Отрывок из заявки на киносценарий художественного фильма.
Не был опубликован и поставлен.
В связи с действием авторского права полный текст скопировать невозможно.
***
Владимир КОРОТКЕВИЧ
ГОРОД У КРАЯ РАДУГИ
Город у края радуги — это Киев. Не верите — посмотрите на него, когда гроза откатывается за Днепр и радуга встает прямо из заречных лугов. Листва парков тогда тяжелая и зеленая, а в золотых куполах вспыхивают искры, и купола тоже кажутся радужными.
Этот город очень дорог мне. Я видел его сразу после войны, когда редки были люди на улицах, а на одном из домов по Ленинской, висели тяжелые буквы «Caffee» /там, где теперь «Хлiб»/. Я кончал в нем университет. Это лучший город в мире, если, конечно,не считать Минска. Впрочем, что касается Минска, во мне, наверное, говорит узкий патриотизм. Но все равно Киев второй город в мире, и я не отдам десяти Тауэров за барокко Лаврской печатни. Названия даже таких районов, как Теличка и Чоколовка музыкой звучат в моем сердце. На Чоколовке я жил, а на Теличке жила одна девушка... Вы сами понимаете, что было очень приятно, проводив ее, возвращаться домой, когда уже не ходят трамваи.
Это город великой, героической и славной судьбы, и вот об этой судьбе и о судьбе некоторых киевлян я и хочу рассказать в сценарии.
Жили в Киеве перед войной два молодых и, по молодости лет, легкомысленных друга Юрась Музыченко и Кость Череватый. Оба перешли на последний курс архитектурного института. Оба были неисправимыми чудаками, сочиняли в свободное время, на ходу, иронические стихи и даже писали вдвоем, четырехстопным хореем, декадентскую поэму под названием «Кривопупные зипуны».
И оба, по совершенно избитым и пошлым законам «треугольника» были влюблены в Ксану Светличную, дочь доктора медицинских наук.
Двадцать первого июня они, да еще их однокурсник Гнат Ковтюх, — таскался за ними, как пришитый, — пришли на Батыеву гору с благородным намерением: дать Ганнибалову клятву. Когда-то с этой горы на Киев смотрел Батый. Теперь же на том же месте стояли три современных Батыя, твердо зная, что они со своими талантами тоже завоюют город, а заслуженную славу поделят на равные части.
Юрась, например, твердо знал, что построит лазурный мост отсюда, с этой горы, и над всем Киевом, а потом над Днепром и куда-то за Быковню, за Дарницу. И этот мост будет инженерным чудом; потому что будет стоять всего на десяти опорах, ни более, ни менее.
Он очень любил мосты. И перед размахом этой его фантазии поблекли мечты друга, и он понял, что не видать ему Ксаны, как своих ушей. У Череватого ведь не было никаких особых талантов, кроме таланта звукоподражания, он мог, например, в точности изображать всех дикторов радио, как московского, так и киевского. Но что из этого?
В этот вечер все они были у Светличных, в большой дружной семье. Юрась был там впервые и все его любили, и он любил всех, и самого профессора, а его жену, ботаника, и даже прабабку Ксаны со стороны матери, Залевску-Шпаде, полупольку — полунемку, старуху уже неясного ума, но добродушную. А потом все, вместе о матерью поехали, на ночь глядя, в оранжерею ботанического сада, где расцвела Катлея, самая прекрасная орхидея земли. А потом они оставили старших и отправились в лодке по Днепру, и это было очень хорошо. Даже то, что где-то, видимо в лесхозе, корчевали динамитом пни /они слышали дальние взрывы/.
Они до того развеселились, что когда Кость исчез в кустах и начал «имитировать» сообщение о войне — все они неуместно хохотали... Кость всегда был шутником. И только потом, вдруг, поняли, что это действительно война...
А на следующий день, условившись с Ксаной встретиться на Владимирской горке через месяц /больше немцу не выдержать/, Юрась,вместе с Костем и Гнатом покатил но мосту в Дарницу, туда, куда думал вести лазурный мост.
А потом были пески где-то севернее Ржищева, в местах, которые и Украиной-то не пахнут, потому что везде там песок, да лозняк, и не растет ничего, кроме шелковицы, да возле каждой хаты терриконы битых ракушек.
Друзья попадают в полк Ивана Ковтюха, отца Гната. и там, едва не кончается для Юрася война. Он отказывается взрывать мост на левом фланге их участка, потому что он почти в тылу, и может понадобиться потому что он — инженерное чудо, тройка приговаривает его к штрафной роте, и они держат оборону до конца, а потом узнают, что из-за взорванного моста весь полк попал в окружение, а потом — в плен.
Кончилась защита Киева и друзья испили горькую чашу, идя среди его руин. Юрась видел в толпе зрителей и Ксану, но не окликнул ее. Стыд был пуще всего.
***
А Юрась взрывает и на фронте. Понемногу он озлобляется: ведь все, что было ему дорого, погибло. Он уничтожает все, что любил, а в таком положении не очень веришь в рассудок и доброту людей. А тут еще пошли толки о его пребывании в плену. И возвращает Юрасю твердость Ватутин, обративший внимание на необычайно талантливого инженера саперных войск. А потом наши начинают наступать, и Киев все ближе и ближе.
Совсем незадолго до выхода наших к Днепру, по злому умыслу Ковтюха-старшего, погибает Кость Череватый.
Мостов на Днепре нет, оборона сильна, Игельштром сообщает в ставку, что Киев не будет сдан.
Наступает красный день Юрася Музыченко. Ватутин вызывает его к себе. Необходим мост. И Юрась, истосковавшийся по обычному созиданию, как в сказке, за одну ночь делает со своими саперами сборный мост на суше, а потом, в ту же ночь, наводит его через Днепр. Когда его спрашивают о том, чего он хочет лично для себя, он просит справедливости, разбора дела Костя Череватого и разрешения ему, Юрасю, лично участвовать во взятии города в батальоне капитана Хованского.
Это ударный батальон. Солдаты, накануне штурма, получают панцири, и атака похожа на страшный сон: автоматные очереди и пистолетные пули не берут атакующих*. В этом бою кончается война для капитана Музыченко – он ранен. В этом бою остается без руки Хованский.
Они все же завоевали город, наши ребята. Кто мертвым, кто живым, а завоевали.
Юрась кончает институт. И тут вначале приходится взрывать, осуждая на смерть многие дома Крещатика, но это уже легче, потому что это он, Юрась, разминировал университет.
Совершенно случайно и уже не надеясь на личное счастье он встречает на Владимирской горке Ксану, и в изувеченном городе, в холодной комнате, впроголодь, начинает вновь тянуться к солнцу хрупкий росток счастья человеческого. Все потеряно: нет ни дома, ни родных, ни мест, которые оба любили, но душа жива и осталась мечта о лазурном мосте, ведущем туда, за Быковню.
И понемногу оттаивают души, исковерканные войной и смертями. Пусть седина и морщины у глаз, но лазурный мост обязательно будет.
А потом наступает день торжества: одобрен проект Юрася, мост будет, пусть пока не такой, как рисовался в мечтах, но все же его мост. И тысячи людей пройдут по нему, и каждый пронесет по его плитам счастье свое и горе, и каждый сможет издали, – и так близко, – видеть тяжелую листву парков и уходящую грозу, и сам город у края радуги, лучший город мира, как говорит мой земляк Мстислав Хованский.
Я, конечно, не совсем согласен с ним, но как подумаешь, что пережили люди, каких трудов стоило отстоять и возродить красоту города у края радуги, так нет-нет и подумаешь – а может, это и действительно так?
_______
* Надо полагать, прототип современных бронежилетов.