В этой рубрике мы станем публиковать статьи только о редких и коллекционных изданиях. Разумеется, для таких статей особое значение имеет визуальный ряд, поэтому просим авторов не забывать снабжать свои тексты иллюстрациями.
Старый дом Лема, где он жил в 1950е-1978, фото 1978 года:
Дом, в котором родители поселились под конец 50-х, был образцово-показательным продуктом гомулковской программы семейного жилого строительства. Там имелся подвал, в котором иногда не бывало воды (впоследствии устроили нормальный сток, и вода перестала возвращаться, за исключением лишь самых сильных дождей и паводков), и в этих случаях территорию можно было, нарезав на отдельные комнатушки, приспособить под что-то полезное. Под лестницей хранили картошку. В котельной стояла печь, а запасы угля пополнялись через окошко под потолком.
У дома в Клинах, 1960-е:
Кокса, дорогой мой, у нас совсем нет, в связи с чем приходится топить обычным углем: социалистическое благоустройство дошло до того, что спустя пятнадцать лет в стране, некогда славившейся на весь мир добычей угля, невозможно достать нормального кокса. Усрешься, а кокса не достанешь. (Из письма Александру Сцибору-Рыльскому, март 1960)
Заселенная часть Клин, фото 1960 года:
Еще в подвале имелась кладовка, где, кроме закруток, накапливалось все больше бутылок из-под бенедиктинского ликера и шартреза: зеленоватый ликер, приобретаемый за валюту, служил катализатором высвобождения творческой энергии. Качество ликеров отец определял по двум важнейшим критериям: вдоволь алкоголя и очень много сахара.
Барбара Лем на прогулке с Диком. В 1960-х заселенная часть Клин выглядела довольно скромно. Фото 1966 года:
В гараже дома на Клинах:
Важнейшим подвальным помещением, помимо ко-ельной, был, разумеется, гараж, в котором прописывались разные автомобили, начиная с P70, купленного в 60-е, и заканчивая большим пятиметровым желтым «мерседесом» из 80-х. Различия в габаритах этих машин потребовали перестройки дверей гаража, но самого помещения отец не менял. Со своей стороны, однако, он приложил усилия, чтобы его постепенно «расширить»: чем крупнее был автомобиль, тем энергичнее отец парковался в гараже, после чего в стене оставалась дыра диаметром несколько сантиметров. В детстве я иногда задавался вопросом, а что, если отец однажды обрушит стену и въедет прямо в кладовку, перевернув банки и бутылки бенедиктинского ликера, но такого не произошло ни разу. Вероятно, стена га-ража была построена со значительным запасом прочности, хотя архитекторов аскетичных гомулковских 50-х в подобном заподозрить трудно. Более правдоподобным кажется объяснение, что пятиметровый кана-реечный «мерс» попросту недостаточно долго гостил в этом гараже, чтобы прорубить себе дополнительное жизненное пространство.
.
.
.
.
НОВЫЙ ДОМ
.
.
.
.
Вдобавок в нашем доме сделалось крайне тесно: хуже всего пачки авторских экземпляров на самых экзотических языках, непонятно, что с ними делать. Сваливаем в подвал, а на чердак их складывать боязно, чтобы не треснул потолок, так и мучаемся. Хотя, понятное дело, это всё embarras de richesse. (Муки от чрезмерного выбора (франц.). Прим. перев.) (Из письма Владиславу Капусциньскому, ноябрь 1975)
.
.
.
Под конец 70-х тысячи скопившихся книг, журналов и машинописных листов склонили родителей к мысли о переезде на новое место. Вначале они носились с мыслью приобрести более крупный, но в пору, когда метраж семейного дома был строго ограничен указом свыше, чудес ожидать было нельзя — все осмотренные ими дома оказывались по площади более-менее идентичны. Поэтому после длительных дискуссий и бурных споров решили новый дом не покупать, а возвести недалеко от старого, на той же улице. Преодолев административные препоны, отец добился, чтобы его уравняли в правах с надомными работниками (в самом деле, он же писал дома), благодаря чему в новом доме можно было рассчитывать на «дополнительную комнату для писателя», сиречь библиотеку и кабинет — два в одном. Краеугольный камень нового дома был заложен в конце 1978 года, а текст из капсулы времени в фундаменте оказался, по отцовским меркам, невероятно оптимистичным: речь там шла о событии, затмившем тогда своею важностью все прочие, а именно, об избрании Кароля Войтылы римским папой.
Начало стройки нового дома, снимок 1979 года:
Автором проекта стал брызжущий энергией молодой архитектор. Здание на его рисунках напоминало альпийские домики, с немного приплюснутой крышей, как если бы на дом сверху упал огромный груз, а затем постройке не позволили вернуться к изначальным пропорциям.
На этапе проектирования с архитектором дискутировали как о важных вещах, так и о тривиальных. Помню, например, что отец категорически не соглашался с планом разместить выходящие на юг окна так, чтобы стена образовывала большую букву L, архитектор же горячо доказывал ему необходимость такого решения и считал его одним из лучших своих замыслов. Потом выяснилось, что архитектор не всё просчитал так скрупулезно, как в том уверял нас: двери открывались не в ту сторону, а в отцовской спальне нижняя рама окна разместилась почти под потолком, и эту проблему удалось решить, только подняв уровень пола, поскольку, опустив окна, мы не добились бы ничего, кроме панорамы участка крыши с утеплением минеральной ватой. В моей комнате должен был находиться эвакуационный пожарный столб: родители, видимо, полагали, что мне вечно будет девять лет. К счастью, столбу, как и многим другим гениальным дизайнерским идеям, в итоге не суждено было воплотиться в жизнь.
Строительство дома имело и другие побочные эффекты. С кирпичами из куч было очень интересно играть, архитектор оказался приятным и добродушным человеком. В ту пору я увлекался киносъемкой на отцовскую любительскую камеру; сюжеты моих лент обращались преимущественно вокруг пластилиновых динозавров-пришельцев или катастроф с участием межпланетных звездолетов, а самодельные спецэффекты являли собою специфическое сочетание приемов Звездных войн, Дознания пилота Пиркса (снятого Пестраком по "Дознанию") и моего воображения. Пестрак несколько раз посещал отца для консультаций и охотно делился своими секретами: как, подсвечивая сзади ящик из черного картона с дырками, имитируют звездное небо, как изображают невесомость (в его фильме она, впрочем, почему-то не ощущается) и так далее. Помимо замедленной киносъемки, я использовал клише с ненужными рентгеновскими снимками, которые мама приносила с работы. Отмачивал их в ванне, отскабливал и применял для мультипликационных рисунков. Почетное же место в моем арсенале занимали модели звездолетов, которые я создавал из клея, обрезков пластика и моделей «Як-1М»: эти последние продавались в любом киоске и были снабжены непременными наклейками «За Родину!». Архитектора я немедленно посвятил в свои замыслы и тайны кинематографического королевства, и полагаю, что ему эта забава пришлась по душе, поскольку он любезно согласился помочь мне с оживлением космической конструкции из нескольких метровых досок.
Сомневаюсь, чтобы приведенная в движение конструкция порождала какие-то впечатляющие эффекты, хотя в иных обстоятельствах, сохрани я интерес к этому занятию еще на несколько лет, не исключаю, стал бы экспертом по спецэффектам в кино. Среди нереализованных моих проектов надлежит упомянуть сценарий фильма об обезьяне, написанный совместно с отцом, а также историю о руке из конструктора «Лего», которая «построила себя сама».
Мое детское увлечение кинематографом поспособствовало сохранению в семейном архиве более ценного произведения, чем картонные небеса и модели космических кораблей: черно-белого фильма продолжительностью несколько сотен секунд о спасательном круге с малость корявой надписью ПОДВАЛЬНАЯ СТУДИЯ ЛЕМОВ. В этот круг отец просовывает голову и, грозно вращая очами, «рычит» (лента немая), подобно льву «Метро-Голдвин-Мейер», но гораздо искуснее.
Дом тоже должен был получиться совершенством своего рода — и в некотором смысле стал им, с оглядкой на тогдашние реалии. Там имелись подвал, кухня, литературный салон, просторный гараж (на обработку его благородных деревянных дверей поверх коричневой морилки отец, к негодованию матери, истратил запасенную для точечных ремонтов автомобиля желтую краску), спальни, кабинет с двухуровневой библиотекой, большой сад, а еще — резервный дизельный генератор, поскольку к началу 80-х отключения электричества стали обычным явлением.
Дизельный генератор, фото 2003 года:
Плановое строительство дома было прервано военным положением: отец решил вывозить нас с мамой из Польши, поэтому дом «строился» без нашего присмотра несколько лет. Руководство проектом взяла на себя сестра мамы, а ее сыну с женой отвели обязанности интерьерных дизайнеров. Это был выстрел в яблочко: интерьеры получились симпатичные и совсем не претенциозные.
Когда в 1988-м родители вернулись в Польшу, то, само собою, не все оказалось так приятно и спокойно, как можно заключить из вышеприведенного рассказа. В подвале откуда ни возьмись появлялась вода, крыша протекала, а резервный генератор капризничал именно в те моменты, когда был нужен. Не так уж это было и плохо, если сравнивать с эпизодами его активности: дело в том, что генератор происходил с рыбацкого катера. При его работе земля под домом содрогалась, а в кладовке рядом от высокой температуры засыхали бабушкины помидоры. Соседи проявили себя исключительно тактичными людьми и не стали жаловаться или обращаться в правоохранительные органы. Быть может, они догадывались, что отец питает к этому агрегату нежные чувства и с нетерпением ждет шанса им воспользоваться. Однако и мать, и ее сестра, также поселившаяся в новом доме, учитывали мнение соседей (и помидоров), поэтому активации генератора обычно противились, а контроллер его автоматического зажигания при отключении света испортился еще в самом начале. Они-то выросли при керосинке и невозмутимо возражали:
— Керосинка создает такую уютную атмосферу, зачем ее портить?
Основные усилия они прилагали к отвлечению внимания отца, чтобы тот не заметил, что пропало электричество. В противном случае отец поспешно лез за любимым ключом, спускался в пристройку рядом с кладовкой для солений и там, в помещении, напоминавшем двигательный отсек «Наутилуса», оживлял монстра, чей громоподобный рык разносился на сотни метров кругом. Убедившись, что исполинский генератор заработал, отец закрывался у себя в кабинете, устраивался на диване с книгой и — независимо от времени суток — с наслаждением включал лампу.
Затем, спустя более-менее одинаковое время, около четверти часа, он появлялся на кухне, включал электрическую духовку и начинал внимательно наблюдать за ней. Непосвященные могли дивиться такому поведению, но в действительности оно было пронизано рациональностью. Ради экономии генератор отключали, когда снова появлялось электричество, а кухня была единственным на весь дом помещением, куда ток от него по каким-то причинам не доходил. Поэтому духовка служила отцу аналогом перископа, и по наблюдениям за ней он определял, когда наступит время в сопровождении многочисленных такс и дворняжек возвращаться в машинный отсек, чтобы скомандовать «полный стоп».
Станислав Лем и Барбара Лем на балконе нового дома, фото 1992 года:
Первая книга, на обложке которой стоит: «А. Беляев». Никакого отношения к фантастике книга не имела. Тема — обычный почтовый конверт. Написана эта книга, снабжённая семьюдесятью иллюстрациями, в период работы Беляева в Наркомпочтеле.
Брошюра "Современная почта за границей" не ставит своей целью дать исчерпывающий очерк современного состояния иностранной почты. И объем брошюры, и количество имеющегося у нас материала по заграничной почте, наконец, и самые задачи, которые преследовала редакция, заставляли ограничиться более скромными целями.
В журнале «Жизнь и Техника Связи» за последние годы (с 1923 года по текущий момент) накопился значительный и интересный материал по современному состоянию почты за границей.
Однако материал этот, накоплявшийся по мере поступления от разных авторов и потому разрозненный, давал случайные, отрывочные сведения и благодаря этому терял значительную часть своей ценности.
Собрать, систематизировать этот материал, пополнив недостающие сведения из других источников, — такова первая задача, которая стояла при составлении брошюры.
Пробудить критическую мысль п[очтово]-т[елеграфного] работника, расширить его кругозор, заставить выйти из узкого круга своей рабочей обстановки, указать на государственное, политическое и экономическое значение почтового аппарата в целом, а отсюда и отдельных ведомственных мероприятий, — такова основная цель брошюры.
Задача эта сложная и ответственная. Вполне естественные недочеты при ее выполнении могут быть оправданы тем, что это — первый опыт в нашей ведомственной литературе.
Исходя из этой поставленной задачи, составители не загромождали текста цифровым материалом, ограничившись приведением в конце брошюры необходимых статистических данных.
Брошюра эта составлена в сотрудничестве с Т.Г. Положенцевой, которая провела большую работу по собиранию и систематизации материала и написала ряд глав.
Когда Ли Брэккетт попросили выбрать что-нибудь из моих старых рассказов для сборника, я просто открыл свою библиотеку и сказал ей: «Здесь их более трех сотен. Ты легко можешь выбрать отсюда».
И затем я добавил: «Не будь настолько встревоженной! Половина или даже больше из этих произведений — романы или повести, которые слишком длинны для сборника, так что тебе не придется читать все!».
Так был сделан ее выбор. И, перечитывая эти истории прошлых лет, я с удивлением обнаружил, что многие из них не сохранились в моей памяти, в отличие от времени и места их написания.
Старый Межзвездный Патруль и ряд других звездных войн, которые я написал в период с 1927 по 1930 года, родились холодной зимой 1927 года. Живя в маленьком городке в Западной Пенсильвании, прогуливаясь ночью по ледяным улицам, двигаясь быстрее, чем авто, я мечтал купить себе первый автомобиль «Форд» модели «T Роадстер».
Шагая домой по темным длинным ледяным улицам, над крышами которых в морозном блеске горел большой пояс Ориона и Плеяд, мое сознание представляло огромные и устрашающие солнца. Я визуализировал далекую будущую цивилизацию, которая покроет сетью звездные миры. И она требовала бы охрану правопорядка, чтобы противостоять космическим угрозам — так и начался Патруль.
Я не мог припомнить детали произведений, но я точно знаю, что написал их на бумаге достаточно быстро. Я хорошо помню, что работал на маленькой портативной пишущей машинке, сидя на большом старом высоком плоском столе. Мой лихорадочный стук по клавишам заставлял небольшую машинку «гулять» по всему столу, и я привставал со своего стула и следовал за пишущей машинкой, продолжая с волнением стучать.
Также я вспоминаю с четкой ясностью обстоятельства написания первой версии «Как там извне?». Это было в 1933 году, когда Джек Уильямсон вместе со мной арендовал в течение зимы бунгало с пятью комнатами прямо на Южном побережье запада Флориды. (Арендная плата была восемь долларов в месяц — она разобьет Ваши сердца, отдыхающие сегодня!). Ночью, сочиняя эту историю возле окна, открывающего вид на приятный климат, я услышал знакомый шелест и повернулся, наблюдая, как большая молочная змея корчится своим изящным путем по нашей крыше. Я никогда не представлю эту историю без того, чтобы не вспомнить сухой, кожистый скрежет ветвей кокосовой пальмы, звук пишущей машинки Джека в другой комнате, и изящное гладкое скользящее поверху безобидное и красивое существо.
Небольшая история «Изгнание» была придумана на неофициальном клубе научно-фантастических авторов, которые в сороковые годы имели обыкновение еженедельно встречаться в «Ресторане Стеубена», в центре Манхэттена. Живя в другом городе, я был только случайным посетителем, но никогда не забуду потрясающие обсуждения между нами — Мэнли Уэйдом Веллманом, Генри Каттнером, Отто Биндером, и многими другими, которые являлись завсегдатаями. Это там я впервые встретил Генри Каттнера в 1940 году. Он упомянул Кэтрин Мур, и я вскричал: «К.Л. Мур — одна из моих идолов! Кого она любит?». Генри посмотрел на меня, и тихо пробормотал: «Она очень хороша». Неделей позже, Джулия Швартц написала мне, что те двое только что поженились. В этом рассказе Генри был с характером «Кэррика».
«Weird Tales» March 1936, первая публикация рассказа "На закате мира"
Ли упомянула историю «На закате мира», как научную фантазию. Факт заключался в том, что она начиналась как одно, а заканчивалось как другое. Я был большим поклонником фэнтези Кларка Эштона Смита, и на замену своей обычной беллетристике, я начал писать фэнтези примерно такого типа. Но поскольку она прогрессировала, то она становилась все более вымышленной наукой. Я помню, что когда я рассказал об этом Смиту, он рассмеялся и сказал, что это история его впечатлила.
«Weird Tales» August 1926, первая публикация рассказа «Бог-чудовище Мамурта»
Первая история автора всегда дорога его сердцу. Для меня это «Бог-чудовище Мамурта». Ее написание непосредственно вдохновил рассказ «Народ ямы» классика короткой истории А. Меррита. Я попробовал написать историю человека, который нашел чуждое, ужасное место в дикой местности. Как ни странно, но этот рассказ был издан в том же самом выпуске, в котором вышла единственная история Меррита, опубликованная в журнале «Weird Tales» — большой роман-фэнтези под названием «Лесные женщины». По опросам читателей, я занял второе место после истории Мастера.
Перед этим стоит почти каждый молодой автор, начиная процесс писательства с имитации. И я не был исключением среди них. Единственный писатель, чьи первые усилия в фантастике пошли прямо по своей собственной линии — это Рэй Брэдбери. Но большинство из нас, сочиняя первую историю — «играет усердную обезьяну», как выразился Роберт Льюис Стивенсон. Так как я восхищался работами A. Меррита, то он наиболее повлиял на мои собственные ранние усилия. Был еще один ранний автор для журналов «Манси» — Хомер Эон Флинт. Его истории в 1918-1919 годах, хотя и написаны деревянным стилем и в тяжелой концепции, поражали мое молодое воображение видением его полетов в космосе. Через годы я могу засвидетельствовать мое почтение к этому, теперь несколько забытому автору.
Иногда научная экстраполяция очень древней истории становится немного устарелой, как это случилось в моем рассказе «Завоевании двух миров», но все же тема остается подлинной. Это произошло и с атомной бомбой и с космическим путешествием, которые в настоящее время уже устарели. Но интересной является центральная идея. Я помню, что в 1932 году, когда я мечтал об этом, я читал много историй, выставляющих землян как все время побеждающих героев, на чьей стороне закон, и я задался вопросом, а нельзя ли преподнести противоположную точку зрения? В те дни я много лет совершал каждое утро пятимильную прогулку, чтобы сделать несколько упражнений и подышать свежим воздухом. И я до сих пор вспоминаю, как бродя по лесистым холмам Пенсильвании, меня сразила эта идея, и я поспешил домой на такой высокой скорости, что фактически загнал дыхание, когда достиг своей пишущей машинки.
Мне кажется, что в те дни я всегда работал в рвущейся спешке. Короткая история «Легкие деньги» (мое собственное название для нее было «Мир психо-контроля», но это было слишком тяжелое название для такого легкого рассказа) была написана в течение четырех дней, которые я буквально украл у другой работы. В 1938 году я согласился написать роман в «сорок тысяч слов» для нового журнала «Startling Stories». У меня было немного больше, чем три недели, чтобы сделать роман, но затем идея для этого короткого рассказа осенила меня, и я сначала написал ее. Она оставила меня ровно с двадцатью одним днем для новой работы. Но затем я присоединился к трем приятелям для поездки на уикэнд из Пенсильвании в Северную Каролину, чтобы посмотреть футбольную игру. Вернувшись утомленным с этой забавы, у меня оставалось всего лишь восемнадцать дней на роман, и я должен был работать каждую ночь, чтобы сделать его. Фактически, я напечатал его ближе к пятидесяти тысячам слов, чем к сорока, так как у меня имелось много интересного материала, который я не мог не учесть при его написании.
И действительно, оглядываясь назад на старые эти истории, я чувствую, что они были написаны различными людьми. Худой, молодой Гамильтон тех дней кажется мне теперь немного незнакомцем. Он мог весь день стучать на пишущей машинке, нетерпеливо записывая лихорадочные видения, которые заполняли его голову — видение чудес, которые приходили, большой гибели, обрушивающейся на несчастную Землю, странных и обычно зловещих форм неземной жизни, и сейчас — об обширном великолепии, когда звездная вселенная будет переполнена людскими флотами. Я полагаю, что энтузиазм тех дней состоял в том, что я жил работой, а денежное поощрение из журналов тех дней не являлось большим стимулом.
Я хочу привести слова Джорджа Гиссинга, который, вспоминая свои юные дни писательства, сказал: «В целом, я одобряю того нетерпеливого, интенсивного молодого человека». И в моем собственном случае, в целом, я делаю также.
облако тэгов
