Самолет плавно взмыл в небо. Где то далеко внизу осталась светящаяся клякса Москвы, похожая с высоты на чудовищно разросшуюся раковую опухоль в рентгеновском диапазоне. Алекс несколько минут с жадным любопытством изучал тонкие ниточки метастаз, растворяющиеся в мутном облаке света, потом ему отчего то стало неловко, он задвинул шторку и отвернулся. И тут же наткнулся на сочувственный взгляд грузного мужика в соседнем кресле, – Боишься летать? Ну так ты накати сто грамм и как рукой снимет! -Мужик с готовностью потянул из за пазухи флягу, к которой, судя по запаху, уже успел изрядно приложиться. -Нихт ферштейн, – четко выговорил Алекс, холодно глядя на мужика. Тот досадливо махнул рукой, пробормотав под нос что то очень похожее на «немчура поганая, выходок недобитый…». Надо сказать, Алекс действительно был немцем. Он родился в Западном Берлине, в солидной семье с серьезным достатком. Но бабушка его была настоящей русской княгиней. Она постоянно твердила Алексу, — Ты должен держаться своих корней! Ты русский! — и учила его читать по старой книжице с большими буквами. Москва – столица нашей родины, улыбающиеся ребятишки на воздушном шаре. В Германии ему нравилось говорить, что он русский, пугать знакомых анархистскими и откровенно коммунистическими взглядами. Однажды он на спор выпил стакан водки, держа его на лезвии ножа, за неимением сабли. Но странное дело, оказавшись в России, ему отчаянно захотелось снова стать немцем. Видимо, та Россия, которую он себе выдумал, слушая рассказы бабушки, а потом и Юлии, коренным образом отличалась от настоящей невыдуманной. Эту Россию он ненавидел. За бесцеремонность, позволяющую влезть в душу первому встречному, за немыслимую смесь отвратительной грязи и выставленной напоказ роскоши – все это сплелось в огромный ком и вызывало режущее чувство опасности. Все вокруг было зыбко и непонятно, словно во сне или в бреду. Тем не менее, Алекс не собирался отступать. Свое путешествие, как и положено немцу, Алекс представлял себе предельно ясно – добраться до деревни Черемицыно, найти кладбище, взять горсть земли, попросить местного священника прочитать над ней положенные молитвы, затем сесть на самолет до Франкфурта, взять такси, высыпать землю на могилу Юлии, вернуться домой и включить телевизор. Хорошо бы к этому моменту начался чемпионат по футболу. Табло над рядами сидений бизнес класса, требующие пристегнуть ремни, погасли, многие уткнулись в экраны телевизоров, и Алексу захотелось прогуляться по салону. Он приподнялся, и стал выбираться в проход, по пути задев любителя выпить. Мужчина никак не отреагировал, слепо уставившись в потухший экран. Алекс осторожно помахал ладонью перед лицом мужчины, заглянул в застывшие расширенные зрачки и метнулся к стюардессе. Та неподвижно стояла в проходе, вцепившись в подлокотник кресла с замершей улыбкой на лице. Только тут Алекс понял, что все вокруг замерло. Не было слышно гула двигателей, смолкли негромкие разговоры, покашливания, шуршание журналов. Все застыли в неестественных позах, глядя перед собой пустыми глазами. Он бросился туда, где по его мнению должна была находиться кабина пилотов. В небольшом тамбуре, скрытом легкой голубой занавеской, сидел всклоченный рыжебородый мужчина в сильно заношенной одежде и торопливо курил. Дым вился над его головой. Алекс закашлялся. Всеобщее оцепенение явно не коснулось странного типа, особенно неуместного в сверкающем салоне боинга. - Ты что тут делаешь? – от абсурда ситуации, Алекс невольно перешел на «ты». Мужичок виновато спрятал недокуренную папиросу в кулак. – Курю вот. Вообще-то нельзя тут курить, а я потихоньку. Думал, никто не заметит. -там… — Алекс неопределенно махнул рукой в сторону салона – что-то случилось. Мы должны помочь людям. -Да ничего там пока не случилось – досадливо отмахнулся мужичок, – Ну замерли. Сейчас докурю, и дальше полетим. Впервые в России? – Алекс медленно кивнул. -Ну и как ощущения? -Как будто кто то занес гигантскую мухобойку, а потом отвлекся и чешет между лопатками – неожиданно для себя выпалил Алекс. -а ты? Мужик осклабился и сложил пальцы правой руки в кольцо, – ай эм файн, – с издевкой выговорил он. Алексу показалось, что в этом жесте, понятном и уместном в любом месте мира, тут, в этом безумном небе над безумной территорией, заложен некоторый неприличный смысл. Он развернулся и пошел обратно к креслу. [/i]
|