"Как оказалось, внутри самого коридора дежурили, зыркая злыми взглядами, охранники-карабинеры". А то он не знает, что приговорённые к смертной казни охраняются? Он первый раз?..

А. Кубатиев: "Зыркают взглядом" — это здорово.

С. Логинов: "Зыркают взглядом" — это, соответственно, ещё. "Как оказалось, и как объяснил мне Джордж" — вот короткие мусорные слова, они идут не парами, а иной раз десятками подряд. Как включится автор на "что" — и начнёт "чтокать". У вас они спаренные всего лишь, до десятков вы не доходите, чувство вкуса, так сказать, бунтует — но, тем не менее, есть. Вот, пожалуйста: "мне", ещё раз "мне"... ещё раз "мне".

"Наш клиент там, в последней камере, — сказал мне Буш-младший, щурясь от света неоновой лампы". Это человеку говорят, что "приговорённый — он там". "Наш клиент там..." Кстати — кстати! — это действительно клиент, поскольку он высказал желание подвергнуться смертной казни, о чём мы ещё не знаем, и поэтому вот такого рода странные фразы обязаны здесь быть, это как реперная точка. Но тогда уж извольте, чтобы все остальные фразы были выверены. Если фраза остальная неточная, аляповатая и так далее — то вот эта реперная точка воспринимается не как реперная точка, а как очередной ляп, и вы начинаете портить. Вот чтобы как с первой фразой, вот так же всё было выдержано до последней. Тогда "наш клиент" будет необходимой фразой.

Из аудитории: Даже "наш" лишнее.

С. Логинов: Да, вот "наш" — лишнее, да, конечно. Тем более "сказал мне". "Ну ладно, я не пойду туда"... "Да брось, — хлопнул я его по плечу". Вот здесь, по-моему — мне кажется — уже перейдена граница вот этой самой инверсии.

Из аудитории: (Как-то возражают.)

С. Логинов: Нет. Ну... так, хлопните меня по плечу "да брось". Вообще говоря, мне кажется, здесь надо: "Да брось, — я хлопнул его по плечу"... нет, совсем гнусно звучит фраза, это "рыба"... Но всё-таки, наверное, здесь правильней...

А вот дальше: явился товарищ, явился исполнять приговор, беседует со своим старым, так сказать, приятелем, который этой тюрьмой заведует. Все всё знают — но вновь не выдерживает автор и сообщает: "Каждый человек достоин права на жизнь и, что гораздо более важно, права на прощение. Это гарантирует Конституция Унитарной Республики".

А вот тут пошла фраза вообще анекдотическая: "Тут я развёл для него руками". Это надо перечитывать медленно, внимательно, и самому такие вещи выискивать. Тем более что умеет.

И.Т.: (Неразборчиво, говорит, вроде, о том, что торопился.)

С. Логинов: Так всё равно, прочитать-то таки надо успевать.

А есть ещё замечательное слово, которое какие-то несчастные сорок лет назад существовало в русском языке только как спецмедицинский термин; когда хирург делает операцию, он может делать разрез кнутри, он может делать разрез кнаружи, и он может делать разрез вовнутрь. Другого значения у слова "вовнутрь", кроме движения скальпеля, не было — но в словарях слово было отмечено. И вот наши дорогие друзья-братья венгры выпустили автобус "Икарус", у которого была надпись: "Осторожно, вовнутрь открывается" — хотя ничего он там не вскрывал, никакой внутренней полости. И поехало это слово — вместо слова "внутрь" употребляют многие "вовнутрь". "Я прохожу вовнутрь зоны смертников за решётку". Это самая обычная, к сожалению, уже общая, неграмотность. Я, например, — лично я — никогда не употребляю уже общеупотребительной ошибки "надо мной довлеет". Довлеть может только "кому", или довлеть может только "что", а "над чем" довлеть не может. То же самое "вовнутрь" — это только вскрытие полости, если всерьёз.

И.Т.: То есть "внутрь" нужно?

С. Логинов: Да, "внутрь", конечно. "Я опускаю свой прокураторский чемодан" — а он мог опустить чужой прокураторский? Ну это уже многократно говорилось, я просто что-то опять...

Итак, он заходит — а клиент уже подготовлен... Вот если совершается смертная казнь, то моральный ущерб не столько даже палачу, сколько тому, кто клиента к казни готовит: кто ему, простите, волосы состригает, если вешать будут, там рубаху даёт без ворота, ещё что-то, и ещё что-то, и ещё что-то. У них психологическая травма ещё больше. Тот, кто раздевает этого человека догола (он полностью обнажён) кто приковывает его к этому креслу... — это тоже работа палача. На всякий случай автор снимает вот самые-то тяжёлые вещи, психологически самые тяжёлые вещи. Вот сидит человек — "Собирайся, девушка, пора!" (помните "Девушка и Смерть"?). Вот это-то, пожалуй, самая трудная часть работы — обошёл... обошёл, испугался взглянуть в глаза действительности. Ну, когда он уже привязанный, когда он уже не рыпается, тут уже можно начинать доставать "множество безобразных железных инструментов", и так далее, которые будут там что-то соскребать, что-то отрывать и так далее.

(...) "Принцип талиона" — то есть "око за око, зуб за зуб". Товарищ вот этот убил семнадцать там или сколько-то, не помню уже, человек. Причём убил их чрезвычайно жестокими способами. И вот теперь этого товарища... То есть его взяли, поскольку гуманисты, и посадили в тюрьму, где он должен отсидеть там сколько-то тысяч, миллионов, не знаю, лет. Страна у нас очень странная, ездят на паромобилях, а биология на необычайно высоком уровне, как мы выясняем, люди практически бессмертные, а убитых можно оживить. Поэтому те, кого он когда-то, скажем, изнасиловал и потом придушил — да, их оживили, и как бы смертной казни не полагается. Но изволь за это дело отсидеть свои там тридцать лет или пятьдесят лет. А он убил семнадцать человек. За это там, простите, просидишь в тюрьме восемьсот или не знаю, сколько... Но можно получить и прощение. Товарищ говорит: "Да, я убил семнадцать человек вот такими варварскими способами — убивайте меня семнадцать раз подряд". И вот приходит человек... подберите ему другое название, не "прокуратор" он... приходит этот человек — и убивает его зверским способом. После чего товарища оживляют, снова на этот стул, и он его убивает так: "А следующему ты живот вспорол? — та-ак (изображает)... Кишки вымотал? — та-ак (изображает)... Ага, глазки выколол? — вот теперь и глазки тебе..." — умер наконец. Так, оживили. "А четвёртого ты..." Действительно, работа крайне мясницкая. И идёт это только по желанию клиента — вот где мы узнаём, что да, он действительно клиент. Он испугался: "Я не могу выдержать восемьсот лет одиночки, тюремного заключения. Давайте лучше меня семнадцать раз зарежьте самым болезненным способом, после чего я буду прощён".

Из аудитории: А обязательно подряд там было? Может, через год?

С. Логинов: Не знаю, не знаю, это вопрос к автору.

Из аудитории: А что, это не отображено в рассказе никак?

С. Логинов: Нет, не отображено. Там начинается с того, что он первого застрелил вот таким способом — этот говорит: "Ну ладно, приступаем. Вот тебе — кш! — в коленную чашечку, вот тебе — кш! — в промежность, а вот... Ну ладно..." — Пришло время, так, секундомер, ага, так-так-так... Тот орёт: "А-а-а!" "Ага, готово — бух! — вот тебе в лоб". (...)

То есть идея — идея, честно говоря, сомнительная, но для рассказа... может быть. Сомнительная, но сильная. Но зато и показывать её надо — в исполнении сомнительности быть не должно.

Из аудитории: А заключается в том, что последний пятнадцатый раз он должен выполнить роль палача?

С. Логинов: Ну уж не знаю уж. В общем, как это называется, сколько он людей каким способом убил — столько раз его самого и убивают.

Так, где-то здесь... А вот как оживляют. И***, можно вопрос: что такое "клонирование"?

И.Т.: (Что-то отвечает.)

С. Логинов: А почему вы употребляете это слово? Нелюбимый мной Лев Николаевич Толстой сказал однажды, что автора, хотя бы раз допустившего употребление слова, значения которого он не может объяснить, следует пороть плетьми на площади и запрещать ему впредь писать. Дело в том, что "клонирование" — это, простите, выращивание абсолютно идентичного организма. Вот мы берём клетку, стволовую клетку, вот она развивается, вот мы её помещаем в матку к женщине, вот женщина носит эту клетку, не имеющую к ней лично никакого отношения, девять месяцев, через девять месяцев — уа-уа! — рождается младенец, который обладает абсолютно тем же генетическим набором, что и человек-донор, которого клонируют. После этого его надо растить, после этого он вырастет нормальным человеком, который ничего не помнит о том, что делал его донор, а потом мы его за злодеяния...

И.Т.: Там же это написано, "клоническая реинкарнация". Вообще, на самом деле, это за гранью рассказа находится.

С. Логинов: Да, это за гранью рассказа. Тут сказано, что есть некоторая реинкарнация, но слово "клонирование" ко всей этой, так сказать, штуке не имеет никакого отношения.

И.Т.: Это сегодняшнее клонирование не имеет. Может, клонирование послезавтрашнего дня будет...

С. Логинов: Возможно, послезавтра словом "стул" будет обозначаться вовсе не, так сказать, испражнение человека и не штука для сидения, а особо, так сказать...

И.Т.: (...) в фантастических фильмах и в фантастических рассказах уже стало общеупотребимым использование "клонирования" именно в смысле полного аналога, в том числе интеллектуального.

А. Кубатиев: Ну, это уже миф.

Из аудитории: Если информация остаётся за рамками произведения, значит, этой информации нет...

А. Кубатиев: Святослав Владимирович, а за сексуальные преступления в этом мире как наказывают, там не прописано?

С. Логинов: Это к автору. Подробно этого не прописано.

Из аудитории: Можно вопрос, вернее, замечание? Сам принцип "око за око" это да, а вот многократное наказание с последующим оживлением мне уже встречалось, причём неоднократно. Сборник "Сирена", выходил в 90-х, три томика, — там вот точно был отличный рассказ, автора сам не помню, кто-то из классиков американских...

А. Кубатиев: Бестер, наверное.

Из аудитории: Вот... может быть, да-да, скорее всего, это он и есть.

С. Логинов: А, ну этой вещи я не читал, поэтому тут сказать не могу... А вот такой момент: ни в коем случае, когда доходит до вот таких вот самых пиковых моментов, нельзя выражаться высоким штилем. "Самых первых..." — кстати вот, посмотрите, какая корявая фраза. "Самых первых из своих жертв проклятый ублюдок Рамон убил почти восемь лет назад". Помимо того, что фраза корява до невозможности, "проклятый ублюдок" в устах человека, который пришёл, видит его голым и начинает стрелять ему сначала в коленную чашечку, потом в промежность, — вот он не должен употреблять такие вещи. "Рамон будет стенать под моими руками!" (Веселье в аудитории.)

Из аудитории: "Стенать" — это другое немножко.

А. Кубатиев: Стенать — это же святое дело, привет Берднику.

С. Логинов: Да-да-да, привет Берднику. "Стенает под властью железного диктатора". Опять звукопись: "Свободный и искупивший вину"... "ыййискупивший вину". "Чистый перед законом как девственная невеста на брачном ложе". И***, ну почему вдруг вам чувство вкуса изменило в самую важную минуту?

И.Т.: Мне хотелось добавить пафоса (...)

С. Логинов: Пафос? Пожалуйста, в Грецию, там есть остров Пафос, единственное место, где можно. Не надо, не надо пафоса. Автор, пишущий страшилки, не должен употреблять слово "страшно" — слово "страшно" должен читатель сказать. Автор не должен в такие минуты переходить на пафос. Не надо.

Ну ладно, вот он стенает под руками... "Да, мистер Буш, это и есть справедливость". Хорошо, он это произнёс... Да, тут у меня ещё записано: зачем "прокуратор"? зачем "привИдение приговора"?.. Перехожу на пафос. И***, у вас есть замечательные фразы, вы показываете, что вы можете, — при этом масса стандартных ошибок, которые исправляются обычным сидением над рассказом и внимательным его чтением. Такие вещи вы должны выправлять сами, не оставляя их редактору, это, так сказать, всё делается. Ну и... писать автор может, поэтому стрелять... ну, в коленную чашечку, может быть, садану, а в остальные места обожду пока...

Из аудитории: Заставлять редактировать что-то страшное.

С. Логинов: Да, или заставить его редактировать... Алан, ты хочешь что-то сказать?

А. Кубатиев: Да, я хочу очень быстро, опять же, заметить... просто всё настолько интересно (...) значит, вот тут и Святослав Владимирович, мы с ним как два старых упряжных мерина тянем всё время одну и ту же телегу. Знаете, если знать больше о том, о чём пишешь, — всегда больше возможностей сделать лучше то, что ты делаешь. Вот два самых таких... навскидку замечания. Первое: у И*** палач — это только воплотитель кары. Дело в том, что очень существенный опыт медицины был накоплен именно в среде палачей. Он не только должен был суставы вывернуть, но на следующий день их вправить, чтобы приготовить снова к допросу. Они великолепно лечили ожоги, они составляли потрясающие лекарства, которые официальная медицина делать не могла, не умела, просто не знали, как это делают. Они всё эмпирически это делали — но делали. Второе...

С. Логинов: Если у палача погибал человек во время пытки — палач сам отправлялся под пытку.

А. Кубатиев: ...Первое. Второе: вот опять, то же... то есть между этими двумя замечаниями очень много ещё может поместиться, я просто не буду ваше время съедать. Во Франции палач официально именовался совершенно потрясающим термином: он назывался "l'executeur des hautes ?uvres" — "исполнитель высоких дел". Как можно было поиграть со словом "исполнитель" (...) с семантической многозначностью...

С. Логинов: А ты не подсказывай! Вот он должен был сам это придумать, найти. (...) Да-да-да, вместо "прокуратора" — "исполнитель", я этого не вякал, а сидел, молчал. Это должен был И*** сам найти.

А. Кубатиев: (...) превращается вдруг совершенно неожиданно для нас, и в этом футляре для гитары, как в этом фильме с Бандерасом, совершенно другие вещи лежат. Даже это можно было бы сделать. Ещё раз говорю: вот меня это безумно раздражает, когда мне приходится с исходными текстами работать. Зачем... ну просто не захотел узнать всё, что уже об этом известно, и создать своё. Вот попытка поворот сделать этой темы — была, но это попытка с негодными средствами.

 

 

(Продолжение следует.)

Ну ладно, выходит герой, где-то идёт, какое-то здание Верховного Суда, и прочее, прочее, прочее... Единственное: я всегда считал, что каррарский мрамор — это снежно-белый, без каких бы то ни было вкраплений. А здесь, простите, "каррарский мрамор с вкраплениями лазурита".

И.Т.: (Неразборчиво, что-то объясняет.)

С. Логинов: А, то есть туда просверлили, вставили лазурита кусочек?..

И.Т.: Да-да-да.

С. Логинов: А, вот так. Это очень странно. Я-то решил, что порода, как вот бывает там габбро с вкраплениями кварца — и вот будет у нас чёрный цвет и на нём белые либо пятна, либо жилки. Значит, не очень удачно написано слово "вкрапления". Тогда надо по-другому. Вот тот самый момент: если может быть понято неправильно — это будет понято неправильно.

Ну ладно, идёт, какой-то Верховный Суд, какие-то Аллеи Царей, и так далее, и так далее, мы уже ничему не удивляемся, мы знаем, что нас сейчас потчуют альтернативкой. Великолепно.

А вот пошла фраза, которую я поначалу отметил зелёной ажно на три строчки, а теперь думаю, что ведь она должна быть не зелёной, а бирюзовой. "Кивнув на входе дежурному приставу, я протянул ему свой крикливый жетон прокуратора, затем показал заверенный шанхайским судом лист привидения (sic) приговора". Так, ну, не очень понятно, что значит "крикливый жетон", но мы здесь воспринимаем: раз там был паромобиль, то, вероятно, у него жетон, который вытаскиваешь, а он: "ВСЕМ СТОЯТЬ! РУКИ!.." Годится ли здесь это слово "крикливый" или не годится — я не знаю. Но, тем не менее, поскольку автор нас предупредил о таких вещах, то пускай будет "крикливый". Потом думаешь: "прокуратор"... И***, что такое "прокуратор"? Прокуратор — это человек, назначенный управлять какой-либо областью.

И.Т.: Но это в Риме. Там может быть по-другому.

С. Логинов: Раз вы употребляете термин, уже существующий, вы должны считаться с уже существующим его значением. Да, вначале я это принял, рассчитывая, что здесь сейчас будут какие-то прокураторы, а потом оказывается, что это просто работник некой финансовой структуры, исполняющий приговоры. Понимаете, вот есть, к примеру, финансовая структура, которая поставляет палачей. Ну вот нет своего федерального палача — а тут это самое, торговая фирма ООО "Рубайголов" поставляет палачей. Но тогда это не должен быть всё-таки прокуратор.

Дальше. Это не может быть опечатка, потому что она встречается в течение рассказа трижды, но когда я вижу слово "привидение приговора", то вначале я думал: да, там какой-то у него мистический приговор, и привидение является, "угу-гу-гу-гу!..", и сейчас мы прочитаем нечто... Автор же нас с первой строчки предупредил...

Из аудитории: "ПривИ..."?

С. Логинов: "При-ви-де-ние". Думаю: какая-то особо хитрая игра слов это. А она оказывается абсолютно необоснованной...

И.Т.: "ПривЕдение"...

С. Логинов: "ПривЕдение". То есть это просто ошибка грамматическая. Тогда не надо её было делать трижды.

Из аудитории: Размножение ошибок достигается, вероятно, копированием.

С. Логинов: Размножение ошибок — это значит, что был при работе включённым спеллчеккер, и он вам, может быть, такую подлянку и сделал. Не доверяйте этим машинкам, они всегда подводят.

Ну ладно, значит, является этот наш уважаемый прокуратор, человек чрезвычайно нужный для пенитенциарной системы нашего странного не то будущего, не то альтернативного настоящего, и, соответственно, дежурный пристав, увидав... вернее, услыхав, видимо, крикливый жетон, — "брезгливо осклабился". Так, а вот теперь можно осклабиться брезгливо?

И.Т.: Нет, не могу.

С. Логинов: А вот тут надо мочь. Если вы что-то делаете, то... Бывает иногда инверсия фразы. "Ах, не может этого быть! — Она упала со стула". Всё понятно: она вскрикнула "Ах, не может быть!" и упала со стула. Если вы напишете: "Ах, не может этого быть! — упала со стула она" — то она должна падать (одновременно крича) "Ах, не может этого быть". Вот такого рода инверсия иногда допустима, и очень тонкая грань (чувство вкуса), где её можно дать, где её нельзя дать. В данном случае то же самое. "Брезгливость" — это вот так, что-то вот такое (показывает гримасу брезгливости); "осклабиться" — это что-то вот такое (показывает). Одновременно и то, и другое сделать нельзя.

И.Т.: Ну "презрительно".

Из аудитории: Ведь говорят же, что "кисло улыбнулся".

С. Логинов: Это штамп. А "брезгливо осклабиться" — "осклабиться" это значит дать широкую улыбку, какую-то вот такую (показывает), а брезгливо это вот такую (показывает). И одновременно и то, и другое... ага, вот здесь вот так, а здесь вот так (показывает) — не получается. Пытайтесь, когда пишете какую-то мимику, или вот эти вот движения с инверсией, — попытайтесь это сделать. Например, "Пшёл вон!" можно рявкнуть, а "Негодяй, я тебя убью!" рявкнуть нельзя, потому что "рявкнуть" — это что-то короткое. Да, я слыхал мнение, что рявкнуть можно только "Аррг!", "Рявк!", и об этом у Лукина есть даже прекрасный совершенно рассказ. Рявкнуть можно любую короткую фразу, а вот фразу длинную уже не рявкнешь. И здесь надо это всё подбирать. Может быть, проговаривать вслух, может быть, читать перед зеркалом.

Ну ладно, "брезгливо осклабился". И возникает сразу вопрос: почему вот этот необычайно высокооплачиваемый (как потом выясняется), необходимый для всех товарищ подвергается... Я думаю, если он там ходит, всех с помощью привидений приговоры, так сказать, то, может быть, боятся, ещё что-то... может быть, его втайне презирают, но каждый чтобы высказывал ему презрение в лицо... В средние века палачей боялись, палачами брезговали — но никогда, не дай бог, если вдруг пришлось с ним разговаривать: холодно, вежливо, лучше не разговаривать вовсе с ним, уклоняться, но никоим образом не высказывать презрения. Это а) нужный человек, это б) "от тюрьмы, от сумы не зарекайся", может, он тебе и голову рубить будет.

А. Кубатиев: "Королева Марго". Когда палач пожалел одного и изувечил другого, потому что он ему руки не подал.

С. Логинов: А здесь — "осклабился". Ну, замечательно, приходит в нужный кабинет... А вот момент ещё такой: лишние слова. Молодым авторам я вообще советую брать, когда написано, и читать пальцами, прикрывая слова. Закрыл какое-то слово — а фраза-то без него звучит. Постепенно... я сейчас пальцами-то уже ничего не прикрываю, у меня глаз и так пристрелялся. "Он протянул мне свою крепкую руку". Зачем эти притяжательные местоимения? "Удивился он (строчкой ниже), пожимая мою бледную от кабинетной работы ладонь". Во-первых, опять получается вот это сдваивание, о котором говорилось. Если у вас это специальный приём...

Из аудитории: Как будто плохой перевод.

С. Логинов: Да, как будто плохой перевод. У них-то притяжательные местоимения, у тех, забугорных, заменяют артикли — а у нас артиклей нет, значит, притяжательные местоимения должны ставиться только там, где они несут какую-то функцию.

А. Кубатиев: Внутри самой фразы: "бледная ладонь". Это, извините, даже у негра она бледная.

Из аудитории: Она розовая у него.

А. Кубатиев: Ну, по негритянским понятиям она бледная, если она там розовая.

С. Логинов: И вдруг опять, когда я только начал радоваться, до чего же хорошо автор нам дал вводную фразу, он всё-таки... И***, не удержался — и начал... лекцию. "Современные паровые дирижабли могут развивать фантастическую скорость, Джордж. А товарищество "Буш & Ко.", разумеется, сделало мне скидку на авиабилеты. Вот то, что скидку сделали, эта фраза — она к месту, а когда "современные паровые дирижабли"... Вы тем самым дезавуируете свою первую фразу, вы начинаете говорить: "Так, а ежели кто не заметил, то специально для дураков повторяю..." Не надо, читателя надо уважать.

Так, "товарищество"... выясняется, что Джордж — это сын владельца этого товарищества... Дальше пошли специальные термины: "Хеб-сед есть Хеб-сед, что ещё можно тут сказать..." — и ссылочки, что это, оказывается, влияние, как не трудно догадаться, египетской религии, некая реинкарнация. Если вы вводите эти понятия, то вы вводите это каким-то... У вас не научно-популярная статья, чтобы давать ссылки. Читателю не интересно глядеть в конец страницы и смотреть, что это такое, — он в этот момент выбивается...

А. Кубатиев: В скобках ещё приписано: "фантастич.".

С. Логинов: Нет, "фант.".

А. Кубатиев: Или "фант.", или "фантастич.".

С. Логинов: Это выбивает читателя из контекста рассказа. А вы держите контекст, у вас понятно: пришёл какой-то тип, которого боятся, вы ещё как бы не объяснили, мне это интересно, в этот момент меня вышибают: "а почитай-ка ты лекцию про Хеб-сед".

"Я не институтка, а потому не склонен тому душещипательному бреду, что ныне моден у очкастых интеллектуалов". Что за "тому"? Во-первых, вы потеряли здесь предлог "к", а слово "тому" здесь просто лишнее.

Ну ладно, после этого, поскольку они приятели и когда-то вместе учились в одном (непонятный звук), то "крепко обнявшись, мы вышли из его кабинета". Все шарахаются — а тут идут. Ну и последовали длинными коридорами куда-то за поворот. Они не знали, что там за поворотом?

И.Т.: Он не знает.

С. Логинов: Кто "не знает"? Владелец всего этого дела — он должен знать, а приехавший исполнять приговор — тем более знает, куда его поведут. Данное "куда-то" — это "дорогой читатель, вы не видите, что там за поворотом".

"...Далее к тёмному лестничному пролёту, ведущему в подземные этажи". Это тюрьма, большая — но уж раз лестничный пролёт, то штамп требует, чтобы он был тёмным. Ну, простите, там лампочек что, нету? Дальше, почему "Океан" с заглавной буквы?

И.Т.: Видимо, один. Самое большое море.

С. Логинов: Среди всех заглавных букв самое страшное, наверное, и самое распространённое — это манера писать с заглавной буквы местоимения "Вы", "Вам" и так далее. Официальные документы: "Сообщаем Вам..."... Но когда "Марь Ивана, Вы обедать-то пойдёте?" — это что ей, официальное письмо? Вот это "вы" только с маленькой буквы.

Из аудитории: Может, Марь Ивана из царствующей фамилии, откуда вы знаете?

С. Логинов: Это уже оговаривалось — что есть исключения, которые...

Вот. "Особенно мне, — улыбнулся я ему в ответ". Вот он, тот самый пример инверсии, я его красным пометил, когда что-то особое. Можно улыбнуться (одновременно с) "особенно мне"? — в принципе — тяжело, но можно. Если автору это нужно и дорого, и это важно для каких-то его целей — такую фразу написать можно. Но она уже на грани. Здесь смотрите сами: нужно вам так или не нужно. Я просто обратил внимание на приём. А вот слово "ему" здесь, если их всего двое... Что же он, стенке улыбнулся? — ясное дело, что ему.

А. Кубатиев: Я просто хотел опять, так сказать, не поправить, а, может быть, с тобой это обсудить; скорее всего, это для всех тоже, кто сталкивается с этой трудностью. Я вот сейчас перевожу одну вещь с английского крупную, вот это вот бесконечное "сказал он", "сказала она" — у них других глаголов нет. Я думаю, что автора просто достаёт всё время говорить "сказал", "сказала", "сказало". Кстати, все стилистические учебники по литературному мастерству вот эту замену (...) просто предлагают, просто навязывают. Но в одном, я думаю, ты прав — что с этими вещами очень осторожно нужно обращаться. Но текст они, конечно, обогащают.

С. Логинов: А есть ещё некоторый очень нехороший приём — это запанибратское отношение к читателю. Иногда произведение может быть всё построено на этом приёме: "знайте же, любезный читатель, та-та-та-та-та... что герой наш был..." Но когда мы перед собой видим обычное повествование, и вдруг в середине одну строчку обращаются к читателю — то это выглядит, по меньшей мере, странно. "Несмотря на перспективы и увещевания предков наш младший Джордж..." — просто "младший Джордж оказался". "Наш" — это значит: "ну-ка, ну-ка, дорогие читатели, вы помните, что я про вот этого милашку-Джорджа вам рассказывал?.." До этого — не было вот этого панибратского обращения, дальше его нету, и значит — значит, и здесь его тоже не надо.

Так, ну хорошо. Когда вы "паки" даёте, здесь "паки" не очень удачно вносится. "Поляки и казаки, / Казаки и поляки / Нас паки бьют и паки, / Мы ж без царя как раки / Тоскуем на мели". Достаточно редкое слово, но, тем не менее, кто-то его может знать, и здесь может быть путаница. Но в принципе — сноски всё равно не надо, можно употребить слово "паки" так, чтобы из контекста было ясно, что это пакистанские сепаратисты там, или кто-то ещё: террористы, нехорошисты, какие-то гады пакистанские.

И.Т.: То есть лучше написать "пакистанские сепаратисты"?

С. Логинов: Да нет! "Там пошаливали паки, постреливали по индусам из трёхлинеек..."

И.Т.: Паки-то могут пошаливать, а сепаратисты — как-то сложно им...

С. Логинов: Да, сепаратистам трудно пошаливать. Просто-напросто не ставить его первым словом. Пускай будут "паки". Да, конечно, это жаргон, но пусть он будет так, чтоб из контекста было ясно, что речь идёт о пакисташках.

А вот звукопись: "Дело ДохоДило Даже До..." — нужно ли так много слов с одной буквы? И потом, слово "даже" здесь оказывается... Раз уж "дело доходило", то понятно, что мы имеем что-то из ряда вон выходящее. Для чего ещё одно слово, которое не несёт никакой нагрузки, но зато начинается на эту же самую букву?

Ну, понятно, что здесь наши казачки... "Океан нам тоже не препона, / Потому что с Волги мы и с Дона..." Наши казачки там пакистанских сепаратистов разнесли вдребезги и пополам — а вот тут вот некоторый момент. Рассказ вы пишете о принципе талиона. Кто знает, что такое "принцип талиона"?

Из аудитории: Возмездие. Месть.

С. Логинов: Равноценность мести. "Око за око, зуб за зуб". Замечательно. А вот для чего тогда здесь прописывается то, как наши храбрые казачки пакистанские деревни сносят, сметают, сравнивают со всем остальным и так далее?

И.Т.: Для того, чтобы погрузить как бы в атмосферу, что мир другой. Принцип талиона — он не может реализовываться без...

С. Логинов: Да. Всё правильно. И здесь вы показали, что есть какие-то паки, что есть вот эта самая Унитарная Республика, вы всё это сделали. Но здесь есть ещё один момент: вы показываете злодеяния армии и не показываете принцип талиона применительно к этой армии. Либо уж так, но тогда вы не уложитесь в рамки рассказа, а пошла большая социальная повесть, — либо эту проблему надо убирать и осторожно её обходить, потому что в противном случае весь ваш частный случай с талионом оказывается уже обесцененным тем, что принцип не соблюдается в таких больших вещах.

Так... "Тяжёлое орудие XVIII-XIX..." Нет, вот это всё хорошо. Вот, кстати, чем можно заметить, что автор умеет писать... то есть он ещё не умеет писать, но у него есть потенция, что он может: это то, что даже неопытный автор, вляпывающийся подряд во все ловушки, вдруг может выдать фразу — красивую. Выходит этот самый... да, раненый, ушедший в отставку офицер, френч на нём сидит как влитой... "в военной форме, с прямой как полёт свинца спиной". Опа. Да. Нам дали характеристику, нам дали необычное сравнение. Я не знаю, где его И*** взял — придумал сам, услышал, представил в какой-то момент (ну, единственная беда, если он списал его с другого автора, я надеюсь, что этого не было) — но вот эта фраза, как сказал бы Тургенев, ce mot ("это слово"). Но тут же — "в тот год" — совершенно ненужные, лишние пошли слова. Очевидно, испугался хорошо написанной фразы: "нет-нет-нет, я это сейчас запорчу, я сейчас это запорчу..." Вы высматривайте, выбирайте, делайте, сохраняйте вот эти хорошие фразы и следите, чтобы окружение не портило.

А. Кубатиев: Святослав Владимирович, когда ты вспомнишь, по какой траектории летит свинец, тебе будет сразу легче. Мне это напомнило знаменитую пословицу: "Ничего, что грудь впалая, зато спина колесом".

С. Логинов: Да-да-да, "ядро вершит свой подвиг дугой".

Из аудитории: (Что-то говорят.)

С. Логинов: Нет, это другая цитата, он знает, откуда.

 

 

(Продолжение следует.)

С. Логинов: Написалось. Само по себе. Русская поговорка говорит: "сам по себе даже прыщ не вскочит". Понимаете, зачем-то вы даёте эту самую штуку. Вы даёте массу цитат со сносочками в низ страницы: вот это из Стругацких, это из Ефремова, а вот эта аббревиатура означает: скафандр высшей там защиты... не помню точно, это сейчас уже...

М.М.: "Скафандр общего типа".

С. Логинов: Вот такого рода ссылки у Мартынова году в 59-м — да, они встречались, и так далее. "Мнемонизатор — фантастич., прибор, позволяющий вспомнить то-то и то-то". Но когда мы подобные ссылочки видим в 2009 году — опять: это произведение не нашей эпохи.

"Противометеорные локаторы корабля". "Метеор" — это атмосферное явление, когда метеорит сгорает. В дальнейшем, правда, вы пишете "метеорит" везде и всюду, когда бьют корабль метеоритами.

Здесь в отличие от первого рассказа всё-таки есть сюжет: летит корабль, его поддаёт как следует под задницу метеоритом...

Из аудитории: Под задницу?

С. Логинов: Ну дюзы ему сносит на корме. Касательный удар...

А. Кубатиев: Они ещё на реактивной тяге?

С. Логинов: Да. Ну летит к Юпитеру через эту самую... нет, здесь не очень далёкое будущее, тут освоение идёт Солнечной системы...

А. Кубатиев: Примите мои соболезнования. Осваивать Солнечную систему на реактивной тяге...

С. Логинов: Да, на реактивной тяге. Дюзы слетают... Противометеоритная система работала хорошо, но уж больно там этих метеоритов оказалось много, всё-таки один поддал.

Из аудитории: Не разглядели?

С. Логинов: Нет, не отстрелялись, много разом летело, не хватило...

А. Кубатиев: А не видно было раньше?

С. Логинов: Ну, так было сказано: "Хорошую ты нам траекторию проложил, товарищ бортинженер".

А. Кубатиев: Ой как хорошо. (Смех в аудитории.)

С. Логинов: Ладно. Поддаёт — и начинают они, бедные, там дрейфовать. Все живы, один, правда, сильно ранен... Одного не хватает, второго не хватает, разумеется, как всегда, разбита связь, разумеется, двигатели есть, но совсем чуть-чуть, никуда не добраться — ну то есть весь идеальнейший рояль в кустах. Идеально. Вот почему-то любители космической и вообще научной фантастики очень любят аккуратные катастрофы. Чтобы вот разбило всё, что нужно для сюжета, но оставило всё, что для сюжета нужно. Откуда только берутся такие катастрофы — я не знаю, но тем не менее... Вот в данном случае произошла аккуратная катастрофа.

Товарищ, получивший тяжкую травму, лежит без сознания, потом открывает один глаз и напоминает, что: "А тут, между прочим, летят старые кометные станции". Что когда-то на кометы были запущены с Земли станции, пока они летели близ Солнца, там был экипаж, всё остальное, когда стали улетать в далёкий космос, то людей эвакуировали, станцию законсервировали, и она где-то там восемьдесят лет летала. И вот она сейчас возвращается к Солнцу — ну, кометная орбита, знаете... кстати, при всём при том автор всё-таки чуть-чуть разбирается, молодые авторы совсем в астрономии не разбираются, здесь, если уж говорит "кометная орбита", то он знает, что это такое. Вот, значит, что есть такая станция. И как раз одна в этот момент очень кстати восемьдесят лет где-то летала и именно к моменту катастрофы именно сюда она и подъехала. И можно туда попытаться причалить, может, там чего найдём полезного в нашем бедственном положении.

Они причаливают торжественно туда, входят и обнаруживают: что-то там на станции не то. Что-то не то, шорохи какие-то, пахнет чем-то не тем — и начинают обсуждать. А капитан у них подвинут на предмет инопланетян. Капитан говорит: "Ой, чует моё сердце, инопланетяне тута". Ну ладно, чинятся. Что-то нашли: соответствующий гаечный ключ там, какие-то материалы, чинят свой корабль. Но вот не хватает у них каких-то сердечников для ускорителей чего-то. Из семнадцати штук... а почему, кстати, именно семнадцать?

М.М.: Четырнадцать.

С. Логинов: Четырнадцать? Потому что у Циолковского предполагалось шестнадцать...

А. Кубатиев: Время-то прошло, сердечников-то больше надо.

С. Логинов: А здесь четырнадцать. Тогда маловато (...). Осталось всего шесть, потом один вынимают, а он рассыпается у них на глазах... "Ой, всего пять... Как долетим?.. Где бы вот такие штучки найти?.." А помните "Таинственный остров" Жюль Верна? — и тут же — раз! — и нужное лекарство лежит. И вдруг — раз! — "Ой, а что это лежит?" — надо же: сердечники для ускорителей, ровно все четырнадцать штук, так что хоть все заменяй.

А. Кубатиев: В масле.

С. Логинов: В масле, да. Причём без декоративной насечки и без клейма завода. Вот это вот всех очень... "Да нет, клеймо, наверное, осыпалось". (Смех в аудитории.) Ну осыпалось клеймо! Я мгновенно вспомнил капитана Немо. А вот здешний капитан сидит и думает: "Вот мы сейчас этих инопланетян, заразу эту завезём, они узнают, где находится Земля". Минутку, они уже прилетели в Солнечную систему. Они уже нашли эту станцию, вращающуюся по кометной орбите вокруг Солнца. Теперь, простите пожалуйста, чтобы найти Землю им надо взять полевой бинокль и посмотреть, где тут планеты какие есть. Всё, они уже здесь. Он думает: "Нет, надо, может быть, спасать Землю, а вот сделаю я такую большую бомбу, и когда мы отчалим — взорвём всё к чёртовой матери... А вдруг это будет ошибка?.." Он так мучается. "А если я не взорву — я буду остаток жизни мучаться, что они теперь узнают, где Земля и прилетят, а если взорву, то буду мучаться..." Короче говоря, всяко дело буду мучаться, но потом, поскольку это наш всё-таки, хороший, советский, ефремовский капитан, — он не взрывает их...

А. Кубатиев: ...и увозит бомбу с собой на Землю.

С. Логинов: Нет. Так, "выражение братьев Стругацких"... А вот беседа капитана: "Что там, был взрыв?" "Да, рванули, похоже, кормовые маневровые". Ну почему-то я так представил себе на теплоходе каком-нибудь что-то долбануло — неужели вот так будет капитан со своим помощником беседовать? "Что пассажиры?" "Не знаю". И вот он включает трансляцию и говорит: "Пассажиры, на корабле опасности нет". А пассажиров на корабле — три (в скобках, прописью: "три") штуки. И летят они уже несколько месяцев. То есть это уже одна семья, конечно, они там уже по именам, и так далее, и так далее, и так далее — везут там каких-то с Марса на Ганимед или наоборот, не помню. Но, тем не менее, он к ним обращается официально: "пассажиры". "Как вы сами?" "Успел дойти прямо до каюты. Вошёл — тут кинуло прямо на кровать".

Из аудитории: Везёт.

С. Логинов: Ну я и говорю: очень аккуратная... Этот человек нужен в дальнейшем для спасения корабля, поэтому катастрофа очень аккуратная.

А. Кубатиев: Кровать в звездолёте — это совершенно потрясающе. С шишечками, наверное, никелированными.

С. Логинов: Не опошляй. Главное, что они сидят там и следят за стрелками и индикаторами. Индикатор, скорее всего, будет, это штука будет держаться достаточно долго, но вот эти стрелочные штуки — их уже в космических кораблях нету, сейчас нету.

А. Кубатиев: Там всё выводится давным-давно на дисплеи.

С. Логинов: Вот, пожалуйста: что, так сказать, любят товарищи делать... Предыдущая авторесса, которую не стали обсуждать: две героини — "девочки", "девочки", "девочки" вдруг. А тут космонавты — "ребята вышагивали на магнитных подошвах"... Вот когда они ещё друг дружку называют "ребята" — это ещё можно понять, хотя им там... кто-то уже седовласый... сами понимаете: на корабле непременно должен быть седой профессор, это со времён Владко обязательный момент, — но, тем не менее, они уже "ребята".

Вот, пожалуйста: "в белоснежных СУОТах" — ссылочка там: "скафандр универсальный... та-та-та-та-та..." Ну зачем? Неужели нельзя было написать что-то, чтоб это, во-первых, не было вот таким монстром языковым 40-х, может быть, начала 50-х годов, и во-вторых, чтоб это было понятно без ссылок... Да, "скафандр универсальный общего типа". "Амбурцев вынужденно решил". "Ребята уплыли в корабль". Да, вот он у нас уже и профессор, у которого на брюках появилось пятно фруктового сока...Нет, я понимаю, что можно облиться соком, хорошо вот я не брюки облил, а шортики... вчера.

Да, а вот моё нелюбимое слово, почему-то именно в этом случае, сейчас, в эту секунду меня оно дёрнуло, но оно, по-моему, встречается у всех без исключения: слово "какой-то". "Он был какой-то странный". Либо автор пишет, какой именно странный он был, в чём заключалась странность, либо он просто пишет "странный". Когда мы встречаем фразу "какой-то странный", это означает, что автор сообщает нам: "Я чувствую, что здесь должно быть какое-то слово, но мне лениво, вломы мне подбирать точное, нужное и единственно верное слово, поэтому, дорогой читатель, подбери ты это слово сам, а я пошёл за гонораром".

А. Кубатиев: Святослав Владимирович, ты можешь быть не прав только в одном (я совершенно серьёзно сейчас говорю, без всяких подъелдыкиваний): он может показывать нам, демонстрировать нам героя, у которого слов не хватает. Это единственно оправданная ситуация.

С. Логинов: Кстати, не единственная, — но это оправданная ситуация. Сразу добавляю здесь: я буду много говорить всяких разных правил, и говорить: "нельзя делать это, нельзя делать это, нельзя делать это" — над всеми правилами один великий закон: можно и нужно делать всё, что угодно, нарушать любые правила, при условии, что вы знаете, что вы его нарушаете, и вы знаете, зачем вы это делаете, чем вы рискуете и чего вы желаете добиться. Потому что, вообще говоря, искусство, художественность начинается там, где начинаются нарушения правил. Но нарушить правило просто по блаженному неведенью — ну, извините. Вот здесь: "как-то постаревший" — либо уж объясните, что там с ним стало... (...) причём "здорово как-то постаревший"... Я даже в своё время со зла написал рассказ "Какой-то зелёный".

Тут уже у нас прямые ссылки на "Аэлиту". Пытается, сидя в пустой каюте, капитан беседовать на марсианском языке, цитируя Алексея Толстого, но ему... (...) "Зеленовато-сверкающее тело "Сибэрд" отходило прочь, медленно крутясь и поворачиваясь"... "Какой-то неуловимой странностью"...

А вот они уплыли на своём починенном с помощью таинственных сил корабле, а станция продолжает свой путь в пространстве, земная. И тогда появляются инопланетяне, которые помогли, и вот оно описание: "чуть раскосые, длинного разреза глаза, с тёмно-вишнёвыми радужками..." Кстати, тёмно-вишнёвая радужка, она на какой спектр рассчитана?

М.М.: Понятия не имею.

С. Логинов: Ну вот. А если уж пишете такие вещи, да ещё говорите, что у него там белый гигант... не будет там... там будет уж чёрная так чёрная — либо, наоборот, у них вообще будут без радужки, белые как бельма.

Так, "...в густых ресницах гармонировали с такого же цвета губами и оранжево-алой кожей лица. В выражении лиц мужчин удивительным образом уживались доброта и дерзость, их волосы были коротко подстрижены. Напротив, головки женщин с роскошными, убранными по-разному волосами, возвышались над воротниками комбинезонов подобно большим экзотическим цветам"... "Друг Аркадий, не говори красиво!" "И в небо щерились уже куски скелета, большим подобные цветам". Ну не надо так!

Да плюс ещё эти инопланетяне, у них там, это самое, — внутре неонка есть. Потому что "если присмотреться, можно было заметить выходящие из глаз цветные лучи. Их цвет менялся... видимо... по настроению". Раз можно было заметить, то он, конечно, в видимом спектре. Заметили, что слово "видимо" здесь звучит двусмысленно? Вот каждое слово проверяйте на двусмысленность.

Ну ладно. Всё замечательно, наши улетели, ихние остались, все пляшут и поют, и записку оставили ихним, что смотрите, мы вас не взорвали, мы хотим... это самое... дружба, Freundschaft, жвачка.

А. Кубатиев: На каком языке была эта записка?

С. Логинов: На русском, конечно.

А. Кубатиев: Класс. Вот, это патриотический рассказ.

С. Логинов: Да. А одна из девушек даже потеряла специально свой портретик, совершенно как у Казанцева в "Сестре Земли" (sic, не у Казанцева, а у Мартынова на самом деле). Помните? Марсианочку-то нашёл, красивую марсианочку — и здесь нашёл. "А ты, Тиллерна..." — ох, имена-то какие знакомые! Ну обязательно же имена инопланетянок должны вот так звучать. Электродрель... а, нет, это эльфы — Теплоцентраль, Электродрель — это имена эльфиек, а вот Тиллерна... "И вовсе хороша, — ответил один из мужчин, — оставить там (слово неразборчиво)".

Ну ладно. В общем, я не знаю... В рассказах автор нам не дал никакой морали, мне, наверное, тоже никакой морали говорить не надо. Если б был мальчишка — то я бы сказал: "Парень, ну что ж ты?.." Человек вполне себе в летах, видно, что вы любите ту фантастику, и, может быть, можно было бы там найти что-то, о чём те авторы не написали, а оно до сих пор интересно ныне живущим. Вполне такое могу себе представить, и могу себе представить, что вы напишете на вот ту тематику замечательный и непустой рассказ. К сожалению, оба представленных вами текста являются перепевами того времени, причём перепевами не самых лучших моментов. Даже у Ивана Антоновича Ефремова вы выбрали наиболее неудачные, устаревшие, так сказать, моменты. А уж когда берётесь за Казанцева-Колпакова — наверное... наверное...

А. Кубатиев: Можно я добавлю? Я просто не уверен, что все знают: "Азбука" сейчас выпускает — ну вы знаете, сборники лучшего за год там, вот это вот всё... По-моему не то один, не то два тома будет вот таких вот кирпичеобразных совершенно, историческая антология научной фантастики и космооперы. Я работал над некоторыми рукописями, потом мне удалось рукописи посмотреть целиком — я вам настоятельнейшим образом совершенно рекомендую. Вот у нас сложилось, к сожалению, к этому времени мнение, что научная фантастика — это уже всё, конец, она обречена на провал. Ничего подобного. Это великолепный, мощный, плодоносный... когда вот работают little gray cells, как говорил Эркюль Пуаро, маленькие серые клетки — когда они не очень маленькие и не очень серые, всё получается. Это такая великолепная школа. Вот честно вам скажу: мне казалось, что я уже всё знаю. Нет. Выдумка, блеф, фантастические гипотезы, вот то, о чём Святослав Владимирович говорил, детали выдуманные, за которыми такое целое открывается, что кажется, что и наука существует целая, и индустрия целая, и вообще общество уже этим продетерминировано очень далеко и глубоко — а вот, вот такусенькая деталь, и от неё проекция вот такая во всё это идёт. Ей-богу, нужно просто учиться...

М.М.: А когда это выйдет?

А. Кубатиев: Да она уже, по-моему, вышла. Покойный Дмитрий Александрович Биленкин говорил, что нужно читать, чтобы не изобретать велосипед. Добавлю: деревянный велосипед. Честное слово, вот будет полезно. Извините, пожалуйста.

 

 

(Продолжение следует.)

И плюс некоторые моменты... я понимаю, что вот когда герой ваш просыпается — прям-таки вот слышишь: "Не спи! Ведь сон — победа Энтропии чёрной!" ("Сердце Змеи" все читали)... И вот он, "выпутываясь из тенет сновидений, с удовольствием ощущал". Вы не чувствуете несовместность этих слов? Если человек вырывается, силком вырывается из сна, а когда ещё "из тенет", то это он там бьётся, как в паутине, — создаётся образ некоего кошмара. А он — "с удовольствием". Либо он вырвался и с удовольствием ощущает: "Бог мой, всё, это был сон..." — но у нас ни слова о том, почему был сон... Но вы сами создали настроение этим словом. А вот это нужно близлежащие слова... рассматривать их настроение: вот это делает настроение такое — а это делает совсем другое. Тогда либо вы их противопоставляете, если это входит в ваши планы, либо вы их разводите, выбираете какое-то одно из этих слов. Но подряд — пусть будет и жук, и муравей — подряд получается странно и смешно.

Кстати, вот опять я вижу слово "Пространство" с заглавной буквы. Понимаете, это значит: "Мы полетели в ПРОСТРАНСТВО" (восклицает) — начинает выглядеть смешно.

А вот фразка: "Считалось хорошим тоном знать имена хотя бы первой тысячи самых ярких огней вселенной". Ну, во-первых, "имена" это имена собственные, тут "названия" — но вы имеете право, если вы к звёздам относитесь как к чему-то живому и хотите создать это настроение у читателя, вы можете употребить слово "имена". Но вы-то в дальнейшем этого не делаете — и, следовательно, довольно опасный приём используете впустую. А впустую опасные приёмы использовать, наверное, не следует, это всё равно как когда я впервые взял пастушечий кнут и попытался им щёлкнуть, я так щёлкнул себя по затылку, и мне сказали: "Хорошо что по затылку, а вот сюда бы чуть вбок — ухо бы лежало вон там". Вот опасные приёмы — они отрубают автору уши.

Так, что у нас здесь ещё? А вот у нас диалог, герой с героиней встречаются: "Здравствуй, мы сегодня куда-то собрались?" "Мы собрались на Землю, планету, откуда мы с тобой происходим". "Да, это наша прародина". Как по-вашему, это влюблённые разговаривают, собираясь: "Так, где мы воскресенье-то проведём?" — или это сообщение читателю? "Люди давно в космосе, но эти двое собрались на Землю, кстати, дорогой читатель, не забудьте, что они земляне, и поэтому..." Вот это — уже неинтересно, плохой способ. Как теперь объяснять, как показать читателю, что это земляне, которые вздумали припасть к корням своим, — это не моё собачье дело, это собачье дело автора... — вообще писать это занятие собачье, собачья работа — но так не делается уже пятьдесят лет просто потому, что над этим смеются, вот в чём беда.

Вот как только "быстрым движением Вадим сформировал из воздуха два кресла и столик, набрал на личном блоке коды закусок и напитков" — ну-ка, любители фантастики 60-х, как мы там видим: приходят и немедленно начинают где-нибудь коды набирать? Это Варшавский в "Молекулярном кафе" высмеял ещё в 64-м году. В 64-м это было уже объектом пародии — и вдруг в 2009-м вы даёте это на полном серьёзе. "Нажал на несколько клавиш" — да, понятно, что в далёкие времена там будет что-то... вряд ли будут таскать с собой пультики через тысячи лет, когда просто силой воли переносятся по вселенной, но будут при этом таскать нечто, на чём набираются какие-то комбинации клавиш. Что будет — не знаю, но не вот эти штуки, которые уже сейчас устарели, и обходятся на сенсорном... вот у меня здесь (показывает на тачпад ноутбука) уже мышка без всяких клавиш.

Дальше. Штампы, штампы: "зелёные холмы", "яркое голубое небо"... ну конечно, какое небо? "Какое небо голубое..." Между прочим, Лиса Алиса тоже... пародийная уже была песня. Русский язык замечателен необычайным богатством прилагательных и вообще всяких степеней сравнения. Мы уступаем западноевропейским языкам в глаголах: у них там времён немыслимое количество, действий всяких давно законченных и только что начавшихся — у нас этого нет. Но зато у нас такое количество суффиксов, у нас такое количество прилагательных (специально: суффиксы — это не слова, это части слов, но они помогают тоже делать новые слова). Мы их обходим по богатству терминов — и почему-то используются как у какого-нибудь американца семь монохроматических цветов, а также чёрный и белый. В своё время Томаса Диша мне давали редактировать, я прочитал статьи о нём — то есть к чему мне приводить; читаю о нём, что у него "необычайно богатая палитра"... прочитал: семь монохроматических цветов, чёрный, белый, серый и один раз цвет индиго. Я тогда решил: ну, раз богатая у него палитра, то богатая палитра, не знаю, можно ли или нельзя чужую переводную вещь, но у меня там не было просто "жёлтый" — я давал там и "соломенный", и такой-сякой... не было просто "зелёный" — но был и "изумрудный", и "малахитовый", и "смарагдовый" и даже "хаки", который непонятно какого цвета... вроде бы хаки у них есть, а цвета такого ни разу не встречал в переводах. А здесь если небо, то голубое, если холмы, то зелёные.

Товарищи попадают на Землю, выясняется, что они на Землю в первый раз попали, там красиво, природа, всё уехало, их даже комары покусали. Автор пытается интересно как-то показывать человека, впервые оказавшегося на Земле, увидевшего то, о чём не знал... ой, покусали комары, вот они комары, ишь ты, какие комары, поймал, даже показал, почему жужжит... "Ой, а вот это что за комарище?" — а это не комарище, это кузнечик. Вот это моменты милые. Это показывает, что в принципе тема-то имеет право на существование, то есть люди, давным-давно покинувшие Землю и прилетающие туда изредка приникнуть к корням, — да, оказывается, что-то забыли, что-то не так, всё это очень забавно, автор показал: вот есть такие моменты, есть такие живинки. Но хотелось бы: а) чтобы этого было больше, чтобы б) (именно это) отсюда что-то следовало — вот этот момент, предположим, если он для вас важен... если у вас что-то другое важно, то пусть оно будет, но если вот это вот вы отыграли, чтоб оно отыгрывалось хорошо, до самого конца.

"Что там, город?" "Город, множество сооружений". "Да, там люди жили, укрывались от непогоды, работали, развлекались..." — и вот нам опять вместо разговора двух влюблённых идёт лекция. Не надо.

Ну и конечно "зазвенел сигнал личного блока Мануэллы", таскают с собой, значит, эти самые пейджеры. А если они силой воли переносятся по галактике, то неужели они не могут силой воли побеседовать, или ещё что-то как-то где-то? Более того, звонок этот самый — там какие-то свои неприятности, что-то очень большое летит... одно дело, когда человек встал и пошёл пешим по конному через "Пространство" с заглавной буквы — другое дело, что-то большое тащат, значит, нужен какой-то корабль. "Причалил транспортник внешнего Пространства, у него несовмещение по энергетике". Начинается технический разговор вот этой самой девушки со своей напарницей: "Ты корректор запустила?" "Запустила, он выдаёт ошибку". Как по-вашему будет сейчас ремонтироваться эта ошибка, исправляться? "Перебрось третий тумблер левой группы и выведи стрелку фазера на четверть". Ну... Простите, но это же... Вот в 50-е годы эти тумблеры перебрасывали.

М.М.: (Неразборчиво, что-то про ремонт компьютера.)

С. Логинов: Да я знаю, мне тоже, когда что-то не получается, говорят: найди там вот такую вот картиночку, нажми на неё, кликни по ней два раза, ага, появилась такая-то табличка, найди там вот такую-то надпись и кликни по ней три раза. И я это всё послушно делаю на уровне этого самого...

Из аудитории: И всё равно не получается?

С. Логинов: Всё равно не получается, совершенно верно. Но это явно не далёкое будущее.

Так, вот он комарище у нас появился... Идут, идут, идут... "Вот, это храмы". "Религия?" Я понимаю, что в будущем никто уже верить не будет, я сам, так сказать, атеист, — но зачем вот эта экскурсия с объяснениями? Опять лекция? Как только лекция начинается, становится сначала смешно, а потом уже усталость некоторая, уже не очень смешно.

И снова видим... Я просто время от времени сейчас смотрю, где у меня помечено, это моменты, которые меня чем-то дёрнули и так далее. "Кругом обступали огромные, изумительно прекрасные здания". Ну, во-первых, "огромные, изумительно прекрасные здания" — это такой штамп, что начинают зубы болеть. Во-вторых, чтО они обступали? В-третьих, "кругОм" или "крУгом" обступали? Фраза построена так, что даже из контекста не понятно, "кругОм" или "крУгом".

М.М.: "Вокруг"...

С. Логинов: Вот это надо было делать во время работы над рассказом. Когда-то, когда меня самого вот так вот драли "фейсом по тейблу", я слышал некоторые такие вот забавные вещи. Человек, автор должен сам издеваться, смеяться над своей рукописью, над своим рассказом — иначе читатель будет смеяться над автором. Не допускать. И потом, есть такой момент: если фраза может быть понята неправильно — она будет понята неправильно. Поскольку весь спрос с автора — а с читателя спроса никакого. Читатель может сказать: "Ку-ку, а я вот так понял!" — и всё. Потребитель всегда прав.

Из аудитории: Скажите, пожалуйста, а слово "обступали" не подразумевает под собой, что "кругОм" и "крУгом"? Это не является лишней информацией?

С. Логинов: Вот. Вот-вот-вот. И самое главное: чтО они обступали. Или: как они обступали. Или: кого они обступали. Фраза построена коряво во всех смыслах. Поэтому я её и сделал бирюзовой... такая вот "бирюзовая фраза". (Бирюзовым С. Логинов помечает в рукописях слабые фразы, зелёным — сильные фразы.)

А. Кубатиев: "Яшмовая", "яшмовая", как говорят китайцы.

С. Логинов: А вот появляются, простите пожалуйста, другие люди, просто уже неземная... другое человечество. Здесь мы сразу видим, что автор нежно любит Ивана Антоновича Ефремова, придерживается его точки зрения — его право. Ну, значит... "Напарник, — говорит, — убежал к Сириусу за консервантом..." (Смех в аудитории.) Я не виноват, так написано. "А вы, я чувствую, с этой планеты?" "Да, наши предки — земляне". Так, значит... Описание, где же... этого самого, с планеты Виффара, третьей планеты Ляриума... "У него был лысый череп, овальное лицо с шафрановой кожей, глаза, напоминающие дольку апельсина". Если уж инопланетяне — то у них вот такие вот глазища. Вот с тех самых времён, с той самой "Аэлиты" глазищи у них всех вот такие. Ладно.

Описание того, что красота, тем не менее, всегда красота... "Ваши люди что только не проделывают со своими волосами, особенно женщины"... Так, так, так... Ага, вот! А вот вдруг начинается политическая публицистика! Какая может быть публицистика в том далёком, много тысяч лет прошедшем будущем? Чубайса туда... (смех в аудитории) сюда!.. "Такое бывало и у нас, — сказал хранитель. Девушка сдвинула брови, лихорадочно припоминая школьную историю планет". Школьная история планет... "Это враги, завоеватели?" "Нет, свои: властители и коммерсанты!" (Смех в аудитории.) Вот делать им больше нечего, как в далёком будущем вспоминать коммерсантов. "...Коммерсанты!" "А зачем?" "У одних были идеологические интересы, у других — коммерческие, ради личного обогащения, материальная выгода". "Невозможно понять, и нет необходимости понимать. Враги Красоты" с заглавной... "Враги КРАСОТЫ!!!" (восклицает громко.)

Знаете, вообще когда люди начинают говорить о "Красоте", о "Разумном", "Добром", "Вечном"... "Их забудет иной на высоком посту", помните, у Шефнера? "Словом можно убить, словом можно спасти"? Вот как только заглавные буквы — значит, ложная многозначительность.

Так... Ну, значит, не все ушли в космос... У Ефремова же был Остров Забвения, ну и здесь тоже: "Даже сейчас по планетам рассеяны мелкие посёлки, одинокие жилища, разумеется, окружённые... заботами и гарантиями Галактического Человечества". И "Человечество" с заглавной буквы, и "Галактическое" с заглавной буквы.

Из аудитории: А "гарантии" с маленькой...

С. Логинов: Но, тем не менее, погоды они не делают, поэтому: "На планеты вернулась великая ТИШИНА!!!" (восклицает громко.) Если слово "тишина" писать с заглавной буквы — она перестаёт быть тишиной. Тишина — она без экстаза. "Великая тишина" (говорит тихо.) Попробуйте это написать с заглавной буквы, просто прочитать своё собственное произведение вслух разными способами, я это многократно на своих мастер-классах говорил. Читать: если короткие фразы — обрывисто, если длинные — то о-очень тягу-уче... и так далее, медленно. Смотреть: если это выдерживает — значит, ничего; если к концу длинной фразы забыл, о чём было начало, значит, фраза никуда не годится, берите топор, рубите на куски. У вас фразы приблизительно выдержаны, поэтому я этого приёма сейчас не показываю. Но, тем не менее, есть. И попробовать читать максимально без выражения — и всё равно должно звучать; и второе — читать с выражением. Вот в данном случае, заглавные буквы — как только вы начнёте подчёркивать слова с заглавных букв, у вас превратится рассказ в то, что он сейчас и представляет собой, в пародию на себя самого.

Из аудитории: Как можно акцентировать слово "тишина"?

С. Логинов: (Читает с выражением, тихо) "И на планеты вернулась... великая... тишина..."

А. Кубатиев: Тут уже достаточно сильный акцент.

С. Логинов: Или: "На планеты вернулась... ВЕЛИКАЯ!.. ТИШИНА!!!" Когда с заглавных букв, значит, надо с экспрессией. И вот попробуйте представить себе "ТИШИНУ!!!".

Из аудитории: А если она с маленькой буквы, её как-то акцентировать можно?

С. Логинов: А это уже — сам по себе.

А. Кубатиев: Бунин умилялся фразе "тихо было в уездной России", у него горло от неё перехватывало. Всё. Ничего больше, все акценты встали сами. Главное, что слова в нужном месте в нужное время.

С. Логинов: Так, и ещё: не надо доверять спеллчеккеру, он вас подведёт, вычитывайте опечатки всё-таки внимательней глазами. "Теперь целый день будет думается, от чего мы ушли". Наверное, "думаться"?

М.М.: "Думаться", да.

С. Логинов: Но у вас "думается".

М.М.: Опечатка...

С. Логинов: Да нет, это я понимаю, но просто когда включена проверка грамматики, он у вас подчёркивает, и вы привыкли опечатки... привыкает, это уже не зависит от автора, привыкает человек искать опечатки только в подчёркнутых словах.

М.М.: Я им никогда не пользуюсь.

С. Логинов: Ну, значит, это нечаянно, но, тем не менее, кто пользуется — лучше во время работы это безобразие отключить.

А. Кубатиев: А что он делает со знаками препинания — это полный финиш.

С. Логинов: Да, знаки препинания он считает нужным ставить так, как хочет. Единственное, что я делаю, это когда заканчиваю произведение, я потом включаю, и тогда начинается пиршество духа. Когда он говорит: "Неопознано: Агния Барто. А замените-ка вы это на: Агония Бар-то". "Неопознано: поймал попутку", предлагаемая замена: "поймал поп утку". И, конечно, жемчужина моей коллекции — это рассказ был "Змейка", там много о камнях самоцветных: "кристаллик венисы, что в девичьи перстеньки вставляют" — предлагаемая замена: "пенисы, что в девичьи перстеньки вставляют". Не доверяйте этому зверю.

А. Кубатиев: Если хорошей работы — то почему бы и не вставить?

С. Логинов: Ну ладно. И вот после этого герои наши беседуют о любимом авторе автора, Ивана Антоновича Ефремова разбирают, вспоминают... вот плохую вы услугу оказываете Ивану Антоновичу. Он действительно сам немножко уже сейчас устаревший, но когда вы начинаете сейчас писать в его стиле, да ещё и поминать его, то вы как бы выставляете его на посмешище. Когда человек берёт сейчас читать ефремовское произведение какое-либо, он понимает, что он читает книгу, написанную пятьдесят лет назад, он видит её в контексте истории (если это грамотный читатель), он знает, против чего выступала, за что боролась "Туманность Андромеды", и поэтому он прощает ей и некоторую ходульность персонажей, и лозунговость вещей — потому что без лозунга она не пробилась бы и не сломала бы эту стену — Ефремову это прощается. Но это не прощается автору сейчас, потому что перед Ефремовым стояла стена, и ему её надо было пробить, а перед вами-то стены нету, и вы начинаете в этой ситуации напоминать мима, который борется с какой-то воображаемой стенкой.

Ну, опять диалог. "Кто ностальгирует — идёт работать в Службу Планет". Ну ладно... "Да, хранители, биологи, планетологи... историки — как мы с тобой. Большая часть нашей науки — это история планет". "Пока что". Два историка будут так говорить? Это они сообщают нечто читателю. Ни одного живого диалога на весь рассказ. Ни одного.

А вот хорошая фраза: "У нас полная галактика младших цивилизаций". Ну ладно... "Цивилизаций много, начинается скрещивание, и мы видим..." Вот зачем вы такое написали? Значит, "...пассионарность, она ещё увеличивается от смешивания разнопланетных кровей..." Тоже нашли о чём влюблённые беседовать во время уикенда. "Да, от влюблённостей — масса генетических экспериментов".

А. Кубатиев: Подмигивая, они это говорят подмигивая.

С. Логинов: Ну пусть он тоже подмигивает, ну не смайлик же ставить, нет там подмигивания.

М.М.: Да это же историки между собой беседуют, это не влюблённые.

С. Логинов: Хорошо. Молодой симпатичный историк с молодой симпатичной историкессой, причём историкесса впервые в жизни является на планету, историей которой она занимается...

Из аудитории: ...и вспоминает школьный курс истории...

С. Логинов: ...и начинают вспоминать школьный курс истории, ещё употребляя, простите, такое странное словосочетание как "масса генетических экспериментов".

М.М.: Это он со своим отцом беседует, с историком. Девица — она не историк, она оператор.

С. Логинов: Так, "однопланетники"... А вот у нас поминаются, конечно, Циолковский, Гагарин и Ефремов... и Красовская. А вот кто такая Красовская — я не знаю.

М.М.: Это моя героиня, из других произведений...

С. Логинов: Ага. Ну ладно. Потом рассказывают, как они обустраивают планету... ой, не планету, а галактику... и обустраивают они её ну совершенно так, как это делает Снегов в "Люди как боги". Нравится вам этот роман, да?

М.М.: Неплохой, в принципе. Конечно, со своими там... недостатками.

С. Логинов: Ну ладно... "Диффузная материя"... дело в том, что диффузная материя на 90% состоит из водорода, поэтому кремниевой пыли там...

М.М.: А мне всегда казалось, что там много кремния.

С. Логинов: Тем не менее, диффузная материя — это просто тоже более густые количества... бОльшая концентрация водорода. Да, там есть некоторое количество и железной, и кремниевой пыли, но в основном... если уж говорить о твёрдых частицах, то это всё-таки железо будет. Ну ладно, пускай. Они собирают эту диффузную, делают планеты, расчищая таким образом туннели для звёзд... Ладно, хочется автору эту сомнительную гипотезу, что ледниковые периоды — это из-за того, что мы попадаем в разные туманности, и до нас Солнце плохо досвечивает — пускай. Это, так сказать, имеет право.

"Высокий, поджарый..." Кто может быть высокий и поджарый?

Из аудитории: Конь. Волк.

А. Кубатиев: Историк.

С. Логинов: Конь, волк... Вот один злобный профессионал говорит: историк. Двойку тебе! Пилот.

Ну вот. Как работают люди далёкого-далёкого будущего? "Мы видим: защиты у нас нет. Мой бортинженер хватает монтажный ключ и взламывает..." Ну простите пожалуйста, он же не сантехник XX века! Я понимаю, что у него, конечно, ключ с лампочками, мигающими на ручке газа, но всё равно, ну нельзя же так смешивать! Если уж вы пишете далёкое-далёкое будущее, пусть оно будет необычайным во всех своих проявлениях.

М.М.: Но чтобы читатель понял?

С. Логинов: А вот это уже не моё собачье дело, это собачье дело того, кто занялся этим собачьим делом. Так, ну ладно. Радуги... Смотрят, как летят какие-то другие цивилизации, и говорят: "Вот ты, как они рискуют в пространстве-то летать, мы вот в подпространстве, нам хорошо, а они ой рискуют, рискуют..." Сразу вспоминается: есть у Рыбакова такой рассказ, много ещё такого рода рассказов, как суперцивилизация смотрит... в конце концов — "Чья планета?" Бориса Штерна. Понимаете, всё-таки за те пятьдесят лет, что прошли с того момента, когда этот рассказ мог бы существовать, фантастика отработала уже такое количество сюжетов, что становится несколько тяжело.

Кончается тем, что один из героев поворачивается, идёт дальше строить прекрасное будущее, прямо, так сказать, по... Ему говорят: "Может (неразборчиво), ещё чего-нибудь?" "Не, — говорит, — так дойду". И отправляется по пространству. "Шаги идущего отдавались гулко, как в огромном зале, постепенно затихая вдали". Честно говоря, сюжета как такового, вот этого самого катарсиса — мы не видим. Герои... ничего: он пришёл, он сообщил нам несколько своих взглядов, мнений и так далее, причём достаточно ходульных, и ушёл, пока его шаги не затихли вдали. Рассказ оказался незавершённым сюжетно.

 

 

(Продолжение следует.)

Присланы очень разные произведения. Чрезвычайная разница уровня: от вещей совершенно беспомощных, до вещей практически профессиональных, которые можно отправлять в печать, и так далее, и так далее, если ссылка на то, что Логинов сказал, что можно печатать, где-то как-то кому-то помогает... я не знаю, являюсь ли я авторитетом для издателей, но если это помогает, то тогда можно будет ссылаться и всё такое прочее.

С каких лучше начинать, с худших или с лучших?

Из аудитории: С худших, конечно.

 

 

2

С. Логинов: С худших. Так... Есть ли тогда здесь В***? Ага, она и не пришла. Ну что ж, это даже и хорошо, потому что эти вещи... мне было сказано, что я имею право снимать произведения с обсуждения без объяснения причин, и я это и собирался делать, но только с объяснением причин. Я прочитал один рассказ из двух присланных, на второй я просто не стал тратить время. Рассказ слабый, рассказ плохо написанный, но не в этом дело. Просто-напросто количество грамматических ошибок зашкаливает все мыслимые пределы, приближаясь уже к сотням. То есть, значит, автор не посчитала нужным перечитать, прежде чем посылать это дело на обсуждение, на мастер-класс. Я мальчишкой был, первые рассказы писал, мне было страшно стыдно: как так, на меня покажут пальцем, скажут: "Хы! Писателем хочет быть, а сам с ошибками..." Открою секрет: я пишу с ошибками, до сих пор. А потом сижу и тщательно вычитываю. А вот при таких пальцах ещё и опечаток делаю прорву. Сейчас наоборот: скажут: "Во! Двадцать книг издал, а пишет с ошибками!" Сижу, вычитываю. А здесь это просто, так сказать, жуткое неуважение. Так что эту вещь, наверное, не имеет смысла... разве что показать некоторые типичные ошибки.

"Сумбурная, чуть слышная речь". "Сумбурная" это значит "БУРНАЯ" — корень-то, громко будет. И вдруг одновременно "чуть слышно".

"Девушке стало не хорошо". "И он истолковал это по — тире — своему". "Сил хватало только на то, что бы". (Смех в аудитории.) Ну я не виноват. Все "чтобы" пишутся с ошибками. "Ни чего не видно". "Она не охотно ответила". "От чего"... Ну и так далее, и так далее, и так далее. Тут где-то я проверял, где-то не проверял.

 

 

3

С. Логинов: Вот рассказ... изо всех сил автор пытался написать, и, к сожалению, сорвалось, не получилось. М*** Б***. Есть М*** Б***?.. Вот этого я тоже не понимаю: прислать произведение, я его читал — я его четыре раза прочитал, чтобы хоть что-нибудь сказать! — не пришёл. Обычно этим увлекаются товарищи на "Зилантконе". Я буду просить устроителей "Зиланткона", чтобы они у тех, кто присылает рукописи, вступительный взнос... ну вот этот вот, который все платят... только все приезжают и платят... чтоб кто хочет на мастер-класс — он сначала этот взнос платит, а потом — потом пусть не приезжает, хотя бы тогда устроители имеют какую-то денежку. Может быть, и на "Интерпрессе" сделать то же самое: тот, кто собирается приехать на мастер-класс, — сразу платит этот самый оргвзнос.

А. Кубатиев: Святослав Владимирович, эти технические вещи, может, не стоит обсуждать? Ты лучше скажи, что не получилось.

С. Логинов: Что не получилось. Пытается девушка написать притчу...

А. Кубатиев: Слово "девушка" ты пренебрежительно не говори так. (Смех в аудитории.)

С. Логинов: Хорошо. Я не могу произносить пренебрежительно это слово.

А. Кубатиев: Ты антифеминист, мы знаем. Я прошу прощения, Слава, скажи вот, что не получилось по-твоему.

С. Логинов: Объясняю. Так вот, девушка пытается написать притчу. Притча у неё не получается по одной простой причине: из-за очень слабого владения материалом. Она пишет по библейским моментам, въезд в Иерусалим, пытается писать, что на самом деле всё было не так. Это известный приём. Но для того, чтобы прописать "вы не поняли, на самом-то деле вот так, так и так было" — надо знать официальную точку зрения. Причём здесь сталкиваются иудаизм и христианство — и, значит, надо знать иудейские представления и христианские представления. Если бы я взялся писать на эту тему, я бы, наверное, пару недель потратил в библиотеке на чтение специальной литературы. Здесь видно, что автор то ли прочитала, а может быть слышала про "Код да Винчи" — и, соответственно, эту идею взяла: что я тут хотел семью, детей, тыр-пыр, восемь дыр — а мне приходится к свету и так далее. Притча должна чему-то принципиальному учить, открывать что-то новое — она ничего не открывает, она повторяет другие произведения, она идёт с ошибками, с невладением материалом, ну и плюс плохонький очень стиль, зато...

Зато... товарищи, господа и друзья, это ошибка очень многих: заглавные буквы. Ну, когда пишут с заглавной буквы слово "Господь" — для некоторых это принципиальный момент, пускай. Но после этого с заглавной буквы: "Вселенная", "Истина", "Слово", "Сын Света", "Пустыня", "Изначальное", "Предначертанное", "Храм" — ну, Храм, поскольку в данном случае это имя собственное, храм Соломона — "Знание", "Его"... чисто религиозный, а в данном случае это же не религиозное, поскольку автор вступает в полемику с религиозной точкой зрения и показывает, что въезжающий в Иерусалим это просто человек — тогда уж "его", "он" и так далее извольте писать с маленькой буквы. А тут даже "Дом"...

Как только он въезжает, немедленно "священники с тревогой что-то замечают". Они что, экстрасенсы? Почему? Приехал какой-то очередной, ещё не ясно — кто, а они уже бьют тревогу. Оказывается "о знании запрещено говорить так, как должно быть позволено свободному народу". Римляне, захватившие Иудею, не вмешивались в религиозные, философские и иные положения никоим образом, всё это было отдано на откуп Синедриону.

Потом он сидит, въезжающий в Иерусалим, и говорит: "Опять подниматься против всего мира?.." В которые там была Иудейская война? Вроде всё впереди ещё — но здесь уже "опять". Очень — особенно в притчах — приём, пахнущий дурновкусием: это риторические вопросы. "Опять война и борьба? Опять подниматься против всего мира? Невозможно..." Вот это вот в данном случае что? Как-то даже как вопрос не звучит. Или не хочется? "К чему перемены?.." — и так далее, и вот как пошёл целый абзац вопросительных знаков...

"Но хотел ли он этого?" — отбойка, и некая героиня "хотела", строчкой ниже. Ещё одна общая ошибка: сдваивание слов. Это чисто психологическая штука: написанное слово некоторое время в оперативной памяти ещё болтается, и очень хочется его написать второй раз. Отслеживайте всё это, вот здесь вот, в данном случае я как раз подчеркнул. "Хотел ли он этого? — Она закончила печатать, потянула, размяла уставшие запястья, подошла к окну... — Хотела..." Вот не надо, чтобы через строчку два этих слова — да ещё в разных значениях применительно к разным героям — были. Это получается плохо.

Ну и ещё один момент, он общий для слабых или для начинающих писателей: не держат картинку в голове. "Россыпь звёзд" на небе, а внизу "на прогретой и подсушенной апрельским солнышком земле". Минуточку, если тут у нас апрельское... ну, уже майское, но пусть вчера у нас... вот оно, апрельское солнце (показывает в сторону окна) — ну где тут россыпь звёзд? Пожалуйста, следите за такими вещами. Это бывают проломы у всех, у кого угодно. У Достоевского открываем "Белые ночи" и читаем: "Ночь была такая... — первый же абзац! — такая звёздная, такая..." Минуточку, у нас белые ночи, в этот момент Венеру видно, в противостоянии Марс видно — но россыпи звёзд нету. Нету. Вот это вот литературщина. Но то, что мы прощаем Достоевскому — просто потому, что дальше он нас возьмёт за глотку, и мы забудем это — то не стоит прощать автору, где кроме "россыпи звёзд" нет ничего. Ну и в любом случае, даже если бы Достоевский не сделал этой ошибки, не нам его судить, мне кажется, повесть не потеряла бы ничего.

То есть: беспомощность текста, незнание, риторичность.

 

 

А вот так оно всё примерно выглядело:

 

 

(Продолжение следует.)