— В начале этого десятилетия в отечественной и мировой фантастике начался печальный, но неизбежный процесс: смена поколений. От нас ушли Рэй Брэдбери, Гарри Гаррисон, Борис Стругацкий и многие другие из тех авторов, на которых росло поколение тридцати-сорокалетних. На книгах этих писателей учились, их героям старались подражать... Как вам кажется, есть ли среди современных фантастов те, кто сыграет ту же роль для молодого читателя?
— Мне кажется, что несколько неточностей заключено в самом вопросе. Во-первых, молодой читатель сам определит, кто для него будет играть такую судьбоносную роль, — что бы мне ни казалось, как бы я ни хотел, я не смогу ему навязать своих протеже. А во-вторых, вот какая закавыка... Если говорить о моём поколении — тридцати-сорокалетних — то оно ведь не только на фантастике росло; фантастика была просто одним из многочисленных явлений, нас взращивающих. И, как в каждом явлении, в нём были великие художники, которые как бы перешагнули рамки своего жанра и стали достоянием всекультурным и всечеловеческим. Брэдбери и Стругацкий — только во вторую очередь фантасты, в первую — они большие писатели. Такие же глыбы били и в других видах и жанрах искусства — в поэзии, в детской литературе, в реалистической литературе, в военной прозе, в песенном жанре, в кино — везде. Можно было выбирать на кого равняться и на ком расти: кто-то рос на песенках Гладкова и Энтина, кто-то — на «Биттлз», кто-то — на повестях Бориса Васильева, кто-то — на книгах Брэдбери и Лема... кто-то — на всём этом вместе взятом. Прогрессоров у нас, к счастью нашему, было много. Я, например, не будучи поклонником фантастики, хорошо знал и любил Брэдбери и Стругацких, потому что для меня они были не фантасты, а просто хорошие писатели. Сейчас, на мой взгляд, проблема фантастики в том, что в ней нет авторов такого наджанрового масштаба. Даже самые достойные и самые именитые из них всё равно существуют только в своей среде, только в рамках своей субкультуры, в данном случае субкультуры НФ. За пределами их цеха эти имена неизвестны. И поэтому они не влияют на поколение в целом, они только небольшой сегмент любителей НФ захватывают. К сожалению. Если я ошибаюсь, то... я только рад буду, если это окажется заблуждением. Но мне кажется, что искать современных прогрессоров надо не в жанре, а везде — во всей доступной культуре. И тогда выяснится, что они есть. Из состоявшихся художников моего поколения назову Олега Дормана — режиссёра, чей документальный фильм «Подстрочник» стал не просто явлением культуры, он изменил атмосферу общественной жизни, он как бы заставил людей иначе посмотреть на окружающую действительность. Что характерно именно для настоящего произведения искусства. Вот, мне видится, что роль Дормана — она ещё будет оценена по достоинству, а пока я просто могу его имя назвать как пример того, что и в наше время прогрессоры тоже существуют, а значит, у молодого поколения есть нравственный материал, на котором можно строить жизнь. Если поискать, то можно найти ещё нескольких достойных художников.
И ещё момент, который мне кажется существенным — в свете этого вопроса. Да, великие писатели уходят. Но тем они и отличаются от других людей, что не совсем умирают. Разумеется, речь идёт о настоящих художниках, настоящих писателях. Они умирают на человеческом уровне, но произведения-то их остаются! Поэтому мне кажется неправильным такая постановка вопроса: мы, мол, остались без Брэдбери, без Стругацких... Да вот же они — стоят на этой полке, всегда под рукой. Если я хочу узнать их мнение о текущем моменте, мне достаточно протянуть руку и открыть книгу. И они обязательно ответят — таково свойство хороших книг, они всегда находятся на острие событий, всегда всё знают о сегодняшнем дне и подсказывают читателю, как и чем жить. Поэтому ничего нет актуальнее «Войны и мира» или стихов Пушкина. То же самое и в фантастике — ничего нет более остро-современного сейчас, чем «Гадкие лебеди» и «451 по Фаренгейту». Есть такие непреходящие художественные ценности, которые действительны для любого поколения — неважно, когда они были написаны. Другое дело, что человек устроен так, что ему в первую очередь хочется услышать голос своего современника — ему он почему-то верит больше. Во всяком случае — до поры до времени.
— Вы не понаслышке знакомы с театральным закулисьем: сами ставили пьесы, играли в чужих постановках, наблюдали, как работают с вашими произведениями другие режиссеры... Поделитесь профессиональным секретом: какими качествами должен обладать текст, чтобы его инсценировали? Как вообще это происходит? Есть ли шансы у писателей-фантастов пробиться на театральную сцену?
— Да нет, я с театральным закулисьем вовсе не знаком. Те редкие пересечения мои с театром — они происходили исключительно по касательной. Это всё без меня происходило, кроме, разумеется, тех постановок, которые я делал сам. У меня есть одна такая нажитая опытом установка: если хочешь, чтобы что-то произошло, нужно это сделать самому. Мне хотелось, чтобы какие-то мои вещи стали спектаклями — так родились «Свинопас» и «Звери ищут лето». Недавно появился моноспектакль «Два клоуна» — его я, опять же, сделал сам. С Сашей, женой моей, мы его сделали, без всякого закулисья. А поставлена другим театром только «Темница»: режиссёр Саша Баркар в театре-студии «Deep» несколько лет назад дал этой пьесе сценическую жизнь, которая продолжается до сих пор. Я сам — опять же — её ему предложил, когда увидел его спектакли. Дальше уже всё развивалось само собой, без меня. Я просто потом уже увидел готовый спектакль... И вообще, у меня есть ощущение, что все промоутерские и продюсерские действия за меня выполняют придуманные мной герои. Герои моих произведений — они сами берут на себя функции литературных агентов, потому как понимают, что от меня беганья по редакциям и театрам не дождёшься, и никакого другого специально обученного человека у меня тоже нет. Вот они и устраивают свои судьбы сами — у них просто не другого выхода. Поэтому я скажу так: у любого писателя есть шанс пробиться куда угодно — на сцену, на экран, в открытый космос, — если только он создаст жизнеспособных героев, и те захотят чего-то большего, чем просто публикация в местечковом журнале. Живые герои — главное, что определяет долговечность и пробиваемость произведения. Подчёркиваю: произведения, не текста! Мне не нравится, когда литературное произведение называют текстом. Для редактора это ещё куда ни шло, но если писатель называет своё детище «текстом», то это уже многое говорит — и о качестве «текста», и о качестве самого писателя. Это так — попутное замечание, раз уж просили поделиться профессиональными секретами... А других секретов у меня нет — как происходит, так и происходит. Я записываю вещи, которые приходят через меня в этот мир, а дальше они живут своей непостижимой жизнью... Это одна из главных тайн творчества... Вот сейчас пьесу «Темница» ставят на радио «Культура», в ней будут играть актёры РАМТа. Вы думаете, я как-то что-то предпринимал для этого? Да нет же — всё они, герои пьесы. И спасибо им за это. Видимо, они оказались жизнеспособными, а пьеса с каждым днём только набирает актуальности. К некоторому моему сожалению — человеческому, не авторскому.
Продолжаю знакомить общественность с интернет-журналом "Пересадочная Станция". В очередном выпуске — интервью с Антоном Первушиным.
«Национальная литература не может считаться полноценной, если в ней нет фантастического цеха – истина из разряда банальных. А научная фантастика была и остается стержневым направлением внутри жанра», – уверен русский писатель и журналист, автор ряда научно-фантастических и научно-популярных книг и статей Антон Первушин. Выходец из «ленинградской-петербургской школы фантастики», он занимается непростым, но весьма интересным делом – возрождением твердой научной фантастики.
О том, что такое НФ-возрождение, о проблемах современной науки и научно-художественной литературы, о единомышленниках, читателях и многом другом Антон Первушин согласился рассказать в интервью.
– Итак, для начала, что такое НФ-возрождение?
– Это направление деятельности по возрождению твердой научной фантастики в России. Деятельность подразумевает создание собственных текстов, работу с молодыми фантастами, пропаганду научно-художественной литературы через публичные доклады, интервью, статьи в журналах, тематические сборники и конвенты. Хотелось бы, конечно, подключить к делу и телевидение, и высшую школу, и технические центры, и структуры Минобразования, но пока подобное не в наших силах.
– Когда и при каких обстоятельствах впервые прозвучало словосочетание «НФ-возрождение»?
– Трудно сейчас вспомнить. Глеб Гусаков предложил его в качестве идейно-смыслового маркера нашей деятельности, кажется, на рубеже 2008 и 2009 годов. Обсуждались ведь разные варианты. Например, был предложен термин «техноромантизм». Но он показался слишком унылым и вторичным. А «НФ-возрождение» вызывает желание переиначить на «НФ-вырождение» или «НФ-извращение» – такие варианты от лица критиков сразу появились в Сети, но мы это предвидели, посему изрядно повеселились в личном чате. То есть термин оказался удачным, в первую очередь, потому, что вызывал желание придумать свой уничижительный вариант и тем самым порождал дополнительную информационную волну, так называемый «мем». Ведь черный пиар – тоже пиар, а правду о нас скажут наши дела.
– Как быстро появились единомышленники?
Полный текст интервью (а там много интересного) читайте на страницах журнала"Пересадочная Станция"!
Прозаик, переводчик и редактор издательства «Водолей» беседует с ДЕНИСОМ ЛАРИОНОВЫМ о географии, литературе, истории и языке власти.
Творчество прозаика и переводчика Валерия Вотрина — явление для современной русской литературы уникальное: в своих текстах ему удается соединить доступность изложения и тонкую игру с различными культурными источниками, сколь угодно удаленными друг от друга по времени (так, в интервью Елене Калашниковой он называет «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, Библию и «Улисс» Джойса в качестве основополагающих для собственной художественной эволюции текстов). При этом доступность романов и рассказов Вотрина не в том, что он помещает читателя в более-менее знакомый мир повседневности или надеется на пресловутое сопереживание, насыщая тексты разного рода общими местами. Скорее, он актуализирует присутствующие в сознании читателя мифологические конструкты, показывая, как собственный опыт становится опытом другого, как язык способен порабощать и даже уничтожать своих носителей. Данные вопросы требуют особой артикуляции, и, осмысляя катастрофический опыт современного человека, Вотрин предпочитает обратиться к насыщенной аллюзиями притче или, напротив, к холодному письму. Надо сказать, что радикальность претит Вотрину: он не стремится шокировать читателя какими-то неслыханными подробностями или разрушить ткань повествования. Несмотря на ряд общих мотивов с некоторыми «трансгрессивными» авторами — в первую очередь речь об антипсихологизме, — Вотрин, похоже, верит в возможность истории быть рассказанной.
Денис Ларионов: В ваших текстах довольно часто возникает ситуация, когда важная для героев граница преодолевается с легкостью, словно ее и не было. Именно это смещение является для них судьбоносным: как, например, для повествователя «Последнего магога», который «...встал, не дослушав Джованни до конца, и он очень удивился <...> Мне необходимо было поделиться с ними своими страхами, посоветоваться, узнать, чувствуют ли они то же. Я пошел к ним». Таким образом, ему удается совершить значимую (в контексте романа) перемену участи. Вы принадлежите к поколению (подозреваю, сколь проблематична для вас данная характеристика!), для которого подобное смещение является очень важным: вспомним пресловутое «проснулся в другой стране». Насколько это смещение, эта возможность побега (осмысленного уже постфактум) была важна для вас — как человека и как автора? Как, условно говоря, взаимообуславливали друг друга «литература» и «жизнь» — с самого начала вашего творческого пути?
Валерий Вотрин: «Перемена участи» здесь, безусловно, ключевые слова. Я уезжал из Ташкента в Бельгию вполне сложившимся человеком — 26 лет от роду, успев окончить университет и поработать на двух работах. До этого я жил медленной азиатской жизнью, дышал той же желтой пылью, что и все, кушал плов и не то чтобы ничего не понимал, а так, спал с открытыми глазами. Причем Ташкент мне всегда был чужд и страшен — это такой город без лица, один дым от шашлычных да памятник землетрясению 1966 года. А после 1991 года в нем и вовсе кончился воздух. Я сперва пытался хватать этот воздух жадными глотками, но он становился все более разреженным. Поэтому через какое-то количество лет я оказался перед границей, о которой вы говорите и которую действительно, видимо, приходится вновь и вновь пересекать моим героям. И ее и правда оказалось легко перешагнуть, а участь — переменить. Так я обнаружил себя в Бельгии (а мог бы с той же легкостью очутиться где-нибудь еще). Но эта вот легкость преодоления границы имеет оборотную сторону — ни в Бельгии, ни в России, где я сейчас нахожусь, ни, конечно, в Ташкенте, давно изменившем полузабытую топографию, я не чувствую себя на родине. Я апатрид.
Поскольку лаборанты, и не только лаборанты, неоднократно жаловались на то, что сайт журнала "Пересадочная Станция" не открывается, воспроизвожу весь матетирал полностью.
Продолжаем знакомить общественность с динамично развивающимися электронными периодическими изданиями, посвящёнными фантастике. На этот раз, в седьмом выпуске журнала "Пересадочная станция" опубликован материал Кирилла Смородина "Вымрут ли «книгозавры»?", содержащий "тройственное интервью" с составителями сборников: Игорем Минаковым, Сергеем Чекмаевым и вашим попкорным слугой.
Кирилл Смородин
Вымрут ли «книгозавры»?
Интервью опубликовано в журнале Пересадочная станция
Литературные сборники фантастики – калейдоскоп, в котором можно полюбоваться на узоры из космооперы или дизельпанка, антиутопии или постапокалиптики… Они не бросаются в глаза при беглом взгляде на стеллажи в книжных магазинах – там «царствуют» романы и эпопеи. Но у сборников есть своя ниша и свои почитатели. А создание сборника – определенного рода искусство.
В чем заключается работа над такими книгами? Есть ли рецепт успешного сборника? Какое место малая форма занимает в фантастической литературе XXI века? За ответами корреспондент «Пересадочной станции» обратился к людям, на счету которых не один сборник фантастики. Итак, знакомьтесь…
Ответственный редактор отдела фантастики издательства «Эксмо» Игорь Минаков. Как составитель, он имеет отношение к четырем сборникам, выпущенным совместно с ведущим редактором серии «Настоящая фантастика» издательства «Снежный ком М» Глебом Гусаковым. Три книги – ежегодники «Настоящая фантастика», которые выходят в «Эксмо» при участии «Снежного кома М». Они составляются по результатам Международного фестиваля фантастики «Созвездие Аю-Даг», который с неизменным успехом проходит в Крыму. Сборники панорамные, широкоформатные: в них представлены и научная фантастика, и фэнтези, и научная публицистика.
Игорь Минаков
Еще один проект Игоря Минакова и Глеба Гусакова – сборник «Классициум», вышедший в «Снежном коме М». Книга уникальная, с интересной историей. Вот что о ней рассказывает Игорь Валерьевич: «Однажды меня посетила вполне безумная идея: какой могла бы быть мировая литература двадцатого столетия, если бы ее классики летали в Космос? И не просто в Космос – а в Космос, описанный классиками фантастики. Этой идеей я поделился с Глебом Гусаковым. Сразу же возник вопрос: а кто будет создавать тексты «за классиков»? Разумеется, современные русские писатели! Сами будущие «классики» отнеслись к этой идее по-разному. Кого-то она захватила сразу, кто-то скептически отнесся и к ее практической реализации, и к собственным возможностям. Пришлось убеждать, уговаривать, разъяснять. Как результат: в антологии приняли участие и такие «монстры» фантастики, как Генри Лайон Олди, Геннадий Прашкевич, Далия Трускиновская, Леонид Кудрявцев, и «молодежь»: Владимир Данихнов, Иван Наумов, Мария Гинзбург, Юлиана Лебединская, Яна Дубинянская, Николай Калиниченко. Отметились фантасты среднего поколения: Дмитрий Володихин, Дмитрий Федотов, Андрей Щербак-Жуков и так далее. И даже НФ-возрожденцы в лице самого последовательного из нас – Антона Первушина. Он написал вторую из двух «набоковских» повестей — «Марсианку Ло-Литу». И при этом умудрился остаться верным своим принципам и мастерски стилизовать повесть под первоисточник. Без всякого сомнения, именно «Марсианка» стала визитной карточкой антологии».
На счету Глеба Гусакова также ряд тематических антологий научной фантастики издательства «Снежный ком М»: «Бозон Хиггса», «Фантум-2012». Сейчас готовится «Фантум-2013». Кроме того, Глеб Владимирович издал несколько сборников, работу над которыми доверил другим. «Феминиум. Антология феминистической фантастики» составляла Далия Трускиновская. «Темпориум. Антологию темпоральной фантастики» – Эрик Брегис. Скоро выйдет «Гусариум», посвященный двухсотлетию Отечественной войны 1812 года. Его составил писатель Алексей Волков.
Многие слышали о проекте «Дизельные мифы». Составитель этого сборника Сергей Чекмаев. В отличие от Игоря Минакова и Глеба Гусакова он не профессиональный редактор и не работает в издательстве. Однако уже выпустил несколько антологий.
Все началось в 2009 году, Сергей Владимирович тогда активно сотрудничал с игровой индустрией, а после феноменального успеха серии S.T.A.L.K.E.R практически каждый проект мечтал о собственной книжке. Сборник рассказов по ряду причин делается быстрее, чем роман-новеллизация одного автора. Как вспоминает Сергей Чекмаев: «все сложилось один к одному, и первым моим проектом стала антология постапокалиптической фантастики «Война на костях», вышедшая при поддержке MMORPG LAVA online».
Чуть позже, рассуждая в статье для журнала «Мир фантастики» о будущем сборников, как площадок для всевозможных публикаций, он спрогнозировал бурное развитие продюсерских, то есть коммерческих, антологий. И предположил, что наряду с игровой индустрией и медийщиками потенциальными заказчиками сборников в скором времени могут стать политические силы. Уже через год Сергей Чекмаев выступил одним из воплотителей собственных прогнозов…
Сергей Чекмаев
Сфера его интересов – коммерческие сборники. Как оказалось, подобные проекты востребованы не меньше прочих. Стоило Сергею Владимировичу составить несколько относительно успешных антологий, как посыпались заказы. Благодаря сотрудничеству с медийщиками – геймдевом, киноиндустрией и так далее – вышли сборники «Зомби в СССР», «Боги войны», «По ту сторону». Заказчиками выступили и пресловутые политические силы – так появились «Антитеррор-2020», «Беспощадная толерантность», «Либеральный апокалипсис». Это условная серия социальных антиутопий, выпущена она при поддержке Фонда «Взаимодействие цивилизаций».
Даже по названиям видно: большая часть сборников Сергея Чекмаева – тематические, с четко заданными параметрами. Иногда это вселенная компьютерной игры, именуемая на профессиональном жаргоне сеттингом. Иногда – мир негативных социальных прогнозов. Еще одна интересная особенность коммерческих антологий: заказчик – не издатель, его обычно не слишком волнуют продажи книги. Задачи заказчика находятся в несколько иной плоскости: обратить внимание на проект, поднять вокруг него шум, предоставить повод для обсуждения в СМИ. Социальные антиутопии выпускаются для инициации в обществе дискуссии по некоторым, не очень удобным, замалчиваемым темам.
Сергей Чекмаев признается, что не знает, насколько это хорошо. Но когда книга, которую все потихоньку начинают хоронить, вдруг вызывает массовые обсуждения, споры, наверное, это все-таки плюс. И для фантастики в целом, и для авторов, и, собственно, для Книги как таковой – с большой буквы. А то все уже смирились, что массовая литература может только развлекать.
Теперь наши эксперты расскажут, через какие «огонь, воду и медные трубы» им приходится пройти, чтобы стеллажи книжных магазинов пополнились новым фантастическим сборником.
Какие существуют основные этапы создания сборника – от идеи и до появления книги?
Игорь Минаков: Ежегодники «Настоящая фантастика» составляются как бы автоматически. Отбираются тексты, заключаются договоры. Над «Классициумом» нам с Глебом Гусаковым пришлось работать гораздо плотнее. Все-таки это не совсем сборник – это Книга с большой буквы. Все участники проекта выступили дружным соавторским коллективом. В остальном работа над сборниками мало отличается от работы над другими книгами, которыми я занимаюсь, как редактор отдела фантастики издательства «Эксмо».
Сергей Чекмаев: Этапов на самом деле ровно два: идея, которая суть стартовый свисток, сигнал к атаке, и финиш проекта – шумная презентация, автографы, книжка на прилавке. Все остальное – промежуточные стадии большой головной боли, ведь в работе составителя организаторские способности востребованы не меньше творческих. А может, и побольше. Поскольку все мои сборники рассчитаны, как уже было сказано, не только на продажи, издательскую отчетность и так далее, но и на привлечение внимания, набор рассказов идет открыто, приглашаются все желающие.
Сколько за всем этим кроется работы – мало кому известно. А ведь надо вбросить тему в писательское сообщество, объявить ее самым широковещательным образом, ответить на все вопросы малоинформированных новичков, которые зачастую еще не могут похвастать публикациями, зато свято уверены, что злой редактор только и ждет, как бы их ограбить и унизить. Потом – подбить на участие в проекте нескольких известных авторов, так как без пресловутых «паровозов» ни один издатель не возьмется публиковать сборник, найти издательство, готовое работать с предложенной темой и смешанным составом из «звезд», коммерческих авторов и начинающих творцов. И убедить заказчика, что данный конкретный издатель и именно этот состав – как раз то, что нужно, ибо маститый беллетрист, которого так хотелось увидеть в оглавлении, никогда не сочинит ни буквы на заявленную тему: он пишет фэнтези, и гигантские человекоподобные роботы ему, мягко скажем, неинтересны.
Уже страшно? До самого составления мы еще не дошли, а уже хочется бросить все к чертовой матери и заняться чем-нибудь менее нервным.
Открытый набор рассказов оборачивается сотнями текстов, которые следует разобрать, проверить на соответствие теме и условиям, отыскать застенчивых авторов, забывающих указать фамилию. И вот только теперь начинается главный процесс – то, чем, по всеобщему мнению, только и должен заниматься редактор-составитель. Что называется, вашими бы устами, ребята…
Глеб Гусаков: Зависит от того, о каких сборниках речь. К сожалению, сейчас совсем не востребованы авторские сборники. Если автор, конечно, не брендовое имя. О причинах скажу позже.
Межавторские сборники делятся на тематические и обзорные. В тематических, безусловно, очень важна идея, «идея темы сборника», извиняюсь за каламбур. Оригинальная идея позволяет четко сформулировать «техзадание» для авторов. Далее идет набор текстов. Механизм набора может быть массированным, а может – пригласительным.
Глеб Гусаков
Массированное объявление означает, что получишь пару сотен текстов от авторов разного уровня, калибра, известности. Такое объявление даешь, когда нет четкого представления, какой из знакомых авторов мог бы справиться с темой. Если же известен круг авторов, которые с темой справятся, рассылаются персональные приглашения поучаствовать.
Когда набор закончен, происходит отбор: составитель смотрит, какие тексты лучше всего ложатся в концепцию сборника и каковы их художественные достоинства. Сразу скажу, что в тематическом сборнике «попадание в тему» может если не перевесить художественность, то хотя бы уравновесить.
Далее неинтересно – начинается технология: редактура, обложка, верстка, печать.
В обзорных сборниках – «Лучшее за год», «Лучшее фэнтези» и так далее – на первый план выходит структура. Составитель должен продумать компоновку текстов так, чтобы читатель воспринимал их комфортно. Как пример, приведу «Настоящую фантастику-2012». НФ-тексты со счастливым финалом было решено отделить от НФ-текстов, где все плохо, и разделы назвать соответственно. Это помогает читателю ориентироваться «внутри» сборника и как бы… настраивает. То есть сборник должен иметь четкую внутреннюю структуру, отраженную, например, в разделах. Если же свалить в кучу самые разнообразные тексты, то и впечатление от книги у читателя останется сумбурное.
Ну а далее та же схема: редактура, обложка, верстка, печать…
Подготовка сборника – творческий процесс?
Глеб Гусаков: Мне кажется, из предыдущего ответа ясно, что творческая составляющая имеется. И даже видно, в чем она заключается.
Игорь Минаков: Нужно продумать композицию. Не побоюсь этого слова – архитектонику сборника. Ведь в идеале это должна быть не просто груда разнородных повестей и рассказов, а полноценная книга. Приходится думать, как увязать тексты друг с другом, как поделить пространство будущего сборника. Так что в этом смысле – процесс безусловно творческий.
Сергей Чекмаев: Напихать в книжку с десяток лучших рассказов без всякого порядка и смысла означает гарантированно убить сборник еще до печати. Читателю надо дать в руки интересную путеводную нить, какую-то общую схему кроме стартовой темы, сколь узкой и понятной она бы не казалась с самого начала. Принято говорить о концепте сборника, и это не пустые слова в красивой обертке. Высший пилотаж – так подобрать и расставить тексты, чтобы следующий плавно вытекал из предыдущего. Неважно, на чем это основано: на теме, на героях, на концовке, на общем настроении. Конечно, это недостижимый идеал, нанизать подобные литературные бусины удается нечасто, и не в последнюю очередь потому, что составитель работает с реальными текстами, а не с какими-то сферическими шедеврами в вакууме. Что прислали – из того и строим симпатичное зданьице, а если где-то выпирают некондиционные кирпичи или этажи получаются кособокими… беда. Приходится во всю мощь задействовать составительские клей и ножницы.
Например, в сборнике «Зомби в СССР» я подобрал тексты так, чтобы сымитировать стандартный киношный сценарий зомби-муви: от первопричины всех бед до кровавой бойни и традиционно безысходной концовки. К сожалению, на сто процентов выполнить задумку не удалось, но какой-то ориентир для читателя все же получился. По крайней мере, вместо банальной свалки трэшовых текстов антология стала похожа на более-менее законченное произведение. А в проектной книжке «Бестиариум: Дизельные мифы», которую я подготовил по материалам кросс-медийной вселенной DiezelPunk, реализована забавная идея реостата жанров. Причудливая атмосфера мира Diezel собрана из нескольких составляющих – технологий дизельпанка, нуар-стилистики и мифологических персонажей, придуманных Говардом Лавкрафтом. Само собой, авторы писали рассказы со своим видением, и потому в каждом тексте тот или иной компонент вселенной выражен сильнее в процентном соотношении. В итоге родилась неплохая мысль: расставить тексты по ранжиру – от дизельпанка через нуар к почти дистиллированному Мифу Лавкрафта, а в «Оглавлении» изобразить тот самый реостат, который и будет подсказывать читателю процентную долю нужного ему жанра в каждом рассказе.
Интересно отметить, кстати, что «Бестиариум» выступил в качестве первой ласточки DiezelPunk и помог достаточно развернуть вселенную, чтобы она стала сеттингом будущей онлайн-игры.
В общем, творчества – хоть отбавляй. Где бы еще на все это найти нервов, терпения и времени?
Сборники для вас – такие же «дети», как и собственные книги?
Игорь Минаков: Не совсем. Скорее – племянники, но тоже любимые. Особенно «Классициум».
Глеб Гусаков: Сравнение «писатель и текст – мать и ее ребенок» вполне отражает сущность вещей. Со сборниками не так, чуть более отстраненно. Напоминает отношение неравнодушного учителя к закончившему обучение и делающему собственную карьеру ученику.
Сергей Чекмаев: Каждый проект, в который вложена толика собственного труда, цепляет душу сотней крючочков. И любое изменение в нем, пауза в производстве, отсрочка в очереди на публикацию вызывает немало неприятных эмоций. Да и виноват во всем, если что-то пойдет не так, все равно составитель, не говоря уже о самом факте выхода книги. Прямо как в романе Юрия Германа: «Я отвечаю за все».
За сборник приходится переживать даже больше, чем за собственные книги, ибо в случае провала сольника отчитываешься только перед самим собой, а не перед коллективом авторов, издателем, заказчиком…
В общем, сдал книжку и сидишь, как в окопе, ждешь артиллерийского обстрела. Какие уж тут «дети» – выжить бы.
Есть ли соотношение в сборнике между опытными авторами и дебютантами?
Игорь Минаков: Есть. Как правило, если речь идет о повести, предпочтение отдается более опытным и известным авторам. В жанре рассказа или статьи маститые писатели и дебютанты соревнуются на равных. Главное – литературно-художественный уровень, который определяется исключительно вкусом составителей. Хотя и соображениями коммерческого плана руководствуются тоже – куда деваться!
Сергей Чекмаев: Готовых рецептов тут нет. Само собой, книга, собранная исключительно из начинающих, вряд ли очарует заскорузлое сердце издателя, будет долго болтаться по закоулкам и тупикам печатных планов, да и насчет продаж все заранее понятно. Недобор популярных фамилий до некоторой степени можно – и нужно! – компенсировать интересной темой или модным первоисточником. Сборник фанфиков по S.T.A.L.K.E.R или, к примеру, по Гарри Поттеру не нуждается в ВИП-именах.
С другой стороны отдача от проектов, составленных из одних только топовых авторов, как показывает практика, совершенно не адекватна затраченным ресурсам. Читатель, конечно, ценит своих любимцев и готов простить им даже двенадцатитомные эпопеи, но в сборнике хочет видеть перспективу, развитие и новые имена.
Как обычно и бывает, правильное решение находится где-то между крайностями. Издатель в любом случае нуждается в четырех-пяти «паровозных» фамилиях, чтобы поставить их на обложку. Да и заказчик совсем не против увидеть в своей книжке несколько известных имен. Они, по крайней мере, привлекут покупателя к сборнику, а вот приобрести книгу и прочесть его заставят совсем другие факторы.
Раз на раз не угадаешь, и каждый составитель все время мучается, что лучше выбрать. И тут – как в хорошем ресторане: пресное блюдо вряд ли будет пользоваться популярностью, но и переперчивать его тоже не стоит. Приправы хороши в меру, когда их вкус есть чему оттенять. Вот и в сборнике все должно быть упорядочено и подобрано с правильным чувством меры: основное кушанье из хороших, крепких авторов сдобрено разными по стилю мастерами для вкуса и остроты, а для изюминки стоит добавить пару абсолютно неизвестных широкой публике новичков. В каждом поваре живет экспериментатор – а вдруг получится шедевр?
Глеб Гусаков: Здесь два вопроса и два ответа, причем имеющие отношение к востребованности межавторских сборников у современного читателя.
Первый вопрос – соотношение между «локомотивами» и «всеми остальными». «Локомотив» – это Имя, это автор, статистически достоверно известный статистически достоверно большому кругу потребителей. «Все остальные» могут быть как новичками, так и опытными авторами – это дела не меняет. Да, хорошо, когда у сборника один, два или три «локомотива». Но – не больше. Тут прямая аналогия с железной дорогой: нахрена, скажите, составу десять паровозов?
Второй вопрос – именно соотношение между известными авторами и новичками. Ответ такой: да, оно должно иметь место быть. Строгих цифр тут нет и быть не может. Но важно, чтобы в сборнике обязательно присутствовали новые имена.
Здесь не обойтись без некоторого экскурса в психологию читателя, а заодно мы плавно перейдем к ответу на вопрос «отчего популярны сборники?» А они таки популярны.
Итак: какой сборник можно считать удачным?
Некоторые особо радикальные читатели полагают, что сборник удачен, если в нем есть хоть один действительно сильный текст. Большинство читателей сходятся на том, что сборник удачен, если сильных текстов в нем – от трети до половины. Практически все читатели полагают, что сборник очень хорош, если сильных текстов в нем две трети и больше.
Вывод: читатель допускает наличие в сборнике некоторой доли слабых текстов и не считает это большой бедой. А почему?
Когда читатель берет в руки сборник, он должен, во-первых, встретить имена нескольких знакомых, желательно – любимых, авторов. Это залог не зря потраченных денег. А во-вторых, увидеть большую «терру инкогниту»: землю неизвестную, фамилии незнакомые, которые будят в нем любопытство, желание исследовать, открыть для себя нового автора, а главное – возможность судить. Занять позицию Судии Высшего и объявить хотя бы самому себе – а можно и на форуме: этот текст хорош, а этот – ну, вы понимаете.
Теперь понятно, что вряд ли будет пользоваться успехом сборник, составленный исключительно из громких имен. И практика это подтверждает. В свое время юбилейный «альфакнижный» сборник, куда вошли многотиражные мэтры отечественной фантастики, не оправдал ожиданий издателя. Потому что читатель был лишен этого кайфа: выбирать и судить.
Становится ясно и то, отчего читатель снисходительно относится к некоторому количеству слабых текстов: с кем бы он тогда сравнивал? Кого бы тогда хвалил и кого бы ругал? Опытный составитель все эти кюнштуки хорошо понимает и использует.
Второй важный аспект, почему сборники набирают популярность – «клипованность» мышления современного человека: он сидит в интернете, перед ним ЖЖ с короткими сообщениями на разные темы, форумы с короткими сообщениями на разные темы, новостные ленты со все теми же короткими сообщениями на разные темы. Еще скайп и парочка чатов… При отсутствии самодисциплины, неумении структурировать и фильтровать информацию по принципу «надо – не надо» человек пытается объять необъятное. В итоге развивается клиповое мышление. Кстати, о клипах – о музыкальных. Я засекал время смены одного плана другим в видеоклипе. Одна секунда. Одна секунда, дамы и господа!
Причем тут сборники? Все очень просто. При чтении романа необходимо много чего удерживать в голове: многочисленных персонажей, сюжетные линии, развитие действия. Для клипового мышления это непосильная нагрузка. Доказательство: читателю «ан масс» стало трудно читать романы с большим количеством героев и множеством новых фантастических терминов. А рассказ – идеальный текст для чтения, например, в метро. Прочитал – переварил. Следующий. Тот же набор коротких сообщений на разные темы.
Раз уж речь зашла о популярности сборников… Игорь Валерьевич, Сергей Владимирович, насколько, на ваш взгляд, они востребованы у читателей?
Игорь Минаков: Востребованы. По крайней мере, ежегодники «Эксмо» на прилавках не залеживаются. Четыре-пять тысяч экземпляров уходят за две-три недели, что весьма неплохой показатель сегодня.
Сергей Чекмаев: Увы, в современной ситуации надо прежде разобраться, насколько сборники востребованы у издателей и заказчиков. Заказчики, как можно, наверное, уже понять из моих ответов, заинтересованы в новых сборных проектах, а вот с издателями все не так радужно. Акулы маркетинга не устают повторять, что сборники рассказов продаются значительно хуже, чем сольные романы. Причин тому много, и находятся они за пределами этого интервью. Просто примем, как данность, что с точки зрения бизнеса читательский интерес к антологиям несколько вялый.
Так ли это на самом деле – вопрос спорный. Некоторые коллеги, например, Глеб Гусаков и Эрик Брегис из «Снежного кома М» считают, что надо «воспитывать» своего читателя, и тогда через три-пять лет сформируется когорта правильных потребителей. Мне в данном случае проще, потому что я – не издатель. И мои проекты не ориентированы только на продажи, поэтому даже промежуточный вариант вроде «сборник прогремел в СМИ, но раскупается без фанатизма» кажется не таким уж плохим.
Есть мнение, что начинающему автору проще опубликовать роман, нежели рассказ…
Игорь Минаков: Мнение это родилось не на пустом месте. В «голосовательных» списках фантастических премий дебютным романам отдается немало страниц. Это говорит о том, что дебютанту сравнительно легко начать с романа. Рассказ, как литературный жанр, требует более тщательного, в идеале – виртуозного письма, ярких идей, неожиданных сюжетных поворотов, оригинальных коллизий. Тогда как современный роман – это некое аморфное образование, нередко лишенное даже острого сюжета, не говоря уже о более тонких вещах.
Глеб Гусаков: Да, так было, но ситуация меняется. Рассказы новичков в сборниках, как выясняется, нужны, а с романами – острый кризис перепроизводства. Правда, есть еще проблема фантастической периодики. С десяток бы хороших фантастических журналов – неважно, в бумаге или в цифре. Тогда рассказ и короткая повесть задышат во весь рост. В смысле – встанут полной грудью…
Сергей Чекмаев: Мнение несколько устарело. Сейчас начинающему автору вообще крайне сложно опубликовать что бы то ни было. Года три назад, когда финансовый кризис серьезно проредил стройные полки периодики и стало куда тяжелее опубликовать свежий рассказ, действительно проще было начинать с романа. А до 2008 года глянцевое море могло переварить все, что угодно, и с небольшими текстами журнального формата авторов принимали если не с распростертыми объятиями, то, как минимум – радушно.
Насколько велики шансы новичка попасть в сборник? Что для этого нужно сделать?
Игорь Минаков: Написать хороший рассказ, который бы понравился составителю.
Глеб Гусаков: Из вышесказанного ясно, что нужно делать: писать надо лучше.
Если серьезно, главная проблема новичка – узнать, что готовится тот или иной сборник. То есть надо, что называется, «держать руку на пульсе». Дальше дело техники – если рассказ в тему, да еще и хорошо написан, скорее всего, составитель его примет.
Сергей Чекмаев: Вы удивитесь, но ответ прост: написать хороший в литературном смысле рассказ на заданную тему. Ключевые слова здесь в самом конце, ибо в тематических сборниках соответствие теме ценится иногда даже выше, чем красивые словесные конструкции и виртуозное владение языком.
Я не устану повторять один и тот же простой, но почему-то не воспринимаемый авторами тезис: сборники – не конкурс! Поколение отличных рассказчиков «Цветной волны» выросло на поточном производстве сетевых конкурсов и во многом подпортило себе карму и умение писать. Ведь что такое стандартный интернет-конкурс? Массовый спринтерский забег с неизбежным самосудом в конце. Замороченные цепочкой из двух сотен одинаковых рассказов оценщики – такие же бедолаги-авторы, чей текст сейчас судит другой собрат по перу – жаждут чего-то оригинального. Зная об этом на собственном опыте, матерые литбойцы автоматом, не успев еще до конца прочитать тему свежего конкурса, стараются найти пути обхода стандартных решений, вывернуть наизнанку сюжет, извратить задумку до невозможности. Кто-то однажды сказал, что на Грелке первые пять сюжетов, которые приходят в голову, можно сразу же выкинуть в помойное ведро. Вероятно, для победы в конкурсе это – замечательный совет. Но не для попадания в сборник, ибо читатель, увидев на обложке тему, например, «пралюбоффь», хочет читать именно про любовь, а не про странные отношения семнадцатиполых юпитерианских осьминогов. В итоге отличный, стилистически выверенный и литературно безупречный рассказ выпадает из состава просто потому, что автор по привычке решил соригинальничать.
Шансы у новичков есть всегда, особенно – в коммерческих сборниках, поскольку они как раз и рассчитаны на всеобщую заинтересованность и как можно более широкий спектр мнений. Только, ради бога, не надо увлекаться перпендикулярными решениями задачи. Сальвадор Дали часто повторял ученикам: «Сначала научитесь писать, как надо, а уж потом – как хочется».
Каково на ваш взгляд будущее малой формы в фантастической литературе?
Игорь Минаков: Я думаю, что именно за малой и средней формой будущее нашей фантастики. Эпоха романов и многотомных эпопей заканчивается. Эти «книгозавры» вымрут, как и доисторические ящеры, оставив после себя недобрую память.
Сергей Чекмаев: Давайте я не буду развернуто отвечать на этот вопрос, чтобы никого не расстраивать. Сначала надо понять, что будет с литературой вообще и с фантастикой в частности, когда массовое книгоиздание объективно находится в упадке. Понятно, что литература становится электронной, что в самом ближайшем будущем произойдет частичная визуализация книги, что новые решения в битве за читательский интерес находятся где-то на перекрестке компьютерных игр, сюжетно насыщенных текстов, комиксов и сериалов. Непонятно только, что из этого сработает и когда.
Мы живем в чрезвычайно любопытное время. Время, когда в очередной раз должны измениться внешний вид, целевая аудитория и наполнение столь привычного атрибута нашей цивилизации, как книга. Но все-таки будет невероятно жаль, если сбудутся самые технологичные прогнозы и уже на протяжении жизни нашего поколения бумажная книга с запахом типографской краски, шелестом страниц и приятной тяжестью информации в руке уйдет в прошлое.
Глеб Гусаков: В мировой? В российской? Я не пророк. С уверенностью могу сказать только одно – будущее будет. В близкий конец света я не верю. Еще лет двадцать у нас, похоже, есть…
— Вас называют идеологом НФ-возрождения. Но многие ваши романы – это большая, т.е. серьезная литература с элементами фантастики, в том числе социальной. Как одно сочетается с другим?
— Не вижу здесь противоречия. Я вообще не слишком понимаю авторов, которые замыкаются – добровольно ли, по воле ли издателей – в узких жанровых рамках. Я считаю, что первична художественная задача, которую ставит перед собой автор. Из первичной задачи вытекает проблематика, а из неё – конфликт, через который всё это раскрывается. И если я вижу, что данная конкретная задача лучше всего решается средствами мистики, проблематика лучше всего раскрывается в мистическом антураже – я без колебаний, как, например, в «Господине Чичикове», обращаюсь к мистике.
Есть проблематика, которую наилучшим образом можно раскрыть средствами НФ и даже – только средствами НФ. Когда мы, «НФ-возрожденцы», озадачились этим вопросом, то обнаружилось, что подлинной научной фантастики в том смысле, в котором сейчас говорят о ней на Западе, у нас нет. Более того – отечественный читатель от отечественного же автора её и не ждёт. Есть узкая прослойка эстетствующих любителей фантастики, которые читают хорошую НФ, но… только англосаксонскую. Так и пишут в сообществах и на форумах: порекомендуйте хорошую НФ, только русскую не предлагать! Нам захотелось переломить эту ситуацию.
Кстати, о тех же «Двойниках». Да, казалось бы, от идеолога НФ-возрождения следовало ожидать зубодробительной НФ. Однако «Двойники» писались не один год, а потом ещё и изрядно перерабатывались, а потом редактировались… Зато недавно мы с Игорем Минаковым закончили повесть, которую я бы охарактеризовал как «очень жёсткая НФ» — ибо проблематика требовала именно такой формы.
— Ваши книги – довольно необычны для массового восприятия, и критики нередко спорят, как же определить стиль… Какое определение ближе вам самому?
— А Веров никогда и не ориентировался на массового читателя. Это не снобизм, это вполне продуманное решение. Пробовал, оказалось — неинтересно Верову «упрощаться». И рад бы, ан, нет, — неспособен. Стиль… тут не критики нужны, а литературоведы. А Веров пока ещё не классик, чтобы за него так серьёзно взялись.
На заре туманной юности был придуман термин «эпифоническая фантастика». «Эпифония», если перевести с греческого дословно — получится «послезвучие». То есть, текст, оставляющий после себя в душе читателя отпечаток (неважно, со знаком плюс или минус) и в идеале – требующий перечитывания. Но, поскольку «эпифония» больно уж созвучна «эпитафии», термин был благополучно забракован.
— Кто главные герои ваших книг?
— Если говорить о прототипах – конечно, я беру их из жизни. Жизнь — лучший выдумщик. Чаще для необходимого образа делаю «гибриды» из наиболее «вкусных» качеств, речевых характеристик и пр. нескольких людей. Мне близок образ обыкновенного человека, иногда даже – откровенно неприятного типа, поставленного в необыкновенные, иногда даже – сверхчеловечески жёсткие обстоятельства. Мне непонятно стремление массового читателя отождествлять себя с супер-пупер крутым мачо (феминой). Это ведь подростковое восприятие книги, я сам таким был, лет в двенадцать-четырнадцать это нормально. А ты попробуй себя отождествить… нет, даже не с отпетым негодяем. С серым ничтожеством – слабо? Между тем, душевный опыт от такого самоотождествления отнюдь не бесполезный. Раньше писатели как-то не слишком боялись обидеть этим читателя – «маленькие люди» Чехова, ничтожество Раскольников у Достоевского…
Поэтому зачастую мои герои – по крайней мере, в начале произведения – люди малосимпатичные. Не все, конечно, и не всегда. Да и на выходе, в финале, разные превращения с ними случаются.
— Должен ли писатель писать только о том, что знает досконально? Т.е если пишешь о Будущем, надо представлять в деталях свой его вариант?
— Известна максима братьев Стругацких: писать надо или о том, что знаешь лучше всех, или о том, чего не знает никто. В целом, согласен. Нельзя написать хороший роман об армии, не отслужив в армии. Не стОит браться за роман о тюрьме, если не довелось… Но если нужен не роман, а эпизод, а у вас есть знакомый «блатной» или «урка» (на свободе, конечно!), то надо бы с ним пообщаться плотнее. И эпизод получится. Вообще, работа писателя – подглядывать и подслушивать… И прорабатывать массу материала.
О Будущем и вообще, о мире, искажённом вашим фантастическим допущением. Тут надо всё продумать досконально. Технику и технологию, социальное устройство, профессиональные жаргоны, моды и причёски, экономику и энергетику… Да, обычно девяносто процентов придуманного остаётся за пределами текста. Времена «лекций профессора Петрова пионеру Сидорову» прошли, никто из героев современного НФ-романа не станет рассказывать очевидные друг для друга (но не для читателя) вещи. Это как я бы вам сейчас начал рассказывать, для чего предназначена газовая плита, и как её включать. Но в голове автор должен держать всё. Иначе выйдет халтура.
— Вы противник облегченного чтения? Этакого одноразового масскульта, столь раскрученного не только в женской литературе, но в отечественной фантастике и детективах…
— Нет, конечно. С тем же успехом можно сказать, что я противник закона всемирного тяготения. Облегчённое чтение – это реальность, данная нам в ощущениях. В советское время народ реально испытывал нехватку в пошлости. Скажем, в области фантастики работали, как правило, не идеологические рогатки, а критерий качества. А народ жаждал «мочилова» и «Анжелик». И в 90-е он всё это, наконец, получил. Сперва в западной упаковке, а потом и в отечественной. Я противник иного – существенного перекоса в сторону книг-однодневок и «подсаживания» на них читающей молодёжи.
— Как вы выбираете названия своих книг?
— О, это больной вопрос. У каждого писателя есть слабое место, у Верова это названия. Хочется, чтобы и ёмко, и чтобы суть передавало, и чтобы не вычурно. А в голову ничего не лезет. А если лезет – оказывается, есть уже такое название. Бывало, и диктат издателя… Например, «Завхоз Вселенной» на самом деле называется «Небо без звёзд». Но издателю не понравилось. «Десант на Сатурн» и «Десант на Европу» — тоже следствие издательского произвола. Да, в общем-то, не в названии ведь дело.
— Вы – лауреат многих фантастических премий. Что они вам дали и чем, по-вашему, отличаются фантастические премии от вручаемых в «большой литературе»?
— Помимо острой эйфории при выходе на сцену за «цацкой» — разве что некоторую дополнительную уверенность в себе. На продажи фантастические премии почти не влияют. Иное дело – премии большой литературы. Там это целенаправленный и мощный инструмент продвижения автора. Солидные денежные призы, мощный рекламный бюджет, повышенное внимание СМИ, общественности, и как следствие – издателей, превращают лауреата или даже «шорт-листера» чуть ли не в медийную фигуру и делают известным.
К сожалению, не нашлось ещё спонсора или мецената, который смог бы раскрутить нечто вроде «Большой книги» или «Русского Букера» в области фантастики.
— Меняются ли с течением времени ваши сюжеты и темы? Вы делите свое творчество на какие-то периоды, этапы?
— Меняются, но тут мне трудно судить, наверное, со стороны виднее. Я пишу о том, что мне интересно, что меня волнует в данный момент, облекая, как я уже говорил, в ту форму, которую считаю наиболее подходящей. Если же, к примеру, в данный момент ничего не волнует – то и не пишу ничего. А на этапы себя делить – признак надвигающейся мании величия.
— Какие ощущения вы испытываете, стоя в книжном магазине перед стопкой ваших книг?
— Когда это были первые книги – нечто, сходное с лёгким опьянением. Сейчас иное – ходят мимо покупатели, бросают на полки равнодушные взоры, и внутри возникает: «Ну, возьми в руки мою книгу! Возьми, полистай!». Чувство не слишком приятное, поэтому в книжные магазины я предпочитаю не ходить.
— Рэй Брэдбери в «451 по Фаренгейту» описывал цивилизацию без книг. Сейчас постепенно исчезают бумажные книги, электронные книги пока их не заменили. Может быть, лет через двадцать-тридцать, отчасти пророчество Брэдбери сбудется? И вместо книжных магазинов на одной из центральных московских улиц откроют магазин книжного антиквариата, куда будут приезжать по предварительной обязательной записи олигархи и топ-менеджмент. А киберполиция будет ловить тех, кто выкладывает в сети без разрешения книжные сканы. Если это возможно, то экземпляры каких книг вы бы сейчас советовали приобрести?
— Вряд ли такое возможно. Есть куда более неприятный вариант: книга превратится в мультимедийный продукт. То есть, в вашей читалочке вам и картинки, и анимация отдельных эпизодов, и внешний вид всех звездолётов враждебного флота сириусян, и вид сверху, сбоку и в разрезе. И тут же – компьютерная игра «Спаси Анну Каренину», к примеру. Вот это страшно. Потому что главная ценность книги не в том, электронная она или бумажная, а в том, что она будит фантазию. Я сам, понимаете, – сам желаю представить, как выглядят герои, как выглядит звездолёт сириусян, какое выражение лица у Анны, бросающейся под поезд. А мне предлагают «продукт», где за меня всё уже вообразили и нарисовали. И думать не надо. Надо нажимать кнопочки. Вот это страшно.
— Вы бы отказались слетать на машине времени в будущее, и, узнав Грядущее, как в фильме «Назад в Будущее», вернуться и использовать ее в своих целях? В том числе – написать роман-предсказание, обреченный на успех?
— О! Я бы непременно узнал точный итог финала Лиги Чемпионов по футболу и отменно выиграл бы на тотализаторе. А настоящее предсказание на успех обречено не будет. Не поверят. «Пророков нет в отечестве своём, да и в других отечествах не густо». Но уж когда начнёт сбываться, да ещё в точности – придётся бежать. Ибо поймают и убьют. «Но ясновидцев, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах».
— Вы, как писатель-фантаст, верите в повсюду постоянно рекламируемый мегатренд – скорое повсеместное появление умных домов и умных городов?
— Вера — это из несколько иной области. Верить (или не верить) можно только в принципиально непостижимое. Например, в Бога. Умные дома и города… если человечество не тряхнёт очередной социальный катаклизм типа третьей мировой – почему бы нет? С точки зрения логистики это, извиняюсь за каламбур, логично. Насчёт «повсеместного» сомнения берут. А скорое… Я уже сейчас не понимаю, к чему многие фирмы содержат офисы? Если при современных коммуникациях, всю работу манагеры могут выполнять, не выходя из дому? А если дом ещё и поумнеет – можно будет и на улицу не выходить. Проблема пробок в Москве сразу рассосется.
— Верите ли вы в цикличность развития литературы или в то, что существуют некоторые исторические условия, благоприятные для расцвета литературы? Как оценить нынешний этап и что можно ожидать в ближнем будущем?
— В цикличность не верю. Состояние литературы определяется состоянием социума. В данном случае – постсоветского. Исторические условия – да. Чем они тяжелей, тем лучше для литературы. Вспомним то же «потерянное поколение». Вспомним латиноамериканский магический реализм, расцветший во времена хунт, диктатур, нестабильности. В общемировом масштабе сейчас наблюдаю такой тренд – развитие «клипового мышления». Из-за обилия кратких и многочисленных информационных сообщений и коммуникаций (человек поглощает обрывки информации новостных лент, форумов, сам лихорадочно пишет и читает в ЖЖ, соцсетях, блогах) на разные темы, развивается неспособность длительного устойчивого восприятия. Срываются фильтры информации. Даже музыкальные видеоклипы построены по тому же принципу – частота смены планов в среднем одна секунда. Отсюда, например, в фантастике – стойкое неприятие текстов, в которых используется незнакомая терминология, присутствует сложная композиция, нелинейный сюжет. Из свежих претензий – «у вас слишком много персонажей, от них в глазах рябит». В метро такое не почитаешь…
— У вас много раз брали интервью. Какой бы вопрос вы задали сами себе, если бы оказались на месте интервьюера?
— Почему ты пишешь? Это ведь трудное, мучительное и неблагодарное занятие. Но не хотел бы я оказаться на месте этого интервьюера. За такой вопрос можно и того… по лицу получить.
облако тэгов
