Вот он его туда притащил, вот его туда взяли, потом они начинают что-то такое городить, сшибка двух военных интересов — и вот, значит, как у нас разговаривают два агента высшего класса между собой:

" — Мы просто приложим их к нише Ворот Солнца — вот и все дела, — по-прежнему бодро объяснил Феликс, но, встретив хмурый взгляд Симона, забеспокоился. — Ты ведь сказал, что выяснил дорогу, так?

— В общих чертах, — хрипло отозвался агент".

То есть это два агента высокого класса — и один спрашивает другого: "Ты дорогу-то выяснил?" Ну, он говорит: "Так, в общих чертах".

" — Обещанный проводник так и не появился, только передал устные инструкции. Но я всё слышал...".

Если он не появился, но передал устные инструкции — как он их передал?

Из аудитории: Притом что потом "Я всё слышал".

М. Галина: "Но я всё слышал". То есть понятно, что если это устные инструкции — он их слышал, он их не нюхал. (...) Как он передал? Через кого? Каким образом? То есть — это разговор психов. И второй агент ему говорит: "Так рассказывай скорей, чтобы и я знал, а то мало ли что может случиться". Это не разговор профессионалов, это разговор сумасшедших или разговор фигур, таких вот абсолютно условных, которые возникли в голове автора.

Дорогой автор, ни один из здесь присутствующих вам не поверил. Ни один из присутствующих не захотел даже анализировать этот рассказ и ни один не заметил его центральной и чудовищной ошибки. Вы привлекли... Дальше что у нас идёт... ой, какой смех-то у нас идёт. "Если бы не инструкции проводника, Симон ни за что не отыскал бы затерянный город. Попросту прошёл бы мимо этой расщелины, или не решился заглянуть под огромный скальный козырёк, или, в конце концов, появился здесь в середине дня, когда в тени ничего толком не разглядишь". То есть представьте себе устные инструкции этого проводника, которые этот (персонаж) слышал и запомнил. Это огромная страна. Это путь к затерянному городу. Это не по комнате он ему даёт инструкции, (как) передвигаться: "Тут отодвинь этот стул, под ним увидишь этот камень...", да? Представьте себе объём этих устных инструкций, которые говорят: "...А теперь ты пройдёшь по этой тропе, потом повернёшь по этой тропе, потом вернёшься сюда, потом сюда, потом через этот перевал, потом через этот перевал, потом на этот скальный козырёк, но это будет не тот скальный козырёк...". Он же без карты ему передавал. Как можно передать устные инструкции, чтобы человек прошёл всю страну и заглянул под определённый козырёк скалы? Братцы, таких устных инструкций не существует, потому что они займут по описанию полгода. Человек не может пересказать устно путь к секретному городу так, чтобы обозначить каждый скальный козырёк. А если их агент до этого "запомнил в общих чертах", то что он ему рассказывает?

Что у нас происходит дальше... "Он надеялся, что не зашиб Родригеса насмерть. Судя по тому, как быстро появились на его дороге патрули, так оно и произошло". Значит, что происходит: он бьёт этого Родригеса по голове, чтобы тот не выдал путь к затерянному городу, не помешал ему пройти, при этом он его бьёт по затылку не насмерть...

Из аудитории: При этом они стояли лицом к лицу.

М. Галина: Да. И он надеется, что он его не зашиб. То есть пусть он передаст дальше, он его немножко стукнул — и тут же появились на дороге патрули. Откуда? Откуда в затерянном месте тут же появились на дорогах патрули? Где он их взял? У него рация была, да? Значит, он его не обыскал после того, что он (сделал)? (...)

Такое ощущение, что автор водит своих героев не по большой и очень сложной стране, не по большому ландшафту, а по комнате — потому что всё происходит в пределах такого очень условного замкнутого пространства.

Что у нас происходит дальше... Дальше он пишет, что "у Родригеса не получится, потому что дорогу к заброшенному городу он по-прежнему не знает". Как это "не знает", когда пару страниц назад они кричали: "Ну рассказывай, рассказывай скорее, а то я ничего не буду знать"?

И вот мы дошли к самому томному, что называется, месту этого рассказа. Мы имеем два фантастических допущения. Одно из них о том, что есть некий затерянный город, где хранится библиотека пришельцев — или какой-то источник таких знаний, супероружие, что-то супер-пупер, которое можно использовать на благо американской разведки, что они всё время стараются, делая глупости, как дилетанты какие-то, по ходу пути. И есть некий мистический источник, который находится вообще, если я правильно поняла, в Африке, и если опустить туда руки, а потом приложить их к скале этого затерянного города, где хранится библиотека или что-то пришельцев — то двери отверзнутся и всё будет круто. Братцы, где имение, а где вода? Почему руки, опущенные в какой-то мистический источник, должны открывать дверь в библиотеку? Я даже автора не спрашиваю, потому как что объяснит автор — это дело автора. Он не может вылавливать каждого читателя и говорить: "Я имел в виду то-то, то-то". У нас есть мистика, с одной стороны, — и есть фантастика, с другой стороны. Почему мистический ключ из одного места должен открывать фантастические двери в другом месте — я абсолютно не понимаю. И никто не понимает. Где это замотивировано — тоже непонятно.

Что там хорошо, в этом рассказе... наконец-то добрались до того, что там хорошо. Это сама идея того, что Че Гевара на самом деле подставил другого человека. Что он подставил своего коллегу, что руки Че Гевары не были совершенно волшебными, что вся эта история с руками — это такой как бы фейк и ошибка всех, а на самом деле был другой человек, который опустил руки в этот источник — и потом Че Гевара оказался на самом деле хитрым, противным таким вот... И название "Чужими руками" в этом смысле очень хорошее: оно двойное, имеет двойной смысл, и буквальный, и переносный.

Но, братцы, это всё. Вот этот вот финальный ход, когда всё это оказалось совсем не так, как все думали, — он как раз хороший. Но ни характеры героев, ни описания ситуаций, ни логика рассказа к этому ничему не приводят. Если сталкиваются мистическая посылка и посылка жёстко научно-фантастическая, надо быть феерическим асом, чтобы их как-то совместить, помирить и замотивировать. Это очень мало у кого получается.

Дорогие авторы, рассказ, как правило, предполагает одно-единственное фантдопущение. Если вы справитесь с ним — уже хорошо. Если вы вводите два — они могут убить друг друга. В этой истории два фантдопущения друг друга убивают, потому что они относятся к разным областям фантастики. Они не существуют вместе, они не совместимы, это масло и вода — они не смешиваются, а разделяются.

И, конечно, самая большая ошибка этого рассказа — это то, что ни характеров, ни рельефа, ни ситуаций на самом деле автор не видит. Это условные герои, условные ситуации, условный рельеф — и все ошибки автора происходят из этого. Пожалуйста (это касается всех), если вы пишете рассказ — очень внимательно представляйте себе, где происходит действие. Рисуйте карту местности, рисуйте план дома, где всё происходит; понимайте, сколько у вас должно пройти времени от одного места до перемещения к другому; понимайте степень трудности, сложности проблем, которые у вас могут возникнуть при этом перемещении. Потому что только тогда читатель почувствует то же, что и вы, увидит то же, что и вы. Иначе читатель очень растеряется и картины за словами он видеть не будет. Ваша задача — заставить читателя видеть за словами картину. И это, собственно, единственное, что мы можем сделать, если так получилось.

 

Продолжение следует.

 

Когда моя жизнь по веселой и длинной,

По взлетной неслась полосе,

Ходила встречать я родную машину

На пригородное шоссе.

 

Вдали загорались знакомые фары,

«Москвич» голубой тормозил,

И к маме с отцом – совершенно не старым –

Бежала я, что было сил...

 

Немало с тех пор изменилось на свете,

Сгорело в закатном огне.

Никто не приедет, уже не приедет,

Совсем не приедет ко мне.

 

Голубенький корпус давно в переплавке,

Допел свою песню мотор.

А жизненный путь, не приемлющий правки,

Влетает под финишный створ.

 

Стою на дороге и вижу, как мимо

Несутся чужие лучи.

И только одних, бесконечно любимых,

Не высмотреть в черной ночи.

 

Пока мы бессмертную тратили душу,

Пока оглянуться могли,

Знакомые фары светили все глуше,

А там и дотлели в ночи.

 

О чем мне мечтать, о каком еще бредить

Торжественном завтрашнем дне,

Когда не приедет, никто не приедет,

Совсем не приедет ко мне?..

 

И я запускаю рокочущий дизель,

Все двести четырнадцать сил:

А вдруг впереди, на обочине жизни,

Кому-нибудь нужен буксир?

 

Озябший и мокрый, в заглохшей «Победе»,

Он смотрит в ненастную тьму

И плачет о том, что никто не приедет,

Уже не приедет к нему.

 

 

Хранимые в насиженном тепле,

Из недр печных живые угли светят.

Сижу и жду, когда спечётся хлеб

Для нас и наших уличных соседей.

 

Давно минула полночь на часах,

Давно затихли шум и разговоры.

Сижу со свечкой: прошлая гроза

Снесла высоковольтные опоры.

 

Дождавшись от природы оплеух,

Постигнешь правду дедовских умений:

От русской печки веет хлебный дух,

Огонь свечи отпугивает тени.

 

Путь света прям, бесхитростен и прост.

Взяв нынче старт, проворные фотоны

Лет через пять достигнут ближних звёзд.

Чужих галактик – через миллионы.

 

Кометный пояс миновав к утру,

Уйдут вперёд на вымечтанных крыльях,

Не угодив ни в чёрную дыру,

Ни в душный погреб первородной пыли.

 

И, может быть, тонюсенький пучок,

Преодолев несчётные парсеки,

Вдруг угодит в подставленный зрачок,

Под изумлённо вскинутые веки.

 

И на другом краю вселенских бездн

Зелёные узнают человечки,

Что там, за тьмой, похоже, кто-то есть...

Кольцо Миров.

С началом возле печки.

 

 

Когда в розетки воткнутые вилки

Давно и обстоятельно мертвы,

Бездарно плесневеет холодильник –

Былой хранитель всяческой жратвы,

Сбежал ампер, и вольт пропал куда-то...

Чтоб колбаса не сгинула зазря

Я рою погреб дедовской лопатой

При огоньке свечного фонаря.

 

На глубине трёх метров воздух влажен.

Я прорубаю залежи песка,

Которые, наверно, были пляжем

В эпоху наступленья ледника.

 

На них следы чудовищных рептилий

Не стёр земного шара поворот,

По ним неспешно мамонты бродили

И тихо крался саблезубый кот.

 

Они в хвощах запомнили планету,

На сто столетий уходя под снег –

И вот теперь ведро несёт их к свету

В чужой и странный двадцать первый век.

 

А здесь всё движут мускульные силы,

И свечка на верёвочке висит,

Как будто календарь остановили

Ещё во дни языческой Руси.

 

Таскаю тачку, лезу вон из кожи,

Тяну верёвку, смахиваю пот...

Пройдут века – и кто-то потревожит

Отвалы нынче вынутых пород.

 

Потомок мрачно плюнет на ладони,

Лопату в грунт воткнёт и заворчит,

Что плазмотрон, зараза, двинул кони

И плесень жрёт последние харчи.

 

Когда самоновейших технологий

Вот так бездарно выстывает след,

Минувшее приходит на подмогу,

Журя как юных внуков старый дед:

 

«Не больно заноситесь, салажата,

Хоть в отпуска летайте вы на Марс –

И там послужит верная лопата

И опыт предков, живших раньше вас».

 

И поплывёт ведро, и скрипнут блоки,

Потомок вытрет капли на челе

И, верно, вспомнит пращуров далёких,

Прошедших путь по этой же земле.

 

Да, я ещё – пока вы думаете над вопросами... Меня могут спросить, что я сейчас без соавторов, своё, личное пишу и когда будет. Когда будет – я себе плоховато представляю, тяжело пока это дело идёт, а пишу я, надеюсь, последнюю книжку про Волкодава. Там дальше у меня совершенно другие замыслы, но по договорённости с издательством надо освещать недоосвещённый кусок его биографии. Почему так получилось – потому то мне приходилось во многих аудиториях, на многих выступлениях отвечать на вопрос: «Так про что же там первая книжка?» Я всегда давала один и тот же ответ: первая книжка, которая, если кто заметил, начинается с того, на чём вообще приличному роману-фэнтези положено кончаться. Роман-фэнтези обычно устроен как: у героя произошла какая-то там вселенская несправедливость, враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью, он всю книгу собирается с духом, чтобы совершить святую месть и в конце он её торжественно совершает, после чего котомку на плечо – и уходит навстречу закату... вернее, вслед за закатом. Ну а когда я писала «Волкодава», у меня была задача, помимо прочего, из вредности сделать всё не так, потому что когда я читала вот такие романы, мне всегда было интересно: «Хорошо, а на следующий день что с ним было?» Ему есть-пить надо, извините, в кустики прогуляться ему надо, ну и вообще свою жизнь после этого звёздного часа ему надо как-то устраивать. Что вообще с ним будет? Вроде как деяние великое отгремело, ну хорошо – а дальше что?

Ну и вот роман про то, что было дальше, и про то, как вот эта машина для мести, которая разгонялась одиннадцать лет, чтобы совершить эту месть и торжественно погибнуть (но погибнуть, кто читал – помнит, не дали, как-то нехорошо получилось, кто-то там за ноги хватает, помоги-спаси – короче, не дали получить удовольствие)... Приходится жить дальше, и он обнаруживает, что он вообще не знает: а зачем? У него была великая цель на горизонте: пойти и замочить Людоеда. Пришёл, замочил. А что ему делать дальше? И вот книжка-то, собственно, про то, что эта машина для мести учится обратно быть человеком. Он там замечает, что, оказывается, девушки вообще на свете есть – он же то к одной, то к другой пытается немножко тянуться, с различным успехом. Он обнаруживает, что (есть) масса интересных занятий – оказывается, читать можно научиться, с этого масса пользы потом происходит, собственно, благодаря этому потом вычисляет, как уронить Самоцветные горы. Ну и так далее, и так далее. Так вот, поскольку мне четыреста тридцать восемь раз пришлось отвечать на этот вопрос, я решила написать книжечку про то, как вот он себя таким сделал, каким он предстаёт в начале заглавной книги. Вот этим я сейчас и занимаюсь. Он там знакомится с бабушкой Кендарат, знакомится с другими людьми, все на него косо смотрят, но как-то он постепенно начинает совершать свой путь. Никто не может понять, куда он идёт, зачем он идёт, какие у него цели, с разной степенью превратности его толкуют и... вот.

Там будут, в этой книжке, страницы, при разработке которых мне очень большую помощь оказал мой уже, к сожалению, ушедший от меня отец, который всю жизнь работал по электронному обеспечению гидроэлектростанций – то есть он всё там знает, про водоводы, про гидроудар, про то, про сё – и эта тема там будет, но тоже всё будет шиворот-навыворот и в совершенно неожиданном, я надеюсь, ключе. Так что вот то, что я пишу, издательство пообещало, что до конца света издам обязательно... 21-го там, что ли, декабря ждём с нетерпением? Ну вот.

Надеюсь, если кто-то придумал вопросы – задавайте. Прошу вас.

Из зала: Скажите пожалуйста, какие вам сказки рассказывали в детстве? (Неразборчиво, что-то про книжки.)

М. Семёнова: Насчёт сказок – было очень всё сложно. Обычно приличным детям сказки рассказывают бабушки. Обращаться к бабушке по поводу сказок я прекратила после того, как... Вот я её попросила мне рассказать, и она рассказала сказку про... ну, тогда всё было завуалировано, но я, несмотря на то, что была в таком возрасте (показывает рукой, какого роста была), поняла, что это сказка про то, как однажды я вырасту большая и брошу её вообще в одиночестве в каком-то глухом углу, она будет сидеть и ждать одна. «Вот внучка не приезжала, не приезжала, бабушка её ждала, ждала – не дождалась и умерла». Я говорю: «Что, сказке конец?» «Да, вот такая сказка», – сказала моя бабушка. И я, поняв, что она имеет в виду, как она уже со вкусом готовится к тому, чтобы от меня пострадать, – я к ней больше за сказками не обращалась. Так, просто для справки: бабушка много лет спустя умерла у нас с мамой на руках, абсолютно ухоженная. Не сбылась мечта где-то в заброшенном домике сидеть и ждать, что к ней никто не приедет.

Сказки мне рассказывал отец. И эти сказки помимо прочего в себе содержали какое-то рациональное зерно. Ну что может кандидат технических наук придумать, когда ребёнок его (дёргает), что, мол, папа, давай мне сказку, да ещё с приключениями, там, да то, да сё... Там были герои – маленький паровозик с электровозиком... мы жили у железной дороги, мама его (отца) выставит со мной гулять – куда он идёт? – конечно на железную дорогу. Я до сих пор очень люблю ездить по железной дороге. При любом удобном случае – не-не-не, на самолёте не надо, я лучше полтора суток стоять буду в коридоре у окошка. И вот он старался свою сказку по мере отпущенного ему литературного таланта делать интересной и насытить её познавательной информацией для ребёнка.

И, честно говоря, наверное, я и книжки пишу примерно так же. Там пункт первый должен быть – какой-то нравственный посыл и духовный катарсис, такие локальные экстремумы в каждой главе и потом где-то ближе к концу – ух! – и всё понеслось.

А насчёт книжек – я, на самом деле, выросла (может быть, легко об этом догадаться) на Жюль Верне, на Майн Риде – это писатели, которые во времена моего детства давно и прочно перешли в разряд взрослых. И вот сейчас даже мало кто знает, что в царской России Жюль Верн был частично запрещаемым писателем. Он был абсолютно взрослый и даже частично политически неблагонадёжный такой, диссидентствующий. Потому что капитан Немо у него кто? – индийский принц, который боролся с колонизаторами. У него есть книжка (но она менее известная, чем «Капитан Немо») (...) Я помню, что её по-другому иногда немножко транскрибируют: иногда «Матиас Шандор», а иногда «Матиас Сандорф». (...) Так вот, этот самый Матиас Шандор – он венгерский революционер, который вроде австрияков или кого-то ещё борол. Ну и так далее. А оно было надо царскому правительству? То есть вот такие вещи.

И вот на этих книжках я росла. На самом деле, если бы жизнь сложилась по-другому и мне пришлось определять круг чтения моих внуков, вы знаете, я бы, наверное, то же самое (им дала читать). Потому что ребёнок, когда он ещё только формируется, он понятия не имеет, что, может быть, какие-то идеи Жюль Верна – они сначала сбылись, а потом вроде как немножко морально устаревают. То же самое Майн Рид может быть, это такое не совсем современное чтение. Но это такие книги, по-моему, достаточно вневременные, и почему бы ребёнку-то их не почитать?

А вот я бы зато ребёнка – и пусть учителя бы со мной делали, что хотели, и я бы со своей стороны сама бы с ними что-нибудь сделала – ни под каким видом мои дети не стали бы читать Астрид Линдгрен. Никогда и ни под каким видом. Простите, чему может моего ребёнка, какому мужеству, какой верности, вообще чему может научить тётка, которая своего ребёночка отдала на усыновление? Карьере потому что мешал. Ну, вот это мои личные заморочки, просто спросили меня про книжки – я и отвечаю.

Что касается того, что сейчас (я читаю) – тут уже, наверное, я всё у этого автора прочитала, а больше он, к сожалению, и не напишет, потому что сколько-то времени назад умер – это, вообще для меня вне конкуренции, английский ветеринар и писатель Джеймс Хэрриот. Я могу его сравнить с Джеральдом Дарреллом, которого, с моей точки зрения, он ближе воспринимается, потому что у Даррелла там всё дальние страны, экзотические животные, а этот пишет про свинок, овечек, кошечек, собачек, лошадок – и, кто читал, не даст соврать, такой заряд деятельного добра!.. Это не какое-то сюсюканье, не сопли в сахаре типа «ой, котёночек» – а это просто как-то духовно очищает тебя и приподнимает над всеми окурками и пивными банками, которые мы всё время вокруг себя видим. И первые книги, которые были у нас в переводе изданы, они прошли – с моими знакомыми, с моими родственниками, с родственниками знакомых, со знакомыми родственников – они прошли очень большой путь по больницам, потому что больной человек это читает – и он просто над своей койкой воспаряет, и люди с этих книг поправляются. Вот такие книжки, я считаю, надо читать – и такие книжки писать.

Из аудитории: Ну... он же не единственный.

М. Галина: То есть там есть ещё несколько человек, у которых есть красивые латинские имена, и эти несколько человек путаются все друг с другом, потому что ни у одного из них не прописаны личностные характеристики? Да? Это, скорее, знаки — не люди?

Из аудитории: Да.

М. Галина: У кого ещё что есть по этому рассказу?

Из аудитории (другой голос): ...Поэтому он быстро вылетает из головы.

М. Галина: ...Потому что там нет живых людей, которые как бы наполняли бы его своей плотью — это касается характеров. А кто-то что-то хочет сказать про его наполнение, помимо характеров? По сюжету, по идейному посылу?

Из аудитории (другой голос): Сам сюжет мне понравился. Он необычный, потому что такая тематика (дальше неразборчиво).

Из аудитории (другой голос): Мистическая составляющая очень поздно начинается, она только на третьей странице начинает проявляться.

(Неподалёку поднимается шум, некоторое время ничего не слышно.)

Из аудитории: Мне показалось, что тяжеловато фантдопущение, во всяком случае, описание фантдопущения.

М. Галина: Скажите, там одно фантдопущение или их несколько? Вот мне просто интересно: сколько там фантдопущений на весь этот рассказ, вот по-вашему?

Из аудитории: Я бы всё-таки их не разделила между собой.

(...)

М. Галина: Сколько там фантдопущений? Кто вообще читал и может их вычленить? (В ответ — тишина.) Значит, что с вами случилось (обращаясь к автору). Вы видите, что вы своим рассказом настолько людей не заинтересовали, что даже сообразить, сколько и какие фантдопущения (они не могут). Я говорю сейчас очень жёстко, потому что как-то, видите, к сожалению, читатель ваш рассказ не принял. О***, которая очень внимательно, как я понимаю, читала... О***, что вы можете сказать по фантдопущениям в этом рассказе?

О.Д. (одна из участниц мастер-класса): Мне было тяжело его читать и, скажем так, я действительно пробегала его глазами. Местами. То есть я ухватила ковчег, я ухватила руки, я ухватила мотив героев, которые пробивались к этому ковчегу. Всё остальное у меня действительно... Поэтому я и написала в конце, что оно было тяжеловато, слишком сложновато.

М. Галина: Здесь дело ведь не в сложности. Что у нас произошло, давайте посмотрим, с рассказом ***. У нас есть очень экзотический материал, да? Вообще с экзотическим материалом есть две проблемы. С одной стороны, это большая подпорка и помощь для авторов фантастических рассказов, потому что экзотический антураж, во-первых, всегда к себе привлекает внимание, во-вторых, не требует некого точного знания бэкграунда, потому что никто этого не видел. Да, всё-таки есть какие-то удачливые люди, которые побывали в джунглях, в сельве и так далее — но их довольно мало, и они нас в ошибках уличать не будут. С другой стороны, очень часто бывает, что экзотический антураж пожирает характеры и персонажей. (...) Почему очень часто фантаст боится брать нашего с вами соседа по дому, по квартире, по работе и так далее (особенно начинающий фантаст) — потому что это требует точности, достоверности характера. Мы совершенно точно знаем, как в каких условиях может себя повести тот или иной человек, и требуем от автора правдоподобия. Если мы пишем, что он какой-нибудь Родригес, да? — кажется, что: у, Родригес! о, Родригес!.. Кроме как мы его назвали "Родригес" — и дальше всё понятно. А получается-то на самом деле, что ничего не понятно.

Мы начинаем вникать в эту историю и сразу сталкиваемся с фразой, которая лично меня очень удивила... заинтересовала, скажем так. "Один лишь Симон Куба, по прозвищу Вилли, теперь уже точно знал, куда стремится команданте. Для этого его и послал в отряд сеньор Родригес. Симон внимательно прислушивался к разговорам команданте с теми немногими, кому Че по-настоящему доверял, и в конце концов понял весь план". Я не говорю о том, что вот такое изложение, как в учебнике, — оно читательский интерес немножко губит. Смотрите, у нас опять та же самая история (...). Одна фраза пожирает другую — то есть последующая фраза истребляет то, что сказано. То есть (цитирует не дословно): "Один лишь Симон Куба знал, что происходит. Он прислушивался к разговорам команданте с теми, с кем команданте разговаривал". Кто знал-то? Значит, получается, что команданте делился с какими-то доверенными людьми своими замыслами, и эти люди знали, и команданте знал — но в первой фразе сказано, что это знал один лишь Симон Куба по прозвищу Вилли.

Сразу уже вот этой вот непоняткой автор уничтожает доверие вообще к тому, что сказано. Потому что мы сразу думаем: "Да что ж там происходит?" Команданте и его доверенные друзья ведут разговоры о каком-то событии, и нам говорят, что знает об этом один-единственный человек, хотя при нём ведут эти разговоры несколько человек.

Что происходит у нас дальше? Дальше у нас происходит очень смешная фраза. "Именно там, согласно сочинениям Джованни Олива, хранился упавший с неба ковчег бога Ильятексе. Правда, Эдмунд Кисс считает, что это просто библиотека пришельцев". Ну да, привет. А что, библиотека пришельцев — это "просто библиотека"? То есть это типа того, что там вот у нас такая замечательная вещь, правда, кто-то считает, что там что-то ещё более замечательное. Опять же: две фразы — они друг друга пожирают. Потому что библиотека пришельцев сама собой не менее интересна, замечательна и прекрасна, чем упавший ковчег бога. Эти два факта — они друг друга пожирают, мы их оцениваем совершенно неадекватно.

Дело в том, что читатель, когда сталкивается с такой вот подачей информации... (Ещё раз, это для очень многих, присутствующих здесь, почему-то вот эта взаимная аннигиляция двух фраз — она в этом пуле рассказов характерна.) Поймите, что у читателя в голове складывается некая картинка. Если мы тут же эту картинку уничтожаем последующей фразой или последующим словом — мы мешаем читателю читать рассказ. Он сразу начинает путаться.

И вот эта вот ошибка — она происходит постоянно. "Бой в каньоне Куэбрада-дель-Юро подходил к концу. Точнее говоря, у партизан заканчивались патроны. Хотя и стрелять было особо не в кого". Три фразы, в которых каждая из них, последующая, уничтожает предыдущую. "Бой подходил к концу". Читатель представляет себе — ну, что представляет человек, когда ему говорят: "Бой подходил к концу". Он представляет некую картину: перестрелку, трупы, пыльную дорогу, там, кровь на камнях... Дальше говорят: "Точнее говоря, у партизан заканчивались патроны". То есть бой подходил к концу — или просто партизаны где-то залегли, у них закончились патроны? И тут говорят: "Да и стрелять было особенно не в кого". Так у них закончились патроны — или им было не в кого стрелять? А если им было не в кого стрелять, то что такое "бой подходил к концу"?

Почему читатель не понял ваш рассказ: потому что вы всё время ему мешаете это сделать. Вы мешаете нарисовать картину.

Что у нас происходит потом? Потом происходит странная, непонятная аннигиляция уже образа главного героя. Мы все прекрасно знаем романтическую фигуру Че Гевары, команданте, да? Классный команданте, мы не знаем по-настоящему — никто не задумывается, — был ли это просто убийца, грабитель, бандит и так далее, или это был высокий революционер, который отдал свою жизнь ради свободы своей страны, или и то, и другое, вместе взятое — то есть очень сложная фигура. Очень романтичная. И что интересно — что команданте Че Гевара сейчас служит ядром формирования очень многих фантастических текстов, он очень популярен — если мы вспомним Карину Шаинян и её вот этот вот "Боливийский дедушка", из "Этногенеза". А хорошо бы вспомнить, потому что он вошёл в шорт-лист премии Стругацких, "АБС-премии". И знать такие вещи людям, которые пишут фантастику, вообще-то очень бы неплохо. Вы это читали?

С.У.: Нет.

М. Галина: Нет. А я советую. Не потому что там хороший Че Гевара или что-то. Надо знать своих коллег. Это, по крайней мере, уважительно. (...)

 

Продолжение следует.

ОФОРМЛЕНИЕ

Слева на груди футболки расположена эмблема Петербургской фантастической ассамблеи. Выглядит это примерно вот так:

На спине будет вот такой рисунок:

Автор рисунка – Оксана Романова.

ФАСОНЫ

Здесь указана конечная стоимость футболок, включая печать рисунков. Вам нужно выбрать фасон, размер и расцветку. На темных футболках рисунки будут напечатаны белым, на светлых – черным цветом.

1. Футболка мужская, стоимость 445 руб. Размеры: XS-XXXL. Расцветки: чёрная, серая, белая, бордовая, красная, оранжевая, жёлтая, лимонная, бежевая, тёмно-зелёная, ярко-зелёная, тёмно-синяя, васильковая, хаки, голубой, светло-голубой, розовый.

2. Рубашка-поло (с короткими рукавами и застёгивающимся на пуговицы вырезом на воротнике), стоимость 560 руб. Размеры: S-XXL. Расцветки: чёрная, серая, белая, бордовая, красная, розовая, оранжевая, жёлтая, тёмно-зелёная, зелёная, голубая, светло-голубая, тёмно-синяя, васильковая.

3. Женская футболка «с мысиком» (приталенная, с треугольным вырезом на воротнике), стоимость 445 руб. Размеры: XS-XL. Расцветки: чёрная, белая, бордовая, красная, розовая, оранжевая, желтая, лимонная, зелёная, салатовая, оливковая, голубая, темно-зеленая, тёмно-синяя, васильковая, фиолетовая.

4. Женская футболка-стрейч (приталенная, из тянущейся ткани), стоимость 490 руб. Размеры: XS-XL. Расцветки: коричневая, фиолетовая, розовая, красная, оранжевая, жёлтая, чёрная, темно-синяя, васильковая, голубая, серая, белая.