Рассказ «Па-де-грас» производит впечатление лёгкой сатирической миниатюры, построенной вокруг одной-единственной идеи. Сюжет здесь предельно линейный и примитивный: экипаж сталкивается с навязанным извне абсурдным испытанием, сопротивляется, затем подчиняется и в итоге находит в этом нечто полезное. Никаких неожиданных поворотов или многослойности нет — повествование движется прямой дорогой от завязки к предсказуемой развязке.

Мораль тоже проста: даже суровые люди, если их заставить, могут открыть для себя красоту и гармонию. Но эта простота выглядит чересчур утрированной и схематичной. Персонажи, несмотря на внешние различия (национальность, профессия, характерные реплики), по сути легко сливаются в одну массу. Их реакции однотипны, глубина внутреннего мира не раскрыта, и в результате они различимы лишь на уровне «здоровяк», «худой пилот», «угрюмый капитан».

Главный плюс рассказа в том, что у него есть идея и она довольно забавна: столкновение серьёзного космического антуража с театральным, почти карикатурным миром балета. В этом абсурдном контрасте кроется вся прелесть текста. Но за пределы этой центральной шутки история так и не выходит.

Книга Маргариты Симоньян «В начале было Слово — в конце будет Цифра» производит впечатление не художественного произведения, а небрежной компиляции идей, вырванных из контекста и плохо связанных между собой. Уже само название вызывает сомнения в оригинальности: оно практически целиком совпадает с названием книги конспиролога Валентина Катасонова, что создаёт ощущение плагиата или, по крайней мере, сознательной эксплуатации чужого заголовка ради громкого звучания.

Стиль книги тяжёлый, перегруженный пафосом и лозунгами. Автор постоянно скатывается в декларативность, подменяя художественное высказывание назидательным морализаторством. Язык беден и однообразен. В результате текст быстро утомляет и не вызывает желания погружаться глубже.

Но главным разочарованием становится сама идея. Симоньян пытается противопоставить «Слово» и «Цифру», подавая цифровую цивилизацию как угрозу человечности и традиции. Однако это противопоставление искусственно и поверхностно: цифровые технологии — лишь инструменты, которые сами по себе не уничтожают «Слово». Настоящая угроза лежит не в цифре как таковой, а в бездумном использовании и манипуляции. У Симоньян же получается карикатурная схема: прошлое — святое, будущее — пугающее. Такой взгляд лишён аналитической глубины и скорее работает как пропагандистский лозунг, чем как философская или художественная мысль.

В итоге книга оставляет ощущение дешёвой публицистики, прикрытой громким названием. Она страдает от вторичности (начиная с заголовка), банальности стиля и, главное, от пустоты идеи, которая подаётся как откровение, но на деле оказывается набором упрощённых клише о борьбе добра и зла в условиях постапокалипсиса.

Рассказ «Цой – Атстой» оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, автор берёт яркий и символичный фантэлемент – встречу школьника с Виктором Цоем. С другой – непонятна аудитория текста, рассказ балансирует между подростковой и взрослой прозой.

Главная проблема рассказа, что он потерян во времени. Герой рассказа – современный школьник (намёк на современность есть: в тексте упоминаются «тик-ток-идеалы», но тик-ток был запущен в 2017 году, значит, действие происходит никак не раньше), и логично было бы ожидать подростковую лексику. Однако язык повествования обезличен и лишён характерных словечек или жаргона современных школьников. Единственное слово в их речи, которое отдалённо указывает на подростковую среду – «классуха», но оно звучит архаично и скорее тянет к школьной среде советского или постсоветского времени. В результате читатель теряет ориентир: действие вроде бы происходит в наши дни, но подростки говорят так, как говорили их родители или даже бабушки в восьмидесятые.

Элементы насилия мешают отнести рассказ к чисто подростковой литературе. Сцены драки написаны достаточно резко и грубо, без смягчений, что не вписывается в формат детской или юношеской прозы. Дополнительный разрыв возникает в том, что фантастический элемент (появление Цоя) подан с серьёзностью и «взрослой» интонацией, тогда как в подростковой прозе подобный эпизод обычно сопровождается либо иронией, либо подчёркнутым драматизмом.

В основе романа лежит уникальный для научной фантастики образ — гигантский город на рельсах, медленно перемещающийся по планете, чьи законы искажены настолько, что даже привычная геометрия перестаёт работать. Этот мир, где привычные расстояния и размеры меняются по мере удаления от центральной «оптимальной линии», становится не просто декорацией, а метафорой замкнутого общества, выстроившего собственную картину реальности.

Такое общество можно рассматривать как гротескный образ СССР времён «железного занавеса». Город живёт в уверенности, что всё за его пределами чуждо, враждебно или физически недостижимо. Даже сама планета для жителей города будто «не та», потому что их восприятие искажено внутренними законами системы — они живут как бы «по другой геометрии». Попытка побега из этой структуры выглядит бесполезной: всё вокруг уменьшается, мир за пределами привычного просто не подчиняется их опыту. Это удивительно точный художественный приём: закрытая система начинает буквально формировать собственную физическую реальность.

При этом Прист показывает, что истинная причина изоляции — не в природе мира, а в социальном устройстве. Секрет скрыт в элите, которая выгодно удерживает остальных в неведении, оправдывая подвижность города и необходимость его бесконечного движения к некой «Оптимальной линии». Это похоже на идеологическую модель, где «высшая цель» становится оправданием всех ограничений, а простые люди даже не знают, насколько иллюзорен их мир.

Но роман не превращается в обвинительный акт — напротив, он написан с уважением к тем, кто живёт и трудится в этой системе, кто искренне верит в смысл общего пути. В финале, когда город достигает океана — символа границы и перемен, — открывается перспектива выхода за рамки прежних правил, что звучит как осторожный оптимизм: даже самая закрытая структура когда-то сталкивается с миром, в котором её законы перестают действовать.

Сюжет представляет собой вторичный набор клише: провинциальная девушка едет покорять столицу, сталкивается с трудностями и находит своё место в заранее предопределённой автором моральной иерархии. Ни в героях, ни в событиях нет глубины, конфликты кажутся картонными, а решения — надуманными, будто их придумали не для художественной правды, а для удобства передачи нужных лозунгов.

Особенно тревожит отношение автора к людям. Персонажи, особенно мужские, изображены как одноразовые функции, лишённые психологической сложности, зато разделённые по принципу «свои» и «чужие». «Свои» априори правы, «чужие» — безликие и презренные, достойные лишь насмешки или морализаторских выводов. В этом нет эмпатии и понимания человеческой природы, только высокомерие и готовые ответы, которые навязчиво впечатываются в текст.

Моральная позиция романа откровенно цинична. Он не исследует социальные проблемы, не задаёт трудных вопросов и не ищет смыслов — он оправдывает и закрепляет жёсткую иерархию, в которой успех требует приспособленчества, а «чужих» можно не замечать. Вместо поиска истины здесь демонстрация лояльности и конформизма, сделанная под видом личной истории.

В результате «В Москву» выглядит не как художественный текст, а как продукт идеологического заказа: агитационный материал с примитивной фабулой и нравоучительной подачей. Как литература книга проваливается — она вторична, бедна психологически и эмоционально, а как моральное высказывание — опасна, потому что нормализует презрение и бездушие к тем, кто не вписывается в авторскую картину мира.

Рассказ запомнился своей глубиной и продуманностью. Это не просто история о космических исследователях — это размышление о человеческой стойкости, цене выбора и неизбежности возвращения к истокам. Автор создает напряжённую атмосферу бесконечного поиска нового дома для человечества, в котором герои платят своими жизнями и судьбами.

Образы космоса и самих графоходов остаются в памяти надолго. «Графоходы» — пример фантастики, где масштабная идея сочетается с личной драмой, а возврат к началу превращается в философский символ замкнутого пути. Рассказ оставляет сильное эмоциональное послевкусие и заставляет задуматься о том, что мы называем конечной целью и действительно ли она существует.

Роман Жерара Клейна Le Temps n’a pas d’odeur (в русских переводах «Время не пахнет» или «Непокорное время») — это философская антиутопия, замаскированная под динамичную научно-фантастическую повесть о путешествиях во времени. Семеро коммандос из Федерации отправляются на планету Игона, чтобы изменить её историческое развитие и устранить потенциальную угрозу в будущем. Однако миссия, задуманная как точечное вмешательство, оборачивается испытанием не только физических сил, но и идеологических основ самих героев. Структура романа выстроена вокруг трёх эпох, сквозь которые проходит Игона, и каждая из них становится аллегорией определённого общественного устройства. Первая — джунгли, где господствует борьба видов, напоминающая логикой капитализм с его культом конкуренции, индивидуализма и естественного отбора. Вторая — сад: управляемое, упорядоченное общество, в котором каждый биологический и социальный элемент служит общей гармонии. Это прозрачная метафора социалистического проекта с его верой в рациональное планирование и равенство. Третья эпоха — пустыня, символ выжженного будущего, к которому приводит чрезмерный контроль, подавление разнообразия и попытка заморозить развитие. Сама Федерация, отправляющая агентов назад во времени, чтобы устранять «опасные» исторические отклонения, выстроена по модели сверхдержавы, чьё вмешательство в судьбы других цивилизаций отсылает к политике СССР. Подобно Советскому Союзу, Федерация уверена в своей исторической правоте и берёт на себя роль судьи чужого будущего. Однако эта самоуверенность ведёт к краху, ведь сама идея насильственного изменения истории чужого мира оказывается обречённой. Центральная мысль романа заключается в том, что любые попытки навязать обществу «идеальный» путь развития, будь то социализм или иная утопия, влекут за собой застой, вырождение и — в конечном итоге — пустыню. Эволюция, свободная воля и многообразие — вот что составляет подлинное богатство цивилизаций. Время не пахнет — это предупреждение: будущее не поддаётся централизации, а свобода — единственная реальная основа устойчивого развития.

Несмотря на то, что «Посёлок» был написан в начале 1980-х годов — на излёте брежневской эпохи, — он удивительным образом наследует дух и идеалы хрущёвской оттепели. В его основе — две повести: «Перевал» (1980) и «За перевалом» (1984), позднее объединённые в единый цикл. Но по внутреннему настрою и тематике этот текст ближе к прозе шестидесятников, чем к типичной фантастике конца застоя.

Булычёв создаёт не просто научно-фантастическую утопию, но своеобразную аллегорию веры в нравственный и интеллектуальный потенциал человека. Герои «Посёлка» — потомки землян, оказавшиеся на чужой планете в изоляции от Земли — строят своё общество, основанное на свободе, образовании, труде и взаимной ответственности. Это не милитаристская колония, не технократическая диктатура и не техногенная антиутопия. Это попытка вырастить гуманистическое общество, где взрослые — учёные, инженеры, педагоги — передают детям не только знания, но и моральные ориентиры.

Фантастический антураж повести служит Булычёву фоном для анализа универсальных человеческих проблем: взросления, этики лидерства, роли знания и культуры. Этот подход сближает «Посёлок» с другими гуманистическими произведениями эпохи — прежде всего с романами братьев Стругацких, такими как «Трудно быть богом» и «Обитаемый остров», где также поднимаются вопросы свободы, власти и цивилизованности.

Оттепельный идеализм в «Посёлке» выражен не столько в политике, сколько в вере в воспитуемость человека. Как и у шестидесятников, прогресс здесь понимается не как технологическое, а как нравственное движение. В этом контексте повесть вступает в диалог с такими книгами, как «Час быка» Ивана Ефремова (1969), где критика тоталитаризма совмещается с утопией гуманного будущего. Однако в отличие от монументальных утопий Ефремова, Булычёв остаётся ближе к психологии подростка и к частной человеческой истории — отсюда и особая эмоциональная сила «Посёлка».

«Посёлок» — это не о героизме воинов или подвигах учёных. Это текст о воспитании, о наследии, о том, как строится цивилизация — пусть даже с нуля, в горах далёкой планеты.

На фоне позднесоветской стагнации, «Посёлок» выглядит как ностальгическое возвращение к несбывшимся идеалам оттепели — и как тихий манифест веры в то, что эти идеалы всё ещё возможны.

В «Тайне Тихого океана» Стивен Бакстер создаёт не просто альтернативную историю, но нечто более зловещее: интеллектуальную ловушку. Здесь океан — не просто водное пространство, а метафизический предел познания, воплощённый в конкретной физической невозможности. Автор ставит читателя перед вопросом: а действительно ли мы знаем мир, по которому движемся?

Оригинальная идея повести заключается в том, что она выстраивает альтернативную историю не через социальные или политические решения, а через изменение самой ткани пространства. Это не просто «а что, если Америка не вступила бы в войну», а «что, если сама Земля отказалась бы быть проходимой?» Ставка меняется — не человек творит историю, а история ломается о непредсказуемое сопротивление реальности.

Пугающе и то, как легко человечество смиряется с этим барьером. Мир постепенно адаптируется к невозможному, прогибаясь под него, а не бросая вызов. Великобритания капитулирует морально, РАФ становится частью Люфтваффе, Соединённые Штаты замыкаются в себе. И даже главный герой — пилот, отправленный на перелёт длиной в бесконечность, — по сути соглашается с абсурдом происходящего.

Сюжетные элементы предельно экономны, но напряжение растёт через ощущение зловещей неподвижности. Самолёт движется, но ничто не меняется. Пространство вытягивается в бесконечность — и вместе с ним вытягивается человеческая надежда.

Бакстер предлагает не просто альтернативную реальность, а искажённое отражение нашей собственной. Повесть — это предупреждение: границы познания могут быть не внешними, а внутренними. И если мы вдруг окажемся на краю непознаваемого, возможно, самым страшным станет то, как быстро мы научимся жить с этим.

Роман А. Э. Ван Вогта Мир Нуль-А — классика золотого века научной фантастики, но интересен он не только как приключенческая история в духе 1940-х. Его главная ценность сегодня — это идея общества, построенного на принципах так называемой «неаристотелевой» логики. Противопоставляя простым дихотомиям (добро/зло, правильно/неправильно) более сложную, многозначную систему мышления, Ван Вогт предвосхитил необходимость гибкости мышления в условиях быстро меняющегося мира.

Герой романа, Гилберт Госейн, сражается не только с внешними врагами, но и с жесткими шаблонами мышления, унаследованными от прошлого. Его способности к неаристотелевому мышлению позволяют ему выживать, мыслить иначе и искать нестандартные пути. Особенно интересно, как Ван Вогт изображает общество на Венере — более зрелое, свободное от поляризации, способное к самоорганизации без диктата сверху. Там, где земляне теряются в конфликтах и догмах, венерианцы обсуждают, спорят, договариваются — и действуют сообща.

Эта идея сегодня неожиданно близка нам. Когда кажется, что реальность — это поле чёрно-белых выборов, сопротивление злу требует не только воли, но и гибкого ума. Именно так действует гражданское общество Украины — в условиях войны и давления оно сохранило способность к самоорганизации, многообразию голосов, горизонтальным связям и культурному диалогу. Общество, которое живёт не по старым схемам, а ищет выходы, способные включить многих и не разрушить главное — достоинство.

Так Мир Нуль-А, написанный почти век назад, оказывается не просто футурологией — это притча о зрелом обществе, которому удалось преодолеть диктат бинарного мышления. И в этом смысле он звучит особенно современно.

Рассказ — плохо скленная пропаганда секса без резинки. Другого посыла в нём нет.

Дочитал до момента, где автор разжигает национальную ненависть, издеваясь над украинским языком. Бросил. Такую мерзость читать не могу.

Что было бы, если бы вторую мировую выиграла Германия? Этот вопрос многие авторы задавали на страницах книг. Харрис предлагает ещё одно решение. В 1946 году Германия победила во второй мировой войне. Смотря на триумф гитлеровской Германии, мы видим на страницах книги вывернутый наизнанку Советский Союз. Европейский союз построенный по схеме Варшавского договора. Великий вождь Гитлер, одержавший победу над «иванами». Холодная война между Германией и США. Власть чиновников, коррупция, приглядывающее за всем этим вездесущее гестапо. И пропаганда-пропаганда-пропаганда. По всей Европе множество музеев, разоблачающих преступления коммунистов. Действие романа происходит начале 60-х годов.

Прежде чем совершить опосредованное убийство миллионов нажатием кнопки, лидер страны должен лично убить конкретного ребёнка и получить коды. Замечательный антивоенный рассказ.

Блестяще подана мысль, что существуют моральные дилеммы, в которых нет верного решения. В трагедиях не бывает героев.

Читал эту книгу в издании Зеленоградской книги в переводе Арсеньева. Антагонистка сначала называется анархисткой, а потом указывается на её принадлежность к пролетариям. Кто в курсе — это ошибка перевода или глюк самого автора?

Умиляет воскрешенный инопланетянами Шекспир, заставивший их считать людей богами.

Абсолютно нечитабельно. Не рекомендую от слова совсем.

К сожалению, сюжет слит чуть менее чем полностью.

Совершив подвиг в иной реальности и получив лик героя, ты не становишься героем, ты становишься всего лишь суррогатом героя. Чтобы стать героем, тебе надо совершить подвиг в реальном мире. Один из лучших современных романов.

Лучший роман из цикла о Штирлице. Талантливо раскрывает мысль, официально запрещенную в современной России: что фашизм и сталинизм — близнецы братья.

Всё новое – хорошо забытое старое. Эта прописная истина, ставшая уже почти банальностью, отлично прослеживается в очередной книге Сергея Лукьяненко. Итак, существует Сумрак, дающий силу Иным – светлым и тёмным. Сумрак, возвышающий Иных над людьми, последних Лукьяненко устами персонажей называет не иначе как поголовьем, стадом овец. Сложившаяся система, жизненный уклад, разделивший общество на классы. Само существование такой системы порождает социальное неравенство, кастовое общество с чётким разделением на хищников и жертв. Одни – Тёмные – вполне законно получают лицензии на убийство. Вторым – людям – уготована роль жертв. Удел третьих – Светлых – не вмешиваться. Изменить систему кажется невозможным, все попытки жестко пресекаются. Молодой Иной Валя Локтев, планировавший провести реморализацию российского правительства, на много лет лишается права пользоваться своими силами. На этом фоне в Москве появляется мальчик-пророк Кеша.

Согласно Лукьяненко, пророк – это рупор Сумрака, человек, который один раз в жизни изрекает главное пророчество, которое просто обязано сбыться. Пророчество Кеши гласит: «Сумрак можно уничтожить, и тогда у Иных не будет никаких преимуществ перед людьми». Система рухнет, мир изменится, торжество зла прекратится, больше не будет касты избранных. И перед Высшим Светлым магом Антоном Городецким встаёт моральная дилемма: сделать мир лучше или сохранить свои привилегии. Это главный конфликт в романе.

Плох тот писатель, который не выводит внутренний конфликт главного героя наружу. Вот и в «Новом дозоре» появляются воплощения внутренних терзаний Антона: Тигр – аватара Сумрака и Арина – глава высшего Конклава Ведьм. С первым всё ясно – он хочет сохранить статус-кво и убивает каждого, вставшего у него на пути. А вот блистательная Арина – единственный живой персонаж в романе. Женщина, которую не смогли изменить годы, революционерка, глоток свежего воздуха в затхлой атмосфере интриг дневного и ночного дозоров. Арина единственная, кто заботится о России, ей не безразлична судьба страны, она верит, что всё можно изменить и всем сердцем жаждет этих перемен. Решение Антона ожидаемо: он предпочитает оставить всё как есть, попутно заточив Арину в Саркофаг Времён.

Стоит отметить, что книга, как губка, насквозь пропитана демагогией. Лукьяненко и сам это осознает. «Шеф, вот скажите честно, вы что угодно можете обосновать с точки зрения добра и справедливости?» «В целом, наверное, да. Но ты не переживай, это ко всем приходит с возрастом». Поэтому самооправдания героев – плохой помощник в оценке их мотивации. Чтобы лучше понять позицию Антона, стоит обратиться к историческим аналогиям. Во второй половине XIX века термин «мещанство», изначально описывающий сословие зажиточных горожан, меняет своё значение. Теперь этим словом характеризуют мелкого буржуа с консервативным сознанием. «Мы представили две крайности одной и той же стороны; но есть еще середина, которая, как все почти середины, часто бывает хуже крайностей. Мы говорим о воспитании того класса общества, которое на низшие смотрит с благородным презрением и чувством собственного достоинства, а на высшие с благоговением», – говорит о мещанах Белинский. Не правда ли, слова классика очень точно характеризуют Антона Городецкого?

Роман написан бедным языком, короткие предложения подчеркивают ограниченность главного героя. Больше половины текста отданы диалогам, перед нами разворачивается драма среднего человека, уже не способного на героические порывы, но ещё помнящего как это было. Драма мещанина Антона Городецкого.

Роман лучше, чем Застава: всё-таки Громов в отличие от Лукьяненко талантлив, а талант не пропьёшь. Местами проскальзывают отголоски «Феодала». Но общие рамки сковывают, подлецы из погранслужбы поданы героями, несмотря на все гадости, что они творят в тексте. Ну и концовка безнадёжно слита. Хочется спросить — зачем такой талантливый автор как Александр Громов связался с этой серией? Я бы лучше почитал что-нибудь сольное у Громова.

Один из немногих примеров немилитаристской космооперы, где нет звёздных войн и бряцания оружием галактических масштабов, но есть хорошие приключения в мире будущего, разбавленные многочисленными интригами.

Начало значительнее сильнее концовки. В целом книга сильнее лукьяненских дозоров, и отсылка к ним заметно ухудшает роман. На самом деле элементы дозоров здесь не сюжетообразующие, роман про противостояние шаманов и участкового, наделеного мощным артефактом, был бы сильнее и красивее.

Клемешье пишет лучше чем Лукьяненко, непонятно зачем он встроил свой роман в приевшийся всем мир дозоров.

Очень сложная для восприятия книга, автор словно специально сделал так, чтобы помешать читателю продраться сквозь текст.

Роман нечитабельный. По ходу чтения продираешься сквозь нагромождение штампов конца прошлого тысячелетия. Надежды найти что-то оригинальное развеиваются как ветер.

Стоит добавить, что существенная часть тиража журнала была уничтожена (источник: http://granata-rf.livejournal.com/131418.html).

Кроме того, отмечены случаи нарушения журналом авторских прав (источник: http://pouce.livejournal.com/119725.html?thread=662445).

Качественный мужской фантастический боевик с яркой детализацией мира и слегка расползающимся сюжетом.

Был во времена перестройки анекдот про завод, который после конверсии стал собирать сенокосилки. Помните: «по чертежам собираем сенокосилку, но все равно, пулемет получается»? Так и у Минакова с Веровым — вроде и пишут неплохо, но на выходе всё равно получаются Стругацкие. И дело не в том, что АБС писали полвека назад, и даже не в том, что их творчество — это очень узкая ниша в фантастике, в которую современные писатели набились как тараканы. Самое веселое — это то, что на словах Минаков и Веров декларируют манифест «техноромантики», нового течения в НФ, а на деле получаются фанфики по Стругацким. Тот же нежизнеспособный социализм-коммунизм, та же утопия, которая рано или поздно рушится, оставляя людей неподготовленными к реальной жизни, и та же идеализация этой утопии «несмотря на».

Замечательный рассказ, очень точно передает «радость отцовства». :wink:

Язык у автора хороший, пишет увлекательно, но уж очень раздражают просоветские взгляды писателя, книга превратилась в политическую агитку.

Книга написана в 1979 году, а в ней упоминаются компактные компьютеры, выполненные в форме книги и обладающие функциями навигатора, соединение этих компьютеров с боевым роботом по чему-то, очень напоминающему блютуф, а так же множество других технологических новинок, которые мы, возможно, когда-нибудь увидим.

Замечательный текст, раскрывающий тему «чем больше узнаёшь людей, тем больше нравятся собаки».