цитата kraamis

Так в том все и дело, на фантлабе железное правило — только фантасты. В качестве исключения

Прочитал вчера роман Алексея Никитина, «Истеми». Из плюсов могу выделить разве что объём (открыл — прочёл — закрыл) и мизансцену с убийством петуха...

В младую пору граждане глав. герои затеяли игру а-ля "Civilization" Сида Мейера. Поделили Европу и части Ближ. Востока с Азией на страны (Словенорусская Федерация, например), взвалили на себя руководство и полководство, продумали механику мира и вэлкам ин нью реальность. В миру — студенты, в игре — каганы и халифы.

Про забаву эту узнаёт кровавая гэбня. В застенках игроки поведали о, собственно, Игре, их пожурили, но жить оставили — повезло. Трали-вали, время шло и пришло. Двухтысячные. Игра в прошлом. Пацаны уже — дядьки. Кто при деле, кто в дурдоме — всё нормально и спокойно. И тут случился ультиматум от Карла XX, Императора Священной Римской империи... Кто, что, почему, зачем? Бывшие игроки в шоке, в непонятках и попытках уяснить истинное, реальное, лицо Карла.

То ли осень тучами и хладом так подействовала, то ли чего прогнило в Датском королевстве, но я книгу невзлюбил. Блекло... Но на этом я не остановился. Решил углубить и расширить. Скачал рассказик автора, фантастическая история "Долгий дождь в Щурах". Начал читать и... бросил через минуту: хоть и маленький он, рассказ, но скучный.

цитата

- А, очень хорошо! — обрадовался полковнику госбезопасности рыцарь. — Ну-ка, хамская морда, ступай впереди коня и возглашай поминутно: «Берегитесь, люди знатные и простые, едет маркграф Миканор, Соитьями Славный!»

Недавно дочитал второго Дон Кихота, написанного Сервантесом, точнее, опубликованного за год до смерти. Новый роман (принято говорить вторая часть романа) о третьем путешествии хитроумного идальго, вышел спустя 10 лет после первой донкихотской книжки.

Новый том разительно отличается от предшественника. Сервантес избавился от нуднейших вставных историй — заметив, что они были бы верхом литературной мысли, опубликуй их автор отдельной книгой, но тут увы и ах — и правильно сделал. Образ странствующего рыцаря заметно усложнился. Теперь Сервантес не смеётся над Дон Кихотом так едко и так часто, к счастью практически забыты и рыцарские романы, высмеиванию которых автор посвятил первый том. Книга стала сложней, умней и просто лучше.

Надо сказать, что вторая книга о похождениях Рыцаря печального образа (он же Рыцарь Львов) есть в некотором роде контрудар по "левому" продолжению, опубликованному неким проходимцем. Концовка книги такова, что новой истории о Кихоте уже быть не могло (чем грозился текст левака).

И два слова о "Сажайте, и вырастет" Рубанова, которую начал читать. Забудьте о Рубанове-фантасте ("Хлорофилия" с продолжением) — осуществление детской мечты, каприз. "Сажайте" — настоящая литература, просто чувствуется как автор упивается тем, что текст "идёт" из под пера, что образы удаются, что мысль звучит ярко, умно... Рубанов пишет беллетризованную автобиографию, где будут деньги, тюрьма и вопрос "Как дальше жить?" Приятно, когда автор, как говорится, пожил и умеет о сем складно поведать.

цитата andrew_b

Одна и та же книга. И обе с зелёной рамкой.

И забыл сказать главное.

Буквально сегодня соприкоснулся с прекрасным =) И имя ему — «Бутыль серебра» Трумена Капоте. Этот рассказ больше всего напоминает истории Ганса Христиана Андерсена, только в нём нет фантастики, но эдакая сказочность, фоновая, присутствует. Лиричность, доброта, наивность и вера в чудо — этим славны многие истории Андерсена, всё это будет и в нашем рассказе, но! главное, что хотел сказать. Этот рассказ в своё время начитал Андрей Миронов и, вот тут начинается то самое прекрасное, о чём рёк выше. Милейшая штука вышла, вынужден был выставить высокий бал. Миракль получился, етить!
Рассказ залил на народ, за сказкой на ночь — сюда.

Бесконечный Филдинг всё не кончается. Ныне пребываю я в книге одиннадцатой из восемнадцати, составивших сей славный роман.

К сему числу выяснились ряд любопытных моментов. А. Автор любит слово "Фортуна". Б. Автор суров и может раз! и убить какого-нибудь второстепенного героя для целей остросюжетения сюжета и его драматизации. В первом томе чуть не умер один из главных героев, двух второстепенных — к праотцам, я решил уже, что к третьему тому в живых останется только один, максимум — полтора героя. И тут автор сбавил темпы. Затишье пред бурей в стакане?... В. Даже в те допотопные времена уже были... "нынешние критики" :) Вот только ради этих рассуждений стоит читать данный книг. Вчитайтесь же в:

цитата

...так как значительнейшая часть критиков в последние годы состоит из юристов. Многие из этих господ, отчаявшись, может быть, занять место на скамье в Вестминстер-Холле, расположились на театральных скамьях, где и принялись проявлять свои судейские способности и творить суд, то есть беспощадно осуждать.

Господа эти были бы, вероятно, чрезвычайно польщены, если бы мы ограничились этим сравнением их с одной из самых важных и почетных должностей в государстве, и мы бы так и поступили, если бы искали их расположения; но так как мы намерены обращаться с ними искренне и с прямотой, то должны им напомнить о другом должностном лице судебного ведомства, гораздо низшего ранга, с которым у них тоже есть некоторое отдаленное сходство, поскольку они не только произносят приговор, ной приводят его в исполнение.

Однако нынешних критиков можно с большой справедливостью и верностью представить также и в другом освещении, а именно: как публичных клеветников. Если субъект, сующий нос в дела других с единственной целью открыть чужие промахи и разгласить их всему свету, заслуживает названия клеветника, порочащего репутацию людей, то почему же критика, читающего книги с тем же злобным намерением, нельзя назвать клеветником, порочащим репутацию книг?

Мне кажется, нет более презренного раба порока, общество не порождает более отвратительной гадины, и у дьявола нет гостя, более его достойного и более ему желанного, чем клеветник. Свет, боюсь я, и наполовину не гнушается этого чудовища так, как оно заслуживает...

...многое из сказанного, вероятно, покажется ему слишком суровым в применении к людям, которые клевещут на книги. Так пусть учтено будет, что в обоих случаях клевета имеет источником один и тот же злобный умысел и одинаково не может быть оправдана соблазном. И мы не вправе сказать, что ущерб, причиняемый такой клеветой, ничтожен, если рассматривать книгу как порождение автора, как дитя его мозга.

и т.д. Этим спичем открывается 11 книга. Филдинг и ранее касался темы критиков, но тут ему окончательно похорошело, мысль пошла с песнями и плясками. И вот что удивительно, какую бы дурь не говори, а найдётся тот молодец, что и её достоин (А. Кузьменков — его Филдинг и напророчил, один в один описал за минусом образования юриста, тут образование вообще под вопросом стоит).

Одним Филдингом сыт не будешь. И, воспользовавшись кончиной первого тома "Найдёныша", я с радостью прочитал «Золото бунта, или Вниз по реке теснин» А. Иванова и «Людское клеймо» Ф. Рота.

За Иванова только остаётся, что порадоваться его "побегу из курятника", сиречь уходу из фэндома. Быть ему сейчас у ч е н и к о м (кто понимает о чём речь) и идти на дно вместе с Успенским, успевшим из лучшего сатирика, чьи работы Немзер относил к 30-ке лучших произведений 90-х, стать "писателем-фантастом" (сталкер на райской машине).

Иванов держит планку романа-предшественника («Сердце Пармы») и вновь рисует масштабную картину уже не просто освоения Сибири, а её... усмирения что ли русскими (термин условен, всё много сложнее). Автор пишет казалось бы приключенческий роман, но как и положено талантливому писателю, он рвёт рамки жанра, насыщая книгу сложными характерами (дихотомия "хороший — нехороший" оставлена Филдингу и Ко ), сплетает судьбы осваиваемой земли и людские (что мы видели и в прежнем романе), дотошно воспроизводит быт и работу сплавщиков (кстати, насколько знаю, в книге фигурируют и настоящие фамилии известных семей сплавщиков), топонимику, говор. Отдельной статьёй идут местные верования и старообрядческие толки (с великолепно воссозданными т.н. перетолками — представители разных староверческих конфессий собираются для обсуждения богословских вопросов), Иванов пропитывает действо языческой сказкой и суровым христианским миропониманием. Здесь нет лепета о религии, во что превращаются "философские" экзерсисы младших науч. сотрудников (они же писатели-фантасты в статусе учеников и возрожденцев), Иванов не агитирует и не "вентилирует" тему, он говорит разными устами, с опорой на то, как оно было в жизни, с пониманием вопроса и без советской генеральной линии. 7,5/10, если говорить языком цифр. Разноплановый приключенческий роман, одним махом накрывающий отечественные поделки застойных времён и вестерны про индейцев. На страницах гуляют живые люди и течёт настоящая река — Чусовая, дело в очередной раз испугалось мастера.

Рот. Читая Филипа Рота, создаётся впечатление, что он пишет один огромный роман о "потерянном" еврее. Взяв новую книгу, будто продолжаешь читать уже ранее начатую. «Людское клеймо» в этом плане выбилось из колеи. Первую сотню страниц никакого дежавю, но затем всё "наладилось" :)

Писатель Натан Цукерман (герой многих книг Рота) переезжает в провинциальный городишко, славный своим Афина-колледжем. Там-то он и встретит старого преподавателя античной литературы Коулмена Силка, фактически создавшего это учебное заведение, да и сам городок обновился во многом благодаря ему. Бодрый дедушка (71 год) только что похоронил жену. Её потерю он связывает с недавним увольнением из колледжа. Причина этого увольнения, точнее, причина скандала, поспособствовавшего увольнению, удивительна (для рассейского уха) — расизм. Однажды Коулмен:

цитата

В группе числилось четырнадцать человек. Перед несколькими первыми лекциями Коулмен проводил перекличку, чтобы запомнить их имена и фамилии. Поскольку две студентки из списка за пять недель не откликнулись ни разу, на шестой Коулмен спросил: «Знает их кто-нибудь из вас? Существуют они во плоти — или они духи?»

"И чё?" — спросит здоровый организм, незнающий вывертов толерантности. А вот "чё". "Духи" — так в своё время называли (обзывали) негров. Эти две студентки — негры чернокожие. Вот и поехала, вот и понеслась...

Добавим сюда половую связь профессора с уборщицей колледжа (34-летней мадам), её бывшего мужа (двинутый мен, отслуживший во Вьетнаме), общественное мнение, эхо "расистского" скандала и прямолинейность письма Рота (чем и ценен, без ретуши говорит о наболевшем) — получаем отдалённое представление о книге. Рот начинает копаться в человеке и тут уже сюжет отходит на второй план, а пытаться это пересказать — напеть Карузо по телефону.

Роман получил Фолкнера, есть экранизация с Хопкинсом и Кидман в глав. ролях.

цитата amadeus

А если судить исключительно по первому роману, то можно многих авторов вычеркнуть ненароком.

Тем временем взялся за — страшно сказать — Генри Филдинга. Страшно потому, что Филдинг — это в первую очередь романище "История Тома Джонса, найденыша".

Филдинга доселе не читал, но имя внушало своим благозвучием — с таким именем и не быть классиком?! Хотя стоило обратить внимание, что переводят его и как Фильдинг, — масштабы теряются, в воздухе слышен "Филька"... Всё, что читал о сем авторе (именно как писателе) говорилось с ударением на сатирик, отмечался юмор и способность подмечать обывателю незаметное с последующим препарированием пером и мыслью... Классический классик, обнадёживало.

Относительно размера романа, читать только начал. Что нам дано. Щедрой рукой автора нам отсыпано мистера Олверти, которого облагодетельствовали Природа и Фортуна ("...которого с полным правом можно было назвать баловнем Природы и Фортуны, ибо они, казалось, состязались, как бы пощедрее одарить его и облагодетельствовать"). Богатый красавец, вдовец, переживший смерть детей, он находит в своей кровати ребёнка. Решил поспать и тут — нате. Вопросы, версии и всё такое... Спустя время, нашли мать. Большего и сказать пока не могу о сюжете.

цитата

Фильдинг, создавший в "Томе Джонсе" образы удивительно для своего времени убедительные и полнокровные, еще не достиг все же той полноты растворения прототипа в образе, которая характерна для писателей следующего века. Отсюда известная двойственность его персонажей.

Переводя на русский, забудьте об интересных героях (хотя надо ещё посмотреть в кого уродится Том Джонс, может, он ого-ого каким окажется)... Юмор, значит. "Явилась на свет несравненная комическая эпопея" — это аннотация. Читая первые главы, юмор не встречался (про героев вы уже слышали), но были некие инсинуации — я, по темноте своей и наивности, думал, что сие проходит в местной амбарной книге как "Ирония, тонкая", а прославленный юмор (а то и сатира) будут впереди... Наступает глава седьмая и бац! читаю: "ГЛАВА VII, которая содержит такие важные материи, что читатель на всем ее протяжении ни разу не посмеется, — разве только над автором". Вау! выходит, по мнению автора, мы с его юмором уже столкнулись в ранних главах и даже (по плану) должны были смеяться... К героям присоединился и юмор.

Ещё в книжке есть морализаторский монолог. Чистый, беспримесный, речь ростом с целую главу. Учитывая, что тонкость пера не позволяет Филдингу растворить сабж в кружеве сюжета и рефлексии героев, он не находит ничего лучше, как забомбить цельную главу, в которой мистер Олверти расскажет нуднейшую лекцию, которая якобы трогательная беседа с мамашей подкидыша.

Это не значит, что морализаторство целиком сконцентрировалось в той чудовищной главе. О, нет! Оно есть везде.

Подумалось, роман походит на те самые представления о классике, которые мы слышали в школе из уст нерадивых учеников: "Это [цензура] просто [цензура], [цензура] от скуки, пока дочитаешь — умрёшь [цензура]. Как такую [цензура] можно читать?"

Что осталось? Меткие наблюдения, трепанация действительности. И это к героям и юмору [смайлик грущу-смеюсь]. Филдинг приписывает своё "как должно быть" тому, что есть в реале или просто выдаёт ничем необоснованное мнение за результат чувственного опыта. Это никак не обыгрывается, мол, вот — смотрите, а просто — бряк! и поехали дальше. В итоге, мы получаем сентенции уровня: "Всякая симпатия способна зародить любовь, но опыт показывает, что у лиц разного пола больше всего этому благоприятствует родство религиозных чувств." Вот так. Факт последнего не способствует, а превалирует. Сходу и не вспомнишь, кто из великих фактор "родства религиозных чувств" ставил во главу угла. Момент социального объединения, сближения — одно дело, но вот дальше играют несколько иные факторы, но что уж там...

И вот такие диковинные мысли будут попадаться не раз.

Словом, на данный момент к книге остался интересе научного характера, плюс взыграла та самая нехорошая черта, которая заставляет человека подглядывать за всякими гадостями. Литература тех лет как не вызывала во мне отклика, так и... Читательский рай начнётся в следующем веке.

Артуро Перес-Реверте «Тень орла». Прочитал вслед за первой книгой о Дон Кихоте. Испанский час. От первого ничего не ждал и ничего не получил. От второго ждал большего.

Орлиная тень. Пошёл однажды отряд испанских воинов (по принуждению) за неправое французское (приснопамятные события начала 19 века, Наполеон, Отечественная война) дело войной на русских. Пошёл с фигой в кармане. Глаза ставки франц. командования видят наступление, испанец же идёт к русскому... сдаваться (зачем им неправое франц. дело?). Сдавалось это боевое подразделение половину книги да всё никак. Тупые пьяные русские узрели в сем манёвре нападение и сопротивляться давай. И тут уж волей-неволей приходится кратно превышающего числом противника мочить и идти искать новых живых русских, чтоб сдаццо в полон. И всё это на радость французам, которые сами-то никак, а вот так и они к победе примазываются. Наполеон — напыщенный болван, его командиры — шуты. Несколько сот испанцев — сила. Это мораль, а всё вместе — сюжет.

Книга снабжена бойким языком и йумором (Наполеон — дурак, свежо же! а пьяный русский!? — не берёг себя чертяка, писатель-то наш Перес-Реверте, вот уж навыдумывал, так навыдумывал!)... Отсмеявшись, не забудьте выкинуть книжку в мусорку рядом с выходом из метро. Идеальный около-бульварный роман, глуп — зато читается быстро, не смешно — зато про войну.

Что до Дон Кихота (книга 1)... Помните Мюнхгаузена Шварца? Романтик в век прагматиков и не способных на широкие жесты людей. Люди-схемы (мне 35 лет, значит я должен вот так и так, а это вот нельзя, а вот так — и вовсе по-детски) и противоголемный герой, Мюнхгаузен. Вот таким часто рисуют идальго Дон Кихота. Не выжившим из ума дуралеем (каков он у Сервантеса), нападающим на невинных людей (Кихот только раз сделает одно доброе дело и то обернётся для объекта доброго дела лишними тумаками — случай с пастушком и наказывающим его хозяином), выдумывающим, как бы ему побезумствовать от вымышленной любви...

Сервантес не пишет злую сатиру на Испанию (в первой книге, во второй, изданной десятью годами позже, действо обещает усложниться социальной сатирой), а бьёт веником рыцарские романы, а с ними и Кихота (часто со злой иронией — никакой лирики). Испания в книге — вполне себе приличная страна, которая позволяет даже осуществляться прихоти тронутого старца.

цитата

— Блаженны времена и блажен тот век, который древние назвали золотым, — и не потому, чтобы золото, в наш железный век представляющее собой такую огромную ценность, в ту счастливую пору доставалось даром, а потому, что жившие тогда люди не знали двух слов: твое и мое. В те благословенные времена все было общее. Для того, чтоб добыть себе дневное пропитание, человеку стоило лишь вытянуть руку и протянуть ее к могучим дубам, и ветви их тянулись к нему и сладкими и спелыми своими плодами щедро его одаряли. Быстрые реки и светлые родники утоляли его жажду роскошным изобилием приятных на вкус и прозрачных вод. Мудрые и трудолюбивые пчелы основывали свои государства в расселинах скал и в дуплах дерев и безвозмездно потчевали любого просителя обильными плодами сладчайших своих трудов. Кряжистые пробковые дубы снимали с себя широкую свою и легкую кору не из каких-либо корыстных целей, но единственно из доброжелательности, и люди покрывали ею свои хижины, державшиеся на неотесанных столбах, — покрывали не для чего-либо, а лишь для того, чтобы защитить себя от непогоды. Тогда всюду царили дружба, мир и согласие...

Это слова Дон Кихота. Чем-то напоминают мысли о хлебе насущном, кои озвучивали генералы Салтыкова-Щедрина.

Вообще, говорить об этом можно долго. Только лень.

Сам роман. Достаточно незатейливое чтение, которое погрязнет во вставных историях (особенно под конец — самые нелепые рассказы там, и их много). Только уровень этих историй, как и согласованность с общим сюжетом такова, что лучше не знать о существовании "Рукописи, найденной в Сарагосе" Потоцкого, иначе рискуете умереть со скуки. Сами же безумства Дон Кихота наблюдать достаточно интересно (без превосходной степени, именно "достаточно"), но проблема критики рыцарских романов (этим Сервантес просто упивается) из — вначале — забавной превращается — ближе к концу — в надоедливую, т.к. актуальность в наше время несколько сомнительна.

Местами любопытный и смешной, местами нудный и вялый, "Дон Кихот", в целом, чтение не вызывающее бурных восторгов. Первая книга никак не шедевр социальной сатиры (сельская комедия, скорее), а во многом развлекательное чтение, которое с этой функцией толком справиться не может.

Вторую книгу обязательно прочту, надеюсь там-то уж развернётся во всю ширь испанский гений.

P.S. Общаясь с коллегами о Дон Кихоте, интересно наблюдать, как сплелись в одном образе разные Дон Кихоты. Сервантевский вариант надёжно отмикширован киноверсиями, де Унамуно и проч. Собирательный образ живёт самостоятельно, подчас мало чем напоминая оригинал.

P.P.S. Надо будет прочесть Набокова о Кихоте. Уж он-то, думаю, эту порочную метаморфозу безумца в носителя прелестного идеализма просёк.

P.P.S. Пример юмора:

цитата

[Санчо] — Сеньоры! А что, если судьба повернет дело так, что моему господину вспадет на ум стать не императором, а архиепископом? Так вот я бы хотел знать заранее: чем обыкновенно награждают своих оруженосцев странствующие архиепископы?

Если вспомнить ещё первый этап страданий от любви, которые Кихот учинил в "Главе XXVI, в коей речь идет о новых странных поступках, которые Дон Кихот в качестве влюбленного почел за нужное совершить в Сьерре Морене", пожалуй, самые яркие шутки в книге.

цитата Frigorifico

Неужто все остальные белые пятна уже заполнены?

цитата kerigma

пробуют читать женские романы

цитата mastino

Сдавался странице эдак на 20-й.

В рамках программы по уменьшению объёма безграмотности до размеров не столь постыдных, каковые имеются сейчас, взялся за классика фран.литры, Жорж Санд. "Литературный символ феминизма 19 века", взявшая мужской псевдоним и обладавшая, судя по отдельным портретам, внешностью, если и не роковой брюнетки, то где-то рядом.

До некоторого времени был "счастливым" обладателем серенького томика с «Графиней Рудольштадт», но — o tempora, o mores! — беспощадно кому-то отдал книжку... или выкинул ("Да, Скифы мы! Да, Азиаты мы!"). Но вряд ли бы я начал знакомство с него, ибо гораздо более знаковой книгой для Санд стал роман «Индиана». Первая книжка без соавторства, вроде в институте изучают, важная для феминизма... Короче, «Индиану» читать и начал, точнее, заканчиваю.

...ну, чё сказать? Женщина и брак — в книге, скука и тоска — в душе моей. Конечно, можно списать всё на мужской шовинизм, можно напомнить, что книга понравилась Бальзаку, — читательской радости от сего не прибавится. И куда я только не сбегал со страниц «Индианы»: тут и сказки Андерсена (замечательные вещи, если читать в переводе Анны Ганзен, которые не купируют христианскую составляющую сказок великого датчанина, не переделывают их в "для младшего дошкольного возраста"), и половина первого тома "Дон Кихота" (в пер. Н. Любимова)... и чего только не было. Осталось три главы и конец Индиане, моя безграмотность потеряет очередной клочок суши (под напором океана знаний и культурного багажа), а что до творчества Санд, то всё, мне хватит.

цитата

- Говорите, — ответила она [моё прим. — Индиана, та самая, да], — сделать что-нибудь для вас -единственная радость, которая мне осталась.
— Поклянитесь, — продолжал Ральф, — что вы никогда больше не будете пытаться лишить себя жизни, не предупредив меня.

цитата rusty_cat

а куда делось облако тегов в АК? совершенно неудобной стала навигация

Познакомился со взрослым творчеством "самого знаменитого детского автора XX-го века", сиречь Эриха Кёстнера. Самый — не самый, но топовый уж точно. Выдающаяся личность, не испугался остаться в нацистской Германии, хотя, сверхделикатно выражаясь, властям он был не люб. Его книги горели вместе с книгами братьев Манн в берлинском костре 33-го года, запрет на публикацию, исключение из союза писателей, допросы в гестапо... словом, скучать не приходилось. Позже Кёстнер напишет: «Долг писателя пережить то, что вынужден переживать его народ, частицей которого он является, разделить с ним судьбу в тяжёлые времена. Уход в эмиграцию может оправдать только непосредственная угроза жизни. В остальных случаях профессия обязывает его идти на любой риск, если благодаря этому он сможет стать свидетелем и сможет однажды дать письменные показания. В течение двенадцати лет я был непосредственным очевидцем…» (сравните эти слова с тем, что, подчас, пишут на нашем форуме т.н. писатели).

Собственно, той самой взрослой книгой стал роман "Трое в снегах".

(Учитывая те непростые обстоятельства, в которых оказался автор (середина 30-х), книжка увидела свет в Швейцарии. Роман держал дистанцию от страстей, творившихся на родине автора, обострять отношения дальше было нельзя (рефлексия, охи и ахи не входили в число добродетелей нацистских властей)... И Кёстнер пишет комедию.)

Корпорация Тоблера проводит конкурс в сфере рекламы. Один безработный кандидат наук, призёр множества подобных конкурсов, выигрывает вновь. Ему бы работу и деньги, а тут, как обычно, путёвка на пансионат в географическую точку N. На сей раз швейцарские Альпы. Второе место занимает некий Шульце, и тоже отправлен заботливым концерном в альпийский отель средь гор, снегов и голубого неба. Вот тут и начинается самое оно. Этот наш Шульце — никто иной, как миллионер и владелец корпорации — сам господин тайный советник Тоблер. Решил он на старости лет, в личине бедняка, посмотреть на мир, на людей. Для этих целей родился проект "Шульце". С собой в Альпы он берёт камердинера. Легенда у него такова — владелец крупнейшей пароходной линии. Сори деньгами, отдыхай и не мешай хозяину "бомжевать".

Вот мы получаем троих. Едут они в место назначения, а в этот момент дочка миллионера звонит в отель, мол, приедет победитель конкурса на оплаченное проживание, так вы его оберегайте, хольте и лелейте — он вовсе не бедняк, а даже очень богач. Администрация отеля в грязь лицом ударить не могЁт. Как же. супер-пупер богач едет. Запоминают его любимые любимости (кошечки, кирпичик нагретый в кровать, коньяк, массажист и проч.), к этому времени о новости уже знает весь отель. Короче, когда наша троица приехала в Альпы, народ ужо всеми силами и фибрами ждал миллионера. Директор отеля всё учёл, красавицы навострили уши и всякое прочее... только не угадали они, кто же этот "подпольный миллионер Корейко". Так вышло, что за балующегося ролью бедняка, они приняли "богатея" кандидата наук, который в реальности проживать собирался на деньги пенсионерки матери. И что из этого всего вышло, читайте Кёстнера, "Трое в снегах". Книга из тех милых безделушек, что хорошо приходятся ко двору. И уже неважно — делушка она или без.

цитата Dragn

А как-то можно узнать какие комиксы\манга\графические романы есть на сайте?

цитата Karavaev

Да ладно. В худшем случае 100 рублей с книги. Все равно почти 400 экономия.

Прочитал у Avex'а о сказках Гессе и захотелось пару слов сказать о сказках Алана Милна. Речь не о знаменитом медвежонке, а малоизвестных для широкой аудитории вещах. Например, "Обыкновенная сказка" (в девичестве "A Matter-Of-Fact Fairy Tale") или "Как рассмешить принцессу" (есть перевод "Принцесса-Несмеяна", но он понравился меньше). Милн обладает замечательным чувством юмора и прячет за детской мишурой меткие сатирические шаржи, при этом потешаясь над привычными атрибутами волшебной сказки. К примеру, семимильные сапоги, обув которые, герой пытался попасть в замок к людоеду, что расположился в десяти фарлонгах (около 2 км)... а сапоги дают за шаг — семь, как вы понимаете, миль.

Читая сказки Милна, заглянул и в его драматургию. Пьеса "Романтический возраст" ещё раз доказала, что Милн неотразим в диалогах и первейший человек по части вызвать улыбку. У самого А. Милна жена была ещё та дамочка, что не мешало ему создавать в своих книгах атмосферу удивительной теплоты между влюблёнными. Без нарочитости, без патетики выписывает он семью (как это было в романе "Двое" — эдакая легитимная идиллия, где легитимность значит не сорваться в розовые или крикливые тона, а балансировать на тонкой грани между "я, читатель, верю этому" и идеалистической картинкой) и по-доброму потешается над молодыми людьми в "Романтическом возрасте", не пересекая грань, когда улыбка переходит в издёвку.

Пьеса умная, добрая, весёлая (лесная сцена с Джервейсом и мальчуганом Эрни, словно, вербальный тоник — "Прэлестно!", — как говорила ворона из известного всем мультика). Она не раскроет глубин бытия, но, если вы не страдаете юмористической непроходимостью, позволит существенно пополнить капитал светлого и хорошего, что накопится у вас за день. Что, откинув в сторону проблемы вселенского масштаба, может оказаться весьма кстати. Особая рекомендация Veronikе, которая, сдаётся мне, должна оценить эту чудаковатую пьесу.

цитата ved1109

будет ли библиография?

цитата PetrOFF

Т.е. вживе?

цитата

Организаторы премии утверждали, что на церемонии обязательно будет присутствовать один из кандидатов в лауреаты Виктор Пелевин, который, как известно, весьма редко появляется на публике. Интригу удалось сохранить вплоть до конца торжественного вечера — организаторы утверждали, что писатель-отшельник присутствует в зале, но, чтобы сохранить инкогнито, он сильно изменил свою внешность. Никто из гостей и участников церемонии Виктора Пелевина так и не смог увидеть, хотя дух его явно незримо парил в зале, так как именно вокруг его персоны было больше всего слухов и сплетен. Впрочем, как обычно.

цитата

По словам председателя жюри Рика Джекоски, книги Филипа Рота на протяжении полувека «вдохновляли, возбуждали и удивляли огромную, до сих пор продолжающую расти, аудиторию». Джекоски подчеркнул, что писателю удалось «не только изменить представление о еврейской идентичности, но и вдохнуть новую жизнь в художественную литературу».

цитата Acerbic

438    Довольно типовая фэнтези про попаданца.

цитата Acerbic

"Авторитетность" конкретного читателя, выраженная числом его отзывов, придаёт вес его текущему комментарию

цитата

Китайские власти запретили показывать фантастику по телевидению, предложив заменить ее фильмами об истории компартии. Об этом сообщает в четверг, 14 апреля, CNN.

цитата

Юрий Петухов своим новым романом доказывает, что ему по-прежнему нет равных в современной русской литературе: мощно, талантливо, иронично, неожиданно, смело, философично, нетленно... все прочие могут еще долго отдыхать и ползти (как и обычно) по его стопам.
Лицам с пониженным интеллектом и неустойчивой психикой не рекомендуется.

цитата

"Звездная Месть" — это не "манная каша" совдеповско-россиянской "голубой" фантастики. Это непревзойденный по замыслу и воплощению роман для сильных, умных и смелых людей, преодолевших гипноз жрецов толпоэлитарно-го общества истребления. "Звездная Месть" — мегароман XX-XXI веков, раскрывающий все тайны Бытия. Мегаэпопея.

цитата

"Звездная Месть", по мнению критиков и читателей, не только главная книга века, это Библия и Манифест Русского Удара Возмездия.

цитата гьорндален

Е

цитата гьорндален

Если коротко

цитата

В издательстве «Молодая гвардия» в серии «ЖЗЛ» вышла книга «Юрий Гагарин». Издание, как нетрудно догадаться, приурочено к 50-летию со дня первого полета человека в космос. Написал эту книгу Лев Данилкин, и, кажется, это тоже вполне концептуальный шаг – доверить едва ли не лучшему на сегодняшний день книжному обозревателю, специалисту по современной российской словесности и знатоку современной англоязычной литературе жизнеописание Юрия Гагарина. К слову сказать, предыдущие масштабное биографическое исследование Льва Данилкина было посвящено Александру Проханову. Если в двух словах, что в этой книге о Гагарине, безусловно, радует. – Тщательное изучение источников, попытка восстановить многочисленные лакуны в биографии Гагарина, разобраться в умолчаниях, противоречиях, несоответствиях, неточностях. Довольно большой объем исследования занимают коллажи цитат, такое повторение вересаевского метода. Что печалит и вызывает недоумение – примитивный взгляд на историю, убогая критика капитализма, превозношение пресловутого духа коллективизма, а как результат – феномен личности Гагарина так и остался неразгаданным. Все это следствие простого противоречия: пафос у Данилкина – житийный. Метод – биографический. Одно не вполне соответствует другому.

цитата

Издательство «Эксмо» намерено обжаловать во всех возможных инстанциях изъятие правоохранительными органами тиража книги Анны Соколовой «Корпорация "Подмосковье"», сообщает РИА «Новости». Издательство считает эти действия неадекватными и сомневается в их законности, сообщил начальник юридического отдела «Эксмо» Максим Рябыко.

цитата mischmisch

Джонатан Сафран Фоер "Полная иллюминация" в издании "Эксмо" за 30 рублей

цитата Frigorifico

640 рэ

цитата Frigorifico

ждал, может, первая часть ("Нездешний") попадется

цитата

Лучник смотрел на старого воина, дивясь количеству шрамов на его теле. Они были повсюду, и спереди, и сзади – одни длинные и прямые, другие извилистые. Встречались здесь и старые швы, и вздутые корявые рубцы. Ноги тоже носили следы множества легких ран – но обильнее всего была изукрашена грудь. Лучник улыбнулся. «Ты всегда встречал врага лицом к лицу, Друсс», – подумал он.

цитата Wredak

Наверное их нужно удалить?