Вообще-то на этом месте должна была быть совсем другая колонка. Она даже уже написана – примерно эдак наполовину. Но для иллюстрации того, что я в ней собирался изложить, потребовались примеры. За ними я обратился к текстам Стругацких, просто потому, что искать там эти примеры мне сравнительно нетрудно, даже не имея под рукой текстов, по памяти. Обратился – и, в общем, слегка увлекся. Однако вываливать плоды всех этих мысленных раскопок в первоначальный текст означает раздуть его – вопреки первоначальному замыслу, да и практической необходимости – до несусветных размеров, при том, что я и так-то не умею коротко. А вот сделать еще одну колонку – почему бы и нет? (Ну или не одну – материала, похоже, хватит надолго.)

Попробую сразу же сформулировать ее тезис, некую мысль, которая среди многочисленных копий, сломанных вокруг Стругацких и их места в русской фантастике, да и литературе, собственно, тоже, как-то до сих пор не бросалась мне в глаза. А мысль эта следующая: среди авторов своего времени (условно говоря, от оттепели до перестройки) они занимают выдающееся, если не попросту исключительное, положение по богатству активно используемых, а то и просто впервые введенных в обиход нашей литературы технических приемов.

Не угадал я, однако, насчет последнего раза про кавычки у Пушкина. Виною тому вновь открывшиеся обстоятельства. А именно – оказывается, в сети имеются-таки в достаточном количестве факсимиле пушкинских рукописей! Если быть точным, имеется трехтомник «Пушкин, Александр Сергеевич. Болдинские рукописи 1830 года». Первый том содержит описание коллекции, а вот два последующих – именно рукописи, причем одного из самых плодотворных творческих периодов нашего всего. Что самое радостное – там есть если и не целиком, то существенными фрагментами «Повести Белкина» и «Онегин», о которых немало говорилось в прошлых колонках. Ссылку я, зная определенную щепетильность фантлаба в копирайтных вопросах, давать не буду, но гугл всем желающим в помощь.

Будь я истинным фанатом Пушкина, я бы, вероятно, во всю эту роскошь нырнул с головой и уже не вынырнул никогда. Собственно, даже при моем относительно отстраненном любопытстве оторваться удалось с трудом, да и то скорее дела заставили. Но при всех общеобразовательных, так сказать, интересах был у меня и один чисто утилитарный. Читатели предыдущих колонок уже в курсе – это пушкинская пунктуация, точнее – кавычки-тире при оформлении прямой речи. Про разночтения на этот счет в ранних публикациях, включая прижизненные, мы уже знаем, однако хотелось также узнать, как это выглядело у самого А.С. до того, как над рукописью поработали редакторы, наборщики и кто там еще в те времена участвовал в издательском процессе.

Оказывается, вот как.

Т. 2, с. 118 – диалог из «Барышни-крестьянки», рассмотренный в предыдущей колонке:

Т. 2, с. 144 – «розенталевский» диалог из «Онегина»:

Кавычек в пушкинских рукописях – нет! Если диалог идет одним абзацем (как в «розенталевском» фрагменте), внутри используются только разделительные тире. Когда реплики в диалоге поабзацные, нет и тире (которое, судя по прочим фрагментам, если и используется А.С. в рукописях для прямой речи, то скорее на месте многоточия в оборванных репликах – впрочем, в печати эти реплики чаще становятся законченными, с точкой или восклицательным знаком).

Если совместить эти наблюдения с другими изысканиями в пушкинских и непушкинских текстах того времени, проведенными коллегой voproshatelniza, то получается, что кавычки, сравнительно новый на тот момент для русского языка знак препинания, грамотнейшие люди не использовали тогда на письме ни для прямой речи, ни для цитирования. Совершенно очевидно, что речь при этом о неполной индукции, более въедливый изыскатель или специалист, быть может, аргументированно возразит, что нет же – еще как использовались, в чуть более поздних текстах, или даже чуть более ранних, или в беловых, или в не столь тенденциозно подобранных, или прочими авторами. Чего не знаю, того не знаю – узнал бы с интересом, но сам больше искать уже не стану. Знаю, что Пушкин творил без кавычек, в его текстах они появлялись лишь на стадии подготовки в печать, а разнобой, который мы наблюдали в предыдущих колонках, объясняется, видимо, тем, что подготовку эту в разных случаях вели разные люди, а устоявшихся кодифицированных правил к тому времени еще не существовало.

Ставлю на этом месте жирную точку. Когда и если дойдет до последующих колонок, попробуем поговорить совсем о другом...

И снова про кавычки у Пушкина – надеюсь, теперь уже точно в последний раз.

Коллега voproshatelniza по следам предыдущих записей изучила посмертное (в собрании сочинений 1838 г.) издание «Барышни-крестьянки» и пришла к выводу, что пунктуация в диалогах там даже более бессистемная, чем можно было бы подумать. Сформулированный мной ранее общий принцип – оформлять реплики разных персонажей разной пунктуацией – скорее сохраняется, чем нет. Частные же предположения – скажем, что в кавычки берется именно первая реплика диалога – скорее неверны, чем верны: бывает по-всякому. Кроме того, наблюдается множество сбоев. Как на микроуровне: отдельные знаки препинания отсутствуют там, где их естественно ожидать, или появляются в неожиданных местах; так и на макро: одинакового типа диалоги оформлены по-разному.

По большому счету чего-то подобного можно было ожидать, просто исходя из того обстоятельства, что в то время не существовало ни кодифицированных правил розенталевского масштаба, ни, толком, редакторов-корректоров как институции. Мы как бы заглянули на кухню, на которой еще только-только начинает вариться современный нам литературный русский язык вместе с грамматикой. Интересно, во многом поучительно, и при том – а чего ж мы, собственно, ждали?

Как обычно, на этом можно было бы и остановиться. Как обычно, остановиться не удалось. К концу своей первой «пушкинской» колонки я уже знал, что на сайте «Пушкинского дома», помимо собраний сочинений, есть и прижизненные издания. И теперь решил проверить одно зародившееся подозрение, а именно – что некоторые странные сбои в пунктуации посмертного издания вызваны тем, что издатель правил издание прижизненное, и получилось у него не совсем удачно.

Ну что ж – проверил.

Во-первых, в прижизненной («Повести Белкина» 1831 г.) «Барышне-крестьянке» обнаружился еще один способ оформления диалогов отдельными абзацами. Собственно, вот он:

Кавычки есть во всех репликах, просто половина снабжена при этом тире, а другая – нет! Иными словами, основной принцип оформления реплик разных персонажей по-разному уже присутствует, однако в отличие от посмертного (голые кавычки против голых тире) вариант оформления другой (голые кавычки против кавычек плюс тире). Пока просто интересно и не более того, однако одно важное наблюдение сделать можно уже сейчас – пунктуация в прижизненном и посмертном издании разная. К вопросу о правке: диалоги в начале посмертной «Барышни-крестьянки» сделаны в соответствии с «новой», т.е. посмертной, обсуждавшейся в первой колонке традицией, а вот в конце там вообще адская смесь «новой» со «старой» — все реплики с тире, но каждая вторая еще и с кавычками:

Во-вторых, править прижизненное издание пожалуй что следовало, там есть свои заскоки. Вот, например, диалог, в котором поменялись местами открывающие и закрывающие кавычки. Вряд ли намеренно, скорее ошибка вычитки или набора, но уверенности нет. Я выделил цветом единственную пару кавычек в диалоге, где они стоят «по-нашему», и до, и, главное, после – все наоборот. Быть может, в том, что делал наборщик, все же была какая-то логика – дело в том, что чуть раньше есть еще один длинный абзац с диалогом, и там с кавычками ровно та же ерунда: все они, кроме двух в серединке, наоборот. Однако от меня эта гипотетическая логика ускользнула.

Теперь – третье и главное. Внимательный и терпеливый читатель уже заметил, что в предыдущем примере у нас диалог внутри абзаца, и что реплики обоих персонажей там в кавычках, пусть и криво на наш взгляд расставленных. Это противоречит сделанному в первой колонке на основе посмертного издания выводу, что внутри абзаца в пушкинские времена также чередовались тире и кавычки. Однако совпадает со сделанным в постскриптуме к первой колонке наблюдению из прижизненного «Выстрела» – внутри абзаца там тоже использовались только кавычки.

К сожалению, и об этом я тоже упоминал в первой колонке, на прижизненные-то издания я набрел и не сразу. И даже успел снисходительно пожурить Розенталя – за то, что он иллюстрирует современное нам правило цитатой из «Онегина», при том, что в оригинальном-то «Онегине» правило совсем другое. Мало того, объявил эту свою находку одной из вишенок колонки. Ну вот, настала пора наконец взглянуть и на истинно оригинального «Онегина». Издание 1833 г.:

Издание 1837 г.:

В обоих изданиях более или менее современная нам пунктуация (не на сто процентов, скажем, точка теперь ставится снаружи кавычек, а не внутри, но все же)! Именно ее кодифицирует и иллюстрирует примером из «Онегина» Розенталь. И эту-то пунктуацию посмертное собрание сочинений меняет на другую. Причем, что самое обидное, следы этих изменений в нем остались. Вот какую картинку я показал в прошлый раз:

Обратите внимание на выделенную кавычку – а ведь я ее там видел! И без особых мыслей списал на типографский брак — вместо того, чтобы заподозрить в ней следы чистки предыдущих изданий и отправиться на поиски этих самых изданий. Ну что ж, сам виноват, теперь прошу прощения у Розенталя. Зря я на него так.

Впрочем, подсластить пилюлю (в соотношении ложка меда к бочке дегтя, разумеется) все-таки удалось. Один из уроков предыдущего ляпсуса – взялся копать, копай до конца. Немедленно последовав этому принципу, все-таки нахожу первоиздание «осьмой главы» 1832 г., еще отдельной тетрадкой. А там:

Ну то есть в самой первой («первее» разве что рукопись, только где ее найти, я так и не понял) редакции «Онегина» пунктуация в интересующем нас фрагменте все же совпадает с посмертным изданием! Но отличается от других прижизненных.

Выводы же из всего этого будут примерно такие:

— Можно долго и с увлечением сравнивать пунктуацию в различных изданиях Пушкина первой половины 19-го века. Наверняка в них найдется еще много интересного – в плане как любопытных фактов и тенденций, так и комичных ошибок. И я даже сам вижу кое-какие занятные тонкости, о которых, однако, ничего не хочу говорить. Поскольку сдается, что я уже выбрался далеко за пределы своей аматёрской компетенции, и что лучше предоставить эту возможность специалистам. (Возможно, специалистам это совершенно не нужно, возможно, тема давно изучена вдоль и поперек, речь лишь о том, что я теперь хорошо понял, по какой зыбкой трясине ступаю. Надо вытягивать коготок, пока не увяз.)

— Возвращаясь к теме тире у Пушкина – как ни удивительно, в некотором смысле их было даже больше, чем я предполагал поначалу, конец посмертной «Барышни-крестьянки», где каждая реплика поабзацного диалога начинается с тире, тому свидетельство.

— Надо еще раз подчеркнуть – в то время все только начиналось, мы видим пробы и ошибки, пунктуация «Онегина», сбегавшая туда-сюда-обратно в какие-то шесть лет, тому свидетельство. Грамматики Греча 1834 и 1852 г. (тут опять спасибо voproshatelniza) вопросы пунктуации при диалогах и прямой речи покрывают, мягко выражаясь, не полностью, и при этом не сказать чтобы последовательно. (На примере нынешних изданий «Крестьянских детей» мы видим, что и сейчас-то, в сущности, возможны варианты.)

— Ну и наконец (я снова следую мыслью за voproshatelniza) имеет смысл осознать одну вещь – в споре о том, какой должна быть пунктуация в изданиях современной нам литературы, ссылки на пунктуацию девятнадцатого века имеют примерно такой же практический смысл, как на пунктуацию века эдак пятнадцатого. Т.е. почти никакого. Назначение пунктуации – помогать читателю, а не мешать, помогает же ему в первую очередь пунктуация, уже знакомая из современного ему контекста. (Тут начинают лезть в голову разные странные соображения наподобие пунктуации «в стихах Пьера Менара» и в современной поэзии вообще, но я их решительно отметаю – хотя бы потому, что мы все-таки в первую очередь о прозе.)

Вместо заключения – список погрешностей, приведенный в конце прижизненных «Повестей Белкина». Не знаю, как вам, но на мой взгляд он очень трогательный и вполне примиряет (меня, во всяком случае) с некоторыми странностями тогдашнего книгоиздания...

Тема тире и кавычек в диалогах вдруг получила небольшое продолжение – ну, я ж говорил, что звезды явно как-то не так легли. Но пугаться не надо, это не то же самое по второму кругу, а внезапный разворот на сто восемьдесят.

Коллега SupeR_StaR обнаружила примеры использования тире вместо кавычек в англоязычной прозе! В обоих случаях речь о сравнительно коротких рассказах, при этом в соседних рассказах авторских сборников пунктуация совершенно обычная. Естественно, я не мог не пуститься в раскопки. Накопалось вот что:

https://en.wikipedia.org/wiki/Quotation_m...

Если вкратце, то в современном английском языке тоже иногда используется оформление диалогов через тире – подобно русскому, хотя и не совсем, поскольку авторская ремарка в этом случае тире не отделяется. Пример будет чуть ниже. Судя по статье в википедии и по найденному SupeR_StaR, в основном такая пунктуация применяется, если язык диалогов «не совсем английский» — диалекты, просторечия, контрастирующий с основным повествованием временной пласт и т.п.

В качестве одного из примеров дан A Scanner Darkly Дика, (в русском переводе – «Помутнение»), с пометкой «написан не на диалекте». Я там такого не помню, но это ничего не значит – читал давно, мог не обратить внимания. В современных изданиях, превью которых доступны в сети, использованы обычные кавычки, ну или тире появляются за пределами превью. В принципе, если память мне не изменяет окончательно, часть персонажей там разговаривала на хипповском сленге...

Другой же пример, первый в списке – проза Джойса. И вот факсимильную копию первоиздания «Улисса» (вернее, переиздания, копирующего первоиздание) найти совсем нетрудно.

Я чуть выделил авторский текст внутри реплик, иначе его недолго и пропустить при поверхностном взгляде. Именно так, насколько можно судить, диалоги оформлены по всему «Улиссу».

Сразу же подумалось, что в русском переводе Джойса эту пунктуационную особенность можно было бы отыграть, дав все диалоги английскими кавычками. Увы, по крайней мере Хинкис и Хоружий этой возможностью не воспользовались, во всяком случае в первом русском издании «Улисса» на бумаге пунктуация стандартная. Ну или редактор не позволил...

Так или иначе, мое – а теперь и ваше – понимание вопросов пунктуации при диалогах обогатилось теперь новой подробностью. Как относиться к закавыченным диалогам внутри русского текста, вопрос по-прежнему открытый, однако теперь мы знаем — обнаружив в английском тексте диалоги через тире, не следует радоваться, что нам удалось по волочащемуся за спиной парашюту опознать Штирлица. Оказывается, возможны варианты.

Я приближался к месту моего назначения... Нет, не так. Давайте все-таки по порядку.

На одном ресурсе — сослаться на него, увы, не получится, он закрытый, поэтому просто выскажу во первых строках благодарность и признательность всем сопричастным – как-то обсуждались нестандартные приемы оформления диалогов в русском тексте. Стандартный способ, при котором каждая реплика начинается с тире на новой строке (иными словами, занимает целый абзац), а внутри, при необходимости, разрывается посредством тех же тире авторской речью, известен достаточно хорошо. У Розенталя («Справочник по правописанию и стилистике» 1997 г., приводится по сайту http://rosental-book.ru/) он описан в §123.1. Встречаются, однако, более или менее экзотические случаи, когда требуется что-то другое. Один такой случай, собственно, описан у того же Розенталя в §123.2 – весь диалог заключается внутри одного абзаца, а реплики в нем выделяются кавычками.

К приведенному Розенталем примеру мы еще вернемся, а внимание мое на днях – я как раз перечитывал материалы этого ресурса – привлек показанный там пример из Стругацких (ну и то еще обстоятельство, что другой оказавшийся там пример подобного рода был, скажем так, из архаичного текста):

цитата

Все шло как обычно. Машина тронулась. Горбоносый повернулся назад и оживленно заговорил о том, что много приятнее ехать в легковой машине, чем идти пешком. Бородатый невнятно соглашался и все хлопал и хлопал дверцей. «Плащ подберите, — посоветовал я, глядя на него в зеркало заднего вида. — У вас плащ защемляется». Минут через пять все наконец устроилось. Я спросил: «До Соловца километров десять?» — «Да, — ответил горбоносый. — Или немножко больше. Дорога, правда, неважная — для грузовиков». — «Дорога вполне приличная, — возразил я. — Мне обещали, что я вообще не проеду». — «По этой дороге даже осенью можно проехать». — «Здесь — пожалуй, но вот от Коробца — грунтовая». — «В этом году лето сухое, все подсохло». — «Под Затонью, говорят, дожди», — заметил бородатый на заднем сиденье. «Кто это говорит?» — спросил горбоносый. «Мерлин говорит». Они почему-то засмеялись. Я вытащил сигареты, закурил и предложил им угощаться. «Фабрика Клары Цеткин, — сказал горбоносый, разглядывая пачку. — Вы из Ленинграда?» — «Да». — «Путешествуете?» — «Путешествую, — сказал я. — А вы здешние?» — «Коренные», — сказал горбоносый. «Я из Мурманска», — сообщил бородатый. «Для Ленинграда, наверное, что Соловец, что Мурманск — одно и то же: Север», — сказал горбоносый. «Нет, почему же», — сказал я вежливо. «В Соловце будете останавливаться?» — cпросил горбоносый. «Конечно, — сказал я. — Я в Соловец и еду». — «У вас там родные или знакомые?» — «Нет, — сказал я. — Просто подожду ребят. Они идут берегом, а Соловец у нас — точка рандеву».

Мне стало любопытно. В общем-то стругацкофилам хорошо известно, что первая глава «Понедельника» сделана по лекалам пушкинской «Капитанской дочки». Возникло естественное предположение, что это оформление диалога, не сказать чтобы сильно характерное для современных текстов, подсмотрено именно у Пушкина. Что ж, гугл в помощь, нахожу на сайте «Русской виртуальной библиотеки» «Капитанскую дочку» (http://rvb.ru/pushkin/01text/06prose/01pr..., отметим про себя, что текст там приводится по собранию сочинений 1959-1962 гг., очевидно, довольно точно – есть даже постраничная разбивка). Ориентируясь по ключевой фразе «Я приближался к месту моего назначения», примерно отождествляю соответствующий фрагмент из второй главы, и – вуаля:

цитата

Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом — и скоро стали. «Что же ты не едешь?» — спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? — отвечал он, слезая с облучка, — невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом». Я стал было его бранить. Савельич за него заступился. «И охота было не слушаться, — говорил он сердито, — воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправились бы далее. И куда спешим? Добро бы на свадьбу!» Савельич был прав. Делать было нечего. Снег так и валил. Около кибитки подымался сугроб. Лошади стояли, понуря голову и изредка вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жила или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели... Вдруг увидел я что-то черное. «Эй, ямщик! — закричал я, — смотри: что там такое чернеется?» Ямщик стал всматриваться. «А бог знает, барин, — сказал он, садясь на свое место, — воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк, или человек».

Естественно, два текста уже сильно разошлись, но технический прием – вот же он, практически в чистом виде!

Тут бы мне следовало удовлетворенно вздохнуть и заняться чем-нибудь полезным. Однако не было у бабы хлопот – купила порося. Захотелось убедиться, что пунктуация именно пушкинская, а не внесена при издании в соответствии с текущими на тот момент (и фактически действующими до сих пор с 1956 г.) правилами. Ну, что ж – снова гугл, добавляю к поисковой строке «факсимиле» и оказываюсь на богатейшем сайте «Пушкинского дома» http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx... . По ссылке открываются в основном собрания сочинений, начиная с посмертного 1838 г.; на самом деле там уровнем глубже есть и прижизненные публикации, но с разбегу я их не заметил. Итак, 1838 г., 7-й том, нахожу соответствующую страницу.

И я увидел.

Реплики внутри абзаца оформлены двумя разными способами! В данном конкретном случае реплики Гринева и Савельича в кавычках, а ямщика – отделены тире. Ну, мало ли оно как – все-таки диалог внутри абзаца, как уже отмечалось, для нас скорее экзотика. Торопливо отлистываю страницу назад, где вроде бы должны быть обычные диалоги, на отдельных строках через тире. Нет, все та же картина:

Начинаю лихорадочно тыкаться по другим страницам, залезаю в «Пиковую даму» чуть раньше – везде одна и та же, вполне устойчивая система. Реплика первого участника диалога идет в кавычках, второго – выделяется тире, знаки препинания так и чередуются до самого конца диалога. Чьи конкретно реплики – неважно, в приведенных выше примерах в одном случае реплики Гринева, от лица которого ведется рассказ, в кавычках, а ямщика – в тире, в другом – наоборот. Отдельные строки или внутри абзаца – неважно. Похоже, важно лишь то, кто именно высказался первым, он и будет в кавычках.

Есть смысл отметить, что в прижизненном издании «Капитанской дочки» в «Современнике» 1836 г. — это факсимиле на сайте «Пушкинского дома» тоже имеется, надо лишь пройти по ссылкам – пунктуация та же самая. Иными словами, в эпоху Пушкина было принято – будучи далеко не специалистом, не стану говорить «общепринято», но в принципе существуют и другие примеры – оформлять в диалогах реплики двух разных собеседников разной пунктуацией!

(Судя по всему, хотя тут я опять же не самый великий специалист, нормативное требование оформлять диалоги «по-нынешнему» относится опять же по меньшей мере к 1956 г. Во всяком случае, в издании 1930 г., опять же согласно факсимильной копии с сайта «Пушкинского дома», диалоги в начале «Капитанской дочки», казалось бы, в основном оформлены так же, как в оригинале. На самом деле нет – там есть следы робкой чистки, причем с довольно корявым результатом. Иными словами, норматив на тот момент, скорее всего, был уже более или менее современным, но и отступления от него допускались. Возможно, исключение тогда сделали конкретно для Пушкина — не знаю, я в общем-то не об этом. Впрочем, см. также P.S.)

Казалось бы, тортик с полочки уже можно брать, но что за тортик без вишенки? Пересматривая, просто на всякий случай, текст издания 1959-1962 гг. на РВБ, в самом начале натыкаюсь на вот такой фрагмент:

цитата

Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»

— Да вот пошел семнадцатый годок, — отвечала матушка. — Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Гарасимовна, и когда еще...

«Добро, — прервал батюшка, — пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».

Это – оригинальный пушкинский вариант! Если не считать ятей, конечно, и некоторых других пунктуационных тонкостей. Уже следующий диалог выправлен согласно современным нормам, все реплики в нем – через тире. (Как раз в этом следующем диалоге в 1930 г. одну из открывающих кавычек поменяли-таки на тире, а вот закрывающую – оставили.)

Не знаю даже, случайно этот диалог проглядели при издании или намеренно сохранили в таком виде. Факт тот, что если вам почему-либо захочется оформить диалог в пушкинском стиле, используя разную пунктуацию для разных реплик – у вас есть авторитет, на который можно сослаться! Судя по всему, диалог именно так с тех пор и печатают – во всяком случае, в издании 2014 г. из серии «Живая классика», превьюшка которого в факсимильной форме есть на Литресе. Впрочем, на упомянутом в начале ресурсе приведен и еще один пример:

цитата

— Здорово, парнище!— «Ступай себе мимо!»

— Уж больно ты грозен, как я погляжу!

Откуда дровишки?— «Из лесу, вестимо;

Отец, слышишь, рубит, а я отвожу».

(В лесу раздавался топор дровосека.)

— А что, у отца-то большая семья?

«Семья-то большая, да два человека

Всего мужиков-то: отец мой да я...»

— Так вон оно что! А как звать тебя?— «Власом».

— А кой тебе годик?— «Шестой миновал...

Ну, мертвая!» — крикнул малюточка басом

Аналогичным образом в «Крестьянских детях» решен и еще один небольшой диалог – во всяком случае, в бесплатной публикации без выходных данных на том же Литресе.

Розенталь, впрочем, подобного варианта не предусматривает. Однако пример «законного» согласно §123.2 (т.е. в технике, использованной Стругацкими, как предполагалось, вослед Пушкину) диалога приводит:

цитата

«Так ты женат? Не знал я ране! Давно ли?» – «Около двух лет». – «На ком?» – «На Лариной». – «Татьяне?» – «Ты ей знаком?» – «Я им сосед» (Пушкин)

Ну, вы понимаете, да? В издании 1838 г., том 1, конечно же:

Оформлено практически так же, как у Некрасова в современных нам изданиях. Но не так, как у Розенталя в нормативном примере! Это была вторая вишенка на мой тортик. Мораль тут может быть самая разная, ограничусь тем, что я бы на месте Розенталя постарался, пожалуй, приискать для правила какой-нибудь другой пример. (При этом понятно, что делать на месте Розенталя мне решительно нечего.)

Зато я постепенно подхожу к другой морали.

= = =

Этот текст не появился бы (во всяком случае – на фантлабе), если бы буквально сутки спустя после всех этих изысканий на местном форуме не случилась дискуссия. Но давайте и тут по порядку.

Неопытные переводчики (во всяком случае, с английского) делают немало характерных ошибок. Иногда речь об ошибках вообще, но есть и характерные именно для английского. И одна из характернейших случается при передаче прямой речи в диалогах. В английском языке для реплик – в том числе и начинающихся с новой строки – используются кавычки. В русском для реплик с новой строки – см. §123.1 Розенталя – тире. Розенталь для подавляющего большинства активных пользователей языка в общем-то не входит в обязательный круг чтения (я это без какой-либо иронии говорю), поэтому диалоги в кавычках – практически безошибочный признак переводчика именно неопытного. Настолько, что его тексты никогда не попадали в руки к редактору.

Тем не менее есть опытные переводчики — ну, я теперь знаю как минимум одного, — которые в переводе используют для диалогов именно кавычки, мотивируя тем, что «так – у автора».

Для определенности следует оговориться – в этом смысле я переводчику не судья. Перевод, как бы меня ни убеждали в обратном, дело в значительной степени творческое. Дух веет, где хочет. Если переводчик уверен в своей правоте и сумел в ней убедить редактора и издателя – дальнейшие вопросы к редактору и издателю, вот и все. Однако случилось так, что переводчик решил убедить и нас, многогрешных. И сослался при этом на Пушкина, которого, по его мнению, не следует переиздавать с советскими «лесенками» — это он про тире в диалогах.

На мой свеженький тортик – со всеми его вишенками – плеснулась дополнительным украшением аккуратная такая ложечка дегтя. Как мы только что выяснили, уж чего-чего, а тире в диалогах у Пушкина хватает. Примерно в половине всех реплик, если быть точным. Справедливости ради заметим, что переводчик напрямую и не утверждал, что, дескать, тире у Пушкина нету, а есть сплошные кавычки. Но читалось в контексте дискуссии именно так. Я позволил себе предположить, что, раз переводчик использует такой аргумент, с оригинальным Пушкиным он не слишком знаком.

К сожалению, выяснить, что именно переводчик думает об оригинале Пушкина, так и не удалось. Сам он по этому поводу ничего не сказал. За него привели цитату – парадоксальным образом ровно ту же, на которую я буквально вот только что смотрел сам, из «Капитанской дочки», и сообщили мне: сами вы не в курсе, у Пушкина были кавычки. Это, разумеется, не означает, что я утверждал, будто бы их не было. И это, разумеется, означает, что переводчика поняли именно так, как мне и казалось – «у Пушкина вон и то диалоги оформлялись кавычками». Однако дальнейшая дискуссия все равно, скажем так, не состоялась. Оно, пожалуй, к лучшему, поскольку позволяет без излишних подробностей завершить и этот разговор.

У этой басни мораль также незамысловата. Если неопытный переводчик с английского станет вас убеждать, что диалог можно оформлять репликами в кавычках с новой строки, потому что «так у автора» — ткните его в §123 Розенталя и можно заканчивать разговор. Если то же самое скажет опытный переводчик – к нему как минимум есть смысл прислушаться. Но вот если он при этом станет ссылаться на Пушкина...

Собственно, теперь вы знаете, как оно было у Пушкина.

= = =

P.S. Просто для очистки совести просмотрел еще несколько пушкинских текстов. В прижизненном «Выстреле» беседа – внутри абзаца – дана в более или менее современной форме, аналогично первым рассмотренным здесь примерам. Вероятнее всего, дело в том, что в ней участвуют трое – в отличие от нескольких обрывков беседы в «Капитанской дочке», где собеседников тоже трое, но говорят одновременно не более двух, эту невозможно нарезать на две пунктуации. Да-да, речь о том самом «в тридцати шагах промаха в карту не дам» — у Стругацких этот эпизод также на три голоса, там даже и пунктуация тоже по-своему занятная, просто по другой причине. В «Арапе Петра Великого» 1838 г. и длинные, и краткие, внутри абзаца, диалоги нарезаны именно так, как мы уже видели – кавычки, тире, кавычки, тире (интересно, что в издании 1930 г. они, в отличие от «Капитанской дочки», уже даны на современный манер). Примеров диалога отдельными строками из одних кавычек пока не обнаружилось.

===

P.P.S. 5 марта и третий день с того момента, как я закончил эту заметку и отправил на фантлаб заявку на колонку. Колонка еще не открылась (<добавлено постфактум> и не откроется еще несколько дней), пока же по горячим следам хотелось бы зафиксировать последовательность событий, которая чем дальше, тем удивительней.

Итак, по 28 февраля включительно я сильно занят, чему есть свидетельства.

1 марта провожу те изыскания, описанию которых посвящена значительная часть колонки.

2 марта на форуме фантлаба переводчик, обосновывая свое «право на кавычки», ссылается на Пушкина, а я (хоть и зарекался) по горячим следам влезаю со своими сомнениями, после чего удаляюсь спать.

2 марта мне пишут, что у Пушкина, дескать, были кавычки, иллюстрируя это примером из «Капитанской дочки» — вот тем самым диалогом Гринева и ямщика, на который я смотрел сутки назад.

Чуть позднее та же лаборантка постит другой диалог из «Капитанской дочки», добавляя при этом, что «в новых изданиях так и осталось». Увы, не так – в цитате чередуются кавычки и тире, в новых изданиях – систематически кавычки внутри абзаца, тире – если реплики с новой строки. Для меня загадка, сознательно ли автор поста кривит душой или в упор не видит разницы. Когда ей, уже без моего участия, возражают – «да нет, вы не поняли».

2 марта модератор требует прекратить разговор про кавычки.

3 марта я, проснувшись и увидев модераториал, вместо реплики пишу заметку и отправляю заявку на колонку.

3 марта в той же переводческой теме появляются посты о том, что пунктуация в начале «Понедельника», а именно – реплики в кавычках, могут напрягать читателей. «Казалось бы, какая связь?»

Количество совпадений на единицу времени уже несколько зашкаливает, и я даже не особо удивляюсь очередному.

4 марта Михаил Харитонов публикует на самиздате очередную главу (вернее – клавикулу) своего опус магнум «Золотой ключ». Начинается она словами «Я приближался к месту моего назначения».

Не удивившись, однако изрядно офигев, я прочитываю клавикулу и немного успокаиваюсь. У всего этого безобразия появляется логическое объяснение – своим скромным исследованием я, похоже, потянул за какую-то ниточку тентуры, вот оно и заверте...