Колонка коллекционера

Печать местами светлая

на других страницах чересчур тёмная

Листы тонкие, краска может просвечивать насквозь

На русском языке комикс делал "Черный кот" из Челябинска, сначала отдельными выпусками, потом двумя омнибусами, добавив в них альбомы скетчей и другой графики Серпиери. Собственно этот двухтомник сразу перекрывает десяток оригинальных выпусков, хотя и уступает им в полиграфии. Европейские тонкие издания в 60 страниц, на мелованной бумаге и в твердом шитом переплете стоят по 10-20 евро за выпуск, комплектом их сразу найти сложно, да и разумеется без перевода.

Еще один фантастический комикс — Пол Гиллон "Выжившая" (La Survivante by Paul Gillon). Это пустой Париж 2007 года в мире постапокалипсиса. Суетящиеся там-сям роботы. Выжившая мадмуазель живет (во всех смыслах) с машинами, а сумасшедший робот Одиссей пытается разобраться в психологии этих белковых созданий. С 1985 по 1991 вышло четыре выпуска, все они включены в этот челябинский омнибус.

До кучи еще взял исторические байки от Мило Манары про итальянскую династию Борджиа. Ну там всё просто, сначала разврат на площадях, потом всадники Апокалипсиса.

В мартовском номере Galaxy за 1969 год, впрочем, проявился Типтри, чья работа, пусть и не слишком амбициозная по масштабу, заводит читателя из одной ловушки в другую, пока в конце концов не распахивает перед ним услужливо бездонную пропасть. Последний полет доктора Айна, объемом немногим более 2000 слов, тоже представлен в этом томике. Доктор Айн привлек внимание достаточно многих членов SFWA, чтобы пройти в финальную стадию голосования за премию Nebula того года в категории рассказа. Тремя другими финалистами оказались Эллисон, Нивен и Силверберг; так получилось, что в тот раз выиграл Силверберг, но присутствие, наряду с тремя хорошо известными фамилиями, в том перечне одной незнакомой гарантировало, что дальнейшая продукция Типтри удостоится более пристального внимания коллег по перу.

Доктор Айн, вопреки номинации, работа для Типтри сравнительно примитивная: рассказана дёргано и поспешно, смены ракурса повествования обескураживают и кажутся излишними. Сам Типтри в февральском выпуске балтиморского фэнзина Phantasmicom за 1972 год отзывался о ней неодобрительно. Но в том же эссе он отметил, что Доктор Айн служит решению одной из главных его писательских задач: передать впечатление от тайны и странности бытия.

«Жизнь», писал он, «закидывает в незнакомую обстановку, где незнакомые люди выделывают странные жесты, невесть почему ласкают или угрожают, ты нажимаешь на кнопки без меток и получаешь непредвиденные результаты, слышишь, по впечатлению, важные кодированные сообщения, которые тебе кажутся бессмыслицей… и продолжаешь все это сортировать, пока не понимаешь спустя пять лет, почему она сказала то-то или поступила так-то, почему они закричали, когда ты... Взять Последний полет доктора Айна. Эта история, блин, задом наперед рассказана. Отличный пример базового нарративного инстинкта Типтри. Начать с конца, предпочтительно – в пяти тысячах футов под землей в пасмурный день, и НИКОМУ НИЧЕГО НЕ СКАЗАТЬ».

Этот отрывок – ключ к пониманию обычного для Типтри почти во всех его рассказах метода работы. Он предпочитает создавать атмосферу дезориентации и отчуждения, которая постепенно – но никогда окончательно – рассеивается по мере продвижения к кульминации. Вероятно, потому-то у Типтри так много историй, посвященных чужакам, существам, чьи мотивы и цели нам непонятны. Безмысленные монстры из В последний вечер, молчаливые захватчики из Неприметных женщин, уродливые серые глыбы из Райского молока, движимые биологией создания из Жизнь есть Замысел, а Замысел есть Смерть, даже привлекательный и ностальгичный инопланетник из Всех ваших «Да» : все они так или иначе отражают подспудный типтрианский взгляд на Вселенную как странное, практически недоступное пониманию место, где мы блуждаем в смелой, отчаянной, но лишь изредка удачной экспедиции за ответами на наши вопросы.

Типтри решил окружить свою персону покровом тайны –возможно, из какой-то пиаровской хитрости, или же потакая замкнутой составляющей личности. НФ – область, где писатели естественным образом тянутся друг к другу, и для писателя обычное дело – дружить с другими авторами НФ; однако я не знаю в фэндоме никого, кто встречался бы с Типтри, никто понятия не имеет, как он выглядит и чем на жизнь зарабатывает. По мере укрепления его писательской репутации (а с 1970 по 1972 годы она укрепилась основательно, ведь его работы становились все мастеровитей) интерес к персоне автора, разумеется, рос – в особенности когда стало ясно, что он твердо вознамерился поддерживать анонимность в столь компанейском сообществе, каким является литературная вселенная. Да, он пишет письма, длинные и красочные, но ответным адресом указан почтовый ящик в Вирджинии. Он не общается по телефону с редакторами, агентами или другими писателями. Если он и посещает конвенты, то инкогнито. Уязвленные приверженностью Типтри анонимности, активисты фэндома изощряются в самых диковинных предположениях на его счет. Часто утверждается, что настоящая его фамилия не Типтри, хотя никто не знает, какая же тогда настоящая. (Вполне вероятно, что «Типтри» – действительно псевдоним, но я скорее надеюсь, что это не так. Мне нравится эта фамилия, и я бы хотел, чтобы человек, подписывающий ею такие рассказы, обладал на нее правом по рождению.) Высказана гипотеза, что Типтри – женщина. Я считаю ее абсурдной: в прозе Типтри есть, на мой вкус, нечто неоспоримо мужское. Я не думаю, что романы Джейн Остин мог бы написать мужчина, а прозу Эрнеста Хемингуэя – женщина, и по этим же причинам я считаю, что автором рассказов Джеймса Типтри является мужчина.

Типтри живет в считанных милях от Пентагона или, во всяком случае, пользуется почтовым ящиком неподалеку; кроме того, в письмах он часто упоминает о своей готовности отправиться в какие-нибудь дальние края, и постоянно циркулируют слухи, что он на самом деле правительственный агент на особо секретной работе. Его знакомство (явно не понаслышке) с миром аэропортов и бюрократов, продемонстрированное в рассказах вроде Неприметных женщин, придает определенный вес этой теории, а его столь же близкие познания в мире охоты и рыбалки, подтверждаемые тем же рассказом, подкрепляют уверенность, что он мужчина. Типтри признался одному редактору, что большую часть Второй мировой провел в пентагонском бункере, и эта обмолвка укрепила миф, а его должность в федеральной бюрократии вроде как подтверждена замечанием в письме ко мне несколько лет назад: «…меня, выходца со Среднего Запада, немало в молодости покидало по джунглям мира, а когда я стал старше – по джунглям бюрократическим». Впрочем, недавно Типтри некоторые из этих слухов попытался развенчать, заявив: «Повторяю, я не работаю на ЦРУ, ФБР, АНБ, Госказначейство, наркоборцунов или парковую полицию».

За сведениями о тех областях его жизни, которые описаны без отрицаний, нам придется обратиться к уважаемому балтиморскому фэнзину Phantasmicom, а именно шестому (июньскому) выпуску 1971 года. Редакторы этого ротапринтного издания, Джеффри Д. Смит и Дональд Дж. Келлер, вели с Типтри тесную переписку еще на ранних этапах его творческой карьеры и вытянули из него за эти годы несколько ценных фрагментов информации. В июньском номере Phantasmicom опубликовано интервью Типтри редактору Смиту, где он, в частности, заявил:

«Я родился в районе Чикаго – достаточно давно, ребенком странствовал по таким местам, как колониальная Индия и Африка… Я из того поколения, чье мировоззрение сформировано зарождением и ужасающим разрастанием нацизма. В ту пору узнал я большую часть того, что мне известно о политике, человеческой жизни, добре и зле, смелости, свободе воли, страхе, ответственности, а также Том, Что Следует Сказать На Прощание… И, повторяю я, о Зле. И о Вине. Говорят, что о человеке важно знать, чье лицо является ему в кошмарах; для меня это лицо, весьма сходное с моим собственным…

В любом случае, к моменту, когда закончилось десятилетие обусловленного этим событием инструктажа о Том, Как Устроен Мир… ну, вы понимаете: прыжки из одной организации в другую, служба в армии, толкотня в кругу ранних американских леваков, беспокойство о Том, Случится Ли Это И Здесь Тоже (от этого занятия не отказался я и по сей день), увольнение из армии, кое-какие правительственные дела, попытки заняться бизнесом… и к тому моменту я понял, что вся моя жизнь, мои навыки и карьера, уж какие получились, мои друзья, всё случившееся – суть производные от этого события, которое, пожалуй, отклонило их от бегло намеченного мною маршрута».

Из этих автобиографических заявлений проступает фигура, которая вряд ли годится в тайные агенты, хотя, вероятно, по службе так или иначе затянутая в сети вашингтонской бюрократии. Сам Типтри в интервью Смиту приводит несколько поводов для старательного разграничения личной жизни и писательской карьеры, среди которых – потребность получить читательскую оценку, на которую не влияли бы предустановки, вызванные знанием о личности и профессиональном багаже автора, «вдобавок многие, с кем мне приходится иметь дело, люди настолько первобытные, что, узнав, как я научную фантастику пишу, эти экземпляры бы окончательно отказали мне во всяком почтении». Не чужд он и более игривых истолкований: «Последний повод секретничать таков: меня это веселит на свой лад, как в детстве. Наконец-то у меня есть то, о чем мечтает каждый ребенок, настоящая секретная жизнь. Не какой-то там казенный секрет, квалификационный допуск – проверка на полиграфе, проглоти капсулу, если тебя схватят… только МОЙ, и ничей больше. То, о чем ОНИ не в курсе. Возможность надурить Большого Брата. Прекрасный секрет РЕАЛЬНОГО мира, с реальными людьми, прекрасными друзьями, которые творят великие дела и знают волшебные слова. Мы как Фродо и хоббиты, понимаете? Мне пишут, принимают от меня дары; да будь я проклят, если не открываю при этом дверь, разделяющую вселенский коловорот дерьма, именуемый реальным миром, (всхлипывает) и волшебную страну…»

Итак, Джеймс Типтри: мужчина лет пятидесяти или пятидесяти пяти, вероятно, не женат, много времени проводит в глуши и живет активной жизнью, повидал многое и многое понимает в этом мире. Все это суть гипотезы, зиждятся они в основном на материалах из Phantasmicom, изредка – письмах самого Типтри, ну и его рассказах, которые, как мне кажется, в заметной степени отражают склад личности автора: это касается таких персонажей, как доктор Айн, украдкой проникающий из аэропорта в аэропорт, или Рут Парсонс из выдающейся работы Неприметные женщины, целеустремленная и хранящая демонстративное молчание обо всех аспектах своей правительственной службы. А что к гипотезам не относится, так это литературный уровень Типтри: его мастерство неуклонно возрастало за прошедшие с дебюта годы.

«Моя цель, честно говоря, – избежать скуки», говорит он. «Я перечитываю свои работы, выцеливая, точно радаром, малейшие признаки просадки сюжета, сигналы подступающей скуки. Приметы дерьмового, утомительного, бессмысленного бумагомарания, сюжетной неправильности. И не заставляйте меня это повторять, ублюдки… Клянусь мучеником Себастьяном, я в своей жизни столько терзался скукой, что никому такого не причиню. Если сумею».

Рассказы Типтри не внушают скуки. Они крепкие, жилистые, сочные, основанные на диалогах со вспышками экспозиции. Хотя подлинной стилистической преемственности не удается проследить, я считаю, что в этом смысле его работы аналогичны работам Хемингуэя: Хемингуэй предпочитал простоту, четкость и целеустремленность, по крайней мере, поверхностные. Он также был экстраординарным и поразительно эффективным инноватором от писательской техники, полностью переопределившим персонажную сторону современного рассказа; однако этот аспект своего мастерства Хемингуэй от невнимательных читателей скрывает. Хемингуэй – более глубокий и хитрый автор, чем притворяется; и Типтри тоже: за его обманчивой безыскусностью кроется поразительное мастерство в работе со сценами, помогающее увести у неосторожных читателей землю из-под ног. И, конечно, их роднит преобладание маскулинности: интерес к темам мужества, абсолютных ценностей, тайн и страстей жизни и смерти, проверке на прочность в экстремальных физических условиях, боли, страдании, потерям. Хемингуэй впоследствии свою репутацию сильно подмочил идиотскими и абсурдными публичными эскападами; Типтри таких ошибок не допускает.

Это лишь вторая книга Типтри. Первая вышла в 1973-м у Ace Books — это В десяти тысячах световых лет от дома, сборник из пятнадцати рассказов, первоначально выходивших между 1968-м и 1972-м. Туда включена большая часть ранних рассказов Типтри, хотя несколько примечательных работ 1969-го по загадочным причинам отсутствуют в обоих томах – наиболее таинственно исчезновение небольшой повести Твое гаплоидное сердце. Сборник от Ace охватывает пять лет творчества и благодаря этому демонстрирует эволюцию Типтри из умелого обработчика распространенных в НФ материалов к более мрачному и талантливому художнику, которым он стал впоследствии. Доказательством таланта нового, более глубокого Типтри служат такие рассказы, как И я очнулся поутру на диком склоне (1971), Человек, который шел домой (1972) и пугающий до жути Специалист по боли (1972).

В данном сборнике дается схожий разрез творчества Типтри: здесь помещены не только его самые свежие рассказы, а и значительное число работ раннего этапа писательской карьеры, например, Последний полет доктора Айна (1969), Оплошность (1968), Сквозь женское стекло (1970) и еще пара-тройка. Это хорошие рассказы, никто бы их авторства не устыдился, но помещены они здесь в основном для иллюстрации будущего прогресса. Центральную часть сборника составили рассказы 1972 и 1973 гг., например, Неприметные женщины (1973), который я считаю своеобразным шедевром малой прозы: его структура проста, но детализация выразительна, а психологический эффект потрясает. За тематическую основу взято старое фантастическое клише: похищение земных женщин пришельцами на летающих тарелках. Однако оно переосмысливается и полностью трансформируется внезапным, ошеломляющим восприятием женщин как созданий спокойных, стойких, хладнокровно меняющих одну расу чужаков-хозяев на другую, быть может, более толерантную. Рассказ глубоко феминистский, но манера изложения совершенно маскулинная, и он достоин более широкой известности у тех, кто нынче сражается на фронтах войн за сексуальное раскрепощение, женское и мужское.

А вот В последний вечер (1972) – на мой взгляд, история неудачная, не вполне успешная в попытке подружить интроспективное повествование с потрясающе энергичными сценами. Однако она достойна внимания даже при этих структурных проблемах, поскольку иллюстрирует один из особых талантов Типтри: его способность создавать чувство установившегося и продолжающегося движения, иллюзию джаггернаута; когда чужаки выходят на берег во всей своей безмысленной мощи, мы проникаемся тем, в чем Типтри особый мастер – чувством протяженности процесса, и эпизод тут же становится буквально незабываемым. (Ср. подъем Эвана на Кливорн в Путем затерянным явился я сюда или появление чужака в повести, оставшейся за рамками настоящего сборника, Мимолетный привкус бытия.)

И многие другие истории – комичная и экстравагантная Всех ваших «Да», обладательница Nebula Жизнь есть Замысел, а Замысел есть Смерть, взявшая Hugo Девочка, которую подключили, зловещее и неуютное Райское молоко… о, праздник для души, истинный праздник. Необычная книга нерядового писателя.

У нас впереди тоже немало. Типтри, насколько мне известно, романов еще не писал; объемистая повесть Мимолетный привкус бытия (1975) – его наилучшее, на данный момент, приближение к крупной форме. Когда почувствует себя готовым, то напишет, и роман поразит нас. В возрасте пятидесяти, пятидесяти пяти – или сколько бишь ему – лет Типтри продолжает расти и меняться. В недавней своей, берущей за душу, статье для Phantasmicom, Мягкое снижение, он размышляет о приближении старшего возраста и заканчивает этими строками, вероятным пророчеством своего дальнейшего творческого развития:

«Когда приближаешься к шестидесяти (так мне кажется), в мозгу поселяются невероятные резонансы. Полным-полна черепушка жизни, историй, процессов, мотивов, полуосмысленных аналогий на мириадах уровней… Одна из причин, по которым старые люди медленно отвечают – каждое слово, каждый намек пробуждают тысячу откликов.

Но что, если бы можно было освободиться, раскрыться? Избавиться от эго и статуса, отпустить всё, вдохнуть ветер, все отчетливее ощущая меркнущими чувствами, каково оно там, снаружи. Позволить своим резонансам слиться, взыграть и возвратиться изменившимися… чтобы они открыли тебе новое. Возможно, найдешь новый путь к росту, внутренней перемене… пускай даже облик твой ставит неуместные вопросы, а изо рта попахивает.

Но если готов попробовать, впереди годы. Приготовься уйти, мигрировать внутрь и вверх, забраться в самую прочную свою твердыню, выглянуть в последнее окно. Упакуй свой мозг для путешествия через волшебный терминал, приготовься. Не бойся истины. Нагрузись, точно колесный пароход, до отказа для последнего большого заплыва, а когда пустишься вниз по реке, всё сожги, ни о чем не переживай, швырни в огонь мебель, сожги каюты и палубы до самой ватерлинии; унеси с собой лишь огонь, и он заведет тебя туда, где никогда прежде ты не бывал.

Возможно… это… каким-то образом… осуществимо».

1975

.

.

.

Постскриптум. Три года спустя

Перед самым Рождеством 1976-го пришло письмо, напечатанное через знакомую синюю копирку: в нем автор неохотно признается, что Типтри – псевдоним Алисы Шелдон, и надеется, что я не слишком рассержен тем, как жестоко обманулся, настаивая перед тем на маскулинности «Типтри». Какой сюрприз. А тут и сборник поспел, где я заявляю о «неоспоримо мужских» качествах прозы «Типтри». Окей. Я не стыжусь. Она меня красиво разыграла, как и всех остальных, поставив под сомнение правомочность разграничения мужского и женского начал в литературе. Я все еще не преодолел этот шок. Я постиг, что некоторые женщины способны писать на традиционно мужские темы с большим знанием дела, чем почти все мужчины, и что подлинно талантливый человек может работать с материалом в любой манере. И я понял – в очередной раз, как если бы требовался мне новый в том урок, – что На Свете Многое Не То, Чем Кажется. За эти аспекты моего образования я благодарен вам, доктор Алли Шелдон. И за многое другое.

Февраль 1978

Перевел с английского К.Сташевски

.

.

Роберт Сильверберг. Кто этот Типтри, кто он такой?

(Robert Silverberg. Who Is Tiptree, What Is He?) предисловие к сборнику:

James Tiptree, Jr. "Warm Worlds and Otherwise". Del Rey / Ballantine. 1979. ISBN 0-345-28022-9

Первое издание сборника — в 1975 году. Художник Don R. Smith