Все, отработал и за себя, и не за себя!
Пардоньте за объемы, но рассказ только начинался, а тут как пошли отказники, пришлось за всех тавой. Вобчем, где-то так:
Прикидываясь, что я Rijna:
Князь заперся в опочивальне, на робкие стуки не отвечал, а пришедшего колотиться в двери ближника, боярина Мороза, охаял так, что тот долго хватал ртом воздух да ушатами лил в глотку крепленую медовуху.
Когда утомленный Хорс спрятался за окоемом, по всему терему зажгли лучины. Слабые трескучие огоньки кинулись войной на ночную мглу, но лишь разогнали по углам юркие злые тени. Те извивались черными змеями, сплетались в шелестящее ядовитое кубло, бросались на всяк проходящего. Зрелые мужи вздрагивали, шептали скороговоркой обереги да плевали через плечо, а бабы так и вовсе визжали в голос. Не иначе, сам Чернобог облюбовал княжий терем.
В стряпной избе, окруженный дворовыми и домашними, холопами и челядинами, отрок Васятка стучал зубами о край глиняной кружки, парившей густой травяной брагой, и каркал, словно перепуганный взъерошенный вороненок:
- Сгинули кудесники под чистую. А бахвалились, будто одолеют лихо. А княже заперся. Видать, совсем худо, раз от ближних своих хоронится. Без пригляда старшие дружинники и бояре по домам разбрелись, терем на молодых бросили. А те разве оборонют, ежели чего? Чую, не всяк до утра доживет; ежели будет милость Дажьбога, то сам-третий солнышко увидит. И то славно.
- Ох, страсть! – всплескивали белыми руками стряпухи, прижимали ладони к раззявленным ртам. – Неужто Навь пришла? Может, хоть детушек малых разрешит князь вывезти?
- Заперся княже, — мотал головой трескотливый Васятка. – Говорю: никого до себя не пущает.
Едва Стрибог запалил первые звезды, побежали люди с княжьего двора. Вольные люди рекой текли через ворота, не таясь, перебраниваясь с хмурой стражей. Закупы, обельные холопы, изгои и даже челядь, которую за хозяйским подворьем разве что придорожная канава ждет, сигали через заборы, ломали дыры в крепком дреколье, по яблоневым ветвям карабкались наружу.
Молодые дружинники, державшие ворота, поглядывали друг на дружку со страхом и смущением. И без волхвов было слыхать все их мысли. Будто откликаясь на тайные чаяния дружины, на красное крыльцо скочил боярин Кривой и, шваркнув под ноги высокую шапку с куньей опушкой, взревел:
- Будя, друже! Не след богов гневить!
И, тяжело переваливаясь под богатой медвежьей шубой, пошел со двора.
Следом потянулась молодая дружина.
Княжье подворье опустело.
Мимикрируя под Blind Guardian:
Наверху хлопнула дверь.
- Эй, есть кто живой? – гаркнул сердитый голос Градислава. – Света мне!
Разомлевший над кружкой Васятка взметнулся к верхней светлице. По дороге завернул в клеть, выхватил из ларя пук сальных свечей. Запалил одну и предстал перед гневливыми княжьими очами.
Градислав ждал у порога опочивальни. Был княже распоясан, босоног, в простой полотняной рубахе навыпуск. Во всклокоченных волосьях белела седина, короткую бороду Градислава будто в снегу вываляли.
«А ведь давеча черен был, как ворон.» — подумал Васятка с содроганием.
Но хуже всего были глаза княжеские. Выпученные, маслянисто-агатовые, двумя яблоками ворочались они под сомкнутыми бровями. И невмоготу было глядеть в них: будто в болотную трясину ныряешь, а она радуется, смыкает над головой слюнявую пасть свою с мерзким хлюпом.
- Васятка? Один, что ль, остался? – Градислав воткнул в отрока лезвие-взгляд. – Боишься? Ничего, друже, переможется. А мне виденье было. Зовут меня, идти надобно. Ну-ка, посвети!
Первым делом направился Градислав в трапезную. На широкой лавке, раскинув толстые ручищи и задрав кудлатую бороду к потолку, храпел упившийся вусмерть боярин Мороз. Князь обошел ближника и поднял ушат с остатками медовухи. Принюхался, после хмыкнул с одобрением.
- А ить правду голоса шепнули: настой мухомора! Опоил вражина, стало быть, кудесников, вот они и сгинули, не сумели козлиную морду извести. Слышь, пропойца! – Градислав ткнул босой ногой боярину в пузо. – Подняться сможешь?
- Тысяча баксов и кабак на Ганимеде! – хрипло забормотал Мороз, не разлепляя глаза.
- Слыхал? – князь обернулся к Васятке. – Не то бредит, не то нечисть в нем бродит. Придется тебе, друже, выволочь этого кабана во двор. Под крышей нынче опасно, всяко случится может.
- А ты как же, княже? – пискнул Васятка. – Неужто не станешь спасаться?
- А мне с ворогом потолковать пора, — ухмыльнулся князь и снял со стены широкий варяжский топор.
- Так знаешь ли, кто он, ворог этот?
- А вот сейчас и поглядим!
Градислав помог отроку взвалить на спину мычащую тушу боярина и легко подтолкнул пониже спины.
- Поспешай, Васятка! Мне до петухов управиться надо. И вот еще… Ты погоди совсем убегать, жди меня на улице. И огонь наготове держи. Пламя, оно всякую грязь чистит.
А теперича и от себя:
Из терема Градислав спустился в пустую горницу. Лучины почти догорели, набравшие силы тени, шелестя по-упыриному, кинулись на гостя, вцепились в босые ступни. Князь досадливо отмахнулся свечой – некогда на пустяки оборачиваться, есть поважнее дела. По скрипучей лесенке прошел в подклет, глянул в погреба.
В одном почудилось тихое шипение. Градислав прислушался. Нечто шебуршилось внизу, скребло по камням, вздыхало. Может крыса голохвостая, а может и похуже.
Князь поднял взгляд и на стенах подклета заметил веники сухой травы, развешанные впрок для лекарских и банных затей. Схватив один, запалил от свечи, дождался, пока полыхнет. И бросил в черный провал погреба.
От удара горящий веник рассыпался. Мглистые тени кинулись по углам. Часть веточек упали на белое полотно, ткань занялась, сквозь огненные сполохи проступило мальчишеское лицо с кровавыми провалами глаз и ало-бурой пеной на сизых губах.
«Поваренок. Николка» — вспомнил князь. И, презрев дощатую лесенку, прыгнул голыми пятками в огонь.
Боли от ожогов князь не почувствовал. Вскинув над головой топор, без дыхания следил, как движется по погребу тьма. Как ползут, стелятся над полом ее гибкие руки. Как извилистой лозой растет мрак, чертит дорожки-полосы по мертвому мальчугану, и под следом его растворяются мясо с костями. Как подбирается, смыкает кольцо вокруг безумца, не убоявшегося навестить черное логово.
Градислав с грудным хеканьем уронил топор на ближайший отросток тьмы. Острое лезвие с хрустом перерубило шею бывшего поваренка и высекло искру из полового камня. Угольная рука лишь колыхнулась, вроде и не заметив молодецкого удара. Нет, ошибся пугливый Васятка. Не змеи заползли в погреб, а смерть, навьи волосы. И не в силах человечьих помешать им расти. Разве что…
Мглистая лента ласково, словно нежным поцелуем, коснулась голых пальцев князя. Градислав замер: в одной руке бесполезный топор, в другой – зажженная свеча. Будто изморозь ударила по живому – были у человека ноги, а стали искристыми столбами, по которым рисует иней узоры-завитушки. Ползут узоры вверх, скоро до коленей доберутся, голубеют набухшие вены, скрипят заледеневшие портки: «С-кровью-сожрут! С-кровью-сожрут!..»
Словно оглушенный бык, мотнул головой князь, взревел так, что труха сверху посыпалась:
- Покажись, тварь!
За спиной послышалось тихое хихиканье и перед глазами князя проплыла козлиная голова.
- Здравствуй, князюшко! Сам явился, без дружины?
- Проклятая тварь! – прохрипел Градислав. – Зачем мучаешь меня? Чем прогневил я богов?
- Неужто запамятовал? – удивился козлище. – Напомнить?
Мутный туман укрыл черное отродье, черты его поплыли, смазались. Вот растворились в мареве рога, исчезла бородища, втянулась под кожу жесткая шерсть. Жуткая харя осветлела, превращаясь в гладкое девичье лицо.
- Дивушка? – узнал князь, задыхаясь. – Нет. Не ты это. Это Навь надо мной куражится, злобствует…
- Ой ли? – с грустью улыбнулось лицо молодой княгини. – Забыл, князюшко разлюбезный, как привез с охоты мавку-безымень, как заморочила она тебя, как на нашей постели лежал с нею рядом и слова нежные шептал. Как приняла нежить мое обличье. И как средь ночи отволокли вы меня в этот вот погреб и оставили полуживую за тайной дверцей, в цепях да с вырванным языком. Как променял ты моего сынишку на навьего выродка. Да что уж теперь? Нынче родился у тебя наследник, всему княжеству на радость. Недолгую…
- Нет! Не было такого! Не верю! – завизжал Градислав и уронил свечу под ноги…
Верный Васятка дожидался князя, как велено, за забором. Рядом храпел Мороз, пугая молодецкими взрыками окрестных собак. Юный отрок не сумел оттащить дородного боярина подале, так и повалился с ним в снег. Теперь сидел сверху, загребая меховой варежкой холодную крупу и запихивая ее в рот.
Издали послышался звон бубенцов. Легкие сани одвуконь вывернули со стороны реки и подлетели к сидящим.
- Эй, Васятка! – из саней выскочила тонкая фигурка с заячьем полушубке. – Неужто встречаешь? А как прознали, что мы с сыночком едем?
- Княгинюшка! – ахнул отрок и повалился лицом в снег.
- Ну, будет, будет! – смеясь, кричала Дива. – Рассказывай, чего расселся? Как князюшко? Как живете?
- Так ведь это… — промямлил Васятка, махая рукой в сторону терема. – Так оно ведь…
- Ты смотри, какого богатыря я князю нашему привезла! – смеялась Дива, выхватывая из саней кричащий, укутанный в десять шкур, сверток. – Вот Градиславушка сыну обрадуется!..
В этот миг из окон терема рвануло в небо жаркое белое пламя.
|
–––
«Достоинство человека определяется отрицанием очевидного» (И.П. Павлов)
«Жизнь - это комедия, написанная садистом» (В. Аллен) |
|
цитировать
Я еще понимаю bbg - идейного борца со служителями любых культов. Но Петрович... Практически завалили тему, имхо 
Ну да, каюсь... Я ужасы никогда не сочинял, вот и не вышло антуражу нагнать... Сильно уж bbg повлиял. Мастерски перевел в иное русло, а я и поддался.
