Данная книга к фантастике не имеет никакого отношения, и это даже не художественная литература: тем не менее, раз кто-то из администраторов по какой-то причине ее внёс (как, к слову, и ряд других изданий о шахматах...), то почему бы и нет... Ведь произведение это весьма ярко отражает дух времени, а значит, по нему можно проводить параллели с общими тенденциями тех лет, царившими и в художественной литературе — и фантастической в том числе... Матч 1978-го года за шахматную корону в филиппинском Багио — событие исторического значения. Помимо захватывающей борьбы, он стал одним из самых скандальных спортивных мероприятий прошлого века. Не буду ничего говорить о том, как он завершился, или углубляться в политическую подоплеку -всё это достаточно известные факты. А о престиже состязания можно судить в словах Карпова, сказанных мимоходом — о том, что космонавты В.Коваленок и А.Иванченков передали ему приветствие с орбиты...Да и прочих составляющих там хватало — одно присутствие на матче парапсихологов или индийских йогов-«сектантов» чего стоит...

«С точки зрения прогресса шахмат должен победить Карпов, однако, по справедливости, победителем все же должен стать я...» /В.Л. Корчной, на пресс конференции перед началом матча за первенство мира в Багио/... «В далёком Багио» я впервые прочитал ещё в школьные годы. Помню, принеся ее из библиотеки, слегка удивился, что в работе видного шахматиста нет ни одной диаграммы, или хотя бы черно-белой фотографии. Однако, прочитав пару глав, я сразу заметил, что литературный стиль автора обладает обезоруживающей легкостью, и книга написана по-своему талантливо. Вообщем, взяв в руки эту небольшую книжку с красной обложкой, я устроился на старом диване поудобнее, подперев голову подушкой- оторваться от чтения было невозможно. По размеренному накалу страстей она оказалась не хуже любого детектива или приключенческой фантастики. «...трудность была специфической именно для данного соревнования, ибо по целому ряду причин -характера соперника, враждебного отношения его самого и его окружения к моей стране, моим спутникам и ко мне лично -приходилось часто обращаться к вопросам, уже одно воспоминание о которых становится неприятным»... Можно также добавить, что и в шахматном плане Карпову противостоял соперник опытнейший, один из лучших практиков в истории игры...

В то время игроки со своими секундантами могли влиять на место проведения поединков, что напоминало выбор проведения дуэлей в старину. И с первых строк можно оценить искренность Анатолия Евгеньевича — о том, как он говорит о выборе филиппинского Багио: « Вот так и получилось: хитрили мы оба один перед другим, но угодили-то как раз в подстроенную самими себе же ловушку.... А если климат тяжёлый, то плохо обоим, но Корчной на 20 лет старше меня».../Отмечу, что на протяжении всей книги Карпов ни разу не назвал соперника по имени-отчеству — только «Корчной», либо «претендент»/... Они не хотели уступать друг другу ни в чем: ни в выборе гостинице, ни в размещении делегаций, ни в отношении к ним правительственных лиц... «Желали мне успеха не только советские люди. Один студент из Оксфорда (кстати, бывший сторонник Корчного) прислал мне теплое письмо, где сообщал, что сменил ориентацию благодаря более тщательному изучению моих партий и теперь стал моим приверженцем..».

Но книга, конечно, не только о шахматах. Читатели, возможно, впервые смогли услышать со слов Карпова названия таких экзотических блюд, как «суси» («оригинально приготовленная сырая рыба, очень мне нравились»), или «йогурт» — особая питательная смесь, разработанная для чемпиона мира в московском Институте питания. «Все в Багио ее называли «йогуртом» или кефиром, хотя, конечно, могли бы придумать и любое другое название». И послужившая, к слову, протестом делегации претендента после второй партии — ведь в зависимости от цвета напитка, времени его подачи и т д. по их мнению, можно было передавать подсказки из зала... Любопытна редкая фактическая ошибка — на 45-й странице сказано, что матч начался 18 июля 1979 года. Хотя случилось это годом раньше...

Наконец, на 59-й странице появляется таинственный доктор В.П. Зухарь, советский психолог, ставший врагом для Корчного. Английский гроссмейстер Раймонд Кин, секундант Корчного, в своей книге об этом же матче (на сайте, увы, не представленной...) предваряет его появление следующим образом: «Dr. Vladimir Zukhar, a noted hypnotist (parapsychologist, necromancer or what you will).»... Вот это да... Что еще за «necromancer»?.. Между тем, отмечая взвинченный характер претендента, Анатолий Евгеньевич поясняет функции Зухаря как личного психолога, но все же остается не совсем понятным — что за необходимость была в постоянном нахождении этого доктора в партере — вызывавшая столько негативного шума с противоположной стороны...

Ну и никак не могу обойтись в данном случае без цитат. Запоминающихся фрагментов в книге так много, что если приводить их все, отзыв окажется чересчур перегружен. Попробую выбрать только несколько, по своей яркости позволяющих понять характер напряженной борьбы «в далеком Багио»:

«Приведу такой пример. Лееверик пересаживалась в партер (хотя и не имела на это права) и, вооружившись биноклем, в упор рассматривала меня, а иногда тем же занималась ее дочь. Бинокль этот никак разумеется, меня не гипнотизировал, но было просто противно ..»;

«Перед началом восьмой партии Корчной протянул мне руку. Я ему сказал, что с сегодняшнего дня не желаю обмениваться с ним рукопожатиями, поскольку он ведёт себя неприлично. Сказал ему это на русском языке /.../ Раймонд Кин, позже: «Хорошо что Карпов отказался от рукопожатия -теперь Корчному не придется мыть руки после этой всегда неприятной для него процедуры».

«В десятой партии вновь был разыгран открытый вариант испанской партии. В известном дебюте я применил новинку, связанную- ни много ни мало -с жертвой целой фигуры. Даже Корчной вынужден был потом признать, что подобные ходы встречаются раз в столетие! Сказано, правда, слишком сильно возможно, соперник хотел тем самым набить цену себе, поскольку ему все же удалось спастись в этой партии...».;

Судья матча Лотар Шмид — Карпову: «Корчной значительно старше вас, у него трудно сложилась жизнь, он очень нервный. У вас нервы крепче, но в его возрасте, быть может , и вы станете таким». Хочется верить, однако, что я никогда не стану таким, как мой соперник...»;

«Зато во время самой партии Корчной ухитрился пококетничать, снова подзывая арбитра и жалуясь, будто я поворачиваю свое кресло. Возможно, я раз-другой действительно повернулся к противнику боком, но наверняка это случалось в те моменты, когда он начинал неистово чихать и сморкаться...»;

«Читатели не знают, очевидно, о забавной манере Корчного привязываться на ночь к отопительным батареям. Когда-то ему кто-то сказал, что его ненормальная злость объясняется слишком значительным зарядом всего его существа статическим электричеством. И вот он стал привязывать себя, чтобы разрядиться, к батарее ..».

Так вот, на мой взгляд, во всей спортивной документалистике, книги о продолжительных матчевых поединках являются самыми интересными. Невозможно, например, написать такую книгу о футбольном или хоккейном чемпионате — нельзя без телевидения оценить перипетии этих соревнований. А вот о шахматном поединке, где разыграть партии на доске или на компьютере способен любой пользователь, знающий правила — вполне возможно. Книга раскрывает существующие в этом виде спорта (ну спорт же...) нюансы, невидимые для зрителей. Нет сомнений, что все без исключения чемпионы и претенденты прошлого являлись людьми сложными и незаурядными. Тем и интереснее услышать прямую речь. «Он непрерывно вскакивал, бегал по сцене, делал резкие движения на доске, передвигая фигуры, вообще возбужденно суетился...». А что им оставалось делать? Слишком многое стояло на кону у обоих...

«Я приехал к дому Такаги Акимицу в Кёдо. Был июнь, вовсю цвела виноградная лоза в садовых поместьях, расположенных вдоль линии. Но я вспоминаю тот день как пасмурный. Такаги, с карбункулом на лице, одетый в кимоно, встретил меня на пороге с мрачным видом. «Ваша рукопись — чёрная», первое, что он тогда сказал мне...»

Да, в послесловии к сборнику автор не только рассказывает о встрече с другим писателем — Такаги, редактировавшим рукописи, но и вспомнит начало 50-х, когда он остался «без гроша в кармане» и не мог вылечить лёгкие. А вознаграждение за «Дело Петрова», в котором он отчаянно нуждался, журнал под названием «Сокровище» так и не выплатил....

黄色い悪魔 (~ «Желтая акума» ~ aka «Желтая дьяволица)» — рассказ из цикла о Рюдзо Хошикаге, все названия в котором указывают на какой-либо цвет. Это ранний дедуктивный рассказ автора, причем слово «желтый» в названии — отсылка к английской речи, где «yellow» иногда может также означать и «ревнивый» (что и подтверждается сюжетом). Рассказ немудреный — танцовщица стрип-клуба «Театр Розы» Лилия погибает в собственной ванной (закрытой изнутри, кстати). Вероятное орудие смерти (кинжал) брошено за домом, прямо в снег. Но как же убийца выбрался? Кандидат на эту роль (напарник артистки) — провел вечер на станции, алиби нет. Он сказал, что Лилия вызвала его на свидание, но не пришла. Выходит, что-то здесь не так...

...Хмурая осень 1955-го года. Поздно вечером знаменитый писатель расположился в небольшой гостиной на шесть татами. Тарелка сируко и хирумеши медленного приготовления из гречневой лапши настроили его на благодушный лад. Отдохнув, знаменитый писатель еще раз взглянул на тоненькую, потрепанную по углам книжку, подаренную ему одним одесским эмигрантом. «Графиня-артистка. Сенсационная история наших дней», — так она называлась. Внизу титульного листа были напечатаны мелкие буквы, которые Аюкава-сэнсэй никак не мог расшифровать, сколько бы он ни силился и не напрягал зрение, прищурившись рассматривая надпись сквозь засохшее потемневшее пятно: «Тип. Акц. О-ва «Моск. и-во, 1916». Но он верно прочёл имя автора на обложке, которое почему-то было выведено ручкой — «Графъ Амори». «Что за странный псевдоним у этого писателя? Разве настоящий граф сочинил бы такую непристойность? Может, это не имя, а какая-то анаграмма?», — думал про себя Аюкава-сэнсэй, пытаясь прочесть имя автора задом наперёд. «Но писать-то он умеет, чувствуется, богатый опыт у него наработан. Надо же, про кого пишет: женщина из высокого сословия, вынужденная зарабатывать на жизнь не так, как полагалось у аристократов... И в чём же здесь сенсация? У нас такое тоже бывает. Думаю, лет через пятьдесят это издание никто не найдет даже в публичной библиотеке на родине автора. Разве что в читальном зале один экземпляр уцелеет чудом. Как говорят мудрые: не задерживай уходящее, но и не прогоняй приходящее...». Внезапно знаменитый писатель отодвинул гёан-дон и вернулся к рабочему столу. «Однако, этот проворный русский граф Амори натолкнул меня на сюжет для журнального рассказа. Моя героиня, как и у него, будет женщиной легкого поведения, истинной артисткой. Только профессию придется слегка облагородить. И мотив я сделаю похитрее. Почему она сразу не убьет изменника — своего содержателя? Она сделает так, что уйдя из жизни, бросит на него подозрение, и тот свой оставшийся век проведёт в муках. Вот это настоящая месть по-японски...» . Увлеченный Аюкава-сан принялся быстро заполнять страницы рукописи...

Итого: 5.5 из 10.0 — видимо, автор не очень любил цикл о детективе Рюдзо Хошикаге, и скорее всего писал рассказы для него по заказу. Длинные произведения у него значительно сложнее.

»... она возвышает истерзанную испытаниями душу, успокаивает и врачует усталые нервы; это своего рода невидимый врач...».

Да, это слова одного из видных участников настоящей истории, и сказаны они ...о книгах.... Известно, что «Грозный призрак» образует трилогию с двумя другими романами Крыжановской, и ранее издавался с ними единым томом. Скажу также, что о том, как выглядит недавнее переиздание от одного современного издательства (выходил анонс — как раз по данной трилогии), и нет ли там сокращений, я понятия не имею, т.к читал книжку по старому скану одного из первых изданий. И, сразу добавлю забегая вперёд — я поставил «Грозному призраку» достаточно высокую, по своим меркам, оценку — мне понравилась первая половина произведения, начисто лишённая оккультных подробностей и эзотерики. И это при том, что действие напоминает классическую мелодраму с любовным треугольником, разворачивающуюся в благовидном месте — в старинном поместье Ревеля (ныне -г.Таллинн..), расположенном на побережье. Эх, прокатиться по морю на лодке, в дремотном волшебном сиянии, да под ночным небом -в компании едва знакомой хорошенькой особы -которая ещё и споёт тебе по заказу... Да, у этого доктора губа не дура — не теряет он время в отсутствие хозяйки...

В первой части Вера Ивановна проявляет себя остроумным бытописателем, она умело играет словом, жизненно и доствоверно показывая различные стороны женского коварства. «Вы наивны, милый мой. Разве вы не понимаете, что эта крокодилица, именуемая Еленой Орестовной...воспользовалась вашим отсутствием чтобы раскрыть глаза этой дурочке...». Или вот: «Не стесняйтесь, Мария Михайловна. Ведь я — старый доктор. Мэри покорно расстегнула капот, но когда Заторский прикоснулся ухом к ея груди, сердце ея усиленно забилось». Но при этом необходимо помнить, что ...«В настоящее время не щадят слух молодых девушек и многое, что им не следовало бы знать, громко обсуждается в их присутствии, не говоря уже о газетах, столбцы которых полны описаний драматических страстей и срамных романов, которыми молодежь потихоньку зачитывается...». Эх, если б Вера Ивановна могла заглянуть в будущее, она бы скорее порадовалась, как много всего читает молодежь в ее время... Однако, хватит шуток. Финал романа выдержан в столь мрачной и жёсткой тональности, что я сомневаюсь, что он найдет широкий отклик среди новых читателей — между тем, для самой Веры Ивановны подобные концовки являлись делом обыденным, ибо она бывала весьма беспощадна к тем, кто грешен...«Вы бросились мне на шею, увлекая меня в грязь своего животного сладострастия»...

Баронесса Козен принимает у себя в замке молоденькую Мэри. Девочке восемнадцать лет, и Мария Михайловна является дочерью Суровцевых (я уже подзабыл — то ли знакомых, то ли дальних родственников баронессы...). Анастасия Андреевна, как выяснится — женщина пошлая и ограниченная. В отсутствие супруга, ученого археолога, барона Козена, она приглашает в тот же замок близкого друга — знакомого доктора, тридцатишестилетнего Вадима Викторовича Заторского. (Как же она достанет со своими глупыми подколками относительно его «старости»...). Поскольку автор — девушка деликатная, ничего особо неприличного в плане их отношений не рассказывается. Максимум, что позволяет себе Вера Ивановна, это описание сцен, когда нахальная баронесса запрыгивает к доктору на колени, особо, правда, не стесняясь слуг, которые все видят и слышат. Между тем, Мария Михайловна, юная и невинная девочка, ведёт себя предсказуемо — она польстилась на чужого полюбовника, а поскольку Заторский отвечает ей взаимностью, противная баронесса приходит в ярость. Ну и, наконец, кульминацией первой части книги может считаться неожиданное возвращение ученого археолога, прибывающего в компании настоящего красавца — князя Алексея Андриановича, увлеченнного оккультными науками. «Князь принял мое приглашение пожить у нас несколько месяцев. Он мой сотрудник, и нам придется ещё поработать вместе, а так как на мое несчастье он холост, т.е. никто не ждёт его с нетерпением, то я и забрал его.» С собой они привозят статую богини Кали и чучело огромного тигра, которое выглядит как живой зверь...Ай да Вера Ивановна, вот как закрутила-то... Живой тигр в замке, вот это да...

Наконец, нельзя не добавить, что в термоядерной, как любовная экспрессия стареющей баронессы, второй части романа, кроме оккультизма, содержатся также элементы рыцарских легенд, криминальных драм и приключенческих книг о путешествиях. Да, это Индия. «Если я прикажу он будет лизать твои ноги, но также и разорвет тебя, если я этого захочу. Поэтому, Сааб, люби меня...». Брамины, обольстительные танцовщицы, баядерки, коварные душители-туги... Вообщем, как пел когда-то давно Валерий Леонтьев в дивной мелодии, наполненной магическими звуками олдовых синтезаторов: «Доплыви, доплыви, мой корабль, до Индии, к тем берегам, берегам мечты...»

Ну что ж, резюмируя — странные, на первый взгляд, авторские ходы (всегда неожиданно, когда погибает кто-то из ключевых персонажей, а уж когда сразу несколько...), добавляют сюжету непредсказуемости. При этом ощутим иногда раздражающий перекос писательницы в сторону «невидимого мира», где она порой пытается соединить вместе, казалось, бы несовместимые понятия. Правда, нельзя отрицать и её умения строить запутанное повествование лёгкими средствами — лёгкими, при условии, если понимать, как много лет назад была написана эта книга...

Немного удивлен тем, что полный цикл М.Ф. Шиля о князе Залесском до сих пор не издан в книжном варианте отечественными издателями (в него входят три рассказа из канона, и к ним же относят несколько присовокупленных вещиц, дописанных другими авторами). Да, они немного тяжело читаются из-за многословных, несколько напыщенных стилистических обертонов, свойственных этому британскому писателю (и заслужившие одобрение Говарда Филипса...), но зато среди массы околодетективных произведений вековой (и не только) давности, выделяются плотным авторским подходом и атмосферностью.

«The Race of Orven» (1895) — первый сумрачный рассказ о Залесском, увидевший свет, что называется, в нужное время и в нужном месте. Хоть и прошло уже невесть сколько лет, все мы помним прискорбное событие, происшедшее с Великим детективом у Рейхенбахского водопада в 1891-м году, обратившее большую часть лондонцев в траур. А до «Пустого дома» оставалось ещё долгих восемь лет, и после ухода Холмса публика отчаянно нуждалась в ком-то, способном заполнить опустевшие места в их сердцах. И уж не знаю, устроила ли их замена, предложенная автором настоящего рассказа.... Есть два перевода Орвенов на русском языке. Публикацию в издании «Иностранки» (толстенькая антология «Не только Холмс») я читать не стал — невооруженным взглядом видно, что рассказ у них значительно сокращён, причем вырезана самая «мякотка» — пространные рассуждения Залесского о цивилизованности и человеческой культуре, а также прочие глубокомысленные вставки. Между тем именно эти куски, наиболее сложные для перевода и восприятия, демонстрирует своеобразие произведения. Всё это наличествует в версии под названием «Род Орвенов» от электронного издательства, хорошо знакомого постоянным посетителям Фантлаба. Вот именно на перевод из их выпуска я и буду опираться в нижеследующих строчках.

Итак, князь Залесский. Добровольный отшельник русских корней, cognoscente, изгнавший себя из мира людей. Жилище, похожее на гробницу Мавсола... (А ведь когда мы упоминаем сооружение, где покоится Владимир Ильич Ленин, мы всякий раз углубляемся в неимоверно давнюю историю — к четвертому веку до н.э, когда жил царь, правитель Карии. Вот она, прослеживаемая фонетически связь времён, длиной почти в две с половиной тысячи лет ...). Но вернемся же к князю и его покоям, пропитанными дымом cannabis sativa, и в которых стоит редкостная копия Афродиты Книдской из паросского мрамора... Да, действительно, у рассказа есть схожесть с домом Эшеров По, хотя тема развита слегка иначе, недаром, как сказано в послесловии, канон Залесского высоко оценили Борхес и Касарес... Рассказчик — приглашенный друг (и в отличие от безымянного друга Дюпена, автор не скрывает здесь собственную фамилию...) делится с князем перипетиями судебного разбирательства над девицей по имени Мод Сибра, которую через сутки должны предать казни по обвинению в убийстве. История темная и загадошная. В Орвен-холл, где доживал последние дни старый лорд, вернулся из Индии его сын Рэндольф (ох уж эта Индия...), избравший себе в качестве выгодной партии невесту из знатного рода. Ухмылку Залесского вызывает сообщение о занятиях молодого барина опытами по механике, проводимыми им на третьем этаже особняка перед крестьянскими зрителями. Он опознает машину Атвуда -объемную штуковину с крутящимся шкивами...Таинственности добавил приезд той самой девицы, Мод, очевидно, имевшей ранее какие-то сношения с хозяином. Так вот, труп старого хозяина с двумя ранениями, обнаруженный январским днем, и был определен как последствия ее рук дела. Шиль показал, что он отлично разбирался в том, что такое алиби и насколько важно оно в детективе: сын убитого крутил наверху в тот день свою чёртову машину. Истинным элементом ужасов являются два фактора — брошенные на снег фаланги трёх пальцев, отрезанные заточенной оконной рамой (!), а также порхающий в комнатной темноте светящийся объект, виденный служанкой. /Я, правда, не совсем уловил, как Хестер сломала ногу. По идее, женщина в ужасе бежала к дверям прочь — от того, что ее испугало, но учитывая, что ногу она сломала в отверстии, расположенном на пути вертикального перемещения объекта, то выходит, что она напротив, приближалась к нему. Но ход сам по себе неплохой. Прозорливость князя восхищает неподдельно -он будто видел всё это наяву, присутствуя там, или же у него в мозгу спроецировалась полная картина событий — со всей четкостью, ровно так, как мы с вами читаем открытую книгу/...

«Сыновья графов людей так просто не убивают «. Как сказано в сопроводительной статье электронного издания, «Род Орвенов» был подвергнут критике со стороны Герберта Уэллса. А Шиль ещё называл его своим другом... «Князь Залесский -это Шерлок Холмс, завёрнутый в «турецкий beneesh», а книга «настолько глупа, что и смеяться над ней грешно»... Конечно же, великий фантаст был не совсем прав. Да, рассказ лишён того простодушного мастерства и обаяния, которыми владел доктор Уотсон, но сам Залесский — это более продвинутый тип художника -мыслителя, нежели его временно исчезнувший коллега с Бейкер-стрит. Запомнилось, что анализ ситуации он начал с долгого вступления о судьбах цивилизаций, цитат Гёте и т д. Представляю, сколько терпения требовалось рассказчику, чтобы не прерывать его зажигательные речи. Да, практического смысла во вступлении немного, но общий подход к вопросу впечатляет. Наконец, для Залесского нет никакой нужды встречаться со свидетелями, ползать по дому в поисках следов табака или частиц грязи — все размышления он осуществляет на кушетке, сыграв фрагмент арии из Lakme Делиба на органе (ну красавчик ведь: величественный орган против мещанской скрипки..). Конечно, поклонники Великого Детектива почувствовали бы себя обделёнными. А что касается детективной части — кажется, Шиль несколько переусложнил сюжет (поставив целью обойти Конан Дойля?), но механическое приспособление описывается весьма идейно. Правда, мысль о родовом безумстве хотелось бы видеть исполненной более выразительными средствами...

Так кто же такой этот порочный князь Залесский, этот праздный декадент и «социальный дарвинист»? Кроме того, что он обладает чудесным жилищем, по первому рассказу мы узнаем, что он некогда бывал в Петергофе, а в Англии до сих пор имеет некоторое влияние на должностных лиц исполнительной власти. Констатируя: князь Залесский -фигура загадочная, способная разжечь воображение, а потому хорошо было бы узнать и предысторию его затворничества. Однако, мистер Мэтью Фипс Шиль решил иначе...И даже если князь Залесский, расслабившись в дыме благовоний под узорами золотых lampas, всё это выдумал, и то, что он рассказывал своему другу являлось лишь плодом его вычурной фантазии, а бедная Мод Сибра на самом деле была благополучно казнена на следующие сутки; разумеется, простим его и рассказчика — не для того читаем мы все эти книжки.

Кейго Хигасино немного знаком читателям с 2007-го года. Правда, определенные отечественные издатели, занявшись его книгами, целиком пропустили все 80-е и, почти полностью, 90-е годы — время, когда он набирал вес и плодотворно трудился; из каких-то соображений отдав предпочтение современному, но несколько специфичному циклу, представляющему лишь узкую грань его творчества («Галилей»). А как же истоки?... Известен этот писатель в основном как автор детективов, хотя часто обращался и к научной фантастике. Например, к жанру SF, о путешествиях во времени, относится одна из самых известных книг Хигасино на родине («時生»).

放課後 (~ «После занятий») — это первая опубликованная книга Кейго Хигасино, и она стала лауреатом премии Рампо Эдогавы. Он проявил себя неплохим бытописателем (в отличие от...), отдав дань и классическим дедуктивным традициям (преподносятся сразу два последовательных решения «запертой комнаты» — второе следует после опровержения первого; и это при том, что к середине 80-ых годов «запертые комнаты» выглядели замшелыми артефактами из прошлого...). Но зато мотив. Мотив на загляденье: в учебном заведении для девушек один за другим погибают два преподавателя мужского пола. Насильники? Вымогатели? Может, не поделили женщину между собой?... Позвольте, для начинающего автора из страны самураев использовать такие выхолощенные решения вообще не вариант. Меня, пусть уже немного и знакомого с разными японскими сюжетами, обозначенный мотив вверг в лёгкую тридцатисекундную задумчивость, потребовавшую переосмысления. Дабы не спойлерить в этом направлении, ограничусь общей констатацией, без излишне наводящих подробностей: некто заметил, как одна девушка, пребывающая в уединении у себя в комнате, совершала некое ритмичное действие — скажем так, действие, может быть и не совсем уж диковинное или в чём-то из ряда вон выходящее, но всё же никоим образом не предназначенное для глаз сторонних зрителей... А что предпримет, узнав о скрытом наблюдении, гордая оскорблённая японская дева, потомок отважных куноити? Вот то-то и оно. Молодец, Хигасино, тонко вник в ситуацию... Наконец, ещё один выгодный момент: плохая (в событийном контексте) концовка. Плохая, и откровенно депрессивная — что является редкостью для развлекательных детективных партий...

Рассказчик здесь — человек не простой, и внимательные читатели, скорее всего, могут слегка поднапрячься от того, как ведёт он своё повествование. Это явно не просто говорящая и записывающая голова. Говорит, что ранее занимался проектированием систем волоконно-оптической связи, а сейчас работает учителем математики в женском учебном заведении у станции С. У учителя есть жена, недавно совершившая аборт, ибо он оказался не готов к отцовству. Спрашивается, а зачем женился тогда, если не готов?.. К тому же, ему постоянно мерещится, будто его хотят убить, представив всякое очередное нападение на него как несчастный случай... И еще лиричный момент. Несколько месяцев назад одна из студенток, ранее отстраненная на три дня от учебы за курение, назначила мягкотелому учителю встречу на станции — ей нужно было поведать что-то сокровенное во время поездки в Синдзю. И что же он сделал, пришёл? Это же так трогательно. Нет, просто проигнорировал приглашение, вогнав студентку в душевную стагнацию...

В молодости Хигасино был капитаном университетской команды по стрельбе из лука, и его увлечение весьма заметно, поскольку этому виду спорта отводится немалая часть книги (а кому из девочек не нравится лук, те могут заниматься в других секциях кампуса — там и баскетбол есть, и настольный теннис, и более агрессивное кендо...). Оказывается, на каждую из четырех мишеней, расположенных на заданных расстояниях, выдается по тридцать шесть стрел, и максимальное число очков — 1440... «Счастливая стрела в колчане — мой подарок. Стрела на двадцать восемь с половиной дюймов с счастливым номером. Почему у неё этот номер?...В мгновение ока у меня перехватило дыхание и заболела голова...».

По запертой комнате — загадка занимательная, хотя, как я заметил выше, для такого произведения, насыщенного бытовыми и хозяйственными деталями, без какой-либо зарницы ужаса, она выглядит артефактом. Пусть автор и обоснует ее наличие, поверить в осуществление логической схемы преступником (по крайней мере таким, как здесь...), да ещё со столь тончайшим умыслом -настоящей фаты-морганы из ложных ходов, решительно невозможно... Итак, это отдельное здание, раздевалка прямоугольной формы. Перегородка делит ее на две части (вверху над потолком зазор примерно в полметра) — на мужскую и женскую половины. Труп учителя физкультуры найдут в мужской части — некто пригласил преподавателя для беседы и щедро наполнил его стакан цианидом. Очевидно, убийца не мог выбраться через дверь мужской раздевалки (она оказалась подпертой изнутри палкой, закрепленной примерно под углом сорок пять градусов к земле...). Ну а на дверях женского отсека — наружный висячий замок. Дополнительным элементом, показывающим, что время не стоит на месте, является найденное в кармане трупа барьерное средство механической контрацепции... Кстати, у читателя может родиться попутный вопрос — кто же раскроет это дело? Полицейский Отани? Одна из находчивых студенток, решившая заступиться за подругу? Или, может быть, сам рассказчик, поначалу никак не проявляющий гибкость мышления?... Всё же, промежуточное решение неплохое (идейно похожее на происшедшее в книге другого автора, специалиста по взлому гостиничных номеров, у которого в одном из романов поменяли на ключе бирку с номером комнаты...). Но зато вот итоговое решение... из числа вряд ли берущихся... Что хорошо в нём — вроде бы как Хигасино старательно намекает продолжительными пассажами на связь со стрельбой из лука (в фокусе и правда эта связь отыщется...), но вот ответ на загадку «в лоб» все равно не находится... Вообщем, видно, что автор смог предложить чуть больше, чем просто «схему», да и выбранные им локации, способные, с некоторыми оговорками, заинтересовать ювенильную аудиторию (недаром выпустили еще и рисованную книжку), предоставляют дополнительные возможности.

«Исторический рассказ М.П. Шиля» — именно так, с инициалом «П», подписано название данного рассказа в первой русскоязычной публикации... Полагаю, британский писатель Мэтью Фипс Шил(ь) знаком некоторой части интересующейся аудитории; правда, из крупных его произведений в бумажном формате выходило только «Пурпурное облако» в малотиражном издании, сопровождённое громкой подписью из аннотации: «одна из самых страшных книг в истории мировой литературы...».

Что ж, «Неизменная любовь» расстроит часть почитателей таланта Шиля — их числа тех, что надеются пощекотать свою, возможно уже несколько подрасшатанную годами нервную систему (а я исхожу из предположения, что возьмутся за это чтение в основном читатели взрослые и сознательные...), очередными архивными ужасами — в этом рассказе определяющей составляющей является историческая линия (как мудро и отметили первые отечественные издатели, и именно из уважения к их труду я пишу фамилию автора в смягченном варианте...), в сопровождении, однако, очень неожиданного сюжетного «твиста»: возможно, на грани дозволенного, но вместе с тем ровно такого, чтоб читатель не чувствовал себя совсем уж оболваненным. Да, рассматривается эпизод из активного периода жизни так называемых «честных авиньонских разбойников», ведомых гвардейцами «палача» Журдана. И среди них — невинно пострадавшая... юная Аделина, графова дочка...

Вечер одного из дней 1788-го года. Толпа ревет и мечет вокруг бронзовой статуи Генриха IV у Пон-Нёф в Париже. Свергнут Ламуаньен, хранитель печати. Камилл де-Мунье, дворянин, публично проклинает народного короля, бросает камзол и прыгает с моста в реку. Сердобольная дочь графа д'Арриена даёт ему... пока лишь только приют — причём, приют временный, но... взамен обретает обморок и слепоту... Тут бы несчастной совсем приуныть, но от печалей и болезней девушку спасает некий Филип Дюваль, член муниципалитета, проявляющий больше мужества и решительности нежели её предыдущий знакомец ...

Шиль, тонкий ценитель женской красоты, проводит исследование природы дуализма чувств, свойственных молодой героине -кого из них выберет мадмуазель? Того, кто полюбил её незрячей, или всё же давнего покорителя? Как я заметил выше, венцом внутренней борьбы девушки станет авторский поворот весьма нетривиального характера.

Ну что ж, не стоит обращать внимание на название, звучащее будто переводной трек с грампластинки зарубежного поп-исполнителя, выпущенной на «Мелодии» в 70-ых. Рассказ вышел в русской периодике в 1896-м году, параллельно иностранному изданию — это ли не показатель сноровистости давних отечественных издателей? Также говорят, что рассказ на десяток лет опередил произведение Эммы Орци. И, как мне представляется, настоящая раритетная новелла должна приглянуться любителям творчества Рафаэля Сабатини... Главное же -отдадим должное умению автора соединять вместе содержание историческое и психологическое. Он это мог.

Так кто же такой «летунъ» (слово с обложки издания 1933-го года)? В рассказе Веры Ивановны слово имеет редкое, устаревшее народное значение, отличное от первичных ассоциаций, им вызываемых. Помню, мой дядя с некоторым раздражением называл так любителей путешествий посредством авиаперелётов. Здесь же речь идёт о существе, чья душа не находит покоя, и имеющем, по весьма спорному мнению автора, сходство с вампиром...

Действие происходит в Петербурге в канун Нового года, и рассказ, по сути своей, повествует о страшных вещах с вероятно давними корневыми сказательными истоками. При том, что сама автор, несмотря на демонстративную осведомленность в «тайных науках» придерживается точки зрения (или, по крайней мере старается создать видимость), что всё, о чем здесь рассказывается — занятие нехорошее и пагубное... Придётся отметить, что написан рассказ довольно-таки живо и занимательно, без привычной вязкой манеры, свойственным подобным сочинениям. И 1933-й год не должен вводить в заблуждение — чувствуется, что рассказ создан значительно раньше, еще в конце XIX века... Татьяна Петровна, очень богатая девушка, воспитанная двумя тётками, любит графа Вартенева и желает поработить его сердце. На помощь ей приходит знакомый волшебник, Мартын Федорович Киркелин (Вера Ивановна почему-то сделала его финном — наверное, решила, что так загадочнее, в связи с чем ударение в его фамилии, видимо, следует ставить на последний слог...). Проживал он в каморке пятого этажа на Большой Конюшенной *, и, как можно сделать вывод, приобщал к своим недобрым магическим увлечениям хорошеньких, но малоопытных дев. Не совсем ясно, почему Мартын Федорович столь халатно отнёсся к своим наставлениям и, что называется, умыл руки, не предупредив Татьяну заранее о возможных осложнениях и последствиях того «вызывания», в котором ей предстояло участвовать. Также непонятно, какой интерес во всем этом действии имелся у самого волшебника (автор оставляет этот вопрос за скобками) — возможно, его подопечная должным образом с ним расплатилась... Так вот, в результате обряда «вызывания» Татьяне Петровне является человек вежливый, прилично одетый и совсем не старый. Татьяна Петровна думает, что происходящее с ней является розыгрышем, а этот человек — знакомый, которого заранее подготовили к исполненной им роли (хотя многие читатели, несомненно, сразу догадаются, как жестоко она ошибается, и придут в ужас от раскрываемой картины...). После чего девушка принимает неразумное решение подписать договор с незнакомцем... Далее о завязке, пожалуй, и хватит, разве что стоит еще добавить, что посетитель передал Татьяне Петровне кольцо, с которым она должна будет соответствующим образом распорядиться на предстоящем костюмированном балу подруги. И последующее повествование приобретает всё более жёсткий характер...

«В мире, который мы видим, всё объясняется миром, нами невидимым»... После прочтения остается открытым вопрос — что же всё-таки заставляло Веру Ивановну писать столь кошмарные рассказы — коммерческие цели или иные, овладевшие ее разумом интересы? Не буду даже пытаться ответить на этот вопрос. Но в воображаемый сборник старинного петербургского хоррора рассказ я бы включил.

* На этой улице в Петербурге расположена финская церковь Святой Марии. В 1933-м году она уже давно носила название улицы имени революционера Желябова.

Итого: 7.5 из 10.0 за непринуждённость и образность изложения. Как верно сказали ранее, подобные вещи необходимо пропускать через мысленный фильтр, проецируя их на год написания.

«Если писателю нечего сказать, то не имеет значения, насколько умно или увлекательно он пишет. Карру, по сути, сказать было нечего. Это жестокая правда, -то, что у него не было значительного или глубокого взгляда на мир и человеческие отношения....Но если Карр, по его собственному признанию, низвел себя до уровня «развлекателя», то давайте признаем, что на этом скромном и ограниченном поприще он проявил себя превосходно «. С.Т. Джоши, 1990.

Чем своеобразен сайт Фантлаб — ряд имен с относительно малой известностью на прочих отечественных литературных ресурсах, наоборот, имеют здесь давние стойкие группы почитателей и весьма продвинутых знатоков. К таким знаковым именам я, конечно же, отношу и Сунанда Триамбака Джоши, индийского выпускника аспирантуры Принстона, который, безусловно, хорошо знаком определенной части аудитории сайта — по исследованию жизни Г.Ф. Лавкрафта. А некоторые из пользователей, согласно ими же озвученной информации, даже с ним переписывались... Беря в руки книгу об одном из самых известных англоязычных авторов детективов Джоне Диксоне Карре, я думал, что в ней содержится информация общего характера с уклоном в квазисверхъестественные элементы творчества...Что же оказалось. Оказалось, что эта монография сделала бы честь многим исследователям, специализирующимся исключительно на детективной литературе. Джоши действительно прочитал и досконально изучил весь доступный ему материал, вышедший из под пера Джона Диксона Карра, и демонстрирует не только глубокую осведомленность и понимание предмета, но и раскрывает нюансы, на которые кроме него вообще мало бы кто обратил внимание. Книга состоит из нескольких разделов. Первые три части посвящены трем великим «сыщикам» Карра — Анри Бенколену (это единственная часть, где Джоши слегка необъективен — уж больно по сердцу ему связанные с ним готические названия и атмосферность раннего парижского периода писателя...); Гидеону Феллу и Генри Мерривейлу. Двух последних он считает взаимозаменяемыми, хотя, опять, же, сравнение в качестве будет не в пользу Мерривейла... Автор плотно знаком с материалом — я даже затрудняюсь, как можно было выцепить столько технических нюансов и подробностей, не иначе как индиец вел блокнот, куда выписывал мельчайшие детали с каждого прочитанного произведения... Далее — глава об остальных, несерийных сыщиках, и отдельно- о рассказах. Самые же интересные разделы книги Джоши припас на конец. Это те разделы, где он больше размышляет и анализирует, нежели касается сухих фактов. Данные главы называются «Сверхъестественное» и «Философия Карра». В какой-то степени Джоши становится беспощаден, пытаясь сравнивать творчество автора, изначально избравшего для себя первичным стремление к загадке, с образцами высокой, философской литературы. Карр в такие моменты представляется у него писателем второго сорта, не способным на книгу с более значимой литературной основой. Характерным является и его замечание об игнорировании Карром простой «вероятности», когда обычные люди у него внезапно становятся «монстрами», совершая поступки, призванные служить лишь частью изысканной головоломки, а человеческой мотивации уделяется при всём том ничтожно малое внимание. Но затем Джоши, стоит отдать ему должное, иногда поправляется, находя и в этом определенные плюсы. Ведь, как он пишет, «добровольное самоотречение» Карра явилось для него и «источником большой силы» (имеется ввиду преданность произведениям в стиле «невозможного преступления» с созданием «запертых комнат»). Главное, как он подмечает, удовольствие от понимания, что каждая запутанная ситуация разрешается ровно одним способом. И еще, специально для поклонников Лавкрафта. Джоши упоминает его и здесь, примерно раз пять, и всегда в подходящем контексте. В отличие от Огюста Дерлета, упомянутого всего однажды и в невыгодной позиции — как писателя не способного предложить вообще ничего, кроме пастишей...Наконец, в работе присутствует подробнейшая многостраничная библиография, в т.ч. с переводами Карра на иностранные языки и первыми публикациями. Приведенные списки книг облегчили бы работу любому, даже не самому состоятельному библиографу Джона Диксона Карра...

Уже во втором абзаце Джоши пишет то, о чем и я задумываюсь в отзывах на детективы: «невозможно внятно обсуждать произведение, не упомянув какой либо жизненно важный аспект». Я сам не сторонник излишней замкнутости или «языка эсперанто», ибо иначе отзыв на детектив будет напоминать разговор глухого с немым. Главное -видеть меру. И, надо сказать, Джоши остается корректен в этом вопросе. У него только один полный спойлер — на «Проклятие бронзовой лампы». Но и то, по другому там и не скажешь. Я и не задумывался, что в книге возможен другой контекст: женщина «превратилась» в служанку, бесследно «растворившись» в доме. Слуги в произведениях тех лет являлась существами, которые «невидимы» для читателей. Поэтому мистерия здесь глубже, чем можно представить — по-хорошему, нельзя было превратиться в того, кого нет...

Что ещё. Да много-много всего, всё, конечно, перечислять не буду. Джоши убедительно расскажет, почему, в отличие от Дороти Сэйерс, Карр не умел хорошо писать короткие рассказы (он называет всего три исключения — «Тень козла», «Неправильная проблема» и «Невидимые руки»...), а также почему в его произведениях полностью игнорируются философские, политические и социальные проблемы; а также почему, несмотря на пережитую Вторую мировую войну автор делал вид, будто её и не было....Что касается романов, лучшим индиец считает «Убийство арабских ночей» (причем, создаётся ощущение, что он считает этот роман и вовсе лучшим детективом всех времен). Ну и, конечно, великолепно он отзывается про роман «Три гроба»: «Его лучше читать сразу дважды подряд. Первый, чтоб быть ошеломленным, а второй — чтобы понять, как это произошло...»). Кроме того, в знаменитой 17-й главе «Карр совершенно неосознанно предвосхищает некоторые авангардные приемы метафантастики, заставляя своих героев осознать, что они всего лишь персонажи книги». Однако, отличное наблюдение!...Кстати, буквально на днях видел цитату из этой неувядающей главы в книге микроиздателя -как послесловие к романам Александра Соколова....

Любопытно и об авторских тандемах, в которых Карр участвовал дважды. «Роковой спуск» (с Джоном Родом) — Джоши считает, что от Рода здесь только техническая идея трюка, разработанная по его специальности, а весь текст написан Карром... О консолидации с Адрианом Конан Дойлем. Многие ли знают, что из 12 рассказов последние шесть рассказов Дойль-сын писал в одиночестве? А Карр уклонился, сославшись на болезнь. Возможно, ему было просто тесно в поставленных рамках...

Разумеется, много Джоши пишет о тяге Карра к сверхъестественному. Многие ли знают, что ДДК был основным рецензентом Артура Мейчена в «Нью-Йорк-Таймс» ?...О цитатах из М.Р.Джеймса, разбросанных по его книгам? О радиопьесе «Рукопись дьявола», созданной по мотивам рассказа Амброза Бирса? А как насчет рассказа «Дверь в преисподнюю», что появился в журнале «Horror Stories» за июнь 1935-го г.?

Вместе с тем, автор монографии констатирует, что Карр в первую очередь руководствуется повествовательными приемами, не уделяя внимания тонкости характеров и эмоциональной интенсивности, и решительно отказывался рассматривать свои романы ничем иным, кроме развлечения. По мнению автора, Марджери Аллингем и Рекс Стаут, уступая Карру в качестве рассказчиков, значительно обходят его «во внутреннем мире». Но при этом Джоши признает, что «спорадически возвращался» к книгам этого писателя на протяжении всей жизни, что говорит об определенной притягательности его творчества...

Итого: подробная и добросовестная монография, одинаково ценная как для поклонников Дж.Д. Карра, так и С.Т. Джоши.

»... страшное что-нибудь расскажите, дедушка! Вы обещали! Непременно страшное!...»

Читая этот «рассказ-быль» я сам вспомнил страшные истории из жизни, которые когда -то в детстве рассказывала мне бабушка после игры в домино, и с тех пор засевшие где-то в подкорке. Про русалку, испугавшую ее знакомого, что в час неурочный отправился к реке в одиночку... Про судьбу старухи-соседки, собирательницу трав и снадобий... Или про церковного художника Федулея и того, с кем ему довелось однажды столкнуться во время работы...

Продолжать могу и далее, однако, вернёмся же к настоящей истории, тоже, кстати, женского авторства -от Соколовой Александры Ивановны, много разных книг написавшей....Как обычно, как тогда было принято, часть ответственности автор переключает на другого рассказчика, будто бы передавая сюжет из чужих уст. Близкий круг родных и знакомых собирается вокруг старого майора. Тот начинает давнюю историю, случившуюся в бытность, когда он ещё молодым офицером, только что выпущенным из московского кадетского корпуса и причисленным к N-полку, остановился в одной из степных южных малороссийских губерний... Так вот, к Николину дню их полк расположился на зимних квартирах. «Кто не жил в степи, тот даже приблизительного понятия не имеет о том, что такое необъятная русская степь зимой». Денщик Степан: «- Воля ваша, ваше благородие.. а вы либо перейти извольте из этой проклятой хаты...Либо меня извольте ослобонить!». Тут такая штука -Степан рассказывает своему нанимателю кровавую историю старой ткачихи, меньшой дочери сельского старосты, чья тяжкая доля, несомненно, не была первой и не последней в смысле схожести судеб со многими другими женскими судьбами: муж и сын ее поочередно и безвозвратно окунулись в беспробудные сети «зелёного змия»...

Попутно замечу, что ткачихи и прядильщицы издавна оказывались в поле зрения авторов историй ужасов. Достаточно вспомнить братьев Гримм или Ганца Гейнца Эверса. И, как правило, для лиц мужского пола их встречи с прядильщицами ничем хорошим не заканчивались... Поэтому уж не знаю, случайно ли или нет Александра Ивановна выбрала именно эту профессию для своей героини...

С точки зрения литературности к рассказу придраться сложно, правда, концовка чуть менее удачно выглядит -будто бы Александра Ивановна решила сгладить картину и совсем уж не будоражить нервы читателей. Однако, свою роль — отвлечь и пощекотать воображение рассказ выполняет...

«Под столом я увидел, как нога Айлика свивалась с ногой Виргинии».... О как. Выходит, ещё тогда такие непотребства бывали...

«История одного утопленника...» — это, как говорится, рассказ из числа тех, что рекомендовали раньше «на сон грядущий». Причем вышел он из-под пера не штатного «страшильщика», а автора, более склонного к развесистым многостраничным произведениям «уличного» и «бульварного» характера, а также приключенческих направлений. Ну и, как обычно бывает, при оных условиях подобные вещицы, как правило, проходят вне поля зрения тематических антологов, предпочитающих проторенные маршруты со стандартным набором бесконечно переиздающихся авторов...

Рассказчик выходит из театра Odeon, где он вволю понаслаждался пьесой Шекспира. В старом доме на острове Saint-Lois у него появляется новый сосед — доктор — «мономанъ», поселившийся этажом ниже. Утром видели, как в комнату лекаря вносили какой-то длинный тюк, вызывающий определенные подозрения. А когда лучше всего заводить новые знакомства? Да прямо сейчас, в полночь, но рассказчика сие обстоятельство почему-то нисколько не смущает...«Я стар, но молодежь люблю», — говорит ему собеседник. «Мне сказали, что вы изучаете медицину, т.е. искусство сохранять жизнь. Я пошел дальше вас! Я возвращаю к жизни смерть!», — продолжает одиозный старик... Далее следует пересказ кошмарной истории, поведанной воскресителю утопленником, который четыре дня находился без признаков жизни. После смерти брата тот вынужден был взять на попечение племянника, предпочитающего разгульный образ жизни, и передать ему часть наследства. «Заплоченные долги нанесли такой ущерб моему состоянию, что я вынужден был всю свою прислугу заменить одной лишь служанкой»... Тем не менее, вскоре рассказчик знакомится с девушкой с улицы, Виргинией. Но, о ужас, он так стар -аж сорок пять лет, что долго не решается сделать бедной красавице предложение... De profundis!... Кстати, отмечу, что вместо благодарности утопленник упрекает своего воскресителя (гм...где то это было, и причем в русской литературе...)- в первую очередь, мотивами, коими тот руководствовался. И что-то в этом есть...

А какая концовка-то. Кто бы мог подумать... Из тех, где одна-единственная последняя фраза, что называется, переворачивает всё вспять. Вообщем, рассказ вполне достоин включения в забытую коллекцию редких ужасов, а старый образный перевод обрамляет эту историю антикварным словарным покрытием.

«По заданию редакции я должен был писать историческое моногатари с продолжениями. Но идея не получила поддержки и я вновь переключился на детективные истории. Поскольку было ограничение во времени, я не мог тщательно планировать новую историю, и преобразовал в полнометражный роман один свой небольшой рассказ. Мне жаль тех читателей, которые уже знакомы с ним, но я бы попросил их проявить терпение, учитывая вышеизложенные обстоятельства...»

朱の絶筆 (~ «Правки красных чернил») — заключительная вещь Тэцуя Аюкавы с участием сквозного персонажа Рюдзо Хошикаге. Описывается убийство хозяина дома, задушенного шелковым зеленым шнурком от занавески на втором этаже двухэтажного поместья, объятого дымом. Рядом с ним рукопись, которую он начал вычитывать и успел сделать ряд красных пометок на полях. Двое основных подозреваемых: гостивший на вилле однорукий поэт-самоучка и персональная помощница хозяина (а также любовница по совместительству...). Однако, обоих приходится исключить- одной рукой задушить человека не представляется возможным, а что касается девушки по имени Фумико Нагава, то с ней посложнее. Посложнее, ибо в ее случае играет один из любимых фасеточных приёмов Аюкава-сана: оченно тонкое обстоятельство, позволяющее подозреваемой выстроить временной барьер между часом убийства и собственным местопребыванием в оный час. А именно-с: перед выездом на прогулку девушка оставляет в доме только что набранную рукопись, на которой шеф позднее сделает правки красными чернилами собственной рукой. Что это значит? Очевидно, хозяин был жив до ее отъезда...

Что касается Хошикаге — это самый фантастичный типаж у автора. Перед его появлением Аюкава всегда выдерживает гроссмейстерскую паузу (такой подход импонирует больше, чем бессмысленное мельтешение в кадре, сопровождаемое хвастливыми репликами и утомительными опросами). И во всех основных книгах о Хошикаге присутствует какой-либо цвет в названии -ещё одна особенность... «Мудрый ястреб летает молча». Никто толком не знает, кто он, какова его настоящая профессия, для чего он ездит по миру, и откуда появляется — ровно в последних главах, когда полиция в бессилии разводит руками. Он настолько занят, что у него нет возможности встретиться с участниками этой длинной истории вживую. Хошикаге разгадывает замысел убийцы во время прямого включения — посредством телефонной связи. Вдумаемся — ключевого персонажа, озвучивающего правильный ответ, никто даже не видит вживую (прямо как когда-то давно было с ведущим игры «Что? Где? Когда?», появившейся, к слову, спустя год после выхода рассказа -одноименного прототипа настоящего произведения...), в кульминационный момент все собравшиеся слышат только его голос ..Такой подход можно трактовать как немой упрёк для читателей, не разгадавших вовремя честный авторский замысел при большем, можно сказать, присутствии...

Синодзаки Госукэ, известный сценарист и романист, владелец роскошной виллы в Каруидзаве отличается большим трудолюбием. Его сравнивают то ли с Эдгаром Уоллесом, то ли с Гарднером. Госукэ диктует роман на аудиокассету, после чего помощница переносит текст на бумагу. Затем писатель читает рукопись, правит красной ручкой, и передает на доработку редактору. Как всегда — сроки горят, кругом цейтнот. Здесь же, как я уже указал выше, получилось так, что помощница уезжает на прогулку, а рукопись (ее видит рассказчик...) остается дома. Позднее на ней появляются замечания, написанные рукой Госукэ, и сделанные, видимо, пока он был еще жив. Если считать Фумико убийцей, то что же, выходит, пометки были созданы рукой мертвеца?..

К сожалению, все сказанное в послесловии вполне справедливо. Чувствуется, что история искусственно раздута до необходимого формата, и дарование писателя проявляется лишь в единичных эпизодах. Но итоговую оценку я снизил не за это, а за парочку последних, явно лишних трупов, портящих миролюбивую атмосферу, ибо первых двух мертвецов, над которыми поработал душитель, будто ступивший на японскую землю из джалло ранних 70-х, и так хватило бы с лихвой.

... Май 1975-го года. Поздний вечер. За окном давно стемнело и затихло пение канаканы. Знаменитый писатель расположился в гостиной с кружкой холодного ячменного чая. Кофе плохо действовал на его желудок, но необходимо было чем-то заглушить неприятный привкус. Он с содроганием вспоминал, какое ужасное блюдо из охлажденной чуки — китайской лапши довелось ему сегодня попробовать в привокзальной закусочной... Из мониторных колонок JBL серии 4300 доносился мелодичный голос певицы Терезы Тенг. Играл первый, заглавный трек с её новой пластинки 空港 («Kuukou» -«Аэропорт»). «И почему я написал так много книг о железнодорожных вокзалах, и так мало об аэропортах?» , — подумал про себя Аюкава-сан. «Я сделаю свою героиню, Фумико, похожей на Терезу Тенг. Такой же юной и красивой, в юкате цвета индиго с красным оби... Хочу верить, что у Терезы жизнь сложится лучше, чем у моей героини, только не пойму, что за щемящее чувство одолевает меня в душе, когда я слышу ее песни. Песнь птицы становится печальной на пороге несчастья. Поберечься бы ей...». Аюкава-сан, словно сбросив некоторое оцепенение, вызванное прослушиванием пластинки, или пытаясь прогнать какое-то недоброе предчувствие, попытался переключиться с Терезы Тенг на других женщин, и начал представлять знакомую хостесс из бара «Биби» на Гинзе.... «Не знаю, обратит ли кто-нибудь внимание, что красные чернила продолжаются только до тридцать второй страницы рукописи? У девчонки отличное алиби... И до такого отравления, как у меня, еще никто не додумался — яд будет во всех чашках, но достанется именно тому человеку, который и являлся мишенью убийцы. Придёт ли им в голову то, как держит кружку однорукий поэт?... Наконец, Киеко, не уехавшая на прогулку. Уверен, никто не поймет, что заставило её остаться на террасе, и не обратит внимание, что рука девушки покоилась на правом бедре...», — продолжал размышлять знаменитый писатель, не замечая, что на листах бумаги с его цветными отметками на полях образовалось огромное темное пятно...

Итого: 6.5 из 10.0.

«Сто двадцать лет назад в результате необычайного происшествия, природу которого нам так и не удалось достоверно установить, один человек, француз, упал в наше государство с неба — прямо из облаков...».

Роман был издан под псевдонимом Уильям Кобб и являлся очередным заходом в приключенческую фантастику (с научными элементами!), а учитывая общую эрудицию и накопленный автором экспириенс, вряд ли оная попытка явилась для него мероприятием чересчур трудоемким... Главный герой, парижанин, заинтересовавшись отцовской коллекцией книг о путешествиях, отправляется в Китай и, будучи в эпицентре боксерского восстания весной 1900-го года, попадает, что называется, «как кур во щи». Спасаясь из горящего дома в деревеньке Дун Хоу, рассказчик стремительно уносит ноги прочь, оценивая свои шансы спастись как один из тысячи. «Я почти бежал, стремясь вырваться из объятий вертикальных стен, внушавших страх, и вспоминал «Колодец и маятник» Эдгара По — мне казалось, они вот-вот подойдут ближе и раздавят меня...». Наконец, сквозь расщелину в скале, беглец находит путь в некий затерянный мир...

Автор называет доктора в халате и остроконечной шляпе персонажем из Мольера- хотя, если смотреть на картинку и вспомнить будущее, он скорее кажется похожим на резко помолодевшего волшебника Гэндальфа из книги Толкиена... А каков способ перемещения жителей «Восточного Парижа»: они приручают кондоров, забрасывая им на спины веревки, удерживающие корзины — таким макаром по два человека на птице спокойно летать могут. И да, о новом «Париже». Все эти люди — потомки французских подданных, изгнанных из страны после отмены Нантского эдикта 1685-го года Людовиком XIV. Они долго скитаются по свету и уходят в пустыню Гоби. Лидером новой группы в те времена становится примкнувший к ним изобретатель Дени Папен (кстати, сохранившиеся информационные сводки, действительно, не указывают точных мест захоронения и даты кончины этого талантливого ученого...). В конечном итоге все они находят приют на Востоке, в замкнутом пространстве — своеобразной смирительной рубашке из скал, навсегда отделенные от остальной человеческой расы...

Что же получается — главный герой Париж покидает, и в «Париж» (aka «Мистервиль») он же и возвращается, где незамедлительно подвергается обструкции со стороны властей (как лицо, пришедшее извне, и потенциально несущее вред городу) с назначением казни путем разрушительного воздействия на мозг высоких частот; и спасается благодаря лишь исключительно вовремя подоспевшему «революционному» восстанию. В чем же заключается идея месье Лермэна? А в том, что в Мистервиле жизнь будто бы замирает навсегда — жители навечно остаются в том времени, откуда прибыли их предки, т.е. образуется этакий слепок Франции конца XVII века, с устоявшимися традициями и собственным Лувром, которым они очень гордятся. /Видимо, что-то в этой идее автору импонировало/... Развития у них, правда, нет никакого, но есть определенные изобретения (подчас сомнительного свойства, будто пришедшие из «лженаук»...). Зато интересен приборчик — «гематометр», снимающий диаграмму пульса у новобрачных: при больших отклонениях — если их наложить друг на друга (более 5 мм) брак не может быть одобрен местным «загсом»...

Вообщем, концентрат всего сразу — политики, географии, науки с некоторым углублением в теории химических элементов и звуковых колебаний. Но стиль отнюдь не «палповый», а более качественный, скорее копирующий манеру древних и обстоятельных (даже по отношению к Лермэну) авторов -наподобие Свифта или Вольтера. А приключенческой основой являлись, по-видимому, легенды о мертвых подземных городах в пустыне Гоби. Единственное, что порой непонятно — это степень серьезности, с которой Лермина относился к подобным сочинениям собственного производства...

И глядя на старомодную концовку (почему, кстати, возник вдруг московский Белый город -что ж так автора разнесло?...) прямо хочется вставить строчки из давней замечательной песни:

«В жизни всякое водится, вкусы часто расходятся.

Вас приветствую песней я — ваш Иосиф Кобзон.»

.... брр... ваш Вилли Кобб.

Итого: строго и только для любителей богато иллюстрированных архаичных фантастических приключений. Но ведь и в них есть часть правдивой истории...

»...сзади послышался крик Холмса: «Уотсон! Пригнитесь!». Я пригнулся не раздумывая. Холмс принял стойку метателя копья: правая рука отведена назад, левая вытянута вперед. Могучим усилием он выпустил из правой руки какой-то предмет. Это был снежок. Я наблюдал, как он летит по низкой параболе, идеальным курсом достигая затылка убегающего преступника/.../. Я ожидал, что беглец снова поднимется. В конце концов, в него всего лишь попал снежок. Однако, как ни странно, он даже не шелохнулся...»

Да, так и есть — каждая новая встреча с Великим детективом и доктором Уотсоном — это всегда как маленький подарок. Правда, я не люблю книги и фильмы, в названии которых есть слово «Christmas». Сезонная привязка в названии не всегда идёт на пользу восприятию. Да и этимология этого слова у носителей английского языка имеет значение, несколько отличное от нашего «Рождества»...

Так вот, «Sherlock Holmes & the Christmas Demon» — разумеется, ни к каким «Мифам Ктулху» или их «свободным продолжениям» данная книга не относится. Из всех романов Лавгроува о Холмсе, этот, наверное, самый «британский» по стилистике и наиболее отвечающий по духу классическим произведениям Конан-Дойля. Ибо где еще можно отыскать даму, падающую в обморок от вида подброшенных березовых веточек на подоконнике, навевающих ей воспоминания из фольклорных историй о Черном Туррике; и заодно коварного покусителя, вынашивающего тем самым надежду свести барышню с ума и лишить её наследства. Правда, имеется и пара теоретических отличий. Виданное ли дело — богатый женатый красавец соблазняет горничную из числа прислуги родственной семьи, и они тайно встречаются в восточном крыле дома, где та работает. И второе. Хозяева поместья (отец героини и дядя), принимают Холмса и Уотсона на редкость недружелюбно. Мы то привыкли к расточаемым дифирамбам в адрес Великого детектива, а здесь такое ощущение, что будь их воля, они бы взашей выгнали именитых гостей обратно на вокзал в тот же вечер...

Действие происходит в Йоркшире, в декабре 1890-го года, куда Великий детектив и добрый доктор направляются по приглашению будущей наследницы знатного рода из Феллскар Кипа. «Для вас», -сказала она, протягивая мне листок бумаги. «Стихотворение. Я написала его в кофейне, пока набиралась смелости, чтобы подойти к вам и мистеру Холмсу... Я бы хотела, чтобы вы прочитали стихотворение, но только после того, как я уйду. Я стесняюсь показывать свои работы кому бы то ни было, и тем более такому выдающемуся автору как вы...». Холмс (чуть погодя): «Вы всегда были глупцом, Уотсон, особенно находясь перед лицом девушки, попавшей в беду.»

Йоркшир и местный фольклор. Там есть река, воды которой, как говорят, текут только тогда, когда на страну надвигается беда. Таинственный древний Рудстоуновский монолит, рассматриваемый некоторыми как портал в царство фей. Многочисленные рассказы об оборотнях, драконах и призраках. А столетие назад, во время грозы недалеко от Уолд-Ньютона на землю упал метеорит...И, как я уже сказал выше, впечатлительную наследницу отчаянно пытается запугать некто, умело надавливая на болезненные места барышни, дабы она не вступила во владение наследством по достижении двадцати одного года. Береза — ритуальный символ возрождения и обновления для древних кельтов, некогда живших на этих землях. По легенде, березовые ветки — одно из орудий так называемого Черного Туррика — антагониста Деда Мороза. Девушка утверждает, что видит по ночам сгорбленную фигуру этого существа с горящими глазами, пересекающего замёрзшее озеро с мешком на спине. Очевидно, вместо всех этих фантазий, мисс Аллерторп давно бы пора мужа найти, или любовника... К сожалению, Холмс демонстрирует слишком скептический взгляд на фольклорную составляющую истории, чересчур быстро переходя к практике — привычному для себя лазанью по чердакам, осмотру слоя пыли в дальних комнатах, измерению длины следов и т п.... Впереди да, будет убийство, и даже накажут виновника, и все это произойдет в строгом соответствии с устоявшимися традициями...

Наглядный урок от Великого детектива, как следует разговаривать с дамами (для их последующего укрощения): «Мне кажется, — сказал Холмс, — что применительно к внешности вы с ним несколько не подходите друг другу. Мистер Бойд мог бы жениться на любой из великих красавиц мира. Вместо этого он выбрал вас, даму, прямо скажем, скромной привлекательности. Но я смею предположить, что ваша девичья фамилия Аллерторп, с ощутимой коннотацией богатства, позволила ему преодолеть все сомнения, каковые у него могли оставаться». При этих словах Китти Дэннингбери Бойд, сверкнув глазами, вскочила на ноги. «Теперь вы зашли слишком далеко!» — вскричала она. «Меня еще никогда в жизни так не оскорбляли!»...

Что запомнилось. Масса странных имен. Одна Пердита Аллерторп, у которой остались дети сироты — Эразм и Ева, чего стоит. И слишком оптимистичный Холмс. Чего не хватило: от Лавгроува, как автора многопрофильного, ожидались какие-то смежные жанровые пересечения, но вместо того он выдает здесь на-гора самый типичный английский детектив -с наследством, завистливой семейкой, дворецкими и легкими заигрываниями по линии ужасов, не превышающими обычные для подобных вещей нормы.

«Тогда если не Ева, то кто...?». «Ну же, Уотсон», — сказал Холмс. «Постарайтесь не быть таким тупицей. Миссис Дэннингбери Бойд явно говорит о Бекки Гофорт»....В дедуктивном плане — вещь слабая. Причем идея о том, как по ночам некто регулярно делает подкоп в хозяйском доме, в поисках чего-то там драгоценного, точно где-то встречалась, и, возможно не раз. Правда, я не могу сходу вспомнить у кого и в каком рассказе. Автор из другой страны, о книге которого я писал в своем предыдущем отзыве, как детективщик выиграл бы у Лавгроува с преимуществом гроссмейстера над перворазрядником. Но зато в плане стилистических изысков они, конечно, поменяются местами. У Лавгроува хорошая память, видно, что он знает канонические рассказы практически наизусть, и, главное, умеет этими знаниями пользоваться. К тому же здесь подарок шерлокоманам -аж на двух страничках вновь оживёт молоденькая Катя Зинченко....бррр....Мэри Морстен. По какой-то причине авторы «пастишей» по Конан Дойлю уделяют этой скромной особе, рискнувшей вклиниться в тандем доктора Уотсона и его гениального друга, прискорбно малое внимание. Ну и, кто здесь появится в костюме Деда Мороза с мешком подарков — также очень трогательный сюрприз...

Итого: далеко не шедевр, но зато... какие люди, и без охраны. «Примерно через тридцать минут после начала поездки Холмс заметил, что мы отменно продвигаемся вперед, несмотря на условия. «Мы движемся со средней скоростью шестьдесят восемь миль в час», — сказал он. «С чего вы взяли?» — спросил я...«Очень просто. Стандартная длина рельсового пути на Великой Северной железной дороге составляет ровно шестьдесят футов. Колеса под нами издают отчетливый лязг каждый раз, когда они пересекают стык между одним рельсом и другим. Эти клацанья происходят со скоростью примерно сто раз в минуту. Остальное — чистая арифметика..». Гм... Почему-то мне померещилось, что Великий детектив вновь ввёл старину Уотсона в заблуждение...

«Эту историю однажды поведал молодой редактор С., находясь у меня в гостях. Было это лет пятнадцать назад. Я долго думал, как применить в своем романе рассказанную им технику о буфетном джентльмене- грабителе, похожем на Люпена, в движущемся поезде. И вот, пару лет назад, когда «Wild Age» попросили написать длинную историю, у меня в голове наконец-то начали формироваться очертания фокуса...»

王を探せ (~ «В поисках Короля») — поздний роман Тэцуя Аюкавы, содержащий действительно неотразимый трюк: подозреваемый предоставляет собственную фотографию на фоне поезда «Иватэ» во время остановки на станции Куроисо, сделанную в тот день и час, когда было совершено убийство в другом месте. В руках у него вышедшая тем днём газета. Разбить столь крепкое алиби представляется чем-то из области фантастики — ведь в Японии не существует ничего более точного, чем расписание поездов... Кроме того, параллельно ведется хитроумно проработанная игра в алиби и по другим четырем подозреваемым, образующая, можно сказать, двойную петлю...

Начало также примечательно, ибо оно содержит следующую вариацию: с первых строк не только известен убийца, но и весь состав — что, когда и как он совершил. Но при этом роман никак не может считаться, как принято говорить при подобных условиях, «перевернутым» детективом. Как же такое может быть? Когда перо в руках опытного мастера — запросто... Итак, Дзиро Каметори направляется в автомобильную поездку к полуострову Идзу. На пустынной трассе происходит несчастный случай -он сбивает малолетную девочку. Пытаясь второпях скрыть следы преступления, Каметори не замечает наблюдавшего за ним с моста постороннего человека, и тот (как оно непременно и случается по законам жанра), вместо того, чтобы идти в полицию, принимается шантажировать нарушителя... Дальнейшее — предсказуемо. Спустя некоторое время труп человека, шантажировавшего Каметори, будет обнаружен уборщицей в его собственном офисе. У полиции единственная зацепка — оставленная рукой погибшего пометка на календаре о дате встречи с посетителем, и его имя. В Токио проживают 26 человек, отзывающихся на «Дзиро Каметори». Путем последовательных итераций список сокращается всего до четырех лиц, по физическим признакам подходящих на роль убийцы: издатель, декоратор интерьеров, торговец и писатель. Таким образом, хотя читатель и знает чуть больше, чем полицейские, он далеко от них не уходит: любой из четверки «Каметори» может являться тем, кого Аюкава описал на первых страницах. «Перевернутый» детектив внезапно трансформируется в загадку с поисками неизвестного. Придется распутать сложнейшие нити алиби всех перечисленных, образующие, как на подбор, нерушимые звенья... Конечно, здесь читатель вправе слегка усомниться — не слишком ли надуманная стратегия у полиции? Начнем с того, что имя на листке календаря могло являться псевдонимом, или вообще относиться к другому лицу, не имеющему отношения к рассматриваемому делу. Наконец, самое простое: почему вообще искомый «Каметори» непременно должен обладать токийской пропиской? Что мешало ему приехать из других префектур? Но, позвольте, это трюк из той же серии, как иллюзионист заставляет зрителя в зале вытащить из колоды необходимую карту -всё должно быть так, как и задумал автор, иначе это была бы какая-нибудь другая книга, сухая и скучная — и кому бы это было интересно?...

Аюкава не всегда придерживается строгих фактов — на самом ли деле в Токио существовала сеть магазинов «Русь», где можно было купить «длинные папиросы» из Советского Союза? Правда, один из героев выражает сомнение в их качестве...Или для чего, например, такая деталь, как тугоухость одного из второстепенных полицейских на правое ухо? Чтобы повернуться этим ухом в нужный момент к жене, и тем самым уйти невзначай от ответа на неудобный вопрос?...

О названии. Иероглиф 王 («король»): три горизонтальные полосы и одна вертикальная. Это предсмертное послание умирающего из второй части книги. Преступник китаец «Ванг» ? Или намек на иностранный язык? «По-английски это будет «King», по-немецки — «Koenig», по-французски — «Roi», по-русски — 'Царь». Тогда, например, убийцей может быть американец, носящий фамилию Кинг...»

И разве бывает японский роман без поэзии?.. «Вспомнив историю, рассказанную писателем-путешественником Дзиро Каметори, Танна повернул налево на Т-образном перекрестке...Рядом со святилищем находился памятник из природного камня. Он прочел высеченную на нем фразу: «...из Акасаки поплыла летняя луна...». На табличке с другой стороны было указано имя автора хайку — Басё...».... Полиции приходится побывать в Камате, рядом со старой киностудией «Сётику», где снималась актриса Сумико Курисима. И даже заглянуть в платный туалет Камакуры, опросив дежурную студентку Мейко — вдруг вспомнит, действительно ли заходил туда тот самый киноактер, как он утверждал... Одним словом, сюжет вытягивается за счёт последовательных эпизодов: проверить и установить истинность слов «Каметори» -о том, как и с кем каждый из них провел день убийства. И какой широкий спектр деятельности охватывают эти реконструкции, ведь ни один из тех четырех человек, как назло, не сидел на месте...

...Поздняя осень 1979-го года, десять часов вечера. После ужина знаменитый писатель расслабленно откинулся в ротанговом кресле с бокалом красного вина. «Все таки лучшая соба делается в Токио», — подумал он... Рядом с книжным шкафом, где стояли на полках сочинения Достоевского, а также детективные романы на японском, английском и французском языках, в гостиной писателя находился угловой столик с проигрывателем Technics SL-1200 выпуска 1972-го года. Опорный диск начал вращение, и заиграла коллекционная пластинка-гигант пятилетней давности со звуками мелодии «Цветок вражды». На крутящемся лейбле в центре винила виднелось имя певицы — «梶 芽衣子»... «Эх, дивно хороша. Такая могла бы и в зарубежном фильме петь, аки звезда. Так и представляю себе, как под музыку госпожи Кадзи худая остроносая белая дева с мечом смотрит вдаль горящим взором — после битвы, а белый снег кружит повсюду...Кстати, о мечах. Интересно, умеют ли их женщины пользоваться палочками для еды?... И название фильму бы какое-нибудь незамысловатое, как у этих американцев принято, иначе их публика не поймет ни черта — «Убить Джона»...или «Убить Билла», как-нибудь так...Только вот родился ли у них толковый парень, режиссер, способный проникнуться самурайским духом? Время покажет... А перед госпожой Мейко Кадзи я чувствую себя виноватым -ещё несколько лет назад обещал подарить ей свою последнюю книгу. Но и она про меня совсем забыла, давно не заходит...», — продолжал размышлять Аюкава-сан... Внезапно знаменитый писатель вспомнил, что отвлёкся. Он аккуратно отключил тонарм, и вернулся к письменному столу. Аюкава-сан достал блокнот и маленький карандаш. Он начертил на листе два прямоугольника, и вписал в один — «станция Уэно», а в другой — «станция Мориока». Потом он соединил прямоугольники пунктирными линиями. «Для начала — как они поймут в какую сторону ехал дневной поезд «Иватэ»- по нисходящему пути или восходящему? У меня будет великий трюк... Проводник выйдет на этой станции отправить телеграмму. Путь в «бизнес-комнату» купе проводника будет свободен на несколько минут. Посторонние не знают, как открываются маленькие окна в этих купе. Там есть небольшие углубления овальной формы, внизу. Если нажать на них, то, подставив что-нибудь под ноги, можно будет открыть окно и ... сделать то, что он сделал. Правда, говорят, в новых поездах другой конструктив со стеклами, скорее всего моя задумка не пройдет. Похоже, я старею... Но пусть уж остается так, как есть — познавай новое, обращаясь к старому», — подумал знаменитый писатель и устало отложил бумагу в сторону. Он закрыл глаза, запрокинув голову назад, и неподвижно застыл в кресле...

Итого: 8.5 из 10.0. Вероятно, этой книгой Аюкава-сан мог смело закрывать серию своих произведений и передавать эстафету новому поколению- здесь квинтэссенция его лучших приёмов, которыми он полностью исчерпал тему.

«Ализа» — это исторический роман в сочетании с тем, что во Франции позднее станут называть «roman policier». Еще бы — на страницах книги появляются знаменитый бригадир тайной полиции месье Видок (...«как Вестрис называл себя «богом танца», также он самодовольно величал себя «Наполеоном полиции», но отнюдь не собирался закончить жизнь так, как узурпатор на острове Святой Елены...»); и его соперник, бывший вор Бартелеми Коко-Лакур... Хотя, как сказать исторический. Во временном отношении для автора это было всё равно как если бы кто-то сейчас написал книгу о 50-х годах прошлого века. Скорее, сказали бы просто — «ретро роман»...

Апрель 1825-го года. Эпоха Реставрации. Помимо возникающих тайных сообществ, в Париж врываются, как чума, игорные дома, привлекавшие «худших из девиантов, искавших выход бездеятельной энергии». Рядом крутятся куртизанки — они непрочь пригласить победителей из Palais-Royal в «Клуб Слепых» -поделиться выигрышем... Доктор «Медведь» Бертомье, знакомый Лафайета, вращается среди различных подозрительных сборищ, и подбирает на мостовой опустившегося до самого низа отпрыска дворянского семейства, которого звали Гастон де Клэракъ, виконт. Через некоторое время этот господин становится зятем доктора — он женится на юной Ализе («так звали дочь доктора, выудившего это странное имя во дни революции из республиканского календаря, 9-го брюмера»)... По всей видимости, Лермина вложил символическое значение в образ персонажа, нареченного революционным именем — он безжалостно относится к своей кроткой героине, ослепленной любовным чувством к кутежному супругу, совершенно лишая милую девушку способности к разумному мышлению. А какова блистательная сцена, когда обезумевшая от горя Ализа застаёт драгоценного муженька-виконта в теплой компании «какой-то кикиморы»... впрочем, ладно....Другой противоположно символичный для автора момент — Давидо, агент-стукач Видока, в качестве улики использует золотые монеты «двойные луи», вышедшие из обихода, но украденные из поместья в Нейи, где проживала вдова маркиза из свиты мушкетеров Людовика XVI. Ирония в том, что эти монеты, отчеканенные в 1791-м году (последнем для правления Людовика), и хранимые роялистами как реликвии, принесут несчастье их обладателям. Вообщем, нехорошо и тем, и другим...

О дедуктивной части. Мадам де Версан, та самая вдова маркиза Альбера, и завещавшая солидное состояние сент-ашельскому ордену, вместе с гувернанткой подвергается нападению прямо в своем доме. Одна женщина задушена мешком, накинутым на голову, другая — куском ткани. Следы двух безжалостных бандитов и помятые ветки ведут на авеню дю Руа. Безропотная Ализа как раз заходит к ней в дом (ведь мадам Версан — тётя её мужа...) спустя несколько минут после нападения грабителей и ...узнав одного из них, стремительно убегает. Интересно, что автор прерывает сцену — вот и гадай, виновен ли на самом деле тот, кого увидела девчонка, или же там действовал его сообщник, а то и вовсе кто-то со стороны. Кстати, сообщник, орудовавший в том эпизоде, появлялся в другой книге «И. Лермэна» — «Reine, roman historique « (1891), поэтому «Ализа» образует с ней своеобразную дилогию...

И еще, по поводу Видока. Чем хорош автор данной книги — он был чужд прямых шаблонов, и появление у него столь известной персоны вовсе не будет означать, что Видок сыграет роль главного «сыщика» и «расколет» замысел убийцы. Более того, даже показалось, месье Лермэн насильно преуменьшил роль Видока в истории — отчасти приписав его успехи доносам со стороны сомнительной агентурной сети, а также случайностям. И не будем забывать, что здесь есть ещё и господин Коко-Лакур....

Итого: запоздалые благодарности автору, что он уложился в относительно небольшой объем — где всё по делу, и где всё не просто так -кому жить, кому страдать. Месье Лермэн определенно смотрел на давнюю историю через призму своего собственного понимания вещей и справедливости...

«В последнее время высветились противоречия в мерах, применяемых для борьбы с болезнями. Если читатели хоть немного заинтересуются этим вопросом, цель автора будет достигнута...».

Головоломная история: сотрудница компании Fujimaku, занимающаяся проверкой страховых случаев, сама становится жертвой — ее обгоревший труп вытаскивают из печей для изготовления кавара. Поскольку убийца с сообщницей-проституткой в тот же вечер сдал ее платье в пункт приема старых вещей, полиции удается довольно точно установить время смерти. Заслуживает внимания и история, предваряющая основной эпизод — погибшая оказывала давление на своего коллегу из конторы, зная, что ранее он закрыл глаза на отчет о преступлении в курортном городке на озере Хамахама. Там повесилась женщина, не выдержавшая извещения о своем медицинском диагнозе; но муж ее, ради страховки, специально поменял нижнюю коробку, используемую той для подставки, создав видимость преднамеренного убийства. В бамбуковую корзину был брошен клочок бумажки с фрагментом стихотворения вака:« Мать старая, дерево старое, и ворота старые/ Я возвращаюсь домой, чтобы взглянуть на них еще раз...». Автор устами своего героя мудро отмечает: понять смысл стихов вака при ограниченности символов, способен не каждый...

Своеобразен рассказ о профилактории Таканамори на острове Акадзима Внутреннего моря Сето для больных проказой. «Пациентам с легкой формой заболевания дают небольшую работу. В течение трех лет лечения они могут делать то, что не могут позволить себе занятые городские жители, например, освоить итальянский язык или прочитать японскую классику. Государственная казна покрывает расходы на жизнь. В отличие от города, здесь нет шума, воздух чистый, а рыба вкусная». Однако, в послесловии автор сообщает, что этот остров он выдумал, а значит, написанное им — лишь попытка привлечь внимание к мерам по борьбе с болезнью, ибо дальше следуют жестокие строчки: «Один из тестов, позволяющих выяснить, болен человек проказой или нет, заключается в том, чтобы воткнуть иглу в кожу. Если у пациента определенная степень проказы, он ничего не почувствует...». Проблема, по мнению автора, еще и в том, что тогдашние пациенты стремились скрыть первичное наличие недуга (даже в описываемых ситуациях, когда они могли попытаться выдать болевые ощущения во время прохождения теста)...

В одиннадцать вечера знаменитый писатель, без устали работавший в кабинете вторые сутки подряд, включил потолочную лампу-светлячок. Он еще раз посмотрел на стоящую в углу стола композицию с куклой кокеши на гондоле, имитирующую канатную дорогу горы Окуса, и крепко задумался. Потом он подошел к проигрывателю Nippon Columbia, модель 4206, и включил его. Заиграл миньон на 33⅓ оборота, изготовленный на одном дальнем заводе другой страны- подарок знакомого моряка. Сверху пластинки виднелась надпись с фамилией исполнительницы — «М. Кристалинская». «Эх, хороша дева. Почти энка. Только о чем поет непонятно — слов не разобрать совсем...». Затем Аюкава-сан отключил пластинку и пробормотал: «Никто не смог бы придумать такую цепь алиби, как у меня. Любовная парочка в домике в Гёсо. Смотритель внезапно вспоминает о татуировке гостя на запястье в виде морского якоря- в момент, когда Оницура протягивает руку за сахаром. Ведь не было её раньше!.. А красное платье с чернильным пятном в печи? Никто никогда не сможет взломать мой трюк — у убийцы железное алиби на 12-е, а жертва на самом деле погибла 13-го. В печи будет другое, точно такое же платье...»....В этот момент знаменитый писатель почувствовал, будто десятки маленьких муравьев быстро-быстро побежали по коже, прямо под рубашкой. «Чортъ побери! В чём дело? Что за злая шутка — померещилось, не иначе...» ...Спустя несколько минут обессилевшее тело Аюкава-сана сползло вниз со стула...

Итого: 6.5 из 10.0 — виртуозная игра с алиби хороша чересчур. В этом и минус.

«Загадка» — чрезвычайно мрачная повесть Жюля Лермина о человеческих взаимоотношениях, разбавленная некоторым элементом таинственности, свойственным традициям Эдгара По и Габорио. /Как сказал бы один кинорежиссер: этот французский парень начинает меня настораживать..../. Играет на их поле и антикварный предмет мебели с секретным отделением, вскрываемый в концовке — старые вещи, они помнят всё, и способны рассказать больше, чем люди...

Месье де Морлэн, отставной военный, вдовец, живёт под Парижем со старой экономкой Жерменой. Его единственный сын от прошлого брака, Жорж, в настоящее время путешествует морями по делам службы. Покой генерала нарушает дальняя родственница, попросившая приютить одну деву, Мари Дельтур — как водится, миловидную особу, двадцати шести лет. Суровый характер хозяина постепенно проникается приветливостью молодой гостьи, и в один из осенних вечеров, после партии в трик-трак, он предлагает ей стать мадам де Морлэн... Спустя год, прошедший в любви и спокойствии, генерал пускает себе пулю в голову, прислонившись к стене парка Тюильри...

В отличие от многочисленных шаблонов, у читателя на сей раз чересчур мало информации, чтобы самостоятельно домыслить, что произошло и каковы истинные причины происшествия. Разобраться в вопросе предстоит отпрыску, который вскорости собирается вернуться в отчий дом. Конечно, первейшая мысль -это измена Мари со всеми вытекающими. Но уж больно портрет ее не соответствует тяжести предполагаемого оскорбления -кажется, что девушка она кроткая и покорная...

Первая глава бьёт как обухом по голове -завязка слишком резкая. Она и правда придает определенный шарм повествованию -обычно, перед кризисным происшествием, авторы долгими путями и нитями пытаются втянуть читателя в повествование. А здесь, выходит, Лермина никаких карт не даёт в руки.

На дворе стоял 1895-й год, и будь это другой рассказ, и разворачивайся действие не во французском Витри, а где нибудь в Суссексе или Суррее, вернувшийся в отчий дом Жорж, немедленно обратился бы Великому Детективу, который бы приехал на пригородном поезде в компании доброго доктора, и, наверное, сумел бы разобраться что к чему... Но я понимаю почему Лермина не ввел персонажа, подобного оному — присутствие эксцентричного «сыщика» сыграло бы не в пользу драматизма, снизив серьезность ситуации. Здесь же было важно, чтоб ничто не оттеняло глубину момента, а именно — почему закалённый и свирепый муж молодой красавицы добровольно соорудил себе дыру в черепе. Разумеется, я не могу открывать спойлер, раскрыв этот факт, единственное, что можно сказать здесь: причина, по которой граф застрелился, наглядно демонстрирует пропасть, которая разверзлась между его временем и нынешним.

«Через два дня Мирзоев и Ульрих их стараниями были привезены в Петербург, и помещены в лучшее заведение для умалишенных доктора Мержеевского. Силы Ульриха скоро восстановились, и он в бессвязных словах рассказывает про свою молодость, уверяя всех, что родился в 1765 году. Разумеется, ему никто не верит...».

Вот это да...Как оно бывает — может стоит прислушаться к словам автора настоящего стародавнего рассказа — вдруг и сейчас где-то есть люди, причастные к «великим открытиям», но им никто не верит, ввиду совершенной неправдоподобности их россказней... «Великое открытие» — это малоизвестный научно-фантастический рассказ Хрущова-Сокольникова, представляющий собой некоторое переосмысление его предыдущего произведения по схожей тематике («Столетний юноша»). О том, как судьба вмешивается в жизнь и не позволяет, чтоб открытие стало известно обществу- через человека, осквернившего себя...

Аристарх Васильевич Мирзоев, приват-доцент петербургской медико-хирургической академии, дешифрует пожелтевшую рукопись покойного сподвижника Зибеля (тот умер «от обжогов, прижимая на груди книгу, спасенную из пламени»...), воспользовавшись увеличительным стеклом в черепаховой оправе и применяя свои знания по латыни. В рукописи последовательно описываются этапы пробуждения «усыпленного субъекта, закоченелость членов которого очень походила на затвердение членов при действительной смерти». Погружение в воду, нагретую тождественно температуре тела оживляемого, и затем постепенно доводимую до нормальной температуры крови, т.е. + 33 1/3 Реомюра. И затем уже к субъекту подсоединяются проводники с током от только что изобретенного графом Вольтой «Столба» (либо пяти элементов Бунзена). «Если все здесь написанное правда — я бессмертен!», радостно ликует Аристарх Васильевич...

Ну что ж, показательный рассказ, показывающий, что Гавриилу Александровичу были подвластны любые жанры. В частности, стилистически по основной своей фантастической составляющей и динамике изложения, эта история видится никак не хуже многих произведений тех лет от авторов, сочинивших, в отличие от Хрущова-Сокольникова, десятки произведений по фантастике. К тому же физические постулаты и терминология, примененные автором, в сжатом виде дают краткое представление о некоторых лабораторных изысканиях и опытах, имевших ход в его время...

Заодно отмечу и элемент предвидения, сработавший здесь у Гавриила Александровича. Он практически точно назвал фамилию исследователя из будущего, который также будет интересоваться различными феноменами и наблюдениями, вероятно, не принятыми официальной наукой. Гавриил Александрович только в одной букве ошибся. В его истории был Зибель, а спустя тридцать пять лет после выхода этого рассказа в Москве родится ... Зигель.

Итого: учитывая, что Хрущов-Сокольников писал фантастику редко, но при том дважды возвращался к одной и той же теме, можно сделать вывод, что по какой-то причине его волновала поднятая в ней проблема (уж недостатка идей — о чем писать, он точно не испытывал...). Возможно, секрет кроется в лаконичном авторском послании на страницах того старого издания: «Будем же ждать и надеяться! Г.Хрущовъ-Сокольниковъ».

«Мне всегда тяжело придумывать название романа, иногда даже сложнее, чем написать сам роман. Я завидую Футаро Ямада и его именам в рассказах о ниндзя. Это — форма таланта. Когда моя история вышла в печать, один из критиков сказал, что название книги пробило дно бочки...».

Бывает иногда ощущение — как бы скучно не начиналась книга, рано или поздно она войдёт в нужное русло и не заставит жалеть о потраченном внимании. /Да, именно так, не времени. Как говорил один мой знакомый товарищ: время — оно ведь всё равно пройдёт.../. Вроде бы регулярный для японских авторов 60-х криминальный сюжет с социальным подтекстом — двойное самоубийство в лесной чаще Хаконе. Служащий из министерства, погрязшего в скандалах, и его любовница. Трупы давние, но сомнений истоки происходящего ни у кого не вызывают -чиновник покончил с собой — как самурай, из-за трудного положения, в которое его поставили обстоятельства, а верная спутница составила компанию. Однако, заготовленное автором «второе дно» способствует уверенности, что общая задумка могла родиться в голове только опытнейшего мастера...

Интересна проработка действующего фона. Финн Карвонен, приехавший в Японию из Тампере пятьдесят лет назад, организовал завод, производящий содовую воду, сидр и другие напитки. Экономика позволила выйти за местные рамки и распространить продажи на Китай и Маньчжурию. Автор наделяет директора завода отеческими чертами с восточной признательностью: в юбилейный год тот желает наградить одну из сотрудниц, пожертвовавшую своей молодостью и красотой ради работы на его предприятии — в ноябре её ждет солидная денежная компенсация. Но, жизнь такая штука -за три недели до этого события с девушкой происходит несчастье... Сказать, что сестра погибшей и ее муж, влачащие жалкое существование, расстроены — ничего не сказать. Однако, не зря Аюкава вспомнил о ниндзя в послесловии — придуманный ими план, позволяющий ближайшим родственникам получить выплату за погибшую, выделяется запредельными цинизмом и бесстрастностью, даже для японских книжек (хотя герои — авторы замысла смотрели на всё это, вероятно, со своей колокольни...).

...В половине первого ночи знаменитый писатель, несмотря на недомогание и обострившиеся рези в желудке, разложил на столе две фотокарточки с изображенными на них женщинами в коричневых кимоно с полосами и хаори из черного хиримэна. Сквозь приоткрытое окно доносились звуки джаза и дразнящий запах кофе от работающего допоздна ресторана на потемневшей улице... Аюкава-сан отхлебнул из стакана глоток дорогостоящей финской минеральной воды, добытой по знакомству, и еще раз внимательно посмотрел на снимки. «Чортъ возьми! Как же они похожи. Обе на одно лицо...». Затем знаменитый писатель вновь открыл страницы рукописи. «Никто и нигде лучше меня не работает с алиби. Человеческая память избирательна. Если один человек в Синдзюку столкнётся с другим два дня подряд в одном месте и при схожих обстоятельствах, то спустя некоторое время второй никогда не вспомнит, когда именно это произошло...», — подумал он про себя. Внезапно листы вылетели из рук читающего рукопись: тело утомленного Аюкава-сана будто само собой подалось вперед и в изнеможении рухнуло на стол...

Итого: 7.5 из 10.

Тем, кому знакома фамилия на обложке издания, представлять этого человека не нужно; а тем, кто не слышал — представлять его тоже не имеет смысла, ибо время, когда он трудился, для большинства безвозвратно кануло в прошлом -равно как и время тех забытых персон из мира кино, литературы и музыки, которых он упоминает...

Прочтя уже немало биографий, я иногда обращал внимание- обычно в начале, вместо пролога, до того как приступить к извечному «родился тогда-то и вырос там-то», автор старается выбрать эпизод из жизни, способный, видимо, чем-то поразить или затронуть душевные струны у публики. Что ж, синьор Ардженто решил превзойти всех по мрачности вступления — он вернулся в зиму 1976-го года, в римский отель Flora на улице Венето. Пишет о возникающем по ночам непреодолимом желании, заставляющем его подходить к французским окнам и смотреть на роскошный вид виллы Боргезе внизу. В конце концов, по совету знакомого доктора, он решает забаррикадировать проход к окнам мебелью... Вот так вот. Душевное беспокойство? Психологическая травма? Или, может быть... колдовство? Впереди, между прочим, ожидался выход «Суспирии», первого фильма трилогии, вдохновленного «Suspiria de Profundis» Томаса де Квинси — книги, которую читала Дарья Николоди, его женщина. Итальянский архитектор Эмилио Варелли, спроектировавший дома во Фрайбурге, Нью-Йорке и ...Риме, ставшие обителями колдовства для трёх сестер...

В фильмах Дарио Ардженто полно сверхъестественного (чего стоит хотя бы путешествие по оккультным местам Германии перед созданием сценария «Suspiria», феноменально продемонстрированное взаимодействие с насекомыми в другом фильме, или же переосмысление классики Эдгара По...), но лучше отметить что-нибудь запомнившееся из его автобиографии. Например, почему в «Инферно» была взята актриса Ирен Миракл? Да просто она занималась соревновательным плаванием, а по сюжету требовалось снять продолжительную сцену под водой. Или, факт — в «Кошке о девяти хвостах» режиссер обошел пол-Турина только ради того, чтоб найти подходящую лестницу для всего одной сцены. Очень он лестницы любил... Для ленты «4 мухи на сером бархате» специально были выбраны актеры на главные роли, внешне похожие на Ардженто и его жену, а для саундтрека планировалось задействовать группу «Deep Purple» (но в итоге музыку вновь написал Маэстро, только на сей раз не удачно *). Кстати, фильм и правда, как пишет автор, не распространялся до конца нулевых ни на VHS, ни на DVD. Но он каким-то образом попал на московскую Горбушку. Припоминаю трогательные слова на форуме-трекере от одного пользователя- вроде того, что он отдал триста рублей за эту посредственную копию, но заплатил бы и больше если б потребовалось... Ну а в фильме «Кроваво-красное» могли бы никогда не прозвучать нервно-пульсирующие треки группы «Гоблин» — режиссер стремился заполучить для звуковой дорожки ансамбль «Pink Floyd», членов которого он некогда интервьюировал, но те были заняты студийной записью. /На мой взгляд, это тот случай, когда можно радоваться, что у гигантов не получилось, ибо уступить дорогу молодым прогрессив-рокерам во главе с Клаудио Симонетти вышло во благо. Недаром потом даже Карпентер признался, что содрал кое-что у них для своей хэллоуинской темы./

Не буду пересказывать начальное содержание книги (тем более, в биографиях мне всегда хочется проскочить через первые главы). Скажу лишь, что биография Дарио — это отнюдь не сказочный путь из нищеты к вершинам. Он рос в обеспеченной семье, уже имеющей достаточно привилегированное положение. Мать трудилась в престижной фотостудии, благодаря чему юный Дарио мог подглядывать в гримерке за артистками ранга Софи Лорен, а отец работал в министерской организации Unitalia, обеспечивающей поддержку киностудиям....Журналистом работал, боготворил Хичкока. /Поздняя фраза, приписываемая мэтру: «Этот итальянец начинает меня настораживать» не более чем выдумка/...Потом — Серджио Леоне, тогда находившийся на Олимпе, и почему-то взявший под крыло молодых его и Бернардо Бертолуччи (хотя мог заполучить в сценаристы кого угодно...). Результат их шестимесячных усилий мы знаем — очередная классика Леоне «Однажды на Диком Западе»...Опять же, нанять в композиторы для первого фильма самого Эннио Морриконе без отцовской помощи было невозможно — Дарио пишет, что обидел Маэстро, принеся ему домой послушать «какие-то пластинки». Интересно другое. «Птицу с хрустальным оперением» начали крутить 19 февраля 1970-го года в полупустых кинотеатрах Турина и Милана. Зато в других городах успех был оглушительным. Вот оно, сарафанное радио в действии. Многие известные личности почему-то любят преувеличить, что видели успешный сюжет во сне. Видимо, считают, что это придает больше этакой «энигматичности». Дарио здесь не исключение... Название второго фильма, «Кошка о девяти хвостах», более традиционного в детективном плане, было навеяно книгой Эллери Куина (да что ж такое, и здесь вездесущий Эллери Куин, и до Италии добрался...). Знаменитые черные перчатки, крупные планы глаз — всё это появилось в giallo отсюда. Автор говорит, что был в ярости от мгновенно появившихся « Черного брюха тарантула», «Бабочки с окровавленными крыльями», «Кота в стеклянном Лабиринте» и «Хвоста Лисицы»...

«Одна феминистка сказала, что мне должно быть стыдно за свое существование, и если бы она встретила меня на улице, то непременно дала бы мне пощечину...». И еще о женщинах: «...мы оставались вместе какое-то время, вроде бы прекрасно ладили, но в какой-то момент что-то бесполезное вызывало ссору, и я уходил. Помню, однажды, на пике своего отчаяния, отправился в дом Челентано в Милане: я прожил у него неделю...». Примо Аморе — первая девушка. Какой, однако, ловкий ход — чтоб скрыть ее имя...

Фильмы Ардженто были особенно популярны в Азии, и в Японии в частности (премьера «Суспирии» состоялась у них аж на стадионе с обеспечением звуковых эффектов от компании Sony). На роль Елены Маркос была нанята 94-летняя (!) женщина из римского хосписа, никогда ранее не снимавшаяся. Говорят, когда начались съемки, у членов группы останавливались наручные часы, ранее безупречно работавшие механизмы блокировались, и т д. Также это был первый фильм Ардженто, созданный не по правилам whodunit, т.е. без убийцы...Ну, а что касается «Феномены» — здесь режиссер мог бы написать отдельную книгу, особенно в плане того, что касается выращивания личинок в ангаре — «маленьких актрис» (великолепная работа помощника — Маурицио Гарроне) — миллионов мух, которых требовалось перевозить для съемок в Швейцарию...

* Эх, припоминаю, как заглавную мелодию Маэстро из «Кошки о девяти хвостов» я когда-то поставил на телефон — как звонок от одной знакомой девушки.. /Никак не могу сказать, что она была в восторге, когда узнала об этом..../

Итого: да, интересно было узнать о многих скрытых нюансах работы автора этой книги. Особенно показательно внимание к продуманным мелочам, имеющим для него большое значение, но которые подчас и разглядеть-то мог, в лучшем случае, наверное, один человек из ста. Но поскольку Фантлаб сайт все же литературный, вот самозабвенная цитата Ардженто: «Однажды утром, во время одного из моих привычных набегов на домашнюю библиотеку, случилось нечто неожиданное. Мне попалась книга, которая одним махом смела прочь самые залихватские сюжеты Дэшила Хемметта и Реймонда Чандлера, а также приключения, рассказанные Шахерезадой. То был большой том с черной обложкой и названием, вытисненным золотыми буквами: «Гротескные рассказы Эдгара Аллана По». Я прочитал ее от корки до корки, а затем тотчас начал читать снова с первой страницы. Просматривая его рассказы, запечатлевая их в памяти, я понял, что как будто нашел ключ от комнаты, всегда находившейся в моей голове, но существование которой я игнорировал... Внезапно я открыл для себя мир, в котором были люди, похороненные заживо, где замурованные кошки выдавали присутствие трупов, где вырывали сердца любимых...».

И вот ещё об одной встрече конца 70-х. О ком речь говорить не буду, пусть останется загадкой (надо же добавить таинственности, особенно если учесть жанры, в которых трудились оба мастера)... «Именно тогда, в Нью-Йорке, я познакомился — хотя и очень мимолетно — с тем, кого все называли «многообещающим молодым писателем». Ему было около тридцати лет, он носил очки в огромной оправе и говорил очень мало. Его агент жил в красивом доме на Пятой авеню, и именно там он и познакомил нас. Я пожал ему руку, а он просто произнес низким голосом свое имя: «***»... Спустя некоторое время он сказал, что в моем фильме его особенно поразила сцена падения с потолка личинок саркофага карнарии...».

Что ж, говорить можно еще много, но очевидно: в этой книге изложены воспоминания некогда очень увлеченного человека, профессионала своего дела...

Говорят, осы различают времена года по продолжительности дневного света, но если поместить их в закрытую среду, например, в подвал, где контролировать температуру и освещение, то можно заставить этих жалящих насекомых быть активными даже в ноябре, создав у них ложное впечатление, что наступило лето. Также известно, что осы не нападают первыми на человека, за исключением случаев, когда он находится в непосредственной близости от гнезда...

Ну что ж, вот оно, новое слово в детективе (подчеркну — в нормальном детективе, где есть возможность размышлять и строить предположения...) — «Сузумебачи» романчик среднего размера, в котором девяносто процентов сюжетного пространства занимает противостояние человека...с осами. Писатель мрачных тайн и саспенса, приехавший с женой в горный домик Якугатаке, просыпается после небольшой попойки утром в одиночестве. Юмико исчезает, забрав автомобиль и отключив средства связи, а заодно и прихватив одежду супруга. В комнате раздается жужжание огромного полосатого шершня. Уж не матка ли это?... Всё бы ничего, да есть одна проблема — у писателя тяжелая аллергическая реакция, и, говорят, что второй укус он уже не перенесет. Сбежать не получится — за дверями снег, а теплой одежды нет. И между тем, за одной осой через вентиляционное отверстие влетает другая, за ней вторая, третья, целый рой. Вообщем, для одинокого писателя вероятность превратиться в труп в ближайшие часы стремительно приближается к ста процентам...

Да, я тоже вспомнил как прошлым летом по вечерам загородом слышал лёгкий равномерный гул, раздающийся будто бы прямо изнутри деревянных стен. Из-за чего сохранялось постоянное ощущение, что какие-то жужжащие насекомые вот-вот ворвутся в помещение. Но то, конечно, не идёт в сравнение с описанным здесь... Однако, вспомним могучего классика: «Вдруг штук двадцать ос, привлеченных запахом, влетели в мою комнату. Комната наполнилась таким жужжаньем, словно в ней заиграло двадцать волынок... Тем не менее у меня хватило храбрости выхватить кортик и напасть на них...Эти насекомые были величиной с куропатку... Я вытащил у убитых жала. Они достигали полутора дюймов в длину и были остры, как иглы. Все четыре жала я тщательно сохранил и потом показывал вместе с другими редкостями в Европе...». Совершенно верно. Примерно такую длину жал называет и герой настоящего романа, делая себе прокладку между курткой и рубашкой с помощью пупырчатой пленки — дабы обеспечить расстояние до кожи, превышающее указанную длину. А так, что еще может помочь? Особенно если под рукой нет эпинефрина для повышения кровяного давления про анафилактическом шоке. Мотоциклетный шлем, клейкая лента, перчатки. Дымовая завеса, ловушка из спирта, смешанного с соком и виноградом кальпис. Снижение температуры в подвальном котле, обогревающем помещения. Наконец, можно использовать всё, что есть под рукой для отпугивания коварных тварей — магнитофон с громкой музыкой и даже...робот пылесос...

В итоге, неплохая задумка (хотя и спорная временами).Не зря автор при подготовке проштудировал книгу директора исследовательского института лесного хозяйства по направлению насекомых. Юсукэ Киси вообще исповедует оригинальные подходы. Предыдущая его вещь («Стеклянный молот») — один из лучших романов о запертых комнатах, написанных в последнюю четверть века. Здесь же, как я сказал выше, главный акцент в построении сюжета -шершни летают на каждой странице. Детектив становится детективом только поневоле, из обстоятельств. Неужели всё так просто — жена устроила «пчелиную» ловушку и уехала с любовником? Однако, ставится под сомнение не только личность главного героя, но и то, кем он был на самом деле — жертвой, или может быть, преступником? Или же... сумасшедшим? А определенные авторские намёки дают и ещё одно толкование, допускающее и ... фантастическую (в прямом смысле слова) версию развязки. Вообщем, подбирая аналогии, это как Дин Кунц, вступивший в греховную и опасную близость с Агатой Кристи, но при том всё выражается очень и очень по-японски...Так что, можно было бы оценить и выше, если бы рефлексирующая концовка имела более удовлетворительные объяснения.

Ну что ж, вот и третья, последняя книга о творчестве Дэвида Кэррадайна (есть у него ещё одна книга, о кунг-фу, также мне интересная, но слишком далекая от тематики сайта, поэтому о ней рассказать не выйдет...). Здесь то хоть отчёт о съемках футуристической «Смертельной гонки 2000» с самим Слаем имеется, где они не поделили каскадёров...

Настоящая работа -подробная автобиография со значительным описанием раннего периода жизни будущего артиста. Воспоминания об отце, армейские годы, отношения с женщинами, первые кинопробы -все это излагается очень детально.

Однажды Роджер Корман предложил Барбаре Херши картину, но она сказала, что согласится, если в «Boxcar Bertha» будет сниматься и ее любовник, Кэррадайн. Режиссер сразу понравился автору прямотой, сообщив, что предпочел бы другого актера. Этим режиссёром был Мартин Скорсезе. Автор вспоминает, как кто-то наставил револьвер на Марти, а сам фильм был запрещен в Бостоне из за фотографий Херши и Кэррадайна для «Плейбоя». Да и на Юге фильм запретили т.к. в картине черный стреляет в белых. А так... Кэррадайн не стесняясь замечает, что за семь лет брака с Херши изменил ей семь раз...

О легендарном сериале «Кунг-фу» не буду распространяться, только одна цитата, показывающая, что довлело над головами создателей и автора, в словах которого, видимо, сквозит некоторая зависть: «Фред Вайнтрауб, чувствуя себя глупо, что отказался о работы с нами, восстановил потери, сняв фильм «Выход Дракона». Для остроты ощущений в качестве противника Брюса Ли на съемочную площадку был приглашен чемпион мира по каратэ Чак Норрис. Таким образом, сценарий малоизвестного еврейского ремесленника стал причиной международного бума на азиатские искусства ... Брюс был Янь, мы были Инь. Брюс казался огнем, мы -миром и смирением..»

О взаимоотношениях с представителями иных сфер: «Мы называли «Орлов» американскими «Битлз». Сложная аккордовая структура, тексты, идеальная гармония. Глен Фрей сказал мне, что песня «Десперадо» -это обо мне. Я парировал, выразив мнение, что он говорит это каждой кинозвезде, которую встречает». Годы спустя его менеджер подтвердил мне эти слова.»...» Я уговорил детей Боба Дилана, построившего особняк на Point Dume, и его самого заниматься со мной кунг-фу. Он тренчал на гитаре, потом вдруг вставал, подходил к старому пианино и начинал писать песню.»

О встрече с Легендой. «В Нью-Йорке я встретился с Кристофером Ли, мы вместе снимались и полетели над темной Африкой. Я не мог не заметить его кожаный пиджак. Спросил его, что это за кожа. Ли ответил: «Слоновая». Я спросил, скольку ему лет (не ему, пиджаку). Он ответил: «Лет тридцать». Полагаю, тогда это было в порядке вещей...».

По «Одинокому Волку Маккуэйду». Кэррадайн уверяет, что заявил Майку Мидуэю, что ему не нравится идея победы в рукопашном бою над Чаком Норрисом (ну врёт ведь на голубом глазу, как дышит...). Майк сказал: «мы все исправим»...«Фильм с Чаком казался мне верным способом узнать, есть ли у меня ещё способности к Квай Чанг Кейну. Я начал тренироваться каждое утро с одним из бывших инструкторов Юэня, Робом Мозесом, самым гибким мастером боевых искусств, которого я когда либо видел....Люди не могли понять, что за годы самого длительного сериала о боевых искусствах я провел больше поединков, чем кто либо на земле. Тем не менее я понял удивление Стив Карвера. То было мое возвращение...Чак никогда не приходил на тренировки. Впервые мы потренировались в день съемок боя....съемки заняли четыре дня, и к концу мы выглядели стариками. Старая связка давала о себе знать, что делало мой фирменный полётный фронтальный двойной удар рискованный предприятием. В свою очередь, Чак потянул мышцу в паху, что затрудняло его обратный вращающийся удар пяткой. С моей точки зрения бой выглядел великолепно, и могу сказать, что некоторые из моих лучших актерских работ были сделаны, когда я получал удары, а не наносил их. Мое лицо теряло форму при ударах Чака, брызги пота... даже мне было трудно поверить, что Чак не попадает...». Вот оно -замрем на мгновение -артист восторгается своим проигрышем, а не победой, ибо так он лучше демонстрирует себя как актера. Вот это талант... «..пока юристы спорили, мы с Чаком попивали пиво. Он любил «Перл», я «Одинокую Звезду»...Как же так? Отлично помню давнее интервью Чака российскому изданию, где он говорил, что спиртное попробовал один раз в жизни — в армии, и с тех пор больше не прикасался к нему. Кому верить?..

С именами собственными у Кэррадайна проблема -назвал Минск Россией, да и в целом он плохо запоминает имена. Заканчивается книга трогательным рождественским вечером загородом в первых днях января 1995-го, когда артист пьет чай с дочерью Калистой. Вроде как ничто не предвещает ничего плохого. Вот только надолго его ещё хватит?..

Итого: богатая событиями жизнь, долгая карьера, растянувшаяся на четыре десятилетия (пусть и не всегда успешная, но зато непрерывная). Многие ли из деятелей литературы/кино/музыки могли похвастаться такой стойкостью?

«Заметили ли вы в себе следующее явление? Вы боитесь спать и говорите себе: «Мне нужно завтра проснуться в семь часов утра», и ровно в семь часов вы вскакиваете с постели, точно вас толкнула пружина...».

Ух, какой мощный рассказ. И опять респект старой, конца XIX века, академичной редакции журнала «Вокруг света», выцепившей столь нетривиальную и жёсткую вещь «И.Лармина» для своих литературных публикаций -аккурат между статьями о домашней жизни в Марокко.

Голдинг -самый ловкий адвокат в Нью Йорке, он строго предпочитает уходить ровно в шесть часов вечера. Рассказчика это ужасно злит, но он пытается размышлять логически.: «Возьмём А ...В...Х». А — это Голдинг, В — это два незнакомца. А и В испытывают непреодолимое стремление други к другу. Но, соединившись, А и В направляются в точку Х. Значит, недостаточно чтобы А и В порознь были в Х. Нужно, чтобы как А, так и В находились одновременно в данном месте Х»...

Безумная (в прямом и переносном смысле) концовка в «Приюте лунатиков» д-ра Грэгама (гм, «доктор Грэгам», да, что-то этом есть -тот давний переводчик с французского не обязан был знать тонкости произношения американских фамилий...) удалась автору на славу. Старый перевод прекрасен. Не удержусь от того, чтоб процитировать как изящно указано время: «На другой день я был у Голдинга в 5 1/2 часов». Или вот, почти готовая метафора на все времена: «Моя участь была решена: живи я хоть сто лет, вся моя жизнь будет посвящена разгадке этой тайны...»

А какие ёмкие характеристики...: «Первый из них был мрачен как ночь, второй ясен как день... Кроме того я разузнал, что Блэкъ-Кэстль, так называлось место сборища таинственных друзей...Видели ли вы трёх котов, выгнувших спины и урчавших друг на друга? Голдинг и его двое друзей напомнили мне это зрелище...».

Кстати, кто первым в литературе ввел прием ненадёжного рассказчика, чье психическое состояние по ходу повествования постепенно начинает вызывать серьезные опасения? Впрочем, здесь и этот вопрос стоит ставить под сомнение. «Я отодвинул шкап, закрывавший дверь, сообщавшую наши комнаты, без шума, тихо, едва дыша...Раз, два, три! Удар был прекрасный: как раз между глаз...».

Итого: как видно, «И.Ларминъ» являлся весьма неплохим выбором редакции журнала «Вокруг света». И это при том объемном потоке франкоязычной беллетристики, проходившей через отечественную периодику в те годы. Оба рассказа, пользованные ими из антологий «Невероятных историй» Жюля Лермина хороши.

Рассказ, включенный в один из лучших авторских сборников Жюля Лермина «Nouvelles Histoires Incroyables», который, как считается, был вдохновлен творчеством Эдгара По... Что ж, судя по безумной отрешённости главного героя, можно сказать, что это похоже на правду... На русском языке рассказ издавался очень и очень давно (в «Вокруг Света») под названием «Я отомщу!!» -именно так, с двумя восклицательными знаками, причем редакторы подписали его совсем уж непохожим на оригинал именем — «И.Ларминъ». Глядя на подпись без указания перевода, можно предположить, что автор — не истинный француз, а какой нибудь русскоязычный писатель, например, Иван Лармин. Но это, конечно, не так -ведь мы то знаем...

Как же благородные французы в старых книгах любят мстить. Они дают клятвы, челом бьют, обещают покарать обидчика любой ценой... Начало рассказа вполне в духе мрачного криминального романа. Даже не совсем понятно, чем он мог привлечь почтенную редакцию «Вокруг света», ибо никакой географической экзотики здесь нет, а движущим лейтмотивом становится только жёсткий, непримиримый мотив мести. Тем не менее, рассказ был размещен между новостью о Самаро-Уфимской железной дороге и заметками о «нравах в Марокко», а также колонкой об исполнившемся столетии Лаперуза «в минувшем 1887-м году». Ну и зря они упростили название — оригинальное «Повешенный за повешенного» смотрится для такой истории брутальнее.

Людгэтская тюрьма. Три месяца назад отец рассказчика переступил ее порог, чтобы идти на казнь. И вот, забитая битком площадь. Часы Чатартонской башни бьют семь металлических аккордов. Рассказчик возмущен до глубины души. Внутри него все бушует. «Толпа слишком велика, моя ненависть расплывается в ней как капля в море... Женщины! Зачем пришли они сюда? Им мало театра, им нужны ощущения посильнее. Им мало смерти на театральных подмостках, они ищут смерти на эшафоте...»

Как часто бывает у Жюля Лермина, его главный герой -человек неоднозначный. Мы ничего не знаем о предыстории -был ли его отец виновен на самом деле, или отправлен на казнь в результате ошибки. Нет. Рассказчик намерен отомстить тому, кто годится на эту роль в первую очередь, и в жертвы он намечает человека, засмеявшегося во время смертной агонии отца...

Наконец, каким образом дальнейшие события бьют с пропажей рядового письма из конторы мистера Догинса и исчезновением маленькой идиотки Мэрион из Чаринг-Кросса? Однако, все это звенья одной цепи...Никакой «Мистер Холмсъ» здесь не нужен, ибо основная эмоция в финале должна исходить не от него, а из других уст, с противоположной стороны. «Теперь ты сам хватаешься за стрелки часов, чтобы остановить неумолимое время»...

Итого. «Семь» за сам рассказ + балл за атмосферу старого журнала.

«Даръ Сатаны» — относительно небольшой сборник повестей и рассказов А.Е. Зарина, некогда выпущенный в типографии замечательного издателя П.П.Сойкина — той, что располагалась на Стремянной, 12... Все произведения объединяет тема острых межличностных столкновений, вырождающихся в подчас неразрешимые конфликты. Фантастический элемент содержится только в открывающей, одноименной вещи, благодаря чему ее и поспешили включить в пару антологий с характерными названиями. Но если уж подходить к вопросу формально, то в «Купленной славе», другом произведении обозреваемого сборника, «сатанинского» не меньше будет, просто оная принадлежность выражена там иными средствами, без наличия различных «нечистых сил». [Это к вопросу о значимости фантастического элемента — далеко не всегда его присутствие усиливает общую аффектацию замысла]... А так, житель «крошечной» квартирки на Петербургской стороне Федор Иванович обретает вдруг телепатические способности- благодаря дару, перенятому от «соседа», невесть откуда взявшемуся в комнате... Андрей Сергеевич, негодник эдакий, дров наломавший и манкирующий своими прямыми обязанностями, обнимает красивую брюнетку в меблированных комнатах на углу Морской и Гороховой, в то время как жена его дома от безысходности сводит счеты с жизнью... Иван Андреевич Тернов, вчерашний университетский выпускник, приехавший на лето к дяде в усадьбу, пытается спасти высокообразованного родственника, записавшегося в ряды «спиритов-духовидцев»... А между тем, пока все они спорят и ругаются, в отдельном кабинете дорогого ресторана о чем-то договариваются некий начинающий писатель Гдовский, падкий на легкий заработок, и видный посетитель с огненно-рыжей бородой и грубым, туповатым лицом — миллионер Шугаев. Очевидна ли между ними кровавая развязка или нет?..

Заметна небрежность (?) автора, проявленная им в заглавной вещи (не такой уж и большой по объему): бывший интендант Степан Африканович Чуксанов ближе к концу повести вдруг становится... Чумазовым...

Ну и немного о Петербурге, который рисует Зарин. С точки зрения любителей ужасов и таинственных историй, лучше поскорее перенестись на Петроградку, где ютился бедолага Фёдор Иванович (там и сейчас сохранилось на загляденье много старых, еще с тех времён, когда он там жил, домов с высоченными окнами и потолками...). «...совершив свой ночной туалет, он загасил лампы и вошел со свечою в спальную, где тотчас и улегся в постель. Но едва он загасил свечу и плотнее закутался в одеяло, как произошло нечто удивительное...Прежде всего ему показалось, что в соседней комнате мелькнул свет./.../Федор Андреевич не был ни труслив, ни суеверен. Это странное шарканье он приписал акустическим свойствам своей квартиры и спокойно улегся снова в постель. Но едва он погасил свечу, как в корридоре раздались опять те же звуки. Как будто кто-то вышел из кухни и медленной, старческой походкой шел по корридору к передней. Федор Андреевич невольно откинул одеяло и насторожился...».

А тем временем к ресторану «Палкинъ» подъезжают извозчики, военные и статские, старые и молодые, с дамами и без дам — из заведения слышатся звуки румынского оркестра. На верхней площадке амур в бассейне держит в руках бутылку шампанского, из которой бьет фонтан с неумолчным журчанием. Что ж, остается немедленно найти свободный столик, подозвать лакея, и заказать водки с закуской... Вот ещё прокуренная квартирка, представляющая собой далеко не изящный вид в поздний час ночи. Беспорядочно сдвинутые стулья и кресла, исписанный мелом ломберный стол. Хозяин квартиры, будто забыв о супруге и двух малолетних детях, проводит время в праздности. «...у тебя опять есть любовница, ты ходишь к ней, она пишет тебе и называет меня (с твоих слов, верно) ходячей прописью!»... А вот и степенный Яков Николаевич Караваев, добродушный земский врач, только что вернувшийся из своей амбулатории.«Плюньте на это дело»- советует доктор, пожирая холодную ботвинью, и запивая ледяным квасом из графина. Или вот, следующий совет от другого лица: «...всегда были и будут одержимы этим недугом, тормозящие ход прогресса человеческого знания. Но такими людьми, обскурантами, обыкновенно являются люди старого порядка вещей, люди, застывшие в своих убеждениях и уже неспособные к прогрессу»...Позвольте, мы забыли про душевные муки, как же без них обойтись в русской повести? «За то, что он перестрадал и перечувствовал, будут все хвалить Шугаева, и эта жирная свинья будет принимать похвалы, когда они по праву принадлежат только ему, Гдовскому. Это — продажа первородства за чечевичную похлёбку!..»

Итого: что характерно, ни один из эпизодов сборника невозможно отнести к чистому подвиду того или иного жанра — видимо, для Андрея Ефимовича, как для писателя, это было совсем неважно, главное — найти способ выразить одолевавшие его мысли. Фаворитом, конечно, можно считать заглавную вещь (хотя бы из-за средств, используемых автором для укрепления описаний окружающей обстановки, выдвигающих рассказ кандидатом в антологию истинно петербургского хоррора); в остальных более явственно ощущается мостик к бытовым и производственным вещам.

P.S. В один из промозглых дней 1904-го года в помещение переполненного книжного склада на Стремянной улице, что между Колокольной и Невским проспектом, зашёл хорошо одетый, слегка шатающийся видный человек средних лет, выделявшийся острым взглядом и клиновидной бородкой, и державший пачку рукописных листов в руках. Ожидая встречи с хозяином, он с увлечением рассматривал выставленные для продажи образцы книгоиздательских новинок, иногда поправляя пенсне. Поль Д'Ивуа, Жорж ле Фор, Альфред Брем, Александр Красницкий... «Андрей Ефимович, здравствуй-здравствуй», -наконец объявился издатель. «Что принес сегодня? Историю? Детектив?... «Дар Сатаны»? Ты в своем уме, кто у меня купит книгу с таким названием? Или ты меня, может, перепутал с кем?». «-Подождите, Петр Петрович, другие-то издают, «Скорбь Сатаны» от заморской барыни Корелли у Суворина вспомните. Соседи ваши роман большого мастера, ирландца-фольклориста, Стукера Брэма, печатают, «Вампира». Народ сейчас охоч до таких названий и ужасов всяких. А у меня всё по-настоящему, как в жизни...»

«Гюг-Волк» — ещё один роман из собрания издателя Петра Сойкина 1915-го года. Если в прошлый раз я процитировал В. Брюсова, то теперь пришел черед другого серьезного мрачноватого парня из той же эпохи, который был, правда, чуть помоложе Валерия Яковлевича, и являлся представителем иной языковой культуры — автора, чье творчество до блеска и всесторонне отполировано на настоящем сайте -конечно же, я о Говарде Филипсе Лавкрафте. «Соавторство Эркмана-Шатриана обогатило французскую литературу многими сверхъестественными чудесами типа «Man-Wolf», в котором передаваемое по наследству проклятие вырабатывает себя до конца в традиционном готическом замке. Соавторы с потрясающей силой живописали жуткую атмосферу полуночи, хотя и держали за правило объяснять все естественными причинами или научными чудесами; поэтому несколько коротких сюжетов содержат больше ужаса, чем «Невидимый глаз», в котором злая старая карга плетет полночное колдовство, заставляя всех жильцов некоей комнаты в трактире по очереди вешаться на потолочной балке. «Ухо совы» и «Смертельные воды» полны тьмы и тайны. Во втором есть знакомый огромный паук, часто используемый авторами литературы о сверхъестественном..» Да, так вот, этот самый «Man-Wolf», упомянутый Лавкрафтом в начале тирады , и есть сойкинский «Гюг -Волк».

Канун рождества 18... года. Старинный замок Нидек близ Фрайбурга. Припадочный старый граф, уже готовый отправиться в могилу, его нелюдимая дочь, давшая обет безбрачия, и множество слуг. Наконец, башня Гюга, возведенная еще во времена Карла Великого, где одноименный военачальник селился со своими рейтарами и телохранителями, высматривая с верхотуры проезжих купцов с тугими кошельками. Люди в венгерских сапогах до колен, мохнатых медвежьих шапках, с охотничьими ножами за поясами... Думаю, музыкант Ричи Блэкмор, тяготеющий к старинному немецкому фолку и замкам, не отказался бы очутиться в том месте и в то время с мандолиной в одной руке, и со своей Кэндис наперевес — в другой. В годовщину памятного события, в тесном кругу при свете костра лунной ночи, где поджаривается нога косули и доброе вино льется ручьем из бездонных бочек, а карлик-горбун прислуживает постояльцам, сыграть гостям какой нибудь «Memmingen», «Durch den Wald zum Bachhaus» или «Past Time with Good Company «...

«Если дьявол создал жажду, то, наверное, вино создал Господь...».Потихоньку становится ясна манера авторского дуэта Эркмана и Шатриана. Хитро прищурившись, они берут пыльную хронику: значит так, Гюг фон Нидек, первый из рода, женился в 832 году на Гедвиге фон Лютцельбург, которая принесла ему в приданое графства Гиросани, Верхний Барр, и др. Остаётся добавить сюда суеверные легенды, выдав их за настоящие, протянув нить до наших дней. Смешанная «волчья кровь», наказание потомкам, атмосферные пейзажи и случайный рассказчик -вот и готова история... По сути, как и в «Доме лесничего» особых ужасов я не увидел (хотя, не исключаю того, что анонимный переводчик Сойкина многое пригладил под собственный вкус, дабы не допустить излишнего непотребства вниманию публики своего заслуженного издателя). Также догадываюсь, что именно эта вещь планировалась к невышедшему изданию у микротиражника, о котором я вспоминал в прошлом отзыве на Эркмана-Шатриана (поскольку название давнишнего сборника так и анонсировалось — «Человек-Волк»).

Итого: вновь Эмиль Эркман и Александр Шатриан будто бы оставили самое «ужасное» за кадром, выдвинув на первый план исторические корни происходящего. Однако, проникнемся атмосферой старинных замков. Тех самых, куда ведет лес, покрытый инеем, а холодный ветер колышет окаменевшие деревья. Тех, где тяжелые занавеси скрывают готические окна, освещаемые бледным сиянием ламп. С лабиринтом коридоров и настенными факелами, кроватями с медвежьими шкурами вместо одеял, тяжёлыми сводами со свинцовыми оконницами, и ..хищными птицами с вееробразными хвостами, кружащими вокруг башен...Холодные комнаты, где вам не даст спать до утра яростный лай охотничьих собак снаружи, отзывающихся на неизвестного постороннего, приближающегося к стенам замка... Вот ради частицы таких ощущений и стоит вспоминать эти рассказы.

«Подожди радоваться, кто знает, не придется ли тебе всю жизнь сожалеть о том, что желание твое исполнилось сегодня...».

"À brûler» — в русском переводе — «Тайная наука» очень мрачная повесть Жюля Лермина. Концовка ее заставит содрогнуться как поклонников архаичной фантастики (их привлечёт микрорассказ об Атлантиде), так и ужасов (собственно, кошмарной развязкой). В русскоязычном издании, где печаталась повесть, сказано, что «наши читатели с несомненным интересом прочтут это талантливое произведение выдающегося писателя..». О как — достаточно щедрый комплимент на душу автора. На самом деле, эта вещь настолько не похожа на приключенческие работы Жюля Лермина (например, «Месть каторжника»), что ощущение, будто бы другой человек писал, либо кто-то посторонний надиктовывал автору текст...

Рассказчик — парижанин из рода мелких ремесленников, мать которого была склонна к летаргическим припадкам, и периодически впадала в неподвижное состояние с мертвенным лицом бледного цвета. С возрастом герой книги также стал чувствовать в себе различного вида способности — получил премию за перевод Тацита с латыни (хотя и не блистал успехами), поборол в ближнем бою соперника, превосходящего его в силе (проявив недюжинную волю), начал изучать санскритские языки, подружившись с детьми своего опекуна Жоржем и Ситой... Наконец, вот еще жутковатый кусочек телекинеза (прямо как в будущем рассказе Ганна, где также были любовь и перемещение предметов): «Я достиг того, что мог выпускать из себя часть жизненной энергии и направлять на предметы, находившиеся в другой комнате: на стул, перо или лист бумаги. Но результаты, все таки, получались очень незначительные. Я достигал своими усилиями только того, что на вершок или два сдвигал предметы с места...Гнев или испуг удваивали силу...»./ Вершок -это приятный бонус от переводчика С.Л. Облеуховой. Вряд ли герой рассказа слышал о такой мере длины/.

Наконец, редкое для тех лет явление — несмотря на открытость и вроде бы как внешнюю логичность изложения, мы никак не можем считать рассказчика, ведущего повествование, положительным человеком. Есть в нем что-то эдакое... В то же время, в ответе на вопрос почему так получилось — поможет разобраться вступление. И, как дополнение — под занавес происходит такой фантастический элемент, как появление «неизвестного человека из ниоткуда».

Итого: почти документальный стиль, заигрывание с нематериальными науками и двойственное внутреннее «я» рассказчика, несомненно, могли впечатлить первых читателей этой повести. Сейчас же — для поклонников старых франкоязычных текстов и коллекционеров.

«Эйнштейн говорил, что многое из видимого вокруг нас — иллюзия. Индусы считают, что всё, что мы делаем, не имеет никакого значения. Папа Римский говорит- надо покаяться, и все канет в прошлое... Иногда и мне становится ясно, что ничто не имеет значения, но нам важно пройти через это, по какой-то причине...». Д.Кэррадайн, «Дневники «Убить Билла», 2006 г.

Ну что ж, документальная книжка, где оживают старые добрые друзья -хороший вариант дорожного чтива для последних уходящих дней года. Для начала: в этой книге Дэвид Кэррадайн совсем не тот человек, изображённый у Марины Андерсон * спившимся половым извращенцем (о ее «трудах» я недавно оставил впечатление в одном из прошлых отзывов). Здесь мы можем видеть реальные воспоминания легенды экрана, умного артиста, изложенные от первого лица. Да и разве может быть плохой книга, где с первых страниц описывается встреча его, Кэррадайна, с Тарантино в джаз- клубе в Остине, где заправлял известный актер эпохи 80-х — Джефф Голдблюм (видеокассетную «Муху» все помним да, но оказывается, он ещё и пианист был...), а из гостей присутствовал и Харви Кейтель, знакомый автору по «Злым улицам»...

Итак, перенесемся в 22-е марта 2002 года. Кэррадайн, одевшийся в ковбойские сапоги и черную кожаную куртку из сериала «Кунг-фу: Легенда продолжается», подъезжает на Maserati Quatro Porte к рок-н-ролльному пабу в стиле 50-х для встречи с Квентином Тарантино (он же «Кью», он же «QT»). Сценарий на писчей бумаге в два дюйма толщиной, отказ Уоррена Битти. Квентин: «Я писал этот гребаный сценарий три года и ты представляешь, до сих пор его никто не понял. Я одинок. Кунг-фу, самураи, спагетти-вестерны, гангстеры. Ты понимаешь меня? «... И Кэррадайн не только всё понял, но и в дальнейшем не пожалел красок, расписывая талант Кью. Конечно, сговорчивость ветерана отчасти объясняется необходимостью подзаработать, однако, автор книги совсем не такой простой человек, как кажется...

Да, я и сам проникся рассказу автора — Тарантино устроил двухмесячный марафон физических тренировок (по восемь часов в день!) с кунг-фу, хореографией и ушу для всех занятых в фильме — под руководством Сонни Чибы и группировки «Крадущийся Дракон». Шестидесятипятилетний Кэррадайн тренировался на равных с Турман, Дэрил Ханной и другими. Только представьте, кунг-фу в XXI веке!..

«Я прибыл в отель Peninsula для встречи с Харви Вайнштейном из Miramax, и Лоуренсом Бендером, партнёром Квентина. В холле чуть не налетел в дверях на Стивена Сигала. Он посмотрел на меня с высоты своего бробдингнеговского роста. «Ты цел?» спросил он. «Да, все хорошо. Мне пора идти. Я здесь по важному делу».. С Сигалом часто непонятно, шутит он или нет ..»

У режиссера и его команды Band Apart все продумано до мелочей- от марки часов на руке Билла, до каждой секунды эпизодов с кунг-фу. Например, после натуральной схватки с Турман (та самая «пятиконечная ладонь, взрывающая сердце»), Кэррадайн уверяет, что у него и впрямь болело сердце какое то время после удара напарницы...В итоге -адское трудолюбие всей команды -155 дней съёмок, 840 300 футов пленки, 106 часов материала из которого необходимо было выбрать всего три часа при монтаже. /Если кто не знает — решение о разбиении фильма на две части появилось позднее. /Причем о том, что в первой части лицо Кэррадайна показываться не будет, он тоже не сразу узнал...

Из находок -флейта Кэррадайна из его же «Молчаливой флейты». Говорит, Квентин был в восторге...

Из разочарований — в конечной версии вырезана драка Кэррадайна с Майклом Дж.Уайтом, постановка которой у стареющего артиста заняла три месяца. Трудно сказать, чем было обусловлено решение Тарантино. Автор книги греет себя мыслью, что тому был важен Кэррадайн — актер, а не мастер кунг-фу. Тем не менее (здесь я не в курсе), возможно, позднее эта сцена вошла в допы какого-нибудь ДВД, или, вдруг, ещё войдет...

Из родившихся и рассказанных анекдотов. Таможенник в Лос-Анджелесе проверяет Кэррадайна, вернувшегося из Китая. «-Что делали?». «-Снимался в фильме «Убить Билла». «-Правда? И кто вы?». «-Я и есть Билл»...

«Задолго до того, как я познакомился с кунг-фу, я разработал свои собственные медитативные приемы для себя. Одно из эффективных упражнений для успокоения сердца заключалось в том, чтобы представить себя находящемся в полете, беспристрастно взирающим сверху на все происходящее..». /Любимой книгой Кэррадайн назвал Успенского — «В поисках чудесного»./

* Дэвид здесь ни разу не назвал госпожу Андерсон по имени. Да и упомянул всего полтора раза (как «одну из моих прошлых жен, с которой наконец то состоится суд»).

А так — рассказанное здесь — пример удивительной коллаборации увлечённых людей, у которых совпали как творческие, так и коммерческие интересы. Да ещё и со связью поколений. А вот остались ли в наше время в массовом кино и литературе подобные созидательные человеческие механизмы, или то были последние динозавры? Заканчивается книга лаконичной фразой: «Увидимся в кино». Мудрость Кэррадайна в том, что эти слова можно трактовать универсально. Независимо от того, жив ли сейчас человек, их произнёсший, или нет...

В 1838-м году Эдгар По написал «Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета». В книге рассказывалось о том, как доведенные до отчаяния голодом, трое потерпевших крушение убивают и съедают четвертого, Ричарда Паркера. По утверждал, что писал о реальных событиях... Спустя сорок шесть лет история, когда четверо спасшихся, как и герои По, обезумев от голода, убивают и съедают одного из выживших, воплотилась в реальность. Того четвертого тоже звали Ричардом Паркером...

В 2002-м году в Финляндии семидесятилетние близнецы погибли на одной и той же дороге, встретив смерть в интервале двух часов. Оба порознь проезжали на велосипедах по привычному для себя маршруту, и в результате необъяснимых случайностей были сбиты в тот день разными грузовиками. Утверждают, что второй из них ничего не знал об участи первого...

«Небо и земля не обладают человеколюбием и предоставляют всем существам возможность жить собственной жизнью.» Лао Цзы...

Да, сам люблю всякие совпадения и синхронизации, но вышеуказанные животрепещущие примеры приведены на лекции, прочитанной в здешнем произведении невысокликом, играющим роль «сыщика». (То, что идея подытоживается словами Лао-Цзы, указывает на некоторый географический аспект происходящего -ну а то, преемственность)... Кратко: данный роман — «хонкаку» с философической идеей; хотя, скорее, здесь можно говорить только о попытке приблизиться к такой идее, ибо скрестить подобное — это всё равно как (пример из другой отрасли искусства) заставить исполнить что-нибудь синхронно вместе группы «Кисс» и «Джетро Талл»... Азиатский поджанр «хонкаку» подразумевает чтиво, сильно упрощенное в художественном смысле — история выглядит скорее как «скелет» без плоти, а основная концентрация авторских усилий обычно направлена на непредвиденную разгадку происшествий (как правило, повторяющихся или имеющих схожий рисунок невообразимых убийств). Это лишь дальнее отражение «классического» западного детектива, а не подобие его — поскольку здесь игра стремится вырваться из привычных правил, в то время как в «классике», напротив, правила диктовали игру...

Переводное издание романа (雨夜送葬曲 ~ «Похоронная песнь дождливой ночи») на одной из первых страниц являет взору крупное изображение иероглифа 雨 («дождь»). (На английский язык книжку для американского издателя этот автор перевел сам). А чуть далее идут схемы причудливого архитектурного сооружения — и правда, являющегося копией этого иероглифа, если смотреть с высоты птичьего полета. И, как сказано в послесловии — перед читателем встаёт вопрос -является ли структура здания «красной селедкой», либо же она и на самом деле каким-то образом она связана с убийствами, коих в подобных книжках обычно больше одного? Я бы переформулировал по-другому. Если речь пойдет о необычном доме, то не важно, играет ли Дом случайную роль или нет, читатель может не сомневаться — подвох неминуем, это как пить дать... Только на сей раз автор не из Японии (где вышла целая серия книг о странных домах..), а из менее продвинутого в этом смысле Тайваня (где и собрание Холмса-то было опубликовано лишь... в 1950-м году, да и то в серии детских книг).... Ясно, что автор Линь, вчерашний гуманитарный студент, имел весьма отдаленное понятие о работе полиции, вдохновившись лишь книжками своих смышлёных собратьев из соседних стран...

Представлена схема жилища — двухэтажное здание Дома Дождя (хозяин являлся любителем древнекитайской поэмы «Дождливая ночь» Ли Шаньин, что и было отображено в оригинальном названии, но упрощено в американской версии, превратившейся в «Смерть в Дождевом Доме»). Но всё-таки, почему именно такой выбор? Почему «дождь»? Там и библиотека, и бадминтонный зал, и даже комната для настольного тенниса... Назначение комнат выдают автора как человека молодого. Но бьёт ли это с сюжетом? Не знаю... Между тем, в этом необычном доме живет предприниматель Цзинфу Бай (как водится, жилище расположено где-то далеко от трассы..). Дочь хозяина приглашает однокурсников. Персонажи женского пола начинают погибать при странных обстоятельствах — среди прочего имеется наличие безголового трупа и жертва, задушенная шарфом в закрытых изнутри комнатах при свидетелях, подтверждающих, что туда кроме нее никто не входил и не выходил. Вот здесь то и появляется стойкое ощущение, что автор сильно обдуривает читателя. Что-то здесь не так. Ибо не бывает такого — слишком невозможно всё получается, а зацепки никакой нет...И ещё, несмотря на схематичность описания образов, у автора все же заметно проскакивает желание досадить именно женским персонажам; также это просматривается в отношениях пары «госпожа»-«рабыня», введённой в компанию «друзей». Что за этим стоит -да кто ж его знает. Ох уж эти китайцы...

Китайские имена звучат хуже, чем японские. Да и, чего уж там -не звучны они на слух. Прямо хоть автозамену делай, что и посоветую читающим в электронном виде. Например, «Чжэньюй Цзян» можно смело менять на «Ивана», «Цзинфу Бая» — на «Афанасия», «Тинчжи Янь» — на «Татьяну», «Юньсинь Лиу» — на «Юлианну» и т д.

Разгадка, наверное, всё-таки неплохая, и состоит она из двух частей: а) некий секрет, витающий в воздухе и отчасти дающий объяснение происходящему, но никем не замеченный (хотя что-то похожее где-то уже было, вроде в старом классическом рассказе Сабуро Коги...); б) очень спорно изложенное дополнение, подталкивающее к философским размышлениям. Тут, как говорится, замах на рубль, удар на копейку. Но идея не так уж и плоха на самом деле. Подсказку я дал в начале отзыва....

Итого: хотел поставить «5», но за то, что он вспомнил мою любимую повесть Эдгара По, пусть будет «шестёрка». Вообщем, если б взял кто из более опытных писателей эту историю за основу и слегка упростил конструктив, добавив лирики, то могла бы получиться почти визионерская вещь. Но это если рассуждать в том ключе, что за написание принялся бы умудренный жизнью автор ранга Бредбери, а не простой китайский парень, у которого еще всё впереди...

Что произойдет, когда вещество с торфяной, древесной или угольной составляющей подвергнется сильному нагреву?... «Тень дуэли» — еще один рассказ Винсента Корнье из старенького выпуска журнала «EQMM». Начальная постановка заставит потереть руки любителей доброго детективного сюжета c запутанными загадками. Автор имеет смелость утверждать, что пуля, выпущенная из дуэльного пистолета в 1710-м году сэром Найджелом Коффардом, спустя двести двадцать два года раздробила плечо обычного семьянина, Генри Леонарда Уэстмэккота, работника банка, гревшего свои чресла у камина домашнего очага на Беттингтон-авеню в Суррее. И где же она, пуля, на столько лет зависла, в каком измерении, после чего довершила свой полёт? Причем оные господа по вышеуказанным обстоятельствам никак не могли быть друг с другом знакомы, и тем более не имели возможности посеять между собой гроздья гнева...

Кто же тогда стрелял? Окна, двери — закрыты. Оружия нет... Короткий рассказ, но содержащий столько околонаучных допущений различного рода, что их хватило бы и на произведение большего объема. Начнем с того, как лихо был установлен древний оружейник из Пэлл-Мэлл, отливший ту самую роковую пулю, давшую посыл к реконструкции событий двухсотлетней давности. Напоминает будущий роман Иена Флеминга об агенте два нуля-семь. Тот самый, где столь же безукоризненно вычисляют португальского мастера, отлившего золотую пулю для Скараманги, и предусмотрительно изъятую Бондом из пупка податливой греческой танцовщицы... Далее, мудреным объяснением автор поясняет, каким образом состоялся выстрел, приводя некоторые физические доводы. Pitch-blende, сгорающий болотный дуб из Равеншем-Холла, а также химические процессы, коим оная древесина подвергалась во время вынужденной многолетней эксплуатации. Ну допустим. А как объяснить то обстоятельство, что «выстрел» произошел именно в условленный день и час? Что явилось триггером для «спускового крючка», кроме тех, вообщем-то обыденных процедур, что попали на страницы рассказа? Хотя, кто его знает...

Наверное, почти каждый из нас может вспомнить, как в полуночный час слышал чьи-то шаги в прихожей, сопровождаемые жутким скрипом половицы, пребывая в твердой уверенности, что в тот миг ни одной живой души там не находилось; либо же сталкивался со внезапным и необъяснимым падением со стены памятной картины кисти старинного копииста, и провисевшей там дотоле невесть сколько лет. Либо испытывал ощущение, что вещь, недавно лежавшая на одном месте, вдруг самопроизвольно переместилась на другое, или и вовсе исчезла бесследно. А могло быть и так, что сам по себе, без видимых причин, неожиданно включался какой-то прибор или сетевое устройство, воспроизводящее голосовые эффекты... Да, всё именно так оно и происходит...

Хмурым дождливым вечером поздней осенью 1891-го года в малоприметной комнате жилища на Монтегю-плейс, Блумсбери, что за углом от Британского музея, два мрачных джентльмена средних лет расположились возле камина с бокалами портвейна. Один из них, очевидно — хозяин дома, вытерев усы, бросил на столик перед своим гостем пачку выпусков «Стрэнда». «Представляете, они готовы платить мне по пятьдесят фунтов за приключения этого невыносимого сыщика». Черты сурового лица гостя внезапно исказились: «Да, Флоренс рассказывала мне об этом. Они не так уж и плохи, но мне кажется, вашим рассказам не хватает старого доброго викторианского ужаса. Я бы написал их по другому. Могу предоставить пару советов». Гость подался чуть вперёд в потёртом чиппендейловском кресле, его глаза слегка сверкнули. «Дьяволова рука» -как вам такое название?..И благовременно спрошу — как вы смотрите на приглашение этого Дж.С.Вуда? Вы будете участвовать в его журнальном буриме-балагане»? Хозяин дома отвёл голову в сторону, затянувшись зловонной сигарой. «Так значит, вам тоже прислали приглашение? Дорогой друг, если оно удовлетворит вас, то удовлетворит и меня» *...

Да, не буду скрывать, именно пара прославленных британских имён, участвовавших в создании настоящего романа с продолжением, и заставили меня его прочитать. Однако, забегая вперёд, ни Артур Конан Дойль, ни Абрахам Стокер отнюдь не выступают здесь на ведущих ролях, ибо ключевые главы (где происходит что-то важное) написаны вовсе не ими. (Полный список участников указан на странице выше)... «Каждый из авторов написал по одной главе и передал роман следующему в очереди... В результате получился вполне читаемый роман, рассказывающий чрезвычайно глупую историю.» Действительно, трудно не согласится с автором этой аннотации из далекого 1892-го года. Дело в том, что один из главных героев сперва совершает убийство под влиянием лунатизма (или гипнотического транса), а позднее напротив, под действием его же спасает жизнь другому человеку — тому, чью жизнь он никак не хотел спасать. Реальность и разумность оного происшествия, конечно, обсуждать не имеет смысла...

«Прежде чем Фенелле исполнилось шестнадцать лет, она влюбила в себя весь гарнизон...была объявлена помолвка ее с Франком Онслау. Она познакомилась с ним в Портсмуте, на военном балу. Настоящие Ромео и Юлия, не правда ли?». Развитие событий начинается в Арроугейте. Приехавшая на отдых та самая Фенелла с малолетним сыном Ронни встречает своего супруга Френка, с которым некоторое время тому назад они начали жить порознь (ввиду обоюдных увлечений на стороне). Ситуация как раз и подогревается тем, что к их компании присоединяются еще госпожа Люсиль Девинье (нынешняя пассия Френка), а также загадочный граф-любовник Дюморже, с которым, в свою очередь, была связь у Фенеллы. Ну и чуть позже на сцене появится Урия Клеттербук, сенатор из Соединенных Штатов Америки. Также в действии этого «водевиля» (чем то напоминающего книгу «Нет выхода» — по аналогии смешанного авторского состава -У. Коллинза и Ч. Диккенса) присутствуют: похищение ребенка, путешествие в Америку, пожар на пароходе, и... письмо с таинственной подписью «Некто, знающий правду» (оная подпись — истинная находка для старинного переводчика).

Теперь об авторах. Поначалу казалось, что каждый из них осторожничает, не решаясь изменять сюжет коренным образом, будто опасаясь преподнести сюрприз последующему коллеге и получить потом от него заслуженный втык. Первым, кто чуть обострил ситуацию — как раз и был авторитетный сэр Артур. Люсиль и позднее вызванный телеграммой граф Дюморже его рук дело. Абрахам Стокер в своей десятой главе также непривычно осторожничал — он развил тему подброшенной под дверь записки (вопрос с ней пришлось срочно закрывать в следующей главе Флоренс Марриет...), но зато будущий автор «Дракулы» акцентировал упор на ранее поднятой теме гипнотического отклонения у ведущего персонажа.

Ключевыми же, видимо, стоит считать две главы: 7-ю, написанную некой Ритой — видать, не случайно этот автор скрыл фамилию (ведь в ней таки случилось убийство); а также следующую, 8-ю, где другой автор (Гаттон) сразу решил раскрыть обстоятельства «месмерического» поведения убийцы. «Известно, что много открытий было совершено в так называемом сонном состоянии. Люди делали длинные путешествия во время сна и просыпались совершенно ничего не сознавая о своих путешествиях. Другие вставали обновленные, с чувством новых сил и знаний. Луис Стивенсон ** уверяет, что свои романы он сначала переживает во сне, а затем уже их пишет...». Вместе с тем то, как эти два автора написали свои главы, отсекает возможность дополнительной игры для их последователей (в первую очередь касательно иных толкований, кто убил и зачем).

* Если что, существование данного диалога между сэром Артуром Конан Дойлем и Абрахамом Стокером — исключительно мое предположение.

** А его почему не пригласили?

Итого: главной интригой при чтении было понять — в каком же жанре окажется настоящее произведение (аннотация ведь ничего толком не говорила). И вот не знаю, как теперь оценивать. Жанр застрял где-то между традиционной английской прозой и фельетоном, но при том не дотягивая до безумных образцов последнего. С другой стороны — выставка разнокалиберных авторов выглядит как архивная музейная вывеска забытых экспонатов. Потому пусть пока будет «шестерка». Если через год вспомню детали сюжета -прибавлю ещё балл...

«В Лос-Анджелес он приехал к обеду на черном винтажном Ferrari. Мы выпили, перекусили. Он сказал: «Мне скучно. Нет хороших ролей. Ничего сложного»... То была последняя наша встреча». Джалал Мерхи (актер кинобоевиков начала 90-х, снимавшийся с Кэррадайном в фильме G.O.D. -«Живой товар»).

Ну что ж, Дэвида Кэррадайна, наверное, представлять не надо. Давний киноактёр, поклонник кунг-фу и восточных практик, немного музыкант. Касательно его отношения к фантастике: в фильмографии артиста можно отыскать примерно с десяток кинолент по данной тематике, в основном — паршивое фэнтези и постапокалипсис. Думаю, нет никакой необходимости перечислять их, даже несмотря на традиции сайта. Книгу Марины Андерсон (это одна из жён артиста) я увидел случайно, и решил ознакомиться с тем, что же она там рассказывает. Ведь как ни крути -«Одинокий Волк Маккуэйд» — один из любимых боевиков видеокассетной эры (эх, а какая музыка звучала во время эпичной битвы с Норрисом, когда они катались в пыли -и Кэррадайн тогда не только врезал Чаку, но, помнится, даже разок перебросил его через бедро, что в кино дозволялось далеко не всем противникам...). Ну, а в нулевых — «Убить Билла -2» также не раз пересматривался... Наконец, нежданная смерть артиста — помню нелепо прозвучавшую новость 4 июня 2009-го года о смерти Кэррадайна от асфикции в 352-м номере гостиницы Бангкока «Swissotel Nai Lert Park». Выходит, появился еще один герой фильмов о кунг-фу (вслед за Брюсом и Брендоном Ли), ушедший неестественным образом...

Об авторе. Марина Андерсон тоже актриса, и до связи с Кэррадайном сменила несколько мужей и любовников (среди них, например, рокер Дон Хенли из вокально-инструментального ансамбля «Орлы»). Также она верит в эзотерику и часто советуется с астрологами. По Каррадайну: увидела его вживую еще в юном возрасте — на съемках знаменитого сериала «Кунг-Фу». Следующая их встреча произошла двадцать лет спустя- она сыграла вместе с Дэвидом в четырех эпизодах «Кунг-Фу: продолжение легенды»...

Книга у госпожи Андерсон получилась немного плоская, однообразная. Выяснилось, что ей просто нечего рассказать за эти «шесть лет каторги» (так она называет годы брака с Кэррадайном), кроме пирсинга на гениталиях, привычки киноартиста мочиться в раковину, и манеры подбирать еду в рот с пола. Ну и зачем, спрашивается, про это писать? Видимо, больше нет других тем, кроме как рассказов о его дисфункциональных привычках и отклонениях. Также мы узнаем, что в нулевых годах Кэррадайн периодами много пил, до полутора кварт алкоголя в сутки, и переживал, что его больше не приглашают в кино режиссеры ранга Скорсезе. Тот же Тарантино снял Кэррадайна в кино лишь спустя семь лет после их знакомства. Кстати, эпизод с Тарантино — единственная творческая встреча, описанная в книге. Это было в сентябре 1995-го, на какой то вечеринке с Дрю Бэрримор. Марина протиснулась к Тарантино с бокалом в руке и словами: «Привет, Квентин, я Марина Андерсон. Мой парень — большой ваш поклонник и хотел бы с вами познакомиться». Тарантино скептически оглядел Андерсон с ног до головы и сказал: «О, и кто же Ваш парень? «...Ну, а далее -глаза Тарантино оживились, когда он узнал о ком речь и, подойдя к Каррадайну, процитировал любимые сцены из «Американы», ленту с копией которой он хранил у себя....

Так называемое «расследование» смерти бывшего супруга, которое проводит в этой книге Марина, заключается в пересказе ее консультаций с несколькими сведущими лицами и анализа фотографий (она обвязалась аналогичным образом и пришла к выводу, что смерть от такого удушения невозможна). Автор считает, что Кэррадайна, вероятно, ограбили гостиничные бои и инсценировали самоубийство. Пишет, что он никогда не расставался с любимыми часами Patek Philippe, даже купался с ними. А они исчезли. Необъяснимые пятна на шее и кровоподтеки на левом предплечье. Запрет на выдачу записей с камер наблюдения от тайской полиции...Только остаётся вопрос автору — оправданно ли всё это сотрясание воздуха? Подпорченную репутацию тем, что она озвучила, все равно не вернёшь, каким бы образом он не ушел из жизни. А эпоха Кэррадайна к тому времени безвозвратно закончилась, о чем автор старательно пыталась убедить читателей на протяжении всей своей книги. Вообщем, попытка выступить красиво у госпожи Андерсон не удалась...

На обложке романа помимо светловолосой женщины (как обычно, с явно неазиатским типом лица...) присутствует название на латиннице — «Tower of Blocks». Сюжет — стандартный для этого автора, но вот внутренняя подоплека очень сложная. Один из героев, маньчжурский репатриант, ради трудоустройства в престижной компании подтасовывает университетский диплом. Из-за убеждений, что его академическое образование — секрет, который он должен хранить даже с риском для жизни...

Любимый для автора трюк с алиби, как обычно, исполнен очень хорошо. Сначала в кофейне на станции Мегуро погибает промоутер из звукозаписывающей компании. Полиция начинает поиски отравительницы — женщины в темных очках. О ней известно только то, что погибший некогда учился с ее мужем (или близким ей человеком) в железнодорожной школе в Маньчжурии. Вскоре обнаруживается и второй труп — этой самой отравительницы. Убийца выбрасывает ночью ее бездыханное тело близ Хиросимы -прямо из окна туалета поезда «Морская Звезда», на который жертва взяла билет и выехала из Хакаты в Осаку в 17:53. Осколки ее разбитых часов, остановившихся после двадцати трёх, разбросаны по полу... Что ж, быстро вычислен главный подозреваемый — мужчина, звонивший той женщине из Фукуоки, работник строительной компании. Он же последний, кто из знакомых видел ее живой, ибо провожал вертихвостку на злополучный поезд. Но вместе с ней он не уехал — его видели позднее на вокзале. И вот теперь вопрос — каким образом провожатый догнал свою жертву? Ни у кого ведь нет сомнений, что убийца именно он. Обогнать «Морскую Звезду» другим экспрессом технически невозможно из-за расписания и сопутствующих обстоятельств. А может, он сел на самолет и все-таки успел пересесть на маршрут на одной из впереди идущих станций? Такой рейс (до Хиросимы) и правда вписывался во временные рамки, но и здесь факты не бьют --зафиксирован его телефонный звонок другому лицу в тот час, когда самолет должен был находиться в воздухе... Итак, как обычно у автора, личность убийцы очевидна. Но как же будет сломлено его алиби?..

Интересно, что сначала все эти выкладки следуют исходя из расследования одного полицейского (его зовут Танна). Он заходит в тупик. Упирается в башню из непроходимых блоков. Потом появляется инспектор Оницура (везёт тому, кто везёт- хоть и неприметный он персонаж, но велико его умение..) и делает всё то же самое. Да, как бы невероятно оно не звучало (учитывая фактическую ситуацию — ведь против законов физики возразить что-либо сложно, ибо мы помним, что время есть расстояние, поделённое на скорость...), но всё же и здесь возможно доказательство.

...В половине второго ночи знаменитый писатель оторвался от рукописи. Свет уличных фонарей Гинзы слабо освещал приоткрытое окно. «Чортъ возьми! А это ещё откуда? Я сплю что ли? Пора завязывать» пробормотал он, глядя на нефритовые серьги в виде морского конька, лежавшие в маленькой коробочке из павловнии на обложке пухлого железнодорожного справочника. «Кто подбросил мне это на стол?»...В этот момент дверь в комнату тихо приоткрылась и на пороге показалась незнакомая женщина с сумочкой, внутри которой она ощупывала свободной рукой какой-то предмет. «Аюкава-сан, -прошептала она, — теперь у вас нет выбора...»

Итого: ещё одно произведение из тех давних времён, когда авторы детективов (и здесь абсолютно не важно откуда они родом) включали голову и делали крутые вещи без показного насилия, извращений и иных внешних эффектов, ныне прочно вошедших в обиход у массовых издателей; в первую очередь обладая способностью озадачивать витиеватым мышлением, не исключая при том и констатации горькой социальной реальности.

В предисловии к одному из дореволюционных сборников Эркмана-Шатриана Валерий Яковлевич Брюсов говорит следующее (о том, что под данным литературным именем скрывались два автора ему, разумеется, было известно...): «Эркман-Шатриан, широкая популярность которого основана преимущественно на романах исторических и общественных («Народные романы», «История одного крестьянина» и др.), сравнительно меньше известен, как автор страшных рассказов. Но по силе впечатления, производимого этими рассказами, и по совершенному своеобразию приемов, Эркман-Шатриан заслуживает почетное место и среди поэтов ужаса...».

Что ж, я бы добавил ещё вдогонку — в так называемых «страшных рассказах» эти французские авторы смотрятся как углубленный вариант сказок братьев Гримм для совершеннолетних читателей. До революции они успешно издавались в России у разных издателей, в т.ч в Петрограде у знаменитого П.П. Сойкина, а сейчас же, думаю, ни одно массовое издательство их уже не потянет, оставляя Эркмана-Шатриана на удел микротиражникам. И, помнится, на форумной ветке одного микроиздателя (ныне ту ветку закрывшего) несколько лет подряд упорно выкладывалась информация о готовящемся сборнике Эмиля Эркмана и Александра Шатриана. Однако, со временем и у него всё заглохло, так и оставшись в планах...

Так вот, что касается романа «Дом лесничего» (также в 1898-м выходил на русском языке под названием «Дом лесного сторожа») — он очень напомнил мне один старый анекдот. Едет ковбой через прерию. Вдруг чувствует запах сильно неприятный. Видит, на бревне дедушка сидит. Ковбой начинает его пытать — откуда так пахнет, в чём дело, понимаешь. Старик говорит, мол, ты присаживайся, сынок, сейчас всё тебе расскажу, и начинает длинную-предлинную историю о рыцаре, отправившемся в поход, чтоб завоевать принцессу. Ковбой слушает-слушает и, наконец, потеряв терпение, прерывает его и повторяет свой вопрос. Дед рассерженно отвечает: «да что ты ко мне пристал со своим запахом? Ну нагадил кто-то, вот и пахнет»... Совершенно аналогичный принцип реализован у Эркмана-Шатриана и в данном старинном произведении. Замечательное начало. Август месяц 1839-го года. Рассказчик, пейзажист из Дюссельдорфа, путешествует по лесистым вершинам Ротальпов, проезжая мимо замка Вольфталь. Зеленая растительность. Природа, красота и умиротворение. Будто говорящий с ним, раскидистый дуб на повороте дороги... Кажется, что всё живое — деревья, мох и камни одарены жизнью и чувствами. Уставший путник благодарит Господа, находя ночлег в лесной глуши — это дом старого птицелова, охотника Франца Гонека, бывшего лесничего герцога. Да, и с ним вместе ещё внучка шестнадцати лет — та, что красотою лепа, бровьми союзна... Конечно, Теодор не спешит покидать гостеприимное жилище, а мы, как читатели, замираем в ожидании чего-то грядущего. Вот только чего? Ну наверное, всё -таки ужасов, причём первейшее подозрение вызывает именно старый охотник-отшельник. Но и здесь что-то не бьёт — авторы вовсе не торопятся форсировать события и не стремятся нагнетать страху или конфликтов: художник спокойно рисует, строит глазки юной фрекен, попивает белое вино с дедом, отдыхает и вроде как вполне доволен лесной жизнью. Звучит разве что предостережение в его адрес не ходить на озеро Диких Графов. Наконец, ближе к окончанию лета, когда из Вайершлюса приходит воющий старый волк с волчатами, Лоизу одолевает болезнь, и вот тут-то егерь-хозяин раскалывается и начинает рассказывать продолжительную (и, наверное, чересчур подробную) историю, занимающую весь костяк книги, имеющую, однако, лишь косвенное отношение к основным событиям. История не то чтобы страшная, скорее отталкивающая. Учитывая вполне добротную завязку, я бы предпочел, чтоб действие развивалось в настоящем, ан нет — у авторов иное мнение, и они намертво погружаются в прошлое...

Вообщем, писать Эркман и Шатриан умели -этого у них никак не отнять. Каким волшебным образом дикий егерь обретает вдруг изумительную память, дар красноречия и начинает последовательно вести отменную средневековую историю, излагая её не хуже записного фельетониста — пожалуй и есть главный фантастический элемент романа. Видимо, этот нереализованный талант дремал в нём ранее. Если вкратце, дальний потомок егеря некогда служил нечестивому господину из рода Бюркаров. Швабские Бюркары изображены разбойничьим племенем, полулюдей-полузверей, третирующих всю округу. У последнего из них, Виттикаба, рождается сын-урод после связи с Урсулой Лихтенбергской, от которого он открещивается и отдаёт на воспитание преданному пожилому охотнику...

Итого: не ужасы. Вернее, не те ужасы, которые ожидались. Рассказ о том, как где-то далеко жили старинные бароны, бурграфы, ландграфы, егермейстеры и прочие ловчие — с упрямой авторской попыткой найти ответ, влияет ли испорченная родословная история на потомков.

Для применения выдуманного здесь фокуса, автор рассказа перенес антураж в отдел дипломатической работы Уайтхолла, то бишь Секретной службы. Забегая вперед — разгадка мне понравилась, точнее, не сама разгадка, а эффэктъ, достигнутый от некого биологического изобретения: во время беседы с оппонентом «пациент» на три минуты полностью теряет связь с окружающим миром — сиречь течение времени для него одного останавливается. После же окончания оного действия «пациент» способен как ни в чём ни бывало продолжить разговорную речь с обрыва последней брошенной им фразы — причем он даже ни грана разуметь о паузе не будет, смиренно полагая, что с ним ничего и не происходило. Каково, а? Кто скажет, что для 1938-го года это не фантастика — пусть бросит в меня камень...

Итак, сэр Энсли Кёртис подвергается ограблениям. Во втором случае предполагаемый негодяй — лицо голубых кровей, проникшее в кабинеты. Камер слежения тогда еще не существовало, а потому никто не видел, как и каким образом некий «князь Жорж Милославский» забрался во внутренний карман пиджака сэра Энсли (увы, я не уловил -сидел ли тот или стоял в момент кражи, ну да ладно...), и изъял сверток с конфиденциальной схемой расположения конструкторских узлов, проделав все это при полном попустительстве последнего. Для гипноза времени вроде бы было маловато, а ежели название рассказа как бы намекает на некую «дурман-траву», из серии золото, что блестит, и в кабинете были выпущены воздушные ядовитые пары, то почему эффект коснулся только одного из непосредственных участников беседы? Вообщем, гладкий ответ никак не намечается...

Итого: чувствуется, что исполнение решающего трюка потребовало от автора определенной мыслительной работы по подготовке предварительного антуража. Здесь ведь важно было подобрать обстановку, чтобы идея сработала именно в описанном виде, т.е. создать атмосферу строгой секретности. Во всех иных случаях, будь то обычное ограбление, она бы не выстрелила. Также безвозмездный совет микротиражникам-антологам, живущим не одними лишь только измученными сканами «Всемирного Следопыта» и «Мира Приключений»: всё-таки, рассказ, пусть и со скрипом, можно добавить в раздел историй о растениях...не обычных растениях.

Про автора этой книжечки * написано, что он американец, работал в полиции, а уйдя на пенсию предлагал свои услуги в качестве частного сыщика, специализируясь на пропавших без вести. Прочитав это, я решил, что в подборке будут собраны истории, касающиеся его личных архивов, либо записи из современных ему источников. Ан нет. Все, что здесь есть -это в основном дремучие случаи старых лет, которые при желании можно разыскать в интернете самостоятельно, и даже с большей деталировкой. Другое дело, здесь, понимаешь, уже все выложено как на блюдечке. Ах да, забыл, собственно, сообщить о чем речь. Товарищ Эндрю Дж. Кларк собрал вместе эпизоды о таинственных, необъяснимых исчезновениях людей, т е. когда нет ни трупов, ни свидетелей происшествия. Тема, спору нет, достойная -в художественной литературе исчезновения людей находят значимое место как в фантастике, так и в классическом детективе из разряда «невероятных» преступлений. Только здесь у нас документалистика... Все истории Кларк приводит с англоговорящими гражданами, либо происшедшие на американской территории. Оно с его точки зрения и понятно — по всей видимости, происшествия в отдаленных странах доверия и сочувствия у автора не вызывают... Большинство из них — это некогда резонансные события, как правило с известными персонами. Желание включить таковые в книгу, наверное, естественно. Но вот они то как раз представляют меньший интерес...

Итак, что же здесь есть. Всего около десятка коротких историй. 1994, штат Луизиана. Иления Карризи (дочь итальянских артистов Ромины и Альбано Пауэр). Ничего сверхъестественного -думается, примерно можно догадаться, что там произошло. Но девушка была симпатичная. Жаль.

1967, Мельбурн. Премьер-министр Австралии Гарольд Холт бесследно пропадает на пляже Чевиот. Ну утонул человек, далеко не юн он уже был, в чем сенсация-то?...

1974, Мичиган, Конни Конверс. Здесь, что называется, планируемое исчезновение, в стиле Бильбо Бэггинса из книги Толкиена. Опять же, изложение заставляет делать лучшего.

1925, Перси Фосетт, Амазонка. Пожилой уставший путешественник невидимо пропадает в джунглях во время очередных поисков «утраченных цивилизаций»...Кто-нибудь видит здесь нечто экстраординарное?

1928, Уолтер Коллинз, Лос Анджелес. Здесь речь об исчезновении маленького мальчика. История сильно раздута, благодаря экранизации. А так таких случаев -пруд пруди.

1934, Уоллес Фард Мохаммад. Отчасти загадочно, но политический оттенок все портит.

1938, Этторе Майорана, пропавший физик. А вот это, на первый взгляд, интересная история. Сицилийский вундеркинд, да ещё и из группы Энрико Ферми. Видимо, гений по какой-то причине покончил с собой. В чем же секрет новости?

1944, Глен Миллер, Ла Манш. Без комментариев. Упоминать этот случай -рассчитывать на полный информационный вакуум потенциального читателя. Однако, музыкант бесследно исчез в то время, когда страны Оси были практически разгромлены; а до того он совершил много более опасных полётов.

1996, Сьюзан Уолш, Нью Йорк. Стриптизерша и завсегдатай клуба Вампиров. Кроме ассоциации со старым фильмом с Мадонной («Отчаянно ищу Сьюзан») ничего не навевает..

И все же в этой проходной книжечке есть один эпизод, который и правда можно считать необычным. А его описанию позавидовал бы и сам «маэстро» Джон Диксон Карр. Но, увы, этот случай является и наиболее сомнительным с точки зрения точности рассказа... 1949-й год, Беннингтон, штат Вермонт. Джеймс Тетфорд возвращается домой на автобусе в компании ветеранов сослуживцев, коих было с ним вместе четырнадцать человек. Наступило первое декабря, трёхлетняя годовщина исчезновения его родных. Тетфорд тоже исчезает. Испаряется прямо в пути. Бумажник, чемодан, личные вещи — все осталось в автобусе, который не делал остановок и двигался на полной скорости. Тело Тетфорда так и не найдут... Что ж, возможно этот случай относится к тем статистическим эпизодам, для которых не существует рационального объяснения.

* если верить известному коммерческому сайту, стоит аж четыре у.е. страны, где она издавалась.

Итого: идея подборки неплохая, но однобокое исполнение подкачало. Возможно, появится на схожую тему что-то более качественное.

«На оных ботах возле земли, которая идёт на Нордъ, и по чаянию (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля часть Америки/.../проведать от него, как оный кюст называют и взят на письме и самим побывать на берегу и взять подлинную ведомость, и поставя на карту, приезжать сюда. Петръ.». [Из инструкций Петра I Витусу Берингу, пункт второй и третий, 23 декабря 1724-го года].

Да, помню как нравился мне в юные годы расположенный на улице Марата музей Арктики и Антарктики. Имена и краткие биографии мореплавателей, первопроходцев...«Рассказы о кораблекрушениях» были изданы в 1854-м году в Санкт-Петербурге в издательстве А.А. Плюшара. Самый объемный из них посвящен тому, про кого сказано «он был родом Датчанинъ». В рассказе содержится биография прославленного путешественника, а также история двух камчатских экспедиций... Ну что сказать? Стародавний текст анонимного автора на удивление доходчив и вполне интересен. Хоть на титульном листе издания и говорится лаконично о «переводе В.М. Строева», сильно сомневаюсь, что его на самом деле писал иностранец (откуда, например, он мог знать о малоизвестном имении Беринга в Выборге и новостроящейся церкви Св.Петра и Павла в Аваче?). Поэтому, предположу, автор-анонимус крепко переработал некие исходники, добавив много своего. Или же консультировался с кем-то...

Итак, что же это за путешествия. «Давно уже Император Петр I желал решить вопрос: соединяется ли Азия с Америкой?». Приведённые выдержки из трёх инструкций Петра — просто блеск. Ёмко и по делу. Изящно смотрится и указанный перечень доказательств «существования Америки». Помимо околонаучных фактов среди них есть и такие как, например, следующее: «Чукчи привозят иногда на продажу куньи парки, а куниц нет во всей Сибири, от Камчатки вплоть до Екатеринбургского уезда». Или: «Жители Анадырского острога рассказывали, что против Чукотского Носа живут бородатые люди, от которых Чукчи получают деревянную посуду, выделанную на русский образец...». В установлении истины немалую роль сыграл и сам Датчанин (а помогал ему мичман Чаплин...) сочинивший доклад-предложение после первой экспедиции: «...для того, признаваю, что Америка, или иные, между оной лежащие земли, не очень далеко от Камчатки, на пример 150 или 200 миль быть имеют. И будет подлинно так, то можно установить торги с тамошними обретающимися землями к прибыли Российской Империи...». Между прочим, на подготовку второй экспедиции (мореходные судна готовили прямо в Охотске) ушло восемь лет! А для Беринга, как покажут дальнейшие события, то были ушедшие драгоценные годы. Но цели были достигнуты.

» Во время этих прогулок, один Американецъ * решился явиться к Вакселю в гости; он был старик и казался начальником всех других. Ваксель подал ему чарку водки, но это питье показалось Американцу и неприятным и странным; он выплюнул его и закричал, как бы жалуясь товарищам, что его обижают...»

Однако, взглянем на заголовок серии. После крушения на обратном пути команда вынуждена зимовать на острове — «бесплодной земле, покрытой снегом». Песчаные холмы и рвы. Больной Беринг лежит на носилках. Голод, стужа, жажда и огорчения. Антонов огонь раздирает легкие изнутри. И многочисленные песцы бросаются с жадностью на мертвые тела...Еще неизвестно, выжили ли бы остальные члены экипажа, если б не красноярский уроженец Савва Стародубцев...

* В тексте именно так и написано — с большой буквы.

Итого: ну вот, а вы всё говорите Лавкрафт, да Лавкрафт. Даже Жюль Верн в то время еще не выпустил ни одного крупного произведения. Подлинные «хребты безумия» скрывались тогда, в документальных очерках, о событиях, что происходили триста лет назад. И, к вопросу о профильности произведения: без таких хроник, с грамотно поданной фактической информацией, указанием координат и географической атмосферности, никогда не родилась бы ни приключенческая литература, ни экзотические истории безнадёжного ужаса в фантастических рассказах. Всё когда-то с чего-то начиналось...

«Поверь мне, что гидры, химеры, драконы — все это раньше существовало и людское воображение ничего не создало. Но впоследствии, благодаря перемене климата и политическим переворотам, лишенные необходимой пищи, возвратились, по законам атавизма, к растительной форме..» Фридрих Вергейм, почтенный ученый муж из рассказа «Титанъ» Жюля Лермэна.

А что если растение снова сделать животным? Особенно если начать регулярно подкармливать его сырым мясом в оранжерее?... На одном из сайтов, продающих электронные киндл-книги, я видел в превью строчки из предисловия издательства «Вече» за авторством В.Матющенко: «Новеллы, написанные в духе Эдгара По, были собраны в два сборника — «Невероятные истории» (1885) и «Новые невероятные истории» (1888)»...Что ж, Эдгару Аллану По везет у нас гораздо больше — печатают его все кому ни попадя, зачастую пренебрегая качеством, а зато вот Жюль Ипполит Лермина включается в книжные издания гораздо реже. Из этих самых двух «невероятных» сборников существующих переводов с конца XIX века — раз-два и обчёлся. Потому я рад, что опытнейший коллега поделился со мной сканом настоящего рассказа — история-то неплохая, да и относится она как раз к одному из упомянутых фантастических сборников. Да, было время, когда французские переводы выходили в России раньше, чем книжные издания оных в самой Франции. Взглянем на дату выхода в журнале «Развлечение» — 1885-й год. В то время как книжное издание на родине автора вышло ...в 1888-м. Вот так вот. А сейчас, видать, даже микротиражникам слабо доперевести и выпустить «Невероятные истории» под одной обложкой...

Рассказчик не знает, кто ему ближе и разрывается меж двух огней — женщиной с красивым именем Полина (хоть и не его она жена...) и старым знакомцем, ученым Вергеймом (вот ему как раз повезло с противоположным полом больше..). Популярная ближе к рубежу веков тема растений-хищников, будировавшая воображение многих авторов, имеет здесь собственное толкование. И какой симпатяга-питомец поселился в оранжерее: «Отвратительное животное сидело на корточках в огромном бассейне, наполненном клейким, губчатым мохом. Оно имело форму наклонно поставленной трубы, с поверхности которой выходило множество лап, снабженных каждая светло-зеленым шаром...». О как! И представьте, возникает стойкое ощущение, что для ученого мужа этот «титанъ» гораздо ценнее, чем красавица-Полина... А уж концовка рассказа — истинный крик души настоящего творца, художника, у которого отбирают цель в жизни. Читатель, вестимо, долженствует сделать вывод — хорошо или плохо действо, развернувшееся на его усталых глазах...Однако, в истории интересна излагаемая фактура появления чудовища — т.е. оно выросло не просто так, а выращено благодаря трудолюбию и созданным благоприятным условиям.

Итого: для всех поклонников труднонаходимых архивных текстов, которых не смущают встреченные в них жадные лапки-щупальцы.

Экзотические истории англичанина Винсента Корнье публиковались с 20-30-х годов в таких изданиях, как «Cassell's Magazine» (см. сверхъестественный «The Secret Eyes of the Nile”), «Story-teller»,«Strange Stories», «Pearson's Magazine's» и др. В его послужном списке есть даже статья о магии в воскресной газете. В журнале «Golden Fleece» («Золотое Руно») Корнье был представлен как «металлург с большим опытом работы с золотом». Наибольшая востребованность (но отнюдь не известность) пришла к нему после войны со стороны «Ellery Queen Mystery Magazine», когда проницательный Фредерик Дэнней опубликовал около десятка его рассказов...

Настоящий рассказ, «The Stone Ear» был перепечатан в 1948-м году в журнале «EQMM». Я бы перевел название не так, как скромно предлагает первая линия гугла — «Каменное Ухо» (уж ничьё ухо здесь точно не при делах, и кривая чувствительности слуха здесь тоже никак не задействована...), а как нибудь переиначив, типа: «И камнем, и звуком»... В предисловии редакция не жалеет хвалебных слов: «...мы бы признали «The Stone Ear» одной из самых замечательных детективных историй, которую когда-либо имели честь переиздавать. Это «tour de force» в области, где трудности техники возводят рассказ в ранг почти утраченного искусства. Мы гарантируем — это та редкая история, которую вы никогда не забудете...». А я бы добавил от себя, что для любителей антологий рассказ подошёл бы в коллекцию историй об антикварных предметах, приносящих несчастья. Таковых, как известно, существует немало...

Рассказчик посвящает читателя в подробности встречи с неким Барнабасом Хилдретом *, называющим себя «Черным монахом». Речь пойдет о смертельном случае, настигшем его дядю, сэра Роджера Армистеда — судью в отставке. Но сама история имеет более дальние корни. В 1898-м году на три года был обвинен в мошенничестве левантийский ювелир Жорж Луи Карлеман, поклявшийся отомстить вынесшему приговор по истечении трехлетнего наказания. Спустя тридцать лет, или около того, сэр Роджер посещает магазин в Вест-Энде, где покупает два великолепных венецианских кубка Vitro di trina, причем в управляющем он признает своего старого знакомца, Карлемана. Но, как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон — страсть обладания редкими антикварными предметами пересиливает давние эмоции... Ну а теперь, о кульминации завязки рассказа. Итак, хозяин открывает застеклённые дверцы изысканного чиппендейловского шкафа, и указывает гостям на стоящие в нём две изогнутые чаши, обладающие прямо-таки зловещей красотой. Сэр Роджер достает один из кубков и несёт через всю комнату. Оба присутствующих наблюдают, как бликуют тонкие стенки сосуда, переливаясь в красках от рубиновой прозрачности до шафрановых оттенков (так называемое авантюриновое стекло..). «Создан Петром Флавианом, в 1561-м» деловито сообщает судья. Далее Армистед вспоминает прощальные слова Карлемана и воспроизводит их. Слышится резкий оглушительный звук. Стакан разлетается на кусочки в обагренной кровью руке Армистеда, после чего он падает замертво. Таком образом, месть настигает его спустя десятилетия...

Конечно, я не буду спойлерить, открывая секрет, каким образом было осуществлено «убийство сквозь время на расстоянии» — желающие могут самостоятельно ознакомиться с рассказом в журнале Эллери Куина. Выпуск с этим рассказом на данный момент (и пока ещё бесплатно) находится в сети. [Какой именно номер — указано на странице выше, что стало возможным благодаря активной библиографической работе куратора данного журнала]. Но могу сказать такую штуку — хотя здесь и приводится условно рациональное объяснение, поверить в него решительно невозможно. [При том я ни в коем разе не утверждаю, что это плохо -ровным счётом наоборот, ведь в противном случае мы бы просто потеряли увлекательный трюк]. Но, справедливости ради — чтобы авторское объяснение сработало, потребовалось бы соблюдение целого ряда условий, среди которых: уровень звукового давления, заметно превышающий тот, что имеет место быть здесь; соответствующие свойства архитектурной акустики помещения, включая свойства поглощающих и отражающих материалов; отсутствие в помещении сторонних помех; уточнение открыты или закрыты были дверь и окна, и. т .д. Я уж не говорю о таких «мелочах», как дикция и артикуляция со стороны «источника» звукоизвлечения, а также его «высота» и направленность... Наконец, то, что кубок находился именно в руке сэра Роджера, а не скажем, одиноко стоящим на столе, напротив, делает ситуацию совершенно немыслимой... Однако, дело не в этом -сюжет достаточно оригинально придуман с теоретической точки зрения (да еще и с многовековой исторической справкой!), а уж поверить в его достоверность — дело десятое. Тем более, что мы находимся на дружном сайте фантастики, а не голого реализма. Да и для короткого рассказа исполненный спектакль подходит на ура. А вот в качестве центрального эпизода полновесного романа — смотрелся бы хуже.

* Всего существует около полутора десятков рассказов с этим активным мыслителем, и «The Stone Ear» -первый из них.

Ну что ж, осталось поднять бокал с первым тостом за акустику (интереснейшая ведь дисциплина -для тех, кто изучал в студенчестве...), а второй тост (напомню, в рассказе бокалов было два!) -за мистера Фредерика Дэннея, имевшего полезную привычку выписывать ценные журналы. Что касается Винсента Корнье -он уже всё сказал о себе сам. В этой истории.

«Повертывайте назад, господа, или мы погибли..».

Имя Фортюне дю Буагобе * известно некоторым любителям старой приключенческой литературы. В наше время издается он не особо часто, и остается на плаву лишь благодаря мужественным усилиям микротиражных издателей. Хотя вот пять лет назад вышел четырехтомник у массового «Книговека». Никак не могу сказать, что остался в восторге от этого издания — ни по оформлению, ни по подбору перепечатанных произведений из общественного достояния, но вынужден упомянуть, поскольку у них книг Буагобе получилось больше, чем у кого бы то ни было... К слову, вопросы есть и к самому Буагобе — пишет он порой (при бесспорном наличии удачных моментов) всё же затянуто, с обилием разглагольствований. Ещё говорят, начинать читать надо было со «Старости Лекока». Однако, факт, о чем-то да говорящий — четырехтомник «Книговека» до сих пор лежит (по крайней мере на данный момент) в ряде интернет-магазинов. Возможно, широкая публика не очень хорошо представляет, с чем и как потреблять блюда, приготовленные этим старинным автором от шеф-поваров «Книговека», сделавших смешанную солянку из добытого материала. Да ещё и без приправы, гарантированно усиливающей вкус истинного приключенческого романа- т.е. без иллюстраций...

Настоящий роман вышел в переводе в Петербурге аж в 1874-м году ** (отпечатан в типографии на Графском переулке!) под не очень удачным названием «Шпион» (ибо суть не отражает), и в подборку «Книговека» не попал. Романчик содержит все традиционные «фишки» тех лет: небольшую историческую справку, многолетние противоборства соперников, исчезновение детей, чудесное воскрешение того, кого считали давно мертвым и т.д.... Что касается «шпиона», Буагобе прямо-таки коршуном нападает на поляка Ягелло, бывшего прусского агента, сотворив из него главного антагониста. При этом некоторые куски текста отдают родственной схожестью с «Графом Монте-Кристо» (вплоть до созвучия имён собственных). Хотя попробуй разберись, кто там у них первый выдумал тот или иной сюжетец.

Однако, первая глава романа («Корзина») всё-же отличается от тогдашних стандартов — из-за некоторых подробностей, способных шокировать впечатлительную публику (говорю об этом с поправкой на время издания). Итак, 1847-й год, февраль месяц. Две коляски в Булонском лесу. «Золотая молодежь», бароны и виконты, разогретые посиделками в ресторане, где они, как сказал бы великий наш Александр Сергеевич Пушкин, вдоволь залили шампанским «жир котлет». И вот, выбираются они поохотиться. «Это очень фэшэнебельно», говорит кто-то из присутствующих. Нормандец Эдмонд де-Сартильи, желающий подурачиться, по дороге в Сен-Клу вырывает на скаку корзину из рук случайно проходящего мимо старика — думая что он несет свежие пироги. «Положительно я начинаю думать, что подарок плохой; все одни салфетки, а пирога-то и нет...». Вообщем, в корзине оказывается отрубленная часть тела молодой красивой женщины (во избежание спойлера не буду сообщать, какая именно часть тела или орган были в оной корзине — гадайте сами, ежели хотите...), и полицейский комиссар по горячим следам гонится за приезжим поляком Христианом-Казимиром Ягелло, подозреваемым в шпионстве и убийстве жены (как месть за измену с сыном влиятельного маркиза древней гасконской фамилии, Роже де Мансиньяком). Попутно речь идет о внушительном долге маркиза всё тому же поляку. Однако, при всей нелогичности описываемого «расследования» (здоровые мужчины не способны догнать и расспросить немощного старика-корзинщика), корень истории в 1830-м году. Сын богатого негоцианта уводит жену и сына агента Вотры, сажая их на корабль в Гавре. И сокровища. «В 1415 г. настоятель монастыря Архангела Михаила, боясь нападения англичан, приказал сделать пещеру в скале северной части острова Томбелена, где и были скрыты монастырские сокровища...». Хм...Никакую книгу не напоминает? Ту, где был безумный аббат и пещерный остров Тибулен. К тому же у Буагобе главного героя зовут «Эдмонд»...

Традиционная дуэльная сцена на сей раз не блещет оригинальностью. Булонский лес, Отельское болото. Соперники замирают в стойках «ан-гардъ» — значит, на шпагах. Виконт Эдмонд де Сартильи (Франция) -барон Дона (Пруссия). Причина: случайная ссора в публичном месте. Единственный нюанс — один из бойцов накануне подвергся разбойничьему нападению, из-за чего не может фехтовать в полную силу. Но, как выяснится, автору было не обязательно приправлять сцену этим отягощением. Зарапортовался.

Добавлю, что и кунштюк с мнимым привидением (женщина в красном) у автора не прошел -было сразу понятно, что оно поддельное, ибо слишком разумно действовало.

* Специально уточнил — с французского имя/фамилия автора читаются именно так. Чуть выше -строчка из старинного перевода Солодовниковой.

** На титульной странице имеется милая доверительная надпись «Дозволено цензурою, С.-Петербург, 17 июля 1874 г.».

Знаю, что где-то среди нас есть коллекционеры переводов дю Буагобе, добившиеся впечатляющих результатов в поисках, исчисляемых десятками (!) текстов, и на порядок превышающих общее число ныне переизданных. При случае поинтересуюсь, какое место в иерархии романов Буагобе отводится, по ранжиру, данному сочинению. Я же пока остановлюсь на скромной оценке, ведь хороший автор должен настояться и выдержаться (и не будем обращать внимание на беспощадные годы...), ибо уверен на девяносто пять процентов: Фортюне дю Буагобе ещё непременно выстрелит.

«Если вы начали читать эту историю с неприязнью, задавшись целью найти ошибки и высмеять автора, то рискуете не заметить, как прочтёте всё до конца...». 鮎川哲也, 1962.

В послесловии автор сообщает, что название книги он придумал еще до ее написания. У него на стене висела поблёкшая картина с пейзажем (чем-то ему памятная, по всей видимости). Аюкава перенёс финальные строчки на кладбище, где один из героев оплакивает смерть подруги, используя в тексте в качестве фона то, что было изображено на той картине. А что, вполне так решение...Интересно, что в романе звучит православный колокол храма Николая -все-таки запали автору в душу юные годы *...

翳ある墓標 (~ «Надгробный камень») внецикловая работа Тэцуи Аюкавы, вызывающая поначалу ощущение обычного романа-загадки, но потом всё же поступательно подходящая к отточенным моментам на тему ложного алиби. И еще здесь нет ни одной случайности. Сомневаюсь, что в начале 60-х у англоязычного автора сходного направления (из высшей лиги, не андеграунда) в качестве одного из ведущих доказательств исчезновения девушки в воскресный день (да, это крайне важно по сюжету — определить, что в тот день было воскресенье..) прозвучал бы столь интимный момент, как цвет нижнего белья беглянки.** Причем, этот фактор играет действительную логическую роль в сюжете (именно что в японском сюжете...), а не вставлен по причине того, что Аюкава-сан решил вдруг продемонстрировать осведомленность в разновидностях женских стринг. Хотя кто его знает...

Вкратце. Журналист Сугита из престижного издания Metro гуляет по Гинзе с подругой из того же издания — Эйко Такамори. Они посещают заведение «Кабаре», где проводят время с общей знакомой — Хифуми. Ближе к ночи они расходятся, а утром сотрудники редакции читают новость о вероятном самоубийстве вчерашней собеседницы — Хифуми выбрасывается с обрыва близ лодочной станции Атами. Сугита и Эйко начинают параллельное расследование. Выясняется, что молодой человек, подвозивший погибшую, не справился с управлением. По тому, как было обрисован этот диалог, не остается сомнений в том, что парень сказал правду. Несчастный случай, и он, вообщем-то не виноват — неисправность тормозов заводская. Тут бы и истории конец, но неожиданно пропадает Эйко, решившая продолжить поиски в сторону недобросовестного автомобильного продавца. Ее труп найдут через несколько недель...

О коронном приёме автора, подтверждающем его квалификацию. Здесь придется говорить развернуто — а что делать?..Комната, где проживала Эйко. Казалось бы, ничего особенного — обычная квартира одинокой женщины. Среди прочего — на столе открытка из клуба «Рено», на обратной стороне которой Эйко написала строчку из какого-то стихотворения. А теперь перевернем открытку. Это пригласительный билет от 21 декабря из закрытого клуба эротических услуг для женщин. И обратим внимание на надпись: «Скидка только сегодня, 21 декабря»... Известно и подтверждено, что открытку разносили в тот же день, в первой половине дня — 21 декабря, анонсируя вечернее представление. И раз на обратной стороне стихи написаны почерком Эйко, значит тогда ещё она была живой и невредимой. Повторюсь, из типографии, открытки в количестве тысяча штук вышли именно 21-го. Главный подозреваемый находился как раз с этой даты в больнице, и имеет значение, успел ли он свести счёты с журналисткой до наступления сего дня. И как здесь расколоть подвох? А если бы открытки были отпечатаны раньше, всё сошлось бы идеально, но нет же...И все-таки решение есть (и решение красивое...) — стоящий пример мастроты под руководством Аюкава-сана.

* по традиции вставлен и персонаж с русской фамилией. Госпожа Кутузова -специалист по харбинским диалектам. Причина активных появлений у него русскоговорящих персонажей воистину непонятна, ибо зачастую они играют второстепенную роль. В послесловии к «Делу Петрова» автор заметил, что в молодые годы покупал грампластинки с русской оркестровой музыкой, слушал и разглядывал надписи на кириллице. Факт есть факт, но навряд ли дело в этом. Будем считать, что Аюкава-сан тайный поклонник красоты славянских женщин.

** Микки Спиллейн не в счёт.

Итого. Далёкий нырок в ранние шестидесятые от японского «султана свинга» Тэцуя Аюкавы. Автор напоминает, что у них наступило время открытий, свободных развлечений, цветных неоновых огней, вкусной ресторанной еды и дорогих автомобилей. Но почему же в романе всё равно всё звучит так печально? Вспомним-ка по случаю обложку одной дивной переводной антологии ужасов из 90-х, точнее надпись на ней: «Memento Mori», имеющую известное значение. А по-японски «мори» означает «лес»... «Ветер доносил звуки колоколов и звонниц, будто загородом происходило собрание. У края небольшого водоема слышался треск сухого дерева- издалека виднелись печатные буквы на новом указателе... «.

Роман был написан под псевдонимом Вильям Кобб, и издавался на русском языке трижды. Давно издавался. В печатном виде последний раз -в 1879-м году в Петербурге (выбранное для перевода название отражает суть точнее чем у оригинала)... Известно, что Жюль Лермина около года проработал секретарем в полицейском участке. Он писал исторические произведения, приключенческие и даже мистические (пара рассказов оккультной направленности находятся в сети со старыми переводами). В «Мести каторжника» мистики как таковой нет, но вот концовка...Последнюю главу я перечитал повторно, чтобы внимательнее осмыслить, что же это было -фатум, рокировка судьбы, или вмешательство каких-то иных сил; объяснения можно подобрать разные, но списывать происшедшее на обычное совпадение было бы слишком просто...

Скорее всего центральный мотив романа вызовет у подготовленного читателя знакомые ассоциации. Двоемужница, ухавшая в Европу из Америки. Она же — хранительница страшной тайны, о которой не должна знать ни одна живая душа. По следам красавицы-горгоны медленно, но верно, идет (и плывёт) благоверный, которого она ранее считала если не мертвым, то по крайней мере находящимся за океаном в месте, откуда не бывает возврата. Во Франции над женщиной висит угроза возмездия за адюльтер, а в качестве неприятного дополнения она подвергается бессовестному шантажу, грозящим ей позором и бесчестием...

Роман построен в соответствии со стандартами своего времени, и очень напоминает авантюрные произведения многих других мастеров французской школы, использовавших сходные приемы, и зарабатывавших на жизнь скоротечными журнальными публикациями — Л. Буссенара, К. де Монтепена, Ф. дю Буагобе, А. Арну и т д. ибо имя им — легион... Декабрь 186X-го года, двое господ исчезают из вагона экстренного поезда «Калэ -Парижъ» близ Амьена. Труп одного из них почти сразу обнаруживают раздавленным на рельсах и опознают его как американского бандита Джемса Гартонга * («Грубый язык»). Личность второго компаньона, сбежавшего, выяснить не удается. К расследованию подключается Морис Серван, молодой «мущина с редкими пепельными волосами» (так замечательно охарактеризовал его переводчик...), обладающий задатками будущего Пинкертона. Неизвестно, каковы были предпосылки для проявленной им интуиции, но почему-то сразу Серван решает, что данное дело касается его лично. И действительно, убитый каторжник Гартонг каким-то образом связан с прошлым прекрасной графини Листаль, являющейся мачехой юной Берты, в которую Серван безумно влюблён...

Разумеется, как и полагается любой приличной приключенческой истории тех лет, в книге присутствует красочная дуэльная сцена. Лермина сообщает деталь, позволяющую предвкушать схватку с удвоенным интересом: «Самые загрубелые негодяи чувствуют иногда странное удовольствие в том, чтоб действовать как честные люди, в особенности тогда, когда эта честность не может повредить их интересам».... Несмотря на то, что условия дуэльных поединков достаточно просты, авторы использовали столь большое число различных приемов при их живописании, что если отдельно кратко фиксировать, выписывая основное из каждой такой прочитанной книжки, какой чудной каталог мог бы получиться. Я, например, двух абсолютно одинаковых дуэлей не припоминаю. В данном случае позиция следующая. Хороший против Плохого. Casus belli: женщина и корысть. Участники: Морис Серван (Франция) VS Джордж Вильсон (Соединённые Штаты Америки). Условия: по два выстрела с расстояния пятнадцати шагов. В случае, если стрельба победителя не выявляет, дуэль должна продлиться на шпагах, пока один из противников будет не в состоянии продолжать битву. Ну что, на кого принимаем ставки?... В данном случае критический момент, позволивший одному из соперников одержать верх выглядит, может быть и казусно, зато зело неожиданно. Как сказал бы Федор Михайлович, присутствуй он там в качестве секунданта — чудо представилось неотразимым фактом...

Отдельно похвалю работу переводчика-анонимуса, который трудился над этой книгой в последней четверти позапрошлого века. В главе, где описывается встреча беглых американских каторжников **, в лондонской (!) таверне пьющих водку (!!) близ доков, он поработал на славу. Вот как красочно описываются метания французского агента (в этом образе частица самого автора), попавшего в «Притон Янки: «Самое любопытное из всего этого было бы, конечно заглянуть в мозги агента и прочитать его мысли. Сейчас мы узнаем каким образом он попался в руки знаменитого Неда Фрейзера; но не надо думать, чтобы Фермъ пришел в отчаяние от таких пустяков...». Или: «Я и забыл, что тебе нравится Кэт, у которой руки и ноги, как у слона...». Или: «Пусть меня ищут здесь, тогда как я буду там. Смелость города берет»...

И еще, рецепт, которым владел агент Ферма: «Когда вы боитесь, что почему-нибудь спичка не загорится, то суньте ее поспешно в волосы, чтобы высушить, эта операция имеет своим результатом то, что спичка делается гораздо более способной воспламениться...».

Исторический факт. Пуэнт-а-Питр (Гваделупа) пострадал от землетрясения в 1843 году. Каким то образом Лермина узнал об этом событии и умудрился использовать его в романе.

* примечательный метод для опознания был использован. Нашелся чудо-альбом «Англичане и американцы» с нужной фотокарточкой. Первичная дедукция Сервана также доставляет. Сначала была вытащена некая черная масса из карманов панталон трупа, опознанная как «табак для жевания» (читаем у автора между строк некоторую брезгливость...), что выдавало в погибшем иностранца. И только потом уже прочитано клеймо на пальто: «Давид и К. Бродвэй, Нью-Йорк».

** здесь Лермина переусердствовал в описательной части, стремясь подогнать образы под какие-то характерные шаблоны и сделать их как можно отвратительнее. Звали их Джэк Веревка (однажды оборвал шеей виселицу..), Джон Косматый (на самом деле он был лысым...), и Петер Длинные Руки (о происхождении псевдонима можно только догадываться...).

Без содроганья ставлю честные 7.5 из 10. Погребенный в архивах авантюрный роман, и, если отбросить в сторону придирки, на поверку оказывающийся не хуже многого из того, что сейчас перепечатывают те редкие благородные издатели, которые на свой страх и риск погружаются в стародавнюю приключенческую тематику.

«Я подумал об эхе, которое докатилось до жителей Японии в тот миг, когда остров Кракатау взорвался в двух тысячах миль вдали от них, в Зондском проливе. Слушая отзвук того грандиозного события, они должно быть, были охвачены тем же ужасом, что и я сейчас...».

Нью-йоркский профессор Ричард Сэйлз, автор работы «Элементы экспериментальной психологии», приезжает в Barsham Harbour, штат Мэн, по вызову своего коллеги-отшельника Джулиана Блэра. Сообщается, что ранее они оба любили одну женщину (или, может, думали, что любили — с трудом верится в оба варианта...), выбравшую в итоге Блэра и ставшую его супругой. Блэр уединяется после смерти Елены в своей электрофизической лаборатории, полностью посвятив себя науке и исследованиям радиоволн. И вот, Сэйлза встречает на пороге тучная миссис Уолтерс, удостоверяющая себя как помощница чрезвычайно занятого хозяина дома («женщина с грудью, как у оперной дивы на пенсии...»). Кроме нее в доме пребывают еще две женщины — приходящая экономка мисси Марси и сестра покойницы, Анна...

Ну что ж, эта книга рассматривает варианты существования после смерти. Базируются они на идеях научной фантастики, сопряженных с ужасами. Видите ли, мистер Блэр крайне заинтересован пульсациями человеческого мозга, имеющими индивидуальный рисунок. А нервная система человека — это электрофизическое поле, которое можно зарядить чем-то вроде спиритического сеанса...

Три четверти книги — зловещая запертая комната (атрибут, издревле удачно применяемый как писателями детективов, так и ужасов..). Что за этой дверью и какие сюрпризы она таит — кроме одного человека не знает никто. Известно, что в экранизации книги роль Джулиана Блэра сыграл Борис Карлофф. Решение хорошее, поскольку этот демонический актер способен вытянуть данную историю — в книге изобретатель показан каким-то уставшим ватным стариком, чья скорая кончина ощущается как факт совершенно неминуемый. Ни показного безумства, ни зажигательных речей — ничего такого он не демонстрирует. Хранит секрет. И в книге всего один труп, да и то это не хозяин-ученый, а лишь приходящая экономка, и чьи обстоятельства смерти рассказчик пытается прояснить на протяжении всей книги. [«Маэстро» Дж.Д. Карр, вероятно, поморщился бы от такой скудной перспективы, нетерпеливо стряхнув на ковёр пепел с дорогой сигары...].

Известно, что к 1939-му году (год выхода романа) уже были теоретические исследования о существовании областей пространства-времени с огромным гравитационным притяжением. Стивен Хокинг, правда, еще даже не родился, но мысли о существовании черных краевых гибельных участках напоминают нечто физическое... Слоун рисует в образных красках: «Она была не менее двух-трех футов в диаметре. Пыль, обрывки вещей, листы бумаги со стола Джулиана- все они подхватывались ветром и уносились в эту черноту перед нами. Ничто не выходило обратно. Я уверен, что и сам воздух, устремлявшийся в эту пропасть, исчезал навсегда/.../Он ступил на самый край физического мира. То черное отверстие, что я видел, открывало вход... «.

Можно смело констатировать -роман относится к числу произведений «одной сцены» — когда все концентрируется вокруг кошмарной кульминации. Ладно, так и будем считать (тем более, не комильфо спорить с авторитетным автором предисловия) — что-то в этом есть.

«Когда поздно ночью возвращаешься домой и ищешь на крыльце замочную скважину в кромешной тьме, то иногда кажется, что предпочтительнее счесть за лучшее уйти отсюда и остановиться где-нибудь в гостинице...» 鮎川哲也, 1969.

鍵孔のない扉 ~ «Дело о ключе, для которого не было подходящей замочной скважины», примерно так называется этот роман... По ходу вспомнилось, как давно, уже много лет назад, проходя по центру города где то в районе Сенной площади, я приобрел в качестве подарка достаточно дорогую «паззл»-головоломку — «замок Гудини». Это действительно был небольшой замок с двумя ключиками, которые как не пробуй, в какой бы последовательности их не вставляй — хитрый механизм никак не поддавался. Верчение, перевороты, простукивание -ничего не помогало. Кому я его тогда не показывал -никто не мог справиться с «замком Гудини». Наконец, одна обаятельная знакомая проявила чудеса смекалки и хитрости (как раз от нее этого никак не ожидалось...). Секрет оказался в том, что нужно было сдвинуть с некоторым усилием вбок замочную скважину- за ней оказывалась... другая, точно такая же скважина, но к которой уже отлично подходил один из ключиков. Вот оно что — значит, все предыдущие бесплодные попытки велись не в том направлении... У писателя Аюкавы работа строится примерно по сходной рецептуре. Полицейские кропотливо выясняют алиби подозреваемых, и постепенно сужают круг, определив место и время убийства на основании некого факта, который поначалу представляется абсолютно устойчивым. Затем в какой-то момент времени всплывает другое обстоятельство, после которого уже очевидно — а убийство то было совершено совсем в другой час. А это значит, нужно шерстить всё по новой. И вот в этих то способах, которые чудесным образом переводят стрелки часов алиби вперёд или назад (что почти фантастика...), Аюкава не имел себе равных среди равных. Конкретно в данном романе один из персонажей свидетельствует в пользу другого, подкрепляя его алиби хитрым способом и создавая впечатление, что он спасает его. Но на деле же, он тем самым устанавливает алиби для себя, родного! В разделе шахматных задач на тему мата в два хода такая игра получила бы название «дуаль»...

Сначала пара вопросов. Что произойдет в книге конца 60-х от японского автора, если в ней рассказывается о том, как хозяин комнаты — телесценарист, решает уступить ее как место для регулярных встреч с «женщиной четверга» старому знакомому? При том, что в один из «четвергов» хозяин комнаты вдруг по какой-то причине не уйдет, а будет присутствовать в своем жилище лично? К вопросу надобно добавить, что, по несчастию, телесценарист и его друг одинакового роста, и оба носят солнцезащитные очки *. Разумеется, произойдет следующее — узнав где пропадает еженедельно в один и тот же день жена, обманутый муж заявится на эту квартиру «поговорить по душам» и случайно убьет не того, кого надо...

И второй вопрос. Если 21 мая рядом с загородным святилищем храма Асама находят коричневый правый ботинок с ноги пропавшего человека, а через день на озере неподалеку всплывает труп, у которого ботинок той же самой модели обут на левой ноге, то последует однозначный вывод, что этот человек был убит накануне вечером? Или как минимум не позднее этого срока? Верно ли это, или возможны варианты?...

Роман достаточно давний, и потому может считаться устаревшим. Какие же могут быть преимущества у него по сравнению с современными триллерами, где даже сверхумный убийца, подобный тому, что работает здесь, был бы отслежен и передан в руки правосудия в течение нескольких часов ? Ответ очевиден — это воспоминания о вещах, которые давно уже погребены на свалках истории, например, стационарный телефон с крутящимся циферблатом... Трюк с телефоном настолько хорош, что стоит остановиться для его описания. Пианист Сузуки идет по следам своей неверной жены ** Кумико. Однако, в комнате 705, где он ожидал встретить обидчика, обнаружен труп совсем другого человека, из телеиндустрии. Тем не менее, мотив замыкается на Сузуки, и сидеть бы ему под арестом, если бы не одно но...В полицию обращается некий господин Такатори и заявляет буквально следующее — он, дескать, звонил в эту квартиру после 18 часов, и спокойненько общался с хозяином, то бишь жив он был тогда ещё, курилка. Причем звонок подтвержден секретаршей Такатори — девочка лично записала номер куда звонить, набрала пять цифр, и передала трубку боссу — как только лицо на другой стороне проявило готовность к общению... Одно из живых проявлений «дедукции» инспектора Оницуры. Его смутил акцент, услышанный секретаршей от абонента и тот факт, почему Такатори передал трубку с номером на листке, когда секретарь вошла, будто он сам только отнял ее от уха. Трюк сказочный, и взять его не реально. Основную психологическую «фишку» здесь сработавшую, пропущу, конечно...

У Аюкавы нет финального крещендо. Он ведёт игру на нескольких запоминающихся, как сказали бы гитаристы, «рифах», разбросанных по сюжету — и не экономит их. В романе около пяти-шести таких «рифов», но суммарно они бьют совсем неплохо, создавая ритм композиции. Про ботинки, это, конечно, в «классику». С удовольствием процитирую недоумение инспектора Оницуры, ибо такое можно встретить теперь только в старых пожелтевших книжках (да и то, если знаешь, где искать):

«Ботинок, надетый на левой ноге трупа — коричневый. Ботинок, найденный под полом строения дома — коричневый, правый. Ботинки, найденные в сумке — черный левый и коричневый левый . Всего вместе выходит три коричневых и один черный. Три левых и один правый. Как бы ни ломал Оницура голову, он никак не мог понять смысл этих четырех туфель...».

Будничный мотив подкачал — свойства социального детектива во всей своей красе с персонажами высокого статуса, дорожащими своей репутацией, и предпринимающие любые пути для ее удержания. Но так время тогда было такое — до наступления в японском детективе эпохи «Токийского Зодиака» и молодой «хонкаку-гвардии» оставалось еще целое десятилетие...

* здесь не стоит ухмыляться — дескать, что за дурачки, в квартире защитные очки носят. Нет. Речь идет о публичных персонах телевизионного круга, которые не желают выдать себя находясь в публичном месте (допустим, находясь в ожидании доставщика еды или услуг). Надеть очки в такой ситуации при открывании дверей вполне естественно.

** Тэцуя Аюкава — закоренелый женоненавистник, поэтому ничего удивительного в такой завязке нет. Зато на страницах книги появляется живенькая русско-китайская девушка по имени Анна Вонг, но и это не удивительно — ни один роман без русских имён у него не обходится.

...В половине третьего ночи Аюкава-сан вложил пухлую рукопись в конверт с черной лентой, запечатал, и надписал для посыльного.: «Доставить в редакцию Kobunsha не позднее девяти утра». После этого он принял традиционную таблетку от желудочных колик, запил стаканом воды и подумал: «Чортъ возьми! Зачем я опять вставил в свою книгу сцену с семейной ссорой?»...

Итого: очевидно, роман был написан рукой большого мастера, настоящего джазмена -при всей сложности и наворотах радует лёгкость и доходчивость объяснений, которые автор предлагает для решения любых задач.

«Этот роман лучше всего читать осенней ночью после наступления темноты, когда сильный ветер колышет листья за окном. Только имейте ввиду — может случиться так, что вы не сможете уснуть до самого утра». С.Э. Кинг, 2015.

Старик оказался отчасти прав — от «Бредущего в ночи» и правда сложно оторваться, пока не пролистана последняя страница. /То были его слова не с задника обложки, а с предисловия к двойнику У. Слоуна «The Rim of Morning»/. Интересно, кстати, когда этот книжный золотошвей находит время читать что-то от других авторов, учитывая тонны самостоятельно производимой им литературы?... «Бредущий в ночи» — один из двух фантастических романов редактора и антолога из Массачусетса Уильяма Слоуна. Вряд ли удивит, что Кинг причислил настоящий роман к жанру ужасов, хотя я бы слегка расширил рамки — книга способна удовлетворить не только любителей фантастики и криминальных историй, но и психологии (ее прочел сам Карл Густав Юнг), и таки да, ужасов. При условии, конечно, что любители названных мной направлений не являются истыми пуристами, ратующими за кристальную эссенцию чистоты своего жанра. Правда, старик несколько проспойлерил в предисловии сущность фантастического элемента (парадокс в том, что его как раз-то называть и нельзя, ибо в нем кроется львиная доля интриги). Причем перед нами образуется своего рода загадка запертой комнаты, а точнее — запертой обсерватории, куда, по всей видимости, не проникали посторонние лица. Мы понимаем, что ученый, бившийся над солидной работой под названием «Фундаментальная критика пространственно-временного континуума Эйнштейна», подвергся весьма необычному, противоестественному возгоранию, и не мог погибнуть сам по себе, а это значит, что загадка выходит за рамки рационального объяснения. Также соглашусь с автором предисловия, что книга написана, что называется, с хорошо поставленной «дикцией» и выверенным языком. И, несмотря на центральный момент фантастической линии, здесь ни слова нет о каких-либо неистовых страхах или разрядах циклопического ужаса — напротив, градус тревожности проявляется в самом ожидании неизведанного, что иной раз щекочет нервную систему более явственно, чем открытые кошмары...

Всё же придется слегка коснуться завязки. Рассказ ведётся от лица молодого человека, Беркли Джонса, которому нужен кто-то вроде психотерапевта-слушателя. И он находит его в лице отца своего погибшего друга, доктора Листера. Беседа продолжается за стаканчиками хереса в уютном поместье Лонг-Айленд Саунд, изредка прерываемая обоюдными комментариями. Речь о трагедии, происшедшей в университетском городке сразу после матча американского футбола. Джерри Листер, математик по призванию, уговаривает Джонса заглянуть к своему наставнику профессору Ле Норману — в обсерваторию, оборудованную мощнейшим телескопом в самой высокой части кампуса. Поднявшись наверх, друзья впадают в легкий ступор при виде янтарного пламени, лучи которого будто изнутри пожирают тело ученого. При этом тело профессора покоится в кресле в таком состоянии, что очевидно — он даже и не думал предпринимать никаких попыток избежать смерти... Детектив Алан Парсонс из полиции округа проявляет определенную гибкость ума — он мог бы арестовать Джерри и Беркли, ибо иных подозреваемых нет, но не делает этого, и постепенно приходит к иным, потрясающим открытиям (о которых я умолчу..). К завязке осталось прибавить следующее — центральный женский образ, Селена ЛеНорман. Хотя здесь в двух словах не расскажешь, ибо раскрытие образа вдовы ученого составляет главную интригу и художественную составляющую романа... Кто эта странная, проницательная женщина, без возраста? Почему она ничего не помнит (или не хочет говорить о прошлом), и откуда она вообще взялась? Почему носит убогую одежду, и мало смыслит в бытовых вещах? Вообщем, человек из «ниоткуда», однако, смею заверить — всё будет не совсем так просто, как кажется на первый взгляд...

Очень рад, что в разгадке здешней Тайны нет столь избитых приемов, как застарелые психические травмы у кого-нибудь из главных героев, или же параллельного расследования с выкапыванием из могил старых трупов. Отмечу и перевод локаций на равнины Лос-Палоса, в Монток (!). Огонь, в ночи зажигаемый на мезах, не поддающееся оценке поведение Селены...Единственное, остается ощущение, что мистер Слоун не все рассказал — продолжение для этой книги прямо-таки напрашивается.

P.S. Уж не отсюда ли Давид Линч заимствовал кое-что для «Fire Walk with Me»? Что то есть общее, точно...Да и любил Линч старенькое.

Рекомендации: несмотря на фантастическую сущность и утверждения властелина жанра о наличествующих в романе ужасах, книга явилась бы находкой для любителей крепкого и выдержанного, как армянский коньяк, детектива. Связать смерть ученого в высокой башне с матчем по американскому футболу, казалось бы, внесенному в текст просто для разминки или заполнения страниц; равно как и связки других сюжетных элементов -для всего этого требуется определенно незаурядное воображение.

«Жила-была на свете одна девчонка Бетти

Приехал к ней из Лондона весёлый парень Джек

Бетти плюс Джек, танцуйте дети шейк

Джек привез из Лондона весёлый танец шейк...» (c).

Главная трудность при восприятии этой книги — представить автора. Кто же на самом деле её написал? Хорошенькая блондинка из бурных 60-х, появившаяся в чёрно-белом кинофильме «Вечер трудного дня», или же старушка на седьмом десятке лет? Лучше бы первое, да и ей самой, видимо, препочтительнее представлять себя именно в таком разрезе — в книге отсутствуют фотоснимки героини в преклонном возрасте. Однако, это невозможно, учитывая год выхода настоящего издания; но и во второй вариант не верится ввиду детализации изложения событий которым уже несколько десятков лет минуло...Как часто бывает, правда маячит где-то посередине, поскольку Патти Бойд * иногда ссылается на свои дневники в тексте. Её документальные хроники, беззаботные и трагичные одновременно, выглядят иной раз богаче вымысла: вот уж кто истинная дочь рок'н'ролла...

Юные годы Патти Бойд провела в Кении, у богатых бабушки и дедушки. В ноябре 1963-го снялась в рекламе чипсов «Smith 's». Уверяет, что до судьбоносной встречи с Харрисоном на съемках того самого кинофильма ни одну пластинку «Битлз» она и в руках не держала. Ну а дальше — понеслась... Куда ни плюнь в ее повествовании — кругом знаменитости. Помимо двух ее прославленных мужей («Выходит, у вас два мужа?..»), на страницах появляются Мик Флитвуд, Фил Коллинз, Брайан Ферри, Роджер Уотерс, Джерри Холл, «The King» и т д, многие-многие другие. Интересно узнать, что Харрисон был поглощён индийской культурой и медитативными практиками гораздо больше, чем это могло показаться тем, кто слушал его песни... И вот кусочки некоторых рок'н'ролльных «анекдотов» из множества историй, рассказанных Патти (ее так зовут потому что родилась в день святого Патрика):

- как-то раз она и Джордж уехали из своего Кинфаунса. В их отсутствие к ним домой заявились два незваных гостя. Не найдя хозяев, они оставили граффити на фасаде, выписав аршинными буквами: «Мик и Марианна были здесь». [Кто же были два этих таинственных незнакомца?];

- Патти утверждает, что сидела на кухне с Джорджем, когда он подбирал мелодию к ставшей знаменитой песне «My Sweet Lord», и потому судебные обвинения в плагиате к «He So Fine» от темнокожей группы «Chiffons» не уместны. [Ага, так мы и поверили];

- однажды в гости к чете приехал индийский ситарист Рави Шанкар. Он начал обучать битла игре на ситаре, сидя на полу. В какой то момент зазвонил телефон. Харрисон встал с пола и пошел отвечать на звонок, переступив через ситар. Рави резко ударил его по ногам: «Ты должен с большим уважением относиться к инструменту» сказал он;

- как то раз, в 1969-м году, Джордж пришёл в старый парк ** у школы в Эшере с рододендронами, озерами и красивыми ветвистыми деревьями. Он сидел под деревьями почти целый день, до самого захода солнца. К ночи его принялся выгонять пожилой сторож-дворник. «Вылезай и уходи!». Джордж ответил: «Я просто хочу смотреть на деревья». На что сторож пригрозил ему метлой и все таки выгнал. Джордж ушел со словами:« Ну и ладно. Я куплю себе собственный парк». [И ведь купил же! 140 000 фунтов было выложено за поместье Friar Park, принадлежавшее ранее Салезианским сестрам святого Джона Боско. Рави Шанкар, Махариши и семьи индийских кришнаитов стали его постоянными гостями... А история о парке великолепная.]

- Патти не оригинальна в замечании по поводу причин распада «Битлз»: толчком послужили неожиданная смерть Брайана Эпштейна и «одержимость» Джона Йоко Оно. До того времени никто кроме четверки не смел входить в студию звукозаписи, а тут Йоко появилась и даже кровать притащила. [Патти забывает, что в природе существовал пятый человек, который точно там бывал — звукорежиссер Джордж Мартин].

- Харрисон решил пропустить вечеринку, которую Роберт Стигвуд устраивал в своем доме в Стэн-Море. Зато туда пришел Эрик Клэптон. Джордж потом всё же вышел из дома, и нашел его с Патти вдвоем в саду, когда уже наступило туманное утро и начало светать. «Что здесь происходит?» угрюмо спросил Джордж. «Должен сказать тебе, парень, что я влюблен в твою жену», таким блистательным был ответ Эрика... В свою очередь, Харрисон позднее аналогичным образом поступил с женой добродушного Ринго Старра — Морин, признавшись ей в чувствах в доме битловского барабанщика прямо при гостях;

- по свидетельству актера Джона Херта, он стал живым «секундантом» в двухчасовом гитарном поединке между Харрисоном и Клэптоном, случившемся как раз после размолвки между друзьями из-за Патти. Когда Эрик вошел в дверь, Джордж вручил ему гитару и усилитель, как человек XVIII века мог бы передать сопернику шпагу, и в течение двух часов, не говоря друг другу ни слова, они безмолвно дуэлировали. Воздух был электрическим, а музыка захватывающей. Общее мнение было таково, что Эрик победил. Даже когда он был пьян, его игра на гитаре оставалась непревзойденной;

-однажды во время гастролей в США в номер Патти позвонили люди из свиты Элвиса и сказали, что Король хотел бы сходить с ними в кино. Они собрались и пошли на какой-то скучный фильм 50-х. Патти пишет, что они когда зашли и попытались сесть на ряд с Элвисом, охранники остановили их и велели пересесть на пять рядов назад. [Как же тяжело приходилось Королю];

- во время отдыха на Монтего-Бей, Ямайка, Эрик и Патти остановились в доме под названием Goldeneye, принадлежавшем ранее Яну Флемингу -писателю, не нуждающемуся в представлении. Патти вспоминает, что ни одного ужина они вместе так и не провели — Эрик уходил утром с садовником в «чайный дом» и, возвращаясь вечером, сразу отрубался;

-однажды снежным зимним вечером в дверь роскошного поместья Хетвуд Эдж позвонили. Странно, подумала Патти. Уже почти стемнело, и снег лежал глубоко на земле. Она открыла дверь и увидела стоящую на холоде испанскую девушку в лохмотьях и в рваных джинсах. На ломаном английском та объяснила, что ее зовут Кончита и она пришла повидаться с Эриком, будучи в него влюблена. По ее словам, Клэптон говорил ей, что она может приехать в Англию и остаться с ним...

Печальные страницы книги открывают целую вереницу случаев, среди которых выделяется трагедия с маленьким Конором. Вообще, читая про Эрика, можно лишь сожалеть, сколько мелодий он мог бы еще сочинить (при том, что и так немало сделал), если бы не его «астрономические» (в смысле масштабов) увлечения иного рода.

* Поскольку традиции сайта — вещь незыблемая, укажем связь этой симпатичной гражданки с околофантастической тематикой. Все очень просто. Была такая персидская поэма, основанная на арабских легендах — «Лейли и Меджнун», созданная древним поэтом Низами. В поэме, помимо основной любовной линии, содержатся различные волшебные и сказочные элементы. На основе этой поэмы Эрик Клэптон написал песню-посвящение «Layla», отождествив героиню с Патти Бойд, а себя — с Меджнуном.

** Дабы не подрывать репутацию уважаемому мистеру Харрисону в настоящем отзыве, пропущу упомянутое в книге объяснение причин столь задумчивого состояния великого битла в тот день...

Да, много всего трогательного описано. Вот Эрик, красавец, музыкант-миллионер, покупающий костюмы от Армани и дорогие автомобили, мертвецки спал однажды зимой на улице, подкатившись под настил бревенчатого сарая -прямо как простой рабочий парень, утомленный после трудового дня. Это ж не шуточки -по пятьдесят концертов в туре. И ведь не разбудить его было тогда супруге!... А женщины -читательницы наверняка больше посочувствуют Патти. Представьте, разругалась она в хлам с Эриком, собрала пару платьев, сумочку, дрожит вся с ног до головы и заплаканная, бедняжка, спускается в метро -к сестре едет. А там -бах, внизу афиша в полный рост с ее драгоценным мужем. С гитарой наперевес, смотрит будто на нее и улыбается. Ну никак от него не скрыться...

Клэптону сейчас семьдесят семь лет, и он до сих пор выступает (например, в Цюрихе в прошлом месяце), Патти лет примерно столько же, а вот Джорджа уже почти двадцать один год как нет (в конце ноября дата как раз будет)... Что ж, остаётся констатировать: рассказчице удалось передать атмосферу сразу трёх выдающихся музыкальных десятилетий, и сделать это корректно, без пошлости и ненависти, несмотря на целую серию неудач и без попыток избежать откровенных и жёстких жизненных эпизодов.

В самом начале рассказа «Три Студента» доктор Уотсон вещает: «Это случилось в 1895 году. Обстоятельства сложились таким образом, что мне и Холмсу пришлось прожить несколько недель в одном большом университетском городе»... Позвольте, а почему «недель»? Ведь дело о трёх студентах ну совсем плёвое. Писатель Лавгроув решил домыслить, чем они там занимались в эти недели (речь об Оксфордском университете) и сочинил целый роман «Шерлок Холмс: Мыслительная Машина». Это более классический, ортодоксальный Холмс, отличный от того, что появляется в другой его подсерии о Великом детективе, пересекающейся с Мифами Ктулху. Больше того -он существует в его мире где то параллельно, поскольку происходящие здесь события согласуются с Каноном и, соответственно, противоречат рассказанным в «The Cthulhu Casebooks», где допущено намного больше вольностей. И, главное отличие — в «Мыслительной Машине» нет фантастики, хотя изначальная идея фантастична по сути, более чем. Огромная машина, презентованная в лондонском университете профессором Квантоком *, представляет собой громадный агрегат с вращающимися шестерёнками, стержнями, цилиндрами. Получая извне базовую информацию, Машина способна проанализировать все факты и выдать ответ на любой поставленный ей вопрос -печатающее устройство подключенное к гигантскому аппарату, выводит ответ на листке бумаги. А что -плохо разве? Искусственный интеллект, способный решать сложнейшие математические задачи. Кроме того, Машина бросает вызов самому Шерлоку Холмсу -получив вопросы, она готова назвать имя убийцы в череде самых сложных преступлений...

Главный минус произведения — вероятно, многие догадаются о принципах работы Мыслительной Машины, ее управлении и объяснении невероятных успехов в раскрытии убийств задолго до окончания романа. Особенно если слегка ознакомиться с другими работами автора из этого цикла. Хотелось какого-то сюрприза, но не сложилось...

Мыслительная Машина бросает перчатку Великому Детективу. Действо, сравнимое по аналогии и масштабам с поединком Гарри Каспарова против суперкомпьютера Deep Blue, который состоялся сто лет спустя после описываемых здесь событий **... В первом раунде здесь случилась ничья. И Холмс, и Машина приходят к абсолютно одинаковым выводам. Это зверское убийство в Иерихоне. Жена алкоголика Нахума Грейнджера и две их дочери проткнуты лодочным крюком. Даже Великий детектив, обладающий железными нервами, потрясен кровавой картиной после осмотра места преступления. Характерно, что у самого Нахума имелось твердой алиби — он ночевал у приятеля, и явно не выходил из дома — злая собака подняла бы вой на всю округу...Так вот, повторюсь, и Холмс и Машина называют абсолютно одинаковые версии событий. А вот потом уже Холмсу начинает отказывать везение, впадая в депрессию он злоупотребляет хлородином...

Одна из удач романа -образ журналиста Арчи Слейтера, написавшего уничижительные слова о Холмсе в своей газетенке: «...самозваный консультант-ищейка поставлен в тупик»...Но лучше всего ситуацию характеризуют проницательные слова доктора Уотсона: «- Холмс, мне кажется, что между этими убийствами есть связь. В обоих случаях некая третья сторона дает толчок для преступления, которое затем совершает кто-то другой. -Уотсон, вне сомнений, это самая разумная вещь, изреченная вами за весь день. Даже за весь год...».

В романе появляются несколько реально существовавших личностей. Это сэр Эдвард Брэдфорд, глава лондонской полиции и, самое главное — совсем молодой тогда еще Эрих Вайс, будущий знаменитый эскапист Гарри Гудини. Я ждал появления Гудини в романе, зная заранее, что оно состоится. К сожалению, опять-таки никаких сюрпризов Лавгроув не припас. Гудини появляется в музее среди коллекции древностей Уоллеса Рубинштейна как-то буднично, вызывая у Холмса уважение, а у доктора Уотсона — то ли ревность, то ли раздражение. В словах доброго доктора сквозят какие-то упреки в нечестной игре (а мы то знаем, что он и сам не гнушался идти против истины и значительно беллетризировал свои рассказы). Вообщем, абсолютно ничего примечательного появление Гудини не приносит. Любому, кто знаком хоть немного с биографией легендарного фокусника изложенное здесь и так известно; а заявление Холмса, распознавшего у него будапештский акцент выглядит не очень правдоподобно... И еще, откуда у автора данные о том, что французский революционер Марат украл несколько звеньев золотой цепи Элиаса Эшмола для оплаты учебы в Англии?.

Дополнительная загадка — почему здесь вдруг обсуждается «Скорбь Сатаны» Абрахама Стоке...бррр..Марии Корелли? «Я никогда не читал столь плохо написанной ерунды», ревниво говорит Уотсон. Скорее для ощущения эпохи — на то время это была «новинка» (1895-й), а пнуть, например, устами доброго доктора «Машину Времени» Уэллса, вышедшую в том же году, Лавгроув просто не решился.

* Моих знаний по физике хватило, чтобы ощутить скрытый подвох в фамилии профессора. Термин «квант» Макс Планк введёт только в 1900-м году, а события происходят, как замечено выше, пятью годами ранее.

** Чемпион мира, потерпевший в 1997-м году поражение в матче с железным мозгом, заявил тогда, что Deep Blue получал подсказки извне от белковых шахматистов. Прям хочется вопросить, не было ли такого же и в случае лавгроувской Мыслительной Машины?...

Да, много, очень много создано продолжений рассказов по мотивам Конан Дойла от разных других авторов. Может, дело в том, что со стороны всем им казалось, что писал он просто, и не зазорно будет попытаться повторить и пристроиться позади общего каравана? Здесь же в заслугу автору поставлю следующее: Холмс у него классический, не погруженный в мифы Ктулху, а вот дело, в котором он увяз, далеко от традиций Канона. Есть три изощрённых преступления -но, положа руку на сердце, тяжесть загадки не в них... Как работает эта чертова Машина, которой подвластны все тайны? Неужто настал тот скорбный день, когда человеческий мозг уступит место искусственному созданию из железа и проводов -вот истинный вопрос, который сто двадцать два года тому назад уже озаботил разум великого детектива и ввергнул его в жесточайшую депрессию.

<«Женщина-демонъ». Роман из петербургской жизни>. Так написано на титульном листе издания 1902-го года, типографии Спб Т-ва Печати и изд. дела «Труд» на Фонтанке... Автор этой пожелтевшей и изрядно потрёпанной годами книги — Николай Эдуардович Гейнце. Написал он сочинение, относящееся, конечно, к разряду лёгкой литературы. Но если подбирать вольные аналогии, оно похоже на ядрёный концентрат из рассказов Ганса Гейнца Эверса (обратим внимание на меланхоличный пролог, где сам автор, существующий как бы за кадром основного текста, признается в готовности идти на призыв «красивого демона» и отдать кровь «вампиру»...), Леопольда фон Захер-Мазоха (об этом позже...) и русских старомодных текстов — с непременной классической дуэлью на Черной речке (бурные истоки конфликта, невозмутимые секунданты и неоцененное благородство передавшего право решающего выстрела прилагаются). А что, ведь неплохие эпистолярные ингридиенты образовались?...

В помещичьем доме под Москвой проживает добродушный и дородный князь Сергей Сергеевич Осокин -человек хороший, но не очень разумный. Ухаживать за больной супругой ему помогает приходящая дама оригинальной красоты по имени Конкордия Владиславовна Яцевич. Несмотря на проявленный к ней интерес, молодая помощница не допускает князя до физической близости, заставляя его страдать и мучиться. И далее — верх идиотизма со стороны Осокина. Довольно быстро князь ведётся на уговоры прислужницы и увеличивает дозу лекарства настолько, что однажды утром его супруга уже не просыпается. А чтобы утвердить веру Конкордии в своей привязанности, он добровольно соглашается составить и передать ей подписанную записку, где признается в собственноручно совершенном преступлении. То было непременное условие Конкордии Владиславовны -князь должен был доказать свое расположение и любовь к ней готовностью сделать все, что угодно. При этом она все равно не дозволила ему сделаться своим любовником, ограничивая контакты целованием рук и ног, и сопровождая оные действия различными вызывающими словосочетаниями. Излишне добавлять, что женщина начинает после этого ещё больше вить из князя веревки, заставляя Осокина оплачивать содержание другого своего избранника — художника Бехтева. Самое же непредсказуемое произойдет, когда записка князя попадет позднее в чужие руки и сыграет черную роль...

«Я нанял извозчика и мы вскоре были в отдельном кабинете «Малого Ярославца»...В половине двенадцатого она дала понять, что нам пора расстаться. Тогда я попросил ее назвать мне ее имя. -Это уже нескромность, -заметила она...». Основное действие происходит в Петербурге — когда Конкордия Владиславовна переезжает к матери на 11-ю линию Васильевского острова, дом 9 *. «Мне пришлось родиться в практический век, который измеряет качество человека количеством его денежных средств», вот так рассуждает эта своеобразная девушка и всячески стремится приумножить состояние...

Вообще, конечно, произведение неоднозначное (концовка так и вовсе «пир духа» для автора): особенно если разбирать, как кончили ухажеры Конкордии Владиславовны. Тут и дуэль за Новой Деревней, на берегу Черной речки, и отчаянный прыжок с крыши на Графском переулке**, и ещё кое-что по медицинской тематике. Зато чувствуется авторский опыт и набитая рука — текст, признаться, довольно-таки увлекательный. Кое-что, правда, режет глаз. Еще и небольшой исторический проход вставлен — первая итало-абиссинская война, пароход с санитарами «Красного креста» из Одессы... А уж как на финальных титрах автор распорядился судьбой главной героини — ну прямо-таки, ни дать ни взять, модернистское решение. Уж не оказалась ли Конкордия Владиславовна завуалированным инструментом в руках автора для его собственных целей? Как мне кажется, героиня эта была соткана им из двух образов: Софьи Владиславовны Блюмштейн (aka Золотая Ручка) и Ванды фон Дунаевой (aka Венера в мехах).

* Кроме упомянутой 11-й линии, один из героев, Иосиф Семенович Грюнберг, проживал в меблированном доме «Палэ-Рояль» на Пушкинской улице. Место известное. Говорят, в доме этом снимали жилье Александр Грин и Фёдор Шаляпин.

** Ещё одно знаковое местечко в Петербурге, воспетое легендарным ленинградским артистом Михаилом Сергеевичем Боярским.

Итого. Как же точно умели раньше делать подзаголовки. Отменная экскурсия по дореволюционному Петербургу на фоне скрытого авторского злорадства. «Осенью петербуржцам не до прогулок; подстеречь несколько часов хорошей погоды трудно, а вообще петербургская осень гонит скорее в дом, нежели из дому...». Сто двадцать лет назад написано, а звучит почти как правда.

«Вот, -сказал Морис, снимая с себя и протягивая мне потрепанную матерчатую водительскую кепку. — Надень ее, с тебя пот ручьем льется. Ты можешь ослепнуть, Брайан...».

Ну, на самом деле, товарищ Брайан * не ослеп, а всего лишь оглох, и случилось это не тогда, а несколькими десятилетиями позже. Однако, факт — история, происшедшая в конце сентября 2015-го года, и с которой он начинает свои мемуары (книжка вышла совсем недавно...). Представим огромную толпу зрителей на открытом стадионе в Эдмонтоне. Холодно и мокро, хлещет проливной дождь. Разгоряченные канадцы, закутанные в одежду, с которой им и белые медведи не страшны, заполняют площадку. Брайан Джонсон, готовый отпраздновать через неделю 68-й день рождения, вспотевший и насквозь продрогший, чувствует, как его трясет в лихорадке... Объемная порция виски после концерта — по дороге к аэропорту слегка помогает. Но что происходит утром? Ощущение, как будто на голове появилась балаклава из медвежьей шкуры. Ветеран понимает, что в одночасье он потерял всё, чем дорожил больше всего в жизни — его уши больше не воспринимают звуки. Наступает ощущение конца...карьеры... Вот для чего он все это делал, зачем же так надрываться в пожилом возрасте?

«Главным саундтреком моего детства был стук швейной машинки..». Конечно, тем, кто слышал о Брайане Джонсоне, известно, что до того, как он начал выступать вместе, как сказал бы русскоязычный google -«с переменным/постоянным током», у него было несколько славных лет в группе Geordie **, ведомой весьма достойным гитаристом Виком Малькольмом (мне эта группа нравится больше, чем AC/DC...). Мемуары певца охватывают экскурс во Вторую мировую войну. Его отец — обладатель громогласного голоса, английский военный, служил в североафриканской даремской пехоте. Вспоминается эпизод, когда сержанту Джонсону удается выпрыгнуть из грузовика, брошенного на растерзание перед 20-мм-вой немецкой зенитной пушкой, и укрыться в пещере. А откуда у Джонсона появилась итальянская кровь в жилах? Всё просто — отец, дойдя до Рима, знакомится там с итальянской католичкой. Далее их ждёт суровая жизнь в Данстоне, в домашней компании из семнадцати английских и итальянских родственников...

Пел в хоре песен святого Иосифа, работал на заводе, служил в парашютном полку T.A... «В то время я встречался с одной девушкой -ее имя я забыл, она работала в музыкальном магазине на Клейтон стрит в Ньюкасле...» (она засунула ему под одежду пластинку Боба Дилана, которую никто не покупал, из за чего у него «будто выступили острые соски под свитером»). В девятнадцать лет Брайан становится случайным отцом...

Что ж, в отличие от многих коллег по цеху, в книге Джонсона практически отсутствуют какие либо скользкие моменты или непристойные рассказы о групповых вечеринках. Ещё бы, Ангус Янг (это тот, который в школьных шортиках) пил только горячий чай... Даже о связях с женским полом не так много сказано. Ну разве что стыдливый эпизод, когда автор в гримёрной внезапно овладел танцовщицей группы Sensational Alex Harvey Band. /Хотя рассказать он мог бы много всего. Припоминаю, Тони Айомми писал, как один из Янгов вытащил нож и сцепился с самим Гизером Батлером/. Самое удивительное, как мне кажется, что после нескольких успешных лет в «Джорди» (группа полтора десятка раз записывалась на «Top of the Pops», выступала в Австралии, Японии, и, совместно с «Purple» — в Германии...), он остался практически нищим, и, чтобы прокормить двух маленьких дочерей, устроился в автомобильную контору -установщиком ветровых стекол. Наверное, хитрый автор о чем-то умалчивает... И счастливый билет, вытащенный в тридцатидвухлетнем возрасте с AC/DC (перед тем он якобы послал менеджера «Радуги» — на билет денег не было). Да, это все красиво, все эффектно, но Джонсон вдруг резко прерывает книгу после выхода «Back In Black», пропустив все 80-е, 90-е, 00-е, и перелетая в настоящее, когда ему все же удается частично восстановить слух и вернуться таки в группу. Получились, скажем так, не полноценные мемуары, а выборочные. Плюс я так и не узнал, почему в АС/DC Джонсон подкрутил голос на самые высокие частоты -до того-то он пел по-другому и, честно говоря, разнообразнее...

- когда раздался звонок от женщины по имени Ольга, Джонсон был убежден, что предлагаемая работа -это сказка: « я был слишком стар, слишком мал ростом и, определенно, я не был австралийцем...»

- на второй день прослушиваний в студию зашёл ужасный Оззи, пожал руку, и сказал, что он был другом Бона Скотта. /Ну всё, одобрение Оззика -залог успеха/.

- услышав итоговую запись, Джонсон был слегка раздосадован, что его вокал на «Hells Bells» начинается только через полторы минуты от начала песни;

- колокол, звучащий на «Hells Bells», был записан в карильонной башне военного музея в Лафбро, Лестершир — на специально арендованной мобильной звукозаписывающей установке. Джонсон пишет, что при его звуках птицы вылетали, что портило запись. /А лучше бы оставили -было бы натуральнее./

- Мэтт Ланж, южноафриканский продюсер, обладал потрясающим слухом: однажды услышал на одной из дорожек перебирают крошечные «кастаньеты» крабьих ножек, заползших в студию.

* В качестве проходного билета данного персонажа на сайт по фантастике выпишем следующие значимые факты. Песни коллектива, где выступал Брайан Джонсон, довольно часто звучали в фантастических фильмах. Вспомним «Big Gun» («Последний киногерой» , 1993). Другая песня AC/DC («Who Made Who»), а точнее целый одноименный диск, является саундтреком фантастического триллера «Максимальное ускорение» (1986) по роману Стивена Э. Кинга. Также целиком из песен коллектива составлен саундтрек к фильму «Железный человек 2». Боевая «Thunderstruck» записана на звуковую дорожку к ленте «Дэдпул 2 « (2018)...А еще ранее, в 1979-м, песня «Rocker» прозвучала в футуристическом боевике «Безумный Макс». и. т д. Сам же Джонсон в книге отметил, что «House of the Rising Sun» от Geordie появляется у Аль Пачино в «Виселице» (2017). Это, правда, уже не фантастический фильм, но зато песня отличная.

** Чтобы понять с какой непостижимой речевой скоростью он там пел, достаточно попытаться самостоятельно проговорить вслух пару строчек из «Ain't Just Like a Woman»: «Read about a thing in the paper today /A women drove a man to drink, now he's in ruin.» Гарантирую — так быстро как у него и близко не получится...

Итого: отмечу горькие слова сильно постаревшего, но все ещё готового сойтись врукопашную, автора об Акселе Роузе, выбранном руководством для замещения Джонсона на нескольких концертах. «Мне сказали, что он отлично справился. Но я не мог заставить себя смотреть на эти выступления. Это все равно, что обнаружить чужого человека у себя дома, пристроившегося в твоём любимом кресле...»

«Сиддаун, м-э-м, — произнёс Г.М. с мягким рокотом. — Вы же не хотите поднять шум...».

И ещё один небольшой«камбэк» к Джону Диксону Карру, автору из пантеона классиков. И произведение самого, что ни на есть, «золотого» периода — 1936-го года -«Убийства в стиле Панча и Джуди» (второе название -«Убийства с волшебным фонарем» хуже, ибо вопрошающие быстро раскусят, что фонарь там повешен просто для отвода глаз...). Так вот, теплилась некоторая надежда, что раз это произведение по какой-то причине было пропущено отечественными издателями, значит оно, напротив, способно оказаться интересным (ведь нередко у нас случалось именно так). А оказалось, что...

Как же бывает порой уныло от прочитанного, когда в концовке опять все сводится к опостылевшему денежному вопросу и жажде наживы (а ведь начало — оккультное представление и шпионские страсти обещали совсем другую книгу...). Я уж не говорю о том, что при всем имеющемся богатстве выбора, истории, заканчивающиеся разоблачением фальшивомонетчества, либо связями или комбинациями с оным деянием — что называется, варианты «в пользу бедных». И это беда не одного Карра, а почти всех англо-американских авторов. Впрочем, бывали у них и исключения. Навскидку припоминаю роман, вышедший в США четырьмя годами ранее настоящего сочинения Карра. Написали его две обаятельные женщины, проживавшие где-то в американской глубинке. В их книге злоумышленник расправился со старым родственником для того, чтобы согласно хитро составленным условиям завещания, наследство перешло к брату его жены, а в своей собственной семье он по-прежнему оставался бы основным кормильцем со средним достатком. Ведь он так сильно любил жену, что посчитал -получи она крупное состояние, то обрела бы независимость и могла бы уйти к своему старому ухажёру, которому некогда отказала, поскольку у того не хватало средств ее содержать. Вот это был мотив так мотив, человек, напротив, отторгал от себя излишнее богатство! Не то что здесь...

Но, покамест, вернёмся же к настоящей книжке. Автору, как всегда, не откажешь в щедротах по теме создания причудливых схем и прочей декоративной бижутерии. Два смертельных отравления синхронно происходят в одно время, в один миг. Первое — в Торки, жертва — британский подданный Хогенауэр. Второе — за семьдесят миль оттуда, в бристольском гостевом доме «Кэбот», где нашло свое последнее пристанище тело физика-теоретика Альберта Кеппеля. Работает фирменная авторская манера, состоящая в том, чтобы как следует запутать читателя. Многое ли можно понять, когда сообщается, что на столе рядом с трупом ученого, носящего почетное для любого физика имя Альберт, лежит выпуклая линза, и приписаны какие-то формулы на листочке из тетрадки, вроде такой: BD = 2BC sin a' = 2t tan a'? Огромное спасибо автору, что он даже не стал пытаться придумывать дополнительную линию с кражей каких нибудь мифических чертежей стратегического назначения.

А как быть с курительными костюмами, вышедшими из моды тридцать лет назад, и красной шапочкой в форме турецкой фески с кисточками? Наконец, замеченные в темноте окна дома Хогенауэра лучики света и перемещающийся в воздухе предмет, похожий на перевернутый цветочный горшок. И еще четыре серебряных запонки на бюваре. И все основные вещи передвинуты. Вообщем, одно очевидно, разыграна ветвь того предмета, о котором спорили с времён Месмера — два сообщника, Хогенауэр и Кеппель одновременно погрузились в самогипнотические трансы. Вероятно, целью являлась проекция этих субъектов за пределы материальных границ, наподобие «волшебного фонаря», отображаемого на стене... Вопрос только кто и зачем отравил обоих исследователей убойной дозой стрихнина. Или они сами отравились?...

Здесь же сделана попытка сыграть на поле политического триллера со шпионами (потянув в эту сеть одно из действующих лиц, якобы знающее что-то сверхважное), но центральная загадка малоинтересна. Хорошо хоть встретился эпизодик, что называется, навевающий о былом: одна прыткая женщина стремится проникнуть в запертую комнату, но ей мешает ключ, торчащий по другую сторону старомодного замка. Она подсовывает под дверь газету, и затем оный ключ аккуратно выталкивает чем-то твердым со своей стороны, после чего он падает вниз. Остаётся лишь потянуть газету обратно... Хороший штамп. Хотя и баян.

Вывод: Карр Джон Диксон пребывал не в авантажной форме. Мог бы получиться не роман, а годный рассказ, если бы автор оставил только основное, изменив акцент на разгадке, и избавился заодно от «гротескной» приключенческой линии.