Задумка хороша и даже очень, а вот концовки у рассказа попросту нет. Потому и оценка повисла в воздухе.

Что же, я не зря голосовал на Интерпрессконе за этот рассказ. В этом году была сильная подборка микрорассказов, но «Сад потеряных детей» заметно выделялся даже на удачном фоне.

Рассказ впервые опубликован в 1970 году. Я впервые полетел на самолёте в 1967 году. Конфетки перед взлётом выдавали, это было, а всё остальное такая чушь несусветная, стыдно читать. Добро бы дело было в маленьком райцентре, где-нибудь за Вологдой. Так нет, рейс Ленинград-Москва, а самолёт штурмом берут, как общий вагон на далёком полустанке. Ни о какой регистрации на рейс и речи не идёт. Провожающие вокруг самолёта толпятся. Не рассказ, а ерунда на постном масле.

Что же это за время такое, что за поезд, который едет с распахнутым тамбуром? В семидесятых годах такое даже в семьсот-весёлых было не встретить. Вагон явно общий, в плацкартах уже тогда выдавали бельё, и едет он с такой скоростью, что случайный дядечка на поезд на ходу вспрыгивает, а потом соскакивает. Судя по всему, Виктор Драгунский пишет рассказ по воспоминаниям первых послевоенных лет.

А вот Денискин папа уже который раз проявляет себя с самой худшей стороны. Сталкивает сына с полки, не замечает, как тот ушёл бродить по поезду. И сам я ездил в общих вагонах с детьми, и видел других родителей, но подобных «пап-растяп» лицезреть не доводилось. Ребёнок, который едет на ступеньке распахнутого вагона – это выше моего понимания.

Рассказ симпатичный, но следует помнить, что скотч-терьеры, несмотря на малый рост, псы серьёзные и умеют за себя постоять. Так что Дениске повезло, что соседские псы оказались воспитанными и не стали рвать юного похитителя.

Совершенно не смешно и не жизненно. Я был примерно в Денискином возрасте, когда научился потрошить и варить курицу. Посмотрел пару раз, как это делает бабушка — и всё в порядке. Самое трудное — вытянуть из шеи дыхательное горло и срезать желчь, так, чтобы она не растеклась. А уж опалить курицу — пара простых. Что, папа её на бензиновой горелке обжигал? И, конечно, помыть курицу земляничным мылом, это надо было придумать. После этого продукт только на выброс, тут и мама не поможет.

Единственный момент, легший на душу, это воспоминание о том времени, когда холодильников у простых граждан не было, и скоропортящиеся продукты вывешивались в авоське за окно.

И небольшое замечание для dydyka. Настоящие пельмени именно так и варятся, как сделал ваш муж. Замороженные до звона пельмени бросаются в крутой, подсоленный кипяток, и как они всплывут, их можно вынимать и есть. Наверное ваш супруг вместо пельменей купил какую-то гадость наподобие равиолей.

Забавный рассказик, а так — ничего особенного, если бы не хвост из горжетки, а многие ли дети сегодня знают, что такое горжетка? Этой горжеткой соседка чистила керогаз — а многие ли знают, что такое керогаз? И, конечно, сцена, когда Мишка пришивает хвост по живому. Кот получился — лучше не бывает.

«Мы дети страшных лет России», — пишет Александр Блок. А ведь стихотворение написано в сентябре 1914, страшные годы ещё только подошли вплотную, но безвременье уже разлито в воздухе, и поэт его чувствует.

Гениальное стихотворение, и десятку ему я поставил заслуженную. Строки бьют в самое сердце, но при этом проклятая литературщина смотрит из этих строк. Как написано в аннотации, сюжет навеян произведениями Льва Толстого. В жизни всё не так. Не приведи судьба вам видеть, какой фарш вылетает из-под колёс мчащегося поезда. Что там может смотреть, «как живая»? Это всё Лев Толстой придумал, а Александр Блок гениально повторил.

Всегда полагал, что знаю это стихотворение наизусть, а тут, небрежно пролистывая томик Блока, обнаружил, что упустил самое важное для меня слово, самое последнее слово стихотворения, поставленное после даты написания: «Озерки«!

Так ведь я там живу, в этих самых Озерках, и бесчётное число раз ходил мимо, и ничего не видел, слепец! Разве что пьяных, их и сегодня более чем достаточно.

Странный отзыв mputnik'а на это уныло-пессимистическое стихотворение, столь характерное для символизма с его неверием в жизнь. Как бы проникновенно ни молилась прекрасная девушка, какие бы чувства ни вызывало у слушателей её пение, оно никому не поможет. И ребёнок, причастный тайнам грядущего, будет неслышно плакать «о том, что никто не придёт назад».

Всё-таки, хорошо, что в магазин белых мышей привозят понемногу. А то представьте, что полторы сотни третьеклассников принесут хотя бы по одной мышке. А мышки потом ещё и размножаться начнут... И куда их девать?

Не сразу и поймёшь, почему рассказ называется «Дядя Павел истопник», ведь о дяде Павле рассказывается лишь на последних пяти строчках, а до этого о нём и речи нет. Дело в том, что он здоровается с Дениской, пожимая ему руку и говоря: «Здравствуй, Человек!» А соседка Мария Петровна Дениску за человека не считает, да и вообще, никого за людей не считает, для неё существует только её Мопся. И сама она вроде этого Мопси; не в её же честь называть рассказ.

Как неоднократно говорилось в других рассказах, Дениске идёт десятый год или только что исполнилось десять. То есть, он учится в третьем классе. Откуда взялись учительницы литературы и географии? В начальной школе все предметы, кроме физкультуры, ведёт одна учительница. Да чтобы ещё в третьем классе «Полтаву» изучать?

Ну а Елизавета Николаевна — полная идиотка. Не бывает таких учителей. Рассказ получился глупым, что и случается, когда автор начинает в ущерб правде, гнаться за юмористическим эффектом.

Рассказ симпатичный и весёлый, если не смотреть на него взрослыми глазами. Но и перечитывая его после шестидесяти, видишь, что психологически он достоверен, что нечасто встречается в рассказах для детей. Но видишь ещё и непрочность такой семьи. Мама — зануда и истеричка. Спрашивается, что будет года через четыре, когда сын войдёт в трудный возраст? И долго ли папа будет терпеть сцены с битьём посуды?

Зря я взялся перечитывать этот рассказ. Жил бы воспоминанием полувековой давности, и всё было бы хорошо.

Прекрасный рассказ, в котором особенно подкупает психологическая достоверность. Пахомыч, опрометчиво полагавший, что ему всю жизнь удастся держать судьбу за хвост. Заматеревший Серый, его поступок, казалось бы, нелепый, но верный психологически. Прекрасно подмеченная особенность: речь Серого, по мере его взросления, меняется с молодёжного жаргона на уголовно-блатную.

А для меня очень важно, что Лукин потихоньку начинает отходить от Баклужинского цикла.

Рассказ простенький, а всё из-за того, что именно на эту тему знаний не хватает не только у Дениски, но и у взрослых. Чтобы правильно приготовить кислые щи, нужно и впрямь быть профессором в этом деле. У одних щи не закиснут, а протухнут, у других бутылки со щами полопаются, и это будет ещё хуже. А третьи и вовсе путают кислые щи со щами из квашеной капусты. Непростая это профессия — профессор кислых щей, так что зря Дениска обижался.

Что-то мне эта история прежде не попадалась. И вот, читал и думал, как же автор рассказ завершит? А завершил самым правильным образом. В таком случае ругать виновников и тем более наказывать их бесполезно. Отмывать надо. А волосы снимать под бритву, пока краска не схватилась, и мальчишкам, и Алёнке. Впрочем, всё это несмертельно; подрастут, будет, что вспомнить. Хороший рассказ.

Если рассказ в пятнадцать строк требует авторского послесловия в четыре строки, то это не рассказ, а недоразумение.

О том, что в некоторых видах кактуса содержится мескалин, я знаю, а вот о том, что мышь не способна откусывать и жевать, а может только грызть, автор, видимо, не знает.

Попробуйте перечитать этот рассказ взрослыми глазами и подумать, как много вы уже не можете любить, потому что стали взрослыми, и как много у вас не сбылось, потому что жить просторнее так и не вышло. Ваш слон и Канчиль скучают без вас, и разве что собака есть. Славный рассказ, добрый и чуточку печальный, если читать его взрослыми глазами.

«Со мной вопрос давно решён,

Я чувства юмора лишён».

Мне не было смешно, ни прежде, ни сейчас.

Может быть, это плохой отзыв, но он честный. Можете ставить минусы. За честность.

PS. Я вижу уже появляются мерзавцы, ставящие минусы за честность.

Такие ситуации не кажутся мне ни смешными, ни поучительными, ни просто забавными. Жалко мне Дениску, жалко Евфросинью Петровну и самого себя жалко, ведь мне это читать приходилось. Сейчас перечитал рассказ и снова огорчился.

Хорошо бы этот рассказ внимательно прочесть некоторым взрослым. Боюсь только, что они пробегут по строчкам небрежным взором, хмыкнут: «Забавненько...» — да так и останутся ничего не понявшими.

Не может быть, чтобы этот рассказ был впервые опубликован в 1965 году. Я его читал лет на пять раньше и был поражён, что Павля знает таинственное английское слово «ластик». Лишь потом мне объяснили, что ластик слово не английское, а московское. В переводе с московского ластик значит — резинка. С тех пор я это знаю, хотя в активном словарном запасе слова «ластик» у меня нет.

Чудесный рассказ, только читать его про себя нельзя. Его непременно нужно читать вслух и кому-нибудь. Тогда непроизносимое слово «hыkxи» можно будет произнести сотней разных способов, один верней другого.

Рассказ этот впервые прочёл в юном возрасте и хорошо усвоил. И когда дело дошло до поедания манной каши, я не стал выкидывать её в окно, а быстренько сложил в коробку с надписью «Красная Москва» которая стояла у мамы на столике. Потом я хотел эту коробку потихоньку выкинуть, но забыл. Коробку мама нашла по запаху через неделю. Времена были непедагогичные, так что о дальнейшем умолчу.

А сам я научился готовить манную кашу так, чтобы это было вкусно, и мои дети, а потом и внуки, если спросить их, что сделать на завтрак, дружно орали: «Манку!» А Денискина мама, судя по описанию каши, готовить её не умела.

«Я задрал голову к потолку, чтобы слёзы вкатились обратно». Когда читаешь этот рассказ приходится задирать голову. Это не детский рассказ, он на все времена.

Подобные сюжеты, которые равно заставят содрогнуться, как христианина, так и безбожника, бытовали в народной среде, и сказители с фанатичным огнём в глазах накручивали одну мерзость на другую. Алексей Ремизов лишь смягчил несколько то, что было записано исследователями фольклора.

Слабонервным, вне зависимости от их взглядов, читать не советую.

Пожалуй, самое жуткое описание преисподней и адских мучений живым и мёртвым, грешникам и праведникам, всем, кто попадётся под горячую руку неистового пророка. Это вам не вялый современный хоррор, это куда жутче. Любители страшненького, почитайте, тут есть о чём подумать.

Как только речь заходит о житии Христа, в головах начинается страшная путаница. И дело даже не в том, что Мария Египетская, упоминаемая в этой легенде, жила в VI веке, то есть, в Раннем Средневековье. Христос являлся святым и позднее. Хуже иное. Христос рассказывает Марии о том, как он был младенцем, и мать шила ему рубашку, а когда соколы унесли золотые нити, послала Иоанна Крестителя за ними вдогонку. Но всякий читавший Новый Завет, обязан знать, что Иоанн всего на полгода старше Христа! Где двухлетнему малышу лазать в горы? Однако, этот ляп повторяется в христианском искусстве сотни раз. Едва ли не на всех картинах эпохи Возрождения, изображающих Святое семейство, Христос написан младенцем, а Иоанн — бородат. Как объяснить сие чудо — не знаю.

Любопытный апокриф о грехопадании Сатаны, отличный, как от православной традиции, так и от представлений дьяволопоклонников, а также и люцефериан. Не думал я, что подобные сюжеты бытовали среди русского народа.

Живо вспомнился «Рассказ о гусаре-схимнике» Ильфа и Петрова. Прототип схимника гусарский полковник Булановский был чрезвычайно популярен как раз в годы написания Ремизовым своего рассказа. А вот о вшах, да и о клопах тоже, анекдоты о Булановском умалчивают. Возможно Ильф и Петров взяли идею своего рассказа у Ремизова, а может быть, и тот, и другие черпали из общего, не дошедшего до нас источника. В любом случае, благочестивый ремизовский рассказ не так прост.

До чего же хорошо сказано, что одноногий бес носится быстро, как мотоциклетка.

И как верно сказал дьявол, отказываясь от покаяния: «И какая ж это «мерзость запустения?» — Этот мир со звездами и бурей! и какая, где «помраченная прелесть?» ведь всякому хочется жить и не как-нибудь, и я даю эту жизнь. Я дал человеку радость, я дал человеку и смерть! Нет, я не могу так себя бесчестить!»

Прекрасная притча!

Спрашивается, зачем убогим и нищим бессмертие? Мало они в своей короткой жизни настрадались? Или так хочется ущучить властелина, попросив невыполнимое? Хорошо ещё, что властелин добрый попался: накормил божедомков и отпустил живыми. А мог бы казнить, сказав: «Вот вам ваше бессмертие в царстве небесном», – и был бы прав.

Немногие слышали о первом среди русских святителей юродивом во Христе Прокопии Устюжском, спасшем город от падения с небес великого камня. А ведь по сути дела, событие фантастическое. Пало камение за Устюжским лесом и засыпало всё до самого Студёного моря. Это тебе не Челябинский метеорит, это покруче будет.

Читаешь этот рвущийся из души плач, и округ себя глядеть не хочется.

«Чернедь беспрокая,

– Колотырники, набивающие карман себе народной казной, –

Все вы заодно, все вы изменники, все вы продаёте – горе вам, горе! –

заповедную Русь в сей злой и напастный час».

Девять строк, тридцать четыре слова, и нет там ни сюжета, ни художественных описаний. Молитва и есть молитва.

А дальше – судите сами.

Не такая уж злая эта волшебница Урсула. Превратила она юного мельника в короля, но как только Нарцисс пришёл к выводу, что мельником быть веселее, Урсула его немедленно расколдовала.

Сказка, как и всё, что я покуда успел прочесть у Чарской, написала слащавым вычурным языком, состоящим по преимуществу из красивостей. Сюжет представляет череду глупостей, но остановлюсь я только на тех моментах, которые возмутят четырёхлетнего слушателя. Король просыпается и ему первым делом надевают башмаки и лишь затем нижнее бельё. Затем его одевают полностью и уже одетого начинают умывать. За завтраком показывают множество яств, но есть не дают. И так далее, и тому подобное. Какое счастье, что в годы моего детства всем этим сказкам было место в макулатуре.

Вот наконец, славная сказка, что угоднику воровская свеча, то доброму человеку падаль. Читайте, не пожалеете.

Подумать, так хороший человек богач Егорычев. Странника накормит, напоит, нищему милостыньку подаст. Только ночевать не позволяет, отправляет к старушке Андриановне. Странно оно, так небось, есть причина, что ночевать у себя бродяг Егорычев не оставлял. Может быть, храпа не переносил или завшиветь боялся, или ещё что. Ну а Никола Чудотворец показал себя законченным хамом. Неприятная притча.

То, что в относительно недавнем прошлом деревенские бабы рожали в бане, это правда. А вот дальше начинается сущее непотребство. Кто-то, не иначе сам Николай Чудотворец, написал на дверях каждой бани пророчество, кем станет родившейся там мальчик. Прежде всего, неясно, как богатого купца везущего торговую выручку, занесло на деревенские задворки, где стоят бани. И как он поверил анонимной надписи настолько, что пошёл на убийство. Вот только каждый раз попытка убийства оказывалась с негодными средствами. Причём, последняя через тридцать два года после того, как Аника прочёл на дверях бани пророчество о новорожденном младенце. Так ведь самому купцу к тому времени уже порядком за семьдесят, о душе подумать надо. Своих сыновей у купца нет, в гробу карманов тоже не видать. Купцова дочка по Ване сохнет, а сам Ваня не помнит зла, как его Аника убить пытался. Так какого рожна Анике нужно? На то, впрочем, и сказка, чтобы к купцу пришло наказание от Николы Чудотворца через прорву лет после первого злодейства.

«Голубое небо красивым нежным пологом повисло над зеленым дворцом короля Доба», — это самая первая фраза сказки «Золотая свирель. Прочитаешь и ажно заколдобишься, и хочется кричать: «Редактора! Редактора! И не с красным карандашом, а с ножницами, напрочь вырезать красивости, далеко далеко вторгающиеся в область пошлости!»

И на этом градусе бездарности написана вся сказка. Рассматривать построение сюжета, психологию героев и иные тонкости уже не имеет смысла. Осталось сказать: «Порнухи нет, значит не единица».

Один из тех рассказов, что вызывают чувство глубокого омерзения. Научил Николай Угодник смиренного мужичка Моргуна воровать и лгать под присягой и повалило мужику счастье и богатство, всякое горе забыл. Как ещё относиться к таковой притче?

Прежде всего, бедняк Сергей очень похож на тех наших современников, что набирают кредиты, не думая, что их придётся отдавать, а потом корчат из себя страдальцев. Об отдаче долга Сергей не помышлял, а получив деньги, немедля закрутил жизнь колечком, накупил всякого: и сахара, и круп всяких, и дрова не сам заготавливал, а покупал. Николай Угодник — тоже хорош, поручился за явного мошенника. А крайним во всей истории оказался Антип, который поверил двум мошенникам.

Роман переполнен сентиментальными красивостями, ни о какой психологии речи не идёт, злодеи чернее сажи и думают об одном: как бы умножить свои злодейства. Но, ко всему этому можно было бы привыкнуть, если бы не концовка. Автор не стал разбираться со своими персонажами и распутывать сюжетные клубки, которые сам же навертел. Он попросту объявил, что всё это бред человека, лежащего в тифозном бараке.

Знаю, что сам Ян Вайсс лежал в таком бараке и с трудом выжил, но литература всё-таки должна отличаться от бреда.

Сказание это весьма мало имеет отношения к христианству, оно насквозь языческое и пронизано древним русским духом. Святые, перечисленные Ремизовым, олицетворяют сельскохозяйственный календарь. И прозвища святым: Запрягальник, Малинуха, Огуречник да Колосяница. А Никола над всеми святыми стоит, во всякой беде спаситель. Недаром до сих пор в глухих деревнях тёмные старухи-молельщицы, упоминая святую Троицу твердят, что оная есть: бог-Отец, бог-Сын и Богоматерь. И богом-Отцом величают Николу-старичка. Тому я сам свидетель.

Ах, как хочется, чтобы всё сразу и ужасти как драматично! Лирический герой, порвавший с прежней жизнью, сидит в поезде у окна и курит. Переживать без сигареты курящий автор не умеет, вот он и живописует эту нелепую сцену. Курить в вагоне запрещено, и попутчики жёстко прекратят подобное нарушение, но автору до того дела нет, мелодраматическая красивость требует сигареты, а загнать лирического героя с сигаретой в сортир — некузяво. В результате некузявым оказывается стишок.

PS. Отзыв этот за один день набрал один плюс и четыре минуса (ох, как много упёртых курильщиков в наших рядах!), но ни единый человек не прочитал стихотворения (а оно выложено в открытый доступ), не выставил оценки и не написал собственный отзыв. А минусомётом махать немного чести.

Никакая это не поэма в прозе, а обычный рассказ в жанре магического реализма, каких немало есть в нашей фантастике и около неё.

Нельзя это называть импортным словом эссе. Это плач по погибшей Родине, исторгнутый из больной груди.

Совершенно замечателен отзыв ааа иии. Казалось бы, довольно поставить ему плюс и покончить на этом. Но всё же, добавлю пару слов от себя.

Первая половина XIX века — время чрезвычайно богатое на издание кулинарных сочинений, но абсолютное их большинство — переводные книги, ничего не говорящие о кухне русской. Во всех случаях эти книги адресованы людям богатым. Сочинение Владимира Одоевского не является в данном случае исключением, хотя сам автор то и дело говорит, что его кухня экономна. Должно помнить, что Одоевский был очень богатым человеком, и то, что он полагает дешёвым обедом для абсолютного большинства современных читателей, непозволительная роскошь. Что касается русскости, то да, порой Одоевский обращается к рецептам русской кухни, но бывает это скорей в виде исключения.

Сегодня кулинарное сочинение господина Одоевского интересно по преимуществу историкам. Автор перечисляет лавки, где можно купить те или иные продукты, порой неведомые современному человеку, называет стоимость продуктов и даёт массу советов, которые невозможно использовать на кухне, но зато они бесценны для создания антуража для того, кто пишет исторические сочинения. Я, например, изо всей книги извлёк одну практическую рекомендацию: в том случае, когда в суп кладётся целая луковка, в неё должно воткнуть одну гвоздичину. Буду варить рассольник — непременно попробую.

А в остальном отсылаю читателя к чудесному отзыву ааа иии.