Для кого это написано? Подобный текст оскорбляет христиан, смешит дьяволопоклонников, огорчает атеистов. Скорей всего, это написано для себя, но тогда зачем выставлять сие на всеобщее обозрение; на позорище, как сказал бы летописец. Ведь ко всему прочему, это так скверно исполнено.

Вроде бы и идея в рассказе есть, но нельзя же так плохо писать! «Стремительно удаяющаяся фигура плелась по едва заметной тропе», -- и такое почти в каждом абзаце!

Самое страшное обвинение, которое можно предъявить миниатюре, -- банальность.

Всё-таки Брандис и Дмитревский были не только критиками научной фантастики, но и лучшими составителями сборников. Любую, составленную ими антологию можно читать и сегодня безо всяких скидок на прошедшие десятилетия.

Поздравьте меня, господа! Я, наконец, сумел дочитать до конца хотя бы одно произведение Вадима Панова и могу сделать обещанный разбор. Я неоднократно пытался прочесть хоть что-то, написанное этим автором, но дальше третьей страницы так и не смог продвинуться. Но тут узнал, что у Панова есть рассказы, а среди них этот, посвящённый моей любимейшей теме – теме еды. Разумеется, отыскал текст, прочёл и могу высказаться. Итак, приступим.

Прежде всего, насколько автор владеет темой.

Ресторан, как и театр, начинается с вешалки. Богатые посетители впервые являются в модное заведение, где их для начала обхамили, затем отфутболили в кабинет владельца, который встретил их в белом халате, респираторе и резиновых перчатках. Этого достаточно, чтобы любой, сколько-нибудь уважающий себя человек, развернулся и ушёл. Никакое блюдо не покажется вкусным, после такого приёма. Еда становится едой, только после того, как её касались живые руки мастера, а запах хирургической резины не отбить никакими отдушками. Впрочем, в ресторане и не подают еды: «Еда. Нет -- пища! Пища богов!». Нетрудно понять, на что намекает автор, Уэллса все читали. Но великий англичанин и не пытается утверждать, что его биологические добавки вкусны, это нечто в банках, фастфуд, который с одинаковым безразличием уплетают взрослые, младенцы и уховёртки. Еда – слово сакральное, недаром глагол «есть» в некоторых грамматических формах совпадает с глаголом «иметь». А пища – это то, что пихают в утробу, не задумываясь о вкусе и пользе. Боюсь, однако, что до такого понимания слов Панову далеко, а существительные «кушанье», «деликатес», «блюдо» в его активном словарном запасе, видимо вовсе отсутствуют.

Могут возразить, что высокопоставленный генерал в изысканной кухне не разбирается и жрёт, что дают. Но вот рассказ начинается от имени профессионального повара, человека, который готовит одному из олигархов, и этот, с позволения сказать, «профессионал» путает седло и окорок! Но, помилуйте, седло у барашка, козы, косули, а окорок у свиньи, кабана, капибары, медведя, наконец! Спутать свинину с ягнятиной простительно случайному посетителю, ничего не смыслящему в кухне, но не тонкому ценителю, и, тем более, не повару. А вот другой перл, ещё более чудовищный: «восхитительный суп – нежнейшее сочетание грибов, овощей и аромата». В лексиконе повара нет такого слова: «грибы», как в языке эскимоса нет слова «снег». Что значит – грибы? Паршивые, выращенные в теплице, вешенки, шампиньоны и чёрные китайские опята? Или лисички, не узнать которые простительно разве что детсадовцу? Или молоденькие боровые маслята? Или рыжики, за которыми специально посылалось в Смоленские леса? Или, ставший почти эндемиком гигантский дождевик, чья нежная консистенция и удивительный аромат способны поставить в тупик даже опытного гурмана? Ответа нет, «грыбы» -- и всё. Как говорилось в старом анекдоте: «Берите, пока это сыр, а не продукт питания». Под конец рассказа, на свет появляется некий салат: «Запах пряностей, изящно порезанные овощи, капелька соуса». Запах чего? Хрен это пряность, мускатный цвет – тоже пряность. Ваниль, кокос, черемша, чесночный гриб, кардамон – чем пахло от салата? Не различить эти вещи невозможно. Репа это овощ, шпинат – тоже овощ. Как их нарезать изящно? Капелька соуса… какого? Белый мучной соус, прославивший советский общепит или тайский рыбный? Или это классический французский жюс, который в принципе не кладётся в овощные салаты? А цветы красоднева, способные превратить ординарный салат из пекинской капусты в уникальный деликатес – это овощ или пряность? Нет, если красоднев сушёный, то это пряность, причём не особо выразительная, но мы-то берём свежие цветы! И, кстати, как их порезать изящно? Режем как обычно, поперёк цветка, так, чтобы тычинки не были обрезаны, а оставались на одном кусочке, что весьма украшает блюдо (Панов написал бы – пищу!). Это и называется изяществом? Нет, это обычный профессионализм, которого начисто лишён модный автор.

За знание предмета можно смело ставить единицу.

Идея рассказа. Известно, что существует лечебное питание. Так давайте представим повара, который может лечить пищей, что угодно, и задумаемся, а вдруг он может не только лечить, но и вредить? Концовка рассказа: Вы только подумайте, он действительно может вредить! Вплоть до летального исхода!

Могучая идея, вполне достойная единицы. А ведь можно было бы описать, как с помощью вкусной еды и приятного обслуживания повар не диктует свою волю, а ненавязчиво управляет клиентами. Впрочем, не будем переписывать графоманский опус. Иже писах, писах.

Персонажи. Все до одного взяты из фельетонов. Ходячие маски: олигарх, олигарх рангом помельче, капризная мадам, балованный сынок и, разумеется, безумный учёный. Не повар, а именно безумный учёный, ходульный штамп, недаром автор вырядил его в лабораторный халат и респиратор. Имеется ещё повар олигарха, но это лицо страдательное, ничего, кроме серии бессвязных выкриков мы от него не дождались.

О психологии всех этих граждан говорить не приходится; дурилки картонные. И хотелось бы отругать или похвалить, но просто не за что зацепиться. Единица.

Сюжет рассказа. У некоего господина имеется книга рецептов, позволяющая творить из пищи, что угодно (Автору невдомёк, что настоящий повар никогда не пользуется книгами рецептов). Сотни лет господин Ра сидел тише воды, ниже травы, а потом вдруг вздумал отрыть волшебный ресторан в самом центре Москвы. Разумеется, он тут же попал в зону внимания криминального олигарха, но тот оказался дурным как табурет, попёр на волшебника буром и был изничтожен. Хэппи энд, все пляшут и поют. Оценка… ну что я всё единицы ставлю? Пусть будет двойка.

Литературные приёмы. Поначалу чуть было не написал, что таковых не обнаружено, но потом понял, что неправ. Главного негодяя зовут Елаксом. При прочтении немедленно возникает аллюзия с фамилией Ельцын. Лет пятьдесят назад подобный приём активно использовали газетные фельетонисты. Потом и они начали им брезговать. А ныне этот приём успешно освоен Вадимом Пановым. Два балла!

Стиль. Как обычно, в такого рода произведениях видим смесь штампов («подобное определение не отражает реальное положение дел») с красивостями («худой оратор с горящими глазами»). Ляпчики тоже имеются («доволен жизнью: пройти путь…»). Причём, заметьте, все три примера взяты из одного, наугад выбранного абзаца. Эмоции автор и его герои выражают исключительно с помощью восклицательных знаков, которых в тексте непредставимо много. Тем не менее, должен отметить, что запятые в тексте расставлены в соответствии с правилами грамматики, подлежащие со сказуемыми согласованы. Добрейшая Марь-Иванна поставила бы за такое сочинение десятилетнему Вадику Панову крепкую четвёрку. Также поступим и мы.

Итак, три единицы, две двойки и одна четвёрка. В среднем – за рассказ автор получает два балла с минусом.

Заранее представляю, что кто-то из читателей объявит с обескураживающей простотой: «А мне понравилось». Возвращаясь к кухонной тематике, можно сказать: Что же, на вкус и на цвет товарищей нет. Некоторым нравится ходить в Макдональдс, и они искренне считают, что там готовят вкусно. Иные и вовсе с восторгом хлебают супчик «Магги». Остаётся пожелать им приятного аппетита. Вот только очень не хотелось бы, чтобы они свои пищевые предпочтения выдавали за вершину кулинарной мысли. А заодно, чтобы не путали опусы Вадима Панова и ему подобных с литературой.

В этом рассказе уже просматривается будущий Александр Грин; читаешь и не можешь понять, рассказывают ли нам подлинную историю или же это самая что ни на есть фантастичная фантастика. И хотя концовка самая ожидаемая, в неё не веришь, вплоть до последней фразы.

У меня очень непростые отношения с этим автором. Когда-то я с удовольствием прочитал «Девять принцев Амбера», с трудом дожевал «Ружья Авалона» и с отвращением бросил трьтью книгу цикла. Диагноз был готов: сериальщик! Рассказы Желязны, а я нежно люблю рассказы, как назло, попадались в таких перекладах (переводами это назвать невозможно), что без плевательницы к ним не подступишься. И я уже готов был сбросить автора в ту помойку, где пребывает большинство американской жвачки. По счастью, люди, ко мнению которых я прислушиваюсь, настоятельно советовали прочесть этот роман. Послушался -- и не прогадал. Дело даже не в изящной литературной игре, этакой шараде типа «Угадай персонажа», дело в игре иной, бесчеловечной и внеморальной. Причём бесчеловечность и внеморальность показаны так изящно, что многие читатели не разобрались в книге и продолжают делить героев на положительных и отрицательных. В результате оказывается, что Джек Потрошитель и граф Дракула -- положительные персонажи! Читатели, жаждущие борьбы Добра со Злом забывают, что это критерии человеческие, а значит, неприложимые к сверхъестественным силам и существам. Игроки -- не люди, и это особо подчёркивается, тем, что повествование ведётся от имени пса. Животные оказываются более человечны, нежели те, в ком поверхностный взгляд ищет добро и зло. Хозяева развлекаются, а человечество в этой игре -- расходный материал, нечто вроде колоды картишек, в которые решили перекинуться скучающие курортники. Истреплется -- купим новую. А короли и шестёрки пытаются делить игроков на добрых и злых... Нет уж, веришь в добро -- верь в людей, а не в какие-то сакральные или инфернальные сущности. В горних высях, равно как и в адских безднах, добру и злу внимают равнодушно. Роджер Желязны показал это великолепно.

Всячески рекомендую книгу к прочтению и осмыслению.

Любимейшая книга. В детстве читал и перечитывал её десятки раз, а уже во взрослом возрасте прочёл её по-французски, что было для меня великим подвигом. Смею заверить, что книга одинаково хороша на любом языке, хотя оценку я выставил за французский текст. Читайте эту книгу непременно и обязательно подсуньте детям, лет эдак в десять.

Каких-то тридцать лет назад, перечитывая этот рассказ, я восхищался романтикой революции и благородством товарища Марата, не кинувшего бомбу в детей. Теперь так и вспоминается анекдот: «А ведь мог и шашкой рубануть!» Лишь теперь понимаю, что в рассказе воспеваются будни террористов. «Когда на следующий день вылетели сотни оконных стёкол», был не только совершён акт революционного мщения, но и убийство ни в чём неповинных людей, волею обстоятельств оказавшихся рядом. А ребёнок, которого террорист пожалел, вырастет и, умножая зло, будет мстить за убитого отца.

Интересно было бы посмотреть, как изменилось после 1917 года отношение самого автора к рассказам, исполненным революционной романтики. Отчасти об этом можно догадаться, перечитывая «Автобиографическую повесть», отчасти -- видя, как старательно уходит писатель от большевистской действительности в Гель-Гью и Зурбаган. Но как ни раскаивайся, а рассказ существует, гениально написанный и несущий в самом себе отраву. Что написано пером, не вырубишь поздним раскаянием.

Хотите узнать, что такое декаденс, узнать изнутри, прочувствовать, как если бы вы сами были вечно чужими в толпе чужих людей? Их всего шестеро, и каждый претендует на индивидуальность, тщится быть творческой личностью, но они -- толпа, человеческое болото. Именно их нищенская индивидуальность обеспечила приход грядущего хама. Александр Грин оставил нам гипсовый слепок с этих людей, посмертную маску эпохи, и мы читаем и не можем понять...

Великое счастье и небывалое наслаждение читать эту книгу вслух детям, а потом -- внукам.

Айзек Азимов -- замечательный писатель, но, к сожалению, эту книгу нельзя отнести к авторским удачам. Азимов никогда специально не занимался историей химии и некритически повторяет многие мифы и ложные мнения. Книге можно полностью доверять лишь с начала ХХ века. А написано, конечно, хорошо, увлекательно и лёгким пером. Мастер остаётся мастером даже в неудачах.

Впервые перевод этого рассказа был опубликован в журнале «Химия и жизнь» и смотрелся там удивительно органично: этакая химическая ахинея, которую с самым серьёзным видом несёт профессор химии Айзек Азимов. До сих пор не могу понять, как этот рассказ воспринимают не химики.

Замечательный рассказик, особенно, если учесть, что написан он больше сорока лет назад, не выпускником Малеевского семинара (это будет потом) а школьником Сашей Силецким.

Если бы всё ограничивалось тем, что написала antel (а она совершенно права в своём отзыве), можно было бы снисходительно усмехнуться и выставить автору заслуженную двойку. К несчастью, «Саентология», равно как и наукообразная «Дианетика» это не только бездарный, литературно беспомощный текст, переполненный беззастенчивой саморекламой. Всё это сопровождается психотехниками, превращающими секту саентологии в одну из самых страшных тоталитарных организаций. Когда-то я хаживал к саентологам, но сумел сорваться с крючка и могу рассказать то немногое, что видел и знаю.

С вами будут беседовать чрезвычайно милые, доброжелательные люди. Они не будут оспаривать ни одного из ваших утверждений и предложат, казалось бы, безобиднейшие занятия по клирингу. Уже с первого или второго занятия вы начнёте вспоминать события самого раннего детства. В большинстве своём это ложные воспоминания, но сам процесс настолько увлекателен, что вы незаметно теряете способность критически оценивать происходящее. Затем начинается вскрытие анграмм, а вместе с тем, разрушение вашей психики. Вы вдруг «вспоминаете», что во время операции под наркозом хирург курил и стряхивал в вашу рану пепел. Вы «вспоминаете», что пока лежали больной в бреду, ваша любимая торопливо изменяла вам со всеми вашими друзьями. Разумеется, вас будут успокаивать, учить толерантному отношению к происходящему, ведь вы просветлённый (почти) человек и умеете спокойно смотреть в глаза жестокой действительности! Но осадок останется, вы уже не сможете любить своих друзей и близких. Про каждого, кто не разделяет идей Хаббарда, вы «вспомните» какую-нибудь гадость.

Самое трудное для проводящего клиринг -- уничтожить любовь к матери. Для этого Хаббардом придумана идея пренатальных воспоминаний. Описывая их, Хаббард раз за разом возвращается к идее, что ваша мать пыталась избавиться от вас, сделать себе криминальный аборт, и лишь счастливая случайность позволила вам появиться на свет. После этого родные и близкие будут напрасно рассказывать вам, как мечтала мама иметь ребёнка (вас!), и даже справка, что она лежала в больнице на сохранении, вас не убедит. «Я помню, как эта стерва много раз пыталась меня убить!» -- нет, конечно, новообращённый сектант так не скажет, ведь он просветлённый сверхчеловек. Он будет ровен, холоден и бездушен.

Вместо родных и близких, вместо матери и любимой (если, конечно, они не разделяют идей Хаббарда) в душе поселится одитор. Каждое занятие по клирингу (во всяком случае, на ранних этапах) заканчивается одинаково. Вам предлагают вспомнить что-нибудь хорошее, пусть не из далёкого прошлого, а из вчерашнего дня, но непременно хорошее. И когда вы расскажете об этом воспоминании, одитор искренне восхитится. Он будет радоваться вместе с вами, удивляться и умиляться. И через довольно короткий промежуток времени всякое хорошее воспоминание будет связано с этим человеком. Он заменит вам весь мир, и ради него вы понесёте в секту свои знания, талант, деньги и силы. Вы уже не сможете критически воспринимать сочинения Хаббарда, ведь они дали вам столько счастья, привели в круг единомышленников и идеальных друзей. Ну а то, что эти книги маловразумительны и дурно написаны, то, как говорят немцы: «Пиво с первого раза никому не нравится». Зато потом человек попадает в подобие наркотической зависимости от организации, рождённой этими сочиненииями и в этом самый страшный вред Рона Хаббарда.

Я не могу оценивать эту вещь. Читал это письмо в той самой Литературке, где оно было опубликовано, в том самом 1972 году и понимал, что это не любимые авторы пишут, а государственная машина диктует. Казалось, будто перенёсся в начало семнадцатого века и присутствую на отречении Галлилея. Сейчас увидел, что эта заметка включена в список произведений Стругацких, и снова стало больно и тяжело.

Почему-то мне кажется, что это первый рассказ Юлии Гридиной, первый мир, придуманный со всей силой детской страсти. Вот только жить в этом мире нельзя, слишком много автор делает тривиальных ошибок, и стилистических, и сюжетных. Я не буду приводить примеры стандартных ляпов, от которых предупреждает всякий знающий редактор, и которые разбираются на любом нормальном мастер-классе. Будем надеяться, что в дальнейшем достоинства расцветут, а недостатки -- скукожатся.

Написано, конечно, неплохо, но основная идея рассказа:

Полностью согласен с отзывом VAI. От себя добавлю только, что жизнь Александра Костылина тоже далеко не благополучна. Ведь он-то, в отличие от Поля Гнедых, знает, причём совершенно точно.

Рассказ чрезвычайно соразмерен, это как раз тот самый случай, когда краткость является сестрой таланта. Что касается юмора, то у Елены Первушиной не найти юмора ситуаций, дурной американской ржачки, -- её юмор тоньше и интеллигентней. Прелестный рассказик!

Сам по себе Рон Хаббард человек абсолютно безграмотный. Он лихо пользуется терминологией и рассуждает о вещах, в которых не понимает ничего. Остро не рекомендуется принимать на веру его выдумки.

Как обычно у Синякина: вроде бы и тема не нова, а повёрнута такой стороной, с которой ещё никто не смотрел.

А в целом -- добротный, научно-фантастический рассказ.

А ведь яблоко раздора действовало не когда его ели, а когда делили. Тем не менее, идея хороша... «джем раздора»...

В сборнике есть очень слабые и достаточно сильные произведения. Долго думал и, поскольку в целом книга читатеся хорошо, решил ставить оценку по высшей планке. Если книга попадёт вам в руки -- читайте. Она того стоит.

Фирма «Ностальгия Лимитед» предлагает клиентам «весьма дорогостоящее» путешествие в собственное прошлое, вместо этого втюхивает виртуальную реальность, а тех, кто догадывается, что его дурят, попросту убивает. Ежегодно убивают по нескольку самых богатых и влиятельных граждан. И всё это сходит фирме с рук... Странно, однако.

Собственно говоря, я полностью согласен с отзывом sanchezzzz, но первая строка отзыва меня покоробила. «Ну вот опять. Опять показано, что человечество годно только для того, чтобы ходить в «ходить в детский сад», -- пишет рецензент. Так вот, не опять... Клиффорд Саймак был первым, кто во всеуслышание сказал, что мы, с нашим апломбом и самомнением, с нашими политиканами и генералами, всего лишь глупые детишки, играющие в войнушку. Возможно, Саймак сказал это слишком жёстко, но ведь нас ещё не отправили в детский сад, у нас ещё есть время одуматься и начать взрослеть самостоятельно. В таких случаях можно и нужно говорить жёстко. «У-тю-тю, деточка!..» -- скажут воспитатели, когда (если) нас всё-таки придётся отправлять в малышовую группу.

Великолепный рассказ, замечательного писателя.

Игорь Георгиевич Халымбаджа не был писателем. Он был великолепным библиографом и одним из ведущих деятелей фэн-движения. Его рассказы -- образчик типичной фэновской литературы; в большинстве своём они несамостоятельны и написаны суконным языком. При желании там можно найти едва ли не все типичные ошибки начинающего автора. Юмор натужен, ударные концовки часто провальны. Но Игорь Халымбаджа и не пытался стать профессиональным писателем. Он писал для себя и издавал свои рассказы за собственный счёт тиражом 250 экземпляров. Книги эти давно стали библиографической редкостью и представляют интерес только для исследователей фэндома.

Оно, конечно, нехорошо, когда сотрудники лаборатории пьют чай и болтают о футболе, однако, вырывание языков, как метод поднятия трудовой дисциплины кажется мне недопустиммым.

Замечательная книжка! Великолепно описано, как при попытках двигаться хоть сколько-нибудь быстро, меняется не только цвет, окружающих предметов, но и их кажущиеся размеры, а также масса ускоряющегося предмета. Единственно, недоумение вызвали ужасные разрушения, вызванные обычной пулей, когда один из героев (разумеется, негодяй, фашиствующий молодчик) вздумал стрелять.

Но физическими парадоксами достоинства книги не ограничиваются. Автор убедительно показала, как легко и естественно добродушное филистерствующее мещанство, исполненное бюргерских добродетелей, воспринимает фашистскую идеологию.

Спасает героя от смерти любовь. А что непрерывно толкает его и всех окружающих в смертельные ситуации? Судя по всему, это авторский произвол.

Ужасная вещь... Представьте, на пляже южного города Тылта в течение недели погибает 36 человек. Все они заживо сгорают ярким пламенем на глазах у тысяч отдыхающих. Больше пяти самосожжений в день! И никто не бежит из проклятого места, народ продолжает загорать, купаться и радоваться жизни. Лишь приезжего сыщика волнует тайна массвовых умертвий. Фантастика!..

Будучи крупнейшим библиографом российской фантастики, Игорь Халымбаджа, несомненно знал о рассказе Ильи Варшавского «Новое о Шерлоке Холмсе». Спрашивается, зачем тогда он написал это?

А ведь герой рассказа изначально жесток, хамоват, жаден... Такой сам кого угодно дурному научит, безо всяких голубых кристаллов. А цивилизация гекков тоже хороша -- устраивать свалку особо токсичных отходов на планете, где имеется жизнь, пусть и неразумная.

События крошечного рассказа притянуты друг к другу за уши, да и весь рассказ плохо написан. Интерес представляет только для узких специалистов, занимающихся историей фэн-движения.

Феликс Дымов ни в коем случае не поэт, читать то, что он творит в рифму, совершенно невозможно. Издано это было только потому, что автор в ту пору занимал высокий пост в детском книгоиздании. Стыдно...

Оставим в стороне вопиющее невежество автора, который из всего научного арсенала знает только слова «энцефалограф» и, почему-то, «рН-метр». Задумаемся над другим... Герой рассказа начинает вспоминать жизнь своих предков, а там -- сплошь великие люди или, по меньшей мере, люди оставившие след в истории. Конечно, в каждом втором азиате течёт кровь Чингиз-хана, но это не значит, что вспоминать будут именно его. Воспоминания одного полководца бесследно растворятся среди воспоминаний тысяч рядовых. В эпоху клинописи читать умел едва ли каждый тысячный, так почему именно он оказался в предках главного героя? А если, по мнению автора, аристократ и в генетическом плане возвышается над толпой, то такой рассказ заслуживает не тройки, а единицы.

Повесть, конечно, писалась в советское время, но ничего специфически идейного в ней нет, равно как нет ничего антисоветского. В таких случаях, если автор не был крутой шишкой, последствий для него не было никаких, то есть, его не били, но и не печатали. Повесть «Лестница» много лет бродила по редакциям, без особой надежды на опубликование. Я помню, что сам читал её в рукописи в 1976 году. Так что было бы неверно обвинять хорошую книгу и её автора в каком либо преклонении перед властями и идеологией. Отпечаток эпохи на повести есть, но не более того. Именно поэтому повесть не устарела и с интересом читается поднесь.

Если сравнивать этот крохотный рассказик и «Мы» Замятина, пальму первенства придётся отдать Илье Варшавскому. Особенно концовка, к которой Замятин подводит на протяжении ста страниц, здесь обрушивается на читателя. Концовка закономерна и одновременно неожиданна. Огорчает только чувство безнадёги. А где её взять-то, надежду?..

Любили советские фантасты выводить в качестве гениальных изобретателей наглых девчонок... Приём беспроигрышный, но «Нахалка» Валентины Журавлёвой написана лучше. В данном случае Илье Варшавскому изменило умение создавать ударные концовки, а для рассказа это очень важно.

Книга действительно очень хороша и, главное, напрочь лишена дешёвого налёта сенсационности. Всё строго научно, всё достоверно. Разоблачаются лишь мифы и привычные стереотипы восприятия истории. Что поделать, если Нерон (личность пренеприятная) не поджигал Рима, а Святополк Окаянный не убивал Бориса и Глеба? Историки об этом знают, да и всегда знали, но на широкую публику подобные сведения выносить как-то не принято. Публика жаждет сенсаций и стереотипов одновременно, а книга Андрея Балабухи не такова. Это хорошая книга, которую интересно и полезно читать, но «Ух ты!» при этом кричать не хочется.

Среди смешных вещичек разной степени забавности -- и вдруг такой страшный рассказ. Причём, как и полагается страшному рассказу, действует он не мгновенно. Прочитал, похихикал и, кажется, можно забывать. А он, рассказ, не отпускает. И понимаешь, что пушечки и автоматики действительно стреляют и убивают на самом деле. А что касается масштаба, то масштаб -- всего лишь линейка. По сравнению с мирозданием, мы тоже мелкота, но наши пушечки и автоматики стреляют преотлично.

Такие рассказы читать надо дважды: сперва, чтобы повеселиться, а потом, чтобы призадуматься.

Довоенное творчество Вайса также оставляет желать лучшего, с Кафкой его сравнивали безо всяких оснований. Но то, что он начал писать при коммунистах -- не лезет ни в какие ворота. Скучно и фальшиво. Понятно, что тень безумного барака наложила свой отпечаток на автора, но всё же, всё же, всё же... Настоящие писатели, попав в такую ситуацию, уходили в переводчики, писали сказки для детей или этнографические очерки, но не произносили дифирамбов тем, кого ненавидели и боялись. Стыдно за автора.

Удивительная вещь -- каждый рассказ по отдельности -- ничего особенного, а все вместе оставляют приятное впечатление. Обычно бывает наоборот. Конечно, это впечатление соракалетней давности. Тогда рассказы казались смелыми и свежими. А сейчас многое устарело или устаревает стремительно. Жаль; авторы действительно были в первом ряду.

Ну, чё... прочитал. Пустой текстик-та, одна только спёрлизация. Чё, говоришь, не спёрлизация, а стилизация? Пусть будет стилизация, я не против. А кроме стилизации, значица, и нету ничего. Взяла авторша и пересказала замшелый анекдот о том, как наши суровые мужики с помощью лома и какой-то матери инопланетчикам ихнюю тарель... Не, не скажу, что они с ней сделали, а т о сподлер получится. Чё, говоришь, не сподлер, а спойлер? Пусть будет по-твоему, но рассказ от этого лучшей не станет.

Единственная книга Немцова, которая сохранилась у меня дома. Все остальные выброшены, как абсолютно нехудожественные. А здесь количество негатива переходит в качество, книга хранится не в качестве книги, а как экспонат паноптикума. Жутковатые взгляды на воспитание были у Владимира Ивановича. Главное в воспитании: для юношей -- носить брюки установленной ширины, а для девушек -- сохранять невинность. И, конечно, верность партии и правительству.

Пугает, а не страшно. Напрасно это произведение так упорно вставляют в антологии русского хорора. В ХIX веке это, возможно, читалось, а сейчас -- скучно.

Обычно произведения, которые любил в детстве, стыдно перечитывать во взрослом возрасте. «Городок в табакерке» -- счастливое исключение. Его приятно перечитывать и радостно читать вслух детям и внукам. А еще лучше -- читать малышам эту сказку, раскрыв музыкальную шкатулку (у кого она есть). Удивительное сочетание приятного с полезным.

Постоянная идея Николая Романецкого: магические способности и сексуальная жизнь -- несовместны. Мы видим эту идею в романе «Убьем в себе Додолу» и в повести «Везунчик». Но только в этом рассказе привычная идея переходит на качественно иной уровень, поскольку речь идет не о сексе, а о любви.

Оно конечно, рассказ симпатичный, а дети соответствующего путешествия Ийона Тихого не читали, но все равно -- не хорошо. И. опять же, сломавшаяся машина, которую не починить была в фантастике множество раз. И зачем хорошему автору понадобилось переписываит чужой сюжет?

Анна Овчинникова была мне известна как автор интересных научно-художественных книг, посвящённых античной мифологии. И вот -- фантастический роман о детских и юношеских годах Геракла.

Прежде всего -- достоинства... Автор пишет хорошим, правильным языком, отдельные сцены зримы, характеры второстепенных персонажей выписаны; это живые люди, а не рупоры авторских идей, как зачастую бывает. Нетрудно догадаться, что и со знанием мифологии у Анны Овчинниковой всё в порядке. Нелишне отметить, что в книге мы не найдём ни малейшего влияния Генри Лайона Олди.

Однако знание мифологии не избавляет книгу от бытовых ошибок. Вино греки разбавляли горячей водой, а вовсе не холодной. Горные львы (ныне вымершие), которые водились в Греции, были не так велики как берберийские и, главное, гривы у них были не рыжие, а чёрные. Греки действительно занимались свиноводством, но это было свиноводство выпасное, свинарников они не строили. И, наконец, греки не знали яблок, в античные времена яблоки ещё не пришли в Европу. Упоминание яблок в античной мифологии целиком на совести переводчиков, на самом деле речь идёт об айве раздора и айве Гесперид. Если зайти в Эрмитаже в залы греческой культуры, можно увидеть скульптуру Геракла, который держит в руке не яблоки, а три айвины. Ошибиться невозможно, скульптор знал своё дело.

Но это всё мелочи, которым можно улыбнуться, но которые не имеет смысла предъявлять в качестве серьёзных претензий. Хуже иное... автор пошла по стопам Марии Семёновой, написав эллинский вариант Волкодава. В греческих мифах мы видим трагический образ человека, который оказался слабее собственной силы, а у Овчинниковой Геракл представляет из себя рефлексирующего интеллигента, выискивающего алтарь, на который можно положить свою жизнь ради какой-нибудь чепухи. За спиной Геракла маячит брат его Ификл, хладнокровный мерзавец и подлец. Именно Ификл убивает кифареда Лана, Ификл убивает коринфских послов, вызывая тем самым войну, а Геракл страдает и берёт на себя вину. А когда Ификл (вкупе с окрестными селянами и сатирами) начинает подменять Геракла в его сексуальных подвигах, читателем овладевает нездоровый смех.

Тут уже незабвенный образ Волкодава встаёт в полный рост. Мечта старой девы: чтобы рядом был сильный мужчина, который бы охранял, оберегал и ночью не приставал. Непонятно всё это, ведь сексуальные сцены (в которых Геракл не участвует, неприметно отходя в сторонку) прописаны просто замечательно.

Войну с Коринфом Геракл чуть было не выигрывает бескровно, но, разумеется, вмешался Ификл и всё испортил. Битва состоялась. Любопытно, что сражающийся Геракл, только защищался, но так никого и не убил. В романе масса сцен насилия, но участвует в них кто угодно, но не Геракл.

Как и полагается роману воспитания, заканчивается он свадьбой. Фиванский царь объявляет, что отдаёт свою дочь (Мегеру, которая почему-то названа Мегарой) в жёны Гераклу. Геракл, как всегда, рефлексирует, Ификл, который уже давно прелюбодействует с царской дочерью, злобствует. Как жаль, что роман закончен! Так и представляется, что именно от Ификла родятся дети, Ификл убьёт их, свалив вину на Геракла, а Волко... пардон, Геракл, сохранивший невинность и в законном браке, будет переживать и нести наказания.

А ещё говорят, будто женской прозы не бывает! Вот она, в чистом виде.

А ведь перед нами праобраз Зоны из «Пикника на обочине». Т о же ощущение странности происходящего, такое же настроение. Конечно, это ничуть не похоже на реальные зоны, образовавшиеся на месте техногенных катастроф, но в задачу автора и не входило писать рассказ-предупреждение.