| автор |
сообщение |
Lihin 
авторитет
 
|
 22 сентября 2006 г. 20:28 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата SoN есть ли у кого верлибры Геннадия Алексеева!?
Некоторые я здесь выкладывал, — посмотрите на несколько страниц назад.
А вообще в электронном виде есть, наверно, всё, — насобирал из разных мест в Инете.
Ну и — есть его замечательный роман "Зеленые берега".
Если не найдете — обращайтесь, могу выслать "мылом". |
|
|
SoN
миротворец
|
|
23 сентября 2006 г. 11:32 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Да, "Зеленые берега" — это нечто! Есть в эл. виде...
А вот от всех стихов одним файлом не отказался бы!...
В личку или ещё лучше — сюда, вложенным файлом,
для всех, кто захочет Открыть...
А я прикладываю редкую книгу:
Иван ЖДАНОВ
"ФОТОРОБОТ ЗАПРЕТНОГО МИРА"
И вот ещё из моих любимых стихов (И Людей тоже, ибо знакомы,
и он у меня был на программе) :
Геннадий ЖУКОВ
Стихи и песни:
Прикосновение
Ты просишь рассказать, какая ты...
Такая ты...
Такая ты... Вестимо —
Ты мне понятна, как движенье мима,
И как движенье, непереводима,
Как вскрик ладоней
И как жест лица...
И вот еще — мучения творца —
С чем мне сравнить любимую?
С любимой?
Я слово, словно вещего птенца,
Выкармливал полжизни с языка,
Из клюва в клюв: такая ты, такая...
Дыханьем грел: такая ты, такая...
И лишь сегодня понял до конца —
Тобой моя наполнилась рука.
Вот жест всепонимания людского!
А слово... Что ж, изменчивое слово,
Как птичий крик, вспорхнет и возвратится,
Изменчивости детской потакая,
Изменчивостью детскою губя.
И лишь прикосновенье будет длиться.
И только осязанье будет длиться.
Так слушай же: такая ты... такая...
О, слушай же, как я люблю тебя!
Бетховен
Его прислали со двора за пятою струной.
За ним летел пчелиный рой — плыла его сестра.
Она несла в пакете хлеб. Зудела про обед.
А он гитару взял и сел в углу на табурет.
Нам было весело глядеть на рыжую сестру.
А он гитару взял и сел в углу на табурет.
Сметана рыжая! — она была ему сестра.
А он гитару взял и сел в углу на табурет.
И, отвернувшись от стола к высокому окну,
Он тронул первую струну как первую струну.
Он на одной струне играл...
Но я-то понял: он-то знает,
Что мертвой поступью он входит, поднимает
Над головой зеркальный черный свод
Рояльной крышки. Вот идет в обход
Рояля. Вот свечу берет.
Листает черновик симфонии вчерашней,
Губами шевелит и шепотом поет.
Вот руки поднимает и кладет —
Нет! — руци он возносит и роняет!
...Пусть он уйдет. Пусть он уйдет. Уймите же его.
Ведь это я сижу спиной, и более того:
Ведь это, Господи, я сам, ведь это же я сам
Такое слышу по ночам. Такое по ночам...
Какая мука, Боже мой, здесь в темени ночной
Терпеть прибойный шквал сонат,
притиснувшись к стене.
Владея лишь одной струной,
притиснувшись к стене,
Терпеть, как миротворец — бой.
Как безъязыкий — боль,
Владея лишь одной струной...
Ничтожество, юнец,
Смирись, Бетховен дворовой. Оглохни наконец.
Евангелие от Фалалея
— Отчего скажи, Фалалей,
Ты не любишь божьих людей?
— Оттого — скажу — что смотрю да гляжу,
А еще чего — не скажу...
А скажу тебе: помнишь ли, ночь была святая?
Приходила к Богу девка разбитная,
Щеки белы да губы алы —
Шлюшка из Магдалы.
Все глядела влажным оком, оком с поволокой,
Да питалась тайным током, наливалась соком.
Что-то он ей там сказал,
Что-то ей он там поведал,
Ничего у нее не взял,
Ничего-то ей не дал...
И не водятся с тех пор на свете
Божьи люди — Божьи дети,
И растут с тех пор, как грибы,
Божьи люди — Божьи рабы...
И гудит во храме торг,
И горит издевочка —
То ль заздравная свеча,
То ли трехрублевочка.
Нагрешится Божий раб —
В дом Господень, как домой —
Сунет Господу трояк —
Выручай, хозяин мой!
Отщипнет от Бога плоть,
Выпьет зелье рвотное,
Отвечай теперь, Господь!
Я твое животное.
Только Машенька, Мария, Магдалина
Перстенечками сверкает в уголочке:
За юдоль мою дай, Господи, мне дочку,
А тебе дай, Господи, сына.
Утешение Фалалея
Мне велено сказать, и вот я говорю,
Что вы хорошие, вы очень неплохие,
Но “р” и “л” родного языка
Вы в детстве перепутали слегка,
И слыша: храм — вы повторили: хлам.
И ждете в хлам сошествия мессии.
Любезные, во хлам к вам не сойдет Господь,
Вы хлеб сносили в хлев,
Сливали кровь в криницы,
Вы рвали плоть с молитвой о любви.
Вы спутали “давать” с “давить”, вам удавиться
Привычней во сто крат, чем удивиться,
Страх заменил восторженное “ах”,
Я говорю: не спеться вам, но спиться
Во хламе на крови.
Мне велено сказать, и вот я говорю:
Жизнь хороша, и каждое мгновенье
Жизнь хороша, и больше ни шиша,
А там, в конце — и тело, и душа —
Лишь прах и пар. И это утешенье...
И я пришел, чтобы утешить мир:
Утешься, мир. Нет в небесах отмщенья.
Но прежде, чем великое забвенье
Объемлет мир, изъеденный до дыр —
Вам жрать навоз и гной цедить из рек.
Провидел Босх библейские кошмары,
Но Босх — не Бог.
Нет в Боге божьей кары.
Здесь проклят человеком человек.
И я не добр, и зла я не держу,
И вы хорошие, вы очень неплохие.
Вы ждали в хлам сошествия мессии.
Вот я пришел. И вот я ухожу.
(Если надо, тоже продолжу или пришлю...)
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
23 сентября 2006 г. 14:24 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата SoN А вот от всех стихов одним файлом не отказался бы!...
В личку или ещё лучше — сюда, вложенным файлом
Сейчас попробую... я не знаю, какой тут лимит на прицеп. |
|
|
Lihin
авторитет
|
|
SoN
миротворец
|
|
23 сентября 2006 г. 17:14 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
"Арион", пожалуй, лучший сейчас журнал поэзии... 
А про "Зеленые берега" Г.Алексеева надо добавить, что это — Фантастика.
В духе "Альтиста Данилова" или Грина...
Всем тоже советую...
А к Администраторам :
Не открыть ли страничку автора, у кот. 1 книга прозы? Но в тему!
И продолжаю Геннадия Жукова:
Кибела и Кентавр
Он заглянул в раскрытое окно.
Чадил ночник, в печи кора горела.
Еще светилась женщина во сне,
И ровный свет задумчивого тела
Мне заменял луну вполне.
Он долго ждал, он здесь стоял давно,
Он заглянул в раскрытое окно.
Он так стоял: чуть подогнув колена,
Вцепившись в покосившийся косяк.
И мощный круп мерцал сквозь полумрак,
И на боках мерцала пена.
Я взглядом встретил долгий взгляд —
Он так смотрел. Я не заметил, как
Любимая, отбросив простыню,
Неслышным шагом двинулась к огню
И поднесла к лицу его ночник:
“...Ты? Здесь?” Он как-то весь поник,
И взгляд скользнул по девственной груди,
Скользнул по бедрам, словно две ладони,
Легко огладил узкую ступню
И, повинуясь властному огню,
В руке любимой — медленно угас...
Она сказала: “Полно, уходи”.
В луче сверкнул багровый глаз.
И только мрак в распахнутом проеме...
Я спрашивал, и было мне в ответ —
Треск ночника и клокотанье чая.
Она сидела, плечи обнимая,
Не поднимая золотистых век.
— “Его ты знаешь?” — “Ведаю, не зная.
Он молод для меня, хоть очень стар...”
— “Как можешь ты? Ведь он кентавр!”
— “Родной, и ты всего лишь человек,
Но я люблю тебя, об этом забывая”.
Письма из города. Гений
Раскрой свое железное крыло
И помавай над сталью и бетоном —
Здесь в недрах гулких, в гаме монотонном,
В холодном эхе долгих анфилад,
Родился твой неоперенный брат.
Овей его покатое чело
И осени перстами с перезвоном.
Се брат твой, Гений!
Он, как теплый воск,
Из лона матери сошел на чрево мира.
Здесь будет он оттиснут, как просвира, —
Воспримет воск эпохи — блеск и лоск
И мудрость — цвета зрелого сапфира! —
Да, мудрость граждан, словно бы сапфир —
Он обоймет и будет мудр как мир.
Так осеняй, пока не вышел срок —
Не отросло, в пушистых завитушках,
Перо. Он будет возлежать в подушках
Крылом в тюфяк, зубами в потолок.
Он будет хлюпать ночи напролет
Гундосыми слюнявыми слогами,
Он к “лю” и к “ля” диезы подберет
И вытрет стенку квелыми ногами.
Так три пройдет, и тридцать лет пройдет,
И выйдет срок: он сопли подберет,
И пустит слюни, и в восторг придет,
Когда войдет — в заштопанном и сиром —
Любовь его и утку поднесет,
И удалится клокотать сортиром...
И, подавившись собственным клистиром —
Он — в простыне запутавшись — умрет,
Избранник века — полный идиот —
В гармонии с собой и с этим миром.
Письма из города. Идиот
У маленькой мамы в прорехе халата
Глядело набухшее нежное тело,
Носок бесконечный вязала палата,
Стенала — сопела — зубами скрипела.
Зачуханный доктор по розовым попкам
Похлопывал рожениц в знак одобренья,
И в этот же час совершались творенья,
И квело вопили творенья.
Детей фасовали по сверткам, по стопкам
И в мир вывозили носами вперед.
И был там один, он чуть было не помер,
(Не понял, как нужно дышать, но не помер),
Потом он смеялся — как льдинка в бокале,
А прочие свертки над ним хохотали:
Мол, экая штучка, мол, выкинул номер —
Не понял, как нужно дышать, но не помер,
Не понял, как нужно дышать, идиот,
(А он и не понял. И он не поймет).
Он будет глядеть им в лицо не дыша —
В мальчишечьи рты в пузырях и сметанах,
О, выдох и вдох — два огромных шиша,
Два кукиша, скрученных в разных карманах,
Два страшных обмана...
Пульсирует сон,
Как выдох и вдох неизвестной причины.
И он не дыша подглядел, как мужчины
Пульсируют мерно в объятиях жен,
И как равномерно пульсирует плод,
Гудит, наполняясь таинственным соком.
На все поглядел он задумчивым оком.
И все он оплакал, смешной идиот.
А все потому, что за выдохом — вдох,
И вдох утекает в свистящие щели,
И шар опадает. И лишь — асфодели,
Цикута — амброзия — чертополох...
И он в разбеганьи вселенских светил
Увидел вселенских светил возвращенье.
И мир опадает. И только забвенье,
Забвенье — молчанье — клубящийся ил...
И он оглядел эту даль, эту ширь,
Да, он оглядел и сказал: “Это плохо!”
И выдохнул, выдул вселенский пузырь,
И честно держал — до последнего вдоха.
Письма из города. Дворик
...ты качала,
Ты лелеяла, нянькала глупую душу мою,
Дворовая родня — обиталище тасок и сплетен.
Гей! Урла дорогая! Мне страшно, но я вас люблю,
Мне уже не отречься. Я ваш. Я клеймен. Я приметен.
По тяжелому взгляду, железному скрипу строки —
Как ножом по ножу — и, на оба крыла искалечен,
В три стопы — как живу — так пишу,
И сжимает виски жгут тоски по иному,
по детству чужому...
Я мечен
Этим жестким жгутом, он мне борозды выел на лбу
И поставил навыкат глаза — на прямую наводку,
Чтоб глядел я и видел — гляжу я и вижу в гробу
Этот двор, этот ор, этот быт, эту сточную глотку
Дворового сортира (в него выходило окно),
Склоки жадных старух,
эту мерзость словесного блуда.
Я люблю вас, и я ненавижу, мне право дано,
Я из наших, из тутошних, я из своих, я отсюда.
Испытателем жизни — вне строп, вне подвесок,
вне лонж —
Меня бросили жить, и живу я, края озирая:
Из какого же края залетный восторженный “бомж”
Залетел я, и где же — ну где же! — края того края?
Камень краеуголен... Но взгляд мой, по шару скользя,
Как стекло по стеклу — возвращается к точке начала —
Ну, нельзя было в этом дворе появляться, нельзя!
Не на свет и на звук, а на зык и на гук ты качала...
Урок кармы
Отвернувшись от мудрости века сего,
От железного духа тевтонца,
От стоических дам, фамильярных господ,
От сутан моралистов с мечами и от
Мясников с палашами гвардейскими, от
Культуры, что шляется взад и вперед,
Парфюмерных низин, фурнитурных высот,
Дамских трусиков, мужеских шляп и колгот,
Я в Европу захлопнул окно — как киот.
Отвернувшись от мудрости века сего
К стороне восходящего солнца,
Я увидел, как сакура нежно цветет,
А под сакурой воин глядит на восход,
Вот он меч достает, вот вскрывает живот —
И захлопнул второе оконце.
Я на север глядел: ледостав... ледоход...
Занимался и таял пузырчатый лед.
К Богу поднял лицо — там скрипел самолет,
А под ним набухала гроза...
...как рубанок по дереву, шел самолет —
А на юге, — у гордых тибетских высот —
Сбросив плащ, словно черствый чужой переплет,
Упираясь босыми ногами в живот,
Человек, словно книга, сидел вразворот.
Он сказал: кто живет, — эту жизнь не поймет.
И закрыл я послушно глаза.
Я увидел, как суетно время идет,
Чушь собачью, что шляется взад и вперед.
Мясников белокурых, степенных господ
В дамских трусиках. Розовый грешный приплод
Дам стоических. Пар парфюмерных болот,
Самурая, ввернувшего саблю в живот,
Облетевшую сакуру, лопнувший лед,
И над всем этим — грузный чужой самолет,
И — над всем этим — тучу, что в небе растет,
И — над всем этим — синь разреженных высот,
Шар земной, упакованный в черный киот,
Желтый отблеск лампады. Мертвящий полет
Бездыханных планет. Неживой хоровод
Пятен света. И черный надвинулся свод...
И в последний,
Уже в распоследний черед,
Я увидел Великую Тьму.
И сказал я, как старец: ...уже не пойму.
И спросил я, как мальчик в пустынном дому:
Что же делать мне здесь одному?
Кстати, в инете аж несколько сайтов, сделанных "поклонниками" Жукова...
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
23 сентября 2006 г. 20:42 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата SoN А про "Зеленые берега" Г.Алексеева надо добавить, что это — Фантастика.
Хм... Все-таки прежде всего это — Литература. Имхо.
А сюжет фантастический, да. |
|
|
Lihin
авторитет
|
|
23 сентября 2006 г. 21:29 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
А вот оригинальные стихи известного переводчика с испанского.
Наталья Ванханен. Из сборника "Зима империи".
Слепая лошадь
Сердце не точит забота.
Время лежит про запас.
Если не станет кого-то,
это, конечно, не нас.
В сердце подавлена смута,
смята с грехом пополам.
Если звонят по кому-то,
это звонят не по нам.
Может, и слушать не надо
в скрипе снегов при ходьбе
нечто вне строя и лада,
будто бы плач по тебе?
Это, нетвердо ступая,
под колокольню на рву
лошадь приходит слепая
мёрзлую грызть бечеву.
1991
Жалоба
Где-то на краю большого света,
где уж нечем больше дорожить,
плачет и скулит собака эта -
как цыпленок в песне, хочет жить.
Ей свистят и машут паровозы
с залежалым грузом январей,
и мигают, смаргивая слезы,
сини-звезды неба и морей.
А когда рассерженный, в бушлате,
выйдет сторож, пропустив стакан,
все собаки жалобу подхватят,
унесут за Тихий океан.
1997
Страстной четверг
Тиха погода.
Улица строга.
Горит свеча
Страстного четверга.
И теплится нерукотворный лик
за темной дверью наших базилик.
Идет прилив
и, медленно, отлив:
выходят люди,
что-то отмолив,
и я среди всеобщей чистоты
несу свой грех,
и грех мой — это ты.
И ты, из своего небытия,
несешь свой грех,
и грех твой — это я.
А над Москвой
витает, как божок,
последний, ветхий, реденький снежок -
пострел, Амур, проказник, озорник,
слетел, порхнул, присел на воротник.
И мы в снегу.
И каждый одинок.
И нас за это не прощает Бог.
1991
* * *
Сыплется сияющее просо
в щели кукушиного гнезда.
В грубую ладонь каменотеса
падает соленая звезда.
Две друг к другу пригнанные тени
на могучем сквозняке времен.
Божий мир по мере обретений
трижды проклят и благословлен.
Подсади нас, небо, на запятки,
через поле нас перекати
дальним громом — тачкой по брусчатке,
меж ладоней Млечного пути.
1992
Жизнь
Даже если бесперспективна и неуместна.
Безучастна, как плохая кардиограмма.
Безнадежна, как вид в окне из зубного кресла.
Иллюзорна, как "Бородинская панорама".
Отдает изжогой, кислым одеколоном,
кипяченой жижей гаденького романса,
всё равно, и не прикидываясь влюбленным,
не ломая ваньку, хрипато шепнешь: "Останься!"
А она плечам дернет: мол, надоело! -
каждый лапать лезет и каждый не в меру пылок...
И мелькнет в толпе — а сердце похолодело -
в золотых кудряшках глупый ее затылок.
1992
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
29 сентября 2006 г. 20:32 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Юнна Мориц.
* * *
Запах пены морской и горящей листвы,
И цыганские взоры ворон привокзальных.
Это осень, мой друг! Это волны молвы
О вещах шерстяных и простудах банальных.
Кто зубами стучит в облаках октября,
Кастаньетами клацает у колоколен?
Это осень, мой друг! Это клюв журавля,
Это звук сотрясаемых в яблоке зерен.
Лишь бульварный фонарь в это время цветущ,
На чугунных ветвях темноту освещая.
Это осень, мой друг! Это свежая тушь
Расползается, тщательно дни сокращая.
Скоро всё, что способно, покроется льдом,
Синей толщей классической твердой обложки.
Это осень, мой друг! Это мысли о том,
Как кормить стариков и младенцев из ложки,
Как дрожать одному надо всеми людьми,
Словно ивовый лист или кто его знает...
Это осень, мой друг! Это слезы любви
Ко всему, что без этой любви умирает.
1973
ПОРА ДОЖДЕЙ И УВЯДАНЬЯ
Чем безнадежней, тем утешнее
Пора дождей и увяданья,
Когда распад, уродство внешнее -
Причина нашего страданья.
Тоска, подавленность великая
Людей тиранит, словно пьяниц, -
Как если б на углу, пиликая,
Стоял со скрипкой оборванец!
Но явлена за всеми бедствами,
За истреблением обличья,
Попытка нищенскими средствами
Пронзить и обрести величье.
Во имя беспощадной ясности
И оглушительной свободы
Мы подвергаемся опасности
В определенный час природы,
Когда повальны раздевания
Лесов и, мрак усугубляя,
Идут дожди, до основания
Устройство мира оголяя.
Но, переваривая лишнее
Перед глазами населений,
Художника лицо всевышнее
Оставит голой суть явлений:
Любови к нам — такое множество,
И времени — такая бездна,
Что только полное ничтожество
Проглотит это безвозмездно.
1968
ГЛЯДЯ В ОСЕННЮЮ МГЛУ
Девочка, не жалуйся на скуку.
Мальчик, обрати ее вниманье -
Что за существа парят в тумане,
К тайному прислушиваясь звуку?
Эти переливчатые тени
Воздухом питаются, росою,
Лепестками розы и сирени,
Ярко увядающей красою.
Вот где собираются фиалки,
Лип и одуванчиков пушинки,
Ряска и прохладные кувшинки
Из садов, где плавают русалки.
Вот где мы с тобой однажды будем,
Будем вечно жить, не умирая,
Как душа, мерцающая людям,
Чьи тела возьмет земля сырая.
Наши переливчатые тени
Тоже будут воздухом питаться,
Лепестками розы и сирени
И в тумане осенью сплетаться,
К дальнему прислушиваясь пенью,
Узнавая сладкий голос жизни,
Детский хор тоски по вдохновенью,
Древний хор любви к земной отчизне!..
Девочка, не жалуйся на скуку,
Мальчик, обрати ее вниманье -
Что за существа парят в тумане,
К тайному прислушиваясь звуку?
Девочка, не жалуйся на скуку,
Мальчик, обрати ее вниманье...
1977
ПЕРЕД СНОМ
Ночью будут холода.
В синем сумраке окна
Намечается звезда,
Намечается луна.
Стала каменной вода.
Там, где сглажена волна,
Намечается звезда,
Намечается луна.
Грань гранатного плода
Огрубела, как стопа.
Слышу хруст — пришла звезда,
А за нею — звезд толпа.
Наступила тишина.
Свет раздался восковой.
Слышу хруст — пришла луна,
А за нею — никого.
Шея мальчика длинна,
Холод — в мыслях и на лбу,
Что луна пришла одна,
А звезда влекла толпу.
Но зато теперь видна
Та хрустящая тропа,
По которой шла луна,
Шла звезда и звезд толпа
И уходят времена.
1971
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
29 сентября 2006 г. 20:36 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Хуан Рамон Хименес.
* * *
Мое сердце ушло вперед, -
так часы убыстряют ход,
размечтавшись о светлом часе...
Но ко мне не явилось счастье:
уломать его не дано
никому из нас — ведь оно
не отметка на циферблате!
Хмурой явью заволокло
это суетное число,
обреченное на распятье...
Отвожу, объятый тоской,
стрелку сердца на непокой!
(перевод П. Грушко).
* * *
Уходит память,
тонкими ступнями
волнуя на ходу сухие листья.
Там, позади, покинутые стены,
а впереди все мертвенней и мглистей
теснятся по обочинам деревья
и сотни глаз выплакивает ливень -
как будто слепнет замершее время.
Я позади, но дом необитаем,
меня там нет, и вспоминать не надо...
Что ж, распростимся с тою, что уходит,
не бросив даже взгляда!
(перевод А. Гелескула).
* * *
Мы думали, что все на свете -
забвенье, щебень и зола...
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
Слеза — горячею кровинкой
на белом инее стекла...
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
Холодной слякотью покрылся
день черный, выжженный дотла...
А в сердце правда улыбалась
и часа своего ждала.
(перевод П. Грушко).
* * *
Что с музыкой,
когда молчит струна,
с лучом,
когда не светится маяк?
Признайся, смерть, — и ты лишь тишина
и мрак?
(перевод А. Гелескула).
* * *
Тебя, как розу,
я растерзал, отыскивая душу,
и не нашел ее.
Но все вокруг,
весь окоем и все за окоемом -
и море, и земля -
все налилось
живительным и смутным ароматом.
(перевод А. Гелескула).
|
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
Lihin
авторитет
|
|
30 сентября 2006 г. 06:47 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата ФАНТОМ Почти все это уже выкладывалось..
Тогда oops... 
А вот этого вроде бы не было.
------------------------
Жорже де Лима (Бразилия, 1895-1953), переводы А.Косс.
Птица
Никто не знал, откуда взялась странная птица.
Может, ее пригнал последний циклон
откуда-то с безвестного острова или пролива;
может, она родилась от водорослей морских,
может, выпала из другого воздушного слоя,
из других небес, из другой тайны.
Старые моряки никогда не видали ее во льдах,
и ни один бродяга нигде ее не встречал;
она была человекоподобна, как ангел,
и молчалива,
словно поэт.
Вначале она опустилась на купол храма,
но верховный жрец согнал ее,
как сгоняют больного демона.
В тот же вечер опустилась она на маяк,
но смотритель согнал ее: она могла бы сбить
корабли с курса.
Никто не предложил ей куска хлеба,
не подставил ласково плечо, чтобы она села.
И один сказал: "Эта птица недобрая,
она из птиц, пожирающих скот".
А другой: "Эта птица, должно быть,
голодный дьявол".
И когда она парила, раскинув крылья, чтоб
уберечь от солнца усталых детей,
даже матери швыряли камнями
в таинственную птицу, загнанную
и беспокойную.
Может, она слетела с какого-то безмолвного
пика, затерявшегося в облаках,
либо утратила друга, сбитого чьей-то стрелой.
Птица была человекоподобна, как ангел,
и одинока,
словно поэт.
Но она, казалось, хотела жить при людях,
а они спугивали ее, как спугивают больного
демона.
Когда обычное половодье затопило посевы,
кто-то сказал:
"Птица накликала половодье".
Когда ежегодная засуха погубила стада,
кто-то сказал:
"Птица сожрала ягнят".
И когда все источники отказали птице в воде,
она грянулась оземь, словно Самсон,
расставшийся с жизнью.
И вот простой рыбак поднял неостывший труп
и промолвил:
"Я нашел тело большой безобидной
птицы".
И кто-то вспомнил, что птица носила яйца
отшельникам.
Один нищий поведал, что птица не раз
согревала его теплом своим,
а нагой сказал: она дала свои перья мне
на покров.
И вождь селения сказал:
"То был царь неведомых птиц".
А младший сын вождя, одинокий и кроткий,
сказал: дайте мне перья ее,
я опишу свою жизнь,
она точь-в-точь, как у птицы той,
я на нее похож
больше, чем на тебя, мой отец.
* * *
Башня из кости слоновой, о, башня с крылами,
печальная, стройная башня под небом серым:
туман ледяной расползается по углам, и
отданы галереи жалобам и химерам.
Башня из кости слоновой вдруг высохла в остов,
а остов прахом распался, и хрупок, и светел.
Не судите вещи по виду, судить непросто,
ведь вещи меняются, как меняется ветер.
Ветер живит беззащитное и вековое.
Могут вырасти крылья у рыб в водах соленых,
могут выкормить червей белоснежные крылья.
Башню слоновой кости видел я неживою,
но рухнула башня грудой углей раскаленных,
и стало кровью то, что было огненной пылью.
* * *
Под этой маской — плач окаменелый,
бесслезный и беззвучный плач-укор.
Лик сморщен, словно палый плод незрелый,
лоб изъязвлен, и неподвижен взор.
Не воскресить безжизненное тело.
Всё кончено, исполнен приговор.
Под этой маской — плач окаменелый,
нет губки с оцетом, и нем простор.
Лишь муравьи, ища поживы в тлене,
спешат туда, где мертвый пригвожден,
всползают на иссохшие колени.
Труп на холме пустынном обнажен, -
и нет ни попечений, ни молений,
нет ни свидетелей, ни скорбных жен.
* * *
Павана эта — для инфанты мертвой,
миропомазанной, святой, любимой,
что похоронена навеки в черной
могиле, там, где выстланы глубины
ветвями ивы, чтоб она покорно
покоилась, внимая в голубиной
нетленной чистоте паване скорбной,
звучащей неумолчно и упорно
сквозь все печали жизни, все судьбины
людские, все преграды и препоны,
все ветры, ополчившиеся против
огня, что вечно и неистребимо
живет в груди помазанницы мертвой,
святой инфанты, навсегда любимой. |
|
|
Lihin
авторитет
|
|
4 октября 2006 г. 21:21 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Николас Гильен (Куба), перевод П.Грушко
Порой
Порой мне хочется банальным быть,
чтобы сказать: люблю вас больше жизни!
Порой я стать хотел бы сумасшедшим -
кричать: я вас люблю, люблю, люблю!
Порой мне стать хотелось бы ребенком -
свернувшись, плакать на груди у вас.
А иногда хочу я умереть,
чтобы в земле, впитавшей кровь мою,
почувствовать, как из груди моей
пророс цветок. Сказать:
он ваш, возьмите...
|
|
|
Горацио
активист
|
|
4 октября 2006 г. 22:47 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Константы Ильдефонс Галчинский
Коль разлюбить меня потом
тебе когда-то доведётся,
прошу, не говори о том -
как Бог о том не говорит;
наслать задумав мор и глад,
Он с неба ласково смеётся,
хоть знает, что цветущий град
в пустыню скоро превратит.
|
|
|
Katy 
магистр
|
|
5 октября 2006 г. 00:17 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
И опять Мазин, уж простите, не могу начитаться 
* * *
Пеночка у краешка
Желтоватой кромкой
Движется. А, знаешь что —
Счастье так огромно,
Что не помещается
В съежившемся сердце.
Форточка качается.
Штору треплет дерзкий
Ветер обещания.
В призраке надежды.
Комната качается.
Брошена одежда
На пол грудой спутанной.
Зеркала касается
Розовато-утренний
Отзвук угасания.
В новом восхождении
Больше ожидания.
По морю суждения
Нищие скитаются.
Бог хранит играющих.
Но спасает — страждущих.
Не довольно ль радости
Пеночке у краешка?
|
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
5 октября 2006 г. 12:18 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата Горацио Коль разлюбить меня потом
тебе когда-то доведётся,
прошу, не говори о том -
как Бог о том не говорит;
наслать задумав мор и глад,
Он с неба ласково смеётся,
хоть знает, что цветущий град
в пустыню скоро превратит.
А по-моему,вот этот перевод значительно лучше:
Если разлюбишь однажды...
Если разлюбишь однажды, не говори мне об этом.
Бог поступает иначе — из запредельности синей
мор насылая и голод, с нами прощается светом,
зная прекрасно, что станет оазис пустыней.
(перевод — А.М.Гелескул) |
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
Горацио
активист
|
|
Lihin
авторитет
|
|
5 октября 2006 г. 21:18 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Николас Гильен (Куба), переводы П.Грушко.
Соло на гитаре
Этот светлый вешний вечер,
синий вечер, ясный час, -
как он бледен и невзрачен,
ах, как вечер этот мрачен
без тебя, простите, — вас.
Это море голубое
с вольной властною волной, -
ах, как море это мелко,
как поблёкло и померкло
без, простите, — вас со мной.
Этот дивный медный месяц
в дымке темно-голубой,
дынной коркой с неба свесясь, -
ах, как жалок этот месяц
без меня, прости, — с тобой!
И телефона нет...
В дожде погас рассвет.
(И я душой погас.)
И телефона нет,
чтоб свел в разлуке нас.
Быть может, грусть моя
твоих коснулась глаз?
Но как узнаю я:
в дождливый этот час -
в твоей душе рассвет,
как и в моей, погас?
А телефона нет,
чтоб свел в разлуке нас.
В Париже
свяжет вмиг
влюбленных
"пневматИк"
и принесет ответ...
У нас же в этот час
и телефона нет,
чтоб свел в разлуке нас.
Мне грустно без твоих
больших янтарных глаз,
я заглянул бы в них
в дождливый этот час:
погас ли в них рассвет,
как он во мне погас?
А телефона нет,
чтоб свел в разлуке нас...
Напев
Как сладили вы со мной
своим смеющимся взглядом,
словно были хмельной
весной!
(А я — я дышал на ладан).
Как вы волшебно смогли
осыпать меня
всеми цветами земли!
Кто сказал бы, что вечно со мной
будет радость, не будет печали,
словно стать я смогу хмельной
весной!
(Это я-то? Едва ли...)
Не радость ли для старика,
что вы ему дарите розу
из лучшего цветника!
Как сладили вы со мной
своим смеющимся взглядом,
словно были хмельной
весной!
(А я — я дышал на ладан).
|
|
|
Горацио
активист
|
|
6 октября 2006 г. 22:28 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Болеслав Лесьмян.
Мчусь душою к тебе я – над пургой ошалелой,
Прямо к свету, что брезжит за буранной куртиной.
Каменеет кручина чья-то статуей белой,
Белой статуей скорбной – там, над черной долиной.
Старых створок объятья тебя некогда скрыли –
Ты с тех пор в моих мыслях бледно-призрачной стала.
С того часа так странно и так страшно забыли
Мы друг друга, как будто нас совсем не бывало.
Так найдем же друг друга средь метелей круженья,
Над вечерней пучиной сможем снова влюбиться
Той повторной любовью, что не хочет спасенья,
Тем последним желаньем, что не знает границы!
Мы полюбим мученьем, кровью нашей потери –
Но про счастья утрату пусть никто не узнает,
Мы полюбим прозреньем: смерть приблизилась к двери –
Обе смерти, что вместе совершиться желают.
Шум и треск по-над лесом, в клочьях – грива бурана,
Словно вихри о сучья в темных зарослях рвутся.
Жизнь из жил вытекает – это давняя рана…
Не посметь улыбнуться, не успеть улыбнуться.
Мчусь душою к тебе я – над пургой ошалелой,
Прямо к свету, что брезжит за буранной куртиной.
Каменеет кручина чья-то статуей белой,
Белой статуей скорбной – там, над черной долиной.
|
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
6 октября 2006 г. 23:23 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
Горацио ,не забывай упоминать переводчика,пожалуйста.
В данном случае — это Сергей Шоргин.
У него,кстати ,не так давно вышли две замечательные книги — собственно стихов и переводов.
А Лесьмян.............
Лесьмян — гений.
Б.Лесьмян
Загробье
Там, где прах уж не печется о плоти,
В толчее на берегах того света
До уверившихся в вечном осоте
Не дозваться, не дождаться ответа.
Смерть, соскучась, золотым лампионом
Раздувает пепелище людское,
Привиденьицам светя несмышленым,
Чтоб играли свитой в куклу тоскою.
В засоренной пережитым зенице
По возникшему виденью квартала
Тень умершего торопится всниться
В окна комнаты, где был и не стало.
Колыхая замогильной крапивой,
Плесневелые шумят воскресенья.
Тени, тени! Где мой брат несчастливый?
Где сестра? Та, что не знала веселья.
Тени, тени, я один — вас несметно,
Но протягиваю руки пустыне.
Ведь не все из вас найдутся посмертно?
Где же те, которых нет и в помине?
Нет той смуты, что хотела так жадно
Стать душою, чтобы с вечностью слиться.
Нет той боли, что себе непонятна
И способна только длиться и длиться.
Нет померкшего небесного крова,
А распахнутая гонит могила,
Муча жаждою чего-то иного,
Но иного, чем когда-либо было.
(перевод — А.М.Гелескул)
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
7 октября 2006 г. 22:30 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Юрий Иофе
Я темный трюм не набивал рабами,
Я их не вез в неволю, на убой,
Чтобы продать на рынках в Алабаме,
Как мой предшественник Артюр Рэмбо.
Из-за меня несчастные не гибли,
В туземцев я не посылал снаряд;
Как мой собрат, жестокосердый Киплинг,
Я не водил карательный отряд.
Я прожил жизнь без мускульных усилий,
Капризный и непризнанный поэт.
В глубинах однокомнатной России
Писал стихи и не читал газет.
Итак, итог. Невозместим убыток.
И не помочь, коль к 35-и
Я заблудился в закоулках быта
И сбился окончательно с пути.
________________________________________
Ибо каждый из нас — и никто и ничей,
Мы живем безутешными вдовами.
Белой тишью зимы, черной тушью ночей
Очарованны и околдованы.
С бытия чешуей осыпается чушь
Так вот мы и живем обреченные:
В одиночные камеры собственных душ
Все пожизненно заключенные.
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
цитировать