Конечно, это не сказка и не притча. Это потешка, адресованная самым маленьким детишкам, которые ещё и говорить не умеют, нечто вроде «Идёт коза рогатая» или «Сядем, поедем к деду по репу». Смысл не важен, важен ритм и тактильное взаимодействие с младенцем.

В обработке Ушинского сказка значительно короче, нежели в обработке Алексея Толстого. Ушинский, будучи в первую очередь педагогом и лишь затем сказочником, не стал описывать, как волк обманом вошёл в избушку и съел козлят. И тем более, не стал описывать чудесное их воскрешение. Достаточно, чтобы козлята слушались матери и двери волку не отпирали.

«Таинственный остров», несомненно, самый увлекательный и самый ненаучный из романов Жюля Верна. Подобного острова нет и быть не может. Залежи селитры не соседствуют с буйной растительностью, вулкан и карстовые пещеры вместе не встречаются... и т.д. и т.п. Отважная пятёрка, исследующая остров, отлично видит, что остров обитаем, неведомый хозяин следит за ними и время от времени помогает, но ничего не предпринимают, чтобы разрешить эту, в целом простую загадку. Особенно это касается появления пакетика хинина. Появился, вот и хорошо: чисто потребительское отношение к тайне. Но читатель-то, особенно юный, не может ограничиться многозначительным пожиманием плечами, уж он бы в этот колодец непременно полез, но увы, сквозь страницу не прыгнешь. Парадоксальным образом все эти рояли и недодумки держат читателя в напряжении, не позволяя заскучать. Потому и говорю, что это очень увлекательный роман, который читается уже почти сто пятьдесят лет и ещё столько же будет читаться.

Особое спасибо автору за рецепт нитроглицерина, при помощи которого взрывают скалу. Если рецепт получения серной и азотной кислот Жюль Верн приводит подробно и корректно, то в последней стадии процесса сознательно допущена махонькая неточность, которая наверняка сохранила много ребячьих жизней. Глицерин и обе потребные кислоты в те времена можно было легко купить в любой аптеке, но при попытке получить нитроглицерин по рецепту Верна, юный химик обжёг бы руки кислотой и ходил бы потом с жёлтыми ладонями, но взрыва бы не было. Я и сейчас не скажу, чего именно не договорил писатель, отмечу лишь, что поступил он правильно. Рецептов взрывчатых веществ в художественной литературе быть не должно. Это ещё одно достоинство романа, понятное лишь химику, но от этого не менее важное.

Какой же это рассказ? Это так, журналистский материальчик, направленный против либералистического движения. Вряд ли кто займётся переоценкой взглядов, прочитавши этот текст. Неясно, зачем вообще такое писать.

Среди фантастических романов Уэллса этот, не то, чтобы не понравился, он понравился несомненно, но вызвал наибольшее количество недоуменных вопросов. Что же это за учёный, который так грязно работает, что вокруг его лаборатории заводятся гигантские уховёртки? А банки с готовым продуктом он оставляет без присмотра, так что их уносит домой случайная тётка. Та тоже хороша: спёрла банки чёрт знает с чем и принялась кормить младенца (и это в эпоху, когда никаких детских смесей не было). А если бы в банках оказалась отрава для крыс? Она тоже на первый взгляд кажется хорошей пищей.

А вот претензия более серьёзная. С чего бы автор решил, что выведенная порода гигантов будет отличаться высокой нравственностью и разумностью? Греческие и иные боги собирали в себе все человеческие недостатки многократно усиливая их. Уэллс пишет, что развитие мозга, в особенности его коры приведёт к усилению интеллекта и, как следствие к развитию гуманизма. Увы, мозг большой, но и тело громадное, управлять им не так-то легко. Все ресурсы огромного мозга уйдут на то, чтобы гигант не путался в собственных руках и ногах.

Опять же, мелкие, но очень многочисленные человечки легко победят горстку титанов. Ломать — не строить, а убивать к началу двадцатого века человечки научились превосходно.

Но обо всём этом начинаешь думать, когда роман уже прочитан и осмыслен. А пока видим рождение нового человека и желаем ему победы. Повторю ещё раз: роман хороший и читать его надо.

Конечно, это не стихотворение и даже не песенка, а потешка, которую можно проговаривать, сдвигая и раздвигая пластинки деревянной игрушки, а можно и без всякой игрушки, перебирая пальцами по телу малыша. Таких потешек было множество, хотя до нынешнего дня дожила только полуприличная: «Лес, поляна, горка, яма...»

Была когда-то такая игра: тушица. Сейчас её, поди, никто и не помнит. Собирались девки на девичник, выбирали одну, раздевали догола, подвешивали за ноги к потолку и крутили, словно свежуя тушу забитой скотины, напевая при этом: «Твоя тушица, моя душица!» Понятно, что мужику при такой карусели делать нечего. И что Василий, ставший невольным свидетелем, с печки свалился, тоже не мудрено.

Без малого полвека прошло, как прочёл этот крошечный рассказик в «Литературной России». С тех пор нигде не мог его найти, но помню почти наизусть. И имя Генри Слизара запомнил тогда же и навсегда.

Редчайший обычай описывает Алексей Ремизов в этом произведении, обычай, от которого в современной культуре осталась разве что поговорка: «Цыплят по осени считают». А когда-то, в эпоху до появления птицефабрик, был специальный бабий праздник «Троецыпленница». Троецыпленницей называли лучшую наседку, которая за лето высидела и сберегла три поколения цыплят. И всё бы хорошо, но надорвавшись, троецыпленница уже не сможет быть столь плодовитой на будущий год, а скорей всего, просто не доживёт до весны. И вот, собравшиеся старухи, честные вдовы, сворачивают троецыпленнице голову, а потом жарят и съедают лучшую курицу. Кости, перья и кишочки складывают в горшок и торжественно хоронят на птичьем дворе. Тогда троецыпленница воскреснет: какая-то из цыплушек, сбережённых зимой, в свою очередь станет троецыпленницей. Особо важно, что весь обряд проводится без применения железа. Если коснуться жертвы ножом, она погибнет навсегда. Троецыпленнице сворачивают голову, ощипывают и потрошат, разрывая тушку руками. И едят, разламывая курицу. Потом в вытопившемся курином сале, а троецыпленница всегда очень жирная, жарят и едят яичницу. Вот, как это описывает Ремизов: «И в полном молчании не режут – ломают курицу вдовы, едят по-звериному, чавкают. Так по косточкам разберут они всю троецыпленицу, да за яичницу. А она глазунья и трещит и прыщет на жаркой сковородке, обливается кипящим душистым салом».

Отсутствие железа особенно важно в древнейших, пришедших из матриархата обычаях. Особенно это касается масленицы. Блин — символ солнечного диска, Ярилы, коснуться блина ножом или, хуже того, вилкой, значит ранить солнце. За такое чёрное колдовство прежде убивали. Блины на масленую пекли, чтобы помочь Яриле в войне со злыми зимними богами. А сейчас мы похерили древний обычай, кромсаем солнце ножами, колем вилами, а потом удивляемся, что каждый следующий год хуже предыдущего. Откуда взяться погоде, если сами убили её вилками и ножами. Жирный блин едят только руками и жирную троецыпленницу разламывают руками. Как говорится: «Чтоб вам извозиться по локти, а наесться по горло». А потом и помыться не грех; баня-то в каждом доме была.

Предки наши были мудрей своих потомков и нам не мешает помнить их простую мудрость. В этом очень помогает сказка Алексея Ремизова; жаль, её редко читают и ещё реже понимают.

Для сказки такая концовка, может, и сгодится, а на деле — куда труп девать? Следователь сразу определит, что Павел Андреевич отлично видит, а Саша не толокном подавился, а застрелен из ружья. Тут уже совсем другая сказка начнётся.

Диковато читать показания на Нюрнбергском процессе Риббентропа о том, какая чувствительная у него душа, и как он не спал ночами, оплакивая судьбу захваченных гитлеровской армией стран. Правильно Борис Полевой обозвал это явление крокодиловыми слезами.

Роман Кармен — не писатель, он кинодокументалист, чей голос обычно остаётся за кадром. Но он через объектив своей кинокамеры видел больше остальных, и именно он в своих репортажах с Нюрнбергского процесса сумел найти самые страстные и пронзительные слова осуждения поверженного фашизма.

Замечательная сказка, вот только почему Ремизов говорит, что в Стожарах всего семь звёзд? Даже невооружённым глазом человек с острым зрением может различить до четырнадцати звёзд. Неужели среди ненцев не нашлось человека с острым зрением?

Спорыш, это растение, что зовут ещё муравой, за то, что в пазушках листьев прячутся крошечные, не вдруг разглядеть, цветочки, словно мураши забились в пазушки и выглядывают. А что будто бы спорыш венок жатвенный вьёт, о том первый раз слышу; век живи — век учись. Чего только не узнаешь, читая ремизовские сказки.

Хорошая сказка, добрая. Никто здесь не умышляет, никто подлостей не делает. Даже главные отрицательные персонажи поначалу пытались Ивана добудиться, и только потом решили присвоить себе его заслуги.

В сказках Ремизова бывает интересно определить время действия. Вроде бы, волшебная сказка, о какой эпохе может идти речь? Однако это не так. Иван своей охотой идёт в солдаты. Полки солдатского строя набирались из охочих людей, начиная с 1630 года. До этого солдат в России не было. Рекрутчину ввёл Пётр I в 1705 году. Опять же, царь отдаёт обидчиков солдату головой. Выдача головой практиковалась с древнейших времён и была отменена Петром в 1700 году. Вот этим периодом (1630-1700 годы) и датируется сказка.

Забавная сказка. Получается, что и в раю, и в аду и на часах у божьей квартиры солдат был живёхонек и только потом смерть его уморила. Много сказок мной перечитано, а такой не встречал.

Сказки-то у скомороха негодные, и скучны и бессюжетны. Я бы за такие не сундук денег выдал, а пук розог.

А вообще, притеснять скоморохов начал Алексей Тишайший, который и в самом деле был большим охотником до сказок. Только дочь его звали не Лизаветой, а Софьей.

Читал и думал: с барыней всё понятно, а как же с Анисьей автор обойдётся? А обошёлся вот так:

Сильная концовка.

Вроде бы закончилась сказка по-доброму, но, если вдуматься, главный герой оказался сволочь-сволочью. Это хранитель клада, человек он там или нежить какая, но поступил по человечески. А дед, вспомнить противно, пришёл внука убивать с лёгким сердцем, но сперва решил пирожком подзакусить. Избави бог от такого дедушки.

Всякому безобразию должно быть своё приличие. Читаем сказку, адресованную детям: «Топится в кухне печка и чугун кипит. В чугун и пихнули девчонку. Закричала девчонка по-худому и недолго кричала, умертвилась». Никола-угодник папу-людоеда прогнал, позволив только двух детей съесть, а девочку к другим людоедам отправил, в чугуне вариться. Понимает божий старичок, что другим людоедам тоже обедать надо. Кстати, будочники, побежавшие людоедов ловить, никого не схватили, золото всех покрыло. Тоже характерный момент для воровских сказок Ремизова. Тягостно и противно.

Автор пишет: «Ночь кипит, весенняя – распущены темные косы. А куда ни взглянешь – звезды». Спрашивается, откуда звёзды светлою майской ночью? Чай не август, когда всё небо вызвездит.

Непонятно, с чего бы пасечник недоумевает, что табунщик коней прикармливает. Пчёл тоже зимами прикармливать надо, и мшаники проветривать от паразитов и всякой заразы лечить и немало иного дела на пасеке. А лягушка с вола размером в пчеловодстве как бы и ни причём.

Что такое пупень? Согласно словарям — деревянная затычка, пробоины в лодке затыкать. У нас в деревне — круглый камень, валун или деревянная калабаха. Вроде бы, Ремизов ближе к моему толкованию. А ну как, имел в виду что-то совсем иное?

Так оно и бывает, если дочерей в излишней строгости держать; сначала она кого ни попадя к себе в постель запустит, а вскорости трупы на ней десятками считаться будут. Жаль, автор не сказал, как поступил купец, когда делишки его дочери на свет выплыли. А без этого сказка-недосказка.

Ну, нельзя же так без разбора: что ни быличка, что ни ужастик, всё переписывать и издавать. Есть у Ремизова хорошие сказки, а есть такое... эту страшилку я ещё дошколёнком слышал.

Теперь грузинская сказка всё на ту же тему: «Ждать царёва возвращенья для законного решенья». Разница минимальна.

Валерий Брюсов перенёс действие повести в центральную Африку. В голову ему не могло прийти, что подобное возможно в Европе. А дело-то уже к двадцатому веку, Гитлер на свет народился.

О чём такая сказка? Вроде как, коли пошёл грабить да убивать, то убивай сразу, а не веди с жертвой задушевные разговоры. Опять же, не знает сказочник, сколь веско золото, такой подожок, что у разбойника был, поди, и не стащишь, он весом будет пудов поболе десяти, с таким не побегаешь.

А вообще, сказки о разбойниках у Ремизова нехорошие.

Гадание на суженного церковью не одобряется, и написанная Алексеем Ремизовым страшилка (а это никак не сказка) выражает поповскую точку зрения на гадание. Принялась Маша гадать, вот и получила. А то, что не благословясь гадала, так все виды гадания проводятся без молитвы и благословения. Дело-то грешное. Так что не там автор аннотации ищет причину беды.

Была бы это не сказка, а рассказ, хоть фантастический, хоть реалистический, читатель немедля бы помянул многочисленные рояли в кустах и тот немаловажный факт, что старик со старухой сами первейшие мошенники. Но для сказки всё сойдёт, как так и надо, главное, что дело пришло к счастливому концу.

Сказка-то известна с античных времён, так что не грех её и пересказать своими словами. А вот то, что концовки у ремизовской сказки никакой нет, это уже худо.

Не по православному сказка-то рассказана. В предопределение верят только протестанты.

Пересказ известной сказки «Звери в яме». По сравнению с Афанасьевым, ничего нового.

С чего бы святому старцу спасённому быть? С воспитанницей малолетней сожительствоать принялся, воспитаннику голову топором отрубил и не ужаснулся, а принялся прятать труп. В чём же тут спасение заключается? Странная сказка и очень неприятная.

До чего же редко в русской мифологии можно встретить Дикого Кура! До этого видел его только у Алексея Николаевича Толстого, а теперь ещё и у Ремизова. За одно это не жаль высокую оценку выставить. А тут ещё и святые старцы оскандалились.

Сказка, как сказка, не сказочней других.Пишет Ремизов хорошо, потому и оценка высокая.

А вот со временем действия, загвоздка выходит. Однако и тут есть за что зацепиться. Брюкиш — портошное сукно из города Брюгге появилось в Росси в начале XVII века; до этого брюк наши соотечественники не носили. А после 1760 года снаряжать за границу торговые корабли могли только купцы первой гильдии, и торговали они не с корабля, а через биржу. Рассказчику это знать было неоткуда, тем не менее, временные рамки определились.

Не очень она сказочна, эта сказка. Солдат, скорей всего, владеет основами гипноза; слишком уж однообразны его шутки, что над царём, что над трактирщиком, что над мужиком. Другое дело, что после таких шуточек испытуемый может и с глузду съехать. Ну да ладно, на то она и сказка.

И вновь подумаем о времени действия сказки. Полки солдатского строя появились в России в царствование Алексея Тишайшего (XVII век). До этого солдат в России не было. А в 1851 году срок службы был сокращён до 15 лет. Герой сказки отслужил 25 лет, значит, время действия XVII — XIX века.

Интересно также название сказки. В словаре Ожегова читаем: «Морока — нечто путанное, непонятное». Но морока у Ремизова происходит от слова «морок» — наваждение. То есть, опять же, речь идёт о гипнозе.

Страшилка в чистом виде, и многое здесь зависит от рассказчика. Не то страшно, что мертвец ожил, как то, что потом случилось,

И ведь никто никому зла не желал, сами виноваты, вот и расплачивайтесь.

Не знаю, как медвежатам, а малым детишкам такую колыбельную вполне можно спеть. В колыбельной очень важен подбор не слов и не значений, а звуков, баюкающих, которые будут успокаивать ребёнка, усыплять его. С этой задачей Алексей Ремизов вполне справился. Стихи ничего собой не представляют, а колыбельная состоялась.

Сказка замечательная, и как к сказке к ней никаких претензий нет. А вот если рассматривать её, как реальную историю, получается совсем иной коленкор. Ручной зверь убивший человека, а тем более, дюжину за раз, становится опасным и для балаганных выступлений уже не годится. Такого можно только застрелить.

А в сказке может быть всё, что угодно. Особенно понравилось мне заклятие, которое медведчик накладывает на Мишу и Кулину, чтобы ни железо, ни дерево не могли медведям вреда причинить.

А святой старец-то паршивцем оказался. Для начала выступил заправским блудодеем, с царской дочерью поступил не по человечески, с бесом в сговор вступил, а потом его же обманул. С какой стороны ни посмотри, нет такому праведнику иного места, кроме ада.

Прочитал великолепную повесть Виталия Бианки «Мурзук», выставил заслуженную десятку и полагал, что сделал всё, что нужно. Но решил прочесть отзыв на повесть, написанный уважаемой Night Owl (Ольгой Чёрной) и был этим отзывом, мягко говоря, охромякнут. В критическом запале Ольга не оставляет от повести камня на камне. Но, начнём по порядку, то есть, с главного героя. Вот, как его честит Ольга Чёрная: «Андреич — человек чёрствый, трусливый и нерешительный, не брезгующий и пострелять в лесу в приходящийся для этого сезон». Помилуйте, Андреич служит не в заповеднике, стрелять в сезон — его святое право, без этого он просто не выживет. Вспомните главного охранителя животных в русской литературе XIX века, деда Мазая: «Гляди, косой, теперь спасайся, но, чур, зимой не попадайся! Прицелюсь — Бух! И ляжешь — ух!» Дед Мазай тоже лицемерен и жесток? Автор рецензии возмущён, что лесник хладнокровно убивает рысь и её детёнышей, вмешиваясь в естественный отбор. А известно ли любителю животных, что через четверть века после написания повести, рысь ещё считалась вредителем, и лесник, выследивший зверя, обязан был немедленно убить его и его котят. Так что Андреич всего лишь выполнял свой долг. Так было даже в 50-х годах ХХ века, что уж говорить о времени действия повести.

Кстати, когда происходит действие повести «Мурзук»? Ольга Чёрная предусмотрительно не стала предлагать свою классификацию, а вот трое других читателей дружно ставят время: ХХ век. А ведь можно определить время гораздо точнее. Прежде всего, Андреич говорит, что за шкуру рыси можно выручить двадцать рублей. В 1854 году Николай Некрасов, бывший страстным и опытным охотником, писал: «Шкуру с медведя-то содрали, продали. Деньги — семнадцать рублей...» Шкура рыси стоила дороже медвежьей; зверь редкий, а мех более ценный. С течение времени цены на пушнину только росли. Итак, первая дата есть.

Мистер Джеоб угрожает пожаловаться на обходчика его начальству, но при этом не говорится, что это за начальство. В 1864 году охрана помещичьих и крестьянских лесов была отдана в ведение земских управ. В ведении МВД остались только заповедники, которых было относительно немного. Однако в повести видим старшего лесничего, который недавно сменился. Значит, действие происходит до 1864 года. Кем, в таком случае, мог быть Андреич? Только крестьянином, бывшим крепостным, который выведен обществом из крепостной зависимости и назначен сторожем. Малейшее недовольство начальства, и его выгоняют из дома на верную смерть, ведь крепостное право уже отменили, и никто старика кормить не обязан. Может быть, вы скажете, что на его стороне закон и презумпция невиновности... Ага, как же! Помните у Гончарова в романе «Обломов», закон целиком был на стороне Ивана Матвеевича, но стоило Штольцу наябедничать губернатору, и закон был похерен, а Иван Матвеевич, хотя и был не мужиком, а богатым мещанином, пикнуть не смел. Но рецензент требует, чтобы Андреич боролся до конца, вот тогда он и будет симпатичным героем. А как бороться? Застрелить Джекоба и вдвоём с Мурзуком отправиться партизанить в леса? Нет уж, эпоха известна, характеры очерчены правдиво, а что рецензент недоволен, так может, ему и тургеневского Герасима обозвать жестким садистом за то, что он Муму утопил? Герои очень схожи, и время близкое.

Как написана повесть? Когда речь идёт о Мурзуке, и впрямь видим сухой, едва ли не протокольный текст. Вводить в него литературные изыски, значило бы очеловечивать зверя. Антропоцентризм вместе с богатой литературной палитрой, хорош в сказках, и там Виталий Бианки пользуется им в полной мере. Здесь подобные приёмы неуместны. Охотник пишет охотничью повесть, и не более того. Показана правда жизни, а прочую умственную работу должен взять на себя читатель. Что касается Андреича, то, видите ли, старик недостаточно высокохудожественно умирает. Вот сижу и думаю, кого бы тут обвинить в бесчеловечности?..

Ольга Чёрная то и дело обращается к какому-то фильму, снятому по мотивам повести Бианки. Фильм я не смотрел, и после прочитанных отзывов смотреть его совершенно не хочется. Судя по тому, что хвалит рецензент, там будут предложены героические сопли в сахаре, да ещё в нескольких сериях. Спасибо, не надо.

А повесть Виталия Бианки хороша, десятку я ей выставил от души. Читайте, не пожалеете.

Так разнести вдребезги представительницу пустосалонной аристократической пошлости!

«И даже на интимнейшей посуде

Имеет родовой, дворянский герб»

Да, это правда. Довелось мне видеть фарфоровый унитаз с лепными лебедями, которые держат графский герб.

«Когда свинью рисуешь у сарая —

На полотне не выйдет belle Helen!

В первую секунду по прочтении не можешь понять, чем это нас накормил Саша Чёрный, а потом вдруг вспоминается детская дразнилка: «Кто обзывается, тот так и называется» — и всё становится на свои места. Прелестная сатира.

Мог Саша Чёрный писать и лирические стихи, без критики и сатиры. Но, в таком случае, стихотворение обходилось и без людей тоже.

Провинциальной скукой веет от этого стихотворения. Вроде бы ни одного дурного слова не сказано: вечер, чинно гуляющие на лодках обыватели, и всё же есть в этом описании нечто пародийное. Может быть, дело в названии реки? Ну, не может бурлить жизнь на берегах реки Тетерев.

Истина, как обычно бывает, находится посредине. И, в зависимости от настроения, можно соглашаться с Сашей Чёрным и ликовать, как здорово он ущучил господ лириков, или скрежетать зубами при виде того, как он всё испошлил.

Стихотворение напоминает знаменитое произведение Лермонтова «Тучи». Но есть и разница. Лермонтов, отправленный царём в ссылку, пишет о своей судьбе, Саша Чёрный – о всей стране. Казалось бы, Чёрный должен создать что-то на порядок более значимое, нежели Лермонтов, но талант начинающего поэта не идёт ни в какое сравнение с гением, и Саша Чёрный проигрывает, не вступив в схватку.

!906 год, пора ещё не вполне расстрелянных надежд. И стихотворение о бессмысленности жизни, спасение от которой лишь в смерти, Саша Чёрный называет: «Недавнее прошлое». Он ещё не знает, что это и ближайшее будущее тоже.

Это ещё не сатира, а скорей политический памфлет. Трудно узнать в этом стихотворении будущего Сашу Чёрного – горького и смешного. В этом стихотворении всё очень серьёзно и потому не очень интересно. С гибелью первой русской революции ушло в прошлое и это произведение.