Мир вашему дому...

Именно в этом романе Марии Семёновой мы можем по настоящему увидеть и оценить становление Волкодава именно в том привычном нам всем образе защитника слабых, в каком он предстаёт перед нами во всех последующих романах цикла.

Именно здесь Волкодав встречается с матерью Кендарат и начинает постигать не только физические приёмы кан-киро, но и всю философскую и психологическую сущность этого вероучения.

Именно в этом романе он получает урок настоящей дружбы и товарищества, понимая, что не всё, что ты задумал исполнить в одиночку, у тебя получится, и что только настоящая дружба и взаимовыручка способны и сплотить разрозненных людей и превратить их из мало на что годных одиночек в мощную сокрушающую силу.

И заодно выполняет данный самому себе зарок довести до конца то, что когда-то давно, несколько лет назад, находясь на положении раба в Самоцветных горах, задумал его товарищ по рабскому несчастью.

И хотя в самом конце романа Волкодав всё-таки уходит один туда, куда его зовёт кровная месть, тем не менее его сопровождает шепот матери Кендарат «Я всегда буду с тобой».

Отличный атмосферный красочный смысловой энергетический цикл!

Все дороги ведут...

Почему-то предстала перед глазом «сукрутина в три четверти», сиречь лента Мебиуса — кажется мне, что как раз пространственно-поверхностные прецеденты этой игрушки наиболее полно отражают суть всех смыслов, заложенных в название очередного романа Оксаны Панкеевой. А ещё пришёл на ум и буквально влез в уши знаменитый пинкфлойдовский альбом Dark Side Of The Moon» — казалось бы где бузина и где Киев, а вот поди ж ты!

В данном случае аналогия с альбомом Pink Floyd самая прямая и непосредственная, потому что и у Панкеевой в понятие обратной стороны пути, как мне кажется, заложено именно то, что в пинкфлойдовский версии звучит как Dark, т.е. темная, изнаночная, невидимая, скрытая и неизведанная, несущая неожиданности и внезапности. И судьба демона Харгана как нельзя лучше доказывает этот тезис. И то, что случается с Повелителем и нимфой тоже укладывается в этот же самый ряд. Да и все события, происшедшие (и не закончившиеся) в этой книге с Шелларом и Элмаром тоже укладываются в эту же систему рассуждений. В общем, все именно по черномырдински и происходит: хотели как лучше, а получилось как всегда. Причём практически у всех.

Книга эта и в самом деле приключения героев не закончила, а посему нет никакого смысла считать, какая она там по порядку — одиннадцатая? Просто начиная с книги девятой все повествование превратилось в одно сплошное приключенческое полотно. Которое теперь хочешь — не хочешь, а будешь дочитывать, ибо нельзя же оставлять наших героев на полузвздохе...

Кто на новенького!!!

Тоненькая прелестно оформленная книжка Лилиан Джексон Браун (вот ещё одно новое имя, которое хочется отложить в запасниках памяти с тем, чтобы потом непременно вернуться) попала в руки закономерно-случайным образом. Просто на полках больничного книжного шкафа помимо стандартного набора из Донцовой и Д.Стилл и разрозненных классиков эта книга и впрямь слегка выделялась — то ли своим внешним оформлением, то ли версточными нюансами (дизайнеры-верстальщики поймут, об чем я), то ли необычным названием или оригинальной послекнижной аннотацией на задней стороне обложки книжного томика, то ли загадочным перечнем содержания книги — в общем книжный томик, будучи взятым в руки сначала один раз, затем второй (была сильная конкуренция с гобийскими рассказами Ивана Ефремова), все-таки победил в поединке мотивов и искушений и прописался на прикроватной предоперационной (а затем и послеоперационной) тумбочке.

Открывающий книгу роман в полном смысле этого слова является детективным. Поскольку в нем происходят некие криминальные события и раскрываются всякие тайны. Однако детективность романа весьма условна и на самом деле мы просто погружаемся в мир придуманного но почти всамделишного маленького американского городка. А поскольку городок маленький, то и все события в нем казалось бы маленькие, меленькие. Но вот ведь какая штука — не помню, кто первым сформулировал гениальную истину о том, что жизнь, это то, что с нами происходит, пока мы строим планы. Именно вот об этой самой простой и обыденной повседневной жизни и пишет Лилиан Джексон Браун. И читать всю эту бесхитростность почему-то нисколько не скучно и не уныло, а присущий авторскому языку миссис Браун юмор делает это чтение ещё и веселым.

Завершающие эту книгу последние 90 страниц её объема и вовсе превращают этот томик в шедевр, которому место где-то между томиками мистера По, O'Генри, Марка Твена, Вашингтона Ирвинга и прочих мастеров коротких рассказов и новелл. Суметь ТАК написать о самых простых и прозаических вещах, да ещё и имея в виду времена первых переселенцев — давно я не читал не то что просто с удовольствием, но попросту с упоением и попискивая.

Непременно поищу ещё что-нибудь вышедшее из под пера Лилиан Джексон Браун!

Покой всем только снится

Кажется на этот раз Оксана Панкеева решила отказаться от привычной и не единожды обкатанной парной схемы: предполагавшаяся очередная дилогия очевидно становится триптихом, а то и того больше — квадригой :) Я это к тому, что десятый роман цикла не завершил очередную серию магических происшествий и событий во всей матрешке миров, а предложил сразу перейти в книгу очередную, одиннадцатую.

А в книге десятой и впрямь все события и происшествия практически равномерно распределились между явью и невью, между реалом и снами, по которым большинство наших героев искусно шастает с легкостью ванги-джуны, причём все сноходцы непросто посещают своих сонных визави в их подсознательных видениях, а превращают своё визитерство в реально действующий инструмент тайной разведки и глубинного шпионажа, а также разных заговоров и тайных переговоров.

Причём центральными фигурами этого романа стали сразу несколько личностей и сущностей, как человеческого образа и подобия, так и из эльфийской и прочей магической братии. И одно из центральных мест занимает личность Наместника Харгана, который, как известно вообще из демонского рода-племени. Ну, и наши знакомые драконы мелькают в повествовании, оживляя событийный ряд. В общем, круг задействованных лиц весьма широк. И ещё эта интрига — устоит Ольга перед Харганом, или в порыве любопытства решит испробовать на твердость демонское мужское естество...

По-прежнему весело, бойко, задорно, шухарно, интрижно и порой непредсказуемо, забойно и не без привычного уже эротизма.

Мир Самоцветных гор и Волкодава

Так тоже можно было бы назвать этот цикл романов Марии Семёновой о приключениях последнего из рода Серых Псов. Просто потому, что и начинается история о Волкодаве с того, как мальчишка-подросток попадает в каторжные копи Самоцветных гор, и потом по мере чтения романов этого цикла Самоцветные горы постоянно маячат на заднем плане повествования, и к последнему (но не заключительному) роману они вновь встают перед нами и перед Волкодавом во всю мощь своего мрачного самоцветного величия.

Второй содержательно смысловой темой этой книги, как и намекала аннотация, стала кровная вражда между Винитаром и Волкодавом: кровь казнённого Волкодавом отца Винитара Людоеда Винитария стоит барьером между этими двумя достойными и мужественными, честными и открытыми, справедливыми и гордыми противниками. Хотя на самом деле если бы не это непримиримое обстоятельство, так быть бы нашим героям не то что партнерами или там сотоварищами, но даже и побратимами. Эх, кровь людская не водица!

И третьей безумно романтической составляющей романа (и всего цикла) стала история любви простой девчушки-девочки-девушки Оленушки, ещё в десятилетнем возрасте подарившей Волкодаву свою бусинку и давшей тем самым любовно-брачный обет любви и верности. Обет, который она хранила все эти годы сначала своего девичьего взросления и созревания, а затем и поиска, пусть и не осознаваемого ею самой поиска и ожидания того, кому она так и осталась верна.

Это заключительный (но не последний) роман цикла, потому что выполнено Волкодавом его главное предназначение и если писать продолжение, то уже нужно давать новые вводные и вводить новые данные. В тексте книги то и дело даются отсылки на боковые сюжетные веточки о приключениях тех или иных героев цикла — т.е. прямо указывается, кто и когда и под каким названием написал и опубликовал предлагаемое. Не знаю, пойду ли я туда, в эти переулки и тупички... Но вот пока остающуюся непрочитанной последнюю книгу цикла (по смыслу ставшую второй) прочитаю точно. А значит пока что не «прощай, Волкодав!», а только лишь ДО СВИДАНИЯ!

Служить бы рад, прислуживаться тошно (Грибоедов — Чацкий)

Ну вот и прочитан предпоследний роман из волкодавского цикла (правда остаётся пока в списке хотелок книга вторая/последняя — вторая по внутрицикловой хронологии и последняя по дате издания, — но это дело поправимое). Честно говоря, можно продолжать говорить о книге и о всём цикле многое, а можно быть попросту кратким и лаконичным.

Эта книга нисколько не хуже всех предыдущих романов (вопреки широко распространённой тенденции к ухудшению всех вторых, третьих и прочих продолжений, зачастую отмечаемой многочисленными читателями в своих репликах и отзывах о некоторых других сериях), хотя и имеет свои особенности. Наверное, чуть меньше стало разного рода стычек и драк, столкновений и боёв с участием Волкодава: вообще всю первую половину книги наш герой просто работает наставником в школе боевых искусств, обучая учеников правилам айкидо, дзюдо, джиу-джитсу, карате, капоэйры, боевого самбо и прочих разновидностей всего того, что в романе называется кан-киро. И ему, наставнику и учителю, не до стычек.

А вторая половина книги представляет собой описание перемещения Волкодава по этому миру, начиная от окрестностей Тин-Вилены и заканчивая… А вот и не заканчивая, потому что в этом романе этот поход нашего воина не закончен. По-прежнему путь нашего героя тернист, извилист и кочковат, и как и прежде, его преследуют враги и недруги (преследуют как в переносном, так и в прямом значении этого слова); по-прежнему он вынужден выпутываться из разных непростых и опасных ситуаций.

И практически отдельным и почти не связанным в событийном смысле с остальным текстом своеобразным вкладышем, являются главы о теперь уже 17-летней невесте Волкодава Олёнушке.

Сюжет всех смысловых линий в романе к его концу не завершён и потому заставляет без промедления отправиться вместе с Волкодавом вновь в Самоцветные горы — идём в последнюю книгу цикла.

В экклезиасты шагом марш!

Заключительная книга трилогии, которая, по идее, должна была всё расставить на свои места, сделать ферзями все проходные пешки и вообще подвести эту «игру» к какому-то однозначному внятному финалу, на самом деле оставила едва ли не столько же вопросов, сколько их было в начале и в процессе чтения. Т.е., конечно что-то прояснилось и некоторые пешки и впрямь сменились рюмашками, и даже в завершение книги написан эпилог, в котором, как это водится в порядочных эпилогах, обозначены постсобытийные судьбы некоторых персонаже-героев, однако всё-таки осталось ощущение полувыпитости (или полунаполненности, что, в общем-то, одно и то же и просто определяет оптимистичность — пессимистичность читателя) и полусъеденности. Проще говоря, какие-то смысловые слои остались нераспознанными и неидентифицированными — скорее всего, не хватило собственной образованности и культурности, что ли.

Однако, при всём при том, чтение книги (читай — всей трилогии) доставило истинное удовольствие. Вот люблю всё такое слегка таинственное и недоговорённое, о котором можно потом попотеть мозгами и покрутить мыслями. Да и вообще, тут вам и всяких приключений до ж… носа, и загадок и тайн, и на грани ирреалистичности картинок, и оригинальных персонажей и героев, причём как главных героев, так и второстепенных, но тоже героев, потому что до уровня просто персонажа мало кто спускается.

В общем, читайте и обрящете!

Рокировка по вертикали

Первая книга трёхкнижия оказалась ничем не хуже второй, с которой я, подчиняясь нечаянно образовавшейся некоторое время назад тенденции, начал чтение цикла. Авторы сразу берут быка за рога и с головой окунают читателя в прорубь этого оригинального как по форме, так и по содержанию повествования. Сравнение с прорубью возникло из-за обжигающего рефлекторного перебоя в дыхании (кто хоть когда-нибудь нырял студёным зимним вечером в стылую бездну чернеющей в льду парящей проруби, тот понимает, о чём я), возникшего из-за неуловимо-эфемерного ощущения стругацкости стиля (кто любит творчество Стругацких, тот, опять-таки, понимает, о чём я), и из-за подобного крещенскому ритуальному купанию окунанию читателя в новые сакрально-мистические и эзотерическое смыслы и темы, которыми битком под завязочку наполнен этот роман.

В центре внимания книги никто иной, как поэт Николай Гумилёв — не какой-нибудь пройдоха-однофамилец-рифмоплёт, хитрО примазавшийся к славе громкого имени, а именно тот самый Николай Гумилёв, который «изысканный бродит жираф» и всё прочее гумилёвское. По предлагаемой авторами читателям версии поэт был тайно и совершенно секретно оставлен в живых; мало того — он был приобщён к неким тайнам бытия и отправлен выполнять своё высшее предназначение, решать свою «двадцать седьмую теорему этики».

В процессе развития сюжета читатель вместе с героями книги скачкообразно и от главы к главе перемещается по мирам и временам: мы то пребываем в веке XIX, то вдруг оказываемся в 70-х года уже XX столетия, а потом перескакиваем по самым разным десятилетиям второго тысячелетия; и соответственно оказываемся то в Америке, то в Европе, то в России-матушке, а то и в Антарктиде.

И при этом встречаемся и имеем дело то с мистическим Союзом Девяти, то с какими-нибудь другими не менее тайными и могущественными организациями, союзами, клубами, тайными правительствами и правителями.

А тут ещё и представители иных цивилизаций, старинных, доморощенных, земных, но живших когда-то в давно минувшие времена Атлантиды, Гипербореи и прочих гондван и пангей.

И вот вокруг и около всех этих перипетий и крутятся все приключенческие линии сюжета. Причём уровень всей этой приключенческой остросюжетной составляющей настолько высок, что по этой части книга может поспорить со многими другими приключенческими романами.

Однако остросюжетность романа не стала самоцелью и не превратилась в краеугольный камень повествования, потому что за всеми этими пространственно-временнЫми остросюжетными событиями кроется глубокое содержание, интересные и перспективные темы и смыслы.

Гвозди б делать из этих людей, крепче б не было в мире гвоздей (Н. Тихонов)

Со времени, описанного в книге «Волкодав» прошло три года. И Волкодав вновь прошёл через ворота и вернулся в этот мир, вернулся не один, а со спасённым им в своё время учёным малым по имени Эврих — вся остальная компания осталась в другом месте. Вся книга представляет собой квест (как, собственно говоря, и книга «Волкодав», и, наверное, и другие книги цикла). Наш герой просто путешествует из города в город и из местности в местность, по пути встречая разных — хороших и не очень — людей и неизбежно натыкаясь на горячие ситуации, требующие его немедленного вмешательства.

Собственно, вот из всего этого роман и состоит. Скучища! — воскликнет непосвящённый. И будет не прав. Потому что вот как раз в скучности эту книгу не упрекнёшь и даже не заподозришь. Рромантика! — полупрезрительно воскликнет непосвящённый или прагматик. И будет отчасти прав, потому что Волкодав по-прежнему на стороне слабых и обижаемых, страдающих и бессильных, голодных и холодных. А не прав он будет только лишь в этой своей полупрезрительности.

А между тем где-то там, далеко-далеко, подрастает та, которая три года назад в десятилетнем возрасте подарила Волкодаву свою бусинку...

Кадуцей — это не символ Тьмы, это сильнейший инструмент

Роман из числа тех книг, прочитав которую (даже ещё не прочитав, а во время чтения) и поняв, что читаемое произведение является частью цикла (книга является второй в серии), немедля идёшь шарить по всяким интернет-ресурсам и скачиваешь книгу первую и книгу третью и тут же всё накопатое закидываешь в букридер и обе книги помещаешь в список своих хотелок, дабы не забыть потом прочитать и первую и третью, а буде возникнут и последующие (что сильно вряд ли), то и их сюда же, на читательский суд. И дело даже не в авторском дуэте (для меня имя Андрея Лазарчука, равно как и имена Андрея Столярова и Вячеслава Рыбакова, является неким штампиком качества, да и к творчеству Михаила Успенского отношусь с должным пиететом) — хотя сама книга ко мне в руки попала именно из-за этого славного писательского дуэта, а ещё и в великолепном узнаваемом и страстно любимом и почитаемом в давних времён литературном стиле, да и в полёте фантазии безусловно тоже.

Всё-таки пресловутые 90-е, как бы мы их не хаяли и не упоминали кто едва ли не с дрожью в голосе, а кто с мрачным ожесточение буквально выплёвывая эти число-цифры — девяностые! — всё-таки эти времена оставили после себя сильный отпечаток. Причём не только в упомянутых выше дрожи и ожесточённости, но ещё и в сильном тематическом литературном наследии — сильном не только в силе эмоционального воздействия литературы, написанной на их тему, но и в количестве произведений, так или иначе «воспевающих» эти времена. Времена и нравы (ну, в общем, вы помните древнелатинское «O tempora! O mores!» и понимаете смысл отношения и к упоминаемым временам, и к нравам, конечно же, тоже).

Этот роман не то, что упоминает об этих 90-х, но, в общем-то, полностью к ним принадлежит. И не столько событийно-содержательно-сюжетно (тут как раз есть хождения по другим временам и мирам), сколько по этой энергетике нового смутного времени, по атмосфере безнадёги и распада, по ароматам тления и по ощущениям едва ли не хаоса, по крайней мере приближающегося армагеддеца.

Однако, на самом деле признаков этого времени в романе не так уж и много, авторы вовсе не ставят себе целью погрузить читателя в то, что он — читатель — и так переживает и проживает в режиме онлайн (роман написан буквально по самым свежим следам девяностых — книга вышла в 1999 и ещё никто ничего не забыл). Но ставят перед собой (и перед читателем) вопрос — как мы докатились до жизни такой и что со всем этим делать? И пытаются прикидочно дать ответы на ту и другую часть этого двуединого вопроса. Отвечая методами социальной фантастики с примесями и оттенками эзотерической мистики и не без приключенческо-боевиковского формата повествования. Во всяком случае некто суперменского типа в романе точно имеется, однако вовсе не рэмбовского типажа с поигрывающего мышцами груди, но и не без груди тем не менее.

Всё это дело сдобрено изрядной порцией юмора, приключенческого напряжения и с частицей философствования, однако вовсе не занудного и напряжного, а вполне читабельно-понимабельного.

Так что книга не просто гуд, но я бы даже сказал зер гут!

Ну что тут скажешь — великолепный роман!

На самом деле, только прочитав эту книгу, понимаешь, почему читатели так любезно отнеслись к героям, к сюжету и к миру романа. И почему Семёнова продолжила повествование о Волкодаве, написав последующие события его жизни (что наверняка было задумано заранее) и предыдущие события осветив тоже (что, вполне возможно, стало придумкой более поздней). Мир Волкодава получился на славу — в меру мрачным и одновременно сочным и колоритным, а события книги постоянно держат читателя в напряжённом ожидании — а что там будет дальше. И почти постоянно Волкодав рискует своей жизнью, причём обычно выступая на стороне более слабого и беззащитного — этакий рыцарь без страха и упрёка.

И вроде бы казалось, что поднаелись мы всяких Суперменов и Крепких орешков, Рэмбов и прочих супергероев, однако же Семёновой удалось так органично объяснить читателям и силу, и ловкость, и воинские умения, и животную жажду жизни, и даже его некоторые сверхчеловеческие возможности, что и тени сомнения не возникает в том, что и сам Волкодав, и история его жизни не придуманы автором, а как будто вычитаны ею на одной из берестяных грамот или на одном из камней или глиняных табличек, исцарапанных древними рунами и письменами. Вычитаны и пересказаны нам.

Нужно ли говорить, что и все последующие книги цикла уже закинуты и в букридер, и в аудиоплеер, чтобы пройти дальше вместе с Волкодавом рука об руку...

Прочитал как в отпуск съездил

Похоже, что варианты, когда сначала читаешь вторую книгу какого-нибудь цикла, а затем уже переходишь к первой и только потом намерен (осторожненько так, чтобы не вспугнуть это намерение и не включить режим перепутаницы основательно и насовсем), из единичных случаев становятся системой. Потому что помимо громыкинских Космоолухов похожая ситуация возникла и в Волкодавском цикле Марии Семёновой.

Однако оказалось, что знание событий следующей книги, равно как и знание главной интриги книги первой (а кто же это у нас тут киборг?) совсем не помешали вовсю насладиться стартом космоолуховского цикла (про себя второпях оговорился «космоолушского» и от души поржал, представив себе главных героев романа с синими гусиными лапами, торчащими из скафандров высшей защиты). Громыко (умничка!) сразу берёт быков за рогов и хватает читателя за все выступающие из него ощущала, окуная его с головой в заботы начинающего космопенсионера и в происки его друганов, благодаря приятельским козням которых он становится не только арендатором космического грузовика, но и его лихим капитаном, и, соответственно, капитаном команды — той ещё шайки оголтелых симпатичных парняг.

А потом уже события начинают нанизываться подобно бусинкам из чёток судьбы, перебираемых ловкими пальцами Фортуны и всех Мойр одновременно, выстраиваясь в целую нить судьбы и лихого пиратско-космического повествования — с перестрелками и тайными космическими базами, с бластерами и прочим тяжёлым вооружением, с космическими крейсерами и погонями, с юмором (отличного громыкинского качества) и, несмотря на кровопролития и на смерти отдельных персонажей, лёгкую необременительную манеру чтения и восприятия. А при желании можно и картинки себе попредставлять, с космосом и кораблями, с инопланетами и астероидами, но главное, с живописными и колоритными портретами героев романа.

Отличный читательский отдых, почти что отпуск!

Недолго музыка играла...

И снова иномирское вторжение, и снова десанты и нуль-Т-переброски живых и мёртвых воинов и боевой техники из мира в мир, и снова нашествие боевых вампиров (а небоевые вампиры вообще бывают?..), и снова захваты территорий и государств, захваты власти и установление нового порядка (ох, как водится у захватчиков, непременно нужен новый Орднунг!). А тут ещё повсеместное, хотя и локальное, отключение магии и исчезновение всех магов и чародеев — и это в мире, где всё на магии основано и под магию заточено. И разбросало наших героев и персонажей по странам и мирам… И что делать в этой ситуации действующим королям и правителям, в особенности когда королевы либо в положении, либо в статусе кормящих мамок?

В общем, затравка очередной серии неприятностей, связанной с нестерпимым желанием одного высшего лича, пройдя стадию Повелителя, стать ни много ни мало Богом, получилась на славу. Да и всяких там сексо-эротических подвигов и приключений стало на порядок меньше (разве что небезызвестная Камилла не смогла удержаться от соблазна попробовать на вкус нового для себя самца мужеского полу и демонического вида и устроила ему гонки на выживание. До полного разрыва дамских и мужских одежд и поломки траходромов, вероятно, тоже).

Как водится у Оксаны Панкеевой, книга является частью очередной внутрицикловой дилогии и потому не оставляет выбора — нужно идти в книгу №10, чтобы узнать, чем там дело кончилось на этот раз. Ну, что ж, и пойдём, благо интерес к циклу не пропадает.

Щенок — Пёс — Волкодав

О, сладкий миг, когда старик

Накрутит шарф по самый нос

И скажет псу: «А ну-ка пёс, пойдём во дворик!»;

А во дворе идёт снежок,

И скажет псу: «Привет, дружок!» –

Незлобный дворник, дядя Костя, алкоголик.

У дяди Кости левых нет доходов,

Зато есть бак для пищевых отходов,

Зато у дяди Кости в этом баке

Всегда найдутся кости для собаки.

Хотя в цикле «Волкодав» эта книга обозначена под номером один (хотя по дате написания вообще №3), однако на самом деле это номер без номера. Зеро. Хотя бы потому, что Волкодава в качестве и под именем Волкодав в этой книге фактически нет. А есть сначала мальчишка-подросток под именем-кличкой Щенок, который по мере взросления и возмужания превращается в Пса, и только в самых финальных событиях и сценах перед нами встаёт Волкодав.

Я рассказать вам не могу,

Как много меток на снегу,

Их понимать умеет каждая собака:

Над этой лапу задирал

Боксёр по кличке Адмирал,

А здесь был пинчер – мелкий хлыщ и задавака.

Мы дружим со слюнявым Адмиралом,

Он был и остаётся добрым малым,

А пинчера гоняли и гоняем

За то, что он, каналья, невменяем.

Таким образом перед читателем проходят (нельзя сказать проносятся, ибо в рудниках и копях на рабском труде время тянется медленно) семь лет жизни главного героя будущего 6-серийного сериала Щенка-Пса-Волкодава. При этом практически всё это время рассказ об этом персонаже ведётся от имени совсем других героев, а Щенок почти всё время остаётся в третьем лице единственном числе. Но так даже и лучше, потому что ощутимей и весомей становится тот путь взросления и мужания, который прошёл этот непокорный и непокорённый раб — от почти полного ничтожества («это самый дешёвый раб» — так говорил о нём работорговец) до героя сказаний и легенд, оставшихся в Самоцветных горах.

Увы, бывают времена,

Когда, криклива и дурна,

Во двор выходит злая дворничиха Клава.

Она не любит старика,

Она кричит издалека,

Что у неё на старика, мол, есть управа.

Нам дела нет до бабы бестолковой,

Но к ней гуляет Вася – участковый,

И Вася вместе с ней не одобряет,

Когда собачка травку удобряет.

Честно говоря, после восхитительной «Валькирии» и других более ранних книг Семёновой, да и после более позднего замечательного цикла «Братья» этот роман показался мне менее интересным. По крайней мере так было примерно до середины повествования. То ли менее колоритным оказался язык, то ли событийно он показался мне менее острым, то ли просто ещё свежи были впечатления после цикла «Братья»… Однако примерно с середины книги всё встало на свои места и интерес к роману (и всему Волкодавскому циклу) стал не просто принципиальным, а неподдельно-всамделишным. Так что непременно пойду вдоль мира Волкодава, надо же и мне приобщиться к числу почитателей этого цикла.

Как хорошо, о Боже мой,

Со стариком идти домой,

Покинув двор, где ты как вор и правит злоба.

Старик поближе к огоньку,

А пёс поближе к старику,

И оба — два сидим, и радуемся оба.

Старик себе заварит чёрный кофий,

Чтоб справиться с проблемой мировою,

А пёс себе без всяких философий

Завалится на лапы головою.

(Слова Д. Сухарева, музыка В. Берковского)

Размышления у непарадного подъезда

От пьесы огрызочка куцего

Достаточно нам для печали,

Когда убивают Меркуцио —

То всё ещё в самом начале.

Безусловно, если судить книгу по меркам семидесятых годов предыдущего века, то это явное диссидентство и запрещёнка. Ну, или не разрешёнка. В любом случае — литература нежелательная. Для официальных властей. Потому, что книга открывает те неприглядные и зачастую теневые, умалчиваемые и вымарываемые партийно-советской цензурой эпизоды и приметы реальной жизни, которые на самом деле, конечно же, были и порой выходили на поверхность.

Неведомы замыслы гения,

Ни взгляды, ни мысли, ни вкус его —

Как долго ещё до трагедии,

Когда убивают Меркуцио.

Ну, вот все мы конечно же помним и знаем, что секса в СССР не было — о чём громогласно и с чувством превосходства заявила в оные времена по межконтинентальной телемостовой связи одна из советских гражданок, почти наверняка истово верящая в то, о чём она с таким апломбом изрекла (ко всеобщему открытому смеху — в заокеаньи, и полускрываемым ухмылкам советских граждан и гражданок). И потому буквально вскользь оброненная автором книги фраза о проститутках на улицах нашей столицы конечно же никак не вписывалась в Моральный кодекс строителей коммунизма. Да и все эти внебрачно-любовные связи и сожительства, все эти фиктивные браки, то и дело мелькающие в романе — всё это тоже никак не вписывалось в героический облик строителей коммунизма. И потому подлежало запрету и гонению, но лучше простому забвению.

Нам много на головы свалится,

Уйдём с потрясёнными лицами...

А первая смерть забывается

И тихо стоит за кулисами.

И конечно же никак не афишировались массовые переселения людей в места, расположенные вверху карты Советского Союза — ни единичные ссылки и высылки, ни, тем более, переселения целых народов и народностей. И редкие случаи прорыва книг с описаниями таких эпизодов и спецопераций в большую литературу («Ночевала тучка золотая» А. Приставкина) как раз только лишь оттеняют скрытость и умалчиваемость этой темы. Тем более, что и приставкинская «Тучка» была издана на полтора десятилетия позже «Финкельмайра», к концу восьмидесятых, когда кляп цензуры уже был частично извлечён из авторских ртов. И потому упоминание о высылке после присоединения прибалтийских республик части литовских граждан и вообще рассказ о судьбе Дануты никак не вписывается в требования к соцреалистической литературе.

Зато вовсю афишировались и подвергались уголовно-правовым преследованиям люди свободных творческих профессий — художники, поэты, писатели. Не все, конечно, но те, кто не состоял ни в каких творческих союзах и не отдыхал на переделкинских дачах, зачастую были вынуждены творить в стол, на чердак, в кладовку, а то и в мусорную корзину. А некоторые попросту отправлялись в эмиграцию как нежелательные антиобщественные и антисоветские элементы. И самым, пожалуй, близким к содержанию книги по сути случаем является судьба поэта Иосифа Бродского. Правда своего непризнанного гения Феликс Розинер в эмиграцию отправить не решился, а уготовал ему совсем другую долю.

Конечно, в книге описываются времена начала 60-х: у партийно-советского кормила гордо реял буревестник Н.С. Хрущев, который помимо революционного доклада на XX съезде КПСС известен также царицей полей кукурузой, грохочущим стуком ботинка по трибуне ООН и разгромом художественной авангардистской выставки. Кукуруза и ботинок к теме книги прямого отношения не имеют, но вот борьба с «формализмом и абстракционизмом» стартовала именно после памятного посещения выставки художников-авангардистов. И роман Феликса Розинера повествует как раз об этих временах и об этих нравах.

В центре внимания автора (и читателей) несколько в принципе довольно обычных людей: непризнанный поэт Арон Финкельмайер, признанный национальный «поэт» тонгорского происхождения Манакин Данила Федотович, простой советский инженер-специалист Леонид Никольский, некто литературный Мэтр, уже упоминавшаяся переселенка девушка литовского происхождения Данута, некто Леопольд Михайлович — бывший официант «Метрополя», но вообще большой специалист по культуре; и в эпизодах некоторые другие советские граждане и гражданки. И прихотливая судьба (в роли судьбы выступает автор книги Феликс Розинер) лихо закручивает жизненные перипетии обозначенных и неназванных героев и персонажей. Поэтов сводят в единую параллель творческие пути, причём поэт-то всего один, а числится в качестве автора совсем другой; возникают дружбы и опять-таки нелёгкие любови и привязанности, возникают спецслужбы (а куда же без них, коли роман о непризнанных гениях и угнетённых поэтах) и, соответственно, возникают дела и поступки, решения и деяния.

Если судить роман с позиций семидесятых годов предыдущего столетия, то это безусловно довольно смело и новаторски написанное произведение, а вот если отвлечься от сюжета и перейти к литературной форме, то как по моим вкусам, то в литературном плане книга вовсе не блистает ни языковыми находками, ни богатствами стиля, ни изысками литературной формы. Вообще при чтении довольно долгое время меня сопровождало зрелище идущего человека, которого мы видим перевернувшись вниз головой — наверняка многие вспомнят из детства, что стоит только посмотреть на идущего человека перевернувшись вниз головой, как тут же походка идущего странным образом становится подпрыгивающей и подскакивающей; образ этот возник от восприятия литературной формы романа, таким неровным и каким-то странным подпрыгивающим и раскачивающимся стилем он написан. И потому, опять-таки, на мой вкус, книга ну никак не может претендовать на нобелевку по литературе. Во всяком случае по своим литературным достоинствам. А если давать нобелевку по литературе за гражданское мужество или ещё за что-то там, то это всего лишь политизированная эквилибристика вокруг и около литературы.

Если говорить непосредственно о судьбах героев книги и вообще о сути происходившего, то конечно людей чрезвычайно жаль чисто по человечески — ломанные-переломанные судьбы, гнутые-перегнутые и невыпрямленные линии жизни, страдания и наверное даже муки тех, кто попал в жернова властей. Но вот только всегда приходит на ум и другое соображение: бродских единицы, а «поэтов-рифмолётов», совершенно искренне считающих себя Поэтами и Гениями — десятки и сотни, а то и тысячи. Достаточно немного поездить хотя бы по фестивалям авторской песни и потусоваться по разным литературным гостиным и поэтическим кружкам — непременно такие встретятся. К чему я это? А собственно говоря, ни к чему, так просто, пришло в голову…

Но вот расположенные почти в эпилоге размышления Леопольда Михайловича о сути творчества и об искусстве и о их взаимосвязи и противостоянии — вот это было действительно интересно. Спорно, но интересно.

У черного входа на улице

Судачат о жизни и бабах

Убитый Тибальдом Меркуцио

С убитым Ромео Тибальдом.

В тексте отзыва использовано стихотворение Олега Ладыженского «За кулисами».

Триста пятьдесят две страницы, полёт нормальный

Роман, который, по моему разумению, отличается от привычного читателям стиля Дафны Дю Морье. Хотя, кажется, всё в её стиле: криминально-детективная завязка, наследственно-семейные тайны и скелеты в шкафах разных родственников и просто персонажей, тайная и явная жизнь горожан и горожанок, перепутаница причинно-следственных связей и глубинные мотивы поступков и деяний разных героев и персонажей, некие чуть ли не мистические, но всё-таки совсем без всякой мистики ниточки и канатики ариадниных нитей, ведущие к тайнам и секретам…

Но всё-таки чего-то мне в этом романе прославленной писательницы не хватило для полного насыщения. Вроде как предварительные касания и ласкания были, а вот всего остального не последовало — всё, ваше время истекло, сеанс окончен. Хотя событийно-сюжетно роман закончен и все точки над i расставлены.

А по энергетике и по литературной схеме эта книга мне почему-то показалась очень похожей на «Голоса Памано»...

Ещё Польска не сгинела… но изрядно подгнила и уже дала душок

«Таити, Таити… Нас и здесь неплохо кормят», или А нужна ли нам такая Европа!

ненормативная лексика 16+

Начнём с того, что это практически литературный дебют совсем ещё молодой, едва ли не начинающей писательницы — в год выхода романа Дороте Масловской было всего девятнадцать лет. Согласитесь (впрочем, можете не соглашаться), что для столь молодого возраста книга получилась вполне себе ничего. В том смысле, что она выдержана в одном ключе, что сама идея романа сохранена от первых страниц до последних строк, что выдержан сам стиль произведения.

А ещё ведь нужно было иметь и определённое мужество, чтобы довольно решительно выступить с такой откровенной и явной критикой состояния современного польского общества начала третьего тысячелетия. Причём критика эта касается не только засилья оголтелой популистско-националистической русофобии, но и общего состояния культуры и субкультуры в определённых слоях учащейся городской польской молодёжи (старший школьный возраст и первые ВУЗовские курсы). А в расширительном смысле мы, возможно, имеем критику и вообще европейско-американского (сиречь западного) образа жизни. Возможно. Вероятно. Не исключено.

Давайте посмотрим, чем занят день (вечер, ночь, утро — жизнь) главного героя романа Анджея Червяковского (как вам фамилия героя?) по кличке Сильный: наркотики разной степени улётной крепости и психотропности, девочки разной степени доступности и стремление при первой возможности пустить в ход своего шалунишку джорджа, тусовка с друганами такой же степени обдолбанности и ебанутости — вот, собственно, и всё, чем «занят» Анджей. Вот и все его жизненные ценности, вот и все его желания, стремления и любови. Впрочем, кажется, что он всё же любит некую Магду, однако вся эта «любовь» является не более чем простым гормонально подстроенным и подогретым пиздостраданием, ведь не зря же параллельно с этими страданиями вокруг и около реальных и воображаемых измен Магды наш Сильный не чурается перепихнуться то с одной, то с другой щелкой.

Но самое главное, что наш герой, в общем-то, ничем не отличается от своих товарищей и друзей, от своих ровесников, от носителей молодёжного национального польского сознания. И либо автор намеренно сгустила краски (благо жанр романа позволял это сделать), либо просто Дорота Масловская выбрала такую молодёжную тусовку, сущность которой наиболее соответствовала творческой задаче. Но в любом случае мы имеем довольно своеобразный психосоциальный срез, который, в общем-то, может служить и определённым диагностическим материалом (иначе эта проблема не волновала бы молодого автора). И тут мы можем только гадать, насколько глубоко Дорота Масловская была, так сказать, внедрена в подобную молодёжную среду, насколько точно и полно она передала нам, читателям, то, что сама видела, что знала не понаслышке, а, вероятно, изнутри.

И третья сторона описываемого состоит в том, что вся эта нарко-сексо-свистопляска происходит на фоне непрерывно длящегося рефрена о русско-польской войне под бело-красным флагом. Антирусская и антироссийская истерия, постоянно упоминаемая и частично и вскользь описываемая автором в романе, охватывает все слои польского общества, начиная от маргинального андеграунда и заканчивая официальными властями как минимум на уровне муниципалитета. И конечно же именно Россия и русские назначаются виновниками всех польских (читай — европейских) бед и напастей.

А ведь именно здесь и проходит граница между патриотизмом и национализмом — патриот любит свою родину, а националист ненавидит все прочие нации и народы, патриот желает счастья своей стране, а националист тщиться принести вред всем, кого он ненавидит. Причём всё это вне зависимости от национальностей, потому что и те и другие, и патриоты и националисты есть в каждой державе и у каждого народа.

Вообще, книга при чтении вызывала довольно обильные и сильные негативные эмоции. И чертыхался, и матерился немножко и про себя, и едва ли не был готов отложить чтение на пару дней. Примерно такие же ощущения в своё время вызывал «Механический апельсин» (или «Заводной апельсин») Энтони Берджесса: так же неприятен был главный герой книги и столь же неприятен и отталкивающ был образ его жизни. Но именно невольно пришедшее на ум сравнение с книгой Берджесса и позволило поменять, так сказать, вектор оценки романа Дороты Масловской (а ведь, было дело, едва ли не пару хотелось влепить сгоряча!): поскольку ей удалось вызвать у своего читателя сильные и неподдельные эмоции, то можно считать, что книга выстрелила в точку, что цель достигнута, ибо есть ненарочитая и непосредственная реакция читателя. И пусть я не поляк и совсем — увы! — не молодёжного возраста, однако сам факт эмоциональной включённости в действие книги и попытка прочувствования и осмысления написанного после прочтения говорит о её нужности и полезности. И потому, как это ни парадоксально, оценку роману Дороты Масловской я ставлю твёрдые 4 или же 4,5 балла (несмотря на пережитые неприятные эмоции).

Моя искренняя благодарность группам ZZ Top и Judas Priest, под чью музыку рождался этот текст.

Сначала «Братья», а потом уже «Волкодав»

Третья и окончательная (окончательная?) книга цикла «Братья». Поскольку книга прямо и без всяких временнЫх и событийных перерывов продолжает завязку и раскрутку сюжета двух первых томов трилогии, то всё повествование можно считать одной большой книгой. И потому, в принципе, напрашивается нечто общее, заключительное, касающееся всей трилогии и всего авторского стиля Марии Семёновой.

Насколько я понимаю, мир Андархайны — это тот самый мир, где раскручивались события из нечитанного мной «Волкодава». Однако никаких упоминаний о волкодавских событиях в цикле «Братья» нет. Лезу в Вики и узнаю, что события цикла «Братья» имели место быть намного раньше, нежели то, что пережил Волкодав и всё, что с ним происходило. Ну, вот так случайно я оказался впереди планеты всей — в том смысле, что теперь ежли захочу познакомиться с «Волкодавом», то будет оправдание, почему тянул так долго — а просто выжидал преамбулы :-)

Уже писал о том, что Мария Семёнова творит, создаёт очень плотный, почти вещный, ощутимый и зримый мир. Включающий не только общеизвестные пять чувств, но ещё и шестое и прочие над- и сверх-чувства. Причём имеется вот такая занятная особенность — казалось бы, при таком обилии устаревших и ныне вообще неупотребительных слов и выражений читатель должен бы чертыхаться над каверзами языка, а на самом деле повествование не просто реченькой журчит, но ещё и плавно и без всякого напряжения словно вливается в ум и сердце читающего книги Семёновой. И при этом особенности речи народов Андархайны придают описываемым происшествиям и событиям нужную плотность и вязкость, и прочие физические качества реальной материи. Мир становится осязаемым, ощущаемым, влекущим и зовущим. Соблазняющим и обволакивающим. И нет никакого желания сопротивляться этому зову...

В общем, думаю, что придёт время и «Волкодава». Причём незамедлительно.

Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам (В. Шекспир «Гамлет»)

Мистика, философия, приключения, теософия и отчасти теология, история религий и каббала, эзотерика, представления и гипотезы о «матрёшке миров», теория струн и всякое прочее такое же или близкое к перечисленному. Т.е. автор постарался втиснуть в этот приключенческо-остросюжетный роман максимально возможное полезное содержание. Возможно такого рода опыт учёного и писателя-фантаста Ивана Ефремова сыграл свою роль, но может быть Михаил Харит и сам решил выстроить свои взгляды и представления именно таким образом. Благо образование и жизненный и литературный опыт позволяли ему справиться с темой. Темами.

После небольшого вступления-пролога книга делится на последовательные четыре раздела. В каждом таком разделе свой рассказчик и свои вИдения и видЕния. Все наши четыре рассказчика образуют слаженную спецгруппу людей с необычными способностями и возможностями (в аннотации названную спецагентами) самого широко профиля. Т.е. на уровне магии и волшбы. Поскольку действие книги разворачивается последовательно, то читатель постепенно продвигается вдоль событийно-сюжетной линии основного повествования. Однако каждый рассказчик при этом ещё и успевает рассказывать и о себе любимом, порой начиная с самого раннего детства и заканчивая актуальным временем. Поскольку главы из прошлого чередуются с главами из актуального времени, то читатель одновременно продвигается и там и тут и потому не утомляется от довольно подробного жизнеописания героев и от философско-теософских истин и гипотез. Да и лёгкая и не без юмора манера повествования тоже не даёт скучать.

И всё же нужно иметь ввиду, что заканчивается роман хотя и совершенно определённым образом, однако чтец в самом конце заявляет об окончании первой книги… Что ж, будем ждать продолжения.

В общем, Иванов остаётся верным самому себе. Высокий историзм романа (всей дилогии) гармонично сочетается с его великолепной приключенческой составляющей. Автор не боится насыщать свою книгу таким огромным количеством точных и конкретных сведений и фактов, что совершенно естественным образом включаешь всю эту информацию в свой личный синодик исторических знаний вообще и в частности. И не испытываешь при этом никакого позыва засесть перед своим уютно мурлычущим ПК и начать перепроверять соответствие всего этого информационного вороха общепризнанным историческим фактам и датам. И отнюдь не от лени, а просто уровень доверия к автору таков, что не подлежит сомнению всё сказанное им.

И тут уже сам автор, писатель Алексей Иванов напоминает читателю, что он читает художественно-приключенческую книгу. И делает он (писатель Иванов) это весьма искусно, органично включая в свою книгу фрагменты и эпизоды с совершенно мистическим наполнением. Вплоть до того, что эти остяцкие и вогульские лесные боги, божки и духи становятся едва ли не полноправными персонажами и героями (и тут вспоминаешь старую истину, что сила любого божка заключена только в вере в него — чем больше людей верит в него и чем истовей молятся ему, тем сильнее этот идол).

Тем не менее, сила писательского дарования такова, что, читая диалоги и внутренние монологи персонажей книги, ни минуты не сомневаешься, что в тех обстоятельствах эти люди именно таким образом и вели себя, и думали и говорили. Все поступки и действия персонажей дилогии логичны и вытекают как из общего контекста романа, так и из тех психологических особенностей, которыми автор наделил их. Тем более, что Иванов сумел уйти от довольно распространённой литературной тенденции поделить своих «подданных» на хороших и плохих и крутить их только в этой плоскости — каждый персонаж имеет свою собственную мотивацию, каждый поступает в соответствии со своими собственными планами и чаяниями, каждый совершает свой личный (а порой религиозный, общественный или даже государственных) подвиг. И практически все персонажи этого замечательного романа-дилогии без ошибки могут быть названы его героями.

И вот читаешь такого рода книгу и поневоле думаешь о правоте (или неправоте) рассуждений о движущих силах Истории и о роли Личности — вроде как получается, что всё равно в реальности вектор любых, даже самых широкомасштабных событий всегда является равнодействующей многих сил и многих воль. И что всегда были и есть, и однозначно будут в истории России свои Ремезовы и свои Ваньки Демарины, и многие другие — люди без страха и упрёка.

Всем любителям исторической и приключенческой литературы однозначно рекомендую.

История Андархайны продолжается

Только на этот раз в центре внимания оказывается не уведённый мораничами Сквара, а его сводный брат Светел. И когда нет над тобой (или стоящего перед тобой и заслоняющего от всех невзгод, трудностей и забот-хлопот) старшего, то молодой подросток-юноша довольно быстро превращается в пусть совсем ещё молодого и малоопытного, но уже мужчину — добытчика и воина, кормильца и хранителя семьи и рода. И Светел вольно или невольно становится как раз таким — тем, кто по праву занимает место во главе стола.

Однако по книге первой мы помним, что на самом деле персонажей в этом цикле гораздо больше, помнит об этом и Мария Семёнова, и потому мы точно также прослеживаем события в жизни наречённого брата Сквары-Ворона — Ознобиши,

Поскольку это второй из трёх романов цикла, то как-то раскрывать содержание книги и открывать тайны сюжета было бы занятием не только бесполезным, но ещё и глупым и вредным, так что спойлеров не будет. Точно так же, как не будет перерыва в чтении — совсем не хочется расставаться и с миром Андархайны, и с людьми, его населяющими.

Будни комиссара полиции

Из цикла романов о комиссаре Мегрэ. Всё как обычно в романах Сименона о Мегрэ — детективная фабула, неожиданный криминальный случай и попытки комиссара вникнуть не просто в первопричины случившейся драмы, но ещё и проникнуть внутрь жизни разных лиц, так или иначе оказавшихся либо причастными к смерти потерпевшего, либо просто попасть в поле зрения уголовной полиции в связи с этим расследованием.

А самым большим удовольствием является не само детективное расследование, а именно мысли и рассуждения комиссара и ещё рассказы допрашиваемых и опрашиваемых им лиц — перед нами раскрываются обычные человеческие судьбы, без всяких гримов и прикрас, без заигрываний и комедианства, без лукавства и лакировки.

Вернее, всё это конечно же есть в этих рассказах, однако Мегрэ умело ставит вопросы таким образом, что парижские тайны непременно раскрываются и люди предстают перед ним (и перед читателями) голенькими и без ретуши. И в этом и есть самый главный смысл творчества Сименона — научить людей видеть самих себя такими какие мы есть. И принимать себя (и других) такими. И любить...

Россия будет прирастать Сибирью (искаж. Ломоносов)

Вот чуяла моя печёнка, что нужно сначала дождаться выхода второй книги и только потом приступать к чтению «Тобола». Потому что книга первая явно не закончена и является только лишь первой половиной цикла. Потому что в первой книге наметилось столько сюжетных линий и остались не прояснёнными столько человеческих судеб, что даже не зная содержания второй книги понимаешь, что «Мало избранных» будет прямым и непосредственным продолжением «Много званых».

Думаю, что я не ошибусь и не сильно преувеличу, назвав писателя Алексея Иванова явлением в современной отечественной литературе. По крайней мере сам я именно так считаю и именно так отношусь и к Иванову и к его творчеству. И в первую очередь это обусловлено его историко-этнографическими романами. Хотя и современные преимущественно социально значимые темы у Алексея Иванова не менее остры и не менее весомы.

Что меня привлекло в этом романе. Это прежде всего широта охвата и глубина проникновения в тему. Это способность Иванова так выстроить повествование, что за отдельными поступками и событиями выстраиваются тенденции и проглядывают закономерности. Это талант писателя вместе с высоким уровнем приключательности сохранять приверженность историзму. Это авторское дарование написать литературно-драматические портреты десятков людей самого разного рода-племени, с разным вероисповеданиями и из разных культурных слоёв, разного пола и возраста, разного социального и материального положения и достатка, и при этом каждый такой портрет наполнен такой реалистичностью и драматической силой, что невозможно перепутать кого бы то ни было с кем-то другим — каждый персонаж наособинку, каждый личностен и индивидуалистичен. Наконец, это просто интересно читать и представлять себе картинками и пытаться догадаться, что там будет дальше…

Но я знаю, что будет дальше — дальше будет том второй «Тобол. Мало избранных».

Прочитал и не осуждаю…

но всё-таки это точно не моё. Не понравился ни сам стиль изложения, ни сама литературная основа, ни событийный ряд (хотя посочувствовать чуваку всё-же можно — нашёл проблему там, где её не было и сам тщательно несколько раз наступил на грабли). Не понравился и сам образ жизни прототипа и, соответственно, книжного героя. Героев. И героинь. Этакие хотелки-поимелки, сдобренные «колёсиками» и прочими зельями.

Хотя конечно, с точки зрения прозы жизни всё вроде как так и есть — взаимное влечение и безудержные занятия физической любовью, до судорог и до кровавых потёртостей на трущихся частях тел. Просто это две разные вещи — иметь любовь и заниматься любовью (это с одной стороны) и трепаться вокруг и около своей любви и своих сексуальных опытов и упражнений (это уже с другой стороны).

Впрочем, возвращаясь к литературным достоинствам книги — может быть это и революционно, но мне не нравится. Видимо Керуак не мой автор, а я не его читатель.

Шесть баллов только потому, что скучно всё-таки не было.

У бога нет религии...

Книга, аннотация к которой скорее насторожила, нежели привлекла внимание, неожиданно оказалась не только интересной событийно, но и умной, и познавательной, и объёмистой, и с послевкусием. Видимо, всё-таки нобелевку по литературе дают не только по политическим мотивам, но ещё и за литературные достоинства. Отрадно.

Не знаю, сколько в этом романе именно веры (в прямом религиозном смысле этого слова-термина). Конечно, если совершить все необходимые подстановки и заменить некоторых героев романа на другие, тора-библейско-коранские имена и персоны (в том числе и самые верхние в религиозном смысле), то тогда да, можно говорить о некотором количестве веры. Но я бы скорее говорил о путях, ведущих жителей улицы к той или иной вере, а точнее к тому или иному следованию за очередным гуру-учителем-посвящённым-пророком и т. д. В романе таких «пророков» появляется несколько, и каждый постепенно призывает жителей своего квартала к тем или иным свершениям и свержениям, и каждый раз люди проходят этот путь борьбы за свои свободы и права, за счастье и равенство, но каждый раз потом оказывается, что ничего на самом деле не меняется, что по прошествии совсем незначительного времени всё возвращается на круги своя, и вновь появляется новый открыватель старых-новых истин, и вновь нагнетается напряжение и борьба, и затем всё идёт по кругу. Т.е. вроде как получается, что какую религию (веру) не придумывай людям, природа людей такова, что они неизбежно в каждом новом поколении заново проходят тот же путь, которым шли предыдущие поколения.

А так ли уж тогда религиозна эта книга? В смысле — так ли уж она выступает на стороне той или иной религии (веры) или на стороне религии (веры) вообще как таковой? Может быть автор как раз пытается аккуратно подвести читателя к той мысли, которая на русском языке выражается короткой пословицей «На бога надейся, а сам не плошай»? Думаю, что заинтересовавшийся этой книгой читатель сам решит этот вопрос...

Гнома — это не гном в родительном падеже, а девушка гномьей расы, вообще без бороды и в принципе даже и совсем ничего…

«...нисколько не сожалею, что прослушал этот роман, и непременно продолжу чтение цикла «Мир на грани Изнанки». Встретимся!» — так закончил я свой отзыв на «Ловцов удачи». Сказано это было не так чтобы очень уж давно (в ноябре предыдущего года) и потому можно считать, что с продолжением чтения (слушания) никак не затянул.

Повесть, от которой ожидалось примерно то же самое, чем нас щедро оделила первая книга цикла «Мир на границе Изнанки». Т.е. и чудеса на виражах, и боестолкновения и огнеконтакты, и стрелки-тёрки с представителями разных околочеловеческих и совсем нечеловеческих рас, и артефакты страшной погубительной силы, и лихая дружба с представителями народов, с которыми вообще-то твоя раса ну никак не дружит.

И соответствующая лихому пеховскому стилю озвучка, с сопровождением забойного техно (которое если умеешь аккуратно отфильтровывать, то почти и не мешает), с модуляциями и аберрациями актёрского поставленного голоса (практически мини-аудио-спектакль получился).

В общем, такой Пехов мне снова нравится!

Show Must Go On

А ведь, пожалуй, авторы аннотации не ошиблись, назвав этот роман Джона Ирвинга бурлеском. Прежде всего потому, что эротическая составляющая в этом романе занимает довольно видное, а может быть даже и почётное центральное место. Но ещё и потому, что сама конструкция этой книги выглядит как театрализованная постановка, как некое сценическое действие. Рассчитанное, в первую очередь, на зрителей (в нашем случае роль зрителей выполняют читатели), а уж потом на актёров-персонажей.

Однако за всей этой эротико-театрализованной мишурой скрываются довольно значимые и сильные смыслы. Потому что и эротико-сексуальные сцены и рассуждения, и точки кризисных переломов в сюжете романа на самом деле подводят читателя к осмыслению самой жизни, к её реалиям, к тому, что чаще всего не показывается никогда и никому, хотя на самом деле постоянно присутствует в жизни любого общества, хоть нашего постсоветского, хоть западного насквозь демократического.

* Разве подростки с определённого возраста не интересуются друг другом и пренебрегают любого рода информацией о взаимоотношении полов и о способах удовлетворения взаимного влечения.

* Разве молодые люди не пробуют себя на сексуально-эротическом поприще (либо при полном попустительстве, либо при робком и зачастую неумелом консультировании и руководстве со стороны взрослых).

* Разве молоденькие неопытные девушки не подвергаются то и дело насилию со стороны своих сверстников или мужчин чуть, а то и значительно старше.

* Разве мало в реальной жизни людей, нетвёрдо определившихся со своей сексуальной ориентацией и потому порой блуждающих между выборами.

* Разве мало в мире женщин разного возраста, промышляющих торговлей своим телом — официально ли или же тайно и в виде своеобразной «подработки», а некоторые и просто «из любви к искусству».

* Разве нет более семей, которые не сталкивались бы хоть в какой-то форме с проявлениями сексуальных трудностей, испытываемых хотя бы одним членом семьи: несчастная или счастливая любовь, первый сексуальный опыт, тайное и потому стыдное мастурбирование, отсутствие мест, где взрослые и вполне законные пары могли бы предаться телесной любви, ситуации с подглядываниями и подслушиваниями, поддразниваниями и всем прочим околосексуальным.

Ни в одном из предыдущих перечислений я не поставил ни одного знака вопроса (потому что кажется, что тут ответ закономерен), равно как не выстрелил ни разу «крикуном» (просто потому, что тема секса и эротики насколько привлекательно-волнующа, настолько же и злободневно-обыденна). Просто и эротика и секс в нашей жизни есть. Даже в жизни тех, кто лишен секса — просто потому, что тогда секс присутствует в виде томления тела, снов и прочих телесно-психических (и слава богу если без психиатрических) проявлений.

Единственная и при том сомнительная претензия к автору — я бы роман закончил чуть раньше. Однако по здравому размышлению (и памятуя, что это бурлеск, т. е. Представление) принимаю от автора такую концовку книги, потому что Show Must Go On (ШОУ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ).

«Как аргонавты в старину, покинув отчий дом, поплыли мы, тирам-пам-пам, за золотым руном», — напевал Владимир Юрковский в стругацкой «Стране багровых туч»

Хотя первоначальный текст песни дедушки Таруотера принадлежит перу Джека Лондона… (прим. авт.)

Этот бумажный томик попал мне в руки совершенно случайным образом, и потому чтение нового (нового для меня) цикла от Ольги Громыко началось не с первой книги. Впрочем, такое не раз уже бывало (самое раннее, что я помню — в приснопамятном 1969 году именно со второй книги «Вторжение в Персей» я начал чтение трилогии Сергея Снегова «Люди как боги»), да и просто уверен, что не только со мной.

Ольга Громыко осталась верна себе. По-прежнему лёгкий литературный стиль, яркие образные персонажи и герои (наверное не буду исключением, заявив, что мне более всех симпатичен рыжий киборг Дэн), весёлое и улыбчивое настроение при чтении, привлекательный приключенческо-событийный ряд, лёгкий вход в тему (причём то, что это вторая книга цикла, а не первая, нисколько не помешало ни самому чтению, ни пониманию того, что происходит и что там и с кем было до того) и не менее лёгкий выход из романа.

И всё же оценкой будут не традиционные (в моём случае) для Громыко 10 баллов, а на единичку меньше. Просто потому, что с переходом из сказочно-фэнтезийной тематики в космическо-приключенческую ушло что-то неуловимо оригинальное громыкинское и появилось нечто традиционно-привычное гаррисонско-гамильтоновское. Однако намерен и первую книгу прочитать, а там и к третьей и прочим приступить.

Перед нами роман, битком наполненный символическими, а может быть даже и сакральными смыслами. Впрочем, с чего это я решил, что это роман? Ведь по форме это скорее сборник рассказов и новелл, расположенных в хронологическом порядке и рассказывающих об одном конкретном месте (деревня Правек) и населяющих его людях. И с этой точки зрения это ещё и герметическое произведение. Собственно именно с заявки на герметичность книга и начинается, ибо Правек объявляется населённым пунктом, расположенным в центре вселенной. И конечно же всё действие (все действия) книги и должны происходить, случаться и совершаться именно здесь, в центре Мира. А всё остальное, происходящее во внешнем мире, доносится до Правека только лишь отзвуками и отблесками. Отзвуками и отблесками мировых войн и революций, перемен в государственном устройстве, появлением солдат то одной, то другой воюющих друг с другом армий, почтовыми конвертами с заграничными адресами и непривычными и потому красивыми марками. А весь остальной мир находится где-то там, далеко, вовне. Да и есть ли он вообще, этот самый внешний остальной мир (по крайней мере у одной жительницы Правека таковое сомнение возникает на полном серьёзе)?

Этот роман герметичен ещё и потому, что в нём рождается, действует, живёт и умирает крайне ограниченное количество людей. Ведь Правек всего лишь деревня и количество жителей в ней раз-два — и вот уже и половина списка народонаселения; три-четыре — и список закончен. Несколько семей разного уровня достатка и разной профессиональной и ремесленной принадлежности, вот вам и весь Правек. И потому центральная фигура каждого отдельного рассказа/новеллы, из которых и составлен этот роман (а всего таких рассказов-новелл более восьми десятков), то и дело повторяется, а когда старые представители семьи уходят в мир иной, то их место занимают новые представители тех же фамилий — всё меняется и всё остаётся на своих местах. А иной раз появляющиеся в повествовании внешние люди так и остаются случайными и внешними, отживающими свой срок в том или ином рассказе и уходящие.

И потому кажется, что Правек вечен — и как центр Мира, и просто как деревня, как населённый пункт. Однако постепенно мы понимаем, что с течением времени, со сменой лет и десятилетий Правек непременно движется к увяданию, к своему неизбежному концу. В деревне практически не остаётся мужчин (рождаются почти одни девочки), в деревне почти не остаётся осмысленной деятельности, и почти не остаётся людей вообще. И к концу романа мы сталкиваемся с ситуацией, что в Правеке остался всего один старый и полувыживший из ума житель. Всё, Правек умер. И умер и Мир, умерла вселенная? Раз не стало центра Мира…

Но вместе со всей сакральностью и символизмом эта книга наполнена самым обыкновенным бытописательством и прозой жизни. Потому то в этих немудрёных рассказах повествуется о самых простых жизненных событиях и происшествиях, лично значимых для каждого, с кем это что-то происходит, но не имеющих ни широкого значения, ни глубокого смысла, однако на самом деле именно вот из таких вот кирпичиков, атомов бытия индивидуального и личностного и проистекает всё Мировое Бытие.

Вообще свой отзыв я хотел начать с запараллеливания творчества Ольги Токарчук с писательством давно и нежно любимых мной Владимира Торчилина и Юрия Буйды, но предусмотрительно посмотрел свой же отзыв на прочитанную три года назад книгу Ольги Токарчук «Бегуны» и увидел/вспомнил, что собственно весь тот самый бегуновский отзыв и состоит из этих самый параллелей. Ну что же, могу только подтвердить то предыдущее ощущение, потому что и сейчас именно это сравнение пришло в голову прежде всего остального.

Причуды и прихоти собственного восприятия

Именно причуды и прихоти, потому что, казалось бы, где африканер Джон Максвелл Кутзее и Южная Африка, и где русский поэт и писатель Борис Пастернак и Россия? Даже континенты разные, не говоря уже о земных полушариях, природных зонах, истории стран и народов и всём прочем. Однако именно Борис Пастернак, а точнее доктор Живаго, Юрий Андреевич Живаго, персонаж и главный герой одноимённого нобелевского романа Пастернака, пришли в голову при чтении «Жизни и времени Михаэла К.».

И в самом деле, поводов для такой на первый взгляд странной, но вполне закономерной аллюзии множество. И там и там речь идёт о периоде гражданской войны; и в одном романе, и в другом главные герои являются довольно похожими по некоторым психологическим характеристикам специфическими личностями, хотя и принадлежащими к разным социальным слоям и группам. И в том и в другом романе главные герои всячески избегают и самой войны, и любого собственного участия в ней, и даже собственного выбора — кому сочувствовать и за кого переживать в этих войнах — они тоже избегают, старательно и тщательно. Наконец, оба романа стали теми самыми триггерами для Нобелевского комитета, которые сработали в отношении Пастернака (в 1958 году) и для Кутзее (в 2003 году) — правда в случае Кутзее нобелевку он получил в совокупности за свои романы, но ведь именно «Жизнь и время Михаэля К.» получил Букера в 1983 году и значит всемирную оценку.

Маленький простой мирный человек. Который знает и, в общем-то, любит своё мирное садоводческое дело. Но которому с бездушностью механизма не дают ни заниматься возделыванием садов и парков, ни просто жить так, как ему хочется. А непрерывно гонят по просторам южноафриканского вельда, помещают в лагеря, принуждают к каким-то работам и непрерывно стараются согнуть, но лучше, если сломать его маленькую мирную простую душу…

Ещё один подарок нашего маленького городского буккроссинга

На самом деле эту книгу на полке библиотечного буккроссинга усмотрел приятель — товарищ по читательскому клубу. Насмотрел и, памятуя мою любовь к классической научной фантастике, книгу прихватил и не преминул притащить на очередной июльское заседание клуба КлюЧ. Скрасив тем самым и последний день июльской жары (превратившейся буквально сутки спустя в мертвящую почти октябрьскую мозглую знобь) и первые пару суток августа, потраченные на чтение (перечитывание) с школьной юности знакомых рассказов и повестей. Перечитывание потому, что добрая половина содержания книги уже давным-давно была прочитана, а нечитанные рассказы всё равно вызывали такое ностальгическое чувство умиления по старой добротной научной фантастике, что казались и знакомыми и близкими. Да они все и были (и остались) близкими и знакомыми, и добрыми друзьями. И не потому, что современная фантастика недружелюбна (хотя, конечно, сейчас принято писать и пожёстче, и пооткровеннее, и погрубее), а потому, что раньше и небо было голубее, и солнце ярче, и сами мы были моложе :-)

Тематика представленных в этом сборнике произведений, в общем-то закономерна и соответствует тем представлениям и интересам, которые были в нашем обществе в 60-е — начале 70-х годов. Это контакты с внеземными цивилизациями (тема жива и сейчас, но довольно часто сводится к межцивилизационным конфликтам и войнам), это какие-нибудь изобретения, грозящие гибелью всему человечеству (теперь всё это вылилось в постапокалиптику), это и просто образ Будущего, того самого будущего, в котором мы теперь живём и которое практически никак не совпадает с тем, что пытались угадать писатели-фантасты.

Слегка наивные, практически всегда добрые (а порой и попросту добренькие), незамысловаты в сюжетных наворотах повести и рассказы при чтении порой кажутся устаревшими и отставшими от современности, однако если отбросить предвзятость и вдуматься, то проблематика-то никак не устарела, да и модели поведения людей в разных острых и неожиданных ситуациях зачастую остались прежними. А изменился только внешний антураж, да технологически и технически мы стали побогаче (побогаче ли?).

А вот повесть АБС «Парень из преисподней» и рассказ Житинского «Эффект Брума» я оставил на сладкое — любое произведение Стругацких для меня является чем-то особенным и требующим более основательного подхода, а Житинским в своё время зачитывался с восторгами и восхищениями и потому тоже хочу посмаковать его совершенно особый авторский стиль.

Вообще-то книга довольно долгое время меня напрягала

Напряжение это возникало само собой, непроизвольно, и я не сразу понял, на что именно делает стойку моё эмоциональное «Я». А потом сообразил, что все эти реакции отчуждения и неприятия происходят из-за довольно объёмистой массовой доли религиозных оттенков и смыслов, из которых в значительной степени состоит роман. И сразу волна напряжения превратилась в лёгкую «мёртвую зыбь» — слегка неприятно, но не смертельно.

А настоящий интерес к содержимому романа появился примерно к половине объёма — то ли читатель расчитался, то ли автор расписался, то ли мы с ним (и с героями повествования) одновременно сделали встречные движения, но как-то эмоционально всё устаканилось. Да и интерес появился, к чему это автор всё ведёт?

Ещё одна перелицованная история о новом «Иисусе», который явился в этот мир с совершенно конкретной и определённой целью. Однако цель эта не всеохватная, как у самого Иисуса (спасти всё человечество), а именно что конкретная и определённая, локальная и ограниченная. Однако потребовавшая от «спасителя» того же самого, что и от Иисуса — его жизнь в обмен на жизни других.

Однако сам этот случай, как чаще всего и должно быть в литературе, находится в самом конце книги, а весь текстовый массив романа состоит из рассказа о судьбе маленького Оуэна Мини. Судьбе, переплетённой с судьбами многих других людей — жителей небольшого городка в Америке.

Мастерство рассказчика Джона Ирвинга делает этот неспешный рассказ полнокровным и эмоциональным. И довольно оригинальный событийный ряд оставляет читателя если не в постоянном напряжении, то как минимум на волне интереса к чтению и к стремлению узнать, а что там будет дальше. Тем более, что автор, намекая на необычность личности Оуэна Мини, до самого конца сохраняет интригу главного поступка в жизни Оуэна (и мы тоже не будем эту интригу разрушать), причём мы понимаем о жертвенности судьбы Оуэна уже примерно перевалив за книжный экватор.

Тем не менее, в моём личном рейтинге романов Джона Ирвинга эта книга заняла третье место, пропустив вперёд великолепную «Правила виноделов» и увлекательную «Мир глазами Гарпа». Однако сохранив желание прочесть ещё и «Отель «Нью-Гэмпшир». Для полноты картины.

Под осиянным небом...

И все-таки остаюсь при своём мнении (которое, вполне возможно, совпадает с мнением многих других читателей-почитателей Марии Семёновой) — главным в её книгах всё же являются не приключения и подвиги героев книги, а сам творимый автором мир. Который, кажется, уже существует сам по себе, и можно просто брать любых других персонажей с совсем другими именами и попросту вводить, вбрасывать их в этот единый семёновский мир, и они поневоле будут вынуждены вести себя так, как должно вести себя в этом мире. А вести себя как-то иначе у них и не получится, потому что именно таковы законы этого мира, и потому что иначе они либо сойдут с героической тропы и сгинут навсегда, либо займут ничтожно малое место в этом мире и станут только лишь вспомогательным, а то и расходным материалом, станут не тем, кто живёт и совершает деяния в этом мире, а тем, в отношении кого что-то кем-то совершается.

Вообще этот роман Марии Семёновой (и, наверное, весь цикл «Братья») по своим внешним погодно-климатическим параметрам чем-то сродни миру-мирам Павла Корнева с его снежно-ледяным Приграничьем. Но сходство это и в самом деле только погодно-климатическое, не более того, потому что посткатастрофический мир Семёновой живёт и развивается по совершенно своим правилам и законам. Без какой бы то ни было магии (по крайней мере явной) и попаданчества, без никакой технологии (ну, на уровне раннего средневековья — железо понемногу куём да холсты прядём да ткём, вот и все дела). Хотя с холстами я, пожалуй, погорячился, ибо вот уже семь лет как наступила бесконечная зима, тут пожалуй лён и конопля не вырастут (не говоря уже о хлопке), так что из одёжек-то у местных пожалуй больше шкуры выделанные и обработанные, нежели ткани…

И конечно же в этом посткатастрофическом мире неизбежно возникают культы разных богов. И богинь. По крайней мере одной Богини — Мораны. Вот об одной такой культовой школе этой слегка мрачноватой богини и идёт речь в этом романе.

Событийный ряд прописан Марией Семёновой с тем истовым и истинным семёновским тщанием и старанием, с которым она создаёт и населяет сам этот мир. Т.е. с детальнейшими подробностями описываются главные и вспомогательные герои и персонажи, прорабатываются их характеры и нюансы личностей, причём особенности личностей многих героев показываются нам в развитии — либо есть страницы, где описана предыстория того или иного героя, либо по косвенным упоминаниям мы узнаём какие-то важные предбывшие детали и происшествия. С не меньшим вниманием прорабатываются детали одежды, вооружения, бытовые мелочи, особенности взаимоотношений в том или ином сообществе или роде-племени. И я уже не говорю о том количестве рифмованного материала, который содержится в романе — поскольку довольно много места в книге занимает скоморошество и способности слагать и петь актуальные и злободневные хвалебные либо хулительные песни, песенки и потешки, то Мария Семёнова не просто упомянула о них, но попросту вложила в уста многих своих героев и персонажей.

И самое главное, что читать всё это ни разу не скучно, читать всё это интересно и заманчиво, и по окончании первой книги тут же хочется идти в книгу вторую и далее вдоль цикла. Что ж, не будем противиться.

Зеркала меняют местами правое и левое, но верх и низ остаются на своих местах...

Хитроумный и искушённый издатель поместил кучу отзывов о книге Мартина Сэя ещё до начала её основного текста. При этом все эти отзывы и коротенькие рецензии совершенно естественным образом имеют исключительно горний (возвышенный и выспренний) смысловой и оценочный характер. Тут вам и чистой воды Ах! и Ох!, тут и сравнение романа с некоторыми известными и нашумевшими книгами и авторами (Умберто Эко, Герман Гессе и Дэвид Митчелл — имена в современной и классической литературе не самые позабытые-позаброшенные), тут и намёки на завораживающую, увлекательно-привлекательную трехэтажно-трехступенчатую структуру этого историко-приключенческого мистико-реалистического романа. В общем, издатель сделал всё возможное для того, чтобы по максимуму заинтересовать и взбудоражить вероятно-возможного будущего читателя и (что гораздо важнее!!!) покупателя этой книги.

Трехэтажность и трехступенчатость романа заключается в трёх последовательно-параллельно раскручивающихся сюжетных линиях, в трёх параллельно-последовательно следующих друг за другом главных героях, в трёх пространственно-временных пластах, в которых и совершается весь роман.

По напрашивающейся логике действие романа должно бы происходить от более ранних пластов к более поздним, снизу вверх по шкале времени, с тем, чтобы событийно-сюжетные линии раскручивались от своего логического начала к финальным стадиям.

Однако Мартин Сэй разделил содержание каждой содержательной линии на сюжетно-смысловые куски и отрезки произвольной формы и перемешал их в романе в несколько слоёв, в результате читатель отслеживает развитие событий по каждому смысловому слою романа в несколько приёмов и подходов.

И вот тут уже важно то, что несмотря на вот такую пространственно-временную чехарду и на переходы от одних персонажей и событий к другим и обратно, все эти и люди и события оказываются во власти одной общей центральной и генеральной алхимико-мистической «зеркальной» идеи.

И в этом месте мы отставим нашу книгу немного в сторону и порассуждаем сами. Если встать перед зеркалом и включить фонарик (или зажечь свечу, что более романтично и лучше соответствует сути наших последующих рассуждений), то в отражении мы увидим и фонарик, и свечу, и себя со свечой в руке конечно же тоже. А теперь представим два идеальных (по качеству) зеркала, поставленных напротив друг друга. И если мы направим луч нашего фонарика или горящей свечи в одно из зеркал, то он немедленно отразится и в другом. И, по идее, наш отраженный свет начнёт непрерывно курсировать между зеркалами, а поскольку мы имеем идеальные зеркала, то даже если мы уберём источник света (выключим фонарик или погасим свечу), то отражающийся между зеркальными пластинами свет никуда не должен исчезнуть, энергия света как бы попадёт в ловушку и эти колебания пучка света между нашими зеркалами будут сохраняться бесконечно долго. Такой вот своеобразный аккумулятор света.

Но что произойдёт с нашим отражением, по неосторожности тоже попавшим сюда же (помните, мы ведь фонарик или свечу держали в руке и тоже отразились в системе зеркал)? Ну, по логике наших рассуждений и наше отражение тоже навсегда (или временно) останется здесь, в нашем зеркально-световом аккумуляторе.

А теперь попытаемся с помощью магии вложить в наше зеркальное хранилище вместе с нашим отражением и энергию нашей души. И если у нас всё получилось как надо, то мы имеем на выходе оригинальную действующую материальную конструкцию для перемещения в иные миры и пространства, в зазеркалье. И тут уже полная воля и нашей и авторской фантазии. Правда, всегда нужно помнить, что не всегда из зазеркалья в обратный зад ведут прямые и простые пути и дороги, и что наше отраженье в зеркале вовсе не идентично нам (правое и левое поменяны местами, и Бог весть что там ещё меняется местами на более глубоких слоях и уровнях), и что с помощью зеркал издревле и гадали и вводили в транс, и вообще — если пристально смотреть в Бездну, то она в ответ взглянет на нас...

Все вот эти околозеркальные рассуждения и полубредовые предположения и допущения в этой книге конечно же отсутствуют (по крайней мере в той форме, в которой изложил их тут я) и почти не имеют к ней никакого отношения. Однако же вот пришли в голову. Почему-то...

РОГА_того могила исправит

Как мне кажется, при чтении этой книги важно не поддаться с первых её страниц на особенности восприятия/воздействия формы. Потому что чуть позже понимаешь и осознаёшь, что на самом деле в романе довольно гармонично сочетаются литературность, событийность и осмысленность. И что только лишь по количеству некоторых весьма специфических пикантных эпизодов и по некоторой, опять же довольно специфической, терминологии судить о книге или же и вовсе ставить на ней крест, не дотянув до конца всех сюжетных и смысловых линий, будет явной и несомненной ошибкой.

Хотя, не буду скрывать, несколько лет назад попробовали с супругой посмотреть фильм, снятый по этому роману, однако довольно быстро по обоюдному решению просмотр и закончили — уж больно отвратным показалось нам начало ленты, вульгарным и примитивным.

Однако, как оказалось, роман вовсе не так прямолинеен и прост, каким он кажется в начале чтения. И Джо Хилл сумел найти довольно оригинальные сюжетно-смысловые ходы, придавшие мистико-приключенческому триллеру необходимую глубину и даже некоторую сентиментальную романтичность.

И по-прежнему остаётся открытым вопрос о сущности Бога и дьявола и о том, где они и как и в чем проявляют себя. И можно довольно азартно поспорить, кто в этом романе на чьей стороне выступает и чьим слугой и инструментом является.

Мертвого с погоста не ворочают

«А на кладбище так спокойненько, Ни друзей ни врагов не видать» (М.Ножкин или В.Высоцкий?)

Аннотация к книге и рисунок на обложке, равно как и заголовок и эпиграф к тексту отзыва, заранее настраивают вероятно-возможного будущего читателя на покойницко-мистическую тему, а пышущие страхом теги пытаются поднять в нем ожидание потусторонних страстей и ужасов. Однако вот лично со мной ничего подобного на самом деле не произошло, никакого страха и ужаса не случилось, холодный пот так ни разу и не оросил побледневшее чело, ни разу не перебилось дыхание и никакие реальные или мнимые вечерне-ночные звуко-шорохи не заставили трепыхаться сердце в приступе панической атаки, и глаза ни разу не вытаращились в кромешную тьму коротенькой июльской ночи.

Хотя безымянный (так гласит допинформация к книге) автор постарался наполнить содержание романа всеми хоррорскими атрибутами и приметами: и морг на месте со всеми своими запахами и живыми и покойными обитателями, и мертвые в разной степени мертвости тела, и куклы и обряды вуду, и странные смерти некоторых персонажей, и кладбищенский «уют», и потусторонние страсти-мордасти типа мертвой голой бабы, шляющейся по ночам в приступе голода, и сонмы летучих мышей-вампиров (кажется эти персонажи сюда случайно залетели из какой-то вампирской книжицы, но, впрочем, я совсем не специалист в этом вопросе) — казалось бы есть все, чтобы ужастик получился что надо.

Однако то ли автору не хватило мастерства и образности, то ли моё читательское сознание не сумело проникнуться читаемым и не смогло визуализировать вбрасываемые автором «страшные» картинки, а может быть просто книга попала в мои читательские руки не в тот момент, но, в общем, ожидаемого (мной) и предполагавшегося (автором) эффекта не случилось.

При этом, к чести автора, нужно отметить, что по части русского литературного языка с книгой вроде бы все в порядке, никаких особых неизящностей я не заметил. Написано все довольно качественно, написано, в общем-то, образно, написано с внутренней логикой (за исключением мелочей), написано вроде как без банальностей и штампованных клише. И уж тем более не упрекнёшь автора в вульгарности или пошлости, даже любовно-эротические сцены изображены вполне годно.

Но вообще мне кажется, что эта книга написана скорее как литературный сценарий. Т.е. если попробовать переместить описываемые автором ситуации и сцены в видеоряд, да ещё добавить к этому видеоряду соответствующее звуко-шумовое и музыкальное оформление и сопровождение, то можно было бы получить на выходе вполне добротный хоррорский ужастик — особенно если специфический страшильский эффект ориентировать более на ожидание и предощущение чего-страшного, нежели на саму демонстрацию каких-то страстей или ужасных рыл и морд (в этой связи помню, как страшно было смотреть старый советский фильм «Вий», особенно когда на крупном плане кровавая слезинка выкатывалась из закрытого глаза ведьмы-панночки, или в фильме «Десять негритят» жутко было ждать чего-то «этакого» под соответствующую музыку).

И вот тут как раз самое время и место вспомнить наверное один из самых лучших фильмов на похожую тему — «Сердце Ангела». На мой взгляд, великолепный пример отлично сделанного мистического триллера и ужастика (кстати, надо бы и книгу прочитать, давно собираюсь).

Так что не знаю, как там обстоят дела у других авторов, входящих в творческий конгломерат с одним на всех общим именем Александр Варго, но этот роман был для меня скорее «недохоррор» и «псевдоужас».

Однако скучно тоже не было, чего уж там накручивать.

Машина времени Марии Семёновой

На мой взгляд, все великолепие историко-фэнтезийной прозы Марии Семёновой заключается в детальнейшей и тщательнейшей фактурной проработке её книжных миров. Впрочем, почему миров — мира, потому что чаще всего все события, коллизии и происшествия происходят примерно в одном историко-культурно-хронологическом диапазоне что-то около IX-XI вв. нашей эры. Правда, я могу это предположить, основываясь пока только лишь на двух прочитанных книгах автора, но вот в этом томике собраны несколько рассказов Семёновой, и у всех их примерно одна хронология, т.е. скорее всего моё предположение верно.

Понятное дело, что одними точными и многочисленными фактическими деталями интереса к книге не пробудишь (иначе бы мы тут все дружно зачитывались разного рода полевыми дневниками разных археологических, геологических, гидрологических и прочих ...логических партий и экспедиций — хотя вот лично у меня такого рода опыт чтения есть и это довольно интересно). Помимо деталей нужны ещё привлекательный сюжет с яркими образными характерными героями, с интригами и схватками, с романтикой-лирическими линиями, с легендами и мифами. И по этой части в прозе Семёновой тоже все в порядке — и с сюжетом, и с героями-персонажами, и с лирикой-физикой, и с мифами, притчами и легендами.

И потому читать книги Марии Семёновой и взахлебноинтересно, и трудноотрывисто, как в ситуации, когда дорвался, к примеру, до любимого с детства мороженного Крем-брюле и лопаешь один стаканчик, а в другой руке держишь наготове вафельный рожок, но при этом ловишь себя, что кружишь поблизости от очередного лотка с мороженным, чтобы ухватить ещё пару порций чистого удовольствия, и как-то совсем не боишься обожраться и подобно старику Хоттабычу дымиться потом от простудно-ангинной температуры...

А ещё мне подумалось, что книги Семеновой были бы весьма хороши для дополнительного чтения допустим в дисциплине «История России» в соответствующем разделе. Потому что тогда уже точно любой школяр зримо и ощутимо представит себе и те времена, и тех людей, откуда, собственно, и произошла вся Россия.

Каждый выбирает по себе... Дьяволу служить или пророку

Какая жуткая в своей беспощадности и беспощадная своей резкой прямолинейной реалистичностью книга! Книга, которая подобно передержанному черно-белому резко контрастному снимку не даёт вариантов выбрать полутона и полутени — никаких оттенков серого, либо белое, либо чёрное. Книга, которая задаёт один главный вопрос — что такое общество? что такое мы? И категорично отвечает: общество это то, какой Выбор мы делаем — не коллективный и потому обезличенный «мы-выбор», а выбор, сделанный каждым, лично, персонально.

Но книга помимо этого центрального и основного вопроса-ответа поднимает ещё множество важных и значимых тем и вопросов. Что важнее — один человек или команда? Кто такой лидер? Где проходят границы, когда лидерские качества переходят через 0 и становятся отрицательной величиной? Что такое «общественное мнение»? Что такое дружба и любовь? И что такое настоящее мужество? И ещё многие другие вопросы и темы. И на каждый такой вопрос-тему Фредрик Бахман предлагает ответить. Ответить мне-тебе лично, читающему эту книгу. Ответить и сделать свой выбор. Причём, как оказывается, этот выбор я-ты вынуждены делать постоянно в течение всей своей жизни: постоянно решать, за кого ты — за «белых» или за «красных», за «наших» или за «ихних», за «левых» или за «правых», в конце концов за добро, или за то, что только умело прикидывается добром. И отвертеться от этого своего выбора, выйти из самой ситуации выбора ни я ни ты никогда не сможем, потому что попытка уйти от выбора это тоже выбор — в любом случае мой-твой выбор будет сделан, неважно, активный или пассивный (хотя на самом деле активность или пассивность выбора штука важная), добровольный или из страха, по недомыслию или из корпоративных интересов — все равно ты/я выберешь...

А ещё эта книга по настоящему жуткая потому, что здесь ты отчетливо понимаешь, что и вся эта ситуация и вообще все здесь — всерьёз. Ведь и в сказке и в фэнтези мы сродняемся с героями, сживаемся и слюбляемся с ними, и искренне за них переживаем и волнуемся, но при этом мы всегда помним и понимаем, что все это понарошку, все это по книжному и по сказочному. А вот с этой книгой этот номер не проходит — здесь все по взрослому, все по настоящему, все всерьез.

Тили-тили тесто, жених и невеста, любовь до гроба, дураки оба (детское народное творчество)

В принципе, этот роман является прямым и непосредственным продолжением и (слава богу) окончанием той сюжетно-событийной линии, которая образовалась и развивалась в предыдущей седьмой книге цикла. Т.е. в центре внимания были ситуации

Конечно, остаётся вопрос о свободе нравов в описываемом мире, но это уже задевает и цепляет только лишь как отзвуки своих личных предпочтений и убеждений. Причём, чтобы было понятно, что вопрос не в ханжестве — вполне понимаю и принимаю простоту интимных отношений между свободными не связанными ни с кем прежде всего чувствами людьми. Т.е. если ты не связан чувствами любви к кому-то и с кем-то, то соответственно нет и измены, а есть просто вполне здоровые сексуальные отношения по взаимному согласию, влечению и к вящему же взаимному удовольствию. Вот как раз про такие моменты нисколько не думаешь уничижительно. Однако в случае

Но чтобы читатель не забывал, что мы читаем «Юмористическое фэнтези», Оксана Панкеева держит марку писателя этого жанра: повествование по-прежнему льётся легко и свободно, улыбисто и непринужденно. А в последних главах книги мы и вовсе вспоминаем, что ко всему прочему это ещё и «Героическое фэнтези», так что все вернулось, к вящему удовольствию, на круги своя.

На сердитых воду возят, а на дутых кирпичи (детская народная мудрость)

Насколько предыдущий роман соответствовал жанру «Героическое фэнтези», настолько же книга седьмая перепрыгнула в «Романтическое фэнтези» и «Любовное фэнтези». Однако понять автора можно — войны и восстания закончились (на какое-то время) и острота сюжета естественно должна была переместиться на романтико-лирический фланг. И тем более понятно, что на острие пера вновь оказалась наша сладкая парочка — Ольга и Диего (Кантор). Потому что их отношения до сих пор не были связаны никакими менее-более официальными узами (впрочем, когда это узы кого-то удерживали...). И потому развести на разные стороны нашего читательского игрового поля эту парочку и посмотреть, что из этого получится — было в этой ситуации самым верным ходом автора.

От такого перемещения вектора направленности повествования его интересность практически не стала ниже. И искренне сочувствуешь и бедолаге Кантору, и сумасбродке Ольге. И сокрушаешься простоте нравов — переспать с кем попало по-прежнему как в соседнее кафе перекусить сбегать. Ну, а все прочие задействованные в романе лица вынуждены вместе с читателем наблюдать за ситуацией и стараться хоть как-то поспособствовать новому сближению симпатичных неординарных персонажей.

Роман заканчивается то ли на полувздохе, то ли на полувсхлипе, а значит следующей книгой непременно будет вторая часть этой внутренней дилогии, встроенной в цикл о Странном королевстве.

Уж коли приключенствовать, так по полной программе

Насколько скучновата и малособытийна была предыдущая книга цикла, настолько же резко событийность и интересность резко дёрнулись вверх на условном графике. Причём это явное оживление произошло сразу по нескольким параметрам и составляющим. Мы уже упомянули количественный показатель — плотность событий на условные сто страниц текста резко подскочила. Столь же круто пошла вверх и кривая приключательности романа (и цикла) — череда бурных и остросюжетных происшествий буквально вспенила поверхность слегка было успокоившегося в предыдущей книге моря повествования.

Кроме того, в этом романе активизировались и проявили себя все новые силы и персонажи, вводимые в ткань повествования в течение всех предыдущих книг цикла. Да и практическим всем нашим старым знакомцам и знакомицам в этой книге тоже пришлось либо хлебнуть лиха, либо просто испытать судьбу на изгиб и излом. И потому всякие личные обстоятельства и события

У любого пожара три причины: мужчины, женщины и дети

На эту книгу меня вывела рекомендация одного из моих с незапамятных времён любимых авторов — Владимира Марковича Санина. В однажды прочитанной и с тех пор не раз перечитанной книге Санина «Большой Пожар» он недоумевает и фактически сокрушается об практически полном отсутствии настоящей большой качественной интересной и реалистичной литературы о людях одной из самых героических из мирных профессий — пожарных. И в качестве на тот момент единственного достойного примера такого рода литературы Санин называет как раз книгу Денниса Смита.

Такая вот ненавязчивая, но весьма убедительная (а Санин умеет быть убедительным) рекомендация в конце-концов привела к поискам упомянутой книги и соответственно к прочтению найденного. К сожалению найти полный вариант текста книги в русском переводе мне не удалось (хотя вполне можете быть, что плохо искал), а отыскался только вот этот вариант с отрывками из книги Д.Смита, опубликованными в номере 12 журнала «Иностранная литературы» в 1976 году.

Читать эту полухудожественную-полудокументальную книгу одновременно и легко, и непросто. Легко потому, что автор пишет совсем простым, понятным и незамысловатым языком. А сложность заключается в тех непростых и порой просто трагических ситуациях, с которыми сталкиваются и в которых оказываются герои книги пожарные города Нью-Йорк. В том числе и сам автор этой книги, профессиональный пожарный.

Не знаю полный объём книги Денниса Смита. Но вот этот доступный для чтения её фрагмент содержит всего с сотню экранов букридера и не отнимет у читающего много времени. А книга вполне заслуживает прочтения.

Люди Икс, детский вариант

Синтетический роман. В том смысле, что тут синтезированы картины и ситуации локального и не всеобщего (т.е. охватившего только лишь одну страну) апокалипсиса и тема людей с необычными сверхспособностями (любители и ценители «Людей ИКС» могут начинать оживляться и устраиваться поудобнее). Вообще вот эта тема искусственного выведения породы или расы людей со сверхспособностями в литературе возникала с давних пор и не единожды: навскидку — «Остров доктора Моро», «Глиняный бог», «Человек-амфибия», у Росоховатского были повести и рассказы о сверхлюдях, даже у АБС в «Волны гасят ветер» возникает тема люденов, и при желании список можно продолжать сколько угодно. И потому вопрос не в новизне темы как таковой, а в том идейно-сюжетном и литературном мастерстве, с которыми эта тема в очередной раз изложена.

Что ж, на мой не шибко прихотливый вкус книга у Бракен получилась по всем статьям что надо. Т.е. и с экшеном все в порядке, и с приключениями, погонями и преследованиями все О'к, и с чудесами разными все в меру, и в эмоционально-сочувственном плане все благополучно. Да и интрига держится до самых последних страниц и абзацев. Да и варианты продолжения и развития сюжета (?) вполне просматриваются. Однако при желании (скорее нежелании) закончить чтение цикла на этой книге вполне возможно, книга самодостаточна.

Как оно было, когда ещё ничего не было...

Славянское фэнтези — жанр уже довольно давно устоявшийся и ставший популярным. Однако мой личный читательский опыт в этом смысле совсем невелик, а скорее даже скуден: несколько романов Ю. Петухова да пара-тройка вообще не помню чьего авторства, вот и весь славянский багаж.

О Марии Семёновой и её знаменитом «Волкодаве» конечно же наслышан и даже какой-то «волкодавский» фильм посмотрел. Однако приобщиться именно к чтению книг Семёновой пока не получалось. Но вот почти случайно (как известно, ничего полностью случайного не бывает) при очередном поиске аудиокниг увидел этот роман и руки сами сделали все для того, чтобы свести меня с творчеством Марии Семёновой нос к носу.

Ну, что ж, и «Валькирия», и Семёнова мои ожидания вполне оправдали. И то, что повествование ведётся от женского персонажа, совсем не делает эту книгу женской (я уж вообще не говорю о «дамскости»). Весьма добротное героическое славянское фэнтези времён ещё догосударственной Руси; наши северо-западные просторы, на которых тесно соприкасались и взаимно диссипировали и ассимилировали новгородичи и прочие русско-славянские племена и народы, а также викинги и варяги, финно-угорские народы — в общем, все те, кто издревле жил на этих приладожских просторах.

Простая и незамысловатая судьба молодой славянской девушки, возжелавшей стать кметем в одной из дружин и попутно наконец найти того, кто определён судьбой стать её суженым и спутником жизни — вот, собственно, вся фабула романа. Но все это сделано автором на фоне богатейшего бытописания этих полусумрачных времён. Семёнова не боится наполнить свой роман многочисленными подробностями и мелочами быта и уклада, верований и обрядов, воинских обычаев и заповедей. И тут совсем не важно, насколько описания Семёновой близки к сведениям из официальных источников научного знания, из истории и археологии, да и вряд ли автор позволяет себе слишком вольно фантазировать в этом смысле, все-таки и сами события и местность относятся ко вполне реальной действительности.

Что касается приключательности романа, то с этим и вообще все в порядке. В общем это было интересно и многообещающе. В плане продолжения нашего знакомства...

«Парижские тайны» по-немецки

Давно хотел почитать что-то как раз об этих временах — Германия начала 20-х предыдущего столетия. В принципе, Э.М. Ремарк в своих романах как раз об этом периоде и рассказывал своим читателям. Период гиперинфляции германской марки, ежедневные судорожные скачки курса валют и вся та финансово-деловая неразбериха и психолого-социальная кутерьма, происходящие с людьми из-за полной потери ощущения осмысленности жизни и бесперспективности любых более-менее долгосрочных планов — вот что находится в центре внимания Г. Фаллада в этом романе.

Хотя сначала книга напоминает авантюрно-приключенческие романы (даже навязчиво толклось в сознании сравнение с «Парижскими тайнами» Эжена Сю). Потому что довольно долго в центре внимания находится некий молодой человек, игрок-авантюрист, прожигатель жизни и кутила. И именно он сам и судьбы связанных с ним людей занимают внимание читателя более всего.

Однако автор не так прост и заранее постепенно вводит в роман и другие сюжетные линии и других персонажей. И конечно же затем все эти сюжетные линии сближаются, прижимаются друг к другу, с тем, чтобы затем переплестись в тесную плотную толстую косу остросюжетных событий и неординарных людей.

На самом деле в этом романе практически нет «хороших» людей. Все, с кем мы постепенно знакомились и сходились, так или иначе греховны и грешны в своём прошлом, в текущем настоящем, и нет никакой уверенности в том, что они изменятся в лучшую сторону и в будущем. Однако и откровенных отпетых негодяев и подлецов мы в романе встретим буквально единицы. Все как в реальной жизни — люди грешат и каются, ошибаются и исправляют свои ошибки. И потому персонажи романа и кажутся вполне живыми и реалистичными. Тем более, что автор не скупится на подробности при описании как внешнего облика, так и внутреннего мира большинства из своих литературных протеже, даже если этот персонаж затем явно уходит на второй план, а то и вовсе исчезает из сюжета.

Что там будет дальше с нашими героями и как сложатся их жизни — мы не знаем (хотя Г. Фаллада по некоторым главным героям нарисовал их перспективы на ближайшее будущее), но мы знаем, что там было в Германии дальше и кто пришёл к власти в 1933 году, и понимаем, куда попадут немецкие мальчики, рождённые в 1924 году спустя 18 — 20 лет: либо Западный, либо Восточный фронт... Хотя Фаллада о такого рода возможных переменах не пишет, скорее наоборот, приводит своих героев к некоему хэппи энду с надеждой на будущее. Но это и понятно, если посмотреть на дату написания романа, иначе и быть не могло.

Литературное остросюжетное «ирландское рагу»

«То ли дело куча всяких огрызков и объедков! Бывало, перемешаешь их хорошенько, они пропитаются соком и проскакивают не в пример легче»

(Марк Твен «Приключения Гекльберри Финна»)

Митчелл в очередной раз (хотя для меня это пока — пока! — всего вторая прочитанная книга его авторства) продемонстрировал свой недюжинный талант совмещать в одном крупном по объёму произведении отличительные черты и признаки самых разных литературных жанров и стилей. И в этом романе Митчелла читатель без труда обнаружит и твёрдую НФ, и фэнтези в смеси с эзотерикой, и самый обыкновенный реализм, и тут же все богатства авторской фантазии в околоапокалиптической литературе. И тут же мы проникаем в глубины человеческой психологии, причём для разных социальных, возрастных и гендерных групп и представляющих их персонажей. И одновременно во всем вышеизложенном мы ощутим на себе всю мощь воздействия талантливо написанного триллера, но тут же и детективная линия вырисовывается. При том мы то и дело погружаемся в исторические глубины, пусть без тонких исторических экскурсов и изысков, но все равно вот это историческое в романе совершенно отчётливо присутствует.

Вместе со всем, роман написан отличным литературным стилем и точно выдержан энергетически, держит читателя на гребне читательского интереса, подкидывая ему новые завороты сюжета и добавляя приключенческую остроту.

Для пущей интрижности и интересности Митчелл каждый новый раздел романа излагает от имени нового рассказчика, а предыдущие при этом порой уходят на вторые и третьи планы, однако потом оказывают все равно востребованы и призваны автором. Т. е. все развешенные Митчеллом в романе «ружья» рано или поздно «стреляют», и потому нужно порой помнить то, что было в самом начале книги.

В результате мы имеем великолепно приготовленное литературное «ирландское рагу» от Митчелла, приготовленное по методу Гекльберри Финна. Кушать подано!

Безумству храбрых поем мы песню...

Роман написан довольно оригинальным литературным стилем — как будто читаешь книгу начинающего литератора, но может быть даже не литератора-писателя, а очеркиста или кого-ещё, более близкого к журналистике, нежели к писательству. Скорее всего это ощущение исходит из некоторой газетно-очерковой стилистики повествования, когда автор в силу ограниченности отведённого ему места в газетной полосе старается изложить материал максимально точно и скупо, без литературных завитушек и разводов.

Однако это вполне полноценный художественный роман, основанный на фактических данных и документах нацистской Германии. Скорее всего эту книгу правильнее будет считать романом-реконструкцией, потому что если фактическую сторону Фаллада мог взять из сохранившихся архивных документов, то внутренний мир героев и персонажей книги ему, вероятнее всего, пришлось и додумывать, и предполагать, и догадываться, и фантазировать — все это с безусловной опорой на факты. И вот это реконструирование внутренней жизни персонажей позволило полудокументальной книге приобрести черты художественного произведения.

Не уверен, что у Фаллады получилось широкомасштабно изобразить черты общественной жизни Германии конца 30-х — начала 40-х годов. Но скорее всего автор и не стремился сделать это — думаю, что догадаться о многом недоговоренном читатель может и сам, опираясь на те детали и нюансы, которые в романе есть.

Антифашистская и антигитлеровская направленность книги очевидна, однако в ней нет ни антисоветскости, ни прозападности (равно как нет просоветскости и антизападности) — перед нами просто попытка описать по горячим следам отношение к режиму части обычных рядовых германских граждан (при этом части явно количественно незначительной). Однако в романе великолепно отражена атмосфера всеобщей подозрительности, страха, мнительности и доносительства, смирения и покорности всех и вся перед режимом.

РАСПУТИНЩИНА как длящееся состояние российской действительности

По эпичности и масштабности (как вширь, так и вглубь) этот роман безусловно и совершенно заслуженно стоит рядом с толстовской «Война и мир». Причём, как оказалось, это

сравнение пришло в голову не только мне, но и гораздо более знаменитым и именитым, более сведующим в писательском-литературном деле людям (в конце книги сразу после основного её текста помещены отзывы нескольких вполне авторитетных персон). Однако это сравнивание начинается и проистекает не после прочтения романа, а уже где-то примерно к четверти её нехилого объема. И сравнение это происходит не только по каким-то внешним признакам, но ещё и потому, что сам Наживин в тексте своего романа не единожды упоминает и «Войну и мир», и её автора Льва Николаевича Толстого, и вообще «толстовство» как духовно-религиозное и нравственно-этическое учение, упоминает и часто и много.

Однако, на самом деле, раз уж мы пошли по линии сравнивания «Распутина» с другими глобальными и масштабными книгами, то тут же приходят в голову шолоховский «Тихий Дон» и толстовская «Хождение по мукам» (понятно, что это уже авторства другого графа Толстого). С этими двумя эпическими произведениями из советской литературы наживинского «Распутина» роднит и общий исторический период, в котором разворачиваются действия всех трёх сравниваемых романов (причём порой ловишь себя на недоумении, почему герои романов так ни разу друг с другом не пересеклись), и правдиво-реалистичное изображение революционно-бунтарских событий как предреволюционного периода, так и последовавших затем двух русских революций и Гражданской войны. Именно вот эта безжалостная реалистичность повествований упомянутых романов взаимно дополняет друг друга и изображает нам смутные события во всей красе их хаоса, беспорядочности, циничности и растерянности, бессмысленной взаимной жестокости и смертельной взаимной вражды.

На самом деле сюда же буквально напрашивается Пастернак со своим «Доктором Живаго», но вот как по мне, так наживинский роман все-таки стоит выше в литературной иерархии (точка зрения личная и потому обсуждения не заслуживает).

Наживин, будучи представителем эмигрировавшего слоя русской российской интеллигенции, в своих симпатиях стоит куда ближе к своему прослоечному классу и к учению графа Толстого и в этом смысле стоит на совершенно других позициях, нежели и Шолохов и Алексей Толстой (зато, наверное, ближе к Пастернаку). При этом всю беспомощность и безыдейность русской интеллигенции Наживин показывает совершенно определённо и без всякой лакировки.

Роман имеет название «Распутин» и фигура этой одиозно-неоднозначной личности занимает определённое место в тексте романа. Однако на самом деле Наживин за образом Распутина постепенно выводит образ и целое явление «распутинщины», которая, по сути дела, властвует и умами и душами россиян в этот жуткий период российской истории.

Вдаваться здесь в суть того, что и о чем нам рассказал Наживин, совсем не имеет смысла. Лучше всего это сделать самостоятельно, прочитав этот 1400-страничный роман. И не нужно бояться такого непустяшного объема — читается книга легко. Правда и трудно одновременно — трудно из-за горьких и порой жутко-страшных страниц, которые в ней есть.

Сор из избы, или Своя ноша не тянет?

Узнал, что есть фильм, снятый по этому роману, и немедля захотелось его посмотреть. И дело даже не в том, что одну из заглавных ролей играет несравненная Джейн Фонда. А просто эта довольно специфическая по форме и по сути книга внезапно оставила довольно сильный отпечаток, рельефный и характерный, как сказали бы криминалисты — эксперты-трасологи — вполне пригодный для идентификации. Для идентификации со своей собственной жизнью, с судьбами и жизненными коллизиями друзей и знакомых, просто с самой жизнью вообще как таковой.

Казалось бы довольно банальная и не совсем чистоплотная ситуация — застукать на «горячем» свою дражайшую половину в самый пикантный момент, да ещё в своей собственной супружеской постели и в компании со своим боссом. Вряд ли кто сможет точно сказать, как бы он повёл себя в этот момент (криминальные хроники, впрочем, довольно красноречиво заполняют статистику таких случаев довольно печальными исходами). Наш герой повёл себя вполне понятным образом, однако при этом довольно сдержанно и мягко. И потому разорваны отношения с супругой (вполне понятно) и разорваны отношения с своим боссом и работодателем (я бы тоже так поступил). Безлюбовье и безработье.

А в параллель с этими «горячими» событиями личной жизни происходит другое и не менее горячее событие в родительской семье — умирает отец главного героя. И по старинной еврейской традиции вся семья исполняет некий специфический траурный обряд — шиву (т. е. бдения в семейном кругу в течение недели, в то время, как окружающие скорбящих люди всячески их поддерживают). Во что выливаются эти длящиеся бдения в семейном кругу, в тесном соприкосновении нескольких братьев и сестры, да и ещё и мама тут же со всеми её нововведениями в свою личную жизнь — это просто отдельный протокол происшествий.

При всём при том книга написана с изрядной долей юмора и не без использования идиоматических и прочих не всегда литературных выражений. С одной стороны, вроде бы на это делаешь стойку, но тут же понимаешь, что тут всё в точности соответствует авторскому стилю, авторской манере, да и энергетике романа не противоречит.

В результате мы имеем увлекательное интересное чтение и непростые и не скороспелые размышления по поводу некоторых событий и вводных романа. Сильная книга!

Второй подход к большой литературе

Этакий ремарковский роман доремарковского формата. Вроде кажется, что есть и мастерство описаний, и талант диалогов, и изворотливости сюжета, и тонкость наблюдений за своими героями и их окружением — в общем, вроде бы это и в самом деле Ремарк. Однако всё-таки это если и Ремарк, то в довольно необычном ракурсе.

Очень много философствований, причём порой в соединении с афористичностью и летучестью фразы. Однако вот такое соединение умствований и красивостей зачастую кажется слегка нарочитым, как будто в спектакле, когда один из персонажей произносит какую-либо фразу нарочито для зрителей, стремясь и расположить к себе зрителей, и вызвать их ответную реакцию, при этом все остальные персонажи держат паузу, типа стоп-кадра. Вот и в этом романе — порой возникает ощущение, что какие-то фразы и умозаключения написаны специально для читателя — не свойственны персонажу романа, а как бы обращены вовне, к читателю.

Если говорить о персонаже, о Гэм, то, наверное, нужно отчётливо понимать, что роман родом из 1924 года, из послевоенной Германии, из недр потерянного поколения. И хотя Гэм на войне не была, однако не сказаться на ней вот эта обстановка краха всего и вся не могла. Отсюда и поиски себя, и поиски внешней любви (как будто любовь не твоё собственное чувство, а то, что находится где-то вовне, и её можно отыскать, как самородок), и перебор мужских имён и типов, и всё прочее, чем наполнен этот роман и из чего состоит жизнь Гэм.

Наверное присоединюсь к мнению многих других читателей этого романа и вообще Ремарка — это скорее выглядит пробой пера будущего маститого автора, своеобразной разминкой перед творческим порывом и прорывом. Но прочитать (в моём случае — прослушать) было любопытно.