|
Места укусов принялись свербеть безбожно. Еще миг – и Дубровский перестал ощущать ноги, лишь полыхала, словно в раскаленных угольях, истерзанная кожа, да не ко времени подступившая слабость размягчила колени.
«Ядовитые твари!» — мелькнуло в голове, и Владимир Андреевич в мутном беспамятстве осел на диван.
В двери стучали, рассержено дергалась львиная лапа. Дубровский лишь покорным взглядом следил за ней, не в силах приказывать остальным своим членам. Наконец с замком справились, в проеме показался вагонный служитель. Он выпытывал у Владимира Андреевича про разбитое окно, махал руками, наклоняясь, приближал лицо к просыпанному на купейный столик сахару и шевелил толстыми пористыми ноздрями, будто легавая, учуявшая заячью лежку. Удовлетворенный своими расследованиями, служитель исчез, но на его месте возникли новые люди. Среди европейских, турецких и арапских лиц проскользнуло перед глазами растревоженное лицо Анисима Петровича. Чьи-то руки подхватили Дубровского, без особой бережливости уложили на переносную койку, сдавили грудь ремнями и понесли.
Прояснение наступило в самодвижущемся экипаже, увозившем лежачего Дубровского прочь от поезда. С удивлением и немалой досадой Владимир Андреевич обнаружил вдруг, что недавний бред его собственно бредом-то и не был, и в ногах его действительно примостился Анисим Петрович.
- Сударь, я требую объяснений, — едва слышно прошептал Дубровский. – И немедленно.
- Извольте, дорогой мой Владимир Андреевич, — с легкостью согласился петербургский знакомец. – Нью-йоркские пробки не чета московским, но и по ним времени у нас вдоволь. Но чем пускаться в долгие объяснения, лучше будет, ежели я предложу вам некое забавное зрелище. Не сочтите за труд, ознакомьтесь с сим оригинальным опусом.
Он развернул к Дубровскому нечто, похожее на тоненькую раскрытую книжицу, и перед изумленным Владимиром Андреевичем замелькали живые картинки. Цвета, линии, узоры сплетались и расходились, сложившись к концу своего танца в непонятное слово «Spider-Man».
Через час с небольшим Дубровский устало откинулся на подушку и прикрыл глаза. Анисим Петрович прибрал волшебную книжицу и с живым участием поинтересовался:
- Ну-с, дорогой Владимир Андреевич, каковы впечатления? Не слишком ошарашены чудесами и высотами, коих достиг гений мировой цивилизации? Разумеется, у человека вашего ума и способностей должны быть вопросы, и я готов всецело…
- Бог ты мой! – с горечью воскликнул Дубровский, перебивая собеседника. – Сколь ужасно знать, в каких жалких, низких и злонравных существ превратились твои потомки! Неужто ваши познания столь ничтожны, что вы верите, будто укус ядовитой твари дарит почти божественные способности? Неужто ваша мораль столь истончилась, что вы готовы предположить, будто я, русский дворянин, стану рядиться в клоунские наряды и, позабыв о чести и элементарных приличиях, в этом непотребном виде выходить в общество?
Анисим Петрович беззвучно хлопал ртом, изображая глупого окуня. Впервые его острые умные глазки поблекли, наполнились тягучим киселем непонимания.
- В Петербурге вы убедили меня, что через две сотни лет Отечеству моему будет угрожать опасность, — меж тем продолжал Дубровский. – Что к власти в Новом Свете стремится человек, злоумышляющий против России. Я полагал тогда, что ваше предложение родилось из особенностей моей биографии, из печального опыта моего преступления против законов человеческих. И я готов был принять на душу очередной грех ради высшего блага. Я намеревался вызвать ненавистника на честную дуэль и тем окончить его планы. Но что предлагаете мне вы, какие сатанинские искушения подсовываете?
Самообладание вернулось к Анисиму Петровичу, острые глаза победительно сверкнули, маленькие усики его вновь распушились в осознании внутренней правоты и значимости.
- Нет уж, любезный мой Владимир Андреевич, — с изрядной снисходительностью отмахнулся он от обвинений Дубровского. – Для стреляний найдутся у нас специалисты получше, не было ради чего огород городить, вас из Петербурга вытаскивать через века. Да и бессмысленно бороться с идеей, уничтожая крикунов. На их дурной крови лозунги только крепнут. Вашей истинной целью, мой благородный дворянин-разбойник, будет не зарвавшийся сенатор, а совершенно иная особа.
Анисим Петрович извлек из кармана белый прямоугольник и перевернул его лицом к Дубровскому.
- Извольте познакомиться, Владимир Андреевич, Мэри – единственная, любимая, очень своенравная и крайне романтичная дочь нашего злодея.
С фотокарточки на Дубровского смотрело милое и нежное лицо Машеньки Троекуровой.
Разве что портретная девушка была смугла и кучерява, словно знаменитый российский пиит, прямой потомок царского арапа.
|
цитировать
Но и так здорово
А вот Мэри
А как же торт со взбитыми сливками? 
