Язык и в самом деле неплох, диалоги — то, что отметил автор послесловия. Интересно показаны методы, которыми пользуется следствие. Идеи, в том числе и центральная, вокруг которой всё вертится, весьма интересны. За одну только постановку вопросов (главным образом, устами Лагутина) автору респект. Но концовка, мне кажется, подкачала. Разъяснения таинственных событий вышли не только скомканными, но на самом деле и не очень правдоподобными. Очень уж легко Лагутин всё разгадал. Ну если только предположить, что его версия — всего лишь очень отдалённое отражение истины. Ведь, по-хорошему-то, думается, сведений учёным попало не очень много. Во всяком случае, внятных, однозначных. Это как в «Гласе Господа» Лема — к финалу становится понятно, что над расшифровкой полученных из космоса сигналов лучшие умы человечества будут ломать головы ещё десятилетия. Если вообще не столетия. Короче, ровно столько, сколько надо, чтобы сравняться по уровню с цивилизацией, отправившей сигналы. Так и в «Парадоксе». Цивилизация кошколюдей превосходит нашу, как мы — каких-нибудь древних шумеров. И тут наш учёный с лёта понимает, что имели в виду эти кошколюди, над чем их мысль билась. Примерно так же, как если бы тому учёному древнего мира показали смартфон, и он (учёный) с ходу бы сказал, зачем эта штукенция нужна.

Не лучшие времена переживают сейчас не только творцы литературы, но, похоже, и её потребители — читательская братия. Может быть, одно связано с другим. Раньше, ещё до интернета, появлялась интересная книга, и даже если ограниченным тиражом, молва начинала своё шу-шу-шу и рано или поздно доводила эту весть до сведения широких масс. Не так сейчас. Появиться может и архиинтересная книга, только ни молве, ни широким массам не будет до неё дела. С «Агафонкиным», по-моему, как раз такой случай.

Роман фантастический, в чем-то сатирический, в чем-то — политический (и тут политика, скорее, на мельницу так называемой пятой колонны). Вышел семь лет назад, с разрешения автора находится в свободном доступе. Но я вот узнал о существовании книги примерно месяц назад.

Отзывы противоречивые и очень широкого диапазона — от восторженных до скептически-кислых. Я сам начал читать весьма настороженно…

Коротенько о содержании: некий Алексей Дмитриевич Агафонкин (утверждают, что фамилия говорящая), бессмертный, да ещё и Неинерциальный к течению времени Наблюдатель, служит Курьером у некоего таинственного и крайне могущественного В. Путешествует по разным эпохам, иногда отдаленным, чаще — не очень, и занимается Выемкой и Доставкой Объектов. И всё идёт гладко, до какого-то момента. А потом начинается такая кутерьма, что мир летит чуть ли не вразнос.

Агафонкин не единственный яркий герой повествования. Много других — выпуклых, выразительных (плоские тоже есть — в смысле, двумерные).

Наверно, что-то похожее пишет Виктор Пелевин. Но я не берусь судить. Читал только «Generation П». И ещё что-то — совсем уже по диагонали. «Агафонкин» же более всего напомнил… «Мастера и Маргариту». Кстати, и прямые отсылки есть, цитаты.

Только Булгаков обходился без мата (хотя для своего и даже более позднего времени местами звучал грубовато — мне эта грубость запомнилась из первого чтения, по-своему тогда восхитила). А здесь и более низкие слова есть. Но, по-моему, они входят исключительно в лексикон нехороших персонажей. Авторская же речь прекрасна, как редко сейчас бывает.

И ещё чуть-чуть про сходство с «закатным романом». Кажется, первая на моей памяти книга, где это сходство не убого и не противно, а также выглядит достоинством.

Что же касается сюжета, то закручен он весьма непросто, так что не сразу и разберёшь, куда клонит или гнёт автор. Для иных читателей, кстати, большой минус: им какой-нибудь боевичок средней руки подавай. Темпоральный, про попаданцев. Тогда бы заценили. Ну и то, что мысли сквозят (а порой и шпарят самым прямым текстом) либерально-либерастски-оппозиционные, популярности не добавляет. Да еще и упомянутый выше пресловутый мат… Читатель ведь пошел нынче рафинированный.

Сцены по ходу возникают и впрямь иногда страшные, порой до неприятности страшные. Что удивительно тоже — как-то отвык, что в книге что-то по-настоящему страшное вычитать можно.

Ну, в общем впечатлен. Пусть даже просятся на язык слова, якобы сказанные Сталиным о Платонове («Талантлив, но сволочь!»), не могу авторский дар не признать: очень даже!..

Роман Стивена Кинга «Мёртвая зона» я впервые прочитал ещё летом 1985 года сразу по возвращении к гражданской жизни. Он вышел годом раньше в «Иностранке». А выписала журнал мама и, хотя я был тогда в армии, специально для меня (спасибо, мама! увы, я так и не отблагодарил тебе за этот подарок, считая его чем-то само собой разумеющимся, а теперь уже поздно, давно поздно; как писал знаменитый земляк: спешите делать добрые дела!.. увы, и этот простой очевидный завет осознаётся чаще всего задним числом...)

В романе Кинга не было ничего про армию, даже про американскую, лишь упоминания мимоходом войны во Вьетнаме, однако книга как-то очень близко легла на мой недавний опыт. Я прочитал её не как фантастику, а скорее — как антифантастику. Наверно, не было в моей жизни периода, когда я относился к фантастике с большим недоверием! Паранормальные экстрасенсорные способности героя казались всего лишь частью его судьбы.

Людям присуще возведение кумиров из людей. Я же тогда сотворил себе кумира из книжки — этой книжки. Продержалось преклонение недолго (о порочности идолопоклонничества сказано уже не раз и — со всеми на то основаниями) и сменилось, как и следовало ожидать, полным ниспровержением с пьедестала как книги, так и её автора. В ту пору я погрузился в куда более умственную и тернистую литературу. А на Кинга стал посматривать свысока и с презрением...

Однако где-то на стыке веков, будто предчувствуя отдалённые — хотя и не такие уж далекие — шаги приближающегося жареного петуха с безжалостным клювом, я неожиданно Кинга реабилитировал. «Сердца в Атлантиде», вышедшие в серии «Современная проза. Мастера» (хотя и не «Мастера современной прозы», однако название придумал хороший маркетолог) неожиданно сломали лёд недоверия. А годом спустя, когда жизнь действительно резко поменялась, и не в лучшую сторону, я перечитал и «Мёртвую зону». Не в журнале, а уже в книжке с твёрдыми корочками, но в том же переводе. Многое увидел уже иначе. Иные моменты, в первый раз показавшиеся очень удачными находками, раскусил как голимую американщину. В 1985 году количество просмотренных мною американских фильмов можно было по пальцам перечесть. Прочитанных книжных новинок было ещё меньше. Но к 2001 году американские кинобоевики давно перестали быть экзотикой и где-то даже оскомину набили. А роман Кинга всё-таки больше похож на кинобоевик, чем на прозу Драйзера или Лондона. В общем, в америнканщине я куда как поднаторел. Хотя роман всё-таки принял благосклонно. Хотя, да, и без былого благоговения.

А нынешнее чтение (ну наконец-то я добрался до основной темы!) выявило, что прежде я действительно читал журнальный, довольно сокращённый вариант. Читая главу, в которой родители главного героя узнают, что их сын попал в больницу, в тяжелейшем состоянии, я решил уточнить смысл какого-то предложения и полез в имеющийся готовый перевод. И не без удивления обнаружил, что такого фрагмента в русском тексте нет. Однако более удивительным оказалось другое: читая эти прежде неизвестные мне эпизоды, я не находил их таковыми и, более того, вдруг отчетливо вспомнил далёкое время первого знакомства с романом.

Как говорится, время больших надежд. Время больших открытий. Тогда, после армии, моя жизнь только начиналась. Всё предшествовавшее ей было всего лишь учёбой, пробой, необходимым и неизбежным экзаменом. И частью этой начавшейся взрослой жизни был журнальный вариант романа «Мёртвая зона».

И сейчас я, кажется, понял, почему я так его идолизировал тогда, этот роман. Меня ведь опять слегка покоробили некоторые штампы американской народной культуры. И уж совсем почти не впечатлили диковинные прозрения, время от времени постигавшие героя. Ну, быть может, самые первые, в больнице. То, как он узнал местопребывание якобы потерянной во Вторую Мировую матери врача. Некоторые подробности личной жизни репортера, выуженные через прикосновение к медальону на встрече с журналистами. Возможно, как раз потому, что никаких острых сюжетных ходов из этого не выросло. Просто человеческое страдание.

Простое человеческое сострадание и есть самое ценное в романе. Не политический оттенок (он предугадал Трампа!), не попытки богоискательства (Джонни Смит выполнял волю Бога, не веруя в него!).

«Мёртвая зона», быть может, самый человечный из романов Кинга. Без садистского (почти!) смакования ужасов — как в позднем романе «Под куполом», без смакования физиологических отправлений в «Ловце снов», без крутой детективщины «11/22/63».

Молодой Кинг был талантливее Кинга пожилого...

Небольшое, но в полном соответствии с названием светлое произведение. Одно из лучших у Геннадия Головина. И с моралью в конце. Но моралью не натужно-назидательной, а трогательно-щемящей. Оказывается, пробить на человеческое иногда может и самого толстокожего. Да ещё как бы в отместку за эту толстокожесть.

Геннадий Головин был универсалом в литературе. Писал детективы и ретро-детективы, приключенческую прозу с элементами фантастики, прозу психологическую, сочинения в эксцентричном, буффонадно-клоунадном ключе. Такова, например, одна из лучших его повестей «День рождения покойника». «Паранормальный Фарафонтов» написан в похожей, ёрнической манере. Но такой же экзистенциалистской подкладки, увы, нет. Да и сюжет примерно с середины развивается в каком-то случайном, как показалось русле. Увы, до «Дня рождения» далеко...

Перечитал повесть братьев Стругацких и посмотрел ещё раз фильм Григория Кроманова. Интересно, наверно, окунуться в предысторию.

Учился на втором курсе, когда узнал, что на экраны выходит такая картина, должно быть прочитал заметку в газете (интернета тогда не было). Естественно, загорелся желанием посмотреть, но в местном прокате фильма что-то не было. Сначала дошли отзывы, устные, конечно же (интернета тогда не было). Оценки этих счастливчиков (в моём представлении) баюнов были, скорее, негативным, однако я не очень-то им доверял (и самим баюнам, и их оценкам). А сам сподобился посмотреть «Отель» в каком-то заштатном не то ДК, не то клубе и лишь года два спустя — срок огромный в том возрасте. Я, можно сказать, успел стать совсем другим человеком. Так что впечатление вышло сумбурным — с одной стороны, понравилось, а с другой — ...

Повесть же я впервые прочитал вообще в конце прошлого века, но ещё до дефолта (что тоже немаловажно). Это была книжка издательства «Детская литература». Говорят, она сильно адаптирована к среднему и старшему школьному возрасту, но мне понравилась.

Понравился и сейчас, уже полный текст. Таинственная интрига закручена очень толково. Лишь в конце, когда всё объясняется, эффект резко снижается. Хотя, казалось бы, вся схема выстроена с предельной стройностью и логичностью.

А фильм сейчас тоже понравился. Хотя видно, что оригинальный сюжет (пусть сценарий писали сами авторы) несколько упрощён. И таинственности такой, как в книге нет. Хотя режиссёр очень старался.

Прочитал рассказ благодаря биографии Ивана Ефремова, написанной Ерёминой и Смирновым. Иван Антонович упомянул эту вещицу в одном из писем. Мол, якобы Станислав Лем слизал (так буквально и написано) идею своего «Непобедимого» у Браннера. И типа, у Браннера гораздо лучше, душевнее и т.д. Был заинтригован.

Что могу сейчас сказать? Отправные идеи действительно схожи. И пан Станислав вполне мог оттолкнуться от этой истории (как сам Ефремов оттолкнулся от «Первого контакта» Лейнстера и написал «Сердце змеи», а название планеты Торманс нашел в романе «Путешествие к Арктуру» Дэвида Линдсея). Но только у польского фантаста итог встречи землян с машинным разумов вышел крайне пессимистичным, в то время как у английского автора всё закончилось до тошноты слащаво. Разделить оценку, данную рассказу великим русским фантастом, никак не могу. Уж очень старческий какой-то оптимизм получается. Не верю.

Впервые прочел этот рассказ сорок лет назад в десятом томе Библиотеки современной фантастики. Уже тогда из всей довольно объёмистой антологии запомнились только несколько историй — «Цветы для Элджернона» Киза, «Уровень шума» Джоунса, «Пробный камень» Рассела, «Феномен исчезновения» Бестера, «Сплошные неприятности» Каттнера и «Хемингуэй в космосе» Эмиса. Рассказ Андерсона в это число не вошел. Перечитав сейчас, поставил достаточно высокую оценку лишь из уважения к новизне идеи — но только для своего времени. В 1963 году расовая сегрегация в самих Штатах ещё вполне себе действовала, и приручение разного рода «туземцев», использование их в качестве «мягкой силы» в прогрессорско-цивилизаторских целях выглядело очень смелым решением. Спустя годы такие подходы стали реальностью. А вот сам рассказ выглядит сейчас чрезвычайно скучным. Нет в нём ни атмосферы, ни психологии, ни приключения по большому счёту — всего того, что делает нестареющими иные фантастические произведения, многие из которых написаны задолго до «Поворотного пункта»

Давно собирался прочитать этот роман. Но продвигался к нему достаточно медленно. Чуть ускорил процесс факт упоминания книги в интервью Алексея Варламова два года назад — накануне Дня Победы. Роман был назван в числе лучших книг о войне. Главным ускорителем для меня всё же стало чтение «Теней тевтонов». Какая-то неудовлетворенность осталась после книжки Иванова.

Не промахнулся с выбором. На фоне «Теней», явно нацеленных на лёгкий коммерческий успех, роман Попова показался куда более основательным. Хотя начало и может сбить с толку — сначала идут какие-то мутные военные дела (потом выяснится, что это детективная линия — в романе-эпопее). Да и потом повествование подхватывается очень издалека — событиями задолго до войны, аж в начале прошлого века.

«На кресах всходних» — это не только книга о войне, но вообще народная сага — в духе «Тихого Дона». По размаху и, главное, обнажённости страстей, кстати, куда ближе к роману Шолохова, чем к «опупеям» Анатолия Иванова и прочих. Ну и «Перекрёсток» Слепухина немного напомнило. Хотя у того в основном про интеллигенцию, а в книге Попова на переднем плане всё же белорусское крестьянство. Хотя кое-какая интеллигенция тоже имеется.

Любителям незамутнённых боевиков, пусть и с замысловатыми сюжетами, да и «ревнителям линии партии» роман Попова, боюсь, может сильно не глянуться. Уж больно у него всё не по уставу да не по канону. Положительных героев, так чтоб совсем беспримесных, в книге нет. Да и на катарсис в финале не след рассчитывать. Эпилог разбит на три главки, но ни в одной нет той благостности, к которой нас приучает массовая литература. Как там писал Владимир Савченко в своей «Должности во Вселенной»? Чтоб плохих догнали и наказали и чтоб хорошие поженились, а потом плодились... Увы, увы. У Попова получилось как в жизни — всё гораздо сложнее и неутешительнее.

Ну и какие-то несуразности в тексте всё же попались. Хотя и не в таком количестве как в романе Иванова («Тени тевтонов»), в котором всё сплошная несуразность. А здесь касается имени одного из главных героев. То он лейтенант Кравцов, то он старший сержант Литвинов. Понятно, что он мог фигурировать под обеими, но только не в одно и то же время в одном и том же партизанском отряде. Явный перебор.

В новейшем романе писатель сумел выстроить удивительную симметрию событий, разделённых пятью веками. Повествование разворачивается в двух временных пластах: в 1945 году в только что взятом Красном Армией балтийском городке Пиллау и в XV веке на территории Тевтонского Ордена — в будущей Восточной Пруссии. Но и там, и там стержнем событий в прямом смысле оказывается наделённая магическими свойствами реликвия — Лигуэт, меч Сатаны, которым был обезглавлен Иоанн Креститель.

Алексей Иванов создал на этот раз опирающийся на средневековую мистику боевик. Мистика, на мой взгляд, как раз и есть то, что делает туго закрученный сюжет всего лишь занимательным. Наверно, я просто не люблю такого рода мистику, схоластическую. Банально не верю в неё.

В остальном — это, конечно, сочинение значительно выше среднего уровня. Талант трудно промотать, если он был изначально. Но это всё же не «Сердце Пармы» и не «Золото бунта».

Показалось, что на романе лежит печать неряшливости, торопливости. Хотя и очень трудно обосновать впечатление конкретными примерами. Ну разве что вот один — «сгоревшие танки «панцеры»». Вообще-то в данном случае «панцер» — это и есть «танк». То есть получается «танки танки». Ладно, аргумент слабенький.

На самом деле вычленить примеры авторского косноязычия не просто — оно в общей тяжеловесности слога, перегруженности его историческим колоритом. Вот тут и понимаешь, чего сумел добиться Булгаков в ершалаимских главах своего романа, как умели скупыми штрихами набрасывать зримые картины ранние Стругацкие...

Обращение к этой книге, биографии великого фантаста, учёного, мыслителя, закономерно. С прошлого лета, если не с момента более раннего, разные интересные «находки» и «открытия» приближали меня к её чтению.

При том, что Иван Ефремов — писатель любимый с детства. Уже полвека как раз минуло с тех дней, когда впервые держал в руках «Туманность Андромеды»...

Хотя был у меня и период разочарования в его творчестве. Но продолжалось это недолго.

Начал читать с интересом. Представлял, конечно, что молодость писателя была нелегкой, но не знал, что до такой степени. И просто не думал о том, что и последующая его жизнь, даже на пике славы, оставалась очень непростой.

Всё же биография, хоть и доработанное издание, много чего оставила за кадром. Научная деятельность Ефремова освещена более-менее подробно. О его работе над собственными произведениями сказано тоже немало. Но вот его роль «реформатора» или даже «революционера» отечественной фантастики не показана вовсе. А ведь вклад его в радикальное «переформатирование» жанра колоссальный! На творчество всех остальных фантастов он повлиял не только художественными книгами, но и опосредованно. Предисловиями и послесловиями он многим авторам дал своего рода путёвку в жизни. Обзорами фантастики формировал представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, у миллионов читателей. А участвуя в различных редколлегиях, он, может быть, не так явно, но фактически определял издательскую политику в стране — в том, что касалось именно фантастики.

И вот этот пласт его работы в биографии как бы не существует.

Заключительные главы книги, где утверждается, что Ефремов был поборником Живой Этики, вообще отдельная тема. Лично для меня — тема неприятная. Впрочем, допускаю, что на склоне лет великий фантаст действительно мог стать таким. Какого-то «прорыва» в этом совсем не вижу. «Человеческое, слишком человеческое...» — как за сотню лет до того писал другой философ с не менее трудной судьбой. Увы, даже великие не застрахованы от странных увлечений.

Тому, что и Иван Антонович не всегда был на высоте положения, есть ведь и другие свидетельства. Хотя бы эта его ревность к Стругацким, к Лему. «Слизал» — так, если верить биографии, он писал о романе польского фантаста «Непобедимый». Якобы с рассказа Браннера «Ты добрый и верный». Не поленился, разыскал и прочитал этот рассказ — «Thou good and faithful» (сборник «Space pioneers» под редакцией Э.Нортон). Отправная идея действительно очень похожа. Но только Лем решил проблему радикально иначе! И несмотря на пессимизм финала звучит он куда убедительнее невыносимо слащавой концовки рассказа Браннера. И потом, само словечко «слизал» чересчур красноречиво... Что если в таком же тоне охарактеризовать бросающуюся в глаза связь рассказа Лейнстера «Первый контакт» и повести «Сердце змеи» (кстати, в помещенном туда пересказе сюжет американского фантаста оказался слегка оболган)? Или же вспомнить, что и в романе Линдсея «Путешествие к Арктуру» действие происходит на планете, называющейся Торманс? Когда к работам коллег и к своим собственным применяются пресловутые двойные стандарты, это знаете ли... В общем, не хочется говорить. Тоже тема неприятная

Это современный роман, только на материале мифа. Сразу бросилось в глаза сходство с другой книгой автора — «Завтра двадцатое». Там была Россия 80-х прошлого века, в «Тезее» — очень древняя Эллада, ещё до Трои, до многих других событий, как исторических, так и легендарных. Но ироничный (как бы слегка прищуренный) взгляд на происходящее — тот же.

И в чём-то этот роман превосходит «Завтра двадцатое». Такой несколько отстранённый подход выигрывает в передаче довольно экзотической древности (однако во многом похожей на современность — ведь даже боги-олимпийцы ведут себя здесь точно так же, как члены какого-нибудь дачного кооператива). А в чём-то и уступает. Всё-таки творившееся в России сорокалетней давности до сих пор задевает сильнее, чем становление эллинской цивилизации.

Такому роману, как например, «Иосиф и его братья» «Лабиринт», наверно, тоже проигрывает, хотя бы по причине сюжета. Судьба Иосифа выглядит куда более драматичной, нежели жизнь Тезея, вплоть до победы над Минотавром складывавшаяся успешно, без поражений.

Впрочем, у Проталина это не совсем так. Подвиги Тезея почему-то не приносят ему радости, обычного морального удовлетворения (какой-то наш Тезей, страдающий).

А ещё прозаический текст в романе перебивается сонетами. Такого в первом романе всё же не было.

Роман начинается как детектив, вдобавок научный. Профессор палеонтологии Аджемьян якобы открыл то недостающее звено, которое уже десятилетия упорно ищут антропологи всего мира (то есть звено между обезьяной и первым человеком), и оказывается убит в собственной квартире.

Полиция «раскрывает» убийство практически сразу, объявляет виновником некоего серийного убийцу. Связи с научной деятельностью погибшего не видит. Совсем по-другому к запутанному делу подходит молодая, приехавшая в Париж из провинции журналистка Лукреция Немрод. Позднее ей удается подключить к расследованию и другого, опытного журналиста Исидора Каценберга, «Холмса» от науки (в прошлом — эксперта в медико-юридическом центре). Эти двое попадают потом в самые разнообразные, удивительные и опасные переделки. Однако кроме них в романе есть ещё один главный герой — ОН. Человекообразное существо, жившее в Африке более трёх миллионов лет назад. И этот ОН тоже попадает в самые поразительные переплёты. Строго говоря, на страницах книги ОН появляется даже раньше двух французских журналистов. И затем повествование потом так и ведётся в двух временных планах — глава событий в наши дни сменяется главой, описывающей жизнь далеких предков человека.

По стилю и то, и другое выглядит очень несерьёзно, особенно «древние» главы. Поначалу у меня это вызывало раздражение. Но потом действие захватило меня. Я не только принял «правила игры», установленные автором, но даже нашёл такую манеру очень оригинальной. Писать вот так по-французски легкомысленно мог только очень нестандартно мыслящий человек!

В своем романе-фельетоне (несомненно, что книга следует традиции, заложенной, мне кажется, именно французами ещё в XIX веке) Бернар Вербер коснулся очень многих проблем современности. Не только научных, но и политических, мировоззренческих. Действие разворачивается стремительно, порой совершая невероятные кульбиты. Серьёзный стиль изложения, конечно бы, просто не выдержал такие чудеса на виражах — как тот слабосильный Боливар, способный нести только одного. Когда же это всё подаётся галльской непринужденной скороговоркой, читателю просто некогда думать о правдоподобии. Он с нетерпением ждёт, что будет дальше.

В общем у меня это первая книга Вербера. И что бы он ни написал ещё, он несомненно голова.

Роман существует в двух версиях. «Вариант для юношества» называется «Навязанный рай». Он вышел в издательстве «Вече», в серии «Новая библиотека приключений и научной фантастики», и примерно на десять страниц короче. Во всяком случае, так отображает текст мой ридер.

Завязкой коллизии книга немного похожа на «Кусаку» Маккаммона, «Под куполом» Кинга. Только действие происходит в России — в один, как говорится, прекрасный день, промышленный и глубоко провинциальный городок Холмовск оказывается накрыт гигантским розовым колпаком, вырваться из-под которого невозможно. Действие начинается, впрочем, не с этого — масштабному и радикальному накрытию города колпаком предшествует недлинная, но довольно драматичная цепочка происшествий странных и даже опасных, но затрагивающих лишь главного героя (от лица которого ведётся рассказ) — Артёма Новикова.

И ещё одно серьёзное отличие от вышеупомянутых книг американских авторов. Там были разные ужасы и жестокости. У Виталия Забирко — скорее, окрашенное иронией приключенческое повествование. Но основная идея — почему купол, зачем купол (если угодно, колпак) — продумана, на мой взгляд, лучше, чем у американцев.

Всё же роман понравился меньше, чем прочитанная ранее повесть «День пришельца». Показалось, что где-то в середине действие слегка провисло. Возможно, главные герои не так интересны. Например, второй основной персонаж книги писатель-фантаст Валентин Сергеевич Бескровный (альтер-эго Виталия Сергеевича Забирко?) раскрывается ещё, наверно, в первой четверти повествования, а происходящее с ним потом мало что добавляет к его портрету — потребляет в жутких количествах коньяк и пиво, ну и слегка философствует...

Кстати, якобы написанную им (Бекровным) статью о строении атома, приложенную в так называемом авторском послесловии, я прочитать смог только по диагонали. После научно-популярной прозы Митио Каку как-то не пошло...

Зато уже в сборнике «Навязанный рай» прочитал три рассказа. Но, увы, они впечатлили меня значительно меньше, чем те рассказы, что завершали сборник «День пришельца»...

Роман вышел лет десять назад, естественно, посмертно. Я узнал о его существовании прошедшим летом, кажется, благодаря Озону и его рекламе, и удивился, впрочем, слегка. Вот так можно прозевать литературное событие — при том, что о каких-нибудь «Оттенках серого» будут жужжать изо всех утюгов.

Прочитать хотел ещё в сентябре, но тогда — удалось только предисловие, написанное Д.Быковым. Наш всевед готовил издание. Показался мне безудержным спойлерщиком. Надо же ещё в предисловии так сдать все авторские фишки! — думал тогда я.

Но потом, уже читая этот роман в повестях и рассказах, думал несколько иначе. Всё же эти фишки в духе Штирлица и Юлиана Семёнова не главное в тексте. Кстати, центральный герой (один из) тоже носит такую фамилию — Семёнов.

Быков на все сто прав — книга вызывает ассоциации и с «Героем нашего времени», тоже состоящем из выстроенных в якобы произвольной хронологии повестей, и с прозой Константина Симонова. Мне даже почему-то напомнило Стругацких, поначалу, — острой полемикой, которую ведут персонажи. Ну и самого Домбровского напомнило тоже (я серьезно).

Я, кажется, понял, почему автор оставил рукопись в архиве. Уступает таки и «Хранителю', и «Факультету».

Подозреваю, что какой-нибудь читатель, особо поднаторевший в детективах, в романах с хорошо закрученным сюжетом, будет морщиться: а что тут такого особенного? зачем надо было это всё-таки издавать столько лет спустя? И т.п. Сам иногда ставил себя на место такого прошаренного читателя, чувствовал себя в его шкуре.

Тем не менее у текста, при всей шероховатости, есть достоинства. Характерный кипучий, нервный, взрывчатый стиль. Портреты, созданные двумя-тремя штрихами, — и видимые как живые. Да общий подход, совершенно нетипичный, как мне кажется, для прозы 50х. Да и для нынешней тоже.

В общем, всем, кто неравнодушен к творчеству Домбровского, надо читать.

Почитываю паблик о Швеции. Примерно неделю назад там был пост о самых известных в мире новейших шведских книгах. В основном это оказались детективы. В числе наиболее успешных авторов назвали и Хеннинга Манкелля. А «Китаец» якобы лучшая его книга.

Действие начинается в январе 2006 года — в заштатной шведской деревушке за одну ночь зверски убили девятнадцать человек, почти всё местное население. Главная героиня романа судья Биргитта Руслин узнаёт о преступлении случайно, как и все непричастные лица — из газет. Но потом выясняется, что среди погибших — приёмные родители её матери. Ещё ребёнком она прожила там несколько лет.

Вот так, как бы исподволь, судья оказывается тоже вовлечена в это экстраординарное дело.

Повествование развивается неспешно. Автор подробно входит в обстоятельства жизни героини. Усилия её внести свою лепту в расследование не производят впечатление феноменальных. Полиция относится к добытым ею крохам информации без большого доверия и восторга, своими наработками не спешит делиться. В общем нормально. Это их хлеб, а судья тут в общем-то человек посторонний.

То есть происходит нечто вовсе не в духе Холмса, который мог играючи посрамить туповатых и медлительных профессионалов.

А дальше действие и вовсе переносится в XIX век, в Китай и в Соединённые Штаты. Мы видим полную ужасных лишений жизнь китайских рабочих, прокладывающих железную дорогу через горы Невады. Возможно, описанный Шаламовым исправительно-трудовой лагерь на Колыме мог бы показаться на фоне этой стройки оазисом законности.

А потом перед нами предстаёт уже современный Китай. Но это всё — только география действия. Механику же сюжета пересказывать не буду — всё же это детектив, и детектив, выстроенный искусно.

Попытка изобразить внутренний мир китайцев, как самых бесправных, из позапрошлого века, так и нынешних, из элиты, показалась довольно убедительной и интересной. К восточной идеологии, если так это назвать, автор подошёл без особого сочувствия, как сторонник западных либеральных ценностей, но и без издёвки, так часто характерной именно для западных писателей, — уважительно. За что ему тоже респект.

Довольно интересным показался контекст упоминаний нашей страны. Упоминаний, сделанных походя, тем не менее. Во-первых, в России гораздо чаще, чем в Швеции происходят массовые убийства. А во-вторых, там ежедневно нарушаются права человека. Но ещё интереснее то, что в обоих случаях Россия вовсе не одинока, а напротив идёт в паре. «Пьедестал» уголовных и политических бесчинств делит с ней... Америка, США! (тут имеются в виду, конечно, страны западного устройства; Китай, как держава восточная, обеим утирает нос по части дешевизны человеческой жизни).

Такое вот отступление. На самом деле в книге это всего лишь мимолётная деталь. А главное, конечно, сюжет, развивающийся иногда не просто неторопливо, а вообще нарочито медлительно. Однако бульдожьей хваткой удерживающий внимание читателя.

Ну и финал — пессимистически-оптимистический. Кстати, так чаще всего и бывает в действительности. Вопреки проискам зла жизнь продолжается, только без особого повода трубить в фанфары.

Приключенческий фантастический роман с некоторым налётом мистики-эзотерики. Завершён вроде как в 2017 году, однако действие происходит в 90-е, и, более того, при чтении не проходило ощущение, что именно тогда это всё и сочинялось. Брюзгливое ёрничанье над неприятными переменами, творившимися тогда в стране, над гадкими людишками, повылезавшими тогда вдруг отовсюду, звучит в романе этакой непрекращающейся фоновой музыкой. Ни в коем случае не хочу оправдывать «лихие 90-е», но вот же, Алексей Иванов увидел и нечто другое в том времени, и других людей показал — в романе «Ненастье». Ну это так, к слову.

Как бы то ни было, думаю, книга должна понравиться любителям приключенщины-мистики. Герои отправляются в дебри тайги и там сталкиваются чёрт-те с чем...бррр... Прежде что-то подобное читал, наверно, только у Сергея Алексеева. У того слог, может, и получше, но и у книги Пищенко тоже есть свой плюс. А именно: всё прояснилось в пределах одной книги, до цикла романов, не совсем хорошо увязанных друг с другом, разрастаться не стало.

Хотя, раз уж речь пошла о продолжениях, то надо, наверно, пояснить, что у Пищенко есть книга под таким же названием, однако вобравшая лишь половину сюжета. И есть книга «Ущелье злых духов», в которой представлена другая половина. Кстати, так же, «Ущелье злых духов», называется первая часть того варианта, который читал я. Он был выпущен издательством «Вече» в серии «Новая библиотека приключений и научной фантастики».

Читал роман в «коллекционном» издании «Престиж Бук». На первых же страницах впечатление было омрачено корректорской халтурой. «Престиж Бук» дерёт такие деньги за свои книги! Но о престиже, похоже, не думает. В книге Юрия Коваля, помнится, обнаружил два абзаца слитые в один. Если не ошибаюсь, и отсутствующие тире, коими следовало бы выделить прямую речь. В книге Меерова тире тоже не хватает. А также многоточий.

Но роман оказался довольно занимательным, вопреки теме. В первой половине 50-х прошлого века, наверно, каждая первая фантастическая книжка была про это — как коварные американцы пытаются правдами и неправдами выморщить советские научные секреты. Да ещё вдобавок так уконтропупить мировую атмосферу, чтоб мировой капитал мог бы ещё сильнее жиреть, а пролетарии всех стран наоборот — чтоб сильнее загибались...

Да на эту главную «симфонию» наложилась ещё парочка не менее магистральных тем — тайные разработки нацистов, перешедшие в руки заокеанских зловредов, версус передовые исследования наших учёных, не желающих ждать милостей от природы, а стремящихся всё взять у неё силой. Стремление это, присутствовавшее не только в советской фантастике, но и в самой что ни на есть всамделишной реальности нашей страны, как ни странно, нашло достойное отображение в сай-фай литературе Запада. Ведь знаменитые триффиды из романа Уиндема были созданы в советских лабораториях, если и не под прямым руководством, так точно — в развитие идей не кого иного как академика Лысенко. Ну это так, к слову.

Герои романа Меерова тоже, между прочим, пытаются вывести совершенно новые растения, необыкновенной урожайности, полезности и проч. Но мысли, что попутно можно получить какого-нибудь ботанического монстра, этим исследователям пока не приходят. Это тоже так, к слову.

Книга Меерова написана всё-таки на более высоком уровне, чем, допустим, «Атомная крепость» Цацулина (хотя во многом эти два сочинения и очень близки). Потому читать её было можно, даже азарт пришёл: что же будет дальше?! Хотя тут далеко не уровень двух других романов этого же автора — «Сиреневого кристалла» и «Осторожно: чужие». Так ведь там и темы уже будут другие.

Закончив чтение, думал о том, что, наверно, уже в 60-е годы популярность такой фантастики — явно ближнего прицела — пошла на спад. Как раз потому, что все эти посулы по-быстрому превратить страну в райский сад закончились в общем-то пшиком. Да, уровень жизнь, конечно, рос, но далеко не обещанными темпами. Перехитрить природу как-то не получалось — да вообще не вышло. Все завоевания давались, как и в старину, только серьёзными усилиями. Прыжок из царства необходимости в царство свободы всякий раз оборачивался небольшим (иногда очень небольшим) шажком вперёд — во всё том же царстве необходимости...

О существовании романа, который потом станет первой частью трилогии, узнал давно, в нулевые, когда исправно посещал книжные лабазы. В одном таком, формально принадлежавшем АСТ, мне показали «Метро-33» в мягких корочках — типа, бестселлер. Я лишь хмыкнул скептически в ответ. А магазин вскорости был перепрофилирован в секондхенд. Хозяева, проживающие в Израиле (если верить книготорговцу, базировавшемуся тогда в мелкой лавке по соседству), решили таким макаром поднять выручку. Секондхенд больше десяти лет никуда не съезжает, значит, не ошиблись. Но — про Глуховского.

Относился к нему с большим недоверием. Которое не поколебал и фильм «Текст». Наверно, никогда не прочитал бы трилогию, если бы брат не подарил. Объёмистый, не очень удобный для чтения кирпич. Но поскольку подарок, то и затягивать с чтением не мог. А сейчас очень рад, что так случилось.

Потому что Глуховский действительно на голову превосходит большинство нынешних российских фантастов (а кого-то — и на целых две). Не Стругацкие, но в чём-то пошёл дальше.

Сюжет пересказывать не буду. Наверно, всем, кто интересуется фантастикой, известно, что речь идет о людях, после атомной войны живущих в московском метро.

Впечатление от трёх частей цикла получилось тоже разным. Первая книга, с которой всё началось, захватила мрачными ужасами, мистикой, таинственностью. Отметил, конечно, что метро Глуховского, при некотором неизбежном его однообразии, это такая Вселенная в миниатюре. Продолжение той мирной жизни, в которой мы сейчас живём. И впечатлила концовка. Безысходным прозрением.

Что касается второй части, то показалась, что она была написана всё-таки ради продолжения. То есть этакая попытка ещё что-то выжать из первоначального успеха.

Но третья часть показала, что это было не так. Что предыдущая книга была своего рода подготовкой к завершающему роману. Он — самый жёсткий, самый мрачный не только в трилогии, но, быть может, во всей нынешней русской литературе. Читательская надежда на благополучный исход, забрезжив было, разбивается здесь многократно — даже сбился со счета, сколько раз это происходило. Своего рода пытка безнадёгой, подобной, по-моему, даже у Стивена Кинга не было, мастера литературного садизма. И здесь не просто ужасы, мистика метро, а ужасы и мистика человеческого конформизма, хуже которых, наверно, нет ничего.

Таким вот ободряющим вышел подарок на юбилей! Самое то для книгочея...

Из романов условной трилогии, включающей в себя также «Штиллер» и «Homo Faber», самый экспериментальный. Нет сквозного, целостного сюжета. Нет, по сути, и привычных, неизменных в основе своей героев. Автор экспериментирует: а что выйдет, если поставить сюда такого человека? А если он будет тем-то и тем-то?..

Зыбкость, незавершённость описываемого мира выражена уже в названии. «Допустим, меня зовут Гантенбайн» — такой вариант был дан в библиографии писателя, приведенной в сборнике пьес, выпущенном издательством «Искусство» в 1970 году. Русский перевод романа, озаглавленный «Назову себя Гантенбайн», появится лишь несколько лет спустя, в сборнике серии «Мастера современной прозы»

Поэтому и получается, что речь идёт то о Гантенбайне, то о неком Эндерлине. Гантенбайн притворяется слепым. Жена его Лила — то известная актриса, то просто домохозяйка. Изменяет ему, то ли догадываясь, то ли совсем не подозревая, что слепота мужа ложная. Сам Гантенбайн время от времени проходит процедуру маникюра у некой Камиллы Хубер, для которой маникюр тоже лишь прикрытие, возможность указать реквизиты на визитке. Подлинная ее профессия куда древнее. И Камилла точно не догадывается, что Гантенбайн ее раскусил. Он рассказывает ей занимательные истории. А потом проходит свидетелем в суде по делу об ее убийстве...

В общем, то ли коктейль, то ли калейдоскоп! Точно не для любителей линейного повествования.

Из трёх романов показался мне менее интересным (лучшим был первый, «Штиллер»). Некоторые эпизоды трогают. Другие фрагменты кажутся затянутыми.

Я не читал «Штиллера» по-русски. Точно читал второй роман, «Homo Faber». Очень давно, половину жизни назад. А вот смог ли одолеть тогда и «Гантенбайна»? Увы, сие теряется в дымке времени. Хотя за чтение, однозначно, брался. И сейчас вспомнил то время. Сейчас оно кажется таким же странным, как роман «Назову себя Гантенбайн»...

«Бесконечная история» Михаэля Энде считается (и вполне заслуженно) одним из самых известных и любимых во всём мире произведений немецкой литературы ХХ века. По жанру это сказка, возможно, фэнтези (но с серьёзными оговорками; потому что у самого автора такое определение, вероятно, вызвало бы протест).

Много лет назад я читал русский пересказ этой книги приболевшему сыну, и тогда мне эта книга показалась удивительной — более завораживающей даже чем «Властелин колец» (в сокращённом, как оказалось потом, но юбилейном выпуске издательства «Северо-Запад»). Десятилетний школьник Бастиан Бальтазар Букс, спасаясь от преследовавших его однокашников, забегает в книжный магазин и... там происходит чудесная встреча с книгой «Бесконечная история», читая которую мальчик переносится в страну Фантазию, подвергшуюся неожиданной напасти... переносится сначала как читатель, а затем и как главное действующее лицо (кстати, в оригинальном издании сцены из нашего мира даны красным (рубиновым) цветом, описание событий в стране Фантазия — зелёным).

Не знаю почему, но не смотря на всё обаяние того пересказа, тогда я дошёл только до его середины, а потом чтении прекратил... Не раз хотел вернуться и продолжить, уже и перевод издали, однако... словом, прочитал сейчас всё в оригинале. Поистине, wunderbar!

Действие можно разделить на две части.

Вышедший в 1954 году роман «Штиллер» принёс всемирную известность автору, Максу Фришу, и крупный коммерческий успех издательству, опубликовавшему эту книгу.

Повествование начинается фразой «Ich bin nicht Stiller!» (Я не Штиллер) Высказана она человеком, который называет себя Джеймсом Ларкином Уайтом, гражданином США, прибывшим в Швейцарию. Однако здесь его опознают как пропавшего (скрывшегося) несколько лет назад Анатоля Людвига Штиллера, скульптора по профессии, участника гражданской войны в Испании (на стороне республиканцев), мужа балерины Юлики Штиллер-Чуди.

Американский паспорт путешественника оказывается фальшивым, тем не менее и под арестом его предъявитель продолжает настаивать, что он не Штиллер. Рассказывает удивительные истории о своих приключениях в Новом Свете, о якобы совершённых им убийствах; с интересом выслушивает сведения о том, кем он, по мнению всех встречающихся с ним швейцарцев, является на самом деле.

«Штиллер» бесхитростное, на первый взгляд, но весьма непростое, если присмотреться повествование. Это, конечно же, экспериментальный, «сложносочинённый» роман, но, быть может, самый человечный среди авангардистской литературы. Автор его не ошеломляет читателя сложными техническими приёмами, не пытается эпатировать «обнажением» тайн и мерзостей жизни. Даже в какие-либо «горние чертоги» мироздания не очень-то пытается проникнуть (в отличие, допустим, от Германа Броха с его потрясающей ум нечеловеческой метафизикой — в «Смерти Вергилия»). Нет, тут речь идёт об обыденном: муж, жена, любовница. Это далеко не примитивные, напротив, исключительно интеллигентные, достаточно тонко чувствующие люди. Но они тоже все тяжёлые — как и герои более раннего, одноименного романа. И хотят, по сути, невозможного. Оказываются неспособны не то что к любви — да они сами себя не очень-то понимают...

Такая вот грустная история, которая печально заканчивается в 1955 году, что подсчитано внимательными читателями, на целый год позднее выхода в свет самого романа...

Один из наиболее известных романов швейцарского писателя — на русский был переведён как «homo Фабер». Главного героя — рассказчика зовут Вальтер Фабер. А близкая ему женщина, эмигрировавшая из нацистской Германии Йоханна (Ханна) Ландсберг, порой называла его homo faber, что в переводе с латыни означает «человек производящий».

Действительно, Вальтер — инженер, технарь до мозга костей и очень рациональная личность. Дожив почти до 50 лет, ни разу не побывал в Лувре (хотя по роду деятельности — Фабер работает в ЮНЕСКО — изрядно путешествовал по шарику). Он не читает романы, считает себя человеком совершенно не суеверным и т.п.

Роман не очень большой по объёму, а говорить о нём не просто. По форме — это рассказ от первого лица, записи, которые ведёт главный герой. В основном они касаются новейших событий его жизни, тем не менее, вопреки всем утверждениям Фабера, что он не сентиментальный человек, неизбежно в этот якобы сухой «протокол происходящего» проникают воспоминания — о временах более далеких, о молодости Вальтера.

Короткими, порой оборванными фразами стиль повествования может напомнить прозу Хемингуэя, но — с одним серьёзным отличием. Папаша Хэм считается брутальным автором. В романе Фриша слог рассказчика скорее меланхоличен (во всяком случае, так показалось мне).

«Homo faber» продолжает и развивает, на мой взгляд, тему «тяжёлых людей», поднятую Фришем в более раннем одноимённом романе (так впечатлившем меня 3 года назад). Потому что Фабер, может быть, сухарь, но и Ханна тоже не подарок. И толика вины за случившееся, как представляется, лежит и на ней.

Дело в том, что роман — это ещё и трагедия, практически в древнегреческом вкусе. Да-да! При том, что речь здесь идёт в основном как бы о делах современных, о прогрессе и тп., события начинают разворачиваться роковым образом — со знаками, со знамениями, которые ни герой, ни читатель сперва не понимают. Сухарь и технарь с говорящей фамилией Фабер вдруг раскрывается неожиданным образом, а Фатум тем временем берёт своё.

Давным-давно, в прошлом веке, и, надо признать, не с первой попытки, я оценил романы Фриша, включенные в том избранного серии «Мастера современной прозы», — «Homo Faber» и «Назову себя Гантенбайн». И вот роман «Тяжелые люди» — отличная книга!

Уже по завершению чтения выяснил, что это второй роман писателя, первая редакция вышла в 1944 году, причем порядок двух частей заголовка был обратный («J’adore ce qui me brûle oder Die Schwierigen»), и кроме того в начале текста был помещён отрывок из дебютного романа писателя «Юрг Райнхарт». В 1957 году Фриш издал переработанную версию, получившую нынешнее название. Отрывок же, взятый из первого романа, был удалён, хотя главный герой остался прежний — Юрг Райнхарт, художник в одной из своих ипостасей, если можно так сказать.

Точно так же, как и в случае романа Бёлля «Крест без любви», тоже изданного в серии «Квадрат», это совсем не ученическое произведение (более того, повторюсь, книга, созданная с большим мастерством). Хотя зачин и показался мне скучноватым — но возможно, из-за усталости, которая мешала при чтении.

Персонажи романа поначалу выглядели как бы независимыми друг от друга, у каждого — каждой — своя линия жизни. Пересечения их представлялись как бы не самым существенным из происходящего...

Но это только поначалу! Далее же оказалось, что судьбы эти напротив очень тесно связаны. Более того, в финале открывается, что Фриш создал этакую закольцованную притчу — притчу о предназначении человека, его отношении к другим людям, о его месте в мире... Написанную языком, скорее, не притчи, не сказа, а именно такой современной прозы, «импрессионистской», ассоциативной и т.д.

Хочу отметить работу переводчика Сергея Ромашко — ведь благодаря ему можно оценить стилистическое мастерство автора. В описаниях Фриш поднимается до словесной живописи, которая, на мой взгляд, по силам далеко не всем авторам. Он тонок и в передаче психологических состояний. Сам сюжет развивается вовсе не так, как в подавляющем большинстве произведений, в которых автор просто пересказывает, что делал герой, с какими трудностями он сталкивался, что, напротив, ему благоприятствовало и т.п. Нет, в этом романе очередной поворот сюжета может, конечно, открываться достаточно просто, но далее мы видим некий поток, в котором поступки героя вовсе не каркас, поддерживающий всё остальное, а только лишь часть происходящего. И не менее важную часть происходящего составляют чувства героя, его мысли, а также перемены в обстановке, в окружающем мире, причем творящиеся по какому-то своему, не зависящему от героя закону и почину.

Нынешний Зоил российской словесности Кузьменков поставил автору книги в вину то, что он всего лишь идёт по стопам Андрея Константинова, автора многосерийного эпоса про бандитский Петербург.

Новый роман Иванова и впрямь открывается спланированным ограблением микроавтобуса, перевозящего большую сумму денег, потому, каюсь, у меня тоже возникло такое чувство, причем совершенно независимо от «филиппик и анафем» Кузьменкова.

Однако только поначалу.

На самом деле «Ненастье» никакое не эпигонство, а книга именно в ключе и стиле Иванова. На этот раз — очень серьёзный разговор о недавнем прошлом страны. Начав с технологии крупного ограбления инкассаторской машины (а ведь подобные преступления в последние годы перестали быть «экзотикой» в России), Иванов постепенно переходит к предыстории случившегося.

Главный герой бывший «афганец» Герман Неволин, к началу повествования (а это ноябрь 2008-го года) всего лишь водитель — лучший водитель — некой коммерческой структуры, которая в начале 90-х сформировалась как объединение военнослужащих, прошедших Афганистан. Люди, которым он себя противопоставил, кстати, тоже «афганцы», все — члены того изначального союза, так называемого «Коминтерна» («Комитет интернационалистов»). Особо хочется отметить имена. Как всегда у Иванова, имена нестёртые, врезающиеся в память (достаточно вспомнить Служкина в «Географе», Моржова в «Блуде»). Причем не только у главного героя.

Но имена это только поверхностный слой повествования, если можно так сказать. Не следуя строго хронологии событий, автор воссоздает впечатляющую картину того, как создавался союз, основанный на «афганской идее», как вообще эта идея возникла, как объединение «афганцев» постепенно трансформировалось и перерождалось.

Да, перед нами вновь предстают картины бандитских разборок 90-х, но — как бы под другим, непривычным углом и в ином свете. Но и эпизоды войны в Афганистане предстают неожиданно ярко, зримо, по-ивановски. Хотя сам автор и не был «интернационалистом», кажется, вообще не служил в армии. Возможно, что-то переврано, возможно, сгущено. Но я заметил некие мотивы общие и для других книг Иванова — «Сердца Пармы», «Золота бунта». Война у Иванова не просто война. Это опять прежде всего — отношение героев к другим людям, к самим себе. На войне мы соперничаем со своими сослуживцами, — так утверждает прапорщик Лихолетов, который по возвращении в Союз создаст «Коминтерн», объединяющий «афганцев».

И уже в 2008 году, когда от былого братства солдат, прошедших войну, останутся лишь воспоминания, один из участников этого союза назовёт Лихолета героем — из тех, кто прокладывают новые пути, а само это объединение, «Коминтерн», воплощением желания жить по справедливости...

Но, увы, справедливости трудно достичь... «Ненастье» — книга по-ивановски жёсткая. И в изображении людей, персонажей; и в отсутствии утешительности для читателей.

Про имена я уже сказал. Но также многомерна и психология героев. А ещё хотелось бы похвалить и сюжет. Он совершенно лишён какого-либо неправдоподобия, в нём нет и никакой мистики (кроме разве ощущения того, что мир, хотя и огромен, однако неожиданно тесен, и годы спустя сводит людей, расставшихся, потерявших друг друга, казалось бы, навсегда). Но при этом повествование обладает напряжённостью полноценного триллера, и кинематографической зримостью тоже.

В общем, вот так... Увы, несколько сумбурно, не очень стройно...

Неловко признаться, но с творчеством Юрий Иосифовича Коваля знаком практически мало (как сказал совсем по другому поводу один телевизионный персонаж). Помню, что сын в детстве читал книжечку рассказов про пограничного пса Алого и... (ну, что было дальше, совершенно неважно).

Коваль известен в первую голову как детский писатель — классик. Так вот, «Суер-Выер» это произведение настолько не детское, что в магазинах эту книгу держат упакованной в полиэтилен (это чтоб дети ненароком её не листали). Содержит нецензурную лексику!

Это даже не роман, а пергамент. Такой жанр. История плавания фрегата «Лавр Георгиевич» под командой капитана Суера-Выера. Которого вся команда называет «сэр». Экипаж, надо сказать, тот ещё, колоритный. Старпом Пахомыч. Боцман Чугайло. Лоцман Кацман. И другие — среди них безымянный автор, который что-то чиркает там в своём пергаменте, матрос Вампиров, ну и... другие. Загадочная кутающаяся в одеяла пассажирка мадам Френкель.

Фрегат плывёт по океану в поисках Острова Истины. А открывает разные другие острова. Колоритные.

Ну в общем, пергамент этот — это опять какой-то абсурд. Но совсем не такой, как «Третий полицейский». И даже не такой, как «Пена дней». Это наш, русский абсурд.

Боюсь, не всем такой абсурд придётся по нраву. Не все смогут дочитать. Не все найдут смысл. А смысл несомненно есть! Пергамент особым образом голову настраивает, образ мыслей (прошу прощения за тавтологию!). Мировосприятие.

Прочесть эту якобы фантастическую повесть сподвиг отзыв Д.Быкова, крайне хвалебный. Мол, ничего подобного не встречал.

Пришлось довольно долго ломать голову над этой загадкой. Знаком со многими произведениями, написанными М. Емцевым вместе с Е. Парновым. «Душа мира» это вообще шедевр. Неплох роман «Море Дирака». И это действительно фантастика. А повесть «Бог после шести», во всяком случае, первая часть написана каким-то ученическим слогом. Напомнило прозу так называемых молодых писателей, пытающихся вести речь «литературно», «высокохудожественно». А на самом деле — каким-то искусственным, неуклюжим языком. То напыщенным, то казённым. В общем был удивлен.

То ли постепенно я привык к такому «высокому штилю», то ли по ходу автор набил руку, но во второй половине повести язык уже так не напрягал. Да и загадку опуса (и отзыва на него Быкова) я к тому времени разрешил.

Ведь речь здесь идёт о группке молодых маргиналов, к тому же с религиозным уклоном. Для советской литературы середины 70х тема и впрямь непривычная. И все равно я был удивлен тем, что за такой сюжет взялся полудиссидент, друг Юрия Домбровского и проч. Потому что несмотря на всю неизбитость темы, советский подход к ней возобладал. Ну совершенно официозный подход.

В целом повесть произвела тяжёлое впечатление. Но не из-за трагизма изображённых в ней событий. Вернее, так: трагизм действительно есть. Вот только он совершенно не передан. Иные сводки новостей сильнее потрясают. Плюс, как я уже сказал, казённый слог, казённый подход. Да, и фантастики никакой не увидел. Разве что предположить, что это такой хитрый прием как-то задобрить цензуру. В качестве героев автор выбрал не комсомольцев-добровольцев, не молодых рабочих на большой стройке (как это делали в то время собратья по перу), а каких-то сектантов, к тому же совершенно малосимпатичных. И обозвал это все фантастикой. «Мол, на самом деле у нас таких отщепенцев в помине нет, а я только поставил эксперимент, как бы оно могло быть, заведись в советской действительности подобные чудаки».

И такой финт восхищения авторским замыслом (а также исполнением его) тоже не добавляет.

Довольно широко известна книга Николая Куна «Мифы древней Греции». Лев Успенский сотоварищи оставил свой вариант этих легенд. В каком-то довольно простеньком виде изложил мифы, в том числе и древней Греции, Александр Немировский.

Но эпоха титанов у этих авторов, так понял, не очень отражена. Эту задачу взял на себя Яков Голосовкер. Причем, восстанавливать сказания ему пришлось по крохам. Может быть даже, что его книга — довольно вольная реконструкция преданий, от которых дошло на самом деле очень мало.

В каком-то смысле книга Голосовкера — это ещё как будто и «взгляд с другой стороны». История олимпийских богов, прислуживавших им полубогов и героев, освещена гораздо лучше. Титаны же, гиганты и прочие более древние создания были свергнуты олимпийцами, брошены в Тартар, просто истреблены. И облик их был сильно искажён в последующих сказаниях.

Вот например, кентавры, киклопы (циклопы) известны как существа дикие, неуправляемые. В действительности же изначально они были другими. В их жизни был свой смысл, была своя этика (как, например, титанова правда, упоминаемая в книге не раз). Были созидание и познание. Но победившим их олимпийцам было чуждо и то, и другое. Их волновали лишь куда более простые радости, в том числе азартного созерцания чужой борьбы. Вот и получилось так, что титаны и прочие исполины, если не были прямо низвергнуты Зевсом, Аполлоном и другими так называемыми Кронидами (детьми Крона), то уничтожили друг друга в междоусобных распрях, пали от рук полубогов и героев, типа Геракла и Персея. И память о них сохранилась исключительно негативная. Мол, чудовища это были. Историю творят победители.

А по манере книга Голосовкера — это, конечно, стилизация под «древнее». Под русское древнее, естественно.

Предназначена же она для старшего школьного возраста. Именно в этом возрасте её и надо читать, пока память цепкая, пока интерес к такого рода литературе не убит.

Вот я понял, что знал про титанов мало. Но и сейчас, прочитав книгу, не могу похвастать, что сделался экспертом. Ну, могу теперь сказать, что кентавр Хирон, оказывается, был титаном. А бог Асклепий — бог людей, а не бог богов. И что Аиду был не подвластен тартар. Потому что там правил только Зевс.

Немного напомнило другой рассказ писателя — «С точки зрения флейты». Исповедь уже пожившего человека, как и сказано в заголовке, о сокровенном. Хотя постороннему многое из этого сокровенного может показаться дичью, полной ерундой. А с другой стороны, кто из нас периодически о какой-нибудь ерунде не думает? И кто не пытается вообразить себе альтернативную биографию? Как бы жизнь сложилась, если бы сделал не это, а что-то другое?

В ироничной, шуточной почти форме автор затронул тему важную и совсем не избитую: судьба творческого человека, отношения его с так называемым обществом. С ближайшим окружением. Когда в XIX веке поэты не доживали до сорока, это как бы не удивляло. Но вот же и в веке XX любимцы публики, кумиры толпы уходили рано. Иногда очень рано. Как, например, Башлачев. Он и кумиром-то стал только после смерти.

Вот и у Пьецуха примерно о том же. Хотя, повторяю, в почти шутливой форме. Этакий смех сквозь невидимые слёзы.

Иронический рассказ, «с элементами фантастики». С одним элементом. Ведь передача электроэнергии, якобы изобретённая ещё в конце 70-х, до сих пор не изобретена. А в остальном — яркая, ироничная зарисовка того времени. Умный даже может прикинуть, как жили при «развитом социализме». На какой фигне заморачиваться приходилось.

Как и в рассказе «Случай со специальным корреспондентом» описан как бы некий случай. Ещё более тягостный и нелепый. Неприятный. Но, прочитав, понимаешь, и такое в жизни бывает. Даже пострашнее бывает. Когда человек весь вроде бы насквозь положительный и устойчивый из-за какого пустяка вдруг ломается и начинает творить чёрт знает что.

Рассказ о случайности. О том, как стечение случайных обстоятельств может превратиться в вопрос жизни и смерти. Описанное здесь трагикомическое происшествие выглядит нелепым, но из опыта известно, как часто подобное происходит в жизни. Даже опыта никакого не надо, достаточно открыть сводку последних новостей.

Пьецух — вроде бы писатель реалист. Хотя и реалистические его произведения имеют какой-то фантастический привкус. Но этот рассказ — явная фантастика. Ненаучная, конечно. Тут традиция, заложенная, наверно, ещё Апулеем. Гофман со своим котом Мурром сюда мощную лепту внёс. У Пьецуха — короткий рассказ. Но забавный.

Можно было бы, наверно, сравнить с Прустом. На самом деле писали на эту тему многие, но пусть будет Пруст. Он, наверно, самый известный.

У него — большой цикл, «В поисках утраченного времени». У Пьецуха — короткий лирический рассказ. В другом его рассказе, «Замыкание в Вене», повествователь говорит, что «настоящий рассказ...обычно производит действие мгновенного просветления». Вот этот рассказ, «Весёлые времена», как раз такой. Потому что в нём речь о том, о чём задумываются все люди. Задумываются, но не могут так же внятно выразить свои мысли и чувства, как это сделал Пьецух. И задумываются, конечно, лишь в определённом возрасте. Кто после сорока, кто после сорока пяти, кто после пятидесяти. У всех, наверно, по-разному. А люди молодые здесь могут и не найти «изюминки». Так, какие-то старческие рассуждения! Я бы и сам так подумал лет тридцать назад. Я тогда как раз и открыл для себя прозу Пьецуха. Обидно, что маловато его книг попадало в руки. Ещё обиднее, что многое из попадавшегося просто глотал в спешке. Потому не мог оценить по достоинству. Одно слово, молодость. Весёлые времена!

Почти Борхес. Только на наш, на расейский манер. Это у латиноамериканского классика в новеллах находят манускрипты, проливающие свет на историю и культуру каких-нибудь неведомых, давно погибших или же наоборот до сих пор успешно шифрующихся цивилизаций. А герой рассказа Пьецуха, обычный дворник, находит в помойном контейнере не менее удивительные письменные документы, хотя и совсем другого рода. И опять, и смешно, и грустно это всё читать.

Наверно, каждому приходилось сталкиваться с людьми-фантазёрами, любителями присочинить, прихвастнуть и так далее. Вот как раз такой тип человека и описан в рассказе. И как частенько случается у Пьецуха, перед нами история-перевёртыш, история-матрешка. Одна небылица может вызвать усмешку. От потока небылиц может и грусть напасть...

Датой написания указан 1976 год. А поскольку темой выбрана судьба эмигранта (из первой волны), то можно предположить, что Вячеслав Пьецух писал этот рассказ «в стол». В 83 году рассказ всё же был издан, вероятно, благодаря особому писательскому приёму. Жизнь русского парижанина показана такой, как мог бы её вообразить русский человек, живущий в СССР, да к тому же в глубинке. Эффекта Пьецух добился неожиданного. Тут и щемящая ностальгия по родине, которую должен испытывать эмигрант, и наивность сельского интеллигента, вероятно, начитавшегося Бунина и других доступных ему писателей Русского Зарубежья. Ну в общем история, которая при чтении может вызвать смех сквозь слёзы.

Как всегда, исключительный по своему языку рассказ Вячеслава Алексеевича. Рассказ, полный интересных писательских находок. И концовка неожиданная. Где-то даже ошеломляющая.

Довольно оперативный перевод книги автора, которого можно назвать новым. Но теперь уже известен и в России.

Роман «Исчезнувший мир» позиционируют как «твёрдую НФ». Сравнивают с «культовым» фильмом «Начало» Нолана. Но, если рекламщики забыли, можно также «Интерстеллар» вспомнить того же режиссёра. Поскольку в романе Светерлича вовсю путешествуют через «кротовые норы». И не только далеко-далеко к звёздам, но и в будущее. В вероятное будущее, представляющее собой всего лишь некий вариант возможного. Такую реальность, возникшую лишь по причине прибытия туда людей с «твёрдой земли», называют НеБыТь. Главная героиня романа Шэннон Мосс успевает совершить несколько таких путешествий.

Книга — ещё и жёсткий, весьма кровавый детектив-триллер. И вся хитрая механика сюжета закручена не только туго, но и весьма искусно.

Всё же среди русских читателей есть не только поклонники романа, но и его «отрицатели». И одно из серьёзнейших возражение, что они выставляют, это то, что «твёрдой НФ» «Исчезнувший мир» вряд ли можно считать. С этим, пожалуй, соглашусь. Ведь в центре всего здесь оказывается мифология. Значит, фэнтези? «Тёмное» фэнтези? Не знаю, пусть спецы классифицируют.

Точно также не могу сказать, в духе Лавкрафта или нет. Вижу только некоторое родство с довольно известным фантастическим фильмом «Горизонт событий». И этот факт как бы подтверждает общую грустную тенденцию: даже талантливые произведения крайне редко оказываются совершенно самобытными, непохожими ни на что другое.

Тридцать пять лет назад был поражен романом Кинга «Мёртвая зона». Читал его ещё в номерах «Иностранки». Помимо напряженного сюжета там была какая-то особая атмосфера, авторская доверительная интонация.

В «Исчезнувшем мире» сюжет выстроен куда более затейливо, события разных времён (и разных реальностей) переплетены и увязаны весьма убедительно. Если бы я такую книгу прочитал лет тридцать пять назад, то она бы меня потрясла, может быть, ещё сильнее, чем роман Кинга. Хотя не знаю. «Мёртвая зона» — фантастика в «декорациях реалистического романа». «Исчезнувший мир» — незамаскированная фантастика, хотя и с кинематографическими деталями.

Кстати, помимо одного чисто стилистического косяка — «вспышки сирен» (а какие у сирен могут быть вспышки? вот у мигалок — могут; и это, между прочим, не ошибка переводчика, как только что выяснил) — нашёл куда более слабое место. Это когда говорится, что техника, опережающая нынешнюю веков на шесть или типа, была растиражирована на современных индустриальных мощностях. Это как если бы сказать, что кузнецы XIV века сковали у себя действующий «Спейс шаттл». Кстати, позднее автор сделает оговорку. Мол, это всё, что современная промышленность смогла создать опираясь на знания из будущего. Как-то так. Но всё равно очень много создали.

И, возможно, именно такая вольность, своего рода дифирамб американским компаниям, вкупе с «лавкрафтовщиной» и вызвали отторжение у ряда читателей. Читатель же сейчас очень привередливый и очень разный. Угодить сразу всем практически невозможно.

Один из первых прочитанных мною рассказов В.А. Пьецуха — в миниатюрном сборничке библиотеки «Огонька». Впечатлил язык и несколько ошарашила концовка. Сейчас перечитал снова и про язык могу сказать — один из лучших в русской литературе. Как плавно льётся повествование...

Небольшой по объёму рассказ, замечательный своим слогом, настроением, теми образами, что набросаны, быть может, эскизно, но при том выразительно, ярко. Прочитав в конце дату написания — 1978 год — был потрясён смелостью автора. Тему взял запретную, формально выступая за революцию, подспудно пропагандировал идеи контрреволюционные. Сейчас, увидев дату первой публикации, удивлён чуть меньше. Или в собрание сочинений просто вкралась ошибка? В самом новейшем (на данный момент) издании читал.

Перечитал роман, одно из произведений Золотого века фантастики. В детстве и даже юности обращался к нему не раз. Тогда он назывался «Человек без лица». На мой тринадцатый день рождения бабушка подарила мне два последних тома Библиотеки современной фантастики. В заключительный входили рассказы и повести авторов, представленных в Библиотеке отдельными томами (но не всех, не всех! Чапек и Мерль, имея такие тома, в завершающую антологию не попали!). А в предыдущем, двадцать четвертом томе были опубликованы «Мир смерти» Гаррисона под названием «Неукротимая планета» и «Разрушенный» Бестера как «Человек без лица». (В библиографии Библиотеки, помещенной в конце последнего тома — я потом вызубрил её наизусть! — он значился как «Уничтоженный человек» почему-то)

Занятная вышла штука. От «Планеты» я ожидал чего-то большего (чуть раньше видел фрагменты повести в журнале «Вокруг света», с иллюстрациями), но прочитал все равно с интересом. Более того, сочинение это как-то лучше легло на душу, чем роман Бестера, однако он (этот роман) я счел более захватывающим что ли (ну как такое объяснить?).

Возможно, причина в том, что роман этот как-то выбивался из ряда, во всяком случае для меня тогдашнего. Детектив, в котором большую роль играла телепатия. А ещё, смею сейчас предположить, Бестер, рисуя мир XXIV века, создал образ этакого гедонистического общества. Который я, по наивности, конечно, смело перенес на современную Америку.

Ещё могу сказать, что переводные названия в обоих случаях лучше оригинальных. Причем, «человек без лица» не был взят с потолка. Он присутствует в романе, играет важную роль.

Сейчас, при чтении оригинала, выяснил также, что и тот прикольный стишок, которым главный герой (один из двух) спасается от тотального ментального контроля взявших большую власть телепатов-эсперов, в переводе был гораздо прикольнее, чем у самого Бестера.

Вообще сейчас роман меня как-то уже не ошеломил (видно, в тайне рассчитывал на это). Хотя и обнаружилось попутно, что многое, многое за годы было мной забыто, и предстало как бы вполне свежим.

Действие происходит в 1969 году, начавшись буквально в день сорокапятилетия знаменитого агента. Взятый по такому случаю выходной Бонд проводит не только вне службы, но и вне своего дома — квартиры в Челси (там как раз завершается ремонт) — в лондонском отеле «Дорчестер». Ночью агенту снится сон, в котором он возвращается на четверть века назад — в Нормандию буквально на второй день вторжения союзников. Эпизод, имевший место в действительности, разворачивается перед нами постепенно, не сразу. Мы узнаём, что в тот июньский день сорок четвертого года девятнадцатилетний лейтенант особого подразделения Джеймс Бонд впервые посмотрел в лицо смерти.

Завораживающее начало. Но затем повествование становится более обыденным. Даже после того, как Бонд получает новое задание, то, что с ним происходит, скорее выглядит как довольно гламурное времяпрепровождение весьма искушенного в радостях жизни плейбоя, всё протекает на удивление гладко. И это — на протяжении почти девяноста страниц, в то время как вся книга состоит из трёх сотен с небольшим.

Но затем действие внезапно ускоряется, принимает более подобающий характер — для романа про Джеймса Бонда.

Не буду пересказывать сюжет. В самых общих чертах, Бонд направлен в Занзарим, страну на западе Африки, раздираемую затянувшейся гражданской войной. Его задание — в общих чертах — остановить эту войну.

Однако и эта его миссия не занимает весь объем книги. По возвращении из Африки Бонд пускается в предприятие ещё более авантюрное и опасное, и — на которое у него нет никаких полномочий от его начальства. Он действует «соло», в одиночку, на свой страх и риск. А финал получается отчасти открытый, вполне предоставляющий возможность продолжения, хотя прямого сиквела к роману, скорее всего, не будет (насколько мне известно, право на сочинение очередной книги «Бондианы» тогда получил другой автор). Но вероятнее всего, такая несколько неопределённая концовка — лишь одна из характерных черт всей серии.

Вообще при чтении я задавался вопросом, что тут — в «рамках франшизы», а в чём просматривается связь с другими произведениями автора. Главный герой, пожалуй, не типичный для Бойда. Но какие-то моменты второго плана — второстепенные персонажи, отдельные реплики и т.д. — напомнили мне то, что читал у Бойда раньше.

Связь же со всей серией, как я уже сказал, автор стремится выдержать. Это просматривается и в чертах Бонда, гурмана, плейбоя, жизнелюба, не теряющего присутствия духа в самых отчаянных обстоятельствах; это выражено и через главного противника агента 007 — отвратительного психопата и садиста, коварного и жестокого наёмника Кобуса Брида. Это классический злодей «Бондианы», отмеченный жуткими физическими увечьями — у него отсутствует часть лицевой кости слева, левый глаз никогда не закрывается, постоянно слезится. К тому же этот тип оказывается невероятно живучим. В одном из видеоинтервью Бойд сказал, что гордится образом Брида.

В свой роман автор вложил и немало личного. Я знал, что он родился в Африке, в Гане, но, как оказалось, в 1969 году он жил в Нигерии, где в то время как раз шла гражданская война. Вот таким образом Бонд впервые за свою богатую событиями и приключениями карьеру оказался с миссией в Африке.

Столицу же Соединённых Штатов, в которую герой прибыл уже «соло», Бойд, по его словам, тоже хорошо знает. Этот контраст, бедная Западная Африка — процветающая Америка, автор выбрал намеренно.

Главный же герой, хотя он и не типичен для Бойда, как я сказал выше, всё же имеет кое-что общее с автором. Оба живут в Челси. Но главное — оба шотландцы. В разговоре со своим боссом, М, Джеймс даже называет себя «шотландским крестьянином», причем почему-то выражает свою мысль по-французски: je suis un paysan écossais. Так он в шутливой форме пытается скрыть некую досаду — ведь рискуя собственной жизнью, теряя дорогих ему людей, он на самом деле был всего лишь незначительным винтиком в гигантской и безжалостной машине мировой политики.

Вышедший в 1981 году роман «Хороший человек в Африке» стал своего рода визитной карточкой британского шотландского (родившегося вообще-то в Гане) писателя Уильяма Бойда. Это была его первая книга, на обложках последовавших за ней указывали: автор «Хорошего человека в Африке»... По-русски роман, насколько мне известно, ещё не напечатан.

Действие происходит в Кинджандже, одном из штатов некой страны на Среднем Западе Африки, главным образом в столице этого штата городке Нконгсамба, в период, судя по нескольким упоминаниям, американской агрессии во Вьетнаме. Главный герой романа — Морган Лифи, первый секретарь местного Представительства Великобритании, довольно рыхлый и мешковатый мужчина тридцати четырёх лет от роду, вечно попадающий в разные нелепые передряги, расхлёбывающий кашу, заваренную другими, огребающий шишки, предназначенные опять-таки другим... прирождённый неудачник, одним словом. Но — не лишённый амбиций. Поначалу мне он напомнил кого-то из «рассерженных» персонажей молодёжных английских романов 50-х ещё годов — Джо Ламптона из «Пути наверх» Брэйна, особенно же счастливчика Джима из одноимённого произведения Кингсли Эмиса. В отличие от довольно скучного, безъюморного Ламптона, оба показали себя довольно прикольными чуваками, с фантазией, причём, лидирует, конечно же, Лифи. По крайней мере, ситуации, в которые он попадает, куда более отчаянные. И мало того, они, эти абсурдные ситуации, ещё и пересекаются, накладываются друг на друга, и Лифи оказывается в двойном, а то и в тройном переплёте...

Вот пример одновременности нескольких проблем у него «на руках».

Мало того, что переплёты, в которых оказывается Лифи, перекрещиваются, они и развиваются одновременно, параллельно, порой резко меняя свой курс, но к финалу ещё и сходясь в одну точку. Роман считается комическим, и действительно, при чтении было много смешных моментов. Хотя это и совсем не тот юмор, которым нас одолевают юмористы, заполонившие все российские телеканалы.

Лифи, казавшийся в начале каким-то совершенно плоским, даже не так называемым «маленьким человеком», а просто мелким человечишкой, по мере развития действия приобрёл какую-то глубину. Уже в своей первой книге Бойд показал себя не только мастером прихотливого, с неожиданными переплетениями и поворотами, стремительно развивающегося сюжета, но и тонким психологом. Портреты Сэма Адекьюнла, его жены британки Селии, доктора Мёррея — очень убедительны. Рисуя их, писатель как бы иллюстрирует высказанную доктором в разговоре с Лифи и поразившую воображение Моргана мысль о том, что кажущееся может совершенно не совпадать с действительным. В таком свете «хороший человек» и начинает воспринимать всё, что творится с ним в последнее время. Более того, существование «зазора» между представлением и действительностью продемонстрировано самим романом в целом. Настоящим «хорошим человеком в Африке», пытавшимся отстаивать справедливость, как оказалось, был доктор Мёррей.

Тонкое, проникнутое щемящей печалью, произведение. Возможно, по форме продолжает традицию Пруста, его поиски утраченного времени. Напоминает и Сэлинджера, своим творчеством утверждавшего неповторимость каждого дня, каждого мгновения... Время неумолимо. Ведь это оно губит близких нам людей. И в конце концов разлучает нас.

Прочитал повесть в сборнике «Совсем другое время».

«Близкие друзья» — это про немцев, двух парней и девушку, связанных невероятно близкими и странными отношениями. Жизнь их началась в 20х годах прошлого века. Война катком прокатилась по судьбам. Героиня и один из героев доживут всё-таки до преклонных лет. Так что это философское произведение — выдержанное в сдержанных тонах, вызывающее щемящую грусть в финале.

Больше похоже на европейскую прозу — лаконичностью, обманчивой суховатостью, вниманием к подробностям, в первую очередь, культурной среды, что ли. Видимо, поэтому так любят Водолазкина в Европе.

С романом я сразу оказался в противофазе. Изобразительные силы автора, далеко не слабые, сыграли с ним злую шутку. Он так явно насмехался над обоими главными героями, историком Соловьевым и белогвардейским генералом Ларионовым, биографию которого пытался восстановить первый, что их невозможно было воспринимать всерьез, как персонажей, которым можно сопереживать, в чью жизнь можно погружаться. Над читателем автор, кстати, посмеивался не меньше, подсовывая ему под сносками источники с нарочито-глумливыми названиями, якобы из которых черпал сведения Соловьев и его коллеги. И это не добавляло доверия к автору. Язык повествования я поспешил заклеймить как «интеллектуальный канцелярит», тем не менее из какого-то упрямства продолжал чтение.

Ближе к финалу, в 15 главе, стойкость моя была вознаграждена. Какой-то невидимый переключатель щёлкнул. То ли в моем восприятии текста, то ли в нем самом. Герой возвращается на родину, на станцию «715 километр» и застаёт там полное угасание и запустение. Станция потеряла свой железнодорожный статус, все поезда без исключения минуют её не задерживаясь;, добраться можно лишь пешком — от ближайшей автобусной остановки. А из жителей остались лишь две доживающие век старушки.

Наверно, и впрямь автор перестал хихикать над персонажами… Так окончание романа открылось мне под совсем другим углом. Похоже, автор всё же научился писать, играть в игру, завещанную Набоковым (тот называл её божественной) — и не заигрываться.

Вторая Мировая в самом разгаре. Грядущее поражение Германии ещё не очевидно, но у некоторых высокопоставленных гитлеровцев уже есть ощущение надвигающейся нехорошей развязки. Что-то идёт не так.

Как известно, Гитлер и часть его окружения были склонны к мистике. В романе как раз речь идёт о спецоперации такого рода. Группа отборного спецназа под видом мирной археологической экспедиции отправлена в Ливийскую пустыню, чтобы найти некий артефакт, обладающий огромной силой — так называемое Зеркало Иблиса.

Роман написан динамично, хорошим, плотным языком. Зримо обрисованы характеры героев, конфликты, что возникают между ними. Мрачная мистическая атмосфера умело сгущена; различная жуткая чертовщина, то и дело возникает на пути экспедиции.

Не обошлось, конечно, и без неточностей. Например, постоянно упоминается звание «бригаденфюрер» (когда должно быть «бригадефюрер»).

И скомканная, несколько невнятная концовка. Увы, все время удерживать ужасы на одном уровне не удалось...

Сам автор не называет роман фантастическим, тем не менее это очевидная антиутопия. Действие происходит в вымышленной реальности, технологически не опережающей наше время, однако наделенной характерными чертами тоталитаризма. Главной ценностью объявлена стерильность, смысл которой не разъяснен, читатель может строить на этот счет догадки. Собственно, такая недоговоренность становится одной из движущих сил сюжета.

Огромной властью обладает служба стерильности, опираясь на которую, городом правит мэр. Страна не названа, и опять-таки можно лишь предположить, что город является самостоятельным государством. Вообще имя собственное есть только у двух персонажей (и оба имени — явно русского происхождения!). Это как бы наиболее прозрачный намек на то, что речь все же идёт о претерпевшей довольно значительные перемены России. Один из этих второстепенных героев — некто Косихин, как потом выясняется, особа, приближенная к цезарю мэру.

Если названием романа автор перебрасывает мостик к очень известному англоязычному произведению, то именуя главного героя только лишь инициалом, да ещё вдобавок инициалом К., он устанавливает связь с сочинением другого чрезвычайно знаменитого автора, писавшего на немецком языке. К. преподает философию в университете. Ни к сильным, ни к богатым мира сего он не принадлежит, ведёт лишь достаточно сносное существование. Пока его не предупреждают, что он находится под подозрением. «Малява» эта, всученная К. уличным шкетом, оказывается лишь первым в ряду последующих предупреждений. С этого момента жизнь К. резко меняется. Сносной назвать ее уже никак нельзя. Холод абсолютного нуля — 273 градусов по Цельсию — теперь то и дело сковывает К.. Череда напастей, преследующих его, захватывает своим черным влиянием и самых близких ему людей — родителей, единственного друга, возлюбленную.

Подобно Кафке, на традицию которого в этом романе опирается, Анатолий Курчаткин показывает технологию и арсенал власти. Это провокация, шантаж, психологическое и физическое устрашение, прямое насилие.

В аннотации отмечены изысканный слог романа и детективный сюжет. Однако это всё-таки не детектив в прямом смысле. Но это и не газетный злободневный памфлет. Хождение главного героя по мукам порой предстает перед читателем с почти осязаемой зримостью. Конечно, в каком-то смысле это роман-предупреждение. Смотрите, к чему может привести увлечение сверхценными идеями на государственном уровне, говорит нам автор. И не надо обольщаться тем, что мы-то, на данном этапе, от таких ценностей якобы страшно далеки. То, что творилось в XX веке, людям XIX столетия показалось бы немыслимым, получи они возможность заглянуть в будущее.

Финал же романа напомнил мне концовку ещё одного классического произведения, которое, кстати, в свое время обвиняли в подражании Кафке. Герой «Приглашения на казнь» после смерти попадает как бы в другую реальность. Участь К. оказывается не столь фатальной, однако намек на выход в иное измерение тоже есть. Конец романа даёт надежду на некий благополучный исход, но звучит как иносказание, как притча, как совсем уж ирреальная фантастика.

В конце 2019 года роман был награждён премией имени Фазиля Искандера.