В многовековой борьбе бобра с козлом от внимания слушателей, читателей и зрителей регулярно ускользает один важный аспект – техническая вооружённость злодея. Злая воля его не вызывает сомнений, харизма его велика, но его средства для свершения злодеяний изучены недостаточно. Между тем именно эти средства на первых порах определяют успех злодея. Если приглядеться – они-то и являются базисом его злодейства как такового. Без них злодей не вырос бы в эпичную фигуру, остался мелким злыднем, в крайнем случае – персонажем уголовной хроники. Такой персонаж может быть прославлен лишь до тех пор, пока не пойман и не вздёрнут.
В мифологическую эру привычный нам злодей до поры до времени отсутствовал как личность. Люди, осваивая окружающую среду, быстро выяснили, что такое «хорошо» и что такое «плохо», научились отличать порядок от хаоса и заподозрили, что бурелом, болота и пустыни кто-то нарочно устроил, чтобы мешать хозяйственной деятельности человека. Работая той частью мозга, которая отвечает за абстрактное мышление, люди точно установили – раньше кругом были валуны с корягами, а потом некто сверхчеловеческий заботливо разровнял и распахал землю под сельхозугодья. Это был культурный герой; как персонаж он старше злодея. Хтонические силы хаоса и деструкции оформились чуть позже – сперва в образе несусветных чудищ, враждебных культуре и цивилизации, затем как контр-божества типа Ангра-Манью, из вредности насаждающие в мире сорняки, гнус, непогоду и болезни. Злые силы переставали быть бесплотными тёмными сущностями, они обретали облик, и культурному герою пришла пора взяться за них вручную.
На этом этапе мы впервые встречаемся со злодеем как с личностью. Он ещё не утратил черт чудовища; в сказках он надолго сохранит эти пережитки мифических времён, представая то в виде великана (огра или дэва), то в полуживотном обличии, то как змей-дракон (впрочем, это не мешает ему иметь дом, стремиться к браку с девушками и вести с героем вполне связные разговоры). Наконец, он становится почти неотличим от человека – если бы не одно «но».
В любой из форм злодей обладает несомненным преимуществом над героем. Он всегда претендует быть не меньше как супер-злодеем, на меньшее он не согласен.
Вначале это нечеловеческий рост и запредельная физическая сила великана или громадного зверя. По мере того, как злодей ростом приближается к герою (но всё равно старается хоть на пол-головы возвышаться над противником! посмотрите на Дарта Вейдера), ему чем-то приходится компенсировать потерю мышечной массы. И злодей становится волшебником, обретает особую власть над материей.
Этот принцип диспаритета ярче всего выражен словами Бабы-Яги из фильма «Морозко»: «Ты естеством, а я – колдовством!»
Колдовство есть победный хайтек мифологического мира.
Судите сами – для овладения им нужен высокий исходный Ай-Кью (читай – врождённые способности) и длительное обучение, по-нашему, в высшем учебном заведении, даже если оно зовётся Школой Чернокнижия. Олухов туда не берут! Желающий приобщиться к запретному знанию должен отдать за него годы жизни, совесть и душу. В результате колдун остаётся одиноким, а если прежде у него была семья – отношения с родными будут непоправимо испорчены. Спасибо, если будущий чародей не отдаст ближних в уплату за науку волшбы. Все окружающие сторонятся его и в лучшем случае считают сумасшедшим – какой нормальный человек бросит всё ради вызывания духов и наведения порчи на соседей?
Но иначе злодей не может. Без чар, даже если он силён как бык, злодей рискует в первом же поединке проиграть герою. Что не раз и бывало – скажем, известнейший мега-пират Тич Чёрная Борода, силач и здоровяк, был банально зарублен лейтенантом Мейнардом, с которым сражался на саблях, и голова пирата украсила бушприт королевского рейдера. Пистолет дал осечку, пират поскользнулся – и конец карьере.
А вот с Кощеем Бессмертным сладить куда сложнее! Его смерть в игле, игла в яйце, и так далее, всего шесть уровней защиты. Плюс к тому – нужен особо прочный меч-кладенец и прочие девайсы, а больше того – поэтапная поддержка от друзей и личная решимость.
Обратите внимание – если сказочному злодею атрибуты силы присущи имманентно, словно части тела, и без них он никто, то герой пользуется ими временно, нередко заёмно, лишь для достижения конкретной цели.
* *
Время шло. Магия получила отставку и сделалась запретным развлечением редких энтузиастов. Скальды вымерли, мифы и саги покинули пиршественную залу, удалились в детскую и стали сказками. На рубеже XVII-XVIII веков сказки пользовалась репутацией нянькиных баек, годных лишь для развлечения детворы, а мало-мальски образованным людям полагалось их высокомерно презирать.
Эту традицию разрушил Шарль Перро. Однако за века полулегального существования сказки как бы законсервировались, жёстко канонизировались, и им пришлось лет двести выходить из спячки, чтобы стать обновлённым жанром фэнтези.
Пока сказки ощупью искали доступ к широкой аудитории и раскачивались для нового рывка, место магии заняла наука. Паровая машина Томаса Севери появилась лишь на год позже «Сказок матушки Гусыни» Перро, а потом, что называется, пошло-поехало. Наука развивалась бурно, но связанные с ней восторги вначале не простирались дальше достигнутого рубежа. Прогнозированием занимались не учёные мужи, а умозрительные философы, причём их футурологические изыскания касались не столько науки, сколько будущего царств и народов, на уровне Нострадамуса.
Прорыв в научной футурологии совершили фантасты. Начало отсчёта – июньская ночь 1816 года на вилле в Швейцарии, когда лорд Байрон предложил всем присутствующим написать что-нибудь страшное. Тогда Мэри Шелли создала «Франкенштейна». Родился первый злодей, вооружённый наукой, он же первый «безумный учёный» – Виктор Франкенштейн.
Можно долго спорить, точно ли этот женевский студент был злодеем. Но остаётся фактом, что с помощью науки (подозрительно похожей на магию) он превзошёл законы природы, совершил биотехнологический прорыв и пал его жертвой – причём не он один. Формально он руководствовался благим намерением победить смерть, но после такой победы осталось только считать трупы.
Подвиг Франкенштейна был совершён, но как подвиг не засчитан, поскольку принёс только зло – и окружающим, и создателю, и самому Созданию.
Собственно, техникой злодеи начали пользоваться ещё с шекспировских времён. Тогда в моду вошло показывать на сцене несусветные пыточные агрегаты и машины казней, получившие большое развитие в готической литературе XVIII-XIX веков, а затем ушедшие кто в гиньоль, кто в фильмы ужасов. Но техника и наука не одно и то же. Сценический реквизит и выдумки авторов готики шли в ногу с достижениями своего времени, не обгоняя их. Настоящий же творчески мыслящий злодей работает с опережением, он дерзает заглянуть в будущее, чтобы найти что-нибудь эдакое, от чего современники не в силах защититься.
Целенаправленный поиск был освоен злодеями далеко не сразу. Поначалу они были не столько первооткрывателями, сколько искателями вслепую, но рыбное место угадали верно – наука! Виктор Франкенштейн, работавший всё-таки на грани некромантии с гальванизацией лягушек, быстро остался в прошлом как полу-учёный, полу-маг, волшебник-недоучка. На первый план вышел экспериментатор, действующий строго в рамках университетской учёности и позитивизма.
Преемником Виктора стал злодей, ещё державшийся высоких философских воззрений, но уже решавший проблемы чисто научными методами – доктор Генри Джекил. Его химические опыты по разделению Я на «плохого» и «хорошего», а также их результаты хорошо известны.
Через два года после выхода в свет повести Стивенсона злодеяния Эдварда Хайда без всяких химикатов повторил Джек-Потрошитель.
Далее эстафету подхватил Герберт Уэллс, обогативший историю фантастики парой выдающихся злодеев. Это учёный-физиолог Моро и медицинский студент Гриффин. Один – вивисектор, мечтающий сделать людей из зверей, чтобы править ими; другой – жаждущий править миром как властитель-невидимка.
Именно Гриффин заслуживает звания классического злодея от науки. Для этого он обладает всем джентльменским набором – опережающее открытие, буквально вошедшее в его плоть и кровь, превосходство вооружённого открытием злодея над всеми обычными людьми и непомерные, прямо-таки глобальные амбиции.
Как ни странно, маститый Моро сильно уступает юнцу Гриффину. Подобно Франкенштейну, физиолог желал доказать косному миру профессуры истину своих теорий, но добивался этого такими способами, что ему пришлось покинуть уютную Хоббитанию и уединиться на безлюдном островке у чёрта на куличках. Типичная эволюция колдуна, продавшего душу дьяволу.
Оба персонажа, пав жертвами собственных открытий, подтвердили закономерность краха, суждённого всем злодеям. Для этого даже не понадобилось вмешательство героя – как доктор Джекил, они не сумели вовремя остановиться и погибли.
На уровне развитого общества злодей, будучи существом безнравственным, противостоит всем. Даже если фигура героя не предусмотрена сюжетом, коллективным героем будет общность порядочных людей – как лейкоциты, они окружат вредоносную занозу и дружно отторгнут её.
Мэри Шелли устами умирающего Франкенштейна высказала очень важное предостережение: «Бойтесь честолюбия; бойтесь даже невинного, по видимости, стремления отличиться в научных открытиях». Франкенштейн понял это слишком поздно, но стремившийся к полюсу исследователь Арктики Уолтон, к которому были обращены слова, внял им и повернул назад.
Вы будете удивлены, но совет Франкенштейна почти не действует! Честолюбие так велико… Из злодеев, которые воспользовались советом, можно припомнить двух – Урфина Джюса и Людвига Штирнера, героя беляевского «Властелина мира», который намеревался покорить всех мыслеизлучателем.
Но мы по-злодейски забегаем вперёд. Между Гриффином и Штирнером лежит рубеж Первой Мировой, на полях которой человечество потеряло разом честь и совесть. Слова «бойня» и «целесообразность» стали синонимами, а пулемёт – властителем дум. Прогресс, пришествие которого с трепетом ожидалось около полувека, всё-таки явился во всём своём кровавом безобразии. Кто теперь боялся честолюбия или стремления отличиться? Напротив, почти всякий креакл с претензиями норовил изобрести луч смерти, особый ядовитый газ или невидимый аэроплан, чтобы услышать заветные слова: «Запишите его в наше славное Буржуинство!» Или, если харизма в дверь не проходит, самому оное буржуинство возглавить. Пётр Петрович Гарин, создатель гиперболоида – тому яркий пример.
На фоне таких ухарей (предтечей их был жюль-верновский Робур-Завоеватель) почти потерялся бульварный злодей Фантомас, в первой версии славный больше маскарадом с переодеваниями. Он отыгрался позже, получив апгрейд в трилогии Андре Юннебеля – тут Фантомас стал злодеем почти эталонным. Лидер, работает на самого себя, применяя фантастические новинки – летающий автомобиль, ручной мыслеизлучатель. Не факт, что он сам их изобрёл – по сюжету, скорее украл изобретения, подобно Гарину, но применял всегда к месту и вовремя, оставляя комиссара Жюва с носом.
Фантомас 1960-ых лишний раз подтверждает ренессанс старинной тенденции – нечеловеческой сущности злодея. В викторианскую эпоху (исключая самых отчаянных декадентов) авторы не рисковали внешне изображать злодея чудищем – скорее искали в нём порочное Я, которое вырывается наружу. Но межвоенный период с его лихорадочными исканиями – кому б душу продать подороже, – породив тьмы вивисекторов и создателей лучей смерти, обозначил и возвращение подлинных монстров, шаг вспять в довременную тьму. Лафкрафт и иже с ним, сочинявшие для грошовых журнальчиков из вторичной бумаги, предложили миру существ, наделённых супер-способностями и даже человекоподобных, чья внешность была маской, скрывающей древних тварей Хаоса. В этом смысле Фантомас поистине образчик персонажа – он лишь притворяется не-человеком, старательно косплеит монстра в резиновой личине.
Те же межвоенные времена стали днём рождения новодельных злодеев. сразу получивших приставку «супер-» и существующих на стыке мистики с технологией и тератологией. Джокер, Пингвин, Пугало – все они резко харизматичны, преобразованы или носят маски, злодейская суть встроена в них как неизвлекаемый элемент, но оружие их вполне научное – яды, ракеты, огнемёты и масса иных приспособлений. Чтобы одолеть их, герой тоже должен стать «супер-» – это Супермен, Бэтмен, затем Железный Человек и Человек-Паук.
* *
Как видите, на современном этапе герои и злодеи словно бы начинают чем-то походить друг на друга. Супермен вообще не человек, а криптонец; Спайдермен – радиоактивным пауком укушенный, считай, мутант… Чем же они теперь от злодеев отличаются, если сверх-способности входят в их геном, а крушат и месят они не хуже противников?
Сказать «Они на стороне добра» мало. Здесь стоит разобраться более тщательно.
Опыт человечества показывает, что и героев, и злодеев можно целенаправленно воспитывать, выращивать, учитывая их задатки.
Какими же человеческими свойствами должен обладать будущий злодей, чтобы стать злодеем полноценным и реальным?
Первое свойство мы уже не раз назвали – харизма, понимаемая здесь как исключительность и притягательность. Само появление злодея в книге или фильме – это шоу и подиум. Сознавая свою харизму, злодей настойчиво тренируется в том, чтобы подать её зрелищно по максимуму. Высокие каблуки, поступь, величавая осанка, чёрные перчатки, синюшная пугающая маска, развевающийся плащ до пят, лаковый шлем с шипящим респиратором вместо лица, обстановка дворца или застенка, свита. Шествует – а по сторонам неугодные валятся, подавившись собственными языками. Никто не усомнится, что перед нами злодей.
Второе важнейшее свойство, без которого злодея нет – любовь к прогрессу!
Толкин, нежно любивший культуру и негативно относившийся к НТР, высказался так: «Не исключено, что именно гоблины изобрели некоторые машины, которые доставляют неприятности человечеству, особенно те, которые предназначаются для уничтожения большого числа людей за один раз. Механизмы, моторы и взрывы всегда занимали и восхищали гоблинов».
Его же устами Древобород говорит о Сарумане: «Когда-то Саруман гулял по моим лесам. Но сейчас у него на уме лишь металл да механизмы».
Сшить монстра из частей трупов, химически отделить в себе джентльмена от уголовника, сделаться невидимым диктатором, изобрести режущий луч или транслятор подавляющих мыслей для завоевания всемирной власти – все эти передовые открытия сделаны злодеями в личных целях. Даже подвижнический труд Франкенштейна подразумевал больше страсть честолюбца, чем желание осчастливить человечество.
Обратите внимание на профессиональную принадлежность и титулование классических злодеев – либо они студенты, напрямую причастные к науке, либо уже со званием: доктор Джекил, физиолог Моро, профессор Мориарти, инженер Гарин. Ниже чем с неполным в/о в злодеи не лезь! А уж назвался злодеем – будь передовым учёным.
Третье свойство – он неразборчив нравственно. Как правило, будущий злодей со школы изгой – пока все на стену плевали и ставки делали, чей плевок ползёт быстрее, он мухам лапки отрывал в научных целях; само собою, все его возненавидели, т.к. это поступок безнравственный. Дальнейшие открытия и инновации злодея такие же, как его школьные опыты; даже если он изобрёл что-то потенциально полезное, то применит его обязательно по-гоблински – заберётся повыше на гору и спалит лучом химический завод вместе с живым инвентарём. Он относится к людям, как к мухам. Люди платят взаимностью, заставляя злодея искренне недоумевать: «Почему все меня ненавидят, почему смерти моей хотят?» А потому что его НТР посвящено лишь его честолюбию или выгоде, больше ничему.
Как революционер, прогрессор и нарушитель спокойствия (а также маг и колдун), он изменяет мир «к лучшему» только для себя любимого и только потому, что ему взбрело в голову что-то новенькое. Это не Архимед, носящийся по улицам в чём мать родила со счастливым криком «Эврика!», а тот Вовочка, который оделся во всё коричневое, чтобы придти и испортить всем праздник. Закон Залевка словно для него писан – нелишне напомнить, что древний грек Залевк из колонии Локры постановил, чтобы каждый, предлагающий поправку к законам, должен являться в собрание с петлёй на шее и тут же повеситься, если предложение будет отвергнуто.
Немудрено, что учёный злодей со своими передовыми идеями живёт как отброс на неудобьях, где придётся – тарится в пещерах, по провинциальным гостиничкам, ютится на забытом острове. Даже если отгрохает себе дворец до небес и наполнит его угодливой челядью, он будет в нём одинок как перст.
Когда же злодею приходит конец, его новаторские открытия чаще всего исчезают вместе с ним. Несомненно, они очень интересны, и впоследствии могут быть возрождены, но на момент жизни злодея они несвоевременны технически и нравственно, потому будут отвергнуты как нечто чужеродное. Однако их не забудут, и лет через пятьдесят, обдумав и испытав, внедрят уже без шума – лучом смерти начнут делать офтальмологические операции, органами умерших станут спасть живых, а порочное Я химически подавят. Конечно, и тут не без греха; в дело обязательно войдут военные, политики и криминалитет, но вины злодея в том нет – претензии к обществу в целом.
Здесь уместно процитировать прощальную речь Робура-Завоевателя: «Секрет своего изобретения я уношу с собой, но он не погибнет для человечества. Он будет принадлежать ему в тот день, когда люди станут достаточно образованными, чтобы извлечь пользу из моего открытия, и достаточно благоразумными, чтобы никогда не употреблять его во вред».
Придёт ли времечко?..
И напоследок – кто же противостоит прогрессивному злодею, о котором мы столько говорили?
Герой – консерватор, организатор и распорядитель, обладатель нравственного начала. Он знает Дао или Правь, он эмпатичен, создаёт команду из друзей. Скорее всего, он предпочтёт разрушить уникальные творения злодея, чтобы в плохие руки не попали. Он враг прогресса? Если прогресс означает «уничтожение большого числа людей за один раз» – то да. А кто сказал, что развитие техники однозначно ведёт к лучшему? Злодей как раз доказывает нам обратное, и, воздав должное его творческому гению, мы всё-таки предпочтём иметь другом и соседом именно героя.
Об этом славном парне нам расскажет кто-нибудь другой, а нас, как Шахерезаду, застал неумолимый регламент, и мы прекращаем дозволенные речи.
облако тэгов
