Стилизованный под сказку Арабского Востока, роман рассказывает о средневековом Багдаде. Но не только. Главный герой повести, Махмуд иль-Каман, кузнец, поэт, в силу разных причин принимает участие в передаче святыни, общей для христиан и мусульман, хранившегося в городе Эдесса убруса (платка) с нерукотворным образом Христа, передаче от арабов — их противнику, Византии. Также в силу разных случайных и, быть может, не совсем случайных причин поэт оказывается связан и с тогдашней Русью. Русская девушка Даждья, дочь князя Буйсвета, становится сначала его рабыней, потом — возлюбленной и женой.

Роман «Горы моря и гиганты» Альфреда Дёблина — мрачная антиутопия, описывающая достаточно далекое будущее нашей планеты (вплоть до XXVII века). Прочитав краткое описание, я решил, что это нечто подобное «Последним и первым людям» Степлдона. Читать решил на немецком языке. Надеялся получить такое же удовольствие, как от чтения «Der Schwarm» Шетцинга год назад.

Увы, этот роман написан гораздо более трудным языком. Одна из особенностей стиля Дёблина, по крайней мере в этом произведении, порой он опускает знаки препинания — даёт серию сказуемых или дополнений без запятых. Или подлежащих — как в заголовке.

Словом, не раз мне хотелось бросить чтение. Очень часто я прибегал к помощи русского перевода Татьяны Баскаковой. И восхищался её мастерству. Там, где я видел только бессмысленный набор слов, она видела сложные предложения, абзацы и т.д.

Но постепенно и я вчитался. Но читал, скорее, из принципа. Вторыми (или, быть может, первыми) «Последними и первыми людьми» роман не оказался. Степлдон — фантаст. И в своей книге он, как мне представляется, честно пытался прозреть ближайшее и далекое будущее человечества. Да, он не предугадал всеобщей компьютеризации. Но он показал, что победы человека над природой и материей не сделают его полновластным повелителем мира. Новые достижения породят новые проблемы, новые вызовы. Примерно так. Степлдон очень серьёзный фантаст — это я чувствовал в каждом его произведении.

Дёблин в «Горах...» говорит примерно о том же. Казалось бы. Но совершенно по-другому.

Если это и фантаст, то какого-то истерического типа. Выдумывая новые виды оружия, он ни в малейшей степени не интересуется, какие научно-технические трудности должны быть преодолены в ходе создания подобной машинерии. Для него главное — чтобы действие этого оружия выглядело иррациональным, непостижимым, ужасающим. Отсюда все эти корабли, внезапно проваливающиеся в пучину моря, столь же внезапно падающие самолёты и т.п.

Герои Дёблина показались удручающе похожими — не смотря на принадлежность к разным национальностям и расам. Диктаторы по отношению к массам и неврастеники в личной жизни, слабые люди.

Огромное количество совершенно пустых, вялых и однотипных диалогов — ещё один недостаток романа.

А уж честной попыткой прозрения этот опус никак нельзя назвать. По Дёблину, с одной стороны человечество додумалось до всяких там лучей смерти, научилось в прямом смысле сращивать всё живое. А с другой стороны — путешествуют эти люди будущего до сих пор на повозках, запряжённых быками и т.п.

В защиту романа можно сказать, что Дёблин предугадал экспансию народов Азии, Африки в Европу (звучит очень злободневно), но мне такое предвидение не показалось особенно смелым.

На русский роман был переведен ещё до войны. Но весь тираж из политических соображений, похоже, был уничтожен. Лично я сейчас где-то даже понимаю тогдашних цензоров. Не оправдываю, а именно понимаю. Уж больно унылое вышло произведение...

Прочитал роман, ставший основой знаменитого фильма (в названии которого количество дней, правда, уполовинилось), не без интереса. Но всё-таки с бОльшим интересом прочитал авторское предисловие — историю о том, как появился на свет этот весьма компактный роман (нынешние российские издатели, будь автор тоже россиянином, потребовали бы «накачать» как минимум ещё такого же объёма; американские же издатели напротив книгу сократили — по отношению к первоначальному авторскому варианту; известный кинопродюсер Дино Де Лаурентис заинтересовался сочинением ещё в рукописи).

Грейди было 24 года (!), когда он написал «Шесть дней Кондора». Он не был ни мажором, ни представителем известной фамилии — выходец из глубинки, глухомани (штат Монтана; что-то там совсем мало до канадской границы, в случае необходимости действительно реально добежать...). И тем не менее рискнул написать роман о ЦРУ — в то время как даже американские авторы почти не брались за такую тему, предпочитали заменять название — на Национальное Разведовательное Управление и т.п.

Якобы романом заинтересовались даже в КГБ и создали свой аналитический центр — по типу описанного Грейди (2000 сотрудников сидели и читали — всё, что возможно читать, — с целью выудить что-нибудь важное и интересное).

Сам же роман оставил сложное впечатление. Есть интересные моменты. Очень много наивного (ну да, 24 же года). Удручило то обстоятельство, что многие американские авторы, ничего не зная о России, что-то там о ней мнили, что-то им виделось... Хотя сами не могли даже подобрать нормальное имя-фамилию для русского персонажа.

Вывод. Не знаток жанра. Но то немногое, что читал у Ладлэма, Форсайта, Хиггинса (тоже в оригинале), выглядит куда сильнее. Вот этих авторов скорее и буду читать — если захочется взять в руки шпионско-политический детектив-триллер.

Теперь это уже не очередной двухтомник саги про Андреевское Братство — а, скорее всего, последний, завершающий. Точно — последний роман, изданный при жизни автора. Даже если и сохранились какие-либо рукописи, годные к публикации, они будут уже посмертными, — ведь 30 апреля этого года Василия Звягинцева не стало...

Символичным показалось то, что чуть ли не впервые название соответствует содержанию не в широком, условном смысле, как это было в предшествовавших романах цикла на протяжении добрых десяти лет, а — достаточно точно. Во всяком случае, выражение «фазовый переход» употребляется в тексте неоднократно и даже разъясняется в сноске.

В этом романе продолжаются сюжетные линии, начатые в нескольких предыдущих, — в частности, двухтомников «Скоро полночь», «Величья нашего заря». Как и все последние части цикла, этот роман тоже можно назвать сильно политизированным, что на мой взгляд, является недостатком. Вместе с тем в «Фазовом переходе» есть и всё то, что так подкупило меня в первых произведениях Звягинцева — «Одиссей покидает Итаку», «Бульдоги под ковром», «Андреевское братство». И даже более того — здесь вдруг прорывается ностальгия по тем ранним произведениям. В которых чуть ли не впервые появились новые (а значит — тогда ещё непривычные) герои — люди действия, вместе с тем не чуждые нравственным мировоззренческим рефлексиям. В которых автор сразу продемонстрировал недюжинную начитанность в отечественной и зарубежной литературе. Кстати, каждая новая книга Звягинцева давала мне наводку на ранее неизвестные, интересные произведения. «Фазовый переход», в частности, обратил моё внимание на такие книги как «Гриада» Колпакова (ранее был очень и противоречиво наслышан!), «Море Дирака» Емцева и Парнова (кажется, уже читал), «Таинственный незнакомец» Твена. И даже к уже точно читанной мною (и не раз!) работе Энгельса «Происхождение семьи...»

А ещё в тех ранних произведениях автор очень привлёк меня своим крепким, основательным здравомыслием, какое я, кажется, впервые встретил в отечественной литературе. В свое время я уже успел весьма критически пройтись по некоторым произведениям Звягинцева и по циклу в целом. Но вот — поймал себя на понимание того, что ход авторской мысли в итоге оказался мне очень близок. А может быть, я даже во многом перенял его у Василия Звягинцева.

Помимо начитанности книжной он поразил меня также и «кулинарной начитанностью». Я знаю, что отечественные редакторы и издатели очень не приветствовали, особенно в советское время, описания различных застолий, возлияний, разного рода гурманств. Так вот, Звягинцев, когда рассказывает о еде и питие, оказывается очень на высоте. Здесь он тоже не банален, интересен, по меньшей мере — весьма информативен.

Да и вообще авторская эрудиция необычайно обширна, и эта особенность книг Звягинцева тоже дорогого стоит. Да и рассказчик Звягинцев прекрасный — умеет создать драматичный сюжет. Как фантаст он, будучи знатоком мировой фантастики, умел генерировать собственные очень интересные оригинальные идеи. В «Фазовом переходе», в частности, он описал весьма своеобразную цивилизацию «параллельного человечества» дуггуров.

Почти триллер, который можно также легко обозвать чернухой. У живущего где-то в Сибири рабочего-гальванщика (или в местном обиходе макальщика или даже мАкальщика) Ивана Чашкина умирает в Подмосковье мать. На его беду в то же самое время умирает генеральный секретарь КПСС Л.И. Брежнев...

Путь на похороны оборачивается для Чашкина этаким «гиньолем», хождением по мукам — потому что Москва в эти дни для не-москвичей закрыта. Повесть (да по объёму и насыщенности — небольшой роман; назвал же Барнс романом куда более короткое произведение, и ничего) и можно было бы счесть простым протестом против позднесоветской бюрократии — если бы там ещё не была представлена целая галерея разных типов людей, населявших в то время просторы нашей Родины. Легко представить, что среди них будут одни только подонки и подлецы, но ведь у Головина не так. И честные, добрые люди встречаются на пути Ивана. Но всё это — не представители элиты. Да и на самого себя у Чашкина открываются глаза, хотя, быть может, и поздно.

Такая вот горькая и страшноватая правда представлена в повести, не одномерной и уж никоим образом не смакующей пороки общества и отдельных индивидов, чтобы числиться по разряду простой чернухи...

Чтобы передать впечатление от этого романа, наверно, надо начать издалека. Кстати, применительно к этому сочинению такой подход более чем уместен — Барнс поднимает здесь тему несовершенства или, во всяком случае, прихотливости человеческой памяти. Мол, спустя какое-то время мы видим случившееся с нами — так, а немного погодя — этак. А ещё позднее — и вовсе как-то растак.

Мой путь к первой прочитанной мною книге Барнса — а «The Sense of an Ending», «Предчувствие конца» первое более-менее крупное произведение, которое я прочитал у лауреата Букера и многих других премий, — был что-то очень уж долгим, как ни патетически это звучит. Ещё в середине нулевых я перебирал в книжном магазине его сборники — внушившие мне мысль, что у Барнса в России печатают полное собрание его сочинений, всё-всё, что он написал, без каких-либо изъятий. Потому как Барнс входит в правящий триумвират современной британской литературы — эту фразу я вычитал в каком-то ином томике, другого автора, уже ни имени, ни названия не помню, но фраза тем не менее отложилась в моей несовершенной и прихотливой памяти.

Где-то примерно в это же время увидел Барнса в одной из передач BBC World. Величина! Не так часто там писатели мелькали. Только Гарольда Пинтера ещё помню — почему-то с забинтованной головой. Так ему тогда как раз Нобелевку отвалили. Ну и...

Ну и только два года назад прочитал какой-то рассказ Барнса, в котором герой познакомился с бывшей гедеэровской спортсменкой. Название не запомнил. Прихотливая память.

И вот теперь — «Предчувствие конца». Много хвалили. И в ожидании я представлял... представлял что-то иное.

В романе — пусть и коротком, в оригинале всего 100 страниц — оказалось немалое количество рассуждений о жизни, о смерти, о уязвлённой гордости. Вот это резонёрство мне сразу не понравилось.

Вообще роман показался похожим на сценарий к фильму — персонажи подобраны умело, не отнимешь, акценты их отношений расставлены тоже не новичком, но вот картинка как бы минималистская.

Действие тоже развивалось не скучно, вовсе не так вяло, как я пытался уверить себя — поначалу. Я был захвачен изложением событий, уже в первый день я заглотил наживку более чем наполовину. Потом один день для чтения у меня был потерян, выпал; я снова подхватился только через день и уж пытался наверстать. И... и всё-таки ловил себя на мысли: однако же мотором сюжета является старое-банальное «так чем же всё это кончится? как же загадки-то разъяснятся?» Для по-настоящему сильного произведения этого маловато, на мой взгляд. По-настоящему сильные вещи — это те, в которые хочется погружаться. Хочется вбирать там подробности... переживать за героев... а вопросы «кто виноват?» и «что делать?» могут и вовсе не стоять на повестке.

И ещё. Раз уж роман претендует на какую-то философичность, чуть-чуть про эту его сторону.

Прежде всего дружба четырех героев, показанная в начале, показалась несколько не убедительной. Эдриан, превосходство которого признают остальные трое, ходульный какой-то. Читает и цитирует Камю, ну и что с того? Это в СССР 60-х было одно-единственной издание Камю, да и то художественное, да и то быстро стало раритетом. Это для советского юноши цитирование «Мифа о Сизифе» могло быть неким показателем. В Грейт Бритн того же времени, полагаю, приобщиться к мудростям французского экзистенциалиста было неизмеримо проще — была б охота.

Да и по большому счету всё это звучит очень подростково — если ты читаешь Рассела и Витгенштейна, то уступаешь тому, кто читает Камю и Ницше. В конечном итоге, как сказал тот же Ницше, если не ошибаюсь, из книг мы вычитываем то, что уже знаем. Так что не в именах философов дело — а в головах тех, кто читает и при этом усваивает умные мысли.

И то, что главный герой — рассказчик и сорок лет спустя с таким пиететом вспоминает об Эдриане, в этом я усмотрел тоже только какой-то неизжитый подростковый комплекс. Хотя по-человечески понятно. Не мною сказано, что людей, которые были старше нас по рождению, мы воспринимаем таковыми и много лет после их смерти — для нас они всё равно остаются старшими, хотя их земной путь и оказался короче нашего.

Опять-таки коллекцией заблуждений показались мне и другие рассуждения Энтони Уэбстера, героя-рассказчика, которым он предаётся в своём уже почтенном возрасте. Да, по-человечески многое понятно, объяснимо... Но это не делает эти мысли какими-то откровениями, чем-то по-настоящему глубоким. Может быть, отчасти из-за формы — того сухого скучного резонёрства, в виде которого они преподносятся. Сумел бы автор расцветить эти же мыслями другими красками — может, по-другому бы и заиграло. Но автор не сумел...

И про мораль сочинения. Потому что — хотел автор или не хотел — но концовка романа очень легко подвигает читателя сформулировать некую, вполне определённую мораль. Однако мораль эта оказалась тоже какой-то плоской, одноразовой, не пригодной для длительного размышления и вчувствования — потому что сенсационностью отдаёт, больше подходящей для боевика-детектива.

Этот ретро-детектив Геннадия Головина понравился мне менее других. Быть может, из-за того, что в этот раз психологические портреты персонажей выписаны не столь глубоко. Да и привязка событий в 19 веке к событиям в веке уже 20-м выглядит несколько поверхностной.

Этой повестью Головин ещё раз удивил меня. Это какой-то сплав фантастики, исторической и молодёжной прозы. Причем по всем трём составляющим автор на высоте. Опять тонкий психологизм, удивительный язык, потрясающе тонкие и точные находки.

Головин работал, как работали, быть может, в XIX веке, в первой половине XX. Как Пушкин смело брался за разные жанры, Валерий Брюсов, Всеволод Иванов, Андрей Платонов — так и Геннадий Головин не замыкался только в рамках психологической прозы или прозы фантасмогорической (вроде его «Дня рождения покойника). И остаётся только жалеть, что общий объем изданного им по нынешним меркам не кажется каким-то особо громадным. Жалеть о том, что писатель ушёл из жизни довольно-таки рано.

То, что Головин рассказывает историю Анны Петровной в том числе и с применением метода потока сознания, меня как бы не очень удивило. Более всего удивил финал — ёмкий, парадоксальный, но с другой стороны и естественный. Виктор Полуэктов, принявший неожиданное участие в судьбе Анны Петровны, идет с друзьями с кладбища. Но говорят они не о смерти — о жизни.

Подобный по емкости финал в другой повести Головина — ретро-детективе «Стрельба по бегущему оленю». Только если в «Анне Петровне» это какой-то грустный мажор, то там — грустный минор.

Удивительное произведение, которое читал дважды — в журнальном варианте и в полном. Интересный язык, порой очень точные словесные находки, неожиданный сюжет. И что несомненно для меня — любовь к персонажам, не только главному герою. Головин любил свой народ, хотя отлично знал его недостатки, даже пороки. Головин очень любил детей — это видно по тому, как он их изображал. Я не помню у какого-либо другого современного автора таких тонких подробностей в описании детей.

Ретро-детектив, на которых специализировался Геннадий Головин. На этот раз действие происходит во время Гражданской войны. Замечательный психологизм портретов, прекрасный язык, что немаловажно — интересный сюжет. Прекрасно передан колорит эпохи, по-моему. При этом никакого «ревизионизма» со стороны автора. Для него сотрудники ЧК — несомненные герои, а бывшие царские офицеры, затевающие заговор, — люди обреченные.

Начало показалось скучноватым; в первом романе трисоляриане — с помощью софонов, наделённых интеллектом протонов — сумели остановить прогресс фундаментальной науки на Земле. Их космофлот приближается к Солнечной системе медленно, но уверенно. Человечество начинает впадать в панику и отчаяние. И вот именно подробного и утомительного описания того, как это происходит, я поначалу испугался. Но Лю — Фантаст с большой буквы «Ф», он сумел привнести в повествование новые затягивающие интриги.

Да, земной науке не только предстоит все четыреста лет ожидания топтаться на месте (именно столько, по расчетам, займет путешествие трисолярианских сил), но более того — вездесущие софоны следят за всем, что происходит на нашей планете, за любым разговором, тем более — за информацией, которая как-либо фиксируется. Не доступны разумным софонам тольком мысли землян, существ, кстати говоря, крайне лукавых и коварных — в представлении трисоляриан. И вот, исходя из этого, запускается небывалый проект — The Wallfacer Project — я перевел название как «Проект Стеномедитаторов (или Стеносозерцателей). Это четыре человека, представителе разных стран, разного рода занятий. Перед ними стоит задача — выдумать нечто такое, что способно спасти от грядущего нашествия. Они могут шифроваться как угодно, и ресурсы для исполнения им даны почти неограниченные. Один из них, китайский астроном (бывший) и социолог (отец звездной астрономии, между прочим, хотя и с подачи героини первого романа Е Вэньцзе, той самой, что навлекла на Землю всю эту беду) по имени Луо Джи (или, быть может, Цзы, не знаю). Вот он свои полномочия по первости так и применил — выбрал себе комфортную жизнь сибарита-отшельника. Ещё и потребовал найти себе живую женщину — точную копию своей воображаемой возлюбленной, о которой грезил в прежней своей бытности не на шутку...

Стеномедитаторы не знают, что заговорщики из числа тайных сторонников Трисоляриса на каждого из них назначили по Стеноломателю. На всех, кроме Луо Цзы, впрочем. Потому что у него тут планида совсем другая. Не его шифрованные проекты будут ломать, Трисолярис обратил на китайца особое внимание.

В общем, противостояние Стеномедитаторов и Стеноломателей идёт крайне напряженно. А когда оно приходит к чему-то вроде бы определённому (вроде бы), вдруг разворачиваются крайне драматичные события уже в космосе. А потом снова на Земле... Цысинь Лю не даёт читателю расслабиться, изобретает неожиданные сюжетные ходы. Это — мастер!

Лично я жду возможности прочитать заключительный роман трилогии, некоторое представление о котором уже получил из аннотации английского перевода.

Среди произведений, представленных в сборнике, ранее читал заглавный рассказ — в антологии «Фантастика-71 — и, конечно же, повесть «Лилит», сильно поразившую мое ещё детской воображение.

Весьма интересны и другие повести сборника — «Яблоко..», о необычном контакте, «Дочь Ноя» — ещё один «апокриф» писательницы.

Несомненно, Обухова была одним из лучших отечественных авторов, работавших в жанре фантастики.

Эта повесть читалась повеселее, чем «Кентавр выпускает стрелу». Возможно, сыграл какую-то роль французский колорит; возможно, то, что изображенные здесь второстепенные герои — не все подлецы и подонки. Да и вообще в целом сюжет более сложный, его всё-таки нельзя назвать полностью предсказуемым. Плюс интересная научная идея. Если честно, не помню ничего подобного у других авторов.

Сюжет повести показался несколько избитым: происки западной военщины, желающей получить новое мощное оружие; кучка учёных-конформистов, готовых на всё ради денег, славы, амбиций первооткрывателей. Неожиданно среди них находится один честный. Так начинается неравное противостояние... В общем, не зацепила; дочитал только благодаря небольшому объёму.

В отроческом возрасте был этой повестью просто ошарашен, читал её в Альманахе НФ, том самом, где был также роман Фреда Хойла. Как-то так наложилось, но представлял тогда Лилит в облике Рэкел Уэлч, сыгравшей главную роль в фильме «Миллион лет до нашей эры». И ещё очень грустил над всей этой историей — над тем, что Лилит рассталась и с инопланетчиком, и с Одамом. И Одама тоже было жалко... Сейчас перечитал, больше чем 40 лет спустя. Уж не знаю, насколько всё это соответствует нынешним представлениям о жизни первобытных людей, истории распространения, расселения человека по планете и т.д., но понимаю, что для середины 60х это было смело, очень смело! И лиризм очень сильный. Опять стало всех жалко...

«Задача трёх тел» — действительно очень интересное современное научно-фантастическое произведение. В нём, правда, нет таких описательных нюансов, какие были присущи, допустим, фантастическим сочинениям А.Н. Толстого или повестям Стругацких; нет, такого психологизма, тем не менее сюжет выстроен мастерски. И научная часть очень основательна — при том, что автор смело фантазирует на тему тайн материи и пространства.

Как и роман Роберта Ибатуллина «Роза и червь», «Задача трёх тел» рассказывает о контакте миров — и войне миров тоже. В романе Цысиня Лю столкновение цивилизаций, впрочем, не происходит так сразу, в лоб. Мало того, что действие начинается ещё в 60-е годы прошлого века, во времена Культурной революции в Китае, так и после перехода событий в век нынешний интрига носит фантастико-детективный характер. Весь ужас ситуации раскрывается перед читателем постепенно, ближе к финалу.

Особо хочется отметить тот интересный приём, который автор использовал, чтобы показать читателю мир трёх тел (или солнц) — Трисолярис. Понятно, что это не точное воспризведение, а лишь адаптация к нашему восприятию, но картина жуткого мира Трисоляриса тем более впечатляет. У меня при чтении этих глав возникла ассоциация с романом Дэвида Линдсея «Путешествие к Арктуру».

Так же очень важным показался в романе элемент, который я назвал бы политическим и психологическим. А именно то, что задолго до появления вражеских сил в окрестностях нашей планеты, на самой Земле формируется тайная хорошо организованная армия изменников, заранее перешедших на сторону противника. Мотивация у разных индивидов отличается, но характерно, что всё это представители земной элиты. О том, что человеческой психологии присущи деструктивные комплексы, направленные на самоуничтожение — и не только самих носителей этих комплексов, но и вида в целом, хомо сапиенс, — читал уже у многих, но там это чаще звучало как-то мимоходом. В романе китайского фантаста сказано об этом более внятно. Земная цивилизация породила слишком много проблем, с которыми уже не может справиться; человек оказался не на высоте тех моральных требований, которые он сам к себе предъявляет... И на такой вот почве может произрасти человеконенавистничество — главный источник предательства.

По ходу чтения настроение у меня сильно менялось. Главный герой — китаец, которого по ошибке послали в Москву учиться. Первая часть, по сути, посвящена тому, как по причине слабого знания русского языка он попадал в разные комичные и нелепые ситуации. Написано тонко, изящно, но у меня эти «проблемы перевода» как-то быстро набили оскомину, и я даже поспешил записать роман по разряду женской прозы.

Во второй части тема сменилась. Оказывается, в судьбе героя было и нечто посерьезнее неправильно истолкованного идиоматического оборота. Даже более того, перед ним вдруг замаячила некая тайна, которую позарез требовалось раскрыть.

Третья часть, действие которой происходит в поисковом отряде, самая интересная, самая значимая, особо емкая и весомая. И не только подробностями сурового быта поисковиков, но итогом — неожиданным, ошеломляющим. В каком-то смысле тут и происходит финал романа, а четвертая часть лишь предоставляет читателю перевести дух и собраться с мыслями — наблюдая за совсем уж фантастико-фантасмагорическими похождениями героев, которые такого же большого значения, как сделанное ими главное открытие, пожалуй, уже не имеют.

У книги действительно есть некоторое сходство с космооперой — поскольку тут имеют место сражения и противостояние в космосе, на Земле, других небесных телах, — но в отличии от чистой космической оперы, в которой громадные просторы космоса — не более чем условность, а баталии хоть и происходят с применением самого мощнейшего оружия, всё равно смахивают на вполне себе морские дуэли фрегатов, линкоров и проч. Не так у Ибатуллина. Подо всё он стремится подвести научную основу; его книга — образец новейшей научной фантастики. Не могу сказать за всю мировую сайенс фикшн, но среди отечественных серийных проектов про попаданцев, про средневековую Русь, возрожденную либо в альтернативной реальности XX века, либо на полях ядерного постапокалипсиса, «Роза и червь» явно стоит особняком.

Это ещё одна версия Контакта Миров и — Войны Миров одновременно. Войны здесь, пожалуй, больше, много больше, и хочу признаться, что рассказ о том, как перспектива столкновения с иным разумом начала развёртываться перед ещё ничего не подозревавшим человечеством, человечеством, только-только празднующим свой выход в космос, нагнал на меня настоящую жуть.

Не могу согласиться с теми читателями, что утверждают, что это очень легковесное чтиво, что язык слабый, герои плоские и т.п. Книги — насосы, утверждает Стивен Кинг. Что ж, значит, для этих любителей НФ этот насос не качал; такое случается. На самом деле чтение романа будит массу мыслей, герои обрисованы вполне рельефно (хотя, конечно, и не столь зримо, как герои Достоевского и Толстого, — но это другой жанр). И язык на высоте. Этот язык не замечаешь — для фантастического остросюжетного произведения не бывает лучшего языка.

И ещё вот какое разъяснение. Почему, собственно, книга Ибатуллина стоит особняком. Фантастика — это же своего рода игра, поиграть в которую предлагает автор читателю. Автор даёт там волю своему воображению и фантазии, но с другой стороны — и ограничивает собственную фантазию правилами, условностями и т.п., которые подчинены некоей внутренней логике (фантазия без ограничений — это бред). Так вот, Ибатуллин как раз играет честно. И фантазии волю даёт, и в то же время правила соблюдает. В отличие от многих других авторов, которые по сути и не дают никакой воли никакой фантазии, и правила, в лучшем случае, соблюдают чужие, придуманные до них, бессчетное число раз опробованные. Потому их книги посредственны и скучны, а книга Ибатуллина — талантлива и интересна.

Эту повесть, современную сказку, как определено в подзаголовке, я впервые прочитал более 40 лет назад в альманахе «Мир приключений» 1974 года выпуска. В тот же самый сборник вошла и повесть В. Михановского «Гостиница «Сигма»», и ею я тоже был весьма впечатлён. Но «Экспедиция» меня тогда просто восхитила.

Имя автора ни о чем мне не говорило; изображенный в повести мир будущего (светлого коммунистического будущего, естественно) показался мне знакомым или во всяком случае типичным, но я не стал строить никаких предположений на такой основе. Стиль же показался мне не знакомым и не совсем привычным.

Явная стилизация под приключенческую литературу в духе Дюма; упругий слог; яркие метафоры, неожиданные повороты сюжета. Словом, сказка настолько обаяла меня, что потеснить впечатление смогли только весомые, зримые, терпкие и завораживающие сюжеты Стивенсона (очень сильный соперник, должен сказать)

Хотя, признаюсь честно, имена авторов (т.е. оба, и Михановский, и Ярославцев) не удержались у меня в памяти, равно как и сами названия повестей.

Несколько лет спустя, уже будучи студиозусом, я участвовал в коротеньком ночном общежитском обсуждении на тему, что есть хорошая фантастика. Оппонент, весьма дерзкий и резкий первокурсник (скоро, он впрочем, кажется, совсем вылетел) заявил, что «Пикник на обочине» — фигня. «А что же тебе нравится?» — поинтересовался я. «А вот...» — начал он и пересказал сюжет, в котором я безошибочно опознал повесть из давешнего «Мира приключений». «Да, неплохая вещица...» — согласился я. А переубеждать его в том, что он неправ относительно «Пикника», не стал. О если бы я знал тогда всю иронию ситуации, всю нелепость противопоставления, сформулированного нетерпеливым и нетерпимым спорщиком!

То, что повесть Михановского есть повесть никого-либо ещё кроме как Михановского, я выяснил буквально на днях, специально порылся для этого в альманахах «Мир приключений». Кто такой С. Ярославцев, я узнал значительно раньше — в 1998 году (примерно за месяц до дефолта), когда увидел на книжном прилавке очередной том «Миров братьев Стругацких». Да-да! В этом сборнике современная сказка потолстела — двум частям добавилась ещё третья, но не это наиболее поразило меня. Оказывается, С. Ярославцев это был А.Н. Стругацкий, который в связи с особой ситуацией, сложившейся вокруг него и его брата Б. Н., вынужден был публиковаться под псевдонимом.

Вообще, «Экспедиция» вовсе не единственное произведение, написанное А.Н. С. практически в одиночку и подписанное «С. Ярославцев»; точно также есть и произведения, которые в одиночку написаны Б.Н.С. — под псевдонимом С. Витицкий, но это уже, пожалуй, другая тема...

Понравился динамично развивающийся сюжет — читать было не скучно, особенно подхлёстывало ближе к финалу.

Показалось всё же, что в отношении артефактов автор не всё до конца продумал. Например, герой видит листок текста, распечатанного на принтере, и констатирует: принесли распечатку. Он в самом деле знаком с такими терминами, с такой технологией? Ну, может, я не в курсе.

Или вот то, например, что многие современные жаргонные словечки механически перенесены в будущее. Мне кажется, многие из них лет через 10 уже будут забыты. Какие уж там 200 лет!

К чему я это пишу? Если бы и над этим поработать, книга бы только выиграла.

Более 40 лет назад прочитал повесть в альманахе «Мир приключений» за 1974 год. Очень хороший, кстати, был сборник -туда входили и первые две части «Экспедиции в преисподнюю» С. Ярославцева (А. Стругацкого). Тем не менее как-то так вышло, я не запомнил фамилии авторов. Повесть Стругацкого идентифицировал в конце 90-х, когда она появилась в серии «Миры братьев Стругацких», а вот «Гостиницу «Сигма»» — только сейчас. Всё, что я помнил о ней, было то, что она была опубликована в каком-то из «Миров приключений», до 1975 года, что там чередовались друг с другом главы, действие в которых происходило в XXII и XXXII веках. Вот эта особенность сильно будоражила моё отроческое воображение.

Сейчас пришлось порыться в альманах «Мир приключений», чтобы найти повесть. Попутно выяснил, что в одноимённом авторском сборнике издательства «Детская литература» текст повести раза в три короче нежели тот, что был опубликован в альманахе. Его и перечитывал. Но сейчас такой бурной реакции уже не было. Напротив, повесть показалась достаточно стандартной. Увы, с возрастом мы набираемся опыта и знаний, и это сильно меняет восприятие...

Ещё один объёмистый роман Стивена Кинга.

Кинг очень плодовитый писатель, однако не опускается до банальной эксплуатации однажды найденной интересной темы, во всяком случае, так безнадёжно и явно, как многие его российские коллеги — детективщики и фантасты. Те, нащупав однажды «золотоносную жилу», будут вычерпывать и выскребать её до полного истощения и даже больше. А Кинг умеет находить новые «месторождения», хотя всякий раз это «кинговские залежи полезных ископаемых». Кинг — певец маленького городка в американской глубинке, населённого простыми, по большей части очень хорошими людьми. Среди героев Кинга много молодёжи, которая учится в школе или колледже (а попутно вообще осваивает жизнь, разносторонне). Описываемый Кингом мир очень узнаваем — даже для тех, кто никогда не был в Америке, потому что насыщен символами, известными в обоих полушариях планеты. На экранах ТВ и кино этого мира очень знакомые нам — а часто даже и любимые нами — лица. Из динамиков льётся музыка, которую слушаем и мы. Это «Битлз», «Роллинг Стоунз», оркестр Гленна Миллера.

Музыка и танцы играют особую роль в этой книге. Потому что — Dancing is life — так гласит третий из предпосланных роману эпиграфов, авторство которого принадлежит то ли самому писателю, то ли главному герою этого произведения, рассказчику. Танец — это жизнь.

В отличие от предыдущего (тоже большого) романа «Под куполом», в этом произведении все события увидены глазами главного героя — рассказчика.

Но только у него здесь два имени — сначала это Джейк Эппинг. Потом — Джордж Эмберсон. И также у него две жизни.

Потому что вообще-то речь идёт о предотвращении убийства президента Кеннеди. И чтобы выполнить эту задачу, Джейк отправляется, почти на полвека назад, в прошлое. В него он вживается под именем Джорджа Эмберсона.

Не упомянул ещё одну отличительную черту фантазий Стивена Кинга — реализм. Но чем-то поразительным это было, быть может, лет 40 назад, когда фантасты, во всяком случае те, чьи книги тогда издавали в Советском Союзе, по большей части не очень заморачивались на бытовых подробностях существования своих героев. Авторов этих книг в первую голову интересовали идеи.

Не таким оказался Кинг. Его первая большая публикация на русском языке роман «Мёртвая зона» казался не фантастикой, а — книгой, как бы это сказать? — «о жизни» и «из жизни», только лишь с элементами фантастики. Которая тоже почти и не выглядела фантастикой.

На самом деле, возможно, Кинг был просто первым дошедшим до нас писателем такого типа. Но, также возможно, — и в самом деле просто первым.

Хотя вспоминается ещё вот что — «Меж двух времён» Джека Финнея. Роман, в котором герой тоже путешествовал в прошлое — и тоже с целью его изменить. Опять-таки в книге было много реализма, хотя при первом прочтении она и не запомнилась как образец фантастики нового типа. По ряду причин.

А сейчас я упомянул её вот почему. Нынешний роман Кинга вызывал определённые ассоциации с нею, пусть и не очень бросающиеся в глаза. И как оказалось, не случайно. В послесловии Кинг пишет, что хотел посвятить эту работу именно Джеку Финнею. Но потом всё же адресовал её только что родившейся внучке Зельде.

При чтении романа восхищение вызывали умение автора с интересом рассказывать о самых простых, казалось бы, вещах. Потом, конечно, язык повествования. Стиль Кинга нельзя назвать изысканным — он никоим образом не наследник и продолжатель традиции Генри Джеймса или Натаниэля Готорна. Но этот язык нельзя назвать и банальным и примитивным. Кинг — знаток разговорной речи и насыщает свои описания и диалоги персонажей словами и выражениями, которые, вероятно, отсутствуют даже в самых толстых бумажных, а впрочем, и электронных словарях. Лично меня часто выручал Гугл; он находил нужные ссылки на такие ресурсы, как Urban Dictionary, например. И соответственно, уже там я отыскивал расшифровку всех этих словесных загадок.

Сюжет, по мере продвижения, всё более захватывал меня, и теперь уже я восхищался умением мастера создать атмосферу тревожного ожидания, опасности. Джейк-Джордж, пытаясь изменить прошлое, вступает в противоборство с таинственным и крайне опасным противником — оттого более пугающим, что противник этот представлен не какими-то отдельными конкретными людьми. Нет, это само прошлое — которое сопротивляется вмешательству с тем большей силой, чем значительнее должны произойти перемены.

Это интересная авторская находка. Хотя в какой-то момент я подумал, было бы ещё интереснее, если бы по отношению к прошлому герой вынужден был соблюдать «пределы необходимой самообороны». Иными словами, чтобы за попытку устранить причину того или иного события заранее, до того, как это событие начало формироваться прямо на глазах героя, герой был бы примерно наказан...

Этого нет у Кинга. Но есть другие наказания, обрушивающиеся на героев. Есть опять-таки очень интересная перекличка разных событий — как будто между ними происходит определённый резонанс и взаимодействие.

Некоторую досаду вызвало то, что автор или хотя бы издатели не привлекли к работе над романом людей, знающих русский язык, — ведь Ли Харви Освальд, главный нехороший герой книги, произносит несколько русских фраз в адрес своей жены Марины (в девичестве — Прусаковой). Например — Staryj baba! (Old woman). Перл ещё более смачный — ‘Pokhoda, cyka!’ Что по мнению автора, означает — Walk, bitch.

Но быть может, единственным по настоящему не очень убедительным моментом в романе мне показался выбор главного героя. Он школьный учитель литературы и английского языка. И хотя не склонен лить слёзы даже в самые трудные минуты, однако счастливо просуществовал в должности такого вот «ботаника» аж до 35 лет, самым большим приключением своей жизни считая юношескую поездку автостопом по Канаде. Мне показалось, что такой человек никогда бы не решился на ту авантюру, которая выпала ему в романе, — спасти Кеннеди. Такой задушевный обыватель и конформист придумал бы тысячу оправданий того, почему он не достоен менять прошлое, почему прошлое вообще нельзя менять. И не последним среди этих оправданий было бы убеждение, что существующая действительность и так устроена достаточно уютно...

Всё же Эппинг отправляется в своё опасное путешествие, и то, через что он там проходит, преображает его, превращает в настоящего авантюриста, которого уже ничто не пугает — практически. Хотя упрямое, неподатливое прошлое тоже оказывается практически неистощимым — на ужасные и жестокие выдумки и выходки, препоны и препятствия на пути героя...

Чтобы выйти из некоторой читательской спячки, решил взять быка за рога и принялся за роман, о котором столько говорят в последнее время. Отзывы, по-моему, в основном позитивные; сравнивают с «Семнадцатью мгновениями весны» (что обоснованно) и даже с «Войной и миром» (совершенно безосновательно!). Сравнивают с кирпичом — по объёму и силе воздействия.

Начало далось мне однако с трудом — раздражала чисто французская, на мой взгляд, трескучая риторика, в духе полного нравственного релятивизма. Но как только пошла повествовательная часть, я вчитался, книга захватила меня.

Главным героем и рассказчиком романа является Макс (Максимилиан) Ауэ, во время Второй Мировой войны — офицер СС (вот я и отвергаю какие-либо уподобления эпопее Толстого — уже только потому, что у классика — несколько равных по значению героев; и потом, главный интерес в их столь различных судьбах составляют нравственные искания). Герой же романа Литтелла всего лишь продвигается по службе; выносит тяготы и лишения её... причем не всегда одинаково стойко; попадает в ситуации, казалось бы, безвыходные; однажды даже получает ранение, на первый взгляд, несовместимое с жизнью, но благодаря ему избегает беды, возможно, ещё более худшей. И — что очень заметно, мимо чего никак нельзя пройти мимо! — страдает от тяжёлых сексуальных комплексов.

Этот момент неожиданно напомнил роман «Каменный мост» Терехова. У того главный герой — тоже «мучается». Но как я уже не раз заявлял, мучается как-то надуманно. На фоне главной темы «Моста» сексуальная озабоченность Александра Васильевича, героя-рассказчика, выглядит необязательным довеском. Не таков Макс Ауэ. Его комплексы вполне логично вписываются в общую картину происходящего. Ведь он — один из участников так называемого Окончательного решения еврейского вопроса.

В данном случае, мне представляется, Литтелл идет вполне в русле западной традиции. Иными словами, такой интеллектуал как Макс, столь тонко чувствующий человек мог примкнуть к нацизму только имея серьёзнейшую червоточину в душе...

Литтелл умело манипулирует служебной карьерой своего героя — помещает его то на только что оккупированную Украину, где проводятся массовые расстрелы; то — на Кавказ, место некоего «эксперимента» нацистов, заигрывания с местным населением; то — в уже вполне определившийся сталинградский котёл; то — в дебри бюрократической машины лагерей смерти. Чтобы лучше показать разные стороны процесса, как мне кажется...

Показалось, что Литтелл всё же лукавит, утверждая, что прочитал роман Юлиана Семёнова уже по завершению работы над собственной книгой. Насторожили два момента: портрет пресловутого шефа гестапо Мюллера, удивительно смахивающий на Леонида Броневого, и его же поиски советского «крота» в высших эшелонах СС (Штирлица, что ли?). Поскольку нам-то давным-давно разъяснили, что: а) настоящий Мюллер не только не был похож на сыгравшего его советского актёра, а напротив — скорее был близок к телевизионному образу Штирлица б) никаких советских агентов в таких высоких чинах в Третьем Рейхе на самом деле не имелось...

Из книги Литтелла кстати становится очевидным, что такого рафинированного Штирлица просто не могло быть. Все так или иначе были грязными убийцами... Вовсе не бездушными роботами, как долгое время внушали нам, наоборот — людьми, порой с тяжёлыми психологическими переживаниями, и тем не менее — участниками массовых убийств. В этом один из уроков романа: насилие не проходит бесследно и для тех, кто его практикует.

Потому не приходится удивляться, что и возмездие было жестоким... но ведь и его вершили люди с травмированной психикой! Вообще картина постепенного разрушения Германии, её столицы Берлина, задолго до окончания войны, впечатляет (это ещё один минус Семёнову, у которого бомбёжки, даже не смотря на ключевой момент сюжета, с ними связанный, присутствуют только как некий фон, лишь чуть-чуть приперчивающий в общем-то вполне сносное существование персонажей «Семнадцати мгновений»)

Очень интересным показалось изображение войны — с другой стороны, Сталинград глазами немцев и т.д. Менее всего впечатлили бредовые видения главного героя — весьма складные, конечно, но на фоне уже достигнутых в мировой литературе образцов в целом предсказуемо-банальные...

Искал в сети информацию о советском эстрадном певце Анатолии Королёве, случайно узнал о существовании его тёзки и однофамильца писателя Анатолия Королёва. . Заинтересовался.

«Быть Босхом» именуется романом, однако на самом деле это свободное повествование, представляющее собой воспоминания писателя о своей службе в уральском дисбате — лейтенант-двухгодичник, он был там дознавателем, перемежаемые рассказом о жизни художника Иеронима Босха. Не только перемежаемые — перекликающиеся. Ибо у жуткой шокирующей действительности дисбата оказывается много общего с жуткими и шокирующими картинами таинственного голландца.

Читал это небольшое, но ёмкое произведение с особым чувством. Для меня Королёв — во всяком случае, если судить по этой работе — антипод массового современного автора, участника издательского проекта. Потому что книга Королёва не проект, а именно книга.

Читая повесть, подумал, что трилогия позволяет проследить то, как авторы — набивали руку в написании занимательных сочинений с элементами фантастики. Даже хотел на таком выводе успокоиться, потому как действие в третьей повести, в каком-то смысле, показалось наиболее «закруглённым» и «устойчивым» (в первой повести, «Путь к Марсу» наблюдал какую-то газетную фрагментарность и вообще газетность). Хотя, да, не могу сказать, что сюжет просто зхватывал дух, всё время держал в неимоверном напряжении и т.д. И причина понятна — плоские, картонные герои. Очень трудно таким сопереживать.

Однако самой неожиданной ложкой дёгтя стало завершающее томик послесловие, написанное неким Валерием Жарковым. А именно его грубые и пошлые нападки на Стругацких и «бескрылую поп-фантастику» вообще. Вдруг резко задумался, а насколько третью часть трилогии про Марс и Фобос можно считать крылатой фантастикой? И с некоторым даже удивлением обнаружил, что произведение, позиционированное как научная фантастика, содержит очень мало научного и вообще мало оригинального. Поразительно — но люди, знавшие о космосе только из книг, выдвигали куда больше научно-технических идей, касающихся будущего освоения космоса!

Более-менее оригинальным и интересным можно считать лишь сновидение погружённого в анабиоз героя — и то лишь в том смысле, что не помню, чтобы в сочинениях других авторов во время анабиоза персонажи видели бы какие-то сны. Идея же генной памяти, идея погружения в воспоминания давно умершего предка — не нова и не оригинальна. Было у Ефремова в «Лезвии бритвы», было у Вежинова в «Белом ящере» (оба произведения написаны значительно раньше повести Хачатурьянца — Хрунова).

Происки правнуков эсэсовцев и т.д. — это вообще дичь величайшая, с учетом того, что повесть была написана в 88 году. Такие штучки были популярны за 30 лет до того, в конце 50-х. Представляю, как могли плеваться читатели, взявшие в руки свежий томик повести. Надо ведь понимать каким был 88й год — это было время глубочайшего разочарования в прежних идеологических клише, это было время, когда на Америку менее всего смотрели как на врага. Потому как это было время реальной разрядки и сближения. Пусть оно и не оказалось сильно долгим.

Сравнивая с предыдущей повестью трилогии («Путь к Марсу»), можно сказать, что авторы научились лучше выстраивать сюжет. Он в самом деле обрел некую приключенческую составляющую. Но очевидно, что это не триллер последних двух десятилетий, а именно советский приключенческий роман. Авторы как будто не ставят задачу закрутить ход событий как можно туже. Нет, «узлы» здесь развязываются без ударных концовок, с простым перечислением причин той или иной проблемы или затруднительной ситуации. Кстати, такой подход мне понравился.

Что касается же показанных в повести происков тёмных сил, лет десять назад я, пожалуй, счёл бы авторские опасения пережитком паранойи времен холодной войны. Сейчас я смотрю на это менее скептически. Да, тёмные силы на самом деле существуют. Так что надо быть готовым...

Роман «Сиддхарта» — может быть, и не самое главное произведение великого немецкого писателя, тем не менее одно из самых известных. По-русски эту вещь не читал (времена безоговорочного восхищение творчеством Гессе для меня давно прошли). За оригинал взялся главным образом с целью поддержания словарного запаса и навыков в тонусе... Оказалось, что роман написан весьма простым, ясным языком, ничего сверхъестественно-заумного... Тем не менее сама книга не так уж проста.

История жизни Сиддхарты — это своего рода притча. Вообще-то я не люблю притчи, но тут могу сказать: очень убедительно. Казалось бы, ничего такого уж выбивающегося из ряда не происходит. Сиддхарта, сын брамана, талантливый юноша, подающий большие надежды, ищет свой путь в жизни... покидает отчий дом... встречает новых людей... и теряет их... начинает всё заново... учится мудрости и просветлённости... страдает... получает наставления и сам их даёт... ничего сверхъестественного! ничего похожего на жизнь в 21 веке! И в то же время — рассказ о человеческой жизни вообще... вызвавший у меня в итоге ужасный Weltscmerz (мировую скорбь — просто по-немецки это слово мужского рода). Всё-таки грустно жить на этом свете, господа!

«Паломничество в Страну Востока» Гессе не перечитывал уж четверть века. Казалось, что помню содержание достаточно ясно, ведь это небольшая повесть (по немецкой классификации — даже рассказ).

Оказалось, что в памяти наиболее стойко держалось то, что и сейчас, при чтении оригинала, навеяло самые светлые чувства, — начальные эпизоды рассказа главного героя и повествователя H.H. (в переводе Сергея Аверинцева — Г.Г.), картины тех удивительных мест, где живут поэты, музыканты и художники — и герои, созданные их гением. И тех и других от нас могут отделять на самом деле десятилетия и века. Причем, как подмечает автор, герои выглядят более живыми, чем их создатели.

Но эти картины, наверно, и являются главным открытием повести. Действительность, параллельная нашей, в которой, однако, нет ничего от популярной ныне так называемой альтернативной истории. В священных местах на пути паломников в Страну Востока как бы нет течения времени — оно там замерло. Потому там и живы те, для кого давно закончилось земное летоисчисление.

Блуждания Г.Г. во вполне реальной реальности, его поиски некоего Лео, с внезапным исчезновением которого прервалось его собственное паломничество; суд, куда его вызывают в качестве обвиняемого, занимают больше места в повести, но представляются какими-то более обычными, что ли, хотя и подводят читателя к мысли, что избранному пути надо следовать всегда — независимо от того, продолжают ли его твои спутники или нет.

«Паломничество» для автора, на мой взгляд, явилось подготовкой к главному его произведению — роману «Игра в бисер», в котором Гессе изобразил вымышленную страну Касталия, являющуюся почти столь же вневременной, как и наиважнейшие остановки на пути паломников (опыт этих путешественников будет в романе упомянут).

Закончив чтение, опять размышлял над своеобразием повести. В ней совершенно нет «экшен», вообще — почти вовсе нет сюжета, настолько она статична и созерцательна; у главного героя, если подойти к нему со школьными мерками, практически нет характера. Таинственный Лео, тайна, которого, впрочем, к финалу разъясняется, предстаёт перед нами куда более зримо. Но так всего-навсего ещё раз подтверждается один из главных тезисов повести: герои наделены большей жизненной энергией, нежели их создатели, — ибо как раз от них она к ним и перешла...

Самым ценным в этом произведении является, наверно, то, что его авторы были профессионалами в космонавтике. И этот опыт придают повествованию некую плотность, пусть и на уровне, быть может, подтекста. Вместе с тем, с особой наглядностью выявляется то, что мало быть профессионалом космонавтики — для того, чтобы писать по-настоящему яркую фантастику и вообще литературу. Язык повести — стерто-газетный, персонажи — невыразительные и не запоминающиеся, даже явная любимцы авторов Марина и Сурен. И совсем уж обескураживающим выглядит то, что очень скомкано говорится и об открытии на Фобосе, и об исследованиях непосредственно на Марсе. Да и последний эксперимент описан очень бегло и невразумительно. Непростительно для тех, кто своими руками космические гайки крутил; те, кто знали о космосе только из книг, сумели описать его более выпукло (если можно так сказать...)

Это первая прочитанная мною книга Нила Геймана, опять в нарушение «хронологического принципа» (который заключается в том, что если взялся читать какого-либо автора, то начинать надо с самых ранних произведений и постепенно переходить к поздним). Да, не соблюдаю собственные правила. Зато я избавлен от необходимости сравнивать этот роман — с другими книгами Геймана, с романом «Оно» Кинга, «Жизнь мальчишки» Маккамона и «Вином из одуванчиков» Брэдбери. Поскольку я более-менее наслышан об этих произведениях, держал их в руках (некоторые очень даже крепко), но всё-таки я пока их не читал. В отличие от настоящих знатоков творчества Геймана, я даже твердо знаю, что «Океан...» не повесть, а именно роман — такое определение дано ему на языке оригинала, при том, что само понимание того, что такое «роман» у англоязычных несколько отличается от нашего (видите, у нас даже сам термин позаимствован из какого-то другого языка, явно, не английского).

Первыми своими строками «Океан...» создаёт стойкое впечатление, что это ностальгическое погружение взрослого человека в далёкое детство. Мне кажется, сейчас такого рода книги можно выделить в отдельный жанр или по крайней мере поджанр. Возможно, когда Диккенс писал свои «Большие надежды», это было смелым новаторством, но с тех пор появилось много и даже, как мне представляется, очень много книг, герои которых целенаправленно погружаются в собственное детство. При том, у Диккенса-то интервал между тем временем, в котором рассказчик начинает вспоминать прошлое, и самим этим прошлым, т.е. временем, в котором происходят главные события, не столь и велик — десятилетие с небольшим хвостиком. У Геймана герой-рассказчик преодолевает разрыв в сорок лет (тоже, впрочем, с небольшим хвостиком).

И далее оказывается, что его прошлое, которое так притягивает его, не совсем обычно, даже скорее, совсем не обычно. В возрасте семи лет наш герой прошёл, если можно так сказать, урок практической космогонии — познакомился с силами, которые стояли у истоков нашей Вселенной и которые ещё будут стоять у истоков Вселенной следующей...

При этом по форме, да, автор обыграл и хрестоматийные сказочные сюжеты — например, злой мачехи (только здесь это не мачеха, а childminder, няня, даже шире — домоправительница... т.е. домомучительница), также сюжет притязаний на ребёнка различной нежити (опять-таки здесь это не баба Яга, а кое-что другое)

Но как мне кажется, автор обыграл и сюжет, что называется, по Фрейду. Ведь как бы там ни было, какими бы удивительными чудесами ни обернулось воссозданное прошлое, всё равно это осталось погружением взрослого человека в собственное далекое детство — то, к чему более или менее склонны все люди, за исключением, быть может, лишь тех, кто страдает совсем уж непобедимым склерозом. Поскольку в позднем детстве или раннем отрочестве мы все так или иначе проходим тот же урок — практической космогонии, открываем для себя бескрайность и непостижимость того мира, в котором живём, пусть это происходит и не столь фантастическим образом, как это было с героем. Автор сумел ненавязчиво, но внятно отметить то обстоятельство, что подобная ностальгия охватывает людей именно в поворотные моменты их жизни. В прошлое можно возвращаться не раз и не два; это персонажу книги Геймана в каком-то смысле повезло, что наконец-то он вспомнил всё. Чаще нам удаётся прикоснуться лишь к небольшим фрагментам ушедшей реальности...

Ещё хотелось бы сказать, что роман написан ясным, лаконичным и выразительным языком (в отличие от книг Кинга совершенно свободным от нецензурщины), что книга полна ярких образов, восходящих, вероятно, к архетипам человеческого сознания. Среди них самый емкий, наверное, заглавный — океан, способный уместиться в небольшом пруду, а когда надо и вообще — в ведре...

«Удивительную историю Петера Шлемиля» Адельберта фон Шамиссо читал в оригинале, воспользовавшись размещённой на сайте Project Gutenberg электронной копией издания, выпущенного в Лейпциге Филиппом Рекламом-младшим. Но честно признаюсь, заглядывал в переводы на английский (их существует как минимум два) и в русский перевод И. Татариновой «Необычайные приключения Петера Шлемиля».

В настоящее время её можно считать классикой фантастической литературы. История человека, продавшего свою тень то ли приспешнику дьявола, то ли самому Сатане, имеет особый психологический подтекст, однако необычна и судьба автора этого произведения — аристократа, поэта, учёного, путешественника. Можно смело утверждать, что в повести отразился его личный жизненный опыт.

Быть может, единственный недостаток повести — это её сентиментальность, слезливость положительных персонажей, но, думается, это была общая черта для литературы того времени. В остальном же «Удивительная история» отличается действительно интересными поворотами сюжета, обладает определённой поучительностью, а также примечательна тем, что финал нельзя назвать классическим хэппи-эндом. Да, Петер Шлемиль (имя говорящее, означает — безнадёжный неумеха и неудачник) находит выход из своего бедственного, безнадёжного положения. Но находит его в совершенно иной сфере жизни, чем он мог надеяться ранее. Не богатство и счастливая семейная жизнь примирила его с судьбой, а занятия наукой, путешествия по всему миру. И в этом, как я уже сказал, возможно, отразилась судьба самого автора.

История же создания, а также и публикации повести тоже не совсем обычна. Однажды во время пешей прогулки Шамиссо умудрился потерять шляпу, рюкзак, перчатки и носовой платок — практически всё, что он взял с собой. Его друг барон Фуке(Фридрих де ла Мотт-Фуке — немецкий писатель-романтик) шутливо спросил его: а не потерял ли он также и свою тень? Далее последовали предположения, что бы за этим последовало, случись такое. Немного времени спустя Шамиссо прочитал у Лафонтена историю про вежливого человека, который доставал из своего кармана всё, чего его просили. «А что если он вытащил бы оттуда и коней с каретой?» — подумал Шамиссо. Так родился замысел повести.

Рукопись была напечатана без разрешения автора бароном Фуке, и какое-то время авторство приписывалось ему. Большой успех «Удивительная история» имела в Англии, где вышла в переводе Уильяма Хоувита и была проиллюстрирована Джорджем Крукшенком. В России же первое издание появилось в 1841 году.

Для романа «Мемуары срочной службы», в отличие от других сочинений Терехова, характерен язык скорее простой, чем изощрённый (хотя отдельные фрагменты в стиле «модернизм» всё же попадаются). Повествование составлено как бы из отдельных рассказов, порой даже этюдов или афоризмов (афонаризмов!), написанных то от первого, то от третьего лица, представляющих точку зрения разных героев... людей разных призывов, или говоря языком официальным — периодов службы. Ведь роман — про армию, ещё советскую, но тем не менее... Думается, во многом именно вот эта смена планов и делает «Мемуары» произведением куда более сильным, чем, скажем, «Сто дней до приказа» Ю. Полякова или даже афганские вещи Олега Ермакова (яркие, но порой какие-то несколько «несфокусированные»). Что мы вспоминаем про армию годы спустя? Всякие хохмы, приколы... Мы не любим — даже наедине — вспоминать об унижениях, пройденных там. Такие воспоминание мы загоняем поглубже и подальше в память, в подсознание... А Терехов в «Мемуарах» как раз и обнажает — постепенно — загнанное на самое дно памяти. До чего может дойти унижение человека, «выбранного» остальными в качестве «жертвы». До чего может дойти подлость другого солдата, служаки вполне благополучного...

И даже более того. Роман не только о дедовщине, «неуставных отношениях»... О чём-то гораздо большем. «Ты кем был на гражданке?» — спрашивают «молодого». — «Человеком...» «Ты почему домой-то так хочешь? — спрашивают другого «молодого». — По мамке, что ли соскучился?..» — «По самому себе соскучился...» (Цитаты по памяти, не претендующие на дословность).

Роман — про конец 80-х, может быть, самое начало 90-х, о московских студентах. Писался, думаю, примерно в то же время, что и «Общага-на-крови» А. Иванова.

Упоминаю об этом потому, что есть определённое сходство. Только надо принять во внимание, что Терехов к тому времени был несколько постарше (а в таком возрасте разница в 2-3 года довольно много значит), да и человеком большего жизненного и писательского опыта (успел поработать в таком издании как «Огонёк» под началом Коротича и, возможно, уже — в «Совершенно секретно» Юлиана Семёнова). Главный герой тереховского романа, Грачёв, который, между прочим, несколько раз называет себя географом (! — перекличка уже с другой книгой Иванова), но потом всё-таки оказывается автором ненаписанного философско-фантастического романа), не приемлет окружающую действительность точно так же, как и Отличник Иванова, но — это уже не реакция наивного и рафинированного мальчика, а протест человека, что называется, «прошедшего огонь, воду и медные трубы».

Кроме скупо изложенной мною канвы, в романе масса смешных, а также и не очень смешных (со смехом сквозь слёзы) эпизодов. Отдельного же слова заслуживает язык повествования (который в своё время меня отпугнул) — прихотливый, может быть, даже и в самом деле вычурный. И в 1995 году, и сейчас мне показалось, что автор идёт в этом от традиции не Набокова или Бунина, а Андрея Белого, пытаясь разлагать впечатления героя на самые мельчайшие, самые элементарные и — фундаментальные составляющие.

Однажды я сравнил творчество Терехова и Алексея Иванова. Романы «Зимний день начала новой жизни» и «Общага-на-крови» были написаны приблизительно в одно время... на схожем материале... даже в тональности было что-то общее. Роман Терехова получился более зрелым. И вот... прошли годы. Иванов создал лучшие романы нового времени — имею в виду «Сердце Пармы» и «Золото бунта». Терехов же — судя по его «Мосту» — как романист сильно деградировал...

Первое разочарование: тот легкий, порывистый, стремительный язык, каким написан «Зимний день» уступил место чему-то рваному, тяжеловесному... Терехов в «Мосте» пытается писать метафорично, даже сверхметафорично (т.е. в каждом предложение — как минимум по одной метафоре), и вот от этого «сверх» метафоры выходят какими-то стёртыми, неразличимыми, дежурными... (только в завершающей роман главе «Ключ» возникнут проблески чего-то прежнего, сверкающего; об этом — потом)

По сути, роман, в котором расследуется тайна двойного убийства (юноши и девушки из самой золотой тогдашней молодёжи) на Каменном Мосту, очень похож на те газетные очерки, которые Терехов писал в своё время в «Совершенно секретно», только распухшие — до восьмисотстраничного объёма. Напомнило неожиданно и «Маятник Фуко» У.Эко — ведь там группа исследователей тоже занимается глубинным бурением (еще более) глубокого прошлого.

Видимо, отсюда возникла необходимость в придании главному герою-рассказчику навязчивого страха старости и смерти и ещё более навязчивой склонности к случайным связям (зачем-то эти комплексы в финале будут клонированы — в облике коллеги рассказчика Чухарева). В отличии от схожих (но радикально иных! работающих на общий замысел) эпизодов в романе Иванова «Блуда и МУДО» в данном случае — это всего лишь соединительная ткань, не более. Оживляж, чтоб совсем уж на газетный очерк не было похоже. Ведь эти эпизоды легко поддаются замене. Да и на сказку очень похоже — такой же вымысел, как и глава «Мексика», в которой герои спускаются на лифте в какие-то глубины и там допрашивают живых свидетелей и участников авиакатастрофы, в которой погиб посол Уманский.

Последняя глава, в которой тоска героя по уходящей молодости представлена в особенно затяжной форме, вообще воспринимается как довесок...

Положительное в романе: слова о зыбкости правды... настоящей правды... Терехов дал коллективный портрет верхушки сталинского государства (непонятно, правда, с какого перепуга он постоянно именует его «императором»? ну, Хозяин, ну Генералиссимус — это больше соответствовало бы правде; всё это нытьё про Империю возникло ведь в 80-е, может, и с подачи одного поклонника Толкина, престарелого актёра..), портрет вышел малопривлекательным... ну в общем, мы это уже знали — от Солженицына, от Гроссмана...

В общем, премию Большая книга Терехову не дали, считаю, обоснованно.

Книгу прочитал почти три года назад. В то время как раз заинтересовался шпионской темой (не стану скрывать, что тут сыграл особую роль очерк Ракитина о загадке перевала Дятлова). Эту книгу, изданную «Международными отношениями» совместно с малым предприятием «Олимп» в 1992 году тиражом 120 тысяч в серии «Секретные миссии», к чтению которой за прошедшие годы я приступал уже дважды или трижды, в конце концов проглотил практически залпом.

Полное название этого невымышленного повествования «Незнакомцы на мосту. Дело полковника Абеля». Для тех, кто ещё не знает, могу пояснить, что советский разведчик Вильям Генрихович Фишер, арестованный в Нью-Йоркском отеле «Латам» фебеэровцами в результате предательства, назвался тогда именем своего покойного друга и товарища по службе — Рудольфа Ивановича Абеля. Под этим именем он и вошёл в новейшую историю.

Автор же «Незнакомцев», Джеймс Донован, был главным адвокатом во всех судебных процессах, фигурантом которых являлся Р. Абель, адвокатом и представителем его во время тюремного заключения; главным посредником американской стороны в ходе обмена советского разведчика на американского лётчика Пауэрса.. Собственно, именно его необычный подзащитный и «благословил» Донована на написание этой книги.

По форме это отчёт от первого лица, несколько похожий на дневник, поскольку все главы повествования точно датируются, написанный довольно сухим языком, практически без какой-либо «лирики». Тем не менее читал, как я уже заметил, с большим интересом — именно потому что находил в книге строгие факты, без гламура, от которого мы все, думается, так устали в последние дни, и всяческих попсовых преувеличений.

Основное внимание привлекли две личности — главного героя, Абеля, и рассказчика, Донована. Оба интеллектуалы, первый — просто рафинированный и очень разносторонне одарённый. Что касается американца, интересно то, что будучи серьёзным адвокатом (несерьёзного бы к такому делу не подключили), в описываемый момент он оставался офицером запаса американской разведки, командером (флотский чин равный нашему капитану 3 ранга). А в ходе Второй Мировой Донован принимал участие в создании Управления стратегических служб (было затем преобразовано в ЦРУ), во время Нюрнбергского процесса был помощником главного обвинителя с американской стороны... (уже из материалов и-нета узнал, что несколько позднее, в 1963 году, он вёл перегоры с представителями Кубинского правительства, опять разруливал сложную ситуацию). Словом, личность незаурядная.

Подзащитный и адвокат подружились, но это не столь удивительно. Более подкупило то, как спасая Абеля от смертного приговора, Донован упирал на соблюдение американской Конституции, тем самым защищал права и свободы самих американцев (арест советского разведчика был произведён с нарушениями, в расчете сразу склонить его к сотрудничеству, а он — упёрся, и тогда затеян был суд)

Советская же сторона в лице некоего Шишкина и восточнонемецкая в лице Фогеля и Дривса (эта троица отвечала за организацию предстоящего обмена агентов-шпионов непосредственно в Берлине) напротив в описании Донована предстаёт весьма неуклюжей... Поскольку первоначально за Абеля предполагалось отдать целых трёх незадачливых «Бондов», то наши начали хитрить и мудрить — с целью удержать у себя Пауэрса, отделавшись рыбёшкой помельче. Чуть не сорвали всё дело... Но в конце концов здравый смысл воссторжествовал, и обмен состоялся. Выглядел он совсем не так, как в сейчас уже классическом эпизоде фильма «Мёртвый сезон», с одновременным разворотом трёх «волг» и проч. и проч. Да, обмен произошёл на мосту (Глиникер-брюкке, соединяющем Восточный Берлин с Западным), но мост этот совсем не похож на киношный... Кстати, как узнал опять-таки из какой-то статьи в и-нете на этом же мосту имел место и обмен Конона Молодого, того самого, которого, собственно, и сыграл в фильме Банионис....

Этот роман я читал ещё в прошлом веке в безымянном (по-моему) переводе издательства «Фита», и уже тогда был впечатлён. Но потом узнал, что существует и более серьёзный перевод Костюкович издательства «Симпозиум». А сподобился прочесть только сейчас. «Каменный мост» Терехова подтолкнул...

Сходство (некоторое) между этими двумя такими разными романами действительно имеется... В книге Эко небольшая группа помешанных на всяких эзотерических текстах и тайнах гуманитариев (сотрудников издательства; по сути, всего трое их, таких энтузиастов-друзей) пытается постичь загадку тамплиеров, ордена, якобы, уничтоженного ещё бог знает в каком веке... Но на самом деле будто бы трансформировавшегося в другие организации — розенкрейцеров, иллюминатов, франкмасонов, неотамплиеров. Существующего по сию пору. Чтобы выполнить до конца ХХ века некий шестисотлетний План...

В общем, Эко, на мой взгляд, один из столпов (настоящих) литературы для интеллектуалов (наряду с Лемом). А книга — интеллектуальный триллер для самых отъявленных любомудров. И ей не помешал бы хороший комментарий, поскольку много там всяких фактов, артефактов и проч. ... Но комментария, увы, нет, а существует словарь по роману в виде отдельной книги (которой нет у меня). Наиболее простая глава — это 63-я, где возлюбленная Казобона Лия очень доходчиво объясняет корни символики и нумерологии земных мифов — одинаковые для всех эпох и народов, проистекающие из человеческой телесности. Повторяю, это, наверно, самая простая глава...

А нравственный урок романа в том, что жажда эзотерической власти над существующим порядком вещей, над миром, не раз в истории приводившая к насилию, к чудовищным злодеяниям, сродни жажде сексуального маньяка... жаждущего не секса, а жажды секса... Иными словами, не нужны этим одержимым реальные знания о мире, которые могут дать какую-то власть над ним, а необходима вечная погоня за якобы существующей тайной... Ну, это если совсем на пальцах.

Это первая прочитанная мной книга Сорокина. И наверно — последняя.

Отважиться на знакомство с сим сочинением побудила одна отлично написанная рецензия, плюс ещё, конечно, то, что роман из этой рецензии выглядел как антиутопия.

При чтении первых глав не встретил ничего особо отвратительного (как известно именно всякими мерзостями автор создал себе имя). Словесные извивы повествования напомнили оные в «Палисандрии» Саши Соколова, читанной почти два десятилетия назад. С той лишь разницей, что Соколов зануднее. Но вместе с тем — и серьёзнее. И слог его прихотливее и затейливей.

А ещё невольно сравнивал со сравнительно недавно прочитанным «Завтраком для чемпионов» Воннегута. Но сравнение не в пользу Сорокина. Американский автор, обращая по-детски незамутнённый взгляд на те или иные факты, события, явления, открывает в этих фактах-событиях-явлениях уродливые стороны. Сорокин — просто прикалывается.

Приходил на ум также и прочитанный уже довольно давно малоизвестный у нас шедевр немецкого автора — «Республика учёных. Краткий роман из жизни южных широт» Арно Шмидта. Нарисовав в своей антиутопии тоже в общем-то недалёкое будущее, немецкий писатель не по-немецки щедро и размашисто населил постапокалиптический мир диковинными чудищами, однако не являющимися простой прихотью буйно-неуёмной фантазии, а как и в случае Вонннегута всегда намекающими на какую-то несообразность общепринятых предрассудков и заблуждений... Словом, сравнение опять не в пользу...

Примерно до середины книги Сорокина составляющие её мозаичные эпизоды казались мне недостаточно прикольными, многословно-вялыми... Лишь дойдя до главы, где описывается привал каких-то псоглавцев (зооморфов), я почувствовал нормальный читательский интерес. И далее — без насилия над собой — читал главу описывающую один день президента Теллурии, а затем главу опять-таки про привал так называемых плотников, потом «триптих» о поездке бабушки с внуками к камню-монументу (тройному) в лесу.

Я замечал, что порой автор имитирует стиль советской газетной передовицы, а порой — этакий славянский сказ. А иногда — поток довольно косноязычного сознания. Но всё это как-то мало меня впечатляло...

Прочитав книгу, я понял, почему Сорокин не мой автор и книги его я читать не хочу.

Во-первых, автор сам (сам!) недвусмысленно даёт понять читателю, что он играет с ним в некую игру — отнюдь не божественную, как у одного классика-билингвы — а игру, скорее, неравную. Ибо читателя в итоге ожидает какая-нибудь подколка или подвох. Спрашивается: следует ли тратить калории своих бессмертных душ на такие небожественные игры? Вопрос риторический.

Во-вторых, книга Сорокина полна разного рода фриков, но здесь нет людей... И опять-таки спрашивается, а следует ли тратить своё далеко не резиновое время на каких-то фриков? Вопрос опять риторический, и пусть не в обиде будут на меня поклонники Сорокина: у нас, видимо, разные вкусы и разные представления о хорошем в литературе...

Последний раз (при жизни авторов) напечатанный в 1929 году роман, который задумывался как «наш ответ Пинкертону», был вновь выпущен издательством Red Fish (торгово-издательский дом «Амфора») в 2005 году тиражом 4000 экз.Вещь во многом экспериментальная, пытающаяся соревноваться с комиксами и кинематографом, — с такой скоростью одна сцена сменяет другую, одна неразрешимая ситуация следует за другой. Действие охватывает не одну страну и, как минимум, два континента (Северную Америку и Евразию). Соответственно, герои — русские, немцы, англичане, американцы. А также самоеды, киргизы, индусы, китайцы... Может, ещё кого упустил. В романе показана война будущего и, естественно, мировая (практически) революция. Для себя отметил: после Второй Мировой будущую войну фантасты представляли непременно ядерной. Авторы же «Иприта» работали после Первой Мировой и потому нарисовали грядущее столкновение стран и народов как войну химического оружия и аэропланов. Вообще, в изображении Иванова и Шкловского химия предстаёт как ведущая наука и, более того, как ведущая сила развития производительных сил.

Того восторга, на который меня настраивал автор предисловия Секацкий (должно быть, критик какой-то), при чтении всё же не испытал. «Гиперболоид» Толстого по сути про то же, но, на мой взгляд, всё же лучше... Или «Архивы страшного суда» Игоря Ефимова — роман, технически продолжающий традицию «Гиперболоида». Всё же прочитать «Иприт», наверно, будет интересно тем, кто интересуется историей, историей фантастики, в частности. Да, ещё одно маленькое замечаньице. Не совсем понятно, почему роман не выходил в тридцатые годы. Есть там одно комплиментарное (и совершенно крошечное) упоминание товарища Троцкого, но при желании можно было сделать микроскопическую купюру, и на роман в целом это практически бы не повлияло.

Жанр «киноромана», видимо, был достаточно востребован в 20е годы прошлого столетия. В таком же ключе написан «Иприт» — и тоже, заметим, в соавторстве — Всеволодом Ивановым и Виктором Шкловским. К этому же направлению я отнёс бы и «Месс-менд» Шагинян.

Но, увы, при чтении «Запаха лимона» я не испытал ничего близкого к тому восторгу, с каким погружался в роман Шагинян (правда, было это крайне давно). И даже «Иприт» впечатлил меня сильнее.

Авторы «Запаха» не рассказывают свою историю — они тараторят. Зато помогли понять такую вещь: увлекательная книга не та, которая скоростью пытается соперничать с комиксом и диафильмом, а та, в которой действие -цепляет тебя и — ты успеваешь за ним следить.

И ещё с грустью отметил такой момент. В романе все охотятся за революционитом — особым метеоритным веществом, способном принести людям эверест всяких благ. Но скрытый лейтмотив этой охоты таков: молодой советской республике без революционита никак нельзя, а то... А то, что? А как же преимущества социализма перед капитализмом, о которых твердили Маркс с Энгельсом и Ленин? Получается, читатель совсем не верит в более прогрессивный социальный строй, раз уж с такой страстью желает того, чтоб революционит был наш (чтоб солнце было наше)? Да и сами авторы, похоже, не верят в победу социализма над капитализмом — в соревновании на равных, раз уж кормят читателя байками про чудеса, которые должны упасть с неба. Ещё один, только более обнаученный вариант сказки про щуку и Емелю...

Порадовал только один короткий пассаж — описание странных явлений в доме на улице Крепостной (глава 5). Вот тут авторы не тараторили. Предполагаю, что тут не надолго проявился тот повествовательный талант, который с полною силою выразит себя в повести Льва Успенского «Шальмугровое яблоко». К сожалению, других подобных отрывков в «Запахе лимона» что-то не встретил.

Советская фантастика, в свою лучшую пору, т.е. в 60е — 70-е годы, конечно же, в гораздо большей степени была фантастикой, нежели то, что сейчас выпускается под этой маркой. Ведь одним из основных требований при отборе материала к печати было наличие в произведении новых (и интересных!) научно-технических идей.

В этом смысле повесть Льва Успенского стояла особняком, и не только в сборнике «Фантастика-72», в котором была опубликована (по крайней мере, лично я прочитал её там), но в советской фантастике вообще. Каких-то научных, а особенно технических новинок в ней представлено не было. И вместе с тем, смею полагать, что игрою авторского воображения она всё равно превосходит 99% тех опусов, в которых действуют эльфы, орки, маги-чародеи, суперме... (пардон, чудо-богатыри, но всё равно с замашками громил из голливудских блокбастеров)

Автор сумел поместить а) не совсем обычное расстройство личности и б) путешествие в экзотический мир — в жизнь заурядного (в общем-то) питерского интеллигента, в самый обычный (в смысле его массовости, распространённости) послевоенный ленинградский быт. Он так сплёл две линии судьбы героя, что на этом примере могли бы учиться многие нынешние авторы. А также — учиться мастерству описаний и вообще языку. Описания и язык — завидные.

В отличие от опуса Окунева про XXII век (читал их под одной обложкой издания «Фантастический раритет», повесть Марсова как раз посвящена тому, как устройство общества влияет на людей. Антиутопия. Но характеры героев проработаны слабо. Сюжетец тоже не ахти... В общем не Уэллс и не Замятин.

Читая этот раритет, пытался понять, почему, написанный в 1923 году, он производит куда более слабое впечатление, чем работы Верна и Уэллса, вышедшие в свет значительно раньше? Не говорю и про книги современников автора — Беляева, Алексея Толстого.

Один из ответов на вопрос, мне кажется, я нашёл. Верн, Уэллс, Беляев, Толстой — все они не просто пытались представить какую-то интересную с их точки зрения научную или научно-техническую идею. Они, эти писатели, пусть каждый по своему, пытались поставить эксперимент: что будет, если?... Окунев же, в основном, только изображает мир далёкого будущего. Причем картинку рисует достаточно предсказуемую, вполне «в тренде» своего времени (коммуна, обобществление всего, мудрая анархия вместо власти, полное равноправие мужчин и женщин, до карикатуры полное), но едва-едва намечает возможные последствия такого смелого общественного устройства.

Про образы героев практически нечего сказать — картонные шаблоны какие-то. Язык тоже «в тренде» — стиль Андрея Белого, но только в его интерпретации «для бедных». Оказывается, и модернистские приёмчики могут выглядеть убого — в кривых руках.

Читая этот небольшой роман, понимаешь, какими гигантами на самом деле были А.Н. Толстой и М.А. Булгаков. Мало того, что в описаниях штамп на штампе, но интрига тоже довольно вялая. Впрочем, некоторый «финт хвостом» есть в финале, на что справедливо обращено внимание в послесловии.

Этот опус вызвал у меня ассоциацию с пошлым анекдотом, растянутым на 100 с лишним страниц. Я не стал бы переоценивать и чисто познавательную ценность сего творения — узнать из него «много» мог только тот, кто прежде читал о ВОВ очень мало (да на таком уровне по сути и остался). Автор стебается над читателем, начиная с заголовка, пародирующего название знаменитого романа Мелвилла. Потому немудрено, что под пером Бояшова слабым противником немецкого «тигра» предстаёт самый мощный танк Второй Мировой ИС-2 и наоборот сильным — легкий британский «валентайн». Т-44, о котором автор якобы «рассказывает много», уже принимает участие в ВОВ, пусть и в одном экземпляре, да к тому же вооружён 122-мм (!) пушкой, на которую на самом деле не была рассчитана его башня, взятая прямо от предшественника — Т-34-85 (вот такой калибр там и стоял).

Не назвал бы я эту «техномистику» (так определил жанр один из моих товарищей) и особенно патриотической. В изображении Бояшова военачальники-командиры предстают «мясниками» и дуболомами (ну, это уже стало общим местом), а солдаты — этакой полуневменяемой биомассой, движимой простейшими инстинктами. Уж какой тут патриотизм...

Что касается «красот языка», которые каким-то непостижимым образом находят в «Танкисте» его сторонники, то стилистически данный «шедевр» ничем не отличается от большинства материалов любой российской газетки бульварного направления — такая развязно-разухабистая манера с начала 90-х тоже уже стало общим местом...

Это роман мексиканского писателя Карлоса Фуэнтеса о загадочной судьбе американского писателя Амброза Бирса, бесследно сгинувшего в Мексике, охваченной революционной войной. Старый гринго — так все зовут его в романе, в том числе и автор. Имя Амброз Бирс упомянуто только в последней главе, да и то как бы не совсем уверенно. Впрочем, сведущий читатель, вероятно, понял бы, о ком идет речь, с первых страниц повествования — по аллюзиям и намекам, разбросанных там и сям по тексту; ему, этому эрудированному читателю, даже не понадобилась бы прямая подсказка в аннотации книги.

Исчезновение Амброза Бирса считается одной из самых больших загадок нового времени (хотя и не такой большой, как убийство группы Игоря Дятлова, на мой взгляд ). Если бы эту историю реконструировал американский писатель, он привлёк бы себе на помощь вампиров, зомби, летающие тарелки, лихорадку Эбола, а может быть, и коварных русских эмиссаров, уже тогда налаживавших экспорт революции на далёкий континент. Кто-то из них и похитил бы старого писателя, а может быть, и все вместе взятые.

Но историю рассказал писатель латиноамериканский. И она у него получилась, по законам магического реализма, бурной и немного сумбурной, с потоками сознания главных героев, безудержно хлещущими в пароксизме солипсизма, своевольно перекраивающего окружающий мир, и порой сливающимися в один многоголосый поток. История любви, ненависти, боли и утраты...

Впрочем, без летающих тарелок и вампиров, Фуэнтес, мне кажется, подобрал свой ключ к разгадке тайны и создал удивительный финал; лично я не ожидал такого.

Этот небольшой по объёму роман был начат в 1964, а закончен в 1985 году, — видимо, тема такая , что работа над ней не могла вместиться в меньший срок.

Впервые я прочитал повесть в 1993 году в сборнике «Понедельник начинается в субботу. Сказка о Тройке». И тогда воспринял весь сборник как-то прохладно... Сейчас всё иначе. Я вовсе не ошеломлен сатирой, которой несомненно насыщена «Сказка о Тройке», но восхщен игрой авторского воображения. Надо же как умудрились собрать вместе и разумного снежного человека, и говорящих клопа и гигантского головоногого, и пришельца, застрявшего на Земле из-за аварии летающей тарелки.

«Понедельник начинается в субботу» впервые я прочитал в 15 лет, если честно, многого тогда не понял; мне тогда понравились только путешествие Саши Привалова на машине времени в мир вымышленного фантастами будущего и странная история попугая, появляющегося и исчезающего. Затем я перечитал повесть в сборнике«Понедельник начинается в субботу. Сказка о Тройке» 1993 года — непосредственно в 1993 году, сразу как у меня появилась эта книга. Почему-то так вышло, но ни одно из помещённых в сборник произведений меня тогда не впечатлило, скорее, разочаровало. Наверно, время тогда такое было...

И вот я перечитал сборник вновь. Сейчас в сказке мне опять более всего понравились путешествие Саши Привалова на машине времени и история попугая. И всё-таки я отметил и много ещё чего интересного. Ход авторской мысли прежде всего.

Довольно неплохой приключенческий роман с политической подкладкой — посвящён президентским выборам 2008 года. Несмотря на то, что реальные результаты выборов давно известны (и они абсолютно не совпадают с книжными), читать было нескучно.

В центре сюжета — раскручиваемый из-за океана, на деньги «преемника Ходора» (настоящий, естественно, сидит в тюрьме) новый претендент «на престол». К этому ещё приплетены махинации вокруг разработки нового альтернативного топлива. Плюс мафиозные разборки. А главный герой романа — майор Елагин, этакий русский вариант Жослена Бомона (персонаж Ж.-П.Бельмондо в фильме «Профессионал»). Действие развивается стремительно, названия многих глав являются прямыми или слегка переделанными цитатами из классики (типа «В круге первом», «Великолепная семерка», «Жизнь Арсеньева» или «Капитан меняет курс»). Немного легковесно, и есть места, где заметна спешка автора при написании, но в целом — текст более высокого класса, чем обычные вещи из серий «Русская фантастика» и т.п. У Попова взят верный тон; он, например, не пишет, что «американцы говорят на испорченном английском»; наоборот называет этот язык одним из самых гибких и выразительных языков современности... Как бывало и в других его работах, поражает эрудиция, причем касательно не только каких-то малоизвестных исторических фактов, но и просто особенностей жизни и психологии самых различных слоёв российского общества. Картина, нарисованная автором в общем безотрадна. Настоящим героем (положительным) в книге является только уже упоминавшийся Елагин (если не считать ещё трёх-четырёх персонажей второстепенных, оказывавших майору помощь и поддержку в ходе его злоключений). Маловато... Но и наша реальность положительными пассионариями не изобилует (отрицательных-то — пруд пруди!), так что с правдой жизни тут всё в порядке....

Главной идеей напомнило «Фабрику Абсолюта» Чапека. Там людей и машины преобразил полученный при уничтожении материи Абсолют. Здесь — в результате вторжения в тайны природы и материи Земля перешла в состояние Плеромы («полноты» по-гречески), — на всей планете установилось одно и то же время суток (полдень) и практически одинаковый климат. У Чапека люди под действием Абсолюта начали воевать с друг другом из-за религиозной розни, машины завалили заводы избыточной продукцией. У Попова Плерома принесла с собой практический коммунизм, о котором некогда мечтали советские фантасты.

От каждого по способностям, каждому — по потребностям. И всё же, чтобы стимулировать людей к общественно полезному труду, была найдена ценность, которую Плерома не давала автоматически. А именно — возможность узнавать текущее время (чем значимее был вклад человека, тем чаще он мог получать сведения о том, который сейчас час). Попов напридумывал немало и других интересных подробностей Нового Света (так стал называться мир при новом порядке). Например, люди получили возможность воскрешать умерших. Требовалась ДНК и... психологический портрет воскрешённого. Поскольку безымянные возвращенцы с того света испытывали большие сложности в новой жизни, вынуждены были томиться в так называемых Эдемах, в ожидании идентификации. Над созданиями портретов трудились писатели.

Некоторые воскрешённые товарищи получили особое чутье на предмет нахождения захоронений. В частности одна из героинь (сестра главного героя) участвовала в группе, занятой поисками частиц праха Аркадия Стругацкого (как известно, он завещал кремировать своё тело, а пепел развеять в определённой области). Главным в этой группе был, конечно, младший брат, Борис Натанович Стругацкий. Впрочем, он выезжал на поиски только в период отпуска...

Начинается роман однако описанием мучительных мытарств главного героя Вадима Баркова (фамилия вызывает ассоциации), стремящегося поскорее потерять невинность... Эта часть вполне реалистическая, где-то даже с эпатажем... наверно, самая лучшая часть текста. Описание разборок героев уже в Новом Свете выглядит весьма прихотливым, говорит о наличии у автора недюжинной фантазии, но цепляет как-то меньше...