| автор |
сообщение |
polakowa1 
философ
 
|
 18 декабря 2019 г. 13:26 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
ЧЕРТКОВ – РЫБАКОВ ДВЕСТИ № Г
А.Чертков: Вячеслав, твой последний роман "Гравилет "Цесаревич" вновь привлек к тебе внимание читающей публики и был удостоен двух престижных премий. Доволен ли ты таким поворотом событий?
В.Рыбаков: Признаюсь, твой вопрос кажется мне… ну… ну ладно, скажем, просто заданным для того, чтобы как-то начать разговор. И, возможно, — чтобы напомнить читателям, чего этот самый Рыбаков, собственно, набабахал. Поверь, довольство или недовольство я испытываю главным образом по поводу каких-то внутренних процессов, а отнюдь не внешних событий. Довольство, и даже счастье, я испытывал, когда "Гравилет" придумал — это было в сентябре девяносто второго в Коктебеле, и когда писал — это было в декабре того же года в Комарово. Знаешь, бывает — вроде придумал сюжет или идею, вроде можно было бы что-то из них сделать — но дрожи нет. Значит, и пробовать не стоит, все равно ничего не получится. А вот когда в голову мне впрыгнула сцена в больнице — с нее все началось, а потом, опять-таки безо всяких нарочитых раздумий, я просто шел по степи к дальнему пляжу, впрыгнул Беня Цын, меня зазнобило. Пошел, если воспользоваться прекрасным термином Андрея Столярова, "прокол сути". И то же самое — когда писал. В это время я был "доволен поворотом событий". Все во мне кричало: вот ведь какими могут быть люди, могут, правда могут, ведь нельзя эмоционально убедительно написать то, чего не может быть… стоит только захотеть!.. вы посмотрите, насколько всем нам станет лучше, если мы постараемся в любой ситуации, на любом уровне, от политики до интимностей, беззлобно и бережно отыскивать взаимоприемлемые компромиссы!.. А потом я оказался недоволен поворотом событий. Потому что, в сущности, я описал мир, в котором только и хотел бы, только и мог бы полноценно существовать. Описал так тщательно и заманчиво, как только мог, лучше не могу. Но реальный мир не сдвинулся в сторону мира, мною описанного, ни на волос. Конечно, ожидать этого наивно, глупо — но даже ближайшие друзья, которым я давал читать рукопись, подчас понимали роман, мягко говоря, весьма своеобразно. А уж некоторые отзывы со стороны представительниц лучшей половины рода людского… "Ах, ему гарем подавай? Каз-зел!" Месяца четыре я жил с адом в душе, не мог оклематься. Борис Стругацкий, прочитав "Гравилет", заметил: "Рыбаков продолжает описывать очень хороших и совершенно невозможных людей. Вы, Славочка, хоть и написали "Прощание славянки с мечтой", сами, видимо, ефремовец до мозга костей. Вы верите в возможность некоей чрезвычайно мощной этики. И, по идее, я должен был бы в вас эту веру поддерживать. Но очень уж врать не хочется". Андрей Столяров постоянно уверяет меня, что "Гравилет" — вещь очень слабая, это, дескать, общее мнение питерских писателей; в глаза мне этого никто не говорит, но в разговорах друг с другом оценивают роман весьма низко. Один знакомый журналист — имя его ничего не скажет любителям фантастики, поэтому я его и не называю — сформулировал свои ощущения так: "Ранних Стругацких или Булычева читаешь — и понятно, что сказка, такого мира и таких людей быть просто не может. А у тебя люди вроде совсем как мы, только чуть-чуть добрее — ан это "чуть-чуть" оказывается, если подумать, настолько непреодолимым, что тоска берет, хоть вой". А некий читатель из Перми прислал мне письмо, где укорил вот как: "По-вашему, не надо ничего делать, чтобы изменить к лучшему то, что происходит вокруг. Надо просто ждать, когда с того мира придут к нам на помощь. А ведь эта помощь может никогда не придти. И что же, нам так и погибать? Одно дело — верить во что-то реальное, да еще когда эта реальность подкреплена твоими собственными поступками, и совсем другое — слепая вера. Когда человек просто лежит на койке, ничего не делает, чтобы улучшить свое положение и верит в доброго бога-батюшку, который ничего и не требует, кроме слепой веры. А ведь именно к этому вы и призываете людей своим романом… Вы со мной согласны? Всего вам самого доброго и светлого!"
Собственная неспособность высказаться так, чтобы тебя поняли, угнетает сильнее инфляции. Умом понимаешь, что чем пространнее и сложнее высказывание, тем больший простор для интерпретаций оно дает — но на сердце-то кошки скребут, руки опускаются.
А премии… что премии. Какой-нибудь заморыш может, конечно, слегка улучшить свой внешний вид накладными плечами, широкой курткой с пряжками и бляшками — но не станет от этого сильнее и здоровее. И, вдобавок, над ним будут очень смеяться те, кто знает, каков он на самом деле.
/…/
А.Чертков: Тогда вернемся к "Гравилету". Не кажется ли тебе, что слишком жесткая, "черная" концовка не только противоречит всему содержанию романа, но и, по сути, разрушает его, низводит до очередной сиюминутной антиутопии?
В.Рыбаков: Мне-то не кажется, но если ты об этом спрашиваешь, то, видимо, так кажется тебе. Вот еще один пример фатального непонимания — а уж, казалось бы, пуд соли съели вместе. И впрямь повеситься, что ли? Думаешь, я не смог бы накатать весь роман на одной жалистной чернухе, в стиле "Не успеть"? Но ведь не накатал почему-то. И кончается роман отнюдь не чернухой, а взлетом из нее. Тебе этот взлет кажется надуманным, притянутым за уши? Ты в него не веришь? А в то, что люди способны жертвовать собой ради спасения других людей, совершенно им чужих — ты тоже не веришь? А в то, что люди способны держать слово, не грабить, не насиловать? Я понимаю, окружающая нас действительность выдавливает из нас веру во все это день за днем, час за часом — но действительность всегда, всегда делала это. И главная функция культуры — оказывать вечное сопротивление этому давлению. Инстинкт самосохранения, сработав в социальной среде, проявился как потребность в таком сопротивлении, а она и породила культуру. Именно верой в то, что человек способен не насиловать, человечество уменьшает размеры насилия; верой в то, что человек способен не обманывать, уменьшает количество обманов. "Черная" же часть эпилога возникла из соблазна впрямую столкнуть два возможных мира, впрямую спросить тех, кто меня прочтет, в каком из этих миров им хочется жить. Чтобы жить в таком-то, нужно вести себя так-то, а чтобы жить в этаком — этак. Выбирайте.
А.Чертков: Воистину, автор всегда знает о своем произведении меньше, чем читатель. Пишет-то он всей душой, но и читатель воспринимает так же, всей душой — а объяснять берется умом… Скажи, как вообще возник замысел "Гравилета"?
В.Рыбаков: Понятия не имею. Прилетел из объективной реальности, которая копируется, фотографируется и отображается нашими органами чувств, существуя независимо от них. Как совершаются открытия? Только что, секунду назад, еще не знал чего-то — и вдруг уже знаешь. Как заболевают? Ходишь, суетишься по мелочи, как обычно, и ведать не ведаешь, что внутри тебя микробы уже делают свое черное дело; и вдруг температура тридцать девять, организм перешел на другой режим работы. Как беременеют? Вроде ничего специально для этого не делаешь, просто любишь кого-то, и вдруг бац! И попробуй теперь не роди. Будет, как я сформулировал в "Очаге", "очень больно".
А.Чертков: Но не кажется ли тебе, что в последнее время ты рожаешь довольно редко? Понятно, что ситуация в отечественной фантастике напряженная — не многим лучше, чем в годы так называемого "застоя". Тем не менее, одни авторы все время клянут судьбу-индейку, а другие — активно пишут "в стол" и отыскивают любую возможность опубликоваться. А каков твой взгляд на пресловутую Проблему Публикации?
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
18 декабря 2019 г. 13:28 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
В.Рыбаков: Проблемы Публикации, по-моему, нет. Писатель пишет, чтобы его читали. Если его не хотят читать, это его трагедия. Если его хотят читать, но не могут заполучить его текстов, это трагедия и писателя, и его страждущих читателей. Тот, кто стоит на пути между писателем и его читателями — преступник. Грабитель. Все равно, как он называется — цензор, издатель или сбытчик. Цензоры хоть иногда совершали героические поступки. Так увидели свет "Улитка на склоне", "Сказка о Тройке", "Час Быка"… Сбытчик геройского поступка не совершит никогда, потому что он не идеолог, а прагматик. Риск ради чего-то, кроме сверхприбыли, просто лежит вне его представлений о мире. Пытаться ему это объяснить — все равно, что пытаться растолковать понятие Галактики человеку, у которого плоская Земля покоится на трех китах. А читатель на издателя не имеет влияния, потому что в наше благословенное время можно влиять лишь живым рублем. Ну, пусть даже полуживым. Издатель получает рубли не от читателя, а от сбытчика. Почему так? А почему у нас в стране все — через двуликий Анус? Большевики ли, демократы — Анус все тот же… Вопросы не ко мне.
А вот вопрос ко мне — почему рожаю мало? Ну, во-первых, мне хватает. Я привык, чтобы каждая новая вещь была открытием. Чтобы вставать из-за стола, зная о предмете, о котором писал, больше, чем когда за стол садился. Именно так и возникает не холодное, пусть сколь угодно профессиональное, но холодное изложение уже известного, а жизнь в тексте, лихорадочный и болезненный поиск, совершающийся на глазах у любого, кто потом этот текст прочтет. Но для того, чтобы такое стало возможным, где-то под спудом должны накопиться переживания и знания, которые еще не осознаются и ждут предлога, чтобы вынырнуть на поверхность; первое прикосновение к ним и вызывает дрожь, свидетельствующую о "проколе сути", предлогом для выныривания и является начало извержения текста. Видимо, за более чем полтора года, прошедшие с момента написания "Гравилета", никаких принципиально новых знаний о людях я не накопил. А может, накопил, но не те, которые заслуживают претворения в текст. А может, накопил, и даже те, но еще не знаю об этом.
С другой стороны, писать в стол уже не могу — года не те и эпоха не та. Прежде мог, и много мог — потому что можно было жить на одну институтскую зарплату, а времени хватало и на неоплачиваемую работу; и потому еще, что получал моральное удовлетворение по Высоцкому принципу: "но счастлив он висеть на острие — зарезали за то, что был опасен". Теперь невозможно ни то, ни другое. На зарплату жить нельзя. И не опасен.
И в-третьих, касательно количества опубликованного. В восемьдесят девятом я написал повесть "Дерни за веревочку". Не вышла до сих пор. В девяностом написал повесть "Вода и кораблики". Вышла только в журнале "Фантакрим-MEGA", и то в сокращении. В том же девяностом подал книгу под общим названием "Преломления" — эти две повести плюс кое-какие небезынтересные довески — в издательство "Terra Fantastica". Гранки вычитывал в марте девяносто второго. Но книги так и нет. Объяснения: то неправильно нарисовали картинки, то неправильно взяли формат… словом, если вспомнить "Белое солнце пустыни", "гранаты у него не той системы". "Гравилет" я отнес в "Terra Fantastica" раньше, чем в "Неву", причем полным текстом. Результат тот же. А предлагаться в десяток мест сразу я еще до прошлого года считал непорядочным и нетоварищеским. Да, конечно, ситуация с книгоизданием ухудшается из месяца в месяц. Но ведь выпускала же "Terra Fantastica" других российских авторов за последние два-три года!
В чем дело? Можно, как Ланселот у Теренса Уайта, объявить себя Рыцарем, Родившимся Под Несчастливой Звездой, и все списать на трагические цепи случайностей, змеями сползшиеся ко мне со всех концов Питера. Можно, стиснув то и дело пустеющий стакан водки, остановившимся взором смотреть на одну-единственную фразу из каверинских "Двух капитанов": "Николай погубил нас и, как я полагаю, намеренно". Можно, как ослик Иа-Иа, со спокойной безнадежностью констатировать: "Все оказались наверху. Я оказался внизу. Что ж, так и должно быть". Можно предположить, что я пишу хуже всех, а мои добрые друзья, боясь меня огорчать, действительно не решаются сказать мне об этом прямо, но по мере сил спасают от публикаций, чтобы я своими слюнявыми произведениями не выставлял себя на посмешище перед целым светом и не компрометировал петербургскую школу. Много чего еще можно. Например, не забивать себе голову этой ерундой, а заниматься делом. За последние полтора года я, работая на самом стыке обеих своих стезей — востоковедной и литературной, — подготовил к печати переводы трех — уже изданных! — книг. Сборник эссе знаменитой южнокорейской писательницы Чон Сук Хи — рекомендую. Есть очень хорошие, а есть и просто очень забавные, там описываются впечатления от нашей страны; Чон Сук Хи побывала тут в последний горбачевский год. Беллетризованная биография нынешнего президента Южной Кореи, спасителя страны от разгула посттоталитарной псевдодемократизации. Очень поучительная книга. К сожалению, южнокорейское посольство скупило весь тираж на корню, у меня даже авторского экземпляра нет. По слухам, дарят по экземплярчику всем приглашенным после торжественных мероприятий. И "Золотая птица Гаруда", сборник новелл современных южнокорейских писателей; есть очень любопытные вещи, некоторые даже с элементами фантастики или сюра. /…/ И книга в итоге получилась очень приличная. Да к тому же — центр "Петербургское востоковедение", в отличие от некоторых, не зря деньги платит своим сотрудникам — я сдал текст в первых числах августа, перед отпуском, а вернулся… Книга-то уже вышла. С иллюстрациями, с тиснением по твердой обложке… За шесть недель!
/…/
И, наконец, мои эксперименты с переводами англоязычной фантастики, о которых ты осведомлен, наверное, лучше всех. Первый, сделанный по не вполне от меня зависевшим причинам весьма поспешно, был предпринят исключительно из-за денег. Роман Гарри Гаррисона "Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!" мне, как читателю, не был интересен. Перевод романа Уорда Мура "Дарю вам праздник", в целях вящей тщательности осуществленный мною в соавторстве с моим товарищем по востоковедному несчастью Еленой Григорьевной Куцубиной, тоже поначалу предназначался для обеспечения себе хоть сколько-нибудь сносного питания. Но роман оказался интересным, причем именно для нас и именно сейчас. Там милая моему сердцу альтернативка: Гражданская война в США кончилась победой Юга. Работая над историческими комментариями к тексту, я наткнулся на замечательное письмо генерала Ли президенту Линкольну, написанное незадолго до отделения Юга, и сразу понял, про что делать перевод: "Я не вижу большей беды для страны, нежели распад Союза. Но Союз, в котором братская любовь подменена штыками и саблями, не привлекает меня. Если страна развалится, я вернусь в родной штат и разделю с его народом все беды". И Ли сдержал слово. И даже возглавил армию штата. Хотя сам был противником рабства негров; он одним из первых на Юге, за много лет до войны, дал всем своим рабам вольные… Но — честь, господа, честь! Впрочем, у нас теперь это слово воскрешает в памяти лишь старую, в стиле серых казарм и военных кафедр, хохму: "К отданию чести в строю будьте готовы!" — "Всегда готовы!"
А.Чертков: Да, честь сегодня не в чести, это ты прав. Беда, однако, в том, что ты видишь только одну сторону медали — писательскую. А я вижу и ту, и другую, и даже ребро. И поэтому твой страстный монолог вызвал у меня весьма противоречивые чувства.. /…/ А потому — вопрос последний, традиционный, ритуальный: каковы твои планы на более отдаленное будущее?
В.Рыбаков: Выжить.
А.Чертков: И только?
В.Рыбаков: Нет, не только. Выжить, не поступившись тем, что в нынешних условиях очень мешает индивидуальному выживанию, но для выживания вида "хомо" абсолютно необходимо. Один из персонажей очень ранних Стругацких прекрасно выразился: "Чтобы в этих условиях остаться человеком, надо озвереть". Так вот, мне хотелось бы человеком остаться, не озверев. А в форму какого рода текстов, и текстов ли вообще, преобразуется не-озверение, будет не так уж важно.
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
19 декабря 2019 г. 11:21 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
"Белое" — значит хорошее! ДВЕСТИ № Г
Черт, так и подмывает дать сиим заметкам название — "У вас все пятно белое" — но, увы, увы, так уже удачно пошутила местная молодежная газета. Впрочем, ничего особенно "белого", то есть неизвестного, на этой встрече и не было. Хотя, как сказать, как сказать: в Новосибирск большинство из нас приехали впервые — город интересный, хоть и не без странностей. Река там течет, говорят метро есть, но в массе своей мы все больше пешком ходили — все действо происходило в десяти-пятнадцати минутах от гостиницы.
Но начнем, как говорили первые фэны, ab ovo: Об этом коне, или, как его обозвали устроители, фестивале фантастики, я узнал случайно. Зашел как-то к Феликсу Дымову, а там и узнал. Тут же набрал номер, договорился с Миркесом, что приеду — набрал кучу рекламок для раздачи и стал ждать. Фестиваль обещал быть интересным. Во-первых, в отличие от других конвенций, здесь проводился конкурс рукописей — кои сразу же прочтут, обсудят, наградят и даже издадут (дал бы Бог). А во-вторых, в наше-то время — и устраивать новую конвенцию? Без обиняков реку — смело! Впрочем, забегая вперед скажу прямо: устроители "Белого Пятна", среди коих в рекламе значились Женя Носов и Миша Миркес, с этой задачей справились — и неплохо. Другое дело — это была одна из самых дорогих конвенций, что я помню. Туда-сюда, считай-прикидывай, а каждый из участников по лимону на это действо затратил! Однако! — как сказал бы мой знакомый чукча!
Итак — отъезд. Я в своем репертуаре — прихожу, сажусь в поезд в полной уверенности, что проснусь уже не в Питере, а в Москве. А там у Каширина билет на самолет и… Но выясняется: мой поезд ушел сутки назад. Ничего не понимаю — как так: вот билет, вот я. Разволновался страшно! Денег нет ни копейки, платить за новый билет нечем, в Москве пропадает билет на самолет… Да еду я! И именно этим поездом! Ряд сложных телодвижений — поезд трогается. Долгий разбор — раздача слонов (то есть книг), что я вез в Новосибирск — в результате лишился четырехтомника Говарда и части книг, что сам издавал. Но получаю ну очень жесткое место (вместо своего: купейного, мягкого, уехавшего сутки назад) — кое как добираюсь до Москвы. Там проще — там встречают, там с шиком везут на метро, там Стас Дорошин, с которым мы не так давно в Волгограде выдавали себя за ветеранов I и II Пунических войн… Короче, время до самолета пролетело быстро. Ну а потом, Новосибирск — и лучшая "Интуристовская" гостиница. И постепенно вижу: Лазарчука и Успенского с супругой, Лукьяненко и Буркина, Рубана, Кудрявцева и Ефанова, Колупаева, Байкалова и Васильева, и многих, многих других. А с Василием Головачевым, вот даже в одном самолете летел. Подходит Пищенко, который уже давно здесь, покинув свой родной Бастующий Тирасполь ради свадьбы дочери, подходит Гена Прашкевич — тут же приобретается "Столовое вино #21" и распечатывается. Кстати, о "Столовом вино #21", а в простонародье иначе как "Смирновкой" необзываемой. Пить старались только его. Поэтому и на завтрак все ходили. К тому же "Интурист" все же — шведский стол был. Правда, это в ресторане погорячились — к концу кона разобрались, отменили. А то ведь мели все со стола со страшной силой.
Соседом в моем двухместном люксе был Володя Борисов. Но увы, поговорить особо не удалось. Фэн из его клуба, учась здесь, в Новосибирске, упал с крыши… и какая конвенция? Все к чертям нужно вызывать машину из Абакана, нужно… да, печальная история. Впрочем, место Борисова тут же занял Сергей Жарковский. Кто его помнит — да узнает, жив Курилка! Из двенадцатилетнего мальчика, которым он пришел в Волгоградский клуб "Ветер Времени", из юного дарования, окрыленного похвалой Аркадия Натановича Стругацкого, он превратился в студента Литинститута, человека семейного, отца двойняшек, журналиста. Но нашим человеком остался — что радует. А приезд на "Белое пятно" — это его премьера после долгого затворничества от фэндома. Тем более, было что привезти — десятилистовую "Сказку".
Программа фестиваля. Сначала нас сводили на конкурс эмблемы и плаката "Белого Пятна". Это мне понравилось, это необычно — вначале всем раздали именные значки (а, ребята, сила! Молодец Миша!) Долго ходили вокруг эмблем и плакатов — были, были хорошие работы. Сама задумка, конечно, на грани — попробуй-ка изобрази то, чего нет — то есть "Белое Пятно". Но справились — работ поболе ста было! Хозяева привлекли к конкурсу местные художественные школы, художественное отделение Новосибирского педуниверситета. Долго ходил, смотрел, думал — есть что выбрать. Вокруг была масса интересных девушек, как я узнал — авторов сих рисунков. Предложил: пусть каждая встанет возле своего рисунка, а мы выберем лучший! Или лучшую? Всегда путаюсь с падежами! Предложение не прошло — конкурс анонимный. Не понимаю — почему? Я ведь и не собирался спрашивать фамилий. Да, конкурс открывал, и речь держал Прашкевич. А итоги, это когда все уже были разъехавши, таковы: Игорь Ельченко — лучшая эмблема, Влад Курилов — за лучший дизайн плаката.
Дальше свободное время — кто куда, а я в небольшой компании поехал к Прашкевичу, оценивать его кулинарные способности. Манты, коими он так гордится, действительно хороши. А уж под "Столовое вино #21" — и ваще лучше вроде бы ничего не едал. Но, конечно, не одним чревоугодием и пьянствованием водки занимались. Немало интереснейших случаев "из жизни" рассказано было. И новостей. Сергей Казанцев (да, он тоже был) — сообщил, что следующая "Аэлита" будет посвящена памяти Виталия Ивановича Бугрова. Что после его смерти, хозяин "Уральского Следопыта" решил закрыть отдел фантастики (безумец!), но Казанцев сумел убедить его, что погубит журнал, и, уйдя с "хлебной" работы, снова перешел в "УС", возглавлять отдел фантастики за какую-то ну очень смешную зарплату. Что ж, меня это еще раз убеждает — в жизни всегда есть место подвигу! В общем, славно посидели.
Было еще открытие самого фестиваля. Я почему-то оказался в президиуме, и почему-то в тапочках, кои долго и нудно снимали две телекамеры. Из президиума усмотрел в зале престарелую актрису с бывшим когда-то красивым, но уже трагическим лицом. Познакомился, познакомил друзей. Дальнейшее — театр. К фантастике отношения не имеет. Хотя, когда на третий или четвертый день ее трагический образ и голос с надрывной слезой исчез в тумане — все вздохнули с облегчением. Было два спектакля — один чрезвычайно короткий (вначале на секунду закрыл глаза, открыл — он уже кончился), другой по Стругацким под названием что-то вроде "Любовь и ненависть Рэдрика Шухарта" — не смотрел и не знаю человека из всей толпы конвенционеров в количестве человек пятидесяти, который бы его видел, поэтому и сказать ничего не могу. Меня же лично очень испугало название.
Был КВН под руководством Александра Бачило, ушедшего, вероятно, из фантастики в этот шоу-бизнес. Интересно, не спорю. Но после был банкет — тоже интересно. Особенно окончание — Буркин с Ореховым (Шишкиным) разогревшись лабали на местном пианино в четыре руки песни как свои, так и Beatles.
Ну а что, спросите, сам конкурс? А в это время, уделяя внимание и всему, и работе, рукописи читали: Виктор Колупаев, Михаил Успенский, Геннадий Прашкевич. Должны были приехать Кир Булычев и Владислав Крапивин — увы, увы, нам сирым, не смогли. А вывод жюри таков:
Лучшая крупная вещь, представленная на конкурс, сериал Андрея Лазарчука "Опоздавшие к лету". Лучшая повесть — "Сон войны" Александра Рубана. Лучший рассказ — "Урод" Владимира Клименко.
Лауреатам были выданы необычной формы изделия, из полудрагоценных камней, что-то подобное "Аэлите", но более компактное, более черное, на фоне которого красуются два светлых предмета, более всего напоминающие хрустальные яйца. Наверное, это символизация "Белого Пятна" по задумке мастера. В общем, приятная такая вещица. Одна беда — все трогали, все смотрели, пальцами тыкали и "белые пятна" стали вываливаться из черного контекста. Впрочем, что ж мы не умельцы, что ли? Там подклеили, там подправили…
Специальный приз в пол-лимона деревянных получил рассказ всеми нами любимого Лени Кудрявцева. Называется рассказ "Карусель Пушкина" — красиво, а!
Поощрительные призы получили: Повесть Ю.Буркина и С.Лукьяненко "Сегодня, мама", цикл рассказов петербуржца Э.Дворкина, повесть Евгения Лукина "Амеба", рассказ новосибирца Д.Дубинина "Дорога мертвых". Как говорится, уловы неплохие! Дал бы Бог (и спонсоры) организаторам издать книги по итогам конкурса. Вот было бы здорово!
Так вот незаметно-тихо неделя праздника подошла к концу. Думал в самолете — о-о! Неделя, не слишком ли много? Уезжая думал всего-то неделя, как мало, как неохота расставаться! Ну впрочем, и мне пора закругляться — за бортом данного повествования осталось много несказанного — например о фантастике в Сингапуре: оказалось, нет ее там, как и Шестого отделения некоего учреждения; о рулетке Black Jack; и уж о совсем удивительном — о "Сказание о Голубом Песце", но чу, молчу! А напоследок хочу просто сказать новосибирцам: ребята, спасибо — оторвались здорово! И дай Бог вам удачи с "Белым Пятном-2".
Мне понравилось — хочу ишо!
Борис Завгородний
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
20 декабря 2019 г. 15:28 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 4 (133)
Абакан 19 июня 1995
Стенограмма фрагмента разговора люденов с Борисом Натановичем Стругацким 7 мая 1995 года
БНС: Единственная у меня претензия к люденам, что "Понедельник" заглох. Была такая радость: раз в месяц, в два месяца приходит от Володи с картинкой письмо...
Борисов: Знаете, какой-то парадокс совершеннейший: вот пока это было с большим количеством сложностей сопряжено – там, я одно время не работал, мне надо было ездить по ночам черт знает куда, на завод, там договориваться, чтобы я остался, печатал, украдкой... Сейчас...
БНС: Короче, советский человек – сложности нужны! Сложности!
Борисов: Сейчас компьютер стоит дома, проблем вообще никаких нет, напечатать эти пятьдесят листочков...
БНС: А материал-то есть? Материал для "Понедельничка" есть?
Флейшман: Материала выше крыши!
БНС: Да, Володя, значит, я отвечаю на вопрос, который вы мне задали. Я, честно говоря, поленился просто вам ответить, по поводу... Е-мейла... [электронной почты. – В.Б.]
Борисов: По поводу Полоцка?
БНС: По поводу Полоцка, да.
Значит, эта история мне безусловно известна, я ее помню, Аркадий Натанович ее рассказывал при мне неоднократно. Значит, происхождение истории мне этой неизвестно, Аркадий Натанович НИКОГДА не выдавал себя за участника этой истории. Если спросят мое мнение, то я думаю, что он просто пересказывает историю, которую слышал от какого-нибудь из своих, значит, знакомых... на Камчатке. У него там были (вот я забыл их фамилии) славные, видимо, очень люди (майор Теев, по-моему, там был, или это не он), вот посмотрите в... э-э... в "Извне", в первой... в первом рассказе, вот там фамилии, они почти похожи на эти фамилии истинных людей, у него тогда было несколько друзей, очень хороших, все они запивохи, как я понимаю, были, но очень, видимо, люди симпатичные и побывавшие... во всяких страшных переделках. И вот у меня такое впечатление, что это рассказ одного из этих людей, который вот совершил все эти деяния и был потом загнан в Тьмутаракань, подальше, видимо, от... от возможности разгласить.
Флейшман: И какую страну он там обстреливал-то из эрликонов, не выяснили?
БНС: Нет, нет, это... нет, это... ведь... вот мы тогда хотели вставить, вот вы мне напо... кто это напомнил, Светочка, да? С кем мы перебирали архивы, с вами?
Бондаренко: Да.
БНС: Да. Вот мы вспомнили, что... пропали куда-то рассказы, перемежавшие... "Возвращение"...
Бондаренко: "Возвращение".
БНС: Вот мы собирались даже вставить вот эту историю в качестве вот такой вот интермедии, но Аркадий Натанович сказал, что не надо, подведем человека. И мы от нее отказались, хотя, в общем она... хорошая история.
Флейшман: Страна неизвестна, да?
БНС: Нет, нет... в рассказе Аркадия Натановича никакой страны не было. Вот именно вот, – полная тайна. Неизвестна страна, неизвестен язык, на котором говорил этот... агент. Понятна только ситуация. Ситуация понятна. Но где, кто, когда – ничего не понятно. В этом-то и прелесть этой истории.
Флейшман: Хм. Но стран-то не так много, которые...
БНС: Дальний Восток, да. Ясно, что это Дальний Восток...
Флейшман: Таиланд...
БНС: Либо это Япония была, либо...
Флейшман: Не по-японски говорили!..
Казаков: Да Таиланд – это не...
БНС: Мало ли, что... если там был какой-нибудь, как его?.. на Хоккайдо-то живут... черт!...
Лукашин: Айн.
БНС. Айн. Какой-нибудь айн был. Может быть, и не по-японски говорил. Может быть, это Корея была. Может, Северная, может, Южная.
Флейшман: Вьетнам. Или далеко?
БНС: Далековато Вьетнам. Но Корея, я думаю, могла быть.
Казаков: Узкий круг, в общем, стран...
Борисов: Ну какая разница? Достаточно двух, чтобы уже было занятно...
БНС: Да, чтобы уже было поня... неясно... Да и потом, мало ли что, человек при смерти, он говорит на родном языке. Он, может, работал в Японии, а умирая, говорит на родном языке, в бреду, и... не понимая. Нет, история, конечно, красивая очень, но... думаю, что не было такого с Аркадием Натановичем. Хотя Аркадий Натанович, вообще говоря, не очень любил рассказывать про свои военные дела. Но, с другой стороны, он никогда особенно и не таился, про свои приключения с пограничниками (это когда он с пограничниками ловил японских браконьеров) он с удовольствием рассказывал. Истории канские, когда там они подавляли бунт урок, в Канске там был мощный бунт в лагерях, и все курсы были брошены на подавление, тоже он рассказывал. Ну, я думаю, что если бы это было с ним, он бы мне все-таки рассказал. А с другой стороны, может быть, и не рассказал. Черт его знает. Вот так.
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
21 декабря 2019 г. 09:31 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Информационная сводка КЛФ МГУ
Выпуск 8
Бойцовый кот и здесь не подведет, ПОЛИГОН ДЛЯ КОТЯТ
Бывает так. Читаешь интересную книгу, и вроде бы всего в ней
хватает: фантазии, мысли, приключений... И вдруг всего несколько
рифмованных строк выводят все на новый уровень, добавляют жизни,
приносят какое-то особое настроение. Может быть, тут все дело в
контрасте стихотворного текста с обычной псевдодокументальностью
фантастики, или в том, что стихи всегда несут в себе больший
эмоциональный заряд.
Чаще всего это песни, авторство которых приписывается миру,
показываемому в фантастическом произведении, и призванные
раскрыть полнее его образ, показать историю общества, в котором
происходит действие. Толкиеновские "Хоббит" и трилогия о Кольце
Всевластия не были бы столь великолепны, не будь в них эльфийских
баллад, песен гномов и хоббитов, заклинаний. Мордорское заклятье
и пророчество о Короле-следопыте держат на себе практически всю
трилогию, без них она лишилась бы смысла. Многое потеряли бы
"Голубятня на желтой поляне" и другие вещи Крапивина без песни
Глеба Дикого, строк, пойманных зонтиком-локатором, заклинания
ветерков. Вадим Шефнер, профессиональный поэт, насыщает свою
фантастическую прозу емкими и сочными стихотворными фрагментами,
характеризующими его персонажей точней и эффективней, чем
страницы описаний. Рифмованный язык аборигенов у Холдмена "В
соответствии с преступлением" дает пример грамотного пользования
этим приемом, а уж про стихотворные диалоги Марвина Флинна и
Отшельника в "Обмене разумов" и говорить нечего.
Но обычно редко кто из фантастов приводит стихотворение или
текст песни целиком. Считается достаточным бросить всего
несколько строк — эффектное начало, окончание песни или сонета, и
нужный результат достигнут. Делают ли это авторы от неумения
обращаться с рифмами так же виртуозно, как с прозой, или причина
- понимание того, что недоговоренность всегда глубже и лучше, чем
какие бы то ни было стихи (кроме по-настоящему гениальных)... Так
или иначе, большинство песен и стихов из фантастических
произведений манят вопросом: "А что там дальше?". И находятся
люди, желающие по-своему ответить на этот вопрос. В этом номере
мы предлагаем вам подборку дописанных различными авторами
стихотворений из произведений А.Н. и Б.Н. Стругацких. И,
естественно, открываем ее "Кото-логией" — вариантами Марша
Бойцовых Котов:
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
21 декабря 2019 г. 09:32 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Марш Бойцовых Котов
1. Багровым заревом затянут горизонт,
И гул разрывов слышится вдали
Тропой войны идет Бойцовый Кот
И он живет всем бедам вопреки.
2. Он счастлив, он смертям, как солнцу рад,
И он смеется, поднимаясь в бой,
Не подведет надежный автомат,
И рядом друг, он заслонит собой.
3. Горит земля, как спичка на ветру,
И как костры, пылают города,
Бойцовый Кот идет, как на смотру,
И не свернет с дороги никогда.
4. Война — благословение земли,
Война — за приключеньями поход,
Алайский герцог нас ведет вперед,
Бойцовый Кот нигде не пропадет!
------------------------ Леопольд де Массаракш, он же В. Гордеев.
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
21 декабря 2019 г. 09:34 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Марш Бойцовых Котов
1. Багровым заревом затянут горизонт,
На нем, как жар в костре, пылают бронеходы,
Во славу герцога, вперед, Бойцовый Кот,
Не привыкать тебе к кровавому походу.
пр:
Вперед, вперед, вперед, за славой и удачей,
Вперед, вперед, вперед, по пеплу и смертям,
Никто тебя не ждет, и по тебе не плачет,
И можешь ты идти ко всем чертям...
Вперед, вперед!
2. Зачеркнут трассерами дымный небосвод,
Гром, вой и визг снарядов глушат все подряд,
Во славу герцога, вперед, Бойцовый Кот,
В твоих руках пусть не остынет автомат.
пр:
Вперед, вперед, вперед, хотя бы на край света,
Вперед, вперед, вперед, отточены штыки,
Священный черный зверь на наших беретах
Пусть вечно скалит в ярости клыки...
Свои клыки!
3. Железный дождь безостановочно идет,
Руины корчатся в неистовом огне,
Во славу герцога, вперед, Бойцовый Кот,
Ты служишь высшему призванию — войне!
пр:
Вперед, вперед, вперед, ты незнаком со страхом,
Вперед, вперед, вперед, грохочет пулемет,
Пусть все кругом сгорит огнем и распадется прахом,
Бойцовый кот нигде не пропадет!
Бойцовый Кот!
Последний куплет, который в трезвом виде перед портретом Девы
Тысячи Сердец исполнять не рекомендуется, автор и редакция сочли
необходимым привести из соображений приличия в следующем виде:
4. ....................................
.................................
Во славу герцога, вперед, Бойцовый Кот,
.....................................
пр:
Вперед, вперед, вперед, .....................
Вперед, вперед, вперед, .............
...........................................
На то и Кот!
------------------------------------------- В. Мартыненко, 6.1989
|
|
|
Ученик Дьявола 
миротворец
|
|
21 декабря 2019 г. 10:56 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
Великолепно! Как раз на этой неделе перечитал "Парня из преисподней", так что "Марш Бойцовых Котов", да еще в двух вариантах, пришелся как нельзя более кстати. Вот только последний куплет подкачал немного  Но все равно — было бы возможно поставить не +1, а +10, сделал бы это с удовольствием! 
|
–––
Qu'ils clampsent, le singe chauve avec sa bande |
|
|
С.Соболев
гранд-мастер
|
|
polakowa1
философ
|
|
22 декабря 2019 г. 15:28 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Баллада о резиновом автобусе Вадим Казаков / Двести № Г /
…Только самому себе голову рубить несподручно: замах не тот.
М.Успенский
От объяснительных записок нет никакого спасения. Звоню это я Андрею Николаеву и рапортую от успешной подготовке очередных номинаций "Интерпресскона" и "Бронзовой улитки", а у него, представьте, для меня уже готов сюрприз. Раз, говорит, ты у нас теперь председатель номинационной комиссии этих самых премий, так будь добр соответствовать и представь-ка нам для журнала "Двести" не только итоговые списки, но еще и отчет о проделанной работе. Зачем? А чтобы народ из первых рук доподлинно знал, чем комиссия занималась и отчего списки соискателей вышли такими, а не эдакими. Полная гласность должна быть. Учет и контроль. Компрене ву?
Чего уж там не компрене. Я на Андрея Анатольевича не в претензии: бразды правления в комиссии он мне еще по осени честно передал (хотя помогать на общественных началах, конечно, не бросил), во главу угла поставил позицию независимого фэн-журналиста и рассудил, что без таково вот моего сочинения (как и многого другого, но уже не моего) к новому "Интерпресскону" готовиться не след. А совсем уж в идеале — это чтобы распубликовать еще и полный реестр: кого и за какие упущения в работе мы в номинацию не пропустили. Добрым людям в назидание.
И понял я, что отвертеться от этого дела не судьба. Опять же и мысли кое-какие по поводу имеются. Так что кричать "Да пош-ш-шли вы все!" воздержусь — вдруг да будет общественности от моих заметок какая-никакая польза и приятность.
Ну что, начнем?
* * *
Шестого мая прошлого года на "Интерпрессконе" в номере Саши Сидоровича собрался весь тогдашний состав номинационной комиссии плюс несколько сочувствующих. Я скажу об этом действе немного подробнее, чем это сделал в "оберхамовских" мемуарах Николаев.
После длительной ругани, когда иссякли риторические вопросы и экстремистские предложения, мы изложили-таки на бумаге некоторые дополнения и уточнения к прежнему (принятому в марте 93-го) Положению о работе комиссии.
Мы решили парочку так называемых кадровых вопросов, дополнив комиссию А.Керзиным (Москва) и М.Якубовским (Ростов-на-Дону), а Николаеву присвоив звание председателя де-юре (де-факто он им был давным-давно).
Я позволю себе напомнить, как вообще эволюционировал состав комиссии. В 90-м году при подготовке "Интерпресскона-91" претендентов на премию Б.Н.Стругацкого (за лучшую публикацию в фэнзинах) отбирали С.Логинов, А.Сидорович, А.Чертков, Ю.Флейшман и А.Николаев. В 1991 году, когда готовились списки соискателей "Бронзовой улитки" 92-года, в комиссию вошел ваш покорный слуга, а Логинова сменил Б.Миловидов. Годом позже (подготовка списков по "Бронзовой улитке-93" и "Интерпресскону-93" вместо Ю.Флейшмана был приглашен Д.Байкалов (Москва). Еще через год (премии 1994 года) Миловидова заменили В.Борисов (Абакан) и П.Поляков (Омск): команда наша стала еще менее петербуржской. Затем, как уже говорилось, нас стало девять, а Николаева официально обозвали председателем. Но и это еще не все. Осенью 94-го мы снова остались всемером: Чертков и Николаев прекратили официальное членство в комиссии, дабы не создавать этических противоречий между этой работой и политикой независимых редакторов фэн-прессы. Из самого первого состава остался только Сидорович, а возглавлять комиссию доверили мне.
Но вернемся к нашим поправкам. Поскольку сроки "Сидорконов" сдвинулись ближе к лету, мы установили более удобные и разумные списки окончательного оформления номинаций: 31 января, то есть на три недели позже. Сдвинулись до 15 февраля и сроки рассылки готовых номинаций участникам кона.
(СНОСКА: По последней редакции Положения распространение окончательного номинационного списка вменяется в обязанность комиссии. После выхода из комиссии Николаева, эта функция должна перейти, видимо, к организаторам "Интерпресскона". Во всяком случае, в реальной практике так оно и есть.)
Было решено не рассматривать впредь публикации художественных произведений в газетах. Объем того или иного художественного текста мы договорились подсчитывать по опубликованному варианту (из-за неясности этого момента уже были всяческие недоразумения).
И, наконец, мы уточнили заглавие последнего раздела номинации: "Критика, публицистика и литературоведение". Это более верно и создает меньше проблем с классификацией "пограничных" произведений типа сочинения д-ра Каца.
Некоторые наши споры еще не завершены. Кое-какие соображения появились уже после "Сидоркона-94" — их еще предстоит согласовывать между собой и с организаторами кона. (О своих предложениях касательно списков и голосования я скажу дальше).
…А потом мы работали: читали новинки сами и сообщали о них другим, неисповедимыми путями добывали публикации, спорили, предлагали, принимали и отвергали, звонили, переписывались. В конце октября нам даже удалось собраться вчетвером в Москве и обсудить предварительные наработки. (Состоялись бы очередные Стругацкие чтения — съехались бы и числом поболее). Нам постоянно помогали редакторы "Двести", причем Николаев не забывал напомнить: его дело теперь — только обратить внимание, посоветовать, а решать придется нам и отвечать за решения — тоже нам.
Так или иначе, но к точно назначенному сроку мы подготовили списки по всем разделам. Теперь можно немного перевести дух и спокойно поглядеть, чего же мы такого натворили.
* * *
В списках оказалось 59 произведений. Мы надеемся, что достаточно полно представили наиболее удачную часть нынешней русскоязычной фантастики. Некоторая часть позиций относится к 93-му, а не к 94-году: либо вовремя не дошли до комиссии, либо реально выпущены все же в 94-м. Куда больше, нежели в предыдущие годы, оказалось в номинации произведений крупной формы: это не наш произвол, таков реальный расклад прочитанного. А вот в разделе критики произведений оказалось маловато, а целая треть из них — нетрадиционные по форме, где-то "пограничные" с художественной литературой. Что ж, столько и так теперь пишут…
Что касается критериев отбора, то мы совершенно субъективны. Мы не профессиональные литературоведы, а более-менее квалифицированные читатели с читательскими же оценками и пристрастиями. Общие установки у нас, вероятно, очень близки, в частностях же сплошь и рядом возможны самые свирепые разногласия — но при полном уважении других мнений. Так что итоговый список, надеюсь, охватывает куда более широкий спектр предпочтений, чем у каждого из нас в отдельности.
Прочие представления, на которых строится наша работа, тоже достаточно элементарны. Разрешите напомнить довольно простые вещи, сформулированные три десятка лет назад в одной неопубликованной статье Стругацких:
"Спросим себя: для чего читают художественную литературу? (Заметьте: для чего читают, а не для чего издают).
1. Чтобы получить эстетическое удовольствие от художественного совершенства.
2. Чтобы дать пищу "голоду чувств", так сказать — посопереживать.
3. Чтобы утолить интерес к смелой и острой фабуле.
4. Чтобы получить позитивные знания.
5. Чтобы дать пищу воображению.
6. Чтобы "убить время", отвлечься от будней жизни.
В максимальном удовлетворении этих шести читательских "чтобы" и состоит задача художественной литературы."
Вот именно. Ну и мы не хуже других. С одной стороны — простейшее удовольствие-неудовольствие от прочитанного (при необходимости эти "нравится-не нравится", иногда сформулированные чисто интуитивно, можно и пояснить). С другой стороны — надо учитывать литературную состоятельность претендентов, уровень литературного мастерства, ниже которого, по идее, ни один текст номинации находится не должен.
Это, впрочем теория. На практике все сложнее. Скажем, мне определенно не нравится некоторая часть номинации (в том числе, между прочим, романы Лазарчука и Столярова). Не нравятся тематика, лексическая манера, способ сюжетообразования, метод полемики с оппонентами, прокламируемая идея, психология персонажей… да мало ли что еще? Но при этом я не имею права забывать, что эти тексты, пусть и не вполне симпатичные мне, есть бесспорная литература и что мои личные впечатления — не окончательный приговор, исключающий совсем иные оценки.
Возможно и обратное: по литературным кондициям вещь не дотягивает, но какую-то часть этих самых читательских "чтобы" вполне успешно удовлетворяет. Вот тут занятная мелочь, и тут тоже… а в целом, ну явно не шедевр. Но если сумма всех этих мелочей заставляет хотя бы на время примириться с художественным несовершенством — как тогда? Спорим, решаем…
Да, разумеется, "автобус не резиновый". Да, разумеется, нельзя превращать номинацию в реестр чуть ли не всей отечественной фантастики последнего года. Даже с учетом всяческого отбора позиций в наших списках получается многовато — и это вовсе не приводит нас в восторг. Но надо понимать, что уже ряд лет наши списки выполняют и некую дополнительную задачу: отражают в именах и названиях ту часть отечественной фантастики, которая заслуживает не лауреатских наград, а хотя бы элементарного прочтения, хотя бы извлечения из поглотившей все и вся завалов фантастики импортной или псевдо-импортной. Простейший рекомендательный список — хотя бы таким образом. Ведь просто жалко бывает — не узнают, не заметят, пропустят…
И еще о качестве (о количестве позиций речь пойдет позже). Я совершенно сознательно не буду объяснять здесь, за что то или иное конкретное произведение включено в номинацию. Раз включено — значит, по вышеприведенным соображениям признано достойным. А интересующиеся подробностями могут, скажем, почитать рецензии Сергея Бережного в "Двести" — там сплошь люди из нашего списка.
Чертовски трудно и не всякому дано кратко объяснить, почему книга хорошая. Еще Чехов замечал, что обратная процедура куда проще. Если ты обнаруживаешь в тексте следы явного плагиата или подбор убогих "неологизмов", школярское неумение справиться с печатным словом или дурную пародию, выдаваемую за литературный эксперимент, циничное жлобство или надрывную агрессивность, суетливое вранье или надругательство над психологией — надо назвать вещи своими именами и на этом окончить споры.
Не стану говорить обо всем, что оказалось в нашем поле зрения, но за пределами номинации. Но некоторые достаточно известные имена и названия есть смысл произнести. Хотя бы для того, чтобы больше никто не предлагал. А то, скажут, забыли.
Не забыли. Очень даже хорошо помним.
* * *
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
22 декабря 2019 г. 15:32 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Сергей Абрамов, "Тихий ангел пролетел" (М.: Олимп, 1994; М.: Терра, 1994). Паникеры-американцы Ф.Дик и Р.Харрис как-то уж очень нервно описывали результаты гипотетической победы Германии во Второй Мировой. Ничего им из ихней Америки не видать, нашему соотечественнику куда сподручнее. Ужасы торжествующего нацизма? Бросьте, ребята, запугивать, все будет путем. Ихний нацизм скоренько и неизбежно трансформируется в очень уважаемую автором русскую национальную идею, всех коммунистов — чтобы под ногами у истинных хозяев России не путались — вышибут в Южную Африку. А на освободившейся территории под мудрым присмотром ГБ вовсю расцветут сто цветов, потому как державность и соборность, сами понимаете, юбер аллес… Все это внушается долго и упорно — хоть в натужно-веселеньких похождениях залетного "совка" из нашей реальности, хоть в длинных и малосъедобных квазиисторических сентенциях, перемежающих основной сюжет. А лет эдак двадцать назад С.Абрамов в своих сочинениях не считал зазорным с фашистами и подраться…
Юрий Козлов, "Геополитический романс" (М.: Ковчег, 1994). Две повести (заглавная и "Одиночество вещей") — это, по сути, очень обстоятельная иллюстрация к воплю души: "За державу обидно!". Просто, задушевно и без всяких недомолвок разъясняется, кто, кому и за сколько продал русский народ. Галерея покупателей — на любой вкус: от похотливых немцев до пронырливых лиц неопределенно-кавказской национальности. На кого последняя надежда? Ну конечно же: на воспетого изданиями определенного толка "последнего солдата империи". Методы спасения державы? Будто не знаете. Да хотя бы долбануть от души по продажным президенту с премьером — ракетой из случайно завалявшегося в кустах суперсекретного вертолета, который еще не успели за бесценок сплавить инородцам — вот и благо. В общем, новейший вариант на темы Проханова с Беловым. На одном из этих сочинений в некоем приличном издательстве наложили резолюцию: "Проводить. Пальто не подавать!" Полностью присоединяемся.
К этой же компании тяготеет и безразмерная эпопея Юрия Никитина про "троих из леса" (М.: Равлик), достигшая к началу 95-го года шести томов. Здесь обида за державу нашла отражение в форме героической фэнтези, которая, как полагает автор, куда круче иностранных, а главное — без всякого этого их безродного космополитизма. Те, кто читал в старинные годы "молодогвардейские" сочинения Ю.Никитина, ничего принципиально нового в авторском мышлении не обнаружат. Все те же любимые вариации на темы "Что русскому здорово, то немцу смерть", "Не позволим вражеское рыло сунуть в наш советский огород" и "Много будешь читать — императором не станешь". С новациями туго. Ну разве что всем известный Конан, распознанный автором как природный славянин и произносящий сугубо патриотические тирады? Да нет, старая хохма с Троянской войной, как внутренней разборкой русичей впечатляла как-то больше. А сюжет… Ну, фэнтези для бедных, зато к пятому пункту не подкопаешься. Читать можно? Ну да, как в том анекдоте про наждачную бумагу заместо туалетной: "Многие берут, и некоторым даже нравится". Без "Золотых Змеев" Ю.Никитин сам себя не оставит — а нас уж увольте.
Василий Головачев, "Тень Люциферова крыла" (Н.Новгород: Флокс, 1994), иначе — "Посланник" (М.: Армада, 1994). Особых сюрпризов тоже не наблюдается. О стилистике Головачева и психологии его героев говорено не один раз, повторяться не буду. Поведение персонажей? Давно знакомая модель: "В ход пустил он четыре конечности, но пустил ли он голову в ход?" Сюжет? Очередные происки темных сил — и чтобы при этом почаще мордой об стол. Новации? О да, имеются. Я оккультные трактаты не шибко жалую, но к "Розе Мира" Даниила Андреева отношусь хорошо. И когда вижу, как из глубокого философско-этического сочинения, написанного безукоризненно нравственным человеком в немыслимых условиях отнюдь не на потребу скучающей публике, пытаются наскоро соорудить фон для убогого плюходействия — очень хочется попросить убрать руки. Это уж не говоря о том, что совершенно специфические андреевские имена и неологизмы сознательно используются не по делу: собственные имена становятся нарицательными, светлые силы — темными… Нехорошо это. Стыдно. Совесть надо иметь.
Алексей Иванов, "Корабли и Галактика" ("Уральский следопыт", 1993: #10–12). Лет пять назад повесть того же автора "Охота на "Большую Медведицу" была воспринята публикой, мягко говоря, неоднозначно. Некоторые рецензенты примирились с объективной реальностью на том, что у автора такой хитрый литературный прием: имитировать полноценную литературу под лабуду с роковыми страстями, неудобоваримой психологией и языком школьного сочинения. На том и успокоились. Но с новым романом, полагаю, этот номер не пройдет. Хотя бы из-за эпического объема. И потом — стиль, язык, сюжет, терминология (своя и краде… виноват, заимствованная)! Это можно цитировать в веселых компаниях с любого места. Эффект гарантирую: бьет наповал. Правда, не исключены остаточные явления: взрывы в ушах, звездная пыль в глазах и неодолимые поползновения изъясняться плохим гекзаметром. Может быть, хотя бы сейчас рецензенты наберутся смелости произнести слово "примитив" и этим закрыть тему?
Следом упомяну первые два тома сериала "Мир Асты": "Потрясатель тверди" А.Мазина и "Последний враг" Д.Григорьева (СПб.: Северо-Запад, 1994). Это, как гласит аннотация, "грандиозный проект, не имеющий аналогов в мировой фантастике". Группа литераторов, лингвистов, историков разработала, стало быть, концепцию планеты Аста. Ну вроде как борхесовские энциклопедисты: помните там, Тлён, Укбар и все такое прочее. В общем — подвижники. Герои — молодцы. Начинаешь осваивать тома этого амбициозного издания… М-да. Нет, братцы, это далеко не Борхес. И насчет "лучших традиций героической фэнтези" сильно преувеличивают. Скучно же, господа! Причем все слагаемые этой скуки — налицо. Занудная, вовсе не оригинальная в мелочах и отменно длинная в целом "краткая история Асты". Навязчивые следы беспрестанных заимствований у множества классиков и предшественников. Обильные, но вымученные неологизмы. Тривиальная психология. Средней вялости интрига. И как результат — объемистый набор общих мест такого рода беллетристики. Но помилуйте, куда проще обратиться к набившим себе руку зарубежным производителям такого продукта, а то и вовсе к известному руководству А.Свиридова, где эти же штампы изложены не в пример короче и веселее. Так что на "грандиозный проект" пока не тянет. На место в номинации, извините, тоже.
Еще в ассортименте имеются Ричарды Блейды отечественной сборки, выпущенные под псевдонимами и без оных (СПб.: Северо-Запад, 1994; СПб.: ВИС, 1994). Оказывается, есть мнение, что это тоже часть российской фантастики. Нет, я не отгораживаюсь и не бросаю тень, но ежели бы существовала номинация "Российские подделки под тамошнюю фэнтезийную халтуру" — там бы все эти пэры Айдена, промышляющие у Ворот Смерти, были аккурат на месте. А у нас задачи не те. Зачем нам определять, какую еще осетрину второй свежести научились на родных просторах сносно имитировать? И потом — для приличного литератора как-то характернее создавать собственные миры, а если уж совсем невтерпеж кого-то дополнить — так хотя бы тех авторов, чья литературная состоятельность отчетливо превышает уровень Джефри Лорда и иже с ним.
Пожалуй, достаточно.
* * *
Несколько иная ситуация, когда из нескольких произведений одного автора мы выбирали наиболее достойные (с нашей, естественно, точки зрения). Скажем, Владислав Крапивин, у которого мы прочитали в прошлом году пять новых повестей и романов представлен всего двумя вещами из цикла о Кристалле. (Хотя то же "Серебристое дерево с поющим котом" — вещь милая, но автобус, смею напомнить, не резиновый.) Или, скажем, мы включили в номинацию роман Кира Булычева "Заповедник для академиков" (М.: Текст, 1994), из цикла про реку Хронос, но не включили его же "Покушение на Тесея" (М.: Армада, 1994) из серии про Кору Орват. Здесь, кстати, мы учли и мнение автора, опубликованное в октябре прошлого года в "Книжном обозрении".
Некоторые же издания, о которых нам сообщали доброжелатели, живьем увидеть как-то не довелось. Соответственно, о какой номинации речь? Я готов, например, поверить на слово, что книга "Отруби по локоть" — это круто, забавно, заслуживает и прочее. Но где текст? Ходатаи и радетели такого рода изданий — где экземпляры для комиссии? Номинаторы "Странника" вон вообще имеют право содрать с любого заявителя "не менее десяти" (десяти!) экземпляров лоббируемого сочинения, а иначе от ворот поворот. Мы до такого уровня средневекового зверства покамест не дошли, но на один-два несчастных экземпляра имеет право комиссия или нет? А если на интересы комиссии наплевать, то отчего бы и не наплевать заодно на место в номинации? А если какие-то амбиции все же есть, так без паблисити нет просперити. Справка: при подготовке нынешней номинации лично я получил тексты от одного автора, причем как раз его произведения у меня были. Это Александр Громов. Больше желающих не нашлось.
Кстати, мой адрес: 410026, Саратов-26, а/я 1492, Казаков В.Ю. Можно, впрочем, высылать и другим членам комиссии. Или, если кому так проще, то Николаеву — мы с ним договоримся.
Разумеется, все эти призывы насчет обязательных экземпляров — наши уже всем надоевшие ритуальные восклицания. Никакого толку почти наверняка не будет. Но только если в один прекрасный момент кто-то что-то не обнаружит в номинации — исключительно по этой причине! — просьба не обижаться, мы честно предупреждали.
Остается только сожалеть, что несколько весьма достойных вещей просто не успели до нас вовремя добраться и, соответственно, попасть в номинацию (в их числе и любимый мною роман С.Логинова "Многорукий бог далайна"). Мы постараемся, чтобы ничего не пропало, не забылось, не затерялось — и непременно было учтено при работе над списками следующего года.
* * *
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
22 декабря 2019 г. 15:39 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Итак, списки готовы. Уже собираются и высылаются тексты для Бориса Натановича — он сможет прочитать все. А гостям "Интерпресскона" предстоит как-то найти и освоить хотя бы часть объемистой номинации, определиться и когда придет пора — проголосовать.
А тут, увы, все очень непросто.
Я говорил о пользе номинаций "Интерпресскона" как рекомендательных списков. Так-то оно так. Но нельзя не признать, что для прямой цели списков — голосования их объем явно велик.
Самое интересное, что никаких записанных норм и правил на сей счет не существует. Но есть устойчивая традиция — ей-то мы и продолжаем аккуратно следовать, невзирая на изменившиеся обстоятельства.
При подготовке самых первых списков для Б.Н. в 90-м году был по согласованию со Стругацким принят потолок — 20 позиций в разделе. Стало быть, Б.Н. выбирал в 91-м году по двум разделам ровно из 40 публикаций. Еще через год ("Бронзовая Улитка" 1992 года) разделов в номинации стало три, верхний предел не изменился, но и не все разделы заполнялись полностью. Тогда в списки попало 50 текстов из 60 возможных. В конечном счете здесь все зависело с одной стороны от долготерпения и благожелательности Б.Н., а с другой от усилий Николаева со товарищи по добыванию текстов. Все делалось аккуратно, все были друг другом довольны.
Начиная с 93-года по таким же спискам, как у "Бронзовой Улитки", стала присуждаться точно такая же внешне, но совершенно иначе определяемая правилами премия "Интерпресскон". При этом опять усложнились правила игры: разделов стало четыре, а количество допустимых позиций (нигде печатно так и не зафиксированное) — по прежнему 20 в разделе. Б.Н. по-прежнему знакомился со всеми кандидатурами списка, общее число в 93-м было даже чуть меньше, чем в 92-м — 48 из 80 возможных (если по разделам, то соответственно 8-16-15-9), все оставалось в порядке. Но гости "Интерпресскона" весьма приличную долю номинации просто не могли и не успевали прочитать: знание 50 % списка было бы уже отличным результатом. Позиции списка оказались в неравных условиях не только по качеству, но и по степени доступности — и это сильно повлияло на результаты. Можно говорить всякое о недостатках или достоинствах известного романа В.Звягинцева, но для голосования наверняка самым существенным обстоятельством стало то, что огромное большинство собравшихся "Одиссея" читали.
"Интерпресскон-94". Ситуация в книжно-журнальном мире ухудшается, все труднее найти на книжных лотках нечто приличное из отечественной фантастики. А число позиций достигает между тем 55 из все тех же 80 возможных (по разделам: 9-18-17-11). Правда, по-прежнему невелико число произведений крупной формы, по прежнему около десятка позиций занимает публицистика. И все же… Все сложнее добывать тексты даже у явных фаворитов голосующих. (Уму непостижимо, что аж 36 человек прочитали "Неву" с "Гравилетом "Цесаревич", если за пределами Питера журнал днем с огнем не сыщешь. Впрочем… Прочитали ли?)
Новая номинация. Три раздела — почти без изменения, но выросло число крупных произведений — романов. Итог 59 из 80 (15-18-17-9). С приобретением отечественной фантастики лучше не стало, сведущие люди, связанные с книготорговлей, хором свидетельствуют об обратном. Можно составить длинный список: где, у кого и что в прошлом году не выходило. А большой объем нашей номинации — в немалой степени попытка доказать, что где-то что-то все еще печатается, что хоть что-то можно найти и прочитать… Что-то, конечно, найдут. Но можно с уверенностью сказать, что на очередном "Интерпрессконе" в который уже раз более половины списка прочитают, помимо Б.Н., только члены номинационной комиссии, редакторы "Двести" и еще, возможно, человек пять из самых заядлых. Голосование проходит — чем дальше, тем заметнее — по большинству позиций вслепую: голосуют (или не голосуют) не за текст, а за автора (просто человек хороший, да и раньше у него читал…), за издателя (опять же человек хороший, да и печатал раньше вон кого), за мнение знакомых или вообще как бог на душу положит. А что делать? Каждому по комплекту из полусотни публикаций не преподнесешь, да их еще и прочитать надо…
Организаторы кона прекрасно все это понимают и кое в чем героически пытаются хоть немного поправить дело. Как можно более ранняя рассылка списка гостям. Предвыборная агитация на самом "Сидорконе". Публикация в "Двести" некоторых малодоступных произведений малого объема. Рецензии на текущую фантастику — там же. Будут проводиться предвыборные баталии в журнале прекрасно, правильно. Грустно только сознавать, что все это — паллиатив. Грустно думать, что в нынешнем списке содержится по крайней мере полтора десятка названий — хороших, заметьте, названий! — которые в нормальных условиях 80 % участников прочитать просто не смогут. Невзирая на качество. И основной выбор вновь будет делаться лишь из части каждого раздела.
Статистика результатов двух последних "Сидорконов" (частично ее анализировал в "Оберхаме" А.Привалов) позволяет четко уловить, где проходит рубеж между аутсайдерами и фаворитами. Если принять более мягкую, нежели у А.Привалова, формулировку аутсайдера — менее трех голосов "за", то число фаворитов окажется величиной достаточно стабильной (обратите при этом внимание, что в исходных списках в первом разделе вдвое меньше позиций, чем во втором и третьем, а в четвертом — столько же или чуть больше, чем в первом):
"Интерпресскон-93": 6–9 — 9–7;
"Интерпресскон-94": 7–9 — 9–9.
В этом году, полагаю, в первом разделе будет позиций 8–9, в публицистике 6–7, а остальное останется примерно на том же уровне.
Отсюда следует: все, что хотя бы теоретически может претендовать на премию, попадает в первую десятку. По этому ограничение общего числа позиций до 10–12 (или до 10, но с возможностью включать по решению комиссии и/или Б.Н. пары дополнительных) — это, по-моему, правильный шаг.
Опять же, чему нас учит опыт других номинаторов? В "Страннике" позиций вообще 7 на раздел. "Интерпресскону" наиболее, видимо, близка премия "Великое Кольцо", хотя там формирование объемов номинаций — процесс спонтанный и зависит от обработки экспертных списков. И тем не менее, результат оказался характерным. (В порядке пояснения: публицистики в "ВК" нет, отечественных разделов не три, а два, средняя форма вводилась только в 90-м году, тогда номинация отечественных авторов делилась на три раздела, как у нас.)
1989: 18–14; 1990: 10–10; 1991: 12–14; 1992: 14–10; 1993: 14 10 (номинация распространялась в 94-м).
В пересчете на три раздела получаем в среднем 8-10 позиций.
Может быть все-таки и нам достаточно десяти позиций, если мы хотим сделать поиск произведений более простым, голосование — более осмысленным, а результаты — более достоверными?
Да, но как же рекомендательная функция списков? А очень просто. Списки списками, а дополнительно в "Двести" (или еще где-то) печатать перечень произведений, в десятку не попавших, но к прочтению рекомендуемых.
Конечно, это несколько прибавит хлопот комиссии нашей, ибо формулу про резиновый автобус придется вспоминать почаще, в оценках своих быть построже, а свое законное "А вот не люблю я его, сукина сына!" отстаивать поубедительнее.
Конечно, надо будет думать, как все это увязать с "Бронзовой Улиткой" — то ли ограничить одинаково размеры списка на обе премии, то ли сделать списки асимметричными, то ли дать Б.Н. возможность неограниченно дополнять свой вариант списка из нашего резерва либо по собственному усмотрению.
В общем, надо все это как-то обсуждать и что-то решать. Или ничего не решать, если вдруг обнаружится, что существующая ситуация почти всех устраивает.
* * *
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
22 декабря 2019 г. 15:45 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
И еще об одном предмете нашего беспокойства. Вопрос на первый взгляд очень простой: как быть, если по итогам голосования максимум голосов получат в одном разделе несколько человек? Кому отдавать премию?
В 93-м году особого повода для волнений не было: отрыв лауреатов от ближайших соперников был значительным (13, 14, 16 и 13 голосов соответственно). Но уже в 94-м ситуация изменилась. С одной стороны — значительный отрыв произведений С.Ярославцева и д-ра Каца (на 43 голоса и 30 голосов соответственно). С другой стороны — значительно более ровный финиш в двух других разделах (3 голоса отрыв у Рыбакова, 4 — у Лазарчука). Есть все основания считать, что в 95-м с единоличными лидерами будет еще сложнее и что вероятность получить после голосования двух трех претендентов на первое место весьма серьезна.
Существует несколько подходов к этой проблеме:
1. Ничего не делать. Авось пронесет. Но я не очень бы хотел воочию пережить момент, когда за пару часов до вручения счетная комиссия оповестит устроителей "Интерпресскона", что у них некоторым образом… э-э… двойня. Или там тройня. С последующей немой сценой, цирком и фейерверком.
2. Радикально изменить процедуру голосования.
В том же "Великом Кольце" или "Старте" методика голосования или счета такова, что почти неизбежно хоть в каком-то знаке после запятой кто-то получит преимущество. Но для наших обстоятельств все это содержит и неприятные моменты: необходимость конкретно определяться со всякими баллами по значительной части списка, затруднение с подведением итогов (счетная комиссия жестко ограничена во времени регламентом "Сидоркона" — на сложные подсчеты по 50–60 позициям у каждого из сотни голосующих время требуется ого-го), результаты выражаются не в абсолютных цифрах, понятных всем, а в относительных, запутывающих картину данного конкретного голосования, нивелирующих число проголосовавших за разные произведения и — что хуже всего создающих идеальную возможность для недобросовестного голосования, организованного "за" или "против" кого-то (конкретные методики этого по понятным причинам не рассматриваю).
В свое время среди организаторов "Сидоркона" уже обсуждалась и не нашла поддержки идея Б.Н. ввести систему голосования, напоминающую ту, что использовалась в анкете КЛФ МГУ в 1967 году. (Многие помнят и эту анкету и подведение ее итогов в сборнике "Фантастика, 1967".) Напомню, как это делалось тогда. В некоем списке прочитанные произведения отмечались крестиком, а из них наиболее понравившиеся подчеркивались, а наиболее не понравившиеся — зачеркивались. В результате получался так называемый КЧВ (Коэффициент Читательского Восприятия):
(a+b-c)
КЧВ = 100 —,
2a
где а — число прочитавших книгу, b и с — число тех, кому она наиболее понравилась или наиболее не понравилась. Результат оформлялся регрессивным списком. Если, скажем, КЧВ был более 50 — значит, в основном произведение нравилось читателям.
Все это, как говорится, очень блаародно, но такая система не видит в упор разницу между тысячей человек, прочитавших (или сообщивших, что прочитали) одну книгу и десятком человек, сделавших то же самое с другой книгой. По окончательным результатам в принципе нельзя понять, сколько же человек книгу читало. Этот метод применим, как мне кажется, только при условии равных шансов книг быть прочитанными (что отражает ситуацию 60-х годов, но никак не нынешнюю), достаточно большой выборки голосующих (в приведенном примере — 1400 анкет) и некоего количественного минимума оценивших книгу, который вообще следует принимать во внимание. Что же касается добросовестности голосующих и достоверности результатов, то именно в эту анкету вводилась несуществующая книга несуществующего автора, которое в итоговой таблице заняла вполне приличное место…
В общем, сколь это ни прискорбно, но у нас такие вещи делать нельзя. Я уж не говорю про то, как общественность относится ко всяким экспериментам с подсчетами: давно ли иностранное слово "скэйтинг" стало употребляться наряду с русскими матерными?
Впрочем, есть иной вариант.
3. Оставить основную методику почти без изменений, добавив лишь "аварийные" поправки на случай нескольких первых мест.
Варианты с изготовлением энного числа дополнительных статуэток, с решением конфликтной ситуации жеребьевкой и т. п. я серьезно обсуждать не буду — организаторы кона однозначно против и я с ними полностью согласен.
Поэтому предлагается вариант, очень простой технически, полностью доступный контролю и, как мне кажется, вполне приемлемый этически. Суть такова. Бюллетени — обычные. Но во время голосования надо отметить в каждом разделе не одного, а трех фаворитов, проставив им соответственно первое второе и третье места. Дальше счетная комиссия работает как обычно, то есть считает только первые места. Если при этом во всех разделах определяются единоличные лидеры — все, работа закончена. Результаты оглашаются как всегда, а вторые-третьи места даже не подсчитываются. Если же где-то кандидатов на первое место оказывается больше одного, то только в данном списке и только у этих кандидатов считаются вторые места. Если и это не помогает выявить одного лауреата (очень маловероятно, но — вдруг?), то у тех же кандидатов считаются и третьи места. Вероятность, что и тогда все совпадет, уже пренебрежимо мала и может не приниматься во внимание. Разумеется, при отклонении от обычной процедуры счета все это потом подробно докладывается общественности при оглашении результатов. Разумеется, за работой счетной комиссии необходим контроль представителя участников кона, но это уже и так делается.
Вот мои предложения по проблеме, которая, повторяю, может причинить нам много неприятностей. Сейчас все это обсуждается в комиссии и с организаторами "Интерпресскона". Надеюсь, что к маю мы до чего-нибудь дельного договоримся.
* * *
И последнее. Андрей Николаев не так давно резонно заметил, что номинационная комиссия создавалась как бы сама собой, а состав свой изменяла и дополняла опять же собственной волей, что это не вполне демократично и что в идеале нас должны выбирать (утверждать?) участники "Сидоркона" общим решением. Вполне возможно, почему бы и нет? Если нужно — давайте обсуждать нас персонально. Если наша работа не нравится — переизбирайте полностью или частично. Если есть мнение, что председатель мышей не ловит — замените его. Если еще что-то кому-то не по нраву — всегда готовы выслушать. Была бы от этого польза нашим номинациям, лауреатам премий, почтенному сообществу голосующих и российской фантастике в целом.
С тем и пребываем. А пока что начинаем готовить новые списки. К "Сидоркону-96". Самое время приступать
Павел Поляков с 1993 года был членом номинационной комиссии Интерпресскон.
Из письма Вадима Казакова:
Что касается воспоминаний о работе Павла в номинационной комиссии, то в силу
некоторых обстоятельств я подробно этим заниматься сейчас не готов. Скажу только
одно: он был одним из самых грамотных, обязательных и конструктивных номинаторов
(если не самым) из всех, с кем мне довелось работать.
Мои контакты с Павлом ограничивались в основном сферой работы номинационной комиссии «Интерпресскона», где Павел всегда проявлял себя как знающий, активный, дотошный, надёжный и скрупулёзный до педантичности участник отбора фантастических произведений для последующего номинирования. Об остальных областях деятельности Павла Полякова пусть скажут другие.
Светлая ему память…
Владимир Ларионов июнь 2017
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
23 декабря 2019 г. 12:57 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Алексей Сверидов //ДВЕСТИ № Г/
ТРАКТАТ ОБ УРОДСКОЙ СУЩНОСТИ КЛИЕНТА ИЛИ РАЗМЫШЛЕНИЯ ТОРГУЮЩЕГО ФЭНА
ТЕОРЕМА: Клиенты — это уроды.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО: Уроды они и есть.
ПОЯСНЕНИЕ:
Как сказал А.М.Столяров в своем известном докладе на "Интерпрессконе"… Ой, извините, случайно сорвалось. Лучше я так начну:
Если почитать журнал по имени "Двести", а равно как любое другое издание, обращающее внимание на фантастику бывш. СССР, можно заметить следующее: как до самих фантастов, так и до сочувствующих/кормящихся вокруг, дошло: русских покупают плохо. Совершенно неожиданное такое прозрение, типа "ой, зима пришла!". Как всегда — "кто виноват?", "что делать?" — классика.
Правда, при ближайшем рассмотрении, оказывается, что под "русскими, которых покупают плохо" имеются в виду представители не очень узкого, но все же ограниченного круга персонажей, принятых за уважаемых в фэндоме вообще, и в Питере в частности. Странная какая-то картина получается: писатели сдержанно (а равно и не очень сдержанно) дают понять что у них каждый — первый парень на деревне, вся рубаха в петухах, если не подряд, так через одного. Критики тоже: и тот хорош, и этот молодец, да и сам я парень не промах. Опять же моральная поддержка, премии, как из ведра: на одном "Интерпрессе" столько, что сразу и не подсчитаешь: четыре таких, четыре сяких, четыре эдаких, четыре специальных, и еще сколько-то добавить собирались. Шестнадцать премий, и каждая — "самая престижная". Клево, да? Это ж какие гиганты мысли собрались! Словом совершенно радужный пейзаж, но вопрос о виноватых остается открытым.
Сначала виноваты были подлые издатели. Гаррисона, сволочи, печатали. Настолько привычным стало это, что и сейчас их по инерции продолжают уговаривать: "Да бросьте вы Кингов штатовких! У нас в Харькове (Питере, Москве, Верхнезатычкинске) в любую очередь за сметаной сунься — что Кингов, что Муркоков корзинами! Немеряных денег наживете!" (за точность цитаты не ручаюсь, но смысл такой). Но, честно говоря, по нынешним временам пенять издателям язык уже как-то не поворачивается. Издают, и не так уж мало. Теперь новое веяние: оказывается, у фантастов нашенских профессионализм хромает. Он хороший, но почему-то хромает.
Отсюда и оргвывод "что делать": сейчас мы пишем, конечно, здорово, а должны писать здоровее, тогда-то мы наконец и похороним всяких там Зилазни-Везде-Пролазни и Хосе-Жозе-Фелипе-Многоярусных.
И вот стараются ведущие фантасты, ажно компьютеры дымятся. Многоплановость создают, реализм с турбонаддувом применяют, стиль совершенствуют…Словом, ведется неустанная работа по дальнейшему повышению и улучшению. А на выходе — в смысле коммерческого успеха книг — по прежнему ноль. Или величина от нуля отличная, но ненамного. Конечно, можно писать и без расчета на издание, для трех с половиной друзей, но сейчас разговор не об этом.
Вы думаете, я сейчас буду доказывать, что на самом деле все писатели у нас — неумехи, и получают, то есть не получают, по заслугам? Отнюдь. Побоку разборки, пишут "ведущие фантасты" действительно пристойно, даже Столяров, несмотря на всю свою ярко выражаемую гениальность. Коммерческие неудачи их нервируют, и они пытаются из хорошего сделать лучшее, а я говорю: ребята, расслабьтесь. Вы воюете не с той мельницей. Почему-то никто из вас до сих пор не понял, а если понял, то не заявил вслух: художественные достоинства книги интересны читателю, но книгу не Читатель покупает. Книгу покупает Клиент. Даже если это две ипостаси одного и того же человека, все равно. Он сначала Клиент, а читатель уже потом. А Клиент — существо весьма специфическое, и если честно, очень неприятное.
1. На красоты стиля и полет мысли Клиенту, извините, насрать. По своему трехлетнему опыту работы на книжном рынке в Москве, я могу с уверенностью сказать: содержание клиента интересует, но не очень. И критерии оценки содержания у него иные, нежели у критика родом из фэндома.
Пример А. Кто, где, когда, сказал хоть одно доброе слово о сериале Ю.Никитина? (кроме самого Никитина, конечно). А клиенты его книги берут. И сопровождают это словами: "Так у него же весело! И интересно!". И берут так, что мама миа! Двенадцать штук стоит "Князь Владимир", это не на лотке повторяю, это мелкооптовый рынок — пачками уходит! Значит с лотка их возьмут за двадцать. А увешанный премиями Лазарчук за четыре тысячи рядом ну хоть бы кто в руки взял.
Пример Б. "Лабиринт смерти", совершеннейший кич, начинающийся фразой "Сергей гнал планер вовсю, но плазма была плохого качества…" оказался у Клиента настолько популярен, что был сделан дополнительный тираж.
2. Кроме того, Клиент обожает серии. Собрать серию, чтоб вся была это святое. Двенадцать томов Стругацких очень хорошо разошлись не только из-за громкого имени, но и еще из-за того, что у них номера на корешках. Пусть у Клиента дома уже три издания "Трудно быть богом", но номерной том он все равно купит. Просто для того, чтобы на полке было все красиво. Ради серии Клиент купит любое дерьмо, а если пропустил — то и за любые деньги.
Пример В. Тех же самых "Троих из лесу" лично я полгода назад впарил за тридцать штук. Урод, не спорю. Но кушать хочется.
Пример Г. Ник. Перумовкий роман, как известно, вышел с небольшим интервалом в Ставрополе как отдельное издание, и в Питере в суперной серии "Северо-Запада". Свидетельствую: при наличии завлекательной надписи "Продолжение Толкина", ставропольскую книгу брали очень так себе. Зато, когда появилась питерская… Не глядя: "Это новый "Северо-Запад"? Сколько их в пачке?"
3. Внешний вид издания и качество изготовления волнуют Клиента чрезвычайно.
Пример Д. Диалог у прилавка при попытке торговать "Дорогой" Олди:
— Так она не шитая? И на газетной бумаге…
— Не газетная это, а второй офсет. Так ведь сама-то книга хорошая! А за три с половиной тысячи вам на финской печатать не будут.
— И обложка мягкая…
— Уважаемый! Это одна из немногих действительно хороших и оригинальных вещей в стиле фэнтези, выходивших в последнее время…
— И формат какой-то…
— Так вам читать, или полку украшать?
Клиент гордо поворачивается в профиль, делает шаг вправо, и покупает "Первые войны пустыни" за без малого червонец.
4. Клиент крайне подозрительно относится к новым, незнакомым именам со славянскими окончаниями. И наоборот, готов покупать без разбора авторов раскрученных. Я готов замазать на любую сумму, что если взять какое-либо дерьмецо, обозначить его "А. и Б.Стругацкие. Из неизданного", то пройдет это на ура. А если еще и сделать его как том тринадцатый, дополнительный, так и "два к одному" готов забиться.
Пример Е. Великолепный "Многорукий бог далайна" Логинова продавался весьма слабо, да и продавался-то в основном потому, что это — серия, "Золотая полка". Попытки уговаривать Клиента купить эту книгу наталкивались на вопрос: а кто он собственно такой, этот Логинов, и если он такой умный, то почему не богатый? В смысле не известный.
5. Но даже такой Клиент потихоньку вымирает. Мода на книги прошла примерно одновременно с модой на интеллигентность. Тут и примеров не надо никаких.
Теперь давайте вспомним о писателях и издателях. Писатель хочет написать умно и сложно — в результате Клиент, бегло проглядев книгу, кладет ее обратно на прилавок. Издатель хочет издать побыстрее и подешевле (серьезных денег на парня из сметанной очереди жалко!), и в результате получается невзрачное непойми-что в поганой картонной обложке и аляповатом супере, которое будет захламлять склады контор, взявшихся за реализацию. Помните мыло отца Федора? "Потом его еще выбрасывали в выгребную яму…"
Творческие личности до хрипоты могут разбираться между собой, кто кого талантливее — Клиенту от этого ни жарко, ни холодно. Он просто будет голосовать рублем за то, что отвечает его запросам, а запросы его я описал. Таким образом, получается вот что: всяческие разговоры о художественном уровне и писательском мастерстве полезны и интересны сами по себе. Не менее полезны и обсуждения дел в издательстве и книготорговле. Но смешивать между собой эти две темы, а тем более привязывать одно к другому — не советую, мнэээ, не советую. Не съедят.
|
|
|
кротенок
авторитет
|
|
23 декабря 2019 г. 15:32 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Попытаюсь тоже немного написать о клиентах в уже в 2019 году — благо опыт торговли в розницу книгами хоть и вроде небольшой но потихоньку составил уже 20 лет и преимущественно торговля была тоже фантастикой (до этого была торговля оптом но это уже немножко другая песня)
1) Ситуация немного изменилась — увешанных премиями тоже и сейчас не шибко берут только теперь Никитин перекрасившийся в Орловского уже не так популярен — сейчас наверное самый популярный это Александр Пехов
2) Сейчас за сериями уже особой погони нет — пожалуй самый долгожитель это серия фантастический боевик издательства Альфа-книга — в этой серии пусть и немного продается даже самый хлам
3) Внешний вид уже не особо волнует — нужно лишь бы книга была в твердом переплете лишь бы подешевле — хотя все попытки издавать фантастику в мягком переплете потерпели неудачу — не хотят любители фантастики брать фантастику в мягкой обложке — хотя детективы та же Донцова в мягкой обложке идет на ура
4) Новые имена да — раскручиваются крайне плохо — люди стараются брать уже знакомое — что есть то есть
5) Да действительно даже такой клиент вымирает — читают бумажную книгу в основном люди в возрасте от сорока лет и старше — хотя последние 5-7 лет молодежь опять стала читать бумажную книгу может не так уж и сильно но хоть как-то
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
24 декабря 2019 г. 13:43 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Информационная сводка
КЛФ МГУ
Выпуск восьмой
(сентябрь 1991 — октябрь 1992г.)
О К Т Я Б Р Ь
ЧУМАЦКИЙ ШЛЯХ — 91
Как говорят очевидцы, ЧШ всегда отличался великолепной
бытовой организацией и полным отсутствием официальной программы.
Однако, это и к лучшему, ибо ничто уже не отвлекает от основной
задачи каждого конвента... Напуганные "синдромом Аэлиты"
организаторы разместили гостей в пустующем пансионате с
поэтическим названием "Днiпровськi Хвилi". Места хватило на всех,
а столовая долго оспаривала пальму первенства по посещаемости у
видеосалона. Победила пища насущная (кино приходит и уходит, а
кушать хочется всегда!)
Кроме уже упоминавшейся секции видеофантастики работали
следующие секции:
1) Кинофантастики (в лице — пардон! — в морде псов Гремлина и
сэра Арчибальда) — постоянно,
2) Секция "...И немедленно выпил!" (в лице почти всех участников
конвента, за исключением т.н. "трезвых фэнов" из Одессы, про
которых разговор будет отдельный) — постоянно,
3) Секция катания на самокате (в лице Б.Штерна) — периодически.
Первым примечательным событием ЧШ-91 была пресс-конференция,
на которой присутствовали: экс-лауреат Штерн, нынешний лауреат
Л.Козинец и предполагавшийся лауреат — 92 Л.Вершинин — как лидер
одесской фантастики, он же "мастер фантастики". Также в наличии
имелись Ф.Дымов и Вл.Гаков. Задавались ритуальные вопросы типа:
"Каковы ваши творческие планы?"
"А что бы вы делали, если бы получили наследство в 1 миллион
долларов?" И, кроме того:
"Не пишет ли Козинец под псевдонимом "Вершинин"?
"Не пишет ли Вершинин под псевдонимом "Штерн"?
"Не пишут ли Козинец вместе со Штерном под неким неизвестным
широкой общественности псевдонимом?"
Затем было ОЧЕНЬ интересное мероприятие — БАНКЕТ!!! Вот
тут-то и проявилось в полной мере так называемое "общество
трезвых фэнов" в составе двух одесситов и, неизвестно почему,
примкнувшего к ним М.Качелкина (КЛФ "Флаер", Москва). За ними
числится ряд мелких проказ: купание одного из них в Днепре (в
23.30 в трезвом виде!), выпускание огнетушителя, хождение по
карнизу третьего этажа (что повлекло за собой частичное
обрушивание здания), распетие пионерских песен, "появление в
общественном месте в виде, оскорбляющем человеческое достоинство"
(в пионерских пилотках) и т.д. и т.п. Ну что с них взять, если их
глава — Вершинин?! Достойные ученики достойного учителя. Сам
Вершинин в течение пресс-конференции упорно изображал из себя
марсианина, используя вместо скафандра прозрачную крышку от
хлебницы. И вообще, что взять с человека, торжественно
спустившего с корабля на воду спасательный плотик с огнетушителем
(нездоровая в Одессе любовь к огнетушителям! Может, они их раньше
в глаза не видели?)
В целом, конвент прошел достаточно хорошо (все остались
довольны).
Пансионат отделался легким испугом и сожженным матрасом.
СПАСИБО КИЕВЛЯНАМ!
* * *
ОКТЯБРЬ
"Чумацкий шлях-92", прошедший в Киеве с 1 по 4 октября, как
всегда был поставлен на широкую ногу. По словам Можаева,
себестоимость участия одного фэна составила около 14 тысяч рублей
(и это при оргвзносе в 1000 руб.)! Правда, обещанных катаний на
воздушных шарах не было, но может оно и к лучшему, а то ведь
могли у нас появиться еще и летающие фэны. Премию дали Виталию
Забирко за сборник "Вариант. Войнуха". Однако нет полной
уверенности в том, что все участники кона осознали этот факт, так
как вручение премии на этот раз было совмещено с банкетом. Можно
отметить следующие отличия этого ЧШ от предыдущего:
1) секция кинофантастики была представлена гораздо шире и
полностью замордовала случившихся там местных псов;
2) "трезвые фэны" как организованная сила не выступали;
3) секция катания на самокате не работала;
4) в связи с удалением всех огнетушителей за пределы
досягаемости, объектом массового уничтожения стали унитазы.
Последнее происшествие получило удовлетворительное объяснение в
рамках культивируемого в клубе научно-фантастического
неофрейдизма.
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
25 декабря 2019 г. 13:46 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 3 (132)
Абакан 3 апреля 1995
Великого фантаста Лема спросили:
– Как вы себя чувствуете в этом прекраснейшем из миров?
Пан Станислав ответил:
– Самым обидным разочарованием для таких натур, как я, является осознание того, что этот мир в большей части состоит из сумасшедших и идиотов, и что его судьбы в огромной степени зависят именно от этих идиотов. Конечно, если бы человечество состояло исключительно из сумасшедших и идиотов, вообще не стоило бы жить. По счастью, это не так, но эти сумасшедшие сильно мешают всем другим.
/…/
– Кто из авторов, западных и отечественных, был для вас эталоном?
– Из западных больше остальных мне нравится Клиффорд Саймак. Из наших – всегда Стругацкие. Почему? Да потому, что я не понимаю тех, кто говорит, будто у фантастики свои правила, отличные от общелитературных. Нет никаких своих правил, литература всегда литература! Стругацких, как, впрочем, и иных, я люблю, потому что это хорошая литература.
Абрамов С. Когда же закончилась война?..: Разговор с советским фантастом Сергеем Абрамовым в постсоветскую эпоху/Беседовала Виктория Шохина//Книжное обозрение. – 1993. – # 19 (14 мая). – С. 3.
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К 2 (136)
Абакан 1 января 1996
Так вот, господин Паприкаки, наша подборка основана на тщательном анализе поступивших в редакцию писем. Господин Убуката совершенно прав: мы располагаем корреспонденцией, гораздо более резкой и невыдержанной. Но в подборку мы включили как раз самые спокойные и сдержанные письма.
А.Воронин
Массаракш!
Недавно [года полтора] бывший у меня в гостях Вадим Кумок из Москвы обратил мое внимание на следующий текст на последней странице обложки американского издания "Пикника на обочине" (New York: A Timescape Book, 1978):
"Лишь храбрецы осмеливаются забираться в "Зону Посещения"...
вероломную пустошь в Советском Союзе, засоренную предметами инопланетной цивилизации, возможно, мусором, непреднамеренно оставленным инопланетянами на месте пикника на обочине.
Рэдрик Шухарт – такой храбрец. Он видел, что может сделать Зона; он видел кости съеденных ведьминым студнем, смерть-лампой. Но Шухарт – "сталкер", из нового племени нелегальных мародеров, которые воруют из Зоны, окруженной официальными советскими сторожевыми псами, предметы для продажи на черном рынке.
Но сталкерство вызывает на свет непредвиденные эффекты, и Шухарт надеется, что его путешествия в Зону разрешат некоторые проблемы. Поначалу он делает это из любви к приключениям. Потом, чтобы выжить. И наконец – в последний раз – в поисках чуда."
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
26 декабря 2019 г. 13:34 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Немного раньше вам были представлены несколько отрывков перевода Павлом из книги Алекс и Кори Паншин « Мир За Холмом». В наборе достаточно описок, так уж у меня получилось, и я прошу за это прощения. Я не знаю, как вы относитесь к самому переводу, но могу точно вам сказать, что Павел придерживался стиля изложения авторов книги. Перевод выполнялся только со словарём и вручную записан в амбарных книгах. О подстрочнике не могло быть никакой речи. У нас тогда просто не было компьютера, да и телефона тоже не было. Одно точно скажу, что сын переводил эту книгу и всё остальное потому, что ему было интересно, а терпения и упорства ему было не занимать. Даже читая какую-нибудь книгу, которая ему очень не нравилась, он мог возмущаться, ругаться, но всегда дочитывал её до конца и никогда не заглядывал заранее в конец.
Павел Поляков перевел ряд писем Д.Р.Р. Толкиена в основном касающиеся его творчества. Мне хочется вас с ними познакомить. Всего 354 письма. Павел выбрал — 41.
./ Квадратные скобки — комментарии Профессора, косые скобки — комментарии первых публикаторов писем Толкиена, фигурные скобки — комментарии левых людей, в том числе и меня – это относиться ко всем письмам./
Д.Р.Р. Толкиен Избранные письма
1. Эдит Брэтт
/Письмо невесте, написано в последний год в Оксфорде, где Толкиен учился на факультете английского языка и литературы и в Университетском корпусе подготовки офицеров перед призывом в армию./
/Даты нет; октябрь 1914/
Экзетер-Колледж, Оксфорд
Милая Эдит!
Ты права, твоя открытка от суб. утром меня удивила и немного огорчила, ведь моему письму придется тебя поискать.
{Эдит переехала; а Толкиен писал на прежний адрес.}
Твои весточки, маленькая моя, просто прекрасны, а я форменная свинья! Кажется, век(ами) не писал. А все тяжкий (и промозглый) уик-энд.
В пятницу – совсем ничего, в суб. – тоже: весь день муштра, вымокли до нитки, винтовки – в грязи, еле очистили.
Засел было дома за эссе, — то самое — но не успел: пришел
/А./ Шекспир, а следом (лейтенант) /Л. Л. Г./ Томпсон (внушительный и импозантный в своей новой форме), и я поневоле не нарушил шаббат…. Был – о счастье – в Св. Алоизия на торжественной мессе, лет сто не слушал; на прошлой неделе из часовни меня не отпустил о. Ф./ренсис Морган
(1857–1934) из Бирмингемской часовни, католический священник и опекун Толкиена./
Ближе к вечеру пришлось посетить ректора /Экзетер-Колледжа
Л. Р. Фарнелла/: какая скука! Жена его — просто ужас! Ушел, едва смог, и бегом по дождю к моим книгам. Еще зашел к м-ру /Кеннету/ Сайзему /(1887–1971) в 1914 г. — тьютор Толкиена; см. письмо № 318./, признался, что закончу эссе лишь к ср.{еде}: посидели, поговорили и распрощались.
А затем отвел душу с простаком Эрпом, о нем я, кажется, писал, поведал (к величайшему его восторгу) о «Калевале», финских балладах.
/Томас Вейд Эрп – в то время студент Экзетер-Колледжа. Член редколлегии сборника «Оксфордская поэзия. 1915 г.», в котором вышло в свет одно из первых опубликованных стихотворений Толкиена «Марш гоблинов». Также, поскольку в «Словаре вульгаризмов» Партриджа, слово «тверп», т. е. «недотепа», впервые отмечено 1910 г., оно может происходить из фамилии и инициалов Эрпа. См. «Т. .В. Эрп, первый из «тверпов», письмо Толкиена № 83./
Помимо прочего, я хочу превратить одно ее сказание — прекрасное и очень горькое — в небольшую историю, вроде книг Морриса, отчасти даже в стихах….
/Речь идет об «Истории Куллерво» из «Калевалы», ее переложение Толкиен не закончил; но положил в основу сказания о Турине Турамбаре из «Сильмариллиона». Также см. письмо № 163./
Ну, схожу сейчас в колледжскую библиотеку, покроюсь «пылью времен», и навещу казначея…..
Р./ональд/
7. Выборщикам профессора англосаксонского языка Роулинсона и Босуорта, университет Оксфорд
/Летом 1925 г. после отставки У. Э. Крейджа в Оксфорде освободилось место профессора англосаксонского языка. 33-летний Толкиен выдвинул свою кандидатуру. Письмо написано 27 июня 1925 г./
Джентльмены!
Я хотел бы занять вакансию профессора англосаксонского языка Роулинсона и Босуорта. {Создателей фонда своего имени, из средств которого оплачивалась данная должность; обычная практика для Оксфорда и Кембриджа}.
Это место с его блестящими возможностями обучения, изучения и общения на англосаксонском и других старогерманских языках весьма для меня заманчиво, ведь я давно мечтал вернуться в оксфордскую английскую школу. Я был ее студентом и тьютором; и, уехав в Лидс, к счастью, не порывал с нею связи, особенно в последние два года, когда экзаменовал выпускников.
В 1911 г. я поступил в Экзетер колледж на степлдоновскую стипендию. В 1913 г. сдал «классический курс» (специальность — греческая филология) и в 1915 г. с отличием первого класса закончил «английский язык» по специальности «староисландский». До конца 1918 г. служил в полку ланкаширских стрелков; тогда же среди прочих работал над «Оксфордским словарем английского языка». До весны 1920 г был одним из ассистентов
д-ра /Генри/ Брэдли /1845 – 1923, который тогда возглавлял работу над Оксфордским словарем/, затем ушел по личным причинам и из-за большой загрузки тьюторов.
В октябре 1920 г. стал ридером английского языка в Лидсе по курсу лингвистики, которая на большом и быстро растущем факультете откровенно прозябала. Начинал со скромными пятью новичками (первокурсниками) из шестидесяти возможных. Теперь на 43 филолога приходится 20 лингвистов. Лингвисты не стоят и не держатся в стороне от работы и общественной жизни факультета, входят в его актив, посещают филологические курсы; однако с 1922 г. они выделены в особую группу со своими требованиями. Объем их обучения постепенно расширяется и сейчас охватывает значительную часть английского и германского языкознания. Читаются курсы по староанглийской героической поэзии, истории английского языка*, старо- и среднеанглийским книгам*, старо- и среднеанглийской филологии*, введению в германскую филологию*, по готскому, староисландскому (для второго* и третьего курсов) и средневековому валлийскому* языкам. Занятия эти я часто веду сам; звездочкой отмечены предметы, прочитанные в прошлом году. За последний год лингвистические факультативы посещало более пятнадцати студентов, в том числе филологов.
Языкознание, кажется, сохранив флер тайны, более никого не вгоняет в трепет. Был создан диспут-класс, по образцу, скорее, литературному, чем лингвистическому; который активно соперничает и сотрудничает с филологическим собратом. Образован «Клуб викингов» из студентов, знающих и изучающих староисландский, клуб этот много обещает и независим от конкретных личностей. Староисландский всем особенно по душе; его знают лучше других специальных предметов; между тем проходят этот язык два года и почти так же тщательно, как англосаксонский…..
Из-за большой учебной и деловой нагрузки, неотъемлемой части моей работы, а также участия в руководстве растущим факультетом, а с недавних пор и в сенате {руководящем органе ряда английских университетов} в сложные дни для университетской политики, публикаций у меня не слишком много, тем не менее, список прилагается. Заняв, если получится, вакансию Роулинсона и Босуорта, постараюсь повышать количество и качество своих трудов, способствовать сближению лингвистики и филологии, которые, к несчастью для обеих, пока еле понимают друг друга, и с новыми силами и возможностями прививать молодежи любовь к языкознанию.
Остаюсь
Ваш покорный слуга,
. Р. Р. ТОЛКИЕН.
10. Ч. А. Фэрту, «Аллен энд Анвин»
/Примерно в 1932-1937 гг. Толкиен написал для детей сказку с картинками «Мистер Блисс». (Подробнее см. «Биографию».) Рукопись эта попала в издательство «Аллен энд Анвин» вместе с рукописью «Хоббита». Издатели сообщили, что могут опубликовать ее, если Толкиен уменьшит число цветов на рисунках./
17 января 1937
Нортмур-Роуд 20, Оксфорд
Дорогой сэр!
«Мистер Блисс» вернулся в целости и сохранности. А на другое утро пришла ваша добрая и нежданная весть. Не верится, честно говоря, что рукопись стоит таких забот. А картинки, по-моему, иллюстрируют лишь бездарность их автора. Впрочем, по слову издательства, я, разумеется, все упрощу для лучших репродукций. И, конечно же, рад любому доброму совету. Сейчас я, вдобавок ко всему, отрабатываю «исследовательский» грант /общества Леверхюльма/, но обязательно выкрою время, тем более что на целых два года свободен от тяжких экзаменов.
Также премного удивлен и благодарен вашей снисходительности к рисункам для «Хоббита». Пользуйтесь ими на свое усмотрение. Хотя в принципе карта — которая с рунами — помещается (сложенная) в главу I, сразу после первого ее упоминания («обрывок пергамента, похожий на карту»), то есть ближе к концу главы. Вторая карта, «домашняя рукопись», должна находиться в конце, а длинный, узкий рисунок «Лихолесье» /черно-белая картинка к главе 8 в первых английском и американском изданиях «Хоббита», также см. «Рисунки»/ — в начале. «Врата короля эльфов короля» были в конце гл. VIII, «Озерный город» — в гл. X, «Парадные врата» — в гл. XI, после того, как герои впервые их увидели: «Глазам их предстала глубокая зияющая чернота – разверстый вход в глубь Горы». То есть в конце сказки рисунков и карт расположено и помянуто гораздо больше, чем в начале. Но не по авторской воле, просто это единственные хоть на что-то годные иллюстрации. К тому же мне говорили, что карты и пейзажи наиболее удобны; впрочем, я только их и рисую.
Вот еще шесть. /Сначала Толкиен прислал карты и две черно-белых картинки. Данные шесть, вероятно, одноцветных рисунка, скорее всего, вошли в первое издание./ Они явно небезупречны, притом, возможно, плохи для репродукций. Вы также вправе не связываться с новыми проблемами и не менять планов. Я пойму и не обижусь, если рисунки, любые или все сразу, вернутся назад…..
Искренне Ваш,
Д. Р. Р. ТОЛКИЕН.
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
27 декабря 2019 г. 15:33 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
АЭЛИТА
Как всё начиналось
В далёком 1980 году никто не собирался проводить фестиваль фантастики, а просто писатели Владислав Крапивин и Юрий Яровой, Станислав Мешавкин, тогда главный редактор журнала «Уральский Следопыт», и сотрудник отдела прозы и поэзии журнала Виталий Бугров надумали учредить приз для русскоязычных писателей-фантастов. Фестиваль вокруг церемонии награждения образовался, можно сказать, стихийно, и стал первым на территории Советского Союза настоящим фестивалем фантастики.
Собственно, сам фестиваль стартовал в 1981 году. Первыми лауреатами новорожденной премии «Аэлита» стали Аркадий и Борис Стругацкие, а также Александр Казанцев. Конечно же, фигура Аркадия Натановича, приехавшего в Свердловск (так в советское время назывался Екатеринбург) получать премию от имени авторского дуэта, привлекла внимание многочисленной публики. Люди толпами пришли и даже приехали издалека «на Стругацкого», а в итоге дали рождение фестивалю. Вручение подобной премии стало поистине знаковым событием для любителей фантастики, и на первом этапе всё сложилось как бы само собой.
В период 1982-1985 годов сама торжественная церемония с вручением премии плавно отдалилась в тень, а на первый план выдвинулись именно возможности общения фэнов – с фэнами и писателями, редакторов – с писателями и читателями. Тем, кто пробовал себя в сочинительстве, представилась уникальная возможность, минуя излишне строгие редакции тогдашних журналов, узнать цену своему творчеству в среде единомышленников. Безусловно, и фигуры тех, кто получал очередную премию, не оказывались забытыми – наоборот, писатели Зиновий Юрьев (лауреат премии «Аэлита» 1982 года), Владислав Крапивин (1983), Сергей Снегов (1984) и Сергей Павлов (1985) становились главными действующими лицами каждого очередного фестиваля. Одним словом, возник уже настоящий «конвент».
Однако, заподозрив некий злобный умысел, «наезд» на Систему, чиновники попытались отменить «странное собрание». В 1984 году председателей и членов многих КЛФ (клубов любителей фантастики) по всей стране начали вызывать в отделы КГБ, а фестиваль 1985 года редакция «Уральского Следопыта» вообще провела полуподпольно – даже без рассылки официальных приглашений. В конце концов, в 1986 году чиновники всё-таки сказали «Стоп!» организаторам фестиваля, и своим постановлением закрыли фестиваль. В тот год премия не вручалась, и, тем не менее, многие любители фантастики всё равно приезжали в Свердловск...
Но в Советском Союзе уже набирала обороты Перестройка, несомненными преимуществами которой (помимо многих недостатков) стали более широкие свободы и гласность – фестиваль перестали запрещать, и с1987 года он уже проходил без оглядки на «компетентные органы». Более того, конвент обрёл новые премии: в 1987 году был учреждён Мемориальный приз имени Ивана Антоновича Ефремова», вручаемый за выдающуюся редакторскую, организаторскую и просветительскую деятельность в области фантастики, а в 1989 – приз «Старт» за лучшую дебютную книгу предыдущего года.
Проблемы и трагедии
Как показало время, сложности из-за наездов чиновником – не самое страшное. Они вполне преодолимы, когда есть люди, искренние болеющие за дело. Но Перестройка принесла такие проблемы, о которых в советское время мало кто задумывался: в условиях становления рыночной экономики стало всё сложнее организовывать фестиваль материально. Журнал «Уральский Следопыт», финансовый фундамент фестиваля, дважды в тот период ограбленный банками, находился на грани исчезновения. Всё чаще приходилось искать помощи на стороне у «добрых меценатов», а перед ними в тот период «дикого капитализма» и спекулятивного беспредела стояли совсем иные цели. В довершение всего летом 1994 года произошла трагедия – не стало Виталия Ивановича Бугрова, одного из самых преданных аэлитовцев, лидера общественного оргкомитета. В той ситуации не нашлось никого, кто смог бы его заменить, и фестиваль постиг коллапс – целых два года было неясно, оживёт или нет «Аэлита».
Наконец в 1997 году финансовым гарантом фестиваля стала екатеринбургская Ассоциация книжной торговли «Книжный клуб», а организационную часть на себя принял образованный Региональный общественный фонд (РОФ) «Фестиваль “Аэлита”». Во главе оргкомитета встал Игорь Георгиевич Халымбаджа, авторитетный российский библиограф и просто замечательный человек.
Сразу же была учреждена новая награда: «Мемориальная премия имени Виталия Ивановича Бугрова» ‒ за выдающуюся редакторскую, библиографическую, литературоведческую и составительскую работу в области фантастики. Первым лауреатом премии в том же году стал редакторский коллектив под руководством Владимира Гакова, создавший первую русскую «Энциклопедию фантастики».
Два года, 1997-1998, фестиваль проводился стабильно, но за три дня до начала «Аэлиты-99» случилась ещё одна невосполнимая утрата – не стало Игоря Халымбаджи. Казалось, конвент погибнет, но он вновь выстоял и продолжал жить. Пусть уже не такой многолюдный, как десять лет назад – 150-200 участников против 1000 и более гостей фестиваля в конце-восьмидесятых начале девяностых, – но по-прежнему самый солидный вручаемым на то время премиям (по большому счёту, и до сих пор нет в стране аналогов премиям »Аэлита», «им. И. Ефремова» или «им. В. Бугрова»).
Но снова беда – к 2002 году от финансовой поддержки фестиваля практически отошёл «Книжный клуб», а сам кое-как выживающий «Уральский Следопыт» остался в числе «сочувствующих» лишь формально. В такой ситуации конвент просто рисковал прекратить своё существование.
Новейшая история «Аэлиты»
Но именно «Аэлита-2002» стала переломной: к организации фестиваля подключился екатеринбургский писатель-фантаст Борис Долинго. Вместе с единственным оставшимся с прошлых лет членом оргкомитета Евгением Пермяковым он начал искать новые формы работы и дополнительное наполнение программы.
По предложениям фэнов, обрела своё воплощение пятая на тот момент премия фестиваля ‒ «Орден “Рыцарь фантастики имени Игоря Георгиевича Халымбаджи”», вручаемая за вклад в развитие отечественного фэндома (первое вручение прошло в 2002 году). Но, прежде всего, Борис озаботился поиском серьёзных спонсоров, готовых финансово поддержать фестиваль. Понимая, что привлечение их ‒ задача, требующая превращения «Аэлиты» в настоящее событие для Екатеринбурга, в праздник не только для фэнов и писателей, но и для значительной части горожан, он впервые на «Аэлите» помимо приглашения самих лауреатов премий фестиваля ввёл практику приглашения и «знаковых» гостей. Первым таким гостем в 2003 году стал великий американский фантаст Роберт Шекли, что вызвало бурный интерес к фестивалю всех сочувствующих фантастике» людей.
В 2004 г. в местном издательстве «У-Фактория» удалось «продавить» выпуск сборника фантастики молодых авторов, который с 2008 года (когда «У-Фактория» практически перестала существовать), Борис продолжил выпускать на свой страх и риск. К сожалению, тандем с ЕвгениемПермяковым у Бориса Долинго распался, и с 2007 года последний остался единственным организатором фестиваля.
В 2008 году ректором Уральского государственного университет становится Дмитрий Бугров – сын легендарного Виталия Ивановича Бугрова. Казалось, что сложная полоса у «Аэлиты» наконец-то закончилась и её прочно на долгие годы возьмёт под своё крыло УрГУ. Однако процесс формирования Уральского Федерального университета (в состав которого вошёл УрГУ) снова внёс коррективы в ситуацию, и в 2012 году стало понятно, что новому нового университета фестиваль фантастики не особо нужен (видимо, там считают, что из студентов необходимо формировать не «мечтателей», а прагматичных менеджеров). К тому же ситуация в стране после кризиса 2008 года сделала нахождение сторонних спонсоров архисложной задачей. И хотя с 2004 года поддержку фестивалю оказывает Администрация города Екатеринбурга, а с 2013 года при содействии Екатеринбургского отделения Союза писателей России удалось заручиться поддержкой Министерства культуры Свердловской области, этого в современных условиях явно недостаточно, чтобы фестиваль мог хотя бы не откатываться назад с занятых позиций.
Время проблем – время надежд
Самой большой проблемой до сих пор остаётся отсутствие стабильного оргкомитета фестиваля ‒ эта хлопотная работа требует от организаторов постоянных вложений личного времени, и мало находится тех, кто имеет возможность заниматься такой работой. Тем не менее, посильную помощь оказывает немало людей – это и Андрей Скоробогатов, Ольга Рачеенкова, Андрей Бочаров и последние два года ответственный секретарь Екатеринбургского отделения Союза писателей России Вадим Дулепов.
И, несмотря ни на что, фестиваль «Аэлита» развивается. За период с 2002 года обрели жизнь ещё несколько премий – премия «ЕвраАзия» (2004 г., за фантастические произведения, действие которых разворачивается на Урале и в Екатеринбурге); премия «The Great Master of SСi-Fi & Fantasy» (2006 г., для иностранных писателей); премия «Орден Добра и Света» имени Ивана Соколова (2012 г., за идеи добра и гуманизма); премия «Гиперболоид» (2013 г., за лучшие научно-технические идеи в фантастике). С 2005 года постоянно проводится Конкурс короткого рассказа» (ККР) для произведений не более 16т.зн.), а с 2012 – конкурс «Рассказ за 100 минут». Все эти годы ведётся отбор и выпускается сборник «Аэлита» – в 2014 году вышел «юбилейный», десятый сборник. Во многом на базе фестиваля создано электронное издательство «Аэлита», где ведётся отбор, редактирование и создание электронных книг (http://iaelita.ru).
Оргкомитет во главе с Борисом Долинго открыт для любого сотрудничества с неравнодушными людьми, истинными любителями фантастики, которые будут готовы заниматься любыми вопросами по подготовке и организации фестиваля «Аэлита». Поэтому, несмотря ни на что, есть надежда, что совместными усилиями настоящих энтузиастов фантастики уникальное мероприятие, созданное ещё в 1981 году на Уральской земле истинными подвижниками, какими были Виталий Бугров, ИгорьХалымбаджа, Станислав Мешавкин и другие, не прервётся, а будет жить и развиваться, даря всем искренним любителям этого замечательного литературного жанра встречи с тем прекрасным, что называется «мечта».
|
|
|
polakowa1
философ
|
|
28 декабря 2019 г. 15:24 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Владислав Петрович Крапивин: "Я уже не могу прыгать через заборы…"
Фрагменты бесед с читателями
Вопросы задавали Юрий Никитин, Игорь Глотов и другие
/…/
— Кого из фантастов вы цените, какие их произведения. Отношение к жанру фэнтези, к Толкину, к толкинистам, к Ефремову?
— К Толкину и к толкинистам я отношусь с почтением и пониманием, но Толкин, все-таки, далеко не самый любимый мой писатель. Мне в чем-то он кажется, может быть, слишком растянут, может быть, старомоден, может быть, в плане сюжета его произведения не очень выстроены. Пусть не побьют меня камнями те, кто влюблен в Толкина, я вполне разделяю их любовь и понимаю их — все-таки это целый мир, это своя страна, куда можно уйти и где можно жить по-своему. Естественно, я не оригинален в своей любви. Я люблю Стругацких, причем, я помню, купил в Москве их первую книжку — "Страна багровых туч", прочитал и потом так этой любви ни разу не изменял. Конечно, это был сразу новый уровень нашей фантастики, человечной, по сути дела. Там прежде всего человек, в отличие от всех других. Самый любимый из зарубежных, это, конечно, Брэдбери. К фэнтези я отношусь с величайшим почтением и любовью. А в общем-то у меня достаточно много любимых авторов, которых я читаю с удовольствием. Но я никогда не ставил себе задачу отгородиться за счет фантастики от другой литературы, понимая, что твердой грани между ними нет и быть не может. Чем не фэнтези "Ночь перед Рождеством" Гоголя? Или "Гробовщик" Пушкина? Или "Пиковая дама"? К Ефремову я отношусь очень хорошо, но меньше всего у него люблю "Туманность Андромеды". А больше всего мне нравится то, что он писал до "Туманности Андромеды", его рассказы, "Путешествие Баурджеда", "На краю Ойкумены". Мне кажется, что в "Туманности Андромеды" он оказался слишком в рамках социальной заданности, и его общество будущего, уже тогда, когда я еще молодым человеком прочитал, показалось мне малопривлекательным. Что-то в нем было от… я не знаю, "от казармы" — грубое слово, я не хочу обижать Ивана Антоновича, но, что-то от такого вот социализма, с его обязательным уставным режимом… Это мне показалось немножко неприятным. Космические сцены и эпизоды там очень хороши, а где он описывает быт на нашей коммунистической планете — что-то мне туда не захотелось.
— Как вы относитесь к Штильмарку, Солженицыну, Булгакову?
— К Солженицыну я отношусь индифферентно, сразу скажу. Я понимаю значение Солженицына в истории русской литературы, в разоблачении всех жутких репрессий, понимаю его могучую, колоссальную работу, и его заслуги перед Россией и перед литературой, и ни в малейшей степени не хочу сказать ни одного худого слова в его адрес, но как писатель, как литератор, он не вызывает у меня восторга, прямо скажем. Хотя и резкого неприятия тоже не вызывает. Поэтому я индифферентен. Штильмарк? Ну, я знаю у Штильмарка две вещи: "Наследник из Калькутты" и "Повесть о Страннике Российском", так, по-моему, называется? Штильмарк мне нравится, и его "Наследник из Калькутты"… я помню, я был студентом, и мне надо было готовиться к экзаменам, по-моему, за четвертый курс, а я вместо этого целую ночь читал запоем эту книгу, вымененную в магазине "Букинист" на какую-то другую… И сейчас иногда перечитываю, хотя, конечно, понимаю, что это, может быть, и не высокая классика в общепринятом понимании, но, с другой стороны, и "Три мушкетера" тоже не высокая классика, но, это все равно классика. И Штильмарк сделал очень много в русской приключенческой литературе. Что касается Булгакова — то это есть Булгаков, тут и говорить нечего, я когда прочитал, для начала, "Мастера и Маргариту", я был ошарашен, влюблен, поражен.
— Что из вещей Стругацких вам нравится больше всего? А что не нравится, или не очень нравится?
— Я не могу сказать, что мне у Стругацких что-то не нравится. Я просто могу догадываться, что есть вещи, которые другим читателям покажутся сложными и не понравятся, особенно из последних. А в общем-то мне, как память о молодости, все-таки более всего близки "Трудно быть богом", "Понедельник начинается в субботу", "Далекая радуга" — эти повести светлые, и прочее… Хотя я знаю, что сами Стругацкие бывали — может быть, Борис Натанович и сейчас — бывали недовольны, когда люди говорят о своих симпатиях к их ранним вещам и мало ценят последующие более философские, более глубокие, но в то же время более сложные и, мне кажется, более рассчитанные на элитарного читателя.
— А как вы относитесь к "Гадким лебедям"?
— Хорошо отношусь, мне нравится…
— Что вы думаете относительно "Рыцарей Сорока Островов" и других вещей Лукьяненко?
— Знаете, есть такое модное слово в современной политике неоднозначно. Что-то мне в этой книге нравится, что-то мне не нравится. Мне, все-таки, основная идея этой книги кажется чересчур жестокой. Не сам показ того, что дети могут воевать с детьми и могут быть жестокими — это и так на каждом углу — а то, что автор (у меня такое впечатление, что, может, это против его воли) преподносит это как явление логичное и вполне естественное. А мне все-таки кажется… Я согласен с мнением любимого мной, к сожалению, в этом году умершего Радия Погодина: я, говорил он, зная, что такие вещи могут быть, все-таки не смогу писать о том, как, скажем, пятиклассник повалил второклассника и бьет его ногами. Хотя знаю, что это есть, и никуда не денешься, но для моего героя это противоестественно. Поэтому я ничего не могу сказать.
— А как вы считаете, как бы развивалась ситуация, если бы такие условия были действительно созданы?
— Как бы развивалась ситуация? Видите, мне очень трудно говорить об этом, потому что, если бы возникла такая ситуация, я поставил бы туда своих героев, а не его героев, и мои герои повели бы себя иначе.
— Насколько реалистична ситуация, которая сложилась в романе Лукьяненко, которая описана?..
— Вы знаете, она, честно говоря, производит впечатление достаточно реалистичной, в общем плане — такая ситуация возникнуть могла. Но отдельные сцены — вот этой неожиданно возникающей жестокости и этой крови неоправданной — мне кажется, чересчур все-таки нелогичны. То есть, ребята того интеллектуального уровня, который писатель показывает у своих героев, вели бы себя, наверное, все-таки гуманнее.
— Но Лукьяненко не показывает высокий уровень всех, он говорит в основном про интеллектуальный уровень главного героя… Там разные есть…
— Ну, разные, но и остальные у него более-менее интеллектуалы. Да, еще мне там линия вот этого мальчишки-шпиона — помните? она мне показалась недостаточно завершенной и излишне банально законченной. Потому что… так кончают те герои, с которыми автор не знает, что делать. То есть, у него не хватило, видимо, или опыта, или желания, или умения как-то более-менее психологически до конца разрешить эту драму. Он просто-напросто убрал его, как шахматную фигуру с доски.
— Кого из детских писателей — наших и зарубежных — вы можете выделить, какие их произведения?
— Я не знаю хорошо зарубежной детской литературы. То, что я читал, представляется мне достаточно прямолинейным и даже примитивным, может быть, потому, что у них образ жизни более благополучный. Я имею в виду те книги, которые я читал о школьниках, о реальной жизни. Все там как-то разложено по полочкам. Больше всего я люблю, конечно, Астрид Линдгрен, и не за ее забавность, сказочность сюжета, а за попытку как-то прорваться в детскую душу. Взять "Мио, мой Мио!" — там ведь тоже духовное одиночество. И "Братья — Львиное сердце". А из наших… все-таки, на голову стоящим выше остальных мне представляется Радий Погодин, со своим "Ожиданием", с его последними вещами. Владимир Железников писал много и хорошо, но, по-моему, сейчас он как-то… Или издатели почему-то списали его в адрес писателей "той эпохи". И не понимают, что многое, о чем он писал, очень важно и интересно и сейчас.
— Как вы вообще оцениваете состояние дел в российской детской литературе?
— Хорошая была литература, детская советская литература. Несмотря, на излишнюю пропаганду коммунистических идей, она все-таки была очень психологична, очень богата проблемами, очень богата интересными героями. По своему литературному уровню, чисто профессиональному, она, мне кажется, была гораздо выше детских литератур других стран. Но у нас же как пойдут крушить-ломать… То храмы, то театры, то не знаю что… Так же и тут — начали бороться с социалистическими идеями, а покрушили и все остальное. Где она сейчас, наша российская детская литература? Я не могу всерьез воспринимать произведения… а, впрочем, не буду называть авторов, Бог с ними. При всей остроумности, при всей, так сказать, силе иронии, вот эти вот "Задачники" Остера, например, извините, но… Это в каком-то случае хорошо, но нельзя же это ставить во главу угла литературы. И при всей моей любви к Крокодилу Гене и Чебурашке нельзя же к этому сводить российскую детскую литературу.
— Наверно, издают в основном такое потому, что для маленьких детей родители скорее купят такие книги.
— Ну, наверно. Сейчас же совершенно нет книг для среднего возраста, каких-то касающихся современных детей.
— Пока ребенок маленький, о нем вроде бы заботятся, книжки ему покупают. А подрос…
— А потом пожалуйста — читайте Чейза.
|
|
|
цитировать