А музыканты-то крепостные, вот они и выдают то, что барин требует: в данном случае — не пить и не петь.

Небольшое сие сочинение идёт в кильватере «Похвального слова глупости» за двести лет до того написанного Эразмом из Роттердама. Равно как и Эразм, Крылов объявляет, что не собирается исправлять нравы по той лишь причине, что никто из нынешних глупцов его творения не прочтёт. Баснописец прав, изменилась мода, но не изменились модники. Слова «Гламур» Иван Андреевич не знал, и вместо карт ныне в ходу другие игры, а в остальном -- знакомые всё лица!

Казалось бы, мнение воробья, стоит ли его принимать во внимание и вообще выслушивать? А ведь воробьи — самые многочисленные птицы, воробьёв на Земле больше, чем всех остальных птиц вместе взятых. Голос воробья, это всегда голос толпы. И вот тут по спине пробегает холодок.

Непонятно, почему большинство лаборантов, классифицировавших эту крошечную юмореску, отметили, что время действия у неё не определено? В XIX веке проигрывателей ещё не было, в XXI веке они кое-где сохранились, но исключительно в качестве раритетов. Двадцатый век, однозначно!

Это действительно реплика, но на три строчки здесь приходится два каламбура и, как следствие, несколько вариантов прочтения. Гениально!

Страшно. Лишение сна — одна из самых бесчеловечных пыток. Прописано всё со знанием дела, как только врач может. И вдвойне страшно от обыденности происходящего. Не знаю в мировой литературе ничего более жуткого, нежели этот крошечный рассказик.

Мучительный рассказ. Именно то, что называется смех сквозь слёзы. И самое печальное, что ничто в нашей жизни не изменилось. По-прежнему подворовывают смышлёные мужички, приближая большие несчастья, и даже каторга им не впрок.

А ведь зуб-то болит, и ничто не помогает. А рукосуй Курятин ещё усугубляет страдания злосчастного льячка. Утешает только то, что просфору свою дьячок, уходя, забрал.

Почему-то не могу я считать этот рассказ юмористическим.

Для меня эта коротенькая, лишённая сюжета, юмореска оказалась разобрана на цитаты: «Проезжая мимо вашей станции, у меня слетела шляпа», «В размышлении чего бы покушать...», и, конечно, «Жри, что дают». Думается, это достаточная причина, чтобы выставить рассказу высшую оценку.

Ранний Чехов, Антоша Чехонте, ещё идёт в кильватере своего учителя Николая Лейкина. Но в этом рассказе уже видим пристальное внимание к мелкой, казалось бы несущественной детали, которая, тем не менее, в два слова описывает образ (как пример приведём запонки с собачками). И, конечно же, гениальная заключительная фраза.

Впрочем, что я тут болтаю? Ранний или поздний — это Чехов.

Четырнадцать слов и каждое на месте, не сдвинешь. И ведь это не анекдот и не афоризм, а рассказ. Кто ещё так может?

Конечно, в 1963 году Феликс Кривин мог написать такое. Но пройдёт совсем немного времени, и тот же Кривин напишет иначе:

«Когда живой огонь воздействует на чувства, какой уж тут глагол, какое тут искусство».

Но и от своего первого видения проблемы автор не отказался, поскольку и рассказ о волке написан честно и талантливо, ведь как и прежде «в волчьем мире зайцы решают всё».

Главное в миниатюре не сказано, оно лишь подразумевается. Сказано лишь «Р-р-р!» – громко, внушительно, авторитетно. А что это Р-р-р! – доносится из клетки... ну зачем об этом говорить?

Ведь отличная задумка, и язык у автора неплохой, а вот сюжет оказался завален, видно лениво стало автору продумать всё как следует. Господин Борзенко должен был бы догадаться, что если он платит главному герою определённую мзду, то значит, герой работает на него со всеми вытекающими отсюда последствиями. Значит, нужно было придумать некий изящный ход, чтобы избежать этой опасности. Автор таким вопросом попросту не озаботился. Точно также, в Майями главный герой должен не просто жить, а работать, пусть на самой ничтожной должности, но непременно в государственной системе. Возможно, рассказ от этого несколько вырастет в объёме, но зато и значительно улучшится. А пока он заслуживает семёрки, не больше.

Вот и ещё один прозаик, кстати, неплохой, возомнил себя поэтом. Пересказ стихотворения Сергея Михалкова «Как старик корову продавал» автор называет шутливым обыгрышем, хотя ничего шутливого отыскать в стихе не удалось. Нет и намёка на пародию, ничего оригинального автор также не предложил. Зато хромают рифмы (мне/километр), размер также оставляет желать лучшего.

Ну, хорошо, придумалось такое в недобрый час, бывает, со всеми бывает, но зачем же выкладывать сие на всеобщее обозрение?

Полный набор недопустимых методов работы с детьми. Если так пойдёт и дальше, из девочки Оленьки вырастет законченная воровка. Причём автор не даёт никакой оценки своей героине.

Поначалу выставил повести девятку, не потому что нашёл в тексте недостатки, а всего лишь из-за того, что у Лукина есть вещи и получше. Но если при перечитывании (а перечитываю уже в третий раз) получаешь такое же удовольствие, что и в первый, то меньше десятки ставить нельзя.

Интересно, как называется психическое отклонение, заключающееся в перечитывании любимых произведений?

Гениальное произведение! Хотел привести пример, иллюстрирующий, как великолепно Кривин работает со словом, и понял, что цитировать надо всю миниатюру целиком. И эта фраза хороша, и эта замечательна, но лучше всего -- все вместе.

Вот, что интересно: Феликс Кривин -- великий мастер использовать в своих текстах пословицы, поговорки и крылатые выражения, в данной миниатюре никак не обыграл сочетание «мокрая курица». Вероятно оттого, что история не только о курице и дожде, но и о любви. И потому упоминание мокрой курицы было бы здесь неуместно. Меру следует знать, даже играя каламбурами, и Феликс Кривин очень хорошо видит границу, которую не следует переходить.

Я бы непременно написал аналитически выверенный отзыв на этот рассказ, но совершенно нет времени. Сами подумайте, сначала -- зимняя спячка, затем весенняя, а там и летняя с осенней подойдут. И каким ни будь шустрым тушканчиком, времени всё равно будет не хватать. Вот, прочёл рассказ, а теперь, по здравому размышлению, надо не отзыв писать, а пойти поспать немножко, чтобы будни тушканчика не превратились в праздники.

Ох уж эти мечты!.. Читаешь, и вдруг в маленькой глупой мышке узнаёшь сам себя. И не на кого обижаться, сам такой.

Стоило только уйти от короткой формы и искромётных каламбуров, как проза погасла. Впрочем, это ничуть не умаляет Феликса Кривина, ведь из одних перлов состоит только перловая каша. Автор хотел признаться в любви к прекрасной стране Польше, и он это сделал. И пусть кто-нибудь попробует возразить.

Роман. Не потому, что толстый, а потому, что в нём множество сюжетных линий, много главных героев, причём у каждого свой характер, своя судьба и и свои цели в жизни. Поначалу читать тяжело, никак не разобраться, кто есть кто и зачем он появился на страницах книги. Но постепенно всё складывается в логически непротиворечивую картину. Роман «грузит», читать его нужно неспешно и вдумчиво, иначе прошляпишь очень многое и важное.

Есть и недостатки, но сейчас о них не хочется говорить. Хочется сказать одно: хорошая книга.

Это первая из опубликованных повестей Логинова. Она писалась три года и была закончена в 1978 году. Дата 1990 год -- время первой публикации. Разумеется, повесть слабая, да и какой ей ещё быть. А ругатели повести пусть утешаются тем фактом, что по сравнению с вариантом 1976 года повесть сокращена почти вдвое.

По большому счёту это антимонархический рассказ. Кого бы люди ни возвели на трон, это будет выбор между плохо, очень плохо и хуже некуда.

Современная антропология меняется очень быстро, и мы сейчас знаем, что всё было не так, как описано у Станислава Секирина. Неандертальцы не вымерли, их кровь течёт в наших жилах, но миниатюра всё же читается неплохо.

С моей точки зрения «Алиса в зазеркалье» не нуждается в подобных переделках. Единственное достоинство этой постмодернистской штучки -- короткий размер.

Плохо, что суть рассказа становится ясна уже на первой строчке, на словах «зрение уже не то». Дальше идёт полстраницы необязательного текста и заключительная фраза, вернее, мораль, которая ничего не может спасти. Хотя, быть может, это я один такой догадливый?

Микрорассказ во многом зависит от последней фразы. Есть ударная концовка -- есть рассказ. Нет -- можно, конечно, попытаться что-то спасти, но трудно. Здесь последняя фраза вроде бы ничего с ног на голову не переворачивает, ну, разве что читательское восприятие.

Вроде бы всё в этой миниатюре в порядке, но «Серебряные яйцеглавы» Фрица Лейбера выглядывают из каждой строчки. А концовка -- это же «Кукла» Ильи Варшавского! И как прикажете относиться к такому произведению? Разумеется, это не плагиат, но, вторичность зашкаливает, а это для микрорассказа смерть.

Мне кажется, в этой юмореске автору изменил вкус . Не смешно, не поучительно... нет ничего, кроме пошловатого глумления над великим мастером. Жаль, у Павла Алексеева есть прекрасные миниатюры.

Работа Николая Кузанского «Об учёном неведении» гораздо глубже и больше, нежели кажется Алексу Норку. Кузанского можно извинить, когда, говоря об абсолюте, он приписывает треугольнику свойства абсолютной монады для плоскости. Николай Кузанский был богословом, для него понятие Троицы -- первично, так что он был обречён на такой вывод. Кроме того, тригонометрия, единственная на ту пору прикладная часть математики, опиралась в своих построениях на треугольник. А вот открытый угол Алекса Норка не содержит ничего, кроме некоторых беспредметных умствований. То есть, Алекс Норк демонстрирует то самое учёное невежество, которое немецкий философ потивопоставляет пытливому незнанию. Кажется, что Николай из Кузы предвидел, что придут любители препарировать его труды и заранее высмеял этих любителей самым беспощадным образом.

Случается, что автор, начавший свою карьеру с графоманских произведений, впоследствии начинает писать прилично и даже хорошо. Потому я и решил просмотреть некоторых авторов, которых некогда назвал графоманами. А вдруг люди начали писать, и мне следует извиниться?

Рассказ «Балет» датируется 2005 годом, но на СамИздате сказано, что он переработан в 2013 году, то есть, через четыре года после моего знакомства с писаниями Якубовой. Увы, нет, как было бессвязное словоизвержение, так и осталось. При всём желании выше единицы не поставить. Единственная фраза обрадовавшая меня: «удалось где-то откапать супер-пупер модного режиссера». Так и представляется, как герои взяли капельницу и откапали режиссёра. Эх, ещё бы пяток таких ляпов и хоть какое-то подобие сюжета, могло бы получиться нечто развесёло пристёбистое. А так всего лишь видим, что даже переработанный рассказ автор поленилась перечитать, прежде чем выкладывать в сеть.

Долго пытался понять, о чём же рассказ. Два раза перечитал, но так и не понял. Вижу, что текст перегружен прилагательными, вижу рассогласование в некоторых предложениях, вижу прорву грамматических ошибок, характерных для МТА. А о чём рассказ -- не вижу. Многозначительная и заковыристая пустота.

Можно было бы, конечно троечку поставить, всё-таки человек старался... Хотя, если бы старался, то мог бы выучить разницу между глаголами «одеть» и «надеть». Упорное нежелание автора видеть эту разницу меня доконало. Два балла и решительная рекомендация -- не читайте!

В сборнике «Русская романтическая новелла» автор рассказа носит имя Валериан Николаевич Олин.

Теперь непосредственно о рассказе.

Как и подавляющее большинство авторов XIX века Олин не осмеливается вести рассказ от своего или (что то же самое) от имени главного героя. Печальное наследие «Декамерона»: появляется некий рассказчик, который высушивает историю до гербарного состояния. Прежде чем перейти к действию, автор кормит читателя длиннейшим вступлением, которое не всякий современный читатель сумеет прожевать и тем паче, переварить. Большинство на этом вступлении и кончат знакомство с рассказом. Благодаря «рассказчику» текст украшается монструазными изражениями, которые в ту давнюю пору полагались художественными, а ныне делают текст напрочь нечитаемым. Не буду голословнысм, вот одно предложение из рассказа «Странный бал»:

«Молодые девицы с их полувоздушными талиями, которые легко бы могли поколебать добродетель и самого старого анахорета и которых наши новейшие трубадуры, с их феодальными мандорами, верно уподобили бы очаровательным феям, танцующим при луне и чуть-чуть приклоняющим мураву лёгкими и стройными их ножками; одушевлённая кинетозография, излияние сердца, остроты, шутки, игры, живые картины, дипломатика, -- одним словом, есть тысяча средств приятно рассеяться на вечеринке, и особливо на такой, какова эта».

И на этом градусе галантерейной красивости написан весь рассказ. А ведь Пушкин к этому времени уже восемь лет, как написал «Барышню крестьянку». Да что Пушкин! Карамзин со своей «Бедной Лизой» по сравнению с опусом Олина являет пример лапидарной прозы!

Но есть ли в рассказе что ценное? Да, есть, причём многие нынешние сочинители мистической прозы могут поучиться у В.Олина, как следует вводить мистику в реальность. Описание гостей, описание маскарадных костюмов, описание... полно, да костюмы ли это? -- чудища преисподней пляшут на балу... -- и всё это сделано на едином эмоциональном и логическом посыле. В этом плане «Странный бал» даст сто очков вперёд, скажем, «Концерту бесов» Загоскина.

Рассказ несомненно устарел, ушёл в прошлое и заслужено забыт. Но для тех читателей и исследователей русской литературы, для кого мистическая проза не звук пустой, знакомство с творчеством Олина будет полезно, а быть может, и необходимо.

Откровенно слабый рассказ. Иван Сергеевич не посмел написать его от первого лица, а пошёл проторенной дорожкой пересказав чужой рассказ, так что в результате получился некий испорченный телефон, в котором растворилась и драма гибнущего человека и страшная мистическая история. И на время написания ссылаться нечего, Гоголь ведь сумел написать «Записки сумасшедшего» от первого лица, да так написать, что читателя насквозь пронзает.

А у Тургенева мы видим долгий, ни к чему не обязывающий зачин, затем саму историю, в которой не понять, то ли это случай из психиатрической практики, то ли мистическая повесть. И, наконец, вялая концовка, которая не вызывает другого чувства, кроме: «Уф, дочитал».

Конечно, в XIX веке самый факт: «У, черти!» -- придавал рассказу интерес и элементы ужастика, так что автор мог не заботиться о серьёзном сюжете и заканчивать рассказ, как кривая вывезет. К сожалению не избегнул этой участи и Тургенев. Если в своих лучших вещах он показывает себя истинно великим писателем, то фантастические рассказы оказываются проходными, чем-то на уровне Данилевского и Полонского. Жаль, конечно, но тут уже ничего не поделаешь, склад души у великого реалиста был таков, что фантастика ему не давалась.

Да, помню, читал... На редкость мерзкая штучка, исполненная бессмысленной, людоедской жестокости. Кстати, рассказ этот вспомнился, когда начался эксперимент по моделированию полёта на Марс. Но в реальности хотя бы грядущие поколения на смерть не отправляются, а те, кто запер себя в кабине псевдозвездолёта, знают, на что и ради чего идут.

Разумеется, рассказ перечитывать не стал, честная двойка выставлена по воспоминаниям 1976 года.

Чем закончится рассказ я понял, прочитав первые четыре строчки. Некоторое время, правда, не догадывался, на какой именно сказке собирается сплясать автор, уж больно неподходящим для таких игр оказался исходник. А в остальном всё, как и полагается в такого рода дурных анекдотах.

Что касается умения писать,то оно оставляет желать лучшего. Когда в одном абзаце встречаются длинный язык и длинные зубы... -- такие вещи учат выправлять на любом мастер классе. Других примеров приводить не буду, русский язык вопиет об отмщении в каждом абзаце.

Беда да и только...

Странное явление представляют собой русские писатели второго ряда. Воспитанные на классике, мы и от этих авторов ждём великих произведений, а видим нечто не слишком выдающееся, а к нашему времени и вовсе потерявшее всякое значение. Рассказ Георгия Чулкова написан в 1912 году, думаю, незачем перечислять гениальных писателей, творивших в то время. И рядом с ними рассказ, мягко говоря, никакой. Сюжет, даже в те времена не представлял ни малейшей ценности: ну, встретил герой на курорте странную даму, которая несла многозначительный бред -- и что? Две вечно пьяных хозяйки, которым в начале рассказа посвящено немало места, в результате никак не играют в рассказе. Всё это имело бы смысл, если бы у рассказа была пристойная концовка, но, увы, концовка самая графоманская:

Литература серебряного века отличается изысканностью стиля, значительно утерянной к нашему времени. Но здесь видим набор красивостей, переходящих порой за грань пошлости.

Некоторый интерес представляет описание пляжа, ничуть не напоминающего нынешние курорты. «Из кабинки вышел толстый человек с тройною складкою на шее; на нем был полосатый пеньюар; толстяк тяжело дышал, осторожно наступая на гравий. Потом вышли двое юнцов лет семнадцати; они были в черном трико; и я с удовольствием смотрел на их сильные упругие ноги и на смуглые плечи. Пожилые дамы, в просторных купальных костюмах, спокойные и равнодушные; худенькие девушки, слегка смущенные наготою и взволнованные соленым морским ветром». Какая к чёрту нагота? Трико, купальные юбки до колен, непременные шляпки, в которых даже в море лезли... автор доносит нам эти странные нравы. Кстати, полосатый пеньюар, в котором разгуливает толстяк... в словарях XIX века (Даль, Жуков) особо подчёркивается, что пеньюар сугубо женский наряд. То же самое пишет Ушаков и другие словари советского времени. Что это, авторский ляп или действительно в начале прошлого века ненадолго появилось у слова «пеньюар» иное значение, нежели сегодня и во времена Владимира Даля?

Но эти вопросы возникают из-за того, что перед нами старый текст. Достоинства и недостатки автора тут не при чём.

Оценка 5 выставлена рассказу исключительно из уважения к его сединам. По совести, надо бы меньше.

Это не микрорассказ, это первая главка чего-то детского. Написано средненько. Тут всё зависит от того, что будет дальше, а дальше пока нет ничего.

Немного смазанная концовка и затянутая беседа о сингулярности не позволили поставить рассказу десятку. А в остальном, рассказ психологически достоверен, изобилует сочными оригинальными деталями и в основу его положена крайне интересная идея, прежде в нашей фантастике не встречавшаяся. Думаю, этого достаточно, чтобы рекомендовать рассказ к прочтению.

«Старое добро не помнится», -- учит наших детей великий гуманист. Тебе помогли -- бей спасителя по башке и будет тебе счастье. До чего же всё-таки мерзкое ощущение оставляют сказки Льва Толстого!

Замечательное в своём роде произведение. Великий русский писатель учит наших детей: Впёрся без разрешения в чужой дом -- ломай, громи, порть! -- но не забудь вовремя унести ноги, и тогда -- не пойман, не вор. А кто-то ещё удивляется, почему у нас в стране худо с нравственностью. Да на таких примерах только бандитов и растить.

Н-да... Юморок... Актуализация идиомы, метод давно известный, хотя и беспроигрышный. А вот всё остальное... Маньяк с топором, безобразная драка, главный герой -- помесь Кинг-Конга с Годзилой, потому что ни одному живому человеку не удастся голыми руками превратить голову другого человека в подобие смятого арбуза. Непрофессиональные действия милиции: имеет место поножовщина и зверское убийство, но убийцу, пусть не превысившего пределы самообороны, тут же отпускают... не было такого нигде и никогда. Опять же, двое сирот из неблагополучной семьи: несовершеннолетняя девочка и её брат -- совершеннолетний, но вряд ли очень старый, и у этой пары имеется собственный адвокат?

Самое дикое, что все эти лужи крови автором выдаются за юмористический рассказ. Страшненько, что есть на свете люди, которые считают подобные вещи смешными.

С детства знал и любил отрывки из этой небольшой поэмы. «Плакала Саша, как лес вырубали...» И в ту пору искренне полагал, что, как и написано в аннотации, стихотворение о «девочке Саше, няне и о катании с горки на салазках». А потом перечёл взрослыми глазами: «Дедушка часто хворает, стал ему нужен костыль. Скоро уж, скоро узнает Саша печальную быль». И переворачивается описание мирной жизни, как ни в какой антиутопии не получается.

Фельетон «Преферанс и солнце» был напечатан в 1847 году в «Литературной газете» без подписи автора, и если бы не знакомые с детства стихи, то я бы не догадался, что этот проходной материал принадлежит перу будущего великого поэта:

И скучно и грустно, и некого в карты надуть

В минуту карманной невзгоды.

Жену? Да что толку жену обмануть,

Ведь ей же отдашь на расходы.

Но зато фельетон этот, строго говоря, является фантастическим произведением.

У рассказика удачное название. Это и впрямь типичный представитель такого рода микрорассказов. Миленький, забавненький, но не более того.

Прекрасная повесть. Прежде всего, необычно преступление, которое раскрывает Аргус. С точки зрения многих это и преступлением-то назвать нельзя. Тем более, нестандартны методы, которые применяет Аргус, да и сама идея Аргусов противоречит как советским, так и нынешним представлениям о законности. Но зато эти идеи не противоречат внутренней логике повествования, делая её явлением в нашей фантастике уникальным.

Опять же нельзя оставить в стороне прекрасное описание планеты, её бурной и не оформившейся жизни. Даже странно, что популярность повести в семидесятые годы, да и в наше время оказалась так невелика. Возможно, она оказалась слишком оригинальной. Но вдумчивого читателя повесть не разочарует.

Это нечто непредставимое! Такое могло быть написано в конце 40-х -- начале 50-х годов, но не в девяностых годах! Проклятые империалисты, расовая сегрегация и аппартеид, общество всепобеждающего коммунизма и т.д. и т.п. Буржуины исходят злобой и строят коварные планы, коммунисты побеждают исключительно за счёт высоких идей. Давненько я не читал в современной фантастике выступлений Председателей Всемирного Совета или описаний торжественных митингов. А империалисты, которые, убегая с Земли, взрывают на прощание бомбу в 50 мегатонн!.. Впрочем, положительные герои, находясь практически в эпицентре взрыва, спаслись, укрывшись в яме, образовавшейся от падения старого дерева. А стартовые двигатели у звездолёта (по меньшей мере, у одного из трёх) работают на сгорании фтора в молекулярном кислороде! А маршевые двигатели работают за счёт распада молекул гелия!!! Ну почему Юрий Забелло не учился у меня в восьмом классе? С каким наслаждением я выставил бы ему годовую двойку по химии! С остальными естественными науками отношения автора столь же трудные.

А сюжет?! -- О, это поэма! Бежавшие с Земли расисты основали на некоей планете рабовладельческое общество. При этом у них нет никакой промышленности, хотя откуда-то берутся металлические инструменты, огнестрельное оружие и даже рояли. Нечаянно улетевшие с Земли пятеро детишек прилетают на ту же планету и основывают там коммунистичесое общество. При этом за триста лет две цивилизации не обнаруживают друг друга. Разница в их существовании огромна: коммунисты по утрам делают зарядку, а плантаторы после обеда курят сигары. Коммунистам постели застилают роботы, плантаторам -- рабы. У коммунистов на полях с восторгом работают местные животные, у плантаторов -- нещадно экслуатируемые папуасы.

А потом с Земли прилетает ещё один звездолёт, и всё заверте...

Давненько я не читал подобной дури.

Прочёл роман и нахожусь в затруднении, как оценивать и какую оценку выставлять.

Однако, по порядку. Роман написан чистым, грамотным языком, несколько тяжеловатым, причём речь идёт не о латыни, которую я в половине случаев понимал без перевода, а о переизбытке причастных и деепричастных оборотов, сложносочинённых предложений и прочих радостей. Впрочем, подлинные тексты того времени, особенно юридические, настолько неудобочитаемы, что следует быть благодарным Надежде Поповой, которая избавила нас от этого удовольствия. Странное впечатление вызывают вставленные в текст неологизмы, или, скажем, аллюзии на «Заповедник гоблинов» и раскавыченная цитата из Маршака. Подобные кунштюки хороши в пристёбистых текстах, а здесь всё очень серьёзно.

В тексте много исторических неточностей, причём речь идёт не о тех изменениях истории, которые сделаны сознательно и входят в авторскую концепцию, а об обычных ошибках, происходящих от незнания и нежелания изучать эпоху. Так персонажи едят гречневую кашу, да ещё с морковью, хотя греча и сейчас продаётся в Германии лишь в самых крупных магазинах в отделах колониальных товаров, и покупают её почти исключительно русские эмигранты. А современные сорта моркови ещё не были выведены, морковка напоминала крысиные хвостики и использовалась в качестве пряности. Готовят деревенские жители на постном масле... на каком? Подсолнечного ещё нет, оливковое в Германии было привозным и очень дорогим, на льняном и конопляном готовить нельзя, они слабят, а после термообработки превращаются в подобие касторки.

Хотелось бы посоветовать автору сходить в Эрмитаж и посмотреть на образцы мебели XV--XVI веков. После этого она не стала бы писать, как усталый герой усаживается на стул. Сидеть на таком сооружении -- изрядная пытка. Хотелось бы посмотреть, как можно спиной втиснуться в ствол бузины. Бузина -- куст, да ещё с хрупкими ветками. Короче, автор не знает, что ели, что носили, где и как жили её герои. Опять же, автору явно не приходилось бывать в горящем здании. Не то место и не та обстановка, чтобы предаваться душещипательным беседам.

Психология героев напрочь неестественна. Мне приходилось работать с трудными детьми, в том числе с малолетними убийцами. Так что твёрдо заявляю, что метода воспитания, предложенная Поповой, является чушью несомненной. Сама не имела дела с детьми, прошедшими школу уличных банд, почитала бы Макаренко.

Вот ещё момент... Один из героев говорит: «столь нелюбимое в народе слово «донести»...» Помилуйте, написание доносов -- национальный спорт в Германии, и автор это знает, недаром роман начинается с того, что инквизитор читает толстенную пачку анонимок. Но едва речь заходит о священнике, тот произносит страстную филиппику против доносительства. Откуда у него российская ментальность, сформировавшаяся в XIX веке? Кстати, многочисленные ссылки на сохранение тайны исповеди, это от неграмотности или сознательное искажение истины? Вопрос этот разрешён христианской церковью давным-давно и решался очень просто. Священник, узнавший на исповеди о серьёзном преступлении, обязан немедленно (Nec plus ultra) потребовать исповеди у своего епископа, после чего тот освобождает его от соблюдения тайны, и священник прекраснейшим образом доносит на преступника. Но это только в случае действительно серьёзных преступлений; беглый мужик, соблазнивший графскую дочь, к таковым не относится.

Автор сознательно переносит написание «Молота ведьм» на сто лет раньше, с конца XV века в век XVI. Зачем это сделано? Дело в том, что Конгрегация проводит в жизнь принцип, что наказывать следует лишь за доказанный малефициум. Но ведь на этом принципе было основано всё судопроизводство Средневековья! Канон «Епископы» прямо запрещает верить в ламий и стригов, а наказывать дозволяет только за малефициум. Единственное наказание человеку, заключившему договор с дьяволом -- отказ в причастии. Иннокентий III, создатель инквизиции, в булле «Голос в Риме», вертится, что чёрт на сковородке, стараясь доказать, что бременские крестьяне суть малефики, хотя их единственная вина был отказ платить налог на юбилейные годы. И лишь Шпренгер и Инститорис постулировали, что еретик или ведьма априори являются малефиками и подлежат наказанию. Они же, а вовсе не Вышинский, назвали признание «царицей доказательств». Так что всё, с чем «борется» Конгрегация, в реальности появилось как раз в ту пору, когда Конгрегация Надежды Поповой только что была создана.

Тут-то и возникает вопрос, зачем автору всё это понадобилось? Если роман написан в простоте душевной, то можно было бы поставить ему семёрочку и ждать, что Попова напишет нечто более грамотное. Однако, не избавиться от ощущения, что автор знает, что делает.

Возможно я неправ и приписываю Надежде Поповой вселенский заговор,