«Хотя романы госпожи Радклиф начинают уже терять свою цену в глазах читателей, но мы осмеливаемся, несмотря на это, рассказать историю, которая под пером славной писательницы на романическом поприще охладила бы кровь и заставила трепетать всякого...».

Как давно это было — с ума сойти можно. Вот он, один из первых литературных «фейков». Надпись на титульном листе «Перевод с французского. Последнее сочинение госпожи Радклиф» и проникновенное предисловие не убедительны. «Госпожа Радклиф» была к тому времени уже семь лет как мертва, да и разве на французском языке она писала? Впрочем, автор и не говорит впрямую, что это ее сочинение, а, пребывая будто в горячечном состоянии, представляет себя на ее месте...

И, учитывая раритетность данного текста, не жаль уделить ему некоторое внимание. В своё время барон Дельвиг, друг и одноклассник Пушкина, посвятил этому рассказу небольшую брезгливую ремарку: «Имя г-жи Радклиф, им выставленное на заглавном листке, совершенно уподобляется червяку на удочке»... Хотя вот, произведений, где истинное авторство достоверно не установлено, существует немало. Например, в 1904-м году вышел загадочный рассказ «Замысел факира» в русскоязычном сборнике с именем А. Конан Дойля на обложке — однако, исследователи творчества писателя со стажем совсем не уверены в том, что Конан Дойль действительно его писал. Да что там говорить, и сейчас иногда выходят романы, где истинный автор вызывает сомнения — так, например, случилось с новой книгой Артура Кларка, недавно выпущенной одним скромным петербургским издательством — ибо знатоки и поклонники этого фантаста рьяно утверждают, что на самом деле предлагаемую издательством к покупке книгу писал кто-то другой, а вовсе не Кларк.. Ну а автор данного произведения, чье подлинное имя осталось неизвестным, не собирался меряться силами с Анной Радклиф в объеме — его задача оказалась скромнее, всего лишь один рассказ. Главной задачей он определил создание атмосферу таинственности и чудесности, в концовке разрешающейся логическим способом — считая, видимо, подобный приём основным маркером творчества писательницы...

Главным героем является чиновник Прусского Двора — Полковник В. Он был женат в течение двух лет на прелестной молодой особе из знатной семьи. Однако, как часто бывало в те времена — мгновенная смерть от внезапной болезни прерывает прочные узы брака. Полковник воздвигает в честь почившей обожаемой супруги величественную гробницу из черного мрамора, где и утешается, проливая слезы, и, потихоньку, приближаясь к сумасшествию. Иногда он вставал и посреди ночи, зажигал лампаду и направлял свои стопы в то место, где был воздвигнут сей печальный памятник, где и оставался всю ночь... (Один безумный поэт из Балтимора одобрительно кивнул бы головой читая про эти метания)... Наконец, в первые дни «масляницы», Полковник приходит на бал к Князю, где его начинает домогаться маска в черном домино. «Возможно ли, что вы меня не узнаете?». Причем женский голос, спрятанный за этим обличьем, до крайности напоминает убитому горем полковнику голос его покойной супруги, Эрнестины. Они перемещаются в кабинет с восковыми свечами, заключают небольшой пакт — дескать, клянитесь вторично сочетаться браком с той, на кого я укажу, а взамен я сниму с себя маску. После чего незнакомка обнажается, Полковник смотрит на ее лицо и ... падает замертво... Конечно, я скажу, что не вправе раскрывать объяснения в последовавшей развязке, якобы заботясь о сохранении секрета деталей произведения (что уже смешно звучит для произведения из 1830-го года — кто ж его прочитает...). Но на самом деле не сделаю это по другой причине — не зная концовки рассказ выглядит лучше. Автор был совершенно прав — обыденная развязка рассказ портит, придавая исступленному происшедшему «прожекту» привкус чего-то житейского...

Уже двести лет как сошедшая (по некоторым сведениям) с ума г-жа Анна Радклиф мирно покоится в гробу лондонской усыпальницы часовни Святого Георгия на Ганновер-сквер. В ранние годы в рядах поклонников ее творчества числились юные, но уже не по годам мрачные парни Эдди По и Федя Достоевский. И сдаётся, напрасно писательница делала вид, что не верила в сверхъестественное...

«Моего друга трудно было узнать, лицо его было повязано платком, точно он страдал зубной болью, на плечи накинут дорожный плэд, в который он ушел по самые уши, дорожная шапочка плотно надвинута на лоб, из-под нее блестели зоркие глаза, ничего не выпускавшие из виду...» (c).

Как мило. Кто же это у нас маскируется. «Контрафактный Холмс» в действии. Действительно, в 1909-м петербургский издатель П.П. Сойкин напечатал этот глупый рассказ, «Ножъ танцовщицы. Перевод (с рукописи) Г.С», в очередном томе своего собрания «Новейшие произведения» — разместив его по соседству с настоящими дойлевскими «Тигром из Сан-Педро» и «Приключением чертежей Брюс-Партингтона». Взор замечательного издателя был затуманен в тот момент злачными винными парами, не иначе... По некоторым данным, «мистификация» (хотя какая там мистификация — подделка видна, как говорится, невооруженным глазом...), была изобличена только в 1966-м году. Но, как мы видим, многим издателям до сих пор всё равно что печатать под вывеской «Конан Дойль»...

Холмс, вернувшийся с острова Уайт, оказывается заинтересованным в расследовании самоубийства баронэта Коксвиля, случившемся во время поездки в Стокгольм. По условиям завещания богатые поместья отходят к его младшему брату, сэру Арчибальду... ./Между прочим, адрес Гросвенор -сквер 26, указанный автором, вполне реален — есть такой дом близ Гайд-парка/... Не долго думая, Холмс ангажирует Ватсона для поездки в Швецию, и они в ближайшую среду убывают на пароходе «Титания» (!) , причем Великий детектив сполна прибегает к изощренным конспирологическим средствам — меняя не только фамилию, но и внешность. Видимо, автор рассказа считал, что в постоянных переодеваниях Холмса и кроется секрет его успеха. И еще один признак дурновкусия — будучи в гостях у сэра Арчибальда, Холмс рассматривает в руках клинок, принадлежавший покойному. Удовлетворенный находкой, он прячет его в карман и уносит. Только в конце мы узнаем, что Великий детектив заинтересовался ножом не просто так — на нём была гравировка с именем русской балерины, придумавшей преступную схему для насильственного принуждения к замужеству бывшего ухажера...

Моя версия: вероятно, похожий рассказ некоего автора действительно существовал на английском языке. Возможно, даже в «Стрэнде» или в «Пирсоне». Но это, скорее вольный пересказ «рукописи», куда для верности добавлены известные персоны и российский «след».

Но в рассказе есть несколько любопытных нюансов. Мы узнаем, что Ватсон прикладывается по вечерам к стакану «доброго рэдъ-порто» и иногда позволяет себе выкурить сигару-другую. Также интересно, кто был реальным прототипом атлета Джонни Эдерсона, ехавшим в Копенгаген на состязание борцов — знакомство с ним происходит на палубе «Титании». А один раз, на подъезде к Швеции, цитируется еврейский писатель, доктор Макс Нордау — в то время его познавательные книжки выходили в России, и одним из переводчиков с немецкого был граф Амори...

«Он закурил свой пайп и погрузился в задумчивость...». Эх, а ведь хорошо звучит фраза. Пусть и не от настоящего Холмса...

Об авторе по имени Артур Джон Рис известно немного. Без живой рекомендации вряд ли бы и я на него наткнулся. Писатель — «загадочник», родом из Австралии, но писал он об Англии. В одной из редких антологий удостоился отзыва со стороны Дороти Сэйерс. Что касается романа «За Гранью Страха» (первая публикация — январь 1926) — настроиться на его волну оказалось не трудно. Чем-то похоже на Бирса, Блэквуда и некоторых других старых англоязычных авторов, в чьих жилах кровь бежала, может быть не так быстро и резво, как у их последователей, но брали они другим — обстоятельным размеренным повествованием, ведущим к неведомому и позволяющим сполна прочувствовать грани страха... А читая незнакомого автора, получаешь дополнительное преимущество — не ясно, будет ли развитие событий иметь сверхъестественное толкование, или же всё окажется разъяснено традиционным способом...

Начало романа подкупает своим затягиванием в неизвестность. Повествователь сообщает, как, будучи в нищете, моряк-мистик Герман Мелвилл бросил свой последний пенни в море. А что сделает истинный лондонец, оказавшийся в аналогичной ситуации, на что потратит он последний шиллинг? Ну очевиден же ответ -купит последний выпуск газеты «Таймс»... Ричард Халдэм, бывший военный, убеждается, что Лондон стал для него могилой разбитого сердца и несбывшихся надежд. Он на мели, пьет на последние деньги вино в отеле Стрэнда, слушает «Chanson Triste» Чайковского, и не знает, что ждет его завтра... По объявлению в газете он нанимается шофёром в странное семейство — в корнуэльское местечко Чармингден, близ мыса Святого Антония. Как ему поясняют, он должен будет сопровождать в поездках к морю молодого человека, страдающего редкой нервной болезнью, из-за которой тот ведет уединенный образ жизни в Устричном доме с вогнутыми камнями — вместе со своим дядей, полковником Грейволлом; сестрой и престарелой глухой экономкой. Более всего восхищает вопрос, который был задан Халдэму в первую очередь при приеме в это семейство, и имевший, по-видимому, критическое значение для работодателя — бывал ли он когда-либо в Перу? По-моему, вопрос великолепен. А главное — что за ним стоит...

Как сказал однажды маленький бельгиец, находясь в вагоне Восточного Экспресса: «здесь слишком много улик...». Да, так и есть. Особенно хороша старинная библиотека доктора Пенрина, специалиста по суггестии и аутосуггестии, поклонника доктора Николи. «Когда я был в Африке, то лечил уроженца Уганды, которого доставили ко мне в тяжелом состоянии. Сообщили, что его укусила смертельно ядовитая болотная змея. У него были все симптомы острого отравления: отек, головокружение, недомогание, очень слабый пульс. Но на самом деле он вовсе не был укушен, у него лишь разыгралось воображение. Я уверил его в обратном, и он вскоре пошел на поправку. Если бы я позволил ему остаться в своем убеждении, он бы непременно скончался...».

Однако, идея «проклятия» довольно-таки интересная — если молодой человек увидит хоть одно лицо из Долины Привидений, где он ранее «воскрес из мертвых», то смерть неминуемо придёт за ним, о чем напомнит стук барабана и сушеная мертвая лапка.... Как когда-то пела суровая британская группа «Атомик Рустер» (Винсент Крейн явно читал это произведение):

«Death walks behind you

Lock the door, switch the light

You'll be so afraid tonight...»

Постоянный страх, страх незнакомцев, боязнь выйти на улицу, ночной образ жизни. Чем хорош этот роман — ни один любитель традиционного детектива не сможет разгадать мотивацию, двигающую центральным антагонистом. Такие любители будут перебирать в голове всё, что угодно — корысть, деньги, месть, жажду обогащения, устранение соперника и т д., т.е. всё то, к чему они привыкли в книгах своих любимцев. И в итоге ни за что не придут к верному ответу — ибо здесь, прямо таки, «выдающаяся» мотивация... Вообщем, теперь придется поискать и другие книги Риса — этот австралийский парень с журналистским талантом знал толк в загадочных историях...

По моим подсчётам, Деннис Уитли написал четыре книги, которые относятся к научно-фантастическому жанру (именно фантастические, это не считая многих произведений с оккультными вставками разной степени углубленности в тему). «Star of Ill-Omen» (1952) — одна из них. Уитли обогнал-таки нашего Георгия Мартынова, у которого «Звездоплаватели» отправились к Марсу тремя годами позднее, в 1955-м. Путешественники в книге британского писателя устремляются на Красную планету на летающей тарелке с магнитными принципами (что поделать — то часть стилистики 50-х...), и здешним пилотам для возвращения на Землю приходится осваивать управление незнакомого воздушного судна — насколько помню, точно также придётся учиться управлять на ходу аппаратом (правда, другого типа) и советскому инженеру Камову у Мартынова ... UFO-обложка первого издания Star of Ill-Omen» неплоха; но на переиздании 1975-го года от Arrow, когда мода на тарелки уже поутихла, появляется огромная рука — она тянется к небритому мужчине, который придерживает за талию застывшую в привлекательной беспомощной позе темноволосую женщину — пребывающую в отключке от иноземного ужаса...

На самом деле, старик Уитли знал о летающих тарелках гораздо больше, чем мог рассказать в своей художественной книжке. Он сохранил теплые отношения с неким Фредди, офицером R.A.F, наблюдавшим НЛО с начала сороковых — авторское посвящение ему присутствует на первой странице. Правда, роман начинается таким образом, что заподозрить дальнейшее течение, в которое выльется сюжет, не так уж и очевидно. Кемптон Линкольн, британский агент, бывший «коммандос», направлен в местечко Басавильбасо в ста шестидесяти милях от Буэнос-Айреса. Его правительство ставит задачу узнать: является ли блефом заявление диктатора Перона о наличии у Аргентины ядерных разработок — ибо это способно повлиять на борьбу Великобритании за Фолкленды. Целью Кемптона становится экспериментальная станция, которой руководит полковник Эскобар. Он соблазняет его жену, Кармен, и пытается завладеть портфелем Эскобара с секретными данными — и происходит это прямо в их супружеской спальне... Отмечу, что начало написано мастерски и с характерными диалогами — стычка Линкольна и некстати вернувшегося домой Эскобара, между которыми мечется страстная и неверная испанка (не знающая, чью сторону принять...), читается с неослабевающим интересом. Чертежи и секретные документы, это всё понятно, так надо; но осталось загадкой, что за странные письма многолетней давности лежали в эскобаровском сейфе — Кемптон забрал их, и даже не намекнул, паршивец, о чем же они, эти артефакты из прошлого...

Доподлинно неизвестно, чем бы закончились разборки любовно-шпионского треугольника, если б не появившаяся близ виллы летающая тарелка. Два огромных пришельца, под двадцать футов ростом, врываются в дом, и насильно забирают всю троицу в летательный аппарат — серебристый диск в виде сплюснутого купола, около ста футов в поперечнике и двадцать пять в высоту...

Перед тем, кстати, Уитли коснулся известных эпизодов, как бы свидетельствующих о явлении НЛО. Среди них — классический случай 1947-го года: летчик-бизнесмен Арнольд наблюдает девять дисков среди вершин Скалистых Гор; а также о появлении того, что друг Олдоса Хаксли Джеральд Херд называл «мыслящими огнями»... Вообщем, супруг и любовник (оба, как мы видим, люди не простые..) прекрасной Кармен образуют необычное трио межпланетных путешественников. Немного удивляет другое — находясь на тарелке, они не пытаются наладить контакт со своими захватчиками (туповатыми «Гогом» и «Могом») или хотя бы проанализировать, почему их забрали. К счастью, пункт их назначения не звезда Вольф 359, а планета Марс (всего-навсего 49 дней пути). А по выдаче бобовых пайков каждые 12 ч. и 19 мин., можно было сразу догадаться, что то марсиане — у них день длиннее на 37 минут... Надо отдать должное автору — в уста ученого Эскобара он доходчиво вложил немало теории, известной к пятидесятым годам, и любознательные читатели могли многое узнать о каналах Марса, температуре, условиях формирования жизни, гравитации, изменении расстояний между планетами и т д. То же самое касается скоростей и принципов движения тарелки.

А вот теперь озвучу «кощунственную» вещь. После того, как тарелка приземляется на Красную планету, книгу можно закрывать — далее Уитли-фантаст заканчивается, и на смену ему врывается автор специфичного триллера из эпохи «холодной войны», быстро сводя книгу к определенному противостоянию с традиционным набором клише. Трудно удержаться от смеха в следующем фрагменте: «Прикосновение к плечу было слишком нежным, чтобы считать его принадлежащим великану. Проснувшись, он резко повернул голову вбок. В ярком свете виднелись очертания совсем другого живого существа. На него смотрело бледное лицо простой светловолосой девушки.// Она вновь заговорила и, полуобернувшись, указала на свет. На секунду весь ее профиль очертился на фоне окна. Он увидел, что ее прямые волосы спадают до плеч, обрамляя круглое лицо с пухлыми щёчками, полными губами, решительным подбородком и курносым носиком.// Кем вдруг стремительно взял девочку за плечи, притянул ее к себе и крепко поцеловал в щеку. Она засмеялась и поцеловала его в ответ, а затем снова затараторила на своем непонятном языке. Голос вмешавшегося Эскобара, как холодный душ, одним махом разрушил все радостные фантазии Кема о скорых прогулках по Елисейским полям. «Она не марсианка, она — русская...». Да уж. Кого можно в первую очередь встретить на Марсе? Юную русскую коммунистку, конечно...

Вот так встреча — парой месяцев ранее захватчики привезли сюда другую компанию — Анну Никитину, мурманчанку, закончившую Ленинградский университет (что не мешает голосу автора скептически отзываться о ее умственных способностях и мировоззрении); доктора Крюгера Харсбаха, питающего фанатичную ненависть к англичанам; а также некоего Николая Задова, «милиционера», недобро взирающего на новоприбывших землян-капиталистов ...И как, спрашивается, все эти разные люди должны теперь взаимодействовать тут, на Марсе?

Вообщем, полный «трындец» — пчелы-жуки- носители сверхразума, и обладающие телепатической способностью, подчинили себе расу гигантов, целыми днями собирающими бобы на полях (автору и здесь мерещится «коммунизм»). На планете засуха, и, предполагая, что скоро Марс будет непригоден для жизни, они и вывезли ученого с Земли, дабы он помог им в создании оружия против своих же сородичей — для будущей миграции «марсиан». Как ни странно, вроде бы аналогичная изуверская идея примерно в те же годы (а может, чуть раньше) была озвучена в одной из повестей Эдмонда Гамильтона (название не вспомню — они у него все похожи как две капли воды)... Зато стало известно, что секс на Марсе точно есть — в первую очередь с участием русской Ани. Верующая испанка Кармен начинает вдруг резко придерживаться целомудрия (автор, вы это серьезно?...). Однако, у Уитли присутствуют моменты, странность которых сравнима с творчеством какого-нибудь французского пост-протосюрреалиста; например, когда насекомые показывают путешественникам черно-белые фильмы о великих моментах человеческой истории... Да и говорить о сумасбродной концовке романа нет никакого смысла — и так сразу было понятно, какая из двух «компаний» возьмет у него верх над другой.

Что же в итоге. Автор запорол отлично начинавшуюся книгу, вывернув ее в сторону, позволяющую выразить собственные, отнюдь не фантастические убеждения... Но, по крайней мере, первая половина, включая описания полета НЛО, написана вполне достойно. Кстати, с тех пор Уитли больше никогда не пытался писать научную фантастику. И то было правильное решение — исторические и приключенческие книги у него выходили более естественными.

«Узник в маске» (1957) — одна из отборных книг Денниса Йетса Уитли, сработанная в авантюрном приключенческом ключе, и при том малоизвестная. Вряд ли будет большой ошибкой предположить, что вдохновлялся он «Графом Монте-Кристо» и, особенно, «Железной Маской» Александра Дюма. Возможно, это не случайно — в том же году Уитли написал предисловие к англоязычному переизданию романа Дюма «Ожерелье королевы», где, кроме некоторого отождествления, указал, что под влиянием книг французского литератора у молодых людей вырабатываются «преданность, мужество и стойкость» — несмотря на придирки и капризы современных «мелкотравчатых литературных пуристов». Тем самым он, видимо, коснулся и своих собственных критиков — данный роман не удостоился внимания у книжных обозревателей... А между тем, сюжет также ощутимо отмечен делом Дрейфуса, получившим в конце XIX века большой резонанс.

Грех не остановиться на корне этой истории. Если вдруг кто надеется, что это выйдет в переводе (в чем я лично сильно сомневаюсь...), далее лучше не читать. Попутно вспомнилось — пять лет назад я спрашивал у близко приближенного к одному достойнейшему микроиздателю, нет ли у них, случаем, в планах книг Уитли. Тот ответил, что рассматривался только цикл о де Ришло (вне рамок существующих у них серий). Как можно догадаться -на рассмотрении всё и заглохло.... Однако, Уитли ведь не владел арабской вязью и даже не использовал малагасийский диалект или азбуку хинди деванагари — а всего лишь писал на английском, и значит, прочесть его книги не такая уж недоступная задача.... Действие происходит во Франции, в 1890-х годах. Совсем молодой ещё граф Арман де Кесной (это будущий де Ришло — ещё не нареченный титулом герцога -наконец-то открывается его имя...) направляется в парижский пригород Сен-Сиро для обучения в военном колледже. Он следует по пятам за семьей Габриэля Сиветона, французского деятеля патриотической Лиги, одного из членов тайного комитета по восстановлению монархии. У графа есть и дополнительный стимул к поддержанию знакомства — он тщетно пытается соблазнить супругу Сиветона, английскую леди Анжелу... Судьба (напополам с наследственными генами) выбирает Армана на роль посланника — сделать тайное предложение герцогу Вандому -потомку «голубых бурбонских кровей» о выдвижении его кандидатом в монархи — что весьма чревато при действующем правительстве. Предложение, от которого тот не сможет отказаться. В итоге полиция Комбеса внезапно накрывает на собрании всех антиреспубликанцев — после чего герцога бросают за решетку, а Арману грозит сфабрикованное обвинение в убийстве троих полицейских. Высшие чины, наученные горьким опытом дела офицера Дрейфуса, предпочитают уйти от народных волнений — на голову герцога Вандома надевают кожаный шлем с прорезью для рта и он становится скрытым заключённым, чье истинное происхождение известно лишь нескольким лицам. Арман де Кесной, чувствуя себя ответственным за судьбу несостоявшегося монарха, предпринимает экстремально рискованный шаг. Анжела получает разрешение на тюремное свидание с герцогом — Арман притворяется её горничной, и одевается соответствующим образом. В камере он снимает маску с Вандома, и, пользуясь несколькими свободными минутами, пока охранник отвлечён, обменивается с ним одеждой. После этого граф надевает маску, которая ещё несколько минут назад была на лице герцога Вандома, на свое лицо. В свою очередь, Вандом наряжается в костюм служанки, в котором пришел де Кесной. В результате — герцог с Анжелой покидают тюрьму; а граф, принявший на себя наказание Вандома, остаётся в камере и ... ожидает отплытия во Французскую Гвиану — на остров Дьявола (он же -Кайенна), где совсем недавно томился офицер Дрейфус. А там — либо «желтый Джек», либо дизентерия. Правда, во время этого обмена и примерки маски, отважный граф еще не догадывался о подлинной опасности, которой его подвергнут. А ведь и Эдмон Дантес, «узник замка Иф», завёрнутый в мешок из холста, тоже когда-то считал, что стражники несут его на традиционное кладбище ... Оценим невиданный риск, которому добровольно подверг себя граф Арман — он будет неминуемо казнен в двух случаях: если Вандом выдаст свой побег (поскольку тогда сразу проверят, кто же сидит вместо него в камере); либо еще проще — если охранник будет настаивать на снятии маски с лица заключенного... Какой ведь забористый поворот, однако. Крепкий, прямо как вино 1649 года разлива — года, когда был обезглавлен король Карл I, и которое однажды пил сэр Уитли (ему всегда нравилось путешествовать во времени с помощью вина...).

Автор довольно подробно касается дела Альфреда Дрейфуса. Он придерживается версии о его непричастности в измене и шпионаже в пользу Германии, рассказывая о происках Эстерхази и, подчас антисемитски настроенного, служебного командования. Однако, Уитли пишет, что как человек Дрейфус был неприятным типом, с высоким голосом и близко посаженными глазками, он мало кому нравился. Тюремная ссылка сломала его морально и физически. Это резонирует с тем бравым образом Дрейфуса, каким он показан в чудом уцелевшем кольпортажном романе «Узник Чортова острова», который относительно недавно выходил у славного ярославского издателя Мамонова (многотомном, естественно). И, насколько я помню, озвученную информацию, выходил он при содействии Геннадия Исаевича Ульмана — за что глубокое ему почтение. Так вот, в издании Мамонова, напротив, было сказано, что у того было «симпатичное красивое лицо», да и в целом тому Дрейфусу свойственен геройский дух — создатели приписали ему целую россыпь приключений...

По сюжету де Кесной значительно портит себе карьеру, и позже Уитли коснётся этих событий в книге «Опасное наследство» (1965) — вот отрывок оттуда, заодно и ответ на вопрос, которого я коснулся в одном из прошлых комментариев :

Да, Арман де Кесной прибывает к острову Дьявола. После восемнадцати дней на цепи — в маске, когда от пота и зуда образуются язвы на коже... Граф должен вернуться на родину «с того света», и отомстить обидчикам. Параллели с французским романистом продолжаются — как и в случае с Эдмоном Дантесом, спасение пловцу приходит со стороны чужеземного судна, капитан которого проявляет чудеса великодушия...

Немного о «сеттинге». Он исторический. Оккультных сцен в романе практически нет — кроме кратковременных сеансов гипноза, к которым пару раз прибегал граф. Во время почти трехнедельного путешествия на цепи к острову Дьяволу Арман использует для собственного отвлечения «выход из тела». Позже нечто подобное опишет и Анри Шарьер, аналогично побывавший на острове Дьявола — его Папийон овладеет вынужденным искусством «отключки» в экстремальных ситуациях, когда необходимо переключить сознание и мысленно перенестись в другие земли... А начальные сцены 1890-го года происходят в селении Жванец, в княжеском доме Плаховых, где и собираются будущие заговорщики. Деннис Уитли, в отличие от Дюма, не любил сталкивать своих персонажей с реальными историческими личностями. Но параллельно они живут и существуют. В то время был в силе франко-русский союз, и Уитли скромно упоминает о прибытии Николая II в Париж в 1896-м году: «Робкий молодой Николай выглядел далеко не импозантно, а его жена немка охлаждала людей своим отчуждением». Отчасти забавно и перевоплощение графа в беглого русского аристократа «Василия Петровича», пытавшегося вступить в масонскую ложу на улице Каде... Жаль, роман несколько портят финальные сцены, когда Анжела воссоединяется с Арманом и всё-таки отдается ему (десяток лет шли они к этой постели...) — ежели бы этого елейного фрагмента не было, то было бы драматичнее. Что ж поделать, кроме всего прочего, за Уитли тянулся ещё и шлейф «романтического писателя» с определенными правилами. Да и отсутствует, как говорят англосаксы, «twist-in the- tail»...

Тем не менее, за проявленный дух старых добрых приключений, за «монтекристовщину» и дикий побег графа Армана с куском цепи и маской, которую нельзя снять самостоятельно — щедрые 8.5 из 10.0.

Поскольку где-то далеко отсюда автор данной книги празднует сегодня свое 75-летие (а может и не празднует, а просто молча перелистывает очередную жизненную главу, испещренную иероглифическими символами...), есть повод для кратковременного «камбека» к его творчеству...

ゴーグル男の怪 (~ «Монстр Человек-лягушка») социально-криминальный роман, где действие происходит в 2007-м году.... В захудалом магазинчике Фукуроя убита старушка-продавщица. Торговала по мелочам — сигареты, несколько автоматов самообслуживания. Убийца нанес травму тупым предметом по голове — о чем красноречиво намекают брошенные на полу мраморные часы с круглым циферблатом. Жертва явно тянулась к телефону когда ее настиг удар. Ничего не напоминает? Если нет, то вот- из коробки в шкафу похищены наличные деньги, внушительная сумма, скопленная за годы жадной хозяйкой...Очевидцы утверждают, что владелицу сигаретного магазина убил урод в очках для лыжников (ну или для велосипедистов), придающих ему сходство с земноводным — тем более что за стеклами они разглядели куски красно-черной плоти. Наконец, еще один странный факт — под трупом обнаружена купюра в пять тысяч иен с желтой флуоресцентной линией на одной из сторон. Позже было установлено, что в тот же день аналогичную купюру с желтой линией некто принес еще в два соседних магазина...

На самом деле здесь образуются три параллельные истории, с тремя разными героями (да, чего только не бывает...) хотя автор старательно делает вид, что речь идет во всех случаях об одном и том же «человеке-лягушке». История взросления обделенного вниманием человека, наполненная отвратительными сценами в Лесу Черепашьих вод. История о бедной воровке, вынужденной применять свои навыки с детства — и о ее поклоннике студенте-вуайеристе. Наконец, это история, происшедшая на территории химического института Сумиеси Кагуэн, когда в результате несчастного случая при работе с осадочными емкостями с раствором урана три человека подверглись гамма-излучению... Очевидно, в седой голове заслуженного автора возникла мысль найти нечто общее — маргинальное и невероятное, в трёх разных жизненных ситуациях, порождающих, однако, одного и того же «монстра-лягушку». Т.е. читатель смотрит под одним углом зрения и видит только одну сторону. А на самом деле их три (как в книге), а в теории может быть десять, сотни, сколь угодно много...

По поводу желтой полосы и изобличения мошенницы. Где же мэтр набрался таких знаний? Фрагмент из обвинительной речи полицейского (предполагаю, что даже просто читающие нижеследующий отрывок способны запутаться, что уж говорить об утомленной хозяйке табачной лавки):

«Вы достаете желтый маркер и проводите линии на верхних частях каждой из трех купюр по 5 000 иен с тем, чтобы пометить их. После итальянского ресторана, следующий пункт назначения у вас — магазин сигарет. Вы принимаете решение изменить тактику. Вы просите старушку разменять для вас деньги следующим образом: пять купюр номиналом по тысяче иен на одну купюру в 5000 иен. Но при этом вы оставляете на стеклянной витрине четыре купюры по 1000 иен и среди них — одну купюру в 5000 иен с желтой полосой. Согласившись, старушка за сигаретным прилавком достанет из кассы свою купюру в 5 000 иен и протянет ее вам. Когда вы возьмёте ее и сделаете вид, что уходите, пожилая продавщица, заметив одну пятитысячную купюру среди пяти тех, что оставлены вами, окликнет вас. Бабушка, вероятно, решит, что вы просто перепутали номинал одной купюры из пяти приготовленных для размена. А чтобы старушка обратила внимание на 5 000 иен, вы заранее постарались сделать так, чтобы она выделялась. Ведь вы нарисовали желтую линию в верхней части банкноты. Всё произошло как вы и задумали. Даже бабушка с плохим зрением смогла приметить и понять, что к однотысячным банкнотам подмешана пятитысячная. Вы ответили старушке: «О, выходит, у вас четыре купюры по тысяче иен и одна в 5 000 иен, верно?». А теперь главное. Затем вы добавили: «У меня есть еще 1 000 иен, не могли бы вы тогда поменять мне купюры на 10 000 иен?». Взяв протянутые вами 1 000 иен, старушка в табачной лавке послушно обменяла их на 10 000 иен, и на этом все закончилось. Вы обманом получили чистую прибыль в размере 5 000 иен...».

Но, на самом деле, всё это было придумано задолго до книг Содзи Ивановича. Вспомнился фрагмент из когда-то давно прочитанной книги одного скромного отечественного дореволюционного беллетриста, написанной еще в конце XIX века. Идея другая, но принцип до боли схож — мошеннику добровольно отдают прямо в руки то, что он просит: «...однажды он разыграл паралитика. На своей шикарной тройке он подъехал к известному ювелирному магазину и приказал разложить перед ним драгоценные фермуары. Выбрав один, ценностью в четыре с половиной тысячи рублей, он, как паралитик, попросил ювелира самого достать из его кармана бумажник и сосчитать деньги. Ювелир достал и сосчитал. Оказалось, только две тысячи, двух с половиной тысяч не хватало. Тогда Бровкин попросил ювелира написать на бумажке: «Дорогая Эмилия! Пришли мне сейчас три тысячи, нужно рассчитаться, не хватает. Аркадий.» Ювелир написал, и лакей Бровкина понес записку к жене. Через десять минут деньги были принесены, Бровкин рассчитался и, получив фермуар, уехал, провожаемый поклонами. Вся маленькая фальшь состояла в том, что лакей Бровкина носил записку не к жене своего барина, а к жене ювелира. Последняя, видя собственноручную записку мужа, конечно, не могла сомневаться и прислала три тысячи, а ювелир, когда писал записку, полагал, что по случайности покупатель и его жена тезки с ним и его женой. Бывают же на свете случайности!..»

И кто после этого будет говорить, что у них «всё другое»?... Хотя есть, конечно, моменты, которые русскозычному читателю самостоятельно не придут в голову — вроде того объяснения, как здешний студент получил красные пятна под глазами. Оказывается, он подглядывал за соседкой в т.н. податчик для газет у входной двери — для этого надобно низко-низко наклониться и заглянуть в прорезь — будет виднеться узкая полоса, где, если повезет, иногда может промелькнуть нижняя часть ноги обожаемого объекта для наблюдений. Юная гетера и распылила туда баллончик -надо же — как раз красила в тот момент стенку. Автор -шутник-с...

И небольшое отступление — в честь авторского юбилея. Как и у многих других, первой прочитанной книгой этого автора несколько лет назад у меня стал роман, обозванный в русском переводе как «Токийский зодиак». Дочитав, я принялся искать и другие его книги. А по поводу того самого первого романа, «Зодиака», соглашусь с «критиками» — сухой стиль, трудность восприятия, обилие имён и связей, специфичность изложения и т д.... Но вот концовка. Концовка, как лёгкий удар электричеством, своеобразно переворачивающая вокруг время и пространство, математику, геометрию и, отчасти, несущая налёт восточной философии... Вероятно, и члены жюри премии Рампо пребывали в растерянности, не решившиеся в том далеком 1981-м году награждать сей роман, присудив победу более традиционному произведению. После «Зодиака» (к слову, не лучшего романа Симады) к нему намертво приклеился дурацкий штамп сочинителя книг о т.н. «сыщике-астрологе», кочующий по всем русскоязычным аннотациям, хотя никакой «астрологии» по сути у него и нет (да и насчёт «сыщика» можно поспорить) и конкурирующий по частоте упоминаний разве что с пресловутым «хонкаку». Если б дело было только в одних этих штампах, то у него никогда не зародились бы ни история про мертвого клоуна, исчезающего на полном ходу в закрытом тамбуре поезда; ни про тайный Тыквенный город, зарытый под Алькатрасом; ни про двойное убийство в современном доме-«трилистнике», где трупы как по волшебству переносятся на веревках по воздуху из одной квартиры в другую; ни про пирамиду с мертвецом на вершине, переворачивающуюся в воде на сто восемьдесят градусов; ни про человека, чья кисть висит в воздухе отдельно от остальной части руки; ни про современного Робинзона Крузо, годами питавшегося объедками на замаскированном этаже нью-йоркского небоскреба; ни про предсмертное послание на синем ковре, парой жёлтых косметических линий превращающее звезду Давида в шведский флаг...; ни про женщину, спустившуюся вниз с двадцать четвертого этажа быстрее лифта, и про женщину-ниндзя, бесшумно спустившуюся по стене пятого этажа гостиницы; ни про пулю, много лет назад застрявшую в корпусе пианино, и во время пожара «выстрелившую» в самый неподходящий для жертвы момент — та так и не успела доиграть любимую мелодию; ни про Человека-Винта, чья голова с резьбой оказалась прикрученной к шее; ни про кита, случайно затопившего рыбачью лодку в береговой пещере; ни про трогательную азиатскую Золушку-отшельницу с искалеченно-уменьшенной ступней; ни про новейший поезд-экспресс, бесследно исчезающий во время движения между двумя станциями; ни про Джека Потрошителя, охотившегося за жертвами с определенной практической целью; ни про чудесное бегство царской княжны Анастасии...и т.д... И, наконец, чей серийный персонаж, музыкант Митараи, на студенческом фестивале Мира вышел однажды с гитарой на одну сцену поджемовать со старым негритянским джазменом Майлзом Дэвисом -сыграть песню «Битлз» «Strawberry Fields Forever»... Да, как ни удивительно, все эти истории были сгенерированы и извлечены из одной и той же черепной коробки...

Ну а касательно романа выше... Какая в конце концов разница, хорош он или плох, главное — на некоторое время он дарит неправдоподобное ощущение того, что невероятных событий в жизни бывает больше, чем седых волос на голове у того, для кого приходит пора об этом задумываться...

«Большой роман из современной жизни, охватывающий все сферы текущей жизни с ее темными и светлыми сторонами. Имя автора достаточно известно читателям, а потому не нуждается ни в какой похвале».(с), 1894.

Это подзаголовок из ежемесячного приложения к журналу, где и был опубликован настоящий роман Назарьевой. Вероятно, дело обстояло примерно следующим образом. Петербургский издатель Альвин Андреевич Каспари вызвал писательницу к себе в кабинет и сказал: «Капитолина Валериановна, ты знаешь, что я обычно печатаю. Если хочешь у меня работать, напиши уголовный роман с убийствами. Народ на такое падок. Даю тебе две недели сроку. Иначе поставлю вперед Екатерину Дубровину». На что писательница ответила: «Напишу, ваше-ство. Но с одним условием. Главный герой будет у меня рабом, подкаблучником. Тряпкой, а не мужчиной. Он жестоко поплатится за свое вольнодумие. За всё ответит...». Глядя на суровые черты, внезапно исказившие лицо писательницы, умудренный опытом Каспари счёл за лучшее промолчать....

Главный герой мужеского пола получился у Капитолины Валериановны совершенно недалеким, беспомощным существом. Имея в руках всё — и жену, и любовницу, и деньги, он в одночасье теряет и одно, и другое, и третье. В романе есть мистический элемент — горбатый предприниматель из Томска по имени Кронид Иванович Синегуб, точно предрекает каким образом и отчего помрут два человека. Истинный провидец Квазимодо!.. Кроме того, псевдомистика проявляется в видениях вдовы, лицезреющей мертвую сморщенную голову супруга на белоснежной подушке.

Почин следующий. Банковский руководитель (Арденский) подставляет своего служащего, старого друга, вынудив того выдать ему из кассы восемьдесят тысяч. В долг. А сам все спускает на бирже. Через пару недель, после проверки, кассира судят за растрату. Но спустя годы (уже в «наши» дни...) тот вернётся из ссылки и затребует свое, заручившись поддержкой твердолобого товарища, доктора Линько-Завадского. Кроме того, у незадачливого биржевика имеется ненасытная любовница (Калерия Павловна), которой тоже нужны деньги. «Антрепренеры прекрасно понимали, что слава опереточной актрисы и ее успех создаются не вокальными дарованиями, а кое чем иным». И ведь говорила ей мать когда-то, что «честной девушке стыдно быть в оперетке... одумайся»...К ней является врач (тот самый Линько-Завадский), заподозривший, что муж этой дамы ушел из жизни не просто так. И то верно, он был отравлен при помощи второго её любовника — горбуна, приходящегося ей деверем...Как быть двум преступникам? «Все наличное было уплочено и игра пошла на честное слово...»

Синегуб-Квазимодо не придумывает ничего лучше, кроме как женить разоренного Арденского на юной богатой наследнице, Малинцевой, надеясь, что состояние этой чистой и доверчивой девушки, перетечет сначала в карман Арденского, а потом уже в карман Калерии Павловны, на которую он, горбун, имел бесспорное влияние. Коварный план!... Подобная жизненная детерминанта ничего радужного Арденскому не предвещает...Но каким же надо быть идиотом, чтобы, будучи на мели, соглашаться на займ крупной суммы под вексель на шестьдесят процентов (!), который Арденский берет у хитрого еврейского ростовщика Матвея Карповича на пару месяцев — и не для того, чтобы погасить старый долг, а чтобы удовлетворить очередной каприз Калерии Павловны...А как расценить следующее — едва женившись, Арденский, вместо того, чтобы почивать в покоях молодой супруги и удовлетворять её, он опять же, улучив свободную минуту бежит к порядком потасканной Калерии Павловне. Где логика? Как говорил Хазанов: «да если бы я это мог, зачем бы я тогда жениться стал...». И делает все бесхитростно, не подготовив даже мало-мальских вменяемых объяснений — Капитолина Валериановна не утруждалась, чтобы проработать «черный ход» для данного субъекта.

Хотя это и петербургский роман — город здесь не чувствуется. Игорный притон у Таврического, да оконечные апартаменты в «Европейской», вот и все достопримечательности. Назарьевой не до того было — буря страстей, вот что её захватило. Петербург полупарадный. Роман построен по принципу, когда читатель следит за перепитиями главного героя, отлично понимая, что с каждым шагом тот всё глубже и глубже погружается в тёмную субстанцию, с фатальным концом. Ошибок много, равно как много всего и неоднозначного.

Думаю, что и сам Рене Брабазон Реймонд был бы рад прочесть этот роман в юности... если б умел читать по-русски.

«Добрый вечер, пан Твардовский. Ты сейчас звал меня и вот я явился на помощь..».

Да уж. Баронесса фон Кесслер была бы в восторге от такой встречи... Настоящая история рассказывает о юных годах пана Твардовского, а также о его отце (материал известный, хотя и не особо частый). Но, прежде всего, этот рассказ -более менее занятная легенда из разряда сверхъестественного.

Иосиф Твардовский, богатый шляхтич, возвращается домой поздно вечером. Он останавливается на корчме близ Кракова. За соседним столиком распивают крепкое пойло три или четыре сомнительных посетителя. Их внимание привлекает кожаный мешок с монетами, который Твардовский снял с седельной луки перед тем как войти в комнату... В лесу путника окружают разбойники. Вместо того, чтоб отдать золото, он взывает к... ну, к тому самому взывает. Появляется отряд жолнеров и их начальник. «...у нас кучи золота от удавленников, утопленников, от скряг ростовщиков, умерших на своих собственных сундуках... Дай мне то, что ты дома найдешь и чего ты не видал»... Твардовский кровавой росписью ставит на пергаменте из человеческой кожи утопленника свою подпись — цена за услугу...

Да, вот такой вот зачин. Думается, не стоит пояснять, что, или точнее кого Твардовский нежданно найдет дома. Как раз такой эпизод встречался в фольклоре других народов. Это будет его новорожденный сын Ян (собственно, он и есть герой истории). Подрастая, Твардовский -младший вернёт отцовский цирограф, используя наставления пустынника и полученные от него воду и кропило, но общение с князем тьмы не проходит бесследно -спустя время теперь уже он сам подписывает новый договор...

В легенде задействованы несколько реальных исторических лиц, в частности -король Август. Твардовский кратковременно «вернёт к жизни» его супругу Варвару... Ну и летописцы считают, что при дворе Сигизмунда Августа действительно жил колдун Твардовский...

В то время публика любила всяческие ужасы. Желающие могут рассматривать Твардовского и как прототипа персонажей современного писателя Сапковского. И, вот ещё, некоторая квинтэссенция: «Твардовский много делал разного рода проказ, многих лечил, но ни одно из его, по-видимому, добрых дел, не давало благоприятных последствий».

Что же в итоге. Отрицательный образ, который в легенде изображается, вообщем-то, нейтрально: пан Твардовский вовсе не старается использовать свои силы для зла, хотя и являлся, в некотором роде, воплощением оного — скорее, он сам расплачивается за свое прошлое. А так, да -образ известный, и в литературе встречался. Когда то давно я оставил здесь комментарий к исторической книге «Королевский сокол» Пшиборовского, и припоминаю, что там Твардовский был использован как вполне реальный персонаж -в компании все того же Сигизмунда Августа.

В этой небольшой повести содержится целая серия базисных направлений хоррора: история про проклятое дитя; история о том, как забирают цирограф из Ада; история о вызывателе мертвецов....И после этого они будут говорить, что, дескать, у нас печатали мало ужасов...

«Опасное завещание» (1965): впервые мне попалась книга, где всё основное действие проистекает на Цейлоне (и, частично, на греческом Корфу). Товарищ Уитли был не понаслышке знаком с тем, о чем пишет — о чем свидетельствуют его богатые экскурсы в архитектуру, историю, быт, современную политическую жизнь, а также флору и фауны обоих островов. На Цейлоне в описываемое время (1958-60 гг.) — а потому будем называть его именно так, а не Шри-Ланкой — проживать было отнюдь небезопасно — тут и сингальцы, подстрекаемые, как сказано, «марксистами и троцкистами»; и противостоящие им туземные тамилы. И, весомый недостаток для приезжих — вдова премьера Бандаранаике, придерживающаяся социалистических взглядов, собирается наложить запрет на вывод денежных средств с острова...Видимо, всё перечисленное не особо смущало британского фантаста Артура Кларка — со второй половины 50-х заселившегося на этом горячем острове. Не знаю, был ли Уитли знаком с господином Кларком, но он вполне мог бывать там примерно десятью годами ранее при служебной необходимости — по другой своей профессии...

Но вернемся же к настоящему роману. Сэр Деннис был тогда далеко немолод, а у его любимых персонажей уже появились половозрелые дети (Флер -дочь Итона; и Трасс — сын ван Рина), физически сдружившиеся между собой. Демонический герцог де Ришло превратился в 85-летнего седого старца — пусть и ослабевшего телом, но всё еще обладающего великими прозрениями. Да и что там говорить, лучшая сцена в романе построена именно с его участием. Предлагаю случайно читающим эти строки сделать предположение — каким же образом безоружный, немощный старик, вероломно запертый бандитами в комнате наедине с королевской коброй с раздувшимся капюшоном — двенадцати футов длиной, выползающей ему на встречу из корзины, сумел избежать верной смерти? И справиться с ядовитой соперницей, подчёркиваю, без посторонней помощи. Воистину, герцог — это «бхикку с мистическими способностями»- прекрасный эпизод, а Уитли знал толк в эзотерике...

Так каким же ветром де Ришло занесло на этот проклятый остров? Что заставило его сорваться с виллы Корфу, где он среди друзей и камердинера Макса намеревался провести свои последние дни?... А вот что — неистребимая авторская страсть к русским корням. Зачин следующий. Несколько лет назад скончался его двоюродный брат, эмигрант граф Иван Плахов, которому де Ришло оказал во время революции жизненно важную услугу. В эмиграции Плахов отстроил неплохое поместье на Цейлоне, близ рудника (названное Оленевкой в честь крымской деревни), но после его смерти по подложным документам им завладел управляющий португальского происхождения — мерзкий синьор д'Азаведо. И что же — герцог, несмотря на годы (к слову — этот герой Уитли был пятью годами старше возраста, в котором ныне пребывает небезызвестный Джо Байден...) желает оспорить завещание и вылетает в Коломбо. Помощь в юридических тонкостях ему должен составить новоиспеченный супруг Флер, темнокожий Дуглас Раджапакс, специалист из адвокатской конторы. Знал бы дед каким опасностям он подвергнет себя и своих близких ради памяти и наследства русского брата — ведь задачей номер один для д'Азаведо и его преступного сынка, станет попытка физического уничтожения «старого джентльмена»...

На мой взгляд — книга почти отличная, при том, что, вероятно, сюжет может показаться чересчур медленным и вряд ли сильно захватывающим. Мне же понравилась тонкая полемика, которую де Ришло ведёт с оппонентами, и его нежелание уступать Оленевку, равно как не отдавать мошенникам драгоценные камни стоимостью в двадцать четыре тысячи фунтов. «Я бы не позволил ему вернуть шахту и за весь чай в Китае»... Хотя метода действий этого персонажа по прежнему спорная и бескомпромиссная... Необычен и любовный треугольник — как я уже отмечал в один из прошлых разов, Уитли почему-то любил выстраивать межрасовые связи: белая европейская женщина между «цветным» азиатом и американцем. И кто же ее завоюет? Ответ, однако, радует своей неочевидностью... Экскурсы в историю также познавательны (когда-то индийская принцесса Ланки совокупилась со львом в пещере и родила близнецов..), да и экскурсии по острову (храм Зуба, священное дерево Бо в Анурадхапуре)...При том, что во время телефонного звонка большинство, наверное, читателей, догадывались о ловушке, в которую заманивали герцога. Простительный просчёт: «старый солдат не умирает», — говорит герой данной книги.

Итого: 7.0 из 10.0 + один от меня дополнительный щедрый балл за королевскую кобру и трогательную встречу в бунгало герцога с Симоном Ароном. Несмотря на чрезмерную экзальтацию последних глав, я высоко оцениваю вклад Уитли во взрослый приключенческий жанр (хотя и вряд ли представляю аудиторию потенциальных потребителей его романов — скорее отдельно взятые «книжные читатели»). Книга задумывалась как последняя с участием де Ришло и его соратников — но, уверен, сэру Уитли было чертовски жаль, что герцог больше не выпьет бокал-другой доброго анжуйского вина (между прочим -любимого вина Атоса...) в компании друзей на веранде своей виллы в Корфу — в лучах заходящего солнца против бухты, где по легенде разбился Улисс...

«Золотая испанка» — роман Уитли Денниса, где основные события происходят в Испании в 1936-м году. У многих ли авторов поднялась бы рука совершить то, что здесь сделал он — стравить друг против друга основных своих персонажей, разошедшихся в убеждениях. Если проводить аллегорию, то это все равно как если бы Д'Артаньян объединился с Арамисом и жёстко выступил против Атоса и Портоса. А если отбросить в сторону эпизодически проскальзывающее мракобесие, то роман — продолжатель практически уже вымершего к 30-м годам авантюрного жанра, пропитанного духом старомодных приключений...

Завязка не простая — она заставляет погружаться не только в пространство, но и во время, когда все происходило, и потому в двух предложениях ее не расскажешь. Герцог де Ришло принимает в своем аристократичном жилище на Керзон-стрит миловидную гостью из Испании — Лукрецию-Хосе Коралес. Давным-давно де Ришло дрался на дуэли с отцом Лукреции — и было за что — тот застал герцога выходящим из будуара его собственной супруги. По какой-то причине благородный де Ришло дорожит дружбой с этим семейством — и идет на поводу у гордой испанской девочки, безропотно соглашаясь выполнить ее любое, даже самое безумное поручение. /Уже здесь, в первой главе, старина Уитли зашифровал славный «твист» — искусно отведя внимание в сторону. Да, тут явно что-то не так, «твист», конечно, не такой крутой, что был в уитлиевском же «Сатанисте», но замаскирован он так ловко, что я вот не догадался о нём до последнего абзаца. Что же связывает респектабельного пенсионера- эмигранта и богатую чужеземную наследницу, ради которой он готов рискнуть своими последними сединами? Показное благородство, долг чести или нечто иное?/...

Задача герцога — вывезти из страны состояние почившего отца Лукреции, составляющее двести три слитка размером 15 * 8 * 8 дюймов каждый. Для начала золото необходимо тайно перетащить из банка синьора Туэбы в заброшенный особняк Коралеса на мадридской площади Реколетос, а затем уже думать, как его транспортировать дальше. Времени совсем мало — девочка небезосновательно опасается, что скоро её богатство конфискует правительство -для важных государственных нужд. После ухода от власти короля Альфонсо в стране начались беспорядки. Лукреция играет в шпионку и втирается в доверие к Кристобалю Вентуре из U.G.T (Всеобщего Союза Трудящихся), хотя сама придерживается противоположных взглядов. А теперь, внимание. Стареющий де Ришло не в силах справиться с возложенной на него задачей в одиночку. Двое из четверки друзей его «кинули»: у Симона Арона в Испании остались родственники, что вложились в социалистические фонды, поэтому он принимает сторону коммунистов. Да и в целом... Герцог-монархист же считает, что стране нужна диктатура или анархия. Ему соглашается помочь только Ричард Итон, ещё один из четверки друзей, чья супруга, русско-французская княжна Мэри Лу терпеливо ожидает на яхте окончания кампании...Таким образом, де Ришло с Итоном пытаются вывезти золото Коралеса после переплавки в кастрюльные днища с завода Вальмохадо ещё дальше, заграницу; а находящиеся по отношению к ним в оппозиции Симон и Рекс ван Рин стремятся оное золото перехватить и передать в руки действующего правительства. Вообщем, впереди их всех ждёт то, о чем пел один упитанный американский музыкант с мясным псевдонимом: « И вырвавшись из Ада обратно в Ад»... Если б кому из издателей пришло в голову проиллюстрировать перемещение золота, получилась бы занимательная схема — из золотых слитков в кастрюли для хозяйства; из кастрюль -в кирпичи для курятника; из кирпичей — в формы, имитирующие фиктивные авиабомбы — дабы сбросить их потом в бухту Малаги... Меж тем ситуация накаляется. Убит монархический лидер Кальво Сотело; жгут церкви; синдикалисты пытаются захватить алюминиевый завод; и, наконец, к Мадриду движется армия генерала Франко...

Несмотря на политическую окраску, события развиваются динамично, продуманно даже в мелких деталях, требующих арифметических расчетов; а противостояние двух групп друзей преподносится с внутренним подтекстом — можно догадаться, что они всё-таки думают и заботятся друг о друге. Психологический эпизод рисуется, когда Итона и де Ришло бросают в тюрьму, и герцогу приносят посылку. С волнением он вскрывает ее, рассчитывая на секретное послание. Но там всего лишь...книга Пруста «В поисках утраченного времени». О как. Он понимает, что это от Симона, находящегося на другом полюсе, ибо тот был осведомлён о литературных запросах герцога, и тем самым бессловесно дал понять, что данная книга передана от него — равно как и то, что ему прекрасно известно, где находится сейчас его беглый друг-аристократ. Чем-то это напомнило эпизод из жизни двух известных шахматистов...

«Я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь тебе спасти этих чернокнижников, -твердо сказал Пикок». Да, это достаточно меткая характеристика коменданта в адрес троих подвижников. Автору пришлось разрываться, кто победит -мозг де Ришло («Д'Артаньяна») против мозга Арона Саймона («Атоса»). Уитли выкручивается изо всех сил -связывает герцога, скажем так, обстоятельствами... Ну и к тому же повествование держит «в тонусе» — приходится постоянно запоминать, кто есть кто и за чьи интересы бьётся.

7.5 из 10.0 los demonios: стилистика Дюма, коему благоволил автор, ощущается здесь более, чем где бы то ни было — исторический фон (хотя, для автора он был не таким уж и историческим...) с авантюрной интригой. По ходу возник только один вопрос — дело даже не в том, как пытались вывезти золото (это останется на совести автора) -а как в принципе представить величину описываемого состояния отца героини, занимающего «шесть вагонов кастрюлей», и как можно было столько скопить... Мистики нет, но сам по себе роман всё равно сильнее, к примеру, той мутной фантастики, которую писал Уитли приблизительно в то же время («Они нашли Атлантиду» и др.).

»-Теперь выбирайте: или вы — моя жена, или — вдова какого-нибудь безумца. Если бы я думал, что это может быть тот господинчик, что гостит у вашего брата, я бы скоро с ним покончил, чортъ возьми. Ещё до заката солнца...».

Да уж. Несмотря на громкие фразы, роман вяловат — это небольшой авторский «травелог» по захолустьям берегов Миссисипи и Нового Орлеана с разовым намеком на опасность. Новых переизданий с разной степенью неоднородности в подходе к издательскому искусству («Престиж Бук», «Вече» и проч.) у меня нет, прочитал по тексту 1897-го года: Капитан Майнъ- Ридъ. «Остров Диавола». Типография Вильде. Малая Кисловка, собственный дом. Помимо иллюстраций и бонуса в виде некоторых рассказов, туда включено страстное предисловие без подписи. «Капитан Майн Рид сам не был авантюристом в пошлом смысле этого слова, но любил всякие приключения, экспедиции, экскурсии, если только они бывали сопряжены с опасностями и обещали ему что-нибудь новое, неизведанное...Пользу его романов отрицать невозможно. Они расширяют кругозор читателя, а ведь нет ничего хуже, как если кругозор слишком тесен, когда человек далее своей узкой межи ничего не видит и не знает и знать не хочет.»

Так куда же занесла на сей раз бродяжническая жизнь капитана Майн Рида? Негры, которые при обращении говорят «масса», плантации, тюрьма штата «Тинисси». Он знакомится с попутчиком, мистером Вудлеем и вроде как обозначает интерес к его сестре, Корнелии. Портит настрой рассказчику некий проходимец, «булли» — Нат Брадлей... Шарм старого перевода проявляется в гостинице майора Списера (какая фамилия, однако, необычная...), где новые друзья закусывают поросенком и жареным картофелем. А в другом случае рассказчик вытаскивает из древесной коры кем-то выпущенную пулю (и лишь по недоразумению отклонившуюся от заданного маршрута — его головы...), «весом в четыре золотника». Ого, старинная русская единица массы вылезла в американской глухомани. Как хорошо переводчик извратился, столкнувшись с пулей двадцатого калибра! /Очевидно, тот давний переводчик чертыхнулся от оригинального ридовского «it was of an unusual size for a hunting-rifle, about twenty to the pound». Фунты используются в системе определения калибра оружия: это количество пуль, которые получится отлить для нужного диаметра ствола из одного фунта свинца. Он перешёл на вес -выхватил фунты из текста, поделил на двадцать, и прикинул, сколько это будет в более привычных ему золотниках. Один золотник = 4.26 грамма, один фунт =409.5 грамма (учитывая обстоятельства, надо брать наши фунты). Четыре золотника примерно окажутся равны 1/20 фунта. И, как я специально посмотрел, в пермском издании 1997-го года сей перл сохранен для благодарного читателя в его девственном состоянии. А в относительно новом издании от «Вече», как мне сообщил многоуважаемый коллега Авантюрист — собиратель приключенческих книг, в этом месте и вовсе грубая опечатка — которую даже и воспроизводить не хочется... И, наконец, спасибо другому коллеге, поделившемуся информацией о том, как переведена эта фраза у А.А. Грузберга в недавнем «престижбуковском» издании. Выяснилось, что там сказано буквально (как говорится -думайте и соображайте сами): « Я вернулся к дереву, в которое попала пуля, и ножом осторожно достал ее из коры. Пуля необычная для такой охоты, двадцать штук весят фунт»... Засим, думаю, комментарии по этому фрагменту можно закончить/.

Наконец, мрачный остров Диавола. Название (как острова, так и книги) не очень удачное — ничего дьявольского в нем нет — оно, видимо, отражает отголоски суеверий коренного населения. Да это же психоделика чистейшей воды. Некая модель первородного Эдема в глубинке. Даже сквозь старую черно-белую печать со страниц прорываются авторские краски. Неуловимый белоголовый орел; исполинские хлопчатники и кипарисы, мох и густая листва; поваленный на поляне мертвый, иссохшийся «лиродендрон» с гнездом и сплетенными ветвями; красиво оперенная самка... На острове не хватает разве что туземок топлесс, но откуда они там возьмутся, у пуританского-то Майн Рида — за этим нужно обращаться, ну хотя бы, к месье Полю Гогену со Старого Света, да и география не та... А что касаемо сопровождающего, невольника Джека — кажется, что выдай этому негру гитару в руки, и он сходу сыграет правоверный блюз не хуже Джона Ли Хукера с дельты Миссисипи. «Когда говорят о дьяволе, то видят его хвост. Однако теперь мы, может быть, увидим и ангела...».

Создалось ощущение, что капитан Майн Рид по какой-то причине потерял интерес к своей книге — с паскудником Брадлеем и его малочисленной шайкой праведные герои расправляются чересчур быстро, а душещипательные объятия и радость путешествия у участников отсутствуют напрочь. Правда, некоторая меланхолия, свойственная этому произведению, выделяет его среди прочих.

5.5 из 10.0. Лучше всего сказал старый издатель: «Майн Рид был сам человек дела и действия, и потому все его сочинения дышат жизнью... Майн-Рид ничего не писал по книгам и устным рассказам. Всё, что им написано, он видел сам, испытал сам, узнал сам на самом деле».

В первую очередь: зловещее название полноценным образом не определяет сущность произведения. Силы Зла будут побеждены, своеобразие книге придает другой сверхъестественный фактор — телепатия близнецов. Недаром Деннис Уитли в предисловии ставит отметку на своем кумире Дюма, заявляя, что вдохновляющим произведением для него послужили «Корсиканские братья» (всё собираюсь прочесть их, да никак не добраться...). Ну, а что касаемо сатанистов...по ходу появляются весомые сомнения, являются ли они таковыми на самом деле.

Ориентируясь на шпионский фон, сэр Уитли подписал себе приговор, наложив на свою книгу специфический оттенок под влиянием времени: целью полковника Верни из отдела секретной службы является выяснение последствий коммунистической кампании (тянущейся извне, как мы понимаем....) по саботажу британской промышленности. Поскольку лицо, занятое в поисках компроматов, превращается в труп со следами ритуальных пыток, рождается предположение, что погибший столкнулся с сатанинским кланом, устраивающим свои оргии в Георгиевском особняке на Кремонс Гарден. И (внимание !) параллельным путем пролить свет на обстоятельства смерти мужа намерена его 23-летняя вдова, Мария Морден. Однако, хрупкая девушка может достичь сближения с противниками только одним способом — вступить в члены культа и познакомиться с другими членами — отнюдь не всегда доставляющими ей удовольствие в общении, дабы выйти на их главного жреца, т.н Great Ram'а. Отлично понимая при том, что её девичья честь (правда, порядочно уже потрёпанная к своим годам...), пострадает теперь еще больше -грядущий обряд инициации это не шуточки..

О стоящем за пределами человеческого понимания. Гипноз здесь гораздо мощнее и явственнее, чем в книге бедного Цехановича, о которой я писал в один из прошлых разов. «Как мне справиться, как избавиться от колдовства...»(с). Но главное, это потрясающая телепатическая связь между близнецами. Один из них, немец Лотар, натурализованный американец, специалист по ракетам дальнего действия, выступает против США и уезжает из страны; а однояйцевый брат его остаётся в Чикаго. Ну и получается, что один ополоумевший близнец собирается снести швейцарскую коммуну Занен (а может, и не её вовсе...), а другой — намерен помешать ему... Так вот, за способ, с помощью которого один брат разделывается с братом на расстоянии без применения какого-либо оружия по отношению к последнему, сэру Уитли можно многое простить, ибо только один этот ход оправдывает наличие в произведении сверхъестественной составляющей. Ну и, как обычно, этот автор демонстрирует свою осведомленность в магических обрядах — изложенных местами весьма откровенно...Случайно нет ли синонимичной связи между «Whole of the Law» и названием трека «Whole Lotta Love», придуманного Джимми Пейджем, поклонником Кроули? Как-то похоже звучит. Кстати, катушечные магнитофоны с возможностью аудиозаписи для домашних условий к концу 50-х еще только появились — и здесь уже используются с довольно-таки продвинутой целью.

Неплох образ заглавной героини. Дитя времени, как говорится. Автор не пытается её как-то идеализировать или облагородить — в прошлом Марии Морден много чего было, она не страдает какими-либо комплексами и готова почти на всё. «Ты сама развяжешь поясок на платье, больше не жалея девичьей красы..» (с). Какая самоотверженность — бросается прямо в логово сатанистов, лишь бы узнать имена убийц мужа. Автор немного повернут на сценах, в которых темнокожий пытается насильно овладеть белой женщиной — такое уже бывало в его книгах, и на сей раз вряд ли кому-нибудь будет жалко ублюдочного индийца Ратнадатту...

И всё-таки временами Уитли мог сочинять добротные, классические ужасы. «Она открыла сумку, принялась искать, и случайно взглянула вниз — на туфли Ратнадатты. Они были из коричневой кожи, ручной работы, а на носке левой туфли виднелась тёмная отметина, не поддающаяся никаким полировкам. Опущенные глаза Марии расширились. На мгновение она оказалась прикованной взглядом к отметине на носке — со столь же завораживающим ужасом, с каким птица смотрит на змею...». Уххх. Такие минуты случайного озарения, сопряженные с некоторым жизненным совпадением, действуют отрезвляюще в эпизодах. Без контекста, правда, не понять, чем же могут напугать эти туфли: по одному признаку умная Мария узнает эту пару обуви, равно как и сразу понимает, с кого и при каких обстоятельствах они были сняты её знакомым индийцем с вонючим запахом изо рта... Потому — не приключенческий роман в обычном понимании слова — для книг Уитли события развиваются непривычно медленно, что в данном случае играет на руку. Уж точно не «пост-палповые приключения» — как где-то было написано. Скорее «палповость» проявляется в некоторых отдельных бредовых идеях с ориентацией на книги Флеминга из того же периода — правда, с другим антуражем...7.5 из 10.0.

«To the Devil A Daughter» — (вариант «Дьяволу — дочь» тоньше по смыслу, поскольку он оное не констатирует, а всего лишь предполагает...) — вот и настал черед классики ужасов от Уитли Денниса. Я намеренно не буду заострять внимание на экранизации «Хаммера» 1976-го года, где снялись, как минимум, три культовые кинозвёзды, включая Настю Кински (это отдельная тема, да и в принципе, не люблю, когда после прочтения сразу пытаются сравнивать текст с просмотренным визуальным рядом)*, и перейду непосредственно к книге.

Сюжет прост — за дочерью британского инженера охотится черный маг, «ипсиссимус», намеренный воплотить в жизнь задуманное им злодеяние ровно в двадцать первый день рождения юной леди. А новые друзья этой странноватой особы изо всех сил пытаются сорвать дьявольский обряд...Сказанное вроде бы не подразумевает чрезмерно активной и долгой писательской игры, но Уитли с помощью различных приёмов удаётся сохранять напряженный, полный приключений сюжет на протяжении всех страниц; а две главы в середине показывают автора именно как знатока истории тематики ужасов...

Овдовевшая Молли Фонтейн живет с сыном на Ривьере. Во время войны она выполняла функции помощника офицера отдела военного министерства на Бейкер -стрит. Муж ее погиб в 1942-м в Западной пустыне от снарядов Роммеля... По соседству с их виллой Корниш д'Ор селится замкнутая девчушка, похожая на школьницу-переростка, за которой ухаживает приезжая гувернантка. Мисс Молли решает поиграть в «мисс Марпл» — ей удается завести с нелюдимой девчонкой знакомство. Узнаёт, что во Францию ее привёз отец. Кристина воспитывалась в полной изоляции, и, по всей видимости, в скором времени должно наступить некое важное событие, чего и следует всячески остерегаться... Вскоре Молли Фонтейн понимает, что Кристина не кривит душой — за ней начинают охоту респектабельные господа де Грассы, отец и сын, владельцы яхты, не брезгующие незаконными морскими перевозками. По заказу отошедшего от церковной практики каноника Сайлеса, каким-то образом связанным в прошлом с отцом Кристины, они должны доставить одержимую девушку на Туманный Альбион — не позднее субботы, шестого числа... Да, в этой истории не хватает кого-то ещё, какого-то фигуранта, который должен объединять и направлять действия положительных персонажей в нужном ключе. И такой человек появляется, это — опытнейший полковник Уильям Верни (Conky Bill, или просто C.B.), в своё время занимавшийся изучением сообществ, ведущих подрывную деятельность...

Приключенческая фаза выглядит неортодоксальной — похищение девушки на яхте — друзья понимают, что силы, которые им противостоят, оказывают дистанционное влияние на разум их подопечной, по ночам подпадающей «под власть Асмодея», из-за чего задача осложняется и временами становится непредсказуемой... Когда полковник Конки Билл прибывает в Англию и переступает порог дома каноника (некогда знакомого с Алистером Кроули), Уитли перебрасывает цепочку в цикл о герцоге де Ришло: Коупли Сайлес вспоминает дом Мокаты на Медина-плейс... Но зайти без охраны в дом такого человека, как этот каноник, это надо быть... либо безрассудным, либо чересчур смелым... «Ловким движением он отрезал несколько кусков бечевы, каждый длиной около метра, и принялся привязывать запястья К.Б. к ручкам кресла, а затем — лодыжки к передним ножкам. К.Б. был еще слишком слаб, чтобы оказывать какое-либо сопротивление, а когда дело было сделано, даже находись он в полной силе, то не смог бы сдвинуться с места, не таща за собой тяжелое кресло — уподобляясь улитке, несущей на спине раковину...»

Хозяин жилища протягивает гостю вино, налитое в золотой потир из плетеной бутылки после произнесенной абракадабры на древнееврейском языке. Нет, пусть в нём и не плавали лягушачьи яички или хвосты тритонов — всё равно, наверное, любой сознательный читатель думает: «не пей, только не пей из этого кубка», но... Антагонист получился запоминающимся — и дело не только в тех омерзительных гомункулах, которых он выращивал в своих банках (как граф Кюфштейн в Тироле, в 1775-м, создавший с десяток маленьких существ, похожих на мужчин и женщин...) — а в том, что он всегда был на два шага впереди своих противников. Ночной лязг цепей в Грейндж-хаусе, где томился заключивший себя в магический пентакль отец Кристины — также запоминается... И, если отбросить колкости автора в адрес «безбожных коммунистов» — здесь иногда они ну совсем не к месту (а один раз досталось и «черному магу Распутину»); то какие-либо явные сюжетные проколы почти не ощущаются. Ну разве что Джонни, отбросив ложную скромность, мог лишить девственности Кристину еще в начале повествования и обрушить предусмотрительному канонику планы — упущение, стоившее всем немалых нервов. Да ещё слишком легко предугадывалась смерть противоречивого Генри Беддоуса, отца Кристины — автор, видимо, не мог позволить всем выйти сухим из воды после такой переделки... «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла...» — безусловно, необходимо отметить, что со стороны положительных героев существует благой посыл, и чем ближе окончание романа, тем ярче он выражается, и потому — финал закономерен.

* Не знаю, совпадение или нет, незадолго до этого фильма вышел альбом ансамбля Uriah Heep, где присутствовала песня «Devil' s Daughter» с впечатляющей органной партией Кена Хенсли. Песня давно затерялась в бэк-каталоге коллектива, и мало кто это название сейчас вспомнит, но текст ее подозрительно подходит к эпизоду из настоящей книги.

Итого. Перехваливать не стоит, но всё-таки как рассказчик Уитли здесь хорош, и обращает внимание инструмент, который он берёт в свои натруженные руки — напряжение создается отнюдь не «саспенсом», и не убийствами: он переносит на страницы те невидимые силы, что существовали ещё в средневековье, успешно адаптируя рецепты борьбы с ними.

Вряд ли найдутся среди закоренелых любителей приключенческой литературы те, кто прочитав хотя бы пять-шесть книг прошлого, не встретили бы там такого явления как гипноз. Не прошёл мимо этой моды и отечественный автор дореволюционных книг криминальной направленности Александр Николаевич Цеханович. Ему как раз не чужды были иррациональные мотивы. В авторском предисловии Цеханович не скрывает влияния со стороны французских беллетристов, выпустивших уже десятки книг о «гипнотизаторах и внушателях». Месмер, маркиз Гюиспар, Шарко, Бони и Фельдман — а вот эти имена называются им среди тех, благодаря кому гипноз пошел в массовую культуру... И вот, в «Новой силе» искусство гипноза приобретает у Цехановича почти сверхъестественные черты — если б всё было так просто как у него описывается, владеющие этой методикой в одночасье стали бы миллионерами.

Армянин Ахмертов (собственно, «профэсор-гипнотизатор») и доктор медицины Хайферт — два мозговых центра небольшого преступного сообщества («Ай да фокусник! А ловко как он полтину превратил в пятак...») (c). К ним примыкают знаток столичных нравов Просвистов, а также ненасытная рыжеволосая вакханка — женщина чудовищной красоты со страшными серыми глазами — Антонина Павловна. Предметом охоты Антонины Павловны становится врач Норский с Бассейной улицы. Параллельно девушка решает проблему устранения своего новоявленного супруга, князя Прокопия Ивановича — с последующей выгодой для себя. Интересно, что в ходе повествования главные действующие лица обменяются своими партнёрами: Норский приволокнется за бедной Таней, брошенной Прокопием Ивановичем, чьи глаза застелены гипнотической пеленой. Что касается Ахмертова и Хайферта -для этих парней ничего не стоит заставить свою жертву оформить по доброй воле на их имена дарственную у нотариуса...

Показалось, что Цеханович мог бы и поинтереснее придумать сюжет — ничего такого уж сверхзатейливого в этом сочинении нету. Обман ради наживы, да лёгкая любовная линия. Вот и всё. «Я обыкновенно, выносил до последней крайности нервное нетерпение, но когда оно переходило границы, я бежал сломя голову к зданию N женской гимназии и ожидал ее выхода.» К тому же у автора проявляется небрежность, либо забывчивость — фигурант по фамилии Свистунов спустя несколько десятков страниц становится ... Просвистовым.

Что же в итоге. 6.0 из 10.0. Как ни крути, роман необычный: вместо привычной для того времени «достоевщины» — совсем другие тенденции. Скорее всего, Цеханович мог написать его более правдоподобно — но тогда ключевые сцены были бы менее экспрессивными. А так... Револьвер, приставленный отважным доктором к виску застигнутого врасплох негодяя с требованием отозвать задание, выданное им загипнотизированной пленнице (которое только он отозвать и может) — разве могла остаться впечатлительная публика равнодушной?...

...P.S. На втором этаже дома № 14 у Пяти Углов виднелся тусклый свет. В прокуренном, скудно обставленном помещении, находился бульварный писатель Цеханович, работавший за столом над рукописью. Тихо открылась дверь. Женщина в модной весенней шляпке, из под полей которой выбивались знакомые пепельные кудри, зашла в комнату. Пальто стройно облегало ее грациозную талию, из под белой вуалетки сверкали глаза и ярко белые зубы. Она пытливо взглянула на писателя и стала бить по полу кончиком носка. Вскоре он ощутил тяжесть её тела у себя на коленях. Она отклонилась, и, закинув голову, старалась заглянуть ему в глаза. Потом охватила шею писателя, шляпка упала назад, удерживаясь на спине резинкой... Внезапно женщина вскочила на ноги, оправила складки платья и принялась осматриваться по сторонам, очевидно, в непонимании того, где находится. Писатель ощутил хлёсткий удар ладонью по лицу и вскоре услышал грохот закрывшейся снаружи двери. «Похоже, что эффэкта сеанса до конца не хватило», — было его первой раздосадованной мыслью; после чего он, поправив пенснэ, вновь углубился в работу...

Когда-то давно увидев это название, хотелось прочитать — что ж там за «человек-муравей» выведен? Но до сей поры как-то всё не складывалось — текст не то чтобы совсем недоступный, но чтоб найти его, необходимо всё-таки приложить некоторые усилия. Первым издателем книжки «Человек-муравей» был, по всей видимости, ленинградский кооператив «Колос» с проспекта Володарского — еще в 1920-х годах прошлого века выпустивший её тиражом четыре тысячи экземпляров. Насчет «обличения буржуазной морали» — как раз оттуда, из предисловия, сочиненного Екатериной Летковой с некоторой долей женской выдумки...

Ган Ринер — это псевдоним Анри Наэра, эпикурейца-женоненавистника («моя человеческая жизнь очень несчастна. Я также злобно люблю мою жену , как любил муравья Марию....»), выступавшего, как говорится в том же предисловии, против салонных романистов — вроде Анатоля Франса... Рассказчик, Октав Мариус Педитан из Шато-Арну, встречает лесную фею, которая превращает его в муравья aphoenogaster barbara сроком на один год. Ход — такой себе, слишком сказочный, ну а с другой стороны — как ещё осуществить это превращение по-быстрому?... Конечно, было бы более экстремально и, возможно, интереснее, если бы мудрая фея превратила его в муху, но... анархисту-Ринеру нужен был именно муравей. А по поводу мух — это надо обращаться к другому писателю, также существовавшему... В свою очередь, в мире «ходячей горы» на означенный срок Педитана подменяет муравей, взявший человеческий облик. (Будь Ринер истинным «приключенцем», ему стоило написать вторую часть — о жизни бывшего муравья среди людей — но не суждено, остается лишь гадать, как там у него всё прошло с супругой Педитана и на его ответственной работе)....

Так вот, насчет науки и «морализаторской» составляющей — примерно поровну. Педитан неподдельно восхищается муравьиной жизнью. Яркий, чудной мир нравится ему больше современного человеческого, где он работал жалким «сборщиком податей». Новый мир не содержит привычной ему социальной иерархии, не делит на касты командующих и подчинённых. Все работают вместе и на благо всех. «У муравьев только три смертных греха: жадность, гордость, злость, но эти три греха стоят ваших семи — несчастные люди!..». Есть здесь и такое вот, открывающее креативный мир с неожиданной стороны: «Мощная грация членов, гармонические движения шести ножек пронизывали меня таким наслаждением, какого не вызывала во мне ни одна самая красивая женская походка. Если бы Вергилий мог видеть то, что видел я -он отнёсся бы с презрением к тяжёлым шагам богинь и к портрету своей Камиллы»... И да, дружбу муравья Педитана с муравьем Аристотелем можно было бы описать, пожалуй, немного в другом контексте, нежели в том, как это сделал автор.

Ринер-философ по долгу службы привнёс в свою книгу много сравнительных древнеримских и греческих оборотов.... А главным символом можно назвать кошмарный эпизод, когда муравей Педитан перегрызает челюстями нерв, соединяющий голову неповоротливой и глуповатой матки Марии с туловищем. А ведь они так дружили. Прямо как в песне Ника Кейва: «All beauty must die»... И, чтоб добить читателя, автор дополняет: «Я буду проклинать себя за то, что вычеркнул навсегда радость ласки кормить ее изо рта в ее открытый, благодарный рот...». Но и информационная составляющая внушительная (особенно если смотреть на год выпуска) — про жизнь муравьев можно узнать немало познавательного и необычного. Вроде того, каким органом муравьи слышат звуки (maximum audible!); какие два цвета, доступные человеку они не видят; как организуют работу и т д. Правда, насчет муравьиного сна автор промахнулся — как -то не так они спят...

Что же в итоге. 5.5 из 10.0. Подобные созерцательные сюжеты кажутся мне немного тупиковыми — истории из разряда тех, что в полной мере могут вытянуть авторы только с богатым воображением, ведь кроме красочного микромира должно быть и еще что-то — одной битвы с тлей, рыжим муравьем-противником, или растерзанного червяка может быть недостаточно. Зато много ли книг, где рассказчиком выступает муравей-афеногастер? Вот то-то и оно. Отдадим должное образной и целенаправленной фантазии г-на Ринера.

»...иногда четыре головы лучше, чем две» (c). Мистер Симон Арон, новый знакомый герцога де Ришло из клуба на Пикадилли.

«Three Inquisitive People» (~ «Три любознательных джентльмена») роман Денниса Уитли, вышедший в 1940-м году, и где события развиваются в ноябре 1931-го. Как выяснилось, первая часть (хронологически первая) о приключениях четырех друзей, созданная Уитли в криминальном жанре. По какой-то причине он решил сыграть на поле Джона Диксона Карра, наступив «маэстро» на пятку, и написал книгу в стилистике рафинированного английского детектива — чистейшего, как вино «Romanée la Tache», потребляемое его герцогом в ресторане у Ферраро. И роль «Бенколена», конечно, выпадет на долю того самого седеющего демонического аристократа де Ришло (здесь ему пятьдесят шесть). Кому как ни ему — кто вдоль и поперек исходил мир, видел много смертей в той или иной форме. Книга издана четвертой в цикле, но она является приквелом, ибо именно здесь происходит знакомство всех «мушкетеров». Возможно и то, что эта часть несколько лет пролежала у Пшеничного «в столе», поскольку первым номером вышла часть о залихватских приключениях в советской России («В Сибирь за кладом»)...

«Шпаги из толедской стали, гравюры Рембрандта и Дюрера, китайский нефрит и слоновая кость; великолепно отделанный «ceinture de chastité» XIV века; книга Часов, некогда принадлежавшая великому предку герцога; карты и документы в рамках, представляющие немалый исторический интерес; греческие танагры и статуэтки египетских богов...»... Да, это всё квартира французского изгнанника де Ришло, поселившегося в доме Эррола на Керзон-стрит. Детектив у Уитли получился респектабельным, старомодным и вполне вписывающимся в классические рамки жанра — преступник с «нерушимым» алиби будет изобличён благодаря одной физической детали, имеющей неоспоримую привязку ко Времени, а потому неопровержимо доказывающую его присутствие в том месте, нахождение в котором он всячески отрицал. Дорогое вино «Löwengrin Furstenberg» и кубинские сигары «Anillo d'Oros» с лучшей гаванской фабрики «Hoyo de Monterray» («Долина Монтеррей») так любимые герцогом, прямо льется и дымятся со страниц книги. Высокомерный, но доброжелательный к людям высокого достатка, его светлость де Ришло скорее всего рассматривает для себя это дело как развлечение или барскую забаву, в ходе которой он может встретить старых знакомых и найти новых — например, пообедать за счёт того же Арона Симона. Ему не откажешь в умении распознать фальшивость собеседника — равно как определить на ощупь, с первого взгляда, поддельное ожерелье.

Разумеется, и убийство в таком романе непременно должно произойти в роскошном богатом месте — жертвой становится соседка барина де Ришло, проживающая в том же особняке — госпожа Башмакова. По давней аристократической традиции труп обнаружат в фарфоровой ванне с белоснежными стенами, наполненной теплой водой. Каким образом женщина получила удары у основания черепа, если, по словам невестки покойной, в квартиру не заходили сторонние лица в отрезок времени, очерченный суперинтендантом Скотланд-Ярда?.. Портье из посетителей видел входящими только сына покойницы от первого брака, Ричарда Итона, а также друга его, еврейского коммерсанта Симона Арона — решившего помочь тому с финансовыми проблемами и деловыми договоренностями. Смерть Башмаковой может быть выгодна ее нынешнему супругу, но тот провёл вечер на представительском ужине в отеле «Парк Лейн»...

Мистер Уитли старательно затягивает тугую удавку на шее одного из персонажей — не гнушаясь болевых приёмов. Интересна авторская рекомендация, озвученная здесь чьими-то устами, что два лучших рассказа об убийствах, это «Горчичное поле» А. Э. Коппарда и «Улыбка Джоконды» Хаксли. Не самый популярный выбор... Поскольку Ричард Итон и Симон Арон сквозные герои, убийцами они быть не могут (в этом минус того, что книга — не первая в цикле...), тем более что на Арона работает опытнейший адвокат по фамилии Шац — такой любого вытащит...

6.5 из 10.0. В целом — нормальная средняя книга от повествователя старой закалки, и даже меркантильные побуждения убийцы не сильно её портят; можно сказать, что автору удалось разделить внимание на всех четырех «мушкетерах», включая ван Рина, сыгравшего свою роль. Конечно, бывают истории написанные и посложнее, и поискуснее; зато эта выигрывает тем, что толком не знаешь, чего ждать в новой главе от автора, более известного гремучими шпионскими и оккультными произведениями. Интересно, было ли известно отечественным издателям 90-х, без какой-либо фантазии штамповавших одни и те же два-три романа Уитли, сколько всего публикаций в его списке?

«Он перекинул веревочную петлю через мою голову и прикрепил мое туловище и плечи к спинке кресла...Вскоре мои руки и ноги были привязаны к ножкам стула, и страшная мысль пронзила мой мозг. Что если он хотел уморить меня голодом, приковав меня к стулу и заперев в моей собственной квартире?»...

Эко автор перебрал с личными и притяжательными местоимениями — выглядит прямо как современный перевод, из тех, что ныне подаются в широкие массы. Да и в целом перебрал.... И это не рассказ о притоне извращенцев. Это дословные строчки из издания 1908-го года «Наследство мертвеца. Из записок сыщика Ватсона» от анонимного автора. Но помимо такой вот художественной манеры, автор блистает ещё и сюжетными интригами. Рассказчик, некий безымянный адвокат, прибывший в британскую столицу (кстати, отсутствие в тексте названий улиц Лондона — верный признак того, что текст ваял иностранец, ибо он просто их не помнит...), останавливается в трёхкомнатном доме со старой мебелью. Вечером к нему в жилище крадётся незнакомка, имеющая ключи от дверей и от шкафа, из которого, видимо, хочет что-то достать. Девушка явно не дружит с головой, поскольку она могла бы понимать, что в доме кто-то есть, но, тем не менее, увидев мужчину, пугливая крошка падает в обморок...

Далее, на следующий день, в груди незнакомки оказывается кинжал. Поскольку двери заперты, единственный вариант нападения -слуховое окно, с которого можно дотянуться до крыши. Ну либо кинжал всадил сам рассказчик, во что мы, конечно, не хотим верить — ведь разве бывает такое в детективах — чтоб рассказчик убивцем и был?... Выдержав испытание судом, рассказчик едва не становится и сам жертвой — но дабы избежать подозрений, ему приходится вынести на крышу еще один труп. И вот тут... Находясь крыше и сгибаясь от тяжёлой ноши, он слышит голос своей бывшей отвергнутой любовницы, артистки цирка по имени Зергени, метательницы ножей. Артистка ставит ультиматум: либо он на ней женится, либо она идёт в полицию (к Лестрейду, надо полагать, побежит жаловаться...).

Не текст, а сплошные вопросы. Начнем с того, почему незнакомка не могла просто попросить адвоката открыть шкаф, а предпочла проделать свой поход тайно. И почему холостой адвокат столь гневно противился женитьбе на гимнастке? Преследующая его артистка с грузинским именем должна была обладать, как минимум, неплохим телом: «Мучительная ревность закралась в моем сердце при мысли, что вы пренебрегли мною, с моей роскошной фигурой, для этой хрупкой бело-розовой куколки с едва развитым бюстом...»

Почему суд так легко оправдал адвоката, когда все улики ясно указывали на него? И представлял ли автор, как его артистка сумела из окна метнуть нож таким образом, что он вошёл в грудь ее соперницы, мирно покоившейся на кровати- при том, что, угол броска, местоположение метательницы, и расстояние явно не позволяли осуществить задуманное. Наконец, сам мотив физического устранения мнимой соперницы, в первый раз видимую — глупость неимоверная...

И ещё. У любого, кто видит заглавие, может появиться разумный вопрос. А что за «сыщик Ватсон» является фигурантом рассказа? Признаться, это самый сложный вопрос из всей проблематики произведения. Действие происходит в Лондоне, когда Великий детектив был жив — ибо имя Холмса всплывает на первой странице, и значит, мир этих героев пересекается с миром Великого детектива. Но что за чертов «Ватсон» здесь появляется? «Ватсон Вард», если быть точным. Любитель мертвых кошек с серебряными колокольчиками и сдвинутых половиц. Не готов сказать — равно как и нет ответа, почему автор постеснялся использовать впрямую образ Холмса, предпочтя плодить и размножать ещё одного непонятного «сыщика». Будем считать, что «Ватсон Вард « это одна из бульварных личин Великого детектива, прикрывшегося странным псевдонимом — вероятно, чтобы подшутить над своим добрым другом-доктором.

Итого: создав Холмса, Конан Дойль понёс ответственность и за таких вот внебрачных отпрысков, порожденных воображением его подражателей и последователей. Несмотря на видимый идиотизм, рассказ обладает своеобразным шармом. Есть в нем что-то «романическое», что уже навряд ли вернётся на книжные страницы. Такой вот потрескавшийся по краям от времени подарок для шерлокоманской коллекции отечественного разлива.

«Скажите, ребята. Ну какой дурак захочет бродить по такому грязному маленькому переулку, как Бродвей, вместо того, чтобы глядеть на подобные звёзды...» Рекс Макинтош Ван Рин, друг герцога де Ришло. «В Сибирь за кладом» Уитли Денниса...

«Уитли — романтик стиля Дюма, обладающий вместе с тем всеми характерными чертами Эдгара Уоллэса». «Ньюс Кроникл».

Лет пять-шесть назад я пробовал читать этот роман c англоязычного источника, но что-то у меня тогда не пошло, застопорилось. А недавно попался в руки старый русский перевод — значит, повод все же закончить знакомство... Это роман о несуразных приключениях в России троих западных капиталистов (открывающий известный авторский цикл), и подаётся он под специфичным углом зрения Уитли. В центре внимания — российский эмигрант, князь Шумилов, мастер слесарного дела. Тема тогда была известная, эмигрантов наших было много и повсюду. Даже в Японии, классик детектива Тэцуя Аюкава, предпочёл первую свою книгу сочинить о расследовании убийства старого русского богатого эмигранта в Даляне... Ну а здесь русский эмигрант переехал немного дальше — в Гавану. Перед смертью Шумилов успевает шепнуть ван Рину (это один из «мушкетерской» четверки ближнего окружения де Ришло) — у него, дескать, остался клад на родине, в Романовске, что под Тобольском, спрятанный от большевиков. Рекс исчезает в России, успевая передать письмо своему другу через почту Гельсинфоргса. Возрастному французскому эмигранту, привыкшему к роскоши и дорогим сигарам «гойо де Монтерри из длинного кедрового ящичка» ничего не остаётся, кроме как собраться в дорогу по его следам. И компанию ему составит худенький английский еврей (финансист конечно же!) Симон...

Несмотря на злоупотребление автором терминологией (сплошные «коммунисты» и «пятилетки»), надо признать, что ему удалось неплохо ознакомиться и с бытовыми деталями. Иногда Уитли в своём 1933-м году демонстрирует познания, вряд ли знакомые всем гостям столицы и в наши дни: «Я знаю несколько магазинчиков в Китай-городе. Знаете, между прочим, многие иностранцы считают его «китайским кварталом» Москвы, а между тем его название происходит не от страны, а от старого татарского слова, означающего «укрепление»... Откуда-то автор знает и про дефицит сапог в Тобольске — он уверяет, что крестьяне привязывают к ступням деревянные подошвы, и крепко-накрепко обматывают их тряпками и портянками...

Отделавшись от «гидов», де Ришло и Симон оформляют через «Интурист» поездку до Иркутска, намереваясь высадиться в Свердловске, ибо Тобольск лежит в стороне от Сибирской магистрали, и прямого поезда нет. Герцогу приходится применять чудеса смекалки (тут и получение пары револьверов посредством дипломатической почты, и кража лошадей с санями в Туринске — чтобы добраться до тюрьмы, где томится их друг Рекс). В книге есть два женских персонажа — театральная актриса Валерия Петровна Хорькова («известная на всю страну»), и французская подданная, княжна Мэри Лу. Если Мэри Лу демонстрирует немалую находчивость, то любовные порывы Валерии Петровны к щуплому Арону Симону изрядно раздражают. И уж если шпион, то у него какая-то характерная деталь находится — «бельмо на глазу» в буквальном смысле...

Как будет вывезен клад из шумиловских развалин, я догадался почти сразу — как ни странно, похожий прием использовался в детской книжке Баума про Страшилу, и Уитли, видимо, счёл его вполне подходящим и для себя, родного. Ну что то вроде того, что ты ищешь нечто в одном месте, ничего не находишь, а потом выясняется, что вещь оную ты уже забрал — и находится она среди тех вещей, где не опознана была сразу ..

В некотором роде де Ришло для автора — как Холмс для Конан Дойля. После экранизации «Хаммера « (не этой книги, а другой...) его визуальный образ ассоциируется с британским актером Кристофером Ли (к слову, также игравшим и Холмса). Мозг и рабочие руки уитлиевского трио, обладающий познаниями в оккультизме, географии, оружии, медицине; владеющий дипломатическими связями по всей Европе, да и ещё черт знает чем владеющий. Мать де Ришло — русская, урождённая Плахова — герцог отлично говорит по-русски. В одной из драматичных сцен де Ришло приходит в гостиничный номер к своему грозному противнику, и, угрожая револьвером, подносит к его лицу стакан с жидкостью — уведомляя, что сейчас он выплеснет серную кислоту тому в лицо. После чего, мол, тот уже не сможет свидетельствовать в суде, ибо ослепнет. Противник отступает, пятится к балконному парапету и, наконец, ощущая брызги на лице, падает вниз. Да, всё -таки герцог де Ришло — страшный человек. В стакане не было кислоты. В нём плескалась простая вода... Но вместе с тем, эпизод — сомнительное допущение самого Уитли. Разве обязательно чтоб жертва опознавала нападавшего именно по лицу? А как же голос? Да и в принципе, бывают случаи, когда преступники носят маски... В другом эпизоде «враг пролетариата» де Ришло показывает блестящие хирургические навыки — накалив нож над лампой, он вытаскивает пулю из бедра Арона Симона, который корчится в это время с тряпкой, зажатой меж зубов...

По сюжету — тот случай, где каждый может увидеть что-то своё. Если же отметить только творческую, приключенческую линию — это как аналогия с кофейным напитком, куда бухнули излишне много сахара. Так и казалось, что автору пора бы уже закруглиться — но вновь аэропланы (уж не Линдберг ли кумир этих парней....), побеги, мертвяки и т п. погони следуют одна за другой (причем даже в подземном ходе за Киево-Печерской лаврой). Но всё же, стоит признать, что временами Уитли, хотя его собственные симпатии и очевидны, сносно (для новичка) строит интригу.

Итого. Не стоит забывать, что это все таки — легкая литература. Автор добился того, чего и добивался по большому счёту- не мудрствуя лукаво, сразу семь переизданий уже в первые недели после выхода. Но все таки будем считать настоящий роман лишь разминкой к следующему роману данного цикла Уитли, который отличается более взвешенным подходом к жанровой литературе.

«Мадумуазель, я в больнице. Меня ранил на дуэли барон Дозен. Имея мало шансов выздороветь, шлю вам свой последний привет. Легр.»....

Вот так вот. Это простые, неказистые с виду строчки с недописанной фамилией отправителя (Легран); но, по мнению автора, графа Амори, способные взволновать беспокойное сердце здешней героини. И место действия отнюдь не Франция..

Настоящая книга -первая, петербургская, часть приключений Нади Вербицкой, чьим прототипом, надо полагать, послужила одна скандальная дореволюционная писательница-феминистка...

Что могу сказать — Амори (Рапгоф) играючи расправляется с шаблонами, соединяя вместе откровенную мелодраму с некоторыми элементами приключенческого жанра (все таки кровавая, подробно выписанная финальная дуэль в лучших традициях Монтепэна круто сбивает жаркий градус повествования). А в одном эпизоде другая, побочная, героиня демонстрирует эзотерический дар предвидения: находясь в другой стране, она пишет, что ее экс-любовник ранен. И это было правдой, ибо он тогда в больнице с пулей в позвоночнике лежал...

Автора можно заподозрить в разврате — как минимум в нескольких сценах с участием юной Вербицкой, смолоду отстаивающей право на свободу в личной жизни. Но... балансируя на грани, ни одного пошлого слова в тексте нет. Ну или, ладно — почти нет. Всё, что естественно, подаётся целомудренно, хотя сам контекст, возможно, тогда и мог привести кого-то в ярость. Позабавило внешнее сравнение Нади себя самой с «Купальщицей» Буше — сдается, что Ипполит Павлович ласково троллил свою любимицу в тот момент....

И в той сфере, что описывает автор, мало чего изменилось -зимние катания на коньках, в учебных заведениях читают «Героя нашего времени», меблированные апартаменты у Фонтанки, «абортивные средства» и т.д. Ну разве что вместо интернета -живые письма (которые надо постараться получить так, чтоб швейцар не заметил отправителя..), да прямая речь героев даже после близкого знакомства остаётся на «вы»...

Граф Амори не был бы собой, если б обошёлся без привычного ему цинизма. Как обычно, не стесняясь, его персонажи делают выпады в адрес великих. На сей раз досталось «творцу русской словесности» Льву Николаевичу Толстому и его «Крейцеровой сонате».: «Это больная литература. Толстой, вторгаясь в область физиологии и, трактуя отдельные явления нашего чувствилища, проявляет невежество в этой чуждой для него области...».

Как всегда, Ипполит Павлович с лёгкостью пользует свое знание иностранных языков, цитируя то Бетховена, по-немецки («Wo die Götter die menschliche Harmonie in Himmelsharmonie umwandeln»); то вдруг сальные французские поговорки («le vin est servi -il faut le prendre»); то вставляя строчки из Гёте, подписанные как «перев. И.Р» (собой значит).«Радостно-грустный и полный раздумья в страхе мертвеешь, волнуется кровь...».

Вообщем, вместо того, чтобы учиться и ещё раз учиться, Надя Вербицкая, дочь известного врача, попеременно встречается с камер-пажем, доктором Морозовым и, что неожиданно -с немолодым уже месье Леграном, приятелем ее бывшей гувернантки, без какого-либо стеснения приходя к нему прямо на квартиру — на Моховую улицу, 26.

«На следующее утро газеты сообщали невероятные подробности поединка, присочинив какой-то романтический повод, сильно напоминавший фабулу одного из романов Ксавье де Монтепена.»

«Шведская» дуэль -это жёсткое (если не сказать трафаретно — жестокое) завершение романа. Автор как бы снимает эротичную пелену -вот, мол, до чего доводят подобные увлечения. Доктор Морозов двадцати пяти лет отроду, и камер-паж «Жан», который помладше будет лет на пять, скрещивают эспадроны. На кого делать ставки?...

Что же в итоге. Как обычно, качественный литературный стиль Амори, и вместе с тем в чем-то познавательное произведение -с изрядной долей откровенности в отличие от... Остаётся вопрос — образумилась ли Надя? Учитывая, что у романа было выпущено три или четыре продолжения, ответ однозначен — нет.

«Это случилось, признаться, давно...» — с таких слов, располагающих к «благосклонному читателю», начинается рассказ Добронравова (в полном виде название его звучит как «Семь адских пуль, или Волшебный стрелок»)...Ни разу не видел это произведение в антологиях, а между тем — это довольно таки яркий образчик старого русского рассказа ужасов, с относительно редким сюжетом. Мне кажется, что вряд ли Добронравов придумал его сам — он либо взял некий иностранный текст (скорее всего это «Der Freischütz» Иоганна Августа Апеля) перевел и подправил его, нескромно присвоив себе авторство; либо воспользовался старинной легендой, аналогичным образом подписав её своим именем. В пользу первого варианта говорит примечание по тексту о том, что «метр — это полтора аршина»...

Итак, цветущая и живописная Богемия. Владетельный князь Куно, записной охотник, по весне устраивает соревнования для стрелков со всего княжества. (Чем-то эти описания напоминают по духу артурианские рыцарские турниры — гуляния, вино, зазывающие на пир трубы..). В полдень на площади ставится изукрашенная цель, а за ней — махальные с флагами: отмечают удачные пули — сами стрелки располагаются на расстоянии пятисот шагов. Юный Макс рассчитывает в день Святого Николая Чудотворца, девятого мая, выбить первый приз и получить награду в тысячу крейцеров («а это на наши русские деньги составляет ни более ни менее, как шестьсот рублей...»). Деньги ему позарез нужны, ибо хочет он жениться на «зазнобушке» с дивным именем Агата... И да, у Макса есть старший учитель, камрад Каспар, тоже стрелок отличный. Почему они сдружились — никто знать не мог. «Все поселяне невольно сторонились от Каспара, чисто как от какого-нибудь злого духа, до того от него веяло чем то недобрым... А этого недоброго было в нем действительно много и даже можно сказать очень много. Во первых он пил и никогда не спивался. Пил как никто. По целому литру скверной водки, запивая это количество дюжиной бутылок кислого пива и...все ничего, как ни в чем не бывало, хоть бы раз захворал Каспар, ничуть..».

Ну, и наконец, самая зловещая часть истории — Каспар приводит своего юного друга в полночь в Волчью долину, где они получают семь пуль, отлитых самим дьяволом. Семь пуль, которые всегда попадают точно в цель...

Что же в итоге. 6.5 из 10.0. Снова у Добронравова концовка крайне неоднозначная. Как я уже говорил в прошлый раз, этот автор не всегда считал необходимым придерживаться строгой логики в повествовании. А с другой стороны -так, возможно, интереснее. Почему одному из друзей дьявольские пули приносят удачу, а другого настигает кара, да еще таким странным образом? Если трактовать случившееся, как наказание, то возмездие должно было настигнуть обоих...Тем не менее, рассказ, пусть и простоват, написан неплохим языком, с вкраплением фольклорных стихов и образных диалогов. Да и последние слова Каспара, несмотря на давность произведения, способны заставить впечатлительного читателя (ежели тот будет читать книгу в полночь...) поплотнее задвинуть занавеску и проверить, точно ли закрыт дверной засов...

»- Друг мой! Это могущественная волшебница. Я хочу через нее узнать судьбу свою. Изволь сидеть смирно и не говорить ни слова...»

«Чёрный Бор, или Мстительность цыганки» — давний пример жанра ужасов в отечественной литературе. Прочитав заглавие, я решил, что в роли героини цыганки выступит молодая коварная женщина. Но то оказался глубокий просчёт... А за что может мстить цыганка? Конечно же, за отвергнутую любовь. Самый, наверное, жуткий момент состоит не в том, что здесь предстоит свершиться какому-то убийству, или ожидается чего-то гибельное; а эпизод, когда богатый князь узнает в отвратительной старухе свою бывшую пассию, когда-то прекрасную Эстер. Ведь что-то есть противоестественное, кошмарное, когда ты видишь глубоко состаренным человека, некогда выглядевшего моложе тебя...Хотя вот, у Рампо Эдогавы в одном рассказе был похожий случай, но с другим итогом — когда молодой человек, пребывая в состоянии сильнейшего стресса, знакомится в замкнутом пространстве с женщиной и проводит с ней ночь. На следующий день он никак не может поверить в то, насколько была стара его новая знакомая...

И, в продолжение, как раз на ту же тему второй выступающий момент в повести: замужняя княгиня осемнадцати лет вдруг сходу отдается незнакомому красавцу. Звучит, конечно , это не так уж и странно, однако речь не идёт о презентабельных будуарах с чистыми простынями и вышколенной прислугой за дверью. Отнюдь. Совокупление происходит в заброшенному бору, у болота, куда простые смертные и заходить боятся, в лесной хижине из сухих берёз...

В нескольких верстах от города П-а, к северу, находится густой, как темная осенняя ночь, бор. Якобы давно еще болото превратились в жилище чертей. Ныне вдоль болота находят обломки языческих идолов — руки, ноги... Там же за опушкой князь «воеводич» Николай построил большой господский дом. Неподалеку располагалось село с церковью, откуда местные приходили к князю с разного рода челобитными. Супругой Николай взял юную Веру, возрастом более чем в два младше себя. И вот, однажды, мучаясь от безделья, княгиня вызывает к себе старую цыганку, одетую в лохмотья поверх мавританского костюма. Разумеется, ничего хорошего старая ведьма не скажет, но после ее ухода что-то у супругов перестает ладиться. Наконец, Вера в результате некоего озарения решительно направляется в Черный Бор..

Что же в итоге. История неплоха сама по себе. С тоскливым шлейфом, придающим ей некоторый своеобразный привкус. Оценку снизил, поскольку в данном случае дорогому товарищу неизвестному автору не помешал бы хороший редактор. Пусть даже такой же неизвестный. Невооруженным взглядом видно, что рассказчик не шибко опытен. Хотя он и несёт иной раз любопытную отсебятину: «Вера и ее таинственный друг сидели под деревом в нескольких шагах от хижины, и прелестная ее головка покоилась на плече незнакомца, который левой рукой обнимал ее за талию. Что почувствовал ясно освещенный князь при взгляде на подобную картину, этого я не берусь описывать, не будучи до сих пор женатым...».

Одним словом, как говорил герой из другого произведения: «Во времена многих ужасов случалось много и чудес...».

Автор этой повести, Добронравов, человек не простой судьбы. Будучи лютым, злым бульварщиком (названия его произведений говорят сами за себя -«Ужасы разврата», «Хромой черт», «В руках сатаны, или Три карты», «Чернокнижник», «В сумасшедшем доме. Очерки с натуры» и проч.), он мог преспокойно продолжать в том же духе и ваять свои книжки и дальше (которые сейчас уже и найти-то совсем не просто — Добронравов в плеяде ему подобных «звездой» не являлся). Вместо того он умудрился написать какую-то обличительную статью, за что и пострадал, и позже угодил в ночлежный дом на Хитровом рынке — где, как пишут, спился. Даже точная дата смерти писателя неизвестна (сказано — после 1914-го года)...

От его творения «Дочь палача» (1910) я многого не ждал, но всё оказалось не столь уж и бедственно, как можно было бы предполагать от произведения с названием, напоминающим грошовые «берлинские» сериалы. Похоже, что Добронравов взял вместе несколько разных «городских легенд», и худо-бедно свил их вместе вместе в одну «историческую повесть». Не лишенную, к тому же, сверхъестественных элементов. Да и читается его история с некоторой интригой. Особенно интересно вплетена одержимость умирающего башмачками Государыни, которые ему удалось раздобыть невесть как — он доставал эти «сабо» из ларчика и любовался ими поутру и вечером. Что-то есть в этом такое... даже не знаю как и сформулировать, но что-то есть...

Автор начинает рассказ в «блаженное время» морозного 1789-го года, спустя несколько лет после казни Пугачева. Поскольку он назвал свое произведение «исторической повестью», то ему необходимо было подкрепить повествование отсылками к реальному прошлому. Что хорошо — здесь трудно предугадать как начнет развиваться очередная глава. Это объяснимо, поскольку Добронравов, видимо, не считал обязанным соблюдать непременную логику повествования. Роман будто бы обрывается на полуслове, «конец» следует тогда, когда его не ждешь. И название («Дочь палача») оставляет в недоумении, ибо дочь оная, еще не успела появиться в произведении (хотя и есть предпосылки, что зачать её таки успели). Возможно, это беды второго издания, где слово «конец» вставлено раньше времени...

Жила на Божедомке старая гадалка, вдова, Фёкла Ивановна — со стряпухой и старым облезшим, оглохшим псом. «Стряпуху звали Матреной и также по отцу Ивановной.» Верная Матрена по целым дням шлялась по Белокаменной вынюхивала разные новости, сплетни и всяческие темные дела, после чего исправно докладывала о них хозяйке — и та потому всё про всех знала, используя эти сведения при приёме очередного важного гостя. (Вот он, как сейчас говорят — готовый «лайфхак» начала прошлого века)... Однажды некий грабитель-изувер порешил всех троих, а дом Феклы Ивановны сжёг, ограбив имение. Самое ценное, что было у старухи, это ларчик с золотым башмачком от самой Императрицы. Супруг ее, секунд-майор Филат Крапивин, получил некогда Монаршее благоволение, и его заветной мечтой было достать изношенные башмачки Государыни. Чего он и добился в конце концов, словно по щучьему веленью. Дело о поимке преступников будто заглохло, но вот к местному приставу сыскных дел в одно прекрасное утро является некоторое лицо мужского пола с повинной и во всем признается. То был «вольный человек Иван по прозвищу Каин». И говорит он — «много я видел на своем веку дива дивного, много и греха за мной всякого было, но такой муки ещё не испытывал...» Вообщем, стала его убитая гадалка преследовать во сне (не иначе, ведьмой была...) и решил он покаяться. Всё вернул приставу — и башмачок Екатерины Великой, и червонцы, и образа, и футляры. Пристав всё это богатство упрятал в свой железный сундук (высшему начальству не доложив ничего...) Ивана вместо наказания определил в палачи Бутырского острога.

Здесь прямо напрашивается последующее развитие сюжета — что пристав должен как-то пострадать за спрятанное чужое добро. Что его тоже будут преследовать несчастья, кара и т д. Ничего подобного. Всё нормально с ним. Ничего неизвестно и об обладателе второй екатерининской туфли, которая также исчезает. А вот Иван всю жизнь должен провести в казематах пугачевской башни, до крови хлестая плетьми осужденных. Как говорит автор, Екатерина редко предавала казни, даже садистка Салтычиха была помилована... Ну и в завершение завязки — Иван, воспользовавшись лазейкой в существовавшем тогда обычае, обзаводится женой, Онисьей, южной красавицей, которая только что мужа ухлопала, угодив в кандалы. Вот такие «новожоны». «Так соединились юные сердца, так узнала мама моего отца...»(с). Сюжетные повороты -на загляденье...

Что же в итоге. Строго и только для любителей пожухлых раритетов. 5.5 из 10.0 + балл за неповторимую винтажность.. Бесполезно искать этот текст в интернете — при вводе названия «гугл» первым делом попытается пропихнуть рекламу давно списанной в утиль третьей части киносаги «От заката до рассвета». Чуть ниже, правда, не к месту вылезет упоминание об этой книге в одной расползшейся по сети статье о «порнографической царской литературе» с Пьером Луисом в заголовке. Но ведь такого рода «историческая» литература и правда в определенной степени историческая, ибо каждое использованное лицо имеет физически существовавшего прототипа. Только автор сознательно не подстраивается под факты и хронологию, а ровно наоборот, некоторые давние реалии меняет так, как удобно ему самому. А что -тоже вариант...

«Что здесь у вас такое? — Несчастье, ваше благородие...».

Конечно, глядя на страницу произведения, может закрасться мысль — зачем, мол, вообще что-то писать о каком-то непонятном произведении без даты и без автора, да ещё и неоконченном (по некоторым сведениям, свет увидела ровно половина от изначально запланированного объема). На что есть возражение — год-то как раз таки известен совершенно точно (1903) — с выпуском в типографии Э.Л. Пороховщиковой, а под инициалами «Вл. Д-н» вполне мог скрываться кто-то из известных имен. Что-то вроде клуба масок, некогда популярного среди полусветских эстетов...Ну и потом, в отличие от современных авторов т.н. детективного жанра, этот роман хотя бы несет в себе часть нефальшивой истории — здесь есть определенные выразительные детали мелкого быта, есть удачные узнаваемые характеры и мизансцены, да и по стилю г-н «Вл. Д-н» пишет чуть-чуть сильнее, чем среднестатистический бульварщик мелкого пошиба тех лет. Произведение его ближе к роману-загадке, где все точки над «i» не расставлены, что уже вводит некоторый элемент мистерии. Недаром сыскной надзиратель в последней доступной главе заявляет: «У меня на совести столько судебных ошибок, что брать ещё одну лишнюю было бы тяжело. Я дал себе слово вперед при каждом деле быть как можно осторожнее...».

Ну что ж, известнейшая петербургская улица. Там и сейчас в любой день толпы куда-то беспорядочно спешащего народу, особенно близ примыкающего к ней шумного Апраксина двора. Дремлет усталый дворник у большого дома на Садовой. А в нём -пожар и мертвая женщина, чья голова раздроблена кастетом. Квартира заперта изнутри (пришлось взламывать...), а меж пальцев жертвы зажаты рыжие волосы... Также сообщается, что хозяйка промышляла проституцией (либо привлекала податливых лиц женского пола к оному занятию), и неспящий дворник как раз видал выходящего на Фонтанку посетителя в то время, когда произошло сие пренеприятнейшее событие. Вообщем, классическое петербургское убийство. Слава Богу, что на сей раз обошлось без расчленёнки с последующим выносом частей тела в Фонтанку, а получилась отдаленная вариация «запертой комнаты»..

В скором времени автор-анонимус бросает тень на одного персонажа, годящегося в кандидаты в убийцы. Зовут его Вильгельм Федорович Штейн. И убегает он куда-то скорее, наворачивая стакан водки с прокислым огурцом и снимая комнату на Лиговке аж за пять рублей в сутки. И у него как раз рыжая борода. Но вот какая штука — по законам детективного жанра что-то не бьёт. Наконец, почему к этому лузеру так и льнет красотка Эмилия Шарлотта из немецкого клуба. Что её связывало ранее с этим дегенератом? Она даже прикрывает его в гостинице, прилюдно поступившись девичьей честью. «Вчера я встретилась с ним в немецком клубе, он пригласил меня к себе и я... Ночевала у него! — потупившись проговорила Шарлотта....- Но извините...ваше звание? — Я...девица вольного обращения...».

Что же в итоге. 6.5 из 10.0. Создалось ощущение, что у автора явно была своя задумка на уме. Почему не удалось довести до конца — кто ж его знает. При желании окончание можно привести к любому варианту, даже с фантастическим уклоном. А что если этот рыжий Вильгельм был оборотнем, немецким, подавшимся в бега в Петербург?.. И еще, один парадокс — иногда так бывает, что неоконченные произведения интересны больше, чем завершенные — всегда есть шанс найти развязку спустя много лет, да и вообще, черт его знает, что тогда задумывал тот неизвестный автор. Кстати, «Вл. Д-н.» -кто же это был?..

Автор этого замечательного рассказа вполне мог бы подписаться под словами певицы Гулькиной: «Только тебя, Китай, я буду помнить, ты моё сердце ранил навсегда...». И ведь действительно, несмотря на все тяготы и лишения, каковые пришлось претерпеть рассказчику в той далекой стране, домой он увозит в сердце теплые воспоминания о теле гибкой сексуальной китаянки по имени Кинь Синь — к тому же ещё и мастерски владеющей пилой. (« — Кинь Синь, ты любишь меня? — Я люблю тебя, Рус» @)..

«Старый моряк, дедушка Пахомыч, закурил свою трубку и начал свой рассказ... -Да, таки много я видел на своем веку, видел хорошее, видел дурное, видел и такое, чего не приведи Бог никому видеть...Вот расскажу я вам о том, как попал я в плен к китайцам. Вы знаете кто такие китайцы? Это есть такой народ, который нам поставляет свою травку, называемую чаем...».

Да уж... Разве можно устоять после такого блистательного вступления, как у автора? Настоящий рассказ отечественного разлива вышел почти одновременно с произведением Сальгари «Священный меч Будды», также посвященным ориентальной тематике. Издание вышло без указания автора. Только вот вычурная книга плодовитого итальянца (пусть она даже и была написана пограмотнее) начисто лишена лирики, и все китайцы у него изображены без каких-либо индивидуальных черт. Здесь же всё как-то душевнее что ли, добрее...

«Не мешает также рассказать вам случай, как мы кита убили. Кит, это такое громадное морское чудовище, что с первого разу не знаешь, на что подумать...». Рассказчик ведёт свое повествование, как водится, издалека — когда-то давно, в апреле-месяце, его корабль «Смелый» отплыл из Кронштадта в Англию, потом потерпел крушение, нарвавшись на подводную скалу. Пахомыч для чего-то вставил в свою историю этот промежуточный пункт. Видно, ему показалось, что пребывание в Лондоне добавит рассказу красок. «Я очутился в Лондоне, столице английского государства. Не зная чужеземного языка, мне сперва приходилось довольно жутко, так как приходилось объясняться знаками. Живши в Лондоне я узнал, что англичане народ умный и образовательный. Они такие же христиане как и мы, только вера у них несколько другая...»...Возможно, существует и более прозаическое объяснение — фрегат «Смелый», приписанный к кронштадтскому порту, действительно существовал, и даже совершал вояж, отдаленно похожий на изложенный здесь...

И только потом, наконец, действие переходит в Поднебесную. «Поражало меня то, что у женщин чрезвычайно маленькие ноги и у тамошних аристократов, то есть у знатных китаек нога не больше пятилетнего ребенка...» . И вот: «...вышел я из терпения и такого леща русского надавал одному китайцу, что тот как сноп повалился...». Вообщем, история перетекает в мрачноватое русло — китайцы бросают Пахомыча за решетку, и единственной надеждой стойкого моряка на спасение является... Кто бы мог подумать, кто является...

До революции вышло несколько переизданий этого рассказа, и еще одна загвоздка — не все они идентичны. Есть так называемый «В цепях у китайцев. Рассказ, переделанный Кукелем» (1914) — но по сути, там всё перекроено. Оригинал-то другой!... Что же в итоге. 6.5 из 10.0. По духу и построению сюжета напоминает «Путешествия Синдбада». Похоже, автор действительно что-то слышал или читал про китайцев — знал же он про их длинные косы или про столь поразившие его приспособления для приостановки роста женских стоп. Да, изложение может показаться упрощенным или в чем-то утрированным — но ведь «приключения для бедных» тоже кто-то должен был уметь писать. Ну и, повторюсь, трогательная межрасовая любовная линия придает истории некоторую, скажем так, неординарность .... После рассказа «В цепях у китайцев» так и просятся продолжения с тем же героем, например «На привязи в Сингапуре», или «Испытание японским сибари». Как знать, вдруг и они были написаны...

Когда берешь в руки некоторые старые книги, то возникает ощущение, что история их появления представляет собой головоломку, чем-то похожую на мгновенный фотографический снимок с объекта, ныне давно уже не существующего. С последующим вопросом — а откуда, собственно, был взят этот «снимок»? Особенно если говорить о тех, кому не довелось быть переизданным ни разу после единственного появления в печати...

Небольшая книжка «Мысль» («Träumen u. Denken») как раз из этого числа. Прочтя фамилию переводчика на обложке с издания 1899-го года, и зная его авантюрную репутацию, можно было бы предположить, что это — мистификация, самим же и выдуманная им. Дело в том, что нет никакого доктора философии «Генсена» применительно к подходящему заглавию в интернет-архивах. Но вот если параллельно ввести фамилию Рудольфа Вирхова, указанную издателем Губинским на обложке, то искомая работа на немецком языке кое-где появится, и одновременно станет понятно, что в издании фамилия автора и именной инициал были даны на обложке с ошибками....

И вот, значит, «Мысль». За перевод взялся небезызвестный Ипполит Павлович Рапгоф — он же бульварный писатель граф Амори, он же переводчик с ряда европейских языков, и, как говорят, первый музыкальный «продюсер». На языке оригинала книга выходила на немецком с т.н. готическим шрифтом, бывшим тогда в обиходе. Сейчас мало кто его сможет прочесть (а автоматические интернет онлайн-помощники всё переврут), но для Ипполита Павловича, похоже, старинный немецкий текст философской тематики не представлял никакой проблемы —читал он его столь же легко, как и рассказы легомысленного содержания на родном языке, и с задачей он справился — книга читается, будто это его собственное сочинение... Сначала кажется, что это какой-то медицинский трактат — доктор Йенсен увлеченно рассказывает о нервных волокнах и узловых соединениях — ганглиях. А точки раздражения, передающие сигналы в нервные центры,сравниваются с телеграфными проводами. Рапгоф точно подбирает сравнительные обороты для русского языка— все эти «уездные» и «губернские управления», сообщающиеся с «министерством». Но вот далее.. А далее — философские вопросы и рассуждения о том, как меняются человеческие мысли от результата внешнего механического воздействия, чем регулируются, источники появления, течения и т д. Причем говорится вроде бы о простых вещах, до которых, кажется, любой мог бы и сам додуматься и сказать — да, мол, всё понятно; но вот собрать, как доктор Йенсен, какие-то выводы вместе и обобщить их -совсем другое дело...

Между тем, глобально ничего не поменялось. Несмотря на давность времени написания, всё сказанное доктором выглядит логичным. Например, вот вроде бы простая истина: «Известно, что мы не можем не думать «ни о чем» или, научно выражаясь, наша психика никогда не пребывает в абсолютном покое, наше сознание никогда не бывает пусто. За порог нашего сознания переступает одно представление за другим, то медленнее, то быстрее, то грустного свойства, то радостного....», — но эта формулировка гладко ложится на авторский текст. Или вот, предложенное автором разделение свойств мыслей на прошлое и будущее — тоже идея несложная, но она выделяется: «... по большей части воспоминания, корни которого заложены в прошлом. Между тем, течение мыслей при строении воздушных замков или при озабоченности всегда направлено в будущее. Общее свойство мыслей обоих родов — это одинаковая подчиненность однородности содержания...». А ведь и правда, какие мысли более беспокойны — о прошлом или о будущем?...

И ещё, касательно способности изменять течение мыслей. Многое ли за сто пятьдесят лет (если не брать в расчет виртуальные способы отвлечения...) изменилось? Вот что пишет учёный доктор: «Овладеть течением мыслей, произвольно изменять их направление не всегда бывает легко.. Эти раздражители — возбуждающие напитки. Прекрасный пол довольствуется обыкновенно чаем и кофе, мужчины же, следуя примеру предков, охотнее прибегают к более крепким напиткам. «Крепкие напитки бесспорно вещь непристойная — говорит Кант — но можно привести немало смягчающих в пользу вина доводов...».

Что же в итоге. Несмотря на философский характер данного опуса, между делом он выводит рассуждения, активно применяемые в некоторых популярных литературных жанрах — (ниже будет понятно, каких), о чём доктор Йенсен, конечно, в то время не задумывался. Вот пример. Он описывает цепочку рассуждений девушки-молочницы, спешащей в город продать молоко. Потом купить яиц, вывести цыплят, обменять на корову и т д. Т.е. образуется цепочка предполагаемого будущего, зависящая всего от одной составляющей — донесёт ли легкомысленная девушка своё молоко до рынка. И что будет, если не донесёт. Всё зависит от одного фактора, а представление о молоке влечет за собою представление о его ценности... Что касается другого, то тут влияние на мозг и воображение того, что вызывает рождение определенных образов (на примере музыки -темы, оказавшейся случайно близкой переводчику). Здесь, правда, доктор цитирует Гейне, но фрагмент все равно впечатляющий, заставляющий задуматься о дьявольском мастерстве музыкантов прошлого (вспоминается Г.Ф. Лавкрафт и его рассказ об Эрихе Цанне — даже стиль чем-то похож...): «Когда Паганини начал играть, мои глаза затуманились. Звуки превращались в яркие краски. Образ маэстро обволакивался темною дымкою, из мрака которой ко мне доносились рыдающие, захватывающие душу звуки. Только изредка, когда маленькая лампа, над ним висевшая, осеняла его скудным светом, я замечал бледное лицо, на котором еще не исчезли следы юности. Странным мне показался его двухцветный наряд: желтый и красный. Ноги его охвачены были точно тяжелыми цепями. За ним подвигалась какая-то козлиная физиономия с волосатыми руками, по временам прикасавшимися к струнам, на которых играл Паганини. Иногда эти руки водили его рукой, в которой он держал смычок...».Уххх...

6.5 из 10.0. Запоздалые благодарности «бульварному королю» Ипполиту Павловичу Рапгофу — за образный перевод; а также неизвестному доктору Йенсену — он сумел изложить мысли таким образом, что, вероятно, многие кивнут головой и согласятся с ним — да, оно всегда как-то так и происходит...

«В октябре месяце будет дан большой роман Фараоны Г.А. Хрущова-Сокольникова. Удивительное знание быта цыган и золоченой молодежи, поставляющей героев громких процессов, дало возможность знаменитому русскому романисту широкой художественной кистью увековечить уходящую уже в прошлое картину Московской жизни, многие из портретных фигур которой столь близки современности.»

После столь замечательной аннотации к переизданию 1916-го года романа мне добавить уже практически нечего — разве что чуть углублённее пройтись по некоторым страницам «Фараонов» — одного из лучших произведений недолгой писательской деятельности Хрущова-Сокольникова... Для начала: «фараонами» в то время называли цыган (и звучало это с несколько пренебрежительным оттенком...), и потому, соответственно, никакого отношения к Древнему Египту роман не имеет. Это криминальная драма, где в центре сюжета не один эпизод, а целая серия московских преступлений, совершенных сообществом под руководством т.н. «Бубнового короля» — Артура Карловича Дрейера, промышлявших, в основном, мошенничеством, хищениями, и вымогательством. После каждого злодеяния преступники оставляли на месте преступления игральную карту -бубнового короля./ Ну почти прямо как в одном будущем романе Аюкава-сана, у которого хитрый преступник бросал после каждого злодеяния карты масти пик — строго по возрастанию/.. Хрущов-Сокольников открыто иронизирует над тогдашней западной детективной беллетристикой (особенно достается некому «Габборио», а также автору «Рокамболя») — в своей книге он старается показать, насколько вымысел оторван от реальности. И проблемы у преступников возникают исключительно от человеческого фактора — из-за чрезмерной страсти к случайной знакомой погибает ростовщик, прикрывавший сбыт краденого «королей». У него находят медальон богатого князя, подаренный любовнице и, впоследствии, перезаложенный её подругой. А ту, в свою очередь, подталкивал сожитель («Андрюшка-химик»), близкий к мозговому центру банды. Цепочка накрывает не только целую сеть разного сброда, но и сиятельных, титулованных особ московского общества. Между делом вновь повторяется один прием из книг тех лет (встречаю его уже в третий раз): в упаковку пилюль для лица, страдающего хроническим заболеванием, и которого требуется устранить, тайно заносится одна фальшивая, с ядом; после чего злодей благополучно убывает в другой город, формируя безупречное алиби — ведь очередь до отравленной таблетки дойдет у «пациента» лишь через несколько дней... Развязка всей истории и судьба главного негодяя — лишнее подтверждение вышесказанному. Ну и, конечно, «бубновый король» у Хрущова-Сокольникова — настоящий ловкач-трюкач....

»...взволнованная, несколько раскрасневшаяся, с блестящими , волшебными глазами, вдруг изменившая свой наивный взгляд на страстный и вызывающий — она была ослепительно хороша. Молодой человек встал и схватил ее быстрым движением за талию, глаза его тоже горели...открыл бумажник, туго набитый крупными кредитками и банковыми билетами, и вынул из него обыкновенную карту. Это был король «бубен»... Да вот оно, какой манёвр, однако — вместо собственного имени молодой человек демонстрирует девушке полулёгкого поведения игральную карту- стоит ли говорить, как быстро красавица поведётся на такое представление...

Отдельная тема в книге — цыгане. Гавриил Александрович, действительно, хорошо изучил детали их быта и поведения («...при слове «бриллианты» и «дёшево» цыганка не могла устоять...»). Между строк видно, что цыганские женщины с физической точки зрения нравились ему более всех остальных — их он описывает с особенным пристрастием. Похоже, видимое удовольствие автору доставляло и введение в сюжет свадьбы между цыганкой из хора и богатым князем Высоцким — офицером кавалерийского полка. Тот поначалу ломается, но всё равно решается на брак... Наверное, автор лично бывал в таких заведениях, как «Стрельна» (в четырёх верстах от тверских ворот) и «Яр». Что касается, последнего, о нём слагал стихи сам Александр Сергеевич Пушкин:

«Долго ль мне в тоске голодной пост невольный соблюдать

И телятиной холодной трюфли «Яра» поминать?...»

(Я позволил себе взять «Яр в кавычки, хотя на интернет-сайтах название заведения цитируется без них в данном стихотворении). Этот же ресторан упомянут в старой песне Шуфутинского из его самой первой заокеанской пластинки:

«Давай, браток, поедем к «Яру» — свою тоску гони ты прочь

Да прихвати с собой гитару — мы будем пить, гулять всю ночь...»

Да, так что именно вот эта ресторация и описывается в старом романе Хрущова-Сокольникова.

Что же в итоге. 7.5 из 10.0. Всё, о чем писал Гавриил Александрович, ясно — тут и ненасытная жажда наживы на разных уровнях, и преступные сообщества с поддельными векселями, и перенесение реальной хроники на книжные страницы. Но обо всём этом писал не только он, ведь публика всегда была охоча до интриг и сенсаций. Замечу, что хоть одна из глав и называется «Оргия», ни о каком видимом непотребстве речи не идет: всего-навсего на дом приглашен с выступлением... цыганский хор в полном составе. И ещё, о цыганах. Именно в них Гавриил Александрович и заложил душу своей истории.

«Боцман, Роберт Кэртис и Дуалас ещё продолжали охотиться за акулами, хотя у них не было не только крюка, но и никакого орудия, которое могло бы его заменить. Они бросали петли, которые только скользили по гладкой шее животных. Боцман даже пытался привлечь их, свешивая через борт разутую ногу, рискуя лишиться ее при внезапном приближении врага...».

Да уж, вот она — живая наживка, достойная мэтра приключенческой литературы.... Всем, конечно, известно знаменитое трёхкнижие Ж. Верна, за которое он будто продал душу. Не стану тратить время, чтоб перечислять входящие в него произведения, а вот каким другим романам Верна удалось приблизиться к ним по известности? «Ченслер» точно не из этого ряда, прочитать мне довелось его совсем недавно — и сделал я это, чтоб сполна ощутить «эффект присутствия», не по перепечатке с неясными источниками, а по изданию 1875-го года (вышедшему в год оригинального релиза во Франции — когда сорокасемилетний Верн творил и здравствовал): «Ченслеръ. Драма на море. Санкт Петербург. Типография Б.Г. Янцольского. Средняя Мещанская, д.20.» (Оттуда и цитаты -думаю, это первая книжная публикация романа на русском языке — т.е. ещё более ранний перевод, чем указанный здесь выше, в объемном примечании)... Действительно, «Ченслер», как заметил ушедший на дно читатель с морским ником Krab, не является фантастикой, но утверждение сие является правдой лишь отчасти: команда из одиннадцати человек (а первоначально и вовсе из восемнадцати) проводит почти два месяца в открытом Океане на бревенчатом, наспех сколоченном, плоту размером сорок футов на двадцать, из которых примерно половина пути у них проходит при отсутствии запаса пищевых продуктов- это ли не фантастика? И при шквале кусок сплетенной древесины наклоняется аж на сорок пять градусов...Чем хорош Верн, у него всегда налицо все факты, расчёты и цифры, он ничего не скрывает. Но здесь учёное дарование писателя уступает место иным аспектам: необычно много воззваний к Богу и Провидению. «И да поможет нам Богъ!»(как говорит взявший бразды правления шкипер Кэртис). Я вот уже и не помню, обращались ли персонажи писателя в других романах к Господу так часто, как в «Ченслере». Ситуация у героев настоящего романа намного хуже, чем у их здоровых и крепких коллег из «Таинственного острова» (те худо-бедно, но могли обустроиться на богатом клочке суши — и иногда даже с некоторым комфортом...) — здесь же нет никаких шансов выжить без воли случая... Эта книга не только подражание По в определенном смысле (я имею ввиду кульминационный момент со жребием, когда один из несчастных вытягивает свою фамилию, после чего ему предстоит лечь под острый топор боцмана), но и бесспорный вклад Верна в жанр хоррора, о котором всегда умалчивают. Каннибализм, некрофагия и расчленёнка; утренний мертвец, подвисающий на мачте; наконец, эпизод на грани психоделики, когда рассказчик разрезает руку, дабы утолить жажду собственной кровью — всё это неожиданно для месье Верна. Пользуясь терминологией европейских кинематографистов из 70-х годов прошлого века — это настоящий «эксплотейшн B класса». И, раз уж вспомнились кинодеятели, в отличие от тех же Лучио Фульчи или Руджеро Деодато (тяготевших к приключенческим сценариям), Верн в те времена всё таки не смаковал происходящее, иначе бы перед читателями предстали углубленные сцены с поеданием сырого мяса, стекающей по губам крови, и вывороченными наружу кишками. Для автора важнее было показать глубинные причины того, что случилось ; резонанс происходящего... И ещё о спасении. Писатель более мелкого пошиба сочинил бы сцену, как кто-то издали замечает берег и заходится в радостных криках, или бы просто ограничился случайно проходящим судном. Однако, научный ум Верна предлагает решение гораздо лучше -рассказчик окунается в воду и, нахлебавшись воды с размаху, чувствует пресную воду, ибо Амазонка питает собой океан за двадцать миль от берега. Да, здесь вполне может иметь место скепсис — неужто такая изумительная чувствительность сохранилась у пересохшей слизистой этого измождённого мистера Казаллона — но разве не красива сама идея?...

27-го сентября 1869-го года трёхмачтовое судно ливерпульского дома братьев Лерд выходит из Чарлзстауна. Это их третий рейс из Южной Каролины в Англию. На судне товарный груз 1700 кип хлопчатой бумаги, среди которой покоится и контрабандная посылка пикрата весом в тридцать футов (грамм пикринового пороха производит то же действие, что и 13 грамм пороха обыкновенного..). Очевидно, пожарный надзор дал сбой (если вообще проводился...) — во время рейса начинается возгорание, которое пассажиры ощущают посредством нагрева палубы. А открыть внутренние помещения нельзя — по логике повествователя нарушение герметизации приведёт к еще большему возгоранию. Вообщем, вдаваться в подробности не буду — позади «Саргасское море», где плавал Колумб, впереди — около шестисот миль до Гвианы, хлопок горит, брам-стеньги гнутся, капитан неадекватен. Вот так вот, понимаешь... И что делать? Наконец, бизань-мачта рушится, а впереди образуется базальтовая гряда: 18°5' северной широты, 45°53' западной долготы (помнится, в юности так радовали координаты, щедро приводимые в книжках господином Ж. Верном..)

«Да, батюшка, отвечал Андрей,-это базальтовый окорок почтенных размеров, и если капитан Кэртис будет на это согласен, мы назовем Ham-Rock». (Андрей Летурнер — это хромой юноша, путешествующий с отцом, и чьи диалоги подаются как-то уж чересчур трепетно)...Вообщем, заканчивая завязку: из 28 человек десяток погибает, и на плоту, выступающем фута на два над уровнем моря, сколоченном из бревен и обшивки остается 18 человек. В команде одна дама, мисс Герби, и вероятно, на этом узком и открытом пространстве вопрос физиологических процессов и естественных нужд представлял очевидные неудобства. Но вроде кусок рваной парусины там все таки был, который мог бы, как ширма, подлежать использованию при необходимости. Жюль Верн тактично обо всём этом умалчивает, да и в принципе, в мисс Герби женщину никто будто и не видит, и даже во время бунта она, к счастью, не является мишенью для злодеев, среди которых буйствует активный негр — он направлен на другие задачи. Мисс Герби просто терпеливо переносит мучения, отказываясь и от купания ...

В этой книге Верн в большей степени проявляет себя писателем, а не ученым: все немногие теоретические факты вставлены очень удачно, прямо по тексту (а вовсе не для того, чтоб потянуть страничные интервалы, переписывая справочники). Старинный перевод тоже неплох (гораздо лучше того, что было представлено в книге Майн Рида о Борнео, о которой я говорил в прошлый раз). А оперативность работы тех петербургских издателей выше всяких похвал -новые переводы с французского пеклись со скоростью свежих профитролей из «Le Procope».

Итого: 8.5 из 10.0. Роман-последователь традиций Артура Гордона Пима от По, превзошедший его в натуралистичности. Здесь, как нигде, можно видеть «экстремумы» повествования -кульминационные моменты неразрешимого выбора. «Человек создан для того, чтобы мыслить. В этом заключается все его достоинство и вся его заслуга». (c) Блез Паскаль — Жюль Верн...

P.S. Не могу пройти мимо двух загадок, зашифрованных автором-провидцем в романе. Месье Верн бросает наживку для своих последователей — ничего не сказано, как сложилась судьба пятерых негодяев-паскудников, во главе с совершенно невменяемым экс -капитаном Сайласом-Гэнтли, всю книгу будто пребывающем под воздействием каких-то веществ — одна непонятная начальная смена курса под его руководством чего стоит (сдаётся мне в связи с этим, на его славном хлопковом «Ченслере» была контрабанда из Америки не только одного лишь пикрата...), вероломно бросивших товарищей и устроивших побег на вельботе -единственном оставшемся плавучем средстве. Автор, скорее всего, оставил этот конец для продолжателей (опять же- в традициях По, которого уважал — мы помним, как он сам мастерски использовал в «Ледяном сфинксе» в качестве «ключа» найденную бутылку из его романа...). Будет ли «Ченслер» кем-нибудь дописан? Сомневаюсь, ибо время таких приключений, как сказал бы старец Фура — истекло... И да, второй «ключ» -это послание, которое Летурнеры, отец и сын, оставили в виде надписи на каменном гроте. Действительно ли оно было таким, каким указано в книге? Вспомним другие книги писателя, ведь он часто обращался к письменам, рунам и проч. посланиям, требующим расшифровки...Вероятно, Верн смотрел в будущее, и надеялся, что найдутся подвижники, которые захотят найти грот с его надписью и двинутся в путь по указанным им координатам. «Корабли и капитаны, покорив простор широт, мира даль деля на мили..»(c). В противном случае для чего же мэтр так подробно излагает пребывание экипажа и пассажиров на этой унылой каменной гряде, какой идеей был он тогда охвачен? Ведь особых приключений-то там не было... И пусть даже последователи бы не нашли этой скалы с надписью, появилось бы правдивое объяснение, что она ушла под воду. А может быть и нашли бы...

В любом случае, легенда о путешествии «Ченслера» живёт до сих пор...

Эта повесть (ну или документальный очерк) входит в цикл Н.Н. Животова «Петербургские профили», состоящий из нескольких тематических произведений. В каждом из них писатель Животов перевоплощается (инкогнито!) в какого-нибудь из представителей низкооплачиваемых рабочих профессий — реализуя, тем самым свой интерес и журналистские потребности. В данном расследовании (стоял июнь 1893-го...) Николай Николаевич ездит трое суток по городу, преобразившись в «извощика, бляха № 3216»...«Ко мне, например, подошли две павы со шлейфами и сделали такое приблизительно предложение: — Ты нас катай по Невскому проспекту. Если к нам пристанут кавалеры и мы пересядем к ним в экипаж, то тебе скажем заплатить полтора рубля, будто ты нас из «Аркадии» везёшь...». Да, это мы в рассказах классиков читаем, как к дому к какой-нибудь барыни подъезжает извозчик в красивой повозке, после чего она садится к нему и куда-то с превеликим удовольствием и ветерком направляется. При этом про кучеров или извозчиков, вынужденных круглогодично работать за копейки по шестнадцать часов в сутки, сразу забываем. И вот, Животов, в результате некоего снизошедшего на него озарения, приходит к мысли, что если о великосветском окружении написано предостаточно, то как быть с городской изнанкой — целым потаённым миром, полным грязи, смрада и унижений. Это книга об извозчиках, представлявших, по его выражению, нечто среднее между скотом и человеком, и которые спят вповалку на полу в сапогах, перепачканных в лошадином навозе...

Ну что ж, сочинение выглядит откровенным (хотя и не факт, что автор рассказал действительно всё, что видел) — грошовая выручка, чудовищные условия работы, пренебрежительное отношение, антисанитарные условия и т д. «Извощик так зарос грязью и привык к вони, что он ко всему не чувствителен и не признает ни жары, ни холода, не знает ни простуды, ни заразы; от него все — как горох об стену». Питались они в специально отведенных извозчичьих заведениях, и там же и спали прямо в армяках -чтоб потом не терять времени на переодевания. «Стол оказался накрытым красною скатертью, которая вся залита жиром, а концы засморканы». Почему же даже в приличных домах Целибеева открывались специальные трактиры (вроде «Персии» или «Батума») для извозчиков, где те могли упиться за копейки? Автор отмечает обилие данных заведений в районе Обводного (там было более всего представителей данной профессии) — где не найдешь ни библиотек, ни театров, ни прочих интеллигентных мест досуга, а только трактиры — дескать, культура человека познается по потребностям. Писатель даёт прозаический ответ — в Петербурге трудилось 10 000 извозчиков, нетрудно посчитать выручку для соответствующих заведений, если каждый из них оставит в кабаках хотя бы по 3 рубля в месяц...

И, конечно, автор радует познавательностью и наблюдательностью: «...моются ли извощики? Могу ответить -нет, а только споласкивают утром «морду»... Я познакомился здесь с извощиком, который полгода не был в бане и только раза три в неделю «споласкивается». Грязь на руках и «физии» этого извощика лупилась как корка, а тело, по его словам, «прежде чесалось, а теперечка нету». Но здоровье его богатырское. Он в мороз и жару одинаково может спать на сквозном ветру, ходит в мокрой одежде, есть и пить может что угодно и когда угодно. Пить водку чайным стаканом...».Или: «На «стрелке» , например (Петербургская сторона), недавно ещё был случай пьянства извощиков в виде спорта, причем один извощик, уже пьяный, выпил на пари залпом полштоф водки и тут же умер..» И из его личного опыта: «Относительно «№ 71» замечу, что это заведение очень грязное, даже с извощичьей точки зрения. Чай , который я заказал, оказался каким то настоем из веников с горьким осадком на языке. Это не чай, а что то капорье!»... Как говорится, вывод простой — разве мог потом Животов, насмотревшись на всё это, в насквозь пропитанной непроходящим зловонием одежде, писать о каких-нибудь затерянных мирах в недрах земли, путешествиях во времена короля Артура или о полетах на Луну, испытывая во рту привкус от такого вот «чая»? Потому и направленность творчества писателя очевидна, и названия его книг говорят сами за себя: «Дочь трактирщика», «Разрытая могила», «Живой покойник» и. т.д.

Ну что ж, действительно, «непарадный» Петербург. Я, правда, ожидал чуть больше самостоятельных историй, более разнообразных случаев, как говорится, из первых уст героев повествования — здесь же основной акцент автором сделан на грязи и повальном пьянстве, наблюдаемом со стороны (даже приводится пример, как был вычислен один из извозчиков, чей наниматель то ли скончался в дороге, то ли потерял бумажник с пятью тысячами: новый обладатель этих средств принялся каждый вечер исправно выпивать по бутылке мадеры, и успел истратить таким образом половину найденной суммы, прежде чем его уличили, заподозрив неладное)... Но и это объяснимо — Животов был ограничен во времени, и успел донести только то, что ему бросилось в глаза в первую очередь. Также стоит отметить, что задача, которую он себе поставил, требовала определенного терпения и смелости. Интересно, что через год Животов выпустит книгу «Тайны двух клубов», где он под видом художественного произведения подробно опишет подпольную сеть городских игровых заведений...

Итого — 6.5 из 10.0. Очерк Животова рассказывает о Петербурге (и о городской «географии») больше, чем десятки книг художественной литературы, написанных его более амбициозными современниками.

Чем мне нравится словарь «Брокгауз и Ефрон» -так это взвешенным и благоразумным подходом к оценке творчества тех своих давних современников — авторов художественной литературы. Удостоился этой чести и Adolphe Belot (как только не писали его фамилию в старых переводах — кроме простецкого Бело — встречалось и почти «цыганское» Бэло, и «ирландское» Белло...) — некогда известный автор приключенческих, социальных, криминальных, и ... даже нескольких фантастических произведений о затерянных черных цивилизациях. Вот, что было написано про этого креольского выходца из Гваделупы: «франц. драматический писатель и романист, род. в 1829 г. в Пуант-а-Питре, на острове Гваделупе; по приезде во Францию занялся изучением права и сделался адвокатом в Нанси... Б. принадлежат многие томы повестей и несколько больших фельетонных романов порнографического пошиба, из которых многие переведены на русский язык: «Огненная женщина», «Девица Жиро — моя супруга» и др.»... Отлично сказано -кратко и ёмко обрисован весь творческий путь писателя!

Конечно же, уважаемые составители словаря вновь оказались совершенно правы — я вполне готов разделить их праведное негодование и возмутиться вместе с ними за компанию (иначе будет невежливо), ибо книга начинается со сцены, где два серьезных господина украдкой наблюдают за плаванием красавицы-купальщицы в пулигеновских водах, все ключевые элементы одежды которой, включая юбки и платья... остаются брошенными на берегу. Другое дело, что в темноте им толком всё равно ничего разглядеть не удаётся, но разве это извиняет их, где это видано, такое поведение?... Кстати, здесь же приводится довольно неочевидное сравнение с миром фантастической литературы (имеется ввиду огненный свет, распространяющийся вокруг тела бесстыжей купальщицы): «-Слышали ли вы когда-либо о фосфорическом свете моря? — Конечно, я даже читал некоторые сочинения, в которых говорится об этом странном явлении природы. Катрфаж, например, Беккерель, упоминают об этом; также -Верн в своем сочинении «Восемьдесят тысяч верст под водою». (По поводу названия книги Верна — все претензии к уважаемому переводчику...). А ход действительно необычный — ведь многие, наверное, привыкли, что книги современников Бело начинались с каких-нибудь светских встреч, мероприятий, пышных торжеств и т д. — во времена, когда и с непокрытой головой-то неприлично было появляться, а тут такое вот...

Август 186x-го года. Люсьен д'Обье, молодой прокурор из Нанта, приезжает на воды Сен-Назара с матерью. Жрецу Фемиды можно только позавидовать — родительница подбирает ему невесту на загляденье — хорошенькую m-lle Риу из воспитанной порядочной семьи. Казалось бы, что тебе ещё надо — так и женись, хороняка. Но вот, жениться Люсьен не хочет. К тому же внимание его привлекает Огненная Женщина. Правда, отец Дианы, парижский изобретатель Берар, прочит в мужья ей старого чахоточного г-на Сэри (ещё бы -ведь архимедов винт доделать-то надо -а деньги где взять?...). Дальше — больше. «Отдаленное место, которое девица Берар выбрала для купанья, странность одеяния и вольность разговора, неприятно поражали некоторых из них...». Следует еще более возмутительная сцена — д' Обье подглядывает за Огненной женщиной из-за стенки для переодеваний купальщиков. «Его мучила лихорадка неизвестного, и он серьезно размышлял о том, что он вылечится, избавится от нее, как скоро он удовлетворит своей настоятельной потребности, -увидать и ознакомиться с тем, что ему хотелось видеть и знать...». Вот каков молодец, и даже не посовестился ведь! Но зато желания у него здоровые, что ныне встречается отнюдь не всегда и не у всех т.н. актуальных современных «авторов художественных и научно-популярных книг»... Вскоре Диана использует одно средство из судебной практики д'Обье, чтобы завершить брак со своим стариком, после чего она становится единственной владелицей замка...

Что же запомнилось в этой книге, при выпуске которой те давние печатники сполна воспользовались издательской свободой, нежданно-негаданно полученной от Александра II...Высокодобротный стиль Бело — застрявший где-то посредине между серьезным бытописателем и беллетристом — такой, действительно, мог писать что угодно без стремления к плагиату. Резкая концовка — капкан для расслабленного читателя — и предупреждение для любителей криминальных историй — весь концентрат автор приберег на финал. У мужа есть любовница, которую он любит, и жена, которую он не любит. У прекрасной половины всё наоборот — нелюбимый любовник и муж, с которым она хочет быть навсегда. В каком сочетании эта четверка, волею судеб оказавшаяся под одной крышей, доживёт к окончанию последней главы? Не хочу сказать, что финал так уж ошеломляет, но то, что он запоминается и требует минутного осмысления — это точно...

7.5 из 10.0. Месье Адольфъ Бэло, сидя в роскошном кресле замка Совиньер, поднимает дымящееся дуло револьвера вверх. Во дворе замка всё зашевелилось, замелькали огни, залаяли проснувшиеся собаки. В соседней комнате слышатся крики ужаса и отчаяния несчастной женщины...

»...самые то ужасы, которые происходили в былое, доброе, старое время, они почему-то забыты. Не забыты они лишь одним столетним стариком Сафронычем, который имея еще бодрую силу и закаленный дух живет в настоящее время на одной из окраин Петербурга в убогой, дешевой квартире... « (c) Анонимный Автор, 1910.

Фирменный образец маргинального петербургского дореволюционного хоррора. Суть истории — рассказ о самой натуральной (предположительно!) камере пыток, некогда якобы организованной хозяином «Красного кабачка» на Петергофском тракте, за Нарвской заставой. Автор «шедевра» предпочел остаться неизвестным, но в выходных данных указано — рассказ отпечатан в 1910-м году книгоиздателем Максимовым. Вот некоторые перлы из него (в ряде случаев для нижеследующих цитат исправлена орфография — количество ошибок в оригинальном тексте не менее кошмарно, чем само содержание):

«Когда он бывает под «мухой» (навеселе), он очень любит рассказывать о старом Петербурге, о прошлом...»

«Там круглые сутки происходил такой разгул, только стенки дрожали, да потолки с полами ходили ходуном»

«Навещая часто этот кабачок, я хотя и предчувствовал что-то в нем недоброе, но допытаться, дознаться я не мог, да и никак было не доступно, невозможно...»

»...она свою злобу старалась заглушить вином и очутившись в пьяном угаре, она попала в лапы этого кровопийцы-хозяина армянина. Вперед он ею сам побаловался, а затем уже препроводил в то самое тайное помещение, во внутрь двора...»

Несмотря на некоторую «лубочность», сюжет отчасти напоминает творение тех лет одного британского писателя — того, где речь шла о «железной деве». Но все таки рассказ немного странный, и вот почему. Если бы автор хотел действительно устрашить публику, он мог бы использовать еще более дешёвые трюки и приемы -но здесь то по сути ничего не происходит. Рассказчик и его новая подруга Поля просто видят, скажем так, нечто, и находят выход на улицу. Гнездышко грача как бы символизирует свободу. И второе, отчего может стать не по себе -простота с которой старый Сафроныч описывает злодеяния — захотят девушку в рабство упечь, и...никакой управы на хозяина кабачка нету....

Ну и напоследок, самое интересное. Ресторан с таким названием известен (и вероятно — до сих пор), и вот, что о нем писал не кто-нибудь, а Михаил Юрьевич Лермонтов — в 1836-м году:

//Там есть трактир… и он от века

Зовется Красным Кабачком ,

И там – для блага человека

Построен сумасшедших дом,

И там приют себе смиренный

Танцорка юная нашла.

Краса и честь балетной сцены,

На содержании была:

N. N., помещик из Казани,

Богатый волжский старожил,

Без волокитства, без признаний

Ее невинности лишил...//

Итого: как говорится, комментарии излишни -ведь что то общее есть в содержании поэмы классика с этой дешёвой историей, остаётся лишь задуматься — рассказчику еще повезло, что его когда-то выслушали, а сколько других таинственных сказаний от таких же «Сафронычей» из «убогих, дешёвых квартир на окраинах» погребены и остались неизвестными для публики. Настоящий экспонат из прошлого.

準急ながら (~ «Полуэкспресс «Нагара») -еще одна вещь Аюкавы из далёких 60-х. Да, приемы повторяются и вроде бы ничего нового не приносят — повествование льётся подобно безостановочной пульсации рок-ритмов тех же шестидесятых — не менее девяноста ударов в минуту: в чудовищно плотном тексте ни одного ухода в сторону или пустых разглагольствований, каждый абзац содержит информацию, которую необходимо принимать к сведению, чтобы не потерять связующую нить всей истории. Венцом является последняя четверть романа, когда, наконец, после тщетных усилий коллег, появляется несгибаемый инспектор и вступает в неравную борьбу со Временем -борьбу, которая является символом его одиночества, и в очередной раз пытается доказать невозможное: версии, прокручиваемые одна за другой, делают честь его интеллекту. Как тут не вспомнить мудрую загадку о Времени, которую пыталось разгадать одно странное существо из иного мира: «Пожирает всё: птиц, зверей, деревья, цветы; грызет железо, кусает сталь; размалывает в муку твердые камни; убивает королей...» (А.А. Грузберг © — респект ! ). Ведь всё так и есть: убивает — не то слово...

... У полиции всего две нити: расследуется двойное убийство брата и сестры из Карасуямы, префектура Точиги, всю жизнь вынужденных скрывать свое родство. Случайная статья журналиста выводит наружу информацию, способную поднять на свет божий темную историю с убийством многолетней давности. Дело в том, что когда-то давно сестра лжесвидетельствовала в пользу брата, из-за чего в тюрьму отправился невинный человек, где и скончался от пневмонии. Конечно, можно, возразить: шестнадцать лет срок приличный, даже выплыви всё наружу, захочет ли кто мстить? У того невинно осуждённого остался сын, а у убитого дочь. Но люди разные бывают, для кого-то и данный временной отрезок не имеет абсолютно никакого значения -и шестнадцать лет было будто вчера...

Отмечу линию со вторым алиби. (Это как раз один из тех двух подозреваемых, родственников участников давней истории -врач офтальмолог). Помощник Оницуры Таннер прибывает на допрос и видит у доктора забинтованной правый палец руки. Ну всё, думает, значит, специально травмировался (а он как раз думал взять образец почерка). После опроса Таннер решает проследить за свидетелем -тот садится на паром и спешно направляется на встречу с какой-то бабой. Детектив уверен, здесь явно нечисто- видать сговориться хотят. Однако, показательно с точки зрения совпадений- глазной лекарь всего лишь хотел сделать своей женщине предложение: благодаря сегодняшней новости он узнал, что не является сыном убийцы, и с его плеч спал психологический груз...

Что касается центральной загадки — конечно же, она вновь посвящена фактору времени: каким образом человек сумел переместиться в пространстве на значительное расстояние быстрее любого из доступных технических средств передвижения. Все уверены -вот эта женщина и мстила за убитого отца Ивасаки, разработав хитроумный план и перепоручив исполнение задачи мужу: тот провожает её с токийского вокзала на поезд, отправляющийся в 2:56 пополудни. Она работает в редакции и едет по служебным вопросам. Но при этом, потенциальный убийца, проводив супругу, даже если он садится на ближайший синкансен до Нагои -все равно не успевает добраться в условленный час в Инуяму. Очевидно, он каким то образом уехал раньше. Но как? Ведь хитроумный убийца предоставляет полиции доказательство -пленку из двадцати кадров идущих подряд: вечеринку с друзьями накануне, потом фото железнодорожных путей, часы над головой и, наконец, тот самый полуэкспресс « Нагара». Приводится ещё и такой факт -накануне он сбривает бороду и усы (что подтвердит цирюльник из парикмахерской «Обама»), и на фото он везде без растительности. Сделать снимки фото позже тоже не выйдет: «Нагара» ходил как раз до 6-го сентября...

... Сентябрь 1966-го года. Знаменитый писатель только что довольствовался скудным ужином -были поданы пельмени киби, варёный омар, тофу и соления синко. С некоторым раздражением он смотрел на стоящую в углу стола куклу в виде енотовидной собаки, держащую в лапках токкури -маленькую чашку для сакэ, и раздумывал, чем успокоить желудок после приема острой пищи...Из динамиков двухполосных акустических систем EAB-1204, отделанных коричневым шпоном — разработка новой фирмы «Technics», доносились звуки какой-то популярной современной мелодии. Играла недавно выпущенная пластинка «Runaway» британской штамповки, приобретенная знаменитым писателем на сдачу — в довесок к комплекту LP классической музыки — в магазине подержанных товаров Канда. «Чортъ возьми! Рок 'н'ролл бывает полезен для усталых мозгов только в умеренных дозах -пусть я ещё слишком молод, чтоб умирать, но уже слишком стар для него.... Да и кто таков этот Шеннон? За быстрым взлетом неминуемо и скорое падение ...». Аюкава-сан задумался. « У меня тоже появится беглец. Оницура на сей раз превзойдет себя. Вдумаемся -если некто планирует убийство с прикрытием фотографического алиби, довольствуется ли он только одной серией снимков, как делают в дешёвых романах в мягкой обложке? А если что случится с камерой, дефект пленки, затвора и проч.? В таком случае необходимо сделать как минимум две серии снимков. И после проявки второй плёнки, в другом магазине, хозяин случайно оставит себе копию с негатива. Важно прийти к этому выводу, догадаться зайти в подходящий магазин и спросить об этом...».

Молчаливая женщина в темно-красном хаори с мелкими узорами хиримен принесла с кухни стакан холодного ячменного чая. Слегка поклонившись, она поставила поднос, после чего быстро и беззвучно удалилась обратно. Аюкава-сан отхлебнул глоток... «А теперь представим, что на второй, уцелевшей пленке, осталось нечто на снимке. Да, он похож как две капли воды на предыдущий снимок, но как насчёт уголка грязной коробки из-под бенто-ланча в купе, попавшей в кадр сквозь просвет в окне? Вроде мелочь, но догадливый человек поймет, что это фотография прибывающего поезда, ибо отправляющийся поезд всегда идеально чист...»

Итого. 7.5 из 10.0. Интересна мысль, что человеческий глаз не обманешь -и фотография с фотографии (для фальсификации последовательности кадров) это все равно как «подложить чучело вместо тигра из зоопарка». Но высказывается предположение, что будущая техника позволит это делать...Ну а в целом — автору удалось в полной мере отработать свой индивидуальный стиль, что немаловажно, ибо в любом жанре предостаточно проходного материала, где порой невозможно отличить одного автора от другого.

Да, вот были некогда тиражи в полторы тысячи экземпляров -и считались большими тиражами. Это я не применительно к сравнению с современным книгоизданием, а с исторической т.зр. К тому, что иной раз видишь в сети заметки -дескать, до 19**- го года не было у нас одного жанра, другого, третьего и т.д. А появилось всё тогда только, когда... (и далее, как правило, следуют несколько известных имён -фамилий, удобных для позиции рассуждающего...). Так вот, возвращаясь к началу — написано-то всего в избытке, просто круг заинтересованной аудитории в разы меньше был, и многие имена с тех давних пор остались известны лишь единицам.

«Бубновый король» (1890)- ещё одно подтверждение того, по чьим стопам пошла писательница Назарьева: явно ощущается, что она — ученица и горячая поклонница автора «Преступления и наказания». Её не прельщали ни экзотические путешествия в Южные моря, ни отравленные стрелы с ядовитыми порошками, вызывающие сумасшествие и вытолченные из заморских растений; оставляли её равнодушной и танцы мускулистых чернокожих туземцев у костра; также не найдется в её книгах и сцен эротического характера, равно как нет там и колдовских оккультных обрядов: всё перечисленное тогда уже было у других, но писательница играла по своим правилам — зачем это, если жизненных хитросплетений в маленьком городке где все друг друга знают и так хватает с лихвой. Мелодраматические начало, не предвещавшее бури, и вот на тебе -на 36-й странице Капитолина Валериановна будто говорит читателю — берите труп, ещё тепленький, только что разговаривавший со страниц книги...

«Какие чудные цветы! — воскликнула девушка подходя к тропическим растениям любуясь и гладя рукою пышные зелёные листья высокой пальмы.-Как это красиво! Мне ужасно нравится, когда в комнатах держат цветы...». Вообщем, Андрей Николаевич Бочарников, видный барин Зареченья, что в городке Свияжск, разлюбил одну женщину, которая, став вдовой, думала прекратить досужие сплетни, в надежде, что теперь богатый любовник превратится в ее нового мужа. Юлия Николаевна приходит к нему в поместье, видит, что планы барина разнятся с ее собственными, и начинает вдруг оскорблять его сестру, горбунью Глафиру. Андрей Николаевич всё терпел-терпел, а этого не смог выдержать -сорвался в эмоции и поддушил обидчицу, что и спровоцировало дальнейшую реакцию слабого организма... И что же впереди? Разновидность известного жанра, когда убийца известен с самого начала, а дальнейшее действие будет состоять в его искусном изобличении (с влиянием «достоевщины») -что, как мы знаем, может также составлять немалую интригу. Похоже, но всё-таки не совсем так. Здесь ситуация, когда убийца «поневоле», и сам не прилагает усилий для сокрытия деяния — за него это делают другие. Кстати, «домашний» доктор, друг семьи, помогающий вывезти труп с места преступления (аж в Бельцы!) -дабы избавить брата и сестру от нежелательной огласки -прием, которым писательница уже пользовалась в другой книге. Разница только в том, что в прошлый раз доктор действовал соответствующим образом из личных побуждений, а здесь — из-за обещанного вознаграждения. Что ж, у каждого автора были свои коронные приемы — у Назарьевой, видно, какой-то зуб на врачей имелся...

Добавить ещё стоит, что у дочери Степана Петровича Климова, богатого помещика, торжественное событие -дочь, только что вышедшая из института должна впервые появиться на балу. Всё впереди у Леночки, и уж больно ей услужливый и добрый Андрей Николаевич понравился, да и батюшку он устраивает. Но вот незадача, в женихи ей рвется некий, неизвестно откуда взявшийся в Свияжске молодой человек по фамилии Ульянский (что уже настораживает!). Ну а для невольного преступника важно побороть муки совести, чтобы заново начать полноценную жизнь -поэтому вынужден Андрей Николаевич прервать симпатию к Леночке. Иначе он не может. И как сердцу обиду пережить? И вот, погоревав, Елена Степановна сгоряча даёт заезжему проходимцу... согласие на тайный брак даёт! (Сумасбродка -супротив отцовской воли, наперекор, пойти хочет...).

Что же в итоге. Название книги вновь несет неоднозначность -об азартных играх речи не идёт, а переносное значение не совсем ясно. Несколько сюжетных линий будто обрываются — писательница так и не даёт толкования, куда пропал кучер после убийства Каморской, и почему горбунья Глафира Николаевна решает вдруг злостно навредить счастью брата, солгав Леночке, что он везёт другую невесту. Линия в Бельцах тоже затухает едва начавшись — никто не стремится выяснить, каким образом там очутился труп. Трудно объяснить и невероятное везение Андрея Николаевича, случайно подбирающего в Петербурге на дороге женщину, имеющую непосредственное отношение к тёмному прошлому его соперника...С другой стороны, а где сказано, что писательница вообще обязана кому-то всё разжевывать и пояснять? Автор, как художница, рисует общую картину, а отдельные штрихи — не её забота. Зато стоит отдать должное людской психологии — характеры изображены доходчиво, со всеми вытекающими слабостями. Поэтому Капитолина Валериановна не глядя, как фокусница, достает из потёртой колоды карт бубнового короля и бросает на стол со словами: только попробуйте сказать, что от моей книги легко оторваться!.. Думаю, что сам месье Жорж Сименон не отказался бы прочесть книгу Назарьевой (при условии, если бы знал о ее существовании).

Действие романа Арсена Гуссе с вычурным (и, несмотря на жесткую метафору — поэтичным) названием — «Полны руки роз, золота и крови» относится к 186x-му году. «Эта история покажется вам странною, но это говорит сама истина»... Автор — друган Теофиля Готье, сочинивший множество романов, о степени известности которых сложно рассуждать в наше время. Но когда-то он выходил у издательницы Елизаветы Ахматовой, которая вполне успешно справилась со всеми речевыми оборотами Гуссе, изобилующими устойчивыми фразеологизмами («...плотная телом, как фигуры Рубенса...») и отсылками к истории.

Несмотря на мелодраматический и ажурный характер повествования, роман содержит несколько вливаний потустороннего свойства — здесь и сбывшиеся предсказания, и видения, и даже небольшое участие медиума Юма (реально существовавший ясновидец, дружный с европейскими монархами — и с Александром II в т.ч.). Считать ли всё это мистическим элементом, или порождением больной головы главного героя? Всё на усмотрение читателя, ибо на одной из страниц г.Гуссе даёт прозрачный намёк: «Гете и Байрон говорили, что они не ясно различают живые лица от воображаемых, создания природы от собственной поэзии..». И, наверное, стоит расшифровать название. Оно как раз таки является отображением расстроенного рассудка героя (при условии, если отметать иные толкования): сначала, на начальном этапе бурной молодости он встречает юную, цветущую деву, срывающую розы; потом — её же в образе вакханки, бросающей золотые монеты; и, наконец, под финал -некогда прекрасное видение предстает пред ним в образе измученной проститутки с Итальянского бульвара с окровавленным кинжалом... Да, вот такая она была романтическая эпоха, что сказать...

Жорж де Кенуа, сын скромного чиновника из Суассона, начинает засматриваться на дочь владетеля Марживальского замка — Валентину. Его даже не смущает зловещее предсказание придворной дамы, знавшей секреты Дебароля — та сообщает, что Жорж помрёт насильственной смертью * — от гильотины (равно, как и его брат Пьер). Разумеется, раз такое сказано — оно и произойдет, иначе какое сложится доверие к автору в противном случае?

«Десять часов в деревне все равно что полночь в Париже». Поскольку де Кенуа беден, ему приходится довольствоваться ролью любовника Валентины, а замуж она выходит за состоятельного графа де Ксентрайля. «...один продает вам недорого стыд вашего врага, другой продаст вам подороже милости известной женщины». Вообщем, Гуссе покажет в чем разница — между «любить только сердцем и душой», и тем, что приходит с этими душевными порывами со временем. Отмечу и появление так называемого «парижского господина». В одном из романов Дж. Д. Карра, тяготевшего к Франции в молодые годы, также упоминался этот товарищ...

* впечатляет приведенный автором перечень на полторы страницы (!) — тех знаменитостей, что пали насильственной смертью. По одному этому перечню можно изучить все вехи истории древности. «Гомер умер от голода; Сократ выпил цикуту; Цезарь был убит кинжалом; Алкивиад пронзен стрелами; вся древность наполнена этим. Сарданапал сгорел живым; Анахарсис был задушен; Зенон умер на пытке; Поликрат был распят; Езоп, как Даная, сброшен со скалы; Сафо сама сбросилась... Пирр упал от удара камнем...Архимед убит при осаде Сиракуз; Митридат, как ни приучал себя к яду, тем не менее умер насильственной смертью; Клеопатра приложила аспида к своей прекрасной груди...» и т д. и т.п. список далее внушительный.

Что же в итоге. 6.5 из 10.0. Временами герои раздражают своей возбужденной и чересчур картинной аффектацией, да и с приключенческой точки зрения слабее, чем с философской (правда, я бы не стал чрезмерно преувеличивать значение этой философии). Но в неумении говорить легко о серьезном этого автора упрекнуть нельзя.

По прочтении осталось два вопроса. Почему книга начинается с цитаты, приписанной вдруг Шекспиру («Время делает людей») и почему роман носит название «Голос крови» (понятно, что 1897-й — год «Дракулы», но всё же ..). И то и другое оставляет вопросы...

Инна Орфанова, юная дама, едва достигшая двадцати лет, живёт с родителями на Петербургской стороне. Денежных средств не хватает, экономия заставляет всех троих вести скромный образ жизни. Отцу приходится чинить одежду после каждой стирки. И пусть старики и отговаривают дочь идти в «приживалки», всё же та настаивает на своём: вскоре Инночка прощается с друзьями и родными, жёстко отказывает в любви старому другу, и садится на скорый поезд. Путь она держит в аристократическое имение Ольжино (где-то за Москвой). Привлёк ее холёный, вежливый барин, Дмитрий Жучков — Орфанова принята в гувернантки, и будет заниматься воспитанием племянницы хозяина — десятилетней Наташи, дочери сестры его Елизаветы Алексеевны (для своих, для аристократов — можно просто «Бетси»), потерявшей мужа... Всё в новинку для Инны Порфирьевны, и всё ей очень нравится — и путешествие в купе поезда с билетом за двадцать семь рублей четыре копейки, и виды Москвы, и умненькая девочка, с которой ей предстоит заниматься, и, наконец, и сам обходительный барин Дмитрий Алексеевич... Даже относится он к ней, почему-то не так, как к гувернантке, а будто бы с особым, пристрастным вниманием. Однако, сестра Дмитрия Алексеевича недоумевает — не может же её брат воспылать страстью к жалкой прислужнице?...

Остроту роману добавляют два фактора — сосед по усадьбе, Ржевский, оказывается старым знакомым отца Инны — с которым у того давние счёты из-за каких-то тёрок (суть конфликта автор, увы, не поясняет). И, несмотря на разницу в социальном статусе и в возрасте, Ржевский проявляет некоторое внимание к Орфановой. Ну а второй момент — барин то наш, оказывается, женат — просто разъехался спустя месяц брака со второсортной актрисой провинциальной сцены -Лелечкой Шторх. Разумеется, эта девушка, страстно любящая деньги, еще появится в настоящей истории. Но актриса она достойная — однажды симулировала попытку суицида, измазав губы фосфором от спичек (вот он, криминальный репортерский опыт Капитолины Валериановны в действии — такое просто так не придумаешь...).

Но, видимо, не зря я в прошлый раз назвал Назарьеву «гранд дамой петербургского детектива» — даже в мелодраматическом сюжете с любовными признаниями во время поездок в шарабане у неё образуется загадочное преступление (пусть и кратковременное). Причем, вот что странно — покушение на убийство происходит в усадьбе на хозяина, от которого только что ушла женщина — по идее, напротив, сопернику должен мстить он, а не наоборот. Но это, конечно, при условии, что здесь вообще «cherchez la femme». И откуда пистолет взялся в доме? Наконец, почему у Инны Порфирьевны обломаны ногти в кровь и сверток с деньгами ее нанимателя?... На самом деле, ход писательницы интересен в том смысле, что очень часто в т.н. классических детективах убийцей непременно оказывается кто-то из близкого округа, тот, кто постоянно был на глазах у читателя. Здесь же писательница опровергнет этот нелепый и вздорный тезис, убедительно доказывая, что подобные сюжетные ходы — плод авторского воображения тех, кто никогда не сталкивался с реальными случаями в жизни -вроде сытых и благополучных коллег авторши из столиц Старого Света, сочиняющих подобные опусы от безделья или ради развлечения немудреной публики. В варианте Назарьевой совсем необязательно, чтоб преступнику до его появления уделялось сколько-нибудь значимое внимание на страницах книги... И , принимая во внимание вышесказанное, на сей раз необходимо отметить вклад Капитолины Валериановны в так называемый «герметичный», или камерный детектив, когда преступление совершается в загородном доме, в знакомой всем обстановке, и с ограниченным числом действующих лиц...

Капитолина Валериановна очень часто использует в тексте слова «раба» и «рабыня». То друзья Инны осуждают ее стремление к «рабской зависимости быть приживалкой в доме людей, неизвестно какими путями нажившимися», то сама Инна заявляет ухажеру: «Я буду вашей рабой»...Всё это, конечно, проецируется из глубин души самой писательницы, от её отношения к мужчинам, к которым она питает искреннюю благосклонность. Вот, например, окончания ее писем к Фёдору Михайловичу (никогда не цитирую сторонние сайты, но здесь сделаю исключение — собраны они на ресурсе fedordostoevsky.ru) : « Прощайте, пусть не слабеют Ваши чудные силы и пусть они будят наше спящее, мертвое общество! Можно мне еще когда-нибудь напи­сать к Вам? скажите да! Глубоко, рабски Вас ува­жающая К.Назарьева».», или: «С глубоким священным уважением остаюсь Ваша, милостивый государь, покорнейшая слу­га К.Назарьева»; и, наконец, краеугольный камень творческого наследия -мастерство которого пыталась перенести в криминальный жанр Назарьева «...если когда-нибудь судьба столкнет нас, если мне удастся пожать руку человека, написавшего «Преступление и наказание» и «Кроткую», то я буду самым счастливым человеком...». А вы говорите, Конан Дойль... Да Капитолина Валериановна его ни в грош не ставила...

Что же в итоге. В целом, написано хорошо, ровно — и в этом одновременно и плюсы и минусы произведения. Поступки героев хоть и характерны, но предугадать их не всегда возможно. И, главное, наверняка найдется чья-нибудь судьба, один в один повторяющая то, что рассказала здесь Капитолина Валериановна. В этом нет никаких сомнений.

«Название для этой длинной истории предложила моя тогдашняя жена. Как обычно, я долго думал над данным вопросом, а она наблюдала за моими муками со стороны. И тогда она сказала: «Почему бы тебе просто не выбрать: «Отправитель неизвестен?..»

Это слова автора из послесловия к роману 宛先不明 (aka «Blind Letter»). Книга вошла в серию из девяти томов — разных писателей, и являлась детищем редактора Мацуо из «Гаккен» — подборка посвящена производственной тематике, характерной для послевоенной Японии и начала 60-х (шпионаж, деловые люди, недобросовестная бизнес -конкуренция, проблемы современного мира и.т д.). Аюкава был удручен тем, что продажи оказались плохими — однажды он увидел всю серию со скидкой -она легла на дно в магазине подержанных книг Канда. Если имена остальных восьми авторов сейчас забыты даже на родине, то как раз его роман (замыкающий, 9-й том) вышел удачным — ибо это одна из лучших книг японского короля «нерушимого алиби» и, в некотором роде «фантаста» — его персонажи всегда отчаянно пытаются обмануть Время. Ключевая загадка алиби здесь заключается в следующем: главный подозреваемый предположительно уезжает на вечернем экспрессе из Токио в отдаленное местечко префектуры Акита, куда поезд прибывает на следующее утро, и там он сразу совершает убийство. Однако, детективы заходят в тупик — дело в том, что этот человек утверждает, что в вечер отъезда он отправил письмо одному из участников литературного конкурса....Казалось бы, любой может решить — и что в этом странного? Ну отправил и отправил, что здесь такого? А вот что. Итоги конкурса объявили тем вечером в 21:30, а поскольку в письме подозреваемый сочувствует проигравшему и точно называет победителя, значит, он не мог писать текст ранее времени подведения итогов конкурса, и получается, что на последний экспресс в 19:45 он никак не успевал...Что ж, письмо находят — правда, до адресата оно не дошло из-за ошибки в адресе, но по счастливой случайности осталось в почтовом отделении (срок хранения не превысил три месяца) — отправитель второпях забыл ещё и проставить свой обратный адрес. Штемпель и содержание однозначно подтверждают вышесказанное — автор текста мог составить его только после прослушивания официального сообщения об итогах конкурса. Полиция разводит руками...

... Но придется сказать и пару слов о завязке. В книгопечатном концерне «Рекуе Сёбо» происходит борьба за власть: управляющий директор пытается продвинуть на выгодное место отдела реализации своего свёкра. Для этого с помощью цепочки посредников устраняется конкурент с «живого места» — подставная женщина втягивает его в сексуальный скандал в поезде, и того увольняют после огласки происшествия (ибо неприличное общественное поведение на таких должностях карается незамедлительно!). Озлобленный сотрудник разрабатывает план мести бывшему работодателю — он шлет анонимное письмо старому знакомому из той же среды, «сливая» ему данные о новом издательском проекте — журнале для пожилых — тем самым саботируя перспективный проект, поскольку теперь информация будет передана конкурентам из «Киндай хёронша», дабы они оперативно занялись тем же самым....Но что же выходит? Кацуо Ибуки начинает шантажировать уволенного начальника отдела (каким-то образом он угадывает, кто был отправителем анонимки, несмотря на то, что текст катаканы был написан с помощью линейки!), и завязка принимает плачевный оборот — одним ранним октябрьским утром некий человек, прибывший с вокзала Уэно в парк отдыха Сендзю префектуры Акита, набрасывает удавку на шею бывшего печатника Кацуо Ибуки. Остается разобраться, кто приехал на том поезде, назначил встречу незадачливому шантажисту и обронил золотую запонку от галстука...

Редкий случай — промежуточная полицейская версия (ещё до финального триумфа Оницуры) выглядит не менее красиво, чем основная: как насчёт того, что преступник был в сговоре с получателем, и отправил не одно, а два письма -«a» и «b»? И тот просто переложил послание из «b» в конверт от «a», уничтожив потом письмо «a» и конверт от «b»? Да и труп всего один, но концентрация внимания не спадает до последней страницы (выходит, умеют и так...). Ну и женоненавистнические мотивы автора: вся цепочка начинается именно с подвоха, подстроенной из-за якобы имевших место быть половых домогательств в поезде, кончившихся для главного героя весьма плачевно... И очередное подтверждение того, что ведущий«сыщик» не должен быть в кадре постоянно, а достаточно оставить рутинную работу подмастерьям -инспектор Оницура появляется лишь в последней главе и делает всего пару выводов, но зато каких выводов!...А поднятые здесь проблемы заметны и по сей день — бывали случаи, как после интересного анонса одного отечественного микроиздателя, на скорую руку появлялся альтернативный продукт от «соседнего» книгопродавца...

...Июль 1965-го года. Знаменитый писатель только что перекусил — на ужин были поданы мисо-суп с тофу и грибами фамико; а также цукудани с говядиной и мелкой рыбой, подслащенной белой фасолью и морскими водорослями. Умиротворенный и отдохнувший Аюкава-сан расположился в гостиной, и еще раз поднёс к глазам конверт с письмом из европейской части Старого Света от одного своего знакомого британского музыканта, доставленный сегодня днём почтальоном. «Please, please mister Postman...», -пробормотал он про себя, разворачивая и перечитывая текст на листе бумаги... После ответного обмена любезностями и благодарностью за высланные сувениры, автор письма сообщал Аюкава-сану о предварительной договоренности гастролей его группы с организаторами в Японии в следующем году. Но последнее слово будет за Брайаном...Также он обещал, что несмотря на предстоящий ажиотаж, Аюкаве будет предоставлен VIP- билет на самый первый концерт, 30 июня — для этой цели задействуют журналистку Хосико Румико, которая лично привезет приглашение домой писателю. Письмо заканчивалось словами: «Best wishes, George (H).»

...Знаменитый писатель откинулся в ротанговом кресле и задумался: «Хороший ты парень, Джордж. У тебя большое сердце. И Восток ты понимаешь лучше кого бы то ни было среди своих беспечных западных друзей. Но твое послание натолкнуло меня на одну мысль...». Аюкава-сан еще раз посмотрел на необычный европейский бланк листа.» Именно по тому, как будет сложен лист (пополам по вертикали), а вовсе не по почерку, в письме-анонимке в моей книге, получатель догадается, кто был отправителем, у которого будет характерная манера... Но мой трюк с алиби будет исключителен. Помнит ли кто, что в крупных городах, наподобие Токио или Осаки, на одной улице могут находиться сразу три разных почтовых отделения? Равно как и то, что шорт-лист литературной премии состоит не из семидесяти участников, а только из трех?». Знаменитый писатель сделал добрый глоток из бокала сакэ на подносе, который ему принесла с кухни женщина, облаченная в каппо-ги — белый халат для приготовления пищи. «Мой герой отправит сразу три письма из трех разных отделений... Вот только как лучше сделать — он направит их все к одному из финалистов, сетуя, что победил кто-то из двух оставшихся, а его творение лично он считал лучшим; или наоборот, отправит к трем разным, и каждого поздравит с победой? Хм. Нужно как следует пораскинуть мозгами. Говорят, что и Конфуцию везло не всегда...»

Итого: 8.5 из 10.0 — книга с умными и логичными трюками, по мере объяснения которых получаешь удовлетворение от хода мыслей автора.

Имя писательницы с обложки этой книги неизвестно широкому читательскому кругу — но, как говорится, отдельные рекомендации сделали свое дело... Между тем, Назарьеву можно величать «гранд-дамой» петербургского детектива -настоящий роман несколько раз переиздавался в 1880-е гг и, в принципе, включал в себя компоненты волшебной формулы «невероятного преступления» -той самой «золотой жилы», что будет разрабатываться англоязычными авторами полвека спустя...

У Капитолины Валериановны не было ни преуспевающего мужа археолога, ни средств чтоб отправиться в кругосветное плавание на роскошной яхте или попутешествовать под палящим солнцем Египта и Месопотамии; наконец, не было у неё и друга, который мог бы рассказать ей об экзотических обезьянах-убийцах с острова Борнео. Более того — после развода она и вовсе осталась с четырьмя (!) внебрачными детьми, что и сподвигло ее к литературному творчеству, где она сполна воспользовалась личными познаниями из практики криминального петербургского репортера...

И вот, однажды, вооружившись солидным токсикологическим справочником Е. Пеликана, Капитолина Валериановна садится за стол и пишет свою книгу «Из огня да в полымя», пытаясь при том найти силы не отвлекаться на дела насущные (ну да, у кого-то настольной книгой был справочник железнодорожного расписания, у кого-то — книга кулинарных рецептов, а здесь — совсем другое...). Между тем, завязка романа располагает к читательской заинтересованности. Тем более, вскоре мы узнаем, что означает чудное выражение писательницы «обкормить барина»... Практикующий врач Сергей Николаевич Ворошилов получает срочный ночной вызов от хорошей, близкой знакомой своего друга, Кожухова. Спросонья, он пытается отмахнуться от нежданной работы, но всё же, настойчивость баронессы Корсак оказывает влияние — он одевается, зовет кучера и направляется прямиком в будуар Агнии Павловны, преисполненный богатством и тропическими растениями. По приезду Сергей Николаевич сразу понимает причину тревоги красавицы — ведь Кожухов, её друг интимный, по неизвестной причине внезапно скончался тем вечером прямо у неё в покоях с минимальным количеством одежды на теле. Доктор, будучи человеком добрым, или, может поддаваясь чарам Агнии Павловны, проявляет крайне неосмотрительное решение, дабы избавить молодую женщину от неприятностей перед законным супругом — забирает мертвеца в свою повозку, намереваясь позднее пояснить правосудию, что бедный Кожухов скончался по дороге, пожаловавшись на ухудшение самочувствия...

В дальнейшие подробности вдаваться не буду — конечно же, неправомерный поступок выйдет боком Сергею Николаевичу, исполнившему роль deus ex machina, поскольку следователь Бойчевский установит асфиктическую причину смерти — от отравления цианистым калием, и доктор окажется первым кандидатом в убийцы — как жених сестры покойного, а значит, претендующий на наследство. Есть, правда, еще и брат Кожухова, погрязший в долгах и просроченных векселях, но тот в момент происшествия находился далеко — аж в столице Франции ! («ходим, ходим, по Парижу, по Парижу...») (c). Но в чем же «невероятность» ? Дело в том, что Кожухов не принимал пищи, находясь в гостях баронессы, и посторонние лица к ним не заходили — всё это вполне установленные факты. К тому же, травить любовника в собственном будуаре, когда с минуты на минуту должен вернуться супруг, со стороны баронессы было бы колоссально глупым поступком. Да, у него было слабое здоровье, но каким же образом проклятый яд попал в желудок?...

Будучи «внебрачной дочерью Достоевского» (в литературном смысле, конечно...), Капитолина Валериановна параллельно создает семейную «триаду», раскрывая весьма непростые отношения двух братьев и сестры. Кто из них перед кем виноват? В чем камень преткновения между ними, почему они не смогли существовать дружно — в этом также предстоит разобраться. «Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает»... Да, иногда писательницу слегка «заносит» — особенно в рассуждениях о «рабах Ваала», но видно, что в центре романа образуется четкая составляющая с необъяснимым преступлением.

Что же в итоге. Роман, конечно, небезгрешен по части деталей, а ряд поступков действующих лиц характеризуют их не с лучшей стороны; но показателен в смысле разнообразия творческого механизма авторов тех давних произведений — а финальная разгадка вполне может быть включена в избранную коллекцию отечественного детектива. Думаю, и сам Дэшил Хэмметт наверняка не отказался бы в своё время достать книгу с автографом Назарьевой (при условии если бы знал, где раздобыть)...

«Случай в жизни играет громадную роль, и когда беллетрист приводит удивительные совпадения и встречи, читателю порой кажется невероятным подобное случайное совпадение». И.П. Рапгоф -граф Амори, 1914.

Писательница-феминистка Анастасия Вербицкая чем-то так досадила Ипполиту Павловичу Рапгофу, что он не только дописал без разрешения ее книгу «Ключи счастья» (имевшую некогда шумный успех...), но и сочинил три или четыре собственные книги, безвозмездно наградив свою главную героиню её же фамилией. Но Вербицкой было грех обижаться и дуться на Ипполита Павловича (пусть он на её имени и подзаработал слегка...) — ведь тот создал дополнительную рекламу авторше, да еще и не поскупился на щедрые комплименты в адрес внешности своей «Вербицкой» — в данном художественном произведении у него получилась женщина, роскошная во всех отношениях... Правда, у писательницы могло быть иное, полярное мнение, отнюдь не в пользу талантов Ипполита Павловича, но Рапгоф предусмотрел и это — в приключенческой книге «Новейшие любовные похождения мадам Вербицкой. В погоне за ощущениями» — он, скорее всего, использовал лишь некоторые факты ее биографии (а основное, вероятно, всё-таки домыслил самостоятельно, благо отсутствием фантазии не страдал...). Да и на случай тяжб и разборок мудро назвал героиню «Надей», а не Настей: так что, как говорится, все события и персонажи вымышленны, любое совпадение имен и событий с реальными являются случайностью...

Так что же за такие необыкновенные приключения описал граф Амори (книга вышла под этим известным псевдонимом). Вообще, слово «мадам» носит ироничный характер — так однажды подписала записку Надя («Votre Madame Werbizka»). После пережитых потрясений Надежду Владимировну увозят в Крым родители, где она знакомится с грузинским князем Эристовым и вскоре становится его супругой. Далее, после живописных видов с Белой Скалы, Рапгоф переносит действие в Париж (Гранд-отель с окнами на бульвар Капуцинов!) , а затем и в Петербург, причем не в центральную часть, а в район Лесной и Политехнической академии, и немного на Большую Московскую улицу (респект !) с видом на Свечной переулок, под финал — в Первопрестольную (ресторан «Яр» с венгерскими сестрами Халлас — где в 1915-м году, уже после выхода этой книги, будет буянить и эксгибиционировать Распутин)... Отец Надежды, доктор Владимир Александрович, решает так — нужно ли ему выступать против норм прописной морали? Тем более, что и сам он небезгрешен, и не против приволокнуться за случайной знакомой (а у дочери и отца нет тайн друг от друга). Но, конечно, молодая княгиня чувствует себя в ударе... Пение Карузо в Опере (ого — какие великие люди в кадре...), новые интриги, свидания pied a terre на углу улиц Отвиль и Тетбу и т .д.

Интересно наблюдать в таких старых текстах наличие пословиц и устойчивых выражений, которые не только сохранились до наших дней, но и часто используются без изменений и поныне («только тот не ошибается, кто ничего не делает», «пьяному и море по колено», «на одной неделе семь пятниц», «любовь зла -полюбишь козла» и др.), а также французских («on reviens toujours a ses premiers amours», девиз Помпадур: «apres nons le deluge»).

Конечно, в тексте много скрытых ироничных посланий в адрес героев дней минувших (и хорошо знакомых автору), но зато как все честны друг перед другом. В концовке автор жёстко поддел «бывшего офицера и известного литератора» -эпизод в петербургском ресторане «Вена». С большой вероятностью можно считать, что имелся ввиду Куприн (тем более, что в качестве его увлечения называется дама, чье прозвище совпадает с одной из героинь «Ямы»)....Никто не расшаркивается подолгу, да и желания у всех проявляются здоровые и естественные -что уже само по себе ценно. Одна из подруг Нади всерьез расстраивается, что той не понравился ее супруг, профессор, и изменять с ним та не собирается...

«Покуда твоя ещё. Лёля.» (из прощальной записки девичьей);

»-Надя ещё спит. Достала она себе какой-то дурацкий роман, который привезла из Парижа. Должно быть порнография. Я этого автора знаю. Под прикрытием учёной археологии и древнего бытописания, этот француз описывает лезбиянство, вакханалии и афродитизм. -А по моему он просто пакости пишет, -решила молодая женщина.» (о писателе Пьере Луисе -Рапгоф терпеть не мог конкурентов);

»...но чтобы у меня, на глазах, такая девка, ну или такая дама с ним объяснялась на ты — это уже слишком..» (о причинах ревнивой ссоры, где дело вовсе не в измене);

«Одним словом, диамонт!» (услышано в студенческой курилке);

«Женщина молодая, красивая, муж в отъезде, ну и хочется ей выкинуть коленце» (из дружеских сплетен);

«Теперь только диэта и молодцом будете» (доктор — пациентке после нервного потрясения);

И, наконец, рождение нового яркого таланта: «Она впервые почувствовала влечение написать что-нибудь яркое, типичное, новое...» (о творческом порыве Нади Вербицкой).

Что же в итоге.... Содержание, как говорят, «бульварное», но искрометный, по-настоящему живой стиль Ипполита Павловича подкупает искренностью. Что радует глаз, особенно если перед тем почитать нынешнюю переводную литературу. Уж в чём в чём, а в скучных текстах упрекнуть его или назвать «виршекропателем» никак нельзя. Да и, в конце концов, такие книги — путеводители по местам старого Петербурга. «Хижина Дяди Тома» — кафе за Лесной с отдельным кабинетом на втором этаже. Кто бы мог подумать что там творилось. Однакожъ.... А так — как пел Боб Дилан — времена меняются, поэтому под конец вспомним канувших в лету кумиров, которые во времена графа Амори покоряли публику талантами, пением и танцами (и всё это было вживую и по-настоящему!): «... в эту минуту какая то доморощенная «Дункан», босоножка из самоучек, поражала избранную публику, не столько искусными танцами, сколько великолепным телом...когда наконец она кончила и пластично облокотилась над корзиной цветов, публика разразилась такими громами, каких со времён Зориной и Вари Паниной никто ещё не слыхивал в этой зале...».

Название («Петербургская Нана») отсылает к книге Эмиля Золя (1880), поскольку, кроме созвучия, имеет с ним сходные мотивы и героиню куртизанку. Вместе с тем, роман, как обычно и бывает у Цехановича, пронизан каким-то безысходным, инфернальным фатализмом. Не случайно одна из первых глав называется «Петербургский Мефистофель». Черно-белое, мрачнейшее сюрреалистичное полотно о жизни провинциальной «кокотки». Повествование циклично — в первой главе героиня узнаёт свою судьбу, в последней — предсказанное воплощается. А между ними: каждое новое знакомство героини влечет за собой очередное роковое обстоятельство — всякий раз отнимая по одной жизни.

... В гостинице близ Невского проспекта останавливается приехавшая из глубинки Мария Ивановна Стогова, особа, чьи истинные интересы автор, без долгих прелюдий и церемоний, раскрывает читателю уже в самом начале произведения. Сопровождает ее Пётр Подсолнухин, сын купца -увалень, исполняющий роль прислужника. Во время обеда эту пару подмечает опытный глаз журналиста г. Омлетова — «Мефистофеля», который легко заводит знакомство и предлагает даме свои услуги различного рода, становясь её проводником в мир света, где она в полной мере пользует свои внешние данные. При этом упрекнуть автора в отсутствии деликатности нельзя. «Наденьте, пожалуйста, чулки, -все ещё лёжа сказала ей Стогова, высвобождая из под роскошного одеяла ещё более роскошную ногу...художник нашел бы себе тут благодатную тему для поз и классических контуров, но скромный рассказчик должен, увы, запереть дверь перед носом читателя, потому что из мужчин сюда вход открыт был пока только одному...». Быстрое знакомство с бароном Цимлихом — спортсмэном и биржевым деятелем, оказывается первым звеном в цепочке фаталистических событий..

Часть повествования временно происходит в Париже -на «улице Пети-Тру» и прочих кафе-шантанах. «...Но и в Париже есть наши художники. Ибо «...живописец всегда может не умереть с голоду, а художник и подавно...»

Один из персонажей будто бы предвещает появление книги из будущего Ильфа и Петрова. Это обаятельный плут Петр Галактионович, обладавший умением взять в долг так, что ему никто не мог отказать. Вот что он говорит приезжему в большой город сынку своего давнего знакомого: «Две с половиной тысячи? Дай мне спрятать, потому что города ты не знаешь и плутов тоже, так, чтобы тебя не обирали или не вовлекли в какую-нибудь историю, я деньги эти спрячу у себя и буду выдавать по мере надобности...понимаешь?»... И «купец Полуфунтов» — подобранная фамилия радует...

В этом петербургском «нуаре» автор показал обратную сторону великосветского блеска. Также интересно — читал ли Александр Цеханович рассказ Конан-Дойля «Серебряный»? Наверное мог, поскольку история, изложенная старательным доктором Уотсоном, увидела свет годом раньше. А если нет, то совпадение примечательное. Дело в том, что оба этих произведения роднит роковой удар, нанесенный лошадиным копытом.

Несмотря на приличную библиографию, у Бэзила Коппера наберется не так уж и много внецикловых произведений крупной формы — для их перечисления хватит пальцев одной когтистой шестипалой руки. «The Great White Space» и «The Black Death» — ужасы, а «House of the Wolf», «Necropolis» и «The Curse of the Fleers» — готические детективы. Наконец, что касается «Into the Silence» — это одно из неуловимых наименований в данном списке, и, похоже, роман является единственным заходом Коппера в сферу научной фантастики (с этим произведением связаны термины: «мимикрия», «вторжение», «путешествие в недра земли» и т. д.)...

Уоррен, преуспевающий лондонский фотограф (и геодезист по совместительству), чьи работы засветились в галерее Pall Mall, получает приглашение от профессора Димса поучаствовать в некоем секретном проекте. Он принимает его и приезжает на заброшенную корнуолльскую станцию, близ захолустной деревни Пентар, куда несколько лет назад прилетел внеземной метеорит. Между прочим, Уоррен должен был насторожиться с первых минут пребывания в этом месте — пересекая вечером площадь, ему встречается человек, с которым он был когда-то знаком. Вроде бы ничего необычного, если бы не одно но — преподобный Стритер скончался двадцать лет назад, и фотограф присутствовал на его похоронах... Что же собой представляет база профессора, где предстоит работать Уоррену? Огромный шатер, похожий на террикон, внутри которого вырыта глубокая яма. Гордость профессора — подземный бурильный корабль «Челленджер Три», это его личный «Наутилус». Да, так и есть — совсем скоро команда из восьми человек спустится в недра земли в поисках исчезнувшего Камелота, и, может быть найдет кости Мерлина, Утера Пендрагона, или, как знать самого Артура с его Эскалибуром. (Что-то вроде того, что Камелот — это подземная крепость, 400 лет до н.э затопленная после схода оползня в море вместе с куском скалы, где была заточена, а потому и могла сохраниться в невредимости)...

Научная тематика — не конёк Коппера (он всё-таки не наследник Ж. Верна, хоть и цитирует его...), и дабы не попасть впросак, автор старательно уходит от любых точных технических цифр, касаясь лишь общих описаний (кабели, тросы, опалубка, слои земли, пласты магмы и т д). Неизвестна ни глубина спуска, ни скорость передвижения «Челленджера», ни подземных температур, ничего прочего. Говорится только о том, что перемещение заняло четверо суток. С другой стороны, последующее развитие истории и не подразумевает всех этих подробностей — на уме у автора совсем другое....

Дальнейшее раскрытие сюжета с моей стороны было бы слишком спойлерно, отмечу лишь, что на самом деле слишком многое в этой постановке оказывается ширмой, и некто (а точнее — некоторые) преследовали совсем иные цели — а не те, что были озвучены... Язык романа не сложный -даже рассказы у Коппера выглядят богаче с точки зрения описаний. Но, возможно, я так говорю, подсознательно сравнивая его с другими книгами (непереводными...), прочитанными за последнее время и наполненными витиеватыми оборотами — тогда, конечно, этот автор не будет в выигрыше. И да, роман вышел в начале 80-х, но такое ощущение, что он опоздал лет на шестьдесят — в более раннее время эта книга смотрелась бы намного круче.

И всё-таки однажды сэр Бэзил напомнил о себе, как об авторе книг ужасов. Встреча героя истории с человеком, которого, как ему кажется, он знал когда-то. Равно как ему было известно и о том, что тот человек уже много лет мёртв. Однако, тот уверяет, что то давнее знакомство происходило не с ним, а со старшим братом. Только и всего. Объяснение проще простого...Однако, следует фирменный удар от мастера макабры: «Словно осознав при тусклом свете, что Уоррен пристально смотрит на него, Стритер отодвинулся и натянул перчатки. Этот жест прорвал шлюз в памяти Уоррена. Когда речь идет о мире взрослых, жестокие детали надолго привязываются к детскому воображению.» (Далее Уоррен вспоминает кривую улыбку старого знакомого (словно «риктус лицевых мышц»..), и второе запомнившееся с детства впечатление — у Стритера отсутствовал мизинец по всей длине — будучи оторванным во время катания на санях. И вот, значит... «Сердце Уоррена ёкнуло — он успел хорошо рассмотреть руку хозяина во время рукопожатия. Мизинец правой руки отсутствовал вплоть до того места, где он должен входить в ладонь...». Бррр... И, кстати, попутно небольшое замечание — учитывая специфику существ, о которых пойдет речь далее, исправить этот дефект для них было парой пустяков. Ну да ладно, никто небезгрешен...

Итого: продуманный сюжет позволял автору дать несколько вариантов объяснения происходящего, или вообще уйти в приключенческую область. Но он выбрал, как принято говорить, «мейнстримовый» путь, хотя и вряд ли на выходе получился выдающийся результат.

«Доланская мельница вдруг остановилась. Случилось это в первый раз за целые тридцать лет..». Да, с этих мрачноватых фраз (речь идет о стародавнем обычае, когда вместе с последним вздохом хозяина замирала в тишине и вся окрестность ...) начинается давний роман Каролины Светлы «Крест у ручья». Еще в 1902-м году этот роман издавался под одной обложкой со знаменитым произведением Абрахама Стокера (пусть и приписанным Марии Корелли...). Чем же, кроме территориальной западнославянской близости с трансильванскими равнинами, заслужила чешская бабушка Светла у наших книгоиздателей соседство с «Дракулой» ? Если Стокер по фамилии — «кочегар», то здесь речь пойдет о «мельнике». И достаточно глянуть на обложку- на ней изображена молодая дева, в печали прислонившаяся к огромному кресту — ясно как день, что такой сюжет явно не будет страдать от переизбытка веселья. Отдельное издание 1902-го года открывает предисловие Карла Райса, где он говорит о писательнице, как о женщине «возвышенного ума и сердца», а заканчивает его предположением о том, что «беспристрастный литературный критик, конечно, скажет спустя много лет: «Какая это была великая женщина»...Понятное дело, что Райс не жалел хвалебных слов в адрес коллеги, но зато предисловие дает понимание авторитета этой угрюмой женщины (если смотреть на прилагаемый к книге портрет...) на родине.

Так что же это за «Крест у ручья». Мистики, как таковой в прямом виде здесь наверное и нет (ну или почти нет...), однако, все события будто бы подчинены некой воле — побороть кровь, снять родовое проклятие. Два схожих случая, разделенные годами: брат страстно любит женщину брата, только сначала любовь оная ведёт к кровавому братоубийству, а потом, напротив, один отдаёт жизнь ради счастья другого — точнее, ради его избранницы. И всё это в пределах одного давнего рода. Задумка сильная, и литературная обработка такой схемы требует определенной старательности и психологизма— с чем чешская ведунья, можно сказать, что справилась.

Овдовевшая мельничиха берёт себе на воспитание осиротевшую девочку из соседнего семейства. Зовут ее Евочкой. «И верится мне, что прислал тебя сам покойник». /Однако, зловещий эпитет /... Так уж случилось, что повзрослев, Евочка становится супругой Степана Потоцкого — молодого человека из проклятого семейства. Говорили, что одна из женщин в их роду, Юзя, помешалась с головой и проводила все время у лесного ручья, близ креста, установленного там после братоубийства (один из первых Потоцких застал свою девушку в объятиях младшего брата и вонзил меч в обоих любовников)... Ну так вот, суждено было приемной дочери мельничихи породниться с этим несчастным семейством, и надеть на голову розмариновый венок свадебный...«Каждый сам знает, где у него сапог скрипит». Степан все чаще проводит время в трактирах, находя отдушину в объятиях местной певички, а утешение Евочки составляет один лишь нелюдимый брат по имени Амвросий. А любимым ее времяпрепровождением становятся вечера, проводимые у того самого креста близ ручья, где она отдается слезам. По всему сказанному кажется, что надвигается нечто драматичное — и оно, так и есть...Однако, более запоминается другое — «Там где-то старая мельница крутится-вертится» (c) и всего прочего природного прилагаемого. Цветущая трава-мурава и верба в садах, густые хлеба на полях; времена, когда ходили по горам в праздничных одеждах за папоротником, вечерами зажигались метлы, пропитанные смолой, и девки прыгали через костры, или пускали по ручьям с гор венки, надеясь, что поймают их избранники. Та ещё подзабытая атмосфера, вообщем, которой не достает англоязычным авторам...

Отдельно выделю переводчика с чешского. Такое ощущение, что перевести этот вязкий, иногда певучий язык писательницы, способен был только другой писатель. Да, иногда, попадаются неточности (Яковский на следующей странице превращается в Якубовского, или Евочка становится Эвочкой), но сомневаюсь, что когда-нибудь выйдет новый перевод. И, возвращаясь к началу, коль уж писательнице пришлось породниться с «Дракулой». Если и язык Стокера ныне может показаться архаичным, то что же сказать о книге Каролины Светлой, написанной на треть века ранее? Иногда притомляют и долгие истории, вливаемые ею в ткань сюжета из уст различных персонажей, не имеющие прямого отношения к делу. Но на самом деле, по владению фразами и словосложению эта старица дала бы неплохую фору своему ирландскому коллеге, но тот, правда, отыгрался бы за счёт большей выразительности ужаса. 7.5 из 10.0.

Историческая повесть «Дочь Вильгельма II-го. (Придворный скандал)» с подписью «граф Амори» была напечатана в 1914-м году и с тех пор не переиздавалась. Вряд ли сильно ошибусь, предположив, что Рапгоф взял за основу реальную историю, напечатанную в зарубежной периодике (иностранными языками то он владел отлично и подрабатывал переводчиком). Скорее всего, здесь же он использовал и что-то из собственного опыта преподавания. Возможно, на его выбор повлиял и личный интерес к героине — Виктория-Луиза, дочь Вильгельма II-го, в юные годы и правда выглядела привлекательно (по крайней мере если ориентироваться на изображения, сохранившиеся в сети). Повесть охватывает ранний период жизни принцессы, ещё до ее замужества на герцоге Брауншвейгском....

Так вот, Рапгоф-Амори обладал неутомимой способностью рассказывать о не вполне пристойных вещах так интеллигентно, что его невозможно было заподозрить в пошлости или провокациях... Живописный Потсдамский дворец. Парки, фонтаны, роскошные покои — императорское чудо «простого буржуя» Вильгельма II. Любимица германского монарха подрастает: девушка занимается гимнастикой, верховой ездой, фехтованием. Ее приучают к музыке, наукам и правильному искусству. От книг Ги де Мопассана, и прочих гривуазных сцен, 18-летнюю восприимчивую натуру пока ограждают... И вот, пришло время для принцессы заняться дорогим искусством. Отец приглашает для обучения дочери маститого художника, Артура Граверн-Горста из Мюнхена, картины которого размещались во многих салонах мира. Приступив к занятием, маэстро заявляет, что прежде чем приступать к изображению человека в костюме, принцессе необходимо научиться рисовать обнаженные тела, ибо иначе (по его словам...) у неё не будет анатомического понимания пропорций -но этикет двора, конечно, не позволяет в стенах дворца рисовать с натуры. Как быть? Не нарушая слово, данное отцу ученицы, изобретательный маэстро и здесь находит выход — для начала он предлагает Виктории- Луизе рисовать саму себя с помощью зеркального отражения. Дальнейший диалог просто диво как хорош. Маэстро твердо намерен побороть «буржуазную стыдливость» своей подопечной. «Граверн-Горст подошел вплотную к принцессе и заглянул ей прямо в лицо. — Разрешите мне, как художнику, произвести анализ вашего рисунка./.../ Вы не конфузьтесь, принцесса. Раз навсегда вы должны помнить, что перед вами не мужчина, а товарищ по искусству. С этим товарищем вы как с врачом, как с духовником, как с самой близкой , интимной подругой, можете говорить совершенно искренно, не прикрываясь буржуазными предрассудками./.../Не может быть сомнения в том, что при вашей духовной чистоте и фактическом целомудрии, вы далеки от желания позировать для возбуждения каких либо немых чувств. Вот почему вы можете спокойно выполнять ваши обязанности, не опасаясь каких либо осуждений, даже со стороны тех, которые бы пожелали видеть в обнаженной женщине нечто предосудительное или позорное. Я хотел бы в вас вселить светлую душу художника, я желал бы, чтоб вы прониклись светлым огнем божественного мановения, которое снисходит на творца при одном сознании, что он творит для вечности. Вы понимаете слово вечность, принцесса, вы вникните в глубину этого слова...»

Да уж. Какой язык. Ведь ни слова не выкинешь. Вот что значит урок настоящего мастера «пикапа»...Разве можно заподозрить, что у маэстро на уме какие-то прочие мысли, кроме искусства? При том, обратим внимание, на их разницу в статусе -при грамотном подходе любые задачи по плечу....Ну а графу Амори остаётся лишь поведать о том, как всё как было. Исторической правдоподобности добавляет введение в сюжет статс-дамы Клопшток, «интриганки гогенцоллернского двора», шпионившей на сторону о скандалах в дворе.

Что же в итоге. Сюжет не особо затейливый, показывающий земные увлечения (вопреки навязанной воле свыше..) аристократических особ, но содержащий мастерские диалоги и некую, едва заметную по тексту, меланхолию. А в одном месте есть и намеки на непростые политические взаимоотношения с другой страной (это если говорить о картине, которую бы хотел увидеть отец героини, вместо тех, что рисовала она...). Ну и даже игривые сцены таковыми не выглядят ввиду сдержанной подачи. Беспокойство автора понятно -достаточно вспомнить исторические события второй половины того года.

«Неужели нет никакой надежды, милый папаша?- спросила Елена» (с).

Книгу «В дебрях Борнео» (см. заголовок) я не читал. Решил ознакомиться с переводным романом под названием «Остров Борнео», вышедшим спустя четыре года после англоязычного выпуска, т.е. прижизненного издания для автора — перебравшегося в то время с больной ногой на берега Туманного Альбиона... А стоит ли искать новые издания, пусть даже исправленные и в чём-то дополненные (что, кстати, отнюдь не гарантирует у этих издателей отсутствие появления новых ошибок, да и стоят они сейчас немало...), лишая себя удовольствия увидеть первый, совсем девственный (как заросли Калимантана...) перевод этой книги? Даже с огрехами и архаизмами («однакожъ»...). Так что — «Остров Борнео. Сочинение Майн-Рида. Санкт Петербург. Издание книгопродавцов Колесова и Михина, 1874 г.». Ниже — названия и имена собственные все как в том издании...

И вот, значит, разбилось купеческое судно, путешествующее недалеко от Индейского Архипелага. «Корабль их был застигнут тифоном и затоплен посреди Целебейского моря». До берега добрались только пятеро (шестому еще в воде хищный альбатрос пробивает череп клювом...): Американец (капитан Редвоод), Ирландец, Малайец и двое детей капитана (они, правда, носят немного странные для американских детей имена — Елена и Генрих, ну да ладно...). Как покажут дальнейшие события, 12-летнюю девочку продолжительное путешествие бок о бок со взрослыми мужского пола смущать нисколько не будет. Во-первых, рядом четырнадцатилетний брат, во-вторых — «дети почти всегда менее взрослых чувствуют усталость. Все новое обращает их внимание..». К тому же, чего бояться -«в Борнео нет ни тигров, ни львов, это было известно капитану»... Впереди — дальний путь к английской колонии.

Автору, конечно, виднее, в чем была необходимость для потерпевших крушение сразу тратить запас драгоценных пуль на то, чтоб сбить малопригодные в пищу высоко растущие угольчатые плоды копьевика (впереди намечался целый месяц пешей прогулки)- ведь они с успехом разоряли птичьи гнезда тавона или душили старых туканов. А вот далее при желании в произведении можно усмотреть элементы «фэнтези» («it's our return to fantasy fantasy, fantasy?..» (c): это «панцырная ящерица», которой даже пули не причиняют вреда; это и самопроизвольно катящиеся и прыгающие яйца; и опаснейшее дерево-отравитель, поражающее на расстоянии; и некое существо, способное по рассказам очевидцев «ужасными изгибами истрепать тигра и буйвола». И, наконец, агрессивный восьмифутовый (!) «косматый джентльмен», знакомимся: Красный горилл, он же Мiасъ-Ромби, он же Орангъ-Утангъ. (А ведь именно с коварного острова Борнео матрос из рассказа Эдгара По вывез в Париж орангутана-убийцу. Видно, не зря, не зря Майн Рид водил знакомство с безумцем По...). Или вот ещё, нечто неопознанное: «Шипенье и карканье, которых сначала не могли различить присутствовавшие, выходило из неизвестного предмета, тонкого и движущегося, которого нельзя было ещё определить, животное ли оно, птица или гада...». Удивил и Малайец, на 63-й странице вдруг вытащивший из-под одежды изогнутый «крисс» — и как только он не потерял его, хороняка, во время крушения — и весьма вовремя вытащил, учитывая опасное существо, повисшее на ветвях деревьев...

В книге много познавательных фактов. Прислушаемся к полезному и до сих пор не потерявшему актуальность совету старика Майн Рида — о том, что следует потреблять в пищу: «Из всех питательных веществ в жидком состоянии, молоко занимает первое место, как самая здоровая и питательная пища. Оно сейчас же обращается в кровь, потом в мускулы или в мясо, смотря по требованию организма. Молоко состоит из белковины, клейстера и других веществ, которые находятся в титечной железке, в яице, в семени, в корне или плоде, из которых является новорожденный человек или животное, птица, парящая в воздухе, рыба, плавающая в водах, гадина болотная, или дерево, пускающее в землю свои крепкие могучие корни...». Правда, без знания латыни непонятна следующая фраза (слегка исковерканная): «Они поневоле изменили обеденному порядку, принятому нами и Римлянами, яицы следовали за плодами. Одним словом вместо того, чтобы подать ab ovo ad malum, подали напротив a maio ad ovun.».. А однажды Т.Майн Рид выступил тонким знатоком еще неокрепшей женской души: «Когда Елена увидела брата, спасённого чудом, она лишилась чувств, но несколько брызг свежей воды скоро привели ее в себя...»

Итого: 50 на 50. Старый перевод своеобразен, но текст выглядит упрощенным. Да и книгопродавцы Колесов и Михин не очень хорошо вычитали свою книгу, опечаток хватает — но им простительно, ведь они стремились поскорее открыть новые горизонты читателям... Сюжет развивается однообразно, прерываясь только на естественнонаучные вставки самого Майн Рида (ну не было у него в команде человека, от лица которого можно было бы их воспроизвести, что ж поделать...). Искренне удивлен, что каставеи на обширной территории не встретили ни одного туземца. При желании, конечно, любые несуразности можно списать на год издания, но вот какая штука — известно приличное число произведений тех лет сходной тематики, которые были написаны гораздо круче, поэтому пока без оценки.

Об Александре Цехановиче составители словаря «Брокгауз и Ефрон» отозвались более благосклонно, чем о ряде других авторов сходного творческого направления, отнеся усердных читателей его книг аж к «среднему кругу» (!). Вот еще оттуда же (в устах учёных энциклопедистов следующий пассаж звучит как щедрый комплимент): «Написал длинный ряд романов, повестей, рассказов, носящих следы дарования... Все написанное им носит характер так назыв. бульварных романов, но в знании мелкого быта ему отказать нельзя.».

Да уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить... Настоящий роман вышел книжным изданием в 1898-м году в Петербурге у А.К. Касаткина, и сопровождался надписью на титульном листе: «Невеста-вакханка.(Кровавый туз). Роман из современной Петербургской жизни в двух частях. Посмертное издание с портретом автора»... Что ж, после первых же глав стало ясно -сто двадцать пять лет с выхода книги прошло, а какая, однако зубодробительная вещь выдалась. Донельзя спорный сюжет скрашивает отточенный, остроумный литературный стиль автора — как раз впору для развернутого околодетективного действа, фантастичного и по сути, и по содержанию. Или, точнее, наполненного какой-то чертовщиной, временами фрагментарно напоминающей одно известное произведение из будущего, предстоящий создатель которого в те годы был ещё совсем юн... К тому же там Бездомный, а тут Бесфамильный...*.

О завязке. Повествуя, автор называет по ходу произведения Александра Рощина, «34-летнего мужчину с нервными глазами», не иначе как «мой герой», но при этом в первой же главе описывает происшествие в меняльной лавке на Садовой, которое сразу ставит его на резко отрицательный уровень. «Твоя карта — кровавый туз, — шепнула ведьма». Ого, значит, дело в колдовстве -он сможет любого обыграть в карты, и, как мы понимаем, подобный дар абы кому не достаётся и к добру он не приведёт... Отдыхая на лавочке в Летнем саду и с грустью высматривая экипажи в сторону Крестовского или Новой Деревни («к Фелисьену на завтрак»), неотразимый красавец Рощин знакомится с графиней Ниной Пелициной. Вскоре он понимает, что хоть эта женщина и придерживается легких нравов (да, долгих высокопарных ухаживаний здесь, к счастью, точно не будет...), она выйдет замуж только при наличии значительных денежных средств у своего избранника. Да и мама ее всячески в оном стремлении поддерживает. Что делать Рощину- он игрок, а денег нет, одни лишь золотые часы остались. Найдёт себе задачу попроще или займется чем-нибудь полезным?.. Нет. Только не в этой книге. Он направляется прямиком к знакомой «кокотке», давно влюбленной в него (!), и собирается занять некоторое количество денежных средств в надежде на удачу. Вот так поворот, «герой»- берёт денег у одной любовницы, чтоб произвести впечатление на другую — будущую свою невесту...

Цеханович, не переступая границы цензурности и благоприличия, описывает достаточно «острые» мероприятия. В первую очередь, это игорно-амуреточный притон господина Горчицына, где после полуночи «происходило сборище всех семи смертных грехов». Звездой заведения считалась Клеопатра Петровна (имя — огонь, да..). «Она уверяла, что никакая любовь не может продлиться более трёх дней, хотя иногда и отступала от этого правила, но не очень на далёкий срок» (а ведь почти гениально сказано...). Александр Николаевич и далее использует яркие литературные сравнения: «Одна из женщин, пустивших как оборотный капитал свою красоту... Ее раз подали обнаженную на блюде, увитую гроздьями винограда и гарнированную фруктами. Для кого она позволила проделать это над собой и за какую именно и сумму, остаётся ее тайной...» (Кто бы мог подумать, что и тогда такое бывало...). А какова Нина Валерьяновна, графиня — это ведь она и есть «невеста-вакханка»: «Вакхическое настроение я черпаю из философии, а философию из страстей, обуревающих меня». Искусственные цветы и череп в роскошном будуаре. «Она снова увела Рощина к себе, и что у них там происходило, не наше дело...» (Ух, и ведь даже не намекнул автор, что же они там вытворяли)... «Нина лежала в дезабилье». И потом ещё: «прополаскивание желудка чаем» — тоже весьма полезно...

Роман выделяется не одним только наличием ослепительных дам полусвета. Отдельное слово — колдовская составляющая, ибо для достижения желаемых целей Клеопатра Петровна прибегает к помощи своей родственницы, цыганской ведьмы. «Цыганка с картами...»(с). На этом и строится основная сюжетная линия, а иначе роман Цехановича был бы совсем другим. Здесь же мистификация — будь-то «кровавый туз», обладатель которого все время побеждает в картах, или предвидение событий, придают книге своеобразный оттенок. Шикарны и эпизоды встречи двух Ивановых (полных тёзок), один из которых — «танцовщик Императорских театров», а также побег из четвертого этажа дома творческого художника-алкоголика...

Наконец, не могу пройти мимо напряжённой главы (без сверхъестественной удачи главного героя она бы просто не состоялась). Это так называемая карточная дуэль. Двое играют в ладскнехт (старинная игра с двумя колодами карт, банкомет раскладывает по одной карте направо и налево: один держит банк, другой понтирует). Пятьдесят тысяч против восемнадцати миллионов. Александр Иванович против Семена Соломоновича (кто владеет большей начальной суммой понятно сразу...). Проигравший при свидетелях должен покончить расчеты с жизнью... Вот так. Конечно, можно было догадаться, чем эта дуэль закончится, но не в этом суть... Нет желания домысливать и строить предположения -могло ли быть всё описанное на самом деле, или с чего вдруг две неотразимые женщины с толпами поклонников одновременно воспылали страстью к опустившемуся карточному игроку (что, на самом деле, не менее фантастично, чем цыганские чудеса...), который, к тому же и ведёт себя порой как сумасшедший. Автор не пытается никому ничего доказывать — все главы как на подбор. Эклектичная симметрия рационального и метафизического на жизненном пути Рощина приводит к закономерному итогу.

* Ещё диковинное совпадение — в произведении есть сцена, происходящая в небольшом, но уютном, доме терпимости (где-то за Литейным мостом), которым управляла женщина по имени Анна Марковна. Я сразу вспомнил, что точно также, «Анной Марковной», звали хозяйку аналогичного «пансиона» в «Яме» Куприна (да, странные иной раз штуки выкидывает книжная память...). И, как говорится, меня терзают смутные сомнения -уж не посещали ли в своё время Цеханович и Куприн одно и то же заведение? «Практика – критерий истины» (с).

Итого: 8.5 из 10.0 — предполагаю, что в рейтинге дореволюционных романов, точное определение которых -согласно мнению уважаемых учёных — я привел в первом абзаце данного отзыва, «Невеста-вакханка» занимала место в верхней части списка. И наверняка, кое-кто из сочувствующих, проходя в те годы мимо одного игорного заведения в центре города близ Садовой, мог заглянуть туда и спросить, не работает ли у них красивая женщина по имени Клеопатра Петровна. И, получив очередной отрицательный ответ, слегка кивнуть и со слабой надеждой побрести в следующий трактир унять тоску в сердце... Но уверен -никто из первых читателей этой книги конца позапрошлого века не отважился взять в руки колоду карт сразу после прочтения, и предпочел сделать перерыв на некоторое время — чтобы избежать «кровавого» туза...

»...раз Мария Леопольдовна кем-то увлеклась, то для милого дружка и сережка из ушка».© И.П. Рапгоф — граф Амори, 1916.

Да, это граф Амори, выходец из обеспеченной аристократической семьи, высокообразованный выпускник Санкт-Петербургской консерватории по классу фортепиано, знаток ряда европейских языков (и, вероятно, ещё и японского), а также, по совместительству, некогда популярный автор слегка скабрезных (применительно к ушедшим временам...) бульварных и приключенческих романов...

О существовании повести «Графиня-артистка. Сенсационная быль наших дней» я узнал из статьи Геннадия Исаевича Ульмана, чьё имя хорошо знакомо любителям приключенческой (да и не только) старинной литературы — приложенной как раз к одной из книг в качестве послесловия. Вот выдержка из той самой статьи мэтра:«...Судите по названиям: «История дамских панталон», «Безумные ночи Парижа», «Графиня-артистка. Сенсационная история наших дней». Последнюю мне удалось прочитать, и, на мой взгляд, порнография там и не ночевала. Хотя рассказывается о судьбе графской дочери, которая вынуждена была зарабатывать на жизнь не так, как было положено у аристократов. Графа Амори интересовали , в основном, судьбы женщин и мужчин из высших кругов аристократии, которые иной раз опускались, по понятиям все той же аристократии до унизительного положения и заработков на сцене и вне ее...». К этим словам можно добавить еще строчку из книги «Русские писатели» — из раздела, посвященного Ольге Бебутовой: «Как «сенсационную быль наших дней» рассказывает граф Амори о «графине-артистке» (одноимённый роман, 1916), списанной частично с Бебутовой»... Вот так вот. Поскольку данное произведение удалось прочесть и мне, сомневаюсь, что княгиня Бебутова была бы довольна, узнав о том, прототипом какой героини она выступила у графа Амори. Впрочем, этому автору к заботам не привыкать. По некоторым источникам известна его барная ссора с самим Куприным, где вроде бы дело дошло прямо до рукоприкладства — и закончилась та стычка не в пользу пианиста...

В принципе, прибавить к вышесказанному Геннадием Исаевичем о «Графине Артистке» могу не так уж и много. Это стремительно бегущая история осиротевшей Маруси, воспитанной на хуторе дальней родственницей, и попавшей в шестнадцатилетнем возрасте под влияние 47-летнего пьяницы-сластолюбца. И далее — путь то ли по прямой, то ли по наклонной (смотря как она сама этот путь расценивала) от одного греховодника к другому. Случайный эпизод возле театральной афишы дарит Марусе пропуск на сцену, где она пробует себя артисткой. Большие города, дешевые гостиницы, «одурманивающие ласки», новые ухажёры (правда, каждый раз всё выше и выше по рангу), кратковременное пребывание в психической лечебнице. «Ей не было еще 20 лет, а сколько она уже испытала трагического, унизительного и кошмарного»...

Рапгоф-Амори рисует бытовую картину (иногда то ли с юмором, то ли с издёвкой), наполненную эпизодами из жизни Марии Леопольдовны и её ближайших, скажем так, друзей. «Когда они приехали от Палкина и заняли угловой кабинет, заказали ужин, Пьер Бобо снова проявил тенденцию к непрошенной ласке». Одного из них она после совместного посещения Александринского театра умудряется закатать в настольную скатерть — проявившего чрезмерную ретивость. Действительно, ничего особо непристойного в повести нет (разве что финальная сцена с графом Вороновым выглядит... гм...резковато — если понимать, что вложил в неё автор). И всё это, конечно, устарело — поскольку те персонажи, которые, по замыслу автора, должны были узнать себя в этой книге, давно уже ушли в мир иной...

Ещё забавный артефакт. Раньше существовало слово, даже по тем временам употреблявшееся не часто — «ротонда», означавшее элемент дамской верхней одежды. Не припомню, чтоб встречал его ранее, а сейчас вдруг дважды подряд натолкнулся — да ещё в книгах разных авторов. Причем в случае с Марией Леопольдовной именно на данный предмет, ротонду (а вовсе не на соблазнительную честь девичью..) покусился коварный извозчик на Москве-реке, угрожая артистке экипажным ключом... Как некоторая городская экзотика дореволюционного периода: граф поведал о «салоне эстетов» на Фурштатской улице, и «был еще другой салон, о котором неудобно говорить». Вот. Даже бывалому, прожжёному автору настоящей книги о чем-то неудобно было говорить. Об увлечении спиритизмом рассказывается в главе, где описан сеанс медиумов — на одной из боковых улиц, выходивших на Литейный проспект.

В целом — история бы более-менее органично смотрелась под одной обложкой с другим произведением сердобольного графа Амори о несчастной женской судьбе (о Золотой Ручке). А так -сгодится как повесть о том, о чем стеснялись рассказывать классики из «большой литературы»...

Итого: пока — без оценки. Прошедшее время слишком ничтожно для истории, чтобы сразу ставить цифровую отметку на произведении, глубины которого не постигнуты потомками.

Писатель Николай Николаевич Животов, как я уже однажды отмечал в одном из старых отзывов, заслужил в своё время уничижительную характеристику со стороны составителей словаря «Брокгаузъ и Ефронъ». За неимением альтернатив, их оценка и по сей день расходится в сети по справочным ресурсам. Ни в коем случае не собираясь спорить с почтенными энциклопедистами, добавлю только то, о чём они умолчали- Животов писал не одни лишь романы для «низших слоёв читающей публики», но и, например, работал над биографическими очерками об Иоанне Кронштадтском и Ксении Петербургской. Глубокие страдания, раскаяние, осознание причин жизненных неудач -очевидно, эти вопросы также волновали его, и он переносил их на страницы своих книг...

«Помни, что я не успокоюсь, пока не замучаю тебя до смерти, таков удел всех мужчин, которые пользовались моими ласками...». Ух, какая откровенность, какая красноречивость... Ну что ж, значит, «Разрытая могила». Переизданий этого романа я не видел (да и в справочном издании Георгия Климентиевича Пилиева сведения о нём отсутствуют напрочь...), а между тем, книга отличается весьма забористым сюжетом, и, что крайне неожиданно, в середину повествования встроена очень продолжительная, загадочная сцена на кладбище, наполненная мистическими аллюзиями.

Да и завязка в данном случае такова, что я не пожалею времени для её раскрытия. Описывается семейство почетного гражданина Луки Фёдоровича Парфенова. Жили и плодились они в Песках (петербуржцы, конечно, слышали о существовании данного района — где- то близ Суворовского и Греческого проспектов; да наверное, и не только они -под названием «Пески Петербурга» выходил альбом некогда известного рок-коллектива...). После смерти отца Фёдор увлекается певичкой из «Шато-Флер» на Обуховском проспекте, Лидией Николаевной Никитенко. К сожалению, не слушал Фёдор престарелую мать свою (несмотря на то, что говорила та ему — «она во ста руках уже перебывала на содержании...»), поддался страсти, и вскорости женился на «канатной плясунье». Брак с первых дней выдался неудачным, свободолюбивый характер Лидии сразу вырвался наружу -Фёдору и «лошадиный кнут» не помогал образумить супругу. Попытался он было найти управу над ней, собирая для жены подложные справки в дом умалишенных, но не тут-то было — почуяв неладное, «этуаль» получает ангажемент, и сбегает в «Америку», оставив за собой неприятное послание мужу...Спустя пять лет, по наущению сестры, измотанный тяжкими душевными муками, Парфенов сводит знакомство с молодой прелестницей Еленой Александровной, купеческой дочерью зажиточного господина Буровкина с Калашниковской набережной. Девица была диво как хороша, да настолько, что Фёдор Лукич принялся наводить справки о своей беглой законной супруге, да только вот в качестве агента подрядил он сомнительного типа с Полтавской улицы, который вскоре привел неких свидетелей из «собачьих номеров» -один из них носил кличку «Свистун», подтвердивших факт недавнего захоронения Лидии Николаевны на Митрофаньевском кладбище. Известие это, чего уж там отрицать, чрезвычайно радует Парфенова -ведь путь к сердцу невинной Лёли отныне открыт. Эх, светлый туалет из Парижа, да фактура экспедитора Хрюкера на 1800 франков, «бэль-этаж» великолепного дома на Дворцовой набережной -шиковать они умели тогда от души... Дальнейшую часть завязки раскрывать уже не хорошо, ибо я и так зашёл далековато. Хотя нет, я просто обязан упомянуть продолжительный эпизод, когда Фёдор в компании лакея отправляется ночью вскрывать могилу Лидии Николаевны, дабы подтвердить свои страшные подозрения. («Весь вечер Парфенов пил. За этот вечер он выпил пожалуй больше, чем за всю свою жизнь...»). Николай Николаевич проявил себя в двух последующих главах прямо-таки истинным писателем ужасов — он рисует подробную, атмосферную картину, наполненную, к тому же мистическими (или, как знать) фантастическими видениями. Иначе как объяснить это: доносившиеся звуки пения; фигуры, прозрачные как дым фимиама и... десятки огней, отчетливо видневшихся поодаль (напомню, дело-то было глубокой ночью...). Видят и слышат всё это два человека, а не один, что исключает индивидуальную аберрацию. Поэтому, сдается мне, ох как не прост — совсем не прост был писатель Животов...

Ну а теперь, о том, что более всего запомнилось. Несомненным авторским успехом является описание внезапной встречи лицом к лицу двух жён Фёдора Лукича. Это не сцена, а мечта для любого писателя. Как удачно можно здесь поиграть словом, сколько экспрессии, вдохновения вложить...Представим себе двух горящих красоток (одна, правда, уже на грани, за которой былое очарование вот-вот начнёт увядать и чахнуть, но все равно хороша...). Кроткая и чистая против вульгарной, нахальной... «Поза, в которой сидела с папироской в руке, Никитенко, вызвала отвращение и страх в нежной и щепетильной подруге Федора Лукича...она отлично знала, кто эта отвратительная женщина, но не нашла более подходящего вопроса...»... А как Фёдор Лукич на духах соперницы спалился, да ещё и довел себя до столь скотского состояния, что на ковре уснул? Эх, кто бы мог подумать...

Отдельно отмечу писательское дарование Животова в следующем. Да, он не так глубок (как не буду говорить кто..) , и не претендовал на раскрытие каких-то философских истин или иной великой мудрости. Но вот какая штука — приведу пример. Когда Александр Дмитриевич (тот самый калашниковский купец, отец Лёли...), ведет диалог с Парфеновым, он демонстрирует доброжелательность. Упоминает про дружбу с Парфеновым старшим, выражает почтенное отношение, крайне вежлив и точен в репликах, мол лучшего зятя для дочери и желать не мог бы...Однако, каким-то непонятным образом, прямо чувствуется сквозь строчки, несмотря на весь дружеский лад, что на самом деле Александру Дмитриевич сомневается и не верит Фёдору Лукичу — и все слова, которые он озвучивает вслух это потому, что он должен говорить их в силу сложившихся обстоятельств, соответствующих его деловому и общественному положению. И потом ведь это ощущение подтвердилась. Вот как оно удалось Животову? Отнюдь не каждый так смог бы...

«Я помню, что решающее право выгнать отсюда одну из нас принадлежит нашему мужу и хозяину этой квартиры...». (Слово «нашему» в тексте выделено курсивом). Вот ведь лиходейка...Вообщем, я поставил высокую оценку этому произведению, поскольку развитие сюжета происходит здесь не так, как в обычных «романах». Умело внушить доверие к человеку, наполнив все его деяния добрыми помыслами, и так жёстко (а точнее, жестоко) развенчать его — это надо постараться. Наконец, мотивация Лидии Николаевны, выходит за рамки рассудочности. Что случилось в жизни автора, какая драма произошла (ушел он в сорок два ...), почему он изобразил этот женский образ в столь чудовищных красках, откуда столько горечи — вряд ли уже кто-либо когда-нибудь пояснит. Поэтому, «Разрытая могила» -никак не для любителей добрых книжных развязок.

После «Мальтийского сокола» Дэшила Хэмметта каждый уважающий себя автор детективных романов середины прошлого века считал за непреложную истину написать хотя бы одну книгу, где речь пойдёт о фальшивом произведении искусства известного мастера, например — о картине, или, на худой конец, статуэтке. В романе Аюкавы 砂の城 (~ «Женская нога в дюнах» aka «The Castle of Sand») говорится о художнике, изготовившем полотно кистей «Бракмона». После продажи поддельной работы третьим лицам, творческий порыв выходит авангардисту боком — он подвергается давлению и вымогательству со стороны бывшей пассии, которая была в курсе предмета его рисования...

Корней Иванович Чуковский, давний читатель детектива, однажды метко высказался о королеве «кровавого жанра» Агате Кристи следующим образом: «не следует верить ни одному ее слову, ибо те, кого в первой главе она изображает чуть не ангелами, на последних страницах непременно окажутся — по крайней мере один или два из них — отпетыми мерзавцами.» У Аюкавы в этом смысле всё гораздо проще — ни у кого нет никаких сомнений в том, что именно художник Наката мерзавец и есть, и что это он и заманил бывшую любовницу в прибрежные дюны Тоттори, где и задушил бельевой веревкой...А как поэтично всё начиналось. Прибрежные зоны отдыха, куклы кидзухан, кивающие гостям в стеклянных витринах; джипы и автобусы близ станции; повсюду вокруг лавки, где подают чазуке, такуан и цукудани. Утренние ветряные волны на песке, меж холмов у Японского моря. И вот, в отдалении, среди «паучьих» желтых лилий торчит женская нога в чулке... Бронебойное алиби придумал творец (ключ к нему останется загадкой до самых последних страниц): на ближайшую станцию приходит только один дневной экспресс «Идзумо». Чтобы успеть приехать на нем из Токио, художник Наката должен был выехать накануне, в половине одиннадцатого вечера. Однако, именно в это время он всё еще находился в баре, где выпивал в компании знакомых, и ушел оттуда ровно в ту минуту, когда поезд должен был тронуться. Как же он успел добраться к тому часу, когда его видели в закусочной у дюн Тоттори?...

Вторая линия с алиби также выстроена витиевата — автор идеи придумал подтвердить свое местопребывание в нужном месте 11-го числа тем, что как бы случайно «забыл» сумку с еженедельным журналом, выходящим по средам, в отдаленном кафе (а тогда как раз среда и была...). Стало быть, он находился в указанном месте не ранее указанной даты...

Однако, на сей раз мотивы, придуманные Аюкавой, откровенно скучные — шантаж и убийство шантажиста, работают они как штамп. Он не выступает с осуждениями чьих либо поступков или морализаторской стороной вопроса — автора интересует только каким образом доказать виновность. И ещё, художник по какой-то глупости оставил свою подпись на холсте: «Hakata». Но зовут-то его «Наката». Оказывается, имелись ввиду русские буквы, которыми он почему-то подписывался — сообщается, что любил посещать эмигрантский ресторан «Эхо». Такой вот получился у автора тройной клубок из японского, английского и русского языков...И я уж не говорю о том, что со стороны жертвы соглашаться на встречу в уединенных дюнах было крайне неосмотрительно. Она что, не читала книг и не понимала, что происходит в таких случаях в детективных романах?...

... Ноябрь 1963-го года, последнее воскресенье месяца. Знаменитый писатель расположился в гостиной с бутылкой сакэ чоси и бокалом, намереваясь перебить во рту сладковатый вкус краба мацуба. Рядом с ним, на столике, лежала стопка листов новой рукописи. «Художника-этюдиста можно узнать по тому признаку, что правая рука у него всегда темнее, чем рука левая — ибо в ней он держит палитру. Как замечательно я это придумал», -пробормотал Аюкава-сан...Но последующая мысль никак не могла сформироваться в голове знаменитого писателя. Он взял в руки листок бумаги, на котором были набросаны следующие строчки:

«Однажды рано утром, суровым днём воскресным,

в пылу холодной стужи, пришла ко мне она —

С крупицами снежинок на чёрных, блестящих волосах

И нет в душе ответа, как путь нашла скорбящий,

та дева, что явилась, пока бреду во тьме

Той битвы я не выиграл, одни лишь разрушенья легли вокруг всего

Не смог я дать подсказку ей на вопрос прямой...».

Аюкава-сан еще раз перечитал их. «Нет, это не мои строчки. Тот мудрец, что их сочинил, пребывал в депрессии, в подавленном состоянии. Когда-нибудь он допишет их до конца. Но как они попали ко мне? Они настраивают меня на мрачный лад. Лучше отправлю их по назначению...», — размышлял знаменитый писатель, вынимая конверт, в верхнем углу которого мелькнул аккуратно написанный по-английски адрес в Лондоне. «Да, как говорят у нас, — для тех, кто уходит, завтрашних дней не существует...». Знаменитый писатель снова вернулся к рукописи и пододвинул к себе железнодорожный справочник, где были подчеркнуты названия станций Аябе, Тоттори и Фукутияма. «Геометрия, которую я придумал, это путь настоящего художника. Ведь поезд, который обходит две стороны треугольника, находится в пути дольше, чем поезд, курсирующий только по одной стороне; а значит, во втором случае быстрее будет достигнуто место назначения. Странно, что до меня никто не выявил этой очевидной истины...Ну а что касается того журнала...Сообразит ли читатель, что ведущим авторских колонок, а также иллюстраторам или музыкальным обозревателям выпуска, «Нихон шукан» высылается за два дня до официального выхода из печати? У меня всё будет по-честному...»

Итого: 6.5 из 10.0. Если одновременно гнаться и за мухой, и за пчелой, велик шанс не поймать ни ту, ни другую. Так здесь и получилось.

Недели три-четыре назад старший коллега во время кофейного перерыва поинтересовался вопросом: в чем отличие скамьи от лавки? Поскольку я слушал вполуха, то не помню уже, чем был вызван его вопрос- вероятно, какой-то отвлеченной новостью, но ответ был таков, что лавку переносить с места на место можно, а скамью нельзя...Забавно, что именно озвученный нюанс является одним из трюковых элементов романа, о котором пойдет речь ниже..

死びとの座 (~ «Скамья для мертвецов») — последнее крупное произведение Тэцуя Аюкавы. Название символизирует «народное» прозвание мест для сидения в Центральном парке Токио. Часть из них располагались вдоль проезжей дороги, ближе к краю, и, будучи освещенными светом натриевых ламп, давали необычный эффект — лица влюбленных парочек, решивших разместиться в ночном сумраке на таких скамейках, приобретали красновато-коричневый землистый оттенок, напоминающий цвет кожи мертвецов...Разумеется, данное место выбрано автором не просто так — именно на одной из этих скамей будет обнаружен труп человека из индустрии развлечений, двойника известного среди местных певца «Джека Уэно». Поскольку пуля застревает в деревянной спинке скамьи, а сидевший напротив подвыпивший свидетель-неудачник обозначает время, пока скамья пустовала, полиции удается очертить временные промежутки, когда был совершен выстрел. Однако, как я заметил в подсказке выше — одно простое допущение способно обрушить эту конструкцию, тем более что появляется ключ -оказывается, тот свидетель нацарапал перочинным ножиком какую-то надпись внизу скамьи...

Как обычно и бывает в романах Аюкавы полиция займется проверкой алиби лиц, имевших недвусмысленные мотивы в отношении покойника. Здесь характерна линия, связанная со стюардессой «Нитто Эйрлайнс», чем-то напоминающая сюжеты американского хард-бойла, вроде работы для какого-нибудь «Лу Арчера»: поскольку свидетель не знал имени девушки, а знал только ее профессию, для идентификации личности ему было предложено пролистать два альбома с портфолио всех стюардесс, задействованных в оной авиакомпании. А это, ни много ни мало, тысяча четыреста душ женского пола. Ох уж эти восьмидесятые...Поначалу свидетель приходит в ужас, но его подбадривают: /«Не расстраивайся. Если тебе повезет, ты найдешь её, может быть, десятой по счёту, листая по-порядку. Кроме того, они все красавицы, так что это — пиршество для глаз...»/... И вторая линия, где автором вырисована прямо-таки эстетическая цепочка по отработке другого алиби: полиции необходимо проверить слова некоего репортера -по некоторым данным, тот «имел зуб» на покойного из-за обесчещенной им сестры. Но вот закавыка, как назло, у того имеется подготовленная реплика: известно, что в полночь репортер пришел с двумя девицами в дом своего друга, писателя Танаки, который и удостоверил этот факт полиции. Однако, изощрённым путем, детективы устанавливают, на самом деле Танака провел вечер не дома, а в Сендае, на музыкальном концерте. Стало быть — он лжец. Получается хитрый «финт» — если полиция докажет, что писатель был на концерте, значит, он не мог вернуться домой вовремя, и подтвержденное им алиби для своего приятеля будет разбито вдребезги. А ежели тот скажет, что ушел с концерта раньше, то и здесь имеется дополнительный ресурс — певец, обращенный лицом к публике, воспринял бы уход зрителя из зала как личное оскорбление и запомнил бы данный факт. Остается опросить его... Как видно, построение фактов имеет вид карточного домика — один вывод следует за другим, и если вытащить снизу одну подпорку, то обрушится вся конструкция... Зато какая фантазия в жизненных ситуациях. Многим есть что скрывать. Тут и неверные жены («чем целомудреннее женщина, тем труднее ей подтвердить свое местонахождение прошедшей ночью» © Аюкава-сан...), и места для тайных встреч, и мелкий шантаж вкупе с чувством признательности за давнюю оказанную услугу... «Мыслительные способности одного, отдельно взятого писателя -«загадочника», ограничены, поэтому трюки, которые он придумывает после долгих раздумий, как правило, являются сотворением нескольких шаблонов». Да, автор абсолютно прав — все использованные здесь приёмы уже встречались ранее. Равно как и традиционные для него филофонические экскурсы в историю японской довоенной звукозаписи. Но зато здесь есть мини-лекция о стальных гитарах Rickenbacker, Джерри Берда, старого гавайского мастера -многие ли знают это имя?..

...Июль 1978 года. Рано утром знаменитый писатель приехал в новый — недавно открытый аэропорт «Нарита». Он стоял в зоне прилета — поминутно поглядывая на табло. Аюкава-сан ожидал возвращения из командировки с Филиппин редактора Y. Времени до сдачи рукописи оставалось совсем мало, и последние детали они планировали обсудить вместе по дороге из аэропорта в центр города...Смешавшись с толпой, Аюкава-сэнсэй услышал позади себя русскую речь. Обернувшись, он увидел оживленно беседующую группу людей в деловых костюмах, и догадался, что это пассажиры только что приземлившегося после десятичасового перелета — с задержкой, советского лайнера ИЛ-62. Очевидно, Токио являлся для прибывших пересадочным пунктом. Делегацией руководил строгий, возрастной, тучный человек в очках. Вскоре он выдвинулся навстречу другому человеку — видимо, только что приехавшему для их сопровождения — протягивая руку и обращаясь к нему «Дмитрий Степанович»... Между тем, внимание Аюкава-сана привлек худощавый молодой русский, лет 25-27, державшийся несколько отстраненно от остальных, и будто бы просчитывающий в уме, чтоб зря не терять время, решение какой-то сложной многовариантной задачи. Иногда он что-то спрашивал у своего коллеги лет шестидесяти, находившегося рядом. Тот был невысокого роста, со слегка растрепанными поседевшими волосами, с блестящими глазами, выдающими живой ум, и прямо-таки демоническим взглядом; в левой руке у него была газета «Советский спорт», а в трёхпалой правой он нервно сжимал портсигар, с трудом подавляя желание закурить...Знаменитый писатель догадался, что, несмотря на возраст, именно тот, который молодой, является одним из ключевых людей в делегации, и пытался понять, где мог видеть его лицо, показавшееся знакомым, но так и не смог вспомнить. Наконец, со стороны послышалось: «Анатолий, идём...», и группа советских гостей быстрым шагом направилась к выходу...

«Кто же всё-таки они были такие?», задумчиво пробормотал Аюкава-сан.. Поскольку рейс с Филиппин задерживался, знаменитый писатель отошёл в сторону зала ожидания для VIP-персон, устало присел на скамью, рассеянно взглянув на шахматный журнал с анонсом крупного соревнования у соседа слева, и переключился на мысли о своей книге, которую никак не мог завершить. «Успею ли я вечером сходить в сэнто?...».Спустя некоторое время он почувствовал прикосновение руки на плече -задремавшего писателя усиленно трясла проходившая мимо миловидная стюардесса, указывая изящной рукой в конец зала: «Аюкава -сан, вас искал вон тот господин...»

Итого: 6.5 из 10.0. Семидесятые встретились с восьмидесятыми. Автор окончательно передал эстафету следующему поколению.

«Мориц Иванович знает, что, если бы он нарушил это слово, никто бы в Петербурге не протянул ему руку, потому что, понимаете ли, милая барышня, ведь у меня бывает в гостях весь Петербург...»

Ну что ж, исторически так сложилось, что все первые отечественные авторы, работавшие в жанре криминального романа, являлись, в определенном смысле, «детьми Достоевского». Да, многогранное творчество Федора Михайловича настолько велико, что оказало в том числе и прямое влияние на развитие детективного жанра в среде дореволюционных авторов. И Александр Соколов в этой когорте забытых имён -всего лишь один из многих. Тщательная проработка характеров, включая второстепенные, выстраданные душевные муки и колебания всех героев (а главного, между прочим, зовут Родион...), противоречивые поступки, роковые связи — на фоне зависшей туманной атмосферы вокруг таинственного убийства: это и есть основные составляющие настоящего романа...

Но сначала вспомним часть истории жанра. В 1926-м году американский журналист и искусствовед С.С. Ван Дайн начал громкую серию книг о Фило Вансе, несколько гламурном детективе, на страницах которых убийства совершались в аристократичных домах города-мегаполиса (как правило — в замкнутом пространстве, что и было в новинку...), а действующими лицами являлись представители богемы. Сериал стал краеугольным камнем в развитии детектива и получил большую известность, в т.ч. и за пределами США; а, например, в Японии, Ван Дайн стал гораздо популярнее британского сэра Конан Дойля, где на него до сих пор, как на полубога, ссылаются главные сэнсэи «хонкаку»... Так вот, нам вовсе не нужно ходить за зарубежными источниками: скромный российский драматург и романист Александр Алексеевич Соколов за тридцать лет (!) до появления первой книги Ван Дайна играючи выдал на-гора роман, отчасти являющийся предтечей книг вышеупомянутого богатого американца. Только вместо многоэтажного Нью-Йорка действие происходит в Петербурге — в те самые далекие времена, когда вместо такси по направлению от Аничкина моста к Неве носились тройки с подзагулявшими компаниями; или мчались по пути из «Аркадии» на загородные дачи... Искрометная завязка — молодой невесте в день свадьбы, прямо за столом (!) передают конвертик от неизвестного доброжелателя с лаконичной запиской: «Васса Николаевна Панская — любовница вашего мужа». Да любая женщина тотчас бы в истерику впала, получив оную анонимку, а то бы и щедрую оплеуху отвесила своему благоверному, но... здешняя Маргарита Семеновна держится молодцом... А последующее убийство в герметичном пространстве — с закрытыми изнутри дверями (что характерно, автор, как по канону, даст подробное описание комнат...) позволяет предположить, что преступник находится среди обитателей дома, и он не случайный грабитель извне. Но имя его, в полном соответствии с классическими традициями, будет открыто читателю на самых последних страницах произведения. И да, вместо Фило Ванса в романе появится опытный судебный следователь Аркадий Александрович Нелин. Причем можно увидеть целый ряд мелких деталей, показывающих, что автор имел некоторое представление о том, как проходят допросы. И действительно, как говорят, Соколов лично присутствовал в Санкт-Петербургском окружном суде при рассмотрении дела «Червонных Валетов» и публиковал об этом процессе подробнейшие отчеты в «Петербургском листке»... Замечу, что именно психологический фактор, а не вещественный (вновь отсылка к Фёдору Михайловичу — как к «крестному отцу» отечественного детектива...) будет играть основную роль в раскрытии дела...

Я всё-таки не совсем согласен, что данный роман так уж прост. Держу пари, что предугадать, кто именно из действующих лиц — в том самом запертом изнутри доме — в скором времени обратится в ужасный холодный труп, вызывающий мурашки по спине, не так уж легко будет и опытному читателю (в особенности тому, чей глаз замылен переводными поделками современных авторов). Кого мы имеем. Родион Петрович Самгин, вчера еще — знатный холостяк, и его очаровательная спутница жизни Марго Батракова. В том же доме содержится всё еще хорошенькая Васса Николаевна — и правда, бывшая соительница Родиона Петровича — и она же продолжает нести попечение над восемнадцатилетней Любочкой, племянницей Самгина, будучи сильно привязанной к оной. Во как господин Соколов закрутил — и жена и любовница под одной крышей! А ведь в некотором роде его Родиону Петровичу вполне можно и позавидовать. Но это, как оно часто и бывает в жизни, только на первый взгляд... Кроме них в доме находятся горничная Лиза и верный камердинер Степан, вызывающий симпатию своей преданностью к хозяину... Да, жизнь одного из перечисленных оборвется в ночь этого рокового праздника. И кто же это будет?...Конечно, мы вправе предполагать, что убийца проник в жилище извне — в этом случае ему могло открыть входную дверь лицо, у которого имелся ключ. Но в таком случае мы должны понимать, что кто-то из присутствующих лжёт... Наконец, автор подробно описывает круг лиц, близких к семье молодоженов. Я бы особенно выделил на этом фоне франтоватого Морица Ивановича Ширмера, бывшего ухажёра новоявленной супруги Самгина. Как сказала бы про такого человека моя бабушка — «вот, падла...». Не забудем ещё и брошенного всеми мрачного отшельника, единственного законного супруга Вассы Николаевны... Добавлю также, что Соколов отлично разбирался в понятиях alibi, и несколько сюжетных линий возникают из производства проверки временных отрезков, интересующих следователя, Аркадия Александровича.

Безусловно, Соколов уделяет много внимания человеческим отношениям, благодаря чему роман хорош не только с точки зрения остросюжетной прозы. Все персонажи выписаны у него не ходульными схемами, а подробными и достоверными типажами. Как совершенно верно заметил на «рамочном» форуме уважаемый книголюб estampa, особое внимание приковано к любовным многоугольникам — с целым рядом щекотливых ситуаций...Наконец, фэшэнебельный игорный притон на Кирочной улице под управлением хозяйки, Аделаиды Максимовны — это, конечно, тоже потайной авторский козырь. Настоящая изнанка «тёмного Петербурга», с которой Александр Алексеевич, очевидно, знаком был не понаслышке. «Было тут немало и женщин, большею частью молодых, в очень изящных, прихотливых туалетах, с признаками тонкой косметики на лицах, и той особой беспокойной ласковостью взгляда, которая характеризует лиц известного сорта...».

...И, поскольку я коллекционирую названия ресторанных заведений из дореволюционной беллетристики, на сей раз моя подборка пополнилась еще одним упоминанием старинного «злачного» местечка «У Кюба» — на углу Большой Морской и Кирпичного переулка, где лакей с монгольским типом лица приносил устриц и сыру с бокалом Шабли, либо Иоганнесбургского...

Итого: не секрет, что книги, подобные «Темному делу» считались ранее чтивом «второго сорта» для не самой взыскательной публики, и зачастую они оставались позабытыми, будучи единожды опубликованы в периодике. Перехваливать не буду, равно как не буду и повторяться — выше я уже отметил плюсы этого произведения, канувшего в неизвестности.

«Я не люблю таких историй, потому что не люблю врать там даже, где это почти простительно...» (повествователь рассказа «Страшная могила»).

Рассказ Александра Цехановича когда-то давно был опубликован с подзаголовком «Правдивая история». И это очередной пример того, что даже прожжёные мастера криминальных произведений (Цеханович известен по роману «Темный Петербург», выдержавшему несколько переизданий, отличных между собой по составу и полноте..) обращались время от времени к инфернальной тематике. Жизнь автора настоящего произведения оборвалась в тридцать пять лет — вероятно, он мог бы написать ещё немало талантливых произведений...

«Разскащик» — красноречивый старый майор, вспоминает, как водится, эпизод из своей молодости. История случилась сорок лет назад, в уездном городке К. Майор завёл тогда знакомство с многоуважаемой дамой — Матреной Ильинишной (он вульгарно называет её на иностранный манер — Matilda...). А к кому еще ехать в час полуночный, как не к Матильде?... Ночью скачет он из города к ней в усадьбу, прямиком мимо старинного кладбища. Ходят разговоры о недавней могиле, где был похоронен подмастерье часового мастера — горький пьяница и первейший плут из того самого уездного городка. За неимением места могила вынесена за ограду, к самому краю проезжей дороги. А разве может быть что-либо хуже этого?.. Официально констатируемый факт — ровно в полночь (!) каждую ночь над оной могилой появляется белое видение, принимающее самые фантастичные формы для устрашения прохожих. Месяц ярко обливает ее своими мертвящими синими лучами. Увидеть в таком месте и в такое время очертания человеческой фигуры в белой мантии — как говорится, мало не покажется. А конь всадника, как и любое другое животное, чувствующее сверхъестественное, проявляет видимое беспокойство... Ещё бы. «The dead travel fast» — несомненно, сказал бы в этот миг один легендарный ирландский писатель, уж точно знающий толк в подобной литературе ...

Да, вот такой он, старорусский «хоррор». Заметим, в рассказе не пролито ни одной капли крови, нет ни одной конфликтной ситуации — вообще, имеется всего один действующий персонаж, но ... зато присутствует необъяснимое странное явление, внушающее суеверный ужас, а также ... развязка, содержащая в себе некоторый секрет. И, конечно, ощутимо желание автора нагнать страха. Ответ на вопрос — удалось ли ему это или нет, оставлю за скобками, достаточно того, что у нас нет оснований полагать, что автор испытывал какие-либо сомнения или чувство неуверенности при создании данного рассказа — действительно, написано всё как по-настоящему...

むかし僕が死んだ家 (примерно: «Дом, где я умерла когда-то») один из триллеров Кейго Хигасино середины 90-х годов прошлого века, переизданный за пределами Японии... На первый взгляд, сюжет, сопряженный с атмосферой саспенса, включает в себя все компоненты, годные для того, чтоб удовлетворить любителей загадок. Казалось бы, чего ещё надо: слегка безумная, замужняя (!) девушка, страдающая частичной амнезией (ничего непомнящая из ранних лет жизни...), чуть ли не силком заставляет своего бывшего (!) молодого человека отправиться вместе на поиски заброшенного дома у озера близ Нагано. После смерти отца в её распоряжение переходят карта и латунный ключ с головой льва. Наитие подсказывает окаянной грешнице, что старый дом как-то связан с ее прошлым — но каким образом, понять она не в состоянии. Иногда некие воспоминания в беспокойной голове у неё проскальзывают, но совсем зыбкие. Да и отец героини пока был жив, не посвящал её в тайну... Ключ со львом открывает в загадочном доме не главную дверь, а подвал. В этот момент самые опытные, с посеребренными висками, читатели, наверняка глотнут рюмочку семилетнего коньяка или раскурят любимую трубку — а может и просто, откинувшись в кресле, снисходительно ухмыльнутся: ну теперь-то всё понятно, что ты задумал, дорогой товарищ Хигасино — опять придётся копаться в старых сундуках и вытаскивать испачканное чем-то (или кем-то) белье на поверхность... Ощущение нераскрытой тайны, чего-то сокровенного, скрытого в прошлом — автор явно подготовил нечто необычное. Сохраняется стойкое ощущение, что сюрприз будет нелицеприятным — и на свет выльется нечто жестокое, а потому забывчивой даме и её спутнику лучше бы побыстрее дать дёру и совместно заняться (раз уж у них образовалась такая возможность) делами, которые скорее свойственны для потребностей молодых здоровых организмов, и доставляющие явно большее удовольствие. Ан нет, у них другие помыслы...

Так вот, очевидно, в доме когда-то давно жила семья -ребенок и двое взрослых. Ряд видимых предметов (книги, календарь, журналы, вышедшие из обращения купюры...) указывают на то, что жильцы покинули обиталище двадцать три года назад. Ни одного электроприбора в комнатах нет, лишь пианино с куклой, сидящей на нем сверху. Но почему все часы в этом доме (три экземпляра, включая старинные, на цепочке...) остановились ровно в одно и то же время -десять минут одиннадцатого? Какой в этом смысл? Наконец, что означает маленький крестик над дверью подвального помещения?... Автор так строит сюжет, что парочке исследователей постоянно попадаются на глаза какие-то артефакты, позволяющие им постепенно реконструировать события прошлого. Впечатление, будто невидимый дух специально позаботился о том, чтобы они проникли в секрет дома — подкидывая одно генеалогическое открытие за другим. И главное — это найденный дневник мальчика, Микури, где последняя запись обрывается также два десятка лет назад...

В чём же здесь подвох? Всё просто. Известно, что незадолго до выхода данной книги у другого влиятельного японского автора (исторически стоящего выше по рангу...), вышел роман с загадкой, технически невероятно сложной для достоверного литературного воплощения: юный участник событий незаметно для себя был перевезен злоумышленниками из Японии на Филиппины — в дом, внешний вид и близлежащая инфраструктура которого полностью повторяли его прежнее жилище. Иллюзия была настолько сходной, что ребенок, несмотря, на некоторые сомнения, не мог понять, каким переменам он подвергся. Разгадать умысел свершивших сие деяние помогли дневники мальчика, где он неумышленно оставил ключ, указывающий на научно-географическое расхождение. Подобная задумка позволила тому автору сыграть на поле детского сознания и развить границы фантазии, поскольку многое из того, что описал юный летописец, имело двоякое толкование... Что можно сказать? Хигасино без всякого опасения повторил (хотя и не совсем впрямую) некоторые приёмы старшего коллеги -да, «нечто» и для чего то перемещено..., и который также приветствовал сюжеты с потерей памяти (а откуда, в свою очередь, взял их тот мэтр — это уже другой вопрос...) — идеи как в плане дневниковых записей мальчика, испытывающего серьезные проблемы в семье, так и другие. Показательна в этом смысле подсказка о разнице телескопического наблюдения Меркурия на солнечной стороне — видимость которого с того же места наблюдения исчезает в наши дни, и заставляющая подумать -что-то происходит не так... Правда, повторил Хигасино не всё — у него есть принципиальное отличие, а именно — истинное предназначение дома, в котором никто не живёт, и совсем другие судьбы персонажей. И намёк на древнюю дворец-гробницу Кносса, уничтоженную пожаром -достаточно нестандартная аллегория...

Итого: высокая оценка не выйдет из-за указанной выше причины. Однако, Кейго Хигасино выпустил около семидесяти романов и два десятка сборников рассказов — было бы глупо рассчитывать, что все они свежи и оригинальны. Иногда неплохо обработать и старый материал, что у него, вообщем-то, получилось.