Джаспер Ффорде. 16 минут

Джаспер Ффорде

16 минут

16 Minutes, 2021

Технически это именуется «Заключение в петле временного поля», но все заключённые туда, говорят просто — «Петля». Ты — петлеход, загнанный в петлю. Петля — доступный тебе промежуток времени. И даже компания, управлявшая системой от имени Временной охранки, называлась «Корпорация Петля».

Петля, петля, петля.

Таково твоё «сейчас»: повторяющиеся шестнадцать минут, одно и то же место, одни и те же люди. Ты можешь попытаться объяснить им, что с тобой случилось, но успех недолог. Даже если кто-то и поверит. Внутри Петли эти шестнадцать минут — всё, что у тебя есть; снаружи — просто безликий промежуток времени, для большинства совершенно ничем не примечательный и давно канувшей в рассеянное прошлое.

Жестоко и необычно? Безусловно. Эффективно? Ещё бы.

— Сэр, вы будете десерт? — спрашивает официантка, забирая тарелки.

Она молода, хороша собой, и у неё доброе лицо. Она обслуживала тебя почти двадцать пять тысяч раз. И каждый раз ты называл ей своё имя. Она не запомнила ни разу. Просто не может. Она существует в бесчисленном множестве копий, а ты — всего один.

Всё, что при тебе, остаётся с тобой; всё, что ты оставишь, исчезнет во временном эфире после следующего витка петли. Ты переодеваешься, моешься, ешь, пьёшь, избавляешься от отходов — всё необходимое доступно в пределах выделенного тебе временного окна. Поэтому петли обычно запускают вокруг торговых центров с фуд-кортами и общественными туалетами. Застрянь ты в шестнадцати минутах, скажем, посреди Атласских гор, голодная смерть наступит быстро.

Когда ты попадаешь в Петлю 1, то первым делом добываешь блокнот и ручку, дабы вести счёт петлям — аналог зарубок на стене тюремной камеры. Денег у тебя нет, но ты спокойно можешь воровать, ведь твоим наказанием за мир, отягощённый последствиями, стала ссылка в мир, где их нет. Извращённая ирония воздаяния не ускользает от тебя.

Ты пытаешься звонить по телефону, но нет никого, кто мог бы помочь или просто поверить. С той стороны провода тебя считают ненормальным или мошенником, а через шестнадцать минут всё сбрасывается в небытие. Ты даже пытался позвонить своему юному «я», чтобы найти лазейку, но твоему прошлому «я» всего одиннадцать.

Всё, что случается в Петле, остаётся в Петле.

Ты кричишь, плачешь и буянишь до Петли 20, а потом успокаиваешься. Ты начинаешь исследовать пространство жизни, и к Петле 450 у тебя складывается общее представление о его параметрах. Дата, время, еда, ближайшие туалеты, книжный магазин — всё такое прочее.

К Петле 1000 ты расширишь знания с максимальной пользой для личных нужд. Кто окажется добрым, кто — нет, с кем можно поговорить, кто может оказать физическую помощь с отсрочкой платежа.

На Петле 2500 у тебя первое посещение. Твой куратор хочет знать, как ты освоился. Да, они не знают, ибо за тобой не наблюдают. Даже если бы и могли, нужды в этом нет. Что бы ты не сделал, всё это в далёком прошлом. Если по Главной временной последовательности пробежит рябь, они узнают, но таковой нет. Твои шестнадцать минут изоляции, застывшие где-то в глуши 1990-х, временно незначимы. Очень маленький камушек в пруду, где расходятся волны крупнее, свежее и плотнее.

Куратор не задерживается надолго; он ставит галочки и отправляется в следующей отрезок времени. Ты спрашиваешь о новостях извне.

— Никаких новостей, — говорит он. — Сейчас 1996 год. Всё, что ты когда-либо совершил, всё зло, что ты причинил, всё счастье, что ты испытал — ничего пока не случилось.

— Значит, и преступления я не совершал.

— Пока нет, — бодро соглашается он, — но совершишь, и со стопроцентной вероятностью. Если это есть в Главной временной последовательности — а это так — оно произойдёт, оно произошло, оно уже случилось. Тот факт, что ты здесь, доказывает это.

Не слишком безупречная логика, но в работе со временем с ней вообще плохо.

— Мой адвокат подал апелляцию?

Куратор указывает на детскую коляску в другом конце фуд-корта.

— Вон твой адвокат. Она даже не знает, что станет адвокатом. Обращайся к ней.

Блеф. Малышку зовут Шарлотта. Её мать — Кейли, она ждёт старую школьную подругу, у той сейчас трудные времена. В целом хороший человек, делает всё, что в её силах. Ты знаешь это, потому как беседовал с ней. Двенадцать раз.

К Петле 5000 ты исследуешь географические границы тюрьмы и определяешь, как далеко можно успеть добраться за свои минуты. Можно сесть на автобус, поезд или даже такси — но дальше всего получается на украденном мотоцикле. Не самом мощном из доступных, но самом быстром в рамках петли. Ты вырываешься почти на двенадцать миль к югу от города, но время заканчивается, когда ты видишь чугунный мост. И что бы ты ни делал, изменить ничего не можешь. Ты бросаешь себе вызов, бесконечно тренируешься, перебарщиваешь и гибнешь. Больно, но ты возвращаешься, живой и здоровый, лишь куртка порвалась. Как ни старайся, мост тебе не пересечь — предел твоего времени и пространства. Недостижимый горизонт.

К Петле 10.000 ты начинаешь сходить с ума, злиться и отчаиваться. Ты перестаёшь считать, сколько петель миновало, и впервые убиваешь себя, а потом, не получив удовлетворения, убиваешь кого-то другого. Сначала какого-то из неприятных типов, потом — просто случайных людей. На самом деле ты никого не убиваешь — по крайней мере, надолго. Ты можешь устроить резню прямо сейчас и вымещать ярость на протяжении сотни петель, пока не успокоишься и возобновишь счёт.

К Петле 20.000 ты пробудешь здесь уже больше полугода, и практически каждый звук, движение и запах будут тебе знакомы. Ты можешь предсказать, что люди скажут, что сделают. Ты начинаешь расслабляться, читать книги, рисовать, учиться играть на музыкальных инструментах.

Ты начинаешь отсчитывать, сколько петель осталось, а не сколько прошло. Восемьсот двадцать две тысячи шестьсот пятьдесят четыре, плюс-минус: около двадцати двух лет шестнадцатиминутными временными сегментами. Пару дней спустя, когда вычитание петель не оказывает заметного влияния на подсчёты, ты снова возвращаешься к линейному счёту, и жизнь входит в норму.

Ты начинаешь говорить о себе во втором лице. Почему? Не понятно.

Ты ешь, ты спишь, ты испражняешься, ты моешься, ты делаешь зарядку.

Ты в Петле. Тебя завивают, завивают снова. Снова, и снова, и снова.

— Сэр, вы будете десерт? — спрашивает та же официантка, забирая тарелки и улыбаясь дружелюбно, но автоматически. Ты обычно ешь здесь и всегда одно и то же — готовый бургер, под каким-либо предлогом утащенный на свой столик. Ты привязался к официантке, но она об этом не знает. Ты знаешь её имя и что её мать думает о её новом парне. Мало-помалу ты узнаёшь о ней всё, но она о тебе не знает ничего. Ты — всего лишь один из безликих посетителей в ничем не примечательную среду поздним летом 1996 года. Ты не знаешь, как сложится её жизнь.

— Время дорого, — говоришь ты, — но всё равно спасибо.

— Тогда я принесу счёт.

И отправляется за счётом, но ты знаешь, что она не успеет. Мир сбрасывается к началу петли. Ты снова на парковке, в том месте и времени, где всегда начинается твоя петля. У тебя в кармане типовой автомобильный ключ, но парковка огромна. Каждую десятую петлю ты ищешь свою машину, но пока безрезультатно. Её нет на многоуровневой парковке, нет на открытых стоянках. Ты постепенно проверяешь все припаркованные машины, но требуется время. Херефорд — большой город.

И вот появляется Квинн. Ты не видел его со времён суда. Он выиграл, ты — нет.

— Привет, Элджи.

Любая мало-мальски новая деталь внутри шестнадцати минут настолько чужеродна, что взрёвывает, как бензопила на полной мощности. Ты вздрагиваешь.

— Прости, — говорит Квинн, оглядываясь. — Хочешь поговорить?

Глупый вопрос. Конечно, ты хочешь поговорить. Вы идёте в кафе. Ты заказываешь кофе, он — ничего. Правило: никогда не бери ничего из петли — даже жидкость.

Он спрашивает, как дела.

— Всё как всегда, — отвечаешь ты, пытаясь говорить саркастически.

Он спрашивает, миновал ли ты уже стадию берсерка, и ты киваешь.

— Сколько убил?

— В один день, кажется, восемнадцать. Я не всчитывался.

— Надоедает, правда?

— Да, — говоришь ты, — грязно и бессмысленно. Что тебе нужно?

— Мы хотим знать, кто организатор. Кто дал вам коды доступа, чья светлая идея рыскать по Средневековью. И главное — как вам удалось проскочить через контрольную точку 1720 года, не подняв тревогу на всех времядатчиках главного офиса. Это бы нам пригодилось.

Ты говоришь, что проскочил во время ежемесячной телеметрической посылки из эпохи Ренессанса, но знаешь, что он и так это знает. На самом деле ему нужно золото. Изъятие такого количества золота из истории дестабилизировало денежное обращение на заре банковского дела. А банковская система не любит, когда так обходятся с её историей. Рябь докатывается кризисами. Твоя кража аукнулась двумя депрессиями, крахом 2008 года и отдельными необъяснимыми колебаниями валют. Историческое золото — хороший стабилизатор. Хочешь финансовой стабильности? Насыть прошлое золотом. В больших количествах.

Ты говоришь, что золото в Голоцене.

— Голоцен — эпоха долгая, — хмыкает он. — А конкретнее?

Ты бурчишь, что никогда не знал, куда делось золото. Знала только Китти.

— Китти говорит, что знаешь только ты.

— Китти врёт.

— Один из вас двоих врёт.

— Я всего лишь винтик, — говоришь ты, — ослеплённым деньгами и неуместной гордыней низов. Я никогда не работал со Средневековьем. Китти позвала меня. Я был… польщён.

Квинн глубоко вздыхает. Твои шестнадцать минут давно истекли, но сброса не произошло. Так всегда бывает, когда к тебе в петлю подсаживают кого-то извне. Ты слышишь ещё не слышанное, видишь ещё не виденное, словно продолжение засмотренного до дыр фильма.

— Последнее слово? — спрашивает Квинн.

— Последнее слово.

Снова многоуровневый паркинг, Петля 42.001. Все участники откатились на стартовые позиции. Парень на велосипеде, продавец шариков, задёрганный отец с двумя непослушными детьми, уличный музыкант с аккордеоном. Всё те же шестнадцать минут, заново. Ты ищешь свою машину и не находишь. Ты сдаёшься на Петле 61.200 и больше не ищешь.

Ты снова голоден и идёшь к той самой официантке. Вкус бургера всё тот же. Правильно, это всё тот же бургер. Рассказываешь анекдот, найденный в книге из «Уотерстоунз». Думаешь, что она засмеётся, и она смеётся. Ты знаешь её чувство юмора. Ты знаешь её.

К Петле 150.000 ты досконально знаешь город и всех его жителей. И всё же ты методично пребываешь в поиске всего нового и незнакомого. Находишь новую улицу, стучишь в дверь, никогда не тревожимую твоим стуком, или пробираешься в комнату, о существовании коей не подозревал, к человеку, ранее никогда не виденному, в ранее не исследованную кладовку. Ты посещаешь одно и то же место десять петель подряд, изучаешь всё, что можно изучить, и движешься дальше. Всё, что происходит в те шестнадцать минут, — твоя экспертиза. Экспертиза в самой узкой из возможных областей.

На Петле 200.000 тебя снова навещает Квинн. Ты ждёшь этого, ибо двести тысяч — красивое круглое число, кратное шестнадцати, а Исчислители времени работают на шестнадцатеричной архитектуре.

— Так скоро вернулся? — саркастически спрашиваешь ты. И понимаешь, что Квинн не доступен сарказму.

— Нам нужно, чтобы ты сдал Китти, — говорит он и показывает тебе соглашение от Временного адвоката. — Если выяснишь, где и когда в Голоцене спрятано золото, тебя могут выпустить на сто тысяч петель раньше.

Ты торгуешься до двухсот тысяч и получаешь их.

Ты подписываешь соглашение и спрашиваешь, где она.

— Где и была всегда, в десяти минутах к северу.

Необычайное дело! Петли спроектированы так, чтобы никогда не пересекаться географически или по времени. Пересечения создавали зоны потенциального конфликта между заключёнными. Квинн предлагает обставить всё, как случайную встречу.

Ты едешь на север на том же недостижимом для моста мотоцикле. Потребовалось 32 петли, чтобы ты заметил её, а она — тебя. Это нетрудно. Всё, что нарушает жёсткую структуру временной линии, отсвечивает, как маяк ночью. Вы проезжаете мимо друг друга, оба вжимаете тормоза и даёте задний ход.

— Элджи? — кричит она.

Ты отвечаешь:

— Привет.

Она выглядит не слишком счастливой. Ведь кража золота — её идея. В твоём исполнении.

Ты обнаруживаешь, что ваше максимальное время — одна минута и девять секунд, после чего вы оба сбрасываетесь к началу своих петель. Ты сразу рассказываешь о предложении Квинна. Она не удивлена.

— Он просил выяснить то же самое о тебе.

Она говорит, что не знает, где золото, и ты знаешь, что она не врёт, ибо про золото знаешь ты. Семнадцать тонн, лежащие под открытым небом на краю залива, что через пятнадцать тысяч лет окажется на полуострове Дерри. Оно всё ещё там, в саду мистера и миссис Тайрон, под тремя метрами почвы и торфа. А сверху Тайроны устраивают барбекю.

В течение следующих трёхсот петель ты пытаешься восстановить отношения с Китти, но всё, что нужно ей, — информация о золоте. Ты приходишь к пониманию, что никаких отношений и не было. Ты думаешь, что стоит сказать ей, но не делаешь этого. Невыгодно.

— Ты не собираешься мне говорить, да? — наконец говорит она.

— Нет.

Больше с ней не встречаешься. Возвращаешься к официантке в закусочной. У неё восхитительный, пузырящийся смех. Ты понимаешь, что влюбился.

Квинн возвращается на Петле 260.000. Ты говоришь, что Китти не знает, где золото, а если и знает, то не скажет.

— Все вы тут просто тратите время, — говорит Квинн, видимо, не осознавая иронии своих слов. — Приятно провести время.

Ты возвращаешься к своим шестнадцатиминутным петлям, снова и снова. Проходит ещё одна годовая порция шестнадцатиминуток. Проблема не во времени, а в повторении. Нет ни одной непрочитанной книги, ни одного человека, с кем ты не говорил. Официантка обслуживала тебя больше ста тысяч раз, и когда Квинн вновь появляется на Петле 320.000, ты соглашаешься на сделку, но только за полное помилование. Ты отпетлял треть срока. Став восемнадцатым в рейтинге самых богатых людей планеты, ты думал, что выдержишь до конца.

— Все когда-нибудь вразумляются, — говорит Квинн. — Если золото там, где ты говоришь, тебе зачтут отбытое время.

Запускается последняя петля, единственная, что будет иметь долговременные последствия для окружающих тебя горожан. Бессмысленно, но ты прощаешься с людьми, знавшими тебя всего несколько минут. Для них ты просто чудак, но для тебя это значит больше, чем можно выразить словами. Со всегда весёлым продавцом из углового магазина, с уличным музыкантом, игравшим на аккордеоне на главной площади. И больше всего — с официанткой. Ты говоришь и тебя переполняют эмоции. Ты снова вызываешь у неё смех и оставляешь ей клочок бумаги со своим адресом.

— Хорошо-о, — тянет она с некоторой неуверенностью.

У тебя заготовлена отличная речь, ибо у тебя было десять лет на её написание. Она смотрит на тебя, говорящего, и приподнимает бровь. Ты знаешь, что никто никогда не понимал её так хорошо, никто никогда не выражал словами такой поэзии и силы всего, что ей нужно. Ты знаешь, она тебя запомнит.

Но встреча назначена не в 1990-х. На этом месте, но через двенадцать лет, если она захочет. Шансы невелики, но ты кажешься ей интригующим, а не жутким, и это хороший знак.

И вот ты здесь, в сильно изменившемся провинциальном городке, с современными витринами, в другой одежде, а прохожие сжимают в руках смартфоны, шествуя по своим делам. Ты уже пару дней на свободе. У тебя нет работы и не так много денег. Зато у тебя есть свобода, а только что прожитые шестнадцать минут, бесследно канули в прошлое.

С момента освобождения прошло 8.356 разных шестнадцатиминуток. Трудно избавиться от накопившейся привычки. Ты будешь отсчитывать «по шестнадцать» ещё полгода минимум. Бросаешь взгляд на часы, думая, что она придёт, особенно если у неё ничего не сложилось. Но, конечно, надеешься, что у неё всё хорошо, потому как она была хорошим человеком и заслуживала хорошей жизни.

Ты всё ещё ждёшь.