Павел Поляков Жизнь и ...

Издательства

загрузка списка...


Вы здесь: Форумы test.fantlab.ru > Форум «Другие окололитературные темы» > Тема «Павел Поляков. Жизнь и творчество»

Павел Поляков. Жизнь и творчество

 автор  сообщение


философ
Ссылка на сообщение 1 июля 2020 г. 17:55  
цитировать   |    [  ] 
Глава 15
Сознание и реальность
…
Однако в конце века Техники научная фантастика как миф о научном материализме приближается к своему гибельному исходу и во многом благодаря именно высокой своей популярности.
Материальная наука утратила свою прежнюю таинственность. Все эти старые супернаучные чудеса, что так долго будоражили воображение в научно-фантастических историях – ракеты, компьютеры, телевидение, атомная энергия – начали внедряться в жизнь. И вместе с этим лишались своей непостижимости. Из « того, что может быть» они превратились в «то, что есть».
Даже тёмные углы знаний, где век Техники надеялся отыскать чудесное неизвестное, уже почти исчезли. Например, между 1939 и1945 годами были открыты последующие три недостающие из 92 элементов Периодической таблицы Менделеева. Это означало, что не существует более неизвестного металла Х, способного отправить Ричарда Ситона к звёздам.
В двадцатых и тридцатых годах, в тот момент, когда научная фантастика века Техники стала повелителем пространства и времени, опираясь на неведомое в материальном, передовая западная мысль приняла новый, очень странный поворот Атомной физики, разыскивая и идентифицируя самый мельчайший элемент, из которого построено всё сущее, увидели материю в совершенно ином свете.
В основании видимого материального мира они обнаружили субатомный уровень бытия. Эта основа имела гораздо более фундаментальный характер, нежели наш собственный реальный мир – именно там закладывается то, что мы видим, слышим, определяем по запаху, наощупь или опытным путём. Но это основание, каким бы оно ни было, не является материальным в обычном смысле этого слова. Это нечто ни на что непохожее, парадоксальное и скользкое.
В нашем мире, – с которым была приучена иметь дело наука – материя являлась поверхностью и веществом. Её можно было точно описать. Её можно было взвесить, измерить и экспериментировать с нею. А самое главное, что можно было сделать с материей, это установить причинно-следственную связь между её явлениями. Все успехи и достижения материальной науки основывались именно на этой предпосылке.
Однако в микромире ничего из подобных вещей не осталось истинным. Как выдающийся молодой физик, лауреат Нобелевской премии за 1932 год за вклад в создание квантовой механики, Вернер Гейзенберг окончательно установил: «В слова или понятия, которые мы используем при описании обычных физических объектов, такие как положение, скорость, цвет, размер и т.д. становятся неопределёнными и проблематичными, когда речь заходит об элементарных частицах».
Как только мы начинаем иметь дело с микрокосмом, сразу возникает ряд странностей и трудностей.
Наш мир характеризуют масса и расширение, а мир внутри атома совершенно пуст. Вся твёрдость окружающих нас веществ оказывается сплошной иллюзией.
В мире научного эксперимента все вещи являются тем, что они есть. А в микрокосме материя вполне может стать энергией, свет – оказаться частицей и волной одновременно, а элементы можно превратить из одного в другой.
Этот фундаментальный уровень бытия нельзя строго описать, а можно только постичь посредством его влияния на научную аппаратуру. И ограничения человеческого инструментария приводит к неизбежному ограничению знаний о микрокосме.
В субатомном мире не остаются истинными причинно-следственные связи. Здесь чаще всего оперируют вероятностными категориями.
Более того, любые попытки учёных самим посмотреть на работу микрокосма неизбежно будут оказывать влияние на эту работу, как бы они не старались получить абсолютно чистый результат.
Этот новый субатомный уровень бытия не являлся, конечно, старым миром сверхъестественного. Но не был он тем миром причин-и-следствий, мер-и-весов, который можно потрогать руками и где удар кулаком о камень может послужить достаточным доказательством реальности всего окружающего. Это была совершенно новая грань существования.
Тем не менее, этот квантовый мир существует. Его существование и все его странности подтверждал эксперимент за экспериментом. И именно в этом мире находили один за другим элементы грядущего Атомного века от атомной бомбы до компьютерного чипа.
Но что это, что скрывается за рамками наших возможностей увидеть или прикоснуться?
Макс Борн думал, что это волны вероятности.
Вернер Гейзенберг полагал, что это имеет математические формы и отождествлял с Платоновскими идеями.
А.С. Эддингтон высказался просто: «Нечто неизвестное, действующее неведомо нам как».
Само понимание о необходимости взаимодействия людей с этим миром неопределённостей и непредопределённостей явилось ещё более проблематичным. Что мы можем поделать с фактом, что исследование его определёнными приёмами может привести к определённым результатам, а применение другой методики постоянно будет приводить к прямо противоположным выводам?
Первым предложенным описанием этого мира стала так называемая «Копенгагенская интерпретация» датского физика Нильса Бора, написанная в 1927 году. Бор предположил, что квантовый феномен возникает только тогда, когда за ним наблюдают. Это человеческое изобретение практически определяет, что существует некая структура физического мира. И творцом этого мира является человеческий мозг.
Альберт Эйнштейн не смог с этим примириться, и на физических конференциях конца двадцатых годов он изо всех сил пытался опровергнуть Бора. В конце концов, все его аргументы иссякли, и Эйнштейн вынужден был отступить с переднего края развития физики.
Другие же физики, в отличие от Эйнштейна оказались более подготовленными к признанию квантовой механики и сделали большой шаг к пониманию прежней недостаточности и будущей непостижимости современной западной науки.
В этих словах явственно слышится ирония. Наука разбила наголову сверхъестественное в большей мере благодаря её претензиям когда-нибудь найти ответы на все вопросы, касающиеся мер и весов. Но в самый момент нехватки сверхъестественного наука начала догадываться, что прежние её заявления были чересчур оптимистичны. Стала ясна неоспоримая фундаментальная истина, что наука Западного общества в состоянии справиться не со всеми весами и размерами.
Старый язык сверхъестественного практически исчез за несколько веков материализма, поэтому, когда в двадцатом веке физики и философы сделали шаг вперёд и попытались разъяснить новооткрытые тайны широкой публике, их язык был далёк от лексикона традиционных религиозных верований. Вместо этого они прибегли к словам, понятным для современного разума и сознания.
Вот, что сказал Эддингтон:
«Грубо говоря, вся материя в мире обладает разумом. Конечно, это очень не точное объяснение: и слово «разум», и слово «материя» далеки от их общепринятых значений. Но только таким образом я могу разъяснить эту идею простыми словами. Конечно, разум материи представляет собой нечто более глобальное, чем наш индивидуальный разум, но можем рассматривать его природу по аналогии с чувствами нашего сознания. На самом деле то, что в прежних физических теориях называют веществом и полем, не имеет под собой никакой почвы – всё это является порождением работы воображения разумной материи».
И далее добавил:
«Эта разумная материя является собранными вместе связями и полями, которые создают строительный материал для физического мира.
Мы можем сравнивать это высказывание с цитатой из романа Мерритта «Живой металл», написанного в 1920 году, за шесть лет до разработки квантовой механики:
«Существует ли разумное море, лижущее берега у дальних звёзд? Ведь сознание можно найти во всём: в человеке и скале, цветке и металле, драгоценном камне и облаке. Ограниченное в своём выражении только пределами того, чему даёт жизнь, оно в сущности одно и то же во всём».
Вот как могли ответить учёные Бор , Джинс или Эддингтон на вопрос, поставленный Мерриттом: «Да, согласны. В художественной форме он отражает истинное, как мы считаем, положение вещей».
Однако не удивительно, что учёные и Мерритт смотрели на вещи с почти одной и той же точки зрения. В начале двадцатого века ряд западных учёных и творческих людей начали воспринимать слово «сознание», как ещё одно возникшее имя для тайны.
Это новое понимание мозга как незнаемого – быть может, принципиально незнаемого – стало почти неизбежным результатом недостатка сверхъестественного.
Мозг занимал центральное место, фигурировал в родословной самой Западной цивилизации ещё в семнадцатом веке. Именно три ярких сновидения ночью на 10 ноября 1619 года внушили юному Рене Декарту мысль начать принципиально новое философское исследование, которое привело к образованию современного научного метода. И даже до того, как он разработал своё базовое разграничение материального и сверхъестественного, первоначальное заключение Декарта в одной из своих первых работ «Рассуждение о методе» (1637 год) – первый принцип его философии гласил: «Я мыслю, следовательно, существую».
В развитие этого принципа Декарт высказывается так:
«Я пришёл к выводу, что я являюсь субстанцией, чья суть или природа состоит лишь в мышлении, которая может существовать, не нуждаясь в месте и не завися ни от каких материальных вещей, и то «я», что говорит это, мой мозг, благодаря которому я есть я, абсолютно отличен от тела, и гораздо легче познаваемое, нежели последнее: и он таков, что даже если последнего нет, он продолжает оставаться тем, чем он есть».
Именно с этого началась современная западная наука, с того, как одному человеку приснилось, будто он сам это чистая мысль без тела — внепространственный нематериальный атом сознания, видящий себя самого и весь окружающий материальный мир, в том числе и собственное видимое случайное вместилище из плоти и крови — и с человеческой способностью убеждать других, что они были сотворены точно таким же образом.


философ
Ссылка на сообщение 3 июля 2020 г. 06:27  
цитировать   |    [  ] 
Глава 15
Сознание и реальность (продолжеие)

Вплоть до двадцатых годов и создания квантовой механики эти грёзы не могли получить практического воплощения в современной науке. Но западные учёные по-прежнему верили, что они смогут оказаться по ту сторону материи и осмотреть её оттуда, а если понадобится, то и воздействовать на неё.
Но материальная суть сознания в центре всех вещей, взглядов и мыслей по большей части забывалась или игнорировалась. Вместо него западные учёные сосредоточили всё своё внимание на изучении материи, которое становилось всё более и более плодотворным, и поэтому возникла тенденция свести всё наследство и успехи Декарта только к материи, а мозг счесть чем-то сверхъестественным, эфемерным, не подлежащим законным научным исследованиям. Ведь ум невозможно было ни увидеть, ни услышать, ни пощупать, ни понюхать, ни поставить на нём опыт. В лучшем случае о нём можно делать умозаключения. Быть может, это что-то вроде пены, которая сама образуется на материи. Или это вообще иллюзия. Во всяком случае, для старого доброго материалиста ум был слишком зыбкой почвой для анализа.
Психология – это слово раньше означало знание для души, а потом приспособились к изменяющемуся времени, и стала значить исследование ума – была последней из научных дисциплин, возникших из натурфилософии и медицины девятнадцатого столетия. Быть может из-за того, что ей не хватало вещественности, и что она своим внешним обликом была слишком уязвима для обвинений в спиритизме, психология с трудом воспринималась в качестве серьёзной и строгой науки.
Таким образом, в начале двадцатого века психология сделала большой шаг вперёд и разработала тесты, способные совершенно точно определять умственные способности человека. А победа в том же начале двадцатого века материи над сверхъестественным обеспечило престиж одной из американских школ психологии, бихевиоризму, который пытался вывести свои тезисы из строгой точной науки – причинно-следственной физики девятнадцатого века.
Бихевиористам не требовалось строить всевозможных гипотез об уме. Они полностью отвергали как сознание, так и намерение. Вместо этого они предлагали рассматривать всё человеческое поведение с точки зрения внешнего стимула и реакции на него.
Основатель бихевиоризма д-р Джон Б. Уотсон говорил: «Психология с бихевиористической точки зрения является совершенно объективным, экспериментальным ответвлением естественных наук и нуждается в самоанализе столь же мало, сколь и такие науки, как химия и физика.
Наступило время, когда такие современные физики, как Эддингтон, начали заявлять, будто истины девятнадцатого века, на которых основывалась и недавно возникшая наука о поведении – материализм, механистичность, детерминизм и объективность — на самом деле являются лишь неуместной игрой воображения фундаментальной разумной материи. Но бихевиористы, подобные Уотсону или его последователю и продолжателю в Атомном веке профессору Гарвардского университета Б.Ф. Скинеру, этот процесс видели как трусливый отход от ясной и определённой объективной науки и очень тонко замаскированная попытка возродить сверхъестественное.
Однако в век Техники имелись и другие исследователи ума, которые вели исследования в противоположном от бихевиоризма направлении, возникших от недостатка сверхъестественного и триумфа материи и стремящихся к более широкому взамен прежнему узкому мировоззрению. Эти исследователи главным образом являлись психологами и психиатрами – докторами медицины – а не академиками психологами. Эти медики ставили практические эксперименты над некоторыми незначительными аспектами человеческого мышления и поведения, а также получали экспериментальные знания о работе человеческих мозгов, органов чувств и нервной системы, постепенно начиная перерастать от привычного щёлканья секундомером над головами лабораторных крыс, ищущих дорогу в лабиринте.
Скептики сочли за самый удобный путь отвергнуть без серьёзного рассмотрения работы этих врачей, обвиняя их в том, что в этих работах разнообразные феномены ума объясняются с помощью сверхъестественного. Сами же врачи полагали, что даже если для придания исследованиям подобающего вида им придётся отбросить всё и всяческое сверхъестественное, все равно останутся все странные мысли, идеи, случаи и всевозможные ассоциации, связанные с работой мозга. Останутся и потребуют для себя осторожных научных исследований и объяснений.
Одним из таких психологов являлся и наставник А. Мерритта д-р Сайлас Уэйр Митчелл. Так как он взялся за это дело раньше многих других, то и известен он был не как психолог или психиатр, а как специалист по нервным расстройствам. Для д-ра Митчелла было очевидно, что человеческий мозг является тайной, и он пытался разгадать её как путём исследования мозга и нервной системы, так и стремясь объяснить причудливые аномальные феномены мозга.
Психологи века Техники строго поставили вопрос, как мозг получает информацию от органов чувств, и на каждом шагу они наталкивались на ограничения и возможность ошибки.
Сначала годы опытов продемонстрировали, что разрешающая способность человеческих чувств, строго ограничена, как по сравнению разрешающей способностью чувств у других существ, так и по сравнению с диапазоном измерения научных приборов.
Также было доказано, что данные органов чувств сначала записываются при помощи нервных импульсов и с конечной скоростью поступают в мозг – и только там превращаются в те образы, звуки, запахи, которые мы сами ощущаем.
В дальнейшем психологи и их союзники выяснили, из тех ограниченных данных, которые из органов чувств поступают в мозг, только небольшая часть сквозь фильтры подсознания поступает в сознание и привлекает к себе внимание человека.
И наконец, они снова и снова убеждались, что людей можно обмануть с помощью иллюзий, двусмысленности, неопытности и собственной их предубеждённости, излишней веры в свои глаза и уши или в собственное толкование результатов. В начале двадцатого века для преподавателей вводных курсов психологии стало любимым делом ставить некий драматический экспромт, дабы продемонстрировать студентам всю половинчатость и субъективность их свидетельств


философ
Ссылка на сообщение 3 июля 2020 г. 06:29  
цитировать   |    [  ] 
В результате все разнообразные физические и психологические эксперименты обернулись тяжелым штурмом неисследованных основ современной западной науки. Они явно отбросили все сомнения в первоначальном заключении Рене Декарта о том, что суть человека подобного ему самому, в несколько уединённом объективном разуме, который может действовать один, не нуждаться в теле и смотреть на природу материи рациональным беспристрастным взглядом.
Вспомним, что Декарт первоначально ощущал себя как разум без тела, черпающий своё вдохновение в снах – далеко не на самом рациональном и беспристрастном источнике. И в начале двадцатого века психолог из Вены Зигмунд Фрейд подошёл к исследованию разума с совершенно иным методом, через изучение бессознательного, в том числе в значительной мере снов.
Фрейдовское учение убедительно доказало их нерациональную природу. Кроме того, он продемонстрировал существование ряда мозговых процессов, чьё наличие и важность была неизвестна обычным моделям сознания.
Однако и собственная объясняющая фрейдистская модель, разработанная им, была принципиально механистична. Он мыслил категориями отделений, трубок и клапанов, считал мозг чем-то вроде парового котла, а новое измерение мозга как перегруженную камеру из материала, с которым неспособна управиться сознательная часть разума, первобытного секса, и работу которой можно регулировать, спуская пар.
Однобокая ориентация Фрейда на секс , узость и неподатливость его механистичности и предопределения в мышлении привела к тому, что все его приверженцы и ученики в конце концов оставили его и начали искать собственные пути.
В 1912году любимый ученик Фрейда швейцарский психолог Карл Юнг после пяти лет ученичества полностью порвал со своим учителем. Поводом для размолвки послужило различное понимание значения снов и их толкования. Но это был только внешний отзвук их, не высказанных принципиальных разногласий о природе и значении новой области мышления.
Для Фрейда сны являлись симптомами подавляемых мыслей. А для Юнга сны были посланиями от бессознательного, но всегда подлежащими прямому толкованию, так как часто сложены на языке символов, но, тем не менее, небесцельны во всей своей силе и интенсивности.
Реальное расхождение между двумя пионерами психоматерии заключалось в том, что Фрейд воспринимал этот новый незнаемый аспект разума как подсознание, закрытую вспомогательную камеру в подвале. Сны являлись для него комками из грязного секса, от которых надо очистить систему, дабы сознание функционировало нормально.
Юнг же считал новое достижение разума как бессознательное, огромную неоткрытую страну, значительно более обширную, нежели скудная территория, окружающее разумного сознательного индивидуума. И некоторые из этих новооткрытых территорий, несомненно, состоят из мыслей подавляемых личностью, но значительная часть бессознательного является общей для группировки людей. Для Юнга сны были посланиями из тьмы, нуждающимися в толкованиях.
Сны для него были не только комками грязи. Юнг во всём искал вход в лабиринт бессознательного. Он мог рассматривать как материал, который врач исследователь должен просеять сквозь мелкое сито, дабы доказать существование сверхъестественной тайны, за которой гонялись романтики в прошлом столетии, на чью долю потом досталось лишь собирать пыль на задворках Западного мира. Там нашлось место и для альтернативного состязания сознания, и для случайных феноменов, типа полтергейства; и для обновления базы прошлых культур и культур иностранных, литературных и художественных символов, мифов и религий.
Зигмунду Фрейду Юнг мог показаться лишь блудным сыном, который решил наплевать на фрейдский авторитет и всю определённость материальной науки ради красот и прелестей старой науки сверхъестественного. На самом же деле в мире бессознательного разума, а отнюдь не в мире сверхъестественного, искал Юнг современное неведомое. Он не использовал разум как завесу для старомодной религии, а только пытался сохранить всё, что осталось жизнеспособным в его времени из прежних имён неведомого и перевести их в новые категории разума.
Для Юнга это погружение в бессознательное стало необходимой дорогой к самоневидимому – преодоление собственной ограниченности и достижение высшей ступени. Для больных это была надежда соединить в единое целое свой сознательный и бессознательный разум. Творческие личности желали таким образом создавать гениальные произведения. А западная культура в целом стремилась преодолеть свою нынешнюю рациональность.
И потому в каждой из этих групп Юнг находил для себя естественных союзников. Ими являлись все те, кто хотел идти в ногу с наступившим двадцатым и потом готов был полагаться на собственный жизненный опыт, а не на мнения каких бы то ни было авторитетов – и ещё, кто мог признать загадкой работу своего же мозга. Среди них были и те современные Юнгу писатели и художники – от Джеймса Джойса и Пабло Пикассо до А. Мерритта – кто искал в собственном сознании самопознания и вдохновения. А ещё новое поколение физиков, бросивших вызов закопчённой и самодостаточной западной науке и утверждающих, будто весь окружающий материальный мир является плодом воображения мыслящей материи.
В конце концов Юнг сумел продвинуться в своих исследованиях также далеко как квантовые физики – в своих. Таким образом, в обеих отраслях науки – психологии бессознательного и квантовой механике – обнаружились дотоле неизвестные аспекты бытия, находящиеся к нам столь же близко, сколь затылок близок к нашей шее. Оба этих незнаемых упорно развеивали скопившийся рациональный скептицизм. Оба разрешали основные проблемы современной Западной мысли. И наконец, одно из них можно формально отождествлять с потаённой невидимой частью материи, а другое с тёмной стороной разума.
Вместе взятые квантовая механики и психология двадцатого века – в том числе и психология бессознательного – могут быть рассмотрены как первый шаг к революции, происшедшей в западной физике и в Западном обществе, и обычно называемой постматериализмом.
НФ, которая, как всегда, имеет дело с самыми лучшими знаниями и с тайнами, лежащими за их пределами , не могла пройти мимо этих новых веяний. Но разобраться в том, что они означают и какую роль могут сыграть в научно-фантастических историях оказалось весьма непросто. Годы понадобились не только для того, чтобы разобраться в новой физике и новой психологии, но и чтобы отойти от прежней формы описания неведомой науки.


философ
Ссылка на сообщение 3 июля 2020 г. 18:47  
цитировать   |    [  ] 
Глава 15
Сознание и реальность

Главным среди первых адептов этих изменений – частично сознательно, но по большей части несознательно – стал редактор «Эстаундинга» Джон Кэмпбелл. Строго говоря, столь долго пока он мог держать вместе состояние умов, предельно несовместимые по своей чистой вере, и заставить таких людей отправиться вместе в дальний путь. Кэмпбел был настоящей находкой на роль паромщика на пути от материализма к постматериализму. Противоречия в его собственном мышлении и характере идеально подходили к нуждам его времени.
Внутренний конфликт, который стал движущей силой натуры Джона Кэмпбелла, был конфликт между его любовью к науке и ненавистью к законченности и принуждению.
Джон Кэмпбелл был сыном человека науки, рождённым посреди эры беспрецедентных научных и технических достижений. Для каждого живущего в эту эпоху и выросшего в такой семье наука являлась единственным путём следования. Уже в самые ранние моменты своей жизни Джон чётко знал, что такое научная педантичность, научное любопытство и практическая мощь науки в изготовлении вещей.
В то же время Кэмпбелла глубоко обижал авторитарный стиль его отца, его требования научной объективности, его отчаянная самоуверенность во всех конфликтах, будто ему должна принадлежать монополия на истинные факты. Постепенно Кэмпбелл понял, что лучший способ не соглашаться с отцом и отстаивать своё мнение – это стать научнее отца, быть более объективным, больше знать последних научных новостей о материи и лучше их обосновывать.
В школе юный Кэмпбелл развил это умение. Он постоянно ввязывался в споры с преподавателями, отказываясь признавать, что за ними может остаться какое бы то ни было последнее слово. Ведь подавляющее большинство учителей знало гораздо меньшего отца, а его отец всё чаще проигрывал в спорах.
Во время учёбы в колледже он уже настолько поднаторел в спорах, что однажды, когда профессор заявил, будто железо не даёт реакции с ртутью, Джон подготовил аппаратуру, поставил опыт в химическом классе и указал профессору на его ошибку. А когда другой высказался, что шаровых молний не существует, так как не существует теоретического обоснования подобного феномена, Кэмпбелл готов был встать и удостоверить всех, что он сам видел шаровую молнию и сам может подтвердить факт её существования, не зависимо, подтверждается ли оно теориями или нет.
В итоге юный Кэмпбелл рос с ощущением себя как человека, который гораздо честнее и проще относится к науке, нежели средний человек науки. Он знал намного больше странных фактов. Он был более подготовлен задавать сложные вопросы. И кругозор его был тоже значительно шире.
Подобный образ мысли довёл Кэмпбелла до того, что он всё более укреплялся во мнении, будто является непогрешимым авторитетом в современной науке. В научных романах и наутастических произведениях, которые он читал. Кэмпбелл замечал явные нотки удивления наступающим прогрессом человечества. А ещё Кэмпбеллу было хорошо известно, что все гениальные учёные от Ньютона до Эйнштейна были всегда искренне поражены степенью собственного невежества и ограниченности.
Кэмпбеллу показалось совершенно определённым, что, чтобы не говорила любая современная наука, и как бы он не разбирался в ней в настоящий момент, тем не менее, очень многое остаётся за пределами его знаний, а ещё гораздо больше – за пределами знаний науки. Нынешние формулировки ограничены и подлежат замене. Будут совершаться новые открытия. Невозможное со временем станет возможным.
Именно такое отношение к науке Джон Кэмпбелл хотел бы считать собственным. Если бы он решил стать учёным, то самым ценным из всех учёных, метаученый – то есть отделить себя от ортодоксов и закрывающих глаза на явления настоящего времени, а смотреть в перспективу и видеть всё, что может быть реально   осуществимо.
Отныне единственно признанным Кэмпбеллом авторитетом стал авторитет мироздания – последнего арбитра. Но никого и ничего больше.
Это означало, что с начала и до конца Джон Кэмпбелл готов был встать и присоединиться к подходящим учёным с их ритуальными заверениями о силе истинности и неотвратимости законов мироздания как отличительной чертой современной науки. Но в любой момент, в зависимости от истинного своего отношения к ним, он будет пытаться проверить эти правила, дабы понять для себя, что они только говорят и что под ними стоит на самом деле.
Истинным научным вызовом, как понимал его Кэмпбелл, должно стать открытие незамеченных законов, нестандартные ассоциации, новые применения, скрытые следствия, лазейки и исключения, которые позволяют знать все те вещи, о существовании коих ранее люди точно не знают, а лишь подозревают.
Этот его научный идеал нашёл своё отражение в большинстве НФ-произведений, написанных Кэмпбеллом в основном, когда он учился в колледже и подписанных его собственной фамилией. Эти истории, просто не стесняясь в эпитетах, восхваляли чудесную силу науки, которая грядёт. Его герои крутили хвосты мирозданию, открывали новые принципы супернауки, а потом сами развлекались с ними, путешествуя к звёздам или в другое измерение, взрывая планеты и солнца, и пуская пыль в глаза чужим цивилизациям.
Не удивительно, что молодой Джон Кэмпбелл с его тягой ко всему неортодоксальному, бесспорно не оставляет без внимания квантовую физику и психологию двадцатого столетия. Эти новые области тайны и являлись теми самыми исключениями, пятнами на солнце современной науки, которые он так искал.
Квантовая механика как раз находилась в эпицентре горячих научных дебатов, когда в 1928 году Кэмпбелл поступал в МИТ. Он был очарован этой быстро развивающейся наукой, столь парадоксальной, что просто не укладывается в общепринятые термины классической физики, и тем не менее даёт возможность бросить вызов таким корифеям, как Альберт Эйнштейн. Если бы не любил так писать научную фантастику – и если бы не провалился в Германии – быть может, он стал бы атомным физиком, играющим с природой в кости.
Затем в Дюке, втором кэмпбелловском университете, он ещё дальше зашёл в своём служении научным исследованиям за границами науки. Он предложил себя в качестве подопытного кролика – и даже сам не понял, как это случилось – д-ру Джозефу Райну, одному из первых исследователей телепатии и других форм экстрасенсорики.
И разумеется, не случайно, что все различные эксперименты над мозгом, в которых Кемпбелл принимал участие – в том числе и парапсихологических опытах Райна – проводились параллельно линии научных опытов в физике. При всей его алчности к странностям долгосрочные свои надежды Кэмпбелл возлагал именно на силу мысли и квантовую неопределённость, на тот вклад, что они внесут в законы и само понимание материальной науки.
Тем не менее, несмотря на весь интерес Кэмпбелла к новой вольной науке двадцатого века, в его ранних произведениях, воспевающих науку-за-наукой, сознание и вероятность находятся, в лучшем случае, на втором плане. Однако, когда он начал вторую свою карьеру писателя-мыслителя Дона А. Стюарта, положение постепенно начало изменяться.
Своё второе «я» — Дона А. Стюарта – Кемпбелл озадачил проблемами, которые совершенно не вписывались в рамки простого супернаучного Джона В. Кэмпбелла -мл. Эта проблема являлась дилеммой века Техники – которая в то же время абсолютно противоречила собственной сути.
Именно наука привела весь Западный мир и Джона Кэмпбелла в частности к их нынешнему состоянию мышления и развития. И как общество с некоторой долей сомнения так и писатель-фантаст Джон Кэмпбелл-мл. ( без всяких сомнений) рассматривали дальнейшую науку как средство, которое сумеет вывести человечество из трагичного нынешнего времени.
Но та же самая наука, которую он ценил и полностью доверял, утверждала, что со временем человек будет деградировать. Законы природы, как бы они не назывались: судьбой, предопределённостью, цикличной историей или энтропией – гарантировали, что человечество должно пасть, а Вселенная – погибнуть.
Это был совершенно грязный факт, которому нужно было посмотреть в лицо.


философ
Ссылка на сообщение 3 июля 2020 г. 18:49  
цитировать   |    [  ] 
Под привлекательной улыбкой науки, которая создала сегодняшнего человека и пообещала ему назавтра новые чудеса и диковины, скрывался холодный оскал вестника смерти.
Что с этим можно поделать? Если Джон Кэмпбелл не смог найти ответа, то тот возглас-клич, который он издал от имени этой силы, просто шутка, а наука – которая грядёт – слишком была похожа на кладбище.
К чести Кэмпбелла скажем, что когда он осознал это фундаментальное противоречие, то не бросился в ужасе прочь от него. Медленно, но верно в «Последней эволюции» под собственным именем, а в «Сумерках» и «Ночи» под именем Дона А. Стюарта написал научную драму об истории человечества, истории механических потомков человека и истории Вселенной.
Делая всё это, Кэмпбелл намеревался определить истинную меру этого неизбежного конца концов. Не существовало ничего такого, что он не готов был проверить: ни вопроса, который он не мог бы исследовать, ни авторитета, кому он не захотел бы бросить вызов.
В тех произведениях, которые он написал в тридцатых годах под псевдонимом Дон А. Стюарт, Кэмпбелл подверг тестированию человека и Вселенную. Человека он проверял на сопротивляемость чужим разумным существам. О н проверял человечество на их взаимоотношение с машинами. Он подвергал тестам научный прогресс. Он тестировал естественные законы. И в каждом случае он искал решающее недоразумение, невежество или альтернативную возможность, которые позволили бы людям выжить и победить.
Кэмпбелловский особый интерес к сознанию и вероятности ещё больше обострился во время его второй писательской карьеры под именем Дона А. Стюарта. В прежние времена он думал об этих областях науки как исключениях, нарушающих целостную картину современной науки, то теперь он ценил их как дополнительный шанс в борьбе против абсолютной силы предопределённости. Во всяком случае, Кэмпбел сумел развернуть аргументацию, предварительный ответ на проблему человеческой судьбы, которую он сам поставил перед собой. И этот ответ был примерно таков:
То, что нам кажется совершенно определённым, может быть просто результатом нашей собственной ограниченности. Блестящие, но всего лишь начальные достижения современной науки дают нам повод уверовать в существование Вселенских Законов, но, тем не менее, мы точно не знаем, что эти Законы существуют на самом деле. Эта неопределённость наводит на мысль о возможности свободной воли. Вольные таланты предполагают существование возможных высших ступеней разума. Лучшим выходом для человечества может стать стараться изучать и применять на деле истинные Вселенские Законы, а со всеми проблемами разбираться по мере их возникновения. Действуя, таким образом, Человек, в конце концов, поймёт, что можно и всё, что возможно он будет способен сделать.
Мы можем видеть, как эта аргументация в нескольких последних произведениях, которые Кэмпбелл написал от имени Стюарта. В «Забывчивости» он рассказывает, что человечество ждёт не гибель, а зрелость и что будущее человека связано не с изготовлением, но с полным раскрытием его ментальных способностей. А в «Кто идёт?» Кэмпбелл утверждает, что сами законы универсальны и действуют везде и повсюду, поэтому люди могут превратить эту универсальность в инструмент, который не является созданием пришельцев, тем не менее, может быть сильным и внушать ужас.
Последним произведением Дона А. Стюарта стала короткая повесть «Старшие боги», написанная под сильным давлением Кэмпбелла, которому нужно было закрыть брешь в октябрьском за 1939 год номере «Унноуна». В ней Кэмпбелл объединил сознание и непредопределённость и бросил их обоих против сил механизмов и судьбы.
Действие повести «Старшие боги» происходит в отдаленном будущем, задолго после того , как самоуничтожилась наша цивилизация. Она остаётся только в стране, где люди «больше знают и лучше используют возможности своего разума, нежели в любом другом месте Земли».
Но это островное общество приходит к изоляции и застою. Оно попадает под власть созданных людьми «богов», имеющих механическую природу и обладающих несгибаемой логикой и «верой» в законы природы.
Однако им противостоит другая более старшая группа богов, которые описываются как кристаллизированные мыслеформы и идентифицируются со случаем. Эти более старшие боги берут себе на службу потерпевшего кораблекрушение авантюриста в качестве нужного инструмента управления. И этот смелый человек сумел свергнуть богов-узурпаторов и освободить всех людей в этой стране.
После написания этой повести Дон А. Стюарт окончательно ушёл в отставку, публично заявив, что слишком занят на другой работе и не может больше писать научную фантастику. Но это не означало, что Кэмпбеллу уже не нужна личина Стюарта. Таким образом, Кэмпбелл почти напрямую уведомил своих авторов, что именно Дон А. Стюарт занимается сейчас редактированием «Эстаундинга».
Самым насущным вопросом из всех стоящих на повестке дня у Кэмпбелла/ Стюарта как редактора «Эстаундинга» был, что можно противопоставить очевидной силе цикличности истории и знанию о неизбежном упадке и гибели человечества. На место фатализма века Техники он вознамерился поставить будущее и космос и таким образом предоставить человеку отличный шанс установить там своё господство.
Любой инструмент, годящийся для такой работы, Кэмпбелл высоко ценил. Но самым любимым его средствами стали те, что были разработаны в историях Дона А. Стюарта: непредопределённость /свобода воли; разум/ свободный талант   и вселенские принципы действия.
Поэтому Кэмпбелл с самого начала своего редакторствования в «Эстаундинге» уделял особое внимание произведениям о необычных состояниях разума и произведениям о меняющихся реальностях. Практически первым произведением, которое он счёл достаточно новым, чтобы окрестить «Мутантом» в 1938 году, когда он только начал вносить изменения в политику журнала, стал роман Джека Уильямсона «Легион времени» — первоначально названный в колонке «Грядущие времена» «Легион вероятности». И два первых произведения Л. Рона Хабборда, опубликованные в «Эстаундинге»: «Опасное измерение» и «Бродяга» — явились сочинениями вольного таланта о телепортации и силе мозга, способного убивать и исцелять.
В ту раннюю пору ещё не было очевидно, какое оружие воистину предпочитает Кэмпбелл. Но при прочем равном перевес уже склонялся на сторону вселенских принципов действия.


философ
Ссылка на сообщение 4 июля 2020 г. 18:17  
цитировать   |    [  ] 
Глава 15
Сознание и реальность

Таким образом, если не существовало проблем, которые Вселенная могла предоставить человеку, чтобы он не смог ухватиться за неё хвостом и обернуть в собственное преимущество. Но возникает впечатление, что тем или иным путём феномены разума и квантовый мир неизбежно будут приручены и попадут под власть законов. А если при этом разум и мир смогут сохранить малую толику свободы, то будет вполне хорошо настолько долго, пока не будет оспорено чугунное будущее, которое обрекает людей на регресс и вымирание.
Более того мы можем подчеркнуть, что сами слова «вселенский принцип действия» никогда не появлялись на страницах кэмпбелловского «Эстаундинга». Мы придумали их сами при написании этой книги, взяв цитату у Букминотера Фуллера как лучшую характеристику отношения и подхода к законам природы любимым Кэмпбеллом, Фуллером и другими мыслителями-новаторами их поколения.
Однако, как мы уже могли заметить по некоторым деталям, именно то, что мы называем вселенскими принципами действия, безусловно, являлись тем путём, по которому Кэмпбелл следовал сам и вёл за собой своих писателей.
Они стали ключом к расшифровке тех изменений в структурном направлении развития «Эстаундинга», которые проделал Кэмпбелл, когда стал его редактором. Наиболее явственно они описаны во всех тех новых законах и темах, которые Кэмпбелл и основной круг его авторов с такими усилиями представляли себе существующими.
В то же время нам необходимо отметить, что даже в самые золотые моменты творения эта наиболее центральная концепция являлась лишь не выраженной словами мыслью. Её поднимали на щит. За неё цеплялись. Она прямо-таки витала в воздухе. Но она так и ни разу не была определённо высказана и объяснена.
Впрочем, если мы сделаем по времени шаг вперёд, и окажемся в ноябре 1953 года, то попадём именно в тот момент, когда характеристики – и противоречия – кэмбелловских вселенских принципов действия получили, наконец, максимально чёткое выражение. Здесь за время хлопка между двумя различными заявлениями Кэмпбелла, мы можем понять , на каком фундаменте покоился «Эстаундинг» Золотого века.
Первое заявление взято из письма Джона Кэмпбелла д-ру Джозефу Райну от 23 ноября 1953 года, в котором редактор пытается раскрыть перед парапсихологом весь вольный талант произведений опубликованных в «Эстаундинге».   В этом письме Кэмпбелл в частности писал: «Почти любой настоящий исследователь-экспериментатор будет со всем пылом и красноречием уверять вас, что физика не знает ещё А; Б и С, не говоря уже о Д».
Он продолжает:
«Ваша группа, как вы знаете, это не только люди, которые открывают физические законы, где на переднем крае царит разруха. Атомные физики уже его нашли. Особенно люди с Уайт Сэндз, которые ракетами зондируют нечто называемое «космосом» и получают от них ответы, не согласующиеся с никакими физическими гипотезами, иногда известными и как физические «законы», требующие…»
Физиков же это ничуть не беспокоит, физики считают свои законы ничем иным, нежели хорошим современным методом организации данных для регистрации и ссылок. Не физики те, кто считает физические законы незыблимыми.
Достаточно чётко высказано. Но в тот момент, когда Кэмпбелл только писал это письмо Райну, в киосках появился новый декабрьский за 1953 год номер «Эстаундинга». А в нём редакционная статья Кэмпбелла под названием «Учёный», в котором он высказывается совершенно иначе, нежели в письме Райну.
В «Учёном» Кэмпбелл писал:
«Многие превосходные учёные, которых я знал и знаю, на мой взгляд, действуют на основе примерно следующей системы верования.
Они верят в наличие Высшего авторитета во Вселенной. Авторитета, которого они называют «Законом Природы». Они полагают, что этот Авторитет выше и превосходнее любого другого авторитета и верования, воли или свободы любого человека. То ,что кроме всего прочего этот Авторитет может быть рекомендован любым человеком в любое время, и что каждый человек в любое время и в любом месте точно и неукоснительно повинуется этому Авторитету, Закону Природы независимо, понимает ли он это сам или нет.
Они говорят, что наивысшей задачей для человека является отыскать и постичь более глубокую суть Законов Вселенной.
И эта самая высокая человеческая задача решается путём работы и лучшего понимания этих Законов, а не путём полного их отрицания.
Наличие системы законов совершенно неизбежно, но каждый отдельный закон в этой системе можно заменить на другой.
Таким образом, у Человека остаётся свобода выбора относительно любой ситуации, но и речи быть не может о свободе от системы Законов Вселенной».
Но что же, правда? Физические законы — это не более чем хороший современный метод организации данных для их регистрации и ссылок на них или они – это высший Авторитет во Вселенной   выше и превосходнее суждений и верований любого человека?
Истина в том, что Кэмпбелл шёл обоими путями, в зависимости от того какой из них считал более важным. Если закон оправдывал его ожидания, то он утверждал, что этот закон сопутствовал людям во все времена, что люди всегда работали с ним и постигали его, и таким же положение останется и в дальнейшем. Но когда закон чем-то мешал ему или не отвечал его чаяниям, Кэмпбелл уверял, что этот закон всего лишь продукт нынешнего недопонимания ситуации, и что вскоре Людям для дальнейшего своего                                                                                                                                                                                                                                                                            развития придётся изменить или уточнить его.
Вселенские принципы действия стали для Кэмпбелла попыткой заполнить брешь между «законом» и Законом – между человеческим недопониманием и Непререкаемым Авторитетом. Именно они утверждают, что между этими двумя понятиями имеется связь и, в частности, что люди могут привести свои «законы» в соответствие с Истинными Законами, и нечто гораздо   более могущественное и авторитетное окажется, наконец, в руках человека.


философ
Ссылка на сообщение 4 июля 2020 г. 18:18  
цитировать   |    [  ] 
В тоже время вселенские принципы действия являются прагматичными инженерными категориями в вопросе о «законе» и Законе. Для Кэмпбелла они не являлись актуальными вопросами, которыми он не занимался, пока не подойдёт время.
Как он писал в своём письме Райну:
«Инженер – это чернорабочий и в рамках его компетенции все теории интересны, но носят побочный характер – их можно эффективно использовать и, с другой стороны, является надёжным инструментом. «К дьяволу все почему. Лишь бы оно работало».
Но в сердцевине кэмпбелловского понимания законов природы всегда оставалось место для фундаментальной двусмысленности, похожей по своей неопределённости на то, что скрывается в сердцевине атома.
Для консервативно настроенных его авторов вселенские принципы действия выглядели чем-то похожим на старомодные, жёстко определённые, раз и навсегда заданные Законы. С их помощью они предпринимали последнюю попытку спасти ключевые догматы современной Западной науки, окончательно выраженных в декартовском и ньютоновском причинно-следственном мышлении.
А для более радикально настроенных писателей вселенские принципы действия являлись лишь «законами», удобным приближением, результатом в какой-то степени предубеждения человека в своих ощущениях и предположениях. Таким образом, мы также можем рассматривать вселенские принципы действия как первые попытки разработать новейшую постматериалистическую концепцию – в том числе того, что как образ мышления людей, так и черты Вселенной могут подвергаться изменениям.
На практике большинство авторов Золотого века часто колебались, подобно Кэмпбеллу, от одного толкования к другому. Хорошим примером этому может послужить роман-фэнтези Л.Спрэга де Кампа и Флетчера Прэтта, опубликованные в «Эстаундинге».
В «Ревущей трубе» и «Математике волшебства» то, что казалось «законами» — недостаточно понятные системы символических уравнений – могут перенести Харальда Ши и д-ра Чалмерса к другим мирам. Однако внутри данного альтернативного мира то, что казалось Законом, перестаёт вдруг действовать. И наконец, точное значение десятичной дроби оказывается определено, и «законы волшебства» по своей точности и предсказуемости напоминают нам собственные законы химии и физики.
Однако, что если в альтернативных мирах нет наблюдателя установленных законов? Подобный случай рассматривается в последнем предвоенном романе-фэнтези де Кампа и Прэтта «Страна Беззакония» («Унноун Вёлдз», окт., 1941 г.).
В этом романе американский дипломат Фред Барбер переноситься в страну Фей – волшебный мир, описанный в пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь».
В начале истории король эльфов Оберон рассказывает Барберу:
«Оглянись вокруг – ты прибыл из страны, где законы природы неизменны на всех планетах. Но в нашем несчастном мире нет ничего постоянного, все законы меняются со временем, причём без предупреждения и через различные моменты времени».
Вся истинность этого утверждения полностью проявляется в конце романа. Барбер совершает свой решающий диалог с яблочной дриадой Малахией, который начался с жалобы Барбера, что вещи в этом мире лишены логики. Малахия спросила:
«- Что это значит? Волшебное слово?
— Нет, это значит наличие постоянных законов. Каждая вещь, равна одной и той же вещи, равны и друг другу; ничто не может быть одновременно истинным и ложным, и дважды два всегда четыре.
— Мертвое слово и как большинство ему подобных, не верно.
— Да, но оно есть,- Барбер высвободился и взял четыре камешка, по два в каждую руку. –Смотри,- заявил он: Дважды, — он показал на руки – два, — он показал на камешки и смешал их, — Четыре!
— Нет,- возразила Малахия.
Барбер проверил и обомлел. У него в руках было пять камешков.
Это могло получиться случайно, да и дриада могла подбросить лишний камень. Тогда он отбросил лишний камешек в сторону и снова смешал оставшиеся у себя в руках.
— Ну, теперь-то их будет четыре, — взвыл от возмущения Барбер.
- Нет, — ответила Малахия.
И снова оказалась права. Только теперь камешков было восемь».
Это открытие привело Барбера в такое замешательство, что он не только бежит от Малахии, с которой уже сделался близок, но с тех пор даже не смотрел ни на одну яблочную дриаду как на женщину. Вот это логика!
Однако мы должны принять в расчёт, что это Земля Беззакония Прэтта и де Кампа не имела существенных отличий от того мира, который Кэмпбелл создавал в «Эстаундинге» и «Унноуне», только с добавлением вселенских принципов действия. Чем лучше мы всмотримся, тем станет яснее, что неопределённость и ментализм везде сопутствуют кэмпбелловскому мирозданию.
Мы можем найти подтверждение этому доводу в повестях о Гарольде Ши. В них де Камп и Прэтт дважды описывают конфликт между рациональностью и существованием множества альтернативных миров.
В «Математике волшебства» Ши спрашивает у д-р Чалмерса, что если законы магии не действуют в нашем мире, то как же они могли попасть в наши сказки. Чалмерс отвечает:
«Вопрос вполне очевидный. Вы помните моё замечание о том, что галлюцинации душевно больных могут объясняться раздвоением их личности между нашим миром и каким-то другим? То же самое в равной мере можно отнести и к сочинителям сказок , разве что в чуть меньшей степени. Естественно, касается это и любого писателя-фантаста – такого, скажем, как Дансени или Хаббард. Когда он описывает какой-то странный несуществующий мир, то даёт несколько искаженный вариант настоящего со своим собственным набором измерений, независимых от нашего» (Пер. А. Лисочкина под ред. П. Полякова).
Однако в начале третьей повести трилогии «Железный замок» («Унноун», апр., 1941г.) Гарольд Ши и его друзья заблудились в очередном своём путешествии и внезапно оказываются глазеющими на прекрасных танцовщиц на восточном пиру в мире, описанном поэтом-романтиком Сэлсужем Тейлором Колбреджем в своей поэме «Ксананду». И Гарольду Ши это решительно не нравится.
Он говорит: «Та-ак, по-моему, мы влипли. Припомни-ка, ведь эта поэма не окончена. И насколько я представляю, мы угодили в неполный пространственно-временной континуум – такой, который ограничен определённым набором событий, подобно игле проигрывателя, которую заело на одной дорожке. Так что всё это представление способно продолжаться до бесконечности»(Пер. А. Лисочкина).
Так, где же здесь, правда? Это независимо существующие альтернативные миры, в которые иногда заглядывают писатели-сказочники и где частично пребывают душевнобольные? Или это миры, созданные в голове у какого-то поэта, и полнота их существования ограничена воображением автора?
На эти вопросы нет однозначного ответа. Прэтт и де Камп описывают обе версии и не дают нам возможности предпочесть одну из них другой. Но существуют ли эти альтернативные миры на самом деле или они – это плод поэтического воображения, разум лежит в основе человеческого опыта этих других миров.


философ
Ссылка на сообщение 5 июля 2020 г. 18:20  
цитировать   |    [  ] 
Глава 15
Сознание и реальность

Не только многомерность ментальна по природе, верно также и то, что при каждом отдельном примере вселенских принципов действия, которые мы обсуждаем в этот момент, можно различить некоторый решающий ментальный аспект.
Вспомним, например, первую официальную перемену в «Эстаундинге» — эти новые смелые научные астрономические обложки, изображающих людей в космических костюмах во весь рост на бескрайних просторах Солнечной системы.
Какое отношение к этим рисункам имеет разум? Первый из них – изображение вида солнца с поверхности Меркурия – был помещён на обложках февральского за 1938 год номера «Эстаундинга», где Кэмпбелл в своей редакторской колонке заявил, что существ и вещи надо изображать не такими, как они есть на самом деле, но как они воспринимаются человеческими чувствами. Он представил эскизы, показывающие насколько восходящая над горизонтом Луна, кажется человеку-наблюдателю больше, чем она есть на самом деле. И ещё обещает: «Начиная с этой первой изменившейся обложки, многие следующие номера выйдут тоже с красочными астрономическими обложками, которые будут показывать впечатления, какую реакцию у людей могут вызвать наука астрономия и её знания».
И точно такой вывод можно сделать при анализе стержневой повести Айзека Азимова «Ночепад». Здесь то, что на первый взгляд является реальной фактологической ситуации – проблема, которую можно разрешить с помощью науки – была по-сути сведена к вопросу человеческого мышления и мироощущения. Просто практически определяется, что если катастрофам на планете Логаси, возникающих из-за периодических солнечных затмений и открытия звёзд, надо положить конец, то для этого нужны не изменения в физических обстоятельствах, а перемены в знаниях и реакции сознания людей этой планеты.
Более того, всё это чётко подразумевалось при первоначальной разработке Кэмпбелла с Азимовым, который и привёл к написанию «Ночепада». Вспомним, что Азимов рассказывал нам, как Кэмпбелл спросил его:
«Как вы думаете, Азимов, что случиться, если люди смогут видеть звёзды лишь раз в тысячу лет?
Я подумал, ничего не надумал и ответил:
— Не знаю.
Тогда Кэмпбелл заявил:
— По-моему они сойдут с ума. Я хочу, чтобы ты написал обо всём этом».
Здесь, так же как на своих астрономических обложках или в самой повести «Ночепад», Кэмпбелла интересует не только физическая партитура. Он хочет ещё увидеть реакцию сознания.
С некоторой помощью редактора Азимов также начал следовать по кэмпбелловскому пути. В серии рассказов о роботах, начавшихся с «Логики», поведение роботов начинает подпадать под контроль вселенских принципов действия. «Роботопсихология» и Три Закона робототехники убеждали людей, что роботы надёжны и безопасны.
Однако в то же время эти роботы могут самостоятельно мыслить и совершать поступки, как будто они обладают свободой воли. Настойчиво. Столь настойчиво, что Чир Делани, юный чернокожий любитель научной фантастики, живущий в пятидесятых годах в Гарлеме и позже сам ставший ведущим писателем-фантастом, находил вполне естественным воспринимать азимовских роботов как хитрых рабов, избегающих нелогичной диктатуры собственных хозяев.
И совершенно верно то, что в «Логике» так же как в «Ночепаде», именно отношения человеческого разума, а не Вселенной или роботов, в первую очередь должны быть приведены в порядок.
Однако прежде всего нужно признать следующий очень важный факт – что изменения в человеческом мышлении не только возможно или даже желательны, но с ходом времени должны быть совершенно неизбежны – который даёт очень широкий обзор на воображаемое будущее в «Эстаудинге». И именно это стало ключом к вдохновению Роберта Хайнлайна, лучшего создателя обществ будущего.
Образ мысли гораздо больше, нежели всяческие приспособления и изобретения, характеризуют и определяют разнообразные хайнлайновские будущие. Все различия, которые там имеются в технике, как, например, люди в «Детях Мафусаила», которые спят в водяных постелях и народ из «Там, за гранью», чей гардероб представляет им возможность носить одежды из воздуха и держать их всегда чистыми, не имеют особого значения. Реально же характеризуют эти общества их принципиально иные ценности, идеи и допущения. Там господствовал другой образ мысли.
В итоге предвоенные хайнлайновские произведения о будущем, такие как «Если это будет продолжаться», «Дороги должны катиться», «Ковентри», «Магия, инкорпорейтид» и «Вселенная», представляли собой широкий обзор принципиально различных типов мышления. Это играло даже более значительную роль, чем формальная хайнлайновская схема Истории Будущего. Благодаря своему представлению будущего как выбора одного из множеств потенциальных образов мышления, Хайнлайн перенёс время, которое придёт.
Будущего – изначально предопределённого, словно восход и закат солнца – в мир многогранный и неопределённый.
Однако среди произведений, опубликованных в кэмпбелловских журналах времён Золотого века, нашлись и те, которые представляли новые постматериалистические выражения неведомого, даже не глядя в сторону вселенских принципов действия. На протяжении всего времени своего выхода – вплоть до 1943 года – «Унноун», журнал альтернативных возможностей, подобранных в духе чистой выдумки, был более гостеприимным домом для историй об изменяющихся реальностях и странных сторонах сознания, по сравнению с «Эстаудингом, серьёзным и респектабельным журналом о человеческом господстве над будущим и космосом.
Среди всех кэмпбелловских авторов именно Л. Рон Хабборд, быть может, настойчивее всех описывал субъективность реальности и сознания. Бесспорно, лучшими из написанных Хаббордом для Кэмпбелла произведений стали две повести о разуме, опубликованные в «Унноуне», в 1940 г. – «Страх» (июль) и «Пишущая машинка в небе» (нояб.-дек.).
В «Страхе» сверхрационалист, отрицающий всё сверхъестественное, профессор колледжа по имени Джеймс Лоури, не поняв, почему застал вместе свою жену и своего лучшего друга (они готовили ему сюрприз), убивает обоих топором. Затем следующие несколько дней с Лоури происходят с виду фантастические приключения, которые чётко характеризуют его психическое состояние, пока он не постигает сам и не знакомит нас с тем, что сотворил.
В ещё более вызывающей «Пишущей машинке в небе» современный пианист Майке де Вулф внезапно оказывается в шкуре совершенно на него не похожего испанского адмирала Мигеля де Лобо в пиратском романе «Кровь и грабёж», и всё благодаря своему лучшему другу, быстрому, циничному писателю по имени Гораций Хакетт.
Вот о чём думает де Вулф, когда понимает, наконец, истинное положение вещей:
«Это означало, что он оказался в самом настоящем теле горацийхакеттского злодея. И ещё. Это значит, что он находится в никакой-никакой стране, где могло произойти всё, что угодно. Где время может быть искажено, все места переименованы, расстояния спутаны, а у людей одна черта характера»…
А Хакетт между тем сидит в своём грязном затрапезном халате и нажимает на клавиатуру пишущей машинки. Снова и снова де Вулфу приходится, находясь в теле героя книги, говорить и делать то, что противно его натуре.
Из этого неприемлемого положения не находится ни одного настоящего выхода. И только случайный шторм переносит де Вулфа в свой родной мир, который впрочем вполне возможно был Богом, который, в свою очередь, мог оказаться ещё одним бумагомаракой, подобным Горацию Хакетту. Эта повесть заканчивается намёком де Вулфа, что за всем этим может стоять сам Л. Рон Хабборд, предпочитающий не появляться на страницах повести .
«Он выше этого…
Он Бог!
В грязном халате?»
«Пишущую машинку в небе» можно рассматривать как старомодное произведение об исследовании чужого мира, только с новым способом перехода из одного мира в другой – работа мысли внешнего разума. Кроме радикальных прерывистостей, возникших из-за борьбы за контроль между де Вульфом и Хакеттом, возникший мир – который прежде являлся Миром За Холмом – не содержит сколько-нибудь значительных чудес. Не более, чем в любом другом мире, описанном в бульварном пиратском произведении, однако в привычном мире Деревни, куда возвращается де Вулф – подобно миру Джеймса Лоури в «Страхе» — превращается в нечто совершенно неопределённое.
Одно произведение, вышедшее в «Унноуне», стояло в стороне от всех остальных своим представлением о новом неведомом вероятности и новом неведомом силы разума и тем, что сумел совместить всё это без малейших упоминаниях о вселенских принципах действия. Это был роман Джека Уильямсона «Темнее, чем вы думаете», который был опубликован в том же декабрьском номере журнала, где закончилась публикация повести «Пишущая машинка в небе», а затем вышла отдельным изданием в 1948 году.
Подобно другим поздним ребятам-первопроходцам, с которыми мы уже встречались, Джек Уильямсон, одновременно житель Каменного века и путешественник в крытой повозке, вырос в благоговении и любви перед удивительной новой наукой двадцатого века. В юности он мог черпать любую научную информацию из журнальных статей и энциклопедий. Несмотря на нехватку денег и очень малую помощь со стороны юный Уильямсон изо всех сил искал собственные пути в науке. Он делал моторы и электробатареи, которые так и не заработали по-настоящему. Из сосновых палочек он пытался построить вычислительную машинку. Он даже хотел создать из консервных банок паровой котёл, который тотчас же взорвался.
Наконец, закончив сельскую школу в штате Нью-Мехико, Уильямсон решил попытать судьбу и поступил в колледж, начал по-настоящему изучать науки. К его глубочайшему разочарованию профессор физики в колледже прекрасно разбирался в физике девятнадцатого века, но понятия не имел ни о радиоактивности, ни о субатомных частицах, которыми сам Уильямсон был особенно очарован. После двух лет обучения в Западном колледже штата Техас Уильямсону стало ясно, карьера писателя-фантаста гораздо больше привлекает его, нежели карьера учёного-практика и ушёл из колледжа в поисках более широкого поля деятельности.
Но благодаря этому своему выбору Уильямсон получил меньше знаний в области ортодоксальной науки и техники, чем Кэмпбелл, де Камп, Хайнлайн или Азимов, и быть может большую предрасположенность к вере во вселенские принципы действия. Ньютоновская наука не оставила в его голове такого же следа, как в их головах.
Тем не менее, когда Джон Кэмпбелл стал редактором «Эстаундинга», Уильямсон всё же сумел заинтересовать его своими научно-фантастическими произведениями и заставил купить их, в то время как многим другим авторам, успешно писавшим фантастику для Хьюго Гернсбека или даже для Ф. Орлина Тремейна, этого сделать не удалось.
Особое внимание редактора привлекли две черты Уильямсона. Во-первых, его очень высокая степень личной приспособляемости, благодаря которой Уильямсон стал единственным писателем, который смог продавать свои НФ произведения в любой журнал и любому редактору, начиная с «Аргоси» и «Вейрд тэйлз». Другим — стал его постоянный интерес к новым постматериалистическим формам неведомого.
Мы уже убедились, что даже в своём раннем творчестве, в романе «Легион Времени» представлен мир вероятности, а не предопределённости, где несколько различных вариантов будущего борются за право на существование. И ещё он очень быстро разбирался в новой для двадцатого века психологии бессознательного.
Несмотря на всю свою внешнюю любезность и нетребовательность, сам Уильямсон был совершенно недоволен своим вкрадчивым голосом, сутулыми от работы плечами и своей отсталостью в социальных отношениях. В 1936-37 годах, времени некомфортабельности особенно для фермеров из Нью-Мексико, он прошёл годовой курс психоанализа с д-ром Чарльзом Тиддом в Меннинджер клинике в Топеке, штат Канзас. Затем д-р Тидд переехал в Южную Калифорнию, и в 1940-41 годах 7Уильямсон приехал к нему и провёл вторичный годовой курс психоанализа и психотерапии.
«Темнее,чем вы думаете», которую Уильямсон написал вскоре после своего переезда в Лос Анджелес, стала любимым его произведением. Она стала результатом его работы над собой, отражением всего его сопротивления и роскоши, включённые в его «растущее свободолюбие, той части меня, которую я ненавидел и боялся».


философ
Ссылка на сообщение 6 июля 2020 г. 19:53  
цитировать   |    [  ] 
Глава 15
Сознание и реальность

Главным героем «Темнее, чем вы думаете» является Уил Барби сирота, воспитанный государством, и ставший много пьющим и не самым счастливым газетным репортёром. Барби никогда не может преодолеть безотчётный трепет перед своим одно время преподавателем и приёмным отцом профессором антропологии д-ром Маркетом Мондриком.
Вначале повести Барби находится в аэропорте, куда он прибыл с д-ром Мондриком и его ассистентами – бывшими лучшими друзьями Барби – которые только что вернулись из археологической экспедиции во Внутреннюю Монголию. Д-р Мондрик, выглядевший не слишком хорошо, сообщает о тайном враге всего человечества и грядущем «Чёрном времени – ребенке Ночи – чьё появление среди людей станет сигналом к вероятно жестокому и чудовищному испытанию». Но потом, не успев сказать больше ничего существенного, он падает замертво очевидно от сердечного приступа.
Уил Барби глубоко встревожен. Он знает, что у Мондрика аллергия на кошек, а ещё раньше на пресс-конференции он заметил чёрного котёнка на руках у Эйприл Белл, красивой, молодой, рыжеволосой журналистки , которую он находит соблазнительной и в то же время чем-то взволнованной.. И он не может не подозревать, что эта журналистка намеренно вызвала аллергию у Мондрика.
Подозрения Барби ещё более усугубляются, когда он обнаруживает труп маленького чёрного котёнка. Причём котёнка как будто убили дважды – задушили красной ленточкой, висевшей у него на шее, и уколом в сердце булавкой от нефритовой броши Эйприл Белл.
Когда Барби открыто заявляет Эйприл, что всё это очень похоже на колдовство, девушка признаётся ему, что она и в самом деле ведьма. А д-р Мондрик был её заклятым врагом.
Когда-то давно таких существ, как она было очень много, но потом нормальные люди выследили и истребили почти их всех, пока эти существа не начали скрещиваться с людьми. Сейчас же , в эпоху материализма, когда большинство людей уже не верит в чёрную магию и превращения, ведьмы активизировали нужные гены, и снова появились в нашем мире. Мондрик же не только узнал об этом, из Монголии он привёз ( по его мнению открыл) древний секрет, как обнаружить и убить ведьму. Поэтому он не должен был остаться в живых.
Барби являлся человеком весьма скептично настроенным. Рассказ Эйприл произвёл на него большое впечатление, но он не может принять в нём всё за чистую монету.
В журнальном варианте повести он пытается объяснить это себе с помощью фрейдисткого учения о бессознательном разуме и опытах Райна по экстросенсорике.
В книжном же варианте есть нечто большее. Чтобы добиться большей достоверности, Барби не пытается перевести её на язык механики квантов. Он размышляет:
«Вероятность. Барби вспомнил небольшое отступление, сделанное д-ром Мондриком на одной из его лекций по антропологии. Вероятность – это ключевое понятие современной физики. Законы природы не абсолютны. Они просто указывают линии максимальной вероятности. Все бумаги на его письменном столе – опирались всего лишь на случайные столкновения колеблющихся атомов. В любой момент существовала бесконечно магия, но вероятность очень мала, что они упадут прямо сквозь кажущимся таким твёрдым стол».
Мы можем вспомнить, что эту мысль Уильямсон уже пытался внушить своим читателям в «Легионе Времени», который печатался в нескольких номерах «Эстаундинга» в 1938 году. Однако в книжной версии повести «Темнее, чем вы думаете» Барби развивает и объясняет эту идею оригинальным размышлениями о работе мозга.
«Ментальный контроль над вероятностью, несомненно, открывает огромные силы – и эксперименты Райна, похоже подтверждают этот факт. Обладала ли, как ни трудно ему было в это поверить, Эйприлл Белл с рождения этой уникальной и опасной силой, способностью управлять вероятностью».
В этом рациональном объяснении колдовства мы видим сочетание квантовой механики и опытов Джозефа Райна в ЕСП. Возникает впечатление, что та же самая сила разума, которая позволяет отгадывать карты символов и выпадение костей, даст возможность управлять и силами внутриатомного мира и является, таким образом, источником почти неограниченных возможностей.
Барби не сразу начинает верить этим своим идеям. Но как только он ложиться спать, ему сниться странный и очень яркий сон, в котором он и Эйлрил превращаются в волка и волчицу и они уносятся вместе в ночь.
Во время этого эксперимента Эйприл объясняет возможность перемены облика, и её слова напоминают Барби собственные размышления о вероятности и ментальной силе. Она рассказывает:
«Я не так хорошо знаю физику, чтобы объяснить всё детально, но мой друг рассказал главное, и оно достаточно просто. Материю и сознание, говорит он, связывает вероятность.
Живые существа являются чем-то большим, нежели материя. Разум есть нечто независимое. Он называл его комплексом энергии, создаваемой колебаниями атомов и электронов в теле, и эти колебания можно контролировать через посредство атомной вероятности – мой друг объяснял всё гораздо сложнее, но именно в этом была суть.
Ткань жизненной энергии питает тело. Мой друг довольно консервативный учёный и он не говорит мне, есть ли на самом деле душа и ждёт ли что-нибудь нас после смерти. Он говорит, что в этом никогда нельзя быть до конца уверенным.
Но этой жизненной силы в нас гораздо больше, чем у обычных людей. Его эксперименты доказали, что она более текуча и менее зависима от материальной оболочки.
В своём свободном состоянии, рассказывает он, мы просто определяем жизненную энергию и с помощью вероятности передаём её другим атомам…»
В этих объяснениях и рассуждениях выдвигаются три постматериалистические идеи, к которым НФ, впоследствии возвращались снова и снова. Первая, что сознание и материя не есть что-то раздельное, а наоборот связаны. Вторая, что разум – это энергетический комплекс силы или жизненная сила. В-третьих, законы природы не абсолютны, а являются результатом игры вероятностей, из которых обычно получается раз и навсегда заданный «закон».
В «Темнее, чем вы думаете» странные сны продолжаются. Барби меняет одну личину за другой и , побуждаемый Эйприл, совершает преступление за преступлением против своих прежних друзей. В облике саблезубого тигра он убивает одного приятеля, перегрызая ему горло и сбросив его автомобиль с дороги. В образе огненного змея он душит другого и выбрасывает его тело из окна десятого этажа.
А когда Барби приходит в себя, то узнаёт, что все эти его друзья скоропостижно скончались по причинам, внешне напоминающим сердечный приступ д-ра Мондрика. Один на машине с испорченными тормозами попытался на слишком большой скорости спуститься с крутого холма. Машина перевернулась, а ветровое стекло разбилось и перерезало человеку горло. Другой оказался лунатиком, который во время припадка случайно выпал из окна и умер.
Рациональное сознание Барби оказывается в шоке. Он напивается вусмерть и вызывает в себе гнев к Эйприл. Он должен стать на сторону своих друзей и быть против дьявола. Он ещё желает усомниться во всём, что случилось, и даже в своём взгляде на психоанализ. В то же время продолжаются ночные превращения Барби и его бег во тьму вместе с Эйприл.
Постепенно Барби понимает и осознаёт истинную собственную природу. Он не такой человек, каким всегда себя считал. Более того, он и есть тот самый ожидаемый мессия, Дитя Ночи, и его сила от пробуждения к пробуждению всё возрастает. Он должен покорить вероятность и привести людей-колдунов к окончательной победе над всем сомневающимся человечеством.
В конце концов, Барби смиряется со своей судьбой. После очередной автомобильной катастрофы на крутом холме он лишается собственного материального тела и начинает существовать в виде сгустка ментальной энергии способного, перестроив нужным образом атомы, принимать любую форму. В конце повести он снова превратиться в волка и , чувствуя манящий запах Эйприл, бежит за ней в тьму.
В этой повести создана прелестная смесь из психологии, морали и эмоций. Бессознательное воспринимается в ней как источник свободы воли, ещё и как возможно дьявольская сила. Противоречивые, но очень приятные чувства, ассоциирующиеся с взятыми из ядерных реакций, и перенесёнными в секс энергичным посылом. Всё же главной темой повести «Темнее, чем вы думаете» стала тема свободы многообразия личной природы, представленная в виде возможности Уилла Барби превращаться в любое существо, какое пожелаешь.
Мы сможем понять эту более гибкую индивидуальность как следствие полного отрицания общепринятой религии традиционных культивируемых ролей и исторической предопределённости, свидетелями которых мы были на протяжении нашей книги, и стремиться к достижению, наконец, ясности в очевидности. Это явилось результатом долговременного погружения Запада в материализм и с другой стороны появления и развития нового типа людей и не определялось обществом и его надеждами, но стало достаточно гибким, чтобы верно на всё реагировать, как бы ни сложились обстоятельства.
Сам Джек Уильямсон стал ранним примером такого типа людей. Это объяснялось его медленным созреванием и совершенно особым жизненным путём. Из этого же следовало и его уникальная способность сочинять истории для каждого НФ журнала, что не удалось больше никому. И это же объясняло его неблагоприятное ощущение в обществе, которое в целом гораздо больше, нежели он сам, придерживалось традиций.
Но дело не в том, насколько Уильямсон смог приспособиться к своей жизни в Америке середины двадцатого века. Психическая раздвоенность, которой он страдал, было просто растущей болью, а не признаком болезни. Дело в том, что Уильямсон был ребёнком–одиночкой, чей образ жизни изменился от крытых повозок новых земель Америки до улиц современного Нью-Йорка и Лос-Анджелес, и от жизни в Каменном веке до исследования звёзд, и потом не смог найти собственное место в Западном обществе. Кроме, конечно, своей карьеры писателя-фантаста.
«Темнее, чем вы думаете» выразила осознание и понимание Уильямсоном собственной изменчивой натуры, но и здесь, как и при каждом новом воображаемом шаге в незнаемое, совершаемом НФ в течении всего своего развития – центральным элементом повести остаётся неопределённость, беспокойство и страх.


философ
Ссылка на сообщение 7 июля 2020 г. 18:54  
цитировать   |    [  ] 
Глава 15
Сознание и реальность

Вместе с тем, какие бы то ни было формы неведомого не должны подразумевать постоянный контроль со стороны вселенских принципов действия, идея контроля выросла из чувств осторожности, опасения и самосохранения у писателей-фантастов Золотого века. Быть может, точнее всего это положение иллюстрирует повесть Роберта Хайнлайна «Уолдо» («Эстаундинг», авг., 1942 г.), написанная снова под маской постоянного кэмпбелловского «адвоката дьявола» Ансена Макдональда. Эта повесть стала для Хайнлайна будущем-в-прошлом. Она была написана между «Там за гранью» и «Неприятной профессией Джонатана Хоала» в течение того времени, когда Хайнлайн отправлялся на работу после Перл-Харбора, где он станет гражданским инженером в Филадельфии, Новы Ярд.
Здесь, как в «Магии, инкорпорейтед» — вместе с которым «Уолдо» впоследствии был издан в одной книжке – Хайнлайн обдуманно смешал футуристическую научную фантастику и отечественную фэнтези, но на сей раз с большим уклоном в научную фантастику. Но несмотря на это метафизики в «Уолдо» оказалось достаточно, чтобы шокировать ряд определённо материалистически настроенных читателей «Эстаундинга», которые слали в редакцию возмущённые письма, удивляясь, как такому произведению нашлось место в этом научно обоснованном журнале.
В мире следующего столетия, описанным в «Уолдо», люди летают на воздушных машинах и живут в подземных жилищах. В нём электричество проводится не по проводам, а направленными сигналами излучения. Сейчас однако приёмники энергии – «приёмники де Калба» — начинают отказывать и из-за этого авиамашины падают с неба вниз.
Это полностью нарушает сложившийся порядок вещей. Северо-Американская энергетическая компания (САЭК), главный поставщик электроэнергии, который обладает половиной энергетических запасов континента, сомневается в возможности быстро решить эту проблему, какова бы ни была причина этих бедствий. Они боятся, что энергия, снабжающая города, тоже начнёт исчезать – и это начинает происходить.
Больше всего из работников САЭК это вызывает тревогу у д-ра Рамбо, главы исследовательского отдела. В те дни принцип неопределённостей Гейзенберга был опровергнут и вновь опровергнут, и физика уже рассматривалась как точная наука. Но Рамбо не может найти неисправность в приёмниках де Калба. И тем не менее они не желают работать как следует. Это противоречило тому, что знает и во что верит Рембо. Его чисто религиозная вера в современную науку несколько поколеблена и Рамбо не знат, что ему думать.
Перед лицом этой угрожающей ситуации председатель правления Северо-Американской энергетической компании и её главный инженер, люди более практичные и менее интересующиеся теорией нежели Рамбо, без колебаний обратились за помощью к специалисту по решению запутанных проблем Уолдо Фартингейт Джонсу. Этот гений-самоучка больной и толстый, богатый и гадкий, жадный и эгоистичный. Он вместе с двумя своими любимцами, мастиффом и канарейкой, живёт на космической станции, висящей в двадцати пяти тысячах милях над землёй.
Уолдо никогда не общается лично со своими приятелями-людьми. Он общается с ними посредством видеофона или с помощью своего манекена в полный рост, который стоит во внешней комнате космической станции. Вещами вокруг себя и также на земле он управляет с помощью увеличивающей усилие механической ручки с дистанционным управлением собственной конструкции, которую в честь его назвали «уолдо».
Эти черты его характера долгое время ассоциировались с чертами характера самрго Хайнлайна. Он объясняет это так:
«В 1918 году в «Популярной механике» прочитал статью о несчастном человеке, страдающим myasthenla gravis, патологической слабостью мышиц,, что даже вилку и нож он держал в руках лишь с огромным трудом. При условии, что с мозгом и контрольными системами всё в порядке, а мышицы почти парализованы. Этот человек – я даже не помню его имени, а статья давно исчезла в тусклых коридорах времени – не позволил myasthenla gravis взять над собой верх. Он разработал множество сложных устройств, чтобы развить свои имеющиеся в наличии малые силы и стал инженером и изобретателем, умеющим добиться максимум результатов при минимуме усилий. Свой дефект он превратил в преимущество».
Но за пределами очевидного фамильного сходства в холодности Уолдо, его бесчувственном разуме, полноте и беспомощности при Земном тяготении мы можем уловить заметную похожесть с Большими Мозгами. Уолдо и всё его положение также некоторым образом выражает вдохновившую Декарта идею об одиноком, отделённом от тела мозге, возвысившимся над всеми материальными телами и изучающем их всех издалека.
Вначале Уолдо не собирается помогать Северо-Американской энергетической компании. Он зол на компанию за мошенничество с его патентами. Но поняв, что с крахом цивилизации, и ему самому будет грозить опасность, Уолдо соглашается взяться за неразрешимую проблему САЭК.
Уолдо это человек вселенских принципов действия. Он уверен, что может сам космос заставить работать на себя. Если проблема сейчас и не разрешима, то он сумеет её разрешить. Тем не менее, он теряет свою уверенность в том, что способен вырвать ответ у сопротивляющейся Вселенной. Это и отличает его от Рамбо, который придерживается более старомодных взглядов на законы природы:
«Для Рамбо Вселенная представляет собой идеально организованный мир, которым управляют незыблемые законы. Для Уолдо Вселенная – враг, которого необходимо подчинить своей воле. Вполне возможно, что тот и другой имеют ввиду один и тот же объект, но подходят к нему с разных сторон». (Перевод К. Слепяна – далее К.С.)
На этот раз, однако, Уолдо, как и Рамбо, не удаётся заставить заработать вновь умершие приёмники де Калба.
Но нашёлся человек, у которого это получилось. Им стал Грампс Шнайдер, старый доктор из Пенсильвании. В качестве личной услуги своему бывшему маленькому любимцу он запустил приёмники де Калба помощнику главного инженера САЭК. Никто не смог понять, каким образом приёмник де Калба заработал. Жесткие антенны, которые принимали электроэнергию из воздуха, начинают себя вести подобно множеству извивающихся червей.
Д-р Рамбо первым испытывает изменённую машину. Он даже ухитрился изучить, как продублировать это аномальное воздействие, но только ценой собственного здравого рассудка. Он вызывает Уолдо по видеофону, чтобы поделиться с ним своим результатом:
« — Я знаю, как это сделать, — напряжённо вымолвил он.
— Что сделать!
— Заставить де Калбы работать. Милые, милые де Калбы.
Рамбо неожиданно вытянул руки в сторону Уолдо и стал истово сгибать и разгибать пальцы.
— Вот так они делают: вжик, вжик, вжик. /…/
Слушайте внимательно: «На свете нет ничего определённого»./…/
— Курицы каркают, петухи несут яйца. Мы с вами поменялись местами. Ничего определённого. Ничего – слышите?
-Ничего определённого. Наш маленький шарик всё кружится и кружится. И никто не знает, где он остановится. Один я знаю, как это сделать. – Что сделать?
— Как остановить наш маленький шарик там, где захочу». (К.С.)
Очевидно, что у Рембо совершенно поехала крыша. И очень скоро САЭК надевает на него смирительную рубашку и кладет в больницу. Тем не менее, по пути Рамбо сумел освободиться от уз, не отстегнув даже ремней носилок, и как будто растворился в воздухе. Уолдо остаются корчащиеся, извивающиеся приёмники де Калба, но они совершенно ничем не отличаются от тех де Калбав, которые должны работать, но не работают.
«Уолдо пришлось признать, что он имеет дело с новыми явлениями – явлениями, которые подчиняются новым неизвестным законам. Если такие законы вообще существовали…
Потому что он хотел быть честным перед самим собой. Если глаза его не обманывали, новые явления опрокидывали законы, которые казались ему незыблемыми, которые до сих пор не допускали никаких исключений». (К.Л.)


философ
Ссылка на сообщение 8 июля 2020 г. 20:13  
цитировать   |    [  ] 
Глава 15
Сознание и реальность

Наконец, он решается нанести визит Грампсу Шнейдеру, который не только сам не пользуется современной техникой, но и отказывается связываться сУолдо по видеотелефону. Поэтому Уолдо приходиться поневоле возвращаться на Землю во власть поля тяготения, впервые за последние семнадцать лет.
Однако прибыв на место, он находит Грампса Шнейдера таким милым и любезным насколько это вообще возможно. Старый знахарь угощает Уолдо кофе с пирожным, рассказывает всё, что Уолдо желает узнать и добавляет кое что от себя. Шнейдер демонстрирует не только, как запустить оставшиеся де Калбы, но и как исправить совсем слабые мышцы Уолдо.
Шнейдер объясняет ему:
«Кто-то из древних сказал, что любая вещь либо существует, либо не существует. Он был не совсем прав, потому что один и тот же предмет может одновременно существовать и не существовать. Человек способен научиться видеть оба состояния. Иногда предмет, который есть в этом мире, отсутствует в Ином Мире. Это важно, потому что мы живём в Ином Мире. /…/
Ум – именно ум, а не рассудок – находится в Ином Мире и проникает в этот мир через тело. Это один из истинных взглядов на вещи, но есть и другие». (К.Л.)
Шнейдер внушает Уолдо, что именно сомнения и страх пилотов приводит к гибели самолётов. Наука утверждает, что самолёты не падают с неба, а когда возникают сомнения и беспокойство, они начинают падать, чтобы исправить де Калбы – и исцелить парализованные мышцы – необходимо взять силу из Иного Мира.
Всё это для Уолдо не только звучит абсурдно, но и противоречит всему, о чём он думал и что знал, и ему нужно время, чтобы обдумать разговор. Но он прежде всего человек дела и, когда со с временем он сумел способом Шнейдера сам вдохнуть жизнь в приёмник де Калба, Уолдо переменил большинство своих прежних мыслей.
Наконец он начинает верить в волшебство как образу мышления с собственной мерой действенности, – которая в ряде случаев подтверждается современной наукой, но иногда может быть, с излишней поспешность, отвергалась наукой или, как минимум, логикой.
Уолдо приходит к заключению, что Иной Мир, о котором ему рассказывал Шнейдер, существует на самом деле и что в нём заключен источник силы, которая приводит в порядок де Калба. Он пытается мысленно представить себе этот Иной Мир, понимая, что любое его представление об этом мире вероятно не адекватно, но тем не менее находя его вполне приемлемым.
«Он у меня и формой и размером напоминает страусиное яйцо. Тем не менее в нём заключена целая вселенная, существующая бок о бок с той, в которой мы живём, отсюда до самых звёзд».(К.Л.)
Из допущения, что у всего сущего имеется некая своя магическая альтернатива, и предположение, что этот реально существующий альтернативный мир обладает силой способной воздействовать на наш мир, Уолдо с большой неохотой отрицает спокойные и безопасные законы природы в своём эксперименте ради ментальной точки зрения:
«Уолдо не был так эмоционально привязан к Абсолютному Порядку, как Рамбо. Его душевному равновесию не грозила опасность в результате крушения фундаментальных принципов. Тем не менее, это так удобно, когда всё идёт по заведённому порядку, На выполнении естественных законов основывается прогноз, а без прогноза жить невозможно. Часы должны равномерно отсчитывать время, вода должна кипеть от нагревания, питаться нужно хлебом, а не ядом, приёмники де Калба должны работать – работать так, как было задумано. Хаос не выносим, с ним нельзя жить.
Предположим, что миром правит Хаос, а порядок , который мы якобы наблюдали вокруг себя, оказался фантазией, плодом нашего воображения. Что тогда? В этом случае вполне возможно, что предмет весом в десять фунтов действительно падал в десять раз быстрее, чем предмет весом в один фунт до тех пор, пока дерзкий ум Галилея не решил установить иной закон. Может статься, что строгая наука о баллистике выросла из предрассудков нескольких твердолобых индивидуумов, которые навязали свои представления всему миру. Может быть, и звёзды держаться на своих орбитах силой непоколебимой веры астрономов. Упорядоченный Космос, созданный из Хаоса силой…Ума!
Земля была плоской до тех пор, пока географы не решили всё переиначить. Земля была плоской, а Солнце размером с бочонок, поднималось на востоке и опускалось на западе. Звёзды маленькими огоньками усыпали прозрачный свод, которого почти касались высокие вершины гор. Будто происходили от гнева богов и не имели ничего общего с направлением воздушных потоков. В это время верховодил созданный сознанием человека анимизм.
Позже всё изменилось. Миром стало править представление о незыблемой материальной причинности. На её основе возникла всё пожирающая технология машинной цивилизации. Машины стали работать так, как должны были работать, потому что все верили в них.
Теперь же несколько пилотов, ослабленных слишком сильным воздействием радиации, потеряли свою веру и заразили машины своей неуверенностью. В результате, машины вырвались на свободу». (К.Л.)
Вот самое замечательное место в его размышлениях. Ему нет равных на страницах «Эстаундинга» и «Унноуна» всего Золотого века.
В первую очередь они являются строгим философским обоснованием и той великой проницательностью, которая вновь и вновь проявляется в ранних хайнлайновских произведениях о будущем. С течением времени любой образ мысли, который когда-то считался нормальным, самоочевидным и всё объясняющим, может и должен быть изменён.
«Уолдо» может также быть рассмотрен как первая попытка поставить проблему и разобраться с очень успешной ментальной ориентацией Западного общества, которую мы не могли рассматривать в связи с историей научной фантастики, переход от веры в сверхъестественное к материализму, а затем уход от материализма во внезапно возникший постматериализм.
Наконец в образе мышления самого Уолдо мы можем проследить весь спектр типов мышления кэмпбелловского Золотого века от своего первоначального прагматизма и веры в свою возможность вырвать ответ у сопротивляющегося мироздания до переломного момента, когда во главу угла была поставлены менталитет и вероятность.
Но уже сами заглавия таких произведений, как «Страх» или «Темнее, чем вы думаете» демонстрируют нам, что в свои первые часы новое неведомое могло показаться слишком напряженным, непокорным и ощущалось как совершенно невыносимое. Сознание и неопределённость почти также сильно пугали Атомный век, как вольная наука – эпоху Романтизма, а безграничные просторы времени и пространства – век Техники.
Потому и Уолдо сумел лишь недолго вынести слишком неведомую возможность. Как мы уже убедились, он не уверен, что можно жить без законного порядка, и этот новый неопределённый, недопределённый мир, в котором «предмет может быть, может не быть, может быть, чем угодно, кажется ему очень похожим на Хаос».
В повести Джека Уильямсона «Темнее, чем вы думаете» Уил Барби может перейти в иное состояние личности, когда может быть, может не быть, может быть чем угодно, побуждаемый и соблазняемый Эйпри Белл. Но для Уолдо не доступна такая степень свободы. Он должен поспешить назад и восстановить контроль.
Уолдо быстро отступает. Он думает:
«Мир изменяется в зависимости от того, как ты на него посмотришь. Уолдо хорошо сознавал, как желает посмотреть на мир. Ему хотелось бороться за порядок и предсказуемость.
Он сам задаст тон. Навяжет Космосу свою собственную концепцию Иного мира. /…/
Нужно думать о нём как об упорядочном и в своей основе подобном нашему пространству». (К.Л.)
В итоге, обладая неограниченными возможностями вполне вероятно, что Уолдо выберет оставить всё продолжаться таким, как оно есть. На самом деле он никогда не был Большими Мозгами. Он даже менее отважен, чем безумный Рамбо. И когда ты поймёшь это, он превратиться в простого парня с ограниченным комплексом неполноценности.
Поэтому для собственных нужд Уолдо зачерпнул достаточно силы из Иного мира, чтобы исцелить слабость своего тела, а затем становиться танцором и хирургом на мозге и вообще очень популярной личностью. А ради общественного спокойствия он оставляет окно в Иной мир достаточно широко раскрытым, чтобы сделать из него новый источник технической силы, пришедшей на смену старой, ослабленной от времени радиации.
Общество спасено, а к Уолдо пришла слава, которой он так жаждал. И всё это вполне устраивало Уолдо. Но ещё больше свободы превратили бы этот Иной мир в Хаос, а он так невыносим. Уолдо не мог допустить этого.
Но Уолдо только дурачит себя. На самом деле он не навязал Космосу свою точку зрения. Только для своего общества и лишь на время.
Перед окончанием повести Грампс Шнейдер изо всех сил пытается внушить это Уолдо. Старый знахарь равнодушен к часам, равномерно отсчитывающим время, и к технической цивилизации, в которой стало даже больше порядка, чем прежде, и посылает Уолдо письмо, где отказывается принимать участие в новом энергетическом проекте, связанным с Иным миром. Грампс также пишет:
«Что же касается известия о ваших новых возможностях, я очень этому рад, но только не удивлён. Сила Иного мира доступна каждому, кто возьмётся искать её». (К.Л.)
Таким образом, сила Иного мира доступна каждому широко мыслящему человеку, тому, кто осмелиться выйти за пределы текущего общедоступного мировоззрения и набраться храбрости быть, не быть, или быть, чем угодно, даже если, как случилось с Уолдо, это продлилось лишь краткий миг.
Новая постматереалистическая сила сознания и реальности была также недоступна любому писателю–фантасту кэмпбелловского периода Золотого века. И только один из них смог это последовательно постичь и изобразить. Это был А. Э. Ван-Вогт.


философ
Ссылка на сообщение 11 июля 2020 г. 11:37  
цитировать   |    [  ] 
Глава 16
Новая мораль
В большинстве актуальных произведений начала кэймбелловского Золотого века утверждались и переутверждались два фундаментальных принципа. Один: изменения и различия всегда возможны. Другой: человек, вооруженный знаниями вселенских принципов, всегда сумеет справиться с любыми трудностями, какие только могут создать любые перемены и различия.
Эти принципы в одном своё значительном произведении за другим отстаивал Спрэг Л. де Камп, первый союзник Кэмпбелла и Айзек Азимов, лучший его ученик. Тем не менее, при всём великолепии их произведений, в них есть некое явное ограничение: совершенно особое, изначально не заданное.
Все романы де Кампа, печатавшиеся в «Унноуне», являлись лишь юмористическими фэнтези, играми в что если. Они ни в малейшей степени не претендовали на серьёзность. Если действие в «Да сгинет тьма!» вначале происходит в историческом прошлом, но в конце повести оно является уже не нашим собственным прошлым, а новым ответвлением, новым побегом на древе времени. И даже самые лучшие его произведения , повести о Гарольде Ши с их распространением научного контроля на книжные миры, могут быть рассмотрены, как некие теоретические упражнения по применению вселенских принципов действия, и не более того.
Научно-фантастические произведения Азимова, печатавшиеся в «Эстаундинге», гораздо серьёзнее. Но даже в повести «Ночепад», лучшей из лучших, лабораторный опыт о цикличности истории ставится в уединённом уголке пространства и времени, не имеющем прямого отношения к людям Земли и человеческой истории. И даже в его цикле рассказов о роботах, где чётко, как больше никогда и нигде в кэмболловских журналах, выдвигаются вселенские принципы действия, вся зона их действия ограничена несколькими созданными человеком машинами и следующими пятью десятками или около этого годами.
Из всех кембелловских авторов именно Роберт Хайнлайн применил эти принципы там, где их применение было наиболее уместно – к ходу развития нашего человеческого будущего от настоящего момента до момента достижения людьми звёзд. Но, даже проделав всё это, Хайнлайн наскочил на проблему, которую он не сумел разрешить.
Это затруднение не имело отношения к первому принципу Золотого века, принципу перемен и различий. Хайнлайну представлялось очевидным, что перемены не только возможны, но они есть и будут. В различных написанных между 1939 и 1942 годами своих произведениях о будущем он представлял грядущее время как вихрь беспрерывных, безостановочных изменений в изменениях.
Камнем преткновения для Хайнлайна стал второй принцип – презумпция того, что человечество, обладая знаниями, как на самом деле работает Вселенная, может справиться со всеми возможными трудностями. Хайнлайн относительно поздно уверовал во вселенские принципы действия, и хотя больше всего на свете он верил в элиту людей посвящённых и компетентных, вперёдсмотрящих общества, которые способны разрешить любую проблему, оказавшуюся у них на пути и убрать все родимые пятна человеческого прошлого. Когда он попытался применить этот принцип на практике, он не сумел сохранить этой веры. На самом деле для него оказалось нелегко стать пастырем человечества и провести его от настоящего момента времени к звёздам.
Он слишком мало верил в возможность и готовность нормальных не слишком компетентных людей принимать правильные решения. Он мог желать, чтобы группа способных и ответственных людей сумеет привести глупое, жадное, беззаботное человечество к звёздам без ущерба для рода человеческого. Но Хайнлайна весьма заботило то, что когда человечество достигнет, наконец, звёзд, оно находит там уже утвердившихся на них существ, более развитых и обладающих большими возможностями.
С этой своей поистине вселенской компетенции и ответственности инопланетяне могут превзойти даже самого великого гения человечества Энди Либби из «Детей Мафусаила». Они могут научиться лучше управляться со вселенскими принципами действия – как например, связанные группы Маленьких людей, которые с помощью одной только силы своей мысли могут заставить растения приносить плоды, по вкусу похожие на картофельное пюре с подливкой. Или как Боги Джокайры, которые столь высокоразвиты, что людям, как бы они не старались, никогда не догнать этих Богов.
Именно из-за этих инопланетных существ хайнлайновские долгожители из «Детей Мафусаила» повернули свой корабль назад и вернулись со звёзд на Землю. Хайнлайновский лучший Род боролся за свою жизнь и выстоял благодаря вере и осознанию собственного превосходства. Без этой веры они отчаиваются, никнут, сходят с ума и умирают.
Вплоть до начала Второй Мировой войны и поступления на службу стране в Филадельфии Нави Ярд в одном своём произведении за другим раз за разом Хайнлайн рассматривал эту проблему. Но так и не сумел её успешно разрешить.
Ограниченность Хайнлайна заключается в его вере в устаревшие догматы века Техники о выживании сильнейших и эволюционном превосходстве. Именно из-за этого неведомых инопланетян он изображал если не враждебными, то наверняка пугающими. Для каждого, кто жаждал знать ответы на все эти вопросы и быть за всё в ответе, образ равнодушия высших существ мог оказаться губительным – как это и было в «Детях Мафусаила», «Из-за его шнурков» и «Аквариуме с золотыми рыбками».
Однако у «Эстаундинга» нашёлся ещё один автор, который взялся за эти острые проблемы о пригодности, эволюции и развитии будущего человечества и подошёл к ней более творчески, чем Хайнлайн. Это был А.Э. Ван-Вогт, самый радикальный мыслитель и лучший генератор идей из всех кэмпбелловских писателей.
Альфред Элтон Ван-Вогт родился на ферме своих бабушки и дедушки в Манитобе, Канада, 26 апреля 1912 года. В это время отец Ван-Вогта и трое его дядей на паях владели лавкой в деревне Невилл, провинция Саскачеван, а ещё его отец учился на курсах, чтобы получить диплом юриста.
Подобно Айзеку Азимову, который на втором году жизни переболел двусторонней пневмонией, и все боялись, что он не выживет, Ван-Вогт также рано познакомился со смертью. В двухлетнем возрасте он выпал из окна третьего этажа на деревянный тротуар, потерял сознание и три дня пролежал в коме.


философ
Ссылка на сообщение 11 июля 2020 г. 11:39  
цитировать   |    [  ] 
Ван-Вогт был похож на Азимова и ещё в одном аспекте – для обоих этих писателей английский не был их родным языком. До четырёх лет, пока в дело не вмешалась его мать, Альфред говорил только по-немецки, на языке семьи Ван-Вогтов.
Натура юного Альфреда была весьма раздвоена. Он был ревностным читателем, на протяжении многих лет глотал по две книги в день и рано осознал, что когда он вырастет, то хочет стать писателем. И в тоже время Ван-Вогт был «экстраординарным экстравёртом», как он сам называет себя в 1981 году в своих воспоминаниях «Моя жизнь – вот лучшая моя научно-фантастическая история».
В молодости Ван-Вогт был превосходным наездником. Будучи подростком, он летом работал на молотилке и управлял грузовиком и комбайном. Он прекрасно стрелял из винтовки и однажды даже чуть не ушёл в охотничью экспедицию на север Канады.
Впоследствии вспоминая молодость, Ван-Вогт пытался определить, какая из частей его натуры принесла ему больше всего сюрпризов. Была ли это травма после драки с другим мальчишкой в восьмилетнем возрасте? Или учитель, который заставил двенадцатилетнего Альфреда усомниться в нужности чтения сказок? Или решающим стал тот случай, когда он в возрасте семнадцати с половиной лет убил змею, а после вдруг ему стало стыдно, и он решил больше не причинять вреда живым существам?
Хотя Ван-Вогт мог строить одну догадку за другой, он так и не смог точно определить момент, когда это случилось. И практически даже в свои двадцать лет, когда он работал продавцом и писал рекламные объявления, Ван-Вогт мог называть это время процессом постепенной ломки характера, чтобы приобрести репутацию бизнесмена и владельца магазина – так долго, как никто не требовал от него.
Суть дела заключалась, видимо, в том, что моменты ухода Ван-Вогта в себя занимали значительные промежутки времени. Началом этому мог послужить тот факт, что юный Альфред был юношей-идеалистом из маленького городка со своим представлением о правильности, истине и справедливости в голове. То, что реальный мир не соответствовал его чаяниям, привело юношу к настоящему потрясению.
Кроме того ещё можно сказать, что Альфред был мальчиком со своими небольшими странностями. Он думал и говорил не так, как все остальные, и реакция на этот факт также могла внести свою лепту в развитие юноши.
Во время бума двадцатых годов отец-юрист Ван-Вогта несколько раз перевозил свою семью с места на место. Сначала в не очень большой город Морден, провинция Манитоба, а затем в город Виннипег, где стал агентом от западной Канады на Голландо-Американских линиях судоходства.
Эти переезды тяжело дались Ван-Вогту. Он вспоминал потом: «Детство было для меня ужасным временем. Я был , словно корабль без руля и ветрил, который унёс во тьму ночной шторм. Снова и снова я искал приюта, а меня постоянно прибивало к другому берегу».
Морден был вдвое больше Невилла. Это была консервативная община, преимущественно англоязычная, и здесь Ван-Вогт мог, наконец, осознать, что Канада принадлежит Британии, а он – нет.
Виннинпег оказался ещё более утомителен. В нём насчитывалось 250 тысяч жителей – в двести раз больше, чем в Мордене – и Альфред чувствовал себя затерянным в нём. Успеваемость в школе резко упала «по пяти предметам, которые никогда мне легко не давались: по алгебре, геометрии, латинской грамматике, латинской литературе и ещё почему-то, что я сейчас уже не вспомню». В результате ему пришлось остаться в десятом классе на второй год.
Юношу выручала только научная фантастика – до сих пор здесь не упомянутая – она одна помогала ему справиться со всеми трудностями. Впервые он познакомился с НФ в одиннадцатилетнем возрасте в Мордене, в журнале для английских мальчиков «Чуме» («Закадычном друге»), годовой комплект которого Альфреду дал почитать другой мальчик, будущий его лучший друг.
Затем в Виннипеге, в чёрные дни учёбы в школе Ван-Вогт в ноябре 1925 года находит в киоске журнал «Эмейзинг стороз» и понимает, что именно это ему и нужно. И все три следующие года – пока Хьюго Гернсбека не выгнали из журнала, и его редактором стал старик-консерватор Т. О’Конор Слоан – Ван-Вогт прилежно почитывал «Эмейзинг», усердно ища в нём признаки иного, более высокого уровня бытия, нежели того, что он видел в Манитобе и Виннипеге в конце 20-х годов. Однажды сам Ван-Вогт так высказался об этом:
«Чтение научной фантастики возносило меня прочь из этого мира, и давало мне возможность перемещаться вперёд и назад по времени и пространству нашей Вселенной. Я мог пробыть там лишь три секунды ( как говорится), но я испытывал удовольствие и блаженство от созерцания начала и конца всего сущего. Можно сказать, что я стал физически бессмертным и приобрёл священные знания обо всём, что только может пожелать себе человек – и всё это благодаря чтению научной фантастики».
На все дефекты и ограниченности «Эмейзинга» юный Альфред просто не обращал внимания. В этом пионерском журнале научной фантастики он видел восхищение грядущим прогрессом человечества, и его воображение воспламеняла одна грандиозная идея за другой: «НЛО, сверхсветовые скорости, исследование космоса; бесконечное уменьшение как способ проникнуть в другую Вселенную; новые источники суперэнергии; мгновенное усвоение знаний; большие путешествия; смена внешнего облика; зрение на расстоянии; путешествие по времени; уменьшение гравитации; обмен телами и т.д.».
Большое впечатление на Ван-Вогта произвёл, конечно же, роман Э.Э. Смита «Космический жаворонок». Но больше всех из авторов «Эмейзинга» сумел внушить ему идей А. Мэрритт.
Когда Гернсбек ушёл из журнала, юноша не мог не заметить перемен. «Эмейзинг» утратил для него всё своё волшебство и стал просто скучен. Поэтому в 1930 году во время одного из резких жизненных поворотов, которые стали уже ему привычными, Ван-Вогт отложил научную фантастику в сторону.
Одной из причин того, что он перестал покупать научно-фантастические журналы, стала нехватка денег. Великий биржевой крах произошёл в 1929 году, когда Ван-Вогт начал свой последний год обучения в школе. Не успел этот школьный год закончиться, как отец Ван-Вогта лишился работы в судоходной компании, и у семьи не стало достаточно денег, чтобы оплатить обучение Альфреду в колледже. И хотя в последствие Ван-Вогт прослушал в колледжах курсы по множеству предметов от экономики до театральных постановок, его формальное образование было на этом завершено.


философ
Ссылка на сообщение 12 июля 2020 г. 05:53  
цитировать   |    [  ] 
Глава 16 (продолжение)
Новая мораль


Следующие шесть месяцев Альфред сидел дома и не знал, чем заняться. Больше всего времени у него отнимали книги. Но читал он уже не бульварную литературу, не исторические романы, мистерии или вестерны. Он читал серьёзную британскую литературу конца прошлого и начала этого века и французские романы девятнадцатого столетия. Книги по истории и психологии. И ещё он читал научную литературу.
Главным образом Ван-Вогта интересовала не привычная ньютоновская наука. Видимо она слишком напоминала юноше те предметы, из-за которых он остался на второй год в десятом классе: математику и латынь, да и физику, и химию он не особенно любил. В отличие от Джона Кэмпбелла или Роберта Хайнлайна Ван-Вогт никогда в жизни не собирал радиоприёмников и не устраивал взрывов в подвале. Было совершенно невероятно, что он, когда вырос, стал бы инженером-аэронавтом, как де Камп или биохимиком, как Азимов.
Более всего привлекала Ван-Вогта новая всё более развивающаяся наука об атомах и галактиках. Но даже здесь его интересовали не детали и подробности, а сами концепции и точки зрения – суть и философия науки. Поэтому вполне естественно, что его внимание привлекли работы Артура Эддингтона, Джеймса Джинса и Дж.Б.С. Халдайна.
Однако самое большое влияние на мировоззрение Артура оказала монография Альфреда Норта Уайтхида «Наука и современный мир» (1925г.). Тем или иным образом эта пионерская работа по постматериалистической философии попалась на глаза большинству юношей, которые стали затем писателями фантастами кэмпбелловского Золотого века. Но лишь Ван-Вогту, единственному из них, удалось по-настоящему усвоить эту маленькую, но трудную для чтения книжку и на её фундаменте создавать свои НФ произведения.
До выхода в свет книги «Наука и современный мир» Альфред Норт Уайтхид работал преподавателем математики первые двадцать пять лет в колледже Тринити в Кэмбридже, а позже, с 1941 года в Лондонском университете. Мы можем вспомнить, что Уайтхид вместе с Бертраном Расселом написал «Принципы математики» (1910-1913 г.г.) трёхтомную монографию. Это была героическая попытка свести всю математику к логике. Тридцать лет спустя именно со страниц этой монографии Прэтт и де Камп взяли символические уравнения, которые помогли Гарольду Ши перемещаться из одной реальности в другую.
Мы можем также вспомнить выдающуюся метаматематическую работу 1931 года Курта Гёделя, немца, «О формально недоказуемых теоремах», где доказывается невозможность как системы «Принципов математики», так и любой другой системы быть полной и самодостаточной. В ней была доказана теорема, будто любая система не способна ни доказать, ни опровергнуть некое утверждение.
Но ещё до появления работы Гёделя Альфред Норт Уайтхид сам осознал всю тщетность титанических усилий его и Рассела. Практически Уайтхид, благодаря своему пониманию математики, новой квантовой физики, новой физиологии и психологии, одним из первых усомнился в эффективности всей современной научной философии.
Он прямо заявляет: «Мы довольствуемся поверхностными законами из различных произвольных начальных условий». А затем с обезоруживающей откровенностью задаёт вопрос: «Не может ли быть так, что стандартные научные концепции имеют силу только в узких рамках? Быть может, эти рамки даже слишком узки для самой науки!»
Именно поэтому в 1924 году в возрасте 63 лет Уайтхид пересекает Атлантический океан и начинает работать профессором философии в Харвардском университете. И первым плодом этой новой карьеры стала книга «Наука и современный мир», в основном основанная на восьми лоуэмловских лекциях, которые он прочитал в 1825 году.
Две линии современной аргументации переплетаются вместе в этой книге. Прежде всего Уайдхид рассматривает всю историю критики научного материализма и возражений против него в Западном обществе. Философские аргументы, которые автор выдвигает против него, возникли на заре Западной научной мысли, в эпоху Просвещения. Экспериментальные возражения – часто выраженные в поэтической форме – были родом из эпохи Романтизма. И наконец, перечисление тех проблем, которые поставила перед научным материализмом новая стираная наука конца века Техники.
Тем временем в качестве другой линии аргументации Уайтхид набрасывает основы альтернативной постматериалистической философии – «системы мышления, основанной на концепции организма, а не на концепции материи».
Вот так Уайтхид описывает обе линии аргументации:
«Материалистическая точка зрения возникла из гипотезы о независимости существования двух субстанций материи и сознания. Материя влияет на внешнюю среду посредством движения, а сознание – путём размышления его объектов. Таким образом, в материалистической теории есть две независимые субстанции, и каждая описывается с помощью собственных принадлежностей.
Органистическая концепция основана на анализе процесса реализации событий, находящихся в связи друг с другом. Событие – вот единица вещественной реальности».
Разобраться в аргументации, которую Уайтхид развернул в «Науке и современном мире» весьма нелегко. Она выглядит запутанной, слишком широкоохватной, глупой и уклончивой, так как и сам Уайтхид не всегда понимал то, что хотел высказать.
В ходе дискуссии Уайтхид противопоставлял мыслителей умных, но ограниченных, и мыслителей – путаников, зато с широким кругозором и плодотворных. Сам он являлся мыслителем второго вида. Впоследствие, вникая в нюансы и намёки аргументации Альфреда Норта Уайтхида и пытаясь точно разобраться, что они означают, будут разбираться в жизни даже студенты-философы.
Немного даже удивительно, что современники Ван-Вогта – другие ребята, которые выросли и стали писателями-фантастами Золотого века – в большинстве своём сочли «Науку и современный мир» совершенно непонятными. А те идеи, которые первые молодые нестандартные учёные могли понять у Уайтхида – например, о репутации научного материализма – они оказались не готовы их признать и развивать.


философ
Ссылка на сообщение 12 июля 2020 г. 05:56  
цитировать   |    [  ] 
Однако с Ван-Вогтом вышло совершенно иначе и прежде всего потому, что он никогда не был профессиональным студентом-философом и никогда не был верен концепциям Западной науки. Он был всего лишь сыном канадского фермера и больше всего на свете желал расширить кругозор своих мыслей и потому усваивал все идеи, какие только мог отыскать в книгах.
«Наука и современный мир» давала Ван-Вогту то, что ему было нужно. Во всей туманной системе уайтхидовской аргументации некоторые ключевые сентенции убеждали в этом Альфреда.
Например, такая вот:
«Моя теория означает полный отказ от утверждения, будто простое определение координат и есть главный способ, которым вещи включаются в пространство-время. В некотором смысле всё находится везде и во всех временах. Каждая точка в пространстве-времени проецируется в любую другую точку. Таким образом, в каждой стандартной пространственно-временной точке отражается весь мир».
Как кружит голову такая идея – что всё находится везде и во всех временах, и потому в каждой стандартной точке некоторого размера отражается всё сущее! Какая обильная пища для ума.
А вот ещё одна:
«Если организмы хотят выжить, они должны действовать совместно. Любой физический объект, портящий собственную окружающую среду, совершает самоубийство».
И ещё:
«Успешно выживающие организмы изменяют свою среду. И чем успешнее выживают эти организмы, тем лучше чувствуют они себя в новой изменённой окружающей среде».
Для Ван-Вогта почти не имело значения, что он не мог досконально вникать в каждую деталь уайтхидовской аргументации. Главное для него было понять основное: во Вселенной постоянно конкурируют различные реальности, а Уайтхид выдвинул новую концепцию органистической Вселенной, где всё связано со всем через творение и сотрудничество.
Такой образ мысли – не спиритический, не материалистический, а холистический, органистический, эволюционный, природный – был гениальным раритетом в двадцатых годах. Но юный Альфред Ван-Вогт нашёл его очень привлекательным и с рвением принял на вооружение.
Почерпнутые из «Науки в современном мире» оригинальные идеи задержались у него в подсознании. Наконец, вылежавшись там и став его собственными идеями, они-то и стали философским базисом для научной фантастики, которую Ван-Вогт напишет для кэмпбелловсеого «Эстаундинга». И принципиальное отличие этих произведений от историй всех остальных писателей-фантастов Золотого века, в глубине души оставшихся научными материалистами, будет заключаться во вдохновлённом Уайтхидом постматериалистическом восприятии Вселенной у Ван-Вогта как о развивающихся вместе связанных организмах.
Когда прошли месяцы после окончания школы, стало ясно, что скоро закончится время погружения юного Альфреда в книжки и он докажет всем, что он писатель, даже если он никогда ничего не напишет. В начале 1931 года Ван-Вогт выдержал экзамен на Гражданскую службу, предложив себя на временную правительственную работу, и получил её. Он переехал на восток в Оттаву, столицу Канады, где проработал десять календарных месяцев клерком, анализировавшим результаты канадской переписи.
Воображение Ван-Вогта было захвачено грандиозными масштабами переписи с её информацией обо всех людях от одного угла страны до другого. Одним из результатов этого очарования стал тот факт, что в дальнейшем, когда Док Смит описывал мыслящие машины завтрашнего дня как всего лишь гигантский сортировщик перфокарт, а Роберт Хайнлайн в своих идеях не пошёл дальше тяжеловесного и ненадёжного «баллистического калькулятора», имеющего одно единственное специальное применение, регулировка работы дюз космической ракеты, А.Э. Ван-Вонг рассматривает компьютеры будущего как информационные машины, способные вмещать в себя квадриллионы фактов с выборками по именам, и работающему с ним человеку оставалось только нажимать на кнопки.
Другая идея, родившаяся у Ван-Вогта в дни его временной работы в Оттаве – и оставившая свой след в его НФ-произведениях – стал большой секрет , который открыл будущему писателю его сосед по комнате, недавно приехавший в Канаду из Шотландии. Он рассказал Альфреду, чтодрузья юноши из Мардена, провинции Мантиоба во всём ошиблись: англичане не правили больше Британской империей, а только думали, что правят. Настоящими хозяевами Империи являются Шотландцы, мстящие за разгром Красавчика – принца Карла — при Куллодене. И как только его сосед закончит колледж, он тут же надеется получить место, давно подготовленное для него, за кулисами канадского правительства.
Так как Ван-Вогту не могли обеспечить секретную поддержку никакие немецко-канадские кабалисты, он не мог не вернуться назад в Виннипег, когда в 1931 году его работа по проведению переписи закончилась. Но за время своего пребывания в Оттаве, он начал серьёзно задумываться о собственной писательской карьере, и уже явно претендовал на неё. В Палмеровском институте творчества он прошёл заочный курс «Английский и самовыражение». Долговременным последствием этого курса стала идея о возможном сильном воздействии некоторых звуков и неортодоксального подбора слов.
Потом, уже дома в Виннипеге, он разыскал в библиотеке «Технику сочинения историй» Томаса Уззелля и две широко известные книги Джона Галлишоу: «Только два способа, как писать истории» и «Двадцать проблем у писателя-новеллиста» — которые примерно в то же время выбрал в качестве учебников юный Джек Уильямсон, когда, бросив колледж, решил стать настоящим писателем. У Галлишоу Ван-Вогт учился составлять фразы, которые вызывали бы определённые эмоции, мысли и тревоги, и как превратить произведение в череду коротких сценок, каждая из которых имела собственную, отличную от других цель. От Уззелля же он заимствовал идею, что история должна производить на читателя впечатление единого удара.
Наконец, закончив обучение, 20-летний Ван-Вогт почувствовал себя готовым к писательской карьере. Но какой вид литературы ему избрать?
Он сам не читал исповеднических журналов, но заметил, что «Тру стори» («Правдивый рассказ»), лучший из подобных журналов в каждом номере имел призовой конкурс. Поэтому он решает быть дерзким и включиться в этот диспут. Он ушёл из библиотеки с книгами Уззелля и Галлишоу под мышкой и сумел написать первые страницы первого своего произведения.
Все эти попытки Ван-Вогта казались случайными. Всё время пока он работал, он просыпался по ночам и обдумывал планы на завтра. Но после того как он в течение девяти дней писал по эпизоду в день, он закончил свой рассказ, который назвал «Я живу на улицах». В нём говорилось о женщине, которую в тяжелые времена Депрессии выкинули из квартиры. Ван-Вонг не получил за него никаких призов, но «Тру стори» купила и опубликовала его рассказ.
Следующие три года, с 1932 по 1935, Ван-Вогт регулярно продавал свои простые, эмоциональные анонимные маленькие рассказы в исповедальных журналах, а однажды даже выиграл приз в тысячу долларов. Но затем – после того как неожиданно решил для себя, что более чем достаточно набил руку в сочинении подобных историй – на полуслове своей очередной правдивой исповеди он вдруг почувствовал отвращение к себе, отложил перо и больше никогда не возвращался к этой теме.
Но если недостаточно писать просто то, что легче всего продаётся, о чём вообще надо писать? Ван-Вогт не знал этого. В средине тридцатых годов он писал торговые газетные интервью, короткие радиопьески и изредка рассказы для приложений к газетам и бульварным журналам. Писать учился на этих работах, но никогда не был ими полностью доволен. В то время, как вспоминал Ван-Вогт, он получил возможность писать для глянцевых журналов, но ощутил необъяснимое, но стойкое отвращение ко всем этим попыткам.
Будучи писателем, читателем и мыслителем, Ван-Вогт считал себя интеллектуалом. Но если он и являлся интеллектуалом, то совершенно необычным. Он не был ни красноречивым, ни остроумным. У него были не слишком большие способности в перебирании мельчайших исторических фактов или в чётком логическом мышлении.
Нет, обычный образ мысли Ван-Вогта позволял ему остановиться на каком-то объекте или субъекте, приложив максимум мыслительных способностей, чтобы окружить этот объект или субъект, проникнуть внутрь и заключить его в себя. Он мог очень долгое время не справляться с проблемой, но потом пробка выскакивала, наконец, из бутылки и драгоценные идеи насыщали его мозг.


философ
Ссылка на сообщение 13 июля 2020 г. 15:01  
цитировать   |    [  ] 
Глава 16 (продолжение) 2
Новая мораль

Когда идей накапливалось достаточно, они образовывали из всех настоящих и будущих мыслей в голове у Ван-Вогта нечто вроде системы – методологии или экстраполяции, которая находила последовательное применение, таким образом, как это нужно было писателю. Впоследствии сам Ван-Вогт называл себя не иначе, как «Мистер Систем».
Идея, что может писать научную фантастику и что он должен писать научную фантастику, осенила его летом 1938 года. С типичной для Ван-Вогта неожиданностью и кажущейся бессвязностью. После восьми лет без чтения научной фантастики однажды в аптеке Мак-Найта Ван Вогту случайно попался на глаза последний номер «Эстаундинга», журнала, на который он дотоле не обращал никакого внимания. Он открыл журнал наугад и начал читать.
Но это оказался не первый попавшийся рассказ! Удивительно…многозначительно…а может быть и неизбежно…что рассказ, на который пал случайный выбор писателя, был «Кто идёт?» Дона А. Стюарта – прототип всей научной фантастики.
Ван-Вогт не мог не отметить привкуса и настроя того, чего он читал. И потому он купил этот журнал и дома быстро дочитал рассказ, чтобы попробовать его на вкус, ознакомиться с ним ближе и хорошо обдумать его.
Больше всего привлекло Ван-Вогта в рассказе «Кто идёт?» совсем не то, что в основном заинтересовало в нём читателей – приверженцев научного материализма. Они видели в этом рассказе просто морально нейтральное утверждение, что даже меняющее тело инопланетного чудовища может подчиниться универсальной силе научных знаний человечества. Мы можем вспомнить, например, что Айзек Азимов, вдохновленный этой историей, предпринял свои первые попытки писать современную научную фантастику – «Заяц», он же «Коварная Каллисто» — также о грозных инопланетных существах, которых люди пытаются понять с помощью науки.
Но Ван-Вогт вычитал в «Кто идёт?» нечто совершенно иное. Больше всего в этом рассказе внимание его привлёк намёк на этику сотрудничества – новую систему ценностей, принятую в постматериалистической Вселенной, идею которой он не переставал прокручивать у себя в голове, после того как впервые прочитал Уайтхида.
Ван-Вогт заметил, что люди в антарктической экспедиции из «Кто идёт?», которые сохранили свой рассудок, могут вместе победить существо, которое было гораздо сильнее каждого из них по отдельности. И наоборот, он видел, что ужасный инопланетянин при всей их телепатии и многих других преимуществах в строении тела не в состоянии объединить различные свои части для проведения совместных действий. Из-за себялюбия и эгоизма, которым обладают даже капли его крови, и потому под угрозой соприкосновения с раскалённой проволокой они начинают кричать, извиваться и тем самым выдают свою нечеловеческую природу.
Всё это запало в душу Ван-Вогта. Ему казалось, что для органистической всё связующей Вселенной содружество должно стать фундаментальным ценностью, отражением целей всего мироздания. А эгоизм – это фатальный этический недостаток, каким бы большим не было видимое могущество существа.
«Кто идёт?» изменил всю жизнь Ван-Вогту. Так явственно, будто кто-то вещественный схватил писателя за плечи и физически изменил. Чтение этого рассказа перевернуло всё в Ван-Вогте и придало его мыслям иное направление.
В научно-фантастических произведениях, которые он напишет в последующие шесть лет Ван-Вогт будет искать ответы на те вопросы, которые впервые возникнут у него при чтении «Кто идёт?»
В чём для органистической Вселенной заключается истинное превосходство?
Может ли сама сила стать правдой?
Что может связать эволюцию с альтруизмом?
И – самая беспокойная проблема – как должно вести себя высшее гениальное существо? Что оно делает? Как действует? И как относится к более низшим существам?
Однако для нас эти вопросы могут не только подсказать направление, в котором двинется мысль Ван-Вогта, но и понять, в чём же писатель не смог разобраться летом 1938 года, когда он, отложив в сторону августовский номер «Эстаундинга», взял конверт и листок бумаги. Вполне возможно и, видимо, скорее всего, что он попытался не излагать идеи «Науки и современного мира» или свои мысли о постматериализме или развивать собственные убеждения о морали, возникшей в головах неведомых существ. Нет, в первый момент ему в голову, скорее всего, могло прийти то, что у него есть блестящая идея для НФ истории.
Даже подозревая, что автор рассказа «Кто идёт?» Дон А. Стюарт и редактор «Эстаундинга» — это одно и то же лицо, Ван-Вогт сразу в письме взял быка за рога. Для доказательства своих серьёзных намерений, он описал собственный прошлый писательский опыт. Затем в отдельном абзаце он высказал свою идею. И задал вопрос, заинтересует ли «Эстаундинг» подобная история?
Ван-Вогт отправил письмо в Нью-Йорк и начал ждать, какой придёт ответ. У писателя было одно редчайшее качество – готовность воспринять в себя всю Вселенную и перестроить её в своём воображении. Он понял, как написать историю, вот и всё. А из своего юношеского чтения «Эмейзинга» он нашёл собственную дорогу в научной фантастике. Почему бы ему не писать НФ и не справляться хорошо с этим делом? Но в следующее мгновение он вдруг ощутил неуверенность в себе, словно маленький ребёнок, который очень хочет, но пока не умеет выйти во двор и поиграть.
И если, чтобы писателю начать писать НФ потребовалось поощрение, то Кэмпбелл не обманул ожиданий. Позже Ван-Вогт вспоминал:
«Я был уверен, что если не получу ответа, то это станет концом моей карьеры писателя-фантаста. В то время я ещё не знал, что он отвечает на все письма.


философ
Ссылка на сообщение 13 июля 2020 г. 15:02  
цитировать   |    [  ] 
Когда он ответил, то заявил: «Когда будете писать всю историю, то обратите внимание на её дух и атмосферу.. Неверно следить только за ходом сюжета».
Именно это, прежде всего и хотел услышать Ван-Вогт. Именно великолепно передающая всю атмосферу рассказа фраза – «Вонь стояла страшная» — привлекла его внимание к «Кто идёт?». И именно дух произведения Ван-Вогт- и писатель это прекрасно знал – мог передать лучше всего.
Поэтому, поняв, что обещание, данное Кэмпбеллу, нужно выполнять, писатель сел за свой первый научно-фантастический рассказ. Он использовал все те особые методы, которым научился в Талмеровском институте, у Джона Галмишоу и Томаса Уззелля: нестандартное сочетание слов и звуков для лучшего эффекта; поддерживание атмосферы загадочности; подогревание эмоций и воображения; один целостный эпизод сменяет другой; и всё с целью – в финале объединить всё в единое целое.
Этот рассказ назывался «Клетка для зверя» и начинался он так:
«Существо ползло. Оно хныкало от боли и страха. Без форм и очертаний, вернее меняя форму и очертания после каждого резкого движения, оно ползло по коридору космического грузовика, борясь с ужасным желанием каждой клетки его тела принять форму окружающей обстановки. Серый шарик из разлагающегося вещества, существо ползло и падало, оно катилось, струилось и разлагалось, в агонии борясь с абсурдным желанием принять стабильную форму. Любую форму!»
Это существо имеет очевидное сходство с инопланетянином из «Кто идёт?». Оно также является телепатом, умеет менять форму и способно превращаться в любого встречного человека. Но есть и некие отличия между ним и кэмпбелловским чудовищем. Оно не столь плодовито, не умеет поглощать других существ, а клетки её тела не настолько автономны.
Практически это полуистерическое – полуужасающее, но смертоносное существо – которое Ван-Вогт называет то «роботом», то «андроидом» и описывает его то как организм, то как машину – было создано «великими и чудовищными мозгами» из другого более медленного измерения, нежели наше. Его направили на Землю, чтобы найти там математика, и освободить своего собрата, который миллионы лет назад – в ту пору он был беспомощен – затащили в наше пространство и посадили в клетку древние марсиане, почувствовавшие его дурные намерения.
Если узник вырвется на свободу, он сможет переносить своих друзей из одного измерения в другое. Именно этого они и жаждут. И вот чего они хотят добиться, когда достигнут своей цели: «Наша цель – контроль за всем пространством и всеми мирами, особенно теми, где есть жизнь. Мы хотим сами устанавливать законы для всей Вселенной».
Эти злонамеренные инопланетяне послали своего меняющего форму робота, чтобы он , обманывая и втирая очки землянам, манипулировал ими и узнал бы, как открыть эту ловушку. Но когда всё это происходит, они выдают свою истинную натуру. Они решают, воспользовавшись андроидом как ключом, обречь его в дальнейшем на муки и превращают его из человека, в образе которого робот выполнял своё задание, и придают ему нужную форму.
Однако землянин Брендер всё же догадывается, что его обманули. В момент открытия древней, затерянной в песках марсианской тюрьмы он собирается уничтожить её узника и тем самым разрушить планы завоевателей.
Бедный кричащий робот может читать мысли Брендера. Он знает то, что знает человек. Он ещё может предупредить своих создателей и, быть может, даже спасти собственную жизнь, но ничего не делает. Робот позволяет принести себя в жертву. Клетка открывается и инопланетное чудовище погибает, унося с собой в могилу тайну перехода из одного измерения в другое.
Умирающий робот тщетно пытается вернуть себе человеческий облик. Он говорит Брендеру:
«Я не сказал им… Я читал твои мысли… Потому что они повредили меня. Они хотят уничтожить меня. Потому что…я полюбил…людей. Я был… человеком!»
Инопланетян, по его мнению, погубили их собственные отчуждённость, замкнутость и излишняя жестокость. И пока Брендер с жалостью смотрит на него, андроид превращается в серую лужицу, а затем распадается в прах.
Закончив свой рассказ, Ван-Вогт направил его в «Эстаундинг». И точно так же, как Ван-Вогт нашёл в рассказе «Кто идёт?» то, что было ему нужно, так и Кэмпбелл сумел с самого начала почувствовать, что его новый автор – это один из самых незаурядных писателей.
Первое, что отметил редактор, прочитав «Клетку для зверя», были его непосредственность, нервозность и напряжённость. Сюжет ни на минуту не стоит на месте, он всё время движется безжалостной поступью возбуждённого мечтателя. Столь безжалостное к читателю произведение ещё ни разу не появлялось на страницах бульварных НФ журналов.
Этот научно-фантастический рассказ кроме того был смелым и даже экстравагантным. Вспомним, что всего пять лет назад почтенный Г.Д. Уэллс утверждал, что в любой НФ истории не может быть больше одного удивительного момента, иначе это будет безответственная глупость. Он раздражительно бурчал: «Никого не заинтересует то произведение, где всё может произойти».
А этот начинающий автор без зазрения совести намешав всевозможные диковины всего лишь в один рассказ: изменчивое чудовище – робот – андроид, космическое путешествие, телепатия, высокоразвитые злобные инопланетяне; множество измерений с различным течением времени в каждом из них; переход из одного измерения в другое; давно исчезнувшая марсианская цивилизация; антигравитация; «самое основное число»; не менее двух видов «величайших металлов» и непреодолимая универсальная сила. Более того, Ван-Вогт сумел заключить весь этот огромный набор чудес в рамки реального многозначительного произведения.
Но самым оригинальным и впечатляющим аспектом « Клетки для зверя» является то, что рассказ в значительной части произведения ведётся от лица хныкающей, катящейся, меняющей форму вещи. К тому же Ван-Вогт просит читателей войти в положение этого существа и пожалеть его. Всё это совершенно неслыхано. Ещё никто не осмеливался писать о чувствах абсолютно непохожего на человека и чудовищного существа.


философ
Ссылка на сообщение 14 июля 2020 г. 18:46  
цитировать   |    [  ] 
Глава 16 (продолжение)
Новая мораль

Энергия, сила воображения и оригинальность рассказа Ван-Вогта сразу бросается в глаза, но Кэмпбелл не мог не понять, что он мог быть гораздо лучше и эффективнее.
В первую очередь, он недостаточно достоверен. Если опрометчивый шаг сюжета рассказа можно прервать, задав несколько быстрых и чётких вопросов, слишком многое в нём не выдержало бы проверки.
На самом деле это всегда будет слабым местом у Ван-Вогта. Подобно своему наставнику Альфреду Уайтхиду, он писал туманно, но плодотворно, а не ясно и ограниченно.
Позже Ван-Вогт так скажет о писателях Золотого века: «Мы все чувствовали себя Одним Большим Великим Автором». Однако верно и то, что наибольшая часть кэмпбелловской современной научной фантастики – как суммарного вклада множества отдельных личностей и индивидуальностей – создана иными, нежели А.Э. Ван-Вогт, писателями, которые большое внимание уделяли правдоподобной аргументации. Без сравнительно сдержанных и актуальных работ де Кампа, Хайнлайна, Азимова и других, все полёты воображения Ван-Вогта легко могли бы показаться абсолютно беспочвенными – а без его произведений многие из историй других авторов могли бы показаться слишком пресными и малозагадочными.
Но кроме своей полной неправдоподобности у «Клетки для зверя» был ещё один недостаток. Вопреки всем советам Томаса Уззелля они не оказывали единого воздействия в целом.
Главным вопросом, возникающим в ходе чтения рассказа, был таков: как андроид сумел выдумать, чтобы освободить из клетки пришельца и что совершили бы это зловещее существо и весь его род, сумей он освободиться из марсианской тюрьмы. В кульминации рассказа поясняется, что все эти возможности и опасности оказываются всего лишь иллюзиями. Выяснилось, что в любой момент, когда бы ни была открыта клетка, инопланетянин в ней должен был погибнуть.
Так что главная проблема рассказа – это вовсе не проблема и никогда ею не была. И тогда главной эмоциональной сценой в «Клетке для зверя» становится сцена гибели меняющего форму робота, в которой помимо всего прочего говорится о его лестной для нас склонности вернуть себе человеческий облик.
Эта смена главного эмоционального напряжения ухудшает качество рассказа. И из-за этого Кэмпбеллу показалось, что если читатель и сумеет отождествить себя с этим чудовищем и проникнуться к нему жалостью, то гораздо лучше для рассказа будет, если перенести сцену, выражающую чувства этого существа к началу истории.
Из-за этого Кэмпбелл вернул рукопись Ван-Вогту. Он высоко оценил рассказ, но заявил, что рукопись нужно немного переделать. Так, поступки землянина Джона Брендера могли быть более мотивированными. А чудовище лучше с самого начала сделать достойным жалости. В состоянии ли мистер Ван-Вогт проделать эту работу?
Однако со временем новый автор полностью превзошёл все кэмпбелловские ожидания. Выслушав все замечания редактора, Ван-Вогт написал свой второй НФ рассказ, в котором были учтены все недочёты первого. И этот рассказ оказался настолько хорошим, что автор не захотел просто отложить его в сторону.
И хорошо, что это произошло до того, как Ван-Вогт получил назад рукопись «Клетки для зверя» с предложением переписать рассказ. Новый его вариант, более сильный, но по-прежнему недостаточно достоверный из-за центральной проблемы без проблемы заключённого инопланетянина, был опубликован в августовском за 1940 год номере «Эстаундинга». Он стал пятой НФ публикацией его автора.   За подобную задержку с переделкой НФ рукописи Кэмпбелл мог просто отклонить её и не печатать до самого конца Второй Мировой войны.
Именно повесть «Чёная тварь», второе научно-фантастическое произведение, отправленное Кэмпбеллу «Альфредом Вогтом» — так он подписывался в начале своей писательской карьеры – убедил редактора, что перед ним уже не многообещающий юнец, которым надо руководить и опекать. Эта необычная повесть доказала Кэмпбеллу, что его 26-летний корреспондент из Виннипега – лишь на два года младше самого редактора – это уже сложившийся писатель, не имеющий себе равных по игре воображения в научной фантастики.
В «Чёрной твари» Ван-Вогт наглядно продемонстрировал, что все лучшие качества пробы его пера не являются ни иллюзией, ни случайным успехом. Его новая повесть имела те же самые достоинства. Раз начавшись, она до самого конца заставляла не ослабевать внимание читателя: – «Вновь и вновь Кёрл крадётся». С самого начала она знакомила читателей со стимулами и целями могущественного инопланетного существа. И точно так же автор бесцеремонно собирает вместе множество НФ концепций, каждая из которых для любого другого автора вполне могла стать основанием для сочинения отдельной истории.
В то же время её фабула стала гораздо целостнее. Более того — в отличие от «Клетки для зверя» и её образца «Кто идёт?», которые так и остались обертонами среди условных историй века Техники о нашествии инопланетян – в ней была предложена совершенно новая и ни на что не похожая ситуация.
Более того эта повесть стала ярчайшим предвидением той научной фантастики, какой желал бы её видеть Джон Кэмпбелл и к которой он стремился всеми силами.
Великий Редактор мечтал провести научную фантастику по пути господства человечества над космом и будущим. А в «Чёрной твари» Вон-Вогта действует исследовательский корабль будущей человеческой цивилизации, который высадился на планете Красного солнца, лежащей в девятистах световых годах от ближайшей звезды.
Вот это перспектива! Межзвёздная исследовательская команда, ведущая своё происхождение от земной человеческой цивилизации, осваивает целую галактику! Примерно пятнадцать лет спустя такие произведения станут для «Эстаундинга» общим местом. Но в 1939 году эта повесть являлась единственной в своём роде.
Именно вера Джона Кэмпбелла, что если человечество когда-нибудь сможет путешествовать к планетам и звёздам и взять под свой контроль расширяющуюся Вселенную, то научная фантастика должна рассмотреть всевозможные проблемы и препятствия на этом пути для их преодоления. Истинным изъяном «Клетки для зверя» с точки зрения редактора было то, что в нём не ставились и не разрешались проблемы возможностей   и ответственности человечества.
Но в «Чёрной твари» всё это имелось.
В нём люди-учёные, исследуя планету, посадили свой космический корабль недалеко от остатков давно разрушенного города. Здесь они встречаются с могущественным и эксцентричным Кёрлом, похожим на кота существом с клыками и массивными передними лапами, растущими из плеч щупальцами и ушами-антеннами, и однозначно считают его выродившимся представителем погибшей цивилизации.
По всем канонам века Техники Кёрл – это очевидное суперсущество, превосходящее любого отдельного человека. Он не только прожил необычно долго, но и быстр, силён и смертоносен. Он мог дышать как хлором, так и кислородом. Своими ушными антеннами он может слышать звуки, издаваемые вибрацией вещества – основы прежней жизни «ида» и ещё фиксировать, передавать и изменять электромагнитные колебания. А своими цепкими щупальцами он может копаться даже в совершенно незнакомой ему технике, в том числе в самом великом земном космическом корабле.
Кёрл являет собой живой пример враждебности космоса. Он не знает законов и отлично умеет убивать. Он и его сородичи сравняли с землёй свою цивилизацию, боролись друг против друга и истребили всех остальных живых существ в своём мире в отчаянной смертельной схватке за « всем нужный ид», — который люди-учёные идентифицируют как чистый фосфор.
Пока люди не познали истинной натуры и силы Кёрла, этот ужасный хищник разорвал одного человека на куски, дабы завладеть его идом, а потом ещё двенадцать человек убил во сне. Но когда всё выясняется – и открывается всем его резня – Кёрла загоняют в машинное отделение корабля, баррикадируют там его, а затем отправляют его самого и группу людей в космическое пространство.
Однако если Кёрл представляет собой безжалостную космическую враждебность века Техники, то представляет он её в глазах ревизионистов Атомного века. А Атомный век не только сомневался в существовании таких вещей, как полное отличие или абсолютное превосходство, но и дерзко утверждал, что с помощью науки люди могут постигнуть всех и вся, что только существует, нашлось бы самое подходящее средство управления.
Вернёмся мысленно к членам арктической экспедиции из рассказа Кэмпбелла «Кто идёт?». Оказавшись лицом к лицу с меняющим форму инопланетным чудовищем, они смогли спокойно заметить: «Это не нечто находящееся за пределами наших знаний. Оно – просто невиданная прежде форма жизни. Оно также подчинено законам природы и логики, как и любые другие проявления жизни и повинуется совершенно тем же законам.
И почти точно тоже самое произошло в «Чёрной твари», когда люди-учёные обнаружили, что на корабле множество трупов, а сам космический корабль несётся к звёздам под управлением котоподобного идокрада, обладающего силой, с которой они не встречались прежде. Командор Мортон, глава экспедиции, оказывается в состоянии отринуть все свои чувства, весь свой страх и панику и бесстрастно осмыслить сложившееся положение. Он заявляет: «Есть две возможности: либо это существо не подвластно науке, либо, как и все мы, подвластно. Я предлагаю придерживаться второй возможности».
И это очень хороший знак. Каким бы ни был Кёрл сильным и опасным. Всё равно он невсемогуч и уязвим. У него есть собственные слабости и недостатки – и в способностях, и в знаниях, и в мышлении, и в чувстве перспективы.
И главным из них стала кёрловская животность. Уже у Уэллса захватчики- марсиане пробуют на вкус человеческую кровь и утверждают своё превосходство тем, что смотрят на людей как на рогатый скот. Для Ван-Вогта же ненасытная жажда Кёрлом ида свидетельствует о его принадлежности не к роду человеческому, а к животному миру.
Из-за своего ненасытного голода Кёрл часто теряет контроль над собой. Он не может привести свою психику в порядок.
Жажда фосфора могла попросту свести его с ума: «Чувство ида настолько переполняло его, что он почти сошёл с ума».
Неожиданности – даже такие мелкие, как закрытые двери лифта и его перемещение могут вывести его из себя: «Тут он с рычанием развернулся. Мгновенно рассудок его обратился в хаос. Он яростно таранил дверь. Металл прогибался под его натиском, отчаянная боль сводила с ума. Он бился как пойманный зверь».(Перевод Н. Домбровского – далее Н.Д.)
И вкус убийства может свести его с ума и заставить забыть собственные цели: «После седьмого трупа к нему вернулась чистая безграничная жажда убийства, вернулась привычка убивать всё, содержащее ид».
Чем дальше Кёрл убеждает всех в том, что он только животное. Эти приступы толкают его на преждевременные поступки, заставляют менять свои намерения и раньше времени раскрывать свои устрашающие боевые способности.
Более того, когда Кёрл даже не ведёт себя как беззаботный зверь, он остаётся безрассудным эгоистом. На научную экспедицию людей он смотрит как на низших существ, на запас так необходимого ему ида. Все его мысли только о себе и других существах своего вида, чтобы им вместе прыгнуть к звёздам за новыми запасами ида:
«На мгновение он ощутил, как накатило отвращение и одновременно торжество превосходства над этими безмозглыми существами, вздумавшими тягаться хитростью с Кёрлом. И тут же вспомнил, что на этой планете осталось ещё несколько Кёрлов. Мысль была крайне неожиданной, ибо он ненавидел их всех и дрался с ними насмерть. Теперь он воспринял эту исчезающую маленькую группу как своих сородичей. Если дать им шанс размножиться, то никто, по крайней мере, все эти люди, не устоял бы против них». ( Н.Д.)
Выходит, что Кёрл считал себя более сильным, могущественным и хладнокровным, нежели он сам есть на самом деле, и раскрывает перед людьми, которых он сам не ставит не в грош, истинную свою натуру.
Но на самом деле именно в этом состоит основное различие между ним и людьми. Их галактическая цивилизация разрешила проблему цикличности истории, а Кёрл и его сородичи – нет, поэтому люди многое о них знают, а они о людях ничего.


философ
Ссылка на сообщение 15 июля 2020 г. 15:25  
цитировать   |    [  ] 
Глава 16 (продолжение)
Новая мораль

Рассмотрев поведение Кёрла в контексте исторического развития его цивилизации, люди квалифицируют его как выродка и преступника. Как замечает археолог Корита: « Как видите, его действия показывают – это низменная хитрость примитивного, эгоистического рассудка, который мало или вообще не представляет, какой обширной организации противостоит». (Н.Д.)
Совершенно типично для Кёрла, что он взял под свой контроль машинный зал сферического космического корабля и чувствует поэтому себя хозяином положения, но столь же типично, что он ошибается. На самом деле капитанский мостик, а с ним и возможность управлять кораблём и его машинами, остаётся в руках людей.
Более того люди владеют наукой, а Кёрл нет и не собирается. Он может вести уединённый образ жизни, своей головой без малейшего ущерба выдержать попадание луча из вибратора, взламывать электрозамки и заставить затвердеть дверь в машинный зал с помощью « особой электронной обработки двери». Но он оказывается не в состоянии отразить, поглотить или взять под свой контроль атомную энергию. Поэтому люди сумели, выломав дверь, эффектно его атаковать.
Кёрл вынужден спасаться от опасности. Ему приходиться прятаться в спасательной шлюпке. Он чинит её и на своём маленьком корабле пытается вернуться на родную планету и сплотить всех сородичей.
Но в космосе уже люди уверенно переигрывают Кёрла. Они, в отличие от Кёрла, обладают здесь громадным опытом. Как заметил Корита: «Стало быть, перед нами примитив, и примитив этот ныне в далёком космосе, полностью оторван от своего привычного окружения». (Н.Д.)
И, естественно, космос приводит Кёрла в замешательство. Если вспомнить его привычку постоянно терять голову, не удивительно, что Кёрл был совершенно обескуражен, когда все его обычные ожидания перестали сбываться.
Сначала вдруг исчез из виду корабль людей. Затем оказалось, что он летит не к своей родной планете, а от неё. И наконец, корабль людей, – который на взгляд Кёрла остался далеко позади – внезапно появляется прямо перед ним.
Это оказывается слишком много для Кёрла, и он полностью впадает в панику. В страхе перед людьми и их атомными дезинтеграторами Кёрл решает покончить с собой:
«Его мертвое тело обнаружили в лужи из жидкого фосфора.
— Бедный котик, — проговорил Мортон. – Интересно, что он подумал, когда увидел, что мы появляемся перед ним после того, как его собственное солнце пропало? Ничего не понимая в антиускорении, откуда он мог знать, что мы быстро останавливаемся в пространстве, тогда как у него на это потребовалось бы три часа. Он намеревался направиться к своей планете, но на самом деле удалялся от неё всё дальше и дальше. Вероятно, он и не догадывался, что когда мы остановились, он проскочил мимо нас, и что потом от нас требовалось только следовать за ним и изображать его солнце, пока мы не оказались достаточно близко, чтобы его расстрелять. Наверное, ему показалось, что весь космос вывернулся наизнанку». ( Н.Д. под редакцией П. Полякова)
Своей прекрасной повестью Ван-Вогт практически перевернул все представления века Техники с головы на ноги. В прежней научной фантастике именно на стороне пришельцев-захватчиков всегда выступала Вселенная, а людям приходилось ограничиваться землецентричной перспективой. Но в «Чёрной твари» всё наоборот. Кёрл и его род в своей точке зрения ограничены отдельной планетой, а за людьми стоят знания и ресурсы всей Галактики.
Какая идея! Когда Джон Кэмпбелл понял её, у него не могло не ёкнуть сердце.
И редактор написал Ван-Вогту: «Ваша повесть о «Чёрной твари» совершенно изумительна». Он нашел место для первого опубликованного произведения нового писателя-фантаста на обложке июльского за 1939 год номера «Эстаундинга», который считается началом Золотого века.
В том же письме, где сказано много добрых слов о «Чёрной твари», Кемпбелл пишет и о своём новом журнале для фэнтези «Унноуне» и предлагает Ван-Вогту сотрудничество в этом журнале. Кэмпбелл полагал, что жанр фэнтези окажется более органичным для Ван-Вогта с его даром передачи настроений и чувства ужаса. Редактор писал: «Если из «Чёрной твари» убрать всяческие межпланетные перелёты, атомную энергию, разные механизмы и т.д., то получиться прекрасная вещица для нового журнала».
И Ван-Вогт изо всех сил постарался выполнить просьбу Кэмпбелла. Почти тотчас же он написал рассказ о полинезийском боге-оракуле — «Выходец из моря». («Унноун», янв., 1940 г.) – попытавшись одеть свою «Чёрную тварь» в платье фзнтези. Ещё в 1942-1943 годах он написал три произведения для этого журнала, в том числе роман «Книга Пта» («Унноун Вёлдз», окт. , 1943г.), вышедший в самом последнем его номере.
Однако хотя Ван-Вогт не обладал нужной точностью и пунктуальностью и хорошо умел показывать настроения, рационалистический фэнтези оказался не его жанром. Потому что произведения похожие на лоскутное одеяло, находящие материалистическое объяснение для последних остатков сверхъестественного, и являющиеся сами игрой, были не тем, ради чего Ван-Вогт обратился к НФ. В результате произведения-фэнтези писались им с большим трудом, а его работы для «Унноуна» не обладали оригинальностью и эффективностью научно-фантастических вещей этого автора.
Вдохновение посещало Ван-Вогта только тогда, когда он писал о том , во что верил, а верил он только в постматериализм. Великой целью в НФ для писателя стало изобразить всю глубину времени и пространства органистической, всесвязущей, развёрнутой Вселенной и образ человека, преступившего собственные рамки.
За время между продажей «Чёрной твари» и её публикацией Ван-Вогт женился на Эдне Халл, женщине на семь лет старше себя. Она работала исполнительным секретарём и писала газетные очерки и короткие рассказы для церковных журналов. Ван-Вогт познакомился с ней в Виннипегском Писательском Клубе. После своего замужества миссис Ван-Вогт перепечатывала черновые рукописи своего мужа на пишущей машинке. Постепенно НФ пришлась ей по вкусу, и она написала несколько собственных рассказов, опубликованных в «Эстаундинге» и «Унноуне» за подписью Майн Э. Халл.
Первым, написанным после женитьбы, произведением стало чёткое продолжение «Чёрной твари» повесть «Алая угроза». (Эстаундинг», дек., 1939 г.) В ней тот же исследовательский корабль, отправляющейся из нашей Галактики в другую, встречается с Кстлом, красным шестилапым существом ещё старше, сильнее и опаснее Кёрла, которое плавает в пустоте, куда космический взрыв когда-то забросил его вечность назад.
Однажды получив возможность оказаться внутри барьера, защищающего корабль людей, Кстл умудряется переделать собственную атомарную структуру и научиться легко проходить сквозь полы и стены. Затем он начинает играть с людьми в прятки-догонялки. Он внезапно возникал из ниоткуда, захватывал и парализовывал человека, желательно более упитанного, уносил его и заключал в него одно из своих яиц.
Людей устрашает способность существа выжить в открытом космосе и его умение проходить сквозь стены. Один из них заявляет: «Раса, раскрывая последние тайны биологии, должна опередить людей на миллионы и даже на миллиарды лет вперёд». (Н.Д. под редакцией П. Полякова)
Однако психологически Кстл менее совершенен. Пусть «удобный» случай и предоставил ему бесконечное время для размышления на межгалактических просторах, его образ мысли всё равно не ушёл дальше цикличности. Как замечает археолог Корита, что Кстл смотрит на мир с позиции типичного крестьянина.
Как для всякого крестьянина, первейшей целью становиться сберечь собственное потомство. Именно его всепоглощающее желание найти вместилище для своих яиц, которые он откладывает в животы людей, даёт людям нужное время сорганизоваться и выстроить планы против него.
Кроме того из-за своего чисто крестьянского пристрастия к собственной небольшой территории Кстл слишком поздно замечает, что люди резко остановили корабль посреди межгалактического пространства, оставив его одного в ловушке и временно пропустили свой корабль через « сильнейший неотразимый поток энергии», чтобы избавится от чудовища.
После того, как Кстл исчез в межгалактическом пространстве, одному члену экспедиции показалось, что люди имеют естественное преимущество над другими существами: «Очевидно он – выходец из другой галактики, а в нашей Галактике люди, кажется, лучше всех приспособлены к ритму её жизни».
Его товарищ возражает:
Вы с большой готовностью принимаете, что человек – образец справедливости, явно забывая, что он прошёл через долгую и жестокую историю. Он порабощал своих соседей, убивал противников и получал самую нечестивую садистскую радость от мучений других. Не исключено, что за время нашего путешествия мы встретим другие разумные существа, гораздо более достойные править Вселенной, чем человек». ( Н.Д.)
У первых трёх научно-фантастических произведений Ван-Вогта – «Клетки для зверя», «Черной твари» и «Алая угроза» — есть две общие черты. Самая очевидная – наличие в каждом из них чудовища, гораздо могущественнее человека. Из-за этого многим – в том числе и самому Альфреду Ван-Вогту – начало казаться, что Ван-Вогт – автор одного сюжета.
Сложнее и глубже лежит понимание, что Ван-Вогт не просто один из множества интуитивных писателей-фантастов, что всегда держит свой нос по ветру, а единственный, кто сознаёт собственную ограниченность и то, что есть на самом деле, даже ещё меньше, нежели обычно принято в его группе творцов-лунатиков.
Ван-Вогт начинал писать свои истории, не имея за душой ничего, кроме несколько тусклых идеек – или образов, или настроений – и затем нащупывал пути к концу эпизода, прислушиваясь к собственным чувствам и вдохновению. Он искренне признавался: «Когда я берусь за мои истории, я понятия не имею, чем они закончатся – и пока моё внимание не привлечёт какая-нибудь мысль или ещё что-нибудь я вижу несколько интересных картинок и описываю их. Но я совершенно не знаю, что будет дальше».
Он использовал каждую идею, что приходила ему в голову во время сочинения истории, не оставляя ничего про запас. И в нужный момент Ван-Вогт всегда находил поворот сюжета, который приближал его мечту во сне или возникал вдруг на следующее утро:
«Обычно во сне, или на следующее утро примерно в десять часов – бац! – приходит идея, которой мне так не хватало в своей истории. Все самые лучшие мои произведения я написал именно таким образом: по одной идеи на каждые десять страниц истории. Другими словами, я не выдумывал свои произведения, а прочувствовал их».
Как мы уже неоднократно убеждались, что и ранние писатели-фантасты, сочиняя свои истории, снова и снова выдумывали их во сне или благодаря внезапному озарению. Но Ван-Вогт первым из писателей-фантастов попытался сделать из этого систему и базировать на этой иррациональной основе сам процесс сочинения одного своего произведения за другим.
Истина, однако, заключалась в том, что у него просто не оставалось другого выхода. При отсутствии сознательного предвидения сны и грёзы оставались единственным эффективным путём, при помощи которого Ван-Вогт мог создавать научную фантастику. Он говорил: «Я стараюсь сознательно продумать сюжет всего произведения от начала до конца, и это у меня никогда не выходит. Я лучше знаю, что идти этим путём мне не стоит и пытаться».
Менее очевидный, не столь поверхностный и более общий элемент в ранних произведениях Ван-Вогта – методом от неосознанного путём бесчисленных повторений к пониманию – является моральность, или, назовём его тем словом, которое лучше подходит к ментальности Атомного века, здравомыслие. В каждом из этих трёх научно-фантастических произведений сверхмогущественных чудовищ губит собственная алчность и голод, собственный эгоизм, безжалостность и жестокость, собственная неспособность отказаться от заветных привязанностей. И потому люди, очень похожие на нас, могут победить их при помощи благопристойности, самопожертвования, взаимопомощи и широты кругозора.


философ
Ссылка на сообщение 16 июля 2020 г. 19:17  
цитировать   |    [  ] 
Глава 16 (продолжение)
Новая мораль

После трёх научно-фантастических произведений о чудовищах – плюс бледная имитация для «Унноуна» — Ван-Вогт начал думать, о чём ещё можно было бы написать. Он полностью признал, что больше всего его интересует бессознательное. Именно из этого следовало, что истинное совершенство не имеет отношение к возрасту, биологии или личной силе. Скорее всего, оно лежит в промежутке между простым интересом к себе и хорошим качеством в целом.
Окончательно осознав эту идею, Ван-Вогт создал своё новое научно-фантастическое произведение – рассказ «Повторение». («Эстаундинг», апр.,   1940 г.)
В этой повести отправлен посланник с Земли, чтобы убедить упрямых несговорчивых колонистов со спутника Юпитера Европы отдать свой мир под политическую власть Марса, дабы Марс вступил в союз с Землёй и Венерой. И таким образом предотвратить войну, которая могла бы охватить всю Солнечную систему. Посланник признаёт, что колонию ожидает кратковременное мучение, но утверждает, что огромная долгосрочная выгода ей обеспечена:
«Запомните, тысячи лет будут использоваться не только металлы, восстановленные на Европе, но и металлы всей Солнечной системы. Именно поэтому сейчас нам необходимо справедливое распределение, чтобы последние сотни лет из этих тысячелетий не добывать боем эти металлы с Марса. Понимаете, за эти тысячи лет мы обязаны достичь звёзд. Мы должны научиться развивать скорость гораздо выше световой и потому в ближайшие столетия мы обязаны сотрудничать, а не враждовать. Поэтому они ни в чём не должны зависеть от нас, а мы не должны поддаваться разрушающим сознание искушениям, и значит, будет лучше, если мы сейчас пожертвуем собственными интересами».
Доводы посланца, который упрашивает молодых европианцев прекратить былую вражду и отдать себя под покровительство прежних противников таковы:
«Я снова рассказал людям о правилах жизни. Но где-то на тропе Вселенной должно быть место для всех, единственное мирное решение для общественных линий наивысших атогонистических сил. /…/
Наступит день, когда люди достигнут звёзд и все старые — престарые проблемы возникнут вновь. Когда эти дни наступят, мы должны сформулировать здравомыслие в душах людей, и поэтому прежде всего поощрять бесконечные повторения мирных решений».
В этой повести нет той энергии, тепла и эмоциональности, которые так отличали три предыдущих произведения Ван-Вогта от остальных НФ. Написанное после них «Повторение» являлось явной притчей – похожей по своему внешнему облику и масштабности на другие фантастические повести и рассказы, печатавшиеся «Эстаундинге» в1940 году. Более того, это повесть-нотация, ведь по сути она представляет собой литературно обработанную лекцию.
Несмотря на всё это, повесть Ван-Вогта содержала в себе одну очень важную идею. Если люди достигнут того уровня развития, который писатель описывает в «Чёрной твари», — если они смогут достичь звёзд и стать властелинами Галактики – они должны будут в первую очередь научиться здравомыслию: широкому кругозору, отказу от собственных амбиций и мирному сотрудничеству. И если им не удастся добиться всего этого, то они будут нисколько не лучше Кёрла, разве что проще и слабее, чем он.
Именно в свете этих идей Ван-Вогт в 1950 году снова взялся за «Чёрную тварь» и «Алую угрозу» и, объединив их с ещё двумя повестями и дополнив новым материалами, создал свой, как он назвал «роман-сборник» «Путешествие «Космической гончей». Именно это качество книга определяет необходимым для создания целостного кругозора. Здравомыслие.
В этот роман Ван-Вогт вводит нового главного героя, Эллиота Гросвенора, нексиалиста, знатока науки обо всём. Это можно рассматривать как ван-вогтовское понимание идеального человека, по Хайнлайну, «энциклопедического синтетиста» или современного всезнайки. Разница между ними в том, что у Хайнлайна главное внимание уделяется фотографической памяти, а у Ван-Вогта – абсолютной широте кругозора.
В начале романа Гросвенор выглядит чем-то вроде белой вороны на борту исследовательского корабля. Его словно бы никто не замечает:
«Он уже привык оставаться на заднем плане. Как единственного нексиалиста на борту «Космической гончей» его долгие месяцы оставляли без внимания те специалисты, которые не знали в точности, что означает нексиалист, да и не слишком-то этим интересовались. Гросвенор намеревался исправить это упущение. Вот только случай никак не подворачивался». ( Н.Д.)
С помощью нексиализма Гросвенор намерен объединить в единое целое разрозненные знания всех научных специалистов корабля и покончить с мелкими политическими интригами, разделившими людей по лагерям Ему посчастливилось показать всю ценность самого широкого кругозора мышления при встречах с Кёрлом, Кстлем – здесь он стал Икстлем – и другими причудливыми формами жизни. Благодаря его знаниям обо всём на Гросенора ложиться большая часть ответственности за выживание экспедиции.
В конце романа необходимость в нексиалистском мышлении становиться очевидной для всех и Гросвенор начинает читать лекции по своей науке даже тем членам экипажа «Космической гончей», которые прежде воспринимали в штыки почти каждое слово. Гросвенор рассказывает:
«Проблемы, с которыми сталкиваются нексиалисты, — это цельные проблемы. Человек разделил жизнь и материю на отдельные разделы знания и бытия. И хотя порой употребляет слова, которые указывают, что он осознаёт цельность природы, но продолжает вести себя так, будто у одной меняющейся Вселенной множество отдельно функционирующих частей. Методики мы обсудим сегодня вечером. /…/ …покажет, как можно преодолеть этот разрыв между реальностью и подходом человека». ( Н.Д.)
Однако в 1939 году Ван-Вогт в своих мыслях и идеях не заходил ещё так далеко. Наоборот, мы можем заметить, что в повести «Повторение» он разрешил для себя одну проблему и тут же выдвинул ещё одну. Он сделал для себя вывод, что люди хорошо разобравшиеся в устройстве Вселенной могут смело смотреть в глаза любому эгоистичному по-Деревенски мыслящему существу, которое водится в нашей Галактике и за её пределами, и победить любое из них. Но тут же он пожелал узнать, какими должны стать люди, если захотят успешно переехать из Деревни Солнечной системы в саму расширяющуюся Вселенную.
Ему казалось, что люди должны превзойти себя и таким образом лучше соответствовать Вселенной в целом. Поэтому Джон Кэмпбелл полагал, что Ван-Вогт разрабатывает идею романа о хамо супер, внезапно образовавшемся из того человека, какого мы знаем сейчас. Этот роман, «Слэн» он рассматривал именно с точки зрения произведения о новом, более высоком развитии человека.
Первая реакция Кэмпбелла на такое предложение была такая, что Ван-Вогт берётся за совершенно невозможное дело. Ведь это просто нельзя описать.
Почти двадцать лет спустя в своём письме Доку Смиту Кэмпбелл вспоминал свой тогдашний ответ Ван-Вогту: «Я настойчиво подчёркивал, что нельзя сочинить историю о сверхчеловеке с точки зрения самого сверхчеловека – если, конечно, сам автор не супермен. А он в ответ выкинул эффектнейший трюк и доказал, что я на 100% неправ».
То, что Кэмпбелл заявлял Ван-Вогту, являлось ортодоксальной мудростью, постигнутой истиной. В век Техники считалось само собой разумеющимся, что сверх – значит сверх, явное преимущество в любом мало-мальски значительном аспекте. И если существо названо суперменом, то это по определению должно означать, что все его мысли, поступки и сама система ценностей должна полностью находиться за гранью понимания простых людей.

Самое непостижимое для супермена – это ясно доказать своё суперменство. Поэтому произведения о суперменах, написанные в век Техники, такие как роман Олафа Стэплдона «Чудак Джон», неизбежно рассказывали о мало что понимающих, но лояльных людях, которые смогли достаточно близко увидеть Нового Человека, что смотреть на него и восхищаться, это тоже самое как глупый, но верный кокерспаниэль мог смотреть и восхищаться своим хозяином или господином.
«Эффектнейший трюк», который Ван-Вогт выкинул в «Слэне» заключался в том, что в этом романе повествование ведётся от лица одинокого, невежественного и незрелого сверхчеловека – юного ранимого мальчика, который изо всех сил старается узнать как можно больше о себе и существах своего вида.
Всё это не могло не привлечь внимания Джона Кэмпбелла. Его заинтересовала не только та идея, что сверхчеловек тоже может быть далеко не стар и не знает много из такого, в чём в состоянии разобраться простой обычный человек, но и тщательно обсуждённая с Ван-Вогтом концепция о недостаточности признанных истин. Ничего лучшего для Кэмпбелла просто не существовало.
Этот роман произвёл на редактора такое впечатление, что он попытался научить других авторов аргументации из «Слэна». Вот отрывок из письма Кэмпбелла Клиффорду Саймаку:
«Невозможно полностью описать сверхчеловека. Но как онтогенез во многом повторяет филогенез, то супермэн должен в детстве и юности преодолеть уровень нормального человека; то есть сначала он в своём развитии должен быть ниже нормы, в следующей стадии он станет обычным человеком – и наконец, в последней стадии развития он выходит за пределы нашего понимания. За этим процессом можно проследить, установить доверие, истину, понимание и симпатию к личности и полностью описать его в той стадии, когда он ещё не превосходит обычного человека – а потом делает достоверной и более позднюю сверхчеловеческую стадию».
Таково было понимание Кэмпбеллом романа «Слэн» — точное и чуткое, но не слишком глубокое.
Например, совершенно верно, что Ван-Вогт описывает своего сверхчеловека Джомму Кросса в различные моменты ранней поры его жизни: в детстве, отрочестве и юности. Но для Ван-Вогта эти различные моменты в жизни героя вовсе не означают какие-то прерывистые стадии, с остановками перед последним прыжком к настоящему совершенству, когда Джомми выйдет за пределы наших возможностей и нашего понимания. На самом деле они находились на плавно поднимающейся вверх кривой роста, которая могла дойти до самых высших уровней.
Для Ван-Вогта слово «супермэн» являлось относительным, а не абсолютным понятием. Да, Джомми Кроссу под силу то, что не может сделать нормальный человек, следовательно, Джомми – сверхчеловек. Но он не сверхчеловек единственно возможный из всех видов сверхлюдей – с точки зрения принципов уходящего века Техники.
Кэмпбелл опять-таки совершенно прав, когда говорит о достоверности мыслей и поступков Джомми, пока тот является невинным беспомощным ребёнком-изгоем. Несомненно, что Ван-Вогт, писатель, который может описать, какие чувства испытывают шарообразный, ползущий по полу андроид и идолюбивое, похожее на кота со щупальцами чудовище, в состоянии показать читателям, что чувствует девятилетний мальчик-телепат с золотыми усиками в волосах, который на городской улице остался без матери и пытается сам спастись бегством.
Более того, в состоянии сделать этого мальчика отъявленным идеалистом и абсолютно убедить читателей в неослабевающем желании Джомми искать истину и поступать только по справедливости.
Однако и Кэмпбелл ошибался, когда полагал, что вся невинность и идеализм Джомми Кросса – это только авторский произвол, чтобы вызвать у читателя симпатию и понимание. Для Ван-Вогта в этом романе всё это имело большое значение.
Центральной проблемой сюжета романа «Слэн» стала борьба молодого Джомми против старых стереотипов века Техники, утверждающих будто сверхчеловек должен быть одинок, бесчувственен, суперинтеллектуален – одним словом, младший брат Больших Мозгов. Джомми рассказывает, что в этом истинная природа его собственных сородичей, усатых слэнов. Снова и снова ему дают повод ощутить себя абсолютно холодным, жестоким и аморальным.
Между тем, постепенно взрослея и всё лучше познавая себя, Джомми начинает демонстрировать, что он и в самом деле может быть чем-то очень похожим на сверхчеловека. Мы вдруг замечаем, что сверхчеловек не обязательно должен быть умным, бессердечным и аморальным, потому что Джомми как раз не таков.
Джомми Кросс стал первым представителем нового и принципиально иного вида рождённых на Земле суперменов – хороших и чистых альтруистов.
Страницы: 123...3031323334...545556    🔍 поиск

Вы здесь: Форумы test.fantlab.ru > Форум «Другие окололитературные темы» > Тема «Павел Поляков. Жизнь и творчество»

 
  Новое сообщение по теме «Павел Поляков. Жизнь и творчество»
Инструменты   
Сообщение:
 

Внимание! Чтобы общаться на форуме, Вам нужно пройти авторизацию:

   Авторизация

логин:
пароль:
регистрация | забыли пароль?



⇓ ⇑ Наверх