Запад есть Запад, Восток есть Восток...

Этот роман является прямым и непосредственным продолжением книги предыдущей, которая имела точно такое же название и отличалась только наличием номера первого. Т.е. мы по-прежнему оказываемся в ноябре 1946 года и все последующие действия в романе продолжают начатые движения. И в этом смысле мало что можно написать в тексте отзыва, не раскрывая интригу событий и происшествий.

Юлиан Семёнов продолжает знакомить нас с кухней послевоенной политики, открывая движущие силы и явные и тайные мотивы тех или иных действий государств и государственных чиновников на самых высоких уровнях. А после Фултонской речи Черчилля, призвавшего весь англосаксонский мир объединиться против СССР, все движения и цели подчинены этой столь просто и открыто сформулированной политической доктрине. И потому начиная с уровня вновь созданной ООН сразу происходит столкновение между этими двумя противостоящими силами — в книге не просто упоминается об этом, но даже процитированы речи дипломатов во время одного из заседаний Совбеза ООН.

И, соответственно, и на всех ступенях ниже происходит то же самое — западный мир стремится сохранить часть нацистских ресурсов и сил для того, чтобы они имели возможность продолжить свою борьбу с коммунистической идеей и со странами Восточной Европы. И потому в ход идут самые простые и испытанный средства: убийства и шантаж, подкупы и запугивания, похищения, оговоры и заговоры — ничто не может помешать осуществлению этих планов и достижению этих целей. И Исаев-Штирлиц оказывается не только в самой гуще этой нечистоплотной возни, но и является одним из камней преткновения, о который многое что ломается.

Книга читается очень легко во всех смыслах — т. е. и по литературной части к ней нет никаких претензий, и по смысловой тоже всё разумно и доходчиво. Просто надо однажды понять, с кем ты и за кого ты. Кто тут наши, а кто чужие. Но это уже совсем другая история…

PS Почему-то в романе Анды дважды названы Кордильерами, но оценку за эту фактическую ошибку я снижать не буду :)

Наверное это классическая для своего времени книжная история.

Конечно же книга эта адресована детям младшего школьного возраста. И потому и написана соответствующим стилем и имеет явную назидательность и поучительность. Однако для людей сентиментальных может стать приятным разнообразием в современном круге чтения, да и для прочих вряд ли будет чем-то отталкивающим и отторгаемым.

Книга, написанная почти полтора столетия назад, не может не нести на себе отпечаток своего времени. И тем более заметен отпечаток адресности повести, ведь основной читательской аудиторией предполагаются дети младшего школьного возраста. Ровно такого, в каком находится и герой книги Цедрик (Седрик) Эррол.

Семилетний мальчик живёт вместе с мамой в далёкой Америке. Впрочем, это для европейцев и англичан он находится в далёкой стране, а для самого Цедрика (так в книге, хотя мне кажется, правильнее было бы говорить и писать Седрик) Америка является его родиной — именно здесь он родился и именно здесь и прожил всю свою пока что не очень длинную и не особо богатую на события и происшествия жизнь.

Однако причуды жизненных коллизий неисповедимы, и однажды мама Цедрика получает письмо из далёкой Англии, в котором сообщается, что поскольку… Впрочем, нет, чего это я буду тут пересказывать содержание письма и тем самым сразу убивать всю интригу книги. В общем, полученное из Англии письмо переворачивает с ног на голову не только жизнь маленького благородного Цедрика, но и его мамы, и нескольких их искренних друзей.

Конечно же книга наполнена инфантилизмами и сентиментальностями — о причинах мы уже упомянули в самом начале. Конечно же она написана самым простым и прямым языком, и конечно же все персонажи повести и все их поступки отчётливо обозначены либо тёмными тонами, либо светлыми красками — в зависимости от того, хороший это человек, или не очень. Впрочем, в книге есть и такой герой, которого изначально следует оконтуривать чёрным цветом, однако сила добра и любви такова, что способна переменить и раскрасить едва ли не самые чёрные и чёрствые души и сердца.

Но тот, который во мне сидит…

— Что ты будешь делать теперь?

— Глупость.

— Это ты уже пробовал.

-Тогда Безумство!

-Это уже лучше.

М-ф «Как приручить дракона»

В принципе, в аннотации сказано всё. Вся история 15-летнего (ах, этот славный пубертат!) подростка Кейдена с громкоговорящей фамилией Босх. Который постепенно погружается в пучину безумия, всё чаще оказываясь на некоем странном корабле, плывущем к Марианскому жёлобу, чтобы совершить погружение в самую глубокую точку Мирового океана Бездну Челленджера. А сам между тем находится сначала в семье и школе, а затем уже в психиатрической клинике для подростков. И вот это распараллеливание сознания Кейдена, когда некоторые члены экипажа нашего виртуального безумного корабля в реальном мире соотносятся либо с персоналом, либо с пациентами клиники, и является главным содержанием и интригой сюжета.

Честно говоря, первую треть книги мне было «и скучно и грустно, и некому руку пожать» (см. график эмоций), читаемая книга почему-то сразу же ассоциировалась с не слишком сильно мне понравившимся ковальским «Суером-Выером» — такая же «морская» тема и такое же нагромождение чепухи и нелепицы, да и не сильно заводной событийный ряд. Однако затем период сопротивления читаемому закончился, события перестали быть томными, вдруг обнаружились ниточки связей между миром реальным и миром безумия, книга перестала казаться чепухой чепуховской, а превратилась в некий дневник сумасшествия. Причём дневник этот был двойной: одна его часть представляла собой события мира реального — то, что происходило в лечебнице и с людьми, находящимися в ней, а другая была своеобразной записью второй жизни Кейдена.

И тут появились мысли и соображения вот такого примерно плана. Ведь это только для людей мира внешнего поведение и мысли пациента такой клиники кажутся безумством. А для него самого мир просто раздваивается. И та, вторая его часть, невидимая и неслышимая никем, для такого человека вполне реальна и материальна. Настолько, что у него самого не возникает ни тени сомнения в реальности и материальности мира его внутренних движух.

И если пойти в этих рассуждениях ещё дальше, то возникает вопрос — как можно уверенно и чётко определить, что вот тут точно есть безумие, а вот в этом случае мы имеем дело с какими-то необъяснимыми особенностями человека, который не просто умеет заглядывать в Зазеркалье, но и попадать туда и проживать там часть своей жизни (см. «Почерк Леонардо» Дины Рубиной)? Как доказать такому человеку, что это не мы безумны, а это он и только он болен? В особенности если это человек мистического склада ума, с идеалистическим мировоззрением и со всякими прочими склонностями и тяготениями к паранормальному и эзотерическому…

И вот тут (см. на график эмоций) появились и интерес, и внимание к читаемому, и удовлетворение с приподнятостью, и удовольствие с оживлением, и даже чувство нетерпения (не того, которое «терпеть ненавижу», а которое подталкивает и вопрошает «а что там дальше?»).

Книга заканчивается выпиской Кейдена из больницы, и кажется, что теперь всё хорошо. Но ведь не зря автор в самом конце вновь отправляет нашего героя на корабль и приводит его к мысли, что рано или поздно, но он вновь окажется в компании с Капитаном, плывущим куда-то ещё, к каким-то новым Безднам и Мальстрёмам…

Кстати, кто может уверенно о себе сказать, что «я полностью психически здоров и нормален»? Где проходит граница между нормой и отклонением? Кто чётко и однозначно определит здоровье и нездоровье? Ведь многие из людей могут «похвастать» тем, что хотя бы однажды были в ситуации, когда слетали с катушек и находились в состоянии сознания помрачённого. Я — точно был. И точно знаю, что тот «другой» мир в эти минуты абсолютно реален, и ты сам не сможешь провести границу между ним и собой — ты в это время «там»…

Люк открылся, и Хикок повис на целых двадцать минут, пока тюремный врач не сказал наконец: «Я объявляю этого человека мертвым»

Мы жили, как и ты. Нас больше нет.

Не вздумай осуждать – безумны люди.

Мы ничего не возразим в ответ.

Взглянул и помолись, а Бог рассудит.

(Франсуа Вийон «Баллада о повешенных»)

После прочтения этого романа я стал совсем по другому относиться к Трумену Капоте. Просто до этого я был знаком с его творчеством только через одну его книгу — угадали, какую? Ну вот, и почему-то было представление о нём как о великом романтике — сам не понимаю, откуда такое заблуждение.

И вдруг перед нами жёсткая детективно-криминальная история. Причём не вытащенная из глубин собственной фантазии, а методично отслеженная не только по дням и даже по минутам реального времени, но и рассмотренная буквально по метрам и даже сантиметрам реального места преступления. Потому что Трумен Капоте прошёл буквально весь маршрут преступников и постарался не только проследить весь их путь непосредственно во время совершения своего злодеяния, но и просмотреть всю предысторию жизни как одного убийцы, так и второго. А потом ещё и довольно детально и подробно изучил сам и рассказал читателю всё о внутреннем мире этих двух злодеев, а также попутно затронул судьбы нескольких других похожих преступников — всё это позволило и Трумену Капоте, и читателям попробовать разобраться, откуда берутся такого рода нравственные уроды в современном мире.

А помимо вот этого разбирательства, мы имеем дело просто с отлично выполненной криминально-детективной драмой: следим за перемещениями убийц и параллельно пытаемся вместе с шерифами и полицейскими выполнить розыскную работу, выйти на следы негодяев, понять их мотивации и затем просто определить имена подозреваемых, после чего обнаружить их следы в реальности и задержать, а затем ещё и получить признательные показания, довести всё дело до суда и выдержать ещё и многочисленные попытки дезавуировать ход расследования… В общем, любитель экшена найдёт в этом романе свою толику удовольствия. Тем более, что автор умело держит интригу и мы довольно долго не можем понять, кто главный в этом преступном тандеме, кто зачинщик и подстрекатель, а кто исполнитель, и мы гадаем и предполагаем то одно, то другое, и вновь колеблемся...

Яблочко от яблони? Или посмотри сначала в зеркало на себя?

При всей своей кажущейся неспешности и степенности роман наполнен сильными переживаниями главной героини. Так говорится в аннотации, и так происходит и в романе — Дениза ещё в девическом возрасте узнаёт о супружеской неверности своей матери. Понимание этого и осознание глубоко травмирует её, и её отношения с матерью становятся совсем непростыми, вплоть до прямого конфликта после смерти отца Денизы.

И, казалось бы, раз уж ты так рьяно защищаешь семейные и брачные узы, то сама должна стать примером отношений по любви и последующей супружеской чистоты и верности. Однако жизнь Денизы в этом смысле вовсе не является не только примером, но и просто не подлежащей общественному поощрению. Добрачные связи, а затем и любовные отношения уже будучи в замужестве ставят Денизу ровно в такую же позицию, в которой была её когда-то осуждаемая мать. А между тем мать вышла замуж именно на того, с кем до этого у неё была связь, и счастлива в новом браке. Счастлива и верна.

Как говорится, не кажи гоп, пока не перепрыгнешь!

Роман показывает времена начала и первой четверти XX столетия и потому интересен ещё и описаниями быта и общественных отношений тех времён. А также обсуждением тех социальных и финансово-экономических проблем, которые во времена кризиса охватили не только всю Европу, но и весь мир. И эти содержательные моменты были не менее интересны, нежели внутренние метания главной героини.

А ещё эта книга весьма целомудренна, потому что никаких фривольных описаний мы в ней не встретим — «Дениза поехала к любовнику» — вот и все фривольности.

Говорят, что будет сердце из нейлона...

Фильм, часть седьмая — тут можно поесть, Потому что я не видал предыдущие шесть. (Владимир Высоцкий «Жертва телевидения»)

Итак, на франкфуртском немецком образцовом дворе декабрь 2012 года, самый канун рождества и новогодья. Ёлки, подарки, праздничные поездки, шум, веселье, смех… Да только всем вдруг стало не до смеха: смерть от руки снайпера, отстреливающего людей непонятно по какому критерию выбора — а значит, вероятность превратиться в его очередную жертву оказывается вполне реальной для любого и каждого, — ставит деловую и общественную жизнь громадного города и его окрестностей под угрозу коллапса. И в этой неразберихе и пытаются разобраться сотрудники криминальной полиции. Причём не только наши двое упомянутых, а всё полицейское управление да ещё и с привлечением психолога-профайлера, а затем с присоединением к команде ещё некоторых специальных лиц, а также всего личного состава франкфуртской полиции. Ибо дело принимает совсем нешуточный оборот, количество застреленных растёт и множится, волна паники охватывает и фактически парализует город. И чрезвычайно важно найти то общее, что собирает всех погибших в один скорбный список, ибо именно это может подвести полицию к пониманию смертоносного мотива снайпера (а то, что они имеют дело с высококлассным снайпером, уже не подлежит никакому сомнению) и, соответственно, привести уже непосредственно к его личности.

И вот тут повествование ветвится, ибо параллельно-последовательно автор ведёт нас по линии сыщицкой работы: мы вместе с Пией Кирххоф и её напарниками и коллегами рассматриваем все возникающие предположения и версии, разговариваем со множеством людей, блуждаем в потёмках тайн и загадок, подвергаемся мощному давлению со стороны прессы и общественности, руководства и всех прочих лиц, сами испытываем сильнейшее эмоциональное напряжение в опасении не успеть упредить снайпера и тем самым позволить ему довести до конца так пока и непонятный нам план — а то, что явно есть какой-то план и какой-то список жертв — вне всяких сомнений. И тут же мы читаем вставки и врезки, курсивно написанные от имени неизвестного и неназываемого стрелка, вместе с ним выходим на заранее выбранную снайперскую позицию и терпеливо ждём подходящего момента для точного карающего (карающего ли?) выстрела. А ведь в гущу событий вторгается ещё и третье заинтересованное лицо, начавшее своё собственное расследование происшедшего, ибо в качестве одной из жертв оказалась её мать, а затронута этим убийством стала вся её семья: дочь, она сама, отец…

Повествование книги идёт неспешно, без всяких горячих погонь и преследований — обыкновенная рутинная работа уголовного сыска, какой она чаще всего и бывает в реальной жизни, а не в блокбастерных киношках или остро-преостросюжетных детективах. И привыкших к волне горячего экшена некоторых современных читателей такая манера книги может слегка охладить, а то и вовсе приобщить к скептикам. Однако как по мне, то именно такой детектив и является настоящим детективом — от читателя требуется не волна адреналина и не диагональное торопыжное чтение вслед за мельтешащими руками-ногами-колёсами погонь, драк и перестрелок, а со_участие в ведущемся расследование, со_аналитика поведения и поступков всех подозреваемых (а их круг довольно быстро очерчивается и все карты раскладываются на ломберном столе уголовного расследования уже едва ли не в открытую), со_творчество и со_терпение, потому что как бы там ни было, но никто кроме тебя эту твою работу не сделает, и только ты и твои товарищи можете и должны, и обязаны найти и задержать, и обезвредить, и разобраться, и понять, и покарать по справедливости...

* * *

Когда-то очень давно на Земле зародилась жизнь. Появилась первая «живая» сложная молекула, потом группы органических молекул, затем простейшие, а дальше пошло-поехало. Общеизвестно, что жизнь развивается в сторону усложнения и, соответственно, в сторону специализации — у живых организмов появляются различные органы, каждый из которых имеет свою собственную специфику и назначение. И только дружная и слаженная работа всех органов тела является залогом здоровья.

А что делать, когда тот или иной орган приходит в негодность? Да, конечно — пытаться заменить испорченное, тем более, что часто бывает, что кто-то умирает от отказа только какого-то одного своего органа, а всё остальное вполне здорово и вынуждено погибать вместе с хозяином. А ведь при умелом обращении всё здоровое вполне могло бы ещё послужить кому-то другому. И конечно же, люди давно уже пришли к такого рода мыслям и приступили к такого рода попыткам — экспериментальная и практическая трансплантология насчитывает уже не один десяток лет и постоянно совершенствуется. И на сегодняшний день уже существуют целые банки данных тех, кто нуждается в пересадке того или иного органа и только ждёт появления подходящего донора.

Однако, коль возникает очередь на проведение соответствующих операций по пересадке тех или иных органов, то образуется и некий «рынок», на котором товаром являются органы человеческого тела. И вот тут начинаются всякие разные разности, ибо всегда есть тот, кто имеет возможность заплатить крупные и очень крупные суммы денег, и всегда найдётся тот, кто готов за эту денежную массу преступить свой врачебный долг и так или иначе поучаствовать в этих специфических товарно-денежных отношениях. И возникает тема похищения людей с последующей разборкой их на органы, и появляется чёрный рынок органов, и образуются всякие прочие соблазны...

Понятно, что никаких подробностей и деталей я здесь приводить не буду, и точно также не буду анализировать мысли, деяния и поведение каких-то конкретных персонажей — иначе легко вылезут спойлеры. А разносить спойлеры в детективной книге — губить будущего читателя.

* * *

Впрочем, вот про психолога-профайлера — совсем недавно, буквально пару-тройку книг назад читал детективный роман, в котором такой (такая) специалист-психолог становится главной героиней, и я уж было подумал, что и здесь автор выведет нас на эту же психолого-убедительную и профайлеро-победительную волну. Ан нет, тут как раз возникла ситуация, когда человек, носящий гордое имя психолога, на самом деле просто имеет какие-то специальные познания, однако сам является носителем кучи психологических характерологических проблем, и, в конечном счёте, просто вылетает из команды за ненадобностью и даже из-за вредительства. Поскольку я сам в некотором роде из этой психологической когорты, то тема эта близка, понятна и болезненна: конечно же видишь, как такой горе-специалист нарушает главные заповеди для психолога-практика, и в очередной раз дико расстраиваешься — «выучить» теорию психологии вовсе не равно «стать» настоящим практикующим психологом (точно так же, как начитанность вовсе не означает воспитанность и культурность)…

И тут можно плавно перейти к обсуждению морального и профессионального облика тех врачей-хирургов-трансплантологов, которые в этом романе

Гнать, держать, смотреть и видеть, дышать, слышать, ненавидеть, и зависеть, и вертеть, и обидеть, и терпеть...

Из этой своеобразной трилогии, в которой каждая книга, в принципе, никак не связана с двумя другими и стоит наособицу, мне эта зашла глубже и лучше всех. И наверное, дело даже не в том околонаучном притягательном феномене зеркал и зеркальности, и не в той допущенческой подводке, которую в книге сделала Дина Рубина. А скорее в той чуть горьковатой романтичности, которой пропитаны образы главных героев романа и из которой состоит сама атмосфера книги.

Как это мастерски умеет делать Дина Рубина, она неспешно ведёт повествование от самых истоков темы, т. е. с первого появления в сюжете Нюты-Анны, и затем перемежая и перемешивая и времена, и самих рассказчиков: мы то находимся в точке современности и слушаем рассказ о любви и взаимоотношениях Анны и её мужа, то читаем письма её зеркального двойника, её духовного суженого, то слышим рассказ о встречах Анны с тем старым мудрым евреем Элиэзером, который сразу разглядел в Анне её загадочную двойственность и зазеркальную нездешность, то попадаем в приёмную семью Анны и с замиранием сердца читаем о внутрисемейных загадках и тайнах, о «зеркальной» болезни матери Анны и о терпеливой любви отца — мы вместе с автором романа скачем по временам и местам, по обстоятельствам и эпизодам, по случаям и происшествиям, по любовям и дружбам, по смешному и трагическому…

И постоянным ощущением, сопровождающим книгу, является некий взгляд из зазеркалья, оттуда, куда простому человеку нет пути, и только избранные (а может быть изгнанники?) могут как-то соприкасаться с непознанным и неведомым, а то и уходить туда. И сразу возникают мысли о шаманах и колдунах, о гадалках и ясновидцах, о предсказателях и оракулах — о тех приобщённых, которые как-то допущены к границе между мирами и умеют так или иначе что-то видеть, слышать, чувствовать, понимать...

А дьявола, как это чаще всего и оказывается при внимательном рассмотрении, звали совсем прозаически…

Любители, ценители и почитатели творчества Дина Кунца, в принципе, без всяких аннотаций представляют себе, что их ждёт на страницах романа. Это некоторая присутствующая и постепенно нагнетаемая атмосфера страха и ожидания чего-то страшного, это какие-то намёки на мистическую непознанную составляющую, вплоть до потусторонних тёмных сил. Это всё новые и новые кровавые преступления с частичным описанием происходящего. Это загадка личности убийцы и едва ли не бессилие полиции в поисках оного (впрочем, в этом романе как раз имя насильника известно сразу, но автор выстроил ситуацию таким образом, что полиция самоустранилась от его поисков и преследования). Это романтико-лирическая линия, ибо как в той песне «любовь и смерть, добро и зло» всегда были, есть и будут волновать читателя, а также зрителя и просто обывателя всех стран и народов.

Дин Кунц построил роман так, что в центре интриги становится не открытие имени насильника и убийцы, а раскрытие тайны его личности (или личностей?). И вся детективно-розыскная работа построена как раз на постепенном следовании по этому маршруту. А для того, чтобы пойти по нему, полицейскому со стажем, материалисту до мозга костей, требуется совершить невероятное усилие и поверить в то, во что нормальному, не мистическому человеку поверить трудно, практически невозможно. Однако именно вот этот невероятный для полицейского шаг и приводит в конечном счёте всю ситуацию к логическому завершению.

Знакомиться с творчеством этого плодовитого американского автора я начал совсем недавно и в багаже прочитанного всего-то тройка книг, включая вот эту. Однако уверенно могу сказать, что и Стивен «король ужасов» Кинг не постыдился бы соседству на книжных полках с книгами Дина Кунца.

Абсолютно послушная жена и всегда молчащие дети — идеал семьи...

Не так уж часто в моей читательской практике случается, что книга из категорий триллеры и зарубежный детектив удостаивается высокой оценки. Вернее, не самой оценки — что там оценки, хорошие оценки неплохому детективу ставятся легко, — а вот когда возникает могучее желание узнать «а что там дальше» и начинаешь нетерпеливо лезть в профайл автора и смотреть, чего у него там понаписано и искать продолжение книги и цикла, то это на самом деле не так часто бывает.

Хотя, казалось бы, книг о поиске сексуальных маньяков в современной литературе — пруд пруди и читай — не хочу. И то и дело такого рода повести и романы попадают ко мне на стол. В общем-то примерно так, т. е. практически случайно, попала в мои обязательные хотелки и эта книга — участие в игре и просмотр игровой подборки привели меня прямёхонько в её объятия — аннотация сработала.

Нужно отдать автору должное. Перед нами в качестве первых действующих лиц встали люди совсем оригинальные и не из картонной обоймы героев-шерифов или отважных полицейских суперагентов. Хотя и не из задворок американской силовой системы: один вообще штатный сотрудник ФБР, а второй — вторая — консультант практически на постоянной основе. Однако молодая женщина, специализирующаяся на составлении психологических портретов преступников по оставляемым ими следам и по преступному почерку, и сама является носителем тех ещё психохарактерологических свойств и качеств. Да ещё и с личной историей близкого контакта с такого рода маньяком. А молодой человек — агент ФБР — тоже переведённый на службу в не слишком мегаполисный город специалист с не очень гладкой служебной историей. Да и направлены они в городок, где совершаются ритуальные (ритуальные? ну, скажем так, не совсем ритуальные) убийства вовсе не в качестве героев-сыщиков, а просто как консультанты по линии своего ведомства — т. е. не с целью самим влезать в тонкости расследования и тем более не вести самим никакого параллельного и независимого от местной полиции следствия, а именно чтобы консультировать последних. И только.

Однако, как известно, «благими намерениями выложена дорога...» все знают куда, и потому наши герои не смогли удержаться от розыскного дела на должной дистанции. Тем более, что тут ещё и собственное прошлое главной героини не даёт ей покоя и едва ли оставляет выбор…

В общем, книга получилась и захватывающей событийно, и интересной по части психологических нюансов, да ещё и многослойной, с несколькими интригами и, конечно же, с напрягом по части цейтнота в розыске и поимке — если эта поимка состоится…

Кто первым встал, того и тапки; кто в тапках, тот и Папа…

На мой взгляд, в отличие от историко-художественных романов цикла «Государи московские», этот роман в меньшей степени художественен, нежели историчен. Однако, поскольку вокруг личности Бальтазара Коссы (Иоанна XXIII) имеется множество противоречивых слухов и сведений, а также сомнительных свидетельств пристрастных современников, Дмитрий Балашов попробовал внимательно изучить всю имеющуюся информацию по этому неординарному человеку и порицаемому самой католической церковью Папы и попытаться разобраться, что так, а что, возможно, не так. И потому читатель имеет возможность вместе с Балашовым пройти вдоль всего жизненного пути Бальтазара, побывать вместе с ним в шкуре опаснейшего средиземноморского пирата, насильника, развратника и любителя женщин, одержимого жаждой наживы ловкача и грабителя, студента и затем церковника разных уровней вплоть до последней, высшей ступени католической иерархии, стать возможным отравителем неугодных людей, подвергнуться церковному суду, быть отлучённым и низложенным, водворённым в тюремную камеру и терпеть лишения и нужды, а затем быть освобождённым и возвращённым к церковным таинствам, допущенным к церковным службам и пр. И затем стать свидетелем смерти этого вполне средневекового человека со всеми его средневековыми замашками.

Помимо изложения как общеизвестных, так и мало знакомых широкой публике фактов из жизни Бальтазара Коссы, Дмитрий Балашов знакомит читателя и с сомнительными и не совсем достоверными в силу противоречивости событиями, приписываемыми Коссе и лёгшими затем в пункты обвинения. И при этом Балашов старается внятно и понятно проанализировать все известные обстоятельства и в рамках логики разобраться с достоверностью и добросовестностью тех или иных свидетельств и трактовок. И безусловно, многие «факты» биографии выглядят сомнительно. Однако и Балашов в своих рассуждениях вынужден во многом опираться только лишь на законы логики и, удостоверяя или опровергая тот или иной факт из жизни Коссы, оперировать предположениями и допущениями, — слишком мало точно известного и слишком много предвзятого.

Может быть не настолько увлекательная книга, как романы цикла о государях московских, однако в любом случае интересная и даже полезная, ибо предупреждён — значит вооружён. Было интересно смотреть на вот эту чехарду с одновременным существованием двух и затем даже трёх действующих Пап и при этом помнить, что именно в эти годы Русь активно зазывали и пытались насильственно приобщить к католической вере. Куда вступать, ребята!!! В вашу неразбериху? В эти ваши дрязги? Я вас умоляю...

Художника обидеть может всякий…

Как это вообще свойственно творчеству Дины Ильиничны, этот роман весь построен из деталей и подробностей. Причём размер этих изображаемых ею деталей и подробностей минимально допустим для того, чтобы книга всё ещё оставалась читабельным, увлекательным и интересным романом, а не просто пестрящими картинками быта и бытия, раздробленными на отдельные пиксели. По вот этой фотографической точности воспроизводимого творчество Дины Рубиной сродни… Эмилю Золя — на мой взгляд весьма одобрительное и поощрительное сравнивание.

При этом эта фотографичность касается не только картин внешнего мира, в котором происходит действие (но правильнее будет сказать — действия) книги. Но также и мира психологического, внутреннего, сложного и порой непонятного для самих героев, противоречивого и неоднозначного. И вот эту мельтешащую неоднозначность личности Дина Рубина как раз таки умеет показать во всей красе этих порой разнонаправленных движений души и, соответственно, действий человека.

Кроме того, эта же дотошность касается и той генеральной темы, которой посвящён тот или иной роман — а нынешняя книга погружает нас в мир художников. И нас при этом вовсе не стараются приобщить к творчеству Матисса и Гогена, Сезанна и Ван Гога, Делакруа и Мане с Моне, Ренуара и прочих великих французов, голландцев, фламандцев, немцев, русских… А заход в эту художественную изобразительную тему делается совсем с другого бока — мы идём в эту дверь через главного героя книги, художника и реставратора, а также авантюриста и жулика Захара Кордовина. И параллельно с нырками в детство и юность Захара-Захария мы то и дело ныряем в детали и нюансы художничества. При этом и кое-что узнаём новое для себя в этом особом цветном мире, и просто понимаем, насколько тонок и точен должен быть мир каждого специалиста — хоть ремесленника, хоть творца-живописца (а также музыканта, композитора, танцовщицы, скульптора — любого творящего и созидающего). Ведь невозможно сесть с утреца к мольберту и сказать себе: «А напиши-ка ты, брат творец, Рождение Афродиты», и потом ментилем (1), в один присест изваять из холста и красок сокровище небесной и женской красоты, и, отойдя на пару метров от мольберта, сказать себе одобрительно: «Ай, да Мастер, ай, да сукин сын!» и потащить нетленку на рынок. И так же всё это невозможно ни с чем другим, если это другое — настоящее, не суррогатное, не тяп-ляпистое, не из категории «сойдёт и так».

А наш художник Захар Кордовин за долгие годы писания научился не только точности изобразительного, но и выверил и воспитал в себе чувство художественного вкуса. А вместе с этим отточил и способность подделки картин кисти известных мастеров с последующей их продажей в частные коллекции — такой вот способ личного обогащения.

Вот вам уже и обрисовалась вся фабула этого многоцветного и многозвучного романа. И вся вероятная и возможная интрига. Ибо хватает здесь и приключенчества, и даже некий налёт уголовщины имеется, и конечно же романтическая составляющая выведена остро и тонко. И закономерный трагический финал (это не спойлер, сама Дина Ильинична сочла возможным об этом упомянуть в аннотации к книге), ставящий точку в романе, но не расставляющий всё на свои места. Ибо коллективный читатель, будучи личностью многоликой и многоплановой, вправе совсем по разному относиться и к главному герою книги Захару Кордовину, и к событиям романа и жизни Захара и его окружения, и вообще, к самому роману по разному.

Обсуждабельная книга, если что, вполне пригодная для коллективного клубного чтения.

(1) Ментилем — так говорил в годы моей службы в армии (май 1976 — май 1978 гг, Архангельск-43 — Архара, «город доски, трески и тоски») наш зампотех, майор бронетанковых войск, когда нужно было придать исполнению его команды необходимую быстроту — «Вы ментилем, сынки, ментилем мне этот танк на хранение поставьте», — и сынки так его и звали заглазно — майор Ментиль.

Литературные ФРИКаделькИ и другие изысканные «невкусности»

Борт глайнера «Амальтея». Штурманская рубка. Мерно в полумраке мерцают мониторы, тихонько попискивают зуммеры навигационной системы, успокоительно зеленеют сигнальные огоньки, негромко звучит довольно необычная, скорее странная для XXII века музыка. В кресле в неудобной, какой-то изломанной м ё р т в о й позе с задумчивым и слегка потусторонним выражением лица расположился дежурный навигатор; одной рукой он держит кружку с ароматным кофе, а другой бумажную книгу. Входит капитан «Амальтеи», навигатор делает неуклюжую попытку встать, но капитан машет рукой и присаживается рядом.

- Эк тебя расколбасило! Что это ты весь такой перековерканный и буквально сам не свой — просто зомби какой-то, а не штурманец (капитан вопрошающе смеётся). И что это ты такое слушаешь?.. Какая необычная мелодия, её в полном смысле и мелодией не назовёшь, порой всё это напоминает просто смешение разных звуков…

- Да вот пытаюсь в себя прийти (навигатор ответно натужно и слегка напряжённо смеётся): книжицу тут одну прочитал ненароком, честно говоря, думал, что вообще с ума сойду или и в самом деле превращусь в нежить какую-нибудь. Либо я совсем ничего не понимаю в литературе наших предков, либо это книга такая… странная. Ну и вот, навеяло настроение, даже музыку соответствующую нашёл (показывает капитану капсулу от микрофильма, на ней написано Pink Floyd «Atom Heart Mother») — это всё с той самой старинной станции, которую мы пару недель назад обнаружили. Оказывается, что хотя музыка удивительным образом подходит этой заковыристой книге — такая же психоделическая и странно сконструированная, отсылающая слушателя туда же, куда направляет его книга, т.е. в абсолютную абстракцию и алогичность, — однако написаны они в разные времена — музыка сочинена во второй половине века XX, тогда как книгу написал человек уже из XXI столетия — впрочем, если считать разницу в годах, то набирается всего ничего, три десятилетия. Вот и сижу, отмокаю и оживляюсь (опять смеётся, на этот раз уже более свободно).

- А что за книга-то? Ну-ка, ну-ка, — капитан берёт небольшой книжный томик в руку, неспешно несколько раз перелистывает, ненадолго останавливаясь то в одном месте, то в другом, после чего хмыкает и с явным удивлением крутит головой, — да уж, действительно, записки сумасшедшего…

- Вот и я — и головой крутил, и хмыкал, и всё пытался понять, что здесь к чему, и о чём. Пока не поймал себя на том, что сижу с отвисшей челюстью и тупо пялюсь пустым взглядом в обзорный носовой экран — ну и сразу принялся за реанимацию (улыбается и отхлёбывает кофе). Кстати, а в конце книги обнаружил ещё и вот этот листок с распечаткой текста отзыва на неё — пишет какой-то Strannik102, видимо такое было имя у человека в виртуальных пространствах, все они тогда были повёрнуты на сохранении тайны своего «Я». Хотите глянуть?..

Капитан читает текст, обнаруженный навигатором в книге Антуана Володина, французского писателя начала XXI века:

Летела над морем стая напильников. Внезапно один напильник резко спикировал вниз и, естественно, бульк! — утонул. Стая снизилась, кружится над этим местом. Потом вожак говорит: — Ладно, полетели, все равно он без ручки был. (типа анекдот)

Не раз уже упоминал о том, что не слишком большой любитель и, соответственно, ценитель литературы абсурдистской и абстракционистской, постмодернистской и прочей выпендрёжно-вызывающей. Хотя какое-то количество книг такого рода в багаже имеется, начиная от «Атласа, составленного небом», переходя к паре произведений О’Брайена и заканчивая совсем недавно прочитанным Хармсом — это то, что без дополнительных поисков само всплыло в памяти. Ну и теперь вот в этот перечень добавился ещё один пунктик.

Возможно, причина такого отношения кроется в логическом складе ума. И потому всё малопонятное и труднообъяснимое вызывает оторопь, отторжение, сопротивление и прочие реакции негативистского толка. Ведь трудно понять в рамках логики то, что сконструировано вне этих рамок; треугольных квадратов и круглых прямоугольников не бывает (хотя бывают разного рода иллюзии — см. Приложение). Привык, что чтение литературы должно либо доставлять удовольствие эстетическое, либо становиться пищей для ума. А если ни того ни другого в книге не встречаешь, то начинаешь ловить себя на мысли — а нахуа оно было тебе нужно?

Какие-то такие мысли мелькали в голове примерно первую треть объёма читаемых «Малых ангелов». Бурчал, ворчал, чертыхался и резкими росчерками делал на листке бумаги пометки, касающиеся особенностей книги. Депрессивная, упадническая, негативистская, пессимистическая — терминами подобного рода можно было заполнить бумажный прямоугольник формата А4 без всяких натяжек. Тем более, что термины эти и придумывать не нужно было — можно набрать требуемое количество соответствующих прилагательных от самого Володина, ибо все его описания мира и каких-то жизненных ситуаций складывались именно в мрачных постапокалиптических тонах и выражениях, и картина мира однозначно складывалась гниющая, помоечно-свалочная (опять же, для желающих есть картинки в Приложении). И в голове мелькало и пузырилось что-то маловнятное о конце литературы, о разрушении формы и размывании содержания, о творческой анархии и литературном фрикачестве.

Тем более, что такому восприятию способствовали невнятица содержательных эпизодов и закладываемых смыслов (каких?) и вольное обращение с временем, когда автор оперирует то неделями или временами года, а то вдруг миллиардолетия мелькают — т.е. основа основ — Что? Где? Когда? — оказалась разрушенной до основанья. А что затем? Если следовать известной песне (см. Приложение), то далее должно быть «мы наш, мы новый мир построим…», однако Володин никаких вариантов конструкции чего-то нового из деструктурированных остатков старого не предлагает. Простая констатация разрушения всего и вся — вот это в его книге содержится совершенно точно. И ты постепенно всё больше подпадаешь под власть прочитанного и заражаешься и этим упадком, и этой недожизнью и полусмертью, и начинаешь буквально костенеть в зомбическом оцепенении…

И уже не думалось, что как-то что-то изменится. Однако… Однако тут нужно вернуться к мыслям о литературной форме. Потому что как раз таки с владением словом, с управлением словесной формой, с отчётливо выраженным изяществом литературного языка у Володина оказалось всё в порядке. И вот эта его вольность и свобода пользования именно литературным языком, лёгкость и точность формулировок как раз и обеспечивают уже отмеченную депрессивную мрачность и угнетённость, погибельность и бесперспективность, постапокалиптичность и посткатастрофичность. Т.е. всё это ощущение, возникающее при чтении книги, совсем неслучайное, возникающее вовсе не от неумения автора выразить свои мысли, а вполне осознанная цель, достигаемая Володиным как раз при помощи всех упомянутых (и неупомянутых тоже) литературных приёмов. Конечно же, что-то тут концентрируется и центрируется Володиным (например, то же сгущение мрачно-негативистских прилагательных, или картины полуразрушенного недосдохшего пока ещё мира, в котором происходят все действия и происшествия).

И поскольку мир наррацев (см. дальше) иллюзорен и переменчив, сонлив и хаотично метаморфозен, то попытаться воплотить и сотворить такой мир может только тот, кто сам чувствует себя населенцем, ощущает себя жителем этого мира — автор книги Антуан Володин безусловно и сам так ощущает наш реально-ирреальный мир и стремится и нам передать вот это своё ощущение… а может быть, з н а н и е о том/этом мире, о его кажущейся материальности и обманчивой плотности. И тогда остаётся совсем один маленький шаг для ощущения=понимания истинной сущности того/этого мира, о его искусственности и подчинённости, вторичности и матричности… Но об этом чуть ниже, ниже…

А эта неразбериха с главным героем (он же рассказчик) — ведь каждый отдельный эпизод сообщает, что сейчас в качестве «Я» имеется ввиду совсем не тот персонаж, которым был этот «Я» прежде, и так происходит практически все 49 мини-рассказов=картин=эпизодов-наррацев (так называет их сам автор). Т.е. мало того, что мы не понимаем до конца, что именно происходит — мы не знаем, где и когда это совершается и кто нам об этом рассказывает. Конечно, всё-таки в качестве главного рассказчика вроде бы выступает некий Вилл Шейдман, подвизавшийся на ниве рассказчика наррацев как раз как бы в обмен на постоянно недосовершаемую и откладываемую казнь — и тут можно при желании потянуть ниточку мыслей о его роли как бы типа творца (да, вот так, не с заглавной Т, а с маленькой — творца), однако к концу романа и этот персонаж сдувается, тоже заявляя о том, что и он не он. Но в контексте сказанного выше о качественной литературной форме книги и плюс с учётом того подсознательного неосязаемого последействия текста на читателя становится неважна персона рассказчика — важен тот внутренний, зачастую неосознаваемый резонанс, который обычно возникает при чтении книг такого рода.

Конечно же, некоторое внимание привлекла непременно российская адресация мест действия, а именно Сибирь с невнятной локацией — дураку понятно, что распад и крах человечества и всего человеческого в людях должны происходить именно в России — а где же ещё! Тут же у нас всё на самогоне с самосадом построено, медведи в ушанках на балалайках играют, мужики в канавах пьяные валяются и всё прочее — сплошная гниль! Ну, так мы и так всё знаем, чего нам из франциев-то указывать, вы там у себя с обилием полов разберитесь, а то не поймёшь, кто кого каким образом пользует… (сарказм закончен).

А вообще, конечно, в голову пришли самые разные хитромудрые мысли, причём, кажется, никак напрямую с книгой не связанные, но опосредованно вызванные, спровоцированные именно ею — например, отчётливо (и не в первый раз) подумалось, что мир вообще подобен некоей чрезвычайно сложной игровой программе, которую смастерил и запустил некий Высший Игрок-Программист, и всё происходящее в мире, включая нашу так называемую свободную волю и свободу выбора, на самом деле предопределено командами Матрицы, и что постепенно Игра подходит к своему логическому концу, а дальше либо всё начинает повторяться по кругу (как на это намекает книга), либо просто упрётся в надпись Game over...

А если кому-то мои размышления о Матрице и матричности мира покажутся надуманными и искусственно притянутыми (хотя сам я всё чаще и больше склоняюсь к варианту, что так оно и есть и это почти на грани веры/знания), то вот и прямое упоминание о Матрице, сделанное в книге Антуаном Володиным (наррац 47):

Глория Татко повернулась, она шла всего на пять или шесть метров впереди меня, но ей надо было сделать усилие, чтобы добросить до меня, сквозь рычание огня, разборчивые слова. Поторопись! — крикнула она механическим, отвратительным голосом. — Ускорь шаг, если ты хочешь вовремя попасть в матрицу!.. медведицы вот-вот разродятся, они уже корчатся от боли!..

И далее ещё раз, там же:

Я слышал медведиц, я слышал голос Софи Жиронд. Я не знаю, что она говорила, я не знаю, с кем она говорила. Было уже слишком поздно пройти сквозь дверь и выйти, будь то в матрицу или на свободный воздух. О, малыш… — вздохнула Глория Татко. Я развернулся в ее сторону, чтобы подойти к ней, я ее не увидел, я позвал ее, она не ответила. С этой стороны небо было черное, беззвездное. На нем уже более ничего не светилось.

* * *

Капитан задумчиво похмыкал и решительно сунул книжку в карман, — почитаю на досуге…

Война закончилась, но мир так и не наступил

Никаких военных приключений в их классическом понимании. Политический детектив — так будет и правильнее, и полнее. Да и вообще, при чтении книг Юлиана Семёнова всё чаще приходишь к мысли, что тебя не только развлечь хотят, но ещё и пытаются образовать в каких-то вопросах, проинформировать о некоторых важных тенденциях...

Закончилась Вторая Мировая война. На дворе октябрь 1946 мирного года. Однако с окончанием войны с нацизмом обострилось противостояние между Востоком и Западом. Состоялась Фултонская речь частного (на тот момент) лица — Черчилля, объявившего крестовый поход против Советского Союза и призвавшего всех англосаксов сомкнуть свои ряды под крылом США. И бывшие союзники стали… ну, если не врагами, то противниками и соперниками. Противниками по идеологии и соперниками по разделу сфер влияния и по послевоенному мироустройству.

Идёт Нюрнбергский процесс. На скамье главные военные преступники. Но самое главное, что предстоит решить международному суду — это определить те границы, где заканчивается политика и военные операции и начинается преступление...

А в Испании в поле зрения американских спецслужб, а также некоторых немецких весьма специфических структур попадает некто Брунн, который нам скорее известен как господин Бользен, хотя в ещё большей степени мы знаем этого человека как штандартенфюрера СС Штирлица, на самом деле являющегося глубоко законспирированным, буквально вживлённым в германский нацизм советским разведчиком Максимом Исаевым… однако те, кто читает этот цикл с самого начала, помнят, что его зовут Всеволод Владимиров.

Этот роман погружает нас в дебри и недра тайной войны спецслужб и разных политических сил: на кону атомные тайны Третьего рейха, на кону тайная организация бывших (бывших не бывает) членов СС, на кону воссоздание немецкой идеи и германского национального духа, на кону генеральная линия развития США (и отсюда комиссия сенатора Маккарти и все прочие антикоммунистические гонения на бывших активных антифашистов, включая видных деятелей культуры), на кону весь мировой порядок и расстановка сил на мировой арене. И потому схватка идёт нешуточная и в этой схватке сохранить свою голову весьма непросто.

Несмотря на практически полное отсутствие шпионских страстей книга захватывает быстро и поглощает читателя целиком. Тем более, что если пытаешься переложить содержание той же речи Черчилля на современный антураж, то отчётливо понимаешь, что именно по этому сценарию всё и происходит — сделать англосаксонский мир единой мировой сверхдержавой, а все остальные народы и страны отправить на задворки в качестве сырьевых придатков и дешёвой рабочей силы. Такая вот америка юбер аллес.

Любовь — огромная страна...

Как непросто быть свободным в сословном обществе! В таком, какое представляла собой Англия начала 20 века. Когда ты вынужден подчиняться всем условностям, вести себя так, как принято для людей твоего круга, общаться только так, и никак иначе и только с теми, с кем дОлжно. Не говоря уже о сословных браках. Т.е. если ты девушка из определённых слоёв британской знати и аристократии, то и замуж тебе полагается выходить только за виконта, а никак не за простого фермера. И неважно, какие ты испытываешь чувства и к кому — ты должен, вот и всё!

Не очень хорошо, когда в дела взрослых впутывают детей и подростков. Тем более, когда впутывают их тайно и используют втёмную. Т.е. и сам факт использования ребёнка в том или ином качестве скрывается, и то, что им пользуются, скрывается и от самого ребёнка. И уж тем более это сомнительного свойства поступки, если ребёнок оказывается втянут в тайные и даже постыдные (т. е. порицаемые обществом) дела. Например, любовная связь.

Сама книга изложена в форме рассказа-воспоминания совсем уже взрослого, даже скорее уже пожилого человека о буквально нескольких днях, проведённых им в гостях в одном благородной английском семействе на переломе 19-20 веков. И когда тебе всего 12 лет, то ты живёшь пока ещё в совсем непроснувшемся мальчишеском теле и занят своими мальчишескими делами и интересами. Но постепенно начинаешь понимать, что что-то не так в поведении некоторых взрослых людей в этом семействе, что есть какие-то тайны у них, да и вообще в мире взрослых. И не только понимать, но и участвовать в этом. И даже пытаешься как-то повлиять на происходящее исходя из своих разумений и возможностей. Выстилая тем самым дорожку известно куда, ибо все мы помним, куда ведут пути к счастью…

Троянская война пока что даже не в проекте

История Троянской войны ещё до того, как она началась, и вообще сильно до… Конечно, большинство людей не только слышали о войне греков с Троей из-за похищения прекрасной Елены, но и более-менее представляют себе те далёкие события. Пусть даже не из учебников истории и не из «Илиады» и «Одиссеи», а из голливудского блокбастера. Неважно откуда и как, всё равно мы более-менее знаем и помним о Менелае и Агамемноне, хитроумном Одиссее и Лаокооне, Парисе, Ахиллесе и Гекторе, наконец, о троянском коне, который попросту стал содержательно-смысловым мемом всех времён и народов. Но всё-таки как-то все эти люди предстают перед нами не совсем живыми людьми, а в большей степени персонажами исторических легенд и мифов. А какими они были на самом деле?

Свою версию тех событий и представляет нам автор трилогии «Троя» Дэвид Геммел. Хотя в этой книге, книге первой, до событий Троянской войны должно пройти ещё довольно много времени. И мы просто знакомимся с расстановкой сил и симпатий, с военно-политическими союзами и историческими личностями, наконец, просто с самими людьми: в первую и главную очередь с Энеем (вот как-то его участие в событиях Троянской войны в моей памяти не сохранилось), опять же с Одиссеем, с юной Андромахой и совсем ещё девочкой Касандрой, с «мудрым» кобелём Приамом, не упускающем случая деловито «объезжать» жён своих сыновей, пока те отсутствуют (совсем неожиданный поворот исторического образа), отчасти с Гектором — отчасти потому, что о нём мы в основном слышим из уст его знакомых и друзей. И погружаемся в нравы тех лет, пропитываемся тем самым эллинским духом и средиземноморской атмосферой. И проходим этот путь, который постепенно вёл всё к неизбежному — к той самой сокрушительной для Трои войне.

Говоря по чести, теперь конечно же нужно читать трилогию и дальше, ибо «коготок увяз — всей птичке пропасть». Ну, что ж, завлечь у автора получилось, посмотрим, что будет дальше.

Вот уж действительно всё относительно…

Глайнер «Амальтея»

Бортовое время 21:30

Из разговора в кают-компании

— Интересно, а вдруг мы сейчас наткнёмся на какую-нибудь блуждающую чёрную дыру? Или собьёмся с курса и затеряемся в пространстве?..

— Не собьёмся. Система навигации привязана не только к самым ярким галактическим объектам и цефеидам, но и к квазарам, а также к самым заметным известным галактикам, например, Сомбреро, Геркулес А, Кондор и Головастик. Поскольку эти объекты имеют весьма оригинальный вид, уникальные спектры излучения, и нам более-менее точно известно их пространственное расположение в Местной группе галактик и за её пределами, то можно быть уверенным, что мы сумеем обнаружить эти естественные маяки из любой точки пространства, куда бы нас ни закинуло при случайном сбое во время деритринитации. Если таковое произойдёт, что весьма маловероятно.

— А вот к примеру ходят разные слухи, что существуют так называемые гравитационные вихри, в которых деформируется Пространство-Время, и при попадании в них могут происходить самые разные невероятные происшествия — насколько эти слухи верны?

— Слушайте, ну как можно серьёзно говорить о верности слухов, основанных ни на чём другом, кроме как на самих же слухах. Слух на слухе сидит и слухом погоняет :-) Думаю, что вряд ли полезно пугать друг друга всякого рода ужастиками о якобы возможных, а на самом деле маловероятных, а то и вовсе невероятных событиях…

Хотя… вот про разного рода деформации пространства и времени я могу вам кое-что рассказать. Правда это будет несколько другая сторона этой темы.

Помните, совсем недавно мы обнаружили потерянную земную космическую станцию? И сняли оттуда находившиеся на её борту книги. Старинные, бумажные. И вот как-то на досуге, между вахтами, я прочитал довольно любопытную вещь, в которой читатель как раз и встречается с деформацией и пространства, и времени. Правда в несколько необычном ракурсе.

Сначала эта книга мало чем отличается от многих других прочитанных иностранных опусов того времени. Герой приезжает на новое место работы в не слишком столично-мегаполисный колледж с говорящим названием Коровий Мык, находящийся при совсем уже заштатном городке Разъезд Коровий Мык в каком-то из неназванных штатов США, и начинает там понемногу устраивать свою жизнь и заниматься решением поставленных перед ним главных задач: коллектив сплотить, колледж аккредитировать и всех оттопырить с выпучиванием и оттягом на рождественской вечеринке. Повествование тянется ни шатко ни валко и ничем этаким особенным не радует... впрочем, и не огорчает (что с учётом упоминания в аннотации имени Пинчона даже радует, ибо читал когда-то его книгу «Радуга тяготения» и представление какое-никакое имею). Хотя, конечно, персонажи в романе появляются весьма оригинальные и колоритные, и книжка читается не то, что не скучно, но даже и занятно.

Но первым звоночком, что что-то тут не так просто, как нам кажется, стала несуразица с количеством звёзд на американском флаге — чисто случайно в силу общей начитанности знаю, что в конце XX столетия флаг американский носил на себе ровно пятьдесят звёзд, и потому когда в тексте встретилась цифра 23, то в этом месте споткнулся и полез в информаторий: а) перепроверить свою память б) удостовериться, что не дурак. БВИ (большой всемирный информаторий) оказался со мной солидарен и сухо сообщил, что звёзд в упомянутое время и в самом деле полсотни, а 23 было аж в 20-е годы XIX столетия. Но в принципе, я бы этот факт пропустил мимо своего внимания — мало ли чудачеств было у американских шкрабов и мало ли чудаков работало преподами в американских колледжах. Однако спустя всего несколько страниц уже называется число 24, а затем 25 — вечер становится томным. А вечеринка/вечеринки более раскрепощёнными — хм-м…

А затем цифры вообще поплыли в причудливом танце — то мы встречали числа в районе трёх десятков, то спрыгнули в самое начало начал к 13 звёздам и постоянным 13 полосам, а после переместились во времена, когда звёздно-полосатое полотнище разбогатело ещё на десяток, и уже более сорока звёзд/штатов влились в американский союз.

Конечно, вся эта звёздная карусель что-то должна была обозначать. И тут мы должны перейти к другой теме книги. Ведь из текста романа нам известно, что преподавательское общество Коровьего Мыка совсем не однородно и тем более не едино, а расколото на два антагонистических лагеря — чуть позже мы понимаем, что дело не только в кундалини-тантрических методиках, практикуемых одними группами, и пивных вечеринках в другой группе, а просто одни — ярые вегетарианцы, а другие — обыкновенные мясоеды. И ни одна из групп не желает уступать другой, отчего идея совместной рождественской вечеринки, казалось бы, явно обречена на провал. Кстати будет упомянуть, что на самом деле есть ещё и третья, математическая группа, не примыкающая ни к одной из вышеназванных, однако наши учёные математики всё свободное от занятий время посвящают разнузданной любви в режиме оргия-нонстоп.

И тут становится более-менее понятна вот эта перепутаница с флагом и со звёздами. Дело в том, что вообще вся эта ситуация весьма условна и не имеет особой привязки к конкретному времени (хотя много примет примерно из 60-х XX века). Ибо основной и главной мыслью всей книги становится идея объединения всех и вся людей вне зависимости от возраста и цвета кожи, вероисповедания и пола, принадлежности к сексуальным большинствам или меньшинствам, или к тяготению к каким-то другим оригинальным влечениям, наконец, от способа питания — ведь автор не напрасно то и дело упоминает о единственном преподавателе-негроиде, о азиатах и индийцах, о штучном молчуне-индейце из местного рода-племени, и о том, что рождественскую вечеринку провести чрезвычайно важно; на этом настаивает и ректор колледжа. Кстати говоря, довольно странная и совсем неамериканская идея для общества, состоящего сплошь из индивидуалистов и воспевающего процветающий и успешный индивидуализм.

Вообще говоря, автор любит поиграть и с временем, и с пространством, недаром помимо чехарды с флагом и вокруг него образуются ещё и кошки-мышки с Настоящим: наш герой то и дело едва ли не одновременно пребывает в разных местах и даже в разных временах — условно говоря, одновременно идут Вчера, Сегодня и Завтра, при этом постоянно перепрыгивая друг в друга. И от этого порой сложно понять, где и когда именно происходит тот или иной диалог и даже с кем именно он происходит, потому что начиная фразу в адрес одного собеседника, Чарли её заканчивает, разговаривая уже с другим/другой. И для усиления вот этого эффекта вневременья (или всевременья) наш герой ещё и попадает в некую зависимость от одновременного приёма таблеток разнонаправленного действия, в результате явь мешается со сном, а сон превращается в явь, и мы порой так и не понимаем, где и когда происходят те или иные события, особенно уже в кульминационном блоке, когда долгожданная вечеринка в разгаре и Чарли постоянно переодевается в Шерифа, проделывая это несколько раз и вновь возвращаясь в точку зеро...

Ну, а если говорить о преподавательском составе колледжа и о… В общем, странные там собрались преподы. Я бы таким образование своих детей не доверил — наверное поэтому я не американец, а чистокровный русак-полукровка.

Были там ещё и некоторые другие философические точки напряжения, но рассказывать всё и обо всём будет означать пересказ книги — довольно и того, что уже упомянуто. Главное, что мы поняли: бог есть любовь; вместе мы сила; бороться и искать, найти и не сдаваться; не нужно принимать жизнь слишком всерьёз, всё равно живыми нам из неё не выбраться; коммунизм это молодость мира, и его возводить молодым — ой, нет, это из другой старинной песни...

Вот такая любопытная книга родом из начала XXI века имеется в нашей бортовой библиотеке. Желающие прочитать легко могут отыскать её на книжных полках. А вы говорите — Пространство! Время!

Колдуй, баба, колдуй дед...

Честно говоря, автор меня обманула. И, возможно, не меня одного. Потому что когда вся эта история началась и наш герой приехал в саратовскую провинциальную глушь и там столкнулся с молодой красивой ведьмочкой, то я подумал, что повествование пойдёт по пути развития романтических отношений между двумя молодыми людьми, что будет много колдовского ведьмачества и любовной романтики, произойдёт погружение в колдовские миры и всякие там прочие чудеса чудесатые. Т.е. как бы побольше магии и побольше любовной лирики.

А ведь если бы был внимательнее, то увидел бы, что книга по жанру отнесена к женским отечественным детективам. Т.е. нас предупреждали, куда потянет автор сюжетную нить и в какую сторону отправится потомок любвеобильных французов во время этой своей вынужденной глуховской экскурсии.

Есть такое понятие, как деревенский детектив. С мудрым Анискиным во главе и с неспешной манерой расследования каких-то сугубо деревенских преступлений типа кражи аккордеона, пропажи бабкиной козы и прочих милых сердцу прелестей деревенского характера. Однако в нашем случае мы имеем дело с детективом… наверное его можно назвать провинциальным. И вместо старика Анискина у нас действует гораздо более молодой капитан милиции/полиции, а расследуется не похищение козы, а убийство. Да ещё и не одно, а как оказалось, целых два. И в качестве самодеятельного мегрэ/пинкертона/пуаро выступает как раз наш молодой столичный повеса. Определение повеса в данном случае обозначает некую склонность Алена Муара-Петрухина к женским прелестям и красоткам, и падкость на них же.

Поскольку это самый настоящий, хотя и провинциальный, детектив, то автор, следуя законам жанра, щедро разбрасывает камни по кустам, заставляя читателя вместе с самозванным детективом подозревать в преступлении/преступлениях то одного героя книги, то другого, и даже другую. Высказывая при этом мысль, что чаще всего убийцей оказывается тот, на кого никто никогда не думает. И постепенно выводя нас всех на чистую воду на настоящего убийцу.

А задним фоном проходит история двоюродной бабки Арины, которая любила и была любима, творила добро и завещала внуку (и всем нам) делать то же самое...

Книга получилась ироническая и не без юмора, но вместе с тем и не без лёгкой лирической грусти и с лёгким ненавязчивым назиданием. И доставила читателю немало приятных минут и, в конечном счёте, изрядное удовольствие.

Я Родиной не торгую (А. Деникин)

Общеизвестный факт, что во время Великой Отечественной войны фашисты всех мастей не то, что не брезговали прихватывать имущество славянских «недочеловеков», но попросту была целая программа по вывозу предметов и объектов, являющихся культурно-историческими ценностями. Конечно же, после окончания войны практически все побывавшие под нацистской оккупацией страны озаботились тем, чтобы украденное и вывезенное вернуть на родину. Такую же работу делало и Советское Правительство. И роман Юлиана Семёнова как раз и посвящён этой теме — возвращению на родину культурных ценностей, и тем проблемам, с которыми сталкиваются люди, занимающиеся этой работой. И конечно же, здесь, в первую очередь, мы встречаем попытки сокрытия самих таких фактов, а также стремление к приобретению такого рода предметов в частные коллекции, где их след затеряется и откуда их невозможно будет вытащить. Ну, и всякие не совсем чистоплотные методы, используемые противной стороной для того, чтобы Советы не получили требуемого, а остались с носом.

В качестве действующих лиц, помимо советского писателя Степанова (героя целого цикла романов) здесь мы встретимся с русским графом (в романе — князем) Растопчиным, который, несмотря на многолетнюю эмиграцию и проживание за границей, не перестаёт чувствовать себя русским и всячески старается помочь своей Родине обрести утраченное и восстановить справедливость. Ну, и ещё несколько персонажей, тоже действующих на «светлой стороне». А в противовес им — люди, яро ненавидящие Советы и всячески старающиеся нанести вред этой нелюбимой ими стране. Всеми доступными им способами и методами — шантажа и подкупа, запугивания и одурачивания, искажения истины и подлога документов, информационной атаки посредством СМИ и прямых провокаций...

И главным, что выставлено на торги, является честь и достоинство Страны...

В действительности всё не так, как на самом деле (Станислав Ежи Лец)

Великолепный творческий писательский дуэт подарил своим разновозрастным читателям очередную замечательную книгу.

Поясняю прилагательные.

Великолепный [дуэт] — безусловно, это сугубо моё личное предвзятое мнение, основанное только лишь на прочтении нескольких книг упомянутых соавторов: моё знакомство с Жвалевским – Пастернак началось в июне 2015 года и неспешно продолжается вот уже шестую книгу, и каждый раз выставленные оценки находятся в диапазоне 4,5 – 5 звёзд по пятибалльной системе.

Творческий [дуэт] — конечно, с одной стороны, вроде бы все книги этих авторов несут на себе печать детскости и подростковости, однако на самом деле они с удовольствием читаются читателями всех других возрастных групп. И хотя основной темой книг остаётся школа и всё возлешкольное и околопедагогическое, однако на самом деле книги эти гораздо шире и даже глубже, нежели это может показаться на первый взгляд. И масштабы разрушений приключений всякий раз радуют читателя чем-то новым и порой неожиданным. Творческим.

Писательский [дуэт] — ну, тут и пояснений не требуется, ибо их библиография уже насчитывает более двух десятков изданных произведений.

Разновозрастным [читателям] — об этом я уже писал и в своих рецензиях на прочитанные книги соавторов, и упоминал несколькими абзацами выше — книги Жвалевского – Пастернак пригодны для чтения читателями буквально всех возрастных групп, и при этом имеют тенденцию нравиться большинству читателей. По крайней мере откровенно низких оценок я нашёл не много.

Замечательную [книгу] — опять-таки, сугубо личное восприятие и оценивание прочитанного. Конечно, мы имеем дело с романтической фантазией авторов на тему идеальной школы и идеальных педагогов, но ведь всегда нужно иметь какую-то планку, к уровню которой следует стремиться. И почему бы высоту такой планки не попытаться устанавливать в том числе и при помощи вот таких детско-подростковых мечтательных книг!

А всем недовольным совет от барона Мюнхгаузена — вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Вместе с авторами этой книги :-)

Штирлиц возвращался в Берлин...

Фильм «Семнадцать мгновений весны» заканчивается на том, что Штирлиц, отправив Кет с детьми поездом на родину, возвращается в Берлин. Возвращается, ибо ещё не закончилась война, и ещё живы и Гитлер, и германский (и прочий) фашизм и нацизм, живы все эти гиммлеры-кальтенбрунеры-шелленберги и прочие геринги с мюллерами, и потому надо продолжать работу разведчика, добывать бесценную и порой уникальную информацию из самого гнезда. И просьба-приказ о возвращении сопровождался напутствием — надо выжить!

Действие романа разворачивается в последнюю декаду марта — апреле 1945 года. И основным содержанием и сутью всех происходивших тогда событий стала Большая Игра — игра Гиммлера с западными союзниками, игра Даллеса и Донована как с немцами, так и с противниками президента Рузвельта внутри США, игра Геринга и Кессельринга, игра Гелена, игра Мюллера и Бормана, игра западных демократий за судьбу Европы без советского влияния, игра Штирлица за выживание и за победу нашей страны в войне и за установление справедливого мира. Практически все высшие нацистские чины и бонзы ведут самую важную для них игру, которая так же, как и игра Штирлица, имеет конечной целью выживание. Выжить любой ценой — ценой предательства, убийства Гитлера, сговора с американцами и англичанами, продажи секретов атомных исследований и технологий самолётов-снарядов (ФАУ-1) и ракет (ФАУ-2)… И не только выжить самим, но и сохранить влияние нацизма и фашизма, сохранить глубоко законспирированных преданных идеям нацизма людей и саму организацию ОДЕССа. С тем, чтобы спустя какое-то время и возродить влияние, и завоевать сердца и умы людей и вновь попытаться забрать власть в мире.

Если предыдущие книги в большей части рассказывали нам о военно-политических интригах и заговорах, то здесь уже о политических моментах рассказывается больше, а военная составляющая идёт на убыль — политика явно выходит на первый план. И потому в книге довольно много информации о движущих силах политических течений и партий того времени, в большей степени американских, но и отчасти европейские игроки тоже названы. И потому роман может показаться менее приключенческим, менее развлекательным. Но ведь книга-то не про приключения советского рэмбо...

А Штирлиц… раз есть продолжение цикла, то, значит, Штирлиц остался жив, и что с ним будет дальше, узнаем из романов под общим названием «Экспансия».

Мистика реализма

Не нашёл в этой книге ничего и никакого мистического. Сплошной реализм. Причём поданный читателю в форме авторского расследования некоего трагического происшествия, случившегося за несколько десятилетий до того.

Т.е. это роман-реконструкция. Автор встречается со многими жителями небольшого городка и уточняет детали и подробности старого убийства, совершённого двумя братьями в защиту чести своей опозоренной сестры — таковы испанские нравы, защита чести — прежде всего и важнее всего. И каждый рассказчик, от чьего имени автор нам показывает эту историю, говорит свою долю того, что он знает и что он видел сам или о чём слышал от других.

В результате читатель вместе с Маркесом как бы узнаёт многие мелочи о самой предыстории вопроса, и поминутные подробности того злосчастного утра, и кажется, что всё в деле ясно и понятно. Кроме одного — был ли истинным виновником убитый. Ибо при потере девственности героиней кроме неё и виновного других участников и свидетелей не было, а о том, где, когда и как всё произошло, она умалчивает.

Но прелесть книги (а для меня из всего прочитанного у Маркеса это пока что самое лучшее произведение) состоит не в псевдо расследовании. Мне было и крайне любопытно, и просто интересно и чувственно погрузиться в саму атмосферу жизни людей в этом маленьком городишке, просто практически стать одним из них, из этих горожан, стать на некоторое время латиноамериканцем, почувствовать себя другим.

И конечно же, это совершенно особая энергетика и литературного стиля Маркеса, и особенный их менталитет, и вообще весь мир наособинку.

PS Ну, и не откладывая в долгий ящик посмотрел экранизацию 1987 года, с Орнеллой Мути, и совсем не голливудского экшена. Режиссёр сумел передать практически все особенности маркесовского романа и воссоздать саму атмосферу маленького полусонного городка и нравов его обитателей. Так что фильм неплохо дополняет впечатления от книги.

По хронологии цикла эта книга седьмая, однако по дате выхода в свет является второй — можно себе представить все последующие старания автора соблюсти внутреннюю логику и внешние связи между всеми романами и повестями, чтобы не только хронология соблюдалась, но и развитие личностей героев цикла, и всякие прочие совсем не мелочные мелочи.

Итак, конец 1944 — начало 1945 года. Доктрина выжженной земли и уничтожения культуры славизма как таковой. И отсюда генеральная идея о тотальном уничтожении некоторых городов — исторических культурных центров. В том числе и польского Кракова. И конечно же, контридеей и контрдействием являются усилия наших предотвратить эти нацистские деяния и сохранить объекты культуры и жителей обречённых городов.

Понятно, что иначе, как внедрением в местную среду опытных разведчиков-диверсантов, эту проблему не решить. Однако при заброске группы возникают непредвиденные трудности — сильный ветер разметал членов группы друг от друга и затем поочерёдно каждый из них попадает в трудную, смертельно опасную ситуацию, из которой вынужден выкарабкиваться всеми возможными и невозможными усилиями и оказываться порой на грани провала и предательства — без острых событий и происшествий приключенческая книга не может существовать. И конечно же возникает ситуация практически прямого противостояния с умным, хитрым, изощрённым врагом, и состязание, кто кого переиграет и перевербует. При этом в процессе завязавшейся игры идут потоки информации и дезинформации самого высокого, стратегического уровня, и с этим тоже приходится разбираться...

А параллельно и независимо от предыдущей цели в Краков вместе с группой других сотрудников СД прибывает штандартенфюрер Штирлиц. Нужно ли говорить, что сюжетная линия сводит наших героев вместе и, конечно же, готовит для всех участников неожиданные сюрпризы разной степени как приятности, так и отвратности.

Сюжет книги автором вовсе не высосан из пальца и не выдуман на голубом глазу, ибо и весьма близкая по событиям и по задачам и целям разведывательно-диверсионная группа существовала, и планы по уничтожению Кракова у немцев были. Вся эта информация теперь рассекречена и имеется практически в открытом доступе. Так что Юлиану Семёнову нужно было только немного изменить сюжет и написать интересный сценарий и увлекательную книгу.

Кстати, а вот фильм-то я так и не видел...

История не имеет сослагательного наклонения

Прошла Куликовская битва, минуло нашествие Тохтамыша на Москву, умер князь Дмитрий (Донской) и Великим князем стал сын Дмитрия Василий. Этим закончился предыдущий роман и с этого началась последняя книга цикла «Государи московские» (последняя из законченных, ибо книгу «Юрий» автор дописать не успел, смерть оборвала и жизнь, и книгу, и все прочие замыслы Балашова). В этом томе мы вместе с автором и с русичами проживём первую четверть XV века, время княжения князя Василия I.

А действующие лица прежние: жив литовский князь Витовт и жив польский король Ягайло, по-прежнему существует Орда со всеми её смутами и переменами ханов, и как и прежде Русь зависит и от Орды, и от ситуации в Константинополе, куда рвутся турки и где на последних нитях держится православие. И с Господином Великим Новгородом не всегда мир и благодать, и с нижегородскими князьями замирья нету, и по-прежнему главной и основной задачей стоит объединение земель русских в одно большое и могучее, независимое и богатое общерусское государство. И сохранение, и насколько это возможно, укрепление православия, ибо католичество наступательно захватывает земли славянские и перекрещивает жителей этих земель. А тут ещё и смерть митрополита, и очередная распря с Витовтом, стремящимся утвердить своего, послушного своей воле, митрополита. А ещё и с Двиной колеблющаяся проблема — то ли под Великим Новгородом остаются земли русского Севера, то ли под руку Москвы качнутся.

А параллельной линией мы, по-прежнему, отслеживаем судьбу рода Фёдоровых, начавшегося вместе с началом всей этой эпопеи ещё в послебатыевы времена, и так и прошедшего сквозь всё десятитомье. Уходят старики, но нарождаются дети и появляются внуки, и род Фёдоровых живёт вместе с жизнью московского княжества и московского люда.

Балашов сумел так детально и мастерски изобразить мир людей XIII – XV веков, что при чтении этих исторических книг порой чувствуешь себя попаданцем, настолько плотным и буквально вещным оказывается мир этого цикла. И хотя литературный язык, которым написаны все эти книги, является творческой находкой автора и на самом деле вряд ли древние русичи говорили именно так, однако особость и особенность этого балашовского языка вне всяких сомнений создаёт, по-сути, новую языковую среду, в которую окунаешься с головой и из которой выходить не хочется.

Но увы, закончена и эта книга, и осталось прочитать незаконченного «Юрия», а потом ещё два оставшихся романа из всего прозаического наследия Балашова. А жаль, наверное мне будет не хватать этого умного собеседника.

Это не мы живём в Глухомани, это глухомань живёт в нас

Такой вот «обнадёживающий» вывод формулирует главный герой книги в последние минуты своей жизни. И этими же словами заканчивает свой роман его автор, писатель Борис Львович Васильев. Чтобы было понятно, откуда что берётся, просто нужно глянуть в «послужной», т. е. библиографический список автора. Уже первым своим историческим романом «Офицеры» Борис Васильев решительно ворвался в ряды маститых писателей — книга написана масштабно, умно и привлекательно. Но чаще имя Васильева вспоминают в тесной связке с его книгами «А зори здесь тихие...», «Не стреляйте в белых лебедей», «В списках не значился» и «Завтра была война», и не только из-за удачных и ярких экранизаций, но и просто из-за неоспоримого литературного дарования автора и острой болезненной ранимости читателя перед содержанием и смыслом этих (и других) книг Бориса Васильева.

Роман «Глухомань» написан Борисом Васильевым на переломе эпох (издан в 2001 году). Тут и переход в новое столетие и даже в другое тысячелетие, тут же и переход в другую Россию, ибо закончились недоброй памяти 90-е и возникла надежда на какие-то перемены. Однако книга не возникает вдруг и по щелчку пальцев автора, и значит идея этого романа и весь центр его создания как раз и пришёлся на эти самые пресловутые 90-е буйные годы.

Однако начинается роман ещё в последние годы советской власти, т. е. в начале 80-х, когда главной и основной вехой и приметой времени стала Московская олимпиада. А затем автор так и ведёт нас по времени, год за годом и событие за событием. Что-то происходив в стране и со страной, и что-то происходит в жизни и с жизнью главного героя романа, офицера-запасника, волею судьбы сначала прошедшего боевое крещение в одной из тайных военных африканских командировок и затем попавших на номерное полусекретное патронно-макаронное предприятие, расположенное в небольшом городке с громкоговорящим названием Глухомань.

Череда личных событий и чехарда событий социально-политических в романе тесно связаны, ибо специфика производства естественным образом вызывает интерес у разного рода криминальных персон и структур — патроны калибра 7.62 всегда найдут своё применение.

А тут ещё эта афганская тема, мимо которой пройти в 80-х было просто невозможно. И довольно остро стоявший и затем миной взорвавшийся национальный вопрос, приведший в конце-концов к распаду Союза и отложению бывших союзных республик. Все эти острые и злободневные тогда (и не утратившие своей злободневности и сейчас) темы и проблемы подаются Васильевым вместе и одновременно и тесно увязываются в один плотный событийно насыщенный узел. И вот этот конгломерат: национальная тема, финансово-материальное неравенство и социальная разделённость общества, возведение золотого тельца в центр ощущения благополучия и устроенности в жизни, появление откровенно национально-фашиствующих сил и идеологий, готовность торговать всем и вся во имя денег и власти (ибо с началом чеченской компании возник вопрос — откуда у боевиков оружие и боеприпасы нашего, отечественного производства? И один из вариантов ответа предлагается автором) и готовность любой ценой добиваться своих личных шкурных интересов — вот все эти названные (и ещё и некоторые неназванные, но присутствующие в романе) темы и находятся в романе в постоянной динамике, в тесном взаимодействии и развитии, сталкиваясь и оттесняя одна другую, конкурируя друг с другом и создавая остросюжетную композицию этой книги.

А в конце этого романа автор приводит своего главного героя к точке принятия крайнего решения, ибо вопрос только так и стоит — или Я, или Они…

Книга очень острая, весьма болезненная для восприятия и осмысления, и длинным послевкусием и послемыслием. И вот этот вопрос-ответ-открытие, сформулированное Борисом Васильевым как ответ на вопрос «Почему мы так живём?» и вынесенное мной в заглавие рецензии/отзыва просто предлагает читателю задуматься в том числе и о своём месте и о своей роли в этом сложном динамичном мире.

В каждой избушке свои погремушки

Вероятно, Дафна подсмотрела похожую ситуацию в какой-то отдельно взятой интеллигентско-творческой семье. А потом призадумалась, воспользовалась методами наблюдения и исследования, включила воображение и получила и материал и сюжет для этого романа. Потому что вот это явление, думается мне, довольно распространено в обществе. Причём вовсе не обязательно в английском и вообще в англо-саксонском. А имеет интернациональную природу. Разве что самые патриархальные социумы избегают подобного.

Появляются в семье творческих людей дети. От союза актёра и актрисы с высокой степенью вероятности и родятся тоже лицедеи — пример мамы/папы заразителен, да и сама атмосфера такой семьи составляет закулисье и авансцену. Просто потому, что творческие люди имеют особый психотип, особенные черты личности и характера. И конечно же психоэмоциональная родительская конструкция передаётся потомству с высокой степенью вероятности. А кроме того, во времена, описываемые Дафной Дюморье, и возможностей других в общем-то не было, и в силу разъездного образа жизни актёров дети кочевали вместе с родителями по городам и весям и частенько бывали и в театре и возле сцены — просто пропитывались этим актёрско-театральным духом.

Яблочко от яблони недалеко падает.. И вырастающие дети с похожими на родительские психо-характерологическими характеристиками, скорее всего тоже будут склонны к творческим профессиям и занятиям. Точно так, как это произошло в нашей семье Делейни. А человек с высоким творческим потенциалом с довольно высокой степенью вероятности будет пополнять собой класс людей эгоцентричных, возможно даже самовлюблённых, не слишком сильно заботящихся о других и живущих по велению своего сердца и ума. И тут уже только индивидуальное самовоспитание и самоконтроль могут или сгладить эти тенденции, или, наоборот, заострить такие черты характера.

А если в семье ещё и собраны вместе дети, родившиеся от предыдущих браков обоих родителей, и совместно нажитые, да ещё и разнополые и с небольшой разницей в возрасте (и сразу вспомнился анекдот «Дорогой, мои и твои дети бьют наших»), то тут вам и будет заложена мина, способствующая появлению специфических чувств сводных братьев и сестёр друг к другу и появлению между ними особых отношений. Cousinage dangereus voisinage — так утверждают французы, а они толк в любовно-романтических отношениях знают. А тут ведь даже кровного родства нету.

Вот вам и основа для романа и для всех тех событий, которыми наполнен его сюжет и из-за которых однажды Чарльз назовёт их паразитами. Хотя в отношении Селии это не так, но там другая крайность — возведённая едва ли не в абсолют жертвенность и готовность служить другим, откладывая собственные интересы на «потом» — другая сторона медали.

Финал романа закономерен, терпелка рано или поздно заканчивается у любого человека. И каждый получает своё — Мария свободу (а нужна ли она ей?), Найэл уединение от всех (если лодка доплывёт), Селия опять впряжётся в лямку забот и хлопот (ну, тут хотя бы реализация того, к чему она и привыкла и сама тянется), а Чарльз — возможность испытать судьбу ещё раз. А читатель — возможность порассуждать и даже побрюзжать на происходящее и на некоторых книжных героев — типа «мы такими не были» и всё такое прочее :-

Фантазёром быть хочу

Четыре совершенно разных, непохожих друг на друга фантастических мира. И в то же время имеющих все признаки зарубежной американской фантастики. В чём эта самая американскость выражается сформулировать совсем непросто. Возможно общей тягой всех авторов к приключенчеству, к событийной заряженности, к драматическим и даже трагическим происшествиям, к масштабным кровопролитным конфликтам между инопланетными мирами, к непременному угнетению, подавлению и порабощению одних цивилизаций другими и потому тайному или мощному освободительному движению. А если научные открытия, то непременно связанные с вероятностью использования изобретения в военных целях, со сверхоружием. А может кассовость и рыночность прёт изо всех щелей — как это теперь сплошь и рядом мы имеем в отечественной фантастике, фэнтези, да и во всей прочей литературе…

В общем и целом, хотя читал не без интереса, но интерес этот больше был основан на именах авторов и на их известности и популярности. А сам сборник получился средненький, не выше четвёрки (по школьному).

Не думай о секундах свысока…

Конечно же, большинство населения нашей страны и бывших её составляющих знает и Штирлица и содержание этого романа не по самой книге, а по одноимённому сериалу. Что там говорить, мало, наверное, было людей, которые игнорировали просмотр этого фильма, когда он впервые шёл на телеэкранах. И сам Штирлиц, безусловно, воспринимается именно в воплощении Вячеслава Тихонова, и вряд ли найдётся достойная замена.

Однако, фильм фильмом, но книга, всё-таки, была первее, начальнее (книга 1969, фильм 1973 г.). Хотя по некоторой информации получается, что Семёнов, работая над книгой, одновременно мог писать и киносценарий. И потому и возникает при чтении ощущение, что и фильм и книга начинают то сливаться, то слегка разделяться, но разделяться только лишь слегка, потому что Лиознова не стала отходить от литературной основы, и сценарий фильма практически идентичен тексту романа. И все основные, центральные, стержневые моменты книги, все важные диалоги переданы в фильме точно и полно.

Я книгу слушал в аудиоформате, и чтец, не впадая в соблазн пытаться скопировать интонации Броневого и Тихонова, Табакова и Ланового, Градовой и Куравлёва — ничего хорошего бы из этих попыток не вышло, а получилась бы нелепая пародия, — сумел всё-таки передать все те эмоции и чувства, которые были заложены и сыграны в фильме. Опять-таки, это важно было сделать потому, что в фильме и актёрская игра, и смысловое и эмоциональное интонирование были выполнены мастерски, и иные варианты, скорее всего, вызвали бы только отторжение или, как минимум, сомнение. Такова волшебная сила искусства, что поделать.

Ну, а что-то говорить о самом содержании романа наверное и вовсе не имеет смысла: конец февраля — первые три декады марта 1945 года, пять недель весны победного сорок пятого года, метания загибающегося нацистского зверя и попытки уйти от возмездия за содеянное и от суда народов и истории. И усилия некоторых политических сил в стане союзников уже тогда дезавуировать роль нашей страны — нашей общей страны и всех её населяющих народов — в общей победе — вот всё то, что попало в поле зрения Юлиана Семёнова. И в послесловии к аудиокниге, написанном Семёновым в конце 80-х, как раз и говорится о том, что и в самом деле примерно в эти сроки гросс-адмирал Дёниц был с визитом в Швеции — а ведь Дёниц не просто адмирал германского военного флота, Дёниц был официальным преемником Адольфа Гитлера… Так что сами думайте, насколько придумал Семёнов описываемые в романе переговоры Вольфа и Даллеса (а эти переговоры были и в самом деле), и насколько исторические реалии соответствуют этой версии событий…

Зато мы теперь точно из уст самого Штирлица узнаём, как происходила операция его внедрения в Германию и в германский фашизм и нацизм — об этом в книге есть прямой, пусть и довольно скупой и краткий рассказ.

Ну, а дальше нас ждёт возвращение в Берлин, потому что Центр распорядился выжить.

Как один Тунгус всю ООН перехитрил

Этот роман Олега Дивова собрал в себе всё, что я люблю в фантастике. Т.е. научность, космическое приключенчество и социальную направленность с футуристическими прогнозами и предостережениями/предупреждениями. При этом Дивов мастерски использует свой творческий писательский талант и пишет этот роман в той литературной форме, от которой так просто не отмахнёшься и не отпихаешься. Да и не захочешь это делать. Потому что психологические крючочки автор расставляет в тексте с самого начала. И уже не хочется отрываться на дела в реальном мире, потому что мир Внеземелья — хотя на самом деле все события романа происходят в мире, называемом Земля-2, и потому всё «внеземелье» здесь только в космическом смысле, ибо несколько десятков световых лет до нашей Солнечной системы всё-таки вёслами махать и махать — мир Внеземелья поглощает тебя целиком и полностью и не выпускает из своих объятий до самого финала…

Итак, мы находимся на Земле-2.

И дальше начинается чехарда всякого рода событий и происшествий, в ходе которых наши контактёры либо проявят все свои душевные и деловые качества с лучшей стороны, либо непоправимо навсегда потеряют контакт с местными ребятами. И третьего не дано.

Горька судьба поэтов всех племён (первая строка стихотворения В. Кюхельбекера «Участь русских поэтов»)

Поэты пушкинской поры. Лицеисты первого лицейского набора. Громкие звонкие имена, не единожды упоминаемые в литературе. Вильгельм Кюхельбекер был одним из них. И потому имя его нам знакомо не только по школьным урокам русской классической литературы и поэзии, но ещё и из истории первой половины XIX столетия. Однако, как ни крути, но имя Пушкина как поэта и писателя затмило многих, если не всех остальных из этого набора. А ведь какие славные ребята были — Горчаков и Дельвиг, Пущин, Корф, да и Кюхельбекер вовсе не бесталанный поэт был.

Тынянов взялся раскрыть перед читателями образ этого незаурядного человека с трагической судьбой. И просто повёл нас по изгибам жизненных реалий Вильгельма — мальчик и лицеист, юноша и не слишком удачливый служащий, мечущийся по жизни молодой человек, несостоявшаяся личная жизнь и участие в восстании декабристов, мытарства по крепостным камерам и затем ссылка с далёкую грозную Сибирь, и последним штрихом биографии — смерть.

Все эти обстоятельства общеизвестны и потому упоминание о них не является никаким спойлером. Но чем же тогда хороша и привлекательна книга? Ответ прост — мало знать хорошую интересную историю жизни незаурядного сложного человека, нужно ведь ещё уметь её и рассказать так, чтобы рассказ этот не показался ни скучным, ни томительным. И Тынянову это удалось — книга читается единым дыханием. И перед нами встаёт во весь свой нескладный рост слегка неуклюжая, но однако вовсе не жалкая фигура человека с непростым внутренним миром, с взглядами и принципами, с тонко организованной нервной системой и с неспособностью заводить нужные связи и знакомства, терпеть обиды и прощать оскорбления, льстиво улыбаться и говорить нужные слова, совершать поклоны и шаркать ножкой.

Наверное, сложно хотеть быть похожим на него, на Кюхельбекера. Но уважать его и помнить об этом забытом ныне поэте и гражданине всё-таки нужно. Нужно не ему, нужно нам, нынешним...

Эй, гражданина! Ты туда не ходи — ты сюда ходи. А то снег башка попадёт — совсем мёртвый будешь... (Василий Алибабаевич)

Тема смерти настолько же знакома и актуальна для каждого человека, насколько и его собственное рождение. «Случайное начало и неизбежный конец» — так охарактеризовал человеческую жизнь один из персонажей трилогии Сергея Снегова «Люди как боги». Абсолютно точная и исчерпывающая формулировка! Действующая, по крайней мере, до тех пор, пока не будет изобретено лекарство от смерти или какие-то иные варианты пересадки человеческой личности в другое тело. Потому что когда мы говорим о смерти, то, прежде всего, имеем ввиду исчезновение, прекращение, уход человеческой личности (вместе со смертью материально-физиологического тела). Недаром ведь в ситуациях, когда тело человека продолжает жить, т. е. выполнять практически все физиологические функции, но при этом сознание отсутствует, то наблюдающее за таким человеческим останком врачи рано или поздно поставят вопрос о прекращении поддержки жизни в физиологизирующей оболочке. Однако такие случаи крайне редки, а чаще всего все мы сталкиваемся с ситуацией, когда кто-либо из нашего окружения — близкий или более отдалённый родственник, знакомый или просто случайный человек, попавший в поле нашего внимания — уходит из жизни тем или иным способом. Причём в контексте этой книги неважно, естественная смерть пришла к умершему, или он каким-то иным способом перешёл в мир иной и попал в категорию усопших. В любом случае — появляется мёртвое тело и возникает необходимость выполнения похоронного обряда...

А на кладбище так спокойненько, Ни врагов, ни друзей не видать, Все культурненько, все пристойненько — Исключительная благодать (из песни)

Но это что-то я сразу быка за рога взял, а ведь началась книга вовсе не со смертей, а наоборот, со знакомства с нашим героем, с простым русским пареньком по имени Вова с оригинальной фамилией Кротышев (никогда не встречал людей с такой фамилией, Кротовы были, а Кротышевы — нет). И, как водится, сначала мы просто живём детство детское, мотаемся туда-сюда по стране вместе с родителями (такая вот планида выпала Кротышевым) и понемногу растём. А более-менее по-настоящему (детсадовские игры практически не в счёт) наш герой сталкивается со смертью в довольно раннем своём возрасте: умирает бабушка — ситуация весьма распространённая и совершенно естественная — люди как родятся, так и помирают, ничего необычного. А вот приобщение к теме уже едва ли не на уровне некоего посвящения происходит при подростковом ночном кладбищенском приключении — кто из мальчишек не проверял себя и своих приятелей ночными походами на кладбище и выполнениями там тех или иных «решительных отважностей и геройских смелостей»!

Два солдата из стройбата заменяют экскаватор (солдатское)

Да-да, а потом армия, и служба в «войсках стратегической обороны», то бишь в ВСО, или ещё проще — в стройбате. Лопата–лом–кирка — вот и всё техническое оснащение военного строителя, не имеющего на момент призыва никакой более-менее строительной специальности. Плоское катаем, круглое таскаем. И копаем от угла и до обеда (а то и до заката и далее). И тут первый опыт самостоятельного изготовления последнего человеческого пристанища размерами 1х2х2 (в метрах). Вот эта армейско-стройбатовская глава, между прочим, и для всей книги, и конкретно для всей дальнейшей судьбы нашего визави определяющая и важная во всех отношениях. Всё-таки, как ни крути, но до службы в армии пацан всего лишь пацан, а два года солдатской лямки (тогда служили ещё два полновесных года — «сто две бани», как говорили в нашей довольно северной бронекопытной части) всё-таки так или иначе, но меняют мальчишескую стать на мужскую — знаю не только в абстрактном размышлении, но и по самому себе — пришлось нам с супругой наново привыкать друг к другу после моего дембеля в маю. Вот и Володя тоже получил нехилый жизненный опыт — научился устаканивать отношения с людьми разного калибра и веса, ну, а о наращивании мышечной массы и говорить не приходится, кубометры вынутой и перекантованной земли и бетона частично перемещаются в зону бицепсов-трицепсов и материализуются в виде кубиков брюшного пресса, и делают рельеф твоей мускулатуры более выразительным и бугристым, а хватку ладони каменной, как рукопожатие статуи командора.

У попа была собака, он её любил. Она съела кусок мяса, он её убил. И в землю закопал, и надпись написал: У попа… (народное творчество)

А вот дальше, собственно говоря, уже началась и вся основная песня, а всё что было до этого, было просто запевом. Потому что прихотливая судьба столкнула Володю лицом к лицу со своим сводным старшим братом от первого брака отца — парнище оказался ражим детиной с солидным опытом выживания-приспособления-существования как в постперестроечно-бандитских реалиях, так и в тюремно-лагерных «посиделках». И пошла основная чехарда метаний и мотаний по разным бюро, конторам и комбинатам похоронно-ритуальных услуг. Хотя на самом деле вместо услуг просто нужно подставить слово «бизнес» и всё сразу встанет на свои места. Потому что основным и главным смысловым содержанием всех этих заведений и заведований является отъятие более-менее законным способом у всех попавших в их сферу интересов и внимания лиц дензнаков. И поскольку деньги тут крутятся немалые, то конечно же возникает острая и жёсткая непримиримая конкуренция между всеми притязающими на роль последнего посредника между миром живых и царством мёртвых. И некие не слишком благовидные поступки Володи начинают гонять его из рук в руки, от одних гробовщиков к другим, от одних сильных мира сего к другим не менее сильным — и те и другие сильны только лишь своими связями и влиянием, ну и толщиной денежного бисквита во внутреннем кармане своего пиджака. Все эти метания и мотания каждый раз связаны с какими-то приключениями и происшествиями, бугры Володиных мышц постоянно находятся в действии и казалось бы, всё это напоминает банальный гангстерско-постсоветский романчик на тему острой критики, сатиры и юмора всего того, что творится на стыке этих двух миров и пространств — мира живых и мира мёртвых.

После, когда Сарпедона оставит душа, повели ты Смерти и кроткому Сну бездыханное тело героя («Илиада», XVI 454)

Однако есть одно «но». Многим более-менее образованным и просто начитанным людям безусловно знакомы термины танатофилия и танатофобия, да и просто понятие Танатос сразу вызывает у них вполне определённые ассоциации и вытаскивает из глубин их памяти и образования знания об этом. Ибо отношение людей и человечества к смерти всегда было весьма особенным и порой весьма вдумчивым и специфичным. Размышления о некросфере, потустороннем мире, о влиянии смерти и о постсмертной «жизни» усопшего, о тех местах, куда отправляются души умерших и об их дальнейшей судьбе всегда занимали род людской — ибо никого не минет чаша сия и каждый вне зависимости от чинов и званий персонально и единолично рано или чуть позже столкнётся лицом к лицу с ситуацией умирания (правда, свою смерть так никто и не встретит, ибо пока ты жив, то и смерти нет, а когда умер, то уже не осознаёшь этого прискорбного для тебя факта). И именно на этих размышлениях и рассуждениях и построены многие религиозные доктрины, целые культурные пласты, культовые верования и обряды. И помимо всяких официальных организаций имеются и разные неформальные группы и секты, субкультуры и модные течения, занимающиеся как раз всякими вот такого рода досмертными, предсмертными, смертными и послесмертными обрядами и ритуалами. Порой весьма причудливыми, а иной раз и смертельно опасными для вовлекаемых в них людей. Припоминать и перечислять всякие такие штучки-дрючки можно долго — тут вам и хитроумные гадания, и наговоры-заговоры, и разные культовые собрания с действиями самого широкого профиля (смерть петуха и изощрённо-извращённые сексуальные манипуляции вовсе не исчерпывают диапазон — и сразу на ум приходит совершённое в не слишком давние времена в наших мелких районных реалиях ритуальное убийство на кладбище — чел возомнил себя неким мессией и просто следовал Зову).

И вот этого всего в книге тоже довольно много. И читатель романа много чего может и познать, и понять, и увидеть по-новому. И уже, может быть, иным, более внимательным взглядом будет смотреть и на кладбище, и на посещающих его в разное время суток людей, и замечать разного рода надписи и рисунки на надгробиях, ну и все прочие символы и знаки — кто книгу прочитал, тот поймёт, что я имею ввиду и на что именно намекаю.

Да, вот такая существенная и немаловажная особенность. Поскольку круг общения Володи довольно специфичен и практически все живущие в книге персонажи имеют свои яркие характерные черты и особенности, то и речь их довольно причудлива и весьма цветиста. Ну, т. е. обычные русские непечатные, однако общеупотребительные слова и выражения не только иногда встречаются в тексте, а порой просто составляют весьма заметную часть лексикона этих людей — это они не матерятся, это они так разговаривают. А некоторые ещё и знают и вовсю используют разного рода меткие и афористические выражения и народные непечатные поговорки и присказки, придающие и этим персонажам и их речи особый колорит (помните прапорщика Шматко из сериала «Солдаты»?).

Поскольку наш герой — молодой и вполне дееспособный парень с высоким сексуальным КПД и многочасовым фрикционным потенциалом, то, конечно же, в книге довольно много и секса, траха, перепихона и прочего «туда-сюда-обратно». Однако автор вовсе не ставит описание интимных сцен и эпизодов в центр читательского внимания — всё делается ровно настолько, насколько это необходимо для более полного и глубокого раскрытия образов героев и персонажей книги и проникновения в их сущности и сучности. Да мы и сами по молодости лет выдавали на гора и бессонные ночи, и потёртости в некоторых выдающихся во всех смыслах местах — чего уж там, все мы были молодыми наездниками и наездницами :-)

Родом из детства

Эту книгу следовало прочитать именно тогда, когда она была издана, т. е. в середине 70-х. И не только потому, что все события происходят именно в этот период (на самом деле где-то конец 60-х — книга вышла в 1971), но просто из-за того, что и вся энергетика, и проблематика книги полностью принадлежит этому времени. И весь антураж тутошний, и все люди тут шестидесятники… э… ну, вы поняли, в каком смысле. И вся книжка потому вся насквозь колхозно-совхозно-крестьянская и потому по нынешнему восприятию изрядно наивная и нарочитая. Да, впрочем, она такая и есть изначально, и таковой была с момента выхода в свет — недаром стала основой для мультика.

Я всё это к чему — просто не уверен, что книжка и даже мультик этот может понравиться современному подростку соответствующего возраста. Хотя мне вот, в принципе, скучно не было, а вот забавно и даже местами и временами весело — было. Не знаю, буду ли читать продолжение, но кто знает...

Ну вот, поели, теперь можно и поспать...

Этакая смесь научно-приключенческой и космо-социальной фантастики. Причём вот эти четыре составляющие могут попарно связываться в любом варианте, начиная от предложенного и переходя к научно-социальной и космо-приключенческой и т. д. И ещё сюда можно добавить юмористическую, сатирическую, футуристическую и другие составляющие. В результате мы имеем этакую оригинальную смесь, блины с припёком, ирландское рагу, тройную уху, коктейль «Кровавая Мэри».

Конечно же, здесь максимально ярко выражена сатирическая линия в отношении дальнейших путей развития цивилизации потребления — то общество Космической Цивилизации, которое нам показывает Михаил Тырин, вовсе не является таким уж привлекательным. Да, гарантированное сытое брюхо, наполненное однообразной синтетической жратвой из общего корыта, да, ежедневные бесплатные белые носки, да, возможность перехода от касты к касте, зарабатывая будущие преференции путём накопления так называемого уцим — некоей универсальной виртуальной платёжной единицей. Сделал ту или иную работу — получи честно заработанные уцим. Сделал много работы — и уцим получишь больше. И по достижении некоторого порогового количества переходишь в первый класс, и опять нужно продолжать накопительство, а там, глядишь, дотянешься до класса второго, третьего и так далее. Социальная лесенка длинная и количество ступенек в ней большое, есть куда развиваться.

Вот только развитие это идёт лишь по линии потребления — высокоразвитое потреблядство становится краеугольным камнем для попавших в эти миры землян — поэта-неудачника и адвокат-неудачника. И сначала конфликт проходит как раз по линии разного восприятия и оценки действительности и перспектив этими двумя людьми — один всячески протестует против такого, а второй старается встроиться в предлагаемые условия и подняться по социальной лестнице побыстрее и повыше. А параллельной линией является служба в войсках космического десанта, в оккупационной армии колонизаторов-цивилизаторов, ибо Космическая Цивилизация ничтоже сумняше стремится распространить свою систему ценностей на все доступные ей обитаемые миры Галактики, и потому устраивает для местных разной степени разумности аборигенов принудительное счастье, с бараками и пулемётными вышками, с ограждениями и электрическими палками-кнутами, с резервациями и насильственно внедряемым образом существования (прогрессоры, мать иху так и перетак!) — ничего не напоминает из наших земных реалий?

И понятно, что дальнейшие приключения наших героев приводят их то на одну ступеньку, то в другую касту — а как иначе показать читателю всю пустоту и никчёмность этого высокоразвитого мира, этого «вселенского братства «Падающих с неба галушек» и клуба потребителей «Губ не дур» (спасибо Сергею Снегову за его меткую характеристику общества всеобщего благоденствия), — до тех пор, пока не истончается терпение и того и другого переселенца и не возникает уже протест и конфликт «Я и Система».

Над всей Испанией безоблачное небо...

В этом совсем небольшом по объёму романе (повести) мы встречаемся с Максимом Исаевым уже скорее как со штандартенфюрером Штирлицем, т. е. это первое появление на авансцене именно Штирлица с позывным Юстас (правда, я пока что не читал рассказ/повесть «Нежность», может быть там что-то об этом превращении есть). А было бы куда как интересно и любопытно узнать, как именно происходило внедрение вполне русского эмигранта Исаева в немецко-арийскую кастовую среду в роли немца, с чистой кровью и незапятнанной генеалогией, с историей жизни (проверяемой и перепроверяемой и выдерживающей все проверки и перепроверки). Ну, да цикл ещё наполовину впереди, может быть где там мелькнёт что-то об этом любопытном эпизоде.

Итак, 1938 год, август, Испания — небо над которой, увы, совсем не безоблачное. И практически прямое столкновение интересов германского нацистского Рейха и Советского Союза, столкновение двух идеологий и двух смертельных врагов. Германия пробует свои силы в вооружённом конфликте Гражданской войны в Испании и практически испытывает новые образцы оружия и военной техники — юнкерсы, хейнкели и мессершмитты утюжат испанское небо и наносят республиканцам серьёзный урон. И новые образцы военной авиации весьма интересуют советских военных специалистов.

А параллельной линией, хотя на самом деле основной, идёт история латвийского журналиста Яна Пальме, который ещё со времён Судетской операции вермахта попал в поле зрения советской военной разведки, и в силу симпатии к идеям социализма и неприятия нацистской идеологии и, главное, их практики, стал своим в тылу врага, причём с переменой личины, хотя и с сохранностью личности (т. е. сохранив своё имя, поменял свои «убеждения»).

И вот на стыке этих двух моментов — получение образца нового немецкого истребителя и агентурно-разведчицкая судьба латышского журналиста — и построен сюжетно-событийный ряд книги. И штандартенфюрер Штирлиц, безусловно, находится в роли и координатора, и разруливателя непростой ситуации, когда захваченный журналист должен быть спасён.

С одной стороны, перед нами военно-политический и шпионско-приключенческий боевик, однако, с другой стороны, мы имеем возможность приобщиться и к высшим секретам Германии и Рейха, ибо то и дело встречаем в тексте романа выдержки из речей высших германских руководителей, обозначающих стратегические интересы Германии в обновляемом ею мире. Ну, и получаем образ успешного, постоянно рискующего собой советского разведчика, штандартенфюрера Штирлица, героя всей дальнейшей штирлицианы.

Гадкий утёнок, английская версия

Вообще-то у меня совсем небольшой список прочитанного от Митчелла — ясен пень, «Облачный атлас» (ткните пальцем в того, кто не читал эту книгу или хотя бы не смотрел фильм…), ну и «Простые смертные» не помню как попали в мои хотелки/читалки. И вот странная история — обе прочитанные книги были весьма высоко оценены и фамилия автора прочно впечаталась в сознание, а вот поди ж ты, другие книги Митчелла по-прежнему ждут своей очереди. Впрочем, вот «Лужок чёрного лебедя» дождался.

Автор аннотации стопроцентно прав, вспоминая и поминая здесь имена авторов великих мальчишеско-подростковых книг; я бы сюда ещё добавил Маккаммона с его «Жизнью мальчишки» и, пожалуй, «Сверстники» авторства Марджори Роллингс. Ну и вот теперь этот список пополнился ещё одной весьма неплохой, интересной и правдиво-взаправдашной, подростковой мальчишеской книгой. Причём, по-моему мнению, книга эта может быть интересна и полезна не только людям в среднем и старшем возрасте, уже прошедшим критические значения в 13 лет, но и как раз тем пацанам, которые вступили на эту чреватую разными разностями возрастную черту, и на которой всегда есть вероятность как неопытному начинающему канатоходцу сверзиться вниз макушкой и быть освистанным и окружающими, и своим собственным «Я».

О чём же книга? Ну, если не раскрывать сюжетные ходы и не посвящать будущего читателя в перипетии событий и происшествий, то можно просто сказать, что книга об инициации (на что намекает и аннотатор). Тринадцать мальчишеских лет — как раз тот возраст, когда уже начинаешь чуть иначе смотреть на девочек, девушек и даже женщин — на всех этих носительниц привлекательных выпуклостей и впадин; когда ночами начинают сниться странные томительные смутные сны, которые может быть не всегда и вспомнишь, но которые уже могут оставить свой отпечаток на мальчишеском ночном белье; когда начинаешь не просто толкаться/суетиться среди своих сверстников и сверстниц, а уже как-то оценивать и самого себя, и тех, кто рядом с тобой, и пытаешься понять, какое место ты занимаешь и в их среде, и вообще в этом мире; когда помимо событий твоей собственной жизни вдруг начинаешь замечать ещё и то, что твориться во внешнем мире, начиная от мира ближнего — твоя семья, родственники и знакомые, другие взрослые, и переходя в мир большой — чем заняты твоя страна и твой народ… И вот как раз примерно в этом возрасте и происходит та самая перемена, которую иногда и называют таинственно-многозначительным словом инициация — бывший безбашенный пацан вдруг (не вдруг!) становится уже маленьким взрослым, юношей. Как правило, происходит такое и в самом деле довольно резко, порой даже можно отчётливо связать эту количественно-качественную границу с каким-то вполне определённым событием.

Процесс вот такого перехода совсем не безболезненный, вероятно его отчасти можно сравнить с актом рождения, пусть не на физическом или физиологическом уровне, но на психологическом уж точно. И архаические древние культуры обычно этот процесс контролировали, регулировали и организовывали, устраивая для ребят определённого возраста целые обряды инициации и сопровождая их порой нанесением на тело инициируемого ритуальных татуировок и шрамов. Современные высокоцивилизованные люди такого рода процедур не проделывают, однако жизнь сама справляется с нанесением и татуировок, и уж точно шрамов — как реальных, так и моральных. И порой ты сам помнишь (я помню), как это случилось, что вот ещё неделю назад ты был обычным пацаном с обычными пацанскими интересами и проблемами, а вот сейчас, спустя всего промелькнувших семь дней ты уже ощутил себя едва не совсем взрослым…

А ещё это просто книга о том, что реально чувствует и совершает обыкновенный тринадцатилетний английский пацанёнок из обычной английской семьи среднего достатка, живущий даже не в приличном городе, а в деревушке с вполне оригинальным названием «Лужок чёрного лебедя». И это изложено Митчелом интересно и увлекательно, захватывающе и порой драматично, а то и трагично — жизнь, она такая, полосатая зебра.

Накрут сюжета состоялся практически сразу — в своём фирменном стиле автор сообщает, что сначала работник вокзала нашёл в вагоне шарфик, а в следующем купе — труп. Вот так обыденно, без драматических ахов и охов — шёл-шёл, и нашёл — работа у него такая (это не сарказм, если что, это и правда у чела такая работа, осматривать вагоны прибывшего поезда сразу после окончания рейса). А дальше пошло-поехало — дело пошло в работу, начали возникать разные версии, стали появляться факты и детали, каждый из которых требовал проверки и уточнения — в общем, пошла рутинная работа следственного сыска по делу об убийстве (ибо насильственность смерти не вызывала сомнений).

Поскольку мы читали детектив от Жапризо, а не от Чейза, к примеру, то вовсе не попали в самый разгул преступности или в самый раскрут экшена, однако сюжет отнюдь не был ни скучным, ни простым — количестве смертей росло и возрастали риски появления новых жертв убийцы (или убийц?), да ещё и рассказчик то и дело менялся. И вот тут автор находит весьма неординарный сюжетный ход — в круг подозреваемых попадают совсем новые и весьма неожиданные при этом персонажи романа. И сюжет начинает играть новыми причинно-следственными связями и мотивами.

Ну, а убийца, само-собой, почтальон, чё тут гадать-то! (А вот это уже не имеет к роману никакого отношения).

А альтернативы, в общем-то, и нет

Думал ли писатель-историк Юлиан Семёнов о том, что, казалось бы, уже ставшая историей, пусть и совсем ещё недавняя и потому свежая тема этой книги в скором будущем вновь станет камнем преткновения для миллионов его соотечественников и читателей?

Июнь 1941 г. Самые последние недели и дни перед началом вторжения германских войск на территорию СССР, т. е. на земли Украины и Белоруссии. И конечно же, вовсю оживилось антисоветское и антирусское подполье и украинские националисты. В центре внимания в этом романе находятся руководители ОУН Мельник и Бандера и их подчинённый аппарат. И соответственно, их прямые и непосредственные контакты с руководством вермахта и абвера, и представителями разных служб СД — гестапо, контрразведки и прочих. И с выходом уже на верхние эшелоны германско-фашистской вертикали власти — Геринга и Гиммлера, Розенберга и Риббентропа, Кейтеля и Гейдриха. Ибо ОУН с началом вторжения должна решать вполне конкретные и не подлежащие иной трактовке задачи — физическое уничтожение советских и партийных функционеров, и всех тех, кто сочувственно относился к Советской власти или просто работал «на Советы», т. е. иногда действительно просто работал — а тут уже и просто крестьянствующий люд, и представители интеллигенции, и рабочие, да и вообще мог быть кто угодно. Включая близких родственников и детей. Составлены тысячные списки вполне конкретных людей, с адресами и связями, разработаны планы действий по каждому такому человеку.

Направленная для координации действий ОУН в восточные районы генерал-губернаторства (Польши) специальная группа офицеров СД (в состав которой входит и штандартенфюрер Штирлиц и другие, знакомые нам по предыдущему роману офицеры СД) встречается как с Бандерой, так и с Мельником (нет единства и согласия между соратниками по националистической борьбе) и по сути, даёт прямые и непосредственные указания по тому, что и как должны делать бандформирования ОУН (одетые в немецкую форму батальона «Нахтигаль») с началом войны. А у Штирлица сложнейшая многоходовая задача — уточнение даты нападения, установление связи с Центром, попытки помешать планам по уничтожению советских людей, попытки внести раскол в руководство ОУН (вернее, углубить существующий) и дискредитировать Мельника и Бандеру в глазах германского высшего руководства, и при этом никак не раскрыть себя, а напротив, максимально упрочить свои позиции в СД и обогатить себя новыми связями и контактами влияния.

Облечённая в форму историко-политического детектива книга читается очень легко и потому быстро. Острота сюжета не подлежит никакому сомнению (хотя, как я заметил, оценки прочтённому могут сильно разниться, видимо в зависимости от того, на чьей стороне находится нынешний читатель). И хотя по нынешним временам мы знаем, что бывший руководитель ОУН Коновалец был уничтожен не немцами (как об этом трижды упомянул в книге Семёнов), а в результате спецоперации НКВД, однако знание этого и понимание, что в книге могут быть и какие-то другие отклонения от конкретной фактологии тех лет, вовсе не мешают оценке происходившего там и тогда в целом и по сути. И талант Семёнова показать нам картину бытия начиная с самых простых рядовых людей (трагические судьбы Ганны и её семьи, и многих других совсем вторичных персонажей романа и цикла) и заканчивая самыми главными фигурами на игровой доске того времени (вполне реальными персонами типа уже вышеназванных руководителей Рейха, РСХА и прочих структурных подразделений Германии) помогает читателю и увидеть картину всеохватно и масштабно, и соотнести самого себя и свои взгляды с излагаемым. Чисто по ощущениям — я с теми или с этими. А между — никак не получится, между — это казуистика.

PS Мой отец, молдаванско-украинских корней 14-летний паренёк, очень быстро с началом войны попал на оккупированную территорию и почти три года там находился. Т.е. вовсю хлебнул и своими глазами всё видел и слышал. И не особо любил что-то рассказывать о войне. Однако вот два момента из его уст.

— С началом оккупации один местный зажиточный отобрал у матери единственную корову — просто тупо загнал её к себе в своё стадо и всё. Мать, взяв с собой мальчишку-отца и младшую его сестрёнку, пошла к немецкому коменданту и пожаловалась. Комендант отправил с ней немецкого солдата, корову от богача отобрали и семье отца вернули. Так было.

— Отец говорил скупо и просто: под немцами было плохо и страшно. Но страшнее немцев были румыны, которые пришли сюда после полевой немецкой армии. А страшнее и хуже румын были бандеровцы. Так говорил мой отец. Всё видевший своими глазами и слышавший своими ушами. Почему-то я ему верю...

«Барбаросса» почти не виден… Почти...

Март-апрель 1941 года. Югославия. Гитлер активно развивает свои политические амбиции и территориальные позиции и потому готовит войсковую операцию по захвату Югославии, раздроблению её на отдельные зависимые и полузависимые государства и области. И в связи с этими задачами и целями туда выезжает спецгруппа СД, в составе которой находится и штандартенфюрер Штирлиц, офицер VI отдела РСХА (т.е. Исаев-Штирлиц уже в подчинении у Шелленберга и находится ровно в той же позиции, в которой мы его застанем в романе (и в фильме) «Семнадцать мгновений весны»).

Юлиан Семёнов умеет так подать глубоко и досконально изученный им самим документально-исторический материал, что просто создаётся полное ощущение незримого присутствия его — автора, и заодно с ним и тебя — читателя, там, в том месте, где происходят все эти эпизоды незримой разведывательно-контрразведывательной войны. И глубина проработки материалов заключается не только в точном знании и изображении фактов того времени, но ещё и в талантливом анализе складывающей и постоянно меняющейся политической ситуации. При этом читатель попадает в недра той политической чехарды интересов и мнений разных партий — от крайних левых до крайних правых. И имеет возможность вовсю прочувствовать и осознать все те методы политической конкуренции и борьбы, которыми не брезговали по отношению к друг другу политические оппоненты. И на какое национально-народное предательство шли всякого рода националисты для достижения своих якобы благородных целей. Причём вроде как цели-то и в самом деле громкозвучные — свободная и независимая Хорватия. Но для достижения этой «свободы» нужно впустить без боя германские войска на свою землю и полностью подчинить свой народ воле Германии и Рейха — свои личные амбиции важнее и главнее.

А на втором плане явственно вырисовывается вероятность скорой и неизбежной войны СССР и Германии. И наши люди, работающие «там», отчётливо это понимают, ощущают и стараются предупредить своё руководство. Но это пока только в перспективе, а здесь и сейчас — открытое нападение на Югославию.

А в голове во время чтения всё время мелькали параллели с такой же ситуацией по раздроблению Югославии на отдельные государства в совсем недавнем новейшем прошлом — чуть более двух десятилетий тому назад… Фюреры другие, а вся механика — прежняя.

Научный путь познания Мироздания — это и есть главное открытие!

Начало романа показалось скучным и невнятным. Однако довольно быстро автор сделал повествование поживее и поинтереснее (а может быть это просто мне детские годы не зашли, а вот дальше уже совсем другое дело). Повествование построено путём поочерёдной перемены глав — сначала о Гауссе, затем о Гумбольте, потом возвращаемся к Гауссу и опять перед нами Гумбольт — и так до самого конца книги. Хотя вру, в последней главе главный герой уже совсем другой, уже представитель нового поколения, да и нового времени, ибо, как совершенно точно заметил капитан парохода, старое время ушло безвозвратно. И хотя наши первооткрыватели Гаусс и Гумбольт вовсю открывали (измеряя) мир — один изучая его в натуре, а второй посредством математики и размышлений, однако оба они, вместе со всеми другими им подобными (пусть и менее заметными и громкими учёными и естествоиспытателями), как раз и изменили мир — границы непознанного и неизведанного сузились настолько, что вместо схем и рисунков Земли появились карты с координатами, количество белых пятен стало совсем незначительным, а мир науки расширился почти до границ наблюдаемой и познаваемой Вселенной; конечно, много ещё тайн мироздания учёным предстояло открыть и разгадать научных загадок, но главное было сделано — был утверждён научный путь познания мира и Мира. И как раз в этом величие содеянного и Карлом Гауссом, и Александром фон Гумбольтом.

А по самой книге писать, пожалуй что и нечего. Любой желающий может найти в свободном информационном пространстве основные вехи биографий этих двух незаурядных людей и узнать даже больше, чем написано и рассказано Даниэлем Кельманом. Правда, это уже будет не неплохая художественная книжка, а просто набор данных — это тоже нужно иметь ввиду :-)

Сарынь на кичку!

И за борт её бросает в набежавшую волну… (из песни)

Вот очень часто бывает так, что одно и то же событие может быть по разному и оценено, и подано. Взять хоть вот этот эпизод отечественной истории. Одни называют это восстанием Стеньки Разина, другие — крестьянской войной, третьи — бунтом, а кто-то может назвать и несостоявшейся революцией. И всегда хочется понять, что же это на самом деле было, тем более, если сталкиваешься со столь разными подходами.

Наверное, такие же или похожие мысли были и у писателя-историка Ивана Наживина. А как разобраться? Вероятно, правильнее всего попросту пройти вдоль хронологии событий и посмотреть, что говорит, а главное, что делает наш спорный, а то и вовсе сомнительный герой. Во всяком случае Наживин пошёл примерно таким путём.

Однако, для начала, как любой толковый писатель, Наживин погружает читателя в реалии тех лет, создаёт, так сказать, внешнюю среду, рисует антураж всего происходящего и того, что может быть как-то связано с основным действием книги. И потому мы постепенно узнаём о непростом житье-бытье (рука чуть не написала бИтье, и не многим бы ошиблась) на Руси, о недавнем медном бунте и о расколе церковном, о закрепе крестьян и об участившихся случаях убега крепостных на волю-вольную, на украину земли русской, на Дон, к казакам. Вот вам, кстати, сразу и обрисовались так называемые государственные и общественные финансово-экономические предпосылки для всякого рода возмущений и бунтов. А дальше — больше: количество утеклецов достигло таких величин, что и донские земли уже не могут прокормить всех туда прибежавших. Да и не слишком сильно расположены казаки к землепашеству, хлеборобству и прочему крестьянскому труду. Проще остру сабельку вынуть да шестопёром махнуть как следует — гикнуть «Сарынь на кичку!» и готово дело — деньги ваши будут наши, жёнки ваши будут наши, зипуны ваши будут наши, да и вообще, сабелькой голову с плеч долой, вот и решён вопрос.

И понятно, что весь этот поход Степана Разина со товарищи был затеян вовсе не по идейным мотивам, типа там «давай всё справедливо поделим и переделим» — конечно, это был обыкновенный разбойничий и бандитский налёт. Едем по реке и все встречаемые города грабим, всех служивых убиваем, всех баб насилуем и тоже режем, да и чад ихних порой тоже под нож — нет человека — нет проблемы. Дальше — больше, аппетит приходит во время еды, а есть хочется всегда — махнём как мы, братцы, к персам за тамошними драгоценностями и шелками. Ну что, махнули к персам, награбились, купаются в роскоши. И слава о них идёт как об освободителях беднейшего люда, народец-то тянется, конечно. Тем более (перечитываем третий абзац), что есть от чего бежать, и стало куда бежать. Вот вам уже и не банда, и не шайка, а целая армия образовалась. А любая армия жива только тогда, когда занята армейским делом. Тем более, что страсти накаляются, народ осерчал на всех бояров да на князей — они ведь не токмо народ тиранят, они и царя обманывают. В общем, надо идти на Москву.

Эх, хе-хе, хе-хе… А ведь помимо злобы и жестокости надобно ещё и уметь воевать-то. В общем, с Симбирском всё у них неладно получилось, и там оно постепенно и пошло всё вниз, удачи отступились и неудачи подпристали. Ну, а дальше понятное дело — коли у самих атаманов казачьих не было единства и коли сами атаманы донские решили выступить супротив Стеньки, то и конец всему дела пристал.

Иван Наживин сумел в этой книге показать читателю не только широкую и кровавую картину мужицко-казацкого бунта, но и выступить именно как писатель-историк и аналитик. Т.е. так называемые причинно-следственные связи и действующие силы этой войны он не только осмыслил сам и сформулировал, но и чётко и недвусмысленно обозначил в тексте самого романа. При этом Наживин сумел не встать на сторону ни одной из противоборствующих сил и остаться максимально объективным в изображении действий как правительственных войск и служб, так и восставших казаков и беднейшего беглого люда, а также городов, добровольно встававших на сторону Степана Разина (тем более, что кровушки и те, и другие, и все прочие пролили немало, да и на кол пересажали много кого). И именно вот такой подход и был единственно верным. К тому же нужно иметь ввиду, что написана книга была в 1928 году, спустя всего десятилетие после очень похожих событий с примерно такими же причинно-следственными связями и движущими силами, происшедших в России и с Россией. Так сказать, цепочка явная прослеживается. Тем более, что тут Наживин в стороне не оставался и был с белыми, с бывшими властями.

Кстати сказать, Степан Разин в изображении Наживина всё же изрядно отличается от Степана же Разина, описанного Василием Макаровичем Шукшиным. Всё-таки у Наживина Разин более жизненен, а у Шукшина, мне кажется, слегка романтизирован.

Дальше — только Великий Тихий океан

Самое начало века XVIII, ещё молодой Пётр, и ещё молодые Сибирь да Камчатка. Русские совсем недавно пришлю сюда, и потому мы находимся в самом начале установления государственного уклада на этих землях. Хотя какой там государственный — Сибирь большая, Москва далече и потому всякие назначенные сюда губернаторы и воеводы с приказчиками творят практически всё, что им заблагорассудится. Порой даже вопреки воле и прямому повелению царя.

И потому местное население вовсе не благорасположенно к русским людям, и тем более к служивым — ясак они собирают без всякой оглядки на потребности местных племён и народов, зачастую обрекая коряков, якутов, чукчей и ламутов на полуголодное, а то вовсе голодное существование. И потому то и дело вспыхивают вооружённых выступления местных племён и народов, то и дело горят крепостцы и остроги, и гибнут люди.

Но тем не менее, дело делается и никто уже не может остановить продвижение русских далее на восток, никто не может помешать открытию ими Курил и установлению там власти государства.

Вся эта история, о которой я тут вкратце что-то написал, подаётся автором в абсолютно художественной и зачастую приключенческой форме — мы вместе с теми или иными персонажами участвуем в осадах и сражениях, вместе с главным героем подростком Семейкой проживаем все его жизненные перипетии и полностью погружаемся в жизнь на этих дальних местностях и берегах.

Книга автором осталась незаконченной — будучи тяжело больным и понимая, что жить ему осталось считанные дни, Арсений Семёнов буквально в последнюю неделю жизни просто написал краткий эпилог, в котором чуть показал читателю дальнейшую судьбу хотя бы главного героя книги Семейки. А что там было дальше, мы уже знаем, читая другие книги, уже об экспедиции Витуса Беринга…

Хорошую книжку я совершенно случайно обнаружил в нашей библиотеке!

Духовный инцест, пожалуй, поизощрённее инцеста родственного, а?

Юрий Слепухин написал весьма интересный историко-приключенческий роман. Наверное, немножко в стиле Дюма. И в то же время полностью русский, кондовый и махровый (не советский, а русско-исторический, не путайте).

Времена правления Ивана IV Грозного, уже есть опричнина (хотя опричники в романе практически не действуют), ибо мелькают имена Федьки Басманого и Малюты Скуратова, и, соответственно, у царя уже налицо все признаки того поведения, из-за которого его и прозовут грозным — гневливость, мстительность, подозрительность, распущенность интимной жизни, ну и всё прочее.

По сути, мы имеем дело с околодворцовыми интригами, потому что в действе (действах) замешаны самые высокопоставленные лица государства русского — тут вам (изъясняясь по-современному) и министр иностранных дел, тут и постельничий царя (т. е. ФСОшник того времени), тут и прочие значимые люди. И каждый из них преследует свой интерес и старается получить свою выгоду. Не всегда материальную, однако. А царь что, царь, несмотря на свой уже не молодеческий возраст, тот ещё жеребчик, и когда

Однако, помимо вот этой чисто приключенческой линии роман интересен ещё и яркими и харизматичными героями и персонажами. А они у нас разных кровей, вер и национальностей, разных мастей, и разных, как бы теперь сказали, социальных групп. И конечно же, качественно прописан мир московской Руси того времени, и пусть автор не старается показать нам все реалии жизни конца века XVI, однако весьма умело обозначает какие-то приметы времени и образа жизни московитов, да и какие-то исторические нюансы политического положения тоже обрисовывает, в результате читатель более-менее ясно себе всё представляет и понимает.

Хорошая книга, интересная и развлекательная одновременно.

Ты вспомни, как всё начиналось...

Обалдеть! Кто-то «умный» отнёс эту книгу к категории «исторических приключений». Ещё бы написали, что это «юмористическое фэнтези»… Шутники!

Дмитрий Балашов, взявшись за эту архисложную тему, наверняка не раз испытывал сильные чувства. Потому что написать нужно было и максимально близко к историческим реалиям и достоверным фактам, и все выдвигаемые автором версии и варианты должны были хотя бы не противоречить документалистике и исторической логике. А ведь ещё необходимо было подумать и о таком критерии, как интересность книги для читателя — не для опытного знатока истории, а для рядового простого читателя. Причём и читатель этот явно был неоднороден и в своём гражданстве, и в своём собственном отношении к историческим реалиям, и наверняка были (есть и будут) те, кто имеет и свою трактовку всего происходившего на Руси и с Русью, а также в Орде и с Ордой, и на Литве и с Литвой в описываемый Балашовым период — конец XIV века, и с этими читателями тоже нужно было как-то соотносится в своей книге и посредством её. И при всём этом как раз не свалиться в эти самые уже упомянутые выше «исторические приключения» — просто тогда это уже была бы другая книга и другой цикл, и Балашов был бы уже не Балашов, а «Дюма».

На мой пристрастный (не стесняюсь в этом признаться) взгляд, всё у Балашова получилось. И получилось на «отлично». Т.е., качественно и глубоко раскрыта и проработана широкая картина государственно-политической и общественной жизни на всём европейском пространстве — с версиями и гипотезами о значимых причинно-следственных связях, и с проникновениями в мысли и чувства героев и персонажей романа и цикла — реальных исторических персон, а также просто литературных героев. И конечно, вся внутренняя жизнь героев книги Дмитрием Балашовым сочинена и придумана — нет пока что такого прибора, который читал бы мысли людей, тем более с захватом событий полутысячелетней давности, миелофон пока что не изобретён. Однако увязка вот этого выдуманного с реально и исторически достоверной картиной того, что происходило на самом деле сделана Балашовым мастерски, всё сочетается практически полностью, и даже там, где автор высказывает гипотезы и строит какие-то предположения, они не противоречат ходу истории. Тем более, что автор в таких местах прямо предупреждает читателя, что исторически описываемый вариант событий ничем и никем не подтверждён и является гипотетическим.

А ещё это, конечно, великолепная стилизованная беллетристика, с обилием характерных для тех времён слов и терминов (к которым довольно быстро привыкаешь и которые в общем-то уже не требуют перевода и толкования), с яркими красочными бытовыми картинами и батальными сценами, со всеми прочими настоящестями жизни людей того времени. И порой после чтения книг Балашова вскидываешь взгляд сюда, в реал, и воспринимаешь всё нынешнее странным взором из глубины веков...

Битва за Кавказ. Эпизод

О Великой Отечественной войне книг написано множество. Причём самого разного содержания и от имени самых разных героев (я уж не говорю о многочисленном семействе литературы мемориальной и автобиографической, документальной и публицистической). Есть в том числе и книги, написанные от имени детей и описывающие всё как бы увиденное глазами детей. Эта книга написана всё-таки не от первого лица, т. е. не от имени главного героя подростково-мальчишеского возраста — в принципе, в книге нет однозначно прорисованного рассказчика, нет «Я». А есть несколько событийно-сюжетных линий, в каждой из которых рассказ ведётся от того или иного персонажа, но всё-таки в третьем лице — он, она, Ванда, солдат такой-то, шофёр Жора… Однако, поскольку местом действия является город и пригороды Туапсе, то наши герои-персонажи так или иначе все постепенно встречаются, сталкиваются, перемешиваются, между ними возникают те или иные отношения, с ними происходят разного рода гражданские и военные события. И в целом постепенно вырисовывается перед читателем панорама воюющего и защищающего всё Причерноморье и всю страну города. При этом автор книги не то, что насыщает свою книгу героикой военного ратного подвига, но просто показывает нам, как самые простые и порой даже чуточку смешноватые и капельку нелепые люди вдруг (на самом деле не вдруг) совершают как раз-таки тот постоянный и повседневный подвиг, сумма которого в конце-концов и привела нашу Отчизну к победе в этой войне.

Поскольку автор книги сам пережил всё то, что им описано в книге, то ему вовсе не пришлось что-то додумывать или выдумывать, потому что всё происходило и с ним самим, и на его глазах. И вся вот эта мешанина гражданско-мирной и военно-солдатской жизни так плотно перемешаны в книге, что трудно, невозможно, а главное, и не нужно отделять одно от другого, потому что всё это так и было — бой и натруженные от ходьбы ноги, отбитая атака и потихоньку «сэкономливаемые» буфетчицей продукты, первый подростковый поцелуй и тут же осколок бомбы, вспарывающий горло, разминирование неразорвавшихся бомб и желание выпить свои фронтовые сто грамм — вся вот эта героика будней и будни героического, из чего и состоит война.

А ещё мне было вдвойне интересно читать потому, что Туапсе для меня не просто черноморский город — двадцать лет тому назад довелось мне работать в ВДЦ «Орлёнок», и с Туапсе связаны и воспоминания, и просто картины этого приятного городка и его окрестностей.

О войне написано множество книг. И эта достойна занять своё место в ряду хороших умных и трогательных произведений. Доступных для понимания и для чувственного восприятия и нам, нынешним, для которых всё происходившее подёрнулось муаром уже почти что восьмидесятилетней давности.

Включай голову и думай

Чем интересно, значимо и хорошо для меня творчество Захара Прилепина? Наверное, прежде всего встроенностью в настоящую непридуманную неотретушированную современную актуальную жизнь. Причём это касается не только его публицистики. Но и всего багажа книг художественных, причём как рассказов и коротких повестей, так и больших и огромных романов (потому что и роман «Санькя», и «Обитель» всё равно написаны и для нас, современных, и о нас тоже). Ну, а актуальность, своевременность и современность публицистики Захара Прилепина и вовсе не подлежит никакому сомнению, тут даже ярые противники Захара возражать не будут.

Вот эта книга Прилепина продолжила ряд его публицистических эссе и размышленческих рассказов о самой что ни на есть нынешнести. Хотя, при этом, во многих текстах Захар размышляет и о довольно глубокой старине, и о корнях, откуда произрастает то или иное современное явление или состояние, современная данность. И безусловно, в первую очередь на первом плане находится наша страна, наша держава, Россия и Русь (причём как в моём, так и в захаровом понимании понятия «страна» и держава» вовсе не являются синонимами). Потому что, конечно, Захару (и мне) интересна и до боли близка именно державность России, не просто жизнь этого довольно большого куска Евразии с населяющими его людьми разных народностей и национальностей, а именно состояние этого государства, этой империи. И собственно говоря, все нападки многих прочих стран на Россию как раз и проистекают из её величия и значимости, и как бы ни хотелось кое-кому унизить и принизить, но как раз количество этих унижающих их самих попыток и их «качество» только подкрепляют позиции и России и многих её людей, граждан своей родины.

При этом Захар Прилепин вовсе не пытается представить Россию такой вот всю белой и пушистой (хотя зимой, нормальной крепкой зимой, она как раз такая и есть). Конечно, и наворочено нами в истории было всего и всякого, и наошибленно много, и нелепости нагорожено, и тупиков сколько, проб и ошибок, тыков и вытыков пройдено. Но только путь такой проходит в своём развитии любое государство и любой народ. И потому не нужно самих себя, забугорно-заокеанских, воображать и представлять учителями и миссионерами, и пытаться поучать, и тем более принуждать других. Любите свою страну и не мешайте нам любить свою. А чем больше вы пытаетесь сказать что-то плохое о нас, тем больше мы испытываем желание… погладить вас ласково по голове и сказать — присядь и помолчи, редиска! А мы тебе чайку из самоварчика, а хочешь, так и самогоночки нальём — нам не жалко.

Вы скажете, много пафоса во втором абзаце? И много сердитости в абзаце предыдущем? Конечно много. А куда денешься, если именно такие мысли и чувства охватывают тебя при чтении книг Прилепина. Я что, должен становиться Иваном не помнящим родства, человеком без родины и без флага, жителем вселенной, что ли?..

Гастрономия энд кулинария почти что не причём

Странным образом книга мне понравилась.

Ну, наверное, всё-таки не странным, но необычным, ибо я как-то не слишком расположен к литературе, наполненной невероятным абсурдизмом и гипертрофированным комизмом вперемешку с магическим ареализмом.

Хотя (это я сам с собой сейчас спорю) кажется, какой абсурдизм и ареализм, если из каждой дырки прёт самым обыкновенным реалом, повседневщиной и сиюминутщиной…

А в результате точно, что не скучно, изрядно залихватски, слегка мистически

В общем, запутался я вам объяснять, почему книга хороша, читайте и решайте сами.

Жил отважный капитан, он объездил много стран…

Полечу я дальше, рыльце в пуху, превращая чепуху в чепуху (Игорь Белый «Пролетая на метле, на метле...»)

Ничего из перечисленного в аннотации я не читал, и потому о прозе Коваля представление имею только взятое на веру. Ну, типа, люди хвалят и значит он хороший автор. И книги у него интересные. И наверное так и есть.

Но тогда вот эта только что прочитанная книга существенно отличается от тех детских, за которые Коваля и хвалят и любят. Просто потому, что у меня по прочтении (прослушивании) книги ощущения «классности» не возникло. Ну да, легко написано. Ну да, нафантазированно с три короба. Да, своя оригинальная версия сюжета и событий (вполне взрослых, кстати сказать — правда «Суер-Выер» никто детлитом и не называет, уточняю я сам себя). Да, забубёно и порой даже лихо. Да…

Но… Вот знаете, читаешь хорошую без всяких сомнений книгу и ощущаешь порой единение и с ней самой, и с автором, и с героями-персонажами, и с самой ситуацией, в котором разворачивается действо. В общем, как-то срастаешься в один читательско-писательский окололитературный организм. А вот в этом случае какой-никакой интерес был, однако срастания-то и не произошло. Так, протез, которым и пользоваться никак, да и внешне не шибко украшает…

В общем, книгу и автора я для себя открыл, но подлинного Открытия не состоялось, видимо нужно всё-таки попробовать прочитать что-то из более классического наследия Коваля. Что скажете, люди?

В объективе Америка!

Середина 30-х. Америка и два советских писателя. Проехавшие за три месяца на автомобиле по этой стране с востока (Нью-Йорк) на запад (Сан-Франциско) и обратно (Вашингтон) в общей сложности 10 000 миль. По форме это, конечно же, путевые заметки и очерки, базирующиеся на прямых и непосредственных впечатлениях от всего увиденного и услышанного. Перечислять в этом отзыве какие-то пункты маршрута никак не требуется — вся эта информации имеется в просторах интернета. В том числе и в виде кратких конспектов, что может привести к соблазну саму книгу не читать, а ограничиться как раз купированной версией.

Однако, в таком случае мы будем иметь дело уже не с самой книгой и не с наполненным острым взглядом и тонким юмором литературным стилем писателей, с их великолепным, образным и ярким языком рассказчиков, а всего лишь с какими-то фактами и деталями. Поверьте, оно того не стоит, нужно непременно читать книгу (или слушать в аудио варианте, как это сделал я).

Что было интересно? Конечно же замеченные и отмеченные Ильфом и Петровым детали жизни американских горожан и всяких прочих не городских жителей. Было интересно описание американских дорог и вообще организации всей дорожной структуры, и хотя авторы слегка иронически прошлись по американскому сервису, тем не менее высоко оценили и качество американских дорого, и качество обслуживания путников во время движения — заправки, кафешки и прочие удобства. Были любопытны и интересны наблюдения и суждения Ильфа и Петрова о разных американцах, с которыми они встречались во время своего маршрута: начиная от воротил крупного бизнеса и американского президента и заканчивая самыми простыми автостопщиками, жителями индейских деревушек, неграми американского Юга и всеми прочими американцами. Понравилось, что, в принципе, авторы старались быть максимально объективными и доброжелательными в своих оценках увиденного и услышанного. Хотя конечно же, в книге есть место и критике всего буржуазного, и сатирическому суждению, и иронии, и юмору. И вообще, книга была интересной, весёлой и занимательной

И конечно же, теперь хочется сравнить эту путешественную книгу с другими похожими книгами других писателей и авторов: «Американские дневники» Бориса Полевого, Б. Буркова «Америка осталась одноэтажной. Записки журналиста» и Б. Стрельникова и В. Пескова об их путешествии по США «Земля за океаном», и безусловно хочется прочитать одноимённую книгу В. Познера и И. Урганта «Одноэтажная Америка» — не знаю, сбудутся ли эти мечты и планы…

Только шашка казаку во степи подмога…

Попаданческая тема в фантастико-фэнтезийной литературе прописана уже давным-давно и прочно. При этом успехи циклов могут быть самыми разными — от полного фурора до сваливания в повторы и томительную беготню по кругу. Для меня за последние несколько лет были несколько удачных попаданий (спасибо всем советчикам). Это цикл «Стратегия» от Вадима Денисова, это Оксана Панкеева с её «Хрониками Странного королевства», это циклы Андрея Круза и Павла Корнева, это Сергей Лысак «Поднять перископ!»…

На сей раз выпало прочитать книгу совершенно нового для меня автора, которая даёт начало ещё одному попаданческому циклу. Начало в общем-то вдохновило — автор нашёл новую (для меня) попаданческую тему. Вернее, не саму тему — тема-то проста: наш современник попадает в тело жителя века XIX, — а условия, в которых оказывается наш герой. Наверное, есть те, кто хорошо знакомы с казачеством и с их реалиями жизни, но вот я не слишком большой знаток этого дела, разве что Шолохов отчасти просветил, да и то весьма своеобразно. И потому в моём восприятии все эти реалии жизни амурских казаков были и интересны и познавательны (хотя, наверное, смешно что-то познавать из фэнтезийно-фантастической книги). Вот правда, было интересно читать про все эти посвящения в казаки, про иерархию в казаческой среде, про взаимоотношения, про обучение казаков, ну и всё такое прочее.

Сама сюжетная схема в общем-то незамысловата: наш подселенец оказывается в чужом теле и вынужден там сначала соседствовать с основным носителем, а затем постепенно решать самые простые и насущные вопросы жизни — что делать, кем быть, как жить и т. д. По ходу дела наш спец постепенно приобретает черты Крепкого орешка и Рэмбо — везде и всюду он побеждает и занимает первые позиции, однако автор всё это дело подкрепляет наличием у главного героя вполне реального боевого и жизненного опыта.

Поскольку с появлением нашего героя в прошлом постепенно меняется ход исторических событий — сначала на микроуровне, а затем, видимо, уже и шире, — то, по всей видимости, мы попадаем в ветку альтернативной истории. Ну, а заканчивается эта фантастико-приключенческая книга таким образом, что не оставляет иных вариантов, кроме как продолжить чтение

* Dura lex, sed lex. Закон суров, но это – закон!

* Pereat mundus etfiat justitia. Правосудие должно свершиться, хотя бы погиб мир.

* Salus populi suprema lex. Благо народа – высший закон.

* Vox populi – vox Dei. Глас народа – глас Божий (принципы римского права)

Пришёл мужик на берег реки, воткнул в землю кол и сказал «Моё!» — так возникло право и сразу же за ним возникло государство (д-р юр. наук, проф. Я.М. Бельсон, вводная лекция по предмету «Теория государства и права»)

История человечества с точки зрения юриспруденции есть история преступлений и наказаний. И определение меры виновности преступника и избрание способа кары за содеянное является камнем преткновения уголовного процесса и суда.

История смертной казни является одной из старейших в системе наказаний. Начиная от всяких там Хаммурапи и Ману, 12 таблиц и римского права человечество регламентирует применение этого самого жёсткого и необратимого наказания. На Руси эта мера была прописана в Русской правде и в других письменных источниках права.

Т.е. смертная казнь как таковая существует ровно столько, сколько существует человечество со всеми его социально-правовыми институтами.

А теперь к книге. По сути, если убрать всю литературщину и оставить только суть, то мы имеем превосходный системный труд по этой проблеме. Автор сумел и широко взять и глубоко вспахать. Т.е. и покрутил в зоне авторского и читательского внимания много соседствующих смыслов этой громадной и сложной проблемы — смертной казни, и каждый смысловой слой прокачал изрядно глубоко, проникая в самые недра явления и сути.

— Весьма подробно и детально составлен и проработан так называемый психологический портрет человека, приговорённого к смертной казни. Причём не одного такого осуждённого, но нескольких, с разными психотипами, разным уровнем интеллектуального развития и образовательным цензом, разного возраста и даже пола. В результате читатель имеет возможность не просто абстрактно думать и говорить о некоем среднестатистическом «приговорённом», а при этом иметь ввиду совершенно конкретных разных людей со всеми их психотипическими особенностями, характерами и темпераментами, фобиями и психолого-психическими статусами и всем прочим, что делает нас индивидуальностями и личностями.

— Показаны и рассказаны особенности психического статуса приговорённых с рассмотрением нюансов в зависимости от давности вынесения приговора, отношения к совершённому ими преступлению (преступлениям), опять-таки возраста, образования, интеллекта и прочих индивидуально-психологических особенностей. Понятное дело, что вообще психология преступника имеет свои особенности, и тем более человека, совершившего и готового совершать и далее тяжкие преступления. Кроме того, во время всего многомесячного расследования и затем всяких судебных процедур, а после этого и по ходу неопределённо долгого ожидания своей казни приговорённый испытывает мощнейший психофизиологический стресс, что не может не сказаться на его состоянии.

— Особенности режима содержания и детали быта при содержании приговорённых к смертной казни в тюрьме (Японии). По мере чтения 900-страничной книги мы постепенно проникаем в самую суть условий содержания осуждённых в японской тюрьме, узнаём всю организацию их жизни, распорядка дня и режима питания, особенности организации и проведения свиданий и переписки с людьми из внешнего мира, возможность читать и как-то организовывать свой досуг (если слово «досуг» уместно здесь), отправлять естественные надобности и получать медицинскую помощь...

— Система и характер взаимоотношений как между самими осуждёнными, так и между ними и персоналом тюрьмы, начиная с надзирателей и заканчивая руководством учреждения. Понятное дело, что в любой тюрьме осуждённые соседствующих камер имеют возможность устанавливать межкамерную связь, вот и в Японии сидельцы перестукиваются, но ещё и попросту перекрикиваются через открытые окна (на самом деле если это проблема для администрации учреждения, то можно просто организовать звуковую завесу). Но тут речь даже не о самом факте такого вот общения между тюремными жителями, а сам характер их отношений друг к другу — дружественность или враждебность, стремление одних доминировать над другими и готовность подчиняться чужой воле, способность брать во внимание интересы соседей по камере и по блоку и сдерживать свои собственные прихоти (любители петь и громко читать стихи и вообще попросту навязывать другим свои «аудиоконцерты» всегда имеются).

А взаимоотношения между персоналом тюрьмы, начиная с надзирателей и заканчивая самыми высшими чинами, вообще отдельная суть. И автор книги, в общем-то, показал читателям практически весь спектр возможных взаимоотношений. Привлекает отдельное внимание то, что в книге (по крайней мере, в книге) нет ни одного явного садистически настроенного персонажа — всегда ведь есть вариант, что среди надзирателей и каких-то других сотрудников окажется человек, страстно любящий помыкать и издеваться… И особое внимание уделено отношению к приговорённому в те дни, когда становится известной дата исполнения приговора — в принципе, практически все относятся к осуждённому сочувственно — конечно, такое сочувствие ничего не отменяет, но всё-таки...

— Проблема справедливости и своевременности вынесения приговора и возможностей его опротестования. В книге автор дал возможность читателю довольно подробно и детально познакомится с совершенно конкретными преступлениями, причём показывает нам эти деяния то как бы со стороны самого преступника, то с какой-то другой стороны. Т.е. читатель имеет возможность как бы узнать о том, как на самом деле обстояли дела при совершении того или иного преступления, что там думал и чувствовал убийца и его подручные при подготовке и совершении деяния. И рассказывает о каких-то других делах, но уже только с позиции правовой, т. е. то, что расследовано и стало известно в процессе этого расследования. Наверное всё это для того, чтобы читатель сам имел возможность разобраться в степени виновности того или иного описываемого в книге персонажа, и сам попытался ощутить, чего именно заслуживает тот или иной герой.

— Исполнение приговора с рассмотрением всех сторон этой проблемы: отсрочка по времени исполнения на недели, месяцы и годы с момента вынесения и прохождения его по всем инстанциям (насколько оправданно такое длительное отсрочивание?). Вот тут вообще можно много и долго рассуждать и спорить и приводить массу доводов и про и контра и… так и не прийти к однозначному выводу, что и как нужно делать. С одной стороны, приговорили, апелляции рассмотрели, и вперёд, на эшафот, электрический стул или куда там ещё. Чего напрасно мучить человека — ведь понятно, что когда ты приговорён к казни и все возможности пересмотра приговора исчерпаны, то наверное сложно по настоящему представить себе внутреннее состояние такого человека. Но, с другой стороны, какая-никакая, но это всё-таки жизнь, да, в камере, да, в холоде и одиночестве, да с лишениями и однообразием, но всё-таки жизнь. И кто-то из приговорённых держится и цепляется и за такую жизнь. А кто-то бравирует и требует казни немедленной. В книге автор знакомит нас едва ли не со всеми возможными вариантами: кто-то сидит более чем полтора десятка лет, другой убивает себя демонстративно, пытаясь доказать тем самым свою свободу выбора, а кто-то сам себя приговаривает к смерти, будучи не в силах вынести давление содеянного, и прочая, и прочая, и прочая...

— Проблема психических и психологических страданий как родственников и близких потерпевших от преступных деяний людей, так и самих преступников — одно дело, когда приговор вынесли, признали законным и незамедлительно привели в исполнение, и другое дело, когда осуждённый месяцы и годы сидит в камере, не зная, когда придёт его черёд, когда за ним придут… И тут и родственники потерпевших могут испытывать самые разные чувства по отношению к преступнику, и родственники самого осуждённого, и многие другие люди, в том числе автор показывает нам вариант политической подоплёки, когда интересы некоей оппозиционирующей партии берут себе на вооружение совершенно уголовное деяние одного из приговорённых, пытаясь придать ему политическую окраску и смысл.

— Рассмотрен также и религиозный аспект этой проблемы. Так, главный герой романа по мере ожидания исполнения приговора приходит к христианству и, наверное, воцерковляется, ибо постоянно встречается с окормляющем тюрьму священником и со своим духовником. Допускаю, что он проходит духовное перерождение и перестаёт по сути быть преступником. Тем более, что вроде как и поведение его за все эти годы свидетельствует в его пользу — он пишет книги и общается с родственниками, он не совершает никаких правонарушений и просто едва ли не идеальный осуждённый. Казалось бы, всё, человек полностью изменился переродился, так может быть стоит изменить приговор?..

— Ну и, наконец, вот такой психологический аспект, касающийся уже не только осуждённых, отбывающих длительные сроки в местах лишения свободы и в особенности в тюрьмах, но и достаточно продолжительное время работающих там сотрудников. Речь идёт о так называемом понятии «человек тюрьмы». Когда я с четверть века тому назад учился в некоем весьма специальном профильном учебном заведении, то на одной из лекций как раз речь и шла о том, что длительное пребывание в условиях камерного содержания накладывает неизгладимые изменения на психику человека, при этом озвучивалась американская цифра в восемь лет (американская потому, что эту цифру вывели американские специалисты-психологи). Но при этом точно такое же воздействие тюрьма оказывает и на достаточно долгое время работающего там сотрудника — и зэк, и мент становятся «человеком тюрьмы», и тот, и другой изменяются глубоко и практически невозвратно. И в самом деле, довольно часто бывает, что отслуживший в этих не очень радостных условиях человек выходит на пенсию и … остаётся там работать уже в качестве вольнонаёмного по той или иной специальности — примеров тому лично я знаю множество. Да и просто круг его интересов, знаний, умений и навыков настолько специфичен, что не всегда интересен и понятен для людей с воли.

И вот об этом аспекте тюремного воздействия на психику человека у Отохико тоже проскальзывает в тексте, по крайней мере мне эти соображения и мысли пришли в голову едва ли не в первой четверти чтения.

При написании этого отзыва я намеренно избрал вот такую, суховатую и скучноватую форму рассуждений — более-менее систематический анализ текст романа. Просто потому, что сама эта проблема настолько остра, что до сих пор не имеет окончательного идеального решения. И потому, что у меня, как и у любого другого человека нашей планеты, есть своё собственное отношение и к тяжким преступлениям, и к выносимым приговорам, и к смертной казни как высшей и исключительной мере социальной защиты. Потому что сама смертная казнь имеет столько смысловых нагрузок, что можно просто запутаться, пытаясь в каждом отдельном случае понять, какой аспект тут будет уместен и необходим. И фишка как раз в том и состоит, что важно рассматривать именно каждый отдельный случай по каждому отдельному преступнику. И кого-то нужно всё-таки именно казнить. Но кого-то и миловать…

Наверное...