Ну какое же это эссе? Это именно автобиография. Рассказать о себе так, как никому больше не дано. Правду, только правду, всю правду и даже чуть больше.

Цыганка нагадала Борису Штерну 63 года жизни. Обидно... в данном случае, судьба могла бы и прислушаться к мнению гадалки.

Если хотите видеть настоящий, классно написанный отечественный сюрреализм, то вот он. С перебоями не только логики, но и времени. С неспешным, реалистическим описанием всякой обыденной детали, безумно вторгающейся в соседнюю, столь же реалистическую деталь. Ежеминутно рождаются новые сущности, отрицающие и дополняющие друг друга, а читатель находит (или не находит) в этой круговерти нечто своё. Для желающих ясности произнесено слово «радиоактивность», для алчущих многозначности имеется Червячок, которого теперь двое, для ищущих сарказма предложено слово «туман» в названии рассказа.

Борис Штерн в очередной раз показывает, как надо писать.

Рассказ во многом пародийный. В пятидесятых годах был популярен жанр фантастического очерка: герой, как правило писатель, неясно как попадает в будущее, где ему читают лекцию о замечательных достижениях чего-нибудь. Всё это в полной мере относится к рассказу Каганова. Вот только достижения светлого будущего таковы, что жить не хочется.

По-моему, рассказ неудачен. Прежде всего, он разваливается на две части: то, что происходит в нашем времени, и экскурсия в далёком будущем. Что касается кибернетического Президента, то совершенно не верится, что его так легко вывести из строя. Такой незащищённый компьютер не смог бы управлять даже каким-нибудь мелким заводиком. Тема заявлена серьёзная, а решается методом анекдотического прикола... к тому же и анекдот не первой свежести.

Рассказ Леонида Каганова сильно перекликается с рассказом Сергея Соловьёва «У гробового входа». Оба произведения на одну тему, перекликаются даже некоторые сюжетные линии. При этом Каганов, конечно, забивает предшественника психологичностью описаний, близостью (как это ни парадоксально звучит) к реальной жизни. Основным недостатком Соловьёва оказывается излишняя политизация, от чего Каганов совершенно свободен. В свою очередь, Каганов проигрывает предшественнику в лаконичности. Мы привыкли видеть в Леониде Каганове мастера короткой прозы, в его лучших рассказах нет ничего лишнего. Но в данном случае автору явно изменяет чувство меры. Когда мама начинает устраивать умершему сыну сцены, на тему, что, мол, неприлично умершему так долго оставаться среди живых... в это до такой степени не верится, что хочется бросить рассказ, не дочитав. А сцена, когда Аркадий встречает свою девушку с другим, и вовсе анекдотична. Обе эти сцены нужны автору, чтобы верней выйти на концовку, чтобы любой дурак понял авторский замысел. Но ведь читатель не дурак. Рассказ можно было подвести к финалу короче и вернее. Жаль, что автор этого не сумел.

Не очень смешной юмористический рассказ, суть которого сводится к одной фразе: «Каждый понимает в меру своей испорченности». Мне, например, было жаль Павлушу, который в каждой бабушкиной фразе видит неприличный подтекст.

Поэзия не была самой сильной стороной творчества Алексея Николаевича Толстого, но в этих стихах великолепно передан дух эпохи, причём не древней Руси, о которой пишет Толстой, а начала ХХ века, времени, когда книга писалась. Я не видел ни единого иллюстрированного издания сборника «За синими реками», но при чтении до галлюцинаций зримо предстают картины Врубеля, раннего Рериха и Нестерова, книжная графика Билибина. Единое представление писателя и художников об истории нашего отечества, впоследствии значительно утраченное.

Дети читают эту сказку просто как сказку, хотя и им врезается в память звонкая фраза: «потому что в голове у неё мозгу -- меньше горошины». А когда перечитываешь сказку, ставши взрослым, начинаешь замечать иронию автора и тончайшую примесь пародийности. Русская литературная традиция героем велит избирать маленького человека, чувствующего, но бессильного выразить свои чувства... ну так, нате вам, что просили, и мозга у него -- меньше горошины.

Если цитата из какого-либо произведения становится вашей семейной поговоркой, вы уже можете ставить этому произведению десятку. А эта крошечная, на полстранички сказка подарила моей семье две поговорки: «А теперь поедим вволю», «Разве вы не видите, какой я страшный!» и замечательнейшее словосочетание «вкусное месиво». Гениальная вещь!

Та самая тончайшая грань, когда читаешь и находишься в полной уверенности, что читаешь фантастическую повесть. И только потом, если специально задумываешься, начинаешь соображать, что ничего специфически фантастического в повести не происходит. Фантастична сама атмосфера, ожидание чуда, верно переданное мастером. Редчайшее и драгоценнейшее умение.

Человеку, далёкому от рока вообще и от американского рока в особенности, читать это сложновато и скучновато. Однако, постепенно начинаешь проникаться жутью маленького американского городка. Живая музыка в исполнении мёртвых звёзд, бесконечный матриролог людей, которые были кумирами молодёжи, но не нашли в себе достаточно сил, чтобы жить как люди. Ведь едва не половина из них погибла от передоза наркотиков! Что же это за культура, и кому нужна такая музыка?

И вот тут, когда становится по-настоящему страшно, автору изменяет вкус. С затылка одного из мёртвых персонажей начинают падать трупные черви, пошловатая эта деталь разрушает магию рассказа и далее начинается полная безвкусица с погонями и прочей ерундой. Вместо ужаса музыки действуют вульгарные мертвяки. А как хорошо начиналось!

Уже за одну фразу: «Вий является дружественным интерфейсом», -- можно поставить высокую оценку. А таких фразочек там много.

Чрезвычайно сильный рассказ. Автор ничего не разжёвывает читателю, а сходу бросает его в гущу незнакомой жизни. С традициями и обычаями удивительной деревни мы знакомимся в ходе повествования, и при этом каждая деталь прописана настолько зримо, что начинаешь верить в самые странные вещи. Как следует себя вести, что можно делать, а что нельзя, какое наказание полагается за какой проступок. Всё видится необычным, но ничто невозможным. Объяснение одно: такая деревня и такие люди. Но за их инакостью просвечивают совершенно человеческие чувства.

К сожалению, финал рассказа скомкан, и это мешает поставить ему десятку. Тем не менее, рекомендую рассказ всем любителям странного.

После «Вторжения с Альдебарана» пана Станислава кто только ни писал на тему контакта пришельцев с земными алкашами! Лукины сумели найти нетривиальный подход к этой тривиальной ситуации и дать концовку ничуть не похожую на лемовскую. Тем не менее, десятки за этот рассказ ставить не буду.

До чего же непрост этот простой рассказик! Читатель с самого начала понимает, что за Иваном по фамилии Царевич явились послы из Тридевятого царства. Но потом оказывается... а что, собственно, оказывается? Те два человека, что классифицировали этот рассказ, отнесли его к реалистическим произведениям. А ведь он ничуть не реалистический, Иван Царевич действительно попал в Тридевятое Царство, и не его вина, что в Тридевятом Царстве всё как у нас.

Забавно, что с каждой последующей хроникой Хряп, вождь племени, становится всё более мудрым и либеральным, так что в пятой хронике он уже отчётливо напоминает баклужинского колдуна Ефима Нехорошева.

Любит Евгений Лукин начало тринадцатого века и, особенно, битву при реке Калке! В рассказе «Семь тысяч я» некий псих намеревается изменить историю, вмешавшись в битву, а другой псих ему не дозволяет этого. В рассказе «И гром не грянул» совсем иной псих рвётся на реку Калку, и на этот раз ему никто не мешает. А история течёт себе, словно речка Калка и психов замечать не желает: ни одних, ни других, ни третьих.

«Рассказ заканчивается там, где заканчивается мысль». Любителям бездумной сериальной жвачки не стоит читать ни это предисловие, ни, тем более, всю книгу.

Слабоватый рассказ. Причём заметно, что автор поначалу хотела, чтобы инопланетчики сделали для разнесчастных космопроходчиков квазиживой звездолёт (а иначе, зачем нужны столь сложные операции с конически стоящими стволами?), но, не придумавши концовку для такого рассказа, заставила боятскую девочку сплясать чечётку и отчеканить пятками неразменный грошик. Концовка стала неожиданней, но интереса рассказу это не добавило.

Увидав название я решил, что Сергей Лукьяненко, пытаясь изжить бесконечную сериальщину Дозоров, написал автопародию. Увы, это не так. «Мелкий дозор» оказался всего лишь ещё одним довесочком к изъезженной теме. Я очень разочарован.

Чего не отнять у Сергея Лукьяненко, так это умения писать для детей. Жаль, что не часто у него появляются такие вещи. Но эта сказка прочтётся любым ребёнком от четырёх до ста четырёх лет.

Попытка столкновения штампов сегодняшнего дня со штампами наших представлений об античности. Но штампы так и остались штампами, неспособными вмещать смыслы или, хотя бы, повернуться смешной стороной. Плюс ко всему, повествование страшно затянуто, что для пелевинской малой прозы даже странно. Явная неудача.

Сколько споров из-за юморески, написанной алмаатинским школьником в далёком 19-забылкаком году! Юмореска симпатичная, но не надо требовать от неё глубоких смыслов, которых автор по молодости лет, просто не мог вложить туда. Нет тут ни конкуренции с Пратчетом, и не для сети это написано, а просто выложено в сеть, когда появилась такая возможность. А потом миниатюрка зажила своей жизнью. Вот и всё.

Нам ещё долго предстоит оценивать новую повесть Евгения Лукина. Такую вещь невозможно понять сходу, ещё не раз в мыслях будем возвращаться к прочитанному и открывать для себя новые грани лукинского таланта. И не раз ещё будем (я, во всяком случае, буду) перечитывать небольшую повесть с огромным внутренним наполнением.

Слой первый, доступный не только человеку, но и любому боту: Евгений Лукин написал очередную сатиру на наше общество. Не люди, а типажи: главный герой -- рефлексирующий интеллигент, стерва-жена, браток, босс с замашками мелкого олигарха, и даже непременный персонаж анекдотов -- тёща... Сюжет бодренький, поэтому автору следует высказать пару комплиментов и поскорей забыть повесть, которая почему-то вызывает чувство дикомфорта. Такое же чувство вызывал у современников «Ревизор» Гоголя.

Слой второй, открывающийся при внимательном прочтении... А ведь каждый, все без исключения типажи, в какую-то минуту вдруг поворачиваются к читателю человеческим лицом. Все от олигарха до тёщи оказываются вдруг живыми людьми со своими мучительными проблемами. И читатель замирает поражённый: полно, вас ли я видел, только что, страницу назад? Или все вы прятались за маской бота, а теперь безупречная автоматика отказала... Сатира оборачивается драмой.

А потом постепенно соображаешь, что главный герой, с которым мы так привычно и удобно ассоциировали себя, оказывается наименее человечен из всех. Он с лёгкостью принимает всё, что проделал бот (или обстотятельства, если угодно). Выгнали с работы -- ладно. Перреженили, не спросясь -- тоже ладно. Только и способен на истерику, с вырыванием микрофончика из-под языка. Да и вообще, что он сделал? Ни-че-го! Евгений Лукин ясно говорит: произошёл передел собственности. Из рук одной группочки в лапки другой, точно такой же. Переделать что-либо, вовсе не значит сделать новое. То есть, вновь мы приходим к торжеству бота, но на более глубоком уровне. Торжество геликософии, развитие (вернее, отсутствие развития) по спирали. Развитие -- ничто, улиткообразная кривая -- всё!

История русской литературы насчитывает не слишком много столетий, литература китайская или западно-европейская возрастом куда почтенней. Но в девятнадцатом веке Россия дала миру таких гениев, каким позавидует любая культура. И теперь мы не знаем, что делать с доставшимся духовным наследием. Нынешние дутые властители дум даже изобрели новый термин: постмодернизм. Постмодернисты непрерывно обращаются к русской и зарубежной классике, их произведения полны аллюзий и скрытых цитат. Но, не умея распорядиться всем этим богатством, представители современной Большой Литературы (болитры), занялись по выражению критика Золотусского «расстрелом классики». В наиболее обнажённом виде читатели Фантлаба могут видеть этот дешёвый приёмчик в рассказе Сорокина «Конкретные» (впрочем, говорят, что и «Голубое сало» написано в том же ключе). В ту же дудку дуют Пелевин, Евгений Попов, Ерофеев, а в поэзии -- Кибиров (я называю только самых талантливых постмодернистов, владеющих словом и действительно умеющих писать). Невольно вспоминается ньютоновское: «Мы видим дальше, потому что стоим на плечах титанов». Хотя что там видят представители болитры? Мне они представляются голубями, усевшимися на бронзовый монумент и срущими на головы предшественников. «Джунгли нас заметили!»

Евгений Лукин не пытается влезть на головы великих, он стоит вровень с ними. Чуть выше или ниже -- это судить потомкам. Если нужно, Евгений Юрьевич прекрасно пользуется аллюзией и скрытой цитатой («Там за Ахероном»), когда нужно, открывает кавычки и преспокойно даёт цитату прямую. Но он никогда не глумится над предшественниками, ему это незачем. «Ревизор» Гоголя и «Война и мир» Толстого органично дополняют друг друга и под пером Лукина образуют новую сущность, равновеликую предыдущим. Гоголь — Толстой — Лукин... -- каков ряд? А ведь так оно и есть, хотя, мне кажется, ряд несколько иной: Гоголь — Салтыков-Щедрин — Лукин... недаром первая книга, которую герой повести перечитал за лиловой завесой: «Письма к моей тётушке».

Впрочем, что-то я расписался; такое только в некрологе прилично. Автор жив, автор работает, русская литература жива, как бы ни пытались сожрать её конкретные представители болитры.

А под конец, чтобы не заканчивать на патетической ноте, забавное наблюдение: как разные авторы пользуются одним и тем же источником. Вы думаете Леонид Сиротин первый в нашей фантастике доктор геликософии? Первым был доктор Парплеус из романа Святослава Логинова «Земные пути». Кстати, там же упоминается и наука дактилономия. А в недавно появившихся в интернете «Словарных рассказиках» всё того же Логинова помимо геликософии видим плагиаторов (торговцев рабами) и шофёров (разбойников с большой дороги). И там же -- источник всего этого великолепия, он же, родимый, «Словарь иностранных слов«! Только год издания у Логинова другой.

Всё-таки, автор добрый человек. Всего одиннадцать тысяч знаков, слепленных в одно предложение и долженствующих изображать поток сознания. А ведь мог бы и шашкой ру... то есть, слепить полтора мегабайта такого текста. Как бы мы тогда читали этот шедёвр?

Политическая карикатура хороша своей актуальностью. В этом плане даже самая едкая карикатура на ушедший строй оказывается глупой и ненужной. Ну а неоднократно озвученная мысль Пелевина, что в том прошлом, где ему жить не довелось, и вовсе никто не жил, что там царило сплошное и всеобщее умирание, лично мне глубоко отвратительно. Положение не спасает даже несомненное умение автора связывать слова.

Забавный рассказик и очень неглупый. Тут не только разводки на порносайтах, но и совсем иные разводки. Обезьянке Мао не зря дано её имя. Думается, теперь Йцукен, заходя на сайт, первым делом будет покупать ей вишнёвой наливки. Ну а странное имя Йцукен было понятно с первой секунды. Вот только не помогает это имя никому и никогда.

Неловко бывает читать первые рассказы известных авторов. В тексте порой встречаются презабавнейшие языковые ляпы, но поскольку впоследствии Сергей Павлов начал писать значительно лучше, упоминать их не стоит. А в целом видим необязательный рассказ о героике космических будней.

А вот этот рассказ отличный! Точно передано ощущение детского ужаса, который возвращается и охватывает взрослого человека. Тому, кто в детстве не боялся темноты, это читать бессмысленно, рассказ написан не для них.

Пятнадцатилетние мальчики, разочаровавшись в первой любви, принимаются писать такое. С этим не в литературу надо, а к детскому психологу.

Возможно, это и впрямь нечто юношеское, ибо никакого намёка на литературное мастерство не видно. Вечная ночь, хищники, которые ждут, когда главный герой ослабеет, закольцованная дорога -- штамп на штампе... единственное достоинство -- краткость.

Уже на первых страницах автор признаётся, что все уникальные интервью с супер-секретным агентом были придуманы им от первого до последнего слова. Книга представляет собой сборник этих интервью, некогда опубликованных в газете «Аномальные новости», но теперь вслед за скандальными сообщениями следуют комментарии автора, разоблачающие его давние выдумки. Таким образом, книга раскрывает жгучую тайну: как создаются сенсации. Единственная загадка, на которую не дано ответа: откуда берётся такое количество легковерных людей?

Человек, который за десять лет состряпал тридцать восемь романов, не может не быть графоманом. И всё же, чтобы не быть голословным, сыскал рассказец Орлова и прочёл. Разумеется, автор графоман. Текст неудобьчитаемый, построен на штампах, переполнен типичными ошибками, от которых предупреждают на всяком мастер-классе. Картину действия автор не держит совершенно, лепит первый штамп, который приходит в голову. Раз плот движется по реке, должно живописать солнечную дорожку. А то, что наблюдатель стоит на скале, нависающей над рекой, и, значит, дорожки видеть не может, автора не интересует. Вообще, фактических ошибок в тексте приблизительно столько, сколько описано фактов. Перечислять их нет ни охоты, ни желания. А я-то, наивный, полагал, что хуже Головачёва никто не пишет! Простите, Василий Васильевич...

Тема топтанная-перетоптанная, исполнение скверное-перескверное, что и неудивительно, Головачёв писать принципиально не умеет. Оценка не единица только из-за последней строки, которая на этот раз неожиданно удалась.

Удивительная вещь, абсолютное большинство читателей, классифицировавших это произведение, решило, что перед ними рассказ-фэнтези. Как же, рыцарь, дракон... Но ведь рыцари существовали на самом деле, а дракон оказался гигантским вараном, какие и сейчас живут на острове Комодо, недаром автор несколько раз подчёркивает, что это последний дракон в Европе (но не в мире)! Так что перед нами не только не фэнтези, а фантастика научная. И в этом развенчании мифологических представлений и заключён смысл рассказа.

С большим удовольствием читал о литературной жизни начала прошлого века, о литературных салонах и литераторских объединениях, о читателях, которых придумали для себя авторы. И вдруг — «новый читатель, который не покупает книг, потому что у него нет денег». Неужели это он о нас?

«Алая аура протопарторга», пожалуй, самая политизированная книга Евгения Лукина. Рассказы и статьи, подвёрстанные к заглавной повести, также подобраны по политическому принципу. Но во время чтения совершенно этого не замечаешь, завороженный блестящим языком, искромётным юмором автора и полным отсутствием ненависти к кому бы то ни было. Понимать даже тех, кого не принимаешь -- высшая мудрость писателя и человека; Евгений Лукин обладает этой мудростью в полной мере.

Неплохо задуманный рассказ, стандартная ситуация (встреча дикаря с представителями высокой цивилизации) отыграна достаточно нестандартно. К сожалению, Александр Бушков вновь демонстрирует своё невежество едва ли не во всех областях знаний. В рассказе на пять страниц набралось такое количество ошибок, что диву даёшься. Десять тысяч лет назад на берегу Ледовитого океана не было саваны. Побережье было занято ледниками, сам океан промёрз на глубину в сотню метров, и поверх льда раскинулась тундростепь, в которой не было никаких деревьев выше карликовой берёзы и кедрового сттланика. Антилоп в тех краях не водилось, антилопа не могла бы выкапывать зимой корм из-под снега. Никаких саблезубых зверей в это время на Земле уже не было, они вымерли ещё в Третичном периоде. Бренчащие ожерелья, собираясь на промысел, охотники снимают, именно потому, что те бренчат. Кидать в оленя каменным ножом -- верх глупости; метательное оружие -- копьё, дротик, боло; а каменный нож слишком дорог и неэффективен в качестве метательного оружия. Языки древних народов чрезвычайно богаты существительными, но в них очень мало слов, обозначающих цвет. У древних греков, несмотря на всю их культуру, не было слов для обозначения синего и голубого цветов. С чего Бушков решил, что доисторический человек различал сотни оттенков синего -- неведомо. Ведь различать, значит не только увидеть, но и объяснить соплеменникам, что ты увидел.

Ляпы, ляпчики и ляпищи на каждой строчке. Посконная, идущая от инстинкта талантливость от них не спасает. Помимо всего прочего, писатель должен быть грамотен.

Новых идей в этом рассказе и впрямь ноль. Удивляет другое: концовка настолько ожидаема, что начинаешь удивляться дуракам из Пентагона, которые не предусмотрели подобного развития событий. Север Гансовский в рассказе «Полигон», написанном за тридцать лет до рассказа Бушкова, обыграл эту же идею на порядок умнее и изящнее.

Казалось бы, привычные для Бушкова издевательские нападки на наше недавнее прошлое, а стоило взглянуть на ситуацию не взором карикатуриста, а с точки зрения общечеловеческой, как получился прекрасный рассказ. Значит, можем, когда захотим.

Политическая карикатура... а) не смешная; б) безграмотная в) безнадёжно устаревшая уже в момент написания.

Впрочем, имеет место бойкое перо фельетониста. И какую отметку ставить подобному произведению?

Автор да такой степени ничего не знает об инквизиции и методах её работы, а также о европейской космогонии периода раннего Возрождения, что это даже не смешно. Печально видеть столь сокрушительное невежество у человека, считающегося писателем.

На восьмой строчке я понял, в чём суть рассказа, поскольку читал не менее десятка подобных произведений. На десятой строчке я понял, кто именно разобьёт космического агрессора, ибо рассказов у которых была в точности такая же концовка, ещё в шестидесятые годы также читал немало. Обычно такие миниатюрки не выползали за пределы районных газет, а этот запоздалый клон, как видим, получил широкую известность.

Самая страшная характеристика, которую можно дать фантастическому рассказу: Банальность.

Политический памфлет, построенный по стандартному рецепту. Больше всего он напоминает рассказ Бориса Никольского «Наездник». Оригинален только метод устранения ненужных людей, но это же и самый значительный недостаток рассказа, поскольку люди, особенно главы трансконтинентальных корпораций, вовсе не так мнительны, чтобы кончать с собой после того, как им расскажут страшную сказку.

Не пинайте мёртвых львов. Рассказ ещё не был написан, как уж устарел бесповоротно. А сейчас, несмотря на весьма удачную стилизацию, и вовсе читается как фельетон давно прошедшей эпохи.

Рассказ объёмом примерно восемь страниц, но реально действие занимает около двух страничек. Однажды герой Владимира Щербакова увидал, как над озером пролетел болид. Герой пожал плечами и пошёл купаться. Нырнул в озеро, вынырнул -- и оказался совсем в другом мире. Изумился герой, приужахнулся, поскорей нырнул вторично и вынырнул дома. Вот и весь рассказ. Но к этой унылой истории подвёрстано ещё шесть страниц рассуждений о «столбах ионизации» и о «сопряжённых пространствах». Скучно и скверно...

Фантастика?.. Всей фантастики в рассказе «Голубые города» -- до галлюцинации зримые мечты Василия Буженинова о прекрасных городах будущего. Но и этого, отдалённого дуновения фантастики оказывается достаточно. Сравните «Голубые города» с другим рассказом Толстого «Гадюка». Казалось бы, оба произведения на одну тему, и даже финал у них во многом схож, но насколько глубже, острее и завершённее рассказ, который хотя и условно, можно назвать фантастическим. Наплывающему мещанству противостоит не только потерявший актуальность революционный энтузиазм, но и великая мечта, которая актуальности потерять не может.

Надо ли рекомендовать рассказ к прочтению? Думаю, все и так понимают, что читать Алексея Николаевича Толстого необходимо вне зависимости от его отношения к фантастике.

Речь Толстого, впоследствии переделанная в статью, была произнесена в 1936 году, когда на всю советскую литературу мрачно наползала давящая тень соцреализма. И в это время Алексей Толстой громко заявляет, что наши дети, живущие в стремительно изменяющемся мире, хотят реальной романтики и научной фантастики. Фантастика, казалось уже обречённая, была спасена, хотя на многие десятилетия оказалась замкнута в рамках детской литературы. Сегодня мы не представляем себя и своих детей без «Старика Хоттабыча», «Необыкновенных приключений Карика и Вали», без «Малахитовой шкатулки» и многих других книг. В конце тридцатых лучшие силы советской литературы были оттянуты в область литературы детской, уцелевшей, во многом благодаря вмешательству Алексея Николаевича Толстого.

«Задачи литературы», -- можно представить, что там понаписал красный граф... Открываем, читаем первую строку: «Заглавие на совсем точное. Строго говоря, у литературы (художественной) не может быть задачи». Дальше становится интересно. Не со всем можно согласиться, а кое-что устарело за 85 лет, но остался живой нерв писателя. А это уже не устареет, так что многие строки статьи с бесконечно скучным названием прямо-таки просятся в форум, в наши с вами споры и беседы.

Читайте старые статьи мастеров, их страницы не пожелтели!

Люди, вас обманывают! Это не роман, это первая часть романа, отлично написанного, многопланового, интересного, но оборванного едва не на полуслове. Судя по всему, это продолжение романа «Галактический консул», которого я не читал. Однако, незнание «Галактического консула» ничуть не мешает читать «Бумеранг на один бросок», это явное достоинство книги. А вот то, что действие обрывается внезапно, просто потому, что выбран необходимый для книги объём, это уже нехорошо. Читал-читал -- и хрясь мордой о последнюю страницу. Абыдно, панимаишь...