Колонка коллекционера

Борис Миловидов "Книга для друзей: Рассказы и мемуары",

раздел ПИСЬМА:

Борис Миловидов. Письма, стр. 217-363

https://fantlab.ru/edition263689

Холодилин пишет что ему известно три Каталога — 1983, 1986 и 1990 гг. Интересна динамика роста количества переводов:

1983: 254 автора, плюс 39 сборников

1990: 457 авторов и 79 сборников

цитата

Естественен вопрос о том, кто отслеживал все любительские переводы,

составлял и пополнял их библиографию. В Ленинграде жил коллекционер,

которого в среде ФСИ знали под прозвищем "Борода". Это был методичный

педант из тех, кто если что-нибудь делает, то делает это на сто

процентов. Взявшись однажды коллекционировать любительские переводы,

он собрал их абсолютно все, для чего, как известно, поддерживал переписку

со всеми самиздатчиками страны. Именно Борода составлял и пополнял

библиографию любительских переводов зарубежной фантастики,

которых за 8 лет существования ФСИ было опубликовано 3 выпуска

(1983, 1986 и 1990 гг. соответственно).

Разумеется автор пишет только о том что ему известно, и в силу того что деятельность переводчиков-любителей протекала негласно и без афиширования, он не упоминает про Раиса Зарипова и Александра Грузберга из Перми (которые уже в середине семидесятых имели обширную библиотеку своих переводов, и даже как известно Грузберг перевел полностью Властелина Колец), и — что тоже загадочно — совсем не пишет про московских переводчиков.

Интересно выглядит расчёт затрат на своё хобби:

цитата

... с пишущими машинками и бумагой в советской

торговле проблем не было. Для нужд ФСИ более всего подходили канцелярские

машинки — "Уфа", "Башкирия", "Украина". Портативные машинки

(наприме , "Москва") были менее предпочтительны, потому что

чаще ломались; к оме того, у них почему-то был более жесткий ход литерных

рычагов, что немедленно сказывалось на состоянии пальцев печатающего.

Ассортимент бумаги в советских магазинах канцтовапов был богат, однако

для нужд самиздата подходила далеко не всякая бумага. Наппиме ,

известная "Бумага для пишущих машин" на самом деле была толстовата,

излишне шероховата и позволяла изготовить всего 3-4 копии текста. Большинство

других типов бумаг также были непригодны. В конце концов,

после многочисленных поисков и экспериментов, была обнаружена "Бумага

хозяйственная" производства Ленинградской фабрики диаграммных

бумаг (формат А5, масса пачки 300 г, цена 27 коп. за пачку). Эта бумага

была тонкой, белой, жесткой и позволяла изготовить до 7 экз. оттисков на

пишущей машинке канцелярского типа.

Копировальная бумага была достаточно дорогой. Так, 100-листовая

пачка индийской копирки "Ambassador" стоила 5 руб. 50 коп. Отечественная

копировальная бумага стоила немного дешевле, однако все равно дорого

для скудного бюджета издания нового перевода. По тому использовалась

"Копи овальная бумага из отходов производства" форматом немного

меньше А4, стоившая 90 коп. за пачку весом 1 кг. При печати перевода

объемом 200 ст . формата А5 обычно использовалось до трети килограмма

копирки.

Таким образом, бюджет издания нового перевода без учета затрат на

услуги машинистки в среднем составлял: оригинал — 5,0 уб., перевод —

50 руб., бумага — 1,89 руб., копирка — 0,3 руб. Итого: 57,19 руб. Из напечатанных

7 экз. самиздатчик один оставлял в своей коллекции, поэтому в

оборот поступало 6 экз. по условной цене 9,53 руб. за экземпляр нового

перевода.

Процесс печати, естественно, был трудоемким. При удачном стечении

обстоятельств самиздатчик физически способен был напечатать до 20 стр.

в день, учитывая факт непрофессионального владения пишущей машинкой.

Это значит, что на произведение объемом 200 стр. уходила в среднем

неделя. Но, как правило, "удовольствие" растягивалось недели на две.

Пачка несброшюрованных листов имеет непрезентабельный вид:

и собиратели начинали переплетать их в книги. Далее автор описывает кто и как рукодельничал, с ностальгией вспоминает шрифты в виде переводных картинок (сухие декали), продававшихся в канцтоварах по 1-50

К сожалению фотографии образцов самиздата во владельческих переплетах того времени в статье размытые, но уж какие есть:

Иногда такие самоделки можно выловить у букинистов. Порой попадаются весьма качественные рукоделки (фото с Алиба, внутри ксерокопии машинописи 1974 и 1990 гг.):

В самом начале 1990-х Холодилин напечатал несколько статей и кратких библиографий о творчестве фантастов, их можно найти в следующих книгах:

Майкл Муркок "Пришелец" М.: Всесоюзный молодёжный книжный центр, 1992 г.

https://fantlab.ru/edition24088

Пол Андерсон "Долгая дорога домой" Л.: СП «Совиттурс», 1991 г., Серия SFинкс

https://fantlab.ru/edition1002

Майкл Муркок "Хроники замка Брасс" СПб.: Оверлайд, 1993 г.

https://fantlab.ru/edition40181

Роджер Желязны "Знамения судьбы"- б.м, б.и, 1992

https://fantlab.ru/edition220844

Эта позиция в библиографии любопытна тем что показывает, насколько огромным был вал издаваемой фантастики в начале 1990-х годов — это шестой роман Хроник Эмбера, издан и седьмой роман — но у нас в базе данных эти "Знамения судьбы" появились лишь года два назад, а книга, седьмая в сериале, "Кровь Эмбера" — внесена только сегодня

https://fantlab.ru/edition311400

и без обложки — только по данным из краткой библиографии Холодилина и по данным единственной продажи этого лота на Алибе в мае 2007 года. Были изданы тома с первого по пятый? Что это вообще такое было? Какими тиражами печаталось?

https://fantlab.ru/edition311400

Обложки нет, полного описания нет, но есть следы продаж, то есть книга всё-таки существовала.

Но есть еще загадочка побольше.

В свой краткой библиографии Холодилин упоминает еще книгу:

Хайнлайн Р. "День до послезавтра. Время для звезд. Луна — жестокая хозяйка" — СПб., 1993. (там помещена статья Холодилина "Чужеземец в нашей стране") Однако я не смог найти что это за книга такая. Тут ее нет https://fantlab.ru/autor4/alleditions

В архиве проданного на Алибе — ее нет. Вносить пока такую позицию в библиографию я пока остерегаюсь.

Издана насколько я понимаю, у нас описана лишь одна книга с переводами Холодилина:

Майкл Муркок "Ветра Лимбо" СПб. 1993 г.

https://fantlab.ru/edition1776

АБС – распространенное в среде любителей фантастики сокращение, означающее имена Аркадия и Бориса СТРУГАЦКИХ. Перефразируя известное выражение, можно сказать, что фантаст в СССР был больше, чем фантаст. По крайней мере, для поклонников творчества братьев Стругацких. В затхлой советской атмосфере «кривых зеркал», фарисейства, лжи фантастика была эзоповым языком. Порой она позволяла затрагивать те вопросы – со ссылкой на другие планеты и цивилизации – которые нельзя было напрямую адресовать обществу «победившего социализма». Хотя бдительная цензура тоже, конечно, не спала. И многие вещи категорически не проходили даже в произведениях фантастов. Стругацким часто приходилось уродовать свои произведения. Но даже в таком усеченном виде их книги вносили очень весомый вклад в общественные умонастроения, развивали у людей привычку размышлять и противостоять стадному чувству.

«Великолепная двойка»

Поэт-юморист Александр Иванов написал:

А.Стругацкий, Б.Стругацкий

Делят свой успех по-братски.

Им завидуют, наверно,

Все – от Жюля и до Верна.

Мне всегда было интересно и непонятно, как люди пишут вдвоем. Многим это непонятно. Матусовскому, например: «Писать стихи вдвоем – затея неумная. Вдвоем удобно перетаскивать бревна, вдвоем можно ограбить магазин, но писать вдвоем стихи по меньшей мере бессмысленно». Примеров дуэтов в истории литературы немного. Но вот Ильфу и Петрову было понятно, братьям Вайнерам, братьям Гонкурам тоже. И Стругацким понятно было. Профессиональные различия (Аркадий – востоковед-японист, Борис – звездный астроном) помехой не стали.

Собственно, как отмечал в интервью Борис Натанович Стругацкий (БНС), «не существует двух авторов Аркадия и Бориса Стругацких, которые писали вдвоем, есть один автор – братья Стругацкие. Но при всем при том мы, конечно, были очень разными людьми. Хотя в разное время у нас были разные отличия – в последние годы, например, мы стали похожи друг на друга так, как становятся похожи долго прожившие вместе супруги».

А работали они так: «…Слово за словом, фраза за фразой, страница за страницей. Один сидит за машинкой, другой рядом. Каждая предлагаемая фраза обсуждается, критикуется, шлифуется и либо отбрасывается совсем, либо заносится на бумагу. В основном Аркадий Натанович сидел за пишущей машинкой, а я – рядом, сидел или лежал на диване. Иногда ходил…».

Работа их была сплошным спором: «Если одному из нас удавалось убедить другого в своей правоте – прекрасно. Если нет – бросался жребий, хотя это случалось довольно редко. У нас существовало простое правило: кому-то из соавторов не нравится фраза? Что же, это его право, но тогда его обязанность – предложить другую. После второго варианта может быть предложен третий, и так далее…».

Но, как подчеркивал Аркадий Натанович Стругацкий (АНС), «методика эта возникла не сразу. Сначала мы встречались, обговаривали идею, сюжет, композицию… Потом разъезжались и писали каждый свою часть по отдельности. Или оба работали над одним и тем же куском, а потом «сращивали» их. Лишнее отпадало. Но впоследствии убедились, что это не самый рациональный метод».

Кстати, бытовала легенда, шутки ради запущенная журналистом «Комсомолки», что братья, живущие в Ленинграде (Борис) и Москве (Аркадий), встречались между городами – в кафе «У Бори и Аркаши» на известной станции Бологое, напивались чаю и садились писать.

Довольно распространенным является мнение об одном главном Стругацком и втором – в качестве бесплатного приложения. Одни глаголят о том, что «главным писателем» был Аркадий, другие – что Борис. Биограф Стругацких Ант Скаландис категорически заявляет, что эти версии ничего общего с реальностью не имеют: «Они были равны друг другу, насколько могут быть равны старший и младший братья. Они были нужны друг другу, как никто иной в целом мире. Они были достойны друг друга…». Объединяли их высокий интеллектуальный уровень, литературный талант, художественный вкус, трудолюбие, нравственное понимание того, что хорошо и что плохо. А трудновообразимая непохожесть рождала эффект идеального взаимодополнения. «Это было чисто гегелевское, – утверждает Скаландис, – единство и борьба противоположностей».

Интересна история написания первой совместной книги – «Страна багровых туч» (1959). Идея повести об экспедиции на планету Венера возникла у АНС в начале 1950-х. А позже толчком к старту работы стало пари «на бутылку шампузы», родившееся во время прогулки АНС с супругой и БНС по Невскому в Ленинграде. Борис вспоминал: «Мы, как обычно, костерили современную фантастику за скуку, беззубость и сюжетную заскорузлость, а Ленка слушала-слушала, потом терпение ее иссякло, и она сказала: „Если вы так хорошо знаете, как надо писать, почему же сами не напишете, а только все грозитесь да хвастаетесь? Слабо?“».

Еще интересно: как заверяют биографы, АБС никогда не выступали вместе. Единственное исключение – Всемирный конвент фантастов в 1987 году в Брайтоне. И то их с трудом уговорили туда поехать. Бытовала даже шутка, что есть только один Стругацкий, но в Москве он называет себя Аркадием, а в Ленинграде – Борисом.

А это уже не шутки – Наталия, дочь Аркадия, однажды услышала шепот за спиной: «Вот идет дочь братьев Стругацких». А жена Бориса как-то услышала, что «вон идет жена братьев Стругацких».

Одно время «двойка» даже могла вырасти до квартета – возникла идея сотворчества Стругацких с братьями Вайнерами. Однако с фантастическим детективом «в четыре башки» не сложилось. У АБС остались лишь приятные воспоминания о нескольких встречах и фонтанах идей. А вот в одиночку некоторые произведения Аркадий и Борис написали.

Аркадий и Борис Стругацкие на балконе московской квартиры А. Стругацкого. 1980-е

Выбор

Стругацкие вывели формулу: «Настоящая фантастика – чудо – тайна – достоверность». В их книгах – романтика космических путешествий, придуманные цивилизации, аллюзии на тоталитарный СССР, зомбирующее влияние пропаганды, научно-технические достижения, учительство. Они поднимают темы сложных этических коллизий – соотношение ценности человеческой жизни и подвига, интересы личности и общества, взаимоотношения высокоразвитых и отсталых цивилизаций. Рисуют образы людей будущего – отлично образованных, нравственно ответственных, творческих. Сражаются с бездуховностью, мещанством, конформизмом. Языком юмора и сатиры высмеивают невежество и глупейшие регламенты советской бюрократии.

Их первые произведения классически для тогдашней советской литературы борются с империализмом. «Мы тогда были настоящими сталинцами», – резюмировал спустя годы БНС. Заметно повлияла на их мировоззрение «оттепель», они начали критично смотреть на сталинское прошлое, но продолжали верить в светлое коммунистическое завтра. Создают «мир Полудня» – «в котором было бы уютно и интересно жить» и им самим, и многочисленным читателям.

Постепенно мировоззренческий генезис уводил их от утопических моделей к все более трезвому пониманию реалий. Они не колебались вместе с линией партии, а росли как личности, преодолевая розовые иллюзии коммунистических догм. Пришло осознание, что «не надо надежд на светлое будущее. Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас».

Впоследствии братья не очень любили свои ранние вещи. Считали, что «настоящие Стругацкие» начинаются только с повести «Попытка к бегству» (1962). И особо позитивно выделяли среди своих работ «Улитку на склоне», «Второе нашествие марсиан» и «Град обреченный».

Аркадий отмечал, что их книги «посвящены духовному ожирению и тупости, ведущим к жестокости», и констатировал: «Мы никогда не учим злу». А главной своей темой они называли выбор: «Есть долг перед обществом и долг перед самим собой, что впрямую связано с проблемами того же самого общества, – долг, скажем, перед своим талантом. Очень трудно сделать такой личный выбор».

И смех, и грех

«Так уж устроена была наша писательская жизнь, что счастье от выхода любой из наших вещей практически всегда было чем-то испорчено», – вспоминал Борис. Хотя встречались им и хорошие редакторы, но от цензоров и редакций настрадались Стругацкие изрядно. Своими «лакейскими правками» бюрократы от литературы уродовали тексты. А то и вовсе их запрещали. Например, «Жук в муравейнике» в формате книги вышел в СССР только после десятка изданий за рубежом. Не обошлось и без курьеза. Был там эпиграф, придуманный ребенком – сыном Бориса Стругацкого:

Стояли звери

Около двери,

В них стреляли,

Они умирали.

Редактор из «Лениздата» нашел в нем переиначивание… маршевой песни гитлерюгенда.

Повесть «Гадкие лебеди», завершенная в 1967-м, готовилась к печати в издательстве «Молодая гвардия», но через сито цензуры не прошла. Копии рукописи попали в «самиздат», затем были опубликованы в ФРГ в издательстве «Посев» в 1972 году. Без согласия авторов. А Стругацких в Союзе заставили сетовать на врагов. Текст их отмежевания от провокационной акции опубликовали в «Литературной газете».

«Сказку о Тройке» с сатирой на бюрократию советского образца рискнул опубликовать в 1968 году иркутский альманах «Ангара». После чего его редактор потерял должность.

При прохождении рукописи романа «Полдень, XXII век» через цензуру Главлита она была еще направлена в Главатом, чтобы выяснить, не содержится ли там секретная информация об атомной энергетике. И смех, и грех – секретов Главатом не обнаружил, зато высказался… о низком литературном уровне произведения. Оказалось, что «рецензентов» смутили «сложные научно-технические термины». Например, термин «абракадабра», «который, может, и употребляется среди узких специалистов, но массам он непонятен». Для преодоления сопротивления «атомщиков» понадобилось почти три месяца нервотрепки.

При рассмотрении «Хищных вещей века» директор издательства требовал от авторов то, что цензура полагала недопустимым. Он был сторонником привнесения революции в другие страны на штыках и считал, что нужно сделать на этом акцент, а цензорша как раз обвиняла авторов в том, что они выступают за такой экспорт революции.

Когда книги выходили, писателям порой приходилось выслушивать от читателей, что «это здорово сделано, но…». Ведь читатель не знает, что стоит за выходом работы. Цензура – невидимка, а упреки достаются авторам. Но как бы ни утрамбовывали цензурные асфальтоукладчики произведения Стругацких, живые и свежие мысли все равно пробивались к читающему.

Только во второй половине 1980-х одни работы АБС стали впервые доходить до советского читателя в полном «стругацком» виде, а другие – вообще впервые доходить. В восстановленный для переопубликования «Обитаемый остров» пришлось внести… около 900 изменений, убирая следы цензуры.

«Жиды города Питера»

В ряде своих работ Стругацкие затрагивали еврейскую тему. Прежде всего нужно говорить об Изе Кацмане из «Града обреченного» и о пьесе «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах».

«Град обреченный» (1972) повествует о некоем городе, пребывающем вне времени и пространства. В нем предложили пожить людям из разных стран и эпох и поучаствовать в эксперименте, суть которого не ясна. В романе подняты темы фанатизма и свободомыслия, родства идеологий сталинизма и нацизма, эволюции мировоззрения части советских людей – от коммунистических догм до безыдейного безвоздушного пространства. Кацман – один из главных героев. Сначала он предстает перед читателем как «встрепанный, толстый, неопрятный и, как всегда, неприятно жизнерадостный». Но за этой внешней оболочкой скрывается глубоко интеллектуальный персонаж, пытающийся «докопаться» до необъяснимого – до тайны эксперимента.

Борис Стругацкий так отзывался об этой крайне удивительной для советской литературы фигуре: «Откровенный еврей, более того, еврей демонстративно вызывающий… постоянно, как мальчишку, поучающий главного героя, русского, и даже не просто поучающий, а вдобавок еще регулярно побеждающий его во всех идеологических столкновениях…»

Опубликовать «Град обреченный» братья и не пытались. Было понятно, что перспектив нет. Читателям роман стал доступен только в конце 1980-х.

В пьесе «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах» действие грустной комедии происходит во время перестройки в СССР, в одном из домов Петербурга. Ночью жителю дома, еврею Пинскому, приходит повестка от некоего председателя-коменданта, в которой «всем жидам города Питера и окрестностей» предписывается явиться утром на один из городских стадионов, имея при себе документы, а деньги, сберкнижки, драгоценности надлежит оставить дома. Тем, кто не подчинится, грозит наказание. Очевидная ассоциация с тем, что распространяли нацисты в Киеве в 1941-м перед Бабьим Яром.

Похожие указания явиться на разные площади и стадионы города приходят и русским соседям Пинского. Только там адресатами указаны не «жиды», а богачи, распутники, дармоеды, мздоимцы… Соседи собираются вместе и обсуждают, как реагировать. Профессор Кирсанов говорит, что «мы все этого ждали.

"Товарищ знай, пройдет она, так называемая гласность, и вот тогда госбезопасность припомнит ваши имена."

Не может у нас быть все путем, обязательно опять начнут врать, играть мускулами, ставить по стойке „смирно“!».

Работник политпросвещения товарищ Базарин признает, что «контроль утрачен над обществом… Страна захлебывается в собственных выделениях… Крутые меры необходимы! Ассенизация необходима!.. Слишком далеко мы зашли…».

Пинский уверен, что послания сочиняет бездарный, серый как валенок, а потому убежденный юдофоб: «У нас же юдофобия спокон веков – бытовая болезнь вроде парши, ее в любой коммунальной кухне подхватить можно! У нас же этой пакостью каждый второй заражен».

Кирсанов убеждает, что времена теперь не прежние, рабов нет, настоящий террор невозможен и все это – очередная глупость начальства.

Все показанные в пьесе представители старших советских поколений хоть и храбрятся, но готовы подчиниться предписаниям и прийти утром в назначенные им места.

И только молодое поколение, представленное сыном Кирсанова Сергеем и его другом, смотрит на повестки совсем иначе. «Приносят тем, кто сделал выбор раньше, ему еще повестку не принесли, а он уже сделал выбор! – говорит Сергей. – Выбор свой люди делают до повестки, а не после… Не ходите вы никуда утром. Повестки эти свои порвите, телефон выключите, дверь заприте… И ложитесь все спать. Не поддавайтесь вы, не давайте вы себя сломать!» Только молодые люди оказались готовы к сопротивлению.

Так в 1990 году Стругацкие в аллегорической форме описали путч, произошедший через год. Комментируя произведение, БНС констатировал, что ему было совершенно ясно – попытки реванша неизбежны. Авторы сделали правильное предположение: «Наше поколение шестидесятников в большинстве своем примет его со склоненной головой. В отличие от поколения молодого… Но мы не угадали, что все кончится так быстро. Я был уверен, что это – долгая и тошная история на 2-3 года, а кончилось все за три дня».

Пьеса приобрела большую популярность. Стругацким звонили из театров, просили разрешения поменять название – оставить только «Невеселые беседы при свечах», говорили об опасности антисемитизма. Но они решительно отказывали. Название представлялось им абсолютно точным. Оно перекидывало мостик между страшным прошлым в оккупированном Киеве и виртуальным будущим. «Все наши герои, – отмечал Борис, – независимо от их национальности, были в каком-то смысле „жидами“ – внутри своего времени, внутри своего социума, внутри собственного народа…»

Натановичи

Отец Стругацких – Натан, еврей, большевик, был комиссаром кавалерийской бригады в гражданскую войну, затем партработником, занимался вопросами культуры и искусства. Был исключен из партии «за антисоветские высказывания» и только по стечению обстоятельств избежал репрессий. Умер во время Второй мировой, выбираясь из блокадного Ленинграда.

Мать братьев Александра Литвинчева вышла замуж за Натана против воли своих родителей, недовольных его этническим происхождением. Работала учительницей русского языка и литературы. Семья получилась хорошая. Александра и Натан крепко любили друг друга и своих детей.

Но «расплачиваться» за отца-еврея АБС приходилось всю жизнь. Борис, например, рассказывал в интервью, что после школы собирался поступать на физфак. 1950 год, разгар антисемитской кампании. Он был серебряным медалистом. По тогдашним правилам медалист проходил собеседование, после которого без всяких аргументов объявлялось решение. И ему объявили – не принят: «Медалистов собралось на физфаке человек пятьдесят, и только двоих не приняли. Меня и какую-то девочку, фамилии которой я не помню, но в памяти моей она ассоциируется почему-то с фамилией Эйнштейн… И хотя по паспорту я числился русским, тот факт, что я Натанович, скрыть было невозможно, да и в голову не приходило скрывать… Однако и другое объяснение тоже вполне возможно – как-никак отец наш был исключен из партии в 1937 году, и в партии его так и не восстановили…».

Тогда Борис пошел на мехмат и на сей раз поступил. А после окончания университета уже точно столкнулся с антисемитизмом. Отличник учебы, по распределению он должен был идти в университетскую аспирантуру при кафедре астрономии. Борис вспоминал: «Но мне заранее сообщили по секрету, что меня как еврея в эту аспирантуру не возьмут». Правда, взяли в аспирантуру Пулковской обсерватории.

С различными антисемитскими выпадами братья сталкивались нередко. И выражалось это не только в дополнительных трениях с выходом книг. То и дело «словно мухи тут и там» ходили слухи – как специально запускаемые, так и с любопытством распространяемые – об их эмиграции из СССР, что в условиях советских реалий грозило преогромными неприятностями.

Громкая история произошла в 1976 году. «Комсомольской правде» предложили опубликовать письмо, якобы написанное АБС в адрес Шестого съезда писателей СССР. Дескать, «мы – писатели с мировым именем, но нас не печатают без объяснения причин, будем вынуждены покинуть страну». И две старательно, но плохо скопированные подписи.

Закипая от злости, Аркадий отправился к оргсекретарю Союза писателей Юрию Верченко.

– Вы знаете, кто это сделал?

– Да.

– А сказать можете?

– Нет. А зачем вам?

– Хочу ему морду набить.

Или вот, например, однажды Аркадию позвонила знакомая и спросила, можно ли в ближайшее время прийти к нему в гости.

– Не получится, – ответил он. – На следующей неделе уезжаю.

В тот же день Москва и Ленинград знали – Стругацкие эмигрируют. Хотя уезжал Аркадий Натанович всего лишь… в Душанбе, над сценарием работать. Слухи об отъезде братьям приходилось опровергать постоянно. Хотя они – люди советской закалки – никуда уезжать не собирались.

«Здравствуйте, пан Стругацкий!»

В СССР у Стругацких была армия из миллионов поклонников. Фанатично преданные читатели буквально охотились за книгами, покупали их на «черном рынке» за космические деньги, воровали из библиотек, записывали приглянувшиеся фразы, говорили цитатами, перепечатывали тексты. Один из исследователей творчества Стругацких российский журналист Борис Вишневский вспоминает: «Стругацкие – это наше представление о будущем, о мире, о человеке, о том, что правильно и что неправильно, о смысле бытия».

Популярность Стругацких была столь высока, что о ней легенды слагались. А уж сколько реальных свидетельств! Аркадий зашел в Москве в книжный магазин, обслуживавший членов Союза писателей, чтобы купить свой только что вышедший двухтомник. Ажиотаж был настолько огромный, что больше одного экземпляра продавщица никому не продавала. АНС робко попросил два: «Видите ли, я автор». «Знаю я вас, авторов, – грубо отреагировала продавщица. – Сегодня уже пятый или шестой».

Прелюбопытнейший случай произошел в 1993 году. У БНС в Ленинграде из автомобиля украли барсетку с документами и деньгами. Он позвонил Борису Вишневскому, тогдашнему депутату райсовета, и попросил помочь восстановить документы. Однако позднее перезвонил и сообщил, что барсетку подбросили назад – все документы и деньги в целости и сохранности. Вероятно, воры попались читающие. Когда поняли, кого ограбили, стыдно стало.

Знают Стругацких и за рубежом. Их произведения изданы на 42 языках в 33 странах. Стругацкие были самыми публикуемыми на Западе советскими авторами. Писатель-фантаст Кир Булычев рассказывал о случае в Польше. Польский коллега повел его в Варшаве в специализированный магазин по продаже фантастической литературы. Булычев смотрел книги на полках, а его знакомый сказал хозяину магазина, что это фантаст из России. Хозяин подошел к Булычеву и поздоровался по-русски: «Здравствуйте, пан Стругацкий!».

Читают Стругацких в разных странах и сегодня.

АБС выступали против мрачных сторон окружающей действительности. Как могли, как умели, как считали для себя возможным. И делали это успешно. Есть такая фотография – Аркадий Натанович сидит за столом на сцене, а за спиной его, на занавесе, видны слова из известного лозунга «…ум, честь и совесть нашей эпохи». Аналогичное можно сказать и о Борисе Натановиче.

https://jew-observer.com/lica/planeta-abs/

Иван Адамович, Томаш Поспишил "Планета Эдем: мир завтрашнего дня в Социалистической Чехословакии 1948-1978 гг." — Прага, Арбор, 2010 год, 248 стр. квадратная почти книга , 26х24 см, весом под 1,5 кг.

Ivan Adamovič, Tomáš Pospiszyl. Planeta Eden: Svět zítřka v socialistickém Československu 1948-1978

https://fantlab.ru/edition120898

В полноцветной иллюстрированной книге представлены очерки по истории фантастики в Чешской литературе, кино, в зачаточных комиксах.

Содержание книги:

1. История утопического будущего: Введение в путешествие во времени

2. От фантастики к научной фантастике: научная фантастика и культура социалистической Чехословакии

3. Sputnik pop: сигналы из космоса в чешской поп-культуре

4. Лица будущего: иллюстраторы чешской научной фантастики и футуристической журналистики

5. Над красной планетой на борту фотонной ракеты: Космический социалистический реализм в других странах

6. Фантастические миры Буриана: Фантастические и научно-фантастические темы в послевоенных произведениях Зденека Буриана

7. Космический провидец Теодор Ротрекл: художник-фантаст в ловушках настоящего времени

8. Серебряные кометы киноэкрана: поиск будущего в чехословацком кино

9. Соц-комикс: от страниц молодежных журналов до графического романа — и обратно

10. Будущее и авангард: чешские и словацкие художники между утопией, антиутопией и ностальгией

11. Утопия, которой не было: Утопическая мысль в социалистической научной фантастике.

Интерес представляют материалы про иллюстраторов. Про Зденека Буриана (1905–1981) старшее поколение знает по научно-популярным книгам по биологии и палеонтологии, выходившим на русском языке в Праге в 1960-70е гг и широко продававшимся в СССР; современный читатель знаком с его творчеством стараниями Лютикова и Азбуки, по свежим изданиям романов Жюль Верна и других классиков. Однако Буриан рисовал иллюстрации и к современной фантастике, вполне себе фантастические звездолеты и люди в скафандрах — к книгам Гайля, Бабулы, Д.М.Троски и др. авторов, которых если и переведут на русский, так явно только что бы издать ради картинок.

Составители альбома показывают что есть еще два грандиозных художника, определивших лицо чешской фантастической иллюстрации: это Франтишек Шкода (1925-1990) и Теодор Ротрекл (1923-2004). Ротрекл в течение нескольких десятилетий проиллюстрировал десятки книг и рассказов, постоянно совершенствовал свое искусство, "по объему и значимости его работы не имеют себе равных во всей восточноевропейской фантастической иллюстрации".

Тоже кого-то, как и А.Казанцева, поразили японские статуэтки, напоминающие людей в скафандрах:

Спутникомания на этикетках спичечных коробок:

Настольные игры на темы космоса

Игрушечное оружие футуристического дизайна

Обычные детские горки в необычном космическом исполнении:

=================

Мария Кристина Тавера "Мексиканское искусство палп-фикшена"

Maria Cristina Tavera. Mexican Pulp Art — Лос-Анжелес, 2007 год, 144 страницы.

https://fantlab.ru/edition275440

Это сборник работ нескольких художников, работы которых шли на оформление книг. Это заметно по композиции рисунков (всегда пустой верх), но я бы предпочел видеть и собственно книги, как этот кошмар выглядит на книге или журнале. По сюжетам все традиционно: восстание роботов, похищение блондинок-красавиц зеленопузыми инопланетянами, динозавры-разрушители, и конечно же гигантские пчёлы-покусушки.

============================

"El Arte de Vandrell" — Испания, 2019 год, издательство "Planeta Cómic", 192 страницы, ISBN 978-8491737421.

Это артбук Даниэля Вендрелла (1980-2017), рано ушедшего из жизни испанского художника. У него еще не устоялся свой стиль, его мотало от комиксов к манге, от подражаний Франку Фразетте до подражания Мило Манаре, но его картины выделяются из череды условного девиан-арта какой-то веселостью и гипертрофированной телесностью.

===========

За поиск книжки "Планета Эдем" выражаю искреннюю благодарность Александру Тарасенко, и Марселе Словаковой, которая прислала ее из Праги.