| автор |
сообщение |
Lihin 
авторитет
 
|
 30 ноября 2006 г. 21:23 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Елена Шварц.
Переезд
В коробки складываем,
В узлы увязываем,
Переезжаем.
Деревню Новую мы покидаем,
Мы эмигрируем в Измайловские роты.
Из чего едят,
И на чем спят,
И чего читать,
Фотографий ворох.
Даже веник, даже градусник
Переезда чает,
Кошка нервничает
Перед дорогой.
Кошечка, будто старый китаец,
В спущенных белых чулочках,
Кинется в угол — и прочь оттуда,
Фыркает там домовой.
Больше я вам не друг, дворы, пустыри,
Боле я вам не пастырь.
У вас на глазах липучку рву -
Молодости последний пластырь.
Если вновь вас увижу — ради
Могилки родной собаки.
В Черную брошу речку
Детские — на что они? — тетради.
Что забыла — не вернет
Школьная моя улица.
Едет жалкий скарб, старое пальто,
Всё, во что жизнь кутается.
Переезжаем, переезжаем,
Стена скрипит, метла шумит,
Зеркало смотрит в окно,
Глотая здешних закатов последнюю алость,
Был бы аквариум — уж давно
Рыбки бы в нем метались.
Едет древний наш буфет,
Таз, пластинки венские,
Вы ж не бегайте за мной,
Ивы деревенские.
Хорошо, что когда
Я поеду на тот свет,
То уже не надо брать
Ни чего читать,
Ни с чего едят,
Ни на чем спать,
Ни фотографий.
Вперемешку вилки, письма,
Новогодние — теньк-теньк — игрушки,
Прилепились вы ко мне,
Будто к кораблю ракушки.
Выстроились в ряд, дрожа, вещицы,
Будто действующих состав лиц -
Кланяются — вдруг оставлю,
Лары все пересчитали и уселись на узлы.
Жизнь, напялив одеяло,
На затылок — сковородку, -
Всё ль я — думает — забрала?
Ждет такси как у причала.
Из карманов виснут шмотки.
Побросали всё, как в лихорадке,
Тронулись, как скатерть со стола.
В путь отправились уже глаза и пятки,
И душа, помедлив, побрела.
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
1 декабря 2006 г. 21:22 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Маргарита Пас Паредес (Мексика, р. 1922), переводы И.Чежеговой.
Твое лицо в тумане...
Твое лицо в тумане, словно лик
моей мечты, отправленной в изгнанье
к вершинам скорби. Но ее скитанья
тебя к ней не приблизят ни на миг.
Любимый! Где любви твоей родник?
Как иссушило губы воздержанье!
Но, всё утратив, вся я ожиданье:
дрожит во тьме безумья светлый блик...
Ловлю твой голос в океанском шквале
я раковиной моих горьких бед...
На веслах скорби по морю печали,
надежды оставляя слабый след,
мой челн к пустынным берегам причалит,
где твой в тумане тает силуэт.
Призыв
Что есть надежда?
Почка разлуки,
которая, лопнув, раскрыться медлит?
Или она — застарелость муки,
гложущей пробужденное сердце?
Жизнь каждодневной дорогой вьется,
гремящей во всех направленьях,
и тонет в ней мой упрямый вопль.
И солнце днем призывает к терпению...
Но по ночам
не могу не кричать, -
я в ночь, как гвоздь,
вбиваю свой крик.
И струнами арфы нервы дрожат,
и сном их не укротить.
И, вырвавшись из темницы ночной,
уверенно к цели летящей стрелой,
взрезает пространство мой крик.
И, сбросив невольничью кожу,
он вдруг голубкой встревоженной
прямо к тебе летит.
Рай не где-то на дальних звездах,
рай не сказочная страна,
не виноградник,
где спелые гроздья
поят душу и глаз допьяна.
Рай — это просто голос милый,
далекий и единственный,
который всегда нас услышит
и откликнется.
Предрассветная бессонница
Нет: это не обычная бессонница,
когда в мозгу бесформенные чудища
ворочаются или мысли судорожно
без цели мечутся
и пустота кругом...
Нет, это трудно объяснить:
всё это слышится и погружается
в душевный омут.
Днем всё это поглотится, рассеется
разноголосьем дня и слов бесцельностью,
исчезнет тишина.
Но снова ночь нависнет душным пологом
в истоме издыхающего ворона, -
и, оглушив меня,
обрушится мне в уши рев печальный
судов, неведомо куда отчаливших,
протяжные гудки
безумных поездов, упрямо мчащихся
на красный свет,
к той станции любви,
где встретит их крушеньем ожидание.
И мною, как в бреду произносимое,
от нежности влажнеющее имя -
тоской затверженное заклинанье,
увы, оно — всего лишь чайка раненая,
ему не долететь до мачты сердца,
плывущего далеко сердца,
что с каждым мигом удаляется.
Ты — призрак, из тумана возникающий,
или, скорее, призрачная радуга,
пронзившая мой запоздалый ливень...
Но не дождусь, чтоб ты на легких крыльях
слетел в мою бессонную тоску,
и не дождусь, чтоб раковиной чуткой
надрывный крик мой уловил твой слух...
Вот что кипит в мозгу моем ночами.
Все мысли о тебе. Бессонница. Светает.
И ветер плечи обдает прохладой,
душа росой омыта, и тоска
трепещет на ветру,
как лепесток цветка.
Все мысли о тебе.
Бессонница.
Светает.
К Поэзии
Ты видишь, я бреду пустыней
снов, моей воле неподвластных,
твое я выкликаю имя,
оно родник, оно оазис,
и тень твоя — как пальмы тень...
Но всё — мираж, всё — сновиденье...
Пески, пески до самых губ,
грудь без тебя — гнездо пустое,
язык в призывах тщетных груб,
на лбу горит клеймом твой образ.
Поэзия! Я не могу забыть,
как ты росой незримой выпадала
на чуткий лепесток моей зари,
и бабочки волшебные твои
в мою дрожащую влетали радость...
Ты пахарем была моей души,
прекрасным лебедем в крови бурлящей,
на розе сердца сладостным шипом,
крылом парящим, колоколом счастья.
И было мне легко с тобою говорить,
и жить, твоим сияньем озаренной,
и в воздухе ловить твой светлый след,
и взглядом провожать тебя влюбленно...
Теперь глухая ночь сомкнулась вкруг меня,
тебя я тщетно призываю,
и рвется голос мой в беспомощном рыданье, -
я беззащитна, я совсем одна,
отставшая, забытая, чужая,
я, в зеркале твоем не постигая
твоей, Поэзия, неуловимой сути,
от жажды неизбывной умираю.
Иду по смертному пути, но смерть
не может взять меня: кипит прибоем
под пальцами твоими кровь моя,
и всё внутри меня огнем пылает,
и в снах моих мятежных чаек стаи...
Мне не вернуть тебя, хоть ты наносишь
мне раны пламенеющим мечом,
и ливнем светлым омываешь ночи,
и даришь лихорадкой ожиданья,
заблудшим криком, жаждой и рыданьем...
Зачем бреду к тебе тропинкой узкой
бесплодных вздохов,
и твой лик сияет
мне в глубине слезы моей прозрачной,
и силуэт твой мне являет ангел,
творящий сны?
Пусть смолкнет речь моя,
пусть снизойдет молчанье,
пусть стихнет бунт моих набрякших жил,
пусть оторвется слух от раковин морских,
пусть оторвется взор от светлых далей,
пусть навсегда спина лишится крыл,
пусть склонятся уста и поцелуют пыль,
и пусть на ложе матери-земли
я в первозданной наготе останусь, -
тогда, Поэзия,
прошу, пролей
на нанесенные тобою раны
бальзама каплю
и в груди моей
навеки расцвети горящим маком.
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
1 декабря 2006 г. 21:24 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Ирина Ермакова ("Арион", 2004, N 4).
* * *
на болоте на гати
на авось на рожон
на благом сопромате
разведенный затон
арматурой наружу
и спустя рукава
здесь текучую сушу
огибает Москва
свет звенит и лучится
в длинный дом налитой
по воздушной границе
меж водой и водой
и по бедам по дырам
по лакунам квартир
так с невидимым миром
сжился видимый мир
как служебное чудо
и неслышимый звук
что горит отовсюду
и прозрачен на слух
что из всех космогоний
в перегудах времен
так свободен в законе
лишь нагатинский звон
СКАМЕЙКА
- И-и-и!
Людина Оля,
Олька-дьяволенок
визжит,
визжит,
визжит,
нарезая квадратные круги по двору:
- И-и-и! -
и железная скамейка у подъезда
взрывается,
сокрушенно причитая:
- Люд, чёй-то она? Ой, люди! Ишь, монстра какая! Дитё,
все-таки... Людмила, ты б ее в садик сдала!
- Не берут — Оля! Оля! Оля!
Горе мое, до-омой!
И по-зимнему грузная скамейка,
простеленная ватным одеялом,
выдыхает пар,
подпевая вразнобой:
- Оля! Оля! Оля!
Девочка прибавляет скорость,
берет нотой выше
и точно попадает
в резонанс
с нетрезвой Людиной скороговоркой:
- Не берут,
она ж — не говорит,
шестой годик пошел — не говорит,
все понимает, сучка, — и не говорит.
- И-и-и! — визжит всё -
дерево, тротуар, сугробы, голуби, стекла дома,
напряженно-багровые
от солнца.
- Сладу, сладу с ней нет,
спать без пива — не уложишь,
высосет свою чашку — и отрубается.
- И-и-и! -
и пожилая наша скамейка
поеживается
и поджимает ноги,
жалобно кивая головами:
- И-и-и, бедная Люда, на пиво-то-кажен-день — поди заработай.
- Оля! Оля! О-ля-ля!
Оля внезапно тормозит у скамейки,
выключает визг,
пристально вглядывается в лица застывшей публики,
зажимает в мокрой варежке протянутую ей
конфету
и молчит.
Молчит.
* * *
Иван Трубецкой
по школьной фене Ванька-труба
лучше всех
рисовал тушью бизонов
в изостудии
басил на тромбоне в детской
джазовой банде ДК "Москворечье"
носился по набережной
на самопальном скейте
страдал по Марье-царевне
до самого выпускного
сражался с классной ру
за долгие свои патлы
стянутые в воинственный
хвост на затылке
и впервые напился на прОводах
уже остриженный под ноль
и взорвался
вместе с грузовиком
на въезде в Грозный
приближаясь к месту своего назначения
Голова его
в черной вязаной шапочке adidas
описала красную дугу
в чистом небе над проезжей частью
и закатилась в кювет
А дурочка-жизнь
с лицом классной нашей руководительницы
все раздувала щеки
и щелкала щелкала
в дымном воздухе
блестящими своими ножницами
И невидимый тромбон
все трубил и трубил
"Блюз московских бизонов"
с прикольными школьными
проигрышами
* * *
Вот и прозвонился друг пропащий,
эй, кричит-трещит, а знаешь, где я?
Ну — умора, просто — не поверишь -
у самого синего моря.
Волны — слышишь? Трепет крыл — слышишь?
Никакой травы, трезвый, как тыква,
а, поди ж ты — трепет крыл, чайки, что ли...
Ты чего, говорю, ты же умер,
я и оду про это написала,
обессмертив тебя, дурило,
что ж звонить тут в три часа ночи,
что тут чаять, что тут морочить.
Умер-умер, отвечает, а толку?
И стихи червовые читает,
и слова козырные спрягает,
и бормочет имя, и плачет
так, что катятся прямо из трубки,
так, что капают на красный мой свитер,
на ключицу, на грудь, на колено -
ледяные огненные злые,
как сухие свидетели бессмертья,
прожигая бедные ребра.
Что ты, милый, слышу, конечно.
Это чайки, а смерти не бывает.
ВЕСНА
Это она. Это она.
Колется льдины вертлявые на
с треском и ревом возбухшая речка.
Блеск и текучка, толкучка и течка.
На Нагатинской набережной весна.
В гуще зевак и собак, и ворон
краснопожарной машины клаксон,
дети, вопящие: тятя! тятя!
Вышел из бурных подледных объятий
первый утопленник.
Это она.
В радужной мути, с самого дна,
куртка джинсовая заголена,
мертвой водою обглодана куртка,
тина в прическе, мусор, окурки.
На Нагатинской набережной весна.
И ни ботинок на ней, ни лица.
Тянется, тянется лестница
вод поперек, на середку реки
лезут и лезут пожарники.
Детская радость, сияющий визг,
солнцем на шлемах зажженный ужастик -
о, увернись, уплыви, растворись -
шарит багром возбужденным пожарник,
лестница — Ух! — изгибается вниз.
Выше! За куртку! Это она!
Это весны ликованье и стоны,
над головою толпы восхищенной,
крючьями в небо вознесена,
проплывает она.
ГОГОЛЬ
Приземлилась птичка, птичка-величка,
села у речки на одну из плит,
хвост распустила, крылья нахохлила
и клюет по зернышку родимый гранит.
Тюкает — скачет, кличет и крячет,
голову — то спрячет, то вскинет в зенит,
то захихикает, то молча плачет,
нос потеряла, а все — долбит:
всем великим и малым и белым
и бесчисленно пестрым и прочим
всей земле моей раскуроченной
что душе одураченной телом
в этот воздух бедовый багровый
в самый дух обесточенный страхом
я стучусь в этот свет бестолковый
как последняя божия птаха
открывая тысячелетие
сквозь гранитную твердь продираясь -
сколько можно бисовы дети
мы отныне празднуем радость
чтоб сияло леталось и пелось
всякой твари и трАве и мове
с неизбывной нездешней любовью
хватит милые натерпелись...
Кря! — и пропала, словно не бывало,
только эхо вздорное: кар! — то там, то тут,
пух драгоценный летит во все стороны,
перья блестящие по воде плывут.
Это птичка, дети, горняя, гордая,
горло сорвавшая на нашем ветру,
птичка начальная — величальная,
редкая птица, Гоголь.ru.
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
2 декабря 2006 г. 21:17 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Мишель Уэльбек.
* * *
Какое множество сердец на свете билось!
В обшарпанных шкафах шушукаются вещи,
И так печальны их рассказы и зловещи
О людях, чья любовь разбилась и забылась.
Там холостяцкая посуда притулилась,
Здесь наводящие невольную унылость
Осколки юности вдовиц и старых дев -
То, чем живут шкафы, минувшим завладев.
Пожитки прибраны, и жизнь подобна спячке:
Прогулки, магазин — всё та же череда,
Ни телевизор не утешит, ни еда.
А старость всё гнусней, и всё тошней болячки -
И вот уже с землей смешался прах случайный,
Любовью преданный и обойденный тайной.
(перевод М.Яснова)
* * *
Как перевод небытия,
Вокруг меня предметы быта.
Никчемным, им под стать и я -
Ты не идешь, и жизнь разбита.
С самим собой, как с тенью тень,
Как с девкой уличной в кровати,
Я коротаю ночь и день
И так люблю тебя некстати.
Субботним днем бреду пешком
В толпе, снующей деловито,
И всё шепчу себе о том,
Что жизнь разбита, жизнь разбита.
(перевод М.Яснова)
* * *
День ширится, растет, на город пав лавиной,
Мы пережили ночь, но легче нам не стало.
Я слышу шорох шин и шум неуловимый
Общественной возни. И мне здесь быть пристало.
День состоится всё ж. С безумной быстротою
Границы обведет воздушное лекало:
Тут бытие, там боль — твердеющей чертою.
Но плоть, однако, плоть, как банный лист, пристала.
Мы пережили страх, желанья, цепь ошибок,
Но детская мечта светить нам перестала.
И мало что стоит за широтой улыбок -
Мы пленники своей прозрачности усталой.
(перевод Ю.Покровской)
* * *
Жизнь начинается опять,
Когда с утра стоишь под душем,
А ночь не хочет отступать,
Дыша в затылок равнодушьем.
Ну что ж, начну — начав с нуля,
Ужав себя почти до точки -
Искать, по мусору снуя,
Подобия и оболочки.
Как лужица небытия,
Свет растечется, пропуская
Ту жизнь, где, может быть, и я -
Лишь видимость полупустая.
(перевод М.Яснова)
* * *
В уклончивом вечернем свете
Всё больше равнодушье скал.
Наш муравейник незаметен,
Ведь человек так мал, так мал.
Когда на эти изваянья,
Работу волн, взираем мы,
В нас пустоты растет желанье
И нескончаемой зимы.
Как сделать так, чтоб человечность
Взять верх могла в роду людском
И жизнь переходила в вечность,
В цепочке становясь звеном?
Утробная тоска тупая
В тебе, сестра моя, во мне,
И ты кричишь, изнемогая
От этой мудрости камней.
(перевод Е.Гречаной)
* * *
Нам жить, любимая, осталось
Чуть-чуть всего.
Так выключь радио совсем,
А ну его.
От жизни ты всегда умела увильнуть,
Как шелк скользнуть
Из рук умела,
А жизнь уходит, и соскальзывает тело
В безвестность — вот
И весь исход.
Попробуем забыть нам вбитую в умы
Отживших формул опись;
Жизнь недостаточно изучена, и мы
Лишь пленники гипотез.
(перевод Н.Шаховской)
|
|
|
андрос
философ
|
|
4 декабря 2006 г. 21:26 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Лев Гумилев
Из цикла "Огонь и воздух"
Дар слов, неведомый уму,
Мне был обещан от природы.
Он мой. Веленью моему
Покорно все. Земля и воды,
И легкий воздух, и огонь
В одно мое сокрыто слово.
Но слово мечется, как конь,
Как конь вдоль берега морского,
Когда он бешеный скакал,
Влача останки Ипполита
И помня чудища оскал
И блеск чешуй, как блеск нефрита.
Сей грозный лик его томит,
И ржанья гул подобен вою…
А я влачусь, как Ипполит
С окровавленной головою,
И вижу: тайна бытия
Смертельна для чела земного
И слово мчится вдоль нея,
Как конь вдоль берега морского.
1934 г.
ПОИСКИ ЭВРИДИКИ
Лирические мемуары
Вступление.
Горели фонари, но время исчезало,
В широкой улице терялся коридор,
Из узкого окна ловил мой жадный взор
Бессонную возню вокзала.
В последний раз тогда в лицо дохнула мне
Моя опальная столица.
Все перепуталось: дома, трамваи, лица
И император на коне.
Но все казалось мне: разлука поправима.
Мигнули фонари, и время стало вдруг
Огромным и пустым, и вырвалось из рук,
И покатилось прочь – далеко, мимо,
Туда, где в темноте исчезли голоса,
Аллеи лип, полей борозды.
И о пропаже мне там толковали звезды,
Созвездья Змия и созвездья Пса.
Я думал об одном средь этой вечной ночи,
Средь этих черных звезд, средь этих черных гор -
Как милых фонарей опять увидеть очи,
Услышать вновь людской, не звездный разговор.
Я был один под вечной вьюгой -
Лишь с той одной наедине,
Что век была моей подругой,
И лишь она сказала мне:
“Зачем вам трудиться да раниться
Бесплодно, среди темноты?
Сегодня твоя бесприданница
Домой захотела, как ты.
Там бредит созвездьями алыми
На окнах ушедший закат.
Там ветер бредет над каналами
И с моря несет аромат.
В воде, под мостами горбатыми,
Как змеи плывут фонари,
С драконами схожи крылатыми
На вздыбленных конях цари”.
И сердце, как прежде, дурманится,
И жизнь весела и легка.
Со мною моя бесприданница -
Судьба, и душа, и тоска.
Из цикла "История"
В чужих словах скрывается пространство:
Чужих грехов и подвигов чреда,
Измены и глухое постоянство
Упрямых предков, нами никогда
Невиданное. Маятник столетий
Как сердце бьется в сердце у меня.
Чужие жизни и чужие смерти
Живут в чужих словах чужого дня.
Они живут, не возвратясь обратно
Туда, где смерть нашла их и взяла,
Хоть в книгах полустерты и невнятны
Их гневные, их страшные дела.
Они живут, туманя древней кровью
Пролитой и истлевшею давно
Доверчивых потомков изголовья.
Но всех прядет судьбы веретено
В один узор; и разговор столетий
Звучит как сердце, в сердце у меня.
Так я двусердый, я не встречу смерти
Живя в чужих словах, чужого дня.
1936 г.
Сибирь
Как только я вдруг вспоминаю
Таежную ночь и ветра,
Байкал без конца и без края,
Дымок голубой от костра,
Гольцов величавые дали,
Ручьи на холодных камнях,
То сердце болит от печали
И слезы в сомкнутых глазах.
Там небо туманами щедро.
Там гнется под ношей спина,
Но там высочайшие кедры,
Там воды вкуснее вина.
Там в шорохе сосен таежных
Я древнюю слышал мольбу
К тому, кто мятежной, тревожной
И страшною сделал судьбу.
Смотри, мой дорожный товарищ,
Как в сопках пылает закат,
В нем заревом древних пожарищ
Китайские веси горят.
Смотри, на сосне от удара
Прозрачная стынет смола –
Так плакали девы Отрара
Над замком, сгоревшим дотла.
1937 г.
Цикл "Петербург"
1. Переулок
Красный месяц играет агавой
Волны лижут нагретый гранит
Переулок, увенчанный славой
Неожиданной властью разбит.
Ни к светилам, не зная пристрастья,
Ни любви к искрометным волнам
Я клянусь неожиданной властью,
Раздробившей его пополам
Что стезей венценосных прогулок
И себе и другим на беду
Я разбитый пройду переулок,
До конца непременно пройду.
Шелест гадов, и возгласы птичьи,
И голодных зверей болтовня
Не смутит в переулке приличий
И напрасно пугают меня.
Кто пошел, нарекается князем
Кто дошел, попадает в цари.
От огней упадающих наземь,
По асфальту идут пузыри.
Вопроси же огонь из обреза
Отзовется тотчас пулемет.
Мы бросаем на землю железо
И оно как рассада растет.
Никогда не подкину печаль тем,
Чьих мы в прахе не сыщем сердец
Я давлю пузыри на асфальте,
Урожая железного жнец.
И иду, попрощавшись с друзьями,
И кудрявой надеждой земной
Содрогается твердь под ногами
В переулке, облитом луной.
1934 г.
2. Лестница
На ступеньках пыльных с лампой месяц
Время коротают в разговорах,
Но темно на поворотах лестниц;
Там Рогожин бродит до сих пор
И упрямо ловит каждый шорох,
Чтобы острый нож вонзить в упор.
Разве это тьма переклубилась,
По зерну в пролет бросая страх?
Это время расточает милость
Лишь тому, кто держит нож в зубах.
Разве это месяц на ступеньке?
Страшно впасть и быть в его руках.
1935 г.
3. Колонна
Над столпом самодержавия
Вековым гранитом прав
Черный ангел крылья ржавит
Свитки славы растеряв.
Нету воли, нету доли
Даже доблесть как стекло.
И бироновскою болью
Царский столп обволокло.
Днесь выходит из-под спуда
Черных, каменных невзгод
Окаянный как Иуда
Сумасшедший новый год.
Скажешь да ли, так ли, нет ли
О друзьях ли, о врагах;
Все равно считаешь петли
На восьми пустых столбах.
Горе, горе и размаха
Бирюзовая струя
На плацу казенном плаха
Плаха радуга моя.
Чтоб на ней перед народом
До конца и без труда
Рассчитаться с новым годом,
Годом боли и стыда.
1936 г.
* * *
Качается ветхая память
В пространстве речных фонарей
Стекает Невой мех камнями,
Лежит у железных дверей.
Но в уличный камень кровавый
Ворвались огни из подков
И выжгли в нем летопись славы
Навек отошедших веков.
Сей каменный шифр разбирая
И смысл узнавая в следах,
Подумай, что доля святая
И лучшая – память в веках.
|
|
|
Горацио
активист
|
|
4 декабря 2006 г. 22:01 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Осип Мандельштам
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
|
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
5 декабря 2006 г. 18:22 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
А.Фет
Как на черте полночной дали
Тот огонек,
Под дымкой тайною печали
Я одинок.
Я не влеку могучей силой
Очей твоих,
Но приманю я взор твой милый
На краткий миг.
И точка трепетного света
Моих очей —
Тебе печальная примета
Моих страстей.
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
5 декабря 2006 г. 18:31 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Э.Гольдернесс
Поэзия — не только звучный стих
В избытке мыслей, образов, сравнений.
Стихи — лишь бледный оттиск для других,
Сжигавших чью-то душу впечатлений.
Ищи в труде поэзию, лови
Во всех порывах творчества и страсти,
Но суть и жизнь поэзии — в любви,
Любви к себе и собственному счастью.
Всю жизнь, все силы посвятив борьбе
За то, чтоб это чувство стало шире,
Найди себя во всем и всё в себе,
Собой останься, растворившись в мире.
Тогда тебе откроет свой секрет
Поэзия. Ты — счастлив! Ты — поэт.
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
Горацио
активист
|
|
6 декабря 2006 г. 13:33 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Борис Вахнюк.
Уснула Москва, а я без сна,
Ведь песня моя тебе нужна,
А если тебе нужна она,
Пусть будет с тобой нежна она,
А наша судьба, как сон, хитра,
Её мы нашли с тобой вчера,
Ты стала моей женой вчера,
Ты стала моей судьбой вчера.
А где-то вчера — пойди, сочти:
Не год и не два, а три почти,
А может, не три, а тыща лет
Прошла с той поры той песне вслед...
И пусть говорят друзья давно,
Что песню давно забыть пора,
Я знаю одно, пою одно:
Ты стала моей женой вчера.
Года не щадят не нас одних,
И дети растут у нас, у них,
И пишут страницы мудрых книг,
А нам не догнать друзей своих,
А нам молодеть, годам назло,
Вдыхая весенние ветра,
И сколько б воды ни утекло -
Ты стала моей женой вчера...
|
|
|
андрос
философ
|
|
6 декабря 2006 г. 22:55 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
В. БРЮСОВ
ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ
Они кричат: за нами право!
Они клянут: ты бунтовщик,
Ты поднял стяг войны кровавой,
На брата брата ты воздвиг!
Но вы, что сделали вы с Римом,
Вы, консулы, и ты, сенат!
О вашем гнете нестерпимом
И камни улиц говорят!
Вы мне твердите о народе,
Зовете охранять покой,
Когда при вас Милон и Клодий
На площадях вступают в бой!
Вы мне кричите, что не смею
С сенатской волей спорить я,
Вы, Рим предавшие Помпею
Во власть секиры и копья!
Хотя б прикрыли гроб законов
Вы лаврами далеких стран!
Но что же! Римских легионов
Значки — во храмах у парфян!
Давно вас ждут в родном Эребе!
Вы — выродки былых времен!
Довольно споров. Брошен жребий.
Плыви, мой конь, чрез Рубикон!
Август 1905
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
9 декабря 2006 г. 20:42 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Николай Рубцов (1936-1971).
Из "ОСЕННИХ ЭТЮДОВ"
Огонь в печи не спит,
перекликаясь
С глухим дождем, струящимся по крыше...
А возле ветхой сказочной часовни
Стоит береза старая, как Русь,-
И вся она как огненная буря,
Когда по ветру вытянутся ветви
И зашумят, охваченные дрожью,
И листья долго валятся с ветвей,
Вокруг ствола лужайку устилая...
Когда стихает яростная буря,
Сюда приходит девочка-малютка
И робко так садится на качели,
Закутываясь в бабушкину шаль.
Скрипят, скрипят под ветками качели,
И так шумит над девочкой береза
И так вздыхает горестно и страстно,
Как будто человеческою речью
Она желает что-то рассказать.
Они друг другу так необходимы!
Но я нарушил их уединенье,
Когда однажды шлялся по деревне
И вдруг спросил играючи: "Шалунья!
О чем поешь?" Малютка отвернулась
И говорит: "Я не пою, я плачу..."
Вокруг меня всё стало так уныло!
Но в наши годы плакать невозможно,
И каждый раз, себя превозмогая,
Мы говорим: "Всё будет хорошо".
НАСТУПЛЕНИЕ НОЧИ
Когда заря
Смеркается и брезжит,
Как будто тонет
В омутной ночи
И в гробовом
Затишье побережий
Скользят ее
Последние лучи,
Мне жаль ее...
Вот-вот... еще немножко...
И, поднимаясь
В гаснущей дали,
Весь ужас ночи
Прямо за окошком
Как будто встанет
Вдруг из-под земли!
И так тревожно
В час перед набегом
Кромешной тьмы
Без жизни и следа,
Как будто солнце
Красное над снегом,
Огромное,
Погасло навсегда...
НЕИЗВЕСТНЫЙ
Он шел против снега во мраке,
Бездомный, голодный, больной.
Он после стучался в бараки
В какой-то деревне лесной.
Его не пустили. Тупая
Какая-то бабка в упор
Сказала, к нему подступая:
- Бродяга. Наверное, вор...
Он шел. Но угрюмо и грозно
Белели снега впереди!
Он вышел на берег морозной,
Безжизненной, страшной реки!
Он вздрогнул, очнулся и снова
Забылся, качнулся вперед...
Он умер без крика, без слова,
Он знал, что в дороге умрет.
Он умер, снегами отпетый...
А люди вели разговор
Всё тот же, узнавши об этом:
- Бродяга. Наверное, вор.
НОЧНОЕ
Если б мои не болели мозги,
Я бы заснуть не прочь.
Рад, что в окошке не видно ни зги,-
Ночь, черная ночь!
В горьких невзгодах прошедшего дня
Было порой невмочь.
Только одна и утешит меня -
Ночь, черная ночь!
Грустному другу в чужой стороне
Словом спешил я помочь.
Пусть хоть немного поможет и мне
Ночь, черная ночь!
Резким, свистящим своим помелом
Вьюга гнала меня прочь.
Дай под твоим я погреюсь крылом,
Ночь, черная ночь!
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся тихие, светятся чудные,
Слышится шум полыньи...
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное — всё забывается,
Светлые звезды горят!
- Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь...
ЖУРАВЛИ
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий...
Вот наступит октябрь — и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали...
Широко по Руси предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц.
Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье
И высокий полет этих гордых прославленных птиц.
Широко на Руси машут птицам согласные руки.
И забытость болот, и утраты знобящих полей -
Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки,
Далеко разгласит улетающий плач журавлей...
Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих!
Вот замолкли — и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что — молчи! — так никто уж не выразит их..,
НОЧЬ НА РОДИНЕ
Высокий дуб. Глубокая вода.
Спокойные кругом ложатся тени.
И тихо так, как будто никогда
Природа здесь не знала потрясений!
И тихо так, как будто никогда
Здесь крыши сел не слыхивали грома!
Не встрепенется ветер у пруда,
И на дворе не зашуршит солома,
И редок сонный коростеля крик...
Вернулся я — былое не вернется!
Ну что же? Пусть хоть это остается,
Продлится пусть хотя бы этот миг,
Когда души не трогает беда,
И так спокойно двигаются тени,
И тихо так, как будто никогда
Уже не будет в жизни потрясений,
И всей душой, которую не жаль
Всю потопить в таинственном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром...
ВО ВРЕМЯ ГРОЗЫ
Внезапно небо прорвалось
С холодным пламенем и громом!
И ветер начал вкривь и вкось
Качать сады за нашим домом.
Завеса мутного дождя
Заволокла лесные дали.
Кромсая мрак и бороздя,
На землю молнии слетали!
И туча шла гора горой!
Кричал пастух, металось стадо,
И только церковь под грозой
Молчала набожно и свято.
Молчал, задумавшись, и я,
Привычным взглядом созерцая
Зловещий праздник бытия,
Смятенный вид родного края.
И всё раскалывалась высь,
Плач раздавался колыбельный,
И стрелы молний всё неслись
В простор тревожный, беспредельный...
* * *
Ветер всхлипывал, словно дитя,
За углом потемневшего дома.
На широком дворе, шелестя,
По земле разлеталась солома...
Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства.
Разве можно расстаться шутя,
Если так одиноко у дома,
Где лишь плачущий ветер-дитя
Да поленница дров и солома.
Если так потемнели холмы,
И скрипят, не смолкая, ворота,
И дыхание близкой зимы
Всё слышней с ледяного болота...
ПАЛЬМЫ ЮГА
Еще один
Пропал безвестный день,
Покрыты снегом
Крыши деревень
И вся округа,
А где-то есть
Прекрасная страна,
Там чудно все -
И горы, и луна,
И пальмы юга...
И я глядел,
Глядел на перевал,
Где до сих пор
Ни разу не бывал...
Как воет вьюга!
За перевалом первым
Побывал,
А там открылся
Новый перевал...
О пальмы юга!
Забуду всё.
Займусь своим трудом.
И все пойдет
Обычным чередом,
Но голос друга
Твердит, что есть
Прекрасная страна,
Там чудно все -
И горы, и луна,
И пальмы юга...
Не стану верить
Другу своему,
Уйду в свою
Заснеженную тьму,-
Пусть будет вьюга!
Но, видно, так
Устроен человек,
Что не случайно
Сказано навек:
— О пальмы юга!
РАСПЛАТА
Я забыл, что такое любовь,
И под лунным над городом светом
Столько выпалил клятвенных слов,
Что мрачнею, как вспомню об этом.
И однажды, прижатый к стене
Безобразьем, идущим по следу,
Одиноко я вскрикну во сне
И проснусь, и уйду, и уеду...
Поздно ночью откроется дверь,
Невеселая будет минута.
У порога я встану, как зверь,
Захотевший любви и уюта.
Побледнеет и скажет: — Уйди!
Наша дружба теперь позади!
Ничего для тебя я не значу!
Уходи! Не гляди, что я плачу!..
И опять по дороге лесной
Там, где свадьбы, бывало, летели,
Неприкаянный, мрачный, ночной,
Я тревожно уйду по метели...
ПАМЯТИ АНЦИФЕРОВА
На что ему отдых такой?
На что ему эта обитель,
Кладбищенский этот покой -
Минувшего страж и хранитель?
- Вы, юноши, нравитесь мне!-
Говаривал он мимоходом,
Когда на житейской волне
Носился с хорошим народом.
Среди болтунов и чудил
Шумел, над вином наклоняясь,
И тихо потом уходил,
Как будто за все извиняясь...
И нынче, являясь в бреду,
Зовет он тоскливо, как вьюга!
И я, содрогаясь, иду
На голос поэта и друга.
Но — пусто! Меж белых могил
Лишь бродит метельная скрипка...
Он нас на земле посетил,
Как чей-то привет и улыбка.
|
|
|
андрос
философ
|
|
10 декабря 2006 г. 15:33 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
АЛЕКСАНДР ВЕЛИКИЙ
Неустанное стремленье от судьбы к иной судьбе,
Александр Завоеватель, я — дрожа — молюсь тебе.
Но не в час ужасных боев, возле древних Гавгамел,
Ты мечтой, в ряду героев, безысходно овладел.
Я люблю тебя, Великий, в час иного торжества.
Были буйственные клики, ропот против божества.
И к войскам ты стал, как солнце: ослепил их грозный
взгляд,
И безвольно македонцы вдруг отпрянули назад.
Ты воззвал к ним: "Вы забыли, кем вы были, что теперь!
Как стада, в полях бродили, в чащу прятались, как зверь.
Создана отцом фаланга, вашу мощь открыл вам он;
Вы со мной прошли до Ганга, в Сарды, в Сузы, в Вавилон.
Или мните: государем стал я милостью мечей?
Мне державство отдал Дарий! скипетр мой, иль он ничей!
Уходите! путь открытый! размечите бранный стан!
Дома детям расскажите о красотах дальних стран,
Как мы шли в горах Кавказа, про пустыни, про моря...
Но припомните в рассказах, где вы кинули царя!
Уходите! ждите славы! Но — Аммона вечный сын —
Здесь, по царственному праву, я останусь и один".
От курений залы пьяны, дышат золото и шелк.
В ласках трепетной Роксаны гнев стихает и умолк.
Царь семнадцати сатрапий, царь Египта двух корон,
На тебя — со скриптром в лапе — со стены глядит Аммон.
Стихли толпы, колесницы, на равнину пал туман...
Но, едва зажглась денница, взволновался шумный стан.
В поле стон необычайный, молят, падают во прах...
Не вздохнул ли, Гордый, тайно о своих ночных мечтах?
О, заветное стремленье от судьбы к иной судьбе.
В час сомненья и томленья я опять молюсь тебе!
СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА
Пламя факелов крутится, длится пляска саламандр,
Распростерт на ложе царском, — скиптр на сердце, -
Александр.
То, что было невозможно, он замыслил, он свершил,
Блеск фаланги македонской видел Ганг и видел Нил.
Будет вечно жить в потомстве память славных, страшных
дел,
Жить в стихах певцов и в книгах, сын Филиппа, твой
удел!
Между тем на пышном ложе ты простерт, — бессильный
прах,
Ты, врагов дрожавших — ужас, ты, друзей смущенных -
страх!
Тайну замыслов великих смерть ревниво погребла,
В прошлом — яркость, в прошлом — слава, впереди -
туман и мгла.
Дымно факелы крутятся, длится пляска саламандр.
Плача близких, стона войска не расслышит Александр.
Вот Стикс, хранимый вечным мраком,
В ладье Харона переплыт,
Пред Радамантом и Эаком
Герой почивший предстоит.
«Ты кто?» — «Я был царем. Элладой
Был вскормлен. Стих Гомера чтил.
Лишь Славу почитал наградой,
И образцом мне был Ахилл.
Раздвинув родины пределы,
Пройдя победно целый свет,
Я отомстил у Гавгамелы
За Саламин и за Милет!»
И, встав, безликий Некто строго
Гласит: «Он муж был многих жен.
Он нарекался сыном бога.
Им друг на пире умерщвлен.
Круша Афины, руша Фивы,
В рабов он греков обратил;
Верша свой подвиг горделивый,
Эллады силы сокрушил!»
Встает Другой, — черты сокрыты, -
Вещает: «Так назначил Рок,
Чтоб воедино были слиты
Твой мир, Эллада, твой, — Восток!
Не так же ль свяжет в жгут единый,
На Западе, народы — Рим,
Чтоб обе мира половины
Потом сплелись узлом одним?»
Поник Минос челом венчанным.
Нем Радамант, молчит Эак,
И Александр, со взором странным,
Глядит на залетейский мрак.
Пламя факелов крутится, длится пляска саламандр.
Распростерт на ложе царском, — скиптр на сердце, -
Александр.
И уже, пред царским ложем, как предвестье скорых сеч,
Полководцы Александра друг на друга взносят меч.
Мелеагр, Селевк, Пердикка, пьяны памятью побед,
Царским именем, надменно, шлют веленья, шлют запрет.
Увенчать себя мечтает диадемой Антигон.
Антипатр царить в Элладе мыслит, властью упоен.
И во граде Александра, где столица двух морей,
Замышляет трон воздвигнуть хитроумный Птоломей.
Дымно факелы крутятся, длится пляска саламандр.
Споров буйных диадохов не расслышит Александр.
|
|
|
Горацио
активист
|
|
10 декабря 2006 г. 19:38 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
В.Высоцкий
БЕЛОЕ БЕЗМОЛВИЕ
Все года и века и эпохи подряд
Всё стремится к теплу от морозов и вьюг.
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг?
Слава им не нужна и величие.
Вот под крыльями кончится лед,
И найдут они счастие птичее,
Как награду за дерзкий полет.
Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянья пока наблюдать не пришлось.
Это редко бывает — сиянья в цене!
Тишина. Только чайки — как молнии.
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук.
Как давно снятся нам только белые сны,
Все иные оттенки снега замели.
Мы ослепли давно от такой белизны,
Но прозреем от черной полоски земли.
Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает, как тень,
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день.
Север — воля, надежда, страна без границ,
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть,
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь.
|
|
|
капибара 
магистр
|
|
10 декабря 2006 г. 19:48 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Ступени
Завидовал кто-то птицам,
Но был не из рода Дедалов, -
Чтоб медленно вверх возносится,
Он лестницу вырубил в скалах.
Другому — в долину спуститься
Хотелось, чтоб жить там получше, -
Спуститься чтоб, и не разбираться,
Он лестницу выдолбил в круче.
Ступени — замена полёта,
Ступени — замена паденья,
Ступени — работа, работа,
Терпенье, терпенье, терпенье.
Я к небу медленно лезу,
Ступени ввысь прорубаю.
Я гору железом, железом
Долбаю, долбаю, долбаю.
Пусть ангелы в гордом полёте
Смеются над неокрылённым.
Не Богу — работе, работе
С киркой отбиваю поклоны.
Усилья, усилья, усилья...
Спина — словно тёртая солью,
А, вдруг, это крылья, крылья
Проклёвываются с болью?
(с)Вадим Шефнер
|
–––
Такой вот я загадочный зверек - не имею отношения не к морю, ни к свинкам. |
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
11 декабря 2006 г. 14:13 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Б.Лесьмян
КОРЧМА
Между небом и пеклом, в таком бездорожьи,
Что его за версту облетает дух божий,
Приютилась корчма, где посмертной гульбою
Беспробудная голь поминает запои.
Скопидом, заглотавший остаток жемчужин,
Там найдет за два гроша и угол и ужин,
И убийца, привыкший креститься на обух,
Приглядит себе жертву в потемках загробных.
И блудница в серьгах и снотворной помаде,
На дородного призрака искоса глядя,
Брови выведет синим – известна примета,
Что покойники падки до синего цвета.
Музыканты там есть – и лежит на капелле
Вся забота о том, чтобы пили и пели,
И такой пустозвон заведен под навесом,
Что от пляса корчма так и валится к бесам –
То завалинкой топнет, то выкажет норов
Так, что искры из глаз полетят у танцоров!..
И одна лишь за печкой старушка-тихоня –
Мать пяти душегубов – уткнулась в ладони,
Притулилась посмертно и теплит в печали
Память первой любви на родном сеновале,
И тихонечко тренькает, сидя в сторонке,
Вытригоренку-польку на ржавой гребенке.
(перевод — А.М.Гелескул)
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
Sola
миродержец
|
|
11 декабря 2006 г. 15:30 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
С. Есенин
Я усталым таким еще не был
В эту серую морозь и слизь
Мне приснилось рязанское небо
И моя непутевая жизнь.
Много женщин меня любило.
Да и сам я любил не одну.
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину.
Бесконечные пьяные ночи
И в разгуле тоска не впервь!
Не с того ли глаза мне точит
Словно синие листья червь?
Не больна мне ничья измена,
И не радует легкость побед,
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет,
Превращается в пепел и воды,
Когда цедит осенняя муть.
Мне не жаль вас, прошедшие годы,
Ничего не хочу вернуть.
Я устал себя мучить бесцельно.
И с улыбкою странной лица
Полюбил я носить в легком теле
Тихий свет и покой мертвеца.
И теперь даже стало не тяжко
Ковылять из притона в притон,
Как в смирительную рубашку
Мы природу берем в бетон.
И во мне, вот по тем же законам,
Умиряется бешеный пыл.
Но и все ж отношусь я с поклоном
К тем полям, что когда-то любил.
В те края, где я рос под кленом,
Где резвился на желтой траве,—
Шлю привет воробьям и воронам
И рыдающей в ночь сове.
Я кричу им в весенние дали:
«Птицы милые, в синюю дрожь
Передайте, что я отскандалил,—
Пусть хоть ветер теперь начинает
Под микитки дубасить рожь».
|
|
|
Автолик
активист
|
|
11 декабря 2006 г. 15:58 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Вот хорошее стихотворение. Правда автора не помню
ДИАЛОГ:
- Уйди.
- Уйду... но всё к твоим ногам –
Всё, от полночных звёзд до славы липкой,
Всё, что в душе и что в руках, — отдам,
И ничего – взамен. Даже улыбки.
Всю душу выгребу – нигде ни закутка,
Чтоб затаиться чувству или слову,
Чтоб не была протянутой рука,
В которую ты вложишь камень снова.
Чтоб мысли вновь – прозрачны и легки,
И чтоб всегда – прекрасная погода.
Чтоб знанья жизни не были горьки
И сердце вдруг не спотыкалось с ходу...
- А что ж тебе?
- А мне – горячий чай,
Чтоб от тоски в душе не захлебнуться.
Чтобы тебя не встретить невзначай,
А встретив вдруг – спокойно отвернуться.
Чтоб жить – ни на ноже, ни по ножу,
Чтоб – нелюбим, так уж хотя бы понят...
- Уйди!
- Уже полжизни ухожу,
Но в спину снова гонят, гонят, гонят!
И глуше шаг, и в жилах вязнет кровь,
И незачем во всём искать основу, -
Уж если это мы зовём «любовь»,
Зачем нам «жизнь» и «смерть» -
Два лишних слова?
|
|
|
Автолик
активист
|
|
11 декабря 2006 г. 16:03 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
А вот еще из творчества Олди
Абу аль-Таибу Ахмеду ибн аль-Хусейну аль-Мутанабби (Олди)
КАСЫДА О БЕССИЛИИ
Я разучился оттачивать бейты. Господи, смилуйся или убей ты! -
чаши допиты и песни допеты. Честно плачу.
Жил как умел, а иначе не вышло. Знаю, что мелко, гнусаво, чуть слышно,
знаю, что многие громче и выше!.. Не по плечу.
В горы лечу — рассыпаются горы. Гордо хочу — а выходит не гордо,
слово "люблю" — словно саблей по горлу. Так не хочу.
Платим минутами, платим монетами, в небе кровавыми платим планетами, -
нет меня, слышите?! Нет меня, нет меня... Втуне кричу.
В глотке клокочет бессильное олово. Холодно. Молотом звуки расколоты,
тихо влачу покаянную голову в дар палачу.
Мчалась душа кобылицей степною — плакала осенью, пела весною, -
где ты теперь?! Так порою ночною гасят свечу.
Бродим по миру тенями бесплотными, бродим по крови, которую пролили,
жизнь моя, жизнь — богохульная проповедь! Ныне молчу.
|
|
|
капибара
магистр
|
|
11 декабря 2006 г. 19:22 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
Вещи
Умирает владелец, но вещи его остаются,
Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды.
В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются
И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды.
Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться,-
Так покорно другим подставляют себя зеркала,
И толпою зевак равнодушные стулья толпятся,
И не дрогнут, не скрипнут граненые ноги стола.
Оттого, что тебя почему-то не станет на свете,
Электрический счетчик не завертится наоборот,
Не умрет телефон, не засветится пленка в кассете,
Холодильник, рыдая, за гробом твоим не пойдет.
Будь владыкою их, не отдай им себя на закланье,
Будь всегда справедливым, бесстрастным хозяином их,-
Тот, кто жил для вещей,- все теряет с последним
дыханьем,
Тот, кто жил для людей,- после смерти живет средь
живых.
Опять мой любимый Вадим Шефнер. 
|
–––
Такой вот я загадочный зверек - не имею отношения не к морю, ни к свинкам. |
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
цитировать