— Оля, за последние несколько лет ты оформила множество подростковых книг – и состоявшихся мировых бестселлеров, и книг новых авторов, которые стали бестселлерами в твоем исполнении. Насколько мы знаем, Мишель Пейвер открыто признавала, что считает твое оформление ее «Хроники темных времен» лучшим среди всех других мировых изданий своих книг. Скажи, тебя так вдохновляет жанр фэнтези? Что тебя привлекает в нем больше всего?
— Я только поправлю немного: оформление «Хроник темных времен» Мишель Пейвер — это наша совместная работа с Ольгой Клявень, и хороший результат – наша общая с ней заслуга. Меня с детства интересовало и вдохновляло всё чудесное и мистическое, но при этом не совсем детское, – поэтому фэнтези – это, я думаю, лучший вариант для реализации такого мировосприятия, как у меня. Мне нравится возможность изобразить дракона, ангела, фею, волшебные часы, зловещий туман… Мне очень не хватало настоящего волшебства в советском детстве – теперь я пользуюсь возможностью всё это самой придумать и изобразить. И я бы не стала жестко делить фэнтези на подростковое и взрослое: для меня этот жанр привлекателен тем, что он и взрослому интересен. Форма изложения может быть достаточно простой, но идеи в хорошем фэнтези – общечеловеческие, для всех возрастов.
- А есть разница в работе над оформлением книг, уже получивших мировую известность, и книг новых авторов?
— Отличие только в том, что уже раскрученная книга должна быть узнаваемой, а для малоизвестного автора, для новой книги – я в какой-то степени задаю стиль. Но по большому счету для меня разницы нет: я стараюсь к любой книжке относиться как к чему-то особенному, найти в ней интересное и важное – и показать всё это в обложке.
— Как ты работаешь над обложкой книги? Делаешь ли наброски, пока читаешь текст, или стараешься вначале получить полное впечатление, прочитав всю книгу целиком, а потом начинаешь работу над образами?
— При чтении книги я не делаю зарисовок, но стараюсь отслеживать всё то, что представляется мне важным и что можно было бы красиво изобразить. Когда книжка прочитана, я сажусь за компьютер… И обычно я начинаю с поисков в Интернете чего-нибудь похожего на то, что я себе уже начала представлять. Для «Часодеев» я уже насобирала коллекцию часов и шестеренок, для «Зерцалии» – фотографии летучих мышей и бьющегося стекла, для «Элизиума» – отсмотрела плакаты к фильмам Тима Бертона и к «Воображариуму Доктора Парнаса»… Все эти поиски помогают определиться прежде всего со стилем. А дальше я начинаю искать яркий образ к конкретной обложке, и так бывает, сразу понимаешь, что должно быть изображено – а бывает, что долго-долго мучаешься.
— Расскажи подробнее о своей работе над «Элизиумом». Речь идет о первой книге цикла – романе Александра Андерсона «Аликс и монеты», которая одержала победу в конкурсе «Новая детская книга» в 2013 году. Книга уже получила более десятка восторженных отзывов в интернете, теперь и в прессе. А какие впечатления об этой книге остались у тебя самой? Какой эпизод романа «Аликс и монеты» тебе больше всего запомнился?
— Эта книжка мне очень понравилась, мне близка эстетика этой книги, как близка и одна из ее главных идей: единство и борьба противоположностей как один из законов нашего мира. «Росмэн» не планировал делать книгу с иллюстрациями, но у меня есть желание проиллюстрировать эту книгу: очень многие ее эпизоды я сразу увидела как картинки – садись и рисуй. Любимый эпизод – пожалуй, кульминационный момент выяснения героиней, кто же такой и что такое для нее Шут.
— Обложку книги «Элизиум. Аликс и монеты» можно назвать точным попаданием в образы, настроение книги. Как проходила работа над обложкой? Ты сразу поняла, что на обложке должен быть Шут, или рассматривала еще какие-то идеи?
— Я довольно долго мучилась с обложкой, хотя было ясно, что нужно изобразить Шута. После того, как я определилась с лицом-маской, дело пошло быстрее. В общем-то чем выше планка, тем больше усилий прилагаешь – а в данном случае мне очень хотелось, чтобы обложка отразила «странность», загадочность этой книги, ее театральную мрачноватость.
— Что для тебя может стать источником вдохновения, кроме самой книги? Бывает ли, что какие-то образы ты видишь во сне, или, наоборот, встречаешь в повседневной жизни, среди обычных вещей?
— Вся жизнь и является источником вдохновения. Люди, вещи, погода, фильмы, картины, музыка. И сны.
— Что в оформлении подростковой книги важнее всего?
— Важнее всего – искренняя заинтересованность. Она, я думаю, вообще в любом деле важнее всего, — это то, что заставляет расти и развиваться. В данном случае – конечно, нужно помнить себя в детском и в подростковом возрасте – свои тогдашние вопросы и проблемы и свои наивные, может быть, мечты, желания.
Мы с годами становимся опытнее, рассудительнее – но всё это ерунда, если внутри нет яркого, как тогда, ощущения любви и интереса к миру.
— Кого ты считаешь лучшими иллюстраторами фэнтези сегодня, и чьи образы ты считаешь наиболее актуальными, сильными, либо вдохновляющими. Ты упоминаешь Бертона, может, кто-то еще есть. Чем тебя вдохновляет Тим Бертон?
— В России сейчас лучшие обложки к книгам этого направления и художественной литературы вообще — у Андрея Фереза: каждая его обложка — волшебная и в каждой — новая находка. Его работы меня очень вдохновляют. Лучший наш иллюстратор — Владислав Ерко, из западных понравился Бенджамин Лакомб. Тим Бёртон мне интересен умением сочетать страшное и весёлое, бытовое и фантастическое. Приступая к Элизиуму, я обратила внимание на то, как он умеет показать страшную сказку.
— Как изменился жанр иллюстрации фэнтези, если сравнивать иллюстрации советских времен и сегодняшние. В чем, на твой взгляд, отличия, расскажи об образах.
— Трудно сравнивать нынешнее время с советским периодом, потому что тогда фэнтези как отдельного жанра у нас не существовало. Была фантастика вообще, но она, как и многое другое, выходила в коленкоровых обложках со скупым текстовым оформлением и десятком черно-белых внутренних картинок, обычно прямо и просто иллюстрирующих сюжет. У нас много было хороших иллюстраторов, но почему-то они обошли фантастику стороной, и ярких образов в этом направлении у нас не появилось.
Сейчас концепция оформления книги принципиально другая: обложка — это привлекательная упаковка, которая должна заставить покупателя взять книжку, а внутреннее оформление — это только лишние деньги. Поэтому говоря об иллюстрациях к фэнтези, мы чаще всего говорим об обложках. Хороших обложек по большому счету немного: обычно уже экранизированные произведения оформляются кадрами из фильма, а большая часть остального — фотореалистичными сюжетными картинками среднего качества. Но есть ряд интересных в плане оформления серий.
Основное в хорошей современной обложке фэнтези (да и не только фэнтези) — это создание яркого эмоционального и смыслового образа книги или книжной серии. Это может быть всё что угодно: портрет, натюрморт, пейзаж, это узнаваемый логотип серии... Видя такие обложки, мы не узнаем про сюжет — мы узнаем, что книга спокойная или напряженная, страшная или светлая. Несмотря на множество посредственных обложек, хорошего сейчас немало и можно сказать, что искусство оформления фэнтези в России сейчас переживает свой расцвет.
— А наши и западные иллюстрации и образы отличаются? Чем?
— Западные обложки редко доходят до русского читателя в связи с их слишком простым с точки зрения читателя и издателя оформлением. Западные дизайнеры больше экспериментируют со стилем: это часто бывает не очень реалистичное или совсем не реалистичное рисование. Эмоционально же их обложки часто бывают очень спокойными. Для русского читателя такое оформление, как правило, не говорит о жанре и не привлекает эмоционально. Это не значит, что западные обложки хуже — скорее они менее "попсовые", менее штампованные, чем наши.
— Как не надо иллюстрировать фэнтези, можешь ли ты дать советы начинающим иллюстраторам?
На мой взгляд, любой стилистический эксперимент может стать удачным. Фэнтези — это ведь достаточно условное название: оно может одновременно быть сказкой, детективом, экшном, достаточно реалистичным повествованием, философской притчей... Поэтому посоветовать могу стремиться к развитию, к узнаванию чего-то нового. Когда вы иллюстрируете книгу — любите ее. И верьте в себя.
Журналисты и иследователи современной массовой литературы неоднократно пытались четко маркировать ее творчество, навесить аккуратный ярлычок. Семёнова — детский писатель, Семёнова — «королева славянского фэнтези», Семёнова — детективщик... Проблема однако в том, что Мария Васильевна — автор малопредсказуемый и к попыткам наградить ее каким-либо титулом относится с большой долей иронии. Долгожданный выход нового романа о Волкодаве, который поклонники творчества Семёновой ждали одиннадцать лет, стал поводом для беседы с одним из самых непубличных российских писателей.
— После выхода вашего романа «Волкодав» в России возникла мода на так называемое славянское фэнтези. Однако постепенно она прошла. С чем вы связываете этот спад? — Я думаю, большого секрета здесь нет. Чтобы писать толковое славянское фэнтези, славян надо ЗНАТЬ. Конечно, фэнтези — это шаг в сторону, но... Вы не задумывались, почему так «хорошо пошёл» бессмертный Джеймс Бонд? Да потому, что его автор прекрасно знал всю кухню разведки. И «шаг в сторону» осушествил гениально! Вот и в нашем случае — изволь штудировать этнографию, историю, антропологию, ещё кучу наук. Надо пытаться воссоздавать мировоззрение, адекватные речевые и поведенческие характеристики... И тэ дэ, и тэ пэ. Это ж какая работа! Гораздо проще по восемнадцатому разу пережёвывать бутерброд дедушки Толкина или плодить попаданцев, не заморачиваясь с менталитетом древних времён... Ну а читатель не дурак, он истину чует, как и её отсутствие. И народ не захотел читать, извините, бодягу всё про тех же эльфов и гоблинов, только в лапти обутых. Родная культура, сколько её ни вытравливали, в нас ещё крепко сидит... Соответственно, авторы, обнаружив, что лёгкого успеха добиться не удалось, занялись чем-то другим...
— А какие условия нужны, чтобы это направление снова было в тренде? — Условия, как всегда, в людях. Появятся авторы, способные сочетать серьёзные знания с умением нанизать их на шампур увлекательного сюжета, заставить сопереживать героям, да ещё изложить это всё вменяемым слогом... И будет нам счастье. Только вряд ли — по причинам, указанным выше — такое авторство когда-нибудь станет массовым. Чем перекапывать словари в поисках одного-единственного слова, большинство авторов всё равно предпочтёт выдать очередной инкубаторский боевичок в стиле «он ощутил сильную слабость» и «лошадь затормозила». Это не хорошо и не плохо, это, видимо, зачем-то нужно Природе. Но, пока будут появляться адекватные книжки, народ их будет расхватывать, и это тоже закон. А называется или нет это трендом, я понятия не имею.
— Почему именно славянские и скандинавские языческие мотивы вы использовали при написании цикла о Волкодаве? — Чуточку поправлю: конкретно славянские (Волкодав уж никаким боком не скандинав), и не столько мифы, сколько обусловленный ими менталитет. А виной всему мой поперечный характер. Если о чём-то «практически ничего не известно», да не о каких-нибудь хеттах, а о своём родном, я именно там начинаю копаться. Сперва носом, потом лопатой, потом экскаватором... Дальше возникают исторические романы, потом популярная энциклопедия и наконец фэнтези как способ наиболее ярко всё это показать. Вот примерно так в моём случае это происходило.
— Что подвигло вас столько лет спустя вернуться к своему герою? — Дело в том, что «Мир по дороге» был обещан издательству давным-давно, однако жизненные обстоятельствп повернулись так, что несколько лет мне было не до индивидуального творчества, я занималась переводами и работала в соавторстве. Книга же висела на совести и, в общем-то, не давала двигаться дальше. В какой-то момент я сделала над собой страшное усилие и засела её писать. Довольно скоро персонаж явился на зов и... здорово мне помог, по своему обыкновению помогать людям. В итоге потребовалось новое усилие — уже для того, чтобы его отпустить.
— Будут ли еще продолжения саги о Волкодаве или для вас тема окончательно исчерпана? — Волкодав товарищ такой — обязательно найдёт, во что вляпаться, поэтому про него можно писать бесконечно. Но мне просто жалко и его, и себя. Его — потому что он на самом деле ни к каким подвигам не стремится, он просто разгребает препятствия, которые мешают ему построить дом, посадить сад, нарожать детей, прожить сто лет душа в душу с Оленюшкой и помереть с ней в один день. И что мне, его опять из дому вытаскивать? Или заставлять за сыновей волноваться?.. А себя жалко потому, что как-то не хочется быть заложником одного персонажа, даже очень удачного. Так что замОк размером с арбуз я для себя на эту дверь не вешаю, но и вновь открывать её пока не планирую. Меня совсем другой замысел сейчас распирает.
— Несколько романов были написаны вами совместно с Феликсом Разумовским, Дмитрием Тедеевым, Екатериной Мурашовой и многими другими. Чем был обусловлен выбор соавторов? — Выбор соавторов происходил примерно так: товарищ сам должен быть далеко не бездарным литератором, обладать безусловной личной порядочностью и корпусом практических знаний, которые мне самой было бы хлопотно добывать. Так и образовались книги в соавторстве с Екатериной Мурашовой, Феликсом Разумовским, Дмитрием Тедеевым. Правда, ни в одном случае перманентных «Братьев Гонкуров» не получилось, хотя сотворчество радовало — надеюсь, и читателей тоже.
— Вы часть выступаете в качестве переводчика. С какими произведениями вам было интереснее всего работать? — Может, я вас разочарую, но переводы мне неинтересны как класс. Я к ним отношусь как к копанию картошки: расценки известны, заработок предсказуем... Интерес?.. Скорее уж некое учение на чужих оплошностях и огрехах. Я «Волкодава»-то начала сочинять вконец озверев от качества переводимого... В издательстве я только прошу, чтобы книга была хоть не очень занудная, а то иногда вообще удавиться охота. Другое дело — если уж за что берёшься, засучивай рукава и выдавай качественный результат. Поэтому, хоть и плююсь временами, мне за свои переводы не стыдно. Особенно стихи люблю переводить — всё гимнастика для мозгов.
— Вы человек не очень публичный. Как вы предпочитаете общаться со своими поклонниками — лично или в Сети? Насколько важна для вас обратная связь? — Общаюсь почти исключительно на выступлениях. Тоже не слишком это люблю, но опять же, если за что-то берёшься... Если это оказывается частью профессиональных обязанностей, если люди пришли и на тебя смотрят... Иногда возникает даже иллюзия, будто не зря небо копчу. В соцсетях, если вы об этом, ни в каких не состою, я правда человек необщительный. Единственное — всегда выхожу на контакт с теми, кто просит совета. Тут и письмо не грех написать, и в гости пригласить... Я же помню, с чего сама начинала. Поэтому мне бесконечно дороги любые творческие подскоки, даже самые бескрылые. Однако таких, к сожалению, очень мало — ну не хотят люди учиться. Написал два слова, выложил в блоге, и в глазах уже звёзды. Такая публика мне не особенно интересна.
Известный мастер отечественной книжной иллюстрации Анатолий Михайлович Елисеев рассказал о том, как появились иллюстрации к «Золотому ключику» Алексея Толстого и с какими трудностями пришлось столкнуться при их создании.
— Анатолий Михайлович, расскажите, пожалуйста, какие у вас в детстве были любимые книги? Какой, на ваш взгляд, должна быть детская книга? Что в ней главное? — Я очень хорошо помню первую книгу, которая поразила меня в детстве. Жили мы тогда не богато, детских книг с цветными иллюстрациями не было. И вот, однажды, родители пошли в гости к какому-то обеспеченному человеку и взяли меня с собой. Там меня, чтобы не мешался под ногами, отправили в отдельную комнату, где прямо на полу, на ковре лежала большая красивая книжка с картинками. Я ее открыл и на первом развороте увидел рисунок – обезьяны прибивали солнце к небу, а крокодил пытался им помешать. И тут же включился в игру, принял сторону обезьян и начал думать вместе с ними – как же обойти крокодила? Фактически, я стал участником этой истории. На протяжении всего времени, что мы были в гостях, я разглядывал рисунки и фантазировал. Думаю, что это самое главное в детской книге – она должна приглашать в игру, оживлять героев сказок и пробуждать воображение ребенка. Не могу настаивать на этом, так как у всех свое восприятие и свои источники вдохновения. Могу говорить только на основе своих воспоминаний и наблюдений.
— Когда проявилась тяга к рисованию? Как вы поняли, что хотите стать именно художником? — Вряд ли возможно точно ответить на этот вопрос. Творчество всегда витало в воздухе. Начал рисовать еще в школе. Первые шаржи на учителей были обычным хулиганством, не думал, что когда-нибудь стану зарабатывать этим на жизнь. Очень любил уроки литературы, но делал много ошибок в сочинениях, поэтому старался писать покороче. В полиграфическом институте у нас тоже царила особая атмосфера творчества. Вообще, я считаю, что в процессе обучения ни в коем случае нельзя изолировать литераторов и иллюстраторов друг от друга. Потому что только совместная работа, общение могут обогатить и тех, и других. Так формируется особый взгляд на жизнь, пробуждается вдохновение, находятся новые пути самовыражения. Я всю жизнь общаюсь с творческими людьми самых разных профессий. Как тогда, еще в дошкольном возрасте, первая книга с картинками открыла мне целый мир, так и сейчас фантазия может начать работать от любой детали или услышанной где-то фразы.
— Вы достаточно много книг проиллюстрировали вместе с Михаилом Скобелевым. Расскажите, пожалуйста, немного подробнее о вашем сотворчестве. — С Михаилом Скобелевым мы вместе учились. Наш мастер, иллюстратор Виктор Васильевич Пахомов, выбрал нас для работы над одной книгой, и так, с его легкой руки, оно дальше и пошло. Мы некоторое время работали вместе, пока жизненные пути не разошлись. Думаю, что это и к лучшему для нас обоих, потому что, конечно же, каждый художник должен идти по своей дороге.
— С какими сложностями, на Ваш взгляд, сталкиваются современные художники и иллюстраторы? — Посмотрите на картины Яна Вермеера. Думаю, что ни один художник в наше время не сможет передать такую гармонию и покой. Это просто невозможно, потому что покоя нет, прежде всего, в душе людей. Ритм жизни и ее жизненные соки очень влияют на художника. Существует какая-то общая атмосфера, причинно-следственные связи, которые невозможно игнорировать. Перед революцией, когда по Европе «бродил призрак коммунизма», это бурление ощущалось в воздухе. Так появлялись новые художественные течения, о которых ранее никто не мог и помыслить. Сейчас же, по моим ощущениям, в воздухе разлита безнадежность, ощущение раздробленности и потерянности.
— Как родилась идея проиллюстрировать книгу «Золотой ключик, или Приключения Буратино»? — Не сочтите за самонадеянность, но бывает так, что думаешь о книге и понимаешь: «Мое!» Так родилась книга «Конек-Горбунок». И она до сих пор переиздается. Также было со сказками Пушкина. Также случилось и с «Золотым ключиком». Я вообще считаю, что эта сказка – лучшая из авторских. Читаешь ее с чувством легкой зависти к человеку, который смог так талантливо написать. Это замечательная история. И не имеет значения, что она была придумана на основе «Пиноккио». Сказка Толстого все равно, на мой взгляд, абсолютно самобытна и неповторима. Интересно работать над той книгой, в которой есть своя атмосфера и необычные характеры. В этом случае художнику есть, над чем поработать.
— Мешало или помогало то, что книгу иллюстрировало до Вас достаточно много художников? Чьи иллюстрации Вы могли бы отметить? — Перед началом работы никогда не смотрю работы других иллюстраторов. Всегда существует опасность, что какая-то идея осядет в голове, окажет влияние на восприятие. Предпочитаю рассматривать книгу как чистый лист. Вот и предыдущих иллюстраций «Золотого ключика» я не видел.
— Есть ли в этой книге у вас любимый персонаж? Кто из персонажей ближе вам или, может быть, похож на вас? — «Золотой ключик» привлек меня, прежде всего тем, что все герои сказки очень необычны и интересны. Столько ярких типажей! Симпатичный хулиган и обормот Буратино, «светская дама» Мальвина, Лиса Алиса и Кот Базилио… У всех свой характер и мне как художнику было очень любопытно придумать и воплотить этих героев, показать развитие взаимоотношений. Присмотритесь внимательно – в сказке нет однозначно хороших и однозначно плохих персонажей. Толстой смог сделать всех героев абсолютно живыми людьми.
— Поиск какого персонажа этой книги дался Вам трудней всего? — Конечно, Карабаса-Барабаса. Он злодей, но злодей понарошку. Одновременно страшный и забавный. Такой злодей, в которого могут играть дети. Поэтому я постарался передать его злодейство, сохранив саму интонацию «понарошку». Знаете, как в детских играх: «Пиф-паф, я тебя убил». Все не по-настоящему, но взаправду. И интонация «понарошку» сохраняет уважение к ребенку, которому ты предлагаешь эту сказку и этого злодея.
— Расскажите, пожалуйста, об обложке книги «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Вы придумали сделать панцирь Тортилы выпуклым? — Нет, изначально у меня была другая идея для обложки, но в результате мне понравился вариант, предложенный издательством. То, что Тортила получилась такой выпуклой и приятной на ощупь, придает книге дополнительные очки. Я даже не знал, что есть такие технологии и возможности. Вообще, я очень благодарен издательству «Нигма» за их искреннюю любовь к книгам. Книжка пронизана этим чувством. Берешь ее в руки и понимаешь, что она сделана не ради денег, а из-за любви. Эта любовь передается читателю.
— На днях в «Нигме» вышла книга «Король и воришки» с Вашими иллюстрациями. Поделитесь, почему Вы создали именно такой образ для короля? Сразу ли он был для Вас очевиден? — Сложность в данном случае была в том, что образ короля в книге – собирательный, подробности его характера не прописаны. Поэтому я отталкивался не от героя, а от самой ситуации. Почему он повел себя именно так и как сумел перехитрить воришек? Так потихонечку родился этот персонаж.
— Над чем Вы работаете сейчас? — Сейчас иллюстрирую книгу «Теремок» для издательства «Нигма». Придумываю характеры всех героев. Книгу и ее персонажей надо сначала полюбить, почувствовать атмосферу, а уже потом приступать к работе. И тогда даже герои простой детской сказки «Теремок» смогут удивить нас. Это некий сказочный мир, и его обитателей хотелось бы сделать живыми и понятными для ребенка.
— Есть ли у Вас мечта проиллюстрировать какую-либо конкретную книгу? — Я мечтал проиллюстрировать именно «Золотой ключик, или Приключения Буратино», и очень рад, что мечта сбылась. И, конечно же, всегда мечтается, что следующая книга будет лучше предыдущей. Для того и живем. Часто случается так, что я остаюсь полностью доволен новой книгой, но через некоторое время смотрю на нее и вижу, где и что я сейчас сделал бы по-другому. Это постоянный процесс, который невозможно остановить.
— Поправьте, если ошибаюсь: ваши произведения сперва появились на сайте «Самиздат», и уже там вас отыскали издатели. Фантасты, дебютировавшие в восьмидесятых-девяностых, «Самиздат» недолюбливают: говорят, слишком много сырых, непрофессиональных книг он породил. На ваш взгляд: в чем заключается этот самый профессионализм для автора, работающего в фантастическом жанре?
— Мне очень трудно рассуждать о профессионализме в писательстве — учитывая, что я сам дилетант и любитель. Поэтому честно скажу: я не знаю. Хотел было написать про профессиональный подход, выверенность деталей, потом решил, что это ерунда. Вот есть такой автор детективов Ли Чайлд, который профессионален и очень успешен. При этом я бы смело вручил ему приз как самому успешному автору, пишущему о том, в чем он ни хрена не соображает. Практически уникальный автор, в его книгах нет ни единой достоверной детали, автору даже «Википедией» пользоваться лень, все придумано из головы, а в голове информации ноль — но при этом они продаются по всему миру огромными тиражами. Профессионализм? Несомненно. Может быть, профессионализм это умение собрать историю из подручного мусора на коленке, не тратя времени на серьезную работу? За счет профессионально натренированного умения? Как-то оскорбительно для профессионализма звучит. И собственно говоря, с чего я взял, что там нет серьезной работы? А сам текст? А язык? Так что могу только повториться: я не знаю. Думаю, что профессионализм — это некое никем не определенное качество, в отсутствии которого легко упрекнуть того автора, который тебе не нравится.
— Андрей, значительная часть вашего творчества — как минимум циклы «Земля мёртвых» и «Я! Еду! Домой!» — посвящена зомби-апокалипсису. То есть понятно, что это фон для главных событий, но выбран он явно неспроста: все-таки шесть романов... Чем так привлекательны для вас «живые мертвецы»?
— Ну, это не шесть романов, а два, каждый в трех книгах, причем второй является дополнением первого. Так что можно сказать, что даже не два, а полтора. А почему именно зомби? Тут все довольно запутано.
Когда я пишу книгу, я сначала строю модель того мира, в котором происходят события. Зомби задают довольно интересную модель — опасность с неожиданной стороны и одновременно отовсюду, абсолютное зло, практически инфернальное, то есть задевает все аспекты «пугальности», а сама модель катастрофы предполагает выживание за счет личной сообразительности и энергичности каждого человека, его готовности к неприятностям. Недаром американская FEMA создала наставление для жителей страны о том, как выживать при катастрофе, именно на основе невероятного в реальности зомби-нашествия. Вроде и шутка, а при этом подобная модель получается наиболее гибкой. И к тому же людям куда интересней читать подобные брошюрки, чем скучные пособия.
Еще одним толчком послужили фильмы Джона Ромеро и Зака Снайдера. Ты смотришь и думаешь о том, как поступил бы ты сам с учетом твоего опыта, знаний и доступных тебе ресурсов. И понимаешь, что точно не поступал бы так, как персонажи фильма. Совсем не обязательно быть идиотом, никто не заставляет тебя поступать так, как поступают они. А как бы все делал нормальный человек? И кем бы он мог быть? Вот на этом месте начинает появляться история.
Ну и третье: так получилось, что выход моих романов совсем чуть-чуть опередил новый «зомби-бум» в кино, то есть яичко пришлось аккурат ко Христову дню. Повезло. А уж выход известного телесериала вроде как окончательно привлек интерес к моим книгам тоже — отчасти на противопоставлении этому сериалу. Соответственно, люди заинтересовались, а я получил репутацию автора книжек про зомби, хотя сам давно уже про них не пишу. Но это все равно лучше, чем не иметь никакой репутации, так что я на читателя не в обиде.
— Вы достаточно давно живете в Латинской Америке, однако пишете по-русски и печатаетесь в России. А на западный рынок выйти не пытались? И вообще: существует ли он, испаноязычный рынок фантастики?
— Живу я последние несколько лет в Испании и думаю, что еще год тут проживу, затем поеду дальше. Это уже стало стилем жизни, менять страны. Говорить об испаноязычном рынке мне сложно. Несмотря на жизнь Латинской Америке и Испании, я все равно нахожусь в англоязычном окружении, так что «моя вторая идентичность» формируется именно под американским, британским и ирландским влиянием. Так что и книжный рынок мне понятней и доступней англоязычный.
И этот рынок — штука сложная. Хотя бы за счет другого менталитета читателей. Поэтому на него надо идти или с фэнтези про несуществующие страны, либо писать понятно для среднего американца, например. С другой стороны, тот же англоязычный рынок намного прибыльней российского. Топ-авторы в России зарабатывают меньше американского середнячка из числа самостоятельно издающихся в Киндле, например. Там и рынок больше, и пиратов меньше. На порядки меньше. И люди больше склонны платить, причем платят преимущественно за покупку электронного текста, зачастую наугад, а не «сначала прочитаю и потом, если вдруг понравится, заплачу самому автору».
Раньше я не был готов писать что-то для того же американского рынка, теперь же, помотавшись по миру, чувствую, что дозрел до этого. Я понимаю их читателя и надеюсь, что читатель сможет понять меня. Обиностранился. Общаюсь со многими американскими писателями, слежу за их новостями, многое становится прозрачней и понятней. Так что да, я буду пытаться выйти на американский рынок. Насколько это получится — посмотрим.
Недавно в издательстве «Росмэн» вышла книга «История Кентавра». Ее авторы — лауреаты самых престижных литературных премий в области фантастики Марина и Сергей Дяченко, которые теперь пишут и для детей, — рассказали, как проходила работа над произведением.
Теперь Марина и Сергей Дяченко пишут книги в том числе и для детской и подростковой аудитории. Первая из трех повестей трилогии «История Кентавра» в 2013 году была признана лучшим произведением детской и подростковой фантастики и получила премию «Алиса». По книге «Последний кентавр» уже создан сценарий и планируется снять фильм.
— Как именно Вы работаете в соавторстве: вместе придумываете каждую главу или между Вами есть какое-то разделение, кто за что отвечает?
— Марина: Как-то у тысяченожки спросили: «Ты с какой ноги ходить начинаешь?». Она тут и сошла с ума.
— Сергей: За двадцать лет много чего было. Вначале, очаровав юную девушку, я был учителем. Сладкая пора! А теперь я сам у нее учусь. Все дело в том, что наше соавторство — часть супружества, или наоборот. Мы одно целое — один мозг и одно сердце. Как тут делить?
— Как возникла задумка «Истории Кентавра» и сколько времени понадобилось для ее воплощения?
— Это было давно, лет десять назад, когда наша дочь Анастасия ходила в младшие классы. Вот мы и придумали для нее сказку.
— Вы с самого начала планировали, что это будет трилогия, или это решение пришло к Вам в процессе написания книги?
— Издательство «Росмэн», прочтя первую повесть, попросило подумать о продолжении. Так оно и получилось.
— Почему Вы выбрали главным героем книги именно кентавра?
— Сергей: Так обидно же! Такой яркий персонаж, и почти отсутствует в современной литературе! А кроме того, мы с Мариной сами как кентавр. В смысле соавторства.
— Есть ли у Марка и Аннушки реальные прототипы или оба героя были созданы Вашей фантазией?
— Сергей: У всех наших героев есть какие-то прототипы, а иначе как же писатель может писать? Прежде всего, это они сами. Маринка, например, вылитая Аннушка – я ее такой и представлял в детстве. А я похож на Марка — он исследователь, ученый, я таким и был в юности. Ведь у меня даже есть ученая степень кандидата биологических наук, я заведовал лабораторией в академическом институте… Был нормальным человеком, а стал писателем.
— Что помогает Вам придумывать фантастических персонажей и изобретения? Как, например, Вы придумали Слепня, который питается чужими обидами, и микстуру Такитака?
— Нам кажется, что мы не придумали. Что на свете на самом деле есть и такой Слепень, и такая микстура, только они выглядят и называются по-другому.
— У Вас в книге есть сцена охоты на волков, изобретения пушки и паровой машины. В том, что касается изображения реальной жизни, Вы стараетесь соблюсти достоверность или это не столь важно для Вас?
— У нас в книге переход от легендарных времен к истории происходит за несколько десятилетий, пока взрослеет маленький кентавр. А прогресс от паровой машины до генной инженерии происходит в одном селении за несколько лет, пока растут и взрослеют дети. Совершенно достоверно, ведь эти дети и есть человечество.
— Вы с самого начала знали, что Кузнец вернется в третьей части «Песня Кентавра», почему не захотели ввести в повествование другого, нового злодея?
— Такие как этот Кузнец всегда возвращаются. Он ушел, пообещав недоброе, – странно, если бы он отказался от мести.
— Как книга нашла своего издателя?
— Эта книга не состоялась бы без нашего друга, Александра Воронина – именно он катализировал этот процесс. И мы благодарны Олегу Ладыженскому и Дмитрию Громову, тоже нашим друзьям, они познакомили нас с издательством в лице милой и энергичной Алии Талиповой. А потом мы уже познакомились и с другими сотрудниками издательства «Росмэн»: Борисом Кузнецовым, Ксенией Чаплыгиной, Еленой Широниной, Еленой Яковлевой, Ниной Пушкаревой, Юлией Нестеровой. Нам очень приятно работать с этими талантливыми людьми.
— Сильно ли трансформировался текст в процессе редакционной подготовки? Тяжело ли для Вас проходила совместная работа с издательством?
— Редактура была очень тактичной, мягкой. И вообще совместная работа с издательством — для нас радость.
— Были ли какие-нибудь забавные случаи в процессе работы над книгой?
— Не припомним таких случаев. Мы люди серьезные.
— Планируете написать продолжение «Истории Кентавра» про детей Себастьяна и Таиры?
— Если читатели потребуют — куда ж мы денемся?
— Оправдали ли иллюстрации к «Истории Кентавра» Ваши ожидания? Совпало ли Ваше видение с видением художников (Садердиновой и Лопачевой)?
— Да, оформлением нам нравится. Спасибо художникам.
— Какой реакции на Вашу книгу Вы ждете от своих читателей? Какие чувства и эмоции она должна в них вызвать? Может быть, чему-то научить?
— Мир сходит с ума, ему не хватает взаимопонимания. Мы будем рады, если эта книга добавит хоть капельку доброты.