Всё-таки подлинные «Анекдоты о Ходже Насреддине» несут чёткий отпечаток XVI-XVIII веков. Для чего автору подражаний понадобилось действие одного анекдота переносить в ХХ век -- непонятно. Как не было в нём ничего, кроме пустых слов, так и нет.

Удивительная всё-таки вещь -- жанр подражаний! Ни единой собственной мысли, ничего своего. А если учесть, что исходники, которым подражает Дмитрий Дейч, прошли многовековой отбор, то в поделках Дейча нет и мыслей оригинала. Не отражается там и мировоззрение узбекского народа. Ну хорошо, Дмитрий Дейч так прикалывается, но для чего Максу Фраю понадобилось вытаскивать это из интернетовской помойки, публиковать в книге и предлагать широкому читателю? Только потому, что автор более-менее владеет пером? Ну так, став на таких никчемушных поделках публикуемым автором, Дмитрий Дейч так и останется автором никчемушных поделок и подражаний, и впредь будет засорять просторы интернета своим «творчеством».

Это не пародии, здесь нет также переосмысления первоисточников, нет и никакой адресации к современности. Перед нами подражание в чистом виде, и как всякое подражание оно не говорит ни о чём, кроме умения или не умения автора подражать. Тут, вроде бы умеет. И что с того? Я лучше перечитаю Пу Сун Лина.

А такое можно за умеренную цену писать по полсотни штук в день.

Прямо скажем, миниатюрка пошловатая. Если все «Новые апокрифы» Дмитрия Дейча написаны на таком же уровне, то я благодарен Максу Фраю, что в антологию из всех новых апокрифов включён только один.

В 1997 году в Красноярске вышла небольшим тиражом книга «Русская Атлантида». От последующих изданий она отличается отсутствием на обложке имени Александра Бушкова и присутствием этого имени в тексте, где автор книги Андрей Буровский нападает на Бушкова, Фоменко и Носовского. Чтобы вычеркнуть критику в свой адрес, вовсе не нужно быть писателем, тем более, что не только в 2001 году, но даже в переиздании 2004 года в одном месте осталось упоминание о Бушкове, что несомненно доказывает, что он автором книги не является.

Книга сама по себе спорная и очень больно бьёт по стереотипам. Критиковать её или соглашаться с ней можно только после значительной работы с первоисточниками (так или иначе, Буровский -- серьёзный учёный, историк, археолог). Но в данном случае, оценка выставлена моральным качествам самозваного автора.

Повестушка забавная, хотя видно, что написана начинающим автором, не рассчитывающим на публикацию. Отсюда проистекают и достоинства повести, в первую очередь -- раскрепощённая фантазия, и её недостатки: включение в текст известных анекдотов и настолько явные литературные реминисценции, что они начинают напоминать заимствования. Но читать всё равно приятно. Четыре поездки в метро были скрашены этой повестью.

А ведь это почти и не фантастика. Существовало когда-то в нашей стране Аральское море, одно из самых тёплых и самых рыбных. Теперь там пустыня, а посреди пустыни высятся полуразрушенные башни маяков. Только никто уже не зажигает на них огня в безумной надежде, что море вернётся.

Двадцать лет прошло со времени опубликования «Девушки у обрыва», и Вадим Шефнер вновь возвращается к одной из идей той повести, горячо доказывая читателю, что рано или поздно люди откажутся от денег. А на дворе уже 1984 год, последний год счастливого застоя, и скоро всё рухнет, лишь деньги останутся мерилом личной свободы, власти и самой жизни. Но поэт с убеждённостью пророка твердит:

Я точной не предсказываю даты,

Не знаю, через сколько лет и зим

Народы мира станут так богаты,

Что деньги не понадобятся им.

Только сейчас, перечитывая давно знакомые строки, я обратил внимание на год написания этой небольшой поэмы. Год 1940! Впереди война, впереди послевоенные сталинские годы, а молодой поэт, у которого только в этом году должна выйти первая книжечка стихов, говорит о далёком будущем, о межзвёздных космических полётах, о едином человечестве и счастливом будущем, о бессмертии, которого достигнут люди. И это будет не холодноватый мир Ефремова, а живой, человечный мир, скорей напоминающий «Полдень» Стругацких.

И в мире будет вечная весна --

Ни слякоти, ни снега, ни мороза.

(А чтобы лыжники не приуныли,

Им выделят на вечное владенье

Кусок пространства за Полярным кругом,

И строить там не будут ничего.)

А литературоведы говорят, что советская утопия родилась в 1957 году, и Вадим Шефнер обратился к фантастике в середине шестидесятых! Однако, вот оно! Читайте...

Чем-то это стихотворение напомнило мне знаменитый рассказ Аркадия Гайдара «Горячий камень» (меду прочим, какая фантастика!). Конечно, Шефнер пишет жёстче и лаконичнее, образ жизни, переизданной как переработанная и дополненная книга, врезается в память. Но ведь Гайдар был на сорок лет раньше.

Ещё не построенный город, город без воспоминаний, без настоящей жизни, ватманский, стерильно чистый город. Такого никто, кроме Вадима Шефнера придумать не мог. И сорок лет такая идея лежит невостребованной. Эх, фантасты!..

Города, где не было нищих,

Где не веруют в рай и в ад,

Где лишь начерно под кладбище

Обозначен земной квадрат...

Это уже не стихотворение, это почти поэма или, если угодно, научно-фантастическая повесть в стихах. Библейская история, рассказанная убеждённым безбожником. Лирическое повествование о любви прожитой и любви несбывшейся. То, что иному прозаику не удаётся вместить в толстенный том, Вадим Шефнер укладывает в три страницы поэтического текста. Небывалая смесь библейской мистики и научной фантастики, необычная даже для наших дней, -- как это можно было написать в далёком 1965 году?

Ева яблоко сорвала --

Затуманился райский дол.

Бог ракеты «небо-земля»

На искомый квадрат навёл.

Бог на красные кнопки жмёт --

Пламя райские кущи жнёт.

Бог на пульте включил реле --

Больше рая нет на земле.

Преклоняюсь перед гением последнего великого русского поэта.

Гениальное стихотворение, первое у Вадима Шефнера, которое я запомнил наизусть. И раз за разом, из года в год, я возвращаюсь к нему, открывая новые смыслы в немногих строчках.

На них презрительными мордами,

Как на случайное уродство,

Посматривали звери, гордые

Свои косматым первородством.

В юности прочитывал эти строки, не вкладывая в них никакого особого смысла, пока вдруг не осознал, что это отсылка к Библии, к притче о продаже первородства косматым Исавом за чечевичную похлёбку. И так в малом и большом. Читайте эти стихи и думайте над ними.

Стихотворение Шефнера впаяно в контекст мировой культуры, оно немыслимо вне её, также как и мировая культура немыслима без стихов Шефнера.

Вот на таком бы уровне писали все авторы фэнтези, цены бы не было модному направлению! В стихотворении, написанном полвека назад, есть всё, чего так не хватает современным романам.

А ведь, по сути дела, перед нами потрясающей силы научно-фантастический рассказ, облечённый в краткую стихотворную форму. Так писать умел только Вадим Шефнер:

Два зелёные солнца, пылая, встают на рассвете,

Голубое ущелье безгрешной полно тишиной, —

И в тоске и надежде идёт по далёкой планете

Песнопевец Орфей, окрылённый любовью земной.

В коротких рассказах, где концовка кажется самоочевидной, чрезвычайно важно сделать так, чтобы читатель не мог воскликнуть: «Я же говорил!» В данном рассказе Анне Самойловой это удалось, хотя основной сюжет достаточно тривиален. Но конец -- делу венец, поэтому оценка стоит высокая.

Ремонт в присутствии маленькой дочери снести крышу может запросто, но ведь девочку отправили на время ремонта к бабушке, и рассказ получился скучно-реалистическим.

Прелестный короткий рассказ, построенный на игре слов. «Звездолёт летел домой, а цель экспедиции -- ко всем чертям». Понравилось очень!

Конечно, это не рассказ. Отлично написанное начало чего-то большего. К сожалению, повествование оборвано без объяснения причин.

Рассказ, написанный на конкурс. Была такая история в 70-е годы. Журнал «Техника — молодёжи» попал тогда в неприятную ситуацию, рассказ, который должен был идти в номер, зарубила цензура. А обложка с иллюстрацией к этому рассказу уже была отпечатана. Рисунок известного художника (чуть ли не Авотина) изображал человека в скафандре, который лежал ничком на каменистой равнине, сжимая в руке красный фонарь. А на заднем плане стояли ещё два космонавта и смотрели, не смея приблизиться. Пускать под нож готовую обложку никто не захотел, и тогда на обложке была сделана надпечатка. Редакция объявляла конкурс фантастических рассказов по этому рисунку. Я даже читал пару опубликованных сочинений о том, как герой героически полз, а когда дополз, то воткнул что надо куда следует. Рассказы эти мгновенно испарились из памяти, потому что всё-таки иллюстрации должны рисоваться к рассказу, а не наоборот. Оказывается, и Александр Силецкий принимал участие в этом конкурсе, только у него никто уже не ползёт, сцена с лежащим космонавтам представлена детишкам, как некая данность. Тем не менее, рассказ такой же незапоминающийся, как и все предыдущие на этом конкурсе.

И ещё один момент. Когда Александр Силецкий, я имею в виду взрослого Александра Силецкого, поскольку он, как и многие из нас, был некогда школьником, но уже тогда писал фантастические рассказы и даже публиковался в журналах «Знание — сила» и «Юный техник», так вот, когда взрослый Александр Силецкий принимается писать о детях, он вдруг становится чудовищно многословен, многословней даже, чем я в этом отзыве. Отчего это происходит -- не знаю. Тем не менее, факт остаётся фактом: такой короткий рассказ и такая прорва лишних слов. Мне-то что, я сейчас прочту другой рассказ другого автора и сменю стиль, а рассказы Александра Силецкого такими и останутся. Беда...

Когда Рэй Бредбери пишет рассказ «Завтра конец света», в котором показывает людей, остающихся людьми перед лицом неизбежной гибели, ему веришь. Гибель мира приходит извне и от людей не зависит. Люди могут либо метаться и вопить, либо оставаться людьми. Когда Александр Силецкий пытается делать то же самое, но в качестве героев выводит генерала -- одного из виновников катастрофы и писателя, который сочинял прекраснодушные истории, ничуть не пытаясь остановить близящийся апокалипсис, веры автору нет ни на грош. Ракеты уже запущены, а мы пока что пойдём, прогуляемся, да потрындим о разумном, добром, вечном... Тьфу!

На редкость гадостный рассказ. Уже и помылся, и горячей воды попил, а чувство тошноты всё не проходит.

Уже даже не смешно. Если верить нашим фантастам, то, чтобы встретиться с инопланетянами, нужно переломать себе кости где-нибудь в безлюдной местности. Инопланетяне тут же явятся и спасут. При этом они произнесут некоторое количество сентенций о гуманизме, и о том, что время контакта покуда не наступило. А в данном рассказе, плюс ко всему перечисленному, инопланетяне тоже потерпели аварию и кое-что себе переломали. Так что герой тоже сумел инопланетянам помочь, а заодно произнести некоторое количество сентенций. Кому такое нравится -- читайте. Мне -- не нравится.

Впоследствии на эту тему были написаны куда более серьёзные произведения, но Александр Силецкий был первым и сумел полностью раскрыть тему на протяжении полутора машинописных страниц.

Странное сочетание... стиль рассказа, язык, которым он написан, превосходен. Читаешь и получаешь удовольствие от процесса чтения. Но при этом сам рассказ абсолютно пуст, он ни о чём. И какую бы концовку ему ни приделать, рассказ останется пустым, слишком уж мощный заряд никчемушности дал ему автор. Впрочем, рассказ короток, поэтому могу рекомендовать его любителям психологических головоломок.

Забавный рассказик, и сразу видно, что автор работал в редакции научно-популярного журнала. Уж больно правдиво всё описано.

Как хорошо начинался рассказ! А вот концовка оказалась фельетонно-памфлетная. Очень жаль, всё настроение сразу оказалось испорченным.

Лишний раз убедился, что писать автор не умеет совершенно. Неграмотность автора удручает, хотя, пора бы уже привыкнуть к общей безграмотности «Молодых Талантливых Авторов». Но когда я вижу, что одна картечница ведёт кинжальный (!) огонь, что отряд достигает «вершины хребта», что горцы одеты в тёплые «байковые халаты», меня начинает корёжить. А уж местные названия, которыми радует нас Виталий Зыков! Горная страна под названием «Колодец в степи», хребет «Одинокая вершина» и т.д. Если бы не сокрушающая серьёзность автора, я решил бы, что он так прикалывается.

Уже не первый раз замечаю, что МТА ужасно любят приписывать обычным словам какой-то особый смысл, понятный только самому автору. Например, «геометр» по Зыкову означает «боевой маг». Лет триста назад волшебников порой называли герметиками, поскольку они владеют тайными искусствами. Может быть, Зыков просто перепутал? Слышал что-то краем уха, а потом и выдал геометра?

Зато в этом рассказе есть мысль. Автор озвучил её скороговоркой на последней странице, и ничто в самом рассказе не подводит к осознанию этой мысли, но она есть! Если бы ещё Виталий Зыков научился мысль свою выражать, было бы совсем хорошо. А покуда ставлю заслуженную двойку.

Как писались прежде, да и сейчас порой пишутся научно-фантастические рассказы? Автор прочитывал где-то в научно-популярной литературе гипотезу или просто малоаргументированное предположение, быстренько лепил сюжетец, иллюстрирующий данную мысль -- и всё, рассказ готов. Данный рассказ построен по этому же универсальному принципу. Вот только один из персонажей, поначалу казавшийся проходным, который понадобился автору, чтобы гайки крутить, вдруг встал и совершил человеческий поступок. Рассказ сразу же ожил и живёт до сегодняшнего дня.

Всем-всем читать «Флориста«!

Соблазнённый обсуждением в одной из тем форума, я тоже это прочёл. Могу сказать так: если представить, что читаешь рубрику «Нарочно не придумаешь», то текст вполне можно одолеть. Такие словосочетания как «черпал воду из ведра с водой» окажутся вполне на месте и вызовут весёлый смех. Над автором, разумеется. И подобных ляпов, ляпчиков и ляпсусов там столько, что можно в качестве примера цитировать весь рассказ целиком. «С лязгом выпавшего из седла рыцаря, он покатился по каменным ступеням, ведущим в подпол, заставив хозяина дома досадливо поморщиться», -- какова фразка, а? И что бы она могла означать?

Что касается сюжета, то есть, детектива, то он оказывается одновременно глупым, наивным и неграмотным. Спойлера не будет, захотите, сами прочтёте.

Что понравилось? Понравилось красивое слово «флорист». Правда, автор употребляет его неправильно, ну да что с него взять, фэнтези пишет, у них там всё на особицу.

Что ещё? Нет порнухи и нет садизма, поэтому оценка повышена до двух баллов.

Больше сказать о рассказе нечего.

Повесть не столько пародийна, сколько подражательна. Главный объект заимствований -- «Звёздные дневники Йона Тихого». Оно бы и ничего, Лему можно подражать до бесконечности, вот только, несмотря на героические усилия автора, повесть получилась скучноватой.

Этим рассказом Виктор Колупаев явно полемизирует с Рэем Бредбери (рассказ «Урочный час»). В обоих рассказах взрослые не замечают космических пришельцев, а дети им помогают. Только у американского автора детишки помогают захватить Землю и уничтожить человечество, а у автора русского, помогают найти новую родину, где инопланетяне будут жить рядом с людьми, ничуть не стесняя друг друга. Я не пытаюсь сравнивать двух авторов, но если уж спорить с Бредбери, то это должен делать именно Виктор Колупаев -- самый добрый и лиричный русский фантаст.

Конёк-Горбунок -- любовь на всю жизнь. Я ещё не умел читать, но положив на колени огромнейшую книгу с рисунками Конашевича издания 1953 года, старательно «читал» эту сказку, водя пальчиком не столько по строкам, сколько по картинкам. При всяком новом прочтении открывались новые тайны и смыслы, места, которые прежде читал на полном серьёзе вдруг наполнялись авторской усмешкой. Некоторые места просто становились понятны: что значит, «получать деньги счётом», что такое «белоярое пшено», на каком-таком «мосту» должен провалиться похититель коней, что значит «наградить кого-то шапкой»... Ведь детская сказка на деле является энциклопедией русской жизни XV-XVII веков. Мне уже давно не нужен текст, я помню сказку от корки до корки, но всё равно, время от времени беру ветхую, чуть живую книгу, на которой вырастает уже третье поколение детей, и, глядя в лица внуков, читаю любимые строки. Или просто, в тысячный, наверное, раз рассказываю сказку самому себе:

Ты, коль так сказать примерно,

Сослужил мне службу верно.

То-есть, будучи при всём,

Не ударил в грязь лицом.

История двух чудаков, которые творили чудеса, просто так, а не для того, чтобы им верили. Им и не верили, разве что старик-пожарный, когда как следует напился. И единственная горчинка, оставшаяся после чтения, что внучка пожарного звезды увидеть не успела.

Рассказ ничем не кончается, и это хорошо, потому что вдохновение и не должно кончаться. Любая концовка испортила бы рассказ безнадёжно, а так -- он живёт.

Этот рассказ не зря открывает самую первую книгу Виктора Колупаева. Ведь в семидесятые года право на жизнь имели лишь научная фантастика, и в этом плане рассказ не вызывал нареканий. Звездолёт с гордым именем «Громовержец», доблестный капитан... -- всё, как полагается, и проверяющий чинуша успокоенно закроет книгу, не вчитываясь в страницы, которые ему интересны только в плане поисков крамолы. А ведь уже в первых строчках встречается удивительное. «Громовержец везёт на Землю груз розовых лепестков, которыми девушки будут украшать волосы. Как-то не полагается такое в строгой научной фантастике. А уж дальше любителю логики и здравого смысла остаётся только возмущаться. Как это может быть, что девушка-инопланетянка не знает о существовании других цивилизаций? Вон он, в пяти километрах космодром, где только что совершил посадку «Громовержец», и никто из технического персонала не удивился прибытию землянина. Как можно запатентовать и запретить к исполнению все музыкальные произведения и все стихи, как можно запатентовать и, следовательно запретить, все фразеологизмы, крылатые слова, пословицы и поговорки? Тут, впрочем, Виктор Колупаев к несчастью, выступает пророком. Нынешние охранители авторских прав в своём усердии доходят до идиотизма и, кажется, действительно готовы запатентовать всё и вся.

Тем не менее, рассказ, написанный вопреки всякой логике, оказывается удивительно человечным. В этом плане он напоминает рассказы Бредбери, который также очень вольно обращается с цифирью. Рассказ о том, что человеческое -- всегда алогично, прекрасное не может быть формализовано, и счастье весьма редко совпадает с выгодой. Рассказ, не выдерживающий поверки алгеброй, приносит радость, и в этом его главное достоинство.

Читал эту статью в Литературке в 1985 году и запомнил, благодаря прекрасному образу суматранского носорога. Но в целом статья давно и безнадёжно устарела, так что, перепечатка её в 2004 году кажется мне неоправданной.

Некогда эта статья наделала много шума, но с тех пор прошёл немалый срок, и к 2004 году статья, написанная в 1993 году изрядно устарела. Сейчас тенденции, против которых выступал писатель, стали не тенденциями, а едва ли не сутью нашей литературы, и премию имени Кира Булычёва «За гуманизм в фантастике» получают произведения куда более жестокие, нежели те, которые критикует автор.

Долго думал, как можно оценить такую маленькую статейку, а потом решил поставить десятку, и не потому, что Кир Булычёв сообщает в ней искреннюю правду о братьях Стругацких и Станиславе Леме, а потому что меня, когда я был карапузом, тоже спрашивали во дворе: «За Луну или за Солнце?» И хотя я знал нужный ответ, и на своей шкуре испытал, чем грозит ответ неправильный, я всегда отвечал: «За Солнце!»

Приятно, когда любимый автор вдруг открывается с неожиданной стороны, и читатель обнаруживает новую грань таланта, о которой прежде не подозревал. В данном случае, Булычёв-карикатурист заслуживает всяческих похвал. Жаль только, что рисунков так мало и пояснения к ним так коротки.

И всё же, есть в этом рассказе нечто натужное... Рассказ запоминается, хотя по сути дела это не рассказ.. Автор играет с собой и с читателем в поддавки. В Скандинавии ещё долгое время было невозможно жить, слишком недавно ушёл оттуда ледник, биоценоз не устоялся, и, если бы герой рассказа пошёл на северо -запад, он просто помер бы там от бескормицы. Ну и, конечно, образ человека, давшего последний толчок глобальным процессам, несомненно красив, но уж слишком от него веет антропоцентризмом и чуть ли не предопределением. Поэтому, хотя рассказ запомнился, причём запомнился в подробностях, я всегда вспоминаю его с неодобрением.

Есть такое нехитрое писательское умение: способность держать сюжет. И почему-то в этой повести авторы напрочь о нём забывают. Сначала нам рассказывают о некоем микробиологе, который, бросив невесту, ринулся в сельву, искать в гипотетической пирамиде майя реликтовые микроорганизмы. Случайный удар молнии уничтожает находки, а оскорблённая невеста бросает героя. Затем следует длинный (2/3 всей повести) красиво написанный очерк о путешествии полковника Фосетта, которое состоялось за 50 лет до событий первой части. На последних страницах видим наспех написанный отрывок, где герой первой части, давно позабывший о микробиологии, обнаруживает в сельве некое небывалое физическое явление и чешет затылок, взирая на него.

Общее впечатление: В чашке Петри -- бузина, а в Киеве... простите, в сельве -- дядька Фосетт. Но очерк о Фосетте я бы с удовольствием прочитал, скажем, в журнале «Вокруг света» или другом подобном издании.

Рассказов о том, как человек, замученный бытом, потерял доставшийся ему чудесный дар, написаны многие сотни, в том числе и до 1968 года, когда появился рассказ «Сад». В этом плане рассказ ничего собой не представляет. Но вот что любопытно... герой рассказа родился в 2003 году, и к тому времени, когда он отправляется в прошлое, в далёкий XX век, он уже юноша («вам не больше двадцати пяти лет», -- говорит один из персонажей). К этому времени на Земле открыт Волшебно-Сказочный институт, и каждый человек умеет превращаться во что угодно. Нам до этой счастливой поры осталось около десяти лет. Если верить Геннадию Гору, пора готовиться к небывалым переменам.

При поверхностном прочтении может показаться, что статья известных некогда критиков, полностью устарела и ныне представляет лишь исторический интерес. Многих может раздражать её прокоммунистическая направленность, обусловленная искренней убеждённостью авторов (в особенности Владимира Дмитревского) в справедливости коммунистических идей. Но при внимательном прочтении обнаруживаем мысли, ныне несправедливо забытые критикой и литературоведением. Основная из них: «фантастика прежде всего литература мировоззренческая». Отвлечёмся от большевистской фразы и приложим этот тезис к современной фантастике. Картина получится самая удручающая. Есть над чем подумать, читая работы старых мастеров.

Весь рассказ построен на перечислении имён знаменитых спортсменов XX века. Но то, что эти люди существовали и ставили рекорды ни в коей мере не оправдывает ни смертей от перетренировки, ни бешеной допинговой гонки. Автор устами своего героя может сколько угодно говорить о красоте спорта и воле к победе, но когда последний спринтер подохнет от той дряни, что вкололи ему перед забегом, говорить станет некому и разум всё-таки возобладает. А что касается идеи с безумным миллиардером, то она не выдерживает никакой критики и придумана только для того, чтобы проиллюстрировать право самоубийц на допинг.

Пренеприятнейшее произведение.

Не знаю, зачем эти стишки помещены в уважаемый сборник. Если не было лучше, можно было бы обойтись без стихов вообще. А так, люди читали и начинали думать, что научно-фантастическая поэзия -- нечто второсортное и необязательное. Версификация сделана неплохо, поэзии нет ни на грош.

Десять строчек крупным шрифтом, и основная мысль: «интересные книги в предисловиях не нуждаются». Вот так, наверное, и нужно писать предисловия.

Не избавиться от ощущения, что произведение это пришло к нам из XVIII века. Комплиментарная критика в духе екатерининских пиес, мораль, высказанная в лоб, практически полное отсутствие сюжета. И даже название, позаимствованное у Фонвизина. Думается, Иван Андреевич Крылов с удовольствием поместил бы этот текст в свою «Почту духов».

И всё же есть в этом отрывке, устаревшем уже к моменту написания, нечто не лишённое интереса и для современного читателя. Это -- русский язык эпохи перелома. В первой половине XIX века неестественный книжный язык времён великих царствований Петра и Екатерины II начал сменяться языком современным. То был естественный процесс, он происходил бы даже в том случае, если бы Пушкин и Гоголь умерли во младенчестве. В ту пору перед русским языком синел величественный простор. Пушкин указал «куда ж нам плыть», но он же и ограничил этот простор одним направлением. А в текстах авторов второго ряда, авторов самостоятельных и самобытных, но лишённых пушкинского гения, мы видим нереализованные возможности языка. Построение фразы, метафоры, сравнения... всё это рассказ Одоевского донёс нам в сохранности. Для кого русский язык не звук пустой, читайте рассказы Одоевского медленно, вдумчиво, не выискивая извивов сюжета, которых там нет. Тогда вам откроется много иных, чудесных тайн.

Совершенно случайно обнаружил, что эта крошечная статейка внесена в библиографию Б.Н. Стругацкого, а ведь с ней связан анекдот, нашумевший некогда среди фэнов. Статейка была опубликована в газете «Смена» 31 января 1979 года. На двадцати строчках Борис Натанович рассказал о работе ленинградского семинара молодых фантастов и представил читателю совершенно неизвестного автора С.Витмана (Святослава Логинова). Далее шёл текст рассказа. А вот для фамилии автора рассказа места в газете не хватило. Конечно, в тексте заметки фамилия Витман была выделена жирным шрирфтом, тем не менее, при взгляде на газету всякий видел: Борис Стругацкий «Цели прогресса», а следом — текст рассказа. Многие и впрямь решили, что рассказ написан Борисом Стругацким.

Конечно, Святослав Логинов не поэт, но версификатор, что он и доказал, взявшись за самый сложный и заформализованный поэтический жанр — венок сонетов. Всем формальным требованиям жанра данное произведение отвечает вполне. Рифмы, среди которых — минимум избитых, верно соблюдённый размер, развитие темы, сюжет — необязательный, но остро желательный для этого жанра. И, конечно, магистрал, составленный из первых строк четырнадцати сонетов. Есть всё, не хватает только высшего единства формы и содержания, называемого поэзией (а в прозе — художественностью). За такое, по совести говоря, следует ставить пять баллов, но поскольку всё произведение пропитано авторской иронией, насмешкой над самим собой, то оценка повышена до шести баллов.