| автор |
сообщение |
ФАНТОМ 
миротворец
|
 12 декабря 2006 г. 10:27 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
В.Шефнер
СКРОМНОСТЬ
Мы взглядом простор окинем,
Взойдя на бархан крутой.
Весною цветет пустыня,
Казавшаяся пустой.
Растенья-эфемериды
Так рады, выйдя на свет,—
Для грусти и для обиды
Минутки свободной нет.
Не жить им в разгаре лета,
Никто не обережет,—
Но травы тянутся к свету,
К солнцу, что их сожжет.
В их жизни, такой недлинной,
Многое им дано,—
Как мед в бутыли старинной,
Время их сгущено.
И рады они, как дети,
И славят ясные дни,
И пресного долголетья
Не просят себе они.
______________________________________
Я мохом серым нарасту на камень,
Где ты пройдешь. Я буду ждать в саду
И яблонь розовыми лепестками
Тебе на плечи тихо опаду.
Я веткой клена в белом блеске молний
В окошко стукну. В полдень на углу
Тебе молчаньем о себе напомню
И облаком на солнце набегу.
Но если станет грустно нестерпимо,
Не камнем горя лягу я на грудь -
Я глаз твоих коснусь смолистым дымом:
Поплачь еще немного — и забудь...
____________________________________________
Любовь минувших лет, сигнал из неоткуда,
Песчинка, спящая на океанском дне,
Луч радуги в зеркальной западне...
Любовь ушедших дней, несбывшееся чудо,
Нечасто вспоминаешься ты мне.
Прерывистой морзянкою капели
Порой напомнишь об ином апреле,
Порою в чьей-то промелькнешь строке...
Ты где-то там, на дальнем, смутном плане,
Снежинка, пролетевшая сквозь пламя
И тихо тающая на щеке.
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
13 декабря 2006 г. 11:38 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
С.Шоргин
Снова в путь отправляемся на заре,
С недосыпом сражаемся и хандрой.
Нас не ждёт восхищение на горе,
Нас не ждёт отпущение за горой.
Власть нас радует крошками, не любя,
Словно в парке на лавочке — голубей.
Императоры властвуют для себя,
А о ближних печалится лишь плебей.
Закалилось терпение как булат.
Вся беда — в ожидании новых бед.
Нету смысла доказывать постулат,
Надо просто поддерживать паритет.
Заклинанья и лозунги — ерунда,
Перемена правления — неважна.
Эти игры значения никогда
Не имеют. Важнейшее — тишина.
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
13 декабря 2006 г. 19:50 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Вениамин Блаженный.
* * *
Это — снова душа со своим лебединым
Умирающим стоном,
И ее окружают полярные льдины
Караулом бессонным.
Это — снова душа со своею тревогой:
Может быть, ей удастся
Дотянуться рукою до Господа-Бога,
Рук вселенских касаться...
Это — снова душа на последнем дыханье,
На томительном вздохе
Расстается с неузнанным миром стихами,
Обретя свои сроки...
* * *
Мне приснился мальчишеский Витебск,
Я по городу гордо шагал,
Словно мог меня в Витебске видеть
Мой земляк сумасшедший — Шагал.
У Шагала и краски и кисти,
И у красок доверчивый смех,
И такие веселые мысли,
Что земля закипает, как грех.
Бродят ангелов смутных улыбки,
Разноцветные крылья у кляч,
И наяривает на скрипке,
И висит над домами скрипач.
И Шагал опьянен от удачи:
Он клянется, что внешний мой вид
На какой-то свой холст присобачит,
Только лик мой слегка исказит.
И прибавит и сажи и блажи,
И каких-то загадочных чар,
И я буду похож на себя же,
И на всех дорогих витебчан.
* * *
Боже мой, сколько маленьких девственных тайн, -
И не раз наблюдал я украдкой,
Как смеется котенок — и держит у рта
Свою мягкую белую лапку.
И у птиц есть загадочный птичий пароль,
Он щекочет им тонкие нервы:
Вот синица-принцесса и попка-король,
Попугай Попугаевич Первый.
И когда раскрывается лоно цветка
И цветок так счастливо шалеет, -
В эту тайну заглядывают века,
И идет шепоток по вселенной...
* * *
И я спал, и я видел во сне своем райские кущи,
И я был челноком на какой-то летящей волне,
И меня относило волною то к прежде-живущим,
То горящие лики крылатые виделись мне.
И я спал беспробудно — а вы по земле колесили,
И швыряли друг в друга охапки озлобленных слов,
И дорожную грязь вы ногами своими месили,
И не видели вы моих райских бессмысленных снов.
* * *
Пожалейте и тех, кто лишился однажды рассудка,
Кто в недоброй тиши слышит сердца обрывистый стук
И — в ладони лицом — прячет голову робко от стука
И жует, как окурок, в темничном окошке звезду.
Я и сам, притаясь, слышал в сердце недоброе что-то,
Словно ветром буран сквозь разбитые ребра прошел,
Словно мощной рукою судьба постучала в ворота,
Где я жил — не тужил со своей одинокой душой.
Ах, как сердце стучит!.. Можно голову спрятать в ладони
И жевать, как окурок, в темничном окошке звезду,
Но всё громче и громче обрывистый топот погони,
И срывает затворы сухой беспорядочный стук...
Выхожу на простор, где огромным мамаевым станом
Натянула беда свой татарский изогнутый лук,
Где разбойные клики слышны за рассветным туманом -
И в клокочущем горле сжимаю рукою стрелу...
* * *
Только тот, кто скитался на облаке,
Не боясь безрассудного грома,
Брел со мной в высоте рука об руку,
Был хранителем отчего дома.
Отчий дом оказался вселенною -
На ее необъятных просторах
Разместился я с ношею бренною
И проклятий моих и восторгов.
Но не этою горькою памятью
Я дышу, уходя в бесконечность, -
Я учусь у созвездий их грамоте,
Исповедую пешую вечность...
* * *
Похороните меня рядом
С моей последней неудачей,
Я на нее уставлюсь взглядом,
И возликую, и заплачу.
Она и в склепе погребальном
Чуть-чуть отлична от усопших,
Она немотствует печально,
Одета саваном-рогожей.
И на ее печальном лике
Какой-то отблеск беспризорный,
И это не созвездий блики -
Плевок отечества позорный.
Да, такова ее награда -
Потомкам добрым в назиданье -
За все круги земного ада,
За бесконечное скитанье...
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
14 декабря 2006 г. 21:32 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Вениамин Блаженный.
* * *
Я мертвых за разлуку не корю
И на кладбище не дрожу от страха, -
Но матери я тихо говорю,
Что снова в дырах нижняя рубаха.
И мать встает из гроба на часок,
Берет с собой иголку и моток,
И забывает горестные даты,
И отрывает савана кусок
На старые домашние заплаты.
* * *
"Как говорил отец..." -
А он немел от страха,
Когда бездомным псам свою готовил речь,
И тлела на плечах отцовская рубаха,
Как будто занесли над головою меч.
Отец не говорил — он всплескивал руками...
"Как говорил отец..." А он в своем бреду
Предвидел Бабий Яр, предвидел рвы и ямы,
Он чуял за версту грядущую беду.
Отец не говорил — он так кричал неслышно,
Что словно бы огонь ярился на губах,
И уши зажимал от ужаса Всевышний,
И кости мертвецы трясли в своих гробах.
* * *
На каком языке мне беседовать с Богом?..
Может быть, он знаком только зверям и детям
Да еще тем худым погорельцам убогим,
Что с постылой сумою бредут на рассвете...
Может быть, только птицам знакомо то слово,
Что Христу-птицелюбу на душу ложится,
И тогда загорается сердце Христово -
И в беззвездной ночи полыхает зарница...
И я помню, что мама порой говорила
Те слова, что ребенку совсем непонятны,
А потом в поднебесье стыдливо парила,
А я маму просил: — Возвращайся обратно...
* * *
По праву старика, а стало быть, по праву
Беспамятной грозы, идущей на покой,
Я замахнусь на вас, бредущую ораву,
Я замахнусь на вас тяжелою клюкой.
Бредете вы за мной ордою мелконогой,
А я уже давно шагнул за тот предел,
Где, лапти развязав, сидят и дремлют боги,
И каждый тучный бог при грозной бороде.
Сидят, как мужики, а может, как цыгане,
Закинув в синеву задумчивые лбы,
Путей своих земных не ведая заране,
Угрюмо матерясь посланцами судьбы.
На небе облака как кряжистые срубы,
Заходит в березняк неслышный ветер мглы,
А боги и во сне, как кони, белозубы,
И так гудит их кровь, что клонятся стволы.
* * *
Как старость одинока и надменна!
Покамест не исполнен приговор,
Она ведет тяжбу со всей вселенной -
И медленно проигрывает спор.
Проигрывает сыгранные песни,
Проигрывает нищие гроши,
И тем кончина грубая телесней,
Чем трепетней мерцание души.
* * *
Когда играет в карты дьявол
И им удачный сделан ход -
Я заворачиваюсь в саван,
Меня от ужаса трясет.
Быть может, ход этот удачный
Обрушил гибельный обвал -
И на тропе глухой и мрачной
Убит был путник наповал.
Быть может, ход этот умелый,
Как это могут мясники,
Мое на плахе рубит тело,
Как на колоде, — на куски...
* * *
Беспризорные вещи умерших людей,
Те, что пахнут, как пылью, тоской,
Попадают к старьевщику или в музей
И на свалке гниют городской...
Беспризорные вещи, что помнят живых,
Их движенья, привычки, тела...
Сколько время им ран нанесло ножевых -
И прикончило из-за угла...
Беспризорный халат, беспризорный жилет,
На краю одиноком стола
Беспризорная трубка — и пыль на столе,
И — щепоткою — пепел, зола...
Беспризорные вещи как вестники бед,
Их молчание, их серизна...
Что-то грозное есть в их бездомной судьбе,
Что-то вещее, ждущее нас.
* * *
На закате забытых веков,
Ни единой слезе не поверив,
Будет море греметь ни о ком,
Ударяя раскатом о берег.
Бессловесным своим языком
Будут волны шуметь на просторе,
Как швыряет их мощным броском
На равнину песчаную — море.
Как их пенит могучее дно,
Как их ветры колышут морские...
И душа моя станет давно
Неделимою частью стихии.
Но и тут я увижу вдали,
Как бы смутным разбуженный зовом,
Как бредет привиденье земли
И томится безлюдьем суровым.
* * *
...А годы странствий не кончаются,
Когда душе они привычны,
И человек в седле качается -
На койке мечется больничной.
И при последнем издыхании
Веслом он правит через силу -
И называет тихой гаванью
Свою недобрую могилу...
* * *
Пора, пора и нам туда, где постояльцы
Сидят лицом к лицу, как птицы на лугу,
И на сухих губах сухие держат пальцы -
Ни звука, мой дружок, ни звука, ни гугу...
Ни звука, ни гугу — сейчас Господь свои нам
Покажет чудеса — пошлет благую весть,
И мы ее почтим полетом воробьиным,
Полет наш не высок и нас рассеет смерть.
Она нас разошлет по всем земным пределам
И возвестит о нас на стогнах и в глуши:
То, что звалось душой и прежде было телом,
Вернулось в высоту свершившейся души.
* * *
Как мечется душа над этим мертвым телом!..
Как птица над своим обугленным гнездом,
И тихо вопиет в отчаянье несмелом, -
Зачем он стал чужим, ее привычный дом?..
Те руки, что ее баюкали признанья,
Зачем они теперь недвижны на груди,
И потускневших глаз недвижно обаянье,
И лишь глухая тьма за гробом впереди.
Зачем, Господь, тот куст ты вырвал, на котором
Цвели любовь и боль, но чаще на кусте
Сидел я воробьем, заворожен простором...
(Безумьем был и я причастен к высоте.)
...Зачем старуха-смерть с мешком своим заплечным
Шатается по всем подворьям и мирам
И смертные сердца зашвыривает в вечность,
Как будто это сор, как будто это хлам?..
|
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
15 декабря 2006 г. 12:09 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Н.Гумилев
КАРАКАЛЛА
Император с профилем орлиным,
С черною, курчавой бородой,
О, каким бы стал ты властелином,
Если б не был ты самим собой!
Любопытно-вдумчивая нежность,
Словно тень, на царственных устах,
Но какая дикая мятежность
Затаилась в сдвинутых бровях!
Образы властительные Рима,
Юлий Цезарь, Август и Помпей,-
Это тень, бледна и еле зрима,
Перед тихой тайною твоей.
Кончен ряд железных сновидений,
Тихи гробы сумрачных отцов,
И ласкает быстрый Тибр ступени
Гордо розовеющих дворцов.
Жадность снов в тебе неутолима:
Ты бы мог раскинуть ратный стан,
Бросить пламя в храм Иерусалима,
Укротить бунтующих парфян.
Но к чему победы в час вечерний,
Если тени упадают ниц,
Если, словно золото на черни,
Видны ноги стройных танцовщиц?
Страстная, как юная тигрица,
Нежная, как лебедь сонных вод,
В темной спальне ждет императрица,
Ждет, дрожа, того, кто не придет.
Там, в твоих садах, ночное небо,
Звезды разбросались, как в бреду,
Там, быть может, ты увидел Феба,
Трепетно бродящего в саду.
Как и ты, стрелою снов пронзенный,
С любопытным взором он застыл
Там, где дремлет, с Нила привезенный,
Темно-изумрудный крокодил.
Словно прихотливые камеи -
Тихие, пустынные сады,
С темных пальм в траву свисают змеи,
Зреют небывалые плоды.
Беспокоен смутный сон растений,
Плавают туманы, точно сны,
В них ночные бабочки, как тени,
С крыльями жемчужной белизны.
Тайное свершается в природе:
Молода, светла и влюблена,
Легкой поступью к тебе нисходит,
В облако закутавшись, луна.
Да, от лунных песен ночью летней
Неземная в этом мире тишь,
Но еще страшнее и запретней
Ты в ответ слова ей говоришь.
А потом в твоем зеленом храме
Медленно, как следует царю,
Ты, неверный, пышными стихами
Юную приветствуешь зарю.
_______________________________________________
Много есть людей, что, полюбив,
Мудрые, дома себе возводят,
Возле их благословенных нив
Дети резвые за стадом бродят.
А другим — жестокая любовь,
Горькие ответы и вопросы,
С желчью смешана, кричит их кровь,
Слух их жалят злобным звоном осы.
А иные любят, как поют,
Как поют и дивно торжествуют,
В сказочный скрываются приют;
А иные любят, как танцуют.
Как ты любишь, девушка, ответь,
По каким тоскуешь ты истомам?
Неужель ты можешь не гореть
Тайным пламенем, тебе знакомым?
Если ты могла явиться мне
Молнией слепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней?
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
Katy 
магистр
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
15 декабря 2006 г. 15:32 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
А.Мазин
Пусто в кармашке у мима — обманщика:
Пара ключей да пятак.
Сетуй, не сетуй — мы все — одуванчики.
Только киваем не в такт.
Встань — и прямехонько в чьи-нибудь пальчики.
Спрячешься — и невредим.
Нет! Замечательно быть одуванчиком!
Дунет—и мы полетим!
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
капибара
магистр
|
|
15 декабря 2006 г. 20:12 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
Вадим Шефнер. ЛИЛИТ
Что предание говорит?
Прежде Евы была Лилит.
Прежде Евы Лилит была
Та, что яблока не рвала, —
Не женой была, не женой,—
Стороной прошла, стороной.
Не из глины, не из ребра —
Из рассветного серебра.
Улыбнулась из тростника —
И пропала на все века.
2
Всё в раю как будто бы есть,
Да чего-то как будто нет.
Всё здесь можно и пить и есть —
На одно лишь в раю запрет.
Ходит Ева средь райских роз,
Светит яблоко из ветвей.
Прямо с яблони змей-завхоз
Искушающе шепчет ей:
- Слушай, я же не укушу,
Скушай яблочко задарма,
Я в усушку его спишу —
Мы ведь тоже не без ума.
Ева яблоко сорвала —
Затуманился райский дол.
Бог ракеты «небо-земля»
На искомый квадрат навел.
Бог на красные кнопки жмёт —
Пламя райские рощи жнёт.
Бог на пульте включил реле —
Больше рая нет на земле.
Убегает с Евой Адам —
Дым и пепел по их следам.
3
У Адама с Евой — семья,
Подрастающие сыновья.
Скот мычит, колосится рожь,
Дремлет Авель, сев на пенёк,
Каин в ёлку втыкает нож —
Тренируется паренёк.
Объезжает Адам коней,
Конструирует первый плот.
— А в раю-то было скучней —
Ты помог нам, запретный плод!
А в раю-то было пресней, —
Заработанный хлеб — вкусней.
А в раю-то мы спали врозь, —
Это рай — оторви да брось!
4
Улетающие журавли
Прокурлыкали над рекой,
Электричка прошла вдали —
И опять на земле покой.
На рыбалке Адам сидит,
Сквозь огонь в темноту глядит.
Кто там плачет в костре ночном,
Косы рыжие разметав?
Кто грустит в тростнике речном,
Шелестит в осенних кустах?
Кто из облака смотрит вниз,
Затмевая красой луну?
Кто из омута смотрит ввысь
И заманивает в глубину?
Никого там, по правде, нет, —
Только тени и лунный свет.
Не женой была, не женой, —
Стороной прошла, стороной.
. . . . . . . . . . .
Никогда не придёт Лилит,
А забыть себя не велит.
ПС. Ура! кто-то еще кроме меня любит стихи Шефнера! Я так редко встречаю таких людей. 
|
–––
Такой вот я загадочный зверек - не имею отношения не к морю, ни к свинкам. |
|
|
Lihin
авторитет
|
|
15 декабря 2006 г. 20:25 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Не помню, было ли тут...
Николай Гумилев.
ОРЕЛ
Орел летел все выше и вперед
К Престолу Сил сквозь звездные преддверья,
И был прекрасен царственный полет,
И лоснились коричневые перья.
Где жил он прежде? Может быть в плену,
В оковах королевского зверинца,
Кричал, встречая девушку-весну,
Влюбленную в задумчивого принца.
Иль, может быть, в берлоге колдуна,
Когда глядел он в узкое оконце,
Его зачаровала вышина
И властно превратила сердце в солнце.
Не все ль равно?! Играя и маня,
Лазурное вскрывалось совершенство,
И он летел три ночи и три дня
И умер, задохнувшись от блаженства.
Он умер, да! Но он не мог упасть,
Войдя в круги планетного движенья.
Бездонная внизу зияла пасть,
Но были слабы силы притяженья.
Лучами был пронизан небосвод,
Божественно-холодными лучами,
Не зная тленья, он летел вперед,
Смотрел на звезды мертвыми очами.
Не раз в бездонность рушились миры,
Не раз труба архангела трубила,
Но не была добычей для игры
Его великолепная могила.
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
15 декабря 2006 г. 20:28 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Вениамин Блаженный.
* * *
Вот печаль с ядовитой головкою кобры
Назначает поэту ночное свиданье,
И я властью ее околдован недоброй,
Изумрудных очей нестерпимо сиянье.
И вращается роза на шее лебяжьей -
Эта роза двуглаза (цветок преисподней),
И цветок этот был всех соблазнов на страже,
И когда-то был ревностью проклят господней.
Вот печаль извивается гибкой змеею,
Исполняя какой-то мучительный танец,
И меня обдает вожделеньем и зноем,
И лицо заливает недужный румянец.
...Я забыл, что гремучие змеи опасны,
Я забыл, что они на Горгону похожи,
Но зеленые очи так дико-прекрасны
И зеленый огонь пробегает по коже...
* * *
Моление о самом скудном чуде -
Моление о смерти на песке.
Песок — земля, землею будут люди,
Всё держится на тонком волоске.
Всё держится на самой ветхой нити,
Всё зыблется, как хрупкая слюда.
Я никогда не молвил "ход событий" -
Событья не уходят никуда.
Событья погибают без оглядки,
Тревожные фонарики задув.
Я не хочу играть со смертью в прятки,
Когда весь мир у смерти на виду.
Я не хочу казаться златоустом,
Когда в миру глаголет пустота.
Когда витию окружает пустошь,
Он постигает искренность шута.
И я бреду Меджнуном-караваном,
Несметным сбродом самого себя,
И воплем рассыпаюсь над барханом,
Надежду на спасенье истребя.
И лишь во сне я обретаю волю...
Мне чудится, что я бреду в тиши
И как бы возвышаюсь над землею
Раскованными вздохами души.
* * *
Человек, умирая, становится образом божьим,
Он становится духом вселенной, ее маетой
И бредет в пустоте, как бродяга бредет бездорожьем,
Переходит черту за чертою — черту за чертой.
Человек, умирая, становится тем чудотворцем,
Что теряет себя и творит чудеса в небесах,
Вот задумал он плыть — и корабль одинокий несется,
И корабль одинокий несется на всех парусах.
Человек умирает и ставит ненужные вехи:
Это было при нем, а об этом он вовсе забыл,
Между тем он уже пребывает в неведомом веке,
Где-то возле пределов вселенной и возле светил...
Человек, умирая, становится маскою Бога,
Он становится сутью вселенной, ее наготой,
И из смерти глядит на живущих печально и строго, -
Что под маскою скрыто, не знает на свете никто...
* * *
Я — избранник немыслимой боли.
Содрогается косная плоть,
Когда пригоршни колющей соли
На стези мои сыплет Господь.
Сыплет соль мне Владыка на раны
И от боли дышу я едва, -
И мирские пути осиянны
Светом гибнущего естества.
По путям этим ангелы бродят,
Кормят птиц небывалых с руки,
И куски моей боли находят,
Как чешуйчатых роз лепестки.
Смотрят ангелы в недоуменье,
Что за дикий колючий цветок,
А вдали чье-то детское пенье -
Это пробует смерть голосок...
* * *
Заступись за меня, собака,
Когда страшный свершится день
И Господь позовет из мрака
Череду моих грешных дел.
Заступись за меня, ворона,
С перебитым больным крылом...
Я тебе не желал урона,
Притащил чуть живую в дом.
Кошки чистые, как монашки,
Я хранил вас всегда в душе,
И мне было совсем не страшно,
Что загривки у вас в парше.
Твари божии, заступитесь,
Когда дрогнет в конце пути
Ваш заступник, ваш бедный витязь,
Ваш поверженный побратим.
* * *
С умершими шагать так трудно в ногу,
У них не путь, а узкая тропа,
Где свалены в беспамятстве убогом
Проклятья, упованья, черепа...
То, что зовем мы праздно Мирозданьем,
Нагромождает жадно труп на труп,
И даже рай загроможден страданьем,
И ангелы крылами слезы трут.
* * *
Спрятав слезы в скомканном платочке
И окружена сплошною тьмой,
Мама примостилась в уголочке,
Пишет мне загробное письмо.
Пишет в ликовании и спешке:
- Мальчик мой, я жить согласна здесь,
Только бы дошла ко мне, ослепшей,
О твоем благополучье весть.
Я в аду осваиваюсь робко,
Поселилась в сумрачном углу,
Бесы на меня шипят "жидовка",
Извергают всякую хулу.
Но удел мой избран добровольно
И сама я поселилась в ад,
Пусть уже одной мне будет больно,
Был бы добрым твой открытый взгляд.
Да, Господь меня карает строго,
Но ему сказала я в упор,
Что тебя любила больше Бога -
И идти готова под топор...
* * *
Ты по краю вселенной пройдешь осторожно,
Словно всё еще длится земная игра,
И тебя мне окликнуть по-прежнему можно
И сказать, что на землю вернуться пора.
Но пройдешь ты не так, как проходят живые,
Слишком легок твой шаг в этой скорбной тиши,
Где порою зарницы снуют грозовые,
Словно это мгновенные лица души.
Сколько лиц у души — разве знал ты об этом?..
Это лица младенцев и тех мертвецов,
Что мерцают каким-то таинственным светом,
Это лица каких-то замирных гонцов.
Ты пройдешь, словно кем-то ты изгнан из рая
И опять за собой возвращаешься в рай,
На ходу, на лету неприметно сгорая,
Наподобие птичьих мерцающих стай...
* * *
Если мог бы я смерть усыпить колыбельною песней!..
"Спи, проклятая, спи, не ходи по земле нагишом,
Не пугай стариков грозовою космической вестью,
Не спеши разлучить это бренное тело с душой...
Спи, проклятая, спи; если смерти-врагине не спится,
Нет покоя земле: где-то движется горный обвал,
Где-то снег засыпает остылые мертвые лица,
Где-то залп раздается — и кто-то убит наповал.
Спи, проклятая, спи; никогда бы тебе не проснуться..."
Вот и мать мне кивает:
— Покуда проклятая спит,
Почему бы чайку не попить из домашнего блюдца?..
(Неуютно в могиле, доска над душою скрипит...)
ИЗ ЦИКЛА "Стихи Цветаевой"
* * *
"Пошли мне сад..."
М.Цветаева
...А как в сад заходила — свисали угрюмые сучья,
А осеннее небо и вовсе валилось из рук:
На нее с потолка, как судьбою предсказанный случай,
По-паучьи взирал пучеглазый загребистый крюк.
И, рукою откинув со лба поседевшие пряди,
По-девчоночьи смело смотрела Марина на смерть,
И привычные строки уже не ложились в тетради,
А гремели над гробом, как та — похоронная — медь...
* * *
Когда я говорю "Цветаева", я плачу,
Как будто это я воскрес на третий день
Поведать о ее блаженной неудаче,
О первенстве ее и о ее беде...
О нищенстве хочу поведать я особо:
Немногим привелось быть нищими в глуши,
Переступить порог некрашеного гроба,
А после раздавать сокровища души.
Не знаю почему, но мнится мне Марина
То в образе босой бродяжки на заре,
То спутницей Христа у стен Иерусалима,
А то хромающей собакой во дворе...
Когда я говорю "Цветаева", мне больно,
Как будто это я отнял последний грош
У той, что всю себя раздала добровольно,
Раздала всю себя от сердца до подошв...
Когда я говорю "Цветаева", полмира
Бредет за мной толпой и нищих и собак...
Как горько мне дышать душой твоей, Марина,
Как будто мать и гроб на плачущих губах.
|
|
|
андрос
философ
|
|
16 декабря 2006 г. 00:52 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
АННА АХМАТОВА
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Далеко в лесу огромном,
Возле синих рек,
Жил с детьми в избушке темной
Бедный дровосек.
Младший сын был ростом с пальчик, —
Как тебя унять,
Спи, мой тихий, спи, мой мальчик,
Я дурная мать.
Долетают редко вести
К нашему крыльцу,
Подарили белый крестик
Твоему отцу.
Было горе, будет горе,
Горю нет конца,
Да хранит святой Егорий
Твоего отца.
1915
|
|
|
ter_bes
новичок
|
|
16 декабря 2006 г. 02:46 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Не так даво знайшла цей вірш.Автор мені не відомий-прикро,але можливо його хтось оцінить.
Свідомо-терпкий спогад
Минулі дні ховає
У сітку білих літер,
Що знаю і не знаю,
Де місто знов розтануло -
Сузір"я з пластиліну...
Набридло в кожній дії
Шукать чиюсь провину,
І вперто сенс вбачати
В словах наскрізь брехливих...
До чого ж повертатися?
Там і так усе важливе.
Знов хочуть, щоб ми вірили
У гру тих слів, як завжди,
І навіть трошки соромно
Казати людям правду.
Нехай живуть у мріях,
Хоч там будуть щасливі,
То вже моя біда,
Що так сама не вмію.
Свідомо-терпкий спогад
Ще треба зрозуміти,
Минулі дні дістати
Із сітки білих літер.
|
|
|
капибара
магистр
|
|
16 декабря 2006 г. 13:26 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Игорь Северянин
Без нас
От гордого чувства, чуть странного,
Бывает так горько подчас:
Россия построена заново
Не нами, другими, без нас...
Уж ладно ли, худо ль построена,
Однако построена все ж.
Сильна ты без нашего воина,
Не наши ты песни поешь!
И вот мы остались без родины,
И вид наш и жалок, и пуст,
Как будто бы белой смородины
Обглодан раскидистый куст.
Март 1936
Анна Ахматова
* * *
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие своё,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берёт ее,-
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: "Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид".
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
Осень 1917, Петербург
|
–––
Такой вот я загадочный зверек - не имею отношения не к морю, ни к свинкам. |
|
|
андрос
философ
|
|
Lihin
авторитет
|
|
18 декабря 2006 г. 20:59 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Райнер Мария Рильке (1875-1926), перевод А.Гелескула.
* * *
Когда темны часы моей дороги
и глубь души становится ночной,
а жизнь — как писем выцветшие строки,
где отошли события и сроки
туманной, как легенда, стариной,
тогда видней, как в эту пустоту
вступает жизнь бессрочная, вторая,
и я тогда, как дерево, расту,
на дно могилы корни опирая,
где мальчик (а теперь — земля сырая)
доверил листьям праздновать мечту,
которую проплакал умирая.
Прощание
Я понял, что такое расставанье,
загадка той безжалостной черты,
где нет меня и всё, что было тканью, -
сопротивленье, треск и лоскуты.
Один, и ни навета, ни ответа;
всё, что звало, молчит не глядя вслед,
и женское лицо уже не свет,
а смутный блик, и всё, и только это:
кивок — уже не мне, а в пустоту,
кому-то знак, а может, как бывало,
на груше в распустившемся цвету
кукушка, улетев, откуковала.
Смертный опыт
Мы ничего не знаем. Твой уход
не поделился с нами. Не суметь
нам догадаться вчуже и вразброд,
враждебна или выстрадана смерть,
чью маску стон беззвучно исказил.
Пока весь мир нам предлагает роли,
мы силимся играть и поневоле
играет смерть, не тратя лишних сил.
Но пустотой, которой мы не ждали,
рассечена холщовая стена,
и в ней зияют подлинные дали
и зелень неподдельно зелена.
Спектакль идет, мы дальше балаганим,
вымучивая фразы, но твоя
зачеркнутая реплика — дыханьем
изъятого из пьесы бытия
порою западает в нас, как шум
пространства за изнанкой декораций,
и вдруг мы безотчетно, наобум
играем жизнь, уже не для оваций.
Весенний ветер
Он как судьба — рискни и соверши,
слепая повелительная сила,
которая сжигает то, что было.
(А мы о ней не ведали в тиши.)
И вот мы в долгожданном и нежданном.
И юный ветер — огненная весть
о вихрях над затихшим океаном
и безднами, и теми, к т о м ы е с т ь.
И были бы. Такими, как сейчас
(Под богом убаюканные роком.)
Но ветер возвращает нас к истокам,
и взлет судьбы опережает нас.
* * *
Когда всё то, что мнилось суетою,
сведет в одно невидимая связь,
мы говорим растерянно: — Святое,
и с ним живем, по-прежнему дивясь.
И некогда оплакивать обноски.
Для сердца нет ни дали, ни гнезда.
И в каждом одиноком отголоске
Звучит весь мир, зовет твоя звезда.
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
18 декабря 2006 г. 22:00 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Р.-М. Рильке, "Сонеты к Орфею", перевод А.Пурина.
I
И дерево росло, одолевало
высь — пел Орфей! Тянулся слух, как ствол.
А мир молчал. Но новое начало
и форму он в молчании обрел.
Спешили звери просветлевшей чащей
от хитрых нор и пасмурных берлог,
еще не постигая, что увлек
их не инстинкт, как прежде, а слепящий
нездешний звук, в сердца вошедший; рев
и вой уже не бередили уха;
и там, где был дотоле шаткий кров -
прибежище неволи роковой
и вожделенья, — там, в глубинах слуха,
незримый храм построил голос твой.
II
Почти дитя, она произошла
от счастья единенья лиры с пеньем,
и, окрылясь их вешним дуновеньем,
в моих ушах пристанище нашла -
и спит во мне. И всё есть в чистом сне:
сады, давно мной чаемые, эти
лепные дали, нивы — все на свете
земные дива, мнившиеся мне.
Она спит мир. И ты, в ней обретя
глаза, не разбудив, ее счастливо
родил, бог певчий, — с легкостью, шутя.
Но смерть?.. О, как мотив нетерпеливо
спешит к исчезновению мотива!..
Как удержать его?.. Почти дитя...
III
Бог всемогущ. Но как, скажите, нам,
чья суть — разлад, пройти стезею бога -
сквозь лиру? В сердцевине кровотока
не предначертан Аполлона храм.
Напев — не страсть, ты учишь, не закон
условный, не алчба конечной цели;
петь — значит б ы т ь . Для бога — в самом деле.
Но что напев для нас, коль движет он
над нашим б ы т ь светил небесных сферы?
Не то, что мнят им юноши, чьи рты
раскрыты стоном страсти: все химеры
земные канут. Истинное пенье -
иное: оболочка немоты,
дыханье в боге, ветер, дуновенье.
VII
Славить и петь! И, как медь из плавильни,
из немоты он выходит воспеть
вечные гроздья в смертной давильне,
имя которой — сердечная клеть.
И ликованье будет сквозь слезы
длиться, покуда он — божество:
всё претворится в гряды и лозы
под страстотерпным жаром его.
Не к саркофагов царственной гнили
обращено прославление — или
к прежних божеств помраченным теням.
Вестник, в воротах загробного мира
держит плоды он светлого пира
в чашах горстей, предлагая их нам.
VIII
Потому так лира ценит плачи -
точно нимфа слезного ручья,
сторожа паденья, неудачи, -
что от них легчает круча, чья -
в алтарях — вершина ей дороже
дольних благ. — И Жалоба уже
наверху: она куда моложе
всех сестер и братьев по душе.
Радость з н а е т , а Тоска винится, -
лишь она одна, как ученица,
по ночам твердит спряженья бед, -
но к утру, внезапно и нелепо,
свой девичий плач вздымает в небо,
и звезда блестит ему в ответ.
IX
Тот лишь, кто лиру вознес,
смертный, над тленьем,
быть ликований и слез
может хваленьем, -
тем лишь, кто мака вкусил
с мертвого луга,
хватит таинственных сил,
тонкости звука.
Как отраженный в воде
дважды нездешен -
здесь и нигде,
так и в природе двойной
голос земной
вечен и нежен.
XIII
Яблоко, банан, крыжовник, грушу
пробует ребенок — и во рту
спорят жизнь и смерть. Я обнаружу
это по лицу его, прочту...
Для того ли вы вдали созрели,
чтобы кануть в нас, лишась имен?
Здесь, в родильне слов, одушевлен
станет плод — развоплотившись в теле.
Разве эта яблоком звалась
сладость и была неуязвимой?
Пробудясь во вкусе, вознеслась,
прояснилась, стала двуединой
в радости слиянья — и земной
и небесной, и тобой и мной.
XV
Жду, предвкушая... Готов хоровод.
Музыки чуть бы, топтанья, напева!
Девы немые, нежные девы,
мерно станцуйте познанный плод -
вкус апельсина!.. Как бы утопая,
сочному ваш хоровод бытию
сопротивляется — но, уступая,
к сладости веру склоняет свою.
Вкус апельсина! Станцуйте его
знойный пейзаж плодоносной порою -
в спелом пыланье и вы рождены -
запахом в запахе. Зреет родство
с чистой, раскрывшейся вдруг кожурою,
с соком, которым счастливо полны.
XXV
О, только раз о т е б е — т о й , которую знаю
лишь как цветок безымянный, мне вспомнить позволь -
и показать уходящую, льнущую к краю
девичью тень твою, неодолимую боль.
Словно танцовщица, чье остановлено тело,
в бронзу отлитая юность парит, погляди;
в слух обращенная музыка — та, что владела
сердцем, — теперь замерла в изумленной груди.
Близко таилась болезнь, исподволь одолевала,
тень наводила на кровь — но и весна ликовала
в ней, ворожила, гоня подозренья: не верь;
снова и снова сходила лавиной и мраком,
чем-то домашним прикинулась, вкрадчивым шагом
грозно вошла в беззащитно раскрытую дверь.
XXVI
И напоследок, божественный, голос твой сладок
был, заглушая менад обезумевших рой, -
вою и ору противился дивный порядок,
и попирал разрушенье он стройной игрой.
Всё их неистовство, вся их безмерная ярость
лиры твоей не касались, не властны над ней;
кротостью таяла, в трепетный слух обращалась
стая нацеленных в голову грубых кремней.
Даже когда был растерзан ты мстительной сворой,
в скалах и львах твой напев сохранялся живой -
в птицах, в цветах. Он и ныне нам служит опорой.
Канувший бог! Нескончаемый след! Это твой
слух, семенами рассеянный, в слышащих всходы
мощно пустил — и мы стали устами природы.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
II
Так же, как мастер в сложный рисунок
вносит случайно и с т и н н ы й штрих,
зеркало каждое утро в свой сумрак
прячет улыбки девичьи — их,
трепетных, вмиг похищая, когда
чисто лицо при молитвенном свете.
Лишь отраженья, не облики эти,
лицам оно возвращает всегда.
В о т и в мерцаньях каминного свода,
в меркнущих углях мы видим: во тьму
небытия исчезают мгновенья.
Кто же сочтет все потери, природа?
Лишь обращающий к сердцу — к нему,
полнорожденному — дань восхваленья.
V
Лепестковый мускул, анемону
утром раскрывающий сильней
и сильней, чтоб жаждущему лону
свет небес вобрать еще полней, -
всеприятья мускул напряженный,
вечно понуждающий сиять
лепестки, о д н а ж д ы , изможденный
полнотой, смежить их к ночи вспять
ты не сможешь, гибнущих с укором:
ты, миров их множества оплот,
ты, решенье, молят о котором!
Мы, насилья сев, продлимся дольше.
Но когда, в какой из жизней больше
их открыты будем для щедрот?
VII
Вам ли, цветы, не родня те прилежные руки,
девичьи, что на садовом столе
вас подрезают опять — неживых от разлуки
с почвой, от боли в нежном стебле, -
воду меняют, в которой еще раз очнуться
от подступающей смерти дано вам, — и вновь
в токах живительных рук ваши уста шевельнутся -
вы благодарны им за любовь,
легким и схожим, догадливым, за возвращенье
ваше в кувшин, — и чужое тепло
сходит с вас медленно, словно оно прегрешенья,
тронув, омыло и вам отпущенье дало,
словно, и в снятости вашей, хмелея и тая,
вы возрождаетесь, с ним заодно расцветая.
XII
Жди превращенья. О, пусть увлечет тебя пламя:
в нем, совершенствуясь, вещь уничтожает себя;
сам созидающий дух, чертящий мир перед нами,
зыбок, в скруглениях схем пункт поворотный любя.
Те, что в покое, мертвы — и уже погрешимы
с т а л и , хоть истиной их под окалиной мнят.
Верь, нерушимое вновь сокрушат нерушимым -
несуществующий молот подъят!
Тех, кто истек родником, постигает познанье
и полноводно ведет по пути созиданья
русла, что, в устье начавшись, стремится в исток.
Всякая радость — дитя изумленной разлуки:
Дафна, воздев шелестящие листьями руки,
жаждет, чтоб ты превратился в воздушный поток.
XIII
Разлука всегда впереди, но всегда и прежде
тебя — как зима, что грядет опять.
Пусть перечень зим утверждает тебя в надежде,
что и бесконечной зиме тебя не сковать, не взять.
И пусть в Эвридике ты мёртв — позади разлука:
воспевший уводит ее в просветленный лад.
Будь звонким стеклом, не щадящим себя для звука, -
здесь, в царстве заката, на родине всех утрат.
Будь здесь, но при этом от сердца не прячь причину
его трепетанья — небытия личину,
дабы наполнить ею единственный взгляд полней.
Дабы затем к былого глухонемому кладу,
к неисчислимой сумме — к природе, к ладу -
причислить свое число и радостно кануть в ней.
XXIX
Тихий друг безбрежного, ты волен
множить даль дыханием, пойми!
С высоты суровых колоколен
зазвони собой — и накорми
эту мощь, для превращенья пищей
став. Как в скорбном опыте земном,
выйди в новь, пройдя сквозь пепелище.
Если воды горьки, будь вином.
В той Ночи — избыток тайн, и им
шлют свиданья смыслов нам такую
всепреображающую весть,
что, и позабытый всем земным,
ты земле шепнешь: еще теку я,
беглой влаге вымолвишь: я здесь.
|
|
|
princess
новичок
|
|
18 декабря 2006 г. 22:49 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Уважаемые господа, любители Эмили Дикинсон и особенно Lihin (как особый знакок Дикинсон)),
Я хотела бы попросить вас об одолжении. Пишу дипломную работу по лирике мисс Эмили, и мне очень нужны подборки переводов ее стихотворений РАЗНЫМИ переводчиками. В частности интересуют стихотворения о природе. Пытаюсь найти как можно больше переводов одного и того же стихотворения, дабы сравнить их.
Еще конкретнее, пока остановилась на стихотворениях номер:
26 (Гаврилов, Маркова, Кружков, Чулкова),
140 (Гаврилов, Маркова),
214 (Гаврилов, Величанский),
333 (Гаврилов, Зырянов),
656 (Гаврилов, Маркова),
668 (Гаврилов, Маркова),
891 (гаврилов, Маркова),
1045 (Величанский, Маркова),
1075 (Гаврилов, Ситник, Маркова, Линецкая, Казакова, Агафонов),
1755 (Гаврилов, Маркова, Агафонов, Данилова, Зырянов),
1672 (Гаврилов, Величанский, Топоров, Данилова).
Очень нужны переводы этих стихов, выполненные переводчиками, которых я не нашла...
Или если кто-то может предложить какие-то другие подборки переводов (на тему природы) — буду искренне благодарна!
Большое спасибо,
Очень жду помощи...
|
|
|
андрос
философ
|
|
19 декабря 2006 г. 00:14 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
ГРЯДУЩИЕ ГУННЫ
Топчи их рай, Аттила.
Вяч. Иванов
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памирам.
На нас ордой опьянелой
Рухните с темных становий -
Оживить одряхлевшее тело
Волной пылающей крови.
Поставьте, невольники воли,
Шалаши у дворцов, как бывало,
Всколосите веселое поле
На месте тронного зала.
Сложите книги кострами,
Пляшите в их радостном свете,
Творите мерзость во храме, -
Вы во всем неповинны, как дети!
А мы мудрецы и поэты,
Хранители тайны и веры,
Унесем зажженные светы
В катакомбы, в пустыни, в пещеры.
И что, под бурей летучей
Под этой грозой разрушений
Сохранит играющий Случай
Из наших заветных творений?
Бесследно все сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.
1904
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
19 декабря 2006 г. 08:28 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата princess Очень нужны переводы этих стихов
Ваше высочество!
Вот еще несколько переводов.
У меня есть книга А.Величанского "Охота на эхо", там много его переводов и интересная статья об Эмили Дикинсон. Если хотите, могу статью и еще часть переводов отсканировать и переслать вам — или выложить здесь, если это еще кому-то интересно.
С уважением.
--------------------------------------
Эмили Дикинсон, переводы А.Величанского.
668
"Мир" — то — что зримо нам -
Час пополудни — холм -
Белка — затмение солнца — шмель -
Нет — мир — это небосклон -
Мир — то — что внятно нам -
Птичьи трели — моря -
Грома раскат или сверчок -
Нет — мир — гармония -
Мир это — наш секрет -
Не объяснить какой -
Бессильна наша мудрость
Пред мира простотой.
891
Мой острый слух поймет листву -
Куст — колокольный звон -
Мне негде спрятаться — как страж -
Весь мир со всех сторон -
В пещере ль спрятаться решусь -
Заговорит стена -
Всё сущее — как будто щель -
Чтоб я была видна -
1075
Низки — убоги облака.
Снежинка-пешеход
Между амбаров и борозд
Пройдет иль не пройдет?
И ветер сетует весь день -
Обидам нет конца -
Порой природу — вроде нас -
Застанешь без венца.
1755
Нужны лишь клевер и пчела,
Чтоб прерия цвела,
Лишь клевер и пчела,
И чтоб мечта была.
Мечты достаточно причем,
Коль мало пчел.
Эмили Дикинсон, перевод Веры Марковой.
214
Я пью из жемчужных кружек
Летнего дня огонь.
Так не пьянит — не кружит
Всех рейнских вин алкоголь!
Я — дебошир воздуха -
У меня от росы — запой
В салунах расплавленной синевы -
На каждом углу другой.
Когда "Хозяин" вышибет вон
Из наперстянки Пчелу -
Когда уснет хмельной Мотылек -
Я пуще пущусь в разгул!
Снежной шапкой взмахнет Серафим -
Святой к окну припадет -
"Вот маленькая пьянчужка
Из Мансанильи идет!" |
|
|
Горацио
активист
|
|
цитировать