «Теодор Векслер». Больше она ничего сказать не успевает, скончавшись в тот же вечер в Еврейской больнице. От неё остался только билет в театр «Модерн» и имя «Татьяна Григорьева», вышитое на заднике туфли... Инспектору Сафину приходится нанести визит к этому самому Векслеру (эмигранту немецких корней) в дом на Пекарную улицу, но у того оказывается весомое алиби — именно в момент выстрелов он ехал с двумя приятелями в автобусе. Собственно, название, и обыгрывает самодовольство этого товарища, уверенного, что у него всё получилось...

Что характерно, в рассказе вновь действует пара инспекторов — Сафин начинает дело, Оницура ему помогает. Зачем это было нужно автору? Легко хватило бы и одного из них. Навряд ли здесь имел место умысел противопоставить одного другому с точки зрения национальностей и менталитета — оба они нормально ладят. Можно предположить, что убийства в эмигрантской среде поручались расследовать кому-то из «своих». Забавный штрих — по окончании работы Сафин и Оницура следуют в «Викторию» подкрепиться русским борщом (понятно почему не окрошкой, т.к. автор пишет в послесловии, что от кваса у него болел живот...).

Оницура-утомленному коллеге:«Тебе лучше пойти домой и как следует проспаться. В вашей стране есть поговорка -хороший сон сделает тебя мудрым. Как-то так она звучит, верно?».

С дедуктивной точки зрения — рассказ сделан симпатишно, хотя и чересчур напоминает предыдущую вещь этого небольшого харбинского цикла. Почему-то кажется, что убийца исхитрился выстрелить прямо из окна автобуса (ну мало, ли, праздник, вдруг бы выстрел с хлопушками и смешался...), но я не угадал — у автора нашлось другое объяснение. Также забавный момент — коллеги с иронией обсуждают некого западного писателя (чье имя не называется), придумавшего сюжет, где пистолет привязывается к лапкам птицы. Неужели кто-то и так мог извратиться?...

«Старый инспектор Сафин присел на колени и принялся тереть голову мертвеца белым платком. Когда краска постепенно отступила, показалось угловатое лицо с застывшим хитрым выражением... При виде его Сафин поднял брови и воскликнул: «А вы хоть знаете кто это? Перед вами известный вымогатель из Назаровки — Анатолий Григорьевич Абрамович.. «.

Да, среди своих собратьев из страны восходящего солнца Тэцуя Аюкава был, наверное, самым большим любителем русской культуры и искусства. В рассказе 楡の木荘の殺人 (если очень вольно, то ~ «Убийство в доме на улице Вязов»...), действие происходит в послевоенном Харбине, и почти все персонажи здесь — русскоговорящие граждане. Исключение сделано для японского инспектора Оницуры, помогающего своему пожилому коллеге Сафину...

Завязка сюжета строится на двух убийствах (или, если дотошнее, во втором случае можно говорить о самоубийстве...), совершенных поздно вечером в китайский Новый год. В доме на улице Вязов, что неподалеку от русского кладбища, обнаружен труп отъявленного шантажиста Абрамовича из соседнего поселка, преследовавшего семью старого графа Артамона Милославского /немного странное имя выбрал автор, ну да ладно../. Труп обнаруживает дочь графа Елизавета, она же вызывает полицию. Необычным было то обстоятельство, что лицо мошенника некто покрыл белой краской...Допросить самого Милославского Сафин и Оницура не успевают — тем же вечером граф покончил с собой в собственном доме выстрелом из маузера.«Внешне он походил лицом на Чайковского, только казался более упитанным»... На следующий день газета «Заря» выходит с заголовком: «Записки из мертвого дома», рассказывая о двойном скандальном происшествии...

Из чисто дедукционных приемов в рассказе стоит выделить «нерушимость» алиби основных участников,коих тут всего двое (довольно-таки не частый, кстати, дуэт для такого плана произведений — отец и дочь...). Понятно, что смерть шантажиста была больше всего выгодна Милославским, но Лиза провела тот вечер в концертном зале, слушая симфонию «Океан» Антона Рубинштейна, а ее отец вряд ли успевал доехать до улицы Вязов из оружейного магазина. Однако, Оницура вскроет маневр (который вполне можно считать классическим) сводящий решение дела в одну точку...

Есть здесь и бытовые ремарки. Например: «Жена Абрамовича завтракала в одиночестве, не зная , что ее муж умер. На столе лежал чёрствый черный хлеб, квашеная капуста и какой-то неизвестный кисло-молочный напиток...». Вот он какой — Абрамович, выходит, с женой не делился...

Итого: в целом — рассказ очень хорош (даже несмотря на некоторую прямолинейность). Настоящий скачок в прошлое — в небольшой мир, где всё кажется необычным, и от которого наше время отделяют семь долгих десятилетий: люди, город, а также терпеливое внимание автора к деталям, подчеркивающим его собственные воспоминания.

«Моя работа была бы значительно проще, если бы в неё не вмешивались дилетанты». © Инспектор Шолто Лестрейд, «...против Потрошителя», 1988.

Да, серия преступлений Джека Потрошителя получила небывалый отклик в художественной литературе. Мейрион Джеймс Троу не единожды вспоминал его в своих романах о Лестрейде, а уж в год столетнего юбилея и вовсе разродился отдельным полнометражным романом -«Lestrade and the Ripper». И, уж об этом я смолчать никак не могу: автор извернулся очень хитро, твёрдо не примкнув ни к одной из известных версий. По сути Лестрейд раскрыл убийство только одной из девушек, которое пересекалось с другим его расследованием в учебном заведении Родегунд-холл. По Потрошителю дело ограничилось лишь предположениями и остроумной репликой инспектора в ответ шефу: «Тогда кто это сделал, Лестрейд, кто?». «Хм....Это дело старшего инспектора Абберлайна, сэр»...

Сильная, на мой взгляд, сторона книги — органичное задействование исторических персонажей (причем, не особо известных) совместно с вымышленными. Здесь всё начинается со смерти реально существовавшего парапсихолога Эдмунда Гёрни (1847-1888) погибшего в разгар дела о Потрошителе от передозировки хлороформом. Соответственно, Лестрейд назначен расследовать его дело, но параллельно он же занят цепочкой странных убийств в мужском кадетском корпусе. Но поскольку Абберлайн задыхается от сыпящихся от одного за другим убийств в Уайтчапеле — Мэри Энн Николс, Марта Тэбрем, Энни Чэпмен и т д . Лестрейд (как и многие другие полицейские чины) периодически помогает Ярду и в этом направлении, тем более, что есть намёки, что и его дело неким образом связано с расследованием Абберлайна...

«Лестрейд заглянул внутрь грязного заляпанного окна на третьем этаже. Фигура в ночной рубашке запрыгнула на спину инспектора...вовремя подоспевший констебль с дубинкой отвлёк на себя внимание поляка.... Это дало Лестрейду передышку, и он сумел нанести нападавшему сильный удар предплечьем по голове...«Ваша фамилия Космински?» спросил Лестрейд. Ответом был всхлип...»

Подозреваемых так много, что мне подумалось -а почему упорно считалось, что «канонические» убийства совершил один и тот же человек? А что если «Джеков» было несколько?... Мимоходом высказывается вопиющее предположение со стороны местного детектива (надеюсь, то было в шутку):

«Лестрейд, вы же знаете этого Уотсона. Кто он вообще такой?». «Медицинский работник»,- угрюмо ответил Лестрейд...«Это заставляет задуматься. Не он ли поработал скальпелем...»

Среди замеченных камео (помимо прыткого поляка Космински и одиозного любителя сверхъестественного Гурни, которых я уже упомянул):

- Михаил Острог, предположительно наш соотечественник (Лестрейд проводит с ним душещипательную беседу в камере, в ходе которой всплывает некая «Анастасия Горбачева». Тут автора нетрудно понять. Год написания книжки — 1988-й...); Монтегю Джон Друитт — еще один подозреваемый; Джеймс Кеннет Стивен «наставник» герцога Кларенса, попытавшийся взять Лестрейда «на буксир» (инспектору пришлось пройти в его номер); Роберт Гаскойн-Сесил Солсбери (бывший премьер Великобритании); Уильям Галл («Чайка») -ни много ни мало, а личный лечащий врач королевской семьи, оказавшийся в центре масонского заговора (к слову, поддержанного здесь Холмсом)...

Но все-таки, лучшее камео — это, пожалуй, появление художника Сидни Пэджета, обратившегося с вопросом-просьбой к Великому Сыщику сделать наброски его и доктора Уотсона. Ну хоть узнали, наконец-то, что знаменитый иллюстратор «Стрэнда» делал рисунки с настоящего Холмса, что должно им теперь придать, безусловно, ещё большую ценность.

«Это ведь вы изображали профессора из университета? — спросил Лестрейд. -Совершенно верно, дорогуша, -Холмс наконец разлепил веки ..».

Не могу, конечно, не упомянуть и о Великом Детективе. Его роль здесь чуть больше, чем в первой книге цикла Троу, но выдвинутая им версия касательно истинной личности Джека навряд ли чем-то лучше или хуже многих прочих других. Ну и, конечно, правоверные шерлокоманы не простят автору следующего эпизода:

«Лестрейд внезапно нырнул под барьер и прижался к стене...«Сюда, мистер Холмс, сюда!» Лестрейд резко подался вперед и пристегнул Холмса наручниками к латунному поручню, который проходил вдоль поршней локомотива. Великий Детектив слишком поздно рванулся назад, но лишь рассыпал содержимое своего «Гладстоуна» по платформе. «Будь ты проклят, Лестрейд», -Холмс в ярости загремел цепями... Лицо инспектора озарила лучезарная улыбка, он нахлобучил шляпу и поспешил прочь сквозь враждующую толпу...»

Но не стоит забывать и о том, что у любого деяния есть две стороны медали, и в некотором роде реальный Джек оказал немалую помощь Лондону — привлек внимание общественности к жалкой нищете Ист-Энда; и, заодно, дал мощный толчок развитию криминалистики- ведь, кто бы мог подумать, только спустя 17 лет после его злодеяний специалисты научились отличать кровь животного от крови человека...

Итого: хотел снизить балл за неумеренный троллинг в адрес Великого Детектива, но все же оставлю Троу «семёрку». В первую очередь за то, как ловко он вывел Лестрейда из-под ответственности и за энциклопедические познания в лондонских персоналиях (совсем неплохо для доинтернетной эпохи) -недаром Троу преподавал историю в школе.