В этой рубрике мы станем публиковать статьи только о редких и коллекционных изданиях. Разумеется, для таких статей особое значение имеет визуальный ряд, поэтому просим авторов не забывать снабжать свои тексты иллюстрациями.
Фантастические литературные произведения бывают двух родов. Одни из них являются лишь свободной игрой воображения. Они не считаются ни с действительностью, ни с законами причинности. Таковы, например, арабские сказки „Тысяча одна ночь", сказки Гофмана, Уайльда.
Среди такого рода фантастики могут быть шедевры в смысле остроумия, выдумки, литературного оформления. Чтение их может доставить эстетическое наслаждение и быть увлекательным. Но в этом только и заключается вся их ценность.
Второй род литературных произведений составляет так называемая научная фантастика. Автор научной фантастики, исходя от научных данных, рисует картины будущего. Он как бы строит „перспективные планы" на более или менее отдаленное будущее технического и социального прогресса. Таково большинство романов Жюля Верна и Уэльса.
Построение научно-фантастического литературного произведения имеет свои трудности. В то время, как авторы реалистических, исторических и бытовых романов живут с героями своих произведений в настоящем или прошлом времени, автор научно — фантастических романов почти всегда живет в будущем.
Это создает своеобразную судьбу его произведений, напоминающую судьбу первых изобретателей: для современников автора его научно-фантастические романы кажутся пустым фантазерством, сказками, не заслуживающими внимания серьезных, взрослых людей. Для следующих поколений эта научная фантастика, воплощенная в жизнь, кажется чем-то устаревшим, неспособным возбудить интереса и внимания (кроме разве занимательной фабулы). Подводное плавание, полеты по воздуху — все это воспринимается современным читателем, конечно, не так, как воспринималось тогда, когда это было еще только красивой фантазией.
Поэтому автору научно-фантастических произведений приходится заботиться о том, чтобы правильно установить „дальность прицела" в полете фантазии. Оторваться от настоящего, быть слишком смелым в изображении будущего представляет для автора известный риск: это может запугать читателя и скомпрометировать техническую или социальную основу произведения, как беспочвенную выдумку и несбыточную химеру. И наоборот: слишком близкий „прицел" оставляет читателя неудовлетворенным.
Сравнительная величина черепов — от обезьяны до современного человека.
Передача, например, изображений по радио еще не вошла в наш быт, но такого рода темы уже не удивят читателя необычностью.
Вторая трудность, перед которой стоит автор научно-фантастических произведений, заключается в том, что построение литературных художественных произведений имеет свои законы, свои требования, ради которых иногда необходимо поступаться научной точностью, допускать условную „истину". Уэллсовскую „машину времени" не легко обосновать научно. Но без принятия этой „условности" не было бы и самого романа, в рамках которого автор мог развернуть целый ряд образов и идей не только занимательных, но и поучительных. Эти „условности" в научно-фантастических произведениях играют ту же роль, что так называемые „служебные теории" в науке.
На этих двух крыльях — научности и фантастике — и держится всякое научно-фантастическое произведение. Дать равновесие этим крыльям составляет главную задачу автора научно-фантастических произведений.
Насколько удалось это равновесие автору помещенных в сборнике романа и рассказов? Что в них от науки и что от фантастики?
Роман „Борьба в эфире" рисует картину будущего человечества и технического прогресса.
Герои этого романа представляют собою две разновидности возможного физического типа человека будущего. Одна из них — „американцы" — тип, выродившийся под влиянием искусственной городской капиталистической культуры, построенной на наживе и наслаждении и не выпрямленной здоровыми социальными мероприятиями». Другая — тип гармонично развивающегося человека, растущего в обстановке здорового труда и в атмосфере равновесия между интеллектуальной и физической жизнью.
Хотя биологический тип воображаемой Америки будущего кажется "тенденциозно" сшаржированным в романе, в действительности он наделен лишь теми чертами, которыми сами буржуазные ученые склонны наделять человека будущего.
Прекрасной иллюстрацией того, как далеко могут идти в этом отношении представители буржуазной мысли, является нашумевшая в свое время книга Джины Ломброзо* (дочери известного криминолога Чезаре Ломброзо) „Выгоды дегенерации". Эта решительная дочь знаменитого отца, ничтоже сумняшеся, заявляет в своей книге, что „дегенераты, больные, уроды, сумасшедшие и преступники являются одновременно и баластом и могущественнейшим двигателем человечества; им принадлежит функция обновления мира, и борьба с ними равносильна борьбе с эволюцией и прогрессом". В заключительной главе, озаглавленной: „Бесполезность социальных законов", она расценивает организованные усилия людей ослабить вредные влияния ненормальностей общественного строя, включая в число этих усилий и элементарнейшие социально-гигиенические мероприятия, как наивное самообольщение, не только не достигающее цели, но, по ее мнению, и практически вредное. „Социальные законы, — говорит она, — это усилия мышей, которые хотят звонить в колокол, уцепившись зубами в веревку. А колокол звонит не оттого, что мыши висят на его веревке, а потому, что ее привела в действие рука звонаря... Бесполезно стремиться задержать специальными законами или изменить ими естественный ход событий".
______________________
* Джина Ломброзо: „Выгоды дегенерации", Турин. 1904 г.
Современная передача изображений не есть телевидение в полном смысле этого слова. Когда мы сможем видеть, сидя в театре или у себя дома, движение уличной толпы или театральное представление, идущее в другом городе, находящемся на несколько сот километров от нас, тогда можно будет сказать, что подлинное телевидение достигнуто.
В настоящее время основным вопросом телевидения являются трудности механического порядка, но необходимые „ускоряющие процессы" изучаются и прорабатываются в научных лабораториях. Телевидение — возможность видеть на расстоянии — вполне осуще ствимо, и ближайшие годы сулят в этом отношении поразительные перспективы.
Уже близко то время, когда одной лампы будет достаточно радиолюбителю для усиления и, так сказать, распространения слышимости его уха на все пространство земного шара. Представьте мысленно возможность слышать охоту на тигров в Индии, шум битв, или слышать и видеть события за десятки тысяч миль.
Далее радио суждено сыграть весьма крупную роль в существующей системе обучения. Уже сейчас школьные радиоустановки широко практикуются. В будущем появится совершенно новая система обучения, при которой большая часть преподавания будет происходить по радио..." (Popular Radio. .March. 1927 г).
Слова крупного научною работника и изобретателя в области радио, как видим, вполне подкрепляют фантастику автора.
В этом научном предвидении Forest'a самое интересное — уверенность автора в возможности передачи, при помощи радио, энергии на расстояние. Если такая возможность осуществится, то осуществить все технические сооружения „Радиополиса" вплоть до подземных „танков", не представит большого труда.
Не мешает также сказать несколько слов о поясной системе распределения радиостанций в „Раднополисе". Сущность поясного времени всем более или менее известна. Для городов, расположенных на разных меридианах, существует не одно и то же время. Чем восточнее расположен город, тем раньше там восходит солнце. Поэтому, если часы поставить везде одинаково, — получится, например, такой курьез: телеграмма, посланная из Томска в 2 часа дня, получится в Ленинграде в 11 часов утра, т. е. как будто раньше на три часа своей отправки. Пассажир аэроплана, летящего из Москвы в Томск, должен через каждые 16 километров переводить свои часы на 1 минуту вперед, чтобы иметь правильный ход своих часов. Это создавало большие неудобства, в особенности для железных дорог. Поэтому начальник железных дорог Канады (Сев. Америка) С. Флеминг еще в 1879 г предложил разделить весь земной шар по числу часов в сутках на 24 части или пояса. В Европе это предложение Флеминга было принято в 1888 г., а у нас введено декретом Совнаркома 8 февраля 1919 г.
Следует отметить, что и Народный Комиссариат Почт и Телеграфов строит план радиофикации СССР, учитывая поясное время, так как СССР, из общего числа поясов, занимает 11, — от второго до 12, — то есть почти половину охвата земного шара.
Не более „фантастичной", чем перспектива использования радио для добывания энергии, является и солнечная станция. Использование солнечной энергии уже совершившийся факт. Солнечные двигатели существуют в Лос Анжелосе, Миди (на берегу Нила в Африке) и в других местах, где солнечных дней бывает наибольшее количество и году. Таких мест с наименьшей облачностью на земном шаре несколько. Солнечные двигатели можно применять в юго-западной части Северной Америки, по западной береговой полосе Южной Америки, на юге и севере Африки, почти во всей Австралии (кроме восточного берега), в малой Азии и наконец, у нас и Туркестане. Вопрос лежит только в плоскости технических усовершенствований. Количество же солнечной энергии безгранично. Весь земной шар получает от солнца энергию, равную 350 биллионам лошадиных сил, — цифра, которую невозможно себе даже представить. Поэтому проще представить такой расчет. На каждый квадратный метр поверхности мощность солнечного излучения равна почти двум лошадиным силам. Стало быть, с одного кв. километра поверхности, перпендикулярной к солнечным лучам — теоретически при 100% полезного действия — можно получить 2.000.000 лошадиных сил. При использовании только 10% за год один километр даст 75.01.0 лошадиных сил. На 13 — 15 тысячах километров можно добывать энергию, равную энергии годового расхода каменного угля во всем мире. Таковы грандиозные перспективы использования энергии солнечных лучей. Одного солнечного Туркестана достаточно, чтобы снабдить энергией весь мир. Прибавьте к этому возможность передавать эту энергию на расстояние при помощи радио и перед человечеством откроются перспективы технического прогресса не менее обширные, чем те, которые изображает автор в романе „Борьба в эфире".
Интересно также остановить внимание читателя на картинах романа, изображающих одичание культурных американцев. Эти картины как будто противоречат понятию о прогрессе. По общепринятому представлению, человечество идет лишь по пути прогресса, восходящей линией в области культуры и техники. Однако этот закон прогрессивного развития имеет свои исключения в жизни отдельных народов. История знает и обратные явления — понижения культуры, нравов и пр., словом, явления регресса (как бы обратного движения в историческом развитии). Такой, например, регресс в области и нравов, и культуры, и умственного развития произошел в древнем Риме в эпоху императоров. К тому же, приблизительно, времени относится и регресс в истории Греции. Но особенно резко отмечается регресс в истории древнего Египта. Египет пережил блестящую эпоху в период XII династии, затем наступило время упадка. XVI-XX династии вновь дают картину пышного расцвета культуры, архитектуры и искусства, а затем начинается упадок. Таким образом, более чем за тысячу лет до нашей эры Египет во всех отношениях стоял выше, чем к началу этой эры. Этот регресс долго вводил в заблуждение ученых египтологов нашего времени: более совершенные произведения искусства и архитектуры они, естественно, относили к позднейшему времени, а более грубые — к раннему. И только когда удалось лучше овладеть египетской хронологией, пришлось сделать обратную перестановку: от высших форм к низшим.
Ацтеки — обитатели Мексики — мало чем в настоящее время отличаются от кочевых и полукочевых индейцев. Между тем, и этот народ переживал цветущий период, имел довольно высокую культуру, строил грандиозные сооружения. Некоторые образцы древнего искусства ацтеков могут соперничать с классической страной искусства — древней Грецией.
Наконец последний пример: Китай. Китайцы небезосновательно называли первых европейцев, с которыми они познакомились, варварами. Порох, бумага, фарфор были известны в Китае задолго до того, как они стали изготовляться в Европе. Китайская литература — одна из богатейших в мире. Китайские историки и астрономы вели свои записи десятки исков... Затем Китай надолго погружается в своеобразную китайскую косность, застой. Недаром Китай считался до недавнего времени синонимом косности, консервативности, неподвижности. И только на наших глазах Китай пробуждается от этой вековой спячки, стараясь в героическом порыве как бы не только нагнать потерянное, но и стать в первых рядах строителей новых форм жизни человечества.
Из технических деталей интересно здесь отметить упоминающийся в романе „Борьба в эфире" аппарат для определения передающей радиостанции по направлению радиоволн. Идея такого аппарата была осуществлена еще до войны. Во время империалистической войны применяли в Англии так называемые пеленгаторные аппараты для того, чтобы определить местонахождение цеппелинов по тем радиосигналам, которые они дают. Для этого устраивались две пеленгаторных станции на некотором расстоянии друг от друга. Каждая определяла угол и место пересечения линий, идущих от этих углов. Этим определялось местонахождение излучавшей станции (помещенной на цеппелине).
Чтобы объяснить принцип этого определения, дадим небольшой чертеж.
При помощи пеленгаторного аппарата определяется первый угол с места А (делается „засечка"). Затем, направление излучающей станции определяется с другого места — Б (на расстоянии нескольких километров от А). На новом месте — Б — делается вторая „засечка" (определяется угол). Место пересечения двух линий, идущих от угла А и Б, — точка В и будет искомая.
Если же засечки делаются из трех точек, как это показано на чертеже 2-м, то линии не сойдутся в одной точке; пересекаясь, они составят треугольник. Это и называется треугольником ошибок. От середины каждой стороны этого треугольника необходимо провести линии к противоположному углу, и тогда уже в середине этого маленького треугольника определится искомая точка (местонахождение передающей станции).
Рассказ „Вечный хлеб" содержит в себе ту „условность", о которой мы говорили.
Проблема искусственного, лабораторного, химического создания пищи давно занимает ученых. Этой проблемой химического питания интересовался еще знаменитый французский химик Вертело, повернувший химические исследования от анализа к синтезу. Создание искусственного белка (путем химического синтеза) и в настоящее время занимает ученых. Поскольку же белок является одним из основных элементов питания, разрешение этой задачи на много подвинуло бы вопрос об изготовлении питательных веществ химическим путем.
Поэтому проблему, положенную в основание научно-фантастического рассказа, следует признать вполне научной. „Условность" заключается лишь в том, что герой рассказа, — профессор Бройер — изобретает биологический „хлеб", который может безгранично увеличиваться, получая все необходимое для питания (роста) из воздуха. Теоретически рассуждая, и это положение нельзя назвать ненаучным. Известно, что простейшие организмы распространяются с необычайной быстротой.
И если бы какая-нибудь бактерия получила возможность размножаться безостановочно, если бы ни одна из этих бактерий не гибла от неблагоприятных условий, то бактерии действительно могли бы заполнить весь земной шар, как „тесто" профессора Бройера. Практически же, разумеется, происходит иначе. Борьба за существование является регулятором, который препятствует безграничному размножению одною какого-либо вида. Проблематичным является также и то, что одни воздух может дать все необходимое для питания человека хотя бы и через простейшие организмы, „питающиеся" воздухом.
Автору понадобилось допущение такого положения лишь для того, чтобы на основе этой „условности" наиболее ярко выявить зависимость между экономическими факторами и правосознанием и моралью людей.
Автор показывает, какие изменения в „правосознании" и нравах происходят в зависимости от изменений ценности „вечного хлеба". Не останавливаясь на этом, автор дает парадоксальную картину того необычайного положения, когда „хлеб" из полезного продукта питания превращается в страшную опасность для всего населения. В связи с этим превращением и все обычные понятия, взаимоотношения переходят в свою противоположность: кража уже не становится преступлением. Наоборот, уничтожение хлеба делается благодеянием. Подбрасывание же хлеба карается как страшное преступление. Бройёр, изобревший хлеб, из благодетеля человечества превращается в преступника и врага...
От этой „условности" мы вновь переходим на более твердую почву в рассказе „ Ни жизнь, ни смерть".
А н а б и о з — одно из интереснейших явлений, связанных с вопросом о влиянии окружающей температуры на жизнь животных и простейших организмов Опыты в этом направлении производились еще в конце прошлого столетия физиком Раулем Пиктэ. Он, например, определил, что собака погибает при понижении температуры тела до — 22° по Цельсию, мышь — при температуре тела — 18 °C. Но лягушки гибли только при температуре 28 °C, улитки — 110-120 °C. Споры же бактерий выдерживали холод до 200 градусов ниже нуля (точка смерти).
При исследовании температуры насекомых русскому ученому Бахметьеву удалось заметить интересное явление: что если температуру искусственно медленно понижать, не доводя ее до точки смерти, то насекомое впадает в особое состояние спячки, из которого его можно вывести постепенным же поднятием температуры. Это состояние и было названо анабиозом („между жизнью и смертью").
Анабиоз напоминает собою состояние зимней спячки, которой подвержены некоторые животные (еж, сурок, ящерица, черепаха, летучая мышь). Эти животные поддаются и анабиозу. Бахметьев с успехом применял анабиоз к летучей мыши. Что же касается теплокровных животных, то осторожная научная мысль считает применение к ним анабиоза менее вероятным, чем, например, применение его к рыбам. Однако возможность эта не исключена. Проф. П.Ю. Шмидт говорит:
„Менее вероятно, что удастся на практике применить анабиоз к теплокровным животным, но если бы это удалось, то это произвело бы, конечно, колоссальный переворот во всем сельском хозяйстве".
Следует указать, что применение анабиоза к человеку, во всяком случае, интересовало ученых, которыми, в частности, высказывался взгляд, что при удаче этого опыта он мог бы оказаться могучим орудием борьбы с туберкулезом, так как туберкулезные палочки довольно чувствительны к температуре. (В рассказе — астроном Лесли, исцеленный от туберкулеза).
Наконец, что касается последнего рассказа — „Над бездной", то в нем условно принята возможность усиления вращения земли. Современная наука, разумеется, даже не может ставить такие проблемы. Но пользуясь этой условностью, автор вполне показал обоснованные физические последствия такого усиленного круговращения земли. Фантастика, таким образом, помогает усвоить законы тяготения и центробежной силы, которых в обычных условиях мы даже не замечаем.
Беляев А. Авт. сб.: "Борьба в эфире". М.–Л.: Молодая гвардия, 1928, с. 309-321
"Случилось так, что в 1947 году вышла еще одна книга Беляева — роман «Властелин мира», не переиздававшийся с 1929 года. Выпустило книгу издательство «Родина». Вот только, вопреки своему названию, находилось оно не на советской земле, а в немецком городе Мюнхене — в американской оккупационной зоне. Создано издательство было недавними советскими гражданами, не желавшими возвращаться в СССР. И продукцию свою оно адресовало таким же невозвращенцам. Конечно, на первом месте в издательском плане стояла литература антисоветская или запрещенная в СССР… Но эмигрантские издательства и советской литературой не брезговали, тем более развлекательной… Ведь одним Достоевским с Гумилевым сыт не будешь. Да и детям нужно что-то читать на родном языке, а то вовсе забудут!
Впрочем, «Властелин мира» мог оказаться полезным и для более старшего возраста. Роман повествует о гениальном немецком авантюристе, внушившем любовь к себе не только молоденькой девушке, но и более широким массам. И сделал он это с помощью радиогипноза, безотказно действовавшего на мозги. Конец же его авантюре положил изобретатель не менее гениальный и, что характерно, — русский.
А ведь только что, на Нюрнбергском процессе, Ганс Франк, генерал-губернатор Польши, раскрыл секрет гитлеровской власти: «Нельзя сказать, что Гитлер изнасиловал немецкий народ. Он соблазнил его…»
Вот и добежавшие до Мюнхена читатели книжек «Родины» тоже могли сказать, что никакие они не военные преступники, а жертвы! Гитлер их соблазнил, а потом заставил насиловать и убивать!
Если очень-очень хочется, можно убедить себя в чем угодно…
Но раскроем роман образца 1947 года.
Итак, глава первая:
«Кандидат в Наполеоны»
«— Можно подумать, что штаб банкира Готлиба выехал на разведку, чтобы сделать заключение о возможности направить сокровища реки в сейфы нашего патрона. — Проговорив это с иронией, Штирнер улыбнулся и перестал грести.
— Ваш почтенный (так!) слуга — личный секретарь, юрисконсульт, машинистка и стенографистка. Все налицо. Наверное, многим это покажется подозрительным. Что вы скажете, фрейлейн? — обратился Штирнер к Эльзе Глюк.
— Я ничего не скажу. Кому какое дело?
— О, несомненно! Кто заподозрит такую очаровательную фрейлейн в разбойничьих планах ее патрона. Конечно, никто!
— Вы не можете без комплементов (так!)!
— Конечно не могу, фрейлейн Эльза. Ваши глаза, волосы, лицо, ваши руки, наконец. Они настолько прекрасны, что кажутся не настоящими (так!).
Эльза улыбнулась и не замедлила ответить:
— Вы это так часто повторяете, что уже надоели. Но я вам отплачу, несносный, за эти ювелирные комплименты! А ваше длинное лицо, ваш длинный нос, ваши длинные волосы, ваши длинные руки, они, конечно, настоящие?..»[403]
И так далее…
Но, позвольте, ведь в романе «Властелин мира» первая глава хоть и называется «Кандидат в Наполеоны», однако начинается совсем не так:
«— Не брызгайте мне на платье, Штирнер! Вы не умеете грести.
— Ну конечно! Женщины, отправляясь кататься на лодке, имеют обыкновение надевать платье из такой материи, на которой брызги воды оставляют неизгладимые пятна.
— Эту остроту вы позаимствовали у Джерома Джерома, из его повести „Трое в лодке“?
— Вы очень начитаны, фрейлейн. Я не виноват в том, что это наблюдение Джером сделал раньше меня. Истина остается истиной, хотя бы в лодке ехало и не четверо, а пятеро.
— Нас только четверо! — отозвалась со своей скамьи Эмма Фит.
— Прекрасная, златокудрая кукла, — ответил Штирнер, — четвертым пассажиром в лодке Джерома была собака; первым в нашей лодке является мой Фальк…
— Почему первым?
— Потому что он гениален. Фальк! Подай носовой платок фрейлейн Фит, — видишь, она уронила его.
Фальк, красивый белый сеттер, ловко прыгнул и…»[404]
И так далее…
В чем причина столь вызывающего разночтения?
Думаю, вопрос этот я задал не первый…
Роман «Властелин мира» обнаружился в фондах бывшего Спецхрана бывшей «Ленинки» (ныне — Российской государственной библиотеки). Советские библиотеки книгообменом с эмиграцией не занимались и книг у эмигрантских издательств не покупали. Печатная продукция такого рода попадала в Советский Союз по иным каналам… После войны Министерство госбезопасности СССР и спецслужбы советской оккупационной администрации пристально следили за деятельностью вчерашних соотечественников в Западной Германии. К такой деятельности относилось и ведение антисоветской пропаганды, то есть выпуск газет, журналов и книг.
И Советский Союз настойчиво требовал от союзных держав Запада эту деятельность пресечь. Союзники поначалу такому давлению поддались: на полгода — с ноября 1946 года по 14 июня 1947-го — русское книгоиздание на всей западной территории Германии полностью прекратилось[405]. Потом возобновилось, и у советских чекистов снова появилась работа: образцы печатной продукции собирались, изучались и, по миновании надобности, передавались в отделы специального хранения библиотек.
Потому в высшей степени вероятно, что спецхрановский «Властелин мира» прошел через руки компетентных органов. Какой же вывод могли сделать аналитики МГБ, сравнив два издания романа — советское и антисоветское? Для Беляева самый неблагоприятный: отличие текстов объясняется тем, что автор свой роман переработал. И, значит, Беляев не умер зимой 1941 года в оккупированном Пушкине, а остался жив и ушел с немцами!
Одного такого подозрения было достаточно, чтобы ни одной книги означенного автора больше в СССР не вышло.
Неужели «литературоведы в штатском» оказались правы и Александр Романович действительно доживал свой век где-то на Западе?
Нет, «органы» ошиблись, и мы можем это доказать!
Мюнхенский «Властелин мира» отличается от своего советского собрата еще двумя моментами.
Во-первых, фраза: «Но так как кругом — о присутствующих, конечно, не говорят — тоже сплошные жулики, то, чтобы овладеть счастьем, — и он многозначительно посмотрел на Эльзу Глюк, — надо, очевидно, стать таким сверхжуликом, по сравнению с которым все остальные жулики казались бы добродетельными людьми» — не сопровождается сноской: «По-немецки „глюк“ — „счастье“».
Тут, слава богу, все понятно: читатели, столько лет прожившие бок о бок с немцами, в переводе слова Glück не нуждались, и авторская игра слов была им совершенно понятна.
Настоящая загадка в другом — имя автора: «Беляев»… Не «Александр», не «А. Р.» и даже не «А.» — просто «Беляев»! Что это — маскировка? Если маскировка, то на редкость нелепая и беспомощная!
403
Беляев. Властелин мира. Мюнхен: Родина, 1947. С. 4.
404
Беляев А. Властелин мира. Л.: Красная газета, 1929. С. 4.
405
Штейн Э. Русская печать лагерей «Ди-Пи». Orange (Conn.): Antiquary, 1993. С. 8.
87
Но вернемся к началу… Оказывается, мы прервали чтение первой главы мюнхенского «Властелина» на самом интересном месте:
«— Вы не можете без комплементов (так!)!
— Конечно не могу, фрейлейн Эльза. Ваши глаза, волосы, лицо, ваши руки, наконец. Они настолько прекрасны, что кажутся не настоящими (так!)!
Эльза улыбнулась и не замедлила ответить:
— Вы это так часто повторяете, что уже надоели. Но я вам отплачу, несносный, за эти ювелирные комплименты! А ваше длинное лицо, ваш длинный нос, ваши длинные волосы, ваши длинные руки, они, конечно, настоящие?..»
Дело в том, что последний абзац распадается на две части:
«— Вы это так часто повторяете, что уже надоели. Но я»
и:
«…вам отплачу, несносный, за эти ювелирные комплименты! А ваше длинное лицо, ваш длинный нос, ваши длинные волосы, ваши длинные руки, они, конечно, настоящие?..»
Так вот, начиная со второй части абзаца и до самого конца романа мюнхенская книжка ничем не отличается от ленинградского издания 1929 года!
И в этом ленинградском издании словами «вам отплачу…» начинается третья страница!
Теперь все ясно: в мюнхенские руки попала книжка 1929 года, но — с оторванной обложкой (работы художника С. Верховского) и вырванными двумя листами. На обложке и первом листе — титульном — помещались имя автора («А. Беляев») и название романа («Властелин мира»). На втором листе уместились две страницы — первая и вторая.
И в этом изуродованном мюнхенском экземпляре, на третьей его странице, которая теперь стала первой, красовалась начертанная кем-то, скорее всего, бывшим владельцем, карандашная или чернильная надпись:
«Беляев Властелин мира».
Больше об авторе и романе издатели ничего не знали.
Стоп! — название главы: «Кандидат в Наполеоны»… Оно-то ведь было напечатано на втором листе — на первой странице романа!
Никакой тайны нет и здесь — последняя страница книги тоже уцелела: на ней было напечатано «Оглавление»!
Но издать роман, который начинается словами: «вам отплачу, несносный…», было, конечно, невозможно. И тогда издатели состряпали имитацию начала.
Мастерили ее они так.
Из оставшейся части главы узнали, что герои работают у банкира Готлиба, а в данный момент катаются на лодке, — и сварганили первую фразу:
«Можно подумать, что штаб банкира Готлиба выехал на разведку…»
Еще раз прочли, выяснили, кто именно в лодке сидит, и сочинили продолжение:
«— Ваш почтенный (так! Вместо правильного: „покорный“. — З. Б.-С.) слуга — личный секретарь, юрисконсульт, машинистка и стенографистка. Все налицо».
Затем вчитались в огрызок фразы на третьей странице:
«…вам отплачу, несносный, за эти ювелирные комплименты! А ваше длинное лицо, ваш длинный нос, ваши длинные волосы, ваши длинные руки, они, конечно, настоящие?..»
И — перевернули:
«— Вы не можете без комплементов (так!)!
— Конечно не могу, фрейлейн Эльза. Ваши глаза, волосы, лицо, ваши руки, наконец. Они настолько прекрасны, что кажутся не настоящими (так!)!».
Вот и все! Можно нести в типографию…
Проделать такой анализ могли бы и сотрудники МГБ. Но им это было ни к чему… Для приговора хватало и подозрения… Тем более приговор заочный.
А в 1956 году Беляева реабилитировали — за отсутствием события преступления. Реабилитировали так же тихо и негласно, как посмертно репрессировали…
— Можно подумать, что штаб банкира Готлиба, выехал на разведку, чтобы сделать заключение о возможности направить сокровища реки в сейфы нашего патрона. — Проговорив это с иронией Штирнер улыбнулся и перестал грести.
— Ваш почтенный слуга — личный секретарь, юрисконсульт, машинистка и стенографистка. Все налицо. Наверное, многим это покажется подозрительным. Что вы скажете, фрейлейн, — обратился Штирнер к Эльзе Глюк.
— Я ничего не скажу. Кому какое дело?
— О, несомненно! Кто заподозрит такую очеровательную фрейлейн в разбойничьих планах её патрона. Конечно, никто!
— Вы не можете без комплементов?
— Конечно не могу .фрейлейн Эльза. Ваши глаза, волосы, лицо, ваши руки, наконец. Они настолько прекрасны,что кажутся ненастоящими.
Эльза улыбнулась и не замедлила ответить:
— Вы это так часто повторяете, что уже надоели. Но я вам отплачу, несносный, за эти ювелирные комплименты! А ваше длинное лицо, ваш длинный нос, ваши длинные волосы, ваши длинные руки, они, конечно, настоящие?..
— А вам больше по душе все круглое? .. Вот этакое круглое лицо, как у Отто Зауера. Круглые глаза и быть может круглый капиталец через десяток лет.. .
— Вы договорились до пошлости, — с недовольством в голосе произнесла Эльза Глюк.
— Пожалуйста, не считайте капиталы в чужих карманах, — отозвался Зауер, юрисконсульт банкира Готлиба. Зауер был не в духе во время разговора Штирнера с Эльзой, и молча рассекал длинными веслами воду, розовевшую в закатных лучах солнца.
3
Штирнер почувствовал, что он действительно зашел далеко в своих остротах и стал говорить более серьезно.
—• Простите, я никого не хотел обидеть. Я только хотел сказать, что в любви, как и во всем существует тот же закон борьбы за существование: побеждает сильнейший. Самцы-олени быотсг смертным боем, и робея, четвероногая самка достается победителю. А кто сильнейший в нашем обществе? Тот, кто владеет капиталом.
— Представьте себе, фрейлейн, — обратился Штирнер к Эльзе, — что я стал вдруг богат, как Крез, нет, еще богаче, — как уважаемый патрон Карл Готлиб — тогда мое лицо в глазах женщины наверно показалось бы уж не таким длинным?
-• Еще длиннее! — смеясь ответила Эльза.
— Э! — недовольно произнес Штирнер, — это от того, что с вашим капиталом красоты вы и среди Готлибов вольны выбирать себе по вкусу. А что остается сделать нам — мелкой сошке, всяким секретарям и секретаршам, которые близко стоят у стола пиршества, но принуждены только подбирать падающие крохи, глотать слюну, видя, как другие упиваются всеми благами жизни?
— Какие у вас некрасивые слова, Штирнер, — сказала Фит.
— Простите, я обращу серьезнейшее внимание на свой лексикон. .. Честность!.. — продолжал Штирнер, — вот наш порок, которым пользуются стоящие над нами. Гейне как-то сказал: «Честность — прекрасная вещь, если кругом все честные, а я один среди них жулик. Но так как кругом, —< о присутствующих,
/ конечно, не говорят —• тоже сплошные жулики, то, чтобы овладеть счастьем, — и он многозначительно посмотрел на Эльзу Глюк, — надо очевидно стать таким сверхжуликом по сравнению с которым все остальные жулики казались бы добродетельными людьми.
— Что-то вы, Штирнер, сегодня неудачно развлекаете дам,
— опять вмешался в разговор Отто Зауер. Теперь ваши шутки приобретают слишком мрачный оттенок...
— А? — машинально спросил Штирнер, вдруг понурил голову и замолчал. Лицо его стало старческое. Глубокая складка легла меж бровей. Он казался погруженным в глубокую думу, как-будто разрешал какой-то трудный вопрос. Фальк положил одну лапу ему на колено и внимательно смотрел в лицо.
Весла неподвижно лежали в руках Штирнера, с них беспрерывно стекали капли воды, красные, как кровь, в лучах заходящего солнца...
Эльза Глюк, глядя на сразу постаревшее лицо Штирнера,
4
вдруг вздрогнула и, как бы ища помощи, обратила свой взор на Зауера.
Вдруг Штирнер сильно ударил веслами о воду, бросил их и расхохотался.
— Послушайте, фрейлейн Эльза, — а что если бы я стал могущественнейшим человеком на земле? Если бы одному моему слову, одному жесту повиновались все, как повинуется Фальк?..
— Фальк! Пиль! — крикнул Штирнер, бросая в воду стэк. И Фальк стрелой кинулся за борт лодки. — Вот так? Если бы я стал властелином мира?
— Знаете, Штирнер, — сказала Эльза, — у вас молодое, но ужасно старомодное лицо. Такие лица встречаются среди фотографий в семейных альбомах. И о них обыкновенно говорят так:
, «А вот это — дедушка в молодости». Вы вот точь в точь такой же «дедушка в молодости». Нет, в Наполеоны вы решительно не годитесь! Разве биржевой наполеончик из вас выйдет?
— Ах, вот как? В таком случае я лишаю вас короны, дворца, золотой кареты, бриллиантового ожерелья и всех ваших придворных пажей и статс-дам. Я лишаю вас моей милости. И знайте, что я вас совсем не люблю. Не подумайте, что я собирался совершать подвиги, как средневековый рыцарь только для того, чтобы удостоиться получить вашу руку и сердце. Совсем нет) Вы для меня лишь мерило моих достижений. Первая ставка — не больше, вот вам!
•— Ну что же! А пока неугодно ли вам приналечь на весла. Пора домой!
***
Начало оригинального издания:
Глава 1. КАНДИДАТ В НАПОЛЕОНЫ — Не брызгайте мне на платье, Штирнер! Вы не умеете грести. — Ну конечно! Женщины, отправляясь кататься на лодке, имеют обыкновение надевать платье из такой материи, на которой брызги воды оставляют неизгладимые пятна. — Эту остроту вы позаимствовали у Джерома Джерома, из его повести «Трое в лодке»? — Вы очень начитанны, фрейлейн. Я не виноват в том, что это наблюдение Джером сделал раньше меня. Истина остается истиной, хотя бы в лодке ехало и не четверо, а пятеро. — Нас только четверо! — отозвалась со своей скамьи Эмма Фит. — Прекрасная, златокудрая кукла, — ответил Штирнер, — четвертым пассажиром в лодке Джерома была собака; первым в нашей лодке является мой Фальк… — Почему первым? — Потому что он гениален. Фальк! Подай носовой платок фрейлейн Фит, — видишь, она уронила его. Фальк, красивый белый сеттер, ловко прыгнул и подал платок. Все засмеялись. — Вот видите! — самодовольно сказал Штирнер — Фрейлейн Глюк, выходите за меня замуж! Мы откроем с вами бродячий собачий цирк. Я в рыжем парике клоуна стану показывать чудеса дрессировки, а вы будете сидеть у кассы. Только представьте себе эту идиллию: публика валит к нам валом, собаки танцуют, в кассе шелестят деньги… А после сеанса мы пируем за столом в обществе прелестнейших преданнейших четвероногих друзей. Великолепно! Это гораздо веселее, чем работать у Карла Готлиба. — Благодарю вас, но я не люблю бродячей жизни. — Гм… При вашем капитале, для вас я слишком ничтожная партия? — При моем капитале?.. — с недоумением спросила Эльза Глюк. — Почему же вы удивляетесь? Вы притворяетесь, будто не знаете своего капитала. Ваши чудесные волосы тициановской Венеры… Ведь это натуральный цвет? Не делайте возмущенное лицо, я знаю, что натуральный. А тициановские женщины, было бы вам известно, красили волосы особым составом, — где-то даже сохранился рецепт этого состава. Ну вот, видите. Мировые красавицы, вдохновлявшие кисть Тициана, искусственно создавали то, что щедрая природа отпустила вам без предъявления рецепта… А ваши синие, как небесная бездна, глаза! Уж они, конечно, не искусственно окрашены… — Перестаньте… — Ваши зубки — жемчужное ожерелье… — Потом следует описание коралловых губок, не так ли? Можно подумать, что вы не секретарь скучного банкира, а коммивояжер ювелирной фирмы. Так я же вам отплачу, несносный, за эти ювелирные комплименты! А ваше длинное лицо, ваш длинный нос, ваши длинные волосы, ваши длинные руки, они, конечно, настоящие?.. — А вам больше по душе все круглое? Вот этакое круглое лицо, как у Отто Зауера. Круглые глаза и, быть может, круглый капиталец через десяток лет… — Вы договорились до пошлости, — с недовольством в голосе произнесла Эльза Глюк. — Пожалуйста, не считайте капиталы в чужих карманах, — отозвался Зауер, юрисконсульт банкира Готлиба. Зауер был не в духе во время разговора Штирнера с Эльзой и молча рассекал длинными веслами воду, розовевшую в закатных лучах солнца. Штирнер почувствовал, что он действительно зашел далеко в своих остротах, и стал говорить более серьезно. — Простите, я никого не хотел обидеть. Я только хотел сказать, что в любви, как и во всем, существует тот же закон борьбы за существование: побеждает сильнейший. Самцы-олени бьются смертным боем, и рогатая, четвероногая самка достается победителю. А кто сильнейший в нашем обществе? Тот, кто владеет капиталом. — Представьте себе, фрейлейн, — обратился Штирнер к Эльзе, — что я стал бы вдруг богат, как Крез, нет, еще богаче, — как уважаемый патрон Карл Готлиб, — тогда мое лицо в глазах женщины, наверно, показалось бы уж не таким длинным? — Еще длиннее! — смеясь, ответила Эльза. — Э! — недовольно произнес Штирнер. — Это оттого, что с вашим капиталом красоты вы и среди Готлибов вольны выбирать себе по вкусу. А что остается делать нам — мелкой сошке, всяким секретарям и секретаришкам, которые близко стоят у стола пиршества, но принуждены только подбирать падающие крохи, глотать слюну, видя, как другие упиваются всеми благами жизни? — Какие у вас некрасивые слова, Штирнер! — сказала Фит. — Простите, я обращу серьезнейшее внимание на свой лексикон… Честность, — продолжал Штирнер, — вот наш порок, которым пользуются стоящие над нами. Гейне как-то сказал: «Честность — прекрасная вещь, если кругом все честные, а я один среди них жулик». Но так как кругом — о присутствующих, конечно, не говорят — тоже сплошные жулики, то, чтобы овладеть счастьем, — и он многозначительно посмотрел на Эльзу Глюк,[1] — надо, очевидно, стать таким сверхжуликом, по сравнению с которым все остальные жулики казались бы добродетельными людьми. — Что-то вы, Штирнер, сегодня неудачно развлекаете дам, — опять вмешался в разговор Отто Зауер. — Теперь ваши шутки приобретают слишком мрачный оттенок… — А? — машинально спросил Штирнер, вдруг понурил голову и замолчал. Лицо его стало старческим. Глубокая складка легла меж бровей. Он казался погруженным в глубокую думу, как будто разрешал какой-то трудный вопрос. Фальк положил одну лапу ему на колено и внимательно смотрел в лицо. Весла неподвижно лежали в руках Штирнера, с них беспрерывно стекали капли воды, красные, как кровь, в лучах заходящего солнца. Эльза Глюк, глядя на сразу постаревшее лицо Штирнера, вдруг вздрогнула и, как бы ища помощи, обратила свой взор на Зауера. Вдруг Штирнер сильно ударил веслами о воду, бросил их и расхохотался. — Послушайте, фрейлейн Эльза, а что, если бы я стал могущественнейшим человеком на земле? Если бы одному моему слову, одному жесту повиновались все, как повинуется Фальк?.. Фальк! Пиль! — крикнул Штирнер, бросая в воду стек. И Фальк стрелой кинулся за борт лодки. — Вот так! Если бы я стал властелином мира? — Знаете, Штирнер, — сказала Эльза, — у вас молодое, но ужасно старомодное лицо. Такие лица встречаются среди фотографий в семейных альбомах. И о них обыкновенно говорят так: «А вот это дедушка в молодости». Вы вот точь-в-точь такой же «дедушка в молодости». Нет, в Наполеоны вы решительно не годитесь! Разве биржевой наполеончик из вас выйдет. — Ах, вот как? В таком случае я лишаю вас короны, дворца, золотой кареты, бриллиантового ожерелья и всех ваших придворных пажей и статс-дам. Я лишаю вас моей милости. И знайте, что я вас совсем не люблю. Не подумайте, что я собирался совершать подвиги, как средневековый рыцарь, только для того, чтобы удостоиться получить вашу руку и сердце. Совсем нет! Вы для меня лишь мерило моих достижений. Первая ставка — не больше, вот вам! — Ну что же! А пока не угодно ли вам приналечь на весла? Пора домой. Штирнер втащил в лодку мокрого Фалька, который, встряхнувшись, окатил всех брызгами. Глюк и Фит вскрикнули. — Пропали ваши водобоязненные платья, — сострил Штирнер, сильно налегая на весла. Лодка быстро поплыла вниз по течению. Солнце скрылось за лесом. Вверху река сверкала, как расплавленное золото, вокруг лодки легли уже синие тени. Потянуло сыростью. Эмма накинула на плечи пушистый платок. Все замолчали. Зеркальная поверхность реки была неподвижна. Изредка мелкая рыбка прорывала спокойную гладь, сверкнув по поверхности чешуей. — Я не знал, что вы так честолюбивы, Штирнер, — прервал молчание Зауер. — Скажите, что же тогда заставило вас бросить ученую карьеру и перейти к нам в число скромных служащих Готлиба? Ведь, если не ошибаюсь, вы довольно успешно работали в области изучения мозга, и я даже встречал в газетах несколько заметок о ваших удачных опытах… Как называется эта молодая наука, которой вы тогда увлекались? Рефлексология? — Я очень смутно представляю, что это за наука, — сказала Эльза. — Милостивые государыни и милостивые государи! — начал Штирнер таким тоном, будто он читал лекцию в избранном обществе. — Рефлексология есть наука, изучающая ответные реакции человека и вообще всякого живого существа, возникающие в связи с воздействием внешнего мира и характеризующие собою вообще все отношения живого существа к окружающей среде. Понятно? — Совершенно непонятно, — ответила Эмма. — Постараюсь выразиться проще. Рефлекс есть передача нерву возбуждения с одной точки тела на другую через посредство центра, то есть мозга. Каждое воздействие извне через органы чувств, путем рефлекса через центр, вызывает к деятельности те или иные органы тела, иначе говоря, вызывает реакцию. Ребенок протягивает руку к огню. Огонь жжет. Это воздействие огня на кожу передается нервами в мозг, а от мозга идет к руке ответная реакция: ребенок отдергивает руку. Представление огня связывается у ребенка с представлением боли. И всякий раз, когда ребенок видит огонь, он начинает боязливо отдергивать руку. Получилось то, что мы называем, по-ученому, условным рефлексом… Приведу более сложный пример. Вы даете собаке есть и одновременно, каждый раз, когда она ест, играете на флейте. Обед с музыкой. Во время еды у собаки обильно отделяется слюна. Через некоторое время, когда игра на флейте тесно свяжется в сознании собаки со вкусовыми ощущениями, вам довольно будет заиграть на флейте, как у собаки начнет усиленно выделяться слюна. Условный рефлекс!.. И подумать только, что самые «святые» чувства человека, как долг, верность, обязанность, честность и даже знаменитый кантовский «категорический императив», являются условными рефлексами совершенно такого же порядка, как и выделение собачьей слюны! Процесс создания таких рефлексов сложнее, но существо то же. При таком научном освещении, признаюсь, все эти высокие добродетели не возбуждают во мне особого почтения… Вот поэтому-то мне подчас и кажется, что кому-то выгодно это слюнотечение добродетели, кто-то играет на флейте религии, морали, долга, честности, а мы, глупые, распускаем слюни. Не пора ли бросить весь этот старый хлам и перестать плясать под дудку старой морали?.. Зауер решил изменить разговор и вновь задал Штирнеру вопрос, почему он оставил ученую карьеру. — Вы так много знаете, Штирнер, — сказал он. — Быть может, на ученом поприще вы скорее достигли бы известности и всяческих успехов. — А вот почему оставил я ученую карьеру, уважаемый Зауер, — ответил Штирнер с лукавой искоркой в глазах. — Я анатомировал около тысячи человеческих мозгов и, представьте, нигде не нашел ума. И я решил, что с мозгами гораздо приятнее иметь дело, когда они лежат, хорошо зажаренные, на обеденном столе нашего добрейшего патрона. — Какие гадости вы опять говорите! — услышал Штирнер за собой голос Фит. — Тысячу извинений! Но уверяю вас, что наш Готлиб не питается человечиной. Разве только иносказательно, ха-ха! Я чувствую, например, что завтра утром он скушает банкирский дом «Тепфер и K°»… Я же хотел только сказать, что средневековым властителям хорошо было заниматься наукой, когда у них под руками были горы всякой снеди и бочки вина. А теперь… вот я и Зауер всего только скромные служащие банкира, и даже вы, прекраснейшие фрейлейн, его машинистка и стенографистка, получаете больше, чем молодой доктор великолепнейших наук. Как видите, я откровенен. Не я первый и не я последний предпочел чечевичную похлебку будущим благам первородства. Впрочем, как знать? В школе нас учили, что прямая линия — кратчайшее расстояние между двумя точками. Но ведь вся эта математика — сущая абстракция. В реальном мире нет прямых линий… Стоп! Вот мы и приехали. Ну а теперь, — обратился он к Эмме Фит, — дайте мне вашу руку и позвольте проводить до станции. Штирнер и Фит ушли вперед. Зауер расплатился за прокат лодки и под руку с Эльзой медленно направился к железнодорожной станции.
***
С огромной благодарностью сотрудникам Российской Государственной Библиотеки, оцифровавшим книгу!
Текст книги в обработке Виктора Афонькина (он же — Эфер, Росинский, Иво Има)
Большое Вам спасибо за продолжающиеся благодеяния. Точно к дню рождения прибыл земляничный чай, а немного раньше — "Лезвие". Хотя оно и в несколько потертом виде, но дало возможность высвободить один из двух забронированных насмерть (для расклейки при переиздании) экземпляров. Сколько Вы за него заплатили, чтобы я смог переслать Вам этот долг, хотя бы просто в конверте?
Относительно "Утра Магов" выяснил следующее: из него с французского оригинала была переведена только глава о идеологии гитлеризма. Текст этого перевода (необработанного) у меня был, но я дал его одному "сапиэнсу", а того уволокли в больницу с приступом язвы желудка. Поэтому, хотя и смогу добыть Вам этот текст, но не столь скоро — недели через две.
Я подумал над этой книгой и думается мне, что полностью, без значительных купюр ее (особенно сейчас) издать не удастся. Поэтому, может быть, следует этот перевод осуществить непосредственно в Киеве, под наблюдением редактора-издателя? Конечно, надо будет для перевода достать не английский перевод, а французский оригинал, но это возможно (не перепирать же с единожды уже переведенного текста!).
Насчёт "Часа Быка" — работа подвигается, но все же не столь скоро, как бы хотелось. Однако, думаю, что к двадцатым числам мая рукопись будет уже перепечатана начисто. Я конечно, пошлю ее Вам, как обещал, но с просьбой, чтобы, до решения "Октября" не пускать ее в ход, иначе получится (при издании на русском языке), как то неладно. Когда "Октябрь" вынесет свое суждение, можно будет с ним разговаривать насчет других вариантов издания. Читать они будут наверное не меньше месяца, возможно и меньше, поэтому, надо ориентироваться на реальный срок "пуска в действие" около середины июня. Но, само собой, рукопись будет у Вас задолго до того.
Сердечный привет Вам и пока неведомой мне Людмиле.
Наконец всё выяснилось с моим романом, потому пишу Вам незамедлительно, как обещал.
"Октябрь" отказался от "Часа Быка", как я и ожидал. Впрочем, не читал еще сам Кочетов, который на длительном лечении, но я не стал ждать и забрал у них роман, выполнив купеческое слово и дав им первым на прочтение. Пока я еще никуда не давал роман, кроме "Техники-Молодежи". Там Захарченко загорелся публиковать немедленно /с десятого номера/, но ведь он подымет, если даже до конца будущего года, листов 14, а в романе их 26. Поэтому речь идет лишь о выборке каких то глав, и с этой выборкой он чувствует себя в безопасности, а "Октябрь" например, испугался "аналогий" /я много уделил внимания тираническому лжесоциализму китайского типа и не моя вина, что имеется много аналогий с эпохой культа личности у нас/... "Молодая Гвардия" будет публиковать роман в будущем году книгой, но, само собой разумеется, если издательство захочет от меня уступок в смысле "притупления" или просто снятия важных с моей точки зрения мест, то я не пойду на это — пусть роман полежит. Вообще, может быть и следует "выдержать" роман; сейчас, ввиду всех событий, момент действительно неблагоприятный. Ну, там будет видно. Поэтому, пока не тороплюсь с отдачей романа в какой либо журнал, хотя интересуется "Москва" и "Знамя".
Вам я скоро пошлю роман, как только выдеру переплетенный третий экземпляр /посылать непереплетеный негоже — большой объем/, который у меня утащили кондотьеры и флибустьеры из "Техники-Молодежи" и никак от них не выдрать. Но до того, дайте мне знать, что Вы — на месте, чтобы посылка не провалялась на почте зря.
Какая то моя вещь опубликована в "Знания та Праця" за июнь, но я не получил от них ни одного экземпляра журнала /хотя гонорар прислали исправно/. Если будет у Вас под рукой и пришлете, буду очень обязан. Когда освободится моя книжка "Утро Магов"? Мне она будет нужна в начале сентября, не позднее. Если к тому времени работа над ней не закончится, пусть переснимут — теперь это просто делается.
Получил интересный перевод книги "В поисках сокровенной мудрости Индии", когда будете свободны — прочтите, довольно интересно. Не знаете ли случайно, как дела у Гали Яремчук? Я написал письмо ректору института, куда она должна поступать, не знаю, имело ли оно какой нибудь эффект или он наплевал.
Душевный привет Людмиле и Вам, с пожеланием всего светлого.
Спасибо за журналы — их уже прислали, так, что Ваше слово оказалось магическим. Было бы хорошо, если бы оно столь же магически подействовало на возвращение "Утра Магов", не где то вообще в сентябре, а именно в начале сентября — это крайний срок, когда мне нужно иметь его в руках Памятуйте, что это — библографическая редкость, поэтому, если там, что либо еще не успеют доделать, пусть переснимут эту часть на фотокопию — чего проще, а книгу вернут.
Что до "Часа Быка", то тут имеется, как мне кажется, "уан хандред долларс мизэндерстендинг", как говорят американцы. Может быть, я это нафантазировал, но мне помнится, что Вы говорили о возможности печатания романа на русском языке, в Вашей "Роман-Газете". Мне представилось, что ежели я опубликую фрагменты в "Технике-Молодежи", а полностью — в Вашей "Роман-Газете", то, таким образом, мне нечего думать больше ни о каком журнальном варианте здесь у нас, и всё пойдет как надо.
Что касается публикации в "Знания та Праця" на украинском языке, то это может итти само собой, но практически оно для меня безгонорарно, ибо оплата "Знания та Праця", видимо идет по линии научно-популярной, т.е. в 2½ раза ниже художественной. Вообще же, после опубликования на русском языке, журнал "Знания та Праця" может совсем ничего не платить, следуя известному Вам законодательству.
Таким образом, нет спеха с опубликованием "Часа Быка" на украинском, так как Вам даже выгоднее подождать русской публикации и получить роман безгонорарно.
Когда освободится экземпляр /коих всего два, свободных от издательств, и то один — у художника "Техники Молодежи"/, я пришлю его Вам немедля для Вашего собственного чтения, с тем, чтобы Вы не спешили куда либо пускать его в оборот. Идёт такой уговор?
Букинисты, которым Вы заказывали "Лезвие", так ничего и не прислали. Видимо, положение с ним в Киеве тоже, что и у нас.
Душевный привет Вам и Людмиле. Ваш [подпись И. Ефремова]
Без Вашего разрешения никто, конечно, не будет печатать роман в журнале. Но наша редколлегия была бы благодарна Вам, если бы такое разрешение последовало. Независимо от того, кто и где будет печатать отрывки, наш журнал выплатит гонорар по самой высокой республиканской таксе — 300. Мы можем дать подач десять. То-есть, 10 авт. листов. Можно сделать вариант с мостиками. Короче говоря, ничьи интересы не будут затронуты, "Техника-молодежи" не будет на Вас в претензии.
Кроме того, я познакомлю /об этом уже говорилось/ с Вашим романом главную редакцию "Роман-газеты". Именно, можно издать книгу на русском. Если что-то в Москве будет стопориться, мы обгоним. А Вам то все равно — тираж 115.000, три тиража, триста процентов — это лучше, чем в Москве. В Москве смотрят сквозь очки цензурные, а здесь Ваше имя — разрыв-трава. Издательства и читатели очень Вас любят.
Короче говоря, присылайте. Сделаем все, что допустит Высшая Карма. Все, что во Благо — Благом покрыто. Вы — Боец Света — поэтому...
"Утро" пришлю вовремя. До 3-5 сентября. Когда будет перепечатаем перевод — пошлю и Вам экземпляр /если, конечно, нужно/. Очень интересная книга.
Будьте счастливы! Людмила целует Вас, ее Вы увидите осенью, уверен, что для Вас это было бы интересно — она неповторимый типаж /фотография ничено не передает/.
Всех высших благ и Света! Ваш [Олесь Бердник — подпись]
Только недавно я получил от Вас одну рукопись, а уже пишу насчёт другой. Я не совсем уверен (память подвела), но мне кажется, что у Вас есть ещё рукопись («4й путь» ). Ежели так, не откажите в любезности прислать её мне до 1 июня, чтобы я мог перед отъездом на дачу отдать её жаждущим. Сердечный привет Людмиле и Вам.
Смею напомнить, что Вы еще в прошлом году обещали мне прислать ежели не весь текст, то хотя бы коротенький пересказ некой индийской легенды, по которой Брахма, вопреки воле Вишну и Шивы, запустил механизм мировой эволюции, который остановить или усовершенствовать уже невозможно. Поэтому Брахма в глазах двух других членов Тримурти почти что преступник и оба — Шива и Вишну стараются сколь возможно исправлять последствия — Шива — разрушением, Вишну — умиротворением.
Может быть, если нет самого текста, то вспомните, откуда эта легенда взята?
В редакции — "На Суше и на Море" Пронин долго возился с Вашей рукописью, обещал мне что то устроить, но так и не исполнил ничего. Ссылается, что ему якобы уже попало за "мистический" рассказ Гурского. Напишите ему, чтобы он не затерял рукопись перевода Вашего.
У меня с новым романом дела тоже пока неважные. Журнал "Молодая Гвардия" собирается напечатать "Таис Афинскую" полностью в книжках журнала за август-декабрь. С книгой неясно — катают,как печеную с пылу картошку — вроде и вкусно, и горячо в тоже время.
Собрание сочинений решено и подписано. Будет шесть томов, по два тома в год, начиная с 1973 года. Подписку должны начать в этом году.
Вот пока и все мои новости. Я обещал Вам прислать Вам почитать "Таис" но пока нет свободного экземпляра, потому, что пришлось послать роман в авторитетные инстанции. И на перепечатку пока еще нет лишних денег, а то взял бы и напечатал еще три экземпляра для друзей.
Здоровье в этом году — неважное, чувствую себя слабо и неактивно. Впрочем, все "сердечники" ведут себя плохо — вероятно сильна солнечная радиация.
Может быть, магнитный щит дал трещины и боги решили нас попросту прикончить — представляю, как им надоели столь тупые и упрямые подопечные! Большой привет Вам и Людмиле Федоровне от Таисы Иосифовны и меня.
«Внимание! Внимание! Внимание!.. Всем! Всем! Всем!.. Сохраняйте спокойствие! Сохраняйте спокойствие! Пресекайте всякую панику и все попытки злонамеренных элементов нарушить общественный порядок. Имперское Его величества правительство обращается ко всем гражданам Соединенного королевства с чрезвычайным сообщением. Слушайте, слушайте! Сохраняйте спокойствие! Всем, всем, всем!
Вчера вечером, президент Королевского астрономического общества, почетный член Королевской академии наук профессор Стаффорд сделал доклад правительству, собравшемуся по его требованию на экстренное заседание, об открытом им новом небесном теле, названном „Кометой Патрицией“ 195… года.
Сообщение об открытии этой кометы профессором Калифорнийского университета Менцелем — было сделано ранее. Профессор Стаффорд сообщил, что комета была обнаружена им на 12 дней ранее профессора Менцеля и к этому времени он успел произвести все исследования и вычисления, связанные с новооткрытой кометой, ее физическими данными и направлением ее полета. Профессор Стаффорд, основываясь на своих вычислениях, сообщил, что при прохождении через орбиту Земли комета „Патриция“ неминуемо должна столкнуться с нашей планетой, вызвав тем самым космическую катастрофу, последствием которой будет неотвратимая гибель нашей планеты, как небесного тела. Судьба человечества, таким образом, уже решена и мы стоим перед фактом приближающегося конца мира. Шансы на спасение профессор Стаффорд определяет равными нулю.
облако тэгов
.jpg){kind=link}
