Колонка коллекционера

Приближаются осенние каникулы (осень на фото — слева; нетипичное для октябрятско-пионерской литературы изображение грустных детей, бредущих в школу).

Надо отдохнуть: Пушкина отложить, совсем детскую сказочку полистать — пусть это будет "Теремок", к которому у меня много иллюстрированных изданий (само так вышло).

Для начала определимся с текстологией "Теремка" — это важно, потому что художник иллюстрирует определенный вариант текста; меняться могут не только детали, но и сам сюжет (точнее, концовка). Изначальные варианты смотрим в академическом издании сказок Афанасьева в серии "Литературные памятники" (1984). Приведены три варианта (нумерация Афанасьева):

1) «Терем мухи», № 82. Записано в Архангельской губ.

2) «Терем мухи» («Ехал мужик с горшками...»), № 83. Место записи неизвестно.

3) «Терем мухи» («Лежит в поле лошадиная голова...»), № 84. Записано в Московском уезде.

В первом варианте — теремок без уточнения, во втором — кувшин, оброненный с телеги мужиком, в третьем — лошадиная голова (череп). В примечаниях к академическому изданию "Теремка" сказано, что "такие детские сказки, полные юмора, близкие по стилю шуточным песням, замечательны затейливым словесным узором. Они имеют свои традиционные формулы, свои постоянные эпитеты (комические прозвища персонажей)". Юмора, в "Теремке", конечно, много. Но вот что заметно нам — цивилизованным потомкам: ни в одном варианте сказки у Афанасьева жильцы не спасаются (в дореволюционной литературной обработке Ушинского тоже). Может, для крестьянских детей это было естественно...

В первом варианте медведь лапой разбивает терем (про судьбу жильцов не уточняется). Во втором и третьем — прямо указано, что медведь сел на теремок (кувшин и лошадиную голову) и при этом "всех раздавил", т.е. жильцы однозначно гибнут. Никто не смог противиться медведю, хоть порознь, хоть вместе. Напротив, зверюшки как будто специально скучились для того, чтобы медведю одним движением задницы было сподручнее всех их подавить.

А нас-то учат, что мораль "Теремка" — хорошо вместе жить дружно (на каком-то сайте для мамочек разъясняется). Это потому что читаем не подлинный текст — в литературных обработках конец "Теремка" смягчен. Попадались варианты без смертоубийства и до революции в книжках с картинками: "Никого медведь не подавил — только себе больно сделал" (Теремок : Сказка / Рис. А.В. Неручева. — М.: Издание В.М. Саблина, [1909] — в РГБ в открытом доступе). Но массово детская книга стала издаваться в советское время. Со второй половины 1930-х гг. после реабилитации народной сказки потребовалась её литературная обработка хорошего качества. Уже у А.Н. Толстого (автора "Буратино"), который очень удачно переложил афанасьевские сказки для советских детей, медведь теремок раздавил, но зверей не убил, а просто "распугал". Позднейшие переработчики (развивавшие больше концепцию А.Толстого, чем дававшие собственную интерпретацию) приделали к "Теремку" и вовсе счастливые концы: малые звери не расстались, построили новый теремок, а кое-где и медведь разрушил теремок не умышленно, а по косолапости, и потом помогал новый терем строить.

Напрасно. Такие переделки вообще не имеют идеи, это просто анекдоты. Идея есть у сказки в ее жёстком варианте: будь осторожен, берегись медведя, спасайся. У юного слушателя (скорее, горожанина) возникают и другие чувства: горечь от беспомощности хороших персонажей, острое ощущение неправды, жажда справедливости... В общем, такая сказка — "вы жертвою пали в борьбе роковой" — готовила бойцов для борьбы с зарвавшимися извергами-самодурами.

Это первая концепция "Теремка" — по настоящему народная, в смысле крестьянско-низовая. А то как эту идею понимает интеллигенция, очень ярко показывают предреволюционные иллюстрации Г.Нарбута (1910 год).

Издание, которое есть у меня, такое: "Сказки и потешки: Иллюстрации Э.Э.Лисснера, Г.И.Нарбута". — М.: Издательский дом Мещерякова, 2013 (в серии "Дверца в сказку"). На Фантлабе этого издания не нашёл.

А вот картинки Нарбута к "Теремку" в первоначальной редакции. И по технике, и по настроению очень сильные иллюстрации. Статус зверей показан их одеждой и аксессуарами.

Ужас: на последней картинке видна лужа крови от замученных животных (и хвост торчит, чтобы сомнений не оставалось). Медведь на картинках в полном соответствии с медведями Салтыкова-Щедрина ("Медведь на воеводстве" и проч.): тупое ограниченное создание, и очень злобное притом. Да, отличался Нарбут по своему психическому состоянию от Билибина и прочих сказочников русского модерна.

Конечно, подобного не будет в картинках для советских детей, поскольку нет больше ни кровавого медведя-сатрапа, ни тёмной крестьянской психологии. "Теремок" для взрослых сделал через сто лет И.Олейников (https://fantlab.ru/edition225887), но всё-таки без лубочной политизированности. Ну и черепа-теремка в советских сказках больше не будет.

Но как всё-таки рождались народные сказки? Знаменитый писатель Бианки, вероятно, считал, что в основе лежит народное наблюдение над повадками животных. Его "Теремок" (1928 год) — это дупло, которое вмещает всё более крупных животных, поскольку имеет свойство расширяться. Звери при этом живут в теремке последовательно, выгоняя друг друга. Понятно, что в этой истории нет ни зайцев, ни волков — они в дуплах не живут. Медведь-разрушитель есть. Разрушать старые трухлявые деревья — это повадка медведя. Медведь не виноват — но и ждать от него другого нельзя. Это вторая концепция "Теремка". Поучительно и в лучших просветительских традициях. Ориентировано уже больше на городских детей.

Первая публикация под названием "Терем" и с первоначальной редакцией текста была напечатана в журнале "Ёж" (1928. № 6) с иллюстрациями Е.Чарушина. У меня этот текст и картинки в таком издании: Архив журнала "Ёж". Том 1. — М.: ТриМаг, 2016 (на Фантлабе пока не представлен).

Сами картинки в непередаваемой чарушинской манере. Симбиоз автора и художника очень характерный для той эпохи детской литературы: эти картинки составляют с текстом одно целое.

В 1920-х годах и в первой половине 1930-х годов такая концепция прочтения народных сказок была востребована педагогической политикой советской власти. Но интерес к бианковскому "Теремку" не пропал и позднее. У меня две книжки позднесоветского времени, иллюстрированные хорошими художницами-анималистами. Обе книжки сейчас переизданы.

Бианки В. "Теремок" (худ. Т.Капустина).- Л.: Художник РСФСР, 1977. На Фантлабе есть другое советское издание: https://fantlab.ru/edition158679. Современное переиздание (издательство "Речь", 2014): https://www.labirint.ru/books/439082/.

Бианки В. "Теремок" (худ. Т.Васильева).- М.: Советская Россия, 1987 (в издании три рассказа: Теремок, Люля, Терентий-тетерев). Этого издания на Фантлабе нет. Расширенное современное переиздание (издательство "Стрекоза", 2017): https://www.labirint.ru/books/622265/.

Художники, понятно, рассказ Бианки иллюстрировали строго в реалистичной манере. Очень хорошее наглядное пособие. Такая манера изображения персонажей свойственна именно для рассказов писателей-натуралистов. Но идея натуралистически изображённых животных встречалась изредка и в картинках к сказочному "Теремку" (условно — "неочеловеченные (неодетые) звери").

Третья концепция — концепция сказки-праздника, сказки-волшебства — это поздняя Маврина.

Собственно сказки с циклом картинок художницы я не нашёл. Мотив "Теремка" есть в "Сказочной азбуке". У меня вот такое современное переиздание очень хорошего качества: Маврина Т. "Сказочная азбука". — СПб.-М.: Речь, 2016 (на Фантлабе ни одного издания не нашёл).

Всего один рисунок, но какой восторг для детей!

Ну а теперь четвёртая концепция "Теремка" — нормальной детской сказки для современных детей.

В примечаниях к академическому изданию указано, что русских вариантов — 25, украинских — 10, белорусских — 3. В целом сюжет локализован у этих народов (у соседей "встречается изредка"). Украинская и белорусская версии "Теремка" уже литературно обработаны, в них обходятся без смертоубийства. Первоначальные редакции мне неизвестны (есть сведения, что в одном варианте украинской сказки охотник стреляет в зверей). Украинская версия называется "Рукавичка", белорусская — " Муха-певуха".

В "Рукавичке" — варежка, оброненная селянином, которую заселяют звери от мала до велика (вплоть до медведя — он здесь одной крови с мелким зверьём). Но селянин находит свою потерянную варежку, и звери разбегаются, освобождая её. Здесь мораль — "Пикник на обочине", соприкосновение с иным чуждым разумом — хорошо хоть не злобным (забрал подарочек, но никого не пришиб). На Западе знают эту сказку, не русский "Теремок" — зарубежные художники иллюстрируют "Рукавичку".

Белорусским считается вариант "Муха-певуха" ("муха-хахавка"). В академических примечаниях к "Теремку" белорусская версия названа особой разновидностью сюжета. Удивительно, но этот сюжет — первая половина "Тараканища" Чуковского. В общем, звери, постепенно присоединяясь к мухе, "едут и смеются", пока их недружелюбный волк не разгоняет.

Посмотрим вот такие книжки одного издательства и одного художника: "Теремок" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016; "Рукавичка" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016; "Муха-певуха" (рисунки Е.Рачёва). — СПб.-М.: Речь, 2016 (на Фантлабе отдельных изданий этих рачёвских сказок не обнаружил).

Очень удачно получилось, что все три варианта сказки проиллюстрировал замечательный художник Е.Рачёв. Он же задаёт и тон для этой концепции доброй сказки, принятый в позднее сталинское время: звери очеловечены, но не окарикатурены и не политизированы. Условно можно назвать манеру, в которой Рачёв рисовал персонажей как "одетые звери" — они в человеческих костюмах, подходящих к ситуации. Для народных сказок — это народные костюмы. Есть у Рачёва разные варианты иллюстраций (в первом комментарии ув. Artstasya примеры приводит), но все варианты выдержаны в рамках принятой им однажды манеры. Большинство художников и в после-сталинские времена будет придерживаться такой же подачи персонажей в сказках про зверей.

У Рачёва в этих сказках персонажи, соответственно, в русских ("Теремок"), украинских ("Рукавичка") и белорусских ("Муха-певуха") народных костюмах. Фамилии у зверей тоже разные (только у русской и украинской мышки одинаковые). Белорусская сказка без медведя — там волк досрочно олицетворяет злобного самодура.

Ну, раз уж начал про "Теремок", то в ближайшее время посмотрим имеющиеся у меня картинки к нему, во всём многообразии (или однообразии) концепций прочтения этой сказки. Может быть, выявятся ещё какие-нибудь новые направления в теремковедении.

В декабре 2007 года в здании Роспечати на Страстном бульваре в Москве была выставка Русская книжная графика ХХ века из частных собраний", на которой были представлены книжные и иллюстративные пары — оригинал картинки — и сама книга, изданная с этой иллюстрацией. Выставка охватывала 1900-1960 гг., надеюсь когда-нибудь что-то подобное будет и по фантастической тематике. Вот например:

В собрании сочинений воронежского фантаста-криптоисторика Василия Щепетнёва наличествуют прекрасные иллюстрации веселого духа от москвича Ивана Иванова, оригиналы которых он любезно уступил мне в коллекцию, чему и радуюсь сегодня.

Это иллюстрация к повести "Темная сторона игры"

Вот Таня из "Брюсовой жилы"

А эта картинка к повести "Исполняющий обязанности" — десятый том собрания сочинений В.Щепетнева еще не вышел в "Престижбуке", поэтому картинку запечатлел на фоне девяти изданных книжек.

Всех заинтересовавшихся отсылаю в колонку Ивана Иванова:

https://fantlab.ru/blogarticle56530

https://fantlab.ru/blogarticle56502

В 2010 году помимо дувидовской сюиты иллюстраций к "Пиковой даме" был опубликован ещё один цикл иллюстраций (тоже посмертный). Бывало такое уже с "Пиковой дамой" — в один год два иллюстрированных издания — в 1969 году (Поляков и Епифанов). Пятьдесят лет назад оба издания можно было купить и сравнить. В 2010 году вторая книга, которую сегодня посмотрим, вообще в магазинах не всплывала. И сейчас она очень редко появляется на Алибе. Несколько месяцев висело два экземпляра за тыщу, потом один экземпляр кто-то купил, ну и я второй экземпляр скорее взял. Вот он.

Художник известный — Ю.Игнатьев — был у нас с "Евгением Онегиным" два раза (тут и тут).

Год издания поздний. Поэтому даю собственное библиографическое описание по образцу каталога-справочника.

Пиковая дама. — М.: Палеограф, 2010. — 76 с.; 19,5 см.

ИГНАТЬЕВ Ю.: цв. наклейка на переплёте, иллюстрированные форзацы, 23 тонированных ил. (из них 13 страничных).

Тираж 500 экз.

На Фантлабе книга не представлена.

Для "Онегина" конца пятидесятых сюита Игнатьева оказалась знаковой. Картинки к "Пиковой даме" вроде бы тоже создавались в то время, раз частично демонстрировались "на знаменитой выставке 30-летия МОСХа в 1962 году". Опубликованы полностью были только один раз спустя много лет в нашем редком издании.

Большинство картинок, конечно, тщательно отделаны (из тех, наверное, что выставлялись). Но всё же, как кажется, иллюстрации к "Пиковой даме" не были доработаны именно как цикл: заметна диспропорция в распределении иллюстраций по темам (некоторые очень подробно отражены, другие — вскользь). Вероятно, художник затормозился на стадии выбора вариантов и охладел к самой идее сюиты. Это производит грустное впечатление. Дело не в том, что сюита не была отшлифована (часто издают работы, прерванные смертью художника), а в том, что она была заброшена Игнатьевым.

Ну и редакторы посмертного издания оказались не на высоте. Вот две концовки.

Видно, что художник пробовал, как лучше умершую графиню изобразить в концовке к Третьей главе: с Германном или без Германна. Редактор не стал выбирать. Это ещё ничего — из этого могло бы получиться нечто оригинальное. Умершая графиня в кресле с Германном — это, конечно, конец Третьей главы, там и последняя фраза на это указывает: "Германн увидел, что она умерла". А графиня без Германна подошла бы к концовке четвёртой главы: Германн сбежал из дома, а мёртвая графиня осталась одна. А редактор не в те главы рисунки всунул и получилось совершенно нелепо (особенно учитывая, что текст непосредственно над картинкой всё выдаёт).

Вот какой-то набросок (возможно, к эпиграфу), который сунули в книгу вне всякого контекста.

Так-то я с удовольствием рассматриваю наброски и варианты, но, видимо, наброски хороши, когда они прилагаются к завершённому произведению как дополнение.

На переплёте маленькая картинка (вручную вклеенная) сделана в стиле русского авангарда: у Германна глаз в виде значка масти пик. Но это случайность — внутри традиционная манера, очень спокойная. Эх, жалко!

Пушкин присутствует среди своих героев — это, вроде бы, вторично даже для шестидесятых годов. Но он помещён в самой первой сцене при завязке повести. Слушает рассказ Томского — а потом домой прибежит и сразу запишет. Так что внедрение Пушкина у художника получилось свеженьким. А уж сама картинка по технике — прелесть, глаз радуется.

Вот только эта же картинка помещена редактором не только к первой главе, но и к последней! Ладно, если просто пустоту надо было занять (даже какая-то концепция есть — повесть у Пушкина зеркальная, можно это подчеркнуть прямолинейно). Но ведь, наверняка, не на ту иконку ткнули, а оригинальная иллюстрация, которая полагалась к последней главе, теперь навек для нас пропала. Вот такие выкрутасы очень обидны.

Пройдёмся по узловым точкам. Содержание цикла традиционное, техника — вроде бы не гравюры, но кое-где штриховка как на ксилографиях. Видимо, это какой-то посыл. Если это первая половина 1960-х, когда ещё не были созданы сюиты Епифанова и Полякова, то тогда, возможно, это поклон в сторону ксилографий Кравченко (ещё не были опубликованы, но могли быть известны профессионалам).

Тема подробно развита: такое множество рисунков о XVIII веке было, пожалуй, только у Бенуа. Молодой графине посвящён разворот на форзаце, страничная иллюстрация и концовка всей книги. Рисунки на форзацах по манере отличаются от основного корпуса — и тоже напоминают монохромные картинки Бенуа.

Концовка, на которой отображение в зеркале дамы XVIII столетия. В прибалтийской "Пиковой даме" тоже мотивы зеркал в связи с графиней имеются. Это потому что зеркала связаны с мистикой?

И бродит, и караулит. Игнатьев эту тему отработал шаг за шагом.

На удивление мирная сцена, без уродств.

Рисунок с форзаца. Пистолет должен быть — он в игре теней и света затерялся.

Прекрасная по композиции и по настроению картинка. Причём сделанная в лучших традициях — многие послевоенные художники эту сцену игнорировали, а я, оказывается, соскучился по уютной комнатушке Лизы с полукруглым окном.

Эта иллюстрация очень хороша. Одна из лучших во всём огромном иллюстрированном "пиководамье". Хорошо получился контраст жёсткого чёрного силуэта Германна и аморфных очертаний белого призрака.

Вот как в юношеском цикле к "Онегину" Игнатьев не стал рисовать Евгения на коленях перед Татьяной (чтобы не быть банальным), так и здесь он не стал рисовать Германна за карточным столом. Нашёл драматизм в другой сцене.

В сборник включены краткие биографии и работы художников, фамилии которых начинаются на букву «Б». Справочный материал расположен в алфавитном порядке. Задача издания — наиболее полно показать наследие известных мастеров книги и вернуть в культурный и научный оборот работы незаслуженно забытых художников. В издание включено около 8000 изображений (книжные обложки, иллюстрации, элементы оформления, развороты, портреты художников).

https://www.fantlab.ru/edition228987

В книге широко представлены работы художников к НФ-произведениям.

цитата

Дальнейшие планы серии. Планируется выпуск 12 томов, по 2-3 тома в год. Работы над томами " В " и " Г " идут ускоренными темпами, и они опять будут примерно как том " А" И что особо радует — теперь уже ясно что " Д, Е, Ж, З, И " — будут объединены в один общий том ! — не много фамилий на эти буквы ...а там уже и " К " не за горами... а после К будет ещё несколько объединённых. Процесс идёт и остановить его ничто не может.

Источник: https://www.babyblog.ru/community/post/ki... © BabyBlog.ru

(издание 2002 года)

ВВЕДЕНИЕ: 2002 ГОД

Харлан Эллисон

Какое же это было долгое, странное, переполненное событиями путешествие! Так я сказал на днях Майку Муркоку. Это было не дежа вю, нет, не совсем; скорее, но это был резонанс тех лондонских дней, когда мы прогуливались от Лэдбрук-Гроув до ресторанчика tandoori, в котором часто обедали. «Какое же это было долгое, странное, переполненное событиями путешествие», сказал я Майку, когда мы шли, как Матт и Джефф, огромный бородатый гений, который почти в одиночку создал то, что стало известно под названием «Новая Волна фантастической литературы», и новомодный янки ростом в пять футов и пять дюймов, только-только получивший уорхоловские «15 минут Славы». Это было больше тридцати лет назад. И на днях я сказал Майку то же самое.

И каким необычным и утомительным оказалось это путешествие! В нем было столько добра и зла, друзей и врагов, побед и поражений, исполненных и неисполненных обязательств.

Друзья, которые остались здесь — такие как Майк, Боб Сильверберг, Кэрол Эмшуиллер, Норман Спинрад и Фил Фармер, если назвать лишь некоторых, принявших участие в этой книге и остающихся в этом мире сейчас, когда я настукиваю предисловие на ручной пишущей машинке «Олимпия» — и друзья, которых больше нет — такие, как Боб Блох, Роджер Желязны, Тед Старджон, Генри Слизар, и Лестер, и Фил, Говард, Джон и Джон, Крис, дорогой старый Фриц и Рэй Лафферти и Дэймон, Пол и все остальные, которые улыбались, сочиняли и лезли из кожи вон, когда я впервые сказал те слова Майку на Портобелло-Роуд. Больше тридцати лет назад.

Эта книга — свидетельство успеха. Это мечта, которая у меня появилась задолго до того, как я взялся за дело. Мечта, о которой я рассказал другому составителю антологий, когда редактировал серию книг в мягкой обложке в Эванстоне, Иллинойс, в 1961... и она была блистательной. Ту же мечту я обсуждал с Норманом в моем домике в Беверли Глен в 1965; ту же мечту, которая на моих глазах пробивалась сквозь жанровые преграды, когда Майк и его соотечественники отбросили костыли и создали Новые Миры. Мечта о «нашей вещи», словно хрустальная гора, возносилась над подражательной, примитивной беллетристикой, обещая видения, ответы и свершения, о которых никогда не задумывались ни Фолкнер, ни Джеймс Гульд Коззенс, ни Эдна Фербер. О, эта вершина была куда выше пяти футов и пяти дюймов.

И если бы я знал, насколько трудна окажется эта работа, если б я знал, какие потоки дерьма на меня обрушатся — не сомневаюсь, что я все равно сделал бы это. Не потому что я стал таким уж глупым или безрассудным, а потому что этой мечте теперь исполняется тридцать пять лет, и до сих пор она остается неповторимой — самая популярная антология спекулятивной беллетристики. Она перепечатывалась постоянно с 1967 года, количество премий и перепечаток отдельных рассказов просто беспрецедентно. Да, дело того стоило.

Те из вас, которые опоздали к началу сеанса, могут перевернуть пару страниц и прочесть оригинальные Предисловия к книге, написанные Айзеком (который необычно и глупо унижался, отказываясь сочинять рассказ для этой книги по абсолютно никчемным причинам — он никчемный старик, не может написать «новую вещь» и не хочет позориться) (из всех людей, которых я знал в своей странной, долгой, насыщенной жизни, я не могу вспомнить ни одного, которым восхищался бы больше, чем добрым другом Айзеком; но сейчас скажу вам то же, что сказал ему — эти сомнения просто дерьмо собачье), а потом вы увидите и мое собственное первоначальное пространное Введение. Вы узнаете, что к чему, и какое место занимают ОВ в литературном пейзаже того времени. А потом начнется и сама книга. Эта потрясающая книга.

Эта мечта должна была стать чудом; так и случилось. Тогда. И теперь. И на протяжении минувших тридцати пяти лет. Многие из мальчиков и девочек, которые впервые прочитали эту книгу в средней школе, теперь и сами стали звездами фантасмагорического жанра. Для тех детей в самом названии ОПАСНЫЕ ВИДЕНИЯ звучит напоминание об «ощущении чуда», которое нас всегда влекло.

Мухаммед Али однажды успокоил толпу, упрекавшую его в хвастовстве, улыбнувшись и сказав: «Какое же тут хвастовство, если ты можешь пойти и сделать это!»

(издание 2002 года, другая обложка)

И если это предисловие, написанное в 21-ом столетии в связи с переизданием одной из ключевых книг 20-го столетия, кажется немного напыщенным… что ж, в общем, я признаюсь, что смирение мне никогда не удавалось, и не менее, есть в жизни по-настоящему значительные вещи, и даже самый напыщенный хвастун может пару раз громко закричать, рассказывая о таких величественных вершинах. Это не хвастовство.

Я однажды встретился с Джоном Стейнбеком. Не думаю, что мы обменялись хотя бы парой слов, я был ребенком, он был богом; но я встречался с ним. Я прошел с Мартином Лютером Кингом-младшим от Сельмы до Монтгомери во время одного из главных событий Нашей Эпохи, и хотя я был лишь молекулой в этой волне, я вечно буду гордиться тем, что присутствовал там. Среди своих самых близких друзей я могу назвать Азимова, Лейбера и Блоха, трех самых замечательных людей, которые когда-либо ступали по этой земле, и я им нравился. И поэтому я знаю: я кое-чего стою. Такие люди не стали бы дружить с насекомым.

И я трублю, скачу и надуваю щеки, как (одна из моих любимых фраз, написанная Ричардом Л. Брином для фильма Блюз Пита Келли) «игрок на банджо, который хорошо позавтракал». Именно по этой причине: Я сделал это, ойопппвашшууу. Парень ростом 5 футов 5 дюймов из Огайо — я сделал то, чего не сделал никто другой. Я играл в Шоу с Муркоком, Найтом, «Хили&МакКомас» и Гроффом Конклином. Я мечтал об этом, и я своего добился. Это не хвастовство.

ОПАСНЫЕ ВИДЕНИЯ были вехой. Не потому что я так говорю, но потому что все остальные, начиная с Джеймса Блиша — который, вероятно, был умнейшим из нас — до самых суровых критиков, работавших в то время — Деймона, Альгиса Будриса и П. Шуйлера Миллера (который сказал, что «ОПАСНЫЕ ВИДЕНИЯ... начинают Вторую Революцию в спекулятивной беллетристике»), тоже это повторяли.

Были, конечно, и люди, слышавшие в словах этой книги отзвуки грома Последних Дней. Они предпочитали называть ее бредовой или наивной, или хулиганской — так они относились к нашему желанию писать свежее, писать оригинальнее, писать лучше. Они видели в нашем творчестве новомодную наглость сопливых пацанов, они считали наши сочинения проявлением непочтительности к старшим и к традициям жанра. Первое — совершенная неправда! Что до второго — да пошло оно все! Мы уважали людей, которые шли впереди, некоторые из них к тому времени уже пережили свою славу, другим еще предстояло долго работать — и некоторые из этих работ попали в нашу книгу; и миф о непочтительности был разоблачен. Наши противники хотели унизить и высмеять то, чего пытались добиться ОПАСНЫЕ ВИДЕНИЯ. Но это был всего лишь предсмертный хрип Тех, Кто Не Мог Сделать, но должен был Высказаться о Том, Что Тот, Кто Мог Сделать...сделали.

И если книга выдержала испытание временем, это значит, что она дошла до потомства… В общем, только в прошлом году, превосходный автор и редактор Эл Саррантонио протащил в печать большую, умную, подчас экспериментальную, подчас блестящую антологию оригинальной беллетристики со звездным составом авторов, многие из которых появлялись в ОВ или в продолжении 1972 года, «НОВЫХ ОПАСНЫХ ВИДЕНИЯХ». Книга называлась КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ, и на первой же странице предисловия Эл написал такие слова:

«Я поставил перед собой новую цель: собрать в конце тысячелетия... огромную оригинальную антологию спекулятивной беллетристики. Меня вдохновили Опасные Видения Харлана Эллисона, публикация которых в 1967 году навсегда изменила научно-фантастический жанр. Многое из того, что Эллисон зашифровал в своей книге — разрушение преград, уничтожение табу, использование экспериментальных языковых приемов — в течение некоторого времени носилось в воздухе (в конце концов, на дворе стояли шестидесятые), но он первым сумел доказать неопровержимую правоту нового метода, орудуя книгой в твердом переплете».

(польское издание 2002 года)

Эта книга выдержала испытание временем. Это была вершина, маяк и образец для многих вещей, появившихся в последующие тридцать пять лет. И теперь книга выходит снова, в новом формате, ярком и блестящем (с тремя различными обложками для тех, кому нужно украсить книжные полки), и она может ослепить своим блеском новое поколение читателей и зажечь огонь в сердцах людей, которые прочли это три с половиной десятилетия назад, когда отовсюду слышалось гневное рычание и дикий вой.

Теперь, если вы сможете потерпеть еще немного...

Я хотел включить в это переиздание некоторые дополнительные материалы, чтобы заполнить пробелы в биографиях между 1967 и сегодняшним днем. Книги, которые написали эти люди, фильмы, которые были сняты по их книгам, премии, которые они получили, крупные события в их жизнях...краткий, но обстоятельный отчет о том, кто куда поехал и кто что сделал.

Я самостоятельно подготовил некоторые материалы и нанял Дэвида Лофтуса, чтобы закончить работу. Я написал немало обновленных биографий и был уверен, что смогу все представить издателю к 1-ому июня 2002 года.

Я написал...

ПОЛ АНДЕРСОН умер от рака простаты 31 июля 2001. АЙЗЕК АЗИМОВ умер от болезни почек и остановки сердца 6 апреля 1992. РОБЕРТ БЛОХ умер от рака пищевода и почек 23 сентября 1994. ДЖОН БРАННЕР умер от сердечного приступа во время визита на научно-фантастический конвент в Глазго, Шотландия, 25 августа 1995. ГЕНРИ СЛИЗАР, находясь в самом добро здравии, приехал в манхэттенскую больницу на обычную операцию по удалению грыжи и истек кровью всего три месяца назад, 2 апреля 2002. ФРИЦ ЛЕЙБЕР умер от удара 5 сентября 1992. Р. А. ЛАФФЕРТИ умер в доме для престарелых всего месяц назад. ДЭЙМОН НАЙТ...умер. МИРИАМ АЛЛЕН деФОРД...умерла. И другие. Друзья ушли. Биографии закончены.

Я бросил это, ребята.

Я просто, черт побери, я просто бросил это.

Так что вы не увидите этих новых мини-биографий. У вас есть только завещания этих людей: некоторые из их лучших произведений, наше драгоценное наследие — оно здесь, на этих страницах.

Я прошу прощения. Но это было долгое, странное, полное событиями путешествие, а теперь оно превратилось в скорбный путь, поскольку для многих звезд, которые здесь сияют, все уже закончилось. Я попытался, уверяю вас, я попытался. Но их нет, и мне их не хватает, и работа только разбивала мое сердце. И я сказал: к черту все это.

Они неповторимы — и эта книга, и это время. Теперь книга живет и дышит сама по себе, несмотря на том, что некоторых из ее создателей уже нет. Теперь это не наглый молокосос, а величественный, серьезный, тщательно изучаемый том, в котором собраны значимые произведения, изменившие очень многих читателей.

Теперь ваша очередь.

От имени тех, кто еще жив, и от имени тех, кто уже ушел своим путем — желаем вам богатого событиями, долгого, странного, чрезвычайно опасного и необычного путешествия.

Это хорошая книга. Пусть она вам понравится.

ХАРЛАН ЭЛЛИСОН

Лос-Анджелес

27 июля 2002