Данная рубрика представляет собой «уголок страшного» на сайте FantLab. В первую очередь рубрика ориентируется на соответствующие книги и фильмы, но в поле ее зрения будет попадать все мрачное искусство: живопись, комиксы, игры, музыка и т.д.
Здесь планируются анонсы жанровых новинок, рецензии на мировые бестселлеры и произведения, которые известны лишь в узких кругах любителей ужасов. Вы сможете найти информацию об интересных проектах, конкурсах, новых именах и незаслуженно забытых авторах.
Приглашаем к сотрудничеству:
— писателей, работающих в данных направлениях;
— издательства, выпускающие соответствующие книги и журналы;
— рецензентов и авторов статей и материалов для нашей рубрики.
Обратите внимание на облако тегов: используйте выборку по соответствующему тегу.
В порядке сотрудничества с клубом "Крик" рецензирую рассказ Евгении Кинер "Сиринкс", занявший 2 место в конкурсе "Бумажный слон" № 13.
***
Когда-то, давным-давно, отец говорил, что чайки – это моряки, не сумевшие вернуться домой. Мальчик верил ему и сам летал во сне, хотя очень боялся упасть вниз, в холодный туман, на груду острых костей. С годами всё забылось. Сны пропали, а внутри поселилась мертвящая пустота. Случайная вспышка обиды и ярости доказала повзрослевшему Андрею, что между людьми и птицами действительно существует таинственная связь. Птица – воплощение души человека, а суть птицы заключена в её голосе. Чтобы хоть чем-то заполнить свою опустевшую жизнь, Андрей решил собирать их песни. Последние песни.
***
У рассказа Евгении Кинер (Петрущенко) необычное, будоражащее воображение название – «Сиринкс». Что это? Какая-то звукоподражательная трель, нечто научное, космическое или, наоборот, мифическое, родственное сладкозвучной Сирин? Выяснилось, что это название органа, которым не имеющие голосовых связок птицы издают звуки. Живой духовой инструмент из меняющих диаметр трубок и мембран, развившийся из трахеи в месте её разделения на бронхи. «Свирель» с древнегреческого и по сути. Маленький, почти не кровоточащий кусочек плоти, с некоторых пор получивший сакральное значение для главного героя.
Произведение по учебнику начинается с места в карьер: читатель застаёт персонажа режущим живую иволгу и представляющим её душой незнакомой ему девушки. Очередной психопат с навязчивой сверхценной идеей. Следом два проясняющих происходящее флешбека: в давнопрошедшее светлое детство и недавнее беспросветное настоящее. Суть вводных сцен проста. Андрейка слышал от папы, что птицы – это души живых и мёртвых людей, а выросший Андрей убедился в этом на собственном опыте, практическим путём. Казалось бы, дальнейшее развитие сюжета предсказуемо полностью. Лови птиц, подчиняй людей, пользуйся властью. Но вместо злобного и мелочного колдуна автор подсовывает увечную и почему-то страдающую личность.
Примерно наши дни. Окраины захолустного городишки из частных «деревяшек» и переживших свой век двух-трёхэтажных многоквартирников. Герой по возрасту должен был уже закончить ВУЗ или отслужить в армии, до тошноты напиться алкоголя и наобщаться с девушками до мозолей. В обоих случаях определиться с самим собой и устроиться на постоянную работу. Но Андрей не такой, как все. В молодом и полном сил возрасте он уже опустошён, потерял уважение к себе и опустился на социальное дно, к алкашам и мигрантам. Не раз и не два упомянутая пустота указывает на некую трагедию. Возможно, погиб кто-то из родных или близких. Быть может, отец. Что именно произошло, остаётся только гадать.
Рассказ отвлечён от объективной действительности, художественная реальность неуловимо изменена. Происходящее даётся и толкуется сквозь мироощущение не вполне адекватного героя. Повествование в третьем лице, но фиксировано внутри Андрея и отражает только его точку зрения. Нет ни стоящего над всем автора, ни других персонажей-рассказчиков. Читатель будто погружается вслед за героем в туман, из которого лишь изредка проявляются объекты и люди. Появляются, чтобы тут же исчезнуть в нём снова, чаще всего навсегда. Само течение времени передаётся субъективно. Часы, годы, мгновения и недели длятся ровно столько, насколько они важны для Андрея. Идёт ли реальное время вообще?
Внешне примитивный сюжет внутренне сложен, слажен и символичен. Разрушенный, выгоревший человек получил цель и смысл жизни – Охоту. Будто потеряв собственную душу, Андрей начал коллекционировать чужие. В окружающем тумане, наконец, появилось что-то определённое: не отражающее небо озеро, дерево как центр мироздания и девушка, как обещание чего-то несбыточного. Но на этой яблоне нет ни цветов, ни плодов, и рай потерян навсегда. Сирин нескончаемо поёт печальную песнь с каждой убиваемой ради сиринкса птицей. Мёртвой воды вдоволь, и пойманные души заспиртованы в алхимических склянках. Алконоста всё нет и нет, и некому принести живую воду. Лишь девушка-художник зачем-то оставляет под деревом странные свитки. Не апостол Андрей ловит вместо пескарей птиц и мечтает не ходить по воде, а летать и петь по-соловьиному.
Для понимания смысла кажущегося бессмысленным произведения крайне важны два сна героя, три рисунка, подаренных ему девушкой, и его финальное видение. Все вместе они составляют аллегорический сюжет, параллельный событийному. Полная острых костей яма в начале и в конце. Страх и радость. Падение и полёт. Камышевка в корнях, под деревом, и соловей на ветке, поросшей глазами вместо листьев. Перечёркнутый тянущимися к нему тенями и ветками одинокий флейтист. Чудовище с металлическими когтями-лезвиями и древочеловек, хранитель душ. Предостерегающий птичий крик и скоро двухсотлетний романс. Гигантский, ведающий все языки скворец в серебряной короне и понимание того, что сам выбираешь свою судьбу. Круговорот жизни-смерти-жизни от кроны Древа Мира до корней и обратно.
Концовка внешнего сюжета предельно ясна. Если не принимать во внимание сюжет аллегорический, то всё произошедшее даже мерзко: пропал человек, и девушку за собой утащил. Просто маньяк, один из многих, ещё одна эстетизация садизма и прочих девиаций. Искренне хочется верить, что истинен другой конец. Вариант с возрождением души и воспалённой богатой фантазией наиболее привлекателен и правдоподобен, учитывая общую романтическо-поэтическую тональность произведения. Творческая личность в затянувшемся пике чёрной меланхолии и появление музы, не обязательно реальной. Однако главная слабость всех иносказаний в том, что они ничего не говорят прямо сразу и никогда не поясняют после. К сожалению, те же претензии возникают и к рассказу «Сиринкс». Он печалит, тревожит и пугает, как птичий крик в ночи, но остаётся недоступным для головного восприятия и рационального толкования.
Клуб «Крик» заинтересован в развитии русского хоррора.
Авторы Крика уверены, что мощные факторы роста мрачного жанра в любой культурной среде – это время, помогающее сформироваться мрачной традиции, опыт отдельных мастеров и огонь в глазах новичков, только пришедших в жанр. Поэтому, изучая темные направления русской литературы и кино, Крик анализирует как классические мрачные произведения, так и следит за развивающимися авторами, недавно вступившими на стезю русского мрака. Соответственно, задачи Крика понять и рассказать вам, как зародился Русский Ужас и чем он живет сегодня. Также, отыскав новые имена среди русскоязычных авторов, дать им зеленый свет посредством критики, рецензий и публикаций на различных интернет-площадках.
В связи с этим Крик поддерживает жанровые конкурсы нескольких сетевых площадок, выступает на этапах жюри в выборе финалистов. Рецензирует прошедшие в финал истории, а также публикует победителей на своих ресурсах. Поддержав, например, конкурс «Бумажного Слона», мы публикуем ряд рецензий на рассказы, набравшие максимум голосов в финале.
Ради справедливости честно отметим: нашими авторами было принято решение отрецензировать два рассказа-финалиста вместо трех. Потому что третью работу («На орбите Юпитера…») к хоррору можно отнести с большим трудом. Это, конечно, фантастика, но таких жанровых штампов, как оторванная рука, по нашему мнению, не достаточно, чтобы назвать произведение причастным к ужасу или триллеру. Для этого история должна пугать или, как минимум, держать в напряжении как тщательно соблюденным саспенсом, так и усиливающими его жанровыми приемами.
На высоком уровне жанровые приемы раскрываются и дополняют друг друга в «Болезни куклы». Такие распространенные в западном хоррор-кинематографе штампы как проникновение героев в мрачный дом, встреча с ожившей куклой, маниакальная одержимость этой игрушкой и зловещая тайна вокруг нее могут, на первый взгляд, показаться избитыми клише, на которых трудно построить оригинальное произведение.
Но «Болезнь куклы» органично совмещает перечисленные жанровые элементы, превращаясь в цельный, проработанный рассказ с многоуровневой фабулой. Отдельные сцены и детали здесь отражают атмосферу и, в ряде неожиданных моментов, оказываются сюжетообразующими. Примечательно, что благодаря такому универсализму в рассказе нет фрагментов, лишних для действия. Благодаря чему оно не стопориться и, выдерживая темп, накаляет конфликт серией взвинчивающих настроение сцен. Так, если представить действие в виде голографической модели, то оно развивается не столько в ширину (из точки А в точку В), сколько в глубь, высекая каждой деталью скрытое дно из, как могло показаться изначально, простой, исчерпавшей себя сцены.
Возможно, успех такого эффекта кроется в том, что внимание читателя не успевает рассмотреть сложных деталей и, не задерживаясь на конкретном эпизоде, перемещается к другому. Это происходит из-за живости образов, что предстают перед нами с первых строк, и действию, в которое герои вовлекают читателя при первом своем появлении. К ярким образам относится престарелая кукольница, чахнущая над пыльными игрушками в нищенской конуре. Если судить поверхностно, то фигура отшельницы-старухи из-за своей распространенности может быть отнесена к числу штампов в мрачных сюжетах. Но, так как пугающих образов в принципе немного, и все упираются в небольшое кол-во общих архетипов, то называть старуху-отшельницу штампованной трудно. Как минимум потому, что специфика ее странности — помешанность на куклах – здесь оригинальна.
Обратная ситуация с отношением к куклам у главного героя. Страх Михаила перед ожившими игрушками описывается внятно, но почувствовать его трудновато. Ситуация, обрушившаяся на парня — триггер и возврат к психической травме из прошлого, которая в реальном времени обнажает брешь в психике и травмирует ее еще сильнее – имеет сильный драматический заряд. Он мог сработать, если бы читатель осознавал все с героем, а не наблюдал происходящее со стороны.
Конкретно в этой точке нарушено правило «показывай, а не рассказывай», успешно применяемое автором с самого начала истории. То же касается и спектра других ощущений, могущих глубже погрузить читателя в произведение, которые не исчерпываются зрительными образами, хотя акцент здесь поставлен на последних. В результате связь с описываемой реальностью не так прочна, как могла бы быть, потому что при контакте героя с потусторонним не хватает сенсуализма.
Тем не менее, связь присутствует и, как плотная ниточка, ведет нас от одного события к другому, периодически закручиваясь в спираль, которая углубляется, обнажая скрытое дно у знакомых сцен. Брешь этой продуманной конструкции спрятана в маленькой логической детали. Несмотря на то, что легкость, с которой девушка доверилась герою, передана внятно, нет объяснения появившейся у нее мании к куклам. Как в случае с образом старухи, это оправдывает частный случай рассказа — но лишь впоследствии, когда события сворачиваются в единую, замыкающуюся в себе спираль. Тогда четкость мотивов конкретного героя уступает заданости, к которой должны прийти все герои. Только такой сюжет, превративший действующих лиц в статистов, что подчиняются высшей неумолимой воле, оправдывает отсутствие мотивов у большинства из них.
Как было отмечено выше, частный случай рассказа внес корректировку в то, что можно было посчитать его слабостью. Грамотно проработанное кольцо времени с завязанными в цикл событиями и оригинальное использование знакомых всем жанровых образов типа куклы и старухи органично встроились в другие жанровые «клише», благодаря чему превратились в качественный триллер. В котором есть игра со смыслами, когда одни и те же словосочетания приобретают иное значение в зависимости от контекста. Что, безусловно, придется по вкусу ценителям сложной литературы.
Более грамотно мотивы и внутренний мир героя проработаны в рассказе «Сиринкс». Так как эта история тяготеет к лирическим легендам, объясняющим происхождение и поведение животных, которые, по поверьям, ранее были людьми, акцент на внутренней трансформации здесь просто обязан быть. И выделять его как нечто особое в данном произведении не хочется. Но, тем не менее, он есть. Что, безусловно, делает конфликт более объемным в сравнении с предыдущей работой.
Тем более интересно наблюдать, как лирическая история о человеке, чьи чувства обрекли его на внутреннюю метаморфозу и заставили принять внешность зверя, раскрывается в жанровой форме. Несмотря на зависимость большинства триллеров от внешней жанровой атрибутики, акцент «Сиринкс» поставлен на психологизме. Парадоксально, но уход рассказа от одной жанровой формы привязывает его к другой. Потому как сюжет, отдаляясь от старинных сказок о человеке, ставшем зверем из-за неразделенной любви, больше привязывается к историям о маньяках.
Маньяк здесь более чем живой. Процесс его метаморфозы в животное раскрыт исчерпывающе. Емко выдержано возрастание отчаяния, которое привело героя к тупому желанию причинять страдания другим. В этом смысле превращение трудяги-парня в убийцу имеет мотив. Но, к сожалению, логики нет в событиях, последующих за превращением: осознав связь между жизнью человека и птицы, парень с головой погружается в охоту – но читателю какое-то время сложно понять, чем охотник живет и обеспечивает себя. Этот вопрос стоит ребром и бросается в глаза из-за акцента на том, что ранее герой с трудом выживал из-за безденежья.
Да, тяжелые жизненные обстоятельства выступили мотивом превращения в убийцу, но сама метаморфоза их не отменила. Вопрос, как герой, оказавшись в изменившихся условиях, справляется с тем, что ранее его тяготило, кажется нелогичным пятном долго, пока автор не объясняет, что охотник устроился на новую работу. Хотя связи между новыми обстоятельствами внешней среды и тем, что происходит внутри героя, нет. Или она попросту не показана. Такая деталь бросится в глаза критику. Читатель же, скорее всего, будет поглощен лирическим сюжетом, который грамотно выстроен вокруг душевного конфликта охотника.
Лирики здесь, несомненно, больше, чем жанра. Упомянутая же привязанность истории к сюжетам про маньяков не делает ее одной из них. Принадлежность к жанру здесь по-прежнему условна и держится только на связи героя с фигурой садиста, которая был выдержана не до конца. Вероятно потому, что во второй половине повествования не завинчиваются гайки жестокости или безумия, хотя это необходимо в жанровой литературе о маргиналах. Она предполагает контраст чувств и ощущений у героя, который возможен благодаря черно-белой передаче его мировосприятия. Последнее же здесь неоднозначно, сложно и, несомненно, более изящное, чем требует жанр. Поэтому «Сиринкс» трудно оценивать в системе координат хоррора или триллера. Он, скорее, напоминает сложную, изящную сказку с элементами притчи.
Резюмируя, хотелось бы отметить исключительность «Сиринкс». Безусловно, эта работа заслуживает высокой оценки за свою поэтичность и изящно переданный душевный конфликт. Но она не соответствует жанровым рамкам так же, как и рассказ, занявший третье место, который мы не отрецензировали. Если бы литературный уровень «Сиринкса» был таким же, как у упомянутой работы, она бы также не прошла сквозь сито Крика, и рецензия была бы дана только на рассказ-победитель. Но качественный слог и достойное исполнение лирического сюжета оставило «Сиринкс» в числе отрецензированных работ.
Возможно, в списке других рассказов, не дошедших до тройки, есть достойные представители жанра. Не исключено, что они могли занять второе место по версии Крика, если бы наши авторы могли ознакомиться с этими текстами. Но мы судим только тройку победителей! А значит, говорим о произведениях, попавших в финал – при условии, что жанровые элементы в них работают, как часы.
«Дом с прислугой» на этапе выбора, чтения аннотации и предварительной оценки вызывает немалые сомнения в том, стоит ли тратить на него время. Снова чуть тронутая пара за сорок трагически теряет младенца и опять заменяет его куклой и дорогим алкоголем. Уровень жизни позволяет не только избежать принудительного лечения в психиатрической клинике, но и нанять игрушечному ребёнку настоящую няню. У нянечки, как водится, свои тараканы в голове, своя жизнь и свои родственнички. Старо настолько, что даже не пошло. Классика жанра, только время её давно прошло. Тем неожиданнее во время просмотра приходит понимание того, что сериал относится к современному и действительно качественному продукту на стыке мистики и реализма.
Название сериала следовало бы перевести как «прислужница» или даже «прислужники». По сюжету – тайное мистическое общество или секта, творящая чудеса или обман во имя Бога, дьявола или выгоды. Зрителя постоянно ставят между иррационалистическим и рационалистическим взглядами на мир. Каждый раз любая ситуация параллельно освещается с позиций этих двух мировоззрений. Один персонаж тянет в одну сторону, второй в другую, а третий сам не определился. До конца второго сезона однозначного ответа не даётся ни по одному из вопросов, зато каждый факт проверяется на прочность. Даже, казалось бы, безусловное существование ныне покойного реального ребёнка Дороти. «Всеведение» в сериале не даётся никому: ни персонажам, ни зрителям.
Отмечу сразу: ничего по-настоящему оригинального в сериале нет. По крайней мере, в двух первых сезонах. Использование и реклама цифровой техники фирмы Apple успели надоесть ещё в прошлом веке, а темы и того старше. Простейшая аналогия – ресторанные блюда по-деревенски. Мясо, картошечка, зелень. Но подают их нарядные и вышколенные официанты, стол сервирован, играет живая музыка. А «Дом с прислугой» держится не на интриге даже – на постоянно ведущейся игре со зрителем. Вот, вот уже ясно, каким будет следующий поворот сюжета. Ведь в других фильмах уже было так. А здесь ещё и символов, и намёков тьма. И вдруг все подсказки развеиваются туманом, а опыт недоуменно пожимает плечами. Акела промахнулся по оленю – но в падении придавил туриста с фотоаппаратом, и стая голодной не осталась. Каждый раз наиболее очевидные выходы из коллизий и конфликтов срабатывают не совсем так, как ожидалось.
Следующий после игры со зрителем важный момент – великолепно изображённая Дороти. Лорен Эмброуз перевоплощается мгновенно и резко. Молча страдающая над опустевшей колыбелью мать поднимается с колен и без видимой причины жестоко треплет мужа за холку, как гиена-матриарх. Телеведущая – краса экрана и любимица зрителей – чуть наклоняет голову и становится похожа на невесту для монстра доктора Франкенштейна. Красивая, сильная, властная, вся такая милая и домашняя, но полностью слетевшая с катушек женщина. Её жалеешь, ею любуешься, испытываешь к ней омерзение и, наконец, после очередного её закидона ей просто хочется сломать шею. К сожалению, остальные персонажи теряются на её фоне.
Шон – очередной поджарый и умильно бородатый котик с застывшим непонимающим взглядом наподобие Джона Сноу («Игра престолов») и Джима Холдена («Пространство»). Муж, инфантил и удобный предмет женского обихода. Джулиан – брат, холостяк, наркоман и тоже вечный мальчик, только золотой. Судя по их поведению, на двоих имеют одно яичко, но хранят его в холодильнике. Оба вызывают только брезгливость. Нянечка Лиэнн – девочка, девушка и загадка. Помимо сюжетной значимости и молодости ничем выдающимся не обладает, даже талией. Её дядюшка Джордж в исполнении Бориса Макгивера врывается было слоном в посудную лавку, но его незаслуженно быстро выдворяют. Тоби – по меткому выражению Джулиана – «человек-пельмень», которого гоняют все. Просто бессменный заменитель всех отсутствующих эпизодических персонажей.
Третий момент – выдержанный на протяжении уже двух вышедших сезонов стиль, который с известной натяжкой можно назвать британским. Чувство меры и такта во всём, и существование границ, которые нельзя переходить в любом случае. Нет ни ванильно-маргинальной пошлятины «Американской истории ужасов», ни смакования запретных тем крупным планом, как в «Мастерах ужасов». Акцента на спецэффектах тоже нет, и это приятное разнообразие. Есть жёсткая композиция, детально продуманные декорации, игра актёров вплоть до мимики, художественное освещение и чёткость кадра в любой сцене. Есть богато обставленная квартира в таунхаусе, в которой тихо сходит с ума маленькая и не всегда дружная компания единомышленников.
Неизвестно, смогут ли создатели «Дома с прислугой» выдерживать взятый уровень все заявленные Найтом Шьямаланом шесть сезонов. На Дороти в исполнении Лорен Эмброуз всё не вывезти, это ясно уже сейчас. Будут ли раскрыты образы остальных персонажей в процессе дальнейшего развития и – главное – завершения сюжета? Это представляется единственным верным решением. Но справятся ли актёры? Большой вопрос. Играть со зрителем в угадайку и в последний момент менять традиционное на современное можно долго, но наличие своего режиссёра и сценариста чуть ли не у каждой получасовой серии настораживает. Наконец, отсутствие не то что порнографии – эротики – и расчленёнки вкупе со спецэффектами может обойтись сериалу дороже их наличия. Есть также немалая вероятность того, что при падении рейтингов создатели прибегнут к гиперкомпенсации, и персонажи пустятся во все тяжкие. Доживём – увидим.
Кривоногий карлик Стёпка заступился за полоумную немую толстуху, которую в очередной раз зажали в укромном месте. В её глазах, с мольбой уставившихся на него, он узнал… себя? Или кого-то похожего? Странная любовь мешает всем: хозяину спасённой, мужикам, бабам и даже местному священнику. Тут и здоровому заступнику не выстоять. Выхода нет. Или?..
***
Одно из так называемых вольных поселений царской России, выросших вокруг угольных или каких других карьеров Урала. Медовые луга, духмяный ветер и вековые сосновые леса. И озверелые от работы и выпивки бородатые мужики с тяжеленными кулаками. Больные, осатаневшие в нищей безысходности, глумливые черноротые бабы. Спившийся, не верящий ни в Бога ни в чёрта поп. Заскорузлые души в телах, созданных для воли, любви и счастья. Видимость свободы и нормальной жизни для сосланных по этапу. Хуже стать может, это все знают. Чуть что – ещё дальше, в Сибирь. А лучше – нет, не бывает. Лишь сестрица-луна, взбирающаяся по небосклону, способна на миг-другой оттаять чьё-то сердце.
Среди таких редких мечтателей неизвестно откуда взявшийся Стёпка-карлик. Мастерит корзины, лукошки, свирели, свистки и резные шкатулочки для базара, объединяющего несколько хуторов. Крылатая, грезящая, гордая душа четвертованного Стеньки Разина, до срока запертая в ныне измельчавшем, проклятом от роду теле. За что, за какое предательство? Царя или любви своей, на потеху друзьям-товарищам в Волге утопленной? Молчит родник, лишь зеркалом грех его отражает. Огнём палит, но не слепой гнев, а стыд пробуждает… Тянется одинокая душа Стёпки к небу, мерцает на окошке лампадкой, зовёт и находит – но вот кружит уже над голубиной парой ястреб…
Светлана Фельде и Олег Киршул используют в повести «О чём плачет Луна» стилистику «на разрыв»: возвышенный, образный, сказово-поэтический текст для передачи скотской действительности. При этом натуралистических описаний быта и уклада жизни нет. О точном месте и времени действия можно только догадываться. Акцент на контрасте земного и небесного, жестокой реальности и высокой мистики. Многогранные, непривычно сложные для малой формы персонажи, достойные классических произведений. Простое действие с легко угадываемым финалом, – и сложный сюжет со скрытыми смыслами, вариативно составляющимися из причудливо переплетающихся символов и культурно-исторических аллюзий.
Кандальный звон и стенания в забое не живописуются – нищенская пустота внутри каждого куда страшнее. Невозможность запеть, пуститься в пляс, обняться или сказать доброе слово. Оловянные глаза, налитые свинцом ноги, повисшие плетями руки. Надсмотрщиков и щелчков кнута нет, но, кажется, с ними стало бы лучше. Появилась бы основа миропорядка, вокруг которой люди сплотились, пусть даже на одной только ненависти к ней. Но никого чужого нет, и копящаяся злоба изливается на своих, в диком хмельном мордобое, или на тех, кто хоть чуть-чуть не такой, как все. Это сестрицу-луну не достать, а полоумной толстухе можно подол на голову завернуть и утешаться всем скопом.
У каждого из персонажей для счастья не хватает… Чего? Стёпке роста и стати, которые все остальные мужики принимают как должное и даже не замечают. Бабам мужниной ласки, насильно достающейся немой сумасшедшей. Работный люд колотится в нищете, бьётся как рыба об лёд, а Пархому Лукичу богатство лишь добавляет хлопоты: зажился на свете, а с собой-то на тот свет не заберёшь... Даже местного батюшку беспрестанно терзает голод, не утоляемый ни яствами, ни самогоном, ни седланием попадьи по нескольку раз на день. Даже полоумную тревожат невнятные, но пламенно-кровавые видения или воспоминания. Душа у неё не на месте. Только ли у неё одной?
Удивительно ли, что встретились две живые души, томящиеся в искалеченных телах? Два изгоя, выделяющиеся даже на общем фоне. Карлик и безгласная, спрятавшаяся сама в себе уродина, которую он назвал Марией. Любовь, сострадание, нежность? Да. Счастье, супружество, долгая жизнь? Нет, только не в этом испакощенном людьми мире. Смутными, сумасшедшими образами смущают читателя странные аллюзии: не Россия ли это, от Разина через Пугачёва до Распутина? Воля, обернувшаяся кровью, и духовность, вырожденная до мракобесия. Желание живой крови напиться довело до вечного клевания падали, а поиск мистических откровений выхолостил дух. Почему? Утоплена любовь в облике княжны персидской – и обезумела Россия, потеряла ребёнка Богородица, пошли по миру Магдалина, Маша Миронова и княгиня Головина…
Венчался Месяц с Луною, а карлик с полоумной толстухой. Она большая, полная, круглолицая, кажущаяся безмятежной и всепрощающей. Он маленький, ущербный и мятущийся, как вечный ребёнок: «Вышел Месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить…» Не встретиться им на небе и не жить на земле. Не помогут им ни люди, ни закон, ни вера. Позади у обоих огонь и кровь, как багрянец зари, а впереди – тихий посвист сизых голубиных крыльев. Но только если душа крылата… Летят голуби вслед за убегающей от стыда и боли за мир под нею луной, от гор Уральских до моря Каспийского, и бежит родник к Волге-матушке. Будут ли искуплены грехи наши тяжкие любовью вопреки? Нет ответа.
Аннотация: Дин Кунц по-прежнему верен себе. Он прибавляет от книги к книге и с искусством музыканта-виртуоза бередит самые глубинные струны человеческой души, закручивая тонкую интригу на насыщенном мистическими красками фоне. В этом романе он рассказывает о многолетнем противостоянии маньяка-убийцы по имени Каин и полицейского, одержимого жаждой справедливости.
Комментарий: Внецикловый роман. Иллюстрация на обложке Д.У. Хилла (в издании не указан).
С творчеством Дина Кунца у меня сложные отношения, а точнее их отсутствие. Видимо статус постоянного читателя Стивена Кинга подсознательно накладывает свой отпечаток и порождает ряд предубеждений. В свое время была попытка прочитать роман «Вторжение», но он был брошен на первой трети. С тех пор и до этого момента других книг у автора я не читала.
«Краем глаза» я решила прочесть, ибо сколько же можно быть в статусе «не читала, но осуждаю», пора выйти на новый уровень. Да и именно его мне в последнее время нахваливали разные люди, кто прочел уже много чего у Кунца. Это один из лучших романов, говорили они. Ну, так если и начинать, то с самого лучшего, подумала я и взялась за чтение длиною в 700 страниц.
В романе действительно идет речь о противостоянии маньяка-убийцы по имени Каин и полицейского, одержимого жаждой справедливости. Но это лишь связующее звено между всеми ниточками паутины. Это скорее роман о человеческих страстях, поступках и о том, как всё в этом мире и не только в этом очень взаимосвязано. Автор пытается глубоко копнуть, достать из самой глубины смысл нашего существования, что все мы на этом свете появились не просто так.
Круги Эйлера
Если рассматривать сюжет с точки зрения технаря, а не гуманитария, то мне представлялись круги Эйлера. У нас в наличии есть три основные сюжетные линии: про семью Лампионов, про семью Уайтов и про маньяка и детектива. И вот шаг за шагом, строчка за строчкой, все эти линии начинают переплетаться в один большой клубок нервов.
Первая треть книги читалась с большим интересом, на середине я забуксовала, а вот финал был на удивление динамичным, пока автор не перешел в хронологическое описание событий после основной развязки. Перевод местами меня удивлял, но возможно на тот момент можно было и не знать каких-то иностранных нюансов, ну да ладно…
Основная моя претензия к этому роману, что почти все герои у Кунца черно-белые. И это я не про цвет кожи , хотя и это имеет место быть. Я очень удивилась когда почти на трети книги узнала , что одно из семейств было афроамериканцами… Особенные дети, которые в три года уже так разумны, совсем меня расстроили, было бы им хотя бы лет пять или семь…
У автора герои либо хорошие, либо плохие. Нет никаких полутонов, внутренней борьбы, душевных метаний. Единственный персонаж, который у меня вызывал интерес и уважение – это полицейский Томас Ванадий.
Не скажу, что я разочарована книгой, но и не сильно впечатлена. Скорее всего, прочту у автора еще парочку самых популярных романов, таких как «Ангелы-хранители» и «Фантомы», а там посмотрим.
облако тэгов
СПб.: 