Павел Поляков Жизнь и ...

Издательства

загрузка списка...


Вы здесь: Форумы test.fantlab.ru > Форум «Другие окололитературные темы» > Тема «Павел Поляков. Жизнь и творчество»

Павел Поляков. Жизнь и творчество

 автор  сообщение


философ
Ссылка на сообщение 9 октября 2020 г. 09:09  
цитировать   |    [  ] 
Абэ Кобо. Тоталоскоп (продолжение)5

Среди тостей воцарилось тяжелое молчание. Господин Куяма стоял подавленный, безучастный ко всему. И недаром. В одно мгновение блестящий успех обернулся таким поражением.
Внезапно заговорил один из бывших членов руководства «Тоё-эйга», из тех, кто до конца противился «Плану Т».
– Послушайте, Куяма, всему должен быть предел! Вы растратили на эти дурацкие, сумасшедшие машины половину капиталов фирмы! Вы понимаете это, Куяма? Вы разорили фирму!
Напряженная тишина... Осторожные шаги гостей, один за другим направляющихся к выходу... Только фотокорреспонденты хладнокровно и без устали снуют вокруг...
– Я еще не теряю надежды, – с трудом говорит господин Куяма.
– Не теряйте! – с издевкой восклицает бывший член правления. – Тогда вы, может быть, в доказательство соблаговолите сами войти в бокс?
Господин Куяма молча опускает голову.
Ну вот, рассказ на этом закончен. В вихре упреков и обвинений со стороны вкладчиков акционерная компания «Т» объявила себя банкротом... Господин Уэда исчез, его нельзя было даже кремировать и похоронить... Без шума и без помпы ушел со своего поста господин Куяма.
Ну что? Как вам понравилась передняя часть моего зайца – для любителей научной фантастики?.. А теперь приступим к его задней части – для сторонников так называемой логической литературы. Господин Кимура, будьте любезны пояснить, кто вы такой...
Пожалуйста. Сказать по правде, я частный детектив, директор-распорядитель и по совместительству старший детектив частного сыскного агентства «Кимура». Как я был замешан в эту историю с «Планом Т» и какую роль пришлось мне там играть?..
У меня под рукой одна магнитофонная пленка. Это запись моего разговора с господином Куямой, когда он нанес мне визит. Желаете прослушать?..
«– Я имею честь говорить с господином Кимурой из агентства «Кимура»?
– Да. Я руководитель агентства.
– Понятно, понятно... А я президент компании «Тоё-эйга»...
– Я знаю. Вы господин Куяма, не правда ли?
– Но это строго между нами, хорошо?
– Непременно. Итак, чем могу быть полезен?
– Прежде всего я хотел бы... Видите ли, прежде чем рассказать вам о моем деле, я вынужден получить от вас согласие... Это дело вы должны взять на себя сами, лично. Таково условие.
– Ясно. Раз господин президент требует, чтобы я взялся за его дело самолично, значит, дело очень серьезное. В чем же оно состоит? Нужно проследить за поведением какой-нибудь знаменитой кинозвезды?
– Чушь.
– Необходимо разведать планы какой-нибудь другой фирмы?
– Ничего подобного. Короче говоря, выслушайте меня... Но прежде скажите, сможете ли вы взять на себя... Видите ли, если вы откажетесь после того, как я изложу суть дела, мне останется только пожалеть... Деньги на расходы, разумеется, не ограничены.
– Ну, конечно, превосходно, я берусь за ваше дело с радостью.
– Хорошо, договорились... А нет ли в вашей комнате каких-либо приборов, скрытых микрофонов, фонографов?
– Что вы, разумеется, нет! (Как видите, я был не совсем искренен).
– Дело вот в чем. Я хотел бы, чтобы вы взяли под надзор компанию «Т»...
– Надзор?
– Вот именно. Осуществляя надзор, вы не лезете в чужие постели...
– Бывает, что и лезем.
– Нет, нет, я имею в виду вовсе не эти глупости. Компания «Т» занимается разработкой чрезвычайно важного изобретения, именуемого «Планом Т», и в связи с этим у нее много врагов.
– А что это такое – «План Т»?
(Объяснения я пропущу).
– ...Поэтому лица, осуществившие это изобретение, неизбежно займут ведущее положение в нашей промышленности развлечений. И именно поэтому их жизнь находится под угрозой. Вот вам пример. Уже трое наших сотрудников... эти люди, должен сказать, играли существенную роль в работе... один погиб в уличной катастрофе, другой сошел с ума, третий пропал без вести...
– Вы хотите, чтобы я разоблачил убийц?
– Отнюдь нет. Как я уже сказал вам, мне нужно, чтобы вы взяли все дело под тщательный надзор. Для меня важно не столько то, что уже произошло, сколько безопасность в дальнейшем... Завершение работы под угрозой. Ваши услуги мне требуются для того, чтобы подобных инцидентов больше не было и чтобы впредь работа лаборатории проходила в нормальных условиях.
– Я понял вас. Приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие и оказать вам помощь...»
Вот как я попал в эту историю. Вы уже поняли, в чем дело? Нет, кажется, еще не поняли. Тогда я приведу один мой разговор по телефону...
Телефон 328-3388.
– Алло, это «Тоё-эйга»? Можно господина Куяму?
– Кто говорит?
– Кимура из агентства «Кимура».
– Подождите, будьте любезны...
Проходит около трех минут.


философ
Ссылка на сообщение 10 октября 2020 г. 16:31  
цитировать   |    [  ] 
Абэ Кобо. Тоталоскоп (окончание)

– Господин Куяма?
– А, это вы... Ну что ж, мне остается только поблагодарить вас... Вы много потрудились, но... К сожалению, как вам известно, все наши усилия пропали даром...
– Вы так думаете?
– Что вы хотите сказать?
– Согласно вашему приказу я осуществлял строжайший надзор...
– И что, собственно?.. А, расходы... Я должен оплатить вам по счету?
– Несомненно. И потому я почитаю своим долгом доложить вам о результатах своей работы...
– Нет, нет, не стоит. Теперь это уже не нужно...
– Вот как? А я ведь нашел человека, который мешал «Плану Т».
– Что вы имеете в виду?
– Я нашел преступника. И я не знаю, заслуживает ли он того, чтобы я промолчал об этом.
– Кто же он?
– Вы, господин президент... Преступник – это вы!
– Не понимаю. Что вы такое говорите? Ничего не понимаю...
– Я раскусил вас во время пробного просмотра. Этот просмотр был сплошным надувательством... И исчезновение господина Уэды – тоже ложь. Сейчас он, наверное, скрывается где-нибудь под вымышленной фамилией. В случае чего я смог бы его отыскать...
– Что вы болтаете? Давайте ближе к делу!
– С удовольствием. Я догадался, что все это подделка, когда на сцене появился Оэ Куниёси. Выйдя из бокса, этот Оэ повел себя так, словно он и впрямь превратился в чудовище Дзогабу. Разыграно было отлично, но вы немного переборщили. И все стало ясно.
– Что значит – разыграно? Какие у вас доказательства?
– А вот послушайте. Разве так он должен был вести себя, выйдя из бокса, если бы действительно был Дзогабой? Ничего подобного. Ведь гости должны были показаться ему чудовищами-великанами, поймите? В боксе, пока он смотрел фильм, люди представлялись ему крошечными насекомыми, вроде муравьев, не так ли? А тут вокруг люди в десятки, в сотни раз крупнее! Вот, скажем, его возлюбленная, она той же породы, что и он. Не знаю, возможно, ее облик должен был казаться ему прекрасным... Но мы, реальные люди! Он должен был испугаться, увидев нас – грозных, немыслимо громадных чудовищ!.. Это был ваш серьезный просчет.
– Ну, хорошо, а для чего, по-вашему, мне понадобилось нанимать вас?
– По всей вероятности, и Оэ и сотрудники лаборатории были с вами в сговоре. И чтобы сговор ваш не был раскрыт, вы наняли меня. Я должен был не допускать никого со стороны к вашему делу. А вот те сотрудники, которые погибли в уличной катастрофе и бесследно исчезли, они-то, наверное, искренне верили в ваш «План Т». И убрать их с дороги могли только вы сами, господин Куяма...
– Чепуха, глупости! Ну, пусть даже так... Но мне-то какая выгода от всего этого?
– Огромная! Под этот шум о «Плане Т» вы прибрали к рукам огромные капиталы вкладчиков. Ведь «Тоё-эйга» находилась на грани банкротства.
– Так. И чего же вы хотите? Что вы намерены делать?
– Да ничего особенного... Я просто подумал, что вам следовало бы несколько увеличить мой гонорар... из уважения к моим трудам и усилиям.


философ
Ссылка на сообщение 12 октября 2020 г. 15:32  
цитировать   |    [  ] 
Айзек Азимов. Как им было весело
Isaac Asimov. The Fun They Had
Перевод с англ. С.Бережкова
Марджи тогда даже записала об этом в свой дневник. На странице с заголовком «17 мая 2157 года» она написала: «Сегодня Томми нашел самую настоящую книгу!»
Это была очень старая книга. Как-то дедушка рассказал Марджи, что, когда он был маленьким, его дедушка говорил ему, будто было время, когда все рассказы и повести печатались на бумаге.
Они переворачивали желтые хрупкие страницы, и было ужасно забавно читать слова, которые стояли на месте, а не двигались, как им положено, – ну, вы сами знаете, на экране. И потом, когда они переворачивали страницы назад, там были те же самые слова, что и раньше, когда они читали в первый раз.
– Ну вот, – сказал Томми. – Сплошное расточительство. Книгу ведь, наверное, выбрасывали, когда прочитают. А на нашем телеэкране прошло, должно быть, миллион книг, и пройдет еще столько же. Уж экран-то я ни за что не выброшу.
– Я тоже, – сказала Марджи. Ей было одиннадцать лет, и она видела гораздо меньше телекниг, чем Томми. Ему было тринадцать.
– Где ты ее нашел? – спросила она.
– В нашем доме. – Он показал рукой, не поднимая глаз, потому что был погружен в чтение. – На чердаке.
– А про что она?
– Про школу.
– Про школу? – с презрением сказала Марджи. – А чего про нее писать-то? Ненавижу школу.
Марджи всегда ненавидела школу, а теперь ненавидела, как никогда. Механический учитель давал ей по географии контрольную за контрольной, и Марджи делала их все хуже и хуже, и тогда мама грустно покачала головой и послала за Районным Инспектором.
Это был маленький круглый человек с красным лицом и целым ящиком инструментов с циферблатами и проволоками. Он улыбнулся Марджи и дал ей яблоко, а затем разобрал учителя на части. Марджи надеялась, что он не сумеет собрать его снова, но он сумел, и через час или около этого учитель был готов, огромный, и черный, и гадкий, с большим экраном, на котором он показывал все уроки и задавал вопросы. Экран был еще ничего. Больше всего Марджи ненавидела щель, куда ей приходилось всовывать домашние задания и контрольные работы. Она должна была писать их перфораторным кодом, которому ее научили, еще когда ей было шесть лет, и механический учитель в один миг высчитывал отметки.
Закончив работу, Инспектор улыбнулся и погладил Марджи по голове. Он сказал маме: «Девочка здесь ни при чем, миссис Джонс. Видимо, сектор географии был несколько ускорен. Иногда это бывает. Я замедлил его до нормального десятилетнего уровня. А общий показатель ее успехов вполне удовлетворительный». И он снова погладил Марджи по голове.
Марджи была разочарована. Она надеялась, что учителя заберут совсем. Учителя Томми однажды забрали почти на целый месяц, потому что в нем полностью выключился сектор истории.
Вот почему она сказала Томми:
– С какой стати кто-нибудь станет писать о школе?
Томми с видом превосходства взглянул на нее.
– Потому что это не такая школа, как у нас, дурочка. Это старая школа, какая была сотни и сотни лет назад.
Марджи почувствовала себя задетой.
– Откуда мне знать, какие у них там были школы?..
Некоторое время она читала через его плечо, затем сказала:
– Ага, учитель у них был!
– Конечно, был. Только это был не настоящий учитель. Это был человек.
– Человек? Как же человек может быть учителем?
– А что тут такого? Он просто рассказывал ребятам и девчонкам, давал им домашние задания, спрашивал.
– Человек бы с этим не справился.
– Еще как бы справился. Мой отец знает не меньше, чем учитель.
– Не может этого быть. Человек не может знать столько, сколько учитель.
– Спорим на что хочешь, он знает почти столько же. – Марджи не была подготовлена к пререканиям на эту тему.
– А мне бы не хотелось, чтобы у нас в доме жил чужой человек, – заявила она.
Томми покатился со смеху.
– Ты же ничего не знаешь, Марджи! Учителя не жили в доме у ребят. У них было специальное здание, и все ребята ходили туда.
– И все ребята учили одно и то же?
– Конечно, если они были одних лет.
– А мама говорит, что учитель должен быть настроен на ум каждого мальчика или девочки и что каждого ребенка нужно учить отдельно.
– Значит, в те времена так не делалось. И если тебе это не нравится, можешь не читать.
– Я не говорю, что мне не нравится, – поспешно сказала Марджи. Ей хотелось почитать об этих странных школах.
Они не дочитали и до половины, когда мама Марджи позвала:
– Марджи! Школа!
Марджи оглянулась.
– Еще немножко, мамочка.
– Немедленно, – сказала миссис Джонс. – Томми, вероятно, тоже уже пора.
Марджи сказала, обращаясь к Томми:
– Можно, после школы я еще немножко почитаю с тобой?
– Там видно будет, – безразлично сказал Томми и ушел, посвистывая, с пыльной старой книгой под мышкой.
Марджи отправилась в школьную комнату. Школьная комната была рядом со спальней, и механический учитель уже стоял на готове и ждал Марджи. Он всегда стоял наготове в одно и то же время каждый день, кроме субботы и воскресенья, потому что мама говорила, будто маленькие девочки учатся лучше, если занимаются регулярно.
Экран светился, и на нем появились слова: «Сегодня по арифметике мы будем проходить сложение правильных дробей. Пожалуйста, опусти в щель вчерашнее домашнее задание».
Марджи со вздохом повиновалась. Она думала о старых школах, которые были в те времена, когда дедушкин дедушка был маленьким мальчиком. Все дети со всей округи кричали и смеялись на школьном дворе, вместе сидели в классах, а в конце дня вместе отправлялись домой. Они все учили одно и то же и могли помогать друг другу делать домашние задания и говорить о них.
И учителя были людьми...
Механический учитель писал на экране: «Когда мы складываем дроби 1/2 и 1/4 –...»
Марджи думала о том, как, должно быть, дети любили тогда школу. Она думала о том, как им было весело.


философ
Ссылка на сообщение 13 октября 2020 г. 12:40  
цитировать   |    [  ] 
П О Н Е Д Е Л Ь Н И К       49

Абакан 14 октября 1991

Теперь не уходят из жизни,
Теперь из жизни уводят.
И если кто-нибудь даже
Захочет, чтоб было иначе,
Бессильный и неумелый,
Опустит слабые руки,
Не зная, где сердце спрута
И есть ли у спрута сердце...

Аркадий Натанович СТРУГАЦКИЙ
28 августа 1925 – 13 октября 1991


Первое ощущение, когда я увидел его воочию: какой же он большой! И величественный, несмотря на домашнюю одежду. Настоящий Юрковский. Правда, первое же обращение: "Ну что, ребятки!" – внушило мысль, что этот большой и сильный человек еще и необыкновенно добр. Ходили легенды, что Аркадию Натановичу нельзя давать на рецензию фантастику молодых. Мол, если он найдет в опусе хоть что-то хорошее, то после его рецензии автору можно сразу же смело вручать Нобелевскую премию. Как оказалось позже, эти легенды не вполне соответствовали действительности. Аркадий Натанович хоть и дрался за молодых, не взирая на лица, но мог выдать и убийственную характеристику, уж кем-кем, а ангелочком он не был. И когда очередные моськи от литературы грозно тявкали, он мог и ощутимо огрызнуться, не забывая вольтеровского "Раздавите гадину!". Сейчас особенно больно осознавать, сколько сил и душевных, и физических потратил этот человек на борьбу с бестолковыми идеологами от застоя, каков неиспользованный потенциал щедрого, но невостребованного в полной мере эпохой таланта!
Он много успел и смог, этот сильный и добрый человек. И один, и вместе с братом Борисом Натановичем, и с другими людьми. Он подарил нам несколько миров, распахнутых настежь. Он вывел на широкую дорогу плеяду настоящих писателей. А сколько молодых людей вступило в жизнь, жадно впитывая окружающий мир через призму умных книг Стругацких!
Как славно было знать, что где-то далеко, за пять тысяч километров, живет большой и добрый Учитель, который знает если не ответы, то по крайней мере вопросы, на которые каждый должен ответить в этом страшном исковеркованном и искаженном мире. И вот это всё? Хриплый выдох Леши Керзина в телефонную трубку: "Арктаныч умер". И пронзительный вакуум, пронизывающий насквозь. И ощущение полной беспомощности в суматошно галдящем аэропорту, никак не желающем понять, что тебе позарез нужно улететь в далекую Москву в эту остуженную ночь...
Как жить дальше? Куда ж нам плыть? И зачем? Я не знаю. Но как завещание нам остались слова Учителя: "Нельзя бросать весла". Давайте все вместе подумаем над этими словами.
Владимир Борисов


Михаил Антонович вдруг громко сказал:
– Володя... Будь добр, отведи космоскаф метров на тридцать. Сумеешь?
Юрковский недовольно заворчал.
– Ну, попробую, – сказал он. – А зачем это тебе понадобилось?
– Так мне будет удобней, Володя. Пожалуйста.
Быков вдруг встал и рванул на себе застежки куртки. Юра с ужасом глядел на него. Лицо Быкова, всегда красно-кирпичное, сделалось бело-синим. Юрковский вдруг закричал:
– Камень! Миша, камень! Назад! Бросай все!
Послышался слабый стон, и Михаил Антонович сказал дрожащим голосом:
– Уходи, Володенька. Скорее уходи. Я не могу.
– Скорость, – прохрипел Быков.
– Что значит – не могу? – завизжал Юрковский. Было слышно, как он тяжело дышит.
– Уходи, уходи, не надо сюда... – бормотал Михаил Антонович. – Ничего не выйдет... не надо, не надо...
– Так вот в чем дело, – сказал Юрковский. – Что же ты молчал? Ну, это ничего. Мы сейчас... сейчас... эк тебя угораздило...
– Скорость, скорость... – рычал Быков.
Капитан Корф, перекосив веснушчатое лицо, навис над клавишами управления. Перегрузка нарастала.
– Сейчас, Мишенька, сейчас... – бодро говорил Юрковский. – Вот так... Эх, лом бы мне...
– Поздно, – неожиданно спокойно сказал Михаил Антонович.
В наступившей тишине было слышно, как они тяжело, с хрипом, дышат.
– Да, – сказал Юрковский. – Поздно.
– Уйди, – сказал Михаил Антонович.
– Нет.
– Зря.
– Ничего, – сказал Юрковский, – это быстро.
Раздался сухой смешок.
– Мы даже не заметим. Закрой глаза, Миша.
И после короткой тишины кто-то – непонятно, кто, – тихо и жалобно позвал:
– Алеша... Алексей...
Быков молча отшвырнул капитана Корфа, как котенка, и впился пальцами в клавиши. Танкер рвануло. Вдавленный в кресло страшной перегрузкой, Жилин успел только подумать: "Форсаж!" На секунду он потерял сознание. Затем сквозь шум в ушах он услыхал короткий оборвавшийся крик, как от сильной боли, и через красную пелену, застилавшую глаза, увидел, как стрелка автопеленгатора дрогнула и расслабленно закачалась из стороны в сторону.
– Миша! – закричал Быков. – Ребята!
Он упал головой на пульт и громко, неумело заплакал...

* * *

Врач сказал Жилину, что Юру надо через каждые три часа поить микстурой, предупредил, что придет послезавтра, и ушел. Жилин сказал, что скоро заглянет, и пошел его проводить. Юра снова закрыл глаза. Погибли, подумал он. Никто больше не назовет меня кадетом и не попросит побеседовать со стариком, и никто не станет добрым голосом застенчиво читать свои мемуары о милейших и прекраснейших людях. Этого не будет никогда. Самое страшное – что этого не будет никогда. Можно разбить себе голову о стену, можно разорвать рубашку – все равно никогда не увидеть Владимира Сергеевича, как он стоит перед душевой в своем роскошном халате, с гигантским полотенцем через плечо и как Михаил Антонович раскладывает по тарелкам неизменную овсяную кашу и ласково улыбается. Никогда, никогда, никогда... Почему никогда? Как это так можно, чтобы никогда? Какой-то дурацкий камень в каком-то дурацком кольце дурацкого Сатурна... И людей, которые должны быть, просто обязаны быть, потому что мир без них хуже, – этих людей нет и никогда больше не будет...
Юра помнил смутно, что они что-то там нашли. Но это было неважно, это было не главное, хотя они-то считали, что это и есть главное... И, конечно, все, кто их не знает, тоже будут считать, что это самое главное. Это всегда так. Если не знаешь того, кто совершил подвиг, для тебя главное – подвиг. А если знаешь – что тебе тогда подвиг? Хоть бы его и вовсе не было, лишь бы был человек. Подвиг – это хорошо, но человек должен жить.
Юра подумал, что через несколько дней встретит ребят. Они, конечно, сразу станут спрашивать, что да как. Они не будут спрашивать ни о Юрковском, ни о Крутикове, они будут спрашивать, что Юрковский и Крутиков нашли. Они будут прямо гореть от любопытства. Их будет больше всего интересовать, что успели передать Юрковский и Крутиков о своей находке. Они будут восхищаться мужеством Юрковского и Крутикова, их самоотверженностью и будут восклицать с завистью: "Вот это были люди!" и больше всего их будет восхищать, что они погибли на боевом посту. Юре даже тошно стало от обиды и от злости. Но он уже знал, что им ответить. Чтобы не закричать на них: "Дураки сопливые!", чтобы не заплакать, чтобы не полезть в драку, я скажу им: "Подождите. Есть одна история...", и я начну ее так: "На острове Хонсю, в ущелье горы Титигатакэ, в непроходимом лесу нашли пещеру..."
Вошел Жилин, сел у Юры в ногах и потрепал его по колену. Жилин был в клетчатой рубашке с засученными рукавами. Лицо у него было осунувшееся и усталое. Он был небрит. А как же Быков, подумал вдруг Юра и спросил:
– Ваня, а как же Алексей Петрович?
Жилин ничего не ответил.

* * *

Вдруг на пляже стало шумно. Увязая в песке, к морю спускались испытатели – восемь испытателей, восемь несостоявшихся нуль-перелетчиков. Семеро несли на плечах восьмого, слепого, с лицом, обмотанным бинтами. Слепой, закинув голову, играл на банджо, и все пели:
Когда, как темная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь...
Они, не оглядываясь, вошли с песней в море по пояс, по грудь, а затем поплыли вслед за заходящим солнцем, держа на спинах слепого товарища. Справа от них была черная, почти до зенита стена, и справа была черная, почти до зенита стена, и оставалась только узкая темно-синяя прорезь неба, да красное солнце, и скоро их совсем не стало видно в дрожащих бликах, и только слышался звон банджо и песня:
...Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь...


философ
Ссылка на сообщение 14 октября 2020 г. 16:22  
цитировать   |    [  ] 
Хочу познакомить вас с работой Павла Полякова по повести Аркадия Натановича Стругацкого «Пепел Бикини» . Анализ этого произведения был выполнен к 60-оетию выхода первого напечатанного произведения АНС.

В 2016 году исполнилось 60 лет со времени выхода первого напечатанного произведения Аркадия Натановича Стругацкого « Пепел Бикини» в Хабаровском журнале «Дальний Восток» 1956 год №5, стр 32 – 100. По инициативе архива Библиотеки приключений и научной фантастики (далее БПНФ) было выпущено некоммерческое коллекционное издание, не предназначенное к продаже повести Л. Петрова и А. Стругацкого «Пепел Бикини». Тираж повести небольшой, 25 экземпляров. Обложка выполнена в соответствии с выпускаемыми БПНФ изданиями того времени. Текст повести был воспроизведён по изданию журнала «Дальний Восток».
Архив БПНФ выразил благодарность Евгению Леонидовичу Кошелеву, Алле Владимировне Кузнецовой, Павлу Борисовичу Полякову и Виктору Петровичу Буре.
Именно для этого издания Павел Поляков выполнил исследовательскую работу по сравнению трех текстов этой повести. Вот что пишет в послесловии к этой повести А.Танасейчук:
«…Авторами теста числились двое: Л.Петров и А.Стругацкий. Именно в таком порядке – Стругацкий шёл вторым. Уже более или менее достоверно известно, что Петров (товарищ АНС по учёбе в ВИИЯКА, женатый на внучке Н.С.Хрущёва) непосредственного участия в создании повести не принимал (т.е. ничего не писал), но «концепцию» «соавторы» обсуждали. Ясна и роль последнего в появлении повести на свет: без связей и влияния Л.Петрова «Пепел Бикини» едва ли удалось бы опубликовать, по крайней мере так быстро и широко…
… Вернёмся, однако, к редакциям повести. Повторим: каждая серьёзно отличается от двух других. Достаточно просто прочитать их – в любом порядке: хронологическом или произвольном.
Павел Поляков, «один из люденов», предпринял специальное исследование и взял на себя труд сравнить все три редакции, он поделился полученными результатами, дал возможность познакомиться с ними автору настоящих строк. Труд обширный (более двух авторских листов) с большими цитатами. Воспроизвести его в подробностях невозможно. Но основные векторы отметить необходимо – они фиксируют те изменения, которые претерпевала повесть от редакции к редакции».
Все эти векторы чётко определены анализом, который изложен в книге П.Полякова «Стругацкие. Взгляд со стороны» . Читайте их в первоисточнике, это всегда интереснее.
И в конце своего исследования П.Поляков пишет: «Как я теперь перечитав его на несколько раз, отношусь к «Пеплу Бикини»? С одной стороны гораздо лучше, ибо как минимум, две трети нынешней современной фантастики гораздо слабее этой старой, пусть даже чуть устаревшей повести. Многие сцены (во всех трёх версиях) понравились и читаются с большим интересом и удовольствием. Вот только… Это, конечно моё личное мнение, но и документальный вариант ДВ и романтическая версия Ю мне более импонируют, и большее количество материала Д, увы не перешло в качество». А вы что думаете?
Экземпляр этого коллекционного издания книги «Пепел Бикини» храниться в домашней библиотеке Павла Полякова.

https://fantlab.ru/blogarticle56189

https://fantlab.ru/work1035144

либо вот текстом:

Первый раздел книги под названием «Стругацкие: взгляд со стороны»– это исследование повести Стругацких «Пепла Бикини».

Пепел Бикини.
Март 6, 2016
Сравнение трех вариантов повести Л. Петрова и А. Стругацкого "Пепел Бикини". С обильными цитатами из всех трех вариантов (предполагается, что читатели плохо знают эту повесть).

1 марта 1954 года Пентагон на полигоне в атолле Бикини испытал водородную бомбу. В результате многие люди, находившиеся как будто на безопасном расстоянии (в десятках и даже сотнях километров от эпицентра взрыва) заболели лучевой болезнью. И в первую очередь – рыбаки японской шхуны «Счастливый Дракон». Один из них — радист (по книге) Сюкити Кубосава двадцать четвертого сентября того же 1954 года скончался. Об этом рассказывает повесть Л. Петрова и А. Стругацкого «Пепел Бикини».
События эти были весьма значимы. Человечество, наконец, осознало опасность радиации, поражающей мирных людей на большом расстоянии и через значительный промежуток времени после ядерного взрыва, и в сравнительно короткий срок все атомные полигоны стали подземными.
В «Пепле Бикини» показана предыстория и ближайшие последствия этого события для трех групп людей: американской военщины, простых янки (строителей полигона) и японцев.
«Пепел Бикини» в пятидесятые годы выходил трижды: журнал «Дальни Восток» № 5 1956 года, журнал «Юность» 1957 год, № 12 и маленькая книжечка «Государственного издательства детской литературы Министерства Просвещения РСФСР» (или просто «ДЕТГИЗ») 1958 года.
К этой самой первой вещи Аркадия Стругацкого в соавторстве с
Л. Петровым я подходил без малейшего пиетета и считал ее «грехом молодости» будущего мэтра. Причина видна уже из (кратчайшей) аннотации – морализаторство и резонерство.
Однако, разумеется, это общий недостаток подобных произведений, а не «авторский грех». И авторы прекрасно знают, как его преодолеть.
Первый вариант повести, вышедшей в журнале «Дальний Восток» (далее – ДВ), предельно документален. О вещах жестких и жестоких говорится с равнодушной обыденностью.


философ
Ссылка на сообщение 15 октября 2020 г. 15:42  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

И в первую очередь – о таком грязном деле, как политика.

/…/ когда на Тихоокеанском театре военных действий некоторыми офицерами императорской армии был возрожден древний самурайский обычай пожирать дымящуюся кровью печень поверженного врага, доктор Миками отозвался об этом, если и не с безусловным одобрением, то, во всяком случае, без порицания, пустившись в туманные рассуждения о классических национальных традициях племени Ямато.
А ведь Миками – ведущий японский врач.
Американские политики не намного лучше:
А самое неприятное, мои уважаемый друг, — понизив голос, проговорил Удзуки, — заключается в том, что несчастные рыбаки правы.
- В чем? В том, что отказывались лечиться у янки?
- Нет, в том, что янки их будут использовать как своего рода подопытных животных. Во всяком случае методы работы Нортона и его помощников весьма напоминают мне... м-м...
Удзуки замолк и задумался. Может быть ему вспомнились описания работ генерала Исии, опубликованные после Хабаровского процесса?
Даже бравому адмиралу не по себе:
Брэйв похолодел. Да, ведь он слишком много знает. Значит, выбросить его нельзя. Зато можно... Нет, только не это. Нет, нет... Его знают, он умеет молчать.
/…/
Голова Брэйва кружилась, перед глазами плыли багровые пятна. Он едва стоял.
/…/
Остается... ждать приговора.

Чего же тогда ждать простым строителям полигона?

Субботние вечера показались бы постороннему сущим адом. Всевозможные обиды, действительные и мнимые, накопленные за всю неделю и потонувшие было в отупляющей усталости, всплывали тогда наружу и выливались в ожесточенные драки. Кто-то невидимый умело и без промаха направлял эти взрывы пьяной энергии в русло национальной розни. Мексиканцы бились с американцами, негры с мексиканцами и китайцами, все — друг с другом. Между дерущимися, покрикивая для порядка, но ни во что не вмешиваясь (разве только, если дело доходило до убийства), расхаживали патрули с буквами "МР" (военная полиция США – прим. авт.) на пробковых шлемах. К концу первого месяца вдруг выяснилось, что регулярно и самым страшным образом оказываются избитыми те немногие, кто имел какие-либо столкновения с администрацией.
/…/Однажды воскресным утром тело несчастного Майка нашли на берегу среди обломков коралловых глыб. Негр лежал наполовину в воде, лицом вниз, руки его были скручены за спиной проволокой, на затылке зияла страшная рана. Это было не первое убийство на острове, ибо одуревшие от жары и спирта люди дрались иногда, чем попало, но, конечно, никому не пришло бы в голову связать противника перед тем, как раскроить ему череп, а затем для верности подержать его лицом в воде. И все же администрация, по-видимому, не усмотрела в этом случае ничего необычного. Мало того, Чарли и Дику показалось даже, что дело стараются замять. Труп закопали в северной части острова и насыпали над неглубокой могилой кучу песку.

И еще несколько слов об отношении японцев к премьер-министру Иосида и его правительству:

Со времен Хидэёси у нас не было ни одного — я уж не говорю умного — но хотя бы нормального правительства. /…/ Говорить о доверии и уважении к такому человеку, как Иосида, просто смешно…
/…./
Да разве убедишь такого закоренелого упрямца и лицемера.
/…/
Министерство здравоохранения... Одно из тех министерств, у которого в Японии никогда не было денег. Самое большое, на что оно будет способно, это бросить призыв не пить воды. Как это было с тунцами. Поставили в приемных рыбных складах чиновников с дозиметрами и добились того, что только в одном Токио выбросили за борт полтораста тонн разделанного тунца. Разумеется, этого зараженного тунца сожрали мелкие рыбы, креветки и кальмары, которые в свою очередь пойдут на стол беднякам, а бедняки попадут к нам {в больницу}.
/…/
Изумленные полицейские услышали, как отец провинции громко и отчетливо выругался по-английски и сказал, ни к кому, по-видимому, не обращаясь:
- Это всё равно, что обучать лошадь молитвам.

Отношение японцев и американцев тоже непростые:

Хулиганы на танках! Может быть, и атомные бомбы на Хиросима и Нагасаки они сбросили из хулиганства, как мальчишка стреляет из рогатки в стеклянную витрину? Иначе, какой же смысл было наносить такие удары по истерзанной, обессиленной стране, у которой уже подогнулись колени?
Да, доктор Миками не любил и боялся американцев, и довольно частое общение с ними в последние годы не изменило этих его чувств к лучшему.
/…/
Да, таких вещей никому не прощают. За что придется отвечать? Самое главное — вся эта водородная история значительно ослабила позиции Вашингтона в Японии. Джапы давно ждали повода для выражения недовольства против оккупации, и теперь катастрофа с рыбаками, радиоактивный тунец, смертоносный дождь представляются им случаем, посланным самим господом богом. Ни в одной стране американцев не ненавидели так, как в Японии.

И часто переходят в банальную ругань:

Эта желтая пигалица оказалась хитрее, чем он предполагал.
/…/
До чего у этих янки противные морды...

Впрочем, американцы грызутся и между собой:

- Ну, нас учить нечему, — усмехнулся рыжеволосый Дик, — мы и без того ученые, верно, Чарли?
- Уж во всяком случае, учить нас будет не негр, — презрительно сказал толстяк, доставая из кармана мятую пачку сигарет. Улыбка сползла с лица Майка.
- Ты, значит, парень, считаешь, что негр или там мексиканский парень хуже тебя, так ты считаешь?
- Конечно, — Чарли с открытой насмешкой взглянул негру в глаза. — Всякий скажет, что самый плохой белый лучше самого хорошего негра.
- Это ты брось, — нахмурился Дик, — совсем не в том дело, кто лучше и кто хуже. Просто...
- Что "просто"?
- У нас, у белых, своя дорога, а у негров и всяких других цветных — своя.
Майк снова широко улыбнулся:
- Это неверно, парень. И если ты так думаешь, скажи, пожалуйста, почему же мы — белые, негры, мексиканцы, китайцы, все, кто здесь есть, — едем по одной дороге, в одном и том же свинарнике?
- Знаешь, иди ты к черту, — сердито начал Чарли.

Не лучше обстоят дела «простой Японии»:
Как и всех других хозяев, Нисикава интересовало только одно: полные трюмы свежезасоленной рыбы. За полные трюмы отвечают капитан и сэндо. За это они получают деньги. Законно они действуют или нет — их дело. Впрочем, если бы рыболовным шхунам разрешено было иметь на борту оружие, Нисикава, вероятно, не удержался бы и сам порекомендовал им заняться каперством, пиратством, чем угодно, лишь была обеспечена прибыль. Единственным условием, которое он им ставил, было, есть и будет: действовать так, чтобы не вовлекать его, Нисикава, ни в какие неприятности.

И «простой Америке»:

- Конечно, мне сразу сказали, что мальчик умер. Он умер от дифтерита. Когда мальчика похоронили, Марта чуть с ума не сошла. Но через месяц вдруг успокоилась и... пошла не по той дорожке. Писем от меня ведь не было, и она решила, что я ушел совсем. Кроме того, как рассказала мне соседка, она боялась, что я спрошу с нее за ребенка, если вернусь. Ты понимаешь, Дик, как это было тяжело слышать. К Марго повадился ходить один тип, приезжий торговец из Бразилии. /…/ Месяца за полтора до нашего возвращения она собралась, взяла чемодан и уехала. Где она сейчас — не знаю. Хорошо, если бразилец забрал ее к себе насовсем, по крайней мере будет сыта.


философ
Ссылка на сообщение 16 октября 2020 г. 14:09  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Общие описания в «ДВ» также спокойно-равнодушны, но не без легкого сарказма.Вот маленький рыбацкий поселок в Японии:

Даже на довольно подробной карте Японии не всегда можно найти Яидзу. Это небольшой рыбацкий городок, один из тысяч, которые лепятся по побережью страны Восходящего Солнца от угрюмых скал мыса Соя на Хоккайдо до изумрудных берегов южного Кюсю и создают ей славу одной из первых рыбопромышленных стран мира. Через их грязные захламленные порты вливается в Японию бесконечный поток разнообразных даров моря: с севера идет кета, лосось, сельдь, с юга доставляют тунца, макрель, омаров; на оптовые склады поступает китовый жир, амбра, сушеные осьминоги, каракатицы, кальмары, сепия, икра...
Эти города ежедневно встречают и провожают тысячи и тысячи рыболовных шхун, иногда новеньких и опрятных, чаще — ободранных, потрепанных временем и случайностями дальних плаваний, провонявших тухлой рыбой и квашеной редькой, но всегда имеющих деловито-озабоченный вид и пестрых от бесчисленных флажков, вымпелов и разноцветных одежд моряков. Шхуны со всем инвентарем и мускульной силой экипажей принадлежат либо крупным компаниям, либо маленьким частным владельцам, так называемым мелким и средним предпринимателям, каких так много развелось после войны почти во всех отраслях народного хозяйства Японии.
/…/
Невзирая ни на какие новые веяния, они с похвальным упорством отстаивают исстари установившиеся патриархально-феодальные традиции в отношениях между рыбаками и их хозяевами, и традициями этими проникнута даже деятельность (или бездеятельность) рыбацкого профсоюза. Не то, чтобы рыбаков вполне устраивал их заработок, который, по правде говоря, не мешало бы поднять раз в пять-шесть, да и то было бы только в обрез. Но просто по опыту известно, что в случае возникновения разногласий с хозяином тот, выражая отеческое сожаление, моментально уволит недовольного, а это означает необходимость идти искать заработков в какой-либо другой город — перспектива ненавистная и страшная для любого семейного рыбака. Поэтому большая часть жителей Яидзу предпочитает сводить концы с концами, довольствуясь тем, что дают им уловы. Женщины разводят огороды, старики днюют и ночуют на маленьких лодочках у берега, вылавливая "ика" — кальмаров: в сушеном виде эти головоногие довольно вкусны и, если они не составляют единственного блюда на завтрак, обед и ужин (а так, к сожалению, бывает нередко), их появление на столе встречается даже с радостью.
Что касается недовольных, то они не уживаются в Яидзу. Им приходится искать счастья на стороне. Судя по их редким письмам, дело это трудное и хлопотливое, о чем неустанно при каждом удобном случае напоминают им хозяева. Да, счастье положительно не дается недовольным. Но только ли недовольным?

Реакция японского обывателя на события в атолле Бикини:

Мозг японского обывателя с огромным трудом осваивал необычайно пикантную газетную кашу этих дней. /…/ Раздумья обывателя долги и мучительны. Он понимает, что нужно что-то делать, но не знает, что именно. Ему приходят на помощь. Ему говорят:
- Местный комитет борьбы за запрещение испытаний и применения водородного оружия предлагает вам подписать воззвание. Каждый честный японец...
Честный японец! Обыватель читает, несколько минут молчит в нерешительности и затем совершает свой первый в жизни поступок, не обусловленный влиянием солидных буржуазных газет: он берет самопишущую ручку и торопливо, словно боясь опоздать, расписывается. И также торопливо прикладывает к росписи личную печать.

И «мексиканский кабачок» в США:

Загулявший военный и бродяга, в кармане которого завелось несколько долларов, улизнувший от жены делец и запивший клерк, наскучившие чинностью больших ресторанов, представители золотой молодежи, богатый эмигрант из Латинской Америки, гангстер, удачливый игрок — вся эта разношерстная публика собиралась к полуночи под его низкими сводами, пила, пожирала острые мексиканские блюда, орала, ругалась и курила, курила, курила без конца. В голубовато-сером тумане между мраморными столиками ловко скользили официанты в сомбреро и важно разгуливал толстый усатый хозяин во фраке, с крупными блестящими камнями на пухлых пальцах левой руки. Скандалы здесь были редки: за этим следили три дюжих парня, сидевшие в углу за отдельным столиком под большой картиной, изображавшей пустыню, кактусы и скачущих всадников. Кроме того, недалеко от кабачка находился полицейский пост.
/…/
Поставив на стол пустой стакан, Чарли огляделся. За соседним столиком двое оборванцев убеждали размалеванную женщину попробовать новый коктейль. Та отбивалась с визгливым хохотом. Оркестр очень громко играл "Мамбо" — модную румбу. Несколько пар старательно топтались в узких проходах. В противоположном углу зала раздались рассерженные голоса, и через минуту дюжие парни осторожно протащили к выходу мужчину во фраке с большой белой астрой в петлице. За ними следовал грузный человек в клетчатой рубашке с засученными рукавами.
- Слушай, Дик, — сказал Чарли, поворачиваясь к Дику. — Что это за место?
- Это? Ты же видишь — ночной ресторан. Я всегда провожу здесь ночь, когда задерживаюсь в Вашингтоне. Тепло, уютно. Только надо иметь несколько долларов на виски. И не шуметь. Это лучше, чем спать в ночлежке.
- Я смотрю, здесь что-то очень много всяких благородных.- Не обращай внимания. Здесь не смотрят, какой ты, благородный или нет. Были бы деньги.

Несколько мелких сюжетных нюансов повести в версии ДВ.Когда японские рыбаки хотят пройти мимо Маршалловых (Маршальских) островов, то вспоминают:

Среди них находились и два черной славы атолла — Бикини и Эниветок, всем известные полигоны для испытания атомных бомб.

Но попади рыбаки в запретную зону вокруг островов:

Нас бы обвинили в шпионаже и тогда...

Но решение принято:

И сэндо рассудил, что, поскольку обратный путь в Японию всё равно лежит через этот район, в пределах американской опеки, можно будет вообще воздержаться от лова, а в случае чего они отговорятся невозможностью определить свое местоположение на таком удалении от берегов.

Закончивших работу на полигоне американцев отправляют назад «на шикарном теплоходе «Санта-Круц»:

Фирма в знак признания ваших заслуг решила везти вас в Штаты как джентльменов. Цените это.

В больнице японские врачи уговаривают больных рыбаков лечиться у американцев:

Вряд ли американские врачи могут иметь на уме что-нибудь плохое. К тому же, ведь мы присутствуем здесь, а нам-то вы доверяете, не так ли?
А почему, собственно американские врачи командуют? Отвечает доктор Удзуки:
Но ведь даже пенициллин мы берем у них. Хорошо еще, что они постеснялись поставить условием полное отстранение нас, японцев, от этого дела.

По словам того же доктора, коммунизм в Японии невозможен:
В такой стране, как Россия, Китай — пожалуй... Но не у нас.

Размышления другого японского врача:
Некоторые из /…/ планов и расчетов будут приняты или отвергнуты в зависимости от того, чем окончится история болезни пациента палаты 311, удастся ли Куматори, молодому, талантливому врачу, сохранить жизнь человеку, который вот уже полгода мечется между жизнью и смертью за этой дверью. Однажды Нортон даже намекнул.
Когда уже помянутый американский адмирал пришел к своему шефу:
Его даже не пригласили сесть...
И в придачу задали неприятный вопрос:
Кстати, почему вы не сдали официально дела в Японии?

Наконец три интересных вставных эпизода.
Один касается главных героев, американских рабочих Дика и Чарли сначала на судне, а потом на самом полигоне:

Но тут их очень невежливо окликнули, и, обернувшись, они увидели в двух шагах от себя плотную, закутанную в блестящий клеенчатый плащ фигуру. По синему носу и изрыгающему ругательства рту, видневшимся из-под капюшона, они сразу признали боцмана.
- Сколько вам говорить, ублюдки, вонючие сухопутные твари, недоноски, что выходить на палубу запрещено? Сколько вам говорить и хватит ли здесь одних разговоров, я вас спрашиваю?
- Не очень-то разоряйся, боцман, — угрюмо сказал Дик. — Ты нам не хозяин.
- И если будешь так ругаться, то можешь нарваться на неприятности, — добавил Чарли, вызывающе шагая вперед, не отпуская, однако, поручни.
Боцман несколько секунд оторопело переводил взгляд с одного на другого, затем сказал неожиданно спокойно:
- Ладно, парни, дело ваше. Я ругаюсь потому, что боюсь за ваши шкуры. Вчера смыло за борт одного матроса. Но раз вы сами взялись отвечать за себя... Кроме того, ведь это ваш босс запретил вам появляться наверху, чтобы вы не глазели по сторонам.
Он повернулся, но, отойдя подальше, остановился и крикнул:
- Я вас давно держу на примете, особенно тебя, рыжий. Посмотрим, как ты запоешь на разгрузке.
- Ладно, топай, топай, боцман!
Когда боцман ушел, приятели озадаченно взглянули друг на друга.
- Что он имеет в виду? — спросил Дик.
Чарли пожал плечами:
- Надеюсь, ничего плохого. Было бы скверно, если бы он доложил о нас толстому боссу.
- Надо будет сунуть ему бутылку виски, — решил Дик. — У меня еще осталось две штуки.
- Правильно, — одобрил Чарли.
/…/
- Знаешь, Чарли, — оказал Дик. — Я вот всё думаю, что мы здесь делали? Для чего все это?
- Что "все это"?
- Да вот... залили землю цементом, вбили туда железные брусья какие-то... Каланчу эту построили, — Дик ткнул пальцем в сторону холма, над которым возвышалась громадная башня из толстых стальных форм.
- А тебе какое дело?
- Вообще, конечно, никакого. Но ведь интересно, все-таки, что здесь будет?
Чарли открыл, наконец, глаза и изумленно уставился на приятеля:
- Тебя что... солнечный удар хватил, что ли?
- А почему бы мне не задать такой вопрос?
- Вот-вот, пойди к начальнику... А еще лучше к самим мистерам Холмсу и Харверу и задай им свой вопрос. Они тебе ответят. Не суй нос не в свои дела, старина. Это вернейший способ сохранить его в целости.
- Чепуха, Чарли. Я работал на этой стройке с самого начала, как и ты. Мы оба потели здесь и рисковали нажить грыжу. Почему же нам не узнать, что мы строили, если нам это интересно?
- Это ты брось, — резко сказал Чарли. — Мне это совсем неинтересно. Мне интересно получить свои денежки и поскорее вернуться домой целым и невредимым. А с теми, кто задает много вопросов и старается побольше узнать, случаются разные неприятные вещи. Не забывай негра Майка, дружище. Голову даю на отсечение, что его кончили за то, что он любил смотреть и слушать.
- Может, все это так. Только...
- Что "только"? — Чарли придвинулся к товарищу и сказал, понизив голос: — Тебе же сказали, что стройка идет по военному заказу. Ты — единственный дурак на всем острове, которому хочется узнать еще что-нибудь помимо того, сколько ему причитается и когда он попадет домой.
Дик вздохнул и поднялся на ноги.
- Пойдем попьем, что ли?
- Это дело, — оживился Чарли. — Можно и попить, и даже выпить


философ
Ссылка на сообщение 17 октября 2020 г. 12:44  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Далее история губернатора провинции Сидзуома, «опытного политикана» (то есть по-нынешнему просто политика):

Губернатор провинции Сидзуома был в ярости. Вернее, он был взбешен. Он бушевал — ругался, топал ногами и даже осквернил свои руки.
Чтобы вполне оценить впечатление, произведенное этим обстоятельством на всех окружающих, следует учесть, что он считался чуть ли не самым уравновешенным человеком на всём побережье залива Суруга и представлял собою исключение среди других губернаторов. Неожиданный гнев отца провинции нашел свое первое выражение в том, что губернатор сначала скомкал и швырнул в лицо секретарю телеграмму от господина премьер-министра, а когда обиженный секретарь попытался пуститься в рассуждения относительно незыблемости демократических порядков в государственных учреждениях новой Японии, схватил несчастного молодого человека за шиворот и вытолкнул за дверь. Бормоча проклятья и извинения, помогая испуганной машинистке поднять опрокинутый его падением стол, секретарь слышал, как за захлопнувшейся дверью губернатор бегал по кабинету, крича: "Проклятые дураки!.." Затем послышался звон разбитого стекла ("Хрустальный графин!" — ахнула машинистка), и всё стихло. Здание губернаторского управления замерло. Пораженные чиновники ходили на цыпочках и обменивались недоумевающими взглядами. Служительница, относившая губернатору обед, вылетела из кабинета вся красная, со слезами на глазах: господину губернатору показалось, что она позволила себе войти не постучавшись. Дверь кабинета распахнулась, и резкий визгливый голос приказал вызвать начальника полиции. "Немедленно! Слышите?" Секретарь, забыв о достоинстве несправедливо обиженного, бросился к телефону.
И только позвонив, он вспомнил, что раньше губернатор имел обыкновение звонить к начальнику полиции сам. Эта мысль вызвала у него другое воспоминание. Он хлопнул себя по лбу и медленно сказал:
- Кажется, я понимаю, в чем дело.
Мгновенно обступившие его чиновники узнали следующее. Сегодня утром звонил из Токио сам господин министр внутренних дел. Дверь кабинета не была плотно прикрыта, и он, секретарь, волей-неволей... Если дверь приоткрыта, то слышно всё, и этому ничем не поможешь... Господин губернатор взял трубку и поздоровался с господином министром.
- Дальнейший разговор я помню почти слово в слово. — Секретарь надулся и заскрипел, имитируя голос своего шефа. — "Знаю, господин министр, завтра похороны. Какие меры? Но мне кажется, полиции там делать будет нечего... Господин министр, моя точка зрения на этот вопрос вам известна. Кто я? Ну нет, я не коммунист, и это вы прекрасно знаете... Нет. Позволю себе заметить, что это вы играете на руку красным, господин министр... Правда, когда-то и я думал, что лучше янки, чем красные... Вот-вот, без янки. И уж во всяком случае без этих дьявольских бомб... Япония — японцам. Господин министр, я всегда говорил, что Окадзаки — подставная фигура. А мы с вами — японцы, господин министр. Вот именно... Нет, я не думаю, что вдова рыбака, убитого американцами, поднимет на кладбище бунт. Уверяю вас, господин министр, там всё будет в идеальном порядке..." Он спорил, но оставался спокойным. А через полчаса пришла телеграмма от господина Иосида. И вот тут...
Машинистка не выдержала и прыснула. Секретарь надменно поглядел на нее.
- Мыслящий реально человек должен понимать, что бывают минуты, когда самые кроткие и терпеливые из нас теряют душевное равновесие. Я понимаю это и не имею к уважаемому господину губернатору никаких претензий.
Секретарь был прав: его шеф потерял душевное равновесие. Впрочем, до претензий секретаря или кого-либо другого из подчиненных губернатору не было никакого дела. Главными виновниками его вспышки были те, наверху, в Токио — в этом секретарь тоже не ошибся.
/…/
Разумеется, губернатор далеко не либерал:

И вопрос, конечно, не в том, что ему было бы неприятно видеть равнодушные раскормленные рожи полицейских рядом с плачущими женщинами и суровыми обветренными лицами рыбаков.
Просто «неуклюжие махинации» правительства Иосида «могли стоить ему места, в конце концов». А поддержи он рыбаков в похоронной процессии, «эта была бы популярность».
Поэтому на похоронах губернатор-политикан изо всех сил пытается сохранить лицо.
Но не только:

Начальник полиции, озабоченно пыхтя, стал проталкиваться сквозь толпу. /…/
- Ну-ну, деревенщина! — угрожающе прорычал начальник полиции. — Поговори у меня! В свиной ящик захотел?
- Попрошу вас немедленно назад, — негромко произнес губернатор.
- Но это бунтовщические речи! — маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы. — Мой служебный долг...
- Ваш служебный долг — повиноваться мне. Давайте лучше послушаем.

К губернатору, несмотря на противодействие того же начальника полиции, подходит агитатор, призывающий к запрету ядерного оружия.

«Если вы японец, вы подпишете это воззвание», — пылко говорит он.
Да, я японец, — тихо сказал губернатор и назвал себя.
Студент почтительно поклонился и, пятясь, исчез в толпе.
Губернатор подошел вплотную к начальнику полиции и прошептал ему:
- Постарайтесь держать себя достойно на похоронах или вернитесь в машину. На вашем месте я слушал бы то, что сейчас говорят, и учился.
/…/
И, хитро подмигнув вконец обалдевшему полицейскому, губернатор хлопнул в ладоши и тоже крикнул: — Суй-баку, хан-тай! (Долой бомбу – прим. авт.)

В конце книги Дик и Чарли встречаются с высокопоставленным полковником Нортоном:

- Я угощаю, ребята, — раздался вдруг сиплый голос над их головами.
Друзья подняли глаза и увидели высокого загорелого человека в помятом и испачканном сером костюме, без шляпы и со сбившимся набок галстуком. Человек этот довольно сильно кренился вправо, а пустые оловянные глаза его тупо и упорно смотрели на кончик носа.
- Сегодня угощаю я, — снова рявкнул он.
- Ну. садитесь, раз угощаете, — Чарли придвинул ногой свободный стул. Дик с брезгливой усмешкой следил, как новоприбывший, тщательно прицелившись, осторожно садился мимо стула, и подхватил его под руку в последний момент.
- Спасибо, друг. Вы — славные ребята, настоящие янки, клянусь... Здесь есть "Бикини"? Я хочу "Бикини". А вы?
- Виски, — коротко сказал Чарли.
- Так... А "Бикини" не хотите? Пусть будет виски. Но сегодня надо пить "Бикини". Знаете, почему?
- Почему?
- Потому что именно на Бикини началось то, что привело меня, полковника Нортона, в этот грязный кабак.
Тут Нортон уронил голову на стол и заплакал.
Дик и Чарли переглянулись. Один из вышибал подошел поближе посмотреть, что происходит, погрозил пальцем и вернулся на место.
- Полковник Нортон?
- Это вы лечили Кубояма?
- Да... Я лечил этого японца. И вот вся благодарность. А вы... Откуда вы знаете?
В пустых глазах пьяного полковника на мгновение мелькнула тревога.
- Мы убивали его, — усмехнулся Дик.
- Как... убивали?
- Так. Мы убивали — и не убили, а вы лечили — и не вылечили.
- Чепуха. Всё чепуха, — забормотал Нортон. — Скоро на трупы никто не будет обращать внимания. Скоро их будет очень много. Но это не должно огорчать никого.
- Не понимаю, что вы хотите сказать, сэр, — угрюмо сказал Дик.
- Слушайте, ребята, — Нортон выпрямился на стуле, с трудом удерживая равновесие. — Черт с ним, с японцем. Мы великая нация и призваны властвовать над миром. Бомба сделает нас непобедимыми. А вас мучает угрызение совести за то, что вы сделали полезное дело. Вы должны гордиться этим, а не хныкать. Вы...
Он попытался подняться, но тут же уронил голову на стол и посмотрел на Дика снизу вверх.
- Им... Не нравится просто... нечистая работа. В следующий раз нужно быть осторожнее, вот и всё.
Он всхлипнул и закрыл глаза.
Дик встал, бросил на стол деньги и пошел к выходу. Чарли побрел за ним.
- Сволочь, сволочь и гад, — громко сказал Дик, когда они очутились на улице под неоновым светом вывески "Пенья-Невада".

Естественно, все приведенные цитаты присутствуют в «Пепле Бикини» версии ДВ и только в нем.


философ
Ссылка на сообщение 18 октября 2020 г. 14:45  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Версия «Пепла Бикини» в журнале «Юность» (далее – Ю), для тех, кто читал ДВ, сильно удивит. (Правда, обычно эти тексты читаются наоборот, с тем же, впрочем, результатом.) Сказать, что текст Ю просто сокращен (процентов на сорок) по сравнению с ДВ, значит, ничего не сказать. Глава «Профессор Удзуки Масао» отсутствует, глава «Пепел Бикини», наоборот, добавлена. Часть глав переименована: особенно понравилось превращение «Мексиканского кабачка» в «Дороги расходятся». Глава «Ямамото»/«Механик Мотоути» вообще стала совсем другой. Пропал «Эпилог», превратившись в главу «Поющие голоса». За это, честно говоря, особенно обидно, ведь в «Эпилоге» ДВ все «типические» персонажи как бы сводятся вместе, показывается их грядущая судьба. Из версии «Ю» это выпало (может, места не хватило).
Изменились практически все японские имена (главный герой, к примеру, из Айкити Кубояма стал Сюкити Кубосава). Из трех дочерей у него осталось две, мать стала тещей (которую, правда, Кубосава всегда зовет «матерью»).
В сторону увеличения поменялись номера. Судно «Счастливый Дракон» («Дай-дзю Фукурю-мару») из № 5 стал № 10, а номер адмирала Брэйва в гостинице из 210 – до 810. Естественно, множество мелких сокращений и изменений.
Но главное, изменилась тональность.
Конечно, жестокости и в Ю хватает. Вспоминается непритязательный рассказ об обратном пути рыбаков после катастрофы.

— Погоди! — сердито остановил его хозяин. — Твои страхи и молитвы нужны мне... как тухлая камбала. Говори, Одабэ-сан. Коротко, не размазывая.
И капитан, подстегиваемый нетерпеливым покашливанием сэндо, глядя, как завороженный, в маленькие немигающие глаза Нарикава, торопливо рассказал о плавании, о таинственной вспышке за горизонтом, о громе и, наконец, об удивительном «пепле горящего неба».
Нарикава слушал, не перебивая.
— Вы понимаете, Нарикава-сан, мы были очень испуганы. Мы шли без остановки до самого Коидзу. И это было нелегко, так как через два дня заболел механик...
— Его рвало, — не выдержал сэндо. — У него болела голова, он несколько дней валялся в кубрике, не принимая ни воды, ни пищи. Вместе с ним заболело еще несколько человек. Правда, Амида-Будда был милостив, и они скоро оправились... Вот тогда и начались у нас эти проклятые нарывы. У радиста даже гной пошел из ушей.
Капитан облизнул пересохшие губы и опустил голову.

Но в повести появилось множество эпизодов, как бы это сказать, романтических.
В эту же сторону изменились и сами герои, особенно американцы. В варианте ДВ и Дик, и Чарли, и Майкл – безработные, готовые радоваться любому делу. В Ю таков только негр Майкл, на которого Чарли с Диком смотрят немного свысока:

Рыжеволосый {Дик} слушал негра со снисходительным любопытством: он был рабочим высокой квалификации и давно уже не знал безработицы.

Разные причины вербовки на «работу вне США». В «ДБ» эпизод устройства на работу довольно длинный и жесткий:

Они познакомились месяц назад дождливым октябрьским утром у входа в контору по найму рабочей силы. Им посчастливилось первыми занять эту выгодную позицию, и огромная масса безработных, моментально заполнившая улицу, на которой находилась контора, придавила их к запертым еще дверям. Дик и Чарли стояли, тесно прижатые друг к другу, уткнувшись носами в объявление, гласившее, что фирма "Холмс и Харвер" производит набор рабочих для строительных работ за пределами Штатов на неопределенный срок. Оплата повышенная, от двадцати до двадцати пяти долларов в день. Рабочий должен быть знаком с цементным и бетонным делом.
Двадцать пять долларов в день — деньги немалые, поэтому со стороны могло показаться, что все поголовно безработные Фриско превосходно знают цементное и бетонное дело и горят желанием покинуть родину на неопределенный срок. Впрочем, объявление оговаривало количество необходимых рабочих числом 550, тогда как желающих уже к шести утра оказалось не меньше тысячи. Дик и Чарли были совершенно уверены в успехе и со снисходительной жалостью счастливчиков думали о тех, кто спешил сейчас сюда со всех концов громадного города. Они по-братски раскурили последнюю сигарету, оставшуюся у Дика, и съели сендвич, приготовленный женой Чарли.
- Я уже третий месяц без работы, — рассказывал Чарли.
- Я только несколько недель, — виновато отозвался Дик. — Но всё равно, у меня на шее трое, надо же их кормить, не правда ли?
Чарльз и те, кто были рядом, великодушно приняли оправдание. И в этот момент дверь толкнули изнутри. Крича и ругаясь. Дик и Чарли потеснили товарищей и выпустили из конторы толстого человека в роговых очках.
- Тише! Тише! — пронеслось по толпе. Все смолкли.
- Вот что, ребята, — сказал толстяк. — Сейчас будем начинать. Не теснитесь и не спешите. Заходить по десять человек. Мы будем говорить с каждым в отдельности и наводить необходимые справки. Тех, кто нам подойдет, запишем, выдадим аванс в сто долларов и отпустим до завтрашнего дня. Завтра все принятые, как один, должны явиться в порт к десяти утра. Поняли?
- Поняли! — закричали все.
Кто-то спросил:
- Куда ехать?
Толстяк ничего не ответил и, неопределенно махнув рукой, скрылся в конторе. Сейчас же в толпу врезались несколько дюжин полицейских. Ловко орудуя кулаками, дубинками и коленями, они установили какое-то подобие очереди. Огромный хвост из сотен людей вытянулся вдоль фасада и завернулся за угол квартала. Дверь снова открылась, у порога встал полицейский сержант и сказал:
- Валяй первые десять. Два, три, пять... Не напирай, рыло... Восемь, десять... Всё! Осади назад, говорят тебе!
Дверь захлопнулась. Но что за дело было до этого Дику и Чарли! Они вошли первыми и первыми же, взволнованные и растерянные, очутились у стола очкастого толстяка.
- Фамилия? Имя? Возраст? Где работал? Какая специальность? Почему уволен? Ах, закончилось строительство... Член профсоюза? Нет? Проверьте, Джексон... Коммунист?
Дик в ужасе всплеснул руками. Чарли за его спиной искательно улыбнулся, думая, что хозяин шутит. Но хозяин не шутил.
- Имей в виду, парень, мы всё равно узнаем, красный ты или нет. И лучше, если ты скажешь это здесь. Так не красный? Ну, ладно. Пройди в ту комнату. Следующий! Фамилия?..
Когда Дик и Чарли снова очутились на улице, потные, счастливые, сжимая в ладонях пачки долларовых бумажек, их сразу же окружила толпа. Посыпались вопросы. И тут выяснилось, что ни тот, ни другой не спросили, куда и на какой срок они едут. Им это было безразлично.
- Эй, ребята!
К ним протолкался еще один из первого десятка.
- Вы в профсоюзе?
- Нет.
- А я в профсоюзе, и меня не приняли. Меня и еще одного парня...
Он поднял руку и крикнул:
- Товарищи! Они не берут членов профсоюза! Это темное дело! И не говорят, куда ехать и что за работа!
Толпа зашумела. Дик и Чарли, опасливо поглядывая на крикуна, стали проталкиваться в сторону. Навстречу им, расшвыривая стоявших на пути, спешили полицейские.
- Фу! — сказал Чарли, снимая шляпу и вытирая лоб. — Слава богу, работа есть.
- А что за работа, мне ей-богу наплевать, — возбужденно хихикая, отозвался Дик. — Хоть в аду грешников жарить. Платили бы только денежки. Ну, пойдем, вспрыснем это дело.

В Ю рассказ об устройстве на работу Майка на редкость короток.

— Безработный?
— Был. Теперь нет. — Майк достал из кармана сложенную вчетверо вырезку из газеты. — Вот, видишь? «Фирма «Холмс и Харвер» производит набор рабочих для строительных работ за пределами Штатов на неопределенный срок. Оплата повышенная, от двадцати до двадцати пяти долларов в день». Знаешь, парень, у конторы по найму было столько народу, что хозяева вызывали полицию. Но я перехитрил всех. Я встал у дверей еще с вечера. Ха! И я вошел туда первым...

Дик же и Чарли, по версии Ю, не случайные знакомые, а родственники. Чарли женат на сестре Дика. И на работу они устроились совсем по другим причинам:

Дик и его свояк Чарли работали на одном из многочисленных предприятий строительной компании «Холмс и Харвер». Месяц назад поздним вечером Дик, как всегда немного навеселе, явился в домик, которым Чарли недавно обзавелся в рассрочку.
Будущий домовладелец лежал на софе и читал газету, жена его убирала со стола. Дик поздоровался, уселся в кресло и закурил.
— Я к вам по делу, друзья. /…/ Речь идет о тысячах долларов. Сколько вам осталось выплачивать?
— Уйму. — Чарли был озадачен. — Четыре с половиной.
— Ага... Так вот, — торжественно сказал Дик. — Предлагается работенка примерно на эту сумму.
— Шутишь?
— Нет.
— Не верю.
— Считай, что несколько тысяч уже у тебя в кармане.
И Дик рассказал, что фирма прислала запрос на сто пятьдесят квалифицированных рабочих для работы за пределами Штатов. Оплата — двадцать пять долларов в день. Списки уже составлены и подписаны.
— И я...
— И мы с тобой.
...Спустя неделю Джейн, вытирая платочком глаза, провожала мужа и брата на вокзале, где они вместе с другими рабочими сели в поезд, уходивший на Запад.

Вот так: все весело и ничего не тяготит.


философ
Ссылка на сообщение 19 октября 2020 г. 14:58  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Далее, в версии Ю, в отличие от ДВ, негр Майк остается жив. Правда, уезжает в Америку чуть раньше Дика и Чарли:

Не только Майка, но и вообще никого из цветных в списке не оказалось. Перед отъездом негр долго тряс руки Дику и Чарли, бормоча что-то неразборчивое и вытирая слезы. Чарли потихоньку передал ему письмо для Джейн, нацарапанное огрызком карандаша на куске оберточной бумаги.
— Ну, держитесь, парни. Жалко расставаться. Очень жалко, ей-богу. Письмо завезу сам, Чарли, будь спокоен. Ну, все.
Майк в последний раз тряхнул их руки, повернулся и побежал к шлюпке. Друзья еще долго видели, как он, на целую голову возвышаясь над соседями, махал им рукой.
— Прощай, Майк, — тихо сказал Дик.
— Хороший негр, — растроганно добавил Чарли, — Славный. Лучший из негров, каких я когда-либо знал.
На мгновение их охватило чувство одиночества и острой зависти к тем, кто поднимался сейчас на борт транспорта. Эти люди уже на пути домой и через две — три недели увидят своих родных, жен, детей.

В дальнейшем в «мексиканском кабачке» Дик будет встречаться не с Чарли, а с Майком. Чарли же обретет свое, чисто мещанское счастье:

Вот и исполнились мечты Чарли. Пожалуй, ему нечего больше желать. У него собственный дом. Он владеет холодильником, пылесосом, телевизором, машинкой для приготовления коктейлей и многими другими полезными и необходимыми в домашнем обиходе предметами. У него есть небольшой текущий счет в банке и собственная чековая книжка с плотными узорчатыми листами. Мало того, теперь Чарли стал мастером, и от него зависит благополучие нескольких десятков человек. Одним словом, Чарли поднялся на первую (несомненно, самую трудную) ступеньку радужной лестницы, именуемой «просперити» (процветание).
Чарли слегка пополнел, глаза его утратили прежнее беспокойное выражение и стали уверенными и даже надменными. Товарищи по работе теперь относятся к нему совсем по-другому — немногие со скрытой насмешкой, большинство же с уважением и почтительностью: ведь он стал правой рукой производителя работ фирмы «Холмс и Харвер», а это — уже положение. Насмешек Чарли не замечал, знаки почтения принимал снисходительно, с презрительной улыбкой. Серая масса сезонных рабочих, копошившихся у него под ногами, мало интересовала его. Теперь у него была другая цель: стать производителем работ, навсегда уйти из мира физического труда, руководить и получать все больше долларов, долларов, долларов... Впрочем, Чарли не торопился. Он мог позволить себе приглядываться, выжидать. Положение его было прочным. Кроме того, он подумывал и о карьере профсоюзного лидера. Вот только...
Чарли сидел в своем любимом (собственном!) кресле у электрокамина, курил и раздраженно поглядывал на сутулую спину Дика, стоявшего перед окном. Джейн вязала, полулежа на кушетке. Все молчали. Вечерняя темнота за окном была пропитана осенней сыростью. Вокруг лампы уютно плыли сизые струйки табачного дыма.
/…/
— Интересно, куда он девал свои деньги? — глубокомысленно произнес Чарли.
— Глупый вопрос!.. — Голос Дика звучал сердито.
— А все-таки?
— Ну, мало ли что... Роздал долги... Или болел и потратил на лечение. Вложил в какое-нибудь дело и прогорел. Будто не знаешь, как это бывает...
— У умного человека так не бывает.
— У умного? Пожа-а-луй.
Чарли подозрительно взглянул на Дика, но вид костлявой широкой спины не сказал ему ничего. Джейн еще быстрее заработала спицами, еще ниже склонила над вязаньем золотоволосую голову. На всякий случай Чарли пробормотал:
— Разумеется, кому как повезет...
/…/
— Мы условились встретиться сегодня вечером.
— Где?
— В «Пи-Эн»...
Чарли облегченно рассмеялся.
— Конечно, это — самое удобное место для встречи... — Глаза его встретились с глазами жены. Джейн несколько мгновений глядела на него с незнакомым, отчужденным выражением, затем снова опустила голову. Чарли кашлянул: — Само собой, лучше было бы пригласить его сюда, но... знаешь, Дик, какие у меня соседи? Нам житья не будет, если они узнают, что мы якшаемся с неграми.
— Я так и понял, — равнодушно сказал Дик.
— ...Вот-вот. И у меня много завистников на работе. Мне не хотелось бы давать им в руки лишний козырь. Да еще осложнять отношения с местными...
— Я так и понял, — повторил Дик.
Но Чарли уже не мог остановиться.
— Конечно, ты осудишь меня. Все-таки вместе работали и все такое. Я понимаю. Мне, право, ужасно жаль... Но я...
Дик наконец повернулся к нему лицом.
— Ладно, — сказал он и широко зевнул. —/…/ Нечего говорить об этом. Я пошел.
Он поцеловал Джейн в лоб, кивнул Чарли и вышел, плотно притворив за собой дверь. Шаги его простучали по асфальту под окном и затихли.
— Дик обиделся на меня, — беспомощно проговорил Чарли. — Но ведь не мог же я, действительно, пустить в дом ниггера!
Джейн не ответила.

Не знаю почему, но мне немного жаль Джейн.

Изменились и японские персонажи. Пусть чаще всего во вставных эпизодах, но из «типичных образов» реальной документалистики они превращаются пусть в романтических, но живых героев. Старшей дочери Кубосава Умэ в начале повести 14, а конце 16 лет. В ДВ ее нет, там старшей дочери радиста 7 лет. Практически она появляется только на нескольких страницах. В начале «японской» части, когда ее отец собирается выйти в море.

Умэко, подкравшись к отцу сзади, обняла его за шею тонкими смуглыми руками и шепнула на ухо:
— Папа будет осторожен в море, правда?

В Токио, в больнице:

Дверь тихонько скрипнула. Мотоути скосил глаза и увидел Умэко, старшую дочь Кубосава, подругу своей сестры. Вот уже месяц, как девочка жила в госпитале, ухаживая за отцом. Врачи считали, что ее присутствие благотворно действует на его здоровье.
Умэко хорошо знала Мотоути и часто навещала его. Бледная, осунувшаяся, отчего глаза ее стали очень большими и еще более темными, в белом больничном халатике, она казалась совсем взрослой.
— Ну что, Умэ-тян? — вполголоса спросил механик.
Умэко на цыпочках подошла и присела на край постели Мотоути.
— Папе опять плохо, — прошептала она. — Совсем плохо. Он опять потерял сознание. Я подслушала, врачи говорят, что надежды мало. Неужели он умрет?
Глаза ее налились слезами, она опустила голову, перебирая дрожащими пальцами завязки на халате.
/…/
— Ничего, Умэ-тян, — сказал Мотоути. Его костлявая рука легла на плечо девочки. — Ничего. Не надо так... отчаиваться. Ведь Кубосава-сан не впервые теряет сознание, правда?
— У него теперь желтуха. Они говорят, что такой желтухи никто... никто...
Она всхлипнула и прижала рукав к глазам.
— Ну... ничего. Простите, что я плачу. Вам ведь тоже очень плохо. Вот, смотрите, мне дал господин студент из хиросимского отделения...
Умэко вытянула из-за пазухи свернутый в трубку журнал.
На большой, во всю страницу, фотографии Мотоути увидел нечто, напоминающее исполинский одуванчик или круглый ком ваты, поднявшийся над облаками на корявой черной ножке. Подпись под фотографией гласила: «Огненный шар, образовавшийся после взрыва водородной бомбы. Диаметр шара — около восьми километров».
— Дрянь какая, — сказал Мотоути. — А что это за черный столб?
— Господин студент говорил, что это и есть туча пыли, которая поднялась от взрыва. «Пепел Бикини». Он говорил, что шар уходил все выше вверх и тянул тучу за собой. А потом... она рассыпалась...
— Дрянь какая, — проговорил Мотоути и вернул журнал.
— Ну, зачем это было нужно? — вырвалось у Умэко. Она закрыла лицо ладонями и выбежала из палаты.

И в самой последней главе после смерти отца:

Накамура-сан опустился на циновку, но сейчас же поднялся, чтобы поздороваться с высокой красивой девушкой в европейском платье, появившейся из соседней комнаты.
— Никак это Умэ-тян?.. — пробормотал он.
— Я, Накамура-сан. Это я. Что, очень изменилась?
— Да-а... Выросла, похудела. Стала барышней.
/…./
Дети подсели к почтальону, разговаривавшему с Умэко.
— Значит, Умэ-тян вступила в «Поющие голоса»?
— Да. Мне сказали, что старшей дочери Кубосава это просто необходимо. К тому же я немножко умею петь и плясать. Меня научила бабушка. Всем очень понравилось, как я танцую «Сакура».
— Вот как...
— Да. «Поющие голоса» — это голоса всех свободных сердец нашей родины. Мы разъезжаем по всей Японии и песнями, декламацией, танцами убеждаем народ выступать против испытаний атомных и водородных бомб, против превращения Японии в атомный полигон. А потом, возможно, отправимся и за границу... В Китай, Россию, в США.
Почтальон с изумлением и уважением смотрел на нее. Впервые в жизни он слышал такие слова от шестнадцатилетней девочки, дочери рыбака.

Чуть больше страницы текста, но характер.


философ
Ссылка на сообщение 20 октября 2020 г. 14:45  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Еще один персонаж, «человек в тропическом шлеме», безжалостный фанатик. Один маленький эпизод – и вот он весь перед нами:

— Живее! — повторял человек в тропическом шлеме.
— Люди устали, сэр, — робко заметил однажды Болл, когда тот, брызжа слюной, тыкал сухим пальцем в голую спину рабочего, свалившегося в тени.
— Люди? — Бесцветные глаза человека в шлеме выкатились, как у омара. — Люди устали, говорите вы? Ну и что же?
Болл втянул голову в плечи.
— Мы подготавливаем грандиознейший эксперимент, а вы толкуете об усталости. Да вы что, с луны свалились, мистер... э-э... Голл?
— Болл, сэр...
— Тем более... Какое значение имеет усталость? Разве я отдыхаю?

К сожалению, в обратную сторону изменился столь понравившийся мне в версии ДВ губернатор (в Ю – просто «губернатор префектуры»). Вот что осталось от такого яркого образа.

Губернатор префектуры, старый, умный и весьма опытный человек, ехал в Коидзу. Он не любил выезжать из своей резиденции, разве что только в столицу по вызову премьер-министра. Но сейчас случай был исключительный. События этого лета оказались слишком сложными и непонятными даже для одного из старейших государственных администраторов.
/…/
Губернатор передохнул и придвинул к себе пачку газет и журналов. Бегло просматривая заголовки, он усмехнулся. От такой каши могут свихнуться любые крепкие головы!
/…/
Губернатор утомленно закрыл глаза. Чтобы определить свою позицию, нужно прежде всего во всем этом как следует разобраться. Сегодняшний день он проведет в Коидзу, а завтра поедет в Токио. Довольно блуждать в потемках. Очень, очень беспокойное время!

И только-то? Мало. До обидного мало.

Также, к моему несчастью, стало больше объяснений. Причем началось с одной маленькой фразы. Было так. Чарли случайно услышал от человека в тропическом шлеме слово «тритий». Спросил у Дика, что это такое. «Что-нибудь из библии…» — отвечает тот. Однако Чарли в это не верится. И далее в «Ю»:
Это действительно было совсем другое: как известно, название сверхтяжелого изотопа в библии не упоминается.
А вдруг читатели и впрямь решат, что из Библии?

А заканчивается длинной лекцией о возможных последствиях ядерного взрыва (в той самой добавленной главе «Пепел Бикини»):

— Как изволите видеть, «пепел Бикини» напоминает тонкий белый песок, почти пыль. Рыбаки «Счастливого Дракона» утверждали, что падал он с легким шуршанием. Размеры частиц колеблются от 10 до 450 микрон. В основном они состоят из углекислого кальция — СаСО3. Под микроскопом при боковом освещении они представляются белыми кусочками с неправильной поверхностью, обладающей в некоторых точках особенно сильной отражающей способностью. В общем, они похожи на крошки полупрозрачного стекла.
Губернатор нетерпеливо покашлял. Симидзу едва заметно улыбнулся и продолжал:
— На поверхности большинства частиц можно заметить по 2 — 3, иногда по 10 черных зерен величиной в 2 — 3 микрона. Микрохимический анализ показал, что это радиоактивные изотопы редкоземельных элементов...
— Редкоземельных...
— Да, да, редкоземельных элементов и некоторых распространенных металлов. Период полураспада для них довольно короток, и интенсивность распада весьма велика. Атомы, входящие в состав углекислого кальция, активны очень слабо, и приходится признать, что основным источником смертельного излучения являются именно эти черные вкрапления.
— Но откуда они взялись, эти редкоземельные... элементы?
— Это не что иное, как продукты деления, продукты ядерного распада, имевшего место при взрыве. Частицы непрореагировавшего урана, служившего как бы «запалом», «детонатором» для термоядерной реакции, частицы металла, из которого была построена оболочка бомбы, всевозможные вспомогательные устройства и прочее. В момент взрыва все это рассыпалось в пыль. А пылинки, зерна прилипали к частицам углекислого кальция, может быть, тонули в нем, пока он был в расплавленном состоянии, и теперь мы наблюдаем их...

И т. д. и т. п.
И еще одной чертой версии «Ю» стали военные воспоминания героев.

Больше, конечно, вспоминают американцы:

Дик потянулся, закинув руки за голову, и негр увидел у него под мышкой длинный неровный шрам.
/…/
— Это штыком.
— Штыком?
— Ну да. Во время войны я был капралом в морской пехоте. Какой-то плюгавый джап ткнул меня в грудь на Гвадалканале. Вот где была мясорубка...
— Ты был на Гвадалканале? Здорово! А я катался по Европе.
— Воевал?
— На транспортере, шофером. Два раза горел. Раз под Шербуром, раз в Арденнах.
Оба с любопытством посмотрели друг на друга. Дик снова рассмеялся:
— Какова жизнь, а? Воевали в разных концах света, а теперь болтаемся в одном корыте.
/…/
Знаешь хромого Гэмпфри из конторы? Мы вместе служили на островах, и он был самым бестолковым солдатом в моем отделении.
/…/
Дик не ответил. Присев на корточки, он внимательно рассматривал песок под ногами. Затем поднялся, подошел к крупной серой глыбе у самого уреза воды и поскреб ее ногтем.
— Коралл, — уверенно произнес он. — Коралловый атолл, ребята.
— Откуда ты знаешь? — спросил один из рабочих.
— Во время войны мне пришлось на таких побывать. Знаю...

Но и японцы войну не забывают:

Нет ничего ужаснее, ничего непоправимее, чем война. В памяти Кубосава еще свежи воспоминания о страшных событиях 1945 года, когда он, ничтожный ефрейтор, полумертвый от голода и страха, сидел, скорчившись, над своей рацией и прислушивался к оглушительному грохоту зениток и зловещему гулу американских бомбардировщиков «Би-29», идущих на Токио. Зенитки до сих пор черными пугалами торчат из заросших травой капониров на вершине горы, под которой расположен Коидзу.
/…/
Кубосава не одобрял повадок Мотоути, но питал к нему некоторую слабость, ибо парень был сыном его приятеля, убитого где-то под Сингапуром.

Вставные романтические эпизоды – это, на мой взгляд, лучшие эпизоды Ю. Как известно, если находишься на тропическом острове – жди акул.

В первые недели пребывания на острове Чарли, как и многие другие рабочие, с любопытством приглядывался к незнакомой обстановке, расспрашивал Дика, возился в свободные минуты на мелководье, стараясь поймать красивых рыбок, снующих над самым дном.
Как-то раз, когда было особенно жарко, он пригласил Дика искупаться, но тот молча указал на черные треугольники, рассекающие воду лагуны.
— Акулы! — Дик сплюнул. — Всегда, когда на атолле появляются люди, эти твари сходятся в лагуну. Они жрут всякие отбросы... Но с удовольствием съедят и человека. Помяни мое слово, наши ребята еще познакомятся с ними.
Предсказание Дика сбылось. Через несколько дней пришли еще два транспорта и привезли новые партии рабочих. На острове выросли новые штабеля стальных балок, машин, ящиков с консервами и виски.
В разгар разгрузки один из рабочих сорвался за борт, Чарли, бывший неподалеку, услыхал дикий, раздирающий душу крик, ругань, торопливую стрельбу.
Он бросился к берегу, но поверхность лагуны была совершенно чиста. Майк, находившийся на корабле, божился, что своими глазами видел омерзительных хищников, мгновенно разорвавших несчастного на куски.
После этого случая вдоль берега установили дощечки с надписью: «Не купаться! Акулы!», — а при разгрузочных работах время от времени в воду бросали динамитные палочки.


философ
Ссылка на сообщение 21 октября 2020 г. 15:34  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

А самый романтический праздник – это Новый год.
Вот как встречают его американцы:

В канун Нового года Болл произнес торжественную речь, поздравил рабочих с наступающим праздником и призвал их «к последнему усилию». При этом он сообщил, что администрация объявляет 1 января нерабочим днем и вводит с нового года систему премий.
Как ни мал был обещанный отдых и как ни равнодушны стали люди к поощрениям, сообщение это несколько их оживило. Лица прояснились, можно было услышать шутку, смех. Тридцать первого декабря работу окончили засветло.
Это был самый необычайный новогодний праздник. Под черным тропическим небом, овеваемые солоноватым океанским ветром, люди сидели на берегу, пили виски, закусывали деликатесами из «подарков Санта-Клауса» (администрация позаботилась и об этом) и... молчали. Кто-то уже похрапывал, некоторые клевали носами.
— Новый год... и без елки, — с сожалением в голосе сказал Чарли.
— Как без елки, парень? — усмехнулся Майк. — А это?
Они повернулись к ажурной громаде башни, смутно темневшей у них за спиной.
— Хороша елка... Что ж, спасибо и на том. — Чарли вздохнул.
— Что? — спросил Дик.
— Так. Ничего. Дом вспомнился.
— Не горюй, дружище. Все будет хорошо. Верно, Майк?
Негр не ответил. Он крепко спал, свесив голову между колен и сжимая в кулаке нетронутую бутылку.

Японцы же празднуют с размахом. Этому празднику посвящена отдельная глава «Новый год», в который превратились «Рыбаки» версии ДВ.

Те из японцев, кто в полночь 31 декабря с благоговением прислушивается к звонким ударам храмового колокола, знают, что с последним, сто восьмым ударом все неприятности, пережитые в старом году, исчезают, рассеиваются, как дурной сон, и жизнь снова начинает сиять чистым светом радости и надежд. Поэтому к встрече нового, 1954 года, или 28-го года эры Сёва, в семье Сюкити Кубосава готовились по всем правилам. Накануне его теща — старая Киё, жена Ацу и дочь Умэ тщательно пропели «сусу-хараи» — традиционную уборку дома, ибо счастье и удача нового года входят только в чистый дом. На улице перед входом была установлена пара великолепных «кадома-цу» — каждая из трех косо срезанных стеблей бамбука, украшенных ветками сосны и сливы, — символизирующих пожелание здоровья, силы и смелости.
Над дверью красовался внушительный «симэ-нава» — огромный жгут соломы, охраняющий дом от всякого зла и несчастья. В кладовой — кушанья и напитки, которыми хозяину и домочадцам предстояло угощаться самим и потчевать друзей в течение всей первой недели января. В самой большой и светлой комнате стоял низкий столик, покрытый двумя листами чистой бумаги, на них лежали увенчанные аппетитным красным омаром два «кагами-моти» — символы удачи — круглые пироги из толченого вареного риса. Им предстояло пролежать так до одиннадцатого января, а затем быть добросовестно съеденными. Короче говоря, праздник обещал быть по-настоящему веселым, как это принято в каждой порядочной японской семье.
Сам Сюкити Кубосава, /…/ как и всякий истинный японец, он был немного суеверен и втихомолку верил в чудесные свойства «кадомацу», «симэ-нава» и прочих атрибутов встречи Нового года. Поэтому он никогда не мешал теще Киё — великому знатоку старых обычаев — действовать по-своему.
/…/
Нравы в Коидзу патриархальные и в достаточной степени консервативные, как и в сотнях других таких же крохотных, ничем не примечательных рыбацких городков, которые лепятся по берегам Страны Восходящего Солнца — от угрюмых скал мыса Соя на Хоккайдо до изумрудных заливов южного Кюсю. /…./ Поэтому праздники, особенно Новый год, они встречают, как это делали их предки, обстоятельно и весело. И в то время как оглушенные бешеным темпом жизни, ослепшие от блеска реклам, истомленные бурно проведенной ночью столичные жители еще спали, обитатели Коидзу, глубоко уверенные в том, что день первого января должен стать образцом для всех дней в году, уже вышли на мокрые улицы, свежие, нарядные, улыбающиеся, чтобы обменяться приветствиями, нанести друг другу визиты, солидно и спокойно повеселиться.
— Кубосава-сан, смэдэто-годзамайс (новогоднее поздравление – прим. авт.)
Сюкити Кубосава, стоявший в дверях дома между двумя кадомацу, плотный, коренастый, в плаще поверх чистого клетчатого кимоно, с достоинством поклонился.
— С Новым годом...
— Не совсем подходящая погода для такого праздника, не так ли?
— Совершенно верно. Впрочем, это не может особенно помешать нам.
— Согласен с вами. Прошу вас с почтенной госпожой Кубосава посетить нас.
— Покорно благодарю. Не оставьте без внимания и мое скромное жилище...
Кубосава раскланивался с соседями и знакомыми, принимал приглашения и приглашал сам, улыбаясь, произносил приличествующие случаю любезные слова.

И еще два новогодних японских «дуэта». Старая Киё и юная Ясу:

И Киё старалась в полную меру знаний и способностей. Шумная, суетливая, она успевала работать сама, давать указания жене Кубосава — маленькой Ацу — и старшей внучке и отвечать на бесконечные вопросы семилетней Ясуко.
Кубосава, усевшись на чистой циновке с газетой в руках, с любопытством прислушивался к ее разъяснениям по поводу «кагами-моти».
Оказывается, эти круглые сухие ковриги делаются по образу и подобию счастливого зеркала, при помощи которого в незапамятные времена боги выманили из пещеры обиженную богиню света Аматэрасу.
— А почему? — спросила Ясуко у бабушки.
— Как же? Разве Ясу-тян не знает, что солнышко приносит нам свет и тепло? Солнышко и есть сама великая Аматэрасу, наша прародительница. Она дает свет и счастье. Вот бабушка и испекла «кагами-моти», чтобы в новом году в наш дом пришло счастье...
— И «сусу-хараи» вы тоже делаете для этого?
— Конечно! Нельзя пыль и грязь переносить из старого года в новый: не будет удачи.

Снова Киё и босс главного героя господин Нарикава:

Гости выпили по чашке зеленого чая с маринованными сливами, затем Киё, гордая и счастливая, подала тосо — рисовое вино, заправленное пряностями.
Нарикава выпил две чарки, шумно отдулся и вытер глаза.
— Замечательное тосо, — проговорил он. — Моя жена делает значительно хуже. Как тебе это удается, Киё-тян?
— Право, Нарикава-сан, тосо недостойно ваших похвал. Как я делаю? Очень просто. Кладу специи и снадобья в шелковый мешочек и опускаю в вино…
— Ага, в шелковый мешочек! А моя кладет в серебряную сетку... Я пришлю ее поучиться у тебя.
— Ах, что вы говорите, Нарикава-сан! Мне ли учить вашу почтенную супругу...
Подали дзони — бобовый суп с поджаристыми комочками рисового пудинга, ломтиками курятины и овощами.
— Настоящий дзони, — похвалил Нарикава, — я уж думал, что такого нигде не делают. Всюду пошли новые моды...
Блюда следовали за блюдами, палочки для еды оживленно стучали о фарфор. Наконец Нарикава отодвинул чашку, вытер потный лоб и сказал:
— Большое спасибо. Замечательно вкусно. У нас вышел настоящий старый бонэнкай (традиционная «встреча забвения старого года» — прим. авт.).

Кстати, вообще-то американцы празднуют не Новый год, а Рождество, а японцы празднуют его, кажется, в феврале месяце. И вообще временами эти эпизоды кажутся похожими на тонкое издевательство над цензурой.


философ
Ссылка на сообщение 22 октября 2020 г. 16:45  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

И, наконец, ужасно-романтическая история сэндо Тотими, который, оказывается, говорит не только о деньгах:
У входа в машинное отделение смутно темнели фигуры рыбаков, сгрудившихся вокруг жаровни. Чей-то монотонный, размеренный голос слышался сквозь рев ветра над палубой и жалобный скрип деревянной обшивки.
— ...и тогда он вскочил на коня и поскакал из Эдо вслед за предателем...
/…/ Радист наконец разглядел говорившего. Разумеется, это был сэндо Тотими. Толстенький, лоснящийся, он сидел на чьем-то услужливо пододвинутом чемодане и рассказывал одну из своих удивительных и страшных историй. Его похожее на мокрую картофелину лицо было освещено снизу розовым пламенем жаровни, черные глазки блестели, а пухлые грязные пальцы непрерывно двигались — то барабанили по коленям, то описывали в воздухе замысловатые кривые, имеющие, вероятно, какое-то отношение к рассказу. Рыбаки слушали, затаив дыхание, не замечая ни качки, ни духоты. Пятнадцатилетний повар Хомма, забыв о куче мисок в кадушке с водой, зажатой у него между ног, таращил глаза и тихонько вскрикивал:
— Са-а! Вот так-так! Неужели это правда?
/…/ Тотими стоило послушать. Он битком набит всякими былями и небылицами и всегда рассказывает их так, словно сам был свидетелем или даже участником всех этих невероятных приключений. Рыбаки готовы слушать его целыми днями. Они прощают ему за это многое: скупость, склонность к мелким пакостям, рукоприкладство. Впрочем, неизвестно, кому и что доставляет большее удовольствие: рыбакам ли россказни Тотими или Тотими — восхищение и жадное внимание слушателей.
— ...Да разве можно запугать этим старого морского разбойника? Надаэмон поднял топор — и...
/…./
— ...Так погиб гроза морей Надаэмон, так погибло сокровище, — закончил сэндо. — Дайте-ка сигарету.
Рыбаки помолчали, потом кто-то пробормотал:
— Сто тысяч золотых таэлей... Сколько это будет на наши деньги?
— На нынешние? Считай, золотой таэль не меньше, чем тысяч пять иен...
— Ого!
— И все это до сих пор на морском дне? — страдающим голосом спросил Хомма. — Эх, достать бы!
— Никогда никто не достанет, — авторитетно ответил сэндо. — Остров был заколдован, ты что, не слышал?
— Говорят, — заметил один из рыбаков, — что, на месте затонувших сокровищ всегда селится громадный тако — осьминог — и стережет их. Я сам читал об этом в одном журнале.
— Громадный осьминог? — Хомма выронил миску и схватился за щеки руками.
— Не знаю, как насчет громадных осьминогов, — медленно произнес сэндо, — но с громадными ика — кальмарами — мне приходилось сталкиваться.
Рыбаки разом замолчали, придвинулись, и сэндо, самодовольно поглядывая по сторонам, рассказал, как несколько лет назад, когда он плавал на «Коэй-мару» в Южных морях, на них напало огромное головоногое чудовище, щупальца которого достигали 20 сяку (около двенадцати метров – прим авт.).
— Мы едва отбилась от него баграми и ножами, а когда ика ушел, вся палуба была черной, как тушь.
Хомма круглыми глазами, не отрываясь, смотрел Тотими в рот:
— Ика? Такой огромный ика?
— А ты что думал, такой, каких ловит твой дед в заливе? И продает потом по десятке за штуку?
Мальчишка недоверчиво покачал головой:
— Неужто бывают такие страшные?
О существовании кальмаров-гигантов многие рыбаки слышали впервые. Посыпались вопросы, высказывались предположения.
Сэндо, посмеиваясь, отвечал и опровергал.
— Встретить такое чудище — большая редкость, — сказал он. — И пусть тот, кто хочет, жалеет об этом. Мне лично нужно побольше рыбы, побольше тунца...

Что же до моего мнения, то мне очень нравятся и импонируют романтические вставки варианта Ю. Но это только вставки. Документальность к тому же ДВ тоже привлекает.


философ
Ссылка на сообщение 23 октября 2020 г. 14:57  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Третье и последнее издание повести в «Детгизе» (далее – Д). Вызывает чувства еще более странные. Текст, по сравнению с вариантом Ю, увеличен более чем вдвое. Многие (хотя и не все – см. выше) лакуны из ДВ восстановлены. Вновь появилась глава «Профессор Масао Удзуки», почти вдвое увеличились главы «Адмирал Брейв» (зато выпал абзац о майоре Пейнтере – как предупреждении об отставке) и «Механик Мотоути» (из-за чего глава эта, извините за выражение, стала напоминать своеобразный паззл). Появилось деление на части, и таким образом последняя часть явно играет роль возрожденного эпилога. И добавилось романтики.Дик по версии Д превратился в заправского драчуна:

- /…/ Эх, Майк, — Дик хлопнул негра по плечу, — где только я не бывал! Кажется, я дрался в портовых кабаках всего мира. С англичанами, датчанами...
- Ну, драться... Чего хорошего?
- А мне без этого скучно!
/.../
Чарли и Дик, как и большинство квалифицированных рабочих, старались держаться в стороне от скандалов и не выходили в такие вечера из бараков. Но Дик, подвыпив, иногда не выдерживал и с налитыми кровью глазами молча кидался в свалку. Дрался он умело и беспощадно, и его побаивались.
— Полирую кровь, — оправдывался он перед Чарли, — а то здесь и закиснуть недолго.
Чарли молчал, молясь про себя богу, чтобы эта полировка не окончилась плохо для товарища. А она могла кончиться плохо.

И в придачу мошенника. Вспомним, что в версии ДВ он разозлился за одно подозрение, что шельмовал в карты. В Д Дик, менее разборчив:

- Почему все-таки вы подрались? — с дружелюбным любопытством спросил он.
- Мексиканец сказал, что я плутую.
- Так ведь ты ж не плутовал, парень, верно?
- Гм... игра есть игра.

Чарли же (видимо, в противовес Дику) окончательно выведен трусом и слабаком. Сравним эпизод первого его появления во всех версиях.

В ДВ Чарли полон страсти и азарта.
- Зря ты не дал ему как следует. Дик, — заметил толстый, потный человек в грязных холщевых штанах. — И ты зря вмешался, негр. Мексиканцев надо учить.

В Ю Чарли говорит более-менее нейтральную фразу:
— Хорошо еще, Дик, что «чако» не пырнул тебя в живот. /…/ Я говорил тебе, что карты до добра не доведут.

По версии Д, угрюмо добавляет:
- Я обещал Джейн следить, чтобы ты не ввязывался в драки.

Вспомним, что текст хоть частично, но романтический.
И еще парочка весьма, кажется, значимых для Чарли фраз.

Пришел Дик с сообщением о возможности заработать.

Чарли забегал по комнате, потирая руки, затем подбежал к Дику и схватил его за пуговицу на куртке:
- Слушай, дружище, мне нужно обязательно попасть туда. У тебя есть знакомства в конторе, Дик, ведь верно? Ты попробуешь, да?
- Гм...
- Дик, ведь это было бы счастьем для... для Джейн и для меня. Ведь тогда домик был бы нашим, Дик! Ты ведь поможешь нам, дружище?

А это уже на атолле:

- Я, наверно, не выдержу дольше такой гонки! — простонал однажды Чарли, повалившись на свой топчан. — У меня руки и ноги, точно ватные.

И жену часто (и громко) вспоминает:

— Понимаю... Джейн?
— Угу. Мы всегда встречали Новый год вместе... Что она думает о нас с тобой? Договаривались писать чуть ли не через день...
— Ну, положим, она знает, что ты жив и здоров.
— Так-то оно так... Господи, хоть бы строчку ей послать!
Дик услышал всхлипывания. Он протянул руку и ласково потрепал товарища по спине…
/…/
Чарли представил себе, как Майк позвонит у дверей его дома, как испугается Джейн, как обрадуется письму и будет без конца тормошить негра, засыпать его вопросами, не успевая даже выслушать ответ.


философ
Ссылка на сообщение 24 октября 2020 г. 16:22  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Всего несколько слов дополнительно произносит Умэ, но как удачно. Напоминаю, почтальон, старый друг семьи, говорит, что она выросла, стала «настоящей барышней».

Умэ грустно улыбнулась:
- Почти полгода в столице...

Интересно новое начало разговора Нарикавы и Киё:

А через несколько минут, когда церемония взаимных поклонов и приветствий окончилась и гости расположились на циновках, Нарикава сказал:
— Не думайте, Кубосава-сан, что я пришел только к вам. Я давно собирался взглянуть на Киё-тян, хе-хе-хе...
— Хе-хе-хе... — залился сэндо.
Старая Киё поклонилась:
— Хозяин еще не забыл, как мы вместе собирали ракушки на отмели...
— Да, давно это было. Постой-ка... Ну да, лет пятьдесят назад. Славное, хорошее было время...
— Тогда как раз вернулся из Маньчжурии мой муж...
— Да, и хотел еще надавать мне по шее за то, что я ухаживал за тобой...
Сэндо опять засмеялся тоненьким, блеющим смехом. Все заулыбались.
— Разрешите предложить вам скромно закусить, — сказал Кубосава.
— Закусить? Отчего же... Разве мы против, Одабэ?
Капитан смущенно потупился. Он был очень молод, моложе всех в этом доме, за исключением Умэ и Ясуко. Кроме того, он был в европейском костюме, и это очень стесняло его.
— А ты как думаешь, Тотими?
— Несомненно, Нарикава-сан, несомненно. Раз Кубосава-сан так любезен...
— Помнится, Киё-тян была мастерицей готовить.
— Да, мать готовит очень хорошо, — сказал Кубосава.

Или воспоминания Кубосавы о своей жене:

Кубосава взглянул вдоль улицы. На углу несколько мальчишек и девочек затеяли игру в “ханэ-цуки”. Дети подбрасывали пестро раскрашенную палочку и ловили ее скалками. Кубосава заметил среди них старшую дочь Умэко. Тоненькая, раскрасневшаяся от бега, она вдруг поскользнулась на мокрой траве и с размаху упала, мелькнув голыми коленками. Визг и смех. Подруги бросились поднимать ее; мальчишки запрыгали, крича во все горло. Кубосава вспомнил, как давным-давно, десятка два лет назад, в такой же вот первый день нового года он, беззаботный молодой рыбак, запускал у ворот своего дома огромного воздушного змея, искоса поглядывая в сторону стайки девушек, игравших в “ханэ-цуки”. Девушке, которая упускала подброшенную палочку, ставили на лицо пятнышко индийской тушью. Сюкити следил за маленькой хохотушкой с продолговатым, как дынное семечко, лицом и круглыми ласковыми глазами. На щеке ее было — он и теперь отчетливо помнит это — два черных пятнышка. Следы этих пятнышек оставались на лице Ацуко и через две недели, когда Сюкити впервые зашел к ее родным и добрых полчаса сидел молча, опустив голову... Вскоре они поженились. Военная служба, короткие месяцы семейного счастья, война, грохот зениток, зарево над горами, за которыми раскинулся Токио, американская эскадра на горизонте и наконец долгожданный мир... Ацуко оказалась доброй, ласковой, любящей женой. И дочки у него тоже хорошие. Умэко идет пятнадцатый год. Скоро придется отдавать замуж. Женихи найдутся — она красивая, в мать; к тому же Кубосава пользуется среди соседей хорошей репутацией. А будет еще лучше... Да, Кубосава не приходится жаловаться на судьбу.

И маленькая характеристика двух коллег радиста:

— Простите... Что вы сказали, Нарикава-сан?
— Я говорю, почему пришел для этого разговора к вам.
— Я счастлив...
— У меня сейчас полно народу — родственники и разные знакомые, там нам не дали бы поговорить. Одабэ-сан — холостяк, у него даже сесть негде... Вы не обижайтесь, Одабэ-сан.
— Хе-хе-хе, — заблеял сэндо.
— А Тотими скуп и угостил бы нас прокисшим пивом.
Сэндо поперхнулся.
— Вот я и решил, что лучше вашего дома места не найти. И не раскаиваюсь... — Нарикава с трудом поднялся, опираясь на плечо сэндо. Кубосава вскочил, низко кланяясь и бормоча слова благодарности.


философ
Ссылка на сообщение 25 октября 2020 г. 14:05  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Губернатор префектуры «восстановлен в правах».

Впервые за свою жизнь он почувствовал растерянность. Стыдно было признаться самому себе, что он разбирается в политической обстановке не лучше своего болвана-секретаря, который сидел сейчас на диване напротив и сосредоточенно полировал ногти какой-то замысловатой штучкой. Губернатор презрительно поморщился и отвернулся к окну.
/…/
Он, глава префектуры, продолжал размышлять губернатор, потерял всякую ориентировку. Происходило нечто странное и страшное, чему не было никаких аналогий ни в истории Японии, ни в истории любого другого государства. Мир встал на дыбы, и даже богам вряд ли известно, чем все это может кончиться.
Все началось, с того, что где-то далеко в океане американцы взорвали таинственную сверхбомбу и “пеплом смерти”, образовавшимся при взрыве, засыпало двадцать три японских рыбака. Рыбаки эти лежат теперь в госпитале, испытывают страшные мучения, и некоторые из них, очевидно, умрут. Но если бы дело ограничилось только этим инцидентом, можно было бы поругать американцев, содрать с них компенсацию за убытки и забыть о случившемся. Ведь взрывались уже над Японией атомные бомбы, были убиты и обожжены десятки тысяч людей. Губернатору самому приходилось видеть мужчин и женщин, прячущих под противогриппозными масками пятнистые, изуродованные лица. Да, это было и, по правде говоря, забылось. То есть об этом можно больше не помнить. Точно так же можно было бы забыть и про сверхбомбу, и про зловещий “пепел Бикини”, и про отравленных рыбаков. Но...
Секретарь кончил полировать ногти, взял со стола воскресный номер “Асахи-Симбун” и, оттопыривая холеный мизинец, развернул газету на предпоследней полосе, где печатаются комиксы — сенсационные детективные рассказы — и юмор.
Губернатора передернуло. Микроскопический мозг — и никакого чувства ответственности! Такому, несомненно, наплевать и на бомбы, и на рыбаков, и на “пепел смерти”... Он уже забыл, точнее, он просто не дал себе труда узнать...
Итак, отравленные рыбаки и “пепел смерти”. Дело в том, что последствия водородного взрыва далеко не исчерпываются несколькими человеческими жертвами. То немногое, что стало известно за последнее время, вызывает самые серьезные опасения. Воображение рисовало губернатору мрачное, темное пятно где-то в южных морях, которое расползается все шире и шире, словно клякса на промокательной бумаге, захватывает остров за островом и надвигается на Японию. Радиоактивные дожди! /…/ “Радиоактивное излучение”, “радиоактивное излучение”, “радиоактивное излучение”... Выражение, всего лет десять назад известное лишь узкому кругу специалистов, стало теперь в представлении многих символом национальной катастрофы. Но самое тревожное в истории со взрывом бомбы — непонятная позиция правительства. Пока дело ограничивается десятками жертв и огромными убытками для рыбопромышленников, еще можно мириться... Хотя все эти коммунисты, анархисты и прочие нарушители общественного спокойствия как нельзя лучше используют случившееся в своих целях. Губернатор хорошо знал этих людей с рабочих окраин — с заводов и фабрик, — вечно шумных, вечно недовольных, тощих, измазанных углем и машинным маслом, с чугунными кулаками и ледяными глазами. О, они не захотят умирать! Они выйдут на улицы, будут бороться против кошмара, нависшего над страной. И — он знает это совершенно точно — их поддержит вся Япония. Поистине редкое положение: с одной стороны, таинственный смертоносный пепел, с другой — угроза красной анархии.

И на похоронах губернатор ведет себя гораздо скромнее:

— Он настоящий бунтовщик, — проговорил начальник полиции над ухом губернатора.
Тот пожал плечами:
— Почему? Пусть себе болтает... О демократической и независимой Японии пишут во всех наших газетах, даже в правительственных. А то, что он называет американцев убийцами... Какое нам дело? Или вы, господин начальник полиции, так уж преданы американцам?
— Нет, но...
— Мы с вами — японцы, господин начальник, — внушительно сказал губернатор. — Не будем мешать нашим соотечественникам выражать справедливую скорбь.
Маленькие глазки начальника полиции вращались, словно у китайской куклы.
— Но ведь от этаких выступлений недалеко и до красной пропаганды!
— А это уже другое дело. Тут надо быть начеку. Тогда вы...
/…/
Губернатор медленно смял листовку и швырнул ее под ноги.
— Убирайтесь-ка поживее отсюда, молодой человек, — сказал он, — и не попадайтесь мне больше на глаза.
Студент попятился и исчез в толпе. Начальник полиции покосился ему вслед и сказал с раздражением:
— Я бы его взял в кутузку и продержал бы там на прошлогодней соленой треске с месяц!.. Этих столичных смутьянов нельзя подпускать к провинции и на пушечный выстрел.
— Что делать, — вздохнул губернатор. — В наше время иногда приходится быть либералом. Впрочем, лучше пусть болтают, чем стреляют. Я в этом убежден, господин начальник полиции.
/…/
Губернатор беззвучно смеялся /…/:
— Нет, что ни говорите, а Ямато-тамасий, дух Японии, еще жив в нашем народе.

Лучше, но, наверное, все равно не то, что в ДВ.
К этой теме примыкает и беспокойство мэра Коидзу (бывшего Яидзу):

- /…/ Если, конечно, наши американские друзья не порадуют нас еще одним таким же подарком.
— Да нет, хватит с нас и этого! — вырвалось у мэра. Он испуганно взглянул на губернатора и добавил: — С разрешения его превосходительства.


Добавлена жуткая сцена на атолле:

Майк привел их к противоположному берегу, который обрывался в море серой полутораметровой стеной.
— Здесь, — тихо проговорил он. — Глядите, парни. Солнце огромным багровым шаром спускалось к горизонту и заливало красноватым светом широкую площадку, покрытую маленькими, беспорядочно разбросанными холмиками. На вершине каждого холмика красовались обломки коралла. От них через площадку ползли густые тени. У края площадки, откуда начиналась возвышенность, из песка торчали черные, обуглившиеся столбы.
— Ну и... что? — запинаясь, произнес Чарли.
— Не видишь разве? — Майк схватил его за руку и потащил за собой. -Здесь раньше кто-то жил, понимаешь?
— Кто?
— Откуда я знаю? Я их не видел, нет. Только вот эти холмики— их могилы, а вон те столбы — там были жилища...
— Какие могилы? Какие жилища? — растерянно спросил Чарли. — Что он говорит, Дик?
Дик не отвечал, сумрачно оглядываясь по сторонам.
— Вот я и думаю, парни...— Майк вдруг перешел на полушепот, беспокойно озираясь и прислушиваясь к каждому шороху. — Может быть, это могилы тех, кто работал здесь до нас, а?

Страшно, но в ДВ все равно было страшнее.


философ
Ссылка на сообщение 26 октября 2020 г. 14:45  
цитировать   |    [  ] 
Пепел Бикини. (продолжение)

Непонятна мне и новая глава «Кваджелейн», где американские генералы обсуждают результаты ядерных испытаний:

Коркран снял очки, достал из нагрудного кармана кусочек замши и принялся протирать стекла. Без очков и тропического шлема, за который Смайерс втихомолку называл его «английским резидентом», лицо генерала-ученого стало каким-то детским и растерянным.
— Хорошо, Смайерс, попробую объяснить вам популярно. Полмесяца назад мы произвели взрыв нашего устройства — так? Я не буду вдаваться в подробности термоядерного процесса, это долго и скучно. Главное то, что над местом взрыва возникло, по-видимому, плотное облако радиоактивных продуктов взрыва. И ветер понес это облако на северо-восток. К счастью, — на северо-восток, а не на юг, не сюда, на Кваджелейн. Но и на северо-восток было достаточно плохо. На пути облака оказался атолл Ронгелап с населением в две сотни канаков и с нашей метеостанцией...
— Понятно, понятно, — проворчал Смайерс. — Они все заболели атомной горячкой... Искренне благодарен вам, мистер Коркран. — Он подумал и добавил с глубокомысленным видом: — За границей, должно быть, теперь поднимется бешеный шум. Но ведь никто не мог предположить таких последствий, как вы думаете?
Коркран водрузил очки на нос и надменно взглянул на него:
— Считается, что мы должны были учесть все, — даже невозможное.
/…/
— Эти водородные бомбы — капризные штуки. Чрезвычайно трудно предсказать все последствия взрыва, Понимаете... слишком много факторов, которые трудно или невозможно учесть заранее.
— Например?
— Гм... Форма оболочек, их толщина... материал. Гм... Расположение урановых запалов... Мало ли что... Кстати, почему вы называете их бомбами?
— То есть...
— «Бомбы»! — Коркран презрительно фыркнул. — Даже то чудище, которое мы испытывали сейчас, весило со всеми приспособлениями около сорока тонн. А в пятьдесят втором это был чудовищный, неуклюжий фургон весом в семьдесят тонн, и будь я проклят, если кто-нибудь знал заранее, что из него получится!
Смайерс с любопытством взглянул на генерала, На лице которого изображалась смесь самодовольства и крайней степени брезгливости.
— Значит, можно ожидать, что следующий экземпляр будет уже настоящей бомбой?
— Возможно. Видите ли, господа, первая термоядерная установка была чрезвычайно примитивной по конструкции. Смесь жидкого дейтерия и жидкого трития, устройства для их хранения, необычайно громоздкие и нерентабельные... Сейчас мы испытали более совершенный образец; Основой в нем было твердое вещество — соединение лития с дейтерием и тритием.
Брэйв зевнул.
— К сожалению, — проговорил он, — первенство здесь принадлежит не вам.
— Русским? — спросил Смайерс. — Увы, да.

И снова и т. д., и т. п. Честно говоря, не понимаю необходимости этой главы.
И еще опять-таки, видимо, популяризаторский абзац о кальмарах:

Каждый житель приморского городка знает кальмаров с самого раннего детства. Чтобы свести кое-как концы с концами, семьи рыбаков вынуждены заниматься всякого рода отхожими промыслами. Женщины возятся на огородах, а старики и ребятишки днюют и ночуют на лодках недалеко от берега, вылавливая юрких, маленьких — величиной с палец — кальмаров. В сушеном и вареном виде эти головоногие очень вкусны, и, если они не составляют единственного блюда на завтрак, обед и ужин (что, к сожалению, бывает нередко), их появление на столе встречается с большой радостью.


Забавны явно цензурные правки. Один из авторов письма больным рыбакам из священника стал «служителем культа». А доктор Митоя оказался почти коммунистическим пропагандистом. В ответ на сетования своего друга о злой японской судьбе он отвечает: /…/ Утешьтесь. Ведь и другие народы не могут похвастать тем, что плоды пота и крови их отцов слаще. Не вижу большой разницы между нами и ними. Если кто и добился чего-нибудь дельного, так это, конечно, русские.

А затем, говоря об известном японском биологе-коммунисте, в Д добавляет:

Возможно, он считает, что только коммунисты предлагают пусть тяжелый, но зато определенный выход из того безобразного положения, в котором очутилась наша страна. Не знаю.

Забавно меняется биография Чарли/Майка. Итак, он поступает на работу, вскоре начинается забастовка. Далее, по Д:

Работы приостановились. Потом я заболел, пролежал месяца три в больнице. Меня уволили.

Это объяснение точно ничего не объясняет. За что, собственно, уволили человека? И причем забастовка? Смотрим Ю:

Напился, наскандалил, ударил мастера... Не веришь? Правда. Тут уж мне досталось как следует. Посадили на два месяца, из них месяц пролежал в тюремной больнице.

Чуть понятнее, но не до конца. Забастовщики, что, все «квасили по-черному»? А мастер был на стороне хозяев? Только в документальном ДВ все ставится на свои места:

Я... я пошел в штрейкбрехеры. Дик. Да. Поймали, избили. Администрация переправила меня в другое место. Мне уже было всё равно. Напился там, наскандалил, ударил мастера. Посадили на два месяца, отобрали рекомендацию.

Кстати, и в Ю, и в Д, эта самая рекомендация, которую с такой помпой дали рабочим на атолле, ни разу не упоминается. Только в версии ДВ не забыли…

Наконец, предпоследняя глава вновь переименована и вместо «Дороги расходятся» называется «Дороги не расходятся» (ничего не напоминает?) и соответственно меняется ее концовка: Майк решительно оставляет «очередь на работу на пределами США» и идет вслед за Диком. Куда? Видимо, в неведомую даль. Не правда ли, какой счастливый конец?


Как я теперь, перечитав его на несколько раз, отношусь к «Пеплу Бикини»? С одной стороны, гораздо лучше, ибо, как минимум, две трети нынешней современной фантастики гораздо слабее этой старой, пусть даже чуть устаревшей повести. Многие сцены (во всех трех версиях) понравились и читались с большим интересом и удовольствием. Вот только…Это, конечно, мое личное мнение, но и документальный вариант ДВ и романтическая версия Ю мне более импонирует, и большее количество материала Д, увы не перешло в качество.


философ
Ссылка на сообщение 27 октября 2020 г. 18:57  
цитировать   |    [  ] 
Анкета
необъяснённого явления

А. и Б. Стругацкие в восприятии фэнов и писателей
опросы анкеты
1. Когда Вы впервые познакомились с творчеством братьев Стругацких?
2. Какие произведения Стругацких Вы считаете лучшими?
3. Считаете ли Вы кого-либо во все времена более сильными фантастами? Кого именно?
4. Перечитываете ли Вы книги Стругацких?
5. Повлияло ли творчество Стругацких на Вашу жизнь? В чём это выразилось?
6. Как Вы думаете, будут ли читать книги Стругацких через 100 лет?
7. Как Вы относитесь к мнению, выраженному в «Фантастике-87»: «В самом же творчестве писателей Стругацких в последнее время всё заметнее стали разрушительные, нигилистические тенденции. Это относится к «Хищным вещам века», «Трудно быть богом», «Жук в муравейнике», «Гадкие лебеди». Критик В.Бондаренко («Наш современник», 1985, № 12), обратившись к повести Стругацких «Жук в муравейнике», с горечью писал: «Заметно стало, как сегодня наше «элитарное, авангардное искусство» смыкается с «массовой культурой» самого низшего сорта. Бывшие «прогрессисты» пропагандируют пошлость, зарабатывая дешёвую славу и популярность».
8. Какие имена, выражения из книг Стругацких стали для вас нарицательными?
9. Считаете ли Вы, что произведения Стругацких следует понимать буквально, или же относиться к ним метафорически, как повествующим в равной мере и о будущем, и о нашем времени?
10. К какому из двух мнений Стругацких Вы бы присоединились:
а) вертикальный прогресс в галактических масштабах;
б) главное всегда остаётся на Земле?
11. Как Вы относитесь к миссии Прогрессоров и проблеме вмешательства в развитие других цивилизаций?
12. Что для Вас олицетворяет Управление и Лес в «Улитке на склоне» (уточните, знакомы ли Вы с мнением самих Стругацких об этом)?
13. Как Вы относитесь к фильму А.Тарковского «Сталкер»?


Роман Арбитман (Саратов)
3. Из советских – нет, из зарубежных… Это надо читать в оригинале, чтобы право иметь квалифицированно сравнивать
6. На мой век хватит, а там дальше… Скажите, а где мы все будем через год? Чтение периодики и слушание радио отбивает всякую охоту делать долговременные прогнозы. Тем не менее, полагаю (как сказал уже выше), при жизни нашего поколения их будут читать.

Вадим Казаков (Саратов)
3. Вопрос из серии «Поборет ли кит слона или наоборот?». Стругацкие на выбранном им пути в фантастике – уникальны. На других же путях – да, конечно, Лем, например. А Булгакова или Платонова мы ведь не называем фантастами, правда? Посему их и не пытаюсь сравнивать со Стругацкими.
6. Думаю, что да. Но проверить это, конечно, хотелось бы лично. Да вот беда, с элексиром туго…

Эрик Симон (Erik Simon, Дрезден)
3. Сравнивать творчество настоящих мастеров по качеству невозможно, они слишком индивидуальны. Не обязательно лучшим, но более значимым, чем Лем и Стругацкие, считаю раннего Уэллса, его произведения конца прошлого и начала нашего столетия.
6. Да.

Игорь Дручин (Чебоксары)
3. Полагаю, что нужно быть чересчур гипертрофированным поклонником Стругацких, чтобы вообще ставить такой вопрос. Стругацким ещё предстоит выдержать испытание временем, хотя свой след они в фантастике оставили. Разумеется, в нашей фантастике не слишком много имён, которые можно поставить рядом: А.Беляев, В.Обручев, И.А.Ефремов, хотя, скажем, Ефремова я считаю на голову выше Стругацких, также, как и Г.Уэллса. Впрочем, можно предпочесть им и многих других современных зарубежных фантастов: А.Кларка, Р.Бредбери, К.Саймака и т.д. Имя им легион! Сама постановка вопроса неправомерна. Считаю их просто в ряду лучших современных фантастов, а на «самый, самый» они явно не тянут.

6. Думаю, что большую их часть читать не будут. Многие устарели уже сейчас, их просто наше бурное время вышвырнуло на свалку истории.

Алексей Керзин (Москва
3. Считаю, вопрос некорректно задан – из серии вопросов типа «А если кит на слона…». Одни фантасты более сильны в приключенческой фантастике, другие – в исторической, третьи – в фэнтези и т.д.
6. Доживём – увидим. Мне кажется, что если вообще будет кому читать, то безусловно

Михаил Михеев (Новосибирск)

3. Дело вкуса. Но для меня – равных им пока не вижу.
6. Пяток лет тому назад я бы более уверенно ответил

Сергей Снегов (Калининград)

3. Вопрос поставлен некорректно и отдаёт глубоким провинциализмом. В мировой литературе не действует принцип: «Сильнее кошки зверя нет». Каждый великий писатель на своём месте. Фантастику писали Лукиан и Апулей, Рабле и Свифт, Шекспир (две фант. пьесы) и Гофман, Франс и Уайльд, Гоголь, Достоевский и Щедрин, Жюль Верн и Хаггард, а в нашем веке такие титаны и мастера литературы, как Уэллс, Маркес, Лем, не говоря уже об англоязычных широко известных фантастах. Надеюсь, вы знакомы с произведениями этих великих писателей, раз уж рассуждаете о мировой литературе. Ну и кто, по-вашему, всех выше? Апулей или Гофман, Свифт или Гоголь, Шекспир или Уэллс? Простое знакомство с мировой литературой делает неправомочным вопрос, кто выше.

Геннадий Прашкевич (Новосибирск)

3. Вопрос некорректен. Великими писателями являлись Герберт Уэллс, Станислав Лем, Роберт Шекли. Почему же я должен ставить кого-то выше или ниже? На мой взгляд, братья Стругацкие продолжают именно этот ряд.

Николай Калашников (Новокузнецк)

3. Возможно, Свифт и Вольтер. Но тут я согласен с Романом Арбитманом: чтобы сравнивать, надо читать в оригинале.
6. Было бы кому читать. Творчество Стругацких не сиюминутно. Думаю, что оно будет помогать и нашим внукам.
Юрий Илков (Пазарджик, Болгария)

3. Более сильными трудно сказать, но примерно такого же «калибра» – Уэллс, Лем, Борхес.
6. Отвечу устами Бориса Натановича на аналогичный вопрос с моей стороны: «С сожалением думаю, что через два поколения, то есть лет через пятьдесят-шестьдесят, о Стругацких будут помнить лишь самые отъявленные фэны да профессиональные литературоведы, специализирующиеся на русской литературе второй половины ХХ века. Возможен, правда, и другой, менее обидный, вариант: помнить будут, но читать не будут. Многие ли сейчас читают и перечитывают Чапека, Конан Дойля, Уэллса? Современный молодой читатель считает, что всё это безнадёжно устарело. Он не прав, конечно, но ничего не поделаешь…»

Андрей Коломиец (Омск)

3. Вопрос поставлен некорректно. Сомневаюсь, чтобы кто-либо поставил творения АБС выше Данте, Рабле, Свифта, Гоголя, Достоевского и всех тех, чьи произведения выдержали проверку временем. Что же касается современных писателей-фантастов, то в нашей стране АБС, без сомнения, «первые среди равных». Но вот в мировой НФ они занимают куда более скромное место. Во всяком случае, мне трудно отдать им предпочтение в сравнении с Дж.Р.Р.Толкиеном, С.Лемом, Г.Гаррисоном, Р.Желязны, А.Азимовым… Этот список каждый может продолжить сам, в конце концов, это дело вкуса.
6. Столетие – срок большой для человеческой цивилизации, поэтому загадывать трудно, но я верю, что, если человечество сумеет выжить, на книжных полках наших потомков достойное место займут и произведения АБС.


философ
Ссылка на сообщение 28 октября 2020 г. 16:36  
цитировать   |    [  ] 
Виктор Курильский (Ильичёвск Одесской обл.)

3, 5. Я рос без отца, но с книгами Стругацких. Кто-то, видимо, улыбнётся, но для меня это сравнимые категории. Конечно, были и другие книги, был дед и были друзья, школа и институт, но первые в этом ряду – всё же книги Стругацких.
Поэтому в вопросе сравнения я несколько пристрастен. Да фантастику вообще знаю слабо.
.
6. Надеюсь.

Александр Кривченко (Донецк)

3. Нет.
Фантастические произведения – сложная, многокомпонентная система. АБС – многоборцы, которые в каждом виде выступают на экстрагроссмейстерском уровне. Причём чувствуется, что они могли бы и добавить. И если кому-нибудь иногда и удаётся в своём виде сделать что-либо большее, так это только потому, что АБС не желают нарушать баланс всех компонентов системы. А другим очень часто и нарушать нечего, т.е. в их произведениях только один-два компонента и есть, что очень удобно для этих авторов.
6. Я буду.
Было бы небезынтересно порассуждать, но потребуется очень большой трактат – всё-таки сто лет! А если пришельцы прилетят-таки, будут ли читать люди фантастику? (Я считаю, что «Пришельцы приходят и уходят, а наши Стругацкие вечны»). И будут ли читать вообще через сто лет? Вдруг к тому времени всех любителей фантастики передушит «Молодая гвардия»?
А вообще говоря, если не будут читать Стругацких, то кого будут?

Павел Поляков (Омск)

3. Из «истинных фантастов» – никто. Из писателей, «задним числом» причисленных к фантастике – многие. Например: Рабле, Свифт, Булгаков, Толкиен.

6. Да, причём и как «детскую классику», и как «часть культуры ХХ века».

Михаил Шавшин (Санкт-Петербург)

. В русскоязычной литературе нашего времени нет более сильных фантастов. Но если принимать во внимание Гоголя, Салтыкова-Щедрина и, безусловно, Булгакова, то позиция авторов (перечисленных, в том числе и Стругацких), их мироощущение, традиции русской культуры и, особенно, уровень языка, коим выписаны их шедевры, – это явления одного порядка. По-моему. Вообще язык Стругацких доставляет поистине эстетическое наслаждение. Его можно смаковать постоянно, как гурман – любимое блюдо, он никогда не надоест.
Что же касается касается зарубежных авторов... Ну, ребята, нельзя же сравнивать по одним параметрам всех. И направления разные, и идеи, и приёмы, и язык. Общее может быть только одно – мировоззрение и уровень творимой литературы. Есть Саймак, есть Брэдбери, Хайнлайн, Лем, да мало ли ещё. Просто ещё одних, таких же, как Стругацкие – нет! Нет больше, и всё тут! Они ин-ди-ви-ду-аль-ны!
6. Произведения АБС – это, прежде всего, Большая Литература со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому независимо от того, чем будет интересоваться человечество через 100 лет, читать их будут. Нам же интересен язык Ломоносова, Державина, Достоевского... Можно не продолжать?..

М.А.Якубовский (Ростов-на-Дону)
А.Г.Тетельман (Ростов-на-Дону)

3. Из «советских» – М.Булгаков, если считать его фантастом. По языку не хуже В.Григорьев, но он очень мало написал.
Из зарубежных – пожалуй, Г.Уэллс. На одном уровне – Ст.Лем, Д.Уиндем

6. Года три назад сказал бы не задумываясь – да. Сейчас – видимо, будут, но не все. Мои любимые книги – точно, будут.


Рафаил Нудельман (Израиль)
3. Да. Уэллс, Лем, Бредбери.
6. Не знаю. Думаю, что нет. Разве что юношество, как мы сейчас читаем Стивенсона

Сергей Переслегин (Санкт-Петербург)

3. Нет. Есть равные. Толкиен. Желязны. Лазарчук.

6. Да. Но не все. Возможно, и не большинство

Андрей Лазарчук (Санкт-Петербург)


3. Нет. Вровень – Уэллс, Воннегут, Дик, Лем.
6. Будут.


философ
Ссылка на сообщение 29 октября 2020 г. 16:09  
цитировать   |    [  ] 
Илан Полоцк (Рига)

3. Вопрос, как говорят шахматисты, поставлен некорректно: «табель о рангах», места в нём по ранжиру – вещь более чем сомнительная; всё по своим местам расставляет время. Могу лишь сказать, что, по моему мнению, в русской и советской фантастике пока некого поставить рядом со Стругацкими по силе и раскованности мышления, по умению «писать словом», по благородству мысли, от которой неотделимо и благородство их жизненного пути – таково моё сугубо личное мнение.

6. Вне всякого сомнения. Хотя бы для того, чтобы наши предки поняли, к а к и м и мы были, на кого ориентировались – не всё общество, а хотя бы его часть: книги Стругацких стали частью не просто литературы, а жизни общества.


Сергей Лифанов (Нижний Новгород)

3. «Во все времена» – естественно. И не только в фантастике. Но не всех же я читал. К тому же – Стругацкие любимые. И это субъективно.

6. Скорее да, чем нет. Причём вне зависимости от, скажем так, «сиюминутной политической» направленности книг; ведь по большому счету, где и на каком бы фоне не действовали герои Стругацких, перед ними стоят всегда вечные проблемы: проблема выбора, совести, ответственности... К тому же, можно вспомнить, что и Данте, и Свифта читают уже не первый век, что и «Божественная комедия», и «Путешествия Гулливера» писались как политические памфлеты. Так чем хуже, скажем, ГО, УНС, СОТ или ОЗ.


Кир Булычев (Москва)
Отвечу не на все, потому что вообще я противник анкет. Они не бывают умными (извините) и потому на них не может быть умных ответов. Анкеты нужны только при социологических опросах при условии, что эти опросы никому не нужны.
3. Несомненно существует в мире немало более сильных фантастов. Просто Стругацкие – наши, родные. Это как с вопросом Бернштайну о Когане, какого он мнения о нём. Бернштайн ответил: «Он – второй скрипач мира!. – «А первый?» – «Первых несколько?». Любое сравнение в литературе неэтично, но от Булгакова до Орвелла, от Гоголя до Чапека, от Кафки... и так далее.
6. Чепуховый вопрос.

Михаил Успенский (Красноярск)
3. Среди русских фантастов – безусловно, да. Даже если бы Стругацкие писали густопсовый реализм (о нравах и обычаях послевоенного Канска или Пулковской обсерватории, к примеру), они всё равно вошли бы в десятку лучших современных прозаиков. С западными же фантастами сравнивать вообще бессмысленно – как солёный огурец с шоколадом.
6. Будут ли через сто лет вообще читать? Читать-то будут, а вот понимать так, как мы – вряд ли. Примерно как персонаж «Далёкой Радуги» понимал «Золотого телёнка».


Андрей Цеменко (Керчь)

3. Я вообще люблю составлять хит-парады. И этот вопрос для себя решил довольно давно. И независимо от.
«Во все времена» всё-таки не получается. Или даже так: по-моему, фантасты более поздних поколений сильнее, чем предыдущих. Не исключая Свифта и Уэллса. Так что всё-таки, скажем так: Полдень, 20 век.
Сильнее АБС – Лем.
Явно на одном уровне с АБС – Брэдбери, Шекли.
Может быть, сильнее – Булгаков. А может быть, и нет. В Булгакове всё-таки слишком сильна легенда, слишком его делает свита. А если так, без свиты, король против короля – тут ещё посмотреть надо.
Может быть, на одном уровне с АБС – Толкин, Воннегут, Кобо Абэ, Бестер. А может быть, и нет.
Явно ниже – Азимов, Саймак, Дик, Фармер, Уиндем, Ефремов.
Это из китов.
Желязны?.. Не знаю.
(Воннегут всё же – писатель одного приёма, Толкин – одного жанра, Бестер написал мало, Кобо Абэ – Запад есть Запад, Восток есть Восток... Азимов и Саймак неглубоки (только в сравнении с АБС, естественно). Дик и Фармер – как-то они зациклены, словно зашорены. Что-то в них такое... неуниверсальное... Уиндему не хватает самой малости. Как-то у него по-английски, что ли: одна повесть – одна мысль. Ефремова убивает пренебрежение (возможно, и демонстративное) беллетризмом, литературным мастерством).


6. Скажите, а кого читают СЕЙЧАС? Из писавших сто лет назад? Ну, Дюма – бесспорно. Остальное – Библия, Тарзан, Жюль Верн, Пушкин, Достоевский – уже спорно. Говорят же, всерьёз, что сейчас НЕ читают


Пушкина. А другие, тоже с некоторым основанием, говорят, что сейчас ДА, читают, скажем, Курочкина и Минаева. Верно, кто-то их читает, я таких людей знаю.
Будут ли читать АБС через сто лет? Как Дюма – не будут. Наверное, будут читать так, как сейчас читают Жюль Верна и Уэллса. Читают ли сейчас Жюль Верна? Не знаю, не знаю... Уэллса так, по-моему, точно не читают. Но ведь бесспорно – и Уэллс, и Жюль Верн ОСТАЛИСЬ. Несомненно, останутся и АБС.
А насчёт кого читают – это такой больной вопрос!!! Мой хороший знакомый в начале перестройки держал платную библиотеку. Он, естественно, закупал для неё в первую очередь самые дорогие и престижные на рынке книги. Читатели его сильно удивили: многие книги, за которыми на рынке давились, в библиотеке пользовались нулевым спросом.
Мы-то, конечно, молчаливо предполагаем, что сейчас читают Пушкина, Цветаеву, Стругацких, Жюль Верна. А спросите любого десятиклассника: ЧТО ты читал у Жюль Верна. Боюсь, нас даже здесь ждет сюрприз. Общеизвестно и неоднократно (не только Стегалиным) проверено экспериментом: случайный человек на улице сегодня (Полдень, Двадцатый век) называет только двух современных советских фантастов: первый всегда – Беляев, а второй – на выбор: Ефремов, Казанцев, Головачев. Если же он называет Стругацких, то перечисляет ещё 50 фамилий и вообще оказывается или люденом, или организатором известного конвента.
А теперь серьёзно. Будут ли АБС читать через 100 лет?
Фантастика, увы, стареет даже быстрее нормальных жанров. Уже сейчас сходят СБТ, ПнА, С, ДР, ПкБ. Пиявок на Марсе нет. Спутники Марса – естественные. Это мешает читать. Не нам, естественно, а тем, кто читает в первый раз. Сюда же – вечная статуя Ленина, концепции геройства/мещанства, вопрос о том, кого спасать с Радуги – всерьёз... С другой стороны, есть книги другого жанра. В ГЛ, ГО, ЗМЛдКС, УНС того, что может не сбыться, нет вообще. Может быть, вопрос «будут/не будут читать» зависит именно от этого, а не от достоинства конкретного романа.
А теперь совсем серьёзно. По-моему, АБС читать через 100 лет будут. Я очень надеюсь, что будут. Я очень хочу, чтоб читали! Пусть будут читать АБС через 100 лет!! Давайте хором скажем: пусть читают АБС через 100 лет! (а полуавтоматический истребитель всё летит и летит...)
ЕСЛИ Я ПРОЖИВУ ЕЩЁ 100 ЛЕТ, Я БУДУ ЧИТАТЬ СТРУГАЦКИХ!
Страницы: 123...3637383940...545556    🔍 поиск

Вы здесь: Форумы test.fantlab.ru > Форум «Другие окололитературные темы» > Тема «Павел Поляков. Жизнь и творчество»

 
  Новое сообщение по теме «Павел Поляков. Жизнь и творчество»
Инструменты   
Сообщение:
 

Внимание! Чтобы общаться на форуме, Вам нужно пройти авторизацию:

   Авторизация

логин:
пароль:
регистрация | забыли пароль?



⇓ ⇑ Наверх